Радзинский Эдвард / книги / Николай II

Текст получен из библиотеки 2Lib.ru

 
Код произведения: 9102 
Автор: Радзинский Эдвард 
Наименование: Николай II 





Эдвард Радзинский


                               "Николай II"

   Книга выходит в издательстве ВАРГИУС
   О КНИГЕ

   ОГЛАВЛЕНИЕ

   ПРОЛОГ

   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Перелистывая царские дневники

   ГЛАВА 1. "Фонд крови"
   ГЛАВА 2. Дневник начинается...
   ГЛАВА 3. "Голова кругом, верить не хочется..." (Дневник молодого царя)
   ГЛАВА 4. Могущественная пара
   ГЛАВА 5. Царская семья
   ГЛАВА 6. "Странно думается при мысли, что мне минуло 45 лет..."
(Дневник благополучного монарха)
   ГЛАВА 7. "Я перечитываю твои письма и стараюсь представить, что это
беседует со мной мой любимый" (Роман в письмах)


   ЧАСТЬ ВТОРАЯ Гибель "Атлантиды"


   ГЛАВА 8. Наступил новый, 1917 год...
   ГЛАВА 9. "Благодарю Бога за то, что мы спасены и вместе" (Сибирский
дневник арестанта)
   ГЛАВА 10. "Товарищи"
   ГЛАВА 11. Секретная миссия

   ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ИПАТЬЕВСКАЯ НОЧЬ

   ГЛАВА 12. Последний дом
   ГЛАВА 13. "Побег"
   ГЛАВА 14. Приготовление к убийству
   ГЛАВА 15. Расследование начинается
   ГЛАВА 16. Гость

   ЭПИЛОГ

   БИБЛИОГРАФИЯ


   2000 HTML-версия Е. А. Коробцовский.
 freezing@online.sinor.ru


   ПРОЛОГ, Перелистывая Царские Дневники


   "И тогда соблазнятся многие,
   и друг друга будут предавать,
   и возненавидят друг друга;
   и многие лжепророки восстанут,
   и прельстят многих; и, по причине
   умножения беззакония, во многих
   охладеет любовь; претерпевший же
   до конца спасется".
 (Матфей 24:10-13)






   ПРОЛОГ


   Как и сейчас, век доживал тогда последние годы. Как и сейчас - пожилые
люди жили тогда с печальным ощущением, что никакого отношения к тому
грядущему, которое обещало человечеству расцвет науки и безмятежное
процветание, они уже не имеют. Но молодые люди жили предощущением
наступающего. Приходил век с особым, мистически кратным числом -
"Двадцатый".
 И двое счастливейших молодых людей - Ники и Аликс - влюбленные, которым
довелось соединиться в браке, и повелители одной шестой части мира также
жили этим счастливым грядущим. И день их коронации обещал стать прологом к
еще более счастливой жизни, которая непременно ждала их в новом веке.


   14 мая 1896 года, Москва... Звенели колоколами кремлевские соборы.
Молодой Николай и белокурая красавица царица вошли в Успенский собор. И
стих колокольный звон, и замолчала запруженная людьми древняя площадь.
 Успенский собор. Церемония священного коронования. И наступил великий миг:
   Государь принял корону из рук митрополита и возложил ее на свою
голову...
 Из речи митрополита: "Благочестивый Самодержавнейший Великий Государь
император Всероссийский! Видимое и вещественное главы твоей украшение -
явный образ есть - яко тебя, главу всероссийского народа, венчает невидимо
Царь славы Христос благословением своим благостным, утверждая тебе
владычественную и верховную власть над людьми своими"*.


   18 июля 1918 года. Екатеринбург.
 "Трупы сложили в яму и облили лица и все тела серной кислотой как для
неузнаваемости, так и для того, чтобы предотвратить смрад от разложения...
Забросав землей и хворостом, сверху наложили шпалы и несколько раз
проехали - следов ямы не осталось". (Из "Записки" Я.Юровского,
руководившего расстрелом Царской Семьи в ночь на 17 июля 1918 г.)


   "Но хотя бы ты, как орел, поднялся высоко и среди звезд устроил гнездо
твое, то и оттуда Я низрину тебя, говорит Господь". (Слова из Библии,
которые прочла дочери своей царица 16 июля 1918 года - в последний день их
жизни.)


   До конца своих дней царь Николай II сохранял некую тетрадь. Это
конспект по истории России, который вел один из его великих предков -
царь-реформатор Александр II, будучи наследником престола.
 "Романовы..." - гордо озаглавлена тетрадь.
 "Романовы" - так можно озаглавить целых три столетия истории России.


   Родоначальниками боярского рода Романовых были знатный выходец из
Прусской земли Андрей Иванович Кобыла с братом своим Федором, пришедшие на
Русь в XIV веке. Они дали начало многочисленному потомству и многим
знатнейшим русским родам.
 Праправнучка Андрея Кобылы Анастасия стала царицей - женой царя Ивана
Грозного.
   Так потомки Андрея породнились с древней династией московских царей.
Брат царицы Никита Романович был особо приближен к жестокому царю. Но
умирает Иван Грозный. По его завещанию Никита Романович назначается одним
из опекунов - советников своего племянника - нового царя Федора.
Начинается борьба за власть.
 По навету всесильного Бориса Годунова - тестя царя Федора - старший из
сыновей Никиты Романовича пострижен в монахи под именем Филарета.
 Умирает царь Федор, и прекращается древняя династия Рюриковичей. И тогда
наступают невиданные, темные времена на Руси - времена Смуты. Избрание на
царство Бориса Годунова, подозреваемого в убийстве наследника престола
малолетнего Дмитрия; невиданный голод и мор; смерть Годунова; нашествие
поляков на Русь и самозванец Лжедмитрий, посаженный поляками на русский
престол; всеобщее обнищание, людоедство и разбои...
 Тогда, в дни Смутного времени, Филарет Романов был возвращен из ссылки и
стал митрополитом Ростовским.
 Но изгнаны поляки из Москвы, погиб лжецарь, и в 1613 году Великий Земский
Собор прекращает наконец страшную эпоху междуцарствия и Смуты.
 Сын митрополита Филарета Михаил Романов, находившийся в это время в
Костромском Ипатьевском монастыре, был единогласно избран на царство. 21
февраля 1613 года началась трехсотлетняя история Дома Романовых.


   Под диктовку учителя записал дед Николая благостный рассказ об
основании своей династии:
 "Мать, обливаясь слезами умиления, сама благословила его на царство.
Согласие Михаила стать царем было встречено радостью всеми жителями,
которые ликовали.
   Михаил, недолго остававшийся в Ипатьевском монастыре, двинулся в
Москву..."
   Мистика истории: Ипатьевским назывался монастырь, откуда первый Романов
был призван на царство. И дом, где расстался с жизнью последний
царствовавший Романов - Николай II, - назывался Ипатьевским по имени
владельца дома инженера Ипатьева.
 Михаил - имя первого царя из Дома Романовых и имя того последнего, в чью
пользу безуспешно отрекся от престола Николай II.




   Часть Первая

   Перелистывая Царские Дневники

   "Но хотя бы ты, как орел,
   поднялся высоко и среди звезд
   устроил гнездо твое, то и оттуда
   Я низрину тебя, говорит Господь".
 (Авдий 1:4)



                                   ГЛАВА 1



   "Фонд крови"


   В шестидесятых годах уже нашего века в Москве жила странная старуха:
морщинистое лицо покрывал чудовищный слой театрального грима, согнутая
фигура качалась на высоких каблуках... Она двигалась почти ощупью, но ни
за что не надевала очков. Она не желала выглядеть старухой! По Театральной
энциклопедии ей шел тогда девятый десяток.
 Это была Вера Леонидовна Ю. - театральная звезда начала века. После ее
спектаклей поклонники-студенты впрягались вместо лошадей в экипаж и везли
ее домой. Когда-то... Но теперь бывшая роковая красавица доживала в
коммунальной квартире на нищенскую пенсию. И сдавала одну из двух своих
комнат мне, жалкому студенту Историко-архивного института.
 По вечерам, возвращаясь домой, я часто беседовал с ней на коммунальной
кухне... Кабинеты петербургских ресторанов, таинственный Яхт-клуб с
великими князьями, дворцы в белой ночи... Этот затонувший мир Вера
Леонидовна насмешливо называла "Атлантидой"... Она сыпала именами: "Аня" -
просто Аня - оказывалась Анной Вырубовой - роковой подругой императрицы...
И - "Сана"... Впрочем, для остальной России "Сана" тогда была императрицей
Александрой Федоровной...
 Так начались наши ежевечерние беседы на московской кухне - путешествие в
затонувшую "Атлантиду"... Я жадно записывал ее рассказы... И сейчас, когда
я прочел множество воспоминаний участников тех бурных событий, ее суждения
сохраняют для меня особое очарование. Именно потому, что она не была
участником...
 Уж очень они пристрастны. Я понимаю формулу: "Врет, как участник". Вера
Леонидовна - всего лишь современник, любопытствующий человек со стороны.
 И был один из рассказов Веры Леонидовны о конце "Атлантиды":
 "Уже после революции моим мужем стал Михаил К. "Еще одна победа
большевиков", - написала эмигрантская газета о нашем союзе. (К. был
знаменитым журналистом в 20-30-х годах, расстрелян в годы террора. - Авт.)
   В гостинице "Метрополь" жили тогда видные большевики. Для развлечения
они часто приглашали туда писателей, журналистов, служивших новой власти.
К.
   часто бывал в "Метрополе". Однажды он встретил там двоих...
 Один был главой большевиков в Екатеринбурге, когда там расстреляли
царскую семью, другой - руководил расстрелом.
 И они вспоминали, как все было... Пили чай вприкуску, хрустели сахаром и
рассказывали, как пули отскакивали от девочек и летали по комнате...
   Их охватил страх, и они никак не могли добить мальчика... он все ползал
по полу, закрываясь рукой от выстрелов. Они только потом узнали: на
великих княжнах были пояса, в них были зашиты бриллианты... Бриллианты их
защитили...
   К. потом говорил, что наверняка должна была быть фотография этого ужаса:
   "Уж очень они гордились - последнего царя ликвидировали, - не могли они
потом не сняться с убитыми. Тем более что этот главный убийца был в
прошлом фотограф". И К. все искал эту фотографию".


   Цареубийцы за чаем... и пули, которые отскакивают от девушек, и мальчик
на полу, и фотография... этого я уже не мог забыть.


   А потом в моем Историко-архивном институте я услышал о секретной
"Записке", которую написал тот самый бывший фотограф, руководивший
расстрелом Царской Семьи. Его звали Яков Юровский. В этой "Записке" он все
будто бы изложил.


   Уже проходя архивную практику, я оказался в Центральном архиве
Октябрьской революции. И тотчас наивно спросил о "Записке" Юровского.
 - Не существует никакой записки Юровского, - жестко ответила сотрудница,
как бы подчеркивая бестактность вопроса.
 Но фонд Романовых мне показали. К моему изумлению, во времена, когда все
было засекречено, эти документы выдавались.
 Сначала я увидел альбомы с романовскими фотографиями - все та же
сотрудница с бескровным лицом вносила и уносила один за другим гигантские
альбомы - сафьяновые, кожаные, с царскими гербами и без... Ни на секунду
не оставляла она меня наедине с этими фотографиями. Сначала
холодно-равнодушно, а потом, забывшись, увлекшись, объясняла мне каждую из
них, будто хвастаясь этой диковинной, исчезнувшей жизнью... Тусклые
картинки царских фотографий были окном, куда она заглядывала из нищей,
скучной жизни.
 - Они все снимали, - с какой-то гордостью объясняла она. - У всей семьи
были фотоаппараты: снимали дочки, сам царь и царица.


   Фотографии, фотографии... Высокая тонкая красавица и милый молодой
человек - время их помолвки.
 Первый ребенок - девочка на слабых ножках.
 А вот уже четыре дочери сидят на кожаном диване... А вот появился мальчик
- долгожданный наследник престола. Вот он - с собакой, вот - на велосипеде
с огромным колесом - забавном велосипеде того века. Но куда чаще он в
постели - и рядом императрица. Как она постарела... глядит в фотоаппарат,
глядит на нас... Горькая складка вокруг рта, тонкий нос стал крючковатым -
печальная, немолодая женщина.
 А вот Николай и будущий английский король Георг, они смотрят друг на
друга - поразительно, до смешного похожие (их матери были сестрами).
Фотография царской охоты: огромный олень с гигантскими рогами лежит на
снегу... А вот отдых: Николай купается - он нырнул и плывет совершенно
голый, - и со спины его обнаженное сильное тело.
 Я часто вспоминал потом эти фотографии: мертвый олень и голый царь...
Когда думал, как он, мертвый и голый, лежал на теплой июльской земле у той
ямы, куда бросили потом его тело.


   А потом я начал читать его дневник.


   Июль 1918 года. Чехословацкий корпус и казачьи части подошли к
Екатеринбургу.
   Большевики должны сдать город... Последним поездом выехал из
Екатеринбурга Яков Юровский. В царских кожаных чемоданах "секретный
курьер" (так он официально назывался в документах) вывез свой груз -
семейный архив только что расстрелянных Романовых.
 Как он ехал в поезде... Просматривал альбомы с фотографиями... Бывшему
фотографу это так интересно. Но главное, конечно же, он прочел дневник
царя. Дневник того, с кем отныне и навсегда будет связано его имя. С каким
чувством он листал его в долгой дороге, пытаясь представить эту жизнь,
протекавшую на глазах целого мира...


   Так собирался в Центральном архиве Октябрьской революции "Романовский
фонд"...
   Я называю его - "Фонд крови".


   36 лет непрерывно вел Николай свой дневник. Он начал его в 14 лет в
1882 году в Гатчинском дворце и закончил пятидесятилетним арестантом в
Екатеринбурге.
 50 тетрадей исписаны от начала до конца его аккуратным почерком. Но
последняя, 51-я тетрадь заполнена лишь до половины: оборвалась жизнь - и
остались пустые, зияющие страницы, заботливо пронумерованные впрок
автором. В этом дневнике нет размышлений и редки оценки. Дневник - запись
основных событий дня, не более. Но там остался его голос. Мистическое
могущество подлинной речи...
 Этот молчаливый, замкнутый человек будет рассказывать. Он сам поведет
через свою жизнь. Он - автор.
 Я листаю его дневник... Это вечное и такое банальное ощущение в архиве:
   ты чувствуешь другие руки - соприкосновение рук через столетие.






                                   ГЛАВА 2



   Дневник начинается..


   Автор родился 6 мая 1868 года.
 Старинная фотография: ангелоподобный младенец с длинными кудрями в
кружевной рубашечке пытается заглянуть в книгу, которую держит мать. Здесь
Николаю год.
 И другая фотография: модно опроборенный юноша.


   В 1882 году Николай получает в подарок от матери "Памятную книжку": с
золотым обрезом, в переплете драгоценного дерева с инкрустацией.
 Эта роскошная книжка и стала первой тетрадью его дневника. Причина, по
которой с 1882 года Николай начинает непрерывно заполнять свой дневник, -
роковой день русской истории - 1 марта 1881 года.


   В промозглую ночь на 1 марта 1881 года в одной из петербургских квартир
долго не гасили свет. Накануне с раннего утра в квартиру беспрестанно
забегали некие молодые люди. С восьми вечера в квартире остались шестеро:
четверо мужчин и две женщины. Одной была Вера Фигнер, знаменитая
руководительница террористической организации "Народная воля".
Впоследствии в своей автобиографии она опишет этот день.
 Другая - Софья Перовская. Перовской предстояло утром непосредственно
участвовать в деле, и ее уговорили за-снуть.
 Вера Фигнер и четверо мужчин работали всю ночь. К утру они наполнили
"гремучим студнем" жестянки из-под керосина. Получились четыре самодельные
бомбы.
 Делом было убийство царя Александра II, одного из величайших реформаторов
в истории России. В те весенние дни он готовился дать России желанную
конституцию, которая должна была ввести феодальную деспотию в круг
цивилизованных европейских государств. Но молодые люди боялись, что
конституция создаст ложное удовлетворение в обществе, уведет Россию от
грядущей революции. Царские реформы казались им слишком постепенными.
Молодые люди спешили.
 К тому времени террористы-революционеры уже совершили семь неудачных
покушений на царя. Двадцать одна смертная казнь была ценой. И вот опять
они вышли на Петербургскую улицу - убить царя.


   В тот день в казармах Павловского полка, выходивших на Мойку и Марсово
поле, стоял в карауле молодой солдат Александр Волков. Со стороны
Екатерининского канала он услышал два мощных взрыва, увидел, как медленно
расходился дым.
   А потом мимо Волкова промчались полицмейстерские сани.
 Три казака из царского конвоя поддерживали умиравшего царя: двое стояли
на полозьях по бокам, один впереди. Его черкеска почернела от крови
Александра.
   Оборванные мускулы на ногах царя кровоточили. Сани направлялись в
Зимний.
   "Там умереть хочу", - повторял царь. Александр II был смертельно ранен
бомбой, сделанной в той самой петербургской квартире. Бомба, убившая
православного царя, была загримирована под пасхальный кулич. Хорош был
пасхальный подарочек - не забыли молодые люди про иронию.


   А потом мимо Волкова в Зимний промчалась карета в сопровождении конвоя.
   Огромный, тяжелый лысый человек и тринадцатилетний мальчик сидели в
карете - новый царь Александр III и его сын - Николай, ставший в тот день
наследником русского престола.


   Вся жизнь стоявшего в тот день в карауле солдата Александра Волкова
будет связана с этим мальчиком, сидевшим в карете. Между двумя
цареубийствами пронесется его жизнь.
 Между тем Вера Фигнер уже узнала о смертельных ранах Александра II. Это
вызвало странный восторг у молодой женщины. "От волнения я едва могла
выговорить, что царь убит. Я плакала: тяжелый кошмар, давивший в течение
десятков лет молодую Россию, был прерван. Все искупала эта минута, эта
пролитая нами царская кровь". И они обнимались от счастья - молодые люди,
убившие царя-реформатора.
 "Революционер, есть человек обреченный..." - это цитата из знаменитого
"Катехизиса революционера" Бакунина. Согласно этому "Катехизису",
революционер должен: порвать с законами и условностями цивилизованного
мира, отречься от всякой личной жизни и кровных связей во имя революции.
Презирать общество, быть к нему беспощадным, самому не ждать пощады от
общества и быть готовым к смерти. И усугублять всеми средствами беды
народа, толкая его к революции.
   Знать: все средства оправдываются одной целью - Революцией...
 Неподвижную российскую телегу они решили смазать кровью. И вперед - туда,
к 1917 году, к екатеринбургскому подвалу, к великому Красному террору, -
покатиться, покатиться...


   Царь Александр II в муках скончался во дворце.
 Это видение: истекавший кровью дед - не покинет Николая всю его жизнь.
 В крови он стал наследником престола.


   "Пролитая царская кровь" породила его дневник. Николай - Наследник.
Теперь его жизнь принадлежала истории - с Нового года он должен
фиксировать свою жизнь.


   СЕМЬЯ АВТОРА


   Историки отмечали: в результате бесконечных династических браков в
жилах русских царей Романовых к XX веку почти не осталось русской крови...
 Но "русский царь" - уже национальность. И немецкая принцесса,
прославившаяся в русской истории под именем императрицы Екатерины Великой,
чувствовала себя истинно русской. Настолько русской, что, когда ее родной
брат собрался посетить Россию, она с негодованием сказала: "Зачем? В
России и без него немцев предостаточно". И отец Николая - Александр III -
и по внешности, и по привычкам - типичный русский помещик, обожающий все
русское. И гордая формула - "Самодержавие, православие и народность" - в
немецкой крови русских царей.
 Мать Николая - датская принцесса Дагмара, его бабка - датская королева.
   Бабку прозвали "тещей всей Европы": ее бесчисленные дочери, сыновья и
внуки породнили между собой почти все королевские дома, объединив таким
забавным образом материк от Англии до Греции.
 Ее дочь принцесса Дагмара сначала была помолвлена со старшим сыном
Александра II - Николаем. Но Николай умирает от чахотки в Ницце,
наследником престола становится Александр. Вместе с титулом новый
наследник взял в жены невесту покойного брата: на смертном одре умирающий
Николай сам соединил их руки.
   Датская принцесса Дагмара стала Ее Императорским Высочеством Марией
Федоровной.
 Брак оказался счастливым. У них много детей. Александр был замечательным
семьянином: хранить устои в семье и государстве - его главная заповедь.
 Постоянство - главный девиз отца Николая - будущего императора Александра
                                III.

 Реформы, изменения и поиск - главный девиз его деда-императора Александра
                                II.

 И эти частые увлечения новыми идеями находили своеобразное продолжение в
бесконечных любовных увлечениях деда. Романы Александра II следовали один
за другим. Пока не появилась она - красавица княгиня Долгорукая. К
изумлению всех, Александр II верен новой любовнице. Рождаются дети.
Возникает официальная вторая императорская семья, там Александр II
проводит теперь почти все время, туда едут с докладами его министры. И
когда началась охота революционеров за царем, дед Николая сделал
экстравагантный шаг: для безопасности он поселил обе свои семьи в Зимнем
дворце.
 В 1880 году умирает бабка Николая - Мария Александровна, официальная жена
Александра II.
 Его дед женится на любовнице. Хотя умная и щепетильная княгиня спешит
отказаться от прав на престол для сына, все понимают: невозможное сегодня
уже завтра...
   Александру II - 62 года, но он в расцвете сил и здоровья. Отец Николая
отчетливо отодвигается на второй план. И вдруг через несколько месяцев
после "постыдного" брака - взрыв бомбы на Екатерининском канале. И,
конечно же, Николай слышал то, что говорилось вокруг: "Божья кара грешному
царю".


   ОБЛОЖКА ДНЕВНИКА


   Осенью 1882 года он пел песню.
 Песня эта так поразила его, что он записал ее на обороте обложки своего
самого первого дневника.
 "Песня, которую мы пели, пока один из нас прятался:


   "Вниз да по речке,
   Вниз да по Казанке,
   Серый селезень плывет.
 Вдоль да по бережку,
   Вдоль да по крутому
   Добрый молодец идет.
 Он со кудрями,
   Он с русыми
   Разговаривает...
 Кому ж мои кудри,
   Кому ж мои русые
   Достанется расчесать?
 Досталися кудри,
   Досталися русы
   Старой бабушке чесать.
 Сколь она ни чешет,
   Сколь она ни гладит,
   Только волосы дерет".


   Эта народная песня о старухе-смерти, расчесывающей кудри погибшего
молодца, открывает его дневник.


   ДНЕВНИК ОТРОКА


   "Мой дневник начал писать с первого января 1882 года... Утром пил
шоколад, одевал лейб-гв[ардии] резервный мундир... Ходили в сад с папґа.
Рубили, пилили и разводили большой костер. Легли спать около половины
десятого.
 Папґа, мамґа, и я принимали две депутации. Мне преподнесли превосходно
сделанную деревянную тарелку с надписью: "Воронежские крестьяне цесаревичу.
   С хлебом-солью и русским полотенцем".
 Игры в Гатчине, визиты сверстников - двоюродных братьев великих князей...
   Большая Романовская Семья.
 "Утром переселяли канареек в маленькие деревянные клеточки...
 Сандро, Сергей... катались на коньках, играли в мяч. Когда папґа ушли, мы
начали драться в снежки..."
   Играют мальчики... Жизнь - праздник. Сергей и Сандро (Александр) -
сыновья великого князя Михаила, родного брата его деда.
 Николай (или Ники, как все его называют) в особенной дружбе с
Михайловичами.
   Сергей, Сандро и Георгий Михайловичи - любимые персонажи дневника,
товарищи его детских игр, его юности.
 Старший из Михайловичей, его тезка Николай, знаменитый либеральный
историк, насмешливо наблюдает их игры: он всегда будет относиться с легкой
иронией к императору Ники.
 И вся эта веселая, хохочущая компания потом...


   "Потом" - это когда во дворе Петропавловской крепости будут расстреляны
Николай и Георгий Михайловичи. И на дне шахты с простреленной головой
ляжет еще один участник этих веселых игр - Сергей Михайлович.


   "Работали в саду. Очищали три дерева, которые упали одно на другое.
Затем разводили огромный костер. Мамґа пришла посмотреть на наш костер, до
того он был привлекателен..."
   Горит, горит огромный костер в темноте ночи... Через много лет этот
сероглазый отрок разожжет другой костер, в котором погибнет империя.


   ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ЕГО ЖИЗНИ


   Все это происходит в Гатчине. Здесь после убийства отца затворяется
Александр III со своей семьей. В Петербурге царь появляется только с
Нового года до Великого поста. И тогда устраиваются царские балы,
потрясающие азиат-ской роскошью иностранных послов. Но это витрина.
Истинная жизнь семьи - в Гатчине.
   Семья живет в великолепном дворце, но пусты его парадные залы.
Александр с семьей занимают антресоли, бывшие помещения для слуг. В узких
маленьких комнатах, куда с трудом поместился рояль, живет его
многочисленная семья...
 Тень убитого отца преследует Александра III. Цепь часовых вдоль ограды,
караулы вокруг дворца, караулы внутри парка... С этим тюремным акцентом
начинается жизнь юного Николая.
 Между тем наш знакомец Александр Волков начинает делать карьеру: он
введен во внутреннюю охрану дворца. На озере после полуночи он наблюдает,
как император удит рыбу.
 Лунная ночь над гатчинским парком. Волков одиноко стоит на берегу,
демонстрируя немногочисленность охраны. Подлинная охрана - 30 человек
прячется в кустах вокруг озера. За лодкой царя - другая, с конвоем.
 В царской лодке егерь светит фонарем, рыба плывет на свет, и огромный,
тяжелый царь с размаху бьет острогой всплывающую рыбу.
 Удить рыбу и охотиться - эти занятия отодвигают порой даже
государственные дела. "Европа может подо-ждать, пока русский царь удит
рыбу" - этот афоризм могущественного монарха, хозяина шестой части земли,
обошел газеты мира.


   Николая берут на охоту и рыбную ловлю, но чаще берут Михаила, младшего
брата. Здоровяк и шалун Михаил - любимец и отца, и матери.
 Царь с гостями пьет чай на балконе, а внизу играет Миша. Богатырская
забава:
   отец берет лейку и сверху обливает мальчика водой. Миша доволен. Миша
хохочет, смеется царь, смеются гости.
 Но вдруг следует неожиданная реплика: "А теперь, папґа, ваша очередь".
   Император послушно подставляет свою лысину, и Миша обливает его из
лейки с ног до головы...
 Но железная воля отца сломит детскую самостоятель-ность Михаила - оба
брата вырастут добрыми, мягкими и стеснительными. Такими часто бывают дети
у сильных отцов.


   Именно тогда Николай постиг горчайшее для отрока: любят не тебя - любят
брата! Нет, нет, это не сделало его злым, угрюмым, менее послушным. Просто
он стал скрытен.
 Как он стремился к любви! И та, которая стала его женой, женским
инстинктом это почувствовала. "Каждая женщина имеет в себе также
материнское чувство к человеку, которого она любит, это ее природа,
которая сказывается, если она в самом деле любит". (Из письма императрицы
Александры Федоровны.)
   Его воспитателем отец сделал знаменитого К.П.Победоносцева,
обер-прокурора Синода.
 Александр III взошел на престол с понятной логикой: были реформы при
отце, - чем кончилось? Убийством. И к власти был призван Победоносцев.
Иссохший старик с оттопыренными ушами, с сухим дыханием измученного
постами великого инквизитора.
 В своей программной речи Победоносцев объяснял: Россия - это особая
страна:
   реформы, свободная печать непременно кончаются в ней развратом и смутой.
 "Он, как мороз, препятствует дальнейшему гниению, но расти при нем ничего
не будет", - писал о Победоносцеве русский публицист. Но "человек-мороз"
   уже тогда ощущал ярость жаркого светила, надвигавшегося на империю:
революция.
   Кто ей противостоит? Этот ласковый мальчик, совсем не обладающий
характером царя? И Победоносцев почитал Николая, будущего монарха, но не
смог его полюбить.
 И в своем воспитателе Николай не нашел любви.
 Вместо любви он получил... армию!
 Александр III имел прозвище "Миротворец". Он избегал войн, но над
обществом прежней громадой высилась армия. Армия, которой всегда была
сильна Россия.
   "Не законами, не цивилизацией, но армией" - так писал граф Витте.
"Россия - государство не торговое и не земледельческое, а военное, и
призвание его - быть грозою света", - написано было в учебнике для
кадетских корпусов.
   Армия - это прежде всего послушание и исполнительность. И оба эти
качества, уже бывшие в робком юноше, губительно разовьет армия...


   Наследник престола проходит службу в гвардии. Еще с XVIII века самые
знатные, самые богатые семьи России отправляли своих детей в гвардию, в
Петербург.
   Пьянство, кутежи, цыгане, дуэли - джентльменский набор гвардейца. Все
дворцовые перевороты в России совершает гвардия. Гвардейцы возвели на
престол Елизавету и Екатерину II, убили императоров Петра III и Павла I.
Но гвардия не только совершала походы на императорский дворец, во всех
великих битвах России - впереди была гвардия.
 В сводной роте гвардейского батальона начал служить Николай. Наследник
командовал первой полуротой, а второй... Все тот же Александр Волков!
Теперь он унтер-офицер. На царской даче "Александрия" Волков учит
наследника искусству маршировки.
 Николай обожает физические упражнения, он неутомим. Эти "истязания в
шагистике"
   наблюдает из кустов средний брат Георгий. Георгий вечно болен. И,
мучительно стыдясь своей постоянной слабости, он прячется и восторженно
следит из кустов за старшим братом.


   "МНЕ 20 ЛЕТ, СОВСЕМ СТАРИКОМ ДЕЛАЮСЬ..."


   6 мая 1888 года. "Мне 20 лет, совсем стариком делаюсь..."
   7 мая. "Этот костюмированный бал мне очень понравился. Все дамы были в
белых платьях, а мужчины в красном... Танцевал мазурку и котильон".
 Балы, полк... Жизнь - праздник, но...
 17 октября 1888 года он первый раз чудом избежит смерти. Страшное
крушение царского поезда произошло недалеко от Харькова (и впервые в его
жизни эта цифра - 17 - является вместе с бедой).
 "Роковой для всех день. Все мы могли быть убиты, но по воле Божьей этого
не случилось. Во время завтрака наш поезд сошел с рельсов. Столовая и
вагон разбиты, и мы вышли из всего невредимыми. Однако убитых было 20
человек и раненых 16... На станции Лозовая был молебен и панихида".
 И опять праздник продолжается: 1889 год.
 "Вернулся с бала в половине второго. Проспал первый урок..."
   "Очень весело засматривался на ту же цыганку. Вернулся домой в два
часа..."
   "Удивление проснуться в Гатчино. Вид моей комнаты, освещенной солнцем.
   После чая у мамґа фехтовал..."
   "Не выдержал и начал курить, уверив себя, что это позволительно..."
   "В полночь отправился с папґа на тетеревей. Сидел в шалаше, ток был
замечательный.
   Проспал до десяти..."
   "6 мая... Сделался членом Государственного совета и Комитета
министров..."


   Поразительна радость, с которой застенчивый, нежный Николай бросается в
разнузданный гвардейский мир. Полковой начальник Николая - брат отца -
великий князь Сергей Александрович.
 До самой своей гибели дядя оставался начальником в сознании Николая,
несмотря на все пороки. Mогучий гигант, непререкаемый суровый командир,
Сергей Александрович был несчастнейшим человеком. (Глубоко религиозный, он
бесконечно страдал от своих наклонностей. Гвардия, замкнутое мужское
братство, порождала педерастию и пьянство.)
   Традиции русского гвардейского пьянства! Стихи зна-менитого героя и
кутилы - гусара Дениса Давыдова! Переложенные на музыку, они распевались в
гвардейских казармах:


   "Деды! Помню вас и я,
   Испивающих ковшами
   И сидящих вкруг огня
   С красно-сизыми носами.
 Ни полслова, дым столбом.
 Ни полслова! Все - мертвецки
   Пьют. И, прислонясь челом,
   Засыпают молодецки.
 Но едва проглянет день,
   Сабля свищет, враг валится.
 Бой умолк, и вечерком
   Снова ковшик шевелится..."


   Из дневника Николая (во время учений в Красном Селе):
 "Вчера выпили 125 бутылок Шамп[анского]. Был Деж[урным] по дивизии. В час
выступил с эскадроном на военном поле. В пять был смотр военным училищам
под проливным дождем..."
   Но к ночи - "Снова ковшик шевелится"...
 "Проснулся - во рту будто эскадрон ночевал".
 Все, как завещал Денис Давыдов: пили "локтями" (ставили рюмки на длину
локтя и враз опорожняли), пили "лестницей" (по всей лестнице расставляли
рюмки и поднимались наверх, осушая, но часто падали замертво, не дойдя до
верха) или допивались "до волков" (раздевшись догола, выскакивали на лютый
мороз, куда услужливый буфетчик выносил господам гвардейцам лохань с
шампанским, хлебали из одной лохани и выли при сем по-волчьи). Говорили,
что эту странную забаву придумал лично великий князь Сергей Александрович,
который был славен своим знаменитым, воистину гвардей-ским пьянством.
 Из дневника Николая:
 "Такой массы цыган никогда не видел. Четыре хора участвовали. Ужинали,
как тот раз, с дамами. Я пребывал в винных парах до шести утра..."
   И среди этих жутковатых, шумных забав Николай умудрялся оставаться
нежным, целомудренным и... одиноким.
 Ожидание любви, идеальной любви...
 "Не знаю, чем объяснить, но на меня нашло какое-то настроение: не то
грустно, не то весело. Почти таяло, пил чай и читал".
 Нарушить это одиночество могла только она.


   Невысокий молодой офицер быстрым шагом шел в толпе по Невскому
проспекту.
 А в это время карета градоначальника Петербурга медленно катила по
Невскому, и градоначальник внимательно всматривался в лица идущих. Наконец
он заметил в толпе молодого офицера: экипаж остановился, и градоначальник,
почтительно и твердо, передал приказание отца возвращаться во дворец.
 Рассказывает Вера Леонидовна:
 "Он обожал прогулки... Ходила сплетня: он встретил на прогулке красавицу
еврейку... И завязался роман. Об этом много болтали в Петербурге. Но отец
поступил как всегда решительно - еврейку выслали вместе со всеми
домочадцами.
   Когда все это происходило, Николай был в ее доме. "Только через мой
труп", - заявил он градоначальнику. Однако до трупа не дошло: он был
послушный сын - и его в конце концов уломали и увезли к отцу в Аничков
дворец, а еврейка исчезла из столицы".


   "АЛИКС Г." (ДНЕВНИК МОЛОДОГО ЧЕЛОВЕКА)


   "Аликс Г." - так он называл ее тогда в своем дневнике.


   Я сижу в архиве... Передо мною груда бумаг - все, что осталось от жизни
Аликс Г. И они проделали то же путешествие, и на них - пыль страшного
Ипатьевского дома.
 Бесконечные письма от Николая, сотни писем... Ее дневники - точнее, то,
что осталось. Свои дневники она сожгла в начале марта 1917 года, когда
погибла империя. Остались лишь краткие записи за 1917 и 1918 годы -
последние два года ее жизни... Тетради с выписками из сочинений богословов
и философов, строки любимых стихов, переписанные ею: Майков, Фет,
Лермонтов, Пушкин, великий князь Константин Романов (знаменитый поэт
начала века, писавший под псевдонимом "К.Р."), Браницкая и опять Пушкин, и
опять Фет, и опять К.Р. - круг ее поэтов.
 Но вот еще одна особая тетрадь - тоже сборник изречений, но неожиданного
философа, властвовавшего над умом и душой блестяще образованной Аликс Г.
   Это полуграмотный русский мужик Григорий Распутин.


   Дочь великого герцога Гессен-Дармштадтского Эрнеста Людвига IV и Алисы
Английской - она родилась в Дармштадте в 1872 году.
 Холмы, поросшие лесом, спускаются в туманную долину Рейна - места,
любимые Гёте. Здесь лежит Дармштадт - крохотная столица крохотного
немецкого государства - великого герцогства Гессенского. Тогда, в 1872
году, город утопал в цветах - и во дворцовом музее хранилась нежная
"Мадонна" Ганса Гольбейна.
 Отец Аликс Людвиг IV, гессенский государь, был женат на Алисе, дочери
английской королевы Виктории. Экзальтированная Алиса Английская
прославилась своей фанатичной (впрочем, вполне платонической) страстью к
знаменитому немецкому философу и богослову Давиду Штраусу. Это было
обожествление, столь напоминавшее...
   обожествление ее дочерью Григория Распутина! И нервность, и ужасающие
головные боли - все, что так рано свело в могилу Алису Английскую, -
унаследовала ее дочь Алиса Гессенская. Мать передала ей не только свое имя.
 К этой семейной экзальтации примешивалась память столетий. В жилах Аликс
Г. - кровь королевы Марии Стюарт.
 Мать Аликс умерла в 35 лет. Осталась большая семья. Аликс - младшая.
Старшая сестра Виктория, названная в честь бабки - английской королевы,
вышла замуж за принца Баттенбергского, главнокомандующего английским
флотом, вторая сестра Элла готовилась стать женой великого князя Сергея
Александровича.
   И наконец, Ирен, третья сестра, стала женой принца Генриха, родного
брата герман-ского императора Вильгельма. Так эти гессенские принцессы
соединят родственными узами русский, английский и немецкий императорские
дома.
 После смерти матери Аликс забирает бабка.
 Ее бабка - знаменитая английская королева Виктория... Викторианская эпоха
- нравы, стиль мебели и стиль жизни. Королева Виктория безукоризненно
соблюдает традицию: власть принадлежит парламенту, мудрые советы -
королеве.
 Аликс Г. - любимая внучка либеральной королевы. Белокурая красавица
девочка...
   За светлый характер англий-ский двор зовет ее "Солнечный Лучик",
впрочем, немецкий двор за озорство и непокорность звал ее "Шпицбубе"
(озорница, забияка). Была ли она - сирота, увезенная от сестер, брата и
отца, действительно столь легкой и веселой, или?.. Или такой ее хотела
видеть бабушка Виктория?
   И Аликс с хитростью ребенка пошла навстречу ее желаниям?
 Но "Шпицбубе" - она была.
 Королева Виктория не жалует немецких принцев, и особенно императора
Вильгельма.
   И Аликс, говорившая и думавшая по-английски, должна с улыбкой
выслушивать язвительные шутки старой королевы... Но разве может она не
тосковать: отец, ее семья. Та большая семья, которая рухнула, когда ей
было шесть лет.
 Выйдя замуж, она будет стремиться создать такую же большую семью.


   Одинокая девочка путешествует по королевским дворцам своих
многочисленных родственников. В 1884 году двенадцатилетнюю Аликс привозят
в Россию.
 Ее сестра Элла выходит замуж за великого князя Сергея Александровича.
Внимательно следит император Вильгельм за появлением маленькой белокурой
красавицы Аликс при русском дворе. Свадьба Сергея Александровича, брата
русского царя, с немецкой принцессой может иметь и продолжение. Наследнику
русского престола уже 16 лет. И гессенский род - особый в истории
Романовского Семейства.
   Первая жена императора Павла, умершая при родах, и императрица Мария
Александровна, бабка Николая, - тоже гессенские принцессы.
 Так они впервые встретились: Аликс и Ники.
 Идиллия: он влюбился в нее с первого взгляда. И был день, когда они
оказались в Петергофе - на маленькой императорской даче "Александрия".
 Уже потом, через год после женитьбы, Николай и Аликс приедут в ту же
"Александрию".
   И Николай запишет в дневнике: "Дождь лил целый день, после кофе пошли
наверх...
   видели окно, на котором мы оба вырезали свои имена в 1884 году". (Она
любила чертить кольцом с драгоценным камнем на стекле. В Зимнем дворце на
великолепных его окнах можно встретить ее автографы.)
   И впоследствии они будут любить старую "Александрию", хранившую дорогие
воспоминания.
 Окно, и двое глядят в тот день 1884 года. Они стоят у окна и у начала
своей судьбы.
 Именно после этого Николай поговорил со своей сестрой Ксенией,
единственной, с кем подружилась не очень общительная англо-гессенская
принцесса. И Ксения дала брату совет.
 Он попросил у матери брошь с бриллиантами и подарил Аликс Г. Она приняла.
   Николай был счастлив, но он плохо знал Аликс. Ее сознание формировалось
при пуритан-ском английском дворе: неуступчивость, воинственная суровость,
надменность - таковы должны быть качества английской принцессы. Аликс
решает, что вела себя неподобающе. На следующий день на детском балу в
Аничковом дворце, танцуя, она больно всунула ему в руку брошь. Молча, не
сказав ни слова.
 И так же молча Николай отдал эту брошь сестре Ксении.
 Чтобы забрать назад через 10 лет. У этой броши будет страшная судьба.


   Только через пять лет семнадцатилетняя Аликс вновь появляется при
русском дворе. Она приедет к сестре Элле. На самом деле - это смотрины.
Все эти годы Николай сохранял воспоминание о юной красавице. И добился
своего.


   "Необаятельная, деревянная, холодные глаза, держится, будто аршин
проглотила", - таков услужливый приговор двора. Было объявлено: принцесса
не понравилась императрице. Голос императрицы-матери всегда громко звучал,
когда император-отец не желал, чтобы слышали его голос.
 Все было просто: политика. Политика Александра - союз России и Франции.
   И принцесса из Орлеанского дома, дочь графа Парижского, - вот желанная
партия для цесаревича.
 Никто в стране и в семье не смеет перечить властному императору. Тем
более мягкий Ники, который ненавидит вступать в конфликты. В Петергофе
состоялось решительное объяснение между отцом и сыном. И Ники покорно
соглашается не настаивать на браке с Аликс, но... от орлеанской принцессы
решительно отказывается. Он выбирает третий путь: ждать - молча,
безропотно и безнадежно.
   Ждать, когда Бог соединит его с Аликс. Это был единственно возможный
для него стиль поведения: тишайший, покорный - но бунт.
 Его дневник 1889 года открывается фотографией юной Аликс: он вклеил ее
уже после ее отъезда. Он начинает ждать.
 Сестра Элла (после перехода в православие - великая княгиня Елизавета
Федоровна)
   помогла выйти отвергнутой Аликс из неприятной ситуации. Объявлено: ни о
каком предполагаемом браке речь не шла и идти не могла: Аликс не намерена
менять свою религию.
 Аликс возвращается в Англию. Но самое удивительное - с каким-то странным
облегчением. Она объясняет себе: сестра права, она не может так просто
сменить религию. Слишком большое место вера занимает в ее жизни.


   В следующий приезд белокурой принцессы - через год - несчастному
Николаю не разрешают с ней увидеться.
 Аликс остановилась у сестры Эллы в подмосковном имении Ильинское...
 "20 августа 1890 года. Боже! Как мне хочется поехать в Ильинское...
Иначе, если я не увижу ее теперь, то еще придется ждать целый год, а это
тяжело!!!"
   (В отчаянии он ставит три восклицательных знака!)


   Ильинское и сейчас существует под Москвой. Несколько недель живет Аликс
в имении и с изумлением наблюдает... Слишком тесны связи между
Дармштадтом, Лондоном и Петербургом, чтобы не знать подробностей друг о
друге. Брак Эллы фиктивен из-за наклонностей мужа, и никогда сестре не
суждено иметь ребенка. Но при этом Сергей Александрович изводит ее
кутежами и беспричинной ревностью.
 Но Аликс с изумлением видит: сестра счастлива, светятся ее глаза. Элла
любит мужа, потому что так велит Бог. В любви к несчастному мужу -
исполнение заповедей Господних. Преходящие радости жизни и вечная радость
служения Богу...
 До сих пор стоит Ильинская церковь. Тогда там горели свечи, звучали
голоса певчих и две сестры стояли в храме.


   Николай продолжает свой "покорный бунт". Итак, он исполнил приказание
отца, но... Можно запретить ему с ней видеться, но нельзя запретить ему
ждать ее.
 Из дневника:
 "21 декабря 1890 года. Вечером у мамґа рассуждали о семейной жизни
теперешней молодежи из общества. Невольно этот разговор затронул самую
живую струну моей души. Затронул ту мечту и ту надежду, которыми я живу
изо дня в день.
   Уже полтора года пролетело с тех пор, как я говорил об этом с папґа в
Петергофе, и ничего не изменилось ни в дурном, ни в хорошем смысле. Моя
мечта - когда-нибудь жениться на Аликс Г. Я давно ее люблю, но еще глубже
и сильнее с 1889 г., когда она зимой провела 6 недель в Петербурге. Я
долго противился моему чувству, стараясь обмануть себя невозможностью
осуществления моей заветной мечты... Единственное препятствие или пропасть
между ею и мною - это вопрос религии. Кроме этой преграды нет другой, я
почти убежден, что наши чувства взаимны. Все в воле Божьей, уповая на его
милосердие, я спокойно и покорно смотрю в будущее".


   Его отправляют развеяться в путешествие.
 Средиземное море, Адриатика, Венеция... Жизнь - праздник! Бал! Бал!
 "В гондоле съехали на берег, осмотрели дворец, собор Святого Марка,
Академию и прокатились по каналу. Странное впечатление от этого города.
Сидели и пили кофе на площади".


   Когда он вернулся в Петербург, отец понял, что ничего не изменилось.
Значит, пора действовать.
 И вскоре в дневнике Николая появляется еще один важный персонаж -
"Маленькая К.".


   "Я СТРАСТНО ПОЛЮБИЛ... МАЛЕНЬКУЮ К."


   Тот канувший в Лету петербургский мартовский вечер, рысаки,
подъезжавшие к знаменитому Яхт-клубу. (Блестящие офицеры гвардии,
императорская свита и члены императорской фамилии состояли в клубе.) Тогда
в марте 1890 года здесь впервые зазвучало имя Маленькой К.
 Все члены клуба - балетоманы. Улица, где помещалось Петербургское
балетное училище, в течение всего столетия была любимым местом прогулок
столичных франтов. Старая традиция петербургской знати: любовница -
балерина.
 Так же, как гвардия, балет связан с дворцом. Великий князь... (здесь
можно подставить разнообразные имена) влюбился в балерину... открыто жил с
нею, купил ей дом и прижил от нее детей. Список этих скандальных историй
длинный.
   Директор императорских театров должен быть дипломатом и стратегом - и
все время находиться в курсе сложной диспозиции взаимоотношений своих
подчиненных с членами императорской фамилии. Придя на балет, публика
первым делом интересуется "высочайшим присутствием": кто сидит в
императорской ложе - часто это определяет положение балерины.


   Из рассказов Веры Леонидовны:
 "Она не была красивой, у нее были короткие ноги. Но глаза! Огромные глаза
- две бездны... она манила, эта маленькая очаровательница. Она училась у
итальянцев и была великолепна технически. Она протанцевала однажды 32
фуэте и, когда раздалась буря аплодисментов, мило повторила это еще раз.
   Кто-то сказал о ней: "Она любила балет вообще, а жизнь особенно".
Наоборот:
   она любила балет особенно, а жизнь вообще. Всю жизнь она стремилась
стать великой балериной. Но ее так и не признали великой... Она была щедра
во всем, что могло принести ей успех на сцене (и очень скупа в частной
жизни).
   Она всем в театре угождала, делала подарки, была ласкова с рабочими
сцены, с гримершами, но... ее не любили. Кроме того, в обществе стало
модно фрондировать:
   когда ее полюбил будущий царь, она была обречена на нелюбовь зала...
Моя подруга-балерина пыталась ее ошикать. Это было замечено. И на своем
спектакле моя подруга получила огромную корзину цветов. И записку:
"Матильда Кшесинская Вас благодарит". Она умела быть великолепной. За
глаза ее звали "Фея Оленьего парка": в Оленьем парке французский король
Людовик XV содержал свой гарем".


   Это была - балетная семья. Ее отец - поляк Феликс Кшесинский. Весь
Петербург учился у него танцевать мазурку. Он ставил балеты и танцевал сам
со всеми знаменитыми балеринами того времени. К концу века на
император-ской сцене уже танцевали его дети - Иосиф и Юлия Кшесинская (или
"Кшесинская-первая", как будут называть ее, когда стремительно взойдет
звезда ее младшей сестры).
 Из дневника:
 "23 марта 1890 г.: Поехал в коляске на Елагин остров в конюшню молодых
лошадей. Вернулся на новой тройке. Закусывал в восемь часов. Поехали на
спектакль в театральное училище. Были небольшие пьесы и балет. Очень
хорошо ужинал с воспитанницами".
 За этой нескладной фразой - начало романа.


   Матильда Кшесинская родилась в 1872 году. Она умрет в Париже в 1971-м,
не дожив года до своего столетия. В Париже она напишет мемуары -
трогательную историю о любви юной балерины к наследнику престола. Напишет
она и о том вечере 23 марта 1890 года - о вечере в исчезнувшей "Атлантиде".
 После выпускного бала, где присутствовали император и наследник, были
накрыты столы. Неожиданно они остались на ужин. Их усадили за отдельный
столик, и вдруг царь спросил: "А где же Кшесинская-вторая?"
   Юную балерину подвели к царскому столу, Государь сказал ей несколько
комплиментов и добавил, что знаком с ее отцом. Император-отец сам усадил
балерину рядом с наследником и шутливо добавил: "Только, пожалуйста, не
слишком флиртуйте".
   К изумлению юной балерины, Николай молча просидел около нее весь вечер.


   Романтический рассказ Кшесинской сменим прозаическим повествованием.
Итак, царь сам усаживает девушку рядом с сыном и даже напутствует: "Только
не флиртуйте..." Яснее не скажешь.
 Вера Леонидовна: "Это было обычно. Когда в зажиточных семьях подрастали
юноши, в дом брали красивую и, что еще важнее, - чистую служанку... это
был опасный век".
 Сифилис уносил тысячи молодых жизней, пьянство и бордели были частью
гвардейского быта. Здоровье наследника касалось судьбы целой страны.
История с еврейкой была грозным сигналом, и отец семьи и страны решил
"позаботиться" о сыне.
   Кшесинская - блестящая кандидатура: роман с будущей звездой балета мог
только украсить биографию молодого человека. Но главным было - заставить
его забыть гессенскую принцессу. Потому и был задуман этот приход в
училище.


   Поняла ли юная балерина условия игры? Или все было для нее
действительно в романтическом ореоле: наследник, цесаревич! И тогда эту
игру вели взрослые.
   Но при всех вариантах это была игра.


   Только летом маленькой большеглазой девушке удалось продолжить роман. В
июле 1890 года Матильда Кшесинская была принята в труппу Мариинского
императорского театра. В Красном Селе шли учения гвардии, в которых
принимал участие Николай.
   Там императорский балет танцевал летний сезон.
 Она знала - это случится во время антракта: великие князья любили
приходить за кулисы. И с ними наверняка придет он. Знала - он хочет прийти.
 И он пришел. Так они встретились за кулисами. Он говорил какие-то
незначащие слова, а она все ждала... И опять на следующий день он был за
кулисами, и опять - ничего. Однажды в антракте ее задержали. И когда она
вбежала на сцену, разгоряченная, с пылающими глазами... как она боялась
упустить своего робкого обожателя... Николай уже уходил. Когда он увидел
ее, у него вырвалось ревнивое, беспомощное: "Я уверен, вы только что
флиртовали!"
   И, смешавшись, выбежал... Так он объяснился.
 Дирекцию императорских театров возглавлял тогда И.А.Всеволожский. Жил он
богатым русским барином, но, ко всеобщему изумлению, за артистками не
волочился.
   У него были другие страсти: он обожал хороший стол, держал
повара-француза, любил французскую комедию и итальянскую оперу. Но
Александр III был патриотом, и потому на императорской сцене теперь
владычествовало национальное искусство.
   И несчастный Всеволожский должен был полюбить русскую оперу, которую он
прозвал "щи-бемоль", и русского драматурга Островского. И он полюбил - с
готовностью, потому что всегда желал угодить царю.
 И оттого он сразу отметил новую балерину.


   Царская Семья занимала первую левую ложу. Ложа была почти что на сцене.
   И, танцуя рядом, новая балерина Кшесинская-вторая пожирала своими
огромными глазами наследника, сидевшего в ложе вместе с отцом. И самое
удивительное, это не вызвало никакого неудовольствия у грозного
императора. Всеволожский все понял - и с этого мгновения он заботился,
чтобы партии в балетах доставались этой балерине. В кратчайший срок она
завоюет положение примадонны императорского балета.


   "17 июня... Происходили отрядные маневры... Кшесинская-вторая мне
положительно очень нравится".
 "30 июня. Красное Село. Дело на горке сильно разгорелось... Был в театре,
разговаривал с Маленькой К. перед окном [ложи]".
 В Париже она вспоминала, как он стоял в окне ложи, а она на сцене перед
ним. И опять разговор кончился прелестным ничем. А потом он пришел
проститься:
   он уезжал в кругосветное путешествие.
 "1 июля... В последний раз поехал в милый Красносельский театр проститься
с К. Ужинал у мамґа до часу".


   Она его не понимала. А все было так просто: ожидание Аликс Г. Он
сохранял верность.


   Теперь Маленькая К. ежедневно читает газеты - она следит за его
путешествием.
   И вот приходит весть, повергнувшая в изумление Петербург: на улице
маленького японского городка на наследника напал полицейский и рассек ему
голову мечом.
   Николай чудом остался жив.
 Столица полна слухов. Фантастические версии о некоей любовной истории,
недопустимом ухаживании чрезмерно предприимчивого Николая (она, уже
понявшая характер своего робкого воздыхателя, не поверила). Наконец,
нападавший был объявлен сумасшедшим фанатиком.
 "27 апреля 1891 года. Прибыли в Киото: глаза просто разбегаются, такие
чудеса видели мы. Видели стрельбу из лука и скачки в старинных костюмах...
   В девять отправились с Джорджи (греческим принцем Георгием,
сопровождавшим его в путешествии. - Авт.) в чайный домик. Джорджи
танцевал, вызывая визги смеха у гейш".


   "Но и во сне воды Джиона текут под моей подушкой". Джион - квартал
чайных домиков в Киото, сотни гейш заполняли его улочки. Обитательницы
чайных домиков - парчовые куклы в затканных золотом кимоно. Японская
эротика - утонченнее и чувственнее грубых предложений любви на европейских
улицах...
   Заканчивается чайная церемония... Все дальнейшее остается тайной...


   "29 апреля. Проснулся чудесным днем, конец которого мне не видать, если
бы не спасло меня от смерти великое милосердие Господа Бога.
 Из Киото отправились в джен-рикшах в небольшой город Отсу...
 В Отсу поехали в дом маленького, кругленького губернатора. У него в доме,
совершенно европейском, был устроен базар, где каждый из нас разорился на
какую-нибудь мелочь. Тут Джорджи и купил свою бамбуковую палку,
сослужившую через час мне такую великую службу. После завтрака собрались в
обратный путь, Джорджи и я радовались, что удастся отдохнуть в Киото до
вечера.
   Вы-ехали в джен-рикшах и повернули налево в узкую улицу с толпами по
обеим сторонам. В это время я получил сильный удар по правой стороне
головы, над ухом. Повернулся и увидел мерзкую рожу полицейского, который
второй раз на меня замахнулся саблей в обеих руках. Я только крикнул:
"Что, что тебе?"... И выпрыгнул через джен-рикшу на мостовую. Увидев, что
урод направляется ко мне и что никто не останавливает его, я бросился
бежать по улице, придерживая рукой кровь, брызнувшую из раны. Я хотел
скрыться в толпе, но не мог, потому что японцы, сами перепуганные,
разбежались во все стороны... Обернувшись на ходу еще раз, я заметил
Джорджи, бежавшим за преследовавшим меня полицейским...
   Наконец, пробежав всего шагов 60, я остановился за углом переулка и
оглянулся назад. Тогда, слава Богу, все было окончено. Джорджи - мой
спаситель, одним ударом своей палки повалил мерзавца, и, когда я подходил
к нему, наши джен-рикши и несколько полицейских тащили того за ноги. Один
из них хватил его его же саблей по шее. Чего я не мог понять - каким путем
Джорджи, я и тот фанатик остались одни, посреди улицы, как никто из толпы
не бросился помогать мне...
   Из свиты, очевидно, ни-кто не мог помочь, так как они ехали длинной
вереницей, даже принц Ари Сугава, ехавший третьим, ничего не видел. Мне
пришлось всех успокаивать и подольше оставаться на ногах. Рамбах (доктор)
сделал первую перевязку и, главное, - остановил кровь. Народ на улицах
меня тронул: большинство становилось на колени и поднимало руки в знак
сожаления. Более всего меня мучила мысль о беспокойстве дорогих папґа и
мамґа, и как написать им об этом случае".
 Поразителен возглас Николая в эту гибельную минуту, записанный им самим:
   "Что, что?.."
   Через 27 лет тот же возглас Николая и тоже в гибельную минуту - когда
он стоял в том полуподвале в Екатеринбурге - запишет его убийца Юровский...


   Итак, в 1891 году, уже во второй раз в жизни, он избежал смерти.
Николай начинает ощущать себя под защитой Его. Он не дает ему погибнуть.
Значит, у него иное предназначение?
 "1 мая. Токио. Я нисколько не сержусь на добрых японцев за отвратительный
поступок одного фанатика. Мне также, как прежде, люб их образцовый порядок
и чистота, и, должен сознаться, продолжаю засматриваться на..., которых
издали вижу на улице. Принят микадо в одиннадцать часов..."


   Отец велит ему возвращаться в Петербург. И опять все радостно, жизнь -
бал. Во Владивостоке он участвует в закладке Великого железнодорожного
пути через всю Сибирь. И веселое путешествие по сибирским рекам, с
картежной игрой, попойками - праздник вторично избежавшего смерти.
 На обратном пути он посетит Тобольск.
 "10 июля 1891 года. В семь часов пришли в Тобольск при тусклом, сером
освещении; на пристани, как всегда, встретил городской голова с
хлебом-солью, граждане города Тюмени, ремесленное общество с блюдами и
почетный караул... Сел в коляску, поехал на гору в собор, - по
оригинальным дощатым улицам города.
   Из собора пошли осматривать ризницы, где хранится большинство
предметов, относящихся ко времени покорения Сибири. Поехал в музей, здесь
меня более всего интересовал колокол, сосланный из Углича за то, что он
бил в набат в день смерти царевича Дмитрия..."
   Впоследствии и он сам, как этот колокол, будет сослан в Тобольск. В том
грядущем, пока еще далеком 1918 году нового XX века, арестованный, он
будет пытаться увидеть из-за забора краешек улицы и город, которым
любовался в дни юности.


   Он вернулся. Не останавливаясь в Петербурге, он приезжает к родителям в
Красное Село.
 "7 августа 1891 года. Странно было, что не надо никуда ехать, и не будет
больше ночлегов с поздними приездами и ранними отъездами".
 Прежняя размеренная жизнь вступает в свои права.
 "7 декабря. Великолепно выспавшись... после кофе отправились в санках...
   Наслаждался в своей сибирской дохе..."
   "15 декабря. Утром принимал целый воз бумаг из Государственного совета
и Комитета министров. Просто не понимаю, как можно поспеть в одну неделю
прочесть такую массу бумаг. Я постоянно ограничиваюсь одним-двумя делами,
самыми интересными, остальные идут прямо в огонь".
 "31 декабря. Не могу сказать, чтоб сожалел, что 1891 год закончился. Он
был, положительно, роковым для всего нашего семейства: смерть тети Ольги
(матери его друзей, Михайловичей. - Авт.)... болезнь и долгая разлука с
Георгием (братом. - Авт.), и, наконец, мой случай в Отсу - все следовало
быстро, одно за другим. И голод присоединился к этим тяжелым несчастьям.
   Молю Бога, чтобы будущий год не был похож на прежний..."


   И опять наступил март.
 "5 марта 1892 года. Мамґа говорит, что меня почти не видит, так много я
шатаюсь, но, то не мое мнение, мне кажется, в мои годы так и следует".
 "8 марта. Проснулся в обрез к обедне, я так крепко сплю, что меня даже в
отчаяние приводит".
 Так идет эта рассеянная жизнь. Аликс далеко, миф, мечта, - а рядом эта
влюбленная девочка, которая так нравится ему, Сергею, всей его милой
компании...
 "25 марта. Вернулся в Аничков при снеге, валившемся хлопьями. И это
называется весна? Обедал с Сергеем у себя, а потом поехал навестить
Кшесинских, где провел полтора приятных часа..."
   В тот день Николай отважился на поступок, удивительный для
нерешительного молодого человека.
 Должно быть, смелое решение было принято во время обеда, о котором он
пишет.
   Вино и эта беседа с другом детства великим князем Сергеем Михайловичем,
который не скрывал восторга перед чарами юной балерины... Можно даже
представить, о чем они говорили, - ведь в том марте минуло ровно два года
как он впервые увидел Матильду. И можно легко вообразить, что насмешливо
посоветовал ему ловелас, блестящий петербургский денди великий князь
Сергей...


   И Николай решился.
 Кшесинская вспоминала тот мартовский петербургский день... Она сидела
дома больная, с перевязанным глазом. Романтическую К. мучил в эти дни
прозаический фурункул. Служанка доложила, что ее хочет видеть некий
гвардейский офицер, господин Волков. Удивленная балерина, не знавшая
господина Волкова, все-таки велела провести его в гостиную. И не поверила
своим глазам (вернее, одному, здоровому) - в гостиной стоял Николай.
 Видимо, цесаревич воспользовался фамилией своего наставника в военном
ремесле - все того же Александра Волкова.
 Впервые они были одни. Они объяснились, и... более ничего! Через
"приятных полтора часа" он, к изумлению Маленькой К., удалился!
 На следующий день она получает записку: "С тех пор, как я вас встретил, я
прямо как в тумане. Я надеюсь, скоро смогу прийти еще. Ники".
 Теперь для нее он - Ники. Начинается прелестная и, что поразительно для
нравов, невинная любовная игра. Его товарищи по корпусу приносят цветы от
влюбленного. И сам влюбленный теперь частый гость в квартире Феликса
Кшесинского. Но каждый раз, когда он приходит, это странно совпадает с
отсутствием остальной семьи.
 Записки (когда он не приходит) следуют непрерывно. Теперь он называет ее
"панночкой".
 "Думай о том, что сделал Андрий, обожая молодую панночку".
 Он зря тревожит гоголевские персонажи - история казака Андрия, предавшего
заветы отца, старого Тараса Бульбы, ради любви к панночке - здесь
совершенно неуместна.
 Потому что за кулисами его любовной истории все время стоит сам грозный
Бульба - отец-император. Хотя, впрочем... Во время встреч с Матильдой он
постоянно продолжал мечтать о другой. Против которой был отец, союз с
которой был бы предательством "старого Бульбы". Кшесин-ская была всего
лишь лжепанночка.
   В тайниках его души - истинная панночка по-прежнему - Аликс Г.
 И он странно соединил их обеих.
 "31 марта. Заехали на короткое время к дяде Мише... Он повел по комнатам
своей покойной жены - ничего не тронуто". Здесь он думает об Аликс...
Трогательная любовь родителей его друзей Михайловичей, любовь супружеская
- это Аликс Г.
 "Вернулся в Гатчину. У меня самое непостное настроение (в это время был
Великий пост. - Авт.). Хорошо еще в этом случае, что живу в Гатчине и в 49
верстах от столицы".
 Это - уже Матильда...
 "1 апреля... Весьма странное явление, которое я в себе замечаю: я никогда
не думал, что два одинаковых чувства, две любви одновременно совместились
в душе. Теперь уже пошел четвертый год, что я люблю Аликс Г. и постоянно
лелею мысль, если Бог даст на ней когда-нибудь жениться... А с лагеря 1890
года по сие время я страстно полюбил (платонически) Маленькую К.
Удивительная вещь, наше сердце. Вместе с этим я не перестаю думать об
Аликс, право, можно было заключить после этого, что я очень влюбчив. До
известной степени да! Но я должен прибавить, что внутри я строгий судья и
до крайности разборчив, - вот это и есть то настроение, которое я вчера
назвал непостным".
 А пока - веселое общество почти ежедневно собирается по вечерам в комнате
Маленькой К. Николай приходит с друзьями Михайловичами: Сергей, Сандро и
Георгий. Три великих князя и наследник - в скромной квартире модного
учителя балетных танцев... И Ники смешно показывает, как она танцует танец
маленьких лебедей.


   Вместе с императором Ники уезжает в Данию, и оттуда Матильда получает
страстные письма. Но, одновременно с этими письмами, Николай осторожно
продолжает разговор с отцом об Аликс.
 Император обеспокоен - его игра пока безрезультатна. Не оттого ли начался
решительный натиск "панночки"?
 "В это время я все больше думала о близости, - будет вспоминать она в
Париже.
   - Я обожала царевича и хотела только одного - моего счастья, каким бы
коротким оно ни было".
 Да, она сумела наконец заставить Николая принять решение. На Английской
набережной был снят "восхитительный отель", где должна была, наконец,
закончиться платоническая любовь. Этот отель принадлежал когда-то великому
князю Константину Николаевичу и был куплен для танцовщицы Кузнецовой (все,
все повторялось)...
   Маленькая К. уезжала из дома и открыто становилась любовницей
цесаревича.
 "Отец был убит. Он спросил: отдаю ли я себе отчет, что никогда не смогу
выйти за него замуж? И что наша идиллия будет очень короткой? Я ответила:
   понимаю, но мне все равно. Я хочу испытать все счастье, которое мне
отпущено".
 Вот так уже в старости описала сцену Кшесинская. Но можно и прозаичнее.
   Ее отец попросту сообщил ей условия, на которых другой отец, вершивший
страной и семьей, разрешил существование связи. И условие это: брак
цесаревича должен будет немедленно прекратить все их отношения.
 И в этой игре император остался хорошим семьянином.


   Итак, она победила. Но победа была началом конца.
 "Мы устроили праздник-новоселье... И царевич подарил мне водочный сервиз
- 8 золотых рюмок, инкрустированных драгоценными камнями..."
   "Очень часто он приносил мне подарки. Я отказывалась брать, но он так
грустил, что мне... приходилось брать".
 Она перестала быть мечтой. И он все больше тосковал о далекой красавице.
   Жизнь и греза: маленькая доступная Матильда - и высокая царственная
принцесса.
   Маленькая К. исчезает из дневников.
 Закончился еще один год его жизни.
 "31 декабря. Милый Аничков сиял электричеством. В 7 с половиной пошли к
молебну. В 12 часов втроем - я с папґа и мамґа встретили Новый год. Дай
Бог, чтобы он был такой же, как этот".


   В это время Маленькая К. танцевала партию за партией. Но так и должно
было быть - первый юноша России должен был иметь любовницей первую
балерину.
 Когда великий балетмейстер Мариус Петипа назначил ее танцевать
Эсмеральду, он спросил: "Ты влюблена?" - "Да". - "Ты страдаешь?" -
"Конечно же, нет!"
   - радостно ответила Маленькая К. Петипа объяснил ей, что только
артистка, которая умеет страдать, может танцевать Эсмеральду.
 "Я поняла это позже, - печально вспоминала Матильда, - и тогда Эсмеральда
стала моей лучшей ролью".
 Да, ей пришлось это понять... Теперь она видела Николая все реже. Но она
еще цеплялась за старые связи - в ее доме состоялась веселая помолвка
любимого друга Ники - Сандро с сестрой Ники Ксенией...
 Они пили шампанское в спальне прямо на полу. Но все это было в последний
раз...


   Николай уехал в Кобург на свадьбу брата Аликс Эрни. И уже вскоре газеты
написали о помолвке цесаревича и Алисы Гессен-Дармштадтской. После
возвращения из Кобурга он больше никогда не приходил к Маленькой К.
 Они обменялись письмами. Она попросила у него разрешения обращаться к
нему, если это будет необходимо. Она осталась предусмотрительной. Он
ответил:
   дни, проведенные рядом с нею, останутся навсегда прекраснейшими
воспоминаниями его молодости - она всегда сможет к нему обратиться.
 Он попросил Матильду назначить место последнего свидания. Они встретились
на дороге из Петербурга в Красное Село. Она приехала в карете из города, а
он верхом, из лагеря. "Как всегда в таких случаях, трудно сказать
что-нибудь - душили рыдания и не найти нужных слов". Она смотрела ему
вслед, а он удалялся, удалялся, все время оборачиваясь в седле.
 Так она описала конец.


   ПОСЛЕСЛОВИЕ К ИГРЕ


   Но на самом деле отважная Маленькая К. попыталась продолжать: "В своей
печали я не была одна. Великий князь Сергей Михайлович оставался рядом со
мной, чтобы покровительствовать и помогать. Никогда я не испытывала к нему
тех чувств, как к царевичу, но его привязанность, его манеры покорили мое
сердце".
 Можно изложить трогательное воспоминание опять прозаически: она перешла к
тому, кто мог обеспечить ее прежнее положение в балете. Ибо всегда была
верна только одному - Балету.
 Великий князь Сергей Михайлович руководил Театральным обществом и русским
балетом. (К сожалению, одновременно с балетом Сергей Михайлович управлял
всей русской артиллерией. "В результате, - желчно острили тогда, - мы
имели очень хороший балет, но, к сожалению, не имели артиллерии".)
   И вновь ее тень - на пороге дворца. Каждый раз, когда Ники видит своего
старого друга Сергея, он должен вспоминать... Впрочем, и сама она часто
пользовалась его: "Вы всегда сможете ко мне обращаться".
 В мае 1896 года в Москве состоялась коронация и блестящий гала-концерт.
   На сцене - все лучшее в русском искусстве. Балетный акт должна была
танцевать первая балерина России.
 Всем было ясно, что Матильда танцевать не будет. Таково было пожелание
вдовствующей императрицы - всесильной матери нового царя. Министр двора и
директор императорских театров вычеркнули скандальное имя из списка
исполнительниц.
 Коронационный спектакль был назначен в Большом театре - танцевали акт
балета "Жемчужина" в постановке Петипа. И, когда изумленная публика
увидела программу, - там стояло имя... Матильды Кшесинской! Она танцевала
главную партию!
   Да, они все сделали - и мать, и министр двора, - чтобы убедить Ники не
допустить скандальной ситуации, но... Она слишком хорошо знала своего
прежнего любовника.
 Она поехала к любимому брату покойного Александра III - великому князю
Владимиру. Можно только догадываться, какое оружие она применила, но
стареющий донжуан отправился сам упрашивать Николая. С другой стороны
выступил любимый друг детства Сергей... И Николай распорядился вписать ее
имя.
 Так Маленькая К. показала всем прежнюю силу. Да, она умела ладить с
Романовыми!
   И великий князь Владимир Александрович всегда будет служить ей, как,
впрочем, и Николай, и Сергей... Он не посмеет противиться даже ее роману с
собственным сыном Андреем и согласится крестить их ребенка, которого
назовут в его честь Владимиром.


   И после этого она не давала забыть о себе. В Михайловском театре, когда
ожидали царя, она часто занимала ложу бельэтажа напротив его ложи.
 И он ее никогда не забывал. Все-таки она была единственной любовницей во
всей его жизни.
 13 февраля 1911 года, когда был объявлен ее бенефис - прощание со сценой,
он решился сам прийти на этот спектакль и вручить ей традиционный подарок.
   Накануне бенефиса театр напоминал осажденный город. Было объявлено, что
мать Государя приедет на спектакль вместе с ним. Все поняли - вдовствующая
императрица решила не дать Николаю встретиться наедине с "этой женщиной".
   Так ее боялись.
 Министр двора вызвал директора императорских театров:
 - Государь не должен вызвать к себе в ложу "эту женщину". Если это
произойдет, вдовствующая императрица вам не простит.
 В день бенефиса прислали подарок от царя - кулон в виде бриллиантового
орла. "Этот подарок Государь собирается вручить Кшесинской сам", - так
объяснили директору, к его ужасу. Но, когда Николай прибыл вместе с
матерью, хитроумный директор вдруг громко спросил:
 - Подарок госпоже Кшесинской, Ваше Величество, прикажете передать сейчас?
   Или во время публичного чествования?
 О, как посмотрела мать на несчастного Николая!
 - Конечно... Конечно... Можно и сейчас, - беспомощно пробормотал царь.
 И торжествующий директор отправился к Матильде и сам вручил этот
подарок...
 Прощальный бенефис. Сколько раз она будет прощаться со сценой - но до
1917 года престарелая балерина будет продолжать танцевать, несмотря на эти
многочисленные прощания. И все это время любыми средствами удерживать
около себя Романовскую Семью.
 "О ее доме в Стрельне, - рассказывала Вера Леонидовна, - ходили легенды.
   Сколько юных танцовщиц, начинающих дебютанток прошли через этот дворец!
   Балерин собирали в огромном зале... Гасли свечи, в темноте открывались
двери, и толпа молодых великих князей радостными жеребцами врывалась в
комнату - это называлось "Похищение Сабинянок". "Живые картины"
продолжались до утра в бесконечных комнатах, где уединялись похитители и
похищенные".
 В первую мировую войну Сергея Михайловича и Кшесинскую обвиняли в
громадных взятках, которые они получали за выгодное размещение заказов на
снаряды и пушки. В Стрельне шла большая карточная игра, и там раздавались
концессии, ворочали миллионами.
 "Скоро ли Сергей будет смещен со своего поста, так все против него... К.
   опять в этом замешана", - грозно писала Николаю Аликс.
 Но Николай не выдал Маленькую К. даже ей.


   Все эти годы Сергей Михайлович - рядом с Маленькой К. Но на пороге XX
века, когда у ветреного великого князя начался серьезный роман, Маленькая
К.
   тотчас позаботилась о новом Романове. В "восхитительном отеле" появился
еще один обитатель. Он был также голубоглаз и стеснителен... При первом
знакомстве он пролил вино на ее платье, и ей окончательно показалось, что
в этом юноше к ней вернулся Ники. Так вошел в ее жизнь великий князь
Андрей Владимирович... Они уехали в Венецию, потом в Прованс, и там он
купил ей дом на берегу моря - это был третий дом, купленный ей очередным
Романовым.
   Когда они вернулись в Петербург, Сергей Михайлович снова был рядом с
нею.
   А потом у нее родился сын Владимир. Знала ли она точно, чей это был сын?
   Знала - сын Романова!
 В феврале 1917 года состоялся последний прием в ее доме. На следующее
утро, когда ее эконом проверял сервиз и серебро, она увидела из окна, как
бесконечная толпа загибала на мост - туда, к его дворцу. Потом ей позвонил
глава Петроградской полиции, сказал кратко: "Ситуация критическая,
спасайте все, что можете".
 Вера Леонидовна:
 "В дни февраля 1917 года я была на квартире моего знакомца знаменитого
артиста Юрьева... И там несколько дней спасалась Матильда. Она пришла туда
переодетая, в жалком пальто, в каком-то платке, с маленьким сыном,
собачкой и крохотным ридикюлем. Там лежало все, что осталось у нее от
дворцов и несметных богатств..."
   И она показала дрожащими, в темных старческих пятнах руками, как
Кшесинская держала свой ридикюль.


   "Дворец Кшесинской" после Февральской революции заняли большевики. В
верхних комнатах было накурено махоркой, по затоптанным лестницам ходили
бесконечные посетители, матросы несли охрану. В ее любимой зале, той, где
высокое зеркало над каминной доской и зимний сад, в апреле 1917 года была
конференция большевиков.
   И здесь, на ее стульях, сидел Филипп Голощекин, получивший назначение
руководить большевиками Урала. Он и будет тем человеком, который решит
судьбу двух близких ей людей - Николая и Сергея.


   Она не верила в стабильность ситуации, во Временное правительство. Она
уезжает из Петрограда вместе с сыном.
 На вокзале их провожал Сергей Михайлович. Поезд отходил. Он стоял, в
длинном пальто, в шляпе, как видение из того, навсегда исчезнувшего мира.
 В Кисловодске ее встречал Андрей. Там же она получила последнее письмо от
Сергея Михайловича. Письмо шло очень долго. И в то время, когда она
читала, его автор, блестящий петербургский щеголь, в грязных опорках, в
кровоподтеках от ударов, с простреленной головой лежал на дне шахты; а
другой царственный любовник, обезображенный серной кислотой, нашел
пристанище на дне ямы в лесу под Екатеринбургом.


   Уже в Париже мечта Маленькой К. наконец сбылась: великий князь Андрей
Владимирович женился на ней. Его брат, Кирилл, стал русским императором в
изгнании, а она - его законной родственницей...


   "ТАМ, У ОКНА, В КОБУРГСКОМ ЗАМКЕ"
   (ПРОДОЛЖЕНИЕ ДНЕВНИКА МОЛОДОГО ЧЕЛОВЕКА)


   В начале 1894 года стало ясно: жить Александру III оставалось недолго.
   Видимо, это было следствием того ужасного крушения поезда в Борках - он
получил тогда ушиб, который развился в смертельную болезнь почек. Надо
было срочно готовить брак наследника.
 Внезапная смертельная болезнь императора закончила игру с участием
Маленькой К.


   Заработали дипломаты, - пошла непрерывная переписка между Петербургом и
Дармштадтом.
 В апреле в Кобурге была назначена свадьба брата Аликс - Эрни с
Саксен-Кобургской принцессой Викторией-Мелиттой (в семье ее звали Даки).
Император Вильгельм II, английская королева, бесчисленные принцы
съезжались в Кобург. На пороге грозного нового века состоялся один из
последних блестящих балов королевской Европы.
 Россию представлял мощный десант великих князей. Приехал и священник,
отец Иоанн Янышев - духовник Царской Семьи. Его присутствие ясно говорило
о самых серьезных намерениях прибывших. Прибыла в Кобург и Екатерина
Адольфовна Шнейдер - она учила русскому языку Эллу, родную сестру Аликс. В
случае успеха дела она должна была обучать русскому языку гессенскую
принцессу.
   И, конечно же, приехала любимая сестра Элла.
 Итак, на свадьбе Эрни должна была произойти помолвка Аликс. Это знали все.
 Из дневника Николая:
 "5 апреля... Она замечательно похорошела, но выглядела чрезвычайно
грустной.
   Нас оставили вдвоем, и тогда начался меж нами тот разговор, которого я
давно очень желал и... очень боялся. Говорили до 12 часов, но безуспешно:
   она все противилась перемене религии, она, бедная, много плакала,
расстались более спокойно..."
   Все утопало в сирени. Холодная прекрасная весна. Так начались эти дни.
   Несмотря на ее отказ, он был радостно спокоен, он знал, что все их
родные за этот брак, и главное - он знал, что она его любит. Было правило,
которое он открыл для себя, дважды оказавшись на краю гибели: во всем
полагаться на Бога. Этим он будет руководствоваться всю дальнейшую жизнь.
Но в те кобургские дни, нарушая это правило, он очень настойчив. Девушка,
которую он хотел в жены, была глубоко религиозна. И он щемяще жалел ее,
понимая, что значила для нее перемена религии. И, любя ее за это отчаяние
и слезы, он своей ласковой настойчивостью помогал переложить на него
ответственность за решение.
 А она... она много плакала в эти дни.
 Впоследствии она много раз будет писать, как трудно ей было принять это
решение - поменять религию. Конечно, религия играла огромную роль в ее
жизни. Но ведь и ее прабабушки, гессенские принцессы, отправлявшиеся в
далекую Россию, меняли религию. И ее сестра Элла, принявшая православие,
была счастлива в новой религии. Нет-нет, было еще что-то, отчего она
плакала все эти дни. И это "что-то" она не могла выразить словами: натурам
экзальтированным, нервным в решающие минуты судьбы дано предчувствовать
будущее. Не оттого ли она почти с ужасом, из последних сил, пыталась
говорить ему "нет"?
 "7 апреля. День свадьбы Даки и Эрни. Началось с того, что я опоздал на
завтрак, и мне пришлось идти петухом перед толпой на площади. В 12 часов
все собрались наверху, и после подписания акта гражданского брака пошли в
церковь. Эрни и Даки - хорошая пара. Пастор сказал хорошую проповедь,
содержание которой удивительно подходило к существу переживаемого мной
вопроса. Мне в эту минуту страшно захотелось посмотреть в душу Аликс.
После свадьбы был фамильный обед... Молодые уехали в Дармштадт. Пошли
гулять с дядей Владимиром, доползли, наконец, до замка... Подробно
осмотрели музей оружия. Обедали у тети Мари, в мундирах, из-за императора,
который штатского не одевает. И затем пошли, скорее перебежали, под ливнем
в театр. Давали первый акт "Паяцев".
 Как весело ему было карабкаться на гору в этот замок, а потом вечером
перебегать улицу и в мокром мундире сидеть в театре! Ему все было тогда
весело, потому что он знал: все должно случиться и уже завтра обязательно
случится! И он любил их всех: милый Эрни, милая Даки, милый Вилли, так
смешно обожавший мундиры, и милый дядя Владимир...
 "8 апреля (число трижды подчеркнуто им в дневнике. - Авт.). Чудный,
незабвенный день в моей жизни! День моей помолвки с дорогой, ненаглядной
моей Аликс.
   После разговора с ней мы объяснились между собой... Какой радо-стью
удалось обрадовать дорогих папґа и мамґа. Я целый день ходил как в
дурмане, не сознавая, что, собственно, со мной приключилось... Потом был
устроен бал.
   Мне было не до танцев, ходил и сидел в саду с моей невестой. Даже не
верится, что у меня - невеста".
 В письме к матери он описал подробнее странное отчаяние и слезы Аликс:
 "Она плакала все время, и только от времени до времени произносила
шепотом:
   "Нет, я не могу..." Я, однако, продолжал настаивать и повторять свои
доводы, и хотя этот разговор длился 2 часа, он не привел ни к чему... Я
передал ей ваше письмо (письмо датской принцессы, счастливо сменившей свою
религию.
   - Авт.), и после того она не могла уже спорить... Она вышла к нам в
гостиную, где мы сидели с Эллой и Вильгельмом (ах как ждал император этого
брака!
   - Авт.), и тут, с первого слова, она согласилась. Одному Богу известно,
что произошло со мной. Я плакал, как ребенок, и она тоже. Нет, дорогая
мамґа, я не могу выразить, как я счастлив. Весь мир сразу изменился для
меня: природа, люди - все мне кажутся добрыми, милыми и счастливыми. Я не
могу даже писать, до того дрожат мои руки... Она совершенно переменилась,
стала веселой, забавной, разговорчивой".
 Он подарил ей кольцо с рубином и вернул ту самую брошь - когда-то
подаренную на балу. Она носила его кольцо на шее, вместе с крестом, и
брошь всегда была с ней.
 Из ее письма в 21-ю годовщину помолвки:
 "8 апреля 1915 года. Мои молитвы витают вокруг тебя в нашу годовщину. Ты
знаешь, я сохранила... платье принцессы, которое я носила в то утро. И я
буду носить твою дорогую брошку".
 В 22-ю годовщину: "8 апреля 1916 года. Я хотела бы крепко обнять тебя и
вновь пережить наши чудные дни жениховства. Сегодня я буду носить твою
дорогую брошку... Я все еще чувствую твою серую одежду... ее запах - там,
у окна, в кобургском замке..."


   В грязном кострище, где сожгли их одежду утром 17 июля 1918 года, будет
найден бриллиант в 12 карат. То, что осталось от броши. Она была с ней до
конца.


   Но тогда... как он был счастлив тогда! И она тоже старалась быть
счастливой.
   Но все-таки продолжала плакать и в эти дни. Окружающие ничего не
понимали.
   Наблюдая ее слезы, простодушная фрейлина записала в дневник то, что
должна была записать: Аликс не любит своего будущего супруга. Да она и
сама не понимала своих слез...
 "Те сладкие поцелуи, о которых я грезила и тосковала столько лет и
которые уже не надеялась получить... Если на что-то я решусь - то уже
навсегда.
   То же самое в моей любви и привязанности - слишком большое сердце, оно
пожирает меня..." (Письмо от 8 апреля 1916 года.)
   А он - он был безоглядно счастлив. Всю жизнь он весело будет
вспоминать, как играл оркестр в кобургском замке и как во время брачной
церемонии, утомленный обедом, засыпал дядя Альфред (герцог Эдинбургский) и
с грохотом ронял свою палку... Как он верил тогда в будущее! И все эти
дяди и тети (королева, император, герцоги, принцы, князья), еще решавшие
тогда судьбы народов, толпились в залах кобургского замка и тоже - верили
в будущее.
   Если бы они смогли тогда увидеть будущее!
 Молодожены Эрни и Даки, "хорошая пара", уже вскоре разойдутся, сестра
Элла погибнет на дне шахты. Дядя Вилли, столь любящий военные мундиры и
ожидающий военного союза с Россией, начнет войну с Россией. И дядя Павел,
танцующий сейчас мазурку, будет лежать с простреленным сердцем, и сам
Ники...


   "Но хотя бы ты, как орел, поднялся высоко и среди звезд устроил гнездо
твое, то и оттуда Я низрину тебя, говорит Господь".


   9 апреля Александр Волков был отправлен своим хозяином, великим князем
Павлом, передать подарок по случаю помолвки. Он застал Николая и
Александру в гостиной: они сидели на диване, держась за руки. Они были
поглощены друг другом, и Николай не сразу заметил Волкова:
 - А, это ты, милый друг Волков!
 И Волков был тоже - милый. Все были "милые" (любимое слово Николая).
 В это время Екатерина Адольфовна Шнейдер уже занималась с Аликс русским
языком. Они спрягали глаголы, и Аликс аккуратно записывала их в тетрадь.
   Она любила учиться.


   Я листаю ее учебные тетради: Аликс училась языку, спрягая три глагола -
"забыть", "петь" и "верить".
 Забыть! Забыть - все, что она необъяснимо предчувствует. И верить! И петь!
 Ее учительница, Екатерина Шнейдер, станет гоф-лектрисой при императорском
дворе и в 1917 году добровольно отправится в ссылку со своей ученицей.
   В 1918 году за тысячу километров от Петербурга, на дороге к
ассенизационным ямам, расстреляют старую гоф-лектрису.


   Счастливейшие дни после помолвки. Поэтическая любовь в стиле Гёте: они
ездят с Аликс в шарабане, собирают цветы по окрестностям...
 Наступает Пасха... В Страстную субботу приехавшие из Петербурга певчие
открывают принцессе торжественную благодать православного богослужения.
   С певчими приехал фельдъегерь из Петербурга - он привез подарки, письма
царя и царицы и орден - ей, Аликс...
 12 дней прошли. "20 апреля... Поехал с Аликс на станцию и там простился с
нею. Как пусто мне показалось, когда я вернулся домой... Итак, придется
провести полтора месяца в разлуке. Я бродил один по знакомым и дорогим мне
теперь местам и собирал ее любимые цветы, которые отправил ей в письме
вечером..."
   "21 апреля. Завтракали... у моего прибора стояла прежняя карточка
Аликс, окруженная знакомыми розовыми цветами..."


   Аликс уехала в Англию, в Виндзор, к королеве Виктории. Но уже через
полтора месяца яхта "Полярная Звезда" подошла к английскому берегу. Это
была любимая яхта Николая, и она станет любимой яхтой Аликс и их детей.
Яхта вошла в Темзу.
 "Проводили целые дни вместе, катались на лодке, устраивая на берегу
пикники, - настоящая идиллия... Но затем мы должны были отправиться в
Виндзор. Впрочем, не могу жаловаться - бабушка (королева Виктория. - Авт.)
была очень любезна и разрешила нам выезжать без всяких компаньонов...
Признаюсь, я никак не ожидала от нее этого..." Даже пуританский этикет
двора королевы Виктории уступил этой любви!


   Все это время она вписывает ему в дневник свои любимые изречения:
"Счастье и нужду переживают они вместе - и от первого поцелуя до
последнего вздоха они о любви лишь поют друг другу". "Всегда верная и
любящая, преданная и чистая, и сильная, как смерть".
 Так слово "смерть", записанное ее рукою, появилось в его дневнике.
 "11 июля. Грустный день расставанья, разлуки после более месяца райского
блаженного житья. На "Полярной Звезде" получил письмо от Аликс. Совсем
устал и грустен".
 Расставаясь, они договорились писать друг другу. Сказка братьев Гримм:
   уходящая яхта, башни королевского замка, принцесса и цесаревич...


   Отголосок этой сказки сохранился в загаженной охраной, испещренной
похабными изображениями уборной в их последнем доме в Екатеринбурге... В
1918 году, после их гибели, в этой уборной за трубами была найдена
маленькая книжечка с шифром и надписью:
 "Для моего ... любимого Ники полезно употреблять, когда он вдали от
своего "спицбуп". От любящей Алисы. Осборн, июль 1894".
 Это была книжечка шифров для их будущей переписки (она обожала
таинственность), которую дала ему "любящая Алиса" тогда - в счастливые
июльские дни в Осборне.


   Ники и Аликс - "хорошая пара". Расставшись, они почти ежедневно пишут
друг другу письма.
 Тонкие листочки с маленькими коронами - их письма. Он пишет ей из замка в
Спале, где он охотится, из императорского поезда, который везет его в
Ливадию к умирающему отцу... Сотни его писем. И сотни ее ответов...
Бесконечные заклинания любви.
 В начале октября в Дармштадте Аликс получила телеграмму, срочно
вызывавшую ее в Крым: Александр умирал. В Берлине на вокзале ее провожал
император Вильгельм (какие у него были надежды!). Он знает твердый,
неумолимый характер прелестной Аликс и мягкость милого Ники. Он не
сомневается, кто будет руководить в этом союзе. И верит: она не забудет
свою родину.
 Но он плохо знает гессенскую принцессу.
 "Мой народ стал твоим народом, и мой Бог стал твоим Богом". Так ее учило
прошлое гессенских принцесс, уезжавших в далекие земли.
 Император умирал. В спальню к умирающему медленно идет знаменитый доктор
Захарьин. Доктор страдает одышкой, он не может пройти и нескольких шагов,
чтобы не присесть, поэтому вся зала по пути в спальню уставлена креслами.


   В спальне императора - священник Иоанн Кронштадтский и духовник царя
отец Иоанн Янышев. И доктора. Они встретились около умирающего: бессильная
медицина и всесильная молитва, облегчившая ему последние страдания.


   Все кончено. Двери спальни отворились. В огромном вольтеровском кресле
тонет тело мертвого императора. Императрица обнимает его. Чуть поодаль
стоит бледный Ники. Император скончался, сидя в кресле.







                                   ГЛАВА 3



   "Голова кругом, верить не хочется..."
   (Дневник молодого царя)


   "20 октября 1894 года. Боже мой! Боже мой! Что за день! Господь отозвал
к себе нашего обожаемого, дорогого, горячо любимого папґа. Голова кругом,
верить не хочется, кажется до того неправдоподобно, ужасная
действительность!
   Все утро мы провели около него. Около половины третьего он причастился
Святых Тайн. О, Господь! Больше часа стоял у его изголовья и держал за
голову. Это была смерть святого..."
   "21 октября. И в глубокой печали Господь дает нам радость тихую и
светлую.
   В десять часов моя Аликс была миропомазана. Была отслужена панихида,
потом другая... Выражение лица у дорогого папґа чудное, будто хочет
засмеяться.
   Было холодно, и ревело море.
 Было брожение: где устроить мою свадьбу, - мамґа и я, что все-таки лучше
это сделать здесь, пока дорогой папґа под крышей дома, а все дяди против,
говорят, что мне надо сделать это в Питере".
 И дяди победили. Как только умер Александр - сразу становится слышен их
голос.


   Как всегда, восшествию на престол сопутствовали слухи. По одной версии,
вдовствующая императрица хотела заменить Николая своим любимым сыном
Михаилом и пыталась заставить Николая отречься.
 Но это лишь слухи. Знаменитый министр ее мужа и сына - С.Ю.Витте в своих
"Воспоминаниях" привел свою беседу с императрицей о Николае:
 "- Вы хотите сказать, что Государь не имеет характера императора?
 - Это верно, - отвечает Мария Федоровна, - но ведь в случае чего его
должен заменить Миша, а он имеет еще меньше воли и характера".
 Так что скорее справедлив другой слух, также вышедший из стен дворца.
Александру не было и 50 лет, когда он умер. Этот гигант казался вечен, и
когда Николай вдруг узнал о смертельной болезни отца, им овладел страх.
Панические его восклицания приводит в своих мемуарах и его друг Сандро...
Николай умолял позволить ему отречься от престола. Но Александр был
непреклонен: закон о престолонаследии обязан соблюдаться - Николай должен
принять трон. И в ответ на покорное согласие Николая ему и разрешили взять
в жены гессенскую принцессу.


   А потом был Петербург, хмурый осенний день. На перрон Николаевского
вокзала прибыл траурный поезд. Среди встречавших гроб Александра - все тот
же Витте.
 "Новый император прибыл в Петербург со своей невестой, будущей
императрицей, в которую, как говорят, он влюблен", - записал Витте.


   Предчувствия Аликс начали сбываться: она въехала в Петербург вслед за
гробом.


   Похороны продолжались долго. Когда митрополит говорил свою очередную
длинную речь, вдовствующая императрица не выдержала: с ней начался
истерический припадок, и она все кричала: "Довольно! Довольно! Довольно!"


   Императора похоронили в Петропавловском соборе. В стране был объявлен
годичный траур. Но их свадьба должна была состояться через неделю - в день
рождения его матери. До свадьбы они жили раздельно: она у сестры Эллы, во
дворце великого князя Сергея Александровича, а он - "в милом Аничковом"
вместе с матерью.
 "Моя свадьба была продолжением похорон, только меня одели в белое", -
скажет потом Аликс своей подруге Вырубовой.
 "13 ноября 1894 года. Аничков. В одиннадцать пошли к обедне в нашу милую
церковь. Грустно и больно было стоять... зная, что одно место останется
навсегда пустое. Словами не выразить, как тяжело, как жаль дорогую мамґа!..
   Виделся с милой Аликс за чаем. Затем простился с ней в восемь часов,
больше нельзя видеться! До свадьбы! Мне все кажется, что дело идет к чужой
свадьбе, странно при таких обстоятельствах думать о своей собственной
женитьбе..."


   Но почему так торопились со свадьбой? Почему не подождали положенных
сорока дней после смерти отца?
 14 ноября был последний день перед началом поста. Пост должен продлиться
до начала января. Так что надолго пришлось бы отложить эту свадьбу...


   "14 ноября. День моей свадьбы. После общего кофе пошел одеваться. Я
надел гусарскую форму и в одиннадцать с половиной поехал с Мишей в Зимний.
По всему Невскому войска. Мамґа с Аликс. Пока совершали туалет в
Малахитовой зале, мы все ждали..."
   И, наконец, она появилась: серебряное платье с бриллиантовым ожерельем,
сверху наброшена золотая парчовая мантия, подбитая горностаем, с длинным
шлейфом. И на голове - в огне бриллиантов сквозная корона. Новая
императрица.


   "В десять минут первого начался выход в Большую церковь, откуда я
вернулся женатым человеком... Нам поднесли громадного серебряного лебедя
от семейства.
   Переодевшись, Аликс села со мной в карету с русской упряжью, и мы
поехали в Казанский собор. Народу на улицах было пропасть... По приезде в
Аничков во дворе почетный караул от лейб-гвардии уланского полка. Мамґа
ждала нас хлебом-солью... Весь вечер отвечали на телеграммы... Завалились
спать рано, так как у нее разболелась голова".
 Это грубоватое гвардейское "завалились спать" скрывало его смущение,
страх перед таинством девства. А она? Он не зря отмечает ее головную боль.
Ее фрейлина скажет: "Она бледна и грустна..." В брачную ночь Аликс решает
написать в его дневник о своем счастье. Но появляются странные слова:
"...когда эта жизнь закончится, мы встретимся вновь в другом мире и
останемся вместе навечно..." Ее мучила та же тоска и странный ужас.


   "ВСЕ ПОЛНО МИРА И ОТРАДЫ" (ДНЕВНИК МОЛОДОГО МУЖА)


   Вдовствующая императрица постаралась подольше держать их у себя: первое
время они жили в Аничковом дворце.
 "15 ноября. Итак, я женатый человек..."
   "16 ноября. Виделся с милой Аликс за все утро только час. Поехали
покататься...
   Странно сидеть с ней рядом в Питере".
 "17 ноября. Невообразимо счастлив с Аликс. Жаль, что занятия отнимают
столько времени, которое так хотелось проводить исключительно с нею..."


   Она стесняется своего плохого русского языка. Происходит мучительное
для деятельной натуры - она должна наблюдать, как вдовствующая императрица
и министры руководят ее Ники. Но в его дневнике все чаще слышится ее голос.
   Она вписывает туда наставления: "Сперва твой долг, потом - покой и
отдых..."
   "Не бойся опасности, Господь близ тебя и охраняет". Гармония их союза -
его мягкость и ее твердость.
 Годичный траур: нет балов, увеселений, и они предоставлены самим себе.
   Он - после занятий, "которые отнимают так много времени", а она - весь
день. В 3 часа, освободившись от докладов министров и прочих
государственных дел (здесь следует вписать "наконец-то"), они выезжают из
Аничкова дворца и едут кататься на Невский, потом уже в Зимний дворец, где
устраивается их квартира, а потом возвращаются в Аничков. Вечерами он
читает ей вслух, как прежде читал ему отец. Когда выпал первый снег, они
уехали в Царское Село и там впервые жили одни целую неделю.
 В последний день года они сделали запись в его дневнике.
 Он: "Вместе с таким непоправимым горем Господь наградил меня счастьем, о
котором я не мог даже мечтать, дав мне Аликс".
 Она: "Последний день старого года. Какое счастье провести его вместе. Моя
любовь выросла такой глубокой, сильной и чистой - она не знает предела.
   Да благословит и хранит тебя Господь". И стихи Лермонтова: "Прозрачный
сумрак, луч лампады, Кивот и крест - символ святой. Все полно мира и
отрады..."
   Любовь заполняет их.


   Когда он вступил на престол, от него столько ожидали... Вечное
российское ожидание нового хорошего царя! Уже был создан его образ:
наследником он пытался ускользнуть из дворца, чтобы спокойно погулять
(жаждет свободы!).
   Еврейка, в которую он был влюблен (не будет угнетать инородцев).
Обер-полицмейстера он посадил на гауптвахту на сутки (конец своевольству
полиции)... Эти надежды родили бесконечные прошения земств - о всяческих
реформах.
 И Победоносцев решил: пора осадить! Должно произнести соответствующую
речь.
   Речь, естественно, написал царю сам Победоносцев.
 17 января (17!) 1895 года молодой император и новая императрица
(крестившаяся в Феодоровском соборе и именовавшаяся теперь Александрой
Федоровной) впервые показались стране.
 "В милом Аничковом дворце" сошлись представители земств, городов,
казачества.
   Вид множества людей, которые, по утверждению Победоносцева, таили
крамолу и которых он должен был осадить, поверг застенчивого Николая в
смятение.
   В барашковой шапке императора лежал текст.
 Он начал читать слишком громко, срывающимся фальцетом:
 "В последнее время в некоторых земских собраниях послышались голоса
людей, увлеченных бессмысленными мечтаниями..."
   От смущения последнюю фразу речи он вдруг прокричал, глядя в упор на
старика, представителя тверского дворянства. При царственном окрике у
старика от ужаса вылетело из рук золотое блюдо с хлебом-солью, которые, по
древнему обычаю, земцы готовились преподнести новому Государю.
 Золотое блюдо, звеня, покатилось по полу, хлеб развалился, и врезанная в
него золотая солонка катилась вслед за блюдом. Безукоризненно воспитанный
царь сделал то, что надлежало сделать молодому человеку, когда что-то
падает из рук старика: Николай попытался поднять блюдо, чем окончательно
всех смутил. Министр двора, старый Воронцов-Дашков, поспешно бросился
вслед за блюдом. Блюдо поймали.
 Знатоки примет горестно вздохнули, ожидая печалей в будущем царствовании.
 Граф Ламздорф, будущий министр иностранных дел, запишет в свой дневник:
 "19 января 1895 года. В городе начинают сильно нападать на позавчерашнюю
речь императора, которая произвела самое тягостное впечатление... И
молодую императрицу также упрекают, что она держалась, будто аршин
проглотила, и не кланялась депутациям".
 Аликс была столь же застенчива, как и ее супруг. Но защищалась от
смущения - царственностью.


   "БОГОМ ПОСЛАННУЮ ДОЧКУ..."
   (ДНЕВНИК МОЛОДОГО ОТЦА)


   Летом они поехали на юг, в Крым, в тот самый Ливадийский дворец, где
так недавно умер в кресле отец-император. Мать, брат Миша, Сандро, товарищ
его детских игр, и жена Сандро - сестра Ники Ксения. Ксения ждала ребенка.
 "31 июля 1895 года. После чая занимался, когда вдруг узнал, что у дорогой
Ксении родилась дочь Ирина. Немедленно Аликс и я полетели на ферму. Видели
Ксению и маленькую племянницу. Слава Богу, все окончилось благополучно..."
   Эта кричащая в колыбели Ирина станет женой Феликса Юсупова, главного
убийцы Распутина.
 Ждала ребенка и Аликс.


   Осенью они вернулись в Петербург, в Царское Село. С этого года и до
конца царствования Царское Село - главный дом его семьи. "Милое, родное,
дорогое место". В парке, среди маленьких искусственных озер, неподалеку от
роскошного Екатерининского дворца, стоял полускрытый деревьями небольшой
белый Александровский дворец. В нем они жили. В ночь на 3 ноября из
Гатчины туда была вызвана вдовствующая императрица.
 "3 ноября, пятница. Вечно памятный для меня день, в течение которого я
много выстрадал! Еще в час ночи у милой Аликс начались боли, которые не
давали ей спать. Весь день она пролежала в кровати в сильных мучениях,
бедная. Я не мог равнодушно смотреть на нее. Около 2 часов ночи дорогая
мамґа приехала из Гатчины. Втроем с ней и Эллой находились неотступно при
Аликс. В 9 часов ровно услышали детский писк, и все мы вздохнули свободно!
   Богом посланную дочку при молитве мы назвали Ольгой".
 "6 ноября. Утром любовался нашей прелестной дочкой. Она кажется вовсе не
новорожденной, потому что такой большой ребенок, с покрытой волосами
головкой".
 Русская няня (помощница старшей няни-англичанки) сказала, что "покрытая
волосами головка" - непременная примета будущего счастья девочки.


   В 1918-м ей "повезет" - она будет стоять рядом с матерью в той
полуподвальной комнате. "Царица и Ольга попытались осенить себя крестным
знамением, но не успели. Раздались выстрелы". (Из показаний стрелка охраны
А.Стрекотина.)


   Дочка растет. Фотография, сделанная им: Аликс и рядом с матерью, на
слабых ножках, крошечная Ольга. И он по-детски все сравнивает ее с дочерью
своей сестры: "21 марта 1896 года. За обедней привели своих дочек к
Святому Причастию.
   Наша была совершенно спокойна, а Ирина немного покричала".
 "1 апреля. Ксения принесла Ирину к ванне нашей маленькой. Они весят то же
самое, 20 фунтов, но наша дочка толще".


   Рождение совпало с концом траура. Блестящий бал состоялся в Зимнем
дворце:
   тысячи приглашенных, оркестр играет полонез, церемониймейстер трижды
ударяет в пол своим жезлом, арапы в белых чалмах распахивают двери. Все
склоняются в поклоне: появляются он и она.
 Аликс по-прежнему плохо говорит по-русски, и пребывание на людях - труд
для нее. Она царит дома, в Цар-ском Селе.
 Страной правит мать и ее люди. Есть версия: зажатая железной волей мужа,
властолюбивая мать наконец-то распрямилась. На самом деле все трагичнее и
проще. Вдовствующая императрица (тетя Минни - так звали ее в Романовской
Семье) слишком хорошо знала своего сына. И боялась, что кто-то непременно
станет влиять на доброго Ники (Аликс она тогда в расчет не принимала).
   Им мог быть великий князь Сергей Александрович - прямолинейный
ретроград - или другой брат покойного царя - Владимир, столь же
очаровательный, сколь неумный. Или милый, но легкомысленный третий брат
Александра, Павел. Влияние любого из них могло стать роковым для империи.
В себя эта деятельная женщина верила, она многому научилась у Александра
                                III.

 В дневниках Витте есть красочное описание: "Спросите матушку" - так
отвечает Николай Витте по поводу назначения очередного министра.
 И в другом месте, и опять в трудную минуту: "Я спрошу мою матушку".
 Мария Федоровна проявляет прозорливость: ее протеже при Ники становится
Сергей Юльевич Витте, министр финансов ее мужа. Витте - это целая эпоха:
   сторонник реформ, либерал, точнее - умеренный либерал, каким и должно
было быть после мороза, который свирепствовал при Александре III. Витте
знал:
   в России нельзя слишком быстро менять температуру. Но главным
советчиком оставалась мать.


   На первых порах императрица-мать старается всюду появляться рядом с
сыном.
 Вера Леонидовна:
 "В то время вдовствующая императрица вдруг удивительно помолодела. Весь
Петербург занимала тогда эта загадка. Говорили, что эта потрясающая
женщина решилась на операцию, которую сделали ей в Париже. Она услышала об
этой операции от будущей английской королевы - принцессы Александры,
точнее сказать, увидела ее плоды. Несмотря на возраст, принцесса буквально
потрясала всех своим молодым лицом. Это чудовищная операция: сначала
острой ложечкой снимают с лица эпидермис, и лицо превращается в сплошную
рану. Рану примачивают, подлечивают, и на лицо наносят прозрачный лак. С
этим новым, нежным и чистым лицом приходится обращаться очень бережно -
чтоб не попортить лак. А дальше еще мучительней: расширяя волосяной канал,
вставляют длинные ресницы. Вся операция требует героизма".
 Бедной женщине пришлось решиться на эту боль - рядом с молодым
императором должна была быть молодая мать.


   Она стоит рядом с сыном в начале его царствования, умная и властная, а
потом... потом ей выпадет все страшное, что может выпасть на долю матери:
   смерть всех сыновей, внука и внучек и гибель империи, которую всю жизнь
создавал ее муж. Она будет жить в Копенгагене, последняя оставшаяся в
живых русская императрица, обломок великого кораблекрушения.


   "ВСЕ, ЧТО ПРОИЗОШЛО... КАЖЕТСЯ СНОМ"


   В древнем Успенском соборе в Москве венчаются на царство русские
государи.
 6 мая со всей большой Романовской Семьей император-ский поезд отбыл в
Москву.
 "6 мая 1896 года. В первый раз после свадьбы нам пришлось спать раздельно.
   Очень скучно... Встал в 9. После кофе отвечал на телеграммы. Даже на
железных дорогах они не оставляют в покое. В Клину дядя Сергей (его бывший
командир великий князь Сергей Александрович, ставший московским
генерал-губернатором.
   - Авт.) встретил нас. Приехали в Москву в 5 часов, при ужасной погоде:
   дождь, ветер и холод..."


   По обычаю перед торжественным въездом в Москву для коронования Государь
и Государыня должны жить в старом Петровском дворце, находившемся за
Тверской заставой, в версте от тогдашней Москвы. Здесь, во дворце-замке,
построенном Екатериной Великой в память победы над турками, - с
готическими окнами, романтическими башнями, они жили три дня.
 "7 мая. Проснулись той же безотрадною погодой... Принимали громадную
свиту Генриха (брата императора Вильгельма. - Авт.), принцев - Баденского,
Вюртембергского и Японского..."
   Королевская Европа и весь остальной мир съезжались на коронацию
русского самодержца.


   И вот наступил день торжественного въезда в Москву. Впервые вышло
солнце:
   вспыхнули бесчисленные золотые купола московских церквей.
 Раннее утро. Молодая императрица - золотые волосы до пояса - стоит у
готического окна, глядит на башни Петровского замка. Продолжение все той
же сказки!
   Но пора садиться в карету.


   Теперь из окна Петровского дворца наблюдает слуга великого князя Павла,
Александр Волков. Впоследствии он все это опишет: конвой в черкесках, царь
на коне, и в каретах - две женщины: мать и жена. И вокруг - мундиры
империи.
   Вся эта сверкающая процессия двинулась в Кремль.
 "9 мая. Первый тяжелый день для нас - день въезда в Москву. К 12 часам
собралась вся ватага принцев, с которыми мы сели завтракать. В 2 с
половиной - тронулось шествие. Я ехал на Норме, мамґа сидела в первой
золотой карете, Аликс - во второй - тоже одна".
 В эти дни произошло странное событие. Они посетили величайшую святыню
России - Троице-Сергиеву лавру. Но в Лавре их... никто не встретил.
Спохватились, когда царь уже вошел на территорию Лавры. Все это случилось
из-за несогласованности устроителей коронационных торжеств, но... Но
знатоки примет опять отметили:
   Сергий Радонежский не встретил нового царя.


   "13 мая. Поселились в Кремле... Пришлось принять целую армию свит
понаехавших принцев. Да поможет нам милосердный Бог, да подкрепит он нас
завтра и да благословит на мирную трудовую жизнь".
 После записи он поставил три восклицательных знака и крест. Венчание на
царство, венчание с Россией для религиозного Николая - один из величайших
дней жизни.
 14 мая 1896 года. Шествие из Кремля к Успенскому собору. В малой
бриллиантовой короне - императрица-мать, и четыре генерала несут ее
порфиру. А потом под крики "ура" в собор вошли они - Николай и Александра.
 "Великий, торжественный, но тяжелый в нравственном смысле для Аликс,
мамґа и меня день.
 С 8 часов утра были на ногах. Погода стояла, к счастью, дивная. Красное
крыльцо представляло сияющий вид. Все, что произошло в Успенском соборе,
хотя и кажется сном, но не забывается во всю жизнь".
 Горели свечи... херувимское пение... Из рук митрополита он принял большую
корону и надел ее на голову. Она опустилась перед ним на колени. Он снял
корону - и дотронулся ею до ее головы. И вновь корона на его голове. А на
ее золотистых волосах уже сверкает маленькая бриллиантовая корона. Четыре
фрейлины укрепляют ее золотыми шпильками. Они сели на троны в древнем
соборе, и императрица-мать поцеловала Ники. Потом поцелуй прежней
императрицы коснулся щеки Аликс...
 Как молоды, как счастливы они были...
 С Красного крыльца трижды, в пояс, они поклонились народу.
 "В 3 часа пошли в Грановитую палату к трапезе... Обедали у мамґа, которая
отлично выдержала все это длинное испытание. В 9 часов пошли на верхний
балкон, откуда Аликс зажгла иллюминацию на Иване Великом. Затем
последовательно осветились башни и стены Кремля".
 Гессенская принцесса смотрела на золотой купол великого собора: сверкала
в огнях столица полумира - древняя столица Европы и Азии.


   Императрица-мать действительно отлично выдержала все это длинное
испытание.
   Ее выдержка понадобилась ей и на следующий день.
 "17 мая... Час с четвертью шли поздравления дам. Началось с великих
княгинь, потом фрейлины, городские дамы... Ноги немного побаливали...
 Поехали в Большой [театр] на торжественный спектакль. Давали по
обыкновению первый и последний акт "Жизнь за царя" и новый красивый балет
"Жемчужина"...
 Этот "новый красивый балет" - и был тот самый, в котором, к изумлению
публики, на сцену вышла Кшесинская.
 В тот вечер мать еще раз поняла, как мягок ее Ники.
 Но следующее утро, 18 мая, стерло из ее памяти и злополучный балет, и
торжествующую Матильду. 18 мая стал одним из страшных дней царствования ее
сына.
 По ритуалу после коронации происходит народное гулянье с раздачей
бесплатной еды, сладостей, пряников... Место для гулянья было выбрано за
чертой города, на Ходын-ском поле.
 Древнее: "хлеба и зрелищ" - Цезарь и народ.


   На Ходынском поле стояли палатки, цветастые, со сладостями. И кружки
должны были давать - коронационные, с гербами, и все бесплатно. Но между
палатками и собравшейся в ночь с 17-го (17!) толпой находились забытые
рвы. Забытые благодаря разгильдяйству властей. Много пришло людей на
даровое угощение...
   Сошлось, сгрудилось не менее полумиллиона, так спрессовались - ядром не
пробить. Все ждали, когда начнется раздача подарков. И тут раздались крики
- задыхались люди в толпе. Кто-то решил - лакомства дают! И поднаперли.
   Сдвинулась груда тел, и попадали люди в ямы, а по головам, по
раздавленным грудным клеткам - толпа...


   На рассвете вывозили на телегах трупы раздавленных.
 Через 22 года, также на рассвете и также на телегах, повезут их трупы...


   Когда днем министр Сергей Юльевич Витте садился в экипаж - ехать на
продолжение празднеств, - ему уже сообщили о двух тысячах погибших на
Ходынском поле.
   Но когда блестящие экипажи подъехали к Ходынке, все уже было тщательно
убрано, никаких следов катастрофы. Сверкало солнце, в павильоне - вся
знать Европы, и гигант-ский оркестр исполнял кантату в честь коронации. На
поле толпилась разодетая публика, присутствовал и Государь. Около него
неотступно был генерал-губернатор Москвы великий князь Сергей
Александрович, устроитель торжеств коронации.
 Николай был смущен и подавлен - это отметили все.


   "18 мая 1896 года. До сих пор все шло как по маслу, а сегодня случился
великий грех: толпа, ночевавшая на Ходынском поле в ожидании начала
раздачи обеда и кружек, наперла на постройки, и тут произошла страшная
давка, причем ужасно прибавить - потоптано около 1300 человек. Я об этом
узнал в десять с половиной... Отвратительное впечатление осталось от этого
известия. В 12 с половиной завтракали, а затем отправились на Ходынку, на
присутствование на этом "печальном народном празднике"...
 Смотрели на павильоны, на толпу, окружавшую эстраду, музыка все время
играла гимн и "Славься".
 Переехали к Петровскому [замку], где у ворот принял несколько депутаций...
   Пришлось сказать речь. Обедали у мамґа. Поехали на бал к Монтебелло
(французскому послу. - Авт.)".


   Сколько мистики в его судьбе! Хотя бы это зловещее для него число - 17!
 17 октября - крушение поезда в Борках, когда он чудом остался жив. 17
января он столь неудачно первый раз показался русскому обществу. 17
октября 1905 года - конец самодержавия, в этот день он подпишет Манифест о
первой русской конституции. 17 декабря гибель Распутина. И 1917 год -
конец его империи.
   В ночь на 17 июля - гибель его самого и семьи. И эта страшная кровь во
время коронации - в ночь с 17 мая.


   Впрочем, императрица-мать весьма рационально поняла причину ходынской
катастрофы.
   Она хорошо усвоила принципы правления мужа. Командная система
(самодержавие)
   действует только тогда, когда вершину пирамиды венчает Страх. Со
смертью императора ушел Страх. И как организм высокой температурой
сообщает о своей болезни, так грозной катастрофой объявила система о самом
для нее убийственном:
   уходит Страх. Слабый царь.
 И мать решила: Страх должен вернуться. Должно быть жестоким наказание.
   Виноват великий князь Сергей Александрович, родной брат ее мужа? Тем
лучше.
   Именно он должен быть примерно наказан. И тогда вернется Страх.
 Она потребовала немедленного создания следственной комиссии и наказания
виновных. Николай согласился. И еще она потребовала отмены всех увеселений
и вечернего бала у французского посла Монтебелло.
 Вот какой разговор скрыт за его записью - "Обедали у мамґа".
 "Ушли от мамґа..."


   И тогда впервые против вдовствующей императрицы выступила Аликс. Она не
позволит отдать на растерзание мужа любимой сестры. Она не позволит
отменить увеселения. Прав Сергей Александрович: все должно происходить,
будто ничего не случилось. Коронация случается раз в жизни, бал должен
состояться (в глубине души она гнала это новое кровавое предзнаменование:
сначала свадьба после похорон, а теперь трупы на Ходынском поле... она
надеялась, что бал и музыка, и эти торжества прогонят воспоминания...). И
Николай опять согласился.
 "Поехали на бал к Монтебелло"...
 Да, к ужасу друзей нового императора... Николай и Аликс танцевали на этом
балу.
 И по-прежнему неотступно рядом с Николаем - великий князь Сергей
Александрович:
   Москва уже прозвала его "князь Ходынский".
 Зато в следующие дни...
 "19 мая в 2 часа поехали с Аликс в Старо-екатеринин-скую больницу, где
обошли все бараки и палатки, где лежали несчастные, пострадавшие вчера..."
   "20 мая... В 3 поехал с Аликс в Мариинскую больницу, где осмотрели
вторую по многочисленности группу раненых..."
   Он щедро жертвует на пострадавших. Но страна отметила только одно:
"Поехали на бал к Монтебелло". Мать была права.
 Существует такое понятие: царский характер. Это сумма качеств, которая
должна производить впечатление мощной воли. У Николая этого не было.
"Рыхлая жалость", "паралич воли" - так говорили о нем одни. Другие
возражали - коварен. На самом деле он был упрям... Его трагедия: будучи
упрямым, он не умел сказать четкое "нет" в лицо просителю. Он был слишком
деликатен и хорошо воспитан для грубой определенности. Вместо отказа он
предпочитал промолчать. И, как правило, проситель принимал молчание за
согласие. Николай же лишь выжидал следующего, который разделил бы его
точку зрения.
 И тогда тотчас принимал решение. В результате первый проситель, принявший
молчание за согласие, клял коварство Государя. Именно так было в истории с
Кшесинской. Когда мать и министр вычеркнули имя балерины из коронационных
торжеств, он промолчал - не мог обидеть мать. Но он ждал. И когда его дядя
Владимир пришел просить за Матильду, Николай тотчас же согласился. Такая
же история была с Ходынкой. Это он сам, понимая состояние Аликс, решил
продолжить праздник, но не посмел возразить своей матери. А потом как бы
уступил требованиям Сергея Александровича. Но легенда о его безволии была
создана, и она пройдет через всю его жизнь. "Нецарский характер" с самого
начала слился с его образом.


   Он назначил следственную комиссию и во главе ее поставил графа Палена,
протеже вдовствующей императрицы.
 Но тут же последовал контрудар. Владимир и Павел, дяди царя, сообщили,
что немедленно покидают двор, если Сергей Александрович пострадает в
результате следствия.
 Безопасный ультиматум: они знали - им не придется подавать в отставку.
   За спиной была Аликс.
 В это время деликатный Ники без устали раскланивался в противоположные
стороны, пытаясь всех примирить: доклад Палена исчез в недрах архивов.
   Но зато обер-полицмейстер Москвы, человек великого князя Сергея
Александровича, был уволен. Но зато сразу после Ходынки, к ужасу матери,
он отправляется в имение "князя Ходынского" - в Ильинское.
 Он не хотел быть царем, он не хотел огорчать мать, он не хотел, чтобы
были убитые, он не хотел, чтобы Аликс печалилась... И все это случилось.


   ПРАЗДНИК УБИЕННЫХ
   (ПРОДОЛЖЕНИЕ ДНЕВНИКА МОЛОДОГО ЦАРЯ)


   И сейчас под Москвой осталась эта широкая аллея с вековыми деревьями,
ведущая в усадьбу, в знаменитое Ильинское. Остались столетние липы в парке
и старинная церковь.
 "3 июня. День свадьбы дяди Сергея и Эллы".
 Шумно отмечали этот день в Ильинском... Дети бегали по усадьбе. Это было
новое поколение Романовской Cемьи.
 Заканчивался XIX век, и уже незримо возводились декорации нового
страшного века, и на сцену выходили его действующие лица...
 Один из Романовых ХХ века: пятилетний мальчик в бархатных штанишках. Это
Дмитрий, сын младшего брата Александра III - великого князя Павла. Он был
рожден здесь, в Ильинском, и стал причиной гибели своей матери.
 Это случилось еще до брака Николая с Аликс.
 И ныне с вершины холма к Москве-реке спускается эта тропинка. На реке
можно найти полуразвалившиеся мостки. Вот сюда, к мосткам, жарким летом
1891 года, радуясь солнцу и утру, сбежала молодая женщина - греческая
королевна Александра, жена великого князя Павла.
 Когда она садилась в лодку, начались преждевременные роды. Вскоре в
усадьбе лежало обряженное тело мертвой Александры. Но мальчик появился на
свет.
   И остался жить. Его нарекли Дмитрием.


   Как удивительно сложатся судьбы у всех, кто сейчас собрался на праздник
в Ильинском. И страшно.
 Отец Дмитрия, великий князь Павел, будет вскоре выслан из России. После
смерти Александры у него - скандальный роман с женой адъютанта великого
князя Владимира. Павел решит на ней жениться. Но вдовствующая императрица
будет неумолима. К ней придется присоединиться братьям Павла - Сергею и
Владимиру. Это первый скандал в Романовском Семействе, который придется
судить бедному Ники. Николай вынужден будет выслать из России "милого дядю
Павла".
 Но сын Павла Дмитрий останется в России и вместе с сестрой будет
воспитываться в семье Сергея Александровича и Эллы.
 У этой пары не могло быть своих детей, и всю свою нежность Элла и Сергей
Александрович обратили на Дмитрия и его сестренку.
 В дни революции 1905 года у Большого театра встанет с бомбой эсер Каляев.
   Все рассчитано: вот засветились в метели яркие фонарики кареты великого
князя, и Каляев с бомбой бросился наперерез карете и... увидел в карете
вместе с Сергеем Александровичем Эллу и детей! Каляев не посмел бросить
бомбу. Идиллический террорист идиллического XIX века! Но в другой раз,
когда Сергей Александрович поедет один, Каляев не промахнется...
 После убийства мужа Элла посвятит себя созданию монастырской обители, и
Дмитрий будет жить у другого родственника - у царя Николая II. "Папа и
мама" - так он будет называть Ники и Аликс. Дмитрий даже станет женихом
старшей дочери Николая Ольги, которую сейчас вынесла кормилица, и она
таращит глазенки на мальчика.
 И Николай всегда будет любить этого красавца и франта. В нем будет все,
чего никогда не было в самом Ники: Дмитрий - истинный гвардеец, дуэлянт,
сердцеед, кутила.
 Николай не отдаст ему Ольгу, но сердце отдаст. И в тобольское заключение
Николай возьмет с собой письма любимца - насмешливые письма юного повесы:
   "Дорогой дядя. Я страшно, страшно благодарен тебе за твое милое письмо.
   Я был так доволен получить его, что почтил его вставанием. И во все
время его чтения почтительно стоял, согнувшись пополам. Ужасно рад, что вы
приезжаете сюда - уж очень хочется вас видеть... Воображаю шляпу, которую
моя сестра (Ольга. - Авт.) напялила себе на свою породистую голову... Еще
раз благодарю за письмо. Над твоим я много посмеялся, но все-таки из
почтения пустил свой смех на букву "э": "хэ-хэ-хэ", а не "ха-ха-ха"... Ну
а засим крепко обнимаю тебя, ручки тети покрываю сладострастными поцелуями
и прошу ее не забывать своего "сына"..."
   Через 6 лет после этого письма "сын" Дмитрий будет участвовать в
убийстве самого дорогого человека для "мамы Аликс" - Григория Распутина.
"Он еще раз убил свою мать", - скажет о нем Аликс.
 Но сейчас 1896 год - мальчик возится на лугу, и с ним играют еще двое
мальчиков.
   Их привез в усадьбу князь Константин Константинович.
 Вся читающая Россия знает этого человека под псевдонимом "К.Р.". Его
романтические стихи - в девичьих дневниках и альбомах. Сама императрица
старательно переписывает их в свои тетради. Романсы Чайковского, Алябьева
написаны на его слова...
 В Мраморном дворце - любимом доме К.Р. - не раз бывал его знакомец,
писатель Федор Достоевский. И вот что записал К.Р. однажды в своем
дневнике: "В нем (Достоевском. - Авт.) есть что-то таинственное, он постиг
что-то, что мы все не знаем. Он был осужден на казнь, такие минуты не
многие пережили.
   Он уже распростился с жизнью - и вдруг, неожиданно для него, она опять
ему улыбнулась... Достоевский ходил смотреть казнь Млодецкого (И.Млодецкий
был казнен в 1880 году за покушение на М.Т.Лорис-Меликова - одного из
самых блестящих сановников Александра III. - Авт.)... Мне было бы
отвратительно сделаться свидетелем такого бесчеловечного дела... может
быть, ему хотелось мысленно пережить собственные впечатления? Млодецкий
озирался по сторонам и казался равнодушным, Федор Михайлович объясняет это
тем, что в такие минуты человек старается отогнать мысль о смерти, ему
припоминаются большей частью отрадные картины, его переносит в какой-то
жизненный сад, полный весны и солнца. Но чем ближе к концу, тем
неотвязнее, мучительнее становится представление неминуемой смерти...
ужасен переход в иной неизвестный образ...
   Мне как-то грустно стало от слов Федора Михайловича и возобновилось
прежнее желание испытать самому последние минуты перед казнью, и быть
помилованным...
   мне бы хотелось пережить все эти страдания, они должны возвышать душу,
смирять рассудок..."
   "Испытать самому последние минуты перед казнью" К.Р. не удастся. Но вот
детям его, резвящимся сейчас на лугу...
 Старшему сыну Иоанну поэт К.Р. посвятил "Колыбельную":


   "Спи в колыбели нарядный,
   Весь в кружевах и шелку,
   Спи, мой сынок ненаглядный,
   В теплом своем уголку..."


   В этой длинной "Колыбельной" были странные строки:


   "В тихом безмолвии ночи
   С образа, в грусти святой,
   Божией матери очи
   Кротко следят за тобой...


   Сколько участья во взоре
   Этих печальных очей,
   Словно им ведомо горе
   Будущей жизни твоей" (курсив мой. - Авт.).


   И еще:


   "Спи же, еще не настали
   Годы смятений и бурь!.." (курсив мой. - Авт.).


   К.Р. умрет в 1915 году - Бог его миловал, и он так и не узнает, что
будут означать его пророчества.
 Тот, кто "лежал в колыбели нарядной" - Иоанн (Иоанчик - как нежно звали
его в семье), его братья Константин и Игорь - в "годы смятений и бурь!"
   - погибнут на дне грязной шахты. После жестоких побоев их сбросят туда
еще живыми.
 И рядом с ними на дне этой шахты будет умирать хозяйка усадьбы, тетя Элла.


   Элла! Одна из пленительнейших женщин того, ушедшего времени.
Французский посол в России Морис Палеолог влюбленно писал:
 "Мне вспоминается, как я обедал вместе с ней в Париже... около 1891 года.
   Я так и вижу ее, какой она тогда была: высокой, строгой, со светлыми,
глубокими и наивными глазами, с нежным ртом, мягкими чертами лица, прямым
носом...
   с чарующим ритмом походки и движений. В ее разговоре угадывался
прелестный женский ум - естественный, серьезный и полный скрытой доброты".
 По легенде, на дне шахты Элла перевяжет платком разбитую головку Иоанчика
- того, кто когда-то лежал "весь в кружевах и шелку" в Мраморном дворце -
любимом доме поэта К.Р.


   Весело в Ильинском. Иоанчик и Константин бегают по лугу с Дмитрием.
 А на коленях у великого князя Павла таращит глазенки еще один будущий
убиенный - младенец Игорь, младший сын К.Р. Впрочем, расстреляют и дядю
Павла.


   На резвящихся детей смотрят: благостно - Ники и жадно - Аликс. Как
мечтает она о сыне!


   Праздник жизни продолжается. Они путешествуют.
 Австрия - визит к престарелому императору Францу-Иосифу; потом навестили
бабушку и дедушку Ники (то есть датского короля и королеву) и оттуда в
Англию к другой бабушке - королеве Виктории. Объезд королевских фамилий
закончился визитом в республику - Францию.
 Ходынка, которую потом столько раз припомнят ему в России, - на Европу не
произвела впечатления. Во Франции их принимали восторженно - в открытой
коляске красавица императрица, молодой Государь и очаровательная девочка...
   Это был первый визит в Париж русского царя после злополучного визита
его деда - Александра II, когда в него стрелял поляк Березовский, - мстил
за угнетенную Польшу.
 Теперь никто не стрелял, напротив: толпы восторженного народа, овации...
   Только свободная республика может так восторгаться монархом. Даже
заложили мост в честь отца.
 "25 сентября произошла закладка моста, названного именем папґа. Сидели в
большом шатре... Отправились втроем в Версаль. По всему пути от Парижа до
Версаля стояли толпы народа. У меня почти отсохла рука прикладываясь (он
был в форме и прикладывался к козырьку фуражки. - Авт.).
 Прибыли туда в 4 с половиной и прокатились по красивому парку, осматривая
фонтаны... Действительно есть сходство с Петергофом. Залы и комнаты дворца
интересны в историческом отношении".
 Его поразило сходство с Петергофом, а ее - "историческое отношение"...
 Она постояла на балконе дворца, куда в дни Революции ворвавшаяся толпа
заставила выйти королевскую чету...
 В Париже Аликс рассказали о месте, где когда-то был ров, куда свозили
гильотинированных...
   Она представила их вместе в яме: Дантон... Робеспьер... Жирондисты...
Они осмелились казнить своего короля. Что ж, Бог покарал их безумием - они
убили друг друга... Она никогда не забывала все это. Через двадцать лет,
когда она услышит об отречении Ники, она будет повторять по-французски:
   "Аbdique" (отрекся)... Тайники души...
 1896 год заканчивался, Аликс ждала ребенка, она верила: будет мальчик.
   Как она жаждала этого мальчика. Но...


   Дневник: "29 мая 1897 года. Второй счастливый день в нашей семейной
жизни...
   В 10 утра Господь благословил нас дочкою Татьяной. Весит 8 с половиной
фунтов и длиной в 54 сантиметра. Читал и писал телеграммы..."
   На свет появилась еще одна убиенная.


   НЕОСУЩЕСТВИМОСТЬ МЕЧТАНИЙ
   (ПРОДОЛЖЕНИЕ ДНЕВНИКА МОЛОДОГО ЦАРЯ)


   Он все еще правил силой умершего отца, но уже курился невидимый вулкан:
   волнения в армии (о которых не писали - армия всегда должна быть верна)
   и страшный голод 1898 года (о котором писали много).
 Счастливый праздник продолжался. В эти годы он много охотился.
 Дневник: "20 сентября. Итог убитой дичи: 100 оленей, 56 козлов, 50
кабанов, 10 лисиц, 27 зайцев. 253 за 11 дней".
 Но уже началась в его стране другая охота (и трофеи здесь тоже были самые
серьезные) - охота за людьми. Как только пошел отсчет XX века...


   В феврале 1901 года убит министр просвещения. Убит бывшим студентом.
Студент объяснил, что Московский университет был недоволен реакционными
взглядами министра. Через год убит министр внутренних дел Сипягин. Гибнет
финский генерал-губернатор, а потом и новый министр внутренних дел Плеве.
Так начала действовать террористическая организация
социалистов-революционеров.
 Молодой царь ведет себя как-то странно. Он почти не скорбит, он будто
тотчас забывает о своих погибших министрах.
 В его дневнике - разгадка: "Нужно со смирением и твердостью переносить
испытания, посылаемые нам Господом для нашего же блага" (написано после
убийства Сипягина).
 "На то Его святая воля" (после убийства Плеве).
 Все та же главная черта мировоззрения: все определено Богом в этом мире -
судьбы народов и судьбы людей. И нам не познать промысел Божий и то благо,
которое скрыто в каждом его деянии.
 Это помогает ему смиряться со странной неосуществимостью любых своих
начинаний.
   Уже тогда он чувствует: что бы он ни делал, ни предпринимал, каковы бы
ни были его добрые намерения - все исчезает, становится противоположностью
или попросту идет прахом.
 Как завещал отец, сразу по восшествии на престол он принимает закон
против пьянства. Пьянство - "русская болезнь", как ее называли в Европе.
Закон был хорош, но пьянство не исчезло, попросту люди стали платить
больше за водку - пили по-прежнему и разорялись. Следующий закон предложил
все тот же неугомонный Витте - он перевел русский рубль на золотое
обеспечение.
   Русская валюта должна была стать (и стала) в ранг европейских валют.
Теперь в Европе русские богачи производили фурор - тратились состояния,
прокучивались имения в парижских ресторанах, "русская белуга пошла метать
золотую икру".
   Но в результате почему-то разорялись благородные люди, потомки лучших
семейств.
   И те самые золотые монеты, на которых был отчеканен профиль Николая,
все больше правили его страной.


   ХОЖДЕНИЕ В НАРОД


   Именно тогда у него и у Аликс появляется это недоверие к богатым.
Тогда, на пороге века, у него возникает эта идея: "Народ и царь, и между
ними - никого". На пороге века возникает его странное правдоискательство.
 Однажды в разговоре с кем-то из великих князей он узнает, что существует
титулярный советник с презабавной фамилией Клопов. Этот Клопов все время
пишет ему письма, где красочно рассказывает о казнокрадстве в мукомольном
деле. Письма эти, естественно, до Николая не доходят, но неутомимый
правдоискатель продолжает писать. Николай рассказывает об этом Аликс, они
читают вслух письма, поражаясь чистоте этого неизвестного, простого
человека: может быть, он найден, человек из народа, может быть, он пришел
к ним сам?


   Титулярного советника привозят к царю. Тихий, застенчивый, маленький
Клопов с ласковыми глазами так напоминал невысокого застенчивого человека,
который встретил его в кабинете. Они были похожи - жалкий титулярный
советник и "властитель полумира".


   Николай отправляет Клопова с секретным рескриптом - ему даны тайные и
самые широкие полномочия. Клопов едет инспектировать Россию. Он должен
понять причины неурожаев, выяснить злоупотребления чиновников и привезти
правду царю. Причем не "губернаторскую правду" - правду бюрократии, но
истинную, народную, которую таят от царя. И Клопов поехал.
 "В России все секрет, но ничего не тайна". И вскоре уже вся страна знала
о таинственном Клопове. Толпы людей с прошениями осаждали царского
посланца.
 Но Клопов был всего лишь титулярный советник, который знал только
мукомольное дело. С ним обходительно побеседовали высокие чиновники,
обещали устранить все беды в любимом им мукомольном деле. И растроганный
Клопов привез из недр России такую "истину" своему патрону: "Министр
внутренних дел Плеве и все его министерство одушевлены наилучшими
намерениями".
 Так началось это опасное правдоискательство. После поездки Клопова он еще
раз смог сказать себе: неосуществимость мечтаний...
 И так во всем. Его грозного отца угодливо называли "Миротворец" за то,
что он умел избегать войн. Николай взошел на трон с той же идеей. На
пороге века он прочел сочинения некоего И.Блоха. Блох, промышленник и
философ, писал о невозможности вести локальную войну в новой Европе. Война
XX века, если она начнется, обязательно станет глобальной. "Победитель не
избежит ужасных разрушений, поэтому каждое правительство, которое нынче
готовится к войне, должно готовиться и к социальной катастрофе". Блох
предсказывал, что война может стать гробом для великих европейских
монархий. Николай принял Блоха. Разговор произвел на него впечатление.
 Именно тогда с подачи все того же Витте рождается его "Воззвание к
державам".
   Николай предложил Европе всеобщий мир.
 Об основной идее "Воззвания" Витте писал в своих "Воспоминаниях": "Вся
Европа представляет одну мирную... Европа не тратит массы денег на
соперничество разных стран, не представляет военного лагеря, каким она
является сейчас...
   Европа дряхлеет под тяжестью взаимной вражды и международных войн... и
скоро другие нации, Америка и Япония, будут относиться к Европе с
почтением, но таким... как к одряхлевшей красавице".
 Но идея всеобщего мира скоро закончится... войной с Японией.


   В 1899 году рождается третья дочь, Мария. Долгожданного сына все нет. С
тремя девочками Царская Семья вступает в XX столетие. В том же 1899-м
умирает от туберкулеза брат Николая - Георгий, и теперь наследником
престола становится младший брат - Михаил.


   Осенью 1900 года в Крыму опасно заболел Николай. У него оказался тиф.
 Он умирал. Уже возник вопрос: кто наследует престол. Это был странный
вопрос для Аликс: конечно, их старшая дочь Ольга. Будет, как в Англии, где
правит бабушка, королева Виктория... В конце концов, у самих русских было
столько императриц! Но Витте объясняет: должен править Михаил. Таков закон
о престолонаследии, принятый Павлом I. Вся ненависть Павла к матери -
императрице Екатерине Великой - в этом законе: русский трон не может
занять женщина. Но возникает деликатная подробность: Аликс беременна. На
этот раз она твердо верит:
   родится сын. Но закону, оказывается, это безразлично. Будет править
тот, кто является престолонаследником в момент смерти монарха.


   Теперь Витте - ежедневный гость в Ливадийском дворце. В ялтинской
гостинице поселяются министры. Они курсируют между Ялтой и Ливадией и
кажутся Аликс воронами, которые ждут добычу.
 Но Николай выздоровел - в третий раз избежал смерти. После его болезни
мечта о сыне завладевает всем существом Аликс. И тогда появляются
черногорские принцессы...


   Дочери черногорского князя учились в России - в знаменитом Смольном
институте.
 Милица и Стана - так звали черногорок (впрочем, при дворе их язвительно
называли "черногорка номер 1" (Стана) и "черногорка номер 2" (Милица).
   Обе они вышли замуж за великих князей из клана Николаевичей: Милица -
за слабогрудого Петра Николаевича, а Стана - за его брата, Николая
Николаевича.
   Николаша - так называли его в большой Романовской Семье. Николай
Длинный - в армии и при дворе, кто с иронией, кто с восхищением. Гигант, с
зычным голосом, любимец армии - великий князь Николай Николаевич...
 С черногорками Аликс чувствовала себя царицей. Вместо вежливого холода
двора - поклонение, обожание. Черногорки окружили ее умелым раболепием.
   Когда она заболела желудочной болезнью - ухаживали за ней, как
последние служанки...


   Черногорки привезли со своей таинственной родины непоколебимую веру в
сверхъестественное.
   Там, на высоких горах, поросших диким лесом, всегда жили ведьмы и
колдуны, там есть люди, которым дано беседовать с мертвыми и предсказывать
судьбу живых. Все это было внове воспитаннице скептической королевы
Виктории - ее обворожил этот новый таинственный мир. Но главное -
черногорки сулили исполнение мечты: Аликс жаждет наследника? Нет ничего
легче - надо только найти подходящего человека, обладающего силой.
Экзальтированная, романтичная Аликс всем существом втягивается в новую
игру. Кровь Марии Стюарт пробудилась.
 Началось с иностранца, более привычного для гессен-ской принцессы,
некоего месье Филиппа, родом из Лиона. Месье Филипп прославился своими
чудесами во Франции (черногорки узнали о нем в Париже от военного атташе
русского посольства).
 Характер Аликс: если поверила - то безоглядно, целиком. Она поверила:
заклинаниями месье Филиппа она получит желанного сына.
 Русская церковь осуждает затеи с магами и колдунами. Но черногорки
объяснили:
   "Месье Филипп не является колдуном. Колдун - это отщепенец Бога, он
опасен, он не осеняет себя крестом, не причащается в церкви. Через него
показывает свою силу дьявол. Но иное - знахари. Знахарь - христианин. И
потому он творит не от себя, но от Бога..." Никто во дворце не решается
выступить против этой наивной лжи. Филипп появляется в Петербурге.
Несмотря на сомнительное его образование и такие же рекомендации,
пришедшие от французских властей, Филипп получает звание доктора медицины
и чин действительного статского советника. При дворе начинают рассказывать
забавное: месье Филипп поселен в царской спальне, дабы своими молитвами
приблизить рождение наследника.
   Императрица-мать вынуждена побеседовать с Ники и потребовать удаления
француза из России. Как всегда, Ники согласился, но Филипп остался. Царь
не решился лишить любимую Аликс надежды - Филипп продолжал врачевать.


   И счастье - она почувствовала, что беременна. Она боялась
посоветоваться с врачами, чтобы не спугнуть чары месье Филиппа. Но
беременность протекала так странно, что пришлось обратиться к врачам.
Оказалось, это была лжебеременность - она была беременна мечтой. И вот
наконец-то! Врачи подтвердили: она ждет ребенка. Филипп предсказал
мальчика.
 5 июня 1901 года она родила четвертую дочь, Анастасию. Француз объявил -
это особый знак: рождение девочки вместо мальчика, которого обещали
звезды, лишь доказывает необычную судьбу девочки.
 Но француз был слишком цивилизован. Черногорки понимают: нужно что-то
более таинственное и странное.
 Во дворец привезен Митька Юродивый. Черногорки объясняли ей: "Юродивые
Христа ради" существуют только в этой стране. Притворяясь безумными, они
порой творят непотребство - ходят в рубище и даже голыми, чтобы посмеяться
над жалким видимым миром, получить поношение от людей. Они открывают нам
противоречие между глубокой Божьей правдой и поверхностным мирским здравым
смыслом. Но в их устах, в их нечленораздельной речи надо искать слово
Господа.
   Они - Блаженные, им дано пророчествовать и свершать чудеса.
 Но Аликс еще не превратилась в московскую царевну, бессвязная речь Митьки
утомляет ее.
 Появилась Дарья Осипова.
 Вера Леонидовна:
 "Тогда все жили чудесами. Это мистическое чувство возникает, наверное,
при конце века. А может, оно было предчувствием крушения "Атлантиды".
Обожали спиритические сеансы, нюхали кокаин... Мы увлекались тогда Дарьей
Осиповой...
   Эта Осипова билась в падучей и тогда выкрикивала свои пророчества. Мы
переписывали ее заклинания, они у меня до сих пор лежат... Купаться в реке
"во время грозы и новолуния" - это был ее рецепт для зачатия... Еще она
рассказывала, как сделать зелье, чтобы превращаться в ведьму и летать по
ночам. Я помню, она рассказывала это так бытово, так просто: "черемшина...
дурман... ведьмина трава..." Кстати, от нее пошло предсказание, что при
по-следних трех русских царях каждое 12-летие будет переворачиваться
русская история. И вот судите сами, мой друг: 1894 год - Николай вступает
на престол. На 12-м году царствования - Конституция 17 октября 1905 года,
заканчивается русское самодержавие, еще через 12 лет - 1917 год и конец
империи. Еще через 12 лет, в 1929 году, к власти окончательно приходит наш
новый царь - Сталин. 1941 год - начинается война. 1953 год - Сталин
умирает, приходит Хрущев. Мне так интересно было бы дожить и узнать, что с
нами случится через 12 лет..."
   Вера Леонидовна не дожила, но через 12 лет был свергнут Хрущев. И
пришел Брежнев. Но это уже был не царь. Это была пародия, кукла. И при
нем, видимо, 12-летний закон последних русских царей перестал действовать.


   Откровения, уходящие в языческую Русь... Вещее бормотание знахарки
научит Аликс находить потом смысл в бормотании Распутина. И непонятные
рассказы о непотребстве юродивых станут оправданием распутинскому
разгулу...
 Так все эти чародеи готовили приход "Святого черта". Видимо, вся эта
пагубная игра вызвала беспокойство у Иоанна Кронштадтского.


   СВЯТОЙ СЕРАФИМ


   Отец Иоанн Кронштадтский рассказал им об истинном Святом и чудотворце -
о Серафиме Саровском, посмертная слава которого уже гремела по Руси.
 Серафим - Старец, умерший в 1833 году в Саровской пустыни. "Укрепляясь в
богомыслии, в непрестанном славословии Божьем и чтении божественных книг,
неоднократно удостоен был Серафим видений духовных, он исцелял и
пророчествовал..."
   С 18 лет, уйдя из дома, пошел Серафим (а тогда еще Прохор Мошнин,
Серафимом он стал, придя в Обитель) на поклонение в великий град Киев, в
Святую Печерскую лавру... А потом долго жил в безмолвии в Саровской
пустыни... Он учил:
   "Душу надо снабдить Словом Божьим - это и есть хлеб ангельский, им и
питается душа".
 Он был кроток и светлорадостен - Старец. "Душа, исполненная отчаяния,
делается безумной, кто победит страсти - победит и отчаяние". Уныние,
отчаяние - грешны.
 Серафим ходил, окруженный девственницами - этими счастливыми Христовыми
невестами.
 И пошли толки о Серафиме. Забеспокоилось светское начальство, повелело
духовным властям допросить Серафима, и тайна Святости сделалась предметом
полицейского розыска. Вскоре дело прекратили, ибо не было никакого дела.
   Но будто Серафим сказал тогда: "Сие обстоятельство и означает, что
близок конец моей жизни". И вскоре он тихо умер.
 Вот таким-то образом во время розыска и появились в Департаменте полиции
пророчества отца Серафима...


   Аликс поверила сразу: Старец Серафим, находящийся у Божьего престола,
заступится за них, и Святая Русь получит наследника. Кроткий Серафим
входит в их жизнь...


   Со всем своим темпераментом добивается Аликс его канонизации. И на
торжества в Саров по случаю свершившейся наконец канонизации Старца решено
отправиться всей Семьей. Как верила Аликс в эту поездку! Они ехали
поклониться мощам Святого и молить о сыне, о продолжении рода.
 16 июля 1903 года императорский поезд подошел к станции Арзамас, и оттуда
Семья двинулась в Саровскую пустынь и Дивеевский монастырь.
 К поездке долго готовилось Министерство внутренних дел во главе с
министром Плеве. И, как обычно на Руси, спецслужба все превратила в фарс.
Последовали предписания жителям селений по пути следования Царской Семьи:
"украшать арками въезды в село, флагами дома свои, группироваться по обе
стороны дороги, приветствуя..." и т.д. Срочно красились избы, крылись
тесом и даже железом. Принимались строжайшие меры по охране. Была
продумана и встреча.
   Во время торжественной церемонии на вокзале случайно (!) из пальто
министра Плеве, которое нес его лакей, вывалился заряженный револьвер. И
раздался выстрел. Хитрый Плеве сыграл точно! Звук выстрела вызвал страшные
воспоминания, и царь по достоинству оценил меры предосторожности,
предпринятые заботливым министром.


   Но эти полицейские игры прошли мимо них. Они видели лишь восторженные
толпы, стоящие вдоль дороги, и море людей - полтораста тысяч, -
собравшихся в монастыре. Впрочем, этих уже не сгоняли. Очевидец - писатель
В.Г.Короленко, пришедший туда с паломниками, описал энтузиазм гигантской
толпы, приветствовавшей царя.
 Саровское путешествие произвело огромное впечатление на Николая и Аликс.
   В молитвах провели они три дня на Саровской земле.
 В святом пруду ночами купалась императрица, прося Серафима о рождении
сына, Николай сидел на берегу. В серебряной воде белело ее тело.
 Тихая благодать - у могилы Святого и эти покойные дни в Сарове...
 На Саровской земле Аликс постигала удивительное понятие - "Старец".
Старец - твой заступник перед Богом. Ты вручаешь ему волю свою, лукавый
свой разум, и он, ощущая непрерывную связь с Ним, направляет тебя. Старец
- твой путеводитель, тот, кто несет ангельский хлеб душе твоей.
 Старец Серафим был рядом с ними - они ощущали его присутствие, слышали
его тихий голос: "Человек по телу подобен зажженной свече, она должна
сгореть, и он должен умереть. Но душа его бессмертна, и попечение наше
должно быть более о душе, нежели о теле".


   Преподобный Серафим объявлен покровителем Царской Семьи.
 Говорят, когда Серафим умирал, он попросил, чтобы тело его бросили, как
падаль, на съедение диким животным; он был кроток и смиренен.
 В 1920 году его мощи были вскрыты и конфискованы. Так, уже после смерти
вместе со всей русской церковью "он принял скорбь и унижение". След его
мощей безнадежно затерялся - они считались уничтоженными. И вот через 70
лет они обнаружились в подвалах Музея атеизма, разместившегося в Казанском
соборе.
 Один из сотрудников обратил внимание на большой прямоугольный предмет,
обшитый холстом. Он стоял в углу, заваленный гобеленами. Вскрыли холст.
   Под ним оказался деревянный постамент, где под марлей и ватой глазам
изумленных работников Музея атеизма предстали нетленные мощи. Это был
полный остов человека: сохранились борода и волосы, частицы мышечной
ткани. На черепе был монашеский куколь, на груди медный крест, на
сложенных крестообразно руках атласные рукавицы, на которых было вышито
золотом: "Святый отче Серафиме, моли Бога о нас..."
   Через 70 лет после своей смерти Серафим был канонизирован.
 Через 70 лет после надругательства вернулись его нетленные мощи... И все
это он предсказал.


   Предсказания... Тогда в Сарове Николай узнал некоторые удивительные
предсказания Святого. Витте рассказывает в своих "Воспоминаниях", что,
когда он уехал заключать мирный договор в Портсмут, ему вдогонку было
послано рассердившее его наставление: пусть-де он не волнуется и знает,
что Святой Серафим предсказал - мирный договор будет заключен.
 Департамент полиции тоже представил царю предсказания Серафима.
 Среди них было одно, особенно поразившее Николая. Вот что предсказал о
грядущем его правлении удивительный Старец: "В начале царствования сего
монарха будут беды народные, будет война неудачная, настанет смута великая
внутри государства. Отец поднимется на сына и брат на брата. Но вторая
половина царствования будет светлая, и жизнь Государя долговременная".
 Что почувствовал Николай, когда всего через год пророчество начало
сбываться?
   Сначала война неудачная, потом великая смута... Может быть, потому,
зная предсказания Святого Старца, мистически настроенный царь будет так
спокоен в дни самых страшных бедствий?
 Когда он перестал верить? И когда понял, что последние слова предсказания
были попросту дописаны для него в Департаменте полиции?..


   И узнаем ли мы, что же предсказал в действительности Серафим Саровский?


   ПЕРВАЯ ВОЙНА


   В 1904 году началась первая его война - русско-японская. Сын
"Миротворца", так ненавидевший войну, решает воевать.
 Впоследствии Витте вспоминал: Николая толкали на захваты земель в
Маньчжурии, уговаривали, что маленькая Япония никогда не осмелится напасть
на Россию.
 Витте и мать объясняют ему опасность ситуации. Николай соглашается и
предлагает Витте составить проект урегулирования отношений с Японией. Царь
уезжает в Польшу, в охотничий замок, и пока он там убивает диких зверей,
готовится убийство людей.
 Витте составляет проект, который исчезает в недрах архива.
 Переговоры с Японией, за которые ратовали мать и Витте, провалены.
 Из дневника Николая:
 "26 января 1904 года... В 8 часов поехал в театр - шла "Русалка". Очень
хороша. Вернувшись домой, получил от Алексеева телеграмму с известием, что
этой ночью японские миноносцы произвели атаку на стоявших на рейде
"Цесаревича", "Палладу" и т.д. и причинили пробоины. Это без объявления
войны?! Да будет Бог нам в помощь!"
   "27 января. Утром пришла телеграмма о бомбардировке Порт-Артура. Всюду
проявления единодушного подъема духа".
 Спокойные записи. Его уверили - японцы воевать не умеют. И его министры
спорят: сколько японских солдат стоят одного русского солдата - два или
полтора.
 Но уже вскоре ему приходится записать в дневнике: "Больно и тяжело".
 Последовали невиданные доселе поражения русской армии и гибель флота.


   ИСПАНСКОЕ СЛОВО


   Итак, "Николая толкали на захваты земель в Маньчжурии". Но кто
скрывался за этим безликим - "толкали"?


   Когда министр внутренних дел Плеве (Департамент полиции входил в состав
его министерства) погибнет от бомбы, в его архиве обнаружат копии всех
бумаг, касавшихся Дальнего Востока. "Чтобы удержать революцию, нам нужна
маленькая победоносная война". Такова была фраза министра Плеве, сказанная
накануне войны одному из сановников.
 "Нам нужна..." Но кому?
 В своих "Воспоминаниях" все тот же Витте рассказывает любопытный эпизод:
   в бытность премьер-министром он боролся с еврейскими погромами.
Естественно, ему должен был помогать Департамент полиции. И помогал... Но
в то же время от одного из чиновников Департамента Витте с изумлением
узнает, что борющийся с еврейскими погромами Департамент полиции
одновременно изготавливает прокламации, призывающие население... к
еврейским погромам! Эти прокламации тайно переправляются в провинцию.
Страшный погром евреев в Гомеле начался именно с этих прокламаций.
   Существовали силы, действия которых не дано было проконтролировать даже
премьер-министру...


   Вот удивительный рассказ Веры Леонидовны:
 "Мой тогдашний друг (она пленительно произносит слово "друг", улыбаясь
вековому воспоминанию. - Авт.)... он был очень близок к графу Витте. И он
доказывал, что множество событий, случившихся в царствование Николая,
связаны с тайными действиями "камарильи". Это забытое ныне испанское
слово, которое любил граф Витте, обозначало группу влиятельных интриганов
при дворе испанского короля Фердинанда VII. Оно стало нарицательным.
"Камарилья"
   в России - это вырождающиеся знатнейшие фамилии. Они боялись потерять
богатство и власть, ненавидели новое время - этот непонятный капитализм.
Именно они составляли ближайшее окружение Николая и Александры. Мой друг
считал, что в России, как во всякой стране, где существуют вековые
традиции консерватизма, давно сложился тайный союз крайне правых, то есть
"камарилья", с секретной полицией. Вот почему, когда Александр II готовил
Конституцию, полиция "не уследила" и он был убит... Мой друг рассказывал,
как уже при Александре III в тщательно охраняемом Гатчинском дворце
постоянно появлялись записки террористов с угрозами царю. Так укрепляли
царя в его ненависти к либералам, подбрасывая эти бумажки через секретную
полицию... Мой друг утверждал, что Департамент полиции вышел из-под
контроля царя в конце века, когда секретная полиция начала засылать
провокаторов в революционные организации.
   Именно тогда родилась зловещая практика: провокаторы направляют бомбы
ничего не подозревавших революционеров на неугодных "камарилье" царских
чиновников.
 В то время, говорил мой друг, "камарилья" и тайная полиция провели целую
серию опасных интриг. Одной из них и была японская война..."


   "НИСПОСЛАННОЕ УТЕШЕНИЕ..."


   Война началась - и тотчас сработало вечное правило российской
бюрократии:
   когда замышляется нечто хитроумное, результат будет прямо
противоположным.
   Война, затеянная, чтобы предотвратить революцию, - разбудила ее.
 И вот тогда, в разгар страшных поражений, в смуте наступающей революции,
- свершилось...


   Это случилось в "Александрии", в том маленьком летнем дворце, где
Николай четырнадцатилетним мальчиком услышал песню о старухе-смерти и где
когда-то влюбленные юноша и девочка вырезали на стекле свои имена. И вот
там днем 30 июля 1904 года... "Императрица, - вспоминала Вырубова, - едва
успела подняться из маленького кабинета по винтовой лестнице, как родила
Наследника".


   Из дневника:
 "30 июля. Незабвенный великий для нас день, в который так явно посетила
нас милость Божья. В час с четвертью дня у Аликс родился сын, которого при
молитве нарекли Алексеем. Все произошло замечательно скоро, для меня, по
крайней мере. Нет слов, чтобы достаточно благодарить Бога за ниспосланное
Им утешение в эту годину трудных испытаний..."
   Командир кирасиров, генерал Раух, вспоминал слова Николая:
 "Императрица и я решили дать наследнику имя Алексей, надо же как-то
нарушить эту череду Александров и Николаев". Так шутил счастливый отец и
почетный председатель Русского Исторического общества. Действительно, цари
с именами - Николай и Александр правили Россией целое столетие.
 Но с именем "Алексей" дело обстояло непросто. Имя "Алексей" было не в
почете в Романовском Семействе. После того как по велению Петра Великого
был тайно убит его сын и наследник Алексей, Романовы избегали давать это
имя наследникам престола. Существовала версия о проклятии романовскому
роду, которое успел прокричать перед гибелью убиенный царевич Алексей...
Но Николай решился на это имя, так как его давно привлекал образ другого
Алексея - царя Алексея Михайловича.
 Незадолго до рождения наследника состоялись знаменитые костюмированные
"Исторические балы". Залы Зимнего дворца заполнили "бояре и боярыни"
времен первых Романовых... Николай появился в сверкающем золотом и
каменьями одеянии царя Алексея Михайловича. Аликс - в осыпанном
драгоценностями платье жены Алексея, царицы Натальи Кирилловны. Для
Николая это был не просто маскарад, но воспоминание о его любимом царе.
Царь Алексей, своей религиозностью, добротой и благонравием заслуживший
прозвище "Тишайшего" и столь много сделавший для государства, но не
жестокостью, яростной волей, подобно Великому Петру, а кротостью и
постепенными реформами... И Николай дал сыну его имя...


   Из дневника:
 "Крестины начались в 11.00. Утро было ясное, теплое... Перед домом на
дороге у моря встали золотые кареты и по взводу конвоя - гусар и
атаманцев..."
   Конвой при рождении - и будет при смерти.


   Швейцарец Жильяр, будущий воспитатель Алексея, в то время давал уроки
его сестрам. И вот в комнату, где он занимался с девочками, пришла царица
с ребенком. Наследнику было полтора года. Это был принц из сказки - с
белокурыми локонами и большими серо-синими глазами.
 Но потом швейцарец редко видел волшебного мальчика. Слухи о какой-то
болезни бродили по дворцу.
 Однажды мальчик вбежал в классную комнату... И тотчас следом за ним
появился опекавший его дядька-матрос. Мальчик схвачен, его уносят, в
коридорах слышен его негодующий крик... И он опять исчезает на месяцы.
 Разгадка приоткрылась Жильяру во время царской охоты в Спале (замок в
Польше, где с древности была охота польских королей и где любил охотиться
царь).
   Семья жила в этом старинном охотничьем замке. Охота, бесконечные
увеселения...
   На одном таком празднестве Жильяр вышел из бальной залы во внутренний
коридор замка.
 Он очутился как раз перед дверью, из-за которой слышались отчаянные стоны.
   Через мгновение швейцарец увидел Аликс: она приближалась бегом,
придерживая мешавшее ей длинное платье. От волнения она не заметила
Жильяра.
 Это была тайна, которую охраняла вся Семья: вскоре после рождения сына
врачи установили то, чего Аликс боялась больше всего на свете, - ее
ребенок унаследовал болезнь, которая была в ее гессенском роду и которая
передается только отпрыскам мужского пола (т.е. наследникам тронов -
насмешка судьбы над королями!). Неизлечимую болезнь - гемофилию. Когда
Жильяру доверили наконец воспитание Алексея, врач наследника, доктор
Деревенко, подробно объяснил ее симптомы: оболочка артерий гемофиликов так
хрупка, что любой ушиб, напряжение, падение, порез вызывают разрыв сосудов
и могут стать началом конца. Эта болезнь - проклятие гессенского рода...
 Она родила сына, она так мечтала о нем, и она же - причина его грядущей
неотвратимой смерти... В этом разгадка ее быстро прогрессирующей истерии.
 Теперь оставалось надеяться только на чудо. И Аликс со всей страстью
верила в это чудо: болезнь будет излечена, а пока не надо, чтобы знали о
ней.
   Святой Серафим не оставит их - непременно пошлет того, кто спасет
наследника великого трона.
 Лик Серафима Саровского висит в кабинете Государя.
 Семья покидает Петербург. Затворяется в царской резиденции в окрестностях
столицы. Болезнь мальчика становится государственной тайной.
 Как она ждет Избавителя!


   И тогда начали доходить до нее отрадные слухи: где-то в глуши, в
Сибири, на широкой реке Тобол, в небольшом селе Покровском живет Он -
Старец...
 Так на пороге первой революции, в огне проигранной войны появляется
Григорий Распутин. Чтобы в огне другой гибельной войны и на пороге другой
революции - исчезнуть.


   РЕПЕТИЦИЯ ГИБЕЛИ ИМПЕРИИ


   Революция началась с таинственного (как много раз придется повторять
это слово, рассказывая о жизни последнего царя) события, известного под
названием "Кровавое воскресенье".


   Немного истории.
 В 1881 году социалист Зубатов, потрясенный убийством Александра II,
отказывается от социалистических идей и приходит на службу... в полицию.
 В дни коронации Николая полковник Зубатов уже был начальником Московского
охранного отделения. Бывший социалист задумал фантастический опыт:
бороться с социалистами за влияние на рабочих при помощи... полиции! И
полиция начинает создавать рабочие союзы.
 Теперь при забастовках полиция старается держать сторону рабочих. Зубатов
заставляет капиталистов идти на уступки. И добивается успеха. В 1902 году
тысячи рабочих заполнили древние площади Кремля. Исполняли хором "Боже
царя храни". Молились о здоровье Государя императора на коленях, обнажив
головы. Генерал-губернатор Москвы, великий князь Сергей Александрович,
благодарил рабочих за верность престолу. Газеты Европы с изумлением писали
о невиданном зрелище - полицейском социализме... Но как всегда в России,
реформатор Зубатов в конце концов был уволен со службы. Однако его союзы
продолжали жить.
 И вот в 1905 году в Петербурге, в среде зубатовских рабочих союзов,
появляется священник Гапон. В эти трудные годы военных поражений и
оскудения Гапон призывает рабочих пойти к царю с петицией, рассказать о
бедствиях простых людей, о притеснениях фабрикантов.
 Шествие рабочих назначено на 9 января. С хоругвями, портретами царя,
святыми иконами тысячи верноподданных рабочих под водительством Гапона
готовятся прийти к своему царю.
 Сама идея этой манифестации была воплощением заветной мечты Николая -
"народ и царь", которая заставила его призвать Клопова. Теперь она должна
была осуществиться: простой народ сам шел за защитой к самодержцу.
Свершилось!
 И вдруг накануне шествия царь покидает столицу, он уезжает в Царское Село.


   Всего за три дня до намеченного шествия происходит странное событие.
Было Крещение... На Дворцовой набережной была воздвигнута "Иордань" -
место для освящения воды. Под нарядной сенью - синей с золотыми звездами,
увенчанной крестом, Николай присутствовал при освящении воды митрополитом.
После освящения по традиции с другой стороны Невы должна была торжественно
ударить холостым зарядом пушка Петропавловской крепости, находившейся как
раз напротив "Иордани".
   Последовал выстрел... и, к ужасу собравшихся, пушка оказалась
заряженной боевым снарядом. Чудом не угодил он в царя. Пострадал
полицейский по фамилии...
   Романов!
 Полиция, обычно раздувавшая подобные дела, объявила происшествие досадной
случайностью. Но желаемый кем-то эффект был достигнут: Николаю напомнили
страшный конец деда, а фамилия полицейского прозвучала предзнаменованием.
 Выстрел испугал царя.
 Странности продолжаются. Департамент полиции отлично осведомлен о
верноподданнических настроениях шествия. Ибо устраивающий эту демонстрацию
Гапон - агент этого Департамента (и будет разоблачен впоследствии Боевой
организацией эсеров).
   Тем не менее спецслужба начинает пугать царя. Из полиции ползут слухи:
   во время манифестации произойдут кровавые беспорядки, подготовленные
революционерами.
   Возможен захват дворца. Великий князь Владимир, командующий
петербургским гарнизоном, напоминает о событиях начала Французской
революции.
 И Николай уезжает в Царское Село.
 В ночь шествия в казармах начинают раздавать патроны. Маршрут, намеченный
Гапоном, чрезвычайно удобен для обстрела. Готовятся лазареты. В это время
Гапон держит последнюю речь к рабочим - полицейский провокатор призывает
идти ко дворцу.
 Так было подготовлено Кровавое воскресенье.


   Утром тысячи людей направляются к Дворцовой площади. Плывут над толпой
царские портреты, в толпе множество детей. Впереди Гапон. На подступах к
площади ждут войска. Шествию приказывают расходиться. Но люди не желают -
Гапон обещал: царь их ждет. И они вступают на площадь... Раздались
выстрелы.
   Убито более тысячи, ранено - две тысячи... Детские трупы на снегу...
Днем по городу разъезжают сани - в санях мертвецы, связанные веревками.
 Ночью после расстрела Гапон обратился к рабочим:
 "Родные, кровью спаянные братья! Невинная кровь пролилась! Пули царских
солдат... прострелили царские портреты и убили нашу веру в царя. Так
отомстим же, братья, проклятому народом царю и всему его змеиному отродью,
министрам и всем грабителям несчастной земли русской. Смерть им!"
   "Прґоклятому народом царю" - вот что написал провокатор Департамента
полиции.
   Простреленные портреты царя...


   В Царском Селе Николаю доложили, что он избавился от смертельной
опасности, что войска должны были стрелять, защищая дворец, в результате
были жертвы - двести человек.
 Так была создана полицейская версия события и официальные цифры для царя.
   И он записал в дневнике:
 "9 января 1905 года. Тяжелый день! В Петербурге произошли серьезные
беспорядки...
   вследствие желания рабочих дойти до Зимнего дворца. Войска должны были
стрелять, в разных местах города много убитых, раненых. Господи, как
больно и тяжело!"
   А потом в Царское Село были привезены два десятка рабочих.
 Они сказали царю верноподданные слова. Николай произнес ответную речь,
обещал исполнить их пожелания. Очень сокрушался о двухстах жертвах на
Дворцовой пло-щади.
 Он так и не понял, что произошло...
 В то утро был создан его новый образ - "Николай Кровавый". Отныне так он
будет именоваться революционерами.
 "Любая детская шапочка, рукавичка, женский платок, жалко брошенный в этот
день на петербургских снегах, оставались памяткой того, что царь должен
умереть, что царь умрет..." (О.Мандельштам)
   Кровавое воскресенье - один из главных поводов для будущей мести -
пролог к убийству Царской Семьи.
 Что же случилось?


   ВЕРСИЯ


   Вера Леонидовна: "Все тогда увлекались политикой... это было модно...
Все тогда фрондировали... И я с восторгом запоминала все, что объяснял мне
мой свободомыслящий друг, близкий к Витте... Чтобы понять Кровавое
воскресенье - надо понять ситуацию... Революция на пороге, это знали все.
И "правые"
   нервничают... Попытались разыграть японскую карту, не вышло... В дело
пошла еврейская карта. Они всегда рассматривали еврейство как клапан, при
помощи которого спускали пар народного напряжения, организуя погромы... В
нашем имении под Киевом служила прислуга, она пришла к нам после погрома:
толпа ворвалась в дом, хозяину вспороли живот, и все - со смехом,
шутками...
   Его жену привязали к кровавому мертвецу, обоих обваляли в перьях. Все
это она рассказывала, крестясь и приговаривая: "Накажет Господь!" И
наказал:
   тупая антисемитская политика была не только гнусной, она оказалась
опасной.
   И приблизила революцию. Только короткий период - при Александре II
русские евреи почувствовали себя людьми. Отец Николая вернул
государственный антисемитизм.
   Евреев загнали за черту оседлости. Толкали на эмиграцию. Десятки тысяч
самых предприимчивых людей уехали из России. У моего отца служил
гениальный фельдшер. Уехал в Америку, там стал знаменитостью. Но миллионы
остались.
   Мой третий муж, еврей, говорил: "Некормящие груди родной матери" - так
они воспринимали Родину. Это был огромный невостребованный запас ума,
энергии и одержимости. Его взяла себе на службу революционная партия... Мы
были дочерьми генерала. Моя сестра была отчаянной революционеркой. Но ее
подруга по подполью была дочерью нищего еврея-портного... Мой друг
говорил, что Витте неоднократно докладывал отцу Николая об опасности
положения евреев для будущего страны..."


   Дело обстояло тоньше. У Витте в мемуарах есть такое место:
 "- Правда ли, что вы стоите за евреев? - спрашивает Александр III. В
ответ Витте просит дозволения ответить вопросом на вопрос:
 - Можно ли потопить всех русских евреев в Черном море? Если можно, то я
принимаю такое решение еврейского вопроса. Если же нельзя - решение
еврейского вопроса заключается в том, чтобы дать им возможность жить. То
есть предоставить им равноправие и равные законы..."
   Но Витте был блестящим царедворцем. Если он так смело отвечал деспоту
царю, значит, чувствовал - царь желает услышать от него подобный ответ.
Видимо, рачительный хозяин Александр III размышлял, как лучше использовать
в государстве четыре миллиона евреев. Но дальше размышлений пойти не
решился. Витте привел страшный результат в канун первой революции: "Из
феноменально трусливых людей, которыми были почти все евреи лет тридцать
тому назад, - явились люди, жертвующие своей жизнью для революции,
сделавшиеся бомбистами, убийцами и разбойниками... ни одна нация не дала
России такого процента революционеров".


   Вера Леонидовна:
 "И вот в ответ на действия еврейских революционеров накануне революции
"камарилья" решает разыграть еврейскую карту уже по-новому. В Европе
ходило "Завещание" Петра Первого. Это - подделка, созданная, кажется,
французами во времена Наполеона... Из нее следовало, что Петр Великий,
умирая, оставил завещание русским царям - завоевать мир. По этому образцу
русская тайная полиция начинает выпускать книги - только "русская
опасность" заменяется масонско-еврейской... Так появились на свет
"Протоколы сионских мудрецов"...
   Прелесть была в том, что в России в масонах состояли знатнейшие русские
фамилии. В свое время масонами были Кутузов, Александр I, Чайковский...
   Друг Николая II, великий князь Александр Михайлович, и его старший брат
Николай Михайлович были масонами. Я сама интересовалась масонством... Мои
кумиры, Моцарт и Гёте, тоже - масоны. Масоны всегда были либералами. Была
вечная борьба в России - либералы-дворяне и дворяне - тупая, темная сила...
   "Камарилья" пыталась дискредитировать либеральную часть дворянства,
соединив с евреями. Кстати, мой друг, он тоже был масоном и принадлежал к
славнейшему дворянскому роду. И его злила неприкрытость намерений...
"Протоколы" были представлены Николаю. Все было рассчитано безошибочно:
Николай с детства воспитан в "государственном антисемитизме". "Эти мерзкие
евреи", "враги Христовы" - это была лексика дворца. Мой муж в своей книге
написал уничтожительный портрет Николая. Он его не понял. Я называла царя
"человек из китайской пьесы". Там действие движется так: злодей лжет
доброму человеку - и тот моментально верит. На этом строится интрига. Вот
так и они поступали с Николаем. Погромы, организованные полицией,
представлялись царю как святой взрыв народного негодования против
революционеров. Сборище извозчиков, темного отребья - "Союз русского
народа" - объявили народной стихией: движением простых людей в защиту
своего царя. И он верил. Отсюда и Гришка Распутин...
   Детская доверчивость - чарующее качество для человека обычного - и
роковое для правителя. И тем удивительней, что в "Протоколы" царь - не
поверил!
   И это их очень разочаровало".
 Весьма не любивший царя знаменитый разоблачитель провокаторов Владимир
Бурцев подтверждает в своем исследовании о "Протоколах":
 "Николай II, если в начале, при появлении "Протоколов", отнесся к ним с
доверием и даже был от них в восторге, то скоро понял, что это явный
подлог".
 Но после первой революции настроение Николая изменилось. В 1908 году в
Париж был направлен коллежский асессор Алексеев - выяснить связи русских
парламентариев из Государственной думы с масонами. Он даже завербовал
некоторых французских масонов, истратил уйму денег, но толку не добился...


   Миф переживет царя. В Екатеринбургском доме, в комнате, где была убита
Царская Семья, найдут несколько черточек на стене, которые объявят
кабалистическими знаками. Будет множество изысканий, написана даже научная
брошюра, в которой в нескольких черточках расшифруют следующую надпись:
"Здесь по приказанию тайных сил царь был принесен в жертву для разрушения
государства..."
   Из письма русской эмигрантки, 84-летней госпожи Н.Шуднат (Австралия):
"Моя тетка, урожденная Бибикова, жила в доме своего отца за углом дома
Ипатьева...
   Она знала Ипатьева лично и много раз бывала в его доме... Она
рассказывала, что в комнате убийства у хозяина дома был маленький
кабинетик, где он принимал рабочих (это было очень удобно - из комнаты был
выход через прихожую прямо на улицу). Он занимался подрядами по
постройкам. И в кабинетике он все разъяснял строительным рабочим..."


   Сколько самых странных черточек могло остаться на стенах комнаты после
подобных объяснений...


   Вера Леонидовна:
 "Мой друг считал, что выдумка с еврейско-масонским заговором отчасти
должна была прикрыть реально действовавший тогда, в 1905 году, тайный
заговор "камарильи". Короче, перед революцией они изо всех сил толкали
царя вправо.
   А он вдруг начал упираться. Вместо этого он заговорил о реформах... И
тогда они поняли: слабый царь не может сдержать революцию - он решил
уступить.
   Это и заставило "камарилью" действовать... Мой друг считал, что к концу
1904 года при дворе возник тайный заговор. И Кровавое воскресенье было его
частью..."


   С 1904 года Николай начал опасно меняться. После гибели "революционера"
   Плеве он назначает новым министром внутренних дел князя
Святополк-Мирского - барина, аристократа и... либерала! В последние месяцы
1904 года Святополк-Мирский предлагает царю меры успокоения общественного
мнения. Прежде, когда заговаривали об общественном мнении, Николай
отвечал, как и должно Самодержцу Всероссийскому:
   "А мне какое дело до общественного мнения". И вот теперь он всерьез
обсуждает эту проблему. События японской войны многое в нем изменили. Он
понял: грядет буря. Но вместо того чтобы пытаться вернуть беспощадные
порядки отца, он явно решился на другое. Ему нравится этот новый его
министр, который вместо подавления страны предлагает "замирение", милое
его сердцу согласие. В конце года Николай созывает широкое совещание всех
ведущих государственных деятелей России. Тут и Витте, и Победоносцев.
Николай произносит речь о "революционном направлении", которое с каждым
годом усиливается в России.
   И ставит новый для себя вопрос: нужно ли идти навстречу требованиям
общества?
 Вопрос риторический. Он уже все решил. Но хочет, как обычно, чтобы другие
заставили его принять это решение. Один за другим встают сановники и
требуют уступок. Победоносцев в изоляции. Теперь Николай как бы вынужден
согласиться и пойти против учителя. Принято решение - разработать закон "О
предначертаниях и усовершенствовании государственного порядка". Все
понимают: это начало будущих реформ. Может быть, конституции! Разработать
закон поручено Витте.
   Полная победа либералов! Все растроганы. Министр путей сообщения, князь
Хилков, не может сдержать слезы. Председатель Государственного совета от
имени присутствующих благодарит Николая: мирно спасена Россия.
 И тогда "правые" ответили: уже 1 января в знак протеста против политики
Святополк-Мирского уходит со своего поста один из вождей "правых" Дмитрий
Федорович Трепов, глава московской полиции. И через неделю случилась эта
кровавая вакханалия - Кровавое воскресенье.


   Итак, если допускать версию о том, что заговор "камарильи"
действительно существовал, - зачем была эта кровавая бойня? Может быть,
задумали просто попугать царя, чтобы сдвинуть его вправо и заодно осадить
все общество?
 Или все было еще серьезнее? Слабый царь, проигранная война, грядущая
революция, а тут еще мираж ненавистной конституции... И они решили:
довольно. И начали в лучших традициях спецслужбы - с кровавой провокации,
чтобы одним ударом дискредитировать слабого царя. И тогда?.. Тогда
Кровавое воскресенье было началом действий, которые должны были привести к
замене Николая.
 Дестабилизация, затеянная ради будущей стабилизации - прихода сильного
монарха?
 Во всяком случае, в последующих событиях можно найти странную связь,
будто некий общий замысел. Интригу. Игру.


   Кровавое воскресенье дает плоды: Святополк-Мирский уходит в отставку.
Николай сдается, 11 января реакционер Д.Ф.Трепов назначается петербургским
генерал-губернатором.
 Но это только начало. После Петербурга последует удар по Москве. В Москве
главный советчик, опора Николая - великий князь Сергей Александрович.
 Из дневника царя:
 "Ужасное злодеяние случилось в Москве: у Никольских ворот дядя Сергей,
ехавший в карете, был убит брошенною бомбой, и кучер смертельно ранен...
   Несчастная Элла! Благослови и помоги ей, Господи!"
   4 февраля в Кремле Сергея Александровича поджидал эсер Каляев. Он
швырнул бомбу в карету.
 В предсмертных письмах из тюрьмы Каляев рассказывал: "В меня пахнуло
дымом и щепками прямо в лицо, сорвало шапку... Потом увидел шагах в пяти
от себя комья великокняжеской одежды и обнаженное тело..."
   Московский вице-король (как его называли при дворе) был разорван бомбой:
   головы не было, остались рука и часть ноги.
 В это время из дворца выбежала Элла, бросилась к кровавым комьям, ползала
на коленях среди останков мужа... Но революционер Каляев не знал, что
бомба, которой он убил великого князя, была изготовлена в мастерской,
принадлежавшей...
   Департаменту полиции!! И само убийство организовал тайный агент
Департамента - глава боевой организации эсеров, провокатор Азеф.
 Все та же тень спецслужбы...
 Из дневника Константина Романова (К.Р.):
 "5 февраля. Как громом пораженный, я в первую минуту ничего не соображал,
только выйдя понял, чего я лишился, и заплакал. Надо было подготовить жену
- она так любила Сергея. И у меня, и у ней чувство, что мне надо ехать в
Москву к телу моего бедного друга, к бедной Элле, подле которой нет никого
из родных...
 9 февраля. Государь и обе императрицы так неутешны, что не могут отдать
последнего долга покойному. Покинуть Царское им слишком опасно. Все
великие князья уведомлены письменно, что им нельзя не только ехать в
Москву, но запрещено бывать на панихидах в Казанском и Исаакиевском
соборах".


   Между тем в Москве разыгрывается величественная трагедия.
 Все дни до погребения Элла не переставала молиться. На надгробии мужа она
написала:
 "Отче, отпусти им: не ведают бо, что творят".
 Слова Евангелия она восприняла душой и накануне похорон велела привезти
себя в тюрьму, где содержался Каляев. Ее ввели в камеру, она спросила:
 - Зачем вы убили моего мужа?
 - Я убил Сергея Александровича, потому что он был орудием тирании. Я
мстил за народ...
 - Не слушайтесь вашей гордости. Покайтесь... а я умолю Государя даровать
вам жизнь. Я буду просить его за вас... Сама я вас уже простила.
 Накануне революции она нашла выход. Простить через невозможную боль и
кровь - и тем остановить уже тогда, в начале, кровавое колесо. Своим
примером бедная Элла обращалась к обществу, призывая жить по христианской
вере.
 - Нет! - ответил Каляев. - Я не раскаиваюсь, я должен умереть за свое
дело, и я умру... Моя смерть будет полезнее для моего дела, даже чем
смерть Сергея Александровича.
 Каляева приговорили к смертной казни. "Я счастлив вашим приговором, -
обратился он к судьям. - Надеюсь, вы исполните его так же открыто и
всенародно, как я исполнил приговор партии социалистов-революционеров.
Учитесь смотреть прямо в глаза надвигающейся революции!"
   Каляев бесстрашно встретил смерть.


   Николай потерял Москву.
 Но отцы Интриги знали продолжение: Николай должен вскоре остаться без
главной советчицы. Императрица-мать уезжала в Данию, где смертельно
заболел ее отец. Теперь при царе остается последняя фигура - дядя Владимир
Александрович.
   Но уже намечен третий удар. Департамент полиции осведомлен: сын
Владимира Александровича, Кирилл, разбил семейную жизнь брата царицы Эрни
(ту самую "хорошую пару"). Виктория-Мелитта разошлась с мужем. И теперь
Кирилл решил жениться на ней и сделать открытым семейный скандал. Это
должно вызвать контрмеры - он будет наказан. А это означает, его отец
Владимир Александрович должен будет подать в отставку с поста командующего
петербургским гарнизоном.
 Из письма Николая матери в Данию:
 "На этой неделе случилась драма в семействе по поводу несчастной свадьбы
Кирилла. Ты, наверное, помнишь о моих разговорах с ним, а также о тех
последствиях, которым он должен обязательно подвергнуться: исключение из
службы, запрещение въезда в Россию, лишение всех удельных денег и потеря
звания великого князя.
   На прошлой неделе я узнал, что он женился... Я имел с его бедным отцом
очень неприятный разговор, и как он ни заступался за своего сына, я стоял
на своем. И мы расстались на том, что он попросился уйти со службы. В
конце концов я на это согласился.
 Вместе с тем меня брало сомнение - хорошо ли наказывать человека публично
несколько раз подряд. После долгих размышлений, от которых заболела
голова, я решил... телеграфировать, что я возвращаю Кириллу утраченные им
звания.
   Уф! Какие это были скучные неприятные дни. Теперь как будто гора с плеч
свалилась".


   КТО?


   Но если допустить, что "камарилья" вознамерилась заменить Николая
сильным царем, то кем? Ведь по закону в случае отречения на престол
вступал малолетний Алексей. Но Алексей смертельно болен, Алексея можно
обойти. Следующий законный претендент - Михаил. Но ведь и он не обладал
царственным характером!
 Но те, кто организовывал Игру, знают: и Михаила тоже можно обойти. У
Михаила роман, и он также думает жениться, причем на особе совсем не
королевской крови. О романе, конечно, осведомлен Департамент полиции. По
закону о престолонаследии брак лишит его титула великого князя.
 "Милая дорогая мамґа!.. Миша написал мне, что просит разрешения жениться.
   Что не может ждать дольше... Разумеется, я никогда не дам согласия на
этот брак. Я чувствую всем моим существом, что дорогой папґа поступил бы
так же. Изменить закон для этого случая в такое опасное время я считаю
решительно невозможным. Помоги мне, дорогая мамґа, удержать его. Да хранит
тебя Господь".
 Тогда для кого же все затевалось?
 Великий князь Николай Николаевич - "Николаша, Николай Длинный". "Грозный
дядя" - так называла его молодежь Романовской Семьи.
 Кто видел его на военных парадах, уже не могли забыть... Гусары в черных
касках, украшенных волосяным гребнем, на вороных лошадях несутся в карьер
на маленькую фигурку - на принимающего парад царя. Среди этой грозной
лавины - Николаша - гигант, слившийся с лошадью. И всего за несколько
шагов до императора - его великолепный командирский львиный рык: "Стой!" И
вмиг остановилась беспощадная лавина. Только тяжелое дыхание людей и
коней...
 Да, у него был облик царя. И он был известен своими правыми взглядами.
   Николая Николаевича ведут к цели. Вместо подавшего в отставку Владимира
он теперь командующий петербургским гарнизоном. И к нему благоволит Аликс,
связанная дружбой с лукавыми черногорками.


   Знал ли об этом сам Николай Николаевич? Или как бывает - "знал, но не
знал"?
   Как "знал, но не знал" его предок Александр о том, что хотят убить его
отца, императора Павла, и возвести на престол его самого?
 Во всяком случае, Николай Николаевич честно служил царю во все эти дни
потрясений...


   Такова соблазнительная версия Кровавого воскресенья. Но... уж очень она
романтична. В России обожают найти заговор там, где на самом деле обычно
одно разгильдяйство. Кто-то что-то не проверил и кого-то не предупредил...
   А кто-то решил перестраховаться, позвал войска и удалил царя из
Петербурга...
   По чьей-то глупости или лени обычно и возникают у нас великие и
страшные события.


   "УЧИТЕСЬ СМОТРЕТЬ ПРЯМО В ГЛАЗА
   НАДВИГАЮЩЕЙСЯ РЕВОЛЮЦИИ"


   Волна, поднятая Кровавым воскресеньем, была сразу похожа на цунами.
 Из дневника К.Р.:
 "6 февраля 1905 г. Просто не верится, какими быстрыми шагами мы идем
навстречу неведомым, неизвестным бедствиям. Всюду разнузданность, все
сбиты с толку...
   Сильной руки правительства уже не чувствуют. Да ее и нет".
 Все будет - баррикады из опрокинутых трамваев, всеобщая стачка, мятежи в
армии. В Крыму восставший крейсер подойдет к берегам - и в имениях великих
князей с ужасом будут ожидать обстрела. И "красный петух" пойдет гулять по
помещичьим усадьбам. "Иллюминация" - эта злобная шутка сразу стала
популярной.
 В Петербурге на художественной выставке "Мир искусств" в шумной толкотне
руки крест-накрест презрительно-насмешливо стоял знаменитый террорист
Савинков.
   Стоял открыто, и никто не осмеливался его выдать...
 Вера Леонидовна:
 "Бастовали решительно все. Это было как праздник. В Мариинском театре
бастовал балет, и даже брат его любовницы, Матильды, - Иосиф Кшесинский
бастовал...
   Я его хорошо знала. Кстати, после революции это участие в забастовке
стало его индульгенцией, охранной грамотой. Кшесинский даже стал
заслуженным артистом РСФСР - брат царской любовницы. В последний раз я
виделась с ним накануне войны. Он умер от голода в блокадном Ленинграде.
Завсегдатай ресторанов, гурман, устраивавший пиры на серебре, - умер от
голода!"


   К осени 1905 года Царская Семья, отрезанная всеобщей забастовкой,
сидела в Петергофе, и единственным средством сообщения с Петербургом был
пароход.
   "Хоть вплавь добирайся", - печально острил царь. Казалось, вопрос о
падении Николая предрешен.
 Вернувшийся из-за границы и добиравшийся на этом пароходе к царю Витте
услышал сочувственную речь гофмаршала Бенкендорфа: как трудно будет
Царской Семье с пятью детьми искать пристанища у коронованных
родственников в Европе.
 И все-таки Николай вывел корабль империи из шторма.


   Еще летом 1905 года, когда рост революции яростно продолжался, внешне
цеплявшийся за "правых" царь делает неожиданный ход. В июне президент США
Рузвельт предлагает свои услуги - помочь России и Японии прийти к миру.
Царь отправляет в Америку... либерала Витте! Сначала "правые" торжествуют
- миссия Витте кажется безнадежной. Слишком многого добились японцы,
немыслимо заключить мир на достойных условиях. Но Витте мир за-ключил. И
на условиях, лучших в этих обстоятельствах. Витте триумфально возвращается
в Россию. Николай награждает его титулом графа.
 В это время у царя осталось два пути: провозгласить Николая Николаевича
военным диктатором (и самому постепенно уйти со сцены - на что, видимо,
рассчитывала "камарилья") или решиться на то, против чего завещал бороться
отец, - реформы и конституция.
 Этот путь предложил ему вернувшийся Витте.
 "Россия переросла формы существующего государственного устройства... Пока
еще есть возможность - надо даровать конституцию, иначе народ вырвет ее..."


   Огромного и тучного Витте сменит гигант Столыпин. Два самых знаменитых
его министра - высокие. В этом был скрытый комплекс Николая: громадный
отец всегда был надежной и крепкой защитой. И он доверял высоким людям.
 У Николая хватило гибкости - он согласился на конституцию.
 И... заколебался. За спиной Витте Николай продолжал упрашивать великого
князя Николая Николаевича стать диктатором. Витте сердился, видел в этом
жалкое безволие, он не хотел понять, что рушился мир. То, что создали его
прадеды - самодержавие, Николай, как блудный сын, готовился пустить по
ветру. На нем должна была закончиться великая самодержавная империя.
 И он опять хотел, чтобы другие упросили его сделать то, что уже давно
решил сам.
 Его пришлось упрашивать... Николаю Николаевичу! Даже если он знал об Игре
- он не мог воспользоваться ее результатами. Армия находилась на фронте в
Маньчжурии. (Все повторится в 1917 году, когда армия будет сражаться на
фронтах мировой войны.)
   Подавлять революцию было некому. Согласиться стать диктатором -
означало погубить династию.


   В день подписания Манифеста у Николая страшно болела голова. Он
вспоминал японца, который когда-то рассек ему лоб. Приехавшему Витте
министр двора, граф Фредерикс, рассказал, что царь опять просил Николая
Николаевича стать диктатором. Тот вынул пистолет и сказал: "Или я сейчас
же застрелюсь, или ты подпишешь".
 Николай подписал.
 Из дневника:
 "17 (17! - Авт.) октября... Завтракали Николаша и Стана. Сидели и
разговаривали, ожидая приезда Витте. Подписал манифест в 5 часов. После
такого дня голова сделалась тяжелой и мысли стали путаться. Господи,
помоги нам, спаси и усмири Россию".
 На обратном пути на пароходе Николай Николаевич торжественно обнял Витте:
   "Сегодня 17 октября - это знаменательное число. Ровно 17 лет назад, и
тоже 17-го в Борках была спасена Богом династия. Думается, теперь династия
спасается от неменьшей опасности".
 Он был прав. 17 - "знаменательное число" для их Семьи.
 В эти дни Николай, как всегда, оставался спокойным и молчаливым. Но в
письмах к матери...
 "Петергоф. 19 октября 1905 года. Мне кажется, что я тебе написал в
последний раз год тому назад. Столько мы пережили тяжелых и небывалых
впечатлений.
   Ты, конечно, помнишь январские дни, которые мы провели вместе в
Царском...
   Но они ничто по сравнению с теперешними днями. Забастовки железных
дорог, которые начались вокруг Москвы, потом сразу охватили всю Россию.
Петербург и Москва оказались отрезанными от внутренних губерний...
Единственное сообщение с городом - морем, как это удобно в такое время
года! После железных дорог стачка перешла на фабрики и заводы, а потом
даже в городские учреждения.
   Подумай, какой стыд!.. Только и были сведения о забастовках, об
убийствах городовых, казаков и солдат, о беспорядках, волнениях и
возмущениях...
   А господа министры как мокрые курицы рассуждали... вместо того чтобы
действовать решительно. Когда на "митингах" (новое модное слово!) было
открыто решено начать вооруженное восстание, я об этом узнал тотчас же...
В случае нападения на войска было предписано действовать оружием.
Наступили тихие грозные дни. Чувство было как бывает летом перед сильной
грозой. Нервы у всех были натянуты до невозможности. И конечно, такое
положение не могло продолжаться долго. В течение этих ужасных дней я
виделся с Витте постоянно. Наши разговоры начинались утром и кончались
вечером при полной темноте. Представлялось избрать один из двух путей -
назначить энергичного военного человека и всеми силами постараться
подавить крамолу. И другой путь - предоставление гражданских прав
населению, свобода слова, печати, собраний, союзов и т.д.
   Кроме того, обязательство проводить всякие законопроекты через
Государственную думу... Это в сущности и есть конституция. Витте горячо
отстаивал этот путь. И все, к кому я обращался, отвечали мне так же, как и
Витте. Манифест был составлен им и Алексеем Оболенским. Мы обсуждали его
два дня, и наконец, помолившись, я его подписал... Милая мамґа, сколько я
перемучился, ты представить себе не можешь. Единственное утешение, что
такова воля Божия и что это тяжелое решение выведет дорогую Россию из того
невыносимого, хаотического состояния, в котором она находится почти что
год..."


   Преподаватель царских дочерей Жильяр видел императрицу в день
подписания манифеста. Она сидела, как сом-намбула, глядя в одну точку.
Рушился мир.
   Ее мальчика обокрали в колыбели. Он уже не будет самодержцем.
 И она решает бороться.


   В ноябре взбунтовалась вторая столица. Строили баррикады в Москве.
Переворачивали трамваи. Николай почувствовал злобу обманутого. Он дал им
конституцию, он перешагнул через себя... И в ответ все продолжалось!


   На Рождество Николай пишет письмо матери, обычное нежное письмо доброго
Ники, но в нем уже и - пролитая кровь. Он все больше привыкает к крови.
 "22 декабря. Милая дорогая мамґа! Все мои молитвы за тебя будут особенно
горячими в дни праздника... Очень грустно будет эту елку проводить без
тебя. Она бывала такой уютною в Гатчине наверху...
 В Москве, как ты знаешь, слава Богу, мятеж подавлен благодаря верности и
стойкости наших войск... Потери революционеров огромные, но точные
сведения трудно получить, так как много убитых сгорело, а раненых они
уносили и прятали..."
   В дни замирения революции Аликс внушает ему - со всей своей верой и
страстью - злонамеренность Витте. Манифест ни к чему не привел - недаром
после него продолжались восстания... Великие тени стояли за его спиной -
его предки Романовы и небесный покровитель - Серафим Саровский. Они вместе
с ним и подавили революцию, а не жалкий Манифест, который в дни тяжких
бедствий заставили его подписать...
 Витте - ставленник вдовствующей императрицы. И, борясь с ним, Аликс
отстраняла от власти прежнюю императрицу. Навсегда.


   К тому времени стало ясно: Николай справился с революцией. Пережив
бурю, "правые", видимо, уже не думают о смене монарха на престоле. Но о
смене караула у престола - пришла пора убирать либералов. Вечное: "Витте
сделал свое дело..."
   И не случайно вскоре к Аликс присоединяется другой Николай - великий
князь Николай Николаевич, еще вчера и обнимавший Витте, и славивший
Манифест, - он теперь его враг. Ярость борьбы изменила царя. Рыцарь с
оружием, отстаивающий данные ему Богом права, воитель за народ и династию
- ему нравится этот образ...
 Теперь в письмах к матери - воинственное:
 "Я хочу видеть свои полки и начну, по очереди, с Семеновского... Был
смотр любимым Нижегородцам... Смотр офицерам конной гвардии... Смотр
морскому гвардейскому экипажу".
 И вскоре Николай сообщает матери:
 "Я никогда не видел такого хамелеона - человека, меняющего свои
убеждения, как он (Витте. - Авт.). Благодаря этому свойству характера
почти никто больше ему не верит".
 В апреле Витте вручает Николаю прошение об отставке, и Николай с
удовольствием ему отвечает:
 "Граф Сергей Юльевич! Вчера утром я получил письмо ваше, в котором вы
просите об увольнении от всех занимаемых должностей. Я изъявляю согласие
на вашу просьбу. Николай".


   Вера Леонидовна: "Революция умирала... наступила тьма, отчаяние.
Интеллигенция ударилась в блуд, в анархизм... Сейчас, оглядываясь назад, я
понимаю, это было отчаяние заглянувших впервые в лицо революции. И, увидев
кровавое лицо народного бунта, интеллигенция содрогнулась...
 Революция оказалась не праздником свободы, но бедствием, как смерч... Но
самое страшное, мы чувствовали, неосознанно, но чувствовали: она вернется".


   В конце апреля в Тронной зале Зимнего дворца удалившийся от дел Витте
наблюдал встречу своего детища - Государственной думы - с царем. "Николай
бледен", - отмечает Витте в своем дневнике - царь читает речь:
 "Да исполнятся горячие мои пожелания видеть народ мой счастливым и
передать сыну моему в наследие государство крепкое, благоустроенное и
просвещенное".
 Должно быть, Витте усмехнулся, когда услышал эти слова о наследнике.
Старый министр все понял. Николай объявил непонимающему русскому
парламенту, что наследник получит то, что ему принадлежит... А это значит
- старое самодержавие, без конституции. Другими словами, Николай сказал
Думе, что он разгонит эту Думу.


   Потом был царский прием первых русских парламентариев: в черных фраках,
похожие на галок, они толпились среди сверкающих мундиров царской свиты.


   Витте предвидел неминуемый конфликт царя с Думой. И верил, что, как
всегда, в минуту бедствия Ники бросится к нему.
 Он насмешливо записал: "Вошло в сознание общества, что несмотря на мои
натянутые отношения к Его Величеству... несмотря на мою полную опалу, как
только положение делается критическим - сейчас начинают говорить обо мне".
   И приписал сурово: "Но забывают одно: всему есть полный конец".
 Это была вещая фраза: уже появилась на горизонте новая мощная фигура.
 Столыпин был полной противоположностью Витте. Из старого дворянского
рода, "свой". Он считался либералом, но это был либерал-помещик. Столыпин
знал и любил мужика, как и положено истинному помещику. И видел в мужике
будущее страны. Оттого он сразу пришелся по душе царю. Столыпин мог понять
его давнюю мечту - "народ и царь".
 Была разогнана первая Дума, избрана вторая, но, к своему изумлению,
Николай увидел, что ничего не изменилось. Самые спокойные люди, как только
выходили на трибуну, немедленно становились бунтовщиками. Речи на думской
трибуне будто вызывали в них опьянение.
 К примеру - Александр Иванович Гучков, почтенный человек - действительный
статский советник, гласный петроградской городской Думы. Столыпин
предлагал ему быть министром, но он отказался. В новой Думе Гучков поносил
разом всех великих князей...


   Покушения продолжались: застрелен усмиритель Москвы генерал Мин...
 Взорвали бомбу на Аптекарском Острове - на даче Столыпина. Была суббота,
приемный день премьера, его ожидало множество посетителей в комнатах
нижнего этажа. Во втором этаже дачи были жилые комнаты, там играли дети
Столыпина - дочь и сын.
 Трое офицеров вошли в дом. Охранник тотчас заметил какой-то дефект в их
военной форме и попытался задержать их. Тогда с криком: "Да здравствует
революция!" - один из них бросил бомбу. Все, кто был в комнате, и сами
террористы погибли. Сила взрыва была такова, что деревья на набережной
Невы вырвало с корнем. Сам Столыпин был опрокинут на пол взрывной волной,
но совершенно не пострадал. Под обломками разрушенного дома копошились
раненые люди, валялись куски человеческих тел... Там обнаружили раненую
дочь Столыпина. Своего четырехлетнего сына Столыпин сам извлек из-под
груды обломков.


   И в это же время случилось невероятное - царя всея Руси сделали
затворником в собственном доме. Николай узнал, что в Петергофе, где он
проводил лето, появились террористы...
 "Мы сидели здесь почти запертые в "Александрии". Такой стыд и позор
говорить об этом... Мерзавцы анархисты приехали в Петергоф, чтобы
охотиться на меня, Николашу, Трепова... Но ты понимаешь мои чувства: не
иметь возможности ни ездить верхом, ни выезжать за ворота куда бы то ни
было. И это у себя дома в спокойном всегда Петергофе! Я краснею писать
тебе об этом", - сообщал он матери.
 Его тогдашняя жизнь протекала под охраной, без прогулок, в постоянном
ужасе за безопасность Аликс и детей - будто репетиция будущей жизни -
через 12 лет.


   "Агунюшко", "Солнечный Луч", "Бэби", "Маленький человечек" - так они
называли своего больного мальчика. И он - отец и царь - не мог защитить
его от бомб в собственном доме! В нем произошел переворот. Он должен был
отплатить за все муки и унижения. И он должен был сохранить державу -
усмирить мятежников, дать покой стране. Этого требовала тень отца, этого
требовали Аликс и мать.
   "Должны быть истреблены чудовища!" - писала она ему.
 И он постарался быть беспощадным... Но вряд ли бы ему это удалось, если б
рядом с ним не встала мощная фигура - Столыпин. У Столыпина, человека
твердого, неукротимо властолюбивого, было одно общее с мягким Николаем:
   он обожал семью и был очень зависим от любимой жены. Страдающие раненые
дети ожесточили жену и мужа. Теперь Столыпин был готов карать и вешать.
   "Столыпинским галстуком" будут называть революционеры веревки на своих
шеях.


   Еще в июне 1906 года Дума отменила смертную казнь. Но, пока Европа
присылала поздравительные телеграммы, Николай принял закон о
военно-полевых судах.
 И виселица принялась за работу. Со времен Ивана Грозного Россия не видела
такого количества смертных казней.
 Когда Витте напомнил бывшему либералу Столыпину о прежних его взглядах,
министр ответил: "Да, это все было... До взрыва на Аптекарском Острове".


   26 августа 1907 года Государь "высочайше повелеть соизволил объявить
командующим войсками", что они должны "озаботиться", чтобы царю не
представлялись телеграммы о помиловании.
 Во времена его отца был повешен Александр Ульянов. Казнь брата
сформировала характер будущего вождя революции Владимира Ульянова-Ленина.
Казнь и кровь вошли в его подсознание.
 При Николае по всей России братья и сестры убиенных клялись в ненависти к
царю.
 "Уж очень не хочется умирать: ночью поведут на задний двор, да еще в
сырую погоду, в дождик. Пока дойдешь, всего измочит, а мокрому каково
висеть...
   Встанешь утром и как ребенок радуешься тому, что ты еще жив, что еще
целый день предстоит наслаждаться жизнью..." - такие письма читали в
семьях.
 В крови он стал наследником, в крови был царем этот милый, добрый
человек...
   Кровавое воскресенье, кровавая Ходынка. Кровь первой революции... И как
предсказание грядущего, кровью исходил его несчастный мальчик...


   Закончилась первая революция. Удивительная репетиция будущего - того,
что случится через 12 лет, - предстала перед ними. Но предостережение
прошло даром.
 Он и Аликс так и не поняли: революцию усмирили не пули, но буквы на
бумаге, которые написал его министр и которые подписал Николай. Мудрый
Витте уже тогда предсказал: это погубит их. Сидя в своем кабинете и
размышляя над событиями эпохи, старик написал страшные слова:
 "Можно пролить много крови, но в этой крови можно и самому погибнуть...
   И погубить своего первородного, чистого младенца, сына-наследника...
Дай Бог, чтоб сие было не так. Во всяком случае, чтобы я не увидел
подобных ужасов".


   И Бог дал: Витте умер в начале 1915 года. Перед смертью старик написал
письмо Николаю и распорядился, чтобы оно было подано Государю после его,
Витте, смерти. Так Николай получил это загробное послание.
 В письме Витте просил царя передать его графский титул "любимейшему внуку
своему Л.К.Нарышкину: пусть он именуется "Нарышкин, граф Витте". Но это
был только повод. Важнейшее шло после просьбы. Это был перечень величайших
деяний Николая, связанных с именем Витте. И на первом месте была
конституция:
   "Это ваша бессмертная заслуга перед народом и человечеством".
 Своим напоминанием о конституции умирающий старик не собирался уязвить
Николая или напомнить ему о своих заслугах. Великий политик - он уже
тогда, в 1915 году, почувствовал странную схожесть ситуации с тем, что
было накануне трагического 1905 года. Он понял: скоро грянет гром. И он
решил еще раз напомнить царю главный урок 1905 года: уметь уступать!
 Но в тот год Аликс и Николай были озабочены очередной битвой с Думой. И
Николай рассердился напоминанию о "прежнем грехе" (так он теперь называл
конституцию). И не выполнил маленькую просьбу своего бывшего министра:
   Л.Нарышкин так и не стал графом Витте.


   Но есть еще одна точка зрения на эту репетицию будущей гибели империи:
 "В Смутное время, в XVII веке, когда пресеклась в России древняя династия
и наступила всеобщая Смута, когда бояре предавали иноземцам Русь, власть
церковная - Патриарх - сохранила Россию. Недаром при первом Романове
Патриарх носил титул "Великого Государя". Петр Великий, чтобы усилить
светскую власть, уничтожил патриаршество. Два столетия без Патриарха
ослабили церковь. При Николае заговорили о восстановлении патриаршества,
но дальше разговоров не пошли... Когда наступили события первой революции,
царь должен был понять:
   он слаб. Господь в милости своей дал ему это предостережение. В
предчувствии новых великих бедствий Николай должен был восстановить второй
центр - вернуть власть Патриарха. Только сильная церковь могла удержать
Святую Русь от окончательной катастрофы... Но царь не понял
предостережения".







                                   ГЛАВА 4

   Могущественная пара

   Революция в России совпала с революцией в Семье. В это время в Царском
Селе появляются двое... Эти двое мало отражены в дневниках Николая, хотя
занимали большое место в его жизни. И в жизни Семьи. И страны.
 Григорий Распутин и Анна Вырубова (Танеева).


   ПОДРУГА


   В своих мемуарах Анна Танеева пишет о своем роде: ее отец Александр
Сергеевич Танеев был статс-секретарем, обер-гофмаршалом двора и
главноуправляющим Собственной Его Императорского Величества Канцелярией.
Ее дед и прадед занимали эти должности при прежних императорах, ее другой
предок - победитель Наполеона фельдмаршал Кутузов.
 Правда, она не упоминает в своей книге еще об одном предке, которого
светская молва связывала с родом Танеевых, - об императоре Павле I. Кровь
этого безумного императора (точнее, его незаконного ребенка) текла в жилах
Ани Танеевой. Да, она тоже была из рода Романовых.


   В 17 лет она, опьяненная выходом в свет, танцует на 22 балах. Молодая
фрейлина представлена императрице. Аликс заметила ее.
 И вскоре скороход (была такая должность во дворце - будто из сказки
Андерсена)
   по прозаическому телефону сообщает Ане: ее приглашает императрица.
 Их первый разговор. Аня Танеева рассказывает Аликс: в детстве она
заболела тифом, была при смерти, но отец позвал Иоанна Кронштадтского - и
тот молитвой своей поднял ее с одра болезни. История должна была
произвести впечатление на императрицу. Чудо исцеления - только об этом
думает Аликс, глядя на сына.
 Аня очень музыкальна. И с самого начала ей удалось взять верную ноту.
 Вскоре ее позовут в плавание на царской яхте. В столь любимое в Царской
Семье путешествие - в финские шхеры.
 В залитой солнцем каюте они играют в четыре руки на фортепиано.
Впоследствии Аня трогательно расскажет Аликс, как от волнения стали
каменными ее руки...
 Потом они пели дуэтом. У Аликс - контральто, у Ани - сопрано. Так сразу
сложился этот роковой дуэт.
 Когда Аня сошла на берег, Аликс сказала: "Благодарение Богу - он послал
мне друга".
 Теперь Аню часто берут на прогулки в шхеры. Светлые, покойные вечера на
царской яхте... Мирные огни загораются на берегу. Запах воды и папироска в
руках Государя. Белая яхта "Полярная Звезда" скользит в наступившей ночи.


   В 1918 году арестованная Аня Танеева вновь окажется на "Полярной
Звезде".
   Там будет заседать штаб Центробалта, и привезут ее туда новые хозяева
яхты - революционные матросы.
 Все будет заплевано окурками, загажено... Ее посадят в грязный трюм,
кишащий паразитами, а потом поведут на допрос по знакомой палубе - и она
вспомнит те ночи.


   В чем главная причина успеха молодой фрейлины?
 "Самая обыкновенная петербургская барышня, влюбившаяся в императрицу,
вечно смотрящая на нее своими медовыми глазами со вздохами "ах, ах, ах!".
Сама Аня Танеева некрасива и похожа на пузырь от сдобного теста", -
написал Витте в своих мемуарах.
 Уже после падения царского режима в феврале 1917 года была создана
"Чрезвычайная следственная комиссия по рассмотрению злоупотреблений
министров царского правительства и других высших должностных лиц
свергнутого режима". В комиссии работал товарищ прокурора
Екатеринославского окружного суда В.М.Руднев.
   Впоследствии он вспоминал о допросах арестованной Ани: "Я шел...
откровенно говоря, настроенный к ней враждебно... И меня сразу поразило
особое выражение ее глаз. Выражение это было полно неземной кротости".
 Бесхитростная Аня, которая внесла в Царскую Семью искренность,
преданность и обожание, которых так не хватало в холодном дворце, - таково
заключение следователя. И еще он добавлял: "Пользоваться никаким
политическим влиянием госпожа Вырубова не могла. Слишком силен был перевес
умственных и волевых качеств императрицы".
 Итак, простодушная, глупая, некрасивая?..
 Вера Леонидовна:
 "Она была очень хороша... Красавица - но в очень русском стиле: пепельные
волосы, голубые огромные глаза, пышное тело. Я помню, как увидела ее
впервые.
   После репетиции я шла по Невскому. "Атлантида" жила: неслись щегольские
коляски, на дешевых пролетках проезжали ямщики в синих поддевках... Я
часто слышу сейчас этот шум исчезнувшей жизни... Вот проносится
великолепный султан кавалергарда... Спиной к кучеру в шинели внакидку
пролетел градоначальник Петербурга, окруженный велосипедистами, - видимо,
скоро должен проехать Государь... Было 2 часа, и появлялись самые
роскошные выезды... И вот тогда я увидела экипаж: в нем лениво полулежала
молодая женщина, перья шляпы висели над красивым, полноватым лицом, ноги
были укрыты меховым пледом.
 "Это она", - сказал мой друг. О ней много тогда говорили... Если молва
приписывала Распутина царице, Аню отдавали в любовницы царю и Распутину...
   Кстати, она очень мило рассказывала о себе, и всегда смешные вещи.
Только умные люди умеют подтрунивать над собой. Она была умна. И еще она
была великой актрисой... Эта женщина, которая участвовала во всех
политических играх Распутина, назначала и свергала министров, вела
сложнейшие интриги при дворе, могла выглядеть совершенно простодушной
русской дурехой..."
   Была ли это маска? Или - маска, ставшая навсегда лицом?
 Да, она сразу постигла характер "Саны" - так она называла императрицу.
   Повелительница России была... застенчива. Ее непосредственность сразу
натолкнулась на холод двора. Она замкнулась в себе, усвоила сдержанность и
отчужденность, которые принимали за надменность. И Аня нашла ключ к сердцу
Саны: восторженное, беспредельное обожание.
 Но неужели на этой однообразной игре она могла продержаться при Сане
целых 12 лет? Нет, она постоянно придумывала новые, захватывающие и
опасные игры для царственной подруги.


   Среди бумаг, которые вывез Юровский после расстрела Семьи, было
множество писем. Всю первую мировую войну, задыхаясь от любви, Аликс и
Ники заваливали друг друга письмами. В этих письмах были загадочные
строки. Например, в одном из писем к Николаю Аликс делает странную
приписку:
 "Милый! Ведь ты сжигаешь ее письма, чтобы они никогда не попали в чужие
руки?"
   Чьи письма? И почему эти письма не должны попасть в чужие руки? И
вообще, кто такая эта "она"?
 В другом месте: "Если мы теперь не будем оба тверды, у нас будут любовные
сцены и скандалы, как в Крыму... Когда ты вернешься, она будет
рассказывать, как страшно страдала без тебя... Будь мил, но тверд. Ее
всегда надо обливать холодной водой". Итак, оказывается, "она" смеет
устраивать сцены, скандалы и преследовать письмами Николая?!
 И Аликс, не жалея слов, клеймит эту неизвестную: "Она груба, в ней нет
ничего женственного..." "Она надоедлива и очень утомительна" и т.д.
 А вот уже совсем злое, карикатурное описание: "Она всецело поглощена тем,
насколько похудела. Хотя нахожу, что у нее колоссальный живот и ноги (и
притом крайне неаппетитные), ее лицо и румяные щеки не менее жирные и тени
под глазами". В письмах Аликс называет ее "Корова"!
 Какая ревность! Уже смешная ревность.
 Но вот уже почти крик: "Кто бы ни посмел тебя называть "мой собственный",
ты все же мой, а не ее... Аня хочет завтра приехать к нам, а я была так
рада, что долгое время мы не будем иметь ее в доме". Да, "она", "Корова"
   - это Аня! А как же - "наивная, кроткая"? Значит, молва права? И
никакой идиллической любви Аликс и Ники не существовало? Была Аня -
любовница царя?
 Следователь Руднев:
 "В данных медицинского освидетельствования госпожи Вырубовой,
произведенного в мае 1917 года по распоряжению Чрезвычайной следственной
комиссии, было установлено с полной несомненностью, что госпожа Вырубова -
девственница".
 Значит, ничего не было? Но откуда эти проклятия царицы?
 Впрочем, почти одновременно Аликс пишет мужу: "Может быть, ты в своей
телеграмме упомянешь, что благодаришь Аню за газету и шлешь ей привет?" И
в другом письме: "Аня говорит о своем одиночестве - это меня сердит. Она
дважды в день к нам приходит, каждый вечер она проводит с нами 4 часа, и
ты ее жизнь..." Значит, "разлучница" преспокойно приходила каждый день и
ей разрешали проводить во дворце долгие часы?!
 Так что же все-таки было?


   Я беседую с итальянской журналисткой. В конце века мы обсуждаем историю
двух подруг начала века. Итальянская журналистка пишет книгу о Николае, и
я начинаю свой рассказ. Точнее, это всего лишь пересказ того, что когда-то
объясняла мне Вера Леонидовна...


   "ТРЕТИЙ"


   2 сентября 1915 года Аликс пишет Николаю: "Взяла Аню на могилу Орлова".
   4 октября Аликс снова пишет: "Заехали с Аней на кладбище, где мне
хотелось положить цветы на могилу бедного Орлова". О каждом посещении
могилы "бедного Орлова" она сообщает Николаю. Это удивительно, ибо "бедный
Орлов" был объявлен молвой любовником Аликс. Более того, светская сплетня
именовала его отцом Алексея.
 Александр Афиногенович Орлов - генерал-майор свиты, однофамилец
знаменитого Алексея Орлова, который когда-то возводил на русский престол
Екатерину Великую. Мы отмечаем это обстоятельство, ибо Александр
Афиногенович несколько играл в этого красавца и кутилу из галантного XVIII
века. Но играл уже с акцентом века ХХ - тут был кокаин и прочие прелести.
 Все совершенно изменилось с приездом в Петербург молодой гессенской
принцессы.
   Орлов выказывает ей истинно рыцарское почтение. Исчезли грубые
гусарские замашки, одно восторженное поклонение рыцаря, встретившего
Прекрасную Даму.
   И когда Аликс была отвергнута родителями Николая, Орлов оставался
неизменен в своем поклонении. Подчеркнем - поклонении...
 Став императрицей, Аликс не забыла верного Орлова.
 Орлов получает назначение в полк, шефом которого была сама Прекрасная
Дама.
   Теперь он по праву носит цвета императрицы. Средневековый роман
продолжается.
 Есть рассказ у Джека Лондона о двоих, которые решили обмануть богов:
сделать свою страсть вечной. И Аликс хотела, чтобы их романтическая
страсть с Ники не угасла в прозе жизни. Инстинктом любящей женщины она
догадалась: для этого нужен "третий". Поддерживающий огонь. И любовь
Орлова - почтительная любовь "бедного рыцаря" к недоступной принцессе -
была такой лю-бовью.
 Двор откликнулся как должно: тотчас родилась сплетня о любовной интрижке
царицы. Результатом был разговор императрицы-матери с Николаем. Аликс не
позволила уничтожить эту волнующую игру. Она придумала выход: Орлов
женится на Ане, чтобы прекратить сплетни. Но красавец генерал от брака с
Аней уклонился.
   Это, видимо, его погубило. Орлова отсылают за границу, и в дороге он
внезапно умирает. Возможно, всесильная спецслужба побеспокоилась о
репутации Семьи.


   "Третьего" нет. Неужели любовь Аликс и Ники задохнется в обыденности? И
Аня принимает на себя новую роль. Орлов платонически обожал царицу. Теперь
Аня будет платонически обожать царя. Теперь она - "третья", создающая
напряжение в вечной любовной игре Аликс и Ники. (Так институтки, влюбляясь
в подругу, боготворят избранника ее страсти.) Нет, конечно же, она не
дозволяет себе тягаться с Государыней, она лишь разрешает себе умирать от
безответной любви. И даже устраивает сцены, но смешные, наивные,
безопасные. В центре нового треугольника находится статист Ники, а вокруг
- две актрисы этой утонченной любовной пьесы.
 В это время Аню уже начали опасаться. В большой Романовской Семье
зазвучали голоса: удалить Подругу. Но Аня сумела остаться при помощи новой
игры.
 Однажды Аня объявляет Аликс: она решила покинуть ее и успокоить двор. К
всеобщему изумлению, всесильная Аня выходит замуж за скромного флотского
офицера Вырубова. По язвительному замечанию Витте: "Бедная императрица
рыдает, как московская купчиха, выдающая дочь замуж..." Но Аня знает
заранее финал своего брака - у нее точные сведения о своем женихе. И
вскоре она бежит с супружеского ложа, ибо муж оказался "половой извращенец
и наркоман".
   Мистически настроенной царице Аня сможет сказать: это было наказание за
то, что она изменила предназначению. Ее удел: отказавшись от своей семьи,
служить Первой Семье России.
 Итак, кто она? Простодушная, добрая, ясная, открытая? Да. И еще -
лукавая, скрытная, хитрая, умная. Опасная женщина, посвятившая себя одной
страсти.
   Витте писал: "За Аней Вырубовой все близкие царедворцы ухаживают, и не
только они - но и их жены и дочери. Аня устраивает им различные милости и
влияет на приближение к Государю тех или иных политических деятелей".
 Ее страсть - власть. Власть, которая сразу пришла к молоденькой фрейлине
и которой она подчинила всю жизнь. Тайная кровь императора Павла... Аня -
незримая повелительница самого блестящего двора в Европе.
 И вдруг в 1914 году - этот внезапный ураган безумной ревности императрицы.
   И все поставлено под удар!
 Что же произошло? Аня заигралась? Виноваты южные ночи - эти сводящие с
ума ночи в белом Ливадийском дворце?
 Их никого нет. Они давно ушли, эти люди. А мы все пытаемся рисовать
картины, но зыбкие фигуры растворяются в темноте. Занавес падает. Они - за
занавесом, не будем их тревожить... Хотя, в общем-то, все ясно: тогда, в
1914 году (в начале войны своей новой родины с родиной прежней), Аликс
была на грани истерии. И это объединилось в ней с тем страшным, плот-ским,
что незримо приходило во дворец вместе со "Святым чертом". И хотя во
дворце "черт"
   оборачивался в святого, незримое поле его похоти, его разнузданную силу
не могла не чувствовать полубезумная царица. Отсюда ее страстные плотские
мечты в письмах к Николаю. Нет, это уже не смиренная супружеская любовь,
но исступленный зов! И все это нашло выход в безумии рев-ности, охватившем
ее тогда. Нет, нет, как и в прошлые годы, Аня старательно играла свою роль
- безопасной "третьей". Но однажды Аликс увидела себя в зеркале:
измученная, постаревшая, седые волосы появились... а рядом с Ники эта
молодая, цветущая, неотрывно смотрят медовые глаза... И родилось
наваждение.
 Аня повела себя мудро. Оправдываться - означало раздувать
подозрительность.
   Она ответила подруге оскорбительной холодностью, презрением
несправедливо обиженной. И - грубостью. Последнее было внове
повелительнице России, но оказалось лучшим лекарством. И вскоре Аликс
жалуется Ники: "Утром она опять была со мной нелюбезна, вернее, груба..."
К грубости Аня добавила еще одно лекарство. "Она сильно флиртует с молодым
украинцем, - ворчливо пишет императрица, - но жаждет тебя..." Однако буря
уже спадает. И вскоре: "Я опасаюсь Аниного настроения..." И добавляет
покорно: "Я теперь все переношу с гораздо большим хладнокровием и не так
терзаюсь на ее грубые выходки. Мы друзья, я ее очень люблю и всегда буду
любить, но что-то ушло..."
   Все стало на свои места.
 Впрочем, борясь с ревностью Аликс, Аня могла быть спокойна. Рядом с нею
стоял тот, кто никогда не дал бы ее в обиду. Могущественнейший партнер в
ее играх с Аликс - Распутин.


   Аня слышала о Распутине от черногорских принцесс. Увидев его, сразу
оценила.


   "ФАНТАСТИЧЕСКИЙ ЧЕЛОВЕК"


   Распутина ждали во дворце давно. Еще с начала царствования, когда Семья
тщетно искала народных правдолюбцев. И когда черногорки обольщали
гессенскую принцессу таинственным миром колдунов и юродивых - он
приближался...
 И когда они приехали на Саровские торжества в таинственную пустынь... Вот
уж, действительно, дьявол входит в обличии святого: образ мудрого кроткого
Серафима и будет присвоен "Святым чертом" - Григорием Распутиным.
 "Есть в селе Покровском благочестивый Григорий... Как Святому Серафиму,
как Илье Пророку, дано ему затворять небо - и засуха падает на землю, пока
не велит он раскрыться небесам и пролить живительный дождь".
 Так рассказывал о нем ректор Петербургской Духовной Академии отец Феофан
почитателям своим, великим князьям Петру и Николаю Николаевичам. И вот уже
черногорки, жены великих князей, понесли весть во дворец: так же, как
Преподобный Серафим, ходит Григорий в своем селе, окруженный невинными
девушками, и так же проповедует кротость, любовь и ласку и излечивает
болезни...
 В конце 1903 года Распутин появляется в коридорах Петербургской Духовной
Академии. В засаленном пиджаке, в сапогах, отвислые брюки болтаются сзади,
как истрепанный гамак, спутанная борода, волосы причесаны под скобку, как
у полового в трактире. И гипнотические серо-голубые глаза - то нежные и
ласковые, то яростные и гневные. Но чаще настороженные. И странная речь,
будто бессвязная, баюкающая, какая-то первобытная...


   Пока черногорки передают Аликс восторженные рассказы о "Старце", ее
Подруга решает ввести его во дворец. Как блестящий режиссер, строит она
сцену:
   явление "Старца" царице.
 Поздний вечер, они играют с царицей Бетховена в четыре руки. Около
полуночи по приказанию Ани Распутина неслышно вводят в полуосвещенную
комнату. Императрица сидит спиной к нему - продолжает играть с Аней. Часы
бьют полночь.
 - Не чувствуешь ли, Сана: что-то происходит?
 - Да-да, - почти испуганно отвечает императрица.
 Аня медленно поворачивает голову, и бедная царица - послушно за ней вслед.
   И когда нервная Аликс увидела в дверях, как видение, неясную фигуру
мужика, она забилась в истерике. Распутин подошел к ней, прижал измученную
женщину к своей груди, тихо погладил, ласково приговаривая: "Не бойся,
милая, Христос с тобой".


   Распутин - один из популярнейших мифов ХХ века...
 Все тот же следователь Чрезвычайной следственной комиссии В.М.Руднев
составил впоследствии интереснейшую записку:
 "Одним из самых ценных материалов для освещения личности Распутина
послужил журнал наблюдений негласного надзора, установленного за
Распутиным агентами охранки. Наблюдение было наружное и внутреннее, и шло
это наблюдение за квартирой непрерывно... В связи с тем, что в
периодической прессе особенно много внимания уделялось разнузданности
Распутина, ставшей синонимом его фамилии, следствием было обращено на этот
вопрос надлежащее внимание. Богатейший материал для освещения его личности
с этой стороны оказался в данных того самого постоянного и негласного
наблюдения за квартирой...
 При этом выяснилось, что амурные похождения Распутина не выходили из
рамок ночных оргий с девицами легкого поведения и шансонетными певицами, а
также с некоторыми из его просительниц... Что же касается близости к дамам
из высшего общества, то в этом отношении никаких положительных материалов
наблюдением и следствием добыто не было".
 Итак, "дам из высшего общества" не было! Но что же было?
 Григорий Распутин родился в селе Покровском в Сибири. Сын крестьянина
Ефима Новых. Его отец - горький пьяница - вдруг образумился, перестал
пить, скопил себе достаток. Но умерла жена - и пошло опять мужицкое
несчастье: начал пить, спустил нажитое. И его сын Григорий в это время
прославился распутной жизнью: Распутиным уехал он в Тобольск, служил
половым в гостинице, там женился на служанке Прасковье, и родила она ему
троих детей - сына и двух дочерей.


   Сам Григорий так описывает беспутное начало своей жизни: "В 15 лет в
моем селе в летнюю пору, когда солнышко грело, а птицы пели райские песни,
я мечтал о Боге... Душа моя рвалась вдаль... Не раз, мечтая, я плакал и
сам не знал, откуда слезы и зачем они... Так прошла моя юность. В каком-то
созерцании, в каком-то сне... И потом, когда жизнь коснулась, дотронулась
до меня, я бежал куда-нибудь в угол и тайно молился. Не удовлетворен был
я, на многое ответа не находил, и грустно было. И стал я попивать".
 Какая нежная, сладостная речь. Вот уж точно - дар обольщения.
 До 30 лет он блудодей и вор, но вот к 30 годам - случилось:
студент-семинарист встретился на его пути и беседой своей наставлял
заблудшую душу на истинный путь. С того времени начинается таинственное
житие "Старца" Григория. Во время молотьбы, когда над его святостью
смеялись домашние, он воткнул лопату в ворох зерна и пошел по святым
местам... Ходил больше года, вернулся домой, в хлеву выкопал пещеру и
молился там две недели. И опять пошел странствовать, поклоняться святым
местам. Был он в Киеве, как Преподобный Серафим, и в самой Саровской
пустыни, а потом на богомолье в Москве - и дальше по бесконечным
российским городам и весям.
 Вернулся домой после долгих странствий и, молясь в церкви, на глазах
народа в усердии разбивал лоб об пол. С того времени было дано ему
пророчествовать и исцелять.
 Вера Леонидовна:
 "Это был фантастический человек. Тогда открылся модный ресторан "Вена",
меня привез туда Арцыбашев - автор знаменитой пьесы "Ревность". Какой
успех имела эта пьеса! С нами был известный всему Петербургу тоже
невероятный человек - Манасевич-Мануйлов... Ходили слухи, что он агент
сразу всех возможных разведок. Вот он-то и предложил: "Поедемте к
Распутину..." Это было рядом с "Веной", на Гороховой. Арцыбашев отказался,
но я - авантюристка. Распутин сидел в столовой, между двумя девушками, это
были его дочери... Глаза...
   я физически помню это ощущение... глаза впились в меня. Стол был в
цветах, напротив сидела молоденькая беленькая Муня - Мария Головина,
фрейлина императрицы.
   Все время звонили и приезжали. Приезжали женщины. Муня бегала открывать
дверь с усердием служанки. Потом он сказал ей: "Пиши". И стал говорить.
   Все было - о кротости, о душе. Я пыталась запомнить и потом, придя
домой, даже записала, но это было уже не то. А тогда у всех зажглись
глаза...
   это был неизъяснимый поток любви... Я опьянела".


   Этот рассказ я вспомнил в архиве.
 Темно-синяя тетрадь императрицы. На обороте обложки тетради написано имя
владелицы - Александра. Рядом с этой изящной росписью императрицы -
каракули Распутина. Без знаков препинания пишет Григорий: "Здесь мой покой
славы источник во свете свет подарок моей сердечной маме Григорий..."
   Он называл ее "мама" - Мать русской земли. "Папа" - Николай.
 "Подарок сердечной маме" - это его устные поучения, старательно
записанные изящным почерком Аликс. Она их возьмет с собой в Тобольск и
Екатеринбург.
   И будет их перечитывать до дня своей гибели.
 Вот некоторые из них:
 "Кто занят собою, тот дурак или мучитель Света, у нас вообще министры
заняты собой - ой, не надо! Родина - широка, надо дать ей простор работы,
но не левым и не правым, левые - глупы, а правые - дураки. Почему? Да
потому что палкой научить хотят. Уже я прожил 50 лет, шестой десяток
наступает и могу сказать: кто думает, что он научен и научился, правду
говорят мудрецы, - тот дурак".
 "Матерь Божья умна была, а никогда о себе не писала. Но жизнь ее известна
духу нашему".
 "Никогда не бойтесь выпускать узников, возрождать грешников к праведной
жизни. Узники через их страдания... выше нас становятся перед лицом
Божьим".
 "Любите рай, он от любви, куда дух - там и мы. Любите облака - там мы
живем".
 Влияние полуграмотного мужика на Государыню всея Руси не только в том,
что он врачевал тело несчастного сына. Но и в том, что он врачевал душу
измученной императрицы.
 Из его уст изливался поток великих христианских истин, с ним она
очищалась от суеты, отдыхала душой. Знаток религиозных книг и, конечно,
гипнотизер, он сумел стать для нее желанным "Старцем", о котором она
мечтала там, в Саровской пустыни. Воскресшим Преподобным Серафимом.
 Первое время, входя во дворец, Распутин кроток и светел. Потом,
окончательно войдя в роль "Старца", он будет попеременно - фамильярен,
свиреп, насмешлив и грозен с царской четой. При этом - никакой позы.
Ошеломляющая простота и естественность.


   Его тайна совсем не в силе чудотворства, сила эта - бесспорна. И она
постоянно спасала ее сына. Ему даже необязательно было находиться рядом с
Алексеем.
   Колдун ХХ века, он уже пользуется телефоном и телеграфом.
 Множество раз описанные истории:
 Звонок из Царского Села на квартиру Распутина: мальчик страдает, у него
болит ухо - он не спит.
 - Давай-ка его сюда, - обращается по телефону "Старец" к императрице. И
уже совсем ласково подошедшему к телефону мальчику: - Что, Алешенька,
полуношничаешь?
   Ничего не болит, ушко у тебя уже не болит, говорю я тебе. Спи".
 Через 15 минут - ответный звонок из Царского: ухо не болит, он спит.
 В 1912 году в Спале наследник умирал - у него опухоль, началось заражение
крови. Но Аликс с измученным ночными бдениями лицом торжествующе
показывает врачам распутинскую телеграмму: "Бог воззрил на твои слезы и
внял твоим молитвам. Не печалься сын твой будет жить". Знаменитые врачи
только печально качают головами: страшный финал неминуем.
 А мальчик... мальчик вскоре выздоровел.
 Во время войны Николай взял наследника с собой в Ставку. Алексей
простудился, у него появился обычный насморк. Но мальчик - необычный:
высморкался - и не выдержали сосуды, полилась кровь. И кровь эту врачи уже
не смогли остановить... В императорском поезде вместе с Жильяром и
бессильным доктором Деревенко Алексея отправляют в Царское. На перроне в
Царском Селе их ожидает императрица.
 - У него остановилась кровь! - торжествующе сказал Жильяр.
 - Знаю, - спокойно отвечает Аликс, - когда это случилось?
 - Где-то в половине седьмого.
 Аликс протянула телеграмму Распутина: "Бог поможет, будет здоров".
Телеграмма была отправлена в 6.20 утра.
 В начале 1915 года Аня Вырубова получила тяжелые увечья.
 "2 января... я ушла от Государыни, - вспоминала Вырубова, - и поездом
5.20 поехала в город. Села в первый вагон от паровоза... против меня
сидела сестра кирасирского офицера. В вагоне было много народу. Не доезжая
6 верст до СПБ, вдруг раздался страшный грохот, и я почувствовала, что
проваливаюсь куда-то головой вниз и ударяюсь об землю. Ноги запутались
вероятно в трубы отопления, и я чувствовала, что они переломаны... Когда я
пришла в себя, вокруг были тишина и мрак. Затем раздались стоны
придавленных под развалинами вагонов раненых и умирающих. Я сама не могла
ни пошевельнуться, ни кричать, на голове у меня лежал огромный железный
брус".
 Ее вытащили из под развалин.
 "Помню, как меня пронесли через толпу народа в Царском, и я увидела
императрицу и всех великих княжен в слезах. Меня принесли в санитарный
автомобиль, и императрица вскочила в него и, присев на пол, держала мою
голову на коленях, а я шептала ей, что умираю".
 Подруга была безнадежна. И тогда позвали "Старца".
 Распутин подошел к Ане... Стоит над кроватью, глаза лезут из орбит от
страшного напряжения, и вдруг шепчет ласково: "Аннушка, проснись, поглядь
на меня".
   Она открывает глаза...


   Как должна относиться Аликс к тому, кто на ее глазах воскрешал из
мертвых!
   К единственному человеку, который мог спасти и столько раз уже спасал
ее сына! Мог ли Николай лишить ее врачевателя сына? И врачевателя ее души?
   Убрать Распутина - означало убить ее. И мальчика.
 И он все терпел. И даже подыгрывал.
 Он покорно соглашается на просьбы Аликс съесть чудодейственную корочку со
стола Распутина, причесаться его чудотворной расческой. Аликс свято верила
в их чудесную силу. И он должен делать вид, что тоже верит.
 Но Николай не просто подыгрывал.
 Для него Григорий - итог правдоискательства. Оно началось с Клопова - и
вот закончилось подлинным мужиком во дворце. Союз "народ и царь"
свершился...
   Конечно, он знал о беспутстве Григория. И в отличие от Аликс не строил
мистических обоснований. Нет, он принимал его как беспутство реального
народа. Оно лишний раз доказывало: его народ не готов к конституции. Но
вперемежку с этой дикостью он видел в Григории здравый смысл, доброту и
веру. Голос Григория для него - глас народный.
 "Это только простой русский человек - очень религиозный и верующий, -
объяснял он графу Фредериксу, министру двора, - императрице он нравится
своей искренностью, она верит в силу его молитв за нашу семью и Алексея,
но ведь это наше, совершенно частное, дело. Удивительно, как люди любят
вмешиваться во все, что их не касается".
 Но люди вмешивались. С ужасом рассказывали в обществе об удивительном
ритуале, ставшем обычным в царском дворце: сибирский мужик целует руку у
царя и царицы, а потом они - самодержец и императрица - целуют корявую
руку мужика.
   А ведь в этом взаимном целовании было все то же евангельское: Христос
омыл ноги своим ученикам. И вот они, повелители России, смиренно целовали
руки сибирскому мужику. Народу. Религиозная Царская Семья и все больше
становившееся атеистическим общество - все меньше понимали друг друга.


   Итак, Распутин бесспорно обладал сверхчеловеческим даром. Для нашего
века, привыкшего к чудесам парапсихологов, в этом нет никакой тайны. И
все-таки тайна Распутина была.
 Тайна начинается с его странного поведения. Бес-конечные дебоши,
пьянство, разнузданная похоть - все это стало притчей во языцех. На глазах
Петербурга и Москвы в шикарных ресторанах нагло, скандально кутил Гришка.
 Но почему? У него была квартира, охраняемая полицией, и там он вволю мог
предаваться разврату и пьянству, не вызывая пересудов и всеобщего гнева.
   Но он предпочитает похождения на глазах всей страны.
 Может быть, в этом вызов: простой мужик над чинным петербургским
великолепием, над всеми приличиями - в безумной пляске и всяком
непотребстве...
 Жги! Жги! Что хочу - то и ворочу!?
 Это - литературщина, любимая выдумка Запада. Толстой плюс Достоевский,
вечный Толстоевский...
 Не тот это персонаж. Хитрющий мужик с колючим и настороженным взглядом.
   Но почему такая неосторожность? В чем тайна?
 Один из самых громких его скандалов случился в 1915 году. Он приехал в
Москву, выполняя обет: поклониться в Кремле святой могиле Патриарха
Гермогена.
   Поклонение закончилось диким кутежом в знаменитом ресторане "Яр". Был
составлен интереснейший полицейский протокол.
 "26 марта сего года около 11 часов вечера в ресторан "Яр" прибыл
известный Григорий Распутин вместе со вдовой потомственного почетного
гражданина Анисией Решетниковой и сотрудником московских и петроградских
газет. Николаем Соедовым и неустановленной молодой женщиной. Заняв
кабинет, приехавшие вызвали к себе по телефону редактора-издателя
московской газеты "Новости сезона" Семена Кугульского и пригласили женский
хор, который исполнил несколько песен и протанцевал "Матчиш"... Опьяневший
Распутин плясал впоследствии "русскую", а затем начал откровенничать с
певичками в таком роде: этот кафтан подарила мне "старуха", она его и
шила... Далее поведение Распутина приняло совершенно безобразный характер
какой-то половой психопатии: он обнажал свои половые органы и в таком виде
продолжал вести беседу с певичками, раздавая некоторым из них
собственноручные записки с записью вроде "люби бескорыстно"..."
   Какую любопытную компанию собирает вокруг себя Распутин: этот хитрющий,
осторожный мужик зовет присутствовать при кутеже... сразу двух журналистов!
   И в присутствии этих журналистов, один из которых сотрудничает во всех
бульварных газетах, устраивает непристойное представление.
 Так можно было поступить только в одном случае: если... если он хочет,
чтобы все произошедшее в "Яре" стало тотчас широко известно.
 Значит?!..
 Да, он сам хотел, чтобы все знали о его бесчинствах. Ибо к тому времени
Распутин открыл забавную последовательность: каждый его публичный дебош
моментально активизирует его могущественных врагов. И они немедля
выступают против него, надеясь на легкую победу. Но стоит им это сделать -
и они исчезают из дворца. Парадокс: но своими дебошами он... уничтожал
влиятельных врагов!
 Зловещая деталь: в "Яре" он рассказывает о царице такое, чего не посмели
даже занести в протокол!
 "Я делаю с ней, что хочу", - орет он в присутствии журналистов. Подобное
не раз звучало во время его публичных кутежей.
 В этом тоже был парадоксальный ход, открытый хитрым мужиком. Если в его
дебоши еще могли поверить во дворце, то в грязные слова о боготворимой
царице ни царь, ни сама Александра, конечно же, не верили! Разве могли
уста того, чью преданную любовь к "маме" они наблюдали столько лет,
произнести такое! Один пересказ подобных слов тотчас лишал правдивости в
глазах Семьи остальное. Все становилось очередным заговором против бедного
мужика, которого черт попутал выпить, а враги воспользовались да еще и
оболгали беднягу.
 Тем более что полиция, составлявшая протокол, забавно ошиблась. Анисия
Решетникова, с которой будто бы кутил Распутин в "Яре", была... старуха
лет под девяносто, никуда кроме церкви из дома не выходившая - типичная
московская купчиха. В доме у нее часто останавливался Распутин...
 Как мне удалось установить по документам, с Распутиным была не Анисья
Решетникова, а ее родственница - молодая Анна Решетникова, фигура
достаточно зловещая (как и почему возникла эта ошибка, а также о
действующих лицах этой истории я расскажу подробнее в своей будущей книге
- о Григории Распутине)...
 Но этой ошибки было достаточно - царица могла уже не верить ничему.


   Да и без этой полицейской оплошности она не поверила бы в похождения
"Старца".
   И Распутин это знал.
 Он понимал - царица не сможет без него. И она сделает все, чтобы защитить
"Старца" и отомстить его врагам.
 Тайна Распутина: его пьяные оргии, грязные рассказы о Царской Семье - все
это была фантастическая провокация. Он сам как бы вкладывал оружие в руки
своих врагов. Но как только они его применяли, тотчас исчезали из дворца.
 Фрейлина Тютчева, внучка великого поэта, воспитательница великих княжон,
пошла войной против "Старца". После его очередного похождения она требует
запретить Распутину общаться с великими княжнами. В результате Тютчева
должна покинуть Царское.
 Всесильный глава правительства Столыпин составил записку о похождениях
Григория и передал ее Николаю. Николай прочел, не сказал ни слова и
попросил Столыпина перейти к текущим делам. И вскоре премьер-министру
пришлось готовиться к отставке.
 И наконец, против Распутина выступил великий князь Николай Николаевич,
его прежний почитатель, понявший опасность, нависшую над династией.
Верховный Главнокомандующий, ближайший человек к царю против сибирского
мужика...
   Мужик оказывается сильнее.
 До самого убийства Распутина его враги продолжают попадаться в его
ловушку.
   И каждый раз они выдвигают против него все те же традиционные обвинения
в разгуле и похоти. Они не знали, что он раз и навсегда замечательно
объяснил Аликс и своим верным почитательницам таинственную причину своего
странного поведения.
 Феликс Юсупов, будущий убийца Распутина, узнал это удивительное
толкование от своей знакомой, Марии Головиной, фрейлины царицы. С ласковым
сожалением, как несмышленому ребенку, объяснила она Феликсу: "Если он это
делает, то с особой целью - нравственно закалить себя".
 "Старец", берущий на себя грехи мира и через грехопадение подвергающий
себя добровольному бичеванию обществом (как это делали юродивые еще в
Древней Руси), - так мистически объяснял Распутин свои похождения.
 "У царицы хранилась книга "Юродивые святые русской церкви" с отметками в
местах, где говорилось о проявлениях юродства в форме половой
распущенности", - вспоминал отец Георгий Шавельский, протопресвитер
императорской армии и флота.


   Распутин и Аня - двое самых близких к Семье людей. Эти двое родили те
ужасные мифы, которыми будет оперировать грядущая революция: безвольный
рогоносец царь и царица в объятиях мужика. Впрочем, царю, как мы уже
говорили, молва отдала в любовницы Вырубову.
 По всей России к моменту революции ходило множество похабных рисунков.
   Один из этих "графити" - "Семья": бородатый мужик (Распутин), в его
объятиях две крутобедрые красавицы (царица и Аня) - и все это на фоне
бесстыдно отплясывающих девиц (великие княжны).






                                   ГЛАВА 5



   Царская семья

   А между тем это была идиллическая Семья.
 С 1904 года Семья затворяется во дворцах, оберегая тайну болезни
наследника.
   И мало кто знал правду о подлинной их жизни.
 Эту замкнутую жизнь впоследствии опишут в своих воспоминаниях учитель
великих княжон, воспитатель наследника швейцарец Жильяр и Вырубова. Та,
которая при их жизни была причиной стольких грязных мифов, - после их
гибели создаст чарующий портрет Царской Семьи, который, видимо, и
останется в истории.


   Раннее утро. Семья просыпается. Мечта Аликс сбылась: все, как в ее
детстве, когда у нее была вот такая же большая семья. "Неустанным трудом
любви"
   создавалась Семья. И она, жена и мать, ее крыша и опора.
 Александровский дворец давно уже тесен для пятерых детей. Рядом пустует
огромный Екатерининский дворец. Но она не хочет менять свое жилище. И в
этом не только привычка к старому очагу, но сознание: жизнь вместе, в
небольшом дворце, соединяет, сплачивает.
 Ее девочки... Мы мало знаем о них, они - тени в кровавом отсвете будущей
трагедии...
 Викторианское воспитание - наследство, полученное Аликс от английской
бабушки Виктории, она передает девочкам: теннис, холодная ванна утром,
теплая - вечером. Это - для пользы тела. А для души - религиозное
воспитание: чтение богоугодных книг, неукоснительное исполнение церковных
обрядов.
 "Ольга, Татьяна... были первый раз на выходе и выстояли всю службу
отлично", - с удовлетворением запишет царь в дневнике.
 Когда Ольга была совсем крошкой, ее дразнили старшие подруги: "Ну какая
же ты великая княжна, если ты не можешь даже дотянуться до стола?"
   "Я и сама не знаю, - со вздохом отвечала Ольга, - но вы спросите папґа
- он все знает".
 "Он все знает" - так она их воспитала.
 В белых платьях, цветных кушаках, с шумом спускаются они в бледно-лиловый
(любимый цвет Аликс) кабинет императрицы: громадный ковер в кабинете, на
котором так удобно ползать, на ковре огромная корзина с игрушками. Игрушки
переходят от старших к младшим.
 Они растут.
 "Ольге минуло 9 лет - совсем большая девочка".
 Ольга и Татьяна - эти имена часто вместе в дневнике. Вот они совсем
маленькие.
   "Ольга и Татьяна ехали рядом на велосипеде". (Дневник Николая.)
   "Ольга и Татьяна вернулись около двух... Ольга и Татьяна - в Ольгином
комитете".
   (Из писем царицы.)
   Ольга - блондинка со вздернутым носиком, очаровательна, порывиста.
Татьяна - более сосредоточенна, менее непосредственна и менее даровита, но
искупает этот недостаток ровностью характера. Она похожа на мать.
Сероглазая красавица - проводник всех решений матери. Сестры называют ее
"гувернер".
 И две младших, столь же нежно привязанных друг к другу, - обе веселые,
чуть полноватые, широкая кость, они - в деда: Мария, русская красавица, и
добродушнейшая Анастасия... За постоянную готовность всем услужить они
зовут Анастасию "наш добрый толстый Туту" ("Наш добрый толстый тютька"
   - так это надо переводить с английского, на котором они часто говорят
друг с другом). И еще ее зовут "шибздик" - маленькая.
 Они не очень любят учиться (это видно по бесконечным ошибкам в их
дневниках).
   Способной к учению, да и самой умной была Ольга.
 "Ах, я поняла: вспомогательные глаголы - это при-слуга глаголов, только
один несчастный глагол "иметь" должен сам себя обслуживать", - говорит она
учителю Жильяру.
 Фраза великой княжны!
 Они спят в больших детских, на походных кроватях, почти без подушек, по
двое в комнате.
 Эти походные кровати они возьмут с собой в ссылку - они доедут с ними до
самого Екатеринбурга, на них они будут спать в ту последнюю свою ночь.
   А потом на этих кроватях проведут ночь их убийцы.


   Как и вся семья, они вели дневники. Впоследствии в Тобольске, когда
приедет комиссар из Москвы, они их сожгут. Останется лишь несколько
тетрадей.


   Я рассматриваю дневники Марии и Татьяны - в традиционных "памятных
книжках", с золотыми обрезами, на муаровой подкладке. (В таких книжках
мальчиком начинал дневник их отец.) Безликое перечисление событий: "Утром
были в церкви, завтракали вечером с папґа и Алексеем, днем ездили к Ане
(Вырубовой)
   и пили чай..." (Из дневника Марии.)
   Точно такой же дневник ведет Татьяна.
 Дневник Ольги в простой черной тетради - она хочет даже в этом походить
на отца. И опять: "Пили чай... Играли в блошки" и т.д. Но одно
поразительно:
   все время - "мы". Они настолько вместе, что даже мыслят о себе, как о
едином целом.
 Очаровательная деталь: в дневниках девочек остались засушенные цветы -
цветы из царскосельского парка, где они были так счастливы. Они увезли их
с собой в ссылку и сохранили между страницами своих тетрадей. Сжегши почти
все дневники, они переложили цветы в оставшиеся тетради как воспоминание о
разрушенной жизни.
 Я осторожно листаю страницы... Только бы не распались в прах эти цветы,
засушенные когда-то девочками в последнее лето их беззаботной жизни.


   Есть фотография в альбоме императрицы: она лежит на кушетке с
запрокинутой головой, трагический профиль. Вокруг на маленьких скамеечках
сидят дочери, на подушке на полу - Алексей. И девочки с обожающими
улыбками смотрят на него.
 Тонкий овал лица, светло-каштановые вьющиеся волосы с бронзовым отливом и
серые глаза матери - маленький принц. Вечно больной принц...
 - Подари мне велосипед.
 - Ты знаешь, тебе нельзя.
 - Я хочу играть в теннис, как сестры.
 - Ты же знаешь, ты не смеешь играть.
 И тогда, разрывая им сердце, он плакал, повторяя: "Зачем я не такой, как
все?"
   И девочки - свидетели и помощники матери во время его бесконечного
страдания.
   В войну они станут хорошими сестрами милосердия.
 Страницы их жизни... Блестящие балы, шумная жизнь света - как мало всего
этого в жизни этих Первых Девушек России...
 Но зато летом...
 На яхте "Штандарт" они подошли к молу. В огромных белых шляпах, в белых
длинных платьях они рассаживаются в открытые экипажи. И тронулась
блестящая вереница колясок...
 Свершилась мечта Аликс: на месте того несчастливого дворца, где скончался
Александр III, где чуть не умер сам Николай, - возвели это чудо. Белый
дворец в итальянском стиле: под окнами расстилалось море. Они будут
вспоминать этот рай в сибирском заключении, в промерзшем доме.
 В Ливадии они много фотографируют друг друга: вот Алексей - и рядом его
любимый спаниель. Спаниеля зовут Джой (Шут).
 У них у всех были любимые собаки. У Анастасии - кингс-чарльз. Крохотная
собачка, которую подарил сестрам в госпитале раненый офицер. Ее можно было
носить в муфте.


   Рассказывает Михаил Медведев (сын чекиста, принимавшего участие в
расстреле Семьи): "Отец вспоминал: когда в грузовик укладывали трупы, он
руководил этой погрузкой. Труп маленькой собачки выпал из рукава костюма
одной из великих княжон..."
   Здесь, в Ливадии, Ольге исполнилось 16 лет. Она была назначена шефом
гусарского полка. Вечером был бал. Играл оркестр военных трубачей. С
белокурыми волосами, в розовом длинном платье, она стояла посреди залы. И
все гусарские офицеры, приглашенные на бал, были влюблены в нее.
 В тот вечер она впервые надела свое бриллиантовое ожерелье.
 На каждый день рождения бережливая Аликс дарила дочерям одну жемчужину и
один бриллиант. Чтобы в 16 лет у них составились два ожерелья.


   Зиму Семья проводит в Царском Селе - старом любимом Александровском
дворце.
 Все идет отлаженным Аликс порядком: в 2 часа она выходит из комнаты с
детьми:
   прогулка в коляске. Она не любит ходить, у нее слабые ноги. Она
выезжает в какую-нибудь дальнюю церковь, где никто ее не знает, и там
усердно молится на коленях на каменных плитах. В 8 часов - обед. Выходит
Николай... Аликс в открытом платье с бриллиантами. В 9 часов она
поднимается наверх в детскую помолиться с Алексеем. Николай уходит в
кабинет писать свой дневник. Вечером - традиционное чтение вслух.
 В золотой клетке, где живет Семья, веками ничего не меняется. Как
описывает Подруга: во дворце та же мебель, что при прапрабабушке Екатерине
Великой, ее душат теми же духами, и те же скороходы в шапочках с перьями...


   Он выплывает из небытия, Александровский дворец. Сейчас мы увидим его
глазами французского посла в России Мориса Палеолога:
 "Александровский дворец предстает передо мной в самом будничном виде...
   мою свиту составляет скороход в шапочке, украшенной красными, черными и
желтыми перьями. Меня ведут через парадные гостиные, через гостиную
императрицы по длинному коридору. В нем я встречаюсь с лакеем в очень
простой ливрее, несущим чайный поднос. Далее открывается маленькая
внутренняя лестница, ведущая в комнаты августейших детей: по ней убегает в
верхний этаж камеристка".
 Возможно, эта камеристка, убегавшая в верхний этаж, и была Елизавета
Эрсберг.


   КОМНАТНАЯ ДЕВУШКА ЕЛИЗАВЕТА ЭРСБЕРГ


   Однажды я получил письмо: "Пишет Вам Эрсберг Мария Николаевна..."
   Каюсь, вздрогнул... Это была фамилия комнатной девушки в Царской Семье,
разделившей с ними изгнание.
 "Мой дед Николай Эрсберг - дворцовый истопник при Александре III. Топил
печи в Аничковом и Гатчинском дворцах, в Зимнем. Во время крушения
царского поезда под Борками получил травму и умер в 1889 году. Его дочь,
младшая сестра моего отца, Елизавета Николаевна Эрсберг (родилась 18.09.82
г. - умерла в блокаду 12.03.42 г.), окончила Патриотическую гимназию и
была выбрана матерью Николая Марией Федоровной в комнатные девушки.
Прослужила верой и правдой с 1898 года по май 1918-го...
 Когда семью должны были отправлять в ссылку в 1917 году, Государыня
собрала всех служащих и объявила, что была бы рада, если бы кто-то из них
захотел служить и в изгнании. Но поскольку была полная неизвестность,
жалованья не обещала. Елизавета, движимая чувством долга и привязанностью
к девочкам, решила ехать... На плане Александровского дворца в Царском
Селе помечены по принадлежности все помещения. Существует на нем комната
моей тетки Елизаветы.
   Когда в первый раз я была во дворце в 1932 году в сопровождении отца,
вся обстановка была там "как в момент отъезда хозяев" (так сказал отец).
Спальня Николая и Александры с эркером и гортензиями, любимым цветком
Александры.
   Кровати железные, с гнутыми украшениями в изголовье - такие были и у
нас в доме. В изголовье обилие икон от среднего размера (домашних) до
малюсеньких медальончиков, а также фарфоровые пасхальные яйца с
изображениями святых.
   Наверху в детской - лошадка Алексея...
 Тетка рассказывала: в ее обязанности входила уборка дет-ских комнат,
составление гардероба, а когда девочки подросли, она учила их рукоделию.
Тетка неотлучно находилась при девочках и при поездках семьи в Крым...
Когда началась война, Елизавета обучала девочек уходу за больными. Девочки
трудились в госпитале медсестрами и санитарками, вместе с ними трудились
все горничные и комнатные девушки. Коллектив самодеятельных медиков
возглавляла Государыня...


   По рассказам тетки Елизаветы, дети были скромные и трудолюбивые. Самыми
безропотными были Таня и Настя. Ольга, старшая, была немного набалована,
капризна, могла и полениться, а Таня и Настя всегда были при деле - все
шили и вышивали, даже комнатку свою убирали. Отец уделял детям внимания
больше, чем мать. А.Ф. часто лежала с мигренью, или ссорилась с
камеристками, или занималась со скупщицами старья с Александровского рынка
(государыня велела продавать старые или немодные вещи старьевщикам, причем
перламутровые пуговицы перед продажей меняли на костяные или
стеклянные)... Около 1905 года у Елизаветы появилась помощница, тоже
комнатная девушка, Анна Степановна (Стефановна) Демидова. Она очень
подружилась с Елизаветой и ее семьей.
   Даже стала невестой моего отца, в ту пору чиновника железнодорожной
инспекции госконтроля. Он служил под началом статского советника Владимира
Скрябина, родного брата Вячеслава Скрябина-Молотова - будущего сталинского
премьер-министра.
 Комнатным девушкам разрешалось приглашать гостей к себе и гулять с ними в
дворцовом парке. Государыня была в хозяйстве очень скупой. Если девушкам
нужно было угощать гостей, они делали это за свой счет. Кроме того, все
были предупреждены, чтобы, пока служат, копили деньги, так как пенсию не
получат. Комнатные девушки, горничные, лакеи должны были быть холосты.
   В случае замужества, либо увольнялись, либо переходили на другие
должности...
 Хранилась у нас в доме заветная шкатулка с фотографиями семьи с
дарственными надписями моей тетке на память. Надписи незамысловатые: "Лизе
на память от благодарного отца", "Лизе в благодарность за верность"
(Александра).
   И детские подписи: "Милой Лизе от Тани" - и неровные буквы детских
каракулей.
   "Лиза, пришей мне пуговичку" и т.д. В 1932 году отец принес эту
шкатулку - ее раскрыли, все пересмотрели и сожгли под теткин и мой плач.
Причиной уничтожения послужили повальные обыски у "бывших". Искали золото.
Рылись в подвалах и на чердаках. Отец был слишком осторожен и решил
избавиться от опасного груза..."
   (Эти поиски действительно происходили в 1932-1933 годах. И искали не
просто золото - искали царские сокровища, которые, возможно, хранились у
близких к Царской Семье людей... Как мы узнаем в дальнейшем, поиски эти
начались после того, как чекисты нашли в Тобольске спрятанные в подвале
царские драгоценности.)


   Таков еще один взгляд - "из людской". "Люди" - так называет Николай
лакеев в своих дневниках.
 Девочки выросли, и все чаще размышляет Аликс об их замужестве.
 "Ах, если бы наши дети могли быть так же счастливы в супружеской жизни",
- написала она мужу.
 "Какие времена пришли, - размышлял знакомый нам Волков. - Замуж дочек
пора выдавать, а выдавать не за кого. Да, народ-то все пустой стал -
махонький".
 В 1912 году все начали говорить о браке Ольги с Дмитрием. Она влюблена.
 Дмитрий... Очаровательный повеса, любимец отца. Даже злоязычный великий
князь Сергей Михайлович говорил о нем: "Изящен, как статуэтка Фаберже".


   В счастливом 1912 году, 26 августа, в день столетия Бородинского
сражения, кавалькада великих князей во главе с царем объезжала славное
Бородинское поле. Впереди была изгородь.
 "Покажи-ка, олимпиец (тем летом Дмитрий участвовал в Олимпийских играх в
Стокгольме. - Авт.), - обратился к Дмитрию великий князь Кирилл
Владимирович, - как нужно прыгать!" И Дмитрий тотчас играючи перемахнул на
лошади через высокую изгородь...
 В лесу, где стоял царский поезд, он галопом въехал на насыпь к вагону...
   В окно, улыбаясь, смотрела Аликс. И Ольга...


   И вдруг помолвка расстраивается. За кулисами разрыва - та же
улыбающаяся Аликс. Она не захотела Дмитрия.
 Вместо Дмитрия она подыскивает дочери другую партию: румынский наследный
принц. С конца мая 1914 года при дворе разносится слух о предстоящем
обручении.
 Но, как когда-то ее отец, Ольга верна чувству. Еще до поездки в Румынию
она придумала патриотическое оправдание: "Я русская и хочу остаться
русской".
 Но помолвка должна состояться - и на императорской яхте "Штандарт" Семья
подплывает к Констанце.
 Торжественная встреча на пристани, вечером официальный обед. Ольга сидит
рядом с принцем и с обычной деликатной приветливостью беседует с ним. В
это время остальные великие княжны демонстрируют смертельную скуку.
 Да, роли были распределены - и сестры их хорошо сыграли. На следующее
утро о сватовстве уже не говорили.
 Но появляется еще один жених - и тоже шалопай, и тоже кутила - Борис,
один из Владимировичей. Он много старше Ольги.
 "Мысль о Борисе мне слишком несимпатична, - пишет Аликс Николаю, - и я
уверена, что наша дочь никогда не согласится выйти за него замуж".
 Ольга не согласилась. Она ждет другого. Она выполнила волю матери, но
все-таки ждет Дмитрия. Как когда-то ее отец, выполняя волю Александра,
ждал Аликс.


   Но Аликс по-прежнему не дает согласия. И наступают размолвки.
 "Такое полное одиночество: у детей при всей их любви все-таки совсем
другие идеи. И они редко понимают мою точку зрения, - все чаще жалуется
Николаю Аликс в письмах, - Ольга все время не в духе. Она не довольна, что
надо одеться прилично для лазарета, а не быть в форме сестры... С ней все
делается труднее из-за ее настроения".


   Почему императрица не захотела брака с Дмитрием? Мечтала увидеть
старшую дочь королевой? Или уже тогда в нервной царице поселилось ужасное
предчувствие и она решила во что бы то ни стало удалить старшую дочь из
страны? Но как бы то ни было, брак с Дмитрием не мог состояться. Потому
что великий князь посмел выступить против мужика по имени Григорий
Распутин.






                                   ГЛАВА 6



   "Странно думается при мысли, что мне минуло 45 лет..."
   (Дневник благополучного монарха)


   Но вернемся в его дневник - в предвоенные, последние идиллические годы
мирной Европы.
 Семья и королевская Европа жили своей особой жизнью. Они навещали друг
друга, переписывались, вступали в браки между собой. Эти люди, у которых
были длиннейшие титулы, друг для друга были - Джорджи и Ники, Вилли, Аликс
и Минни - просто сестры, тети, братья, дяди, отцы и дети.


   Я листаю его дневник: хроника светской жизни королевских семейств.
 1908 год - приезжает шведский король. (Во время его приема Николай
демонстративно не представил ему Витте - это был привет от Аликс
ненавистному графу. Цельная натура, она могла только любить или ненавидеть
- графа Витте она ненавидела.)
   Встреча с французским президентом Фальером, с английским королем
Эдуардом VII.
 И опять Петергоф, и опять приехала в гости королевская чета - новые
король и королева Дании (дядя Николая стал датским королем). На
торжественном обеде императрица-мать не преминула показать власть, точнее,
то, что осталось у нее от власти. По ее просьбе все тот же граф Витте был
посажен рядом с большим столом, где сидели обе Семьи. Это был ответ Аликс.
 Продолжалась ярмарка тщеславия: в конце июля "Штандарт" ушел во Францию,
а потом в Англию - ответный визит Эдуарду VII.
 И опять Крым, Ливадийский дворец. И оттуда, из Крыма, царь уехал к
итальянскому королю.
 Накануне этой разлуки Аликс сидела с Подругой в ливадийском парке. И
Подруга услышала знакомый посвист... И, как всегда при этом звуке, Аликс
вскочила со скамейки, зардевшись, как девочка, и, покраснев, сказала: "Это
он меня зовет". И поспешила, побежала... Все - как когда-то в 1894 году.
 Но был уже 1909 год.
 На обратном пути Николай сделал круг по Европе (чтобы не заезжать в
Австрию).
   Так он выразил протест австрийскому императору против присоединения к
Австрии Боснии и Герцеговины. Этот жест широко отметили газеты мира - и в
нем уже звучала прелюдия будущей мировой войны.
 И опять приезжали короли. Болгарский царь Фердинанд, потом сербский
король...
 Умер великий князь Михаил Николаевич, отец ближайших его друзей
Михайловичей.
   Уже уходили люди его юности.
 Умер Иоанн Кронштадтский. Его пророчества, его чудотворства были известны
всей России. Он не был ни схимником, ни монахом, он не отказался от
семейной жизни, но народ почитал его как святого. Умер единственный
человек, который мог бы противостоять Распутину...
 Мелькают, мелькают годы... Скончался английский король Эдуард VII, один
из главных основателей союза России, Англии и Франции. Девять монархов,
бесчисленные принцы съехались на похороны. Они думали, что хоронят
английского короля, но они хоронили мирную монархическую Европу. Всего
несколько лет оставалось до великих потрясений мировой войны. А королем
стал тот самый Джорджи, столь удивительно похожий на Николая.
 На обратном пути Николай завернул в резиденцию Вилли - в Потсдам: стрелка
русского политического компаса должна ровно стоять между Англией и
Германией.
 Умер Бухарский эмир, и тогда же, в ноябре 1910 года, умер Толстой. (На
донесении о смерти Толстого Николай написал, что умер великий художник и
Бог ему судья.)
   В феврале 1911 года праздновали 50 лет освобождения крестьян. Всего 50
лет назад люди в его стране жили рабами... Были торжества в Киеве,
открытие памятника Александру II.
 Во время празднеств в честь одного убиенного реформатора был убит другой
великий реформатор - Столыпин. Министра застрелили на глазах Николая.
Смертельно раненный, Столыпин успел перекрестить царя...
 Николай сам описал гибель своего министра:
 "Мы только что вышли из ложи во время второго антракта... В это время мы
услышали два звука, похожие на стук падающего предмета. Я подумал, что
сверху кому-то на голову свалился бинокль, и вбежал в ложу... Вправо от
ложи я увидел кучу офицеров и людей, которые кого-то тащили. Несколько дам
кричали, и прямо против меня в партере стоял Столыпин. Он медленно
повернулся ко мне и благословил воздух левой рукой... Только тут я
заметил, что на кителе у него и на правой руке кровь... Ольга и Татьяна
вошли в ложу за мною..." (Письмо к матери.)
   Так его дети впервые увидели убийство...


   Столыпин был слишком независим, слишком далеко идущими могли стать его
реформы... Да, Николай готовил отставку Столыпина. Но все знали железный
характер министра и знали, как часто менял царь свои решения... И вот
опять "полиция не уследила", и опять убийцей оказался революционер,
завербованный в агенты Департаментом полиции... Опять тень всесильной
спецслужбы?
 Именно об этом 15 октября в Думе левыми был сделан запрос, который
приводит в своей книге "Годы" В.Шульгин:
 "Можно указать, что за последнее десятилетие мы имели целый ряд
аналогичных убийств русских сановников при содействии чинов политической
охраны. Никто не сомневается, что убийства министра внутренних дел Плеве,
уфимского губернатора Богдановича ... великого князя Сергея
Александровича... организованы сотрудником охраны, известным провокатором
Азефом... Повсюду инсценируются издания нелегальной литературы, мастерские
бомб, подготовка террористических актов...
   Она (спецслужба. - Авт.) стала орудием междоусобной борьбы лиц и групп
правительственных сфер между собою... Столыпин, который, по словам князя
Мещерского, говорил при жизни "охранник убьет меня...", погиб от руки
охранника при содействии высших чинов охраны..."
   Царь предпочел не думать об этих страшных догадках, ибо знал:
человеческая судьба - жизнь и смерть - все предопределено, все есть Божий
промысл.
 Видимо, эти его мысли изложила Аликс преемнику Столыпина, графу Коковцову:
 "Верьте мне, не надо так жалеть тех, кого не стало... Я уверена, каждый
исполняет свою роль и свое назначение... И если кого нет среди нас, то это
потому, что он уже окончил свою роль... Столыпин умер, чтобы уступить
место Вам..."


   Наступил 1913 год - вершина процветания империи и год великого юбилея:
   300 лет правили Россией его предки и русская история делилась по их
именам.
   И вот ему послал Господь в благополучии встретить торжественную дату.
 В благополучии? Да, после реформ Столыпина начинается невиданный подъем.
   Европа с изумлением наблюдает за поднимающимся гигантом. Правительство
Франции направляет в Россию экономиста Эдмона Тэри, который в книге
"Россия в 1914 году" писал: "Ни один из европейских народов не имеет
подобных результатов...
   к середине столетия Россия будет доминировать в Европе".
 В стране - интеллектуальный взрыв. Родина Толстого и Чехова становится
лабораторией грядущего искусства XX века: Малевич, Кандинский, Шагал,
Хлебников, Маяковский, Рахманинов, Скрябин, Стравинский, Станиславский,
Мейерхольд...
 Но все эти радостные изменения только пугали царя. Москва - древняя
столица, где совсем недавно все дышало милым его сердцу прошлым... И вот
на глазах этот город-усадьба исчез: дымили фабричные трубы, возводились
огромные дома, и в столице московских царей правили денежные тузы с
Таганки и Замоскворечья.
   "Манчестер ворвался в Царьград..." То же - в Петербурге...
 Да, чем больше богатела его страна, тем большее он испытывал одиночество.
   Просвещенное общество дружно называло его царскую власть азиатчиной и
мечтало соединить Россию с Европой. Смутное, тревожное будущее
придвинулось вплотную - и сотворили его Витте и Столыпин... Мог ли он
любить своих великих министров?
 Но он по-прежнему верил: все это заблуждения интеллигенции - мужик боится
Европы. Недоверие к "немцам" (так издавна на Руси называли иностранцев)
   и священная царская власть - в народной крови.
 (Кто оказался прав? Да, скоро народная революция уничтожит царскую власть.
   Чтобы через десяток лет пришли новые революционные цари, и Россия на
долгие десятилетия отгородилась от Европы!)


   В день трехсотлетия династии в Мариинском театре шла опера "Жизнь за
царя".
   В Казанском соборе во время торжественного богослужения два голубя
кружили под куполом. Николай стоял рядом с сыном, и ему показалось это
прекрасным предзнаменованием. Саровский святой оказался прав: вторая
половина царствования - в процветании.
 Во время торжеств Аликс беспричинно и часто рыдала, ее преследовали
головные боли и невыразимая грусть. "Я руина", - повторяла она среди всех
этих празднеств.
   Династии оставалось жить четыре года.
 А тогда все казалось таким незыблемым!
 Из дневника:
 "21 февраля 1913 года. Четверг. День празднования трехсотлетия
царствования был светлый и совсем весенний. В 12 с четвертью я с Алексеем
в коляске, мамґа и Аликс в русской карете (Как им трудно было теперь
сидеть в одной карете! - Авт.) и, наконец, все дочери в ландо - тронулись
в Казанский собор. Впереди сотня конвоя, сзади тоже сотня...
 В соборе был отслужен торжественный молебен и прочитан манифест.
Вернулись в Зимний тем же порядком... Настроение было радостное,
напоминавшее мне коронацию. Завтракали с мамґа. В 3.45 все собрались в
Малахитовой. А в концертной принимали поздравления до пяти с половиной
часов. Прошло около тысячи пятисот человек. Аликс устала очень и легла...
 Читал и разбирал море телеграмм... Смотрел в окна на иллюминацию и на
свечение прожекторов из башни адмиралтейства. Дул крепкий зюйд-вест".


   Но "настроение было радостное" - не запоминается. Запоминается - "Аликс
устала очень и легла" и молчаливый одинокий человек, глядящий из окна на
праздничные огни...


   "Мне было так грустно, когда я видела твою одинокую фигуру", - напишет
она ему в письме.
 Одиночество... Только Семья. Аликс, дети и он.
 Друзей юности Михайловичей он теперь приглашает редко.
 Сергей Михайлович по-прежнему - со стареющей Матильдой (эта "ужасная
женщина"
   - запретная тема в Семье).
 Николай Михайлович - либеральный историк, председатель Русского
исторического общества (того самого, где почетным председателем был сам
Николай). Автор монументальной биографии Александра I, он увлекается
таинственными легендами о странной смерти своего предка и загадочным
старцем Федором Кузьмичем, появившимся после смерти Александра в Сибири.
Тщетно пытается он найти разгадку в семейном романовском архиве.
 Возможный тайный уход с трона его прадеда и превращение царя в "Старца"
   волнуют и самого Николая. Но им трудно разговаривать... Николай
Михайлович - мистик, масон и вольнодумец. В Петербурге он одиноко живет в
своем дворце среди книг и манускриптов. Оживает только "дома" - в Париже,
где безуспешно старается объяснить своим друзьям-французам принципы
правления императора Ники...
 В Семье его прозвали "господин Эгалите". Так когда-то называли
либерального принца Орлеанского, брата Людовика XVI.


   Для завершения сходства: либерал принц Орлеанский был гильотинирован
Французской революцией, либеральный Николай Михайлович будет расстрелян в
Петропавлов-ской крепости революцией Октябрьской...
 Впрочем, этот загадочный человек предвидел свою смерть. Он даже описал
ее: "темной сырой ночью, в нескольких шагах от тяжелых гробов предков".


   Заканчивается 1913 год, осень в Ливадийском дворце. Но опустели дорожки
прекрасного парка. Не появляется тут прежний частый обитатель Дмитрий.
   Теперь любимому племяннику нет въезда в Ливадию. И блестящий гвардеец
должен выслушивать в петербургских салонах грязные сплетни о
несостоявшейся своей невесте и сибирском мужике...
 Нет на аллеях ливадийского парка и единственного брата Миши. Он не сумел
выполнить обещанное матери: роман с дважды разведенной госпожой Вульферт
продолжался. Вслед за возлюбленной он покидает Россию.


   Вера Леонидовна:
 "Она была восхитительна... Пепельные волосы, глаза с поволокой, кошачья,
ленивая грация... Но чересчур надменна. Воспитание! Все-таки всего лишь
дочь адвоката. Сначала она была замужем за купцом Мамонтовым, потом за
ротмистром Вульфертом... Этот Вульферт служил в знаменитом полку синих
кирасир, которым командовал Михаил... Михаил влюбился, она развелась и
родила ему, кажется, сына. Стала потом называться графиней Брасовой по
названию имения Михаила..."
   Шифрованная телеграмма в русские посольства:
 "Податель сего генерал-майор корпуса жандармов А.В. Герасимов
командируется по высочайшему повелению за границу с поручением принять все
меры к недопущению брака госпожи Брасовой (Вульферт) и великого князя
Михаила Александровича..."
   Бедный Михаил попытался сделать все, чтобы царствующий брат Ники не
имел возможности узнать о случившемся. Именно для этого он уехал за
границу, именно поэтому кружит по Европе - ищет тихое место для тайного
бракосочетания.
 Шифрованная телеграмма: "Произведя расследование, имею честь доложить,
при каких обстоятельствах и в какое именно время состоялось вступление в
брак его императорского высочества... 29 октября он объявил своим
спутникам, что выезжает с госпожою Вульферт в автомобиле через Швейцарию и
Италию в Канн, а сопровождающие их лица и прислуга поедут по железной
дороге через Париж... В тот же день, 29 октября, они доехали в автомобиле
только до города Вюрцбурга, где сели в поезд железной дороги, следовавший
в Вену, куда его императорское высочество прибыл утром 30 октября. В тот
же день в 4 часа пополудни великий князь и госпожа Вульферт проехали в
сербскую церковь Святого Саввы, где и совершили обряд бракосочетания...
Для окружающих великого князя и госпожу Вульферт лиц их поездка осталась
совершенно неизвестной...
   Во время пребывания великого князя агенты за-граничной агентуры повсюду
сопровождали его на особом моторе".
 Какова картина! Автомобильные гонки в начале века: авто с агентами тайной
полиции, преследующий авто, где шофером - великий князь, а рядом его
любовница...
   Да, все путешествие фиксировали агенты, посланные братом. Аликс
потребовала:
   Николай обязан быть неумолимым, как это умел его отец. Пожалев брата,
он допустит будущий развал Романовской Семьи...
 3 сентября 1911 года. Посольство в Париже. Разбор шифрованной телеграммы:
   "По полученным сведениям в субботу, 13 ноября, в Канн явился
флигель-адъютант государя императора для объявления от имени его
величества запрещения въезда в Россию великому князю... Великий князь
очень удручен и никуда не выходит".
 После рождения цесаревича Алексея Михаил вместо звания наследника получил
титул "правителя государства". Теперь он лишен его.


   Из всех, кто был при начале их счастливого брака, рядом с ними
оставалась только Элла. Все еще красавица, в сером платье Марфо-Мариинской
обители, она идет по дорожке парка. После траура по мужу Элла распустила
свой двор и из дворца переселилась в две комнаты в здании на Ордынке. Так
было положено начало удивительной общине - Марфо-Мариинской обители. Это
не был монастырь, хотя строй жизни сестер обители близок к монастырскому.
Само название "Марфо-Мариинская"
   указывало на дом Лазаря, в который пришел Христос, и на семью, которая
соединяла Марфу и Марию... Заботы сестер обители - это больные и брошенные
дети, нищие и умирающие люди, нуждавшиеся в материальной помощи или
нравственном утешении.
 Мудрая Элла понимает: говорить о Распутине с Аликс - значит разорвать
отношения и оставить ее одну. Элле остается только молиться за нее. И
терпеть.
 И еще рядом с Ники - друг детства, принц Петр Александрович
Ольденбургский, "Петя" - в дневниках Николая.
 Ольденбургские происходили из древнего рода, известного своей яростной
жестокостью. С ужасом писали о них европейские хроники. А Петя, потомок
этих жестоких Ольденбургских, - очень добрый, очень нескладный высокий
человек... Он пишет на досуге милые сентиментальные повести о природе, о
лесной тишине. Он женат на родной сестре своего царствующего товарища -
великой княгине Ольге. Но Петя - гомосексуалист. И уже во время войны
Ольга бросит нескладного Петю - изберет другого.
 Петя благополучно переживет революцию и товарища своих детских игр. После
революции его встретит писатель Бунин на каком-то эмигрантском вечере и
впоследствии напишет, как Петя Ольденбургский, выслушав беседу старых
революционеров, восклицал: "Ах, какие вы все милые, прелестные люди, и как
грустно, что Ники никогда не бывал на ваших вечерах! Все, все было бы
иначе, если бы вы с ним знали друг друга!"
   Они были чем-то похожи - милый Ники и милый Петя.


   Дневник. Мелькают страницы - проходит жизнь.
 "6 мая 1913 года. Странно думается при мысли, что мне минуло 45 лет...
   Погода была дивная, к сожалению, Аликс себя плохо чувствовала (теперь
частая запись! - Авт.). Обедня, поздравления, все по-старому, только и
разницы, что были все дочери".
 Это был 45-й день его рождения - день Иова Многострадального. "Ты еще
родился в день Иова, многострадальная моя душа". (Из ее письма.)
   Иовом все чаще называет себя он сам.
 "Однажды Столыпин предлагал государю важную внутриполитическую меру.
Задумчиво выслушав его, Николай II делает движение скептическое,
беззаботное, которое как бы говорит: это или что-нибудь другое - не все ли
равно. Наконец он заявляет грустным голосом:
 - Мне не удается ничего из того, что я предпринимаю. Мне не везет... к
тому же, человеческая воля так бессильна... Знаете ли вы, когда день моего
рождения?
 - Разве я мог бы его не знать? Шестого мая.
 - А какого святого праздник в этот день?
 - Простите, Государь, не помню.
 - Иова Многострадального.
 - Слава Богу, царствование Вашего Величества завершится со славой, так
как Иов, претерпев самые ужасные испытания, был вознагражден
благословением Божьим и благополучием.
 - Нет, поверьте мне, Петр Аркадьевич, у меня более чем предчувствие. У
меня в этом глубокая уверенность. Я обречен на страшные испытания, но я не
получу моей награды здесь, на земле... Сколько раз я применял к себе слова
Иова: "Ибо ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня. Чего я боялся, то
и пришло ко мне".
 Эпизод этот привел в своих воспоминаниях французский посол Морис
Палеолог...


   45 лет - уже старик... Любимая мать, друзья, брат, дяди - никого рядом.
   Один.
 Иов... И это странное ощущение: жизнь все больше напоминает сон.
Настроения эти особенно сильны в эти годы относительного покоя и тишины,
когда будто начинает сбываться благополучие, предсказанное Преподобным
Серафимом.
 Еще тишина в Европе, еще мир, еще идут дружеские встречи с императором
Вильгельмом (именно по пути в Берлин и была начата Николаем эта тетрадь
дневника). Но в эту тетрадь вклеены странные фотографии: сын в военной
форме отдает честь. Царица и великая княжна - и тоже в военных мундирах
полков, шефами которых они были...
 Странный военный акцент появился в этой тетради.
 Появился он и в жизни.
 Нервная Аликс предчувствовала и тосковала. Ее преследовали ужасающие
головные боли.


   Закончился 1913 год, год высшего благоденствия его империи. 31 декабря
он записал: "Благослови, Господи, Россию и нас всех миром и тишиною и
благочестием".
 6 января 1914 года, будто завершая эпоху, состоялся последний Крещенский
парад в Зимнем дворце. В залах выстроились взводы гвардии и военных
училищ, императрица-мать в серебряном русском сарафане с голубой
андреевской лентой...
   Аликс - в синем сарафане, шитом золотом, с громадным шлейфом,
отороченным соболем, кокошник покрыт бриллиантовой диадемой с жемчугом.
Легендарные романовские драгоценности...


   В тесной духоте екатеринбургского заключения они будут вспоминать
бесконечный холодный мраморный зал, строй гвардии, громадного Николая
Николаевича в окружении гигантов гренадеров... Как выходили из дворца на
Дворцовую набережную и митрополит спускался на скованную льдом Неву
освящать воду в проруби...


   ВОЙНА


   1914 год. В тот жаркий июньский день они, как всегда, ушли на яхте с
детьми в финские шхеры. Днем к яхте причалила шлюпка с фельдъегерем из
Петербурга.
   Николай прочел две телеграммы и торопливо ушел в свой кабинет-салон. 15
июня в боснийском городе Сараево были убиты вы-стрелами из револьвера
австро-венгерский престолонаследник эрцгерцог Франц-Фердинанд и его жена.
В Сараеве, наводненном сербскими националистами, автомобиль почему-то
медленно ехал без всякой охраны. Как мишень... Убийца - сербский
националист Гавриил Принцип. На языке тогдашних политиков событие это
означало: война.
 Вторая телеграмма была, возможно, связана с первой. В Сибири в селе
Покровском тяжело ранен Григорий Распутин. Его ударила ножом бывшая
почитательница Феония Гусева. Распутин - сторонник германской партии,
активный враг войны с Германией.
 Итак, одновременно возникла причина будущей войны и был устранен, быть
может, единственный, кто мог пытаться ее предотвратить и имел влияние на
царя. Теперь Аликс была беспомощна. Когда яхта причалила к Петергофу, она
быстро прошла во дворец. Запершись в своем кабинете, императрица рыдала.


   Что это было? Совпадение? Обычная игра судьбы, столь частая в истории
Романовых?
   Или обычная игра спецслужбы? То ли русской (многие из "камарильи"
хотели этой войны, кстати, и великий князь Николай Николаевич), то ли
германской (и воинственный император давно грезил об этой войне).
 В июле 1914 года броненосец "Франция" с президентом Пуанкаре на борту
подошел к русским берегам. Президент приехал договариваться о союзе в
будущей войне.


   В Петергофском дворце шел прием. Самый блестящий двор Европы встречал
французского президента.
 Туалеты дам - сияющий поток драгоценных камней. Черный фрак президента
среди мундиров свиты. Министр двора - великолепный старик граф Фредерикс,
пленяющий осанкой и благородными чертами лица, обер-гофмаршал двора князь
Василий Долгоруков - высокий красавец с манерами старой аристократии, и
лощеный гофмаршал граф Бенкендорф - они составляли удивительное трио,
заставившее французского президента вспомнить изысканное великолепие двора
Людовиков.
 Во время этого приема сидевший напротив Аликс французский посол Палеолог
с изумлением наблюдал странную картину, которую подробно описал в дневнике:
   "В течение обеда я наблюдал за Александрой Федоровной... Ее голова,
сияющая бриллиантами, ее фигура в декольтированном платье из белой парчи
выглядят еще довольно красиво... Она старается завязать разговор с
Пуанкаре, который сидит справа от нее, но вскоре ее улыбка становится
судорожной, ее щеки покрываются пятнами. Каждую минуту она кусает себе
губы, и ее лихорадочное дыхание заставляет переливаться огнями
бриллиантовую сетку, покрывающую ее грудь. До конца обеда, который
продолжается долго, бедная женщина, видимо, борется с истерическим
припадком. Ее черты внезапно разглаживаются, когда император встает, чтобы
произнести тост..."


   Бедная Аликс, она знала: приезд президента означал войну. И это уже
знали все. На обеде у великого князя Николая Николаевича его жена,
черногорская принцесса, будто в наитии выкрикивала: "Раньше конца месяца у
нас будет война... Наши армии соединятся в Берлине... Германия будет
уничтожена!"
   Только взгляд царя прервал ее пророчества.


   Война. Для Аликс это была ловушка. Теперь она должна все время ее
благословлять, должна все время доказывать свой патриотизм и ненависть к
Вильгельму, к Германии. Но там, в Германии, жил ее брат Эрни, который
должен будет воевать против ее мужа. Там была ее родина, которая пошлет
своих сыновей воевать против ее нового отечества. И конечно же, война даст
страшный козырь врагам, ее многочисленным врагам... Она уже слышала за
собой шепот: "Немка!"
   Единственный человек, которому дано было читать в ее душе, был этот
сибирский мужик. Он сразу понял... И стал главным противником войны с
Германией.
   Он все время твердил о возможных несчастиях, рисовал апокалипсические
картины, шептал ужасные пророчества.
 Еще одна тайна Распутина: он всегда предсказывал то, что хотела услышать
она. Даже то, что хранила в душе, не смела высказать себе самой, он
понимал и высказывал за нее. И она смогла бы сослаться на него, как на
голос Бога и народа. Она смогла бы заклинать Николая прислушаться... Но
"Старец" лежал раненный в далеком сибирском селе.
 Под жарким грозовым небом 60 тысяч человек устроили военные учения.
Вечером был прощальный обед на борту броненосца "Франция", военный оркестр
играл марши. С судорожной улыбкой она слушала яростное аллегро. И опять
всю картину опишет французский посол: "Со страдающим, каким-то умоляющим
лицом она просит: "Не смогли бы Вы..." И Палеолог догадался - жестом руки
он велел оркестру замолчать. Она была на грани истерики. И тогда к ней
бросилась Ольга.
 "Ольга быстро скользила к своей матери с легкой грацией и что-то
тихо-тихо проговорила ей на ухо..."
   Финский залив был освещен луной, и тень броненосца лежала на воде.


   Из дневника Николая:
 "19 июля. После завтрака вызвал Николашу и объявил о его назначении
Верховным Главнокомандующим впредь до моего приезда в армию... В 6.30
поехал ко Всеночной.
   По возвращении оттуда узнал, что Германия объявила нам войну.
 20 июля. Хороший день, в особенности в смысле подъема духа. В два с
половиной отправился на "Алек-санд[рии" в Петроград] и на катере прямо в
Зимний.
   Подписал манифест об объявлении войны. Из Малахитовой прошли выходом в
Николаевскую залу, посреди которой был прочитан манифест. Затем отслужили
молебен... Вся зала пела "Спаси, Господи" и "Многая лета". Сказал
несколько слов. При возвращении дамы бросились целовать руки и немного
потрепали Аликс и меня... Затем мы вышли на балкон на Александровскую
площадь и кланялись огромной массе народа... Около шести часов вышли на
набережную к катеру через большую толпу офицеров и публики. Вернулись в
Петергоф в семь с четвертью.
   Вечер провели спокойно.
 23 июля. Утром узнал добрую весть: Англия объявила войну Германии.
 24 июля. Австрия наконец объявила нам войну. Теперь положение совершенно
определенно".
 Так началась война, погубившая империи.


   31 декабря он оглядывался, как всегда, на прошедший год:
 "Молились Господу Богу о даровании нам победы в наступающем году. И о
тихом, спокойном житье после нее. Благослови и укрепи, Господи, наше
несравненное, доблестное и безропотное воинство на дальнейшие подвиги".


   А что же Распутин? Поняв, что война уже началась, он быстро переменился.
   Оправившись от раны, он вскоре вернется в Петербург. А пока шлет
телеграммы.
   Впоследствии будут много писать о некоей таинственной телеграмме,
которую тотчас послал Распутин императрице, где он предрек неминуемую
гибель в войне.
 И сама Аликс в это потом поверила и рассказывала впоследствии в Тобольске
об этой таинственной телеграмме. Но я прочел совсем иную телеграмму,
посланную Распутиным в эти дни, где Григорий... предсказывает победу:
 20 июля 1914 года. "Всяко зло и коварство получат злоумышленники
сторицей...
   Сильна благодать Господня, под ее покровом останемся в величии".
 Да, как всегда, он предсказывает то, что хотят сейчас услышать его
хозяева.


   Но вернувшись в Петербург, почувствовав метания Аликс, Распутин
попытался возобновить свои апокалипсические предсказания. И Николай тотчас
запретил ему посещать дворец. Как всегда, "Святой черт" переменился. И вот
уже он заявляет своим почитательницам: "Я рад этой войне. Она избавит нас
от двух больших зол: от пьянства и от немецкой дружбы".


   "ПРЕКРАСНЫЙ ПОРЫВ ОХВАТИЛ ВСЮ РОССИЮ"


   Жгут немецкие представительства, Литературно-художест-венный кружок
изгоняет людей с немецкими фамилиями, будущий премьер-министр Штюрмер
думает, не поменять ли ему свою немецкую фамилию. Петербург стал
называться Петроградом.
 Все споры в Думе забыты. Единение, единение! Как и в Думе, забыты все
разногласия в большой Романовской Семье. Теперь, в дни народной войны,
Николай получил право простить всех. Дядя Павел и брат Миша возвращаются в
Россию. Чтобы здесь погибнуть...
 Он вспоминает времена прапрадеда: эта война, как война с Наполеоном,
Отечественная...
   Он отправляется в Москву - в древнюю столицу, символ Отечества.
 Кремль. В беломраморный Георгиевский зал входят император и Семья.
Алексея (он недавно ушиб ногу) несет на руках дядька матрос, рядом с
царицей - сестра Элла... Слова императора:
 "Прекрасный порыв охватил всю Россию, без различия племен и народностей.
   Отсюда, из сердца Русской земли, я посылаю моим храбрым воинам горячее
приветствие. С нами Бог!"


   У Успенского собора, у колокольни Ивана Великого - необозримые толпы.
Колокольный звон заглушает восторженные крики толпы. И гофмаршал граф
Бенкендорф, глядя на ликующую толпу, говорит победно-насмешливо: "Вот это
и есть та самая революция, которую нам обещали в Берлине?"
   Да, в Берлине предупреждали: если будет война - она закончится
революцией в России. Впрочем, об этом Николая предупредили много раньше -
в самом начале царствования.
 Но теперь все забыто: звучат ликующие крики - это народ встречает Царскую
Семью. На лице Аликс - радость, впервые за много месяцев. Мечта сбылась.
   Как неожиданно свершилось это долгожданное единение: народ и царь!


   В сумраке Успенского собора - придворные певчие в серебряных костюмах
славного XVII века - истока Романовской Династии... Звучит Божественная
Литургия.
   Драгоценные камни на облачениях духовенства мерцают в свечах.


   Всего через три года затерянная в зимней Сибири Семья будет вспоминать
об этой ликующей Москве, колокольном звоне, об этом восторге народа при
виде своего императора.


   "Сведения официальные и частные, доходящие до меня со всей России,
одинаковы.
   Одни и те же народные восклицания, благоговейное усердие, одно и то же
объединение вокруг царя... Никакого разногласия. Тяжелые дни 1905 года
кажутся навсегда вычеркнутыми из памяти. Собирательная душа Святой Руси с
1812 года не выражалась с такой силой", - записал в своем дневнике
французский посол.


   С торжествующей ноты начался эпилог царствования.
 В 1914 году среди революционеров, высланных в Туруханский край, царило
уныние, граничащее с отчаянием.
 "Все сомкнулось, все революции спрятались, все думали только о совместном
служении Родине. Очень легко дышится в этой чистой атмосфере, ставшей
почти неизвестной у нас", - писал думский депутат.
 Прелюбопытная компания собралась в тот год в Туруханской ссылке: целые
дни проводил на койке, уткнувшись лицом в стену, безвестный грузин. Он
перестал следить за собой, перестал даже мыть посуду, и собака облизывала
его тарелки.
 Всего через четыре года он будет жить за Кремлевской стеной - там, где
сейчас царь и его Семья...


   А вот другой революционер - он тоже впал тогда в безнадежность и
жесточайшую депрессию. В сентябре 1914 года с ним встретился другой
туруханский ссыльный большевик, Свердлов. Свердлова связывала с ним не
только общность взглядов, но давняя нежная дружба. И с огорчением Свердлов
написал жене: "Несколько дней пробыл с Жоржем. С ним дело плохо...
Положительно невозможно ему жить долго вдали от кипучей жизни. Нужно найти
хотя бы какой-нибудь исход для его энергии".
 "Жорж" - одна из партийных кличек Филиппа Голощекина. Так они встретились
в Туруханском крае, два старых друга, Голощекин и Свердлов - два будущих
организатора расстрела царя и его Семьи.


   Царь и Семья - в Кремле, окруженные ликующим народом, а будущие их
убийцы пока далеко, в Сибири, в безнадежном Туруханском крае.


   Великий князь Николай Николаевич становится Верховным Главнокомандующим.
   Вскоре царь отправляется на фронт к армии, в Ставку.
 Царь уезжает на войну, и царица пишет ему письма. Почти каждый день...
   "Царь уезжал на войну" - так начинаются сказки...
 Когда-то, в идиллическом XIX веке, готовясь стать повелителями страны,
они писали друг другу бесконечные письма. И вот теперь, накануне прощания
с троном, все повторяется! Между этими двумя потоками писем - вся их жизнь.
   Жизнь, которая не требовала от них обращаться к перу - ибо за 20 лет
они так редко расставались... И вот Война.


   В 1917 году, перед арестом, царица начнет уничтожать свои бумаги. Но
письма не тронет, хотя в них были страшные проклятия тогда уже победившей
Думе.
   Рискуя гневом победителей, она сохранит их, ибо в этих письмах была ее
вечная неутолимая страсть к "мальчику", к ее "Солнечному Свету".


   Как и когда-то, они пишут друг другу по-английски. Прошло два
десятилетия с тех пор, как она приехала в Россию. Но по-прежнему она
думает на языке бабушки Виктории. 652 письма напишет она ему. Последнее,
653-е будет отправлено ею тайно и не нумеровано. В конце писем она ставит
крест: "Спаси и сохрани".
   Он отвечает ей куда реже, часто телеграммами. Что делать - царь воюет.





                                   ГЛАВА 7



   "Я перечитываю твои письма и стараюсь представить, что это беседует со
мной мой любимый"
   (Роман в письмах)


   Да, там они разговаривают друг с другом... И я выхватываю обрывки их
исчезнувшей речи...
 Она: "Ц[арское] С[ело], 1914 год, 19 сентября. Мой родной, мой милый, я
так счастлива за тебя, что тебе удалось поехать, так как знаю, как глубоко
ты страдал все это время - твой беспокойный сон это доказывает... Вместе с
тем, что я сейчас переживаю с тобой, с дорогой нашей Родиной и народом, я
болею душой и за мою маленькую "старую" Родину, за ее войска, за Эрни...
   В силу эгоизма, я уже сейчас страдаю от разлуки. Мы не привыкли
разлучаться...
   И притом, я так бесконечно люблю моего драгоценного мальчика. Вот уже
20 лет, как я - твоя, и каким блаженством были все эти годы..."
   20 сентября 1914 года: "Мой возлюбленный! Я отдыхаю в постели перед
обедом, девочки ушли в церковь, а Бэби кончает свой обед... О любовь моя,
как тяжело было прощаться с тобой и видеть это одинокое бледное лицо с
большими грустными глазами в окне вагона, - я восклицала мысленно: "Возьми
меня с собой..."
   Вернувшись домой, я не выдержала и стала молиться, затем легла и
покурила, чтобы оправиться. Когда глаза мои приняли более приличный вид, я
поднялась наверх к Алексею и полежала некоторое время на диване около него
в темноте...
   Прощай, мой мальчик, мой Солнечный Свет. Я поцеловала и благословила
твою подушку. Ты всегда в моих мыслях и молитвах".
 Он: "Ставка 22.09.14. Сердечное спасибо за милое письмо... Я прочел его
перед сном. Какой это был ужас - расставаться с тобою, дорогими детьми,
хотя и знал, что это ненадолго. Первую ночь я спал плохо, потому что
паровозы грубо дергали поезд на каждой станции... Я прибыл сюда в 5.30,
шел сильный дождь и было холодно. Николаша встретил меня на станции, по
прибытии в Ставку... мне был сделан длинный интересный доклад в их поезде,
где, как я и предвидел, жара была страшная... Возлюбленная моя,
часто-часто целую тебя... теперь я очень свободен, и есть время подумать о
своей женушке и семействе. Странно, но это так".
 Она: "24.09.14... Голубчик, я надеюсь, ты лучше спишь теперь, чего не
могу сказать о себе. Мозг все время усиленно работает и не хочет отдохнуть.
   Тысячи мыслей и комбинаций появляются и сбивают с толку... Я
перечитываю твои письма и стараюсь представить, что это беседует со мной
мой любимый.
   Как-никак, мы так мало видим друг друга. Ты так занят, а я не люблю
допекать тебя расспросами, когда ты приходишь утомленный. Мы никогда не
бываем с тобой вдвоем одни..."
   "25.09.14 года... С добрым утром, мое сокровище..."
   И опять - тайники души: "Эта ужасная война - кончится ли она
когда-нибудь?
   Я уверена, что Вильгельм переживает подчас отчаяние при мысли, что он
сам, под влиянием русофобской клики, начал войну и ведет свой народ к
гибели.
   Все эти маленькие государства долгие годы после войны будут нести ее
тяжелые последствия. Сердце мое обливается кровью при мысли о том, сколько
труда потратили папґа и Эрни для того, чтобы наша маленькая родина
достигла процветания...
   Молитвы и беззаветная вера в Божью милость дают человеку силу все
переносить..."
   (Сколько раз она будет произносить эти слова потом - в том, последнем
их доме!)
   "Наш Друг помогает тебе нести тяжелый крест и великую ответственность,
все пойдет хорошо - правда на нашей стороне". ("Наш Друг", "Гр." или "Он"
   - так она называла в переписке "Святого черта". Этот третий будет
постоянно присутствовать в ее письмах. Полтораста раз упомянет она его.)
   Николай возвращается в Царское, но вскоре опять "царь уезжает на войну".
   И как всегда - уже в вагоне он находит ее письмо. Это ее обычай.
 Она: "20 октября... Час разлуки вновь приблизился, и сердце сжимается...
   Но я радуюсь за тебя: ты уедешь, получишь новые впечатления и
почувствуешь себя ближе к войскам... Завтра минет 20 лет со дня твоего
вступления на престол и моего перехода в православие. Как быстро пролетели
эти годы!
   Как много мы пережили вместе..."
   "22.10.14... Какая это низость, что сбросили с аэроплана бомбы над
виллой короля Альберта (бельгийского короля. - Авт.)... Слава Богу, это не
причинило никакого вреда. Но я никогда не слыхала, чтобы кто-нибудь
пытался убить государя только потому, что он враг во время войны". (Они
все еще жили в XIX веке, и новый век удивлял их.)
   "Я поцеловала твою подушку. Мысленно вижу тебя лежащим в твоем купе и
мысленно осыпаю поцелуями твое лицо".
 "24.10.14... Сегодня было много раненых, один офицер пробыл 4 дня в
госпитале у Ольги и говорит, что никогда не видел другой, подобной ей
сестры..."
   (Теперь она работала в госпитале вместе с дочерьми.)
   "27.10.14... О, эта ужасная война!.. Мысль о чужих страданиях, пролитой
крови терзает душу... Весь мир несет потери. Но должно же быть что-то
хорошее из всего этого, и не напрасно они все должны проливать свою кровь.
Трудно постигнуть смысл жизни. "Так и надо, потерпи". Вот и все, что можно
сказать.
   Как хотелось бы вернуться вновь к былым спокойным дням. Но нам придется
долго ждать..."
   Он: "27.10.14. Наконец-то я могу написать несколько строчек. Здесь я
застал старого Петюшу (это все тот же принц Петя Ольденбургский, муж его
сестры Ольги. - Авт.). Три часа провели под огнем тяжелой австрийской
артиллерии...
   Петя держал себя с большим холоднокровием и просит для себя награды. Я
дал ему георгиевское оружие, отчего он чуть не помешался... Всю субботу
имел удовольствие провести с Мишей, который стал совершенно прежний и
опять такой милый".
 (Миша вернулся, его жена стала носить титул графини Брасовой. И вскоре
Миша получит Георгиевский крест, командуя конниками "Дикой дивизии". Они
были похожи - Ники и Миша, они очень любили друг друга. И своих жен...
   Графиня Брасова никогда не прощала Семье своего унижения. Перед
революцией - на исходе 1916 года "ее салон часто распахивал двери перед
левыми депутатами Думы. В придворных кругах ее даже обвиняют в измене
царизму. А она рада этим слухам. Они создают ей популярность. Она говорит
вещи, за которые другой отведал бы лет двадцать Сибири". Так записал в
своем дневнике все тот же Палеолог.
 И опять Николай в Царском Селе, чтобы вскоре вновь уехать...
 Она: "17.11.14... О, как ужасно одиночество после твоего отъезда! Хотя со
мной остались наши дети, но с тобой уходит часть моей жизни - мы с тобой
одно... Ты всегда приносишь с собой "обновление" - как говорит наш Друг...
   Отрадно знать, что его молитвы следуют за тобой... Это хорошо, что ты
сможешь основательно потолковать с Н[иколашей]. Ты сообщишь ему свое
мнение о некоторых лицах и подскажешь ему некоторые мысли..." (До "Друга"
уже дошли известия, что Верховный Главнокомандующий собирает сведения
против него. Он пожаловался "маме" - и вот Аликс уже просит Николая
внушить Верховному "некоторые мысли".)
   "Вспоминаю нашу последнюю ночь - так ужасно тоскливо без тебя, так тихо
- никто не живет в этом этаже. Святые ангелы да хранят тебя..."
   Он: "18.11.14. Мое возлюбленное солнышко, душка-женушка. Я прочел твое
письмо и чуть не расплакался... На этот раз мне удалось взять себя в руки
в момент расставания, но тяжела была борьба... Любовь моя, страшно тебя
недостает, так недостает, что невозможно и выразить! Я постараюсь писать
очень часто, ибо, к удивлению, убедился, что могу писать во время движения
поезда... Моя висячая трапеция оказалась очень практичной и полезной. Я
много раз подвешивался и взбирался на нее перед едой. В самом деле
отличная штука в поезде, дает встряску телу и всему организму".


   Из воспоминаний К.Шеболдаева (пенсионер, работал в МВД):
 "Когда я приехал в Свердловск, меня повели в Ипатьевский дом. Тогда это
уже было особое развлечение для избранных - водить в дом, где постреляли
царскую семью. Кстати, около забора мне показали место, где у него была
трапеция. Когда он приехал, он ее сразу подвесил и начал крутить
"солнышко".
   И ноги у него поднялись над забором. Тогда они тотчас решили сделать
двойной забор".


   Она: "Письмо 250... 20.11.14. Запоздалый комар летает вокруг моей
головы в то время, как я тебе пишу, дорогой мой, я ежедневно утром и
вечером целую и крещу твою подушку - тоскую по ее любимому хозяину.
Сегодня очень мягкая погода, Бэби катается в своем автомобиле. Потом
Ольга... возьмет его в Большой дворец, чтобы навестить офицеров, лежащих
там и желающих его видеть.
   Я слишком устала, чтоб с ними ехать... к тому же, нам предстоит
ампутация в большом лазарете. Меня преследуют ужасные запахи от этих
зараженных ран..."


   Уже погибла в болотах Пруссии армия Самсонова, поражения и потери
охладили энтузиазм. Раненые, беженцы, пот, кровь и грязь. В этот ужас была
погружена вся Европа.
 Она: "24.11.14. Вести с фронта причиняют такую тревогу... Я не придаю,
конечно, значения городским сплетням, которые расстраивают нервы... Я верю
исключительно тому, что сообщает Николаша. Тем не менее, я просила Аню
протелеграфировать Другу, что дело обстоит очень серьезно и что мы просим
его помолиться".
 "25.11.14. Пишу тебе в величайшей спешке несколько строк. Все это утро
провели в работе. Один солдат умер во время операции - такой ужас. Это
первый подобный случай... Девочки выказали мужество, хотя ни они, ни Аня
никогда не видели смерти так близко... Можешь себе представить, как это
потрясло нас. Как близка всегда смерть".


   "Как близка смерть..."


   В это время он ехал на Кавказ через казачьи станицы.
 Он: "25.11.14, в поезде. Моя возлюбленная душка-солнышко! Мы с Н.П. (он
взял с собой в путешествие Николая Павловича Саблина - любимого
флигель-адъютанта.
   - Авт.) едем по живописному краю, для меня новому, с высокими горами по
одну сторону и степями по другую. Я долго сидел у открытой двери вагона, с
наслаждением вдыхая теплую свежесть воздуха. На каждой станции платформы
битком набиты народом, множество детей... Они так милы в своих крохотных
папахах на голове... Поезд страшно трясет, так что ты извини за мой
почерк...
   После лазаретов я с Н.П. заглянул на минуту в кубанский женский
институт и большой сиротский приют от последней войны. Все девочки
казаков. Вид у них здоровый, непринужденный, попадаются хорошенькие
лица... Великолепен и богат этот край казаков. Пропасть фруктовых садов.
Они начинают богатеть, и что главное - непостижимое, невероятное множество
младенцев. Будущие подданные. Все это преисполняет верой в Божье
милосердие. Я должен с доверием и спокойствием ожидать того, что припасено
для России".
 Она: "28.11.14. Бесценный мой! Рада, что вам, старым греховодникам,
посчастливилось увидеть хорошенькие личики. Мне чаще приходится видеть
иные части тела, менее идеальные".
 И опять он возвращался и уезжал...
 Она: "14.12.14. Как мне было трудно с тобой прощаться, видеть тебя
стоящим среди народа... Нужно было раскланиваться, смотреть на всех...
улыбаться и не иметь возможности смотреть на тебя. А мне так этого
хотелось. Наш Солнечный Луч выехал на своих санках, запряженных осликом.
Он тебя целует.
   Он уже в состоянии наступать на ногу..."
   "15.12.14. Дорогой мой!.. Наш Боткин получил извещение из полка: его
сын был убит, так как не хотел сдаться в плен - немецкий офицер сообщил
нам это. Он, бедный, конечно, совершенно подавлен".


   Евгений Сергеевич Боткин, сын знаменитого русского врача Сергея
Боткина, лейб-медика Александра II и Александра III. Его сыновья тоже
стали врачами.
   Знаменитый Сергей и куда более скромный, но необычайно добрый, душевный
Евгений Сергеевич - врач в Георгиевской общине.
 В то время императрица все чаще жаловалась на сердечную болезнь. Она
проводила часы в постели, пытаясь победить тоскливую боль в сердце. У
царицы все чаще сердечные припадки - синели руки и она задыхалась. Ко
двору были приглашены знаменитейшие европейские светила. Они не нашли у
нее сердечной болезни, определили расстройство нервов - и потребовали
изменить режим.
 Аликс не терпела, когда кто-то не соглашался с нею - это касалось и
диагнозов ее болезни... Вот почему был приглашен лейб-медиком мягкий
Евгений Сергеевич.
   С одной стороны, это как бы продолжало традицию лейб-медиков Боткиных,
с другой - покладистый Евгений Сергеевич тотчас прописал царице знакомое
лекарство: лежать без движения. Он сделал это не потому, что не понял ее
истинного состояния, просто он считал, что такой диагноз лечит нервы.
Знакомый диагноз успокоил царицу, перечить Аликс - означало усилить
губительное для нее возбуждение.


   Она: "Сердце все еще расширено и болит, временами ощущаю
головокружение...
   Прижимаю тебя к моему больному сердцу и целую без конца..."


   "СТАРОЙ ПАРОЧКЕ РЕДКО УДАЕТСЯ ПОБЫТЬ ВМЕСТЕ"


   Закончился 1914 год. Бледное зимнее петроградское солнце, - его
отблески на ослепительно белом снегу Царского Села. Вереница экипажей и
авто у подъезда Большого дворца. В зеркальной галерее выстроился
дипломатический корпус.
   Николай в сопровождении свиты обходит дипломатов. С французским послом
у него долгая беседа: "Путешествие, которое я только что совершил через
всю Россию, показало мне, что я нахожусь в душевном согласии с моим
народом".
   И вдруг совсем другим голосом, полным беспокойства, царь добавляет:
"Мне известно о некоторых попытках... распространять мысль, будто я упал
духом и уже не верю больше в возможность сокрушить Германию и будто даже
намереваюсь вести переговоры о мире. Это слухи. Их распространяют негодяи
и германские агенты..."


   Встретив Новый год в Царском, в конце января царь выехал на фронт.
 Она: "22.01.15. Мой любимый! Бэби начинает немного жаловаться на боли в
ноге и так боится предстоящей ночи... Аня просит меня сказать тебе то, что
забыла вчера передать по поручению нашего Друга, а именно то, что ты не
должен ни разу упоминать о главнокомандующем в твоем манифесте - манифест
должен исходить от тебя к народу". (Разгоралась, разгоралась война с
Николашей.)
   "Милое сокровище, пишу в постели, сейчас седьмой час - комната кажется
такой большой и пустой после того, как убрали елочку..."
   Он: "26.01.15. Моя возлюбленная дорогая женушка! Нежно благодарю за
твои письма. Я сделал визит Николаше и осмотрел его новый железнодорожный
вагон, очень удобный и симпатичный, но жара там такая, что более получаса
там не выдержишь. Мы вплотную поговорили о некоторых серьезных вопросах и,
к моему удовольствию, пришли к полному согласию... Должен сказать, что,
когда он один и находится в хорошем расположении духа - он судит правильно.
   С ним произошла большая перемена с начала войны. Жизнь в этом
уединенном месте, которое он называет "своим скитом", и сознание лежащей
на его плечах сокрушительной ответственности должны были произвести
глубокое впечатление на его душу. Если хочешь, это тоже подвиг".
 Он так мечтал о согласии. Ему нужно успокоить ее - и он сообщает:
Николаша - один, то есть без этих ужасных "черных женщин" - врагов
"Друга"...


   И опять - возвращался домой и уезжал.
 Он: "28.02.15. Моя возлюбленная душка!.. Я так счастлив был, проведя эти
три дня дома, - может быть, ты это видела. Но я глуп и никогда не говорю
то, что чувствую. Как это досадно - всегда быть так занятым и не иметь
возможности посидеть вместе и побеседовать. После обеда я не могу сидеть
дома - так меня сильно тянет на свежий воздух, и так проходят все
свободные часы, и старой парочке редко удается побыть вместе".
 Она: "08.03.15. Мой родной, любимый. Надеюсь, что получаешь аккуратно мои
письма. Я нумерую их ежедневно, а также записываю в моей любимой
книжечке...
   Только что узнала, что у Ирины (дочь Сандро, вышла замуж за Феликса
Юсупова.
   - Авт.) родилась дочь... Я так и думала, что будет дочь..."
   Читая это письмо, он должен был вздохнуть. Он хорошо помнил день, когда
родилась сама Ирина, - все это было так недавно. И вот уже у Ирины дочь...


   Вера Леонидовна:
 "У красавца Феликса было то, что тогда называлось "грамматические ошибки".
   Попросту он был бисексуален... Как страшно - сплетни переживают людей...
   Но вдвоем они были удивительная пара - как они были хороши... Какая
стать!
   Порода!"


   Она: "9.03.15. Мой муженек, ангел дорогой! Какое счастье узнать, что
послезавтра я буду держать тебя крепко в своих объятиях, слушать твой
дорогой голос и смотреть в твои любимые глаза... Посылаю тебе письмо от
Маши (из Австрии), которое ее упросили тебе написать в пользу мира. Я,
конечно, более не отвечаю на ее письма..."


   Фрейлина Мария Васильчикова (Маша) в 1915 году жила в Австрии. Однажды,
как объясняла потом она сама, к ней явились трое неизвестных и попросили
ее обратиться с посланием к Государю. Они рассказали ей, каким должно быть
содержание этого письма: "Миролюбие Его Императорского Величества хорошо
известно во всей Европе... Австрия и Германия уже достаточно убедились в
силе русского оружия" и т.д. Короче, незнакомцы явились с предложением
(пока неофициальным) встретиться тайно трем представителям - Австрии,
России и Германии - для начала переговоров о сепаратном мире. Встречу было
предложено организовать в Стокгольме...


   Он понимал: история с письмом породит все те же мерзкие слухи. И,
получив "письмо от Маши", Николай немедленно передал его своему министру
иностранных дел. Он хотел, чтобы все знали: он не делает никакой тайны из
этих предложений, ибо они являются для него совершенно неприемлемыми.
 Парадокс: 20 лет назад, когда прямолинейный Вильгельм прощался с Аликс в
Берлине, он был уверен, что гессенская принцесса станет в России верной
опорой Германии. Но именно потому, что она была немецкой принцессой, Аликс
должна была быть вне подозрений в любой мирной инициативе, в любой попытке
заключить мир с Германией. И понимая весь ужас войны, и мечтая о мире со
своей родиной, и имея влияние на решения Ники, она вынуждена была молчать.
   Мучиться и молчать и постоянно демонстрировать свою приверженность к
войне до победы... В результате Маше было велено немедленно вернуться в
Россию...


   И опять царь жил в Царском, чтобы очень скоро вновь уехать...
 Она: "4.04.15. Ты опять нас покидаешь. И, вероятно, с радостью, потому
что жизнь здесь, кроме работы в саду, была скучной. Мы почти не видели
друг друга - я лежала. Многое я не успела тебя спросить, а когда мы поздно
вечером наконец бываем вместе, то все мысли улетают..."
   Да, он неразговорчив. И когда они вместе - они молчат. Только разлука
рождает это словоизвержение любви.
 Она: "Я плачу, как большой ребенок. Я вижу перед собой твои грустные
глаза, полные ласки... Шлю тебе мои самые горячие пожелания к завтрашнему
дню (наступало их любимое 8 апреля, годовщина обручения. - Авт.). В первый
раз за 21 год мы проводим этот день не вместе, но как я живо все вспоминаю!
   Мой дорогой мальчик, какое счастье и какую любовь ты дал мне за все эти
годы..."
   "08.04.15... Как время летит - уже 21 год прошел! Знаешь, я сохранила
это платье "принцессы", в котором я была в то утро, и я надену твою
любимую брошку..."


   В это время Васильчикова вернулась в Петроград - и, видимо, привезла с
собой письма из Германии.
 Она: "17.04.15... Я получила длинное милое письмо от Эрни, я тебе его
покажу по твоем возвращении. Он пишет: "Если кто-нибудь может понять его
(т.е.
   тебя) и знает что он переживает, - то это я". Он крепко тебя целует. Он
стремится найти выход из этой дилеммы и полагает, что кто-нибудь должен
был бы начать строить мост для переговоров. У него возник план послать
частным образом доверенное лицо в Стокгольм, которое встретилось бы там с
человеком, посланным от тебя (частным образом), и они могли бы помочь
уладить многие временные затруднения. План его основан на том, что в
Германии нет настоящей ненависти к России. Эрни послал его уже туда к 28
числу.
   Я послала сказать этому господину, что ты еще не возвращался, и чтоб он
не ждал. И что хотя все жаждут мира, но время еще не настало. Я хотела
закончить с этим делом до твоего возвращения, т.к. знала, что тебе оно
будет неприятно".
 Бедная Аликс, как она надеется: а вдруг он все-таки скажет "время уже
настало".
   Тщетно.


   Приближалось 6 мая.
 Она: "04.05.15... Как грустно, что мы проводим день твоего рождения не
вместе! Это в первый раз... Ах, крест, возложенный на твои плечи, так
нелегок!
   Как бы я хотела помочь тебе его нести, хотя мысленно и в молитвах я это
делаю. Как бы я хотела облегчить твое бремя, много ты выстрадал за эти 20
лет... - ведь ты родился в день Иова Многострадального, мой бедный друг".


   "МНЕ ЛЕГЧЕ ИЗЛАГАТЬ ВСЕ ЭТО НА БУМАГЕ - ПО ГЛУПОЙ ЗАСТЕНЧИВОСТИ..."


   Она: "13.06.15... Я обеспокоена, что твое милое сердце нынче не в
порядке.
   Прошу тебя, вели Боткину осмотреть, когда вернешься... Я сочувствую
всем, у кого больное сердце, так как столько лет сама этим страдаю.
Скрывать свои горести и заботы очень вредно для сердца. Помни, оно устает
от этого...
   Это иногда видно по твоим глазам. Только всегда говори мне об этом,
потому что у меня достаточный опыт в этом отношении, и может быть, я сумею
тебе помочь. Говори обо всем со мной, поделись всем, даже поплачь - это
всегда физически как будто облегчает... Аня только что была у меня - она
видела Григория утром. Он в первый раз после пяти ночей спал хорошо и
говорит, что на фронте стало немного лучше..." (Она верила: если Григорий
спит хорошо - значит, и на фронте тоже хорошо.)
   "14.06.15... Павел (великий князь. - Авт.) сказал мне о другой вещи,
которая неприятна, но лучше о ней тебя предупредить, а именно, что в
последние шесть месяцев все говорят о шпионе в Ставке. И когда я спросила
его имя, он назвал генерала Данилова... Вели... осторожно следить за этим
человеком".
 В это время поражения на фронте заставили искать козлов отпущения. Выход
был найден: шпионы. Началась настоящая шпиономания. Сначала захотели
сделать шпионами евреев. Военно-полевой суд в Двинске повесил нескольких
"за шпионаж".
   Впоследствии выяснилось: они невиновны и были посмертно оправданы. Но к
тому времени у великого князя Николая Николаевича уже созрел иной план:
   Главнокомандующий решил поохотиться на дичь куда покрупнее.
 Возникает знаменитое дело немецкого шпиона полковника Мясоедова. При
помощи показаний Мясоедова Николаша добирается до главного своего недруга
- военного министра Сухомлинова. В июне он уже отрешен от должности. От
него через его жену шла ниточка к "нашему Другу". И значит - к Аликс!
"Немка - шпионка"
   - куда проще!
 И бедная Аликс решила показать, что она тоже принимает участие в общей
заботе - ловле шпионов. Она находит своего: генерал-квартирмейстера
Данилова.
   Это один из талантливейших и злоязычных генералов в Ставке и,
естественно, враг "нашего Друга"...


   Она: "15.06.15... Нетерпеливо ожидаю обещанного тобою письма... Я зашла
к Мавре на часок (жена великого князя Константина Константиновича. - Авт.)
   - она спокойна и мужественна, у Татьяны (дочь К.Р. - Авт.) ужасный вид
- она еще худее и бледнее..."
   В начале июня во дворце Павловска задохнулся во время припадка грудной
жабы К.Р.
 Незадолго до этого на фронте во время атаки был смертельно ранен младший
и самый блестящий из его сыновей - Олег. К.Р. сам закрыл ему глаза. Смерть
любимого сына приблизила и его кончину. Поэт был последним Романовым,
которого торжественно похоронили в Петропавловском соборе.


   Она: "16.06.15... Твой сладко пахнущий жасмин я положила в Евангелие -
он мне напомнил Петергоф... Днем я сидела на балконе, хотелось пойти
вечером в церковь, но почувствовала себя слишком утомленной. На сердце
такая тяжесть и тоска. Я всегда вспоминаю, что говорит наш Друг. Как часто
мы не обращаем достаточного внимания на Его слова, Он так был против твоей
поездки в Ставку, потому что там тебя могут заставить делать вещи, которые
было бы лучше не делать... Когда Он советует не делать чего-либо и Его не
слушают, позднее всегда убеждаешься в своей неправоте... Это все не к
добру. Он (Николаша.
   - Авт.)... не одобряет посещение Григорием нашего дома, и поэтому он
хочет удержать тебя в Ставке, вдали от него. Если бы они только знали, как
они тебе вредят вместо того, чтобы помочь - слепые люди - со своею
ненавистью к Григорию. Помнишь, в книге (которую мы читали) сказано, что
та страна, Государь которой направляется Божьим человеком, не может
погибнуть. О, отдай себя больше под Его руководство".
 Он: "16.06.15. Мое возлюбленное солнышко! Сердечное спасибо за твое
длинное милое письмо... Что касается Данилова, то я думаю: мысль о том,
что он шпион не стоит выеденного яйца..."
   Она: "17.06.15. Мой родной, милый! Женушка должна была бы писать тебе
веселые радостные письма, но это так трудно, так как чувствую себя
подавленной и грустной. Столько вещей меня мучают. Теперь в августе
собирается Дума.
   А наш Друг тебя несколько раз просил, чтобы это было как можно
позднее...
   Теперь они будут вмешиваться и обсуждать дела, которые их не касаются.
   Не забудь, что ты есть и должен оставаться самодержавным императором.
Мы еще не подготовлены для конституционного правления. Н[иколаша] и Витте
виноваты в том, что эта Дума существует, а тебе она принесла больше забот,
чем радости... Извини, я тебе все это пишу, но я чувствую себя крайне
несчастной - все дают тебе неправильные советы и пользуются твоей
добротой... Плюнь на Ставку! Ты и так долго опять отсутствуешь, а Григорий
просил этого не делать, все делается наперекор Его желаниям, и мое сердце
обливается кровью от страха... Ах, если бы я могла защитить тебя от забот
и несчастий: их довольно - больше, чем сердце может вынести!"
   Она уже получила сведения: Николаша собирается в чем-то обвинить
"нашего Друга". И Ники может не понять, может поверить!
 Между тем следствие по делу о шпионах уже подобралось к окружению
Распутина.
 Был ли действительно Распутин немецким шпионом? Конечно, нет. Он преданно
служил Семье. Но у него была проблема: Аликс все время требовала новых
предсказаний, и он не мог в них ошибаться. Поэтому в квартире Распутина на
Гороховой фактически существовал его мозговой центр: ловкие дельцы,
промышленники - "умные люди"... Он делился с ними военной информацией,
которая поступала от царицы, с ними ее обсуждал. После чего хитрец смекал,
каким должно быть очередное его пророчество... И конечно же, кто-то из
этих "умных" мог представлять на Гороховой немецкую разведку. При всей его
хитрости, Распутин был всего лишь мужик. Хитрющий и... простодушный мужик.
Так что найти доказательства, видимо, можно было. Но Верховный пошел по
знакомой тропке: вместо того чтобы терпеливо копать шпионское дело, клюнул
на то, что подставил ему "Святой черт", - пьяный скандал в "Яре".
   Так он попался в распутинский капкан.
 Знавший все перипетии распутинского кутежа в "Яре", командир корпуса
жандармов Джунковский составляет бумагу о похождениях Григория. С этой
бумагой Николаша поторопился выступить.
 Она: "22 июня... Мой враг Джунковский показал Дмитрию (великому князю.
   - Авт.) гадкую грязную бумагу (против Друга). Дмитрий рассказал про это
Павлу... И такой грех: будто бы ты, прочитав бумагу, сказал, что тебе
надоели эти грязные истории и ты желаешь, чтобы наш Друг был строго
наказан...
   Я уверена - он перевирает твои слова и приказания, клеветники должны
быть наказаны, а не Он (наш Друг). В Ставке хотят отделаться от Него - ах,
это все так отвратительно!.. Если мы дадим преследовать нашего Друга, то
мы и вся страна пострадаем за Него... Ах, мой дружок, когда же наконец ты
ударишь кулаком по столу и прикрикнешь на Джунковского и других?.. Никто
тебя не боится, они должны дрожать перед тобой... Если Джунков-ский с
тобою, призови его к себе, скажи ему, что ты знаешь... что он показывал по
городу эту бумагу, что ты ему приказываешь разорвать ее и не сметь
говорить о Григории так, как он это делает! Он поступает как изменник, а
не как верноподданный, который должен защищать Друга своего Государя, как
это делается во всякой другой стране. О мой мальчик, заставь всех дрожать
перед тобой... Ты всегда слишком добр, и все этим пользуются... Так
продолжаться больше не может!"


   Действительно, Верховный предъявил царю длинный доклад. Огромный и
яростный Николаша кричал в раскаленном вагоне... Вначале все его обвинения
были хорошо знакомы царю: распутство и кутежи "Друга" и т.д. Но дальше
речь Главнокомандующего стала страшной: в доме Распутина толкутся немецкие
агенты, все, что делается в Ставке, через доверчивую Государыню становится
известным в квартире на Гороховой - и потом...
 - Я никогда ничего об этом не знал... Я не мог даже предполагать, -
растерянно повторял царь.
 И тогда Николаша предложил привезти в Ставку Александру Федоровну -
показать ей доклад. И покончить с "нашим Другом". "Решить дело
по-семейному" - здесь, в Ставке!


   Николай согласился. Сейчас он хотел только одного: вырваться из этого
поезда - и домой, в Царское. В дороге, успокоившись, он понял: все это
эмоции, предположения, никаких реальных доказательств измены Распутина
нет. Только знакомые рассказы о беспутстве "Друга".


   Когда она узнала до конца о происшедшем в Ставке, у нее началась
горячка.
   Она впала в беспамятство и все время умоляла оставить ей Бэби, не
заточать ее в монастырь, разрешить ей хотя бы видеть мужа и Маленького.
 Что означал крик Аликс "не заточать ее в монастырь"?
 "Неужели Государь не в силах заточить в монастырь женщину, которая губит
его и Россию, являясь злым гением русского народа и династии Романовых..."
   Так напишет через год в своем дневнике монархист Пуришкевич. (Так что
это был не только плод больного воображения Аликс.)
   И, видимо, что-то важное сообщают Николаю в Царском. Скорее всего,
информацию собрал Распутин - у него были прямые связи с тайной полицией. И
это не наш домысел. 9 декабря 1916 года царица напишет Николаю: "Наш Друг
говорит, что... если наш (ты) не взял бы места Ник. Ник., летел бы с
престола теперь".
   Да, Николаю сообщают: существует заговор...
 Было ли все это распутинской выдумкой? "Навязчивой идеей Александры
Федоровны"?
   (Деникин)
   Или действительно та же "камарилья", ощущая, как в 1905 году, угрозу
надвигавшейся катастрофы, решила заменить его все тем же Николашей? Во
всяком случае, царю было ясно: в Ставке на этот раз добром не кончится -
Верховный потребует убрать Распутина (т.е. убить Аликс!). И, возможно, -
самых суровых мер к самой Аликс, зная, что Николай никогда не согласится
на это. И тогда он окажется в ловушке, его попросту могут не выпустить из
Ставки. И останется только одно - отречься!..
 Скрытный царь не захотел оскорблять Николашу этими подозрениями. Он
попросту решил заявить министрам: "В такой критический момент верховный
вождь армии должен встать во главе ее".
 Так он принял решение, которое обществу показалось совершенно безумным.


   По Петрограду поползли ужасные слухи: царь смещает Николашу и сам
становится Верховным Главнокомандующим. Это был шок. Николай Николаевич, с
его авторитетом, популярностью в армии, - и слабый царь, а тут еще слухи о
царице-немке, ее сношениях с врагом и грязным "Старцем"!!!
 Мать поняла: это катастрофа.
 Нежный друг Маленькой К., великий князь Андрей Владимирович, записал в
своем дневнике 24 августа 1915 года:
 "Днем был у тети Минни (императрица-мать Мария Федоровна. - Авт.) на
Елагином острове, нашел ее в ужасно удрученном состоянии... она считает,
что удаление Ник. Ник. приведет к неминуемой гибели... Она все спрашивала:
"Куда мы идем, куда мы идем? Это не Ники, не он... он милый, честный,
добрый - это все она... Она одна ответственна за все, что происходит. Это
сделал не мой дорогой мальчик!.. Когда мама была у нее, она еще прибавила,
что это ей напоминает времена императора Павла I, который начал в
по-следний год удалять от себя всех преданных людей, и печальный конец
нашего прадеда ей мерещится во всем ужасе...
 В истории не было примера со времен Петра I, чтобы цари сами становились
во главе своих армий. Все попытки к этому, как при Александре I в 1812 г.,
так и при Александре II, дали скорее печальный результат..."


   Николай уезжал в Ставку. Это был самый трудный для него отъезд. Он
должен был объявить Верховному свое решение. Огромному Николаше, перед
которым он робел, в его раскаленном от солнца вагоне.
 В поезде его, как всегда, ждало ее письмо.
 Она: "22.08.15. Мой родной, любимый... Никогда они не видели раньше в
тебе такой решимости... Ты наконец показываешь себя Государем, настоящим
самодержцем, без которого Россия не может существовать... Прости меня,
умоляю, что не оставляла тебя в покое, мой ангел, все эти дни. Но я
слишком хорошо знаю твой исключительно мягкий характер... Я так ужасно
страдала, физически переутомилась за эти два дня, нравственно измучилась
(и буду мучиться все время, пока в Ставке все не уладится и Николаша не
уйдет, - только тогда я успокоюсь)... Видишь, они боятся меня и поэтому
приходят к тебе, когда ты один. Они знают, что у меня сильная воля и я
сознаю свою правоту - и теперь прав ты, мы это знаем, заставь их дрожать
перед твоей волей и твердостью.
   Бог с тобой и наш Друг за тебя... Пусть охранят святые ангелы твой сон!
   Я возле тебя всегда и ничто нас не разлучит..."


   Николаша сразу понял: игра проиграна. Бывший Верховный держал себя
безукоризненно.
 Он: "25.08.15... Благодарение Богу, все прошло - и вот я с этой новой
ответственностью на моих плечах... Но да исполнится Воля Божья... Все утро
этого памятного дня, 23 августа, прибывши сюда, я много молился и без
конца перечитывал твое письмо. Чем больше приближался момент нашей встречи
с Николашей, тем больше мира воцарялось в моей душе. Николаша вошел с
доброй бодрой улыбкой и просто спросил, когда я прикажу ему уехать. Я
таким же манером ответил, что он может оставаться на два дня. Потом мы
поговорили о вопросах, касающихся военных операций, о некоторых генералах
и пр. - и это было все. В следующие дни за завтраком он был очень
словоохотлив и в хорошем расположении духа, в каком мы его редко видели в
течение многих месяцев... Выражение лица его адъютантов было самое мрачное
и это было даже забавно..."


   Он стал Главнокомандующим отступающей армии.
 С этого момента со всем темпераментом, со всей своей страстью и, что еще
страшнее, со всей неукротимой своей волей она начинает ему помогать
руководить страной и армией.
 Она: "30.08.15. Мой любимый, дорогой... Следовало бы отделаться от
Гучкова, но только как - вот в чем вопрос. В военное время нельзя ли
выудить что-нибудь, на основании чего его можно было бы засадить? Он
добивается анархии, он против нашей династии, которая, как говорит наш
Друг, под защитой Господа..."
   Уже в это время омерзительные рисунки, постыдные разговоры о жене
Верховного Главнокомандующего, о повелительнице страны становятся
обыденностью.
 Она: "Боткин рассказал мне, что некто Городинский (Анин дружок) в поезде
услыхал разговор двух господ, говоривших обо мне мерзости. Он дал им обоим
пощечины..."


   Он: "31.08.15. Как я благодарен тебе за твои письма. В моем одиночестве
они являются единственным моим утешением - с нетерпением я жду их
прибытия...
   Теперь несколько слов о военном положении: оно представляется
угрожающим в направлении Двинска и Вильны, серьезным в направлении
Барановичей и хорошим на Юге... Серьезность заключается в слабом состоянии
наших полков, насчитывающих менее четверти состава. Раньше месяца их
нельзя пополнить: новобранцы не подготовлены и винтовок очень мало... На
наши износившиеся железные дороги уже нельзя полагаться как раньше. Только
к 10 или 12 сентября будет закончено сосредоточение войск. По этой причине
я не могу решиться приехать домой раньше указанных чисел. Твои милые
цветы, которые ты дала мне в поезде, еще стоят на столе - они только
чуть-чуть завяли..."
   Она: "3.09.15. Серый день. Бог мой, какие потери, сердце кровью
обливается..."
   "4.09.15. Мой родной, милый... Почему у нас нет телефона, проведенного
из твоей комнаты в мою, как это было у Николаши и Станы, это было бы
восхитительно, и ты бы мог сообщать добрые вести или обсуждать
какой-нибудь вопрос...
   Мы бы старались тебе не докучать, так как я знаю, что ты не любишь
разговаривать.
   Но это был бы исключительно наш частный провод, и нам можно было бы
говорить без опасений, что кто-нибудь подслушивает. Это могло бы
пригодиться в каком-нибудь экстренном случае, к тому же, так отрадно
слышать твой нежный голос!"
   "7.09.15... Холодно, ветрено, дождливо. Я прочла газеты. Ничего не
сказано про наши потери в Вильне, и опять все мешается - успехи и
неудачи... Только не посылай с ответственными поручениями Дмитрия - он
слишком молод и воображает о себе; хотелось бы мне, чтоб ты его вообще
отослал от себя! Только не говори ему, что это я желаю".
 Или любить, или ненавидеть. И то и другое - до конца!
 "11.09.15... День был такой серый, что даже взгрустнулось... Грустно
подумать, что лето миновало и приближается бесконечная зима... Правда ли,
что собираются послать к тебе Гучкова и еще других с депутацией из Москвы?
Тяжелое железнодорожное несчастье, от которого бы он один только
пострадал, было бы заслуженным наказанием ему от Бога... Покажи им кулак,
яви себя Государем, ты самодержец - и они не смеют этого забывать... Иначе
- горе им... Я боюсь, что Миша будет просить титула для своей... Это
неприятно - она уже бросила двух мужей..."
   "13.09.15... Листья становятся желтыми и красными, я вижу их из окон
своей большой комнаты. Мой дорогой, ты мне никак не отвечаешь про Дмитрия,
почему ты не отсылаешь его в полк, получается нехорошо, ни один из великих
князей не находится на фронте, изредка наезжает Борис, а бедные
Константиновичи всегда больны".
 Он: "14 сентября... Погода по-прежнему чудная. Я каждый день выезжаю на
моторе с Мишей, и большую часть моего досуга мы проводим вместе. Как в
былые годы. Он так спокоен и мил и шлет тебе самый теплый привет..."
   Как он жаждет, чтобы в Семье был мир, как он хочет, чтобы она
попыталась полюбить Мишу.


   Она: "15.09.15... Не забудь перед заседанием министров подержать в руке
образок и несколько раз расчесать волосы Его гребнем. О, как я буду
молиться за тебя, мой любимый... Я нахожу, что Н. берет с собой слишком
большую свиту... Нехорошо, что он прибудет (на Кавказ, куда был назначен
наместником бывший Верховный Главнокомандующий. - Авт.) с целым двором и
кликой, - я очень опасаюсь, что они будут пытаться продолжать там свои
интриги...
   Дай Бог, чтобы им ничего не удалось на Кавказе, чтобы народ показал
тебе свою преданность и не позволил ему играть слишком большую роль!"


   И опять царь уезжал из Царского Села - на этот раз с ним она отправила
сына.
 Она: "1 октября... Всегда так больно провожать тебя, а теперь еще и Бэби
уезжает с тобой первый раз в жизни. Это не легко - это ужасно тяжело. Но
за тебя я рада, что ты будешь не один, и наш Маленький будет горд
путешествовать с тобой один, без женщин, совсем большой мальчик...
Благословляю, целую и ласкаю тебя, нежно, с любовью смотрю в твои милые
глубокие глаза, которые меня так давно и совершенно покорили".
 "2.10.15... Доброе утро, мои дорогие. Как вы спали? Ах, как мне вас обоих
недостает! В час, когда он обыкновенно молится, я не выдержала, заплакала,
а затем убежала в свою комнату. И там прочла все его молитвы на случай,
если бы он забыл их прочитать. Прошу тебя, каждый раз спрашивай, не
забывает ли он молиться. Каково будет тебе, когда я его увезу обратно...
Мне кажется, прошел целый век со дня вашего отъезда - такая тоска по вам!"
   Он: "Могилев. Ставка. 6.10.15... Горячее спасибо за твои любящие письма.
   Я в отчаянии, что не писал ни разу с тех пор как мы уехали. Но право
же, здесь я занят каждую минуту. А присутствие Крошки тоже отнимает часть
времени, о чем я, разумеется, не жалею. Ужасно уютно спать друг возле
друга. Я молюсь с ним каждый вечер с той поры, как мы находимся в поезде.
Он слишком быстро читает молитвы, и его трудно остановить. Ему страшно
понравился осмотр, он следовал за мной и стоял, пока войска проходили
маршем. Это было великолепно!
   Перед вечером мы выезжаем в моторе либо в лес, либо на берег реки, где
разводим костер. И я прогуливаюсь около этого костра... Спит он спокойно...
   несмотря на яркий свет его лампадки. Утром он просыпается рано...
Садится в постели и начинает тихонько беседовать со мною. Я отвечаю ему
спросонок, он ложится и лежит спокойно, пока не приходят будить меня".


   Потом они вернулись в Царское Село. И снова уехали вдвоем. Он полюбил
брать мальчика в Ставку. И мальчику нравилась эта взрослая жизнь на войне,
среди мужчин... Его болезнь по-прежнему оставалась государственной тайной.
 Он: "2 ноября 1915 г. Когда мы вчера прибыли в поезде, то Бэби дурил,
делал вид, что падает со стула, и ушиб себе левую руку... Вчерашний день
он провел в постели. Я всем объяснял, что он просто плохо спал и я тоже..."
   К счастью, обошлось.
 Она: "5.11.15... Как очаровательны фотографии Алексея... Фредерикс
спросил, можно ли разрешать в публичных представлениях синематографов
снимки Бэби с Джоем (спаниелем. - Авт.)... Говорят, Бэби сказал месье
Жильяру, что это смешно показывать, и что собака там выглядит гораздо
умнее его... Мне нравится такой ответ".
 Он: "31 декабря... Самое горячее спасибо за всю твою любовь... Если б
только ты знала, как это поддерживает меня и как вознаграждает за мою
работу, ответственность, тревоги и пр. Право, не знаю, как бы я выдержал
все это, если бы Богу не было угодно дать мне в жены и друзья тебя. Я
всерьез это говорю, иногда мне трудно выговорить эту правду, мне легче
излагать все это на бумаге - по глупой застенчивости".
 Она: "31.12.15... Мой ненаглядный, последний раз пишу тебе в 1915 году.
   От всего сердца, от всей души я молю Всемогущего благословить 1916 год
для тебя и для всей нашей возлюбленной страны... Не знаю, как мы будем
встречать этот год, я бы предпочла в церкви - но это скучно детям... Ах,
как пусто в твоей комнате, дорогой мой. Без моего солнышка, без бедного
моего ангела!"
   Так наступил 1916 год - последний целый год их царствования. Новый год
Алексей провел дома, в Царском...
 Она: "4.01.16. Бэби не на шутку принялся за свой дневник. Только уж очень
смешно; так как вечером у него мало времени, он днем описывает и обед, и
будущий отход свой ко сну. Вчера я решила доставить ему удовольствие - и
он долго был со мною. Он рисовал, писал, играл на моей постели и мне так
хотелось, чтоб ты был с нами".


   Я листаю дневник наследника русского престола. Наследника, которому так
и не стать царем. Это "Памятная книжка на 1916 год" - желтый шелковый
переплет, золотой обрез, на обороте надпись, сделанная императрицей:
"Первый дневник моего маленького Алексея".
 Первые записи Алексея сделаны смешными, крупными буквами - почти
каракулями.
   А ведь ему уже было 11 лет. Он поздно начал учиться - он болел.
 "1 января. Встал сегодня поздно. Пил чай в 10 часов. Потом пошел к мамґа.
   Мамґа плохо себя чувствует и потому она лежала весь день. Сидел дома,
так как у меня насморк. Завтракал с Ольгой, Татьяной, Марией, Анастасией.
Днем был у Коли и там играл (Коля - это сын доктора Деревенко. Его главный
и самый большой друг. - Авт.). Было очень весело. Обедал в 6 часов, потом
играл. Был у мамґа за их обедом в 8 часов. В 10 был в постели..."


   И дальше - все то же повествование:
 "8 июля. Утром была ванна. Потом гулял и играл, к завтраку приехала мамґа
и сестра. Днем катались на моторе. Раздавили собаку. Пили у мамґа чай.
   После обеда был в городском саду. Там играли дети".


   Он не играл с ними. Ему можно только смотреть на них. Любое движение
для него было опасно. Дни идут размеренно. Как всегда. И он начинает
постигать это скучное "как всегда". Все у него - "как всегда".
 "27 февраля. Встал как всегда. Был в Нижней церкви. Там приобщались
Святых Тайн, потом - как всегда.
 15 февраля. Все как всегда. Папа уезжал в 12 часов. Провожали.
 3 марта. Все как всегда.
 7 апреля. То же самое. Исповедовался в постели.
 8 апреля. То же самое. Приобщался в постели".
 "То же самое", то есть постель, прогулка, еда, молитва и опять постель.
   Поездка в Ставку была фантастическим событием в его монотонной жизни, в
его "как всегда".


   Она: "28.01.16. Опять поезд уносит от меня мое сокровище, но я надеюсь,
что ненадолго. Знаю, что не должна так говорить, что со стороны женщины,
которая давно замужем, это может показаться смешным, но я не в состоянии
удержаться. С годами любовь усиливается... Было так хорошо, когда ты читал
нам вслух. И теперь я все слышу твой милый голос... О, если б наши дети
могли быть так же счастливы в своей супружеской жизни... О, каково-то мне
будет ночью одной!"
   "5.03.16... Сегодня мне принесли целую коллекцию английских книг, но я
боюсь, что нет ничего интересного. Уже давно нет крупных писателей ни в
одной стране, нет также знаменитых художников или музыкантов, - странное
явление. Мы слишком торопимся жить, впечатления чередуются чрезвычайно
быстро, машины и деньги управляют миром и уничтожают искусство, а у тех,
которые считают себя одаренными, - испорченное направление умов.
Интересно, что будет по окончании этой великой войны? Наступит ли во всем
пробуждение и возрождение, будут ли снова существовать идеалы, станут ли
люди чистыми и поэтичными или же останутся теми же сухими материалистами?
Так многое хочется узнать!.. Вчера я получила отвратительное анонимное
письмо - к счастью, прочла лишь 4 первые строчки и сразу же разорвала".
 "6.04.16... Бэби весь день был весел и радостен, пока не лег спать. Ночью
он проснулся от боли в левой руке и с 2 часов не спал. Девочки сидели всю
ночь с ним. Это такое отчаяние, нельзя выразить: он уже беспокоится о
Пасхе, как он будет стоять завтра в церкви со свечой... По-видимому, он
работал ломом и переутомился. Он такой сильный, что ему очень трудно
помнить, ему нельзя делать сильных движений".
 В этом же письме царица пишет о раненом еврее, который лежал в ее
госпитале:
   "Будучи в Америке, он не забыл Россию и очень страдал от тоски по
Родине, и как только началась война, примчался сюда, чтобы вступить в
солдаты и защищать свою Родину. Теперь, потеряв руку на службе в нашей
армии и получив Георгиевскую медаль, он желал бы остаться здесь и иметь
право жить в России где он хочет. Право, которое не имеют евреи... Я это
вполне понимаю, не следует озлоблять его и давать чувствовать жестокость
своей прежней Родины".
 Так она жаловалась ему на законы его империи.
 Он: "7.06.16... На прошении раненого еврея я написал: разрешить
повсеместное жительство в России".
 Она: "8.04.16... Христос воскрес! Мой дорогой Ники, в этот день, день
нашей помолвки, все мои нежные мысли с тобой... Сегодня я надену ту
дорогую брошку..."
   В июле 1916 года она приезжает к нему в Ставку, где он вместе с Бэби.
Впервые приезжает со всей Семьей, всего на несколько дней.
 Они "насладились своими каникулами", и потом поезд унес ее с дочерьми в
любимое Царское. И снова в Ставке - отец и сын.
 Он: "Ставка, 13 июля 1916 года. Я должен возблагодарить тебя за твой
приезд с девочками, за то, что ты принесла мне жизнь и солнце, несмотря на
дождливую погоду. Я, конечно, как всегда не успел сказать тебе и половины
того, что собирался, потому что при свидании с тобой после долгой разлуки
я всегда становлюсь как-то глупо застенчив. Я только сижу и смотрю на тебя
- это уже само по себе для меня огромная радость".


   В это время Аликс попала в западню. Дело о шпионах продолжалось. Вместе
с Сухомлиновым были привлечены Манасевич-Мануйлов, бывший агент
Министерства внутренних дел, и банкир Рубинштейн. Оба они - близки к
Распутину. Но ужас ситуации этим не ограничился. Ибо через Рубинштейна
Аликс тайно от Ники переводила деньги в Германию своим обнищавшим
родственникам. Как могли повернуть это дело ее враги! Теперь ей необходим
был преданный министр внутренних дел, который сможет выпустить их на
свободу и прекратить навсегда это дело, ужасное для "Друга" и для нее.
 Она: "7 сентября 1916 г. Мой ненаглядный! Григорий убедительно просит
назначить на пост (министра внутренних дел. - Авт.) Протопопова. Ты знаешь
его, и он произвел на тебя хорошее впечатление. Он член Думы, а потому
будет знать, как себя с ними держать... Уже по крайней мере 4 года, как он
знает нашего Друга. И любит Его - это многое говорит в пользу этого
человека".
 Так появляется еще одно губительное имя: Протопопов.


   "9 сентября 1916 г. Была в городе, чтобы навестить бедную графиню
Гендрикову.
   Она при смерти. Совершенно без сознания. Я вспомнила, что она просила
меня прийти к ней, когда она будет умирать. Настенька очень бодрилась, она
расплакалась лишь в момент моего отъезда".


   Фрейлина Настенька Гендрикова преданно любила императрицу. Настенька
была глубоко религиозна. И когда императрица дулась на Аню, она брала с
собой в церковь Настеньку Гендрикову. Но чаще Настенька была с великими
княжнами.
   Она была молода, и им было интересно вместе... Всего через несколько
месяцев, когда будет решаться, кто поедет в ссылку с Семьей, - Настенька
вызовется среди первых...
 Он: "9 сентября 1916 г. Ставка. Мне тоже кажется, что этот Протопопов -
хороший человек... Родзянко уже давно предлагал его на должность министра
торговли. Я должен обдумать этот вопрос, так как он застигает меня
совершенно врасплох... Мнения нашего Друга о людях бывают иногда очень
странными, как ты сама это знаешь, поэтому нужно быть осторожным, -
особенно при назначении на высокие должности... Это нужно все тщательно
обдумать... От всех этих перемен голова идет кругом. По-моему, они
происходят слишком часто. Во всяком случае, это не очень хорошо для
внутреннего состояния страны, потому что каждый новый человек вносит также
перемены в администрацию. Мне очень жаль, что мое письмо вы-шло таким
скучным".


   Весь 1916 год - до гибели империи - идет министерская чехарда.
Горемыкин, Штюрмер, Трепов, Голицын сменяют друг друга во главе
правительства.
 Так он пытался найти фигуру, которая примирила бы его с Думой. Он не
хотел признать, что эту фигуру найти невозможно. Нужна была не новая
фигура - нужен был новый принцип: министерство, ответственное перед Думой.
Этого требовала Дума, но ему это казалось возвращением страшного 1905
года. Против яростно выступали Аликс и "наш Друг" (как всегда, умело
повторявший мнения своей повелительницы).
 Фигура Протопопова показалась Николаю удачной. Он пользовался авторитетом
в Думе. Совсем недавно Протопопов был в Англии во главе думской делегации
и имел там большой успех, к нему благоволил думский председатель Родзянко.
   Казалось, найден человек, который примирит Николая с Думой. Но как
только Дума узнала, что Протопопова одобряют царица и Распутин, - его
судьба была решена. Протопопов становится всем ненавистен.
 Ярость Николая - беспредельна (это бывало с ним так редко!), он даже
стукнул кулаком по столу: "До того как я назначил его, он был для них
хорош, теперь - нехорош, потому что его назначил я".
 Она: "Телеграмма. 10.09.16. Графиня скончалась сегодня ночью. Не
протелеграфируешь ли ты Настеньке? Нежно целую вас обоих..."


   После смерти матери Настенька продолжала с ней беседовать в своем
дневнике.
   Она пишет строчки, которые так будут утешать их в сибирском изгнании:
"По мере умножения в нас страданий Христовых умножается Христом и утешение
наше".


   Она: "22.09.16... Я почти всю ночь не спала - каждый час, каждые
полчаса смотрела на часы (не знаю почему, т.к. провела очень приятно и
спокойно вечер)... Мы проговорили (с Протопоповым) целых полтора часа...
Очень умен, вкрадчив, великолепные манеры, говорит по-французски и
по-английски...
   Я очень откровенно говорила с ним, что твои приказы систематически не
выполняются, кладутся под сукно, о том, как трудно верить людям... Я
больше уже ни капли не стесняюсь и не боюсь министров и говорю по-русски с
быстротой водопада!
   И они имеют любезность не смеяться над моими ошибками. Они видят, что я
полна энергии и передаю тебе все, что слышу и вижу, что я твоя твердая
опора в тылу... Твои глаза и уши. Глубоко любящая тебя, твоя старая
солнышко".
 "26 сентября... Вот, скажешь ты, листок большого формата, значит, она
будет болтать без конца! Итак, Протопопов обедал у Ани. Она знакома с ним
уже около года или даже двух! Протопопов просил разрешения повидать тебя -
не дашь ли ты ему приказание выпустить Сухомлинова?..
 Протопопов совершенно сходится во взглядах с нашим Другом на этот вопрос.
   Протопопов переговорит об этом с министром юстиции (запиши это себе,
чтобы не позабыть и заодно поговори с министром относительно Рубинштейна,
чтобы его без шума отправили в Сибирь)... Протопопов думает, что это
Гучков подстрекнул военные власти арестовать этого человека в надежде
найти улики против нашего Друга. Конечно, за ним водятся грязные денежные
дела - но не за ним же одним!"


   В октябре 1916 года Протопопов был вызван на совещание влиятельнейших
членов Государственной думы. Совещание стенографировалось.
 - Мы не хотим говорить с вами, с человеком, получившим назначение через
Распутина, который освободил предателя Сухомлинова.
 - Я личный кандидат Государя, которого я теперь ближе узнал и полюбил, -
с экзальтацией отвечал Протопопов. - У вас у всех есть титулы, хорошее
состояние, связи, а я начал свою карьеру скромным студентом и давал уроки
по 50 копеек, я не имею ничего, кроме личной поддержки Государя...
 К тому времени уже все общество объединилось в ненависти к новому
министру.
 "Из края в край расползаются темные слухи о предательстве и измене. Слухи
эти забираются высоко и никого не щадят... Имя императрицы все чаще
повторяется вместе с именами окружавших ее авантюристов... Что это -
глупость или измена?"
   - спрашивал с думской трибуны в своей знаменитой речи вождь кадетов
Милюков.
 Милюков хотел доказать, что это - глупость правительства. Но страна
повторяла:
   "Измена!"
   "Слухи об измене сыграли роковую роль в отношении армии к династии"
(Деникин).
 "С ужасом я не раз думал, не находится ли императрица в заговоре с
Вильгельмом", - скажет после революции в своем интервью петроградской
газете великий князь Кирилл Владимирович.
 Она: "28.09.16. Как я рада: мы будем вместе через пять дней!!! Прямо не
верится. Еда на открытом воздухе очень полезна для Бэби, и я привезу с
собой два походных стула и складной стол для него. Тогда и я смогу сидеть
на воздухе. Мы рассчитываем выехать в воскресенье в 3, чтобы быть в
Могилеве к чаю - в пять в понедельник. Хорошо? После твоей прогулки и я
смогу тогда полежать подольше".
 Она: "12.10.16. С тяжелым сердцем покидаю я вновь тебя. О, как я ненавижу
эти прощания... Ты так одинок среди толпы, так мало тепла кругом. Как бы я
хотела, чтоб ты приехал хотя бы только на два дня, чтобы получить
благословение нашего Друга. Это придало бы тебе сил... Я знаю, что ты
храбр, терпелив, но все же ты человек, а Его прикосновение к твоей груди
очень бы утешило твои горести и даровало бы тебе новую мудрость и энергию
свыше. Это не пустые слова, но глубочайшее мое убеждение... Я знаю и верю
в успокоение, которое наш Друг способен дать, а ты утомлен морально и тебе
не удастся скрыть это от старой женушки!"
   Она была права. Он очень устал.


   "МОЙ БЕДНЫЙ ДРУГ"


   Она: "1.11.16. Мой любимый, дорогой... Итак, Ольга выходит замуж в
субботу, где будет венчание?"


   Это был еще один скандал в Семействе: после развода с Петей
Ольденбургским порфирородная сестра царя выходила замуж за ротмистра
Николая Александровича Куликовского. Ротмистр служил в кирасирском полку,
шефом которого была вдовствующая императрица. В Киев на свадьбу съезжалась
большая Романовская Семья. В Киеве состоялось "совещание Романовых". Все
сошлись в одном: ситуация катастрофическая! Практически министерство
теперь ответственно перед Аликс и Распутиным. И большая Семья видела один
выход: Николай должен уступить требованиям Думы и даровать ей право
назначать министров. Это освобождало правительство от пагубного влияния
Аликс и Распутина, а доброго Ники - от ответственности в этот критический
момент страшных слухов и поражений...
   Ну и, конечно, немедленное удаление "Святого черта"!
 2 ноября в Ставку приехал великий князь Николай Михайлович. Он был
старший из Михайловичей - друзей детства царя. И на семейном совете в
Киеве было решено отправить его к Ники. "Господин Эгалите" решился на эту
трудную миссию.
 Он: "2 ноября... Моя бесценная. Николай Михайлович приехал сюда на один
день, и мы имели с ним вчера вечером длинный разговор, о котором расскажу
тебе в следующем письме, сегодня я очень занят... Храни Господь тебя, мое
любимое солнышко, и детей! Навеки твой, старый Ники".
 Он лукавил. Он попросту не знал, как рассказать ей об этом разговоре. И
решился: переслал ей письмо, которое передал ему Николай Михайлович.
 Вот отрывки из этого письма:
 "Неоднократно ты мне сказывал, что тебе некому верить, что тебя
обманывают.
   Если это так, то же явление должно повторяться и с твоей супругой,
горячо тебя любящей, но заблуждающейся благодаря злостному сплошному
обману окружающих ее людей. Ты веришь Александре Федоровне, оно и понятно,
но что исходит из ее уст - есть результат ловкой подтасовки, а не
действительной правды.
   Если ты не властен отстранить от нее это влияние, то по крайней мере
огради себя от постоянных вмешательств и нашептываний через любимую тобой
супругу...
   Я долго колебался открыть всю истину, но после того как твоя матушка и
твои сестры убедили меня это сделать, я решился. Ты находишься накануне
эры новых волнений - скажу больше, эры покушений. Поверь мне: если я так
напираю на твое собственное освобождение от создавшихся оков... то только
ради надежды и упования спасти тебя, твой престол и нашу дорогую Родину от
самых тяжких и непоправимых последствий".


   В заключение Николай Михайлович предлагал ему даровать "желанное
ответственное перед Думой министерство и сделать это без напора извне", и
"не так, как свершился достопамятный акт 17 октября 1905 года".
 Так он грозил новой революцией. И напоминал о революции прежней.
 Она: "4 ноября... Я прочла письмо Николая и страшно им возмущена. Почему
ты не остановил его среди разговора и не сказал ему, что если он еще раз
коснется этого предмета или меня, то ты сошлешь его в Сибирь, так как это
уже граничит с государственной изменой. Он всегда ненавидел меня и дурно
отзывался обо мне все эти 22 года. Но во времена войны и в такой момент
прятаться за спиной твоей мамґа и сестер и не выступить смело на защиту
жены своего императора - это мерзость и предательство... Ты, мой дорогой,
слишком добр, снисходителен и мягок. Этот человек должен трепетать перед
тобой, он и Николаша - величайшие твои враги в семье, если не считать
"черных женщин" и Сергея... Женушка - твоя опора, она каменной стеной
стоит за тобой..."
   Приписка: "Я видела во сне, что меня оперировали: отрезали мне руку, но
я не испытывала никакой боли. А после этого получила письмо Николая..."
   Теперь она начинает борьбу со всей Романовской Семьей. Она остается,
как всегда, цельной. Она наивна, искренна и нелепа в своей непримиримости.
 Он: "Ставка, 5 ноября... Я очень огорчен, что расстроил тебя и рассердил,
переслав тебе письмо Н., но так как я постоянно спешу, я его не прочел,
так как он долго и подробно говорил о том же. Но о тебе он не упоминал
совершенно, останавливаясь только на истории со шпионами и т.д. и общем
внутреннем положении. Скажи он что-нибудь о тебе, неужели ты сомневаешься
в том, что твой муженек не вступился бы за тебя..."
   Бедный Ники!
 Она: "12.11.16... Я всего лишь женщина, борющаяся за своего повелителя,
за своего ребенка, за этих двух самых дорогих ей существ на земле. И Бог
поможет мне быть твоим ангелом-хранителем. Только не выдергивай тех
подпорок, на которые я нашла возможным опереться (т.е. "Друг" и
Протопопов. - Авт.)...
   С каким наслаждением завтра я отдохну в твоих объятиях, расцелую и
благословлю тебя. Верная до смерти".
 Приписка: "Душка, помни, что дело не в Протопопове... Это вопрос о
монархии и твоем престиже... Не думай, что на этом кончится - они по
одному удалят от тебя всех, кто тебе предан, и затем и нас самих...
Вспомни, как в прошлом году ты уезжал в армию - ты тоже тогда был один с
нами двумя против всех, которые предсказывали революцию, если ты поедешь.
Ты пошел против всех, и Бог благословил твое решение".


   "4.12.16... Покажи им, что ты властелин. Миновало время
снисходительности и мягкости. Теперь наступает царство воли и мощи! Их
следует научить повиновению.
   Почему они меня ненавидят? Потому что им известно, что у меня сильная
воля и что когда я убеждена в правоте чего-нибудь (и если меня благословил
Друг), то я не меняю мнения. Это невыносимо для них. Вспомни слова месье
Филиппа, когда он подарил мне икону с колокольчиком: так как ты очень
снисходителен, доверчив, то мне надлежит исполнять роль твоего колокола,
чтобы люди с дурными намерениями не могли к тебе приблизиться. И я бы
предостерегла тебя...
 Если дорогая матушка станет тебе писать, помни, что за ее спиной стоят
Михайловичи, не обращай внимания и не принимай это близко к сердцу. Слава
Богу, ее здесь нет, но "добрые люди" находят способы писать и пакостить..."


   Звенит "колокольчик"! И тогда Семья избирает последнее средство: к ней
приезжает сестра Элла. Она появляется в Царском - и со всей своей
кротостью пытается объяснить Аликс ужас положения: она говорит о
Распутине, но Аликс тотчас замыкается в себе и прекращает разговор.
 Потом она провожает сестру на поезд. Они молча прощаются. Больше Элла не
появится в Царском Селе, и более никогда они не увидят друг друга.
 Он: "10.11.16. В Румынии дела идут неважно... В Добрудже нашим войскам
пришлось отступить до самого Дуная... Около 15 декабря сосредоточение
наших войск будет... закончено и около Рождества мы начнем наступать...
Как видишь, положение там невеселое".


   Какова была степень его участия в войне? Вот два ответа: жалкий,
несведущий, безвольный исполнитель желаний истеричной жены и Распутина -
таков ответ, данный грядущей революцией.
 А вот другое мнение.
 Уинстон Черчилль, который в 1917 году был английским военным министром, в
своей книге "Мировой кризис" писал: "Ни к одной стране судьба не была так
жестока, как к России. Ее корабль пошел ко дну, когда гавань была уже на
виду... Все жертвы уже были принесены, вся работа была завершена...
   Долгие отступления окончились. Снарядный голод побежден. Вооружение
притекало широким потоком. Более сильная, более многочисленная, лучше
снабженная армия сторожила огромный фронт... Алексеев руководил армией, а
Колчак флотом.
   Кроме того, никаких трудных действий больше не требовалось: только
оставаться на посту, тяжелым грузом давить на широко растянувшиеся
германские линии, удерживать, не проявляя особой активности, слабеющие
силы противника на своем фронте. Иными словами, держаться - вот и все, что
стояло между Россией и общей победой...
 Бремя последних решений лежало на нем. На вершине, где события
превосходят разумение человека, где все неисповедимо, давать ответы
приходилось ему.
   Стрелкою компаса был он. Воевать или не воевать? Наступать или не
наступать?
   Идти вправо или влево? Согласиться на демократизацию или держаться
твердо?
   Вот поля сражений Николая. Почему не воздать ему за это честь? Несмотря
на ошибки - большие и страшные - тот строй, который в нем воплощался,
которым он руководил, которому своими личными свойствами он придавал
жизненную искру, к этому моменту выиграл войну для России..."
   Он: "Мечтаю, чтоб твоя поездка в Новгород прошла благополучно. И
Новгород тебе понравится. Я там был однажды, летом 1904 года, как раз
перед самым рождением Бэби".
 Он надеется, что поездка направит неукротимую энергию "колокольчика" в
иное русло... И он передохнет.


   В Новгороде она пришла к знаменитой пророчице, Старице Марии Михайловне.
   Она жила в Десятинном монастыре, ей было 107 лет. Впоследствии
пересказывали легенду: Мария Михайловна лежала в темноте, когда появилась
Аликс. И тогда Старица вдруг приподнялась на своем ложе, сползла на пол и
поклонилась до земли императрице. И сказала: "А ты, красавица, страдания
примешь".
   Но к чему легенды - Аликс сама описала встречу:
 "Она лежала на кровати в маленькой темной комнатке, и потому мы захватили
с собой свечку, чтобы можно было разглядеть друг друга. Ей 107 лет, она
носит вериги... Обычно она беспрестанно работает, расхаживает, шьет для
каторжан и для солдат, притом без очков - и никогда не умывается. Но,
разумеется, никакого дурного запаха или ощущения нечистоплотности - она
седая, у нее милое тонкое овальное лицо с прелестными молодыми, лучистыми
глазами, улыбка ее чрезвычайно приятна; она благословила и поцеловала
нас... Мне она сказала:
   "А ты, красавица, тяжелый крест [примешь], не страшись (она повторила
это несколько раз). За то, что ты к нам приехала, будут в России две
церкви строить..." Сказала, чтоб мы не беспокоились относительно детей,
что они выйдут замуж, остального я не расслышала".


   А может быть, не поняла бедная Аликс, о каком "венчании" шла речь...
Трудна старинная русская речь для гессенской принцессы. И подруга Аня тоже
предпочла не понять.
 О венчании со смертью ее дочерей сказала ей Старица.
 Он: "3 декабря 1916 г. Бесконечно благодарю за твое длинное интересное
письмо о твоей поездке в Новгород. Ты видела больше, чем я в 1904 году...
   Ну а теперь о Трепове (Александр Федорович Трепов в 1916 году был
назначен премьер-министром, очередным премьером в этой бесконечной
министерской чехарде. - Авт.)... Он был смирен и покорен и не затрагивал
имени Протопопова...
   Относительно Думы он изложил свой план распустить ее с 17 декабря и
созвать 19 января, чтобы показать всей стране, что несмотря на все
сказанное в Думе правительство желает работать вместе с нею... Я нарочно
пошел помолиться перед иконой Божьей Матери до этого разговора, и после
него почувствовал облегчение".
 Она: "14 декабря... Я опять почти не спала эту ночь. Благодарю тебя за
милое письмо... Трепов поступил очень неправильно, отсрочив Думу, с тем
чтобы созвать ее в начале января. В результате никто из Думы теперь не
поедет домой, все останутся в Петрограде, все будет бродить и кипеть...
   Любимый мой, ведь наш Друг просил тебя закрыть Думу уже 14... Ты
видишь, у них теперь есть время делать гадости... Будь Петром Великим,
Иваном Грозным, императором Павлом, сокруши их всех, не смейся, гадкий, я
страстно желала бы видеть тебя таким по отношению к этим людям... "Не
страшись", - сказала мне старица в Новгороде, и потому я пишу без страха
моему малютке..."


   От ее постоянного давления он был уже на пределе. Она перегнула палку.
 Он: "14.12.16. Ставка... Нежно благодарю тебя за строгий письменный
выговор.
   Я читал его с улыбкой, потому что ты говоришь со мной как с ребенком..."
   Она: "15.12.16... Прости меня за резкие письма - девочка не хочет
обидеть своего ангела и пишет только любя. Просто иной раз она доходит до
отчаяния, зная, как тебя обманывают и подсовывают неправильные решения...
Жаль, что телефон так плох..."
   Он: "16.12.16... Нет, я не сержусь за написанное тобой и отлично
понимаю твое желание мне помочь. Но изменить день созыва Думы не могу, так
как он уже назначен в указе... Нежный привет и поцелуи шлет тебе "твой
бедный слабовольный муженек".
 Он неумолим на этот раз.
 Она: "17.12.16... Опять очень холодно и легкий снежок... Сердце не
особенно хорошо и неважное самочувствие. Видишь ли, состояние моего сердца
сейчас ухудшилось... Последние тяжелые месяцы, конечно, должны были
отразиться - вот старая машина и пришла в негодность...
 Вполне ли избавился Бэби от своего глиста? Он после этого начнет,
надеюсь, толстеть и больше не будет таким прозрачным - милый мальчик".


   Дальше ее письмо написано карандашом - все дальнейшее она приписала уже
после того, как узнала о событии, о самом страшном для нее событии.
 "Мы сидим все вместе - ты можешь себе представить наши чувства, мысли -
наш Друг исчез. Вчера Аня видела Его, и Он сказал ей, что Феликс (князь
Юсупов. - Авт.) просил Его приехать к Нему ночью, что за Ним заедет
автомобиль, чтобы Он мог повидать Ирину.
 За Ним заехал автомобиль (военный автомобиль), но с двумя штатскими, и Он
уехал. Сегодня ночью был огромный скандал в Юсуповском доме. Было большое
собрание: Дмитрий (великий князь. - Авт.), Пуришкевич (Владимир
Митрофанович Пуришкевич, член Думы, крайне правый. - Авт.) и т.д. - все
пьяные. Полиция слышала выстрелы. Пуришкевич выбежал, кричал полиции, что
наш Друг убит...
   Полиция приступила к розыску. И только сейчас следователь вошел в
Юсуповский дом. Он не смел сделать этого раньше, т.к. там находился
Дмитрий. Градоначальник послал за Дмитрием. Феликс намеревался сегодня
ночью уехать в Крым, но я попросила Протопопова его задержать. Наш Друг в
эти дни был в очень хорошем настроении. Но нервен. А также озабочен из-за
Ани, так как Батюшин (военный следователь, который вел дело о немецких
шпионах - Мясоедове и т.д. - Авт.)
   старается собрать улики против Ани... Феликс утверждает, будто он не
являлся в дом нашего Друга и никогда не звал Его. Это все, по-видимому,
была западня.
   Я все еще полагаюсь на Божье милосердие, что Его только увезли
куда-то...
   Мы, женщины, здесь одни с нашими слабыми головами... Оставлю ее (Аню)
жить здесь, так как они теперь сейчас же примутся за нее. Я не могу и не
хочу верить, что Его убили! Да смилуется над нами Бог.
 Такая отчаянная тревога... Приезжай немедленно, никто не посмеет ее
тронуть или что-нибудь ей сделать, когда ты будешь здесь".
 Уже давно затевалось убийство Распутина. Большая Романовская Семья видела
в этом единственный способ спасти династию. И "Святой черт" об этом знал.
 Когда тучи совершенно сгустились, он сделал, как всегда, блестящий ход.
   Он составил завещание-предсказание, которое показал царице.
 "Дух Григория Распутина-Новых" обещал:
 "Русский царь!
 Знай, если убийство совершат твои родственники, то ни один из твоей
семьи, родных и детей, не проживет дольше двух лет... Их убьет русский
народ...
   Меня убьют. Я уже не в живых. Молись. Молись. Будь сильным. Заботься о
своем избранном роде".
 Через своего секретаря Распутин передал завещание императрице. Легко
понять, что испытала несчастная Аликс. Она не показала его Николаю. Но
охрана "Святого черта" была усилена. Сама царица с дочерьми просила
Распутина без ее ведома не принимать никаких приглашений. Они даже
запирали его одежду.
 Но хитро-простодушного "Старца" перехитрили "проклятые аристократы".
 Вера Леонидовна:
 "Это была головоломная интрига в духе моей любимой пьесы "Маскарад". Ее
придумали Дмитрий с Феликсом... Феликс... он был давний враг "Старца"...
   и был коварен. Через Маню Головину Феликс Юсупов начал как бы искать
примирения со "Старцем"... Все делалось очень правдоподобно... "Старец"
знал: Феликс хотел поступить в гвардию, а царь, не любивший гомосеков,
противился. И вот через ничего не подозревающую бедную Маню, которая была
уверена, что мирит "Старца" со своим другом Феликсом, Юсупов просит
"Старца" замолвить за него слово... И Распутин соглашается... В тот
роковой вечер Григорий отправлялся во дворец к Феликсу на полное
примирение. Ему были обещаны вино и пляски, до которых он был страстный
охотник. Я как-нибудь расскажу вам, как он удивительно танцевал... Он,
бесспорно, был хлыст... В тот вечер он обещал лечить княгиню Ирину...
Легенда о вожделении "Старца" к Ирине была создана позже самими убийцами.
"Грязные поползновения Григория к дочери самого Сандро, друга юности
Николая"... все это должно было вызвать отвращение к "Старцу" и оправдать
убийц...
 Впоследствии была легенда о том, что Распутина травили цианистым калием,
но яд его не взял... На самом деле потом оказалось: человек, который
передал им яд, не захотел взять греха на душу. Он вместо яда дал
безвредный порошок...
   Поняв, что "яд" не действует, Феликс выстрелил, Распутин упал. И
возникнет вторая легенда, что Феликс его убил, а он воскрес... На самом
деле Феликс лишь ранил его... Феликс не был убийцей и нервничал...
Распутин лежал недвижно на шкуре белого медведя... Феликс был наедине с
ним в комнате. И тут Распутин очнулся и бросился его душить... Он кричал
яростно, как раненое животное:
   "Феликс, Феликс!.." Что чувствовал Феликс, когда на него ринулся "труп"!
   От ужаса он стал невменяем, и Распутин сумел выбежать из подвала во
двор.
   Его убили у самых ворот из револьвера, и, видимо, тоже не до конца.
Когда его заворачивали в портьеру, чтобы погрузить в автомобиль, он
приоткрыл глаз... И все они потом не могли забыть этот невыразимый взгляд
погибающего животного".
 Распутина убили в полуподвале, будто предрекавшем екатеринбургский
полуподвал.


   Она: Телеграмма. "18.12.16. Приказала твоим именем запретить Дмитрию
выезжать из дома до твоего возвращения. Дмитрий хотел видеть меня сегодня,
я отказала.
   Замешан главным образом он, тело еще не найдено. Когда ты будешь здесь?"


   Я листаю дневники великих княжен.
 Дневник Ольги: "17 декабря. Отец Григорий с ночи пропал. Ищут везде.
Ужасно тяжело. Спали мы четверо вместе. Боже, помоги!
 18 декабря. Аня живет у нас в доме, так как мамґа за нее боится...
Окончательно узнали, что отец Григорий был убит, должно быть Дмитрием, и
сброшен с моста у Крестовского. Его нашли в воде. Как тяжело, и писать не
стоит. Сидели и пили чай и все время чувствовали - отец Григорий с нами..."
   Итак, убил Дмитрий?! Теперь конец уже всем ее надеждам. Вот почему:
"Как тяжело, и писать не стоит".
 Он: Телеграмма. "18.12.16... Только сейчас прочел твое письмо. Возмущен и
потрясен. В молитвах и мыслях вместе с вами. Приеду завтра в 6 часов".


   Было ли предсказание Распутина только ловкой мужицкой хитростью? Или
продиктовано темной силой "Святого черта"? Или и тем и другим?.. Ибо этот
хмельной, безумный в распутстве мужик действительно был предтечей. Тех
сотен тысяч страшных мужиков, которые затопчут их дворцы, убьют их самих и
бросят их трупы, как падаль, без погребения...


   "СЕГОДНЯ УТРОМ... ПОЧУВСТВОВАЛ МУЧИТЕЛЬНУЮ БОЛЬ"
   (ДНЕВНИК ГИБЕЛИ ИМПЕРИИ)


   Сначала труп Распутина был помещен в склепе Феодоровского собора. Потом
его тайно похоронили - недалеко от дворца под строящейся часовней. Под
самым алтарем лег в землю ужасный "Старец"... По-прежнему он был рядом с
ними.
 Из дневника Николая:
 "21 декабря. Среда... В 9 часов поехали всей семьей мимо здания
фотографии и направо, к полю, где присутствовали при грустной картине:
гроб с телом незабвенного Григория, убитого в ночь на 17 декабря извергами
в доме Ф.Юсупова, стоял уже опущенный в могилу. Отец Александр Васильев
отслужил литию, после чего мы вернулись домой. Погода была серая при 12
градусах мороза. Погулял до докладов... Днем сделал прогулку с детьми..."
   Николай был непреклонен: "извергов" - Дмитрия и Феликса - решено было
выслать из Петрограда. Не только страдания жены заставили царя быть
твердым. Богопротивно убийство для христианина... да еще какое: царские
родственники мужика убили!..
   "Извергов" чествовала остальная Романовская Семья. На вокзале Феликса
провожал тесть, великий князь Александр Михайлович.
 Как завидовал бедный Дмитрий всем оставшимся в любимом Петрограде...
 Скольких его родственников - из тех, кто остался "в любимом Петрограде",
- вскоре убьют! Но уцелеют Феликс и Дмитрий - "изверги", высланные из
столицы.


   В первые дни Аликс будто окаменела. Сначала она буйствовала,
выкрикивала:
   "Повесить!", потом стала угрожающе спокойна, почти безразлична. Она
поняла - конец! Конец, который предсказал "Старец".
 И Аликс показывает Ники ужасное завещание "Старца"... Он пытается ее
успокоить:
   все заветы Григория теперь выполняются... Изгоняется не любимый
императрицей (и, следовательно, Григорием) Трепов и назначается в премьеры
дряхлый Голицын - а это значит, фактическим главой правительства
становится любимый "Другом"
   Протопопов. Все это вызывает бунт в обществе: идут бесконечные съезды -
городской, земский, дворянский - и все против нового правительства. Пока
все ждут революцию, она уже началась. "Святой черт" оказался прав - сразу
после его смерти - началось!


   Но постепенно Аликс воскресает для борьбы...
 Именно в это время все чаще она вспоминает: Распутин был против этой
несчастной кровавой войны. И после смерти Распутин продолжает исполнять ту
же роль - предлагать то, о чем в тайниках души мечтает сама Аликс!
 И Аня тотчас умело поддержала игру. Она вдруг вспоминает о телеграмме,
полученной когда-то от "нашего Друга". Она помнит даже текст: "Не затевать
войну - будет конец России и вам самим. Все положите до последнего
человека..."







   ЧАСТЬ ВТОРАЯ


   Гибель "Атлантиды"


   "И пойдет царь их в плен,
   он и князья его вместе с ним,
   говорит Господь".
 (Амос 1:15)



                                   ГЛАВА 8



   Наступил новый, 1917 год...


   Наступил Новый год, числом такой страшный для Романовых, - семнадцатый.
 Мороз, жестокий холод, 38 градусов. Солнце в морозном дыму. Сверкает,
будто облитый ртутью, чистый снег Царского Села. Покрыты инеем стекла
придворных экипажей. В Большом дворце - ежегодный большой выход Государя.
Обычный Новый год в длинной череде лет его царствования.
 Из дневника Николая:
 "1 января. Воскресенье. День простоял серенький, тихий и теплый... Около
3 часов приехал Миша, с которым отправился в Большой дворец на прием
министров, свиты и дипломатов..."


   В начале 1917 года уже никто не сомневался в грядущей революции.
Заговоры зреют в роскошных петроградских квартирах. И во дворцах.
 Заговор великих князей... Здесь, конечно, тотчас всплывает имя любимца
армии - бывшего Верховного Главно-командующего великого князя Николая
Николаевича.
   От 16 великих князей в Тифлис к опальному Николаше направляется
посланец...
   С Николаем Николаевичем начинают открытые переговоры и заговорщики из
Государственной думы. От имени думца князя Львова Николаше уже открыто
предлагают заменить тезку на престоле... Поколебавшись, Николай Николаевич
отказался - остался верным присяге.
 Активизировались великие князья из клана Владимировичей. Незадолго до
убийства Распутина монархиста Пуришкевича позвали во дворец к великому
князю Кириллу Владимировичу. "Выходя из дворца великого князя, я, под
впечатлением нашего с ним разговора, вынес твердое убеждение, что он
вместе с Гучковым и Родзянко затевает что-то недопустимое... в отношении
Государя..." - записал Пуришкевич в дневнике. На самом же деле и здесь
дальше крамольных разговоров не пошло...
   И многие из большой Романовской Семьи могли повторить тогда слова,
вырвавшиеся у великого князя Николая Михайловича: "Он (царь. - Авт.) мне
противен, а я его все-таки люблю!"
   Член Думы Маклаков: "Они хотели бы, чтобы Дума за-жгла порох... Они
ждут от нас того, чего мы ждем от них..."


   Бесконечные совещания идут в квартирах думцев. С фронта прибывает
генерал Крымов. Он рассказывает о трагическом положении в армии. Вывод:
переворот необходим.


   В это время, как когда-то в XIX веке, оппозиция все больше объединяется
в тайных масонских ложах...
 Масонские ложи расцветают в России после революции 1905 года. К 1917 году
они объединяют либеральную верхушку общества, недовольную распутинщиной.
   Парадокс ситуации: накануне 1905 года, когда полиция пугала Николая
масонами, масонство в России практически вымерло... Теперь, накануне 1917
года, когда масонство стало реальной силой, полиции о нем мало что
известно.
 "По убеждению Белецкого (директор Департамента полиции. - Авт.), никаких
политических масонов никогда не было. За масонов сходили оккультисты..."
   - напишет впо-следствии Блок в "Записной книжке" после допроса
Белецкого.
 А между тем в масонских ложах - царские министры, генералы, члены
Государственного совета, думские деятели, крупные дипломаты,
промышленники... П.Балк - министр финансов, Н.Покровский - министр
иностранных дел, Н.Поливанов - военный министр, генералы В.Гурко,
А.Крымов, Н.Рузский, шеф жандармов К.Джунковский и т.д. Нет, нет, они не
хотят революции, но хотят перемен. Так что и здесь все ограничивается
крамольными разговорами.
 "Сделано было много для того, чтобы быть повешенным, но так мало для
реального осуществления планов", - скажет впоследствии один из главных
оппозиционеров, думец Гучков.


   Гучков пытается делать практические ходы: он хочет подготовить
переворот к марту, когда к Петрограду будут подтянуты верные Думе воинские
части.
   Чтобы избежать кровопролития, он планирует перехватить на железной
дороге царский поезд и заставить царя в вагоне отречься от престола. Но
никто из крупных военных (кроме Крымова) не примкнул к его заговору. "Я
никогда не пойду на переворот - я присягал" - эту фразу председателя
Государственной думы Родзянко могли повторить тогда многие...


   Французский посол после обеда в ресторане с банкиром Путиловым и бывшим
премьером графом Коковцовым записывает обычный застольный разговор тех
дней:
 Коковцов: - Мы идем к революции.
 Путилов: - Мы идем к анархии. Наш человек не революционер, он -
анархист...
   У революционера есть воля к восстановлению - анархист думает только о
разрушении...
 Понимали, философствовали... и шли к катастрофе. Все, как у Чехова в
"Вишневом саде".


   В это время начальник охранного отделения в Петрограде подавал
бесконечные доклады министру внутренних дел Протопопову.
 9 января: "Тревожное настроение революционного подполья и общая
распропагандированность пролетариата".
 28 января: "События чрезвычайной важности, чреватые исключительными
последствиями для русской государственности, не за горами".
 5 февраля: "Озлобление растет... Стихийные выступления народных масс
явятся первым и последним этапом на пути к началу бессмысленных и
беспощадных эксцессов самой ужасной из всех анархической революции".
 Все эти доклады министр внутренних дел Протопопов с легкой душой клал под
сукно. Ведь императрица сказала: "Революции в России нет и быть не может.
   Бог не допустит..."


   Из дневника Николая:
 "29 января. Воскресенье... Днем погулял и поработал в снегу... В 6 часов
принял старого Клопова".
 Да, это был тот самый Клопов, который когда-то на заре его царствования
уже приходил к нему. Тогда он хотел рассказать ему народную правду... И
вот теперь он пришел еще раз, чтобы спасти любимого царя.


   После революции Клопов работал тихим бухгалтером и умер в 1927 году. В
архиве Клопова осталась запись этой аудиенции: он говорил царю об эгоизме
двора, о преступных действиях правительства. Николай слушал его со
странной улыбкой, он будто отсутствовал. Клопов ушел испуганный непонятным
равнодушием сидевшего перед ним усталого человека.


   В это время друг юности Николая Сандро пишет письмо царю. Пишет в
несколько приемов, не решаясь отослать.


   Из дневника:
 "10 февраля... В 2 часа приехал Сандро и имел при мне в спальне долгий
разговор с Аликс".


   Аликс приняла Сандро в постели, была нездорова. Сандро поцеловал руку,
ее губы коснулись его щеки.
 Он хотел говорить с нею с глазу на глаз, но... Ники остался. Она боялась
разговора наедине.
 Что сказал Сандро? Впоследствии Александр Михайлович изложил это в своих
воспоминаниях. Но все мы крепки задним умом. Так что вернее
воспользоваться письмом, которое он написал Николаю тогда, в те дни...
 Отрывки из этого письма:
 "Мы переживаем самый опасный момент в истории России... Все это чувствуют:
   кто разумом, кто сердцем, кто душою... Какие-то силы внутри России
ведут тебя и, следовательно Россию, к неминуемой гибели. Я говорю "тебя и
Россию"
   вполне сознательно, так как Россия без царя существовать не может, но
нужно помнить, что царь один таким государством, как Россия, править не
может...
   Немыслимо существующее положение, когда вся ответственность лежит на
тебе одном... События показывают, что твои советчики продолжают вести
Россию и тебя к верной гибели..." - повторяется Сандро. "Приходишь в
полное отчаяние, что ты не хочешь внять голосам тех, которые знают, в
каком положении находится Россия, и советуют принять меры, которые должны
вывести нас из хаоса...
   Правительство сегодня тот орган, который подготавливает революцию.
Народ ее не хочет, но правительство употребляет все возможные меры, чтобы
сделать как можно больше недовольных, и вполне в этом успевает. Мы
присутствуем при небывалом зрелище революции сверху, а не снизу".
 Сандро умолял Аликс ограничиться домашними делами, Аликс его прервала.
   Он продолжал. Она повысила голос - он тоже. На протяжении бурного
разговора Ники молча курил. Сандро ушел, пообещав, что однажды она
признает его правду.
   Он поцеловал ей руку на прощание, но ответного поцелуя уже не получил.
 Из всей беседы с Сандро Аликс поняла одно: они хотят удалить Протопопова,
которого завещал им "Старец". Она была в ярости: надо разогнать Думу, а не
удалять от престола преданных людей.
 Но в этот день Николаю пришлось еще многое услышать.
 "Гулял с Марией, у Ольги заболело ухо. До чая принял Родзянко", - как
всегда лаконично, записал он в дневнике череду событий этого дня.
 Разговор с Родзянко был угрожающим. Обычно сдержанный, "толстяк" Родзянко
- неузнаваем.
 Родзянко: - Смена лиц, и не только лиц, но и всей системы управления
является неотложной мерой.
 Николай: - Вы все требуете удаления Протопопова... А ведь он был
товарищем председателя в Думе... Почему же теперь вы все его так
ненавидите?
 Родзянко: - Ваше Величество, мы накануне великих событий, исхода которых
уже предвидеть нельзя... Я полтора часа вам докладываю, но по всему вижу,
что уже избран самый опасный путь - разогнать Думу... Я убежден, что не
пройдет и трех недель, как вспыхнет такая революция, которая сметет все и
вы не сможете царствовать...
 Когда Родзянко входил в кабинет к царю, он повстречал знакомого нам слугу
Александра Волкова и попросил его заметить, сколько он будет в кабинете
Государя.
 Когда взволнованный председатель Государственной думы вышел из кабинета,
Волков сказал: "Вы были у Его Величества ровно 26 минут".
 Родзянко отдал свой портфель скороходу, который ждал его, чтобы нести
портфель до кареты, и безнадежно махнул рукой: "Теперь уже все равно,
теперь уже все кончено".


   Но Родзянко был не прав - разговор этот произвел впечатление. Николай
сдался.
   И вскоре старик премьер Голицын вернулся домой из Царского Села
необычайно счастливый и радостный. Николай вдруг сам пожелал обсудить
вопрос об ответственном министерстве. Он объявил Голицыну, что собирается
явиться в Думу и объявить свою волю: "О даровании России министерства,
ответственного перед русским парламентом".
 Но вечером того же дня Голицына вновь потребовали во дворец. И Николай
сообщил ему, что он... уезжает в Ставку!
 - Но как же, Ваше Величество? - изумился бедный премьер.
 - Я изменил свое решение... Сегодня же вечером я уезжаю.


   Ну конечно, между этими двумя событиями был разговор с Аликс. И вечная
воительница не дала ему повторить 1905 год!
 К тому времени он очень устал.
 Эту отчаянную усталость почувствовал старый Голицын. И впоследствии он
объяснял этот изумивший всех отъезд в Ставку желанием Государя "избежать
новых докладов, совещаний и разговоров".


   Да, он бежал - от ее сумасшествия, от толстого Родзянко и ярости Думы.
   От требований матери, родственников, друзей и страны.
 "Давно, усталый раб, замыслил я побег..."
   Родзянко описывал в своих воспоминаниях, как однажды, выслушав его
доклад, Николай вдруг подошел к окну.
 - Почему так, Михаил Владимирович? Был я в лесу сегодня - тихо там и все
забываешь - все эти дрязги... суету людскую. Так хорошо было на душе. Там
ближе к природе... ближе к Богу...
 Как-то в своем дневнике Николай записал: "Долго болтал ногой в ручье".
 Усталый одинокий человек, как ребенок, разбрызгивавший ногой воду... И
теперь он хотел убежать. К лесу, к длинным прогулкам по пустому шоссе...
 Он объяснил ей, что уезжает ненадолго, что вернется уже к 1 марта и
потому даже Бэби не берет с собой. Но она испытывала какой-то ужас перед
этой его поездкой.
 Империи оставалось жить 10 дней.


   22 февраля 1917 года он в последний раз уезжал из Царского императором.
   И в последний раз в поезде он нашел ее традиционное письмо:
 Она: "22.02.17. Мой драгоценный! С тоской и глубокой тревогой я отпустила
тебя одного без нашего милого Бэби. Какое ужасное время мы теперь
переживаем!
   Еще тяжелее переносить его в разлуке - нельзя приласкать тебя, когда ты
выглядишь таким усталым, измученным; Бог послал тебе воистину страшный
тяжелый крест...
 Наш дорогой Друг в ином мире тоже молится за тебя, Он еще ближе к нам, но
все же так хочется услышать Его утешающий и ободряющий голос... Только,
дорогой, будь тверд, вот что надо русским. Ты никогда не упускал случая
показать любовь и доброту. Дай им теперь почувствовать кулак. Они сами
просят об этом - сколь многие мне недавно говорили: "нам нужен кнут!" Это
странно, но такова славянская натура... Они должны научиться бояться тебя.
   Любви одной мало. Ребенок, обожающий отца, все же должен бояться
разгневать его... Крепко обнимаю и прижимаю твою усталую голову. Ах
одиночество грядущих ночей - нет с тобой Солнышка и нет Солнечного Луча
(Алексея. - Авт.). Чувствуй мои руки, обвивающие тебя, мои губы, нежно
прижатые к твоим. Вечно вместе, всегда неразлучны".
 Россия - кулак и кнут... Все это очень старые и очень печальные мысли...
   Она была права, "многие говорили". Вот монолог русского монархиста,
который почти повторяет слова русской царицы (его приводит в своих
мемуарах все тот же французский посол Палеолог):
 "На Западе нас не знают, там не знают, что царизм есть сама Россия.
Россию основали цари. И самые жестокие, самые безжалостные были лучшими.
Без Ивана Грозного, без Петра Великого, без Николая I не было бы России.
Русский народ - самый покорный из всех, когда им сурово повелевают, но он
не способен управлять сам собою. Как только у него ослабляют узду, он
впадает в анархию.
   Он нуждается в повелителе, в неограниченном повелителе. Он идет прямо
только тогда, когда чувствует над своей головой железный кулак ...кнут, мы
им обязаны татарам, и это лучшее, что они нам оставили..."


   Он: "Чувствую себя опять твердо, но очень одиноким. Сердечно благодарю
за телеграмму тебя и Бэби. Тоскую ужасно. Нежно целую всех".
 Она: "23 февраля... Ну вот - у Ольги и Алексея корь. У Ольги все лицо
покрыто сыпью. У Бэби больше во рту, и кашляет он сильно и глаза болят.
Они лежат в темноте - мы завтракали еще вместе в игральной. Мы все в
летних юбках и в белых халатах, если надо принять кого (кто не боится),
тогда переодеваемся в платья. Если другим не миновать этого, я хотела бы,
чтобы они захворали скорее. Оно веселее для них и не продлится так
долго... Аня тоже может заразиться..."


   Алексей заразился корью от мальчика-кадета. Кадета этого отпускали
специально для игр с наследником из кадетского корпуса. В корпусе уже было
много больных корью, но императрица этого не знала. Так началась эта
болезнь, свалившая всю Семью, кроме Аликс. Железной Аликс. Теперь в белом
халате императрица металась между больными и заболевающими детьми. Корь
закрыла от нее столь недалекую столицу. И доклады она принимала теперь все
через того же камердинера Волкова. Но это была не просто болезнь. Этой
болезнью началась смерть империи.
 Я получил письмо из Белграда. Пишет Ольга Макарова-Попович, дочь того
самого маленького кадета, от которого заразился корью несчастный цесаревич.
 Его тоже звали Алеша - Алеша Макаров, сын генерал-губернатора Алексея
Макарова, родственника великого русского флотоводца.
 После революции Алеша очутился в Белграде, стал офицером сербской армии.
   Но гибель ждала и его. Пришли немцы, и друг маленького цесаревича нашел
свою смерть - сгинул бесследно в нацистских лагерях.
 Судьбы людей XX века...


   Он: "Ставка. 23.02.17... Был солнечный холодный день, и меня встретила
обычная публика с Алексеевым во главе (начальник штаба. - Авт.)... Мы с
ним хорошо поговорили полчаса, после этого я привел в порядок свою комнату
и получил твою телеграмму о кори. Я не поверил своим глазам, так это
неожиданно...
   Как бы то ни было, это очень скучно и беспокойно для тебя, моя голубка.
   Может быть, ты перестанешь теперь принимать такое множество народу..."
   Он все надеется, что корь охладит ее темперамент и она перестанет со
всем своим пылом заниматься делами и постоянно давить на него.
 "Ты пишешь о том, чтобы быть твердым повелителем - это совершенно верно.
   Будь уверена, я не забываю, но вовсе не нужно ежеминутно огрызаться на
людей направо и налево. Спокойного, резкого замечания или ответа очень
часто совершенно достаточно, чтобы указать тому или другому его место..."


   24 февраля в Петрограде начались забастовки. Бастовало 80 тысяч
рабочих, голодные очереди выстроились у булочных. В городе не хватало
хлеба.
 Он: "Ставка. 24 февраля... Посылаю тебе и Алексею ордена от короля и
королевы Бельгийских на память о войне... Вот он обрадуется новому
крестику".
 Она: "24 февраля. Бесценный мой! Вчера были беспорядки на Васильевском
острове и на Невском, потому что бедняки брали приступом булочную. Они
вдребезги разнесли булочную Филиппова, и против них вызвали казаков. Все
это я узнала неофициально... У Ольги температура 37,7, вид у нее
изнуренный, он спал хорошо, и теперь у него 37,7. В 10 пошла посидеть с
Аней (у нее, вероятно, корь)..."
   Да, Подруга тоже заболела корью...
 "Я перехожу из комнаты в комнату, от больного к больному... Вышла на
минуту поставить свечки за всех".
 Он: "Ставка, 24 февраля... Итак, у нас трое детей и Аня лежат в кори!..
   Комнаты в Царском надо дезинфицировать, а ты, вероятно, не захочешь
переехать в Петергоф - тогда где же жить? Мы спокойно обдумаем все это,
когда я вернусь, что, как надеюсь, будет скоро. Мой мозг отдыхает здесь.
Ни министров, ни хлопотливых вопросов. Я считаю, что мне это полезно, но
только для мозга, сердце страдает от разлуки..."


   25 февраля утром председатель Думы Родзянко поехал к премьер-министру
Голицыну и потребовал его отставки. Обиженный Голицын показал ему
заготовленный указ о роспуске Думы. Указ был подписан царем заранее, и
Голицын мог воспользоваться им в любое время... Но и Голицын и Родзянко
понимают, что Дума не подчинится - ибо власти правительства больше не
существует.
 На Знаменской площади уже собрались толпы с криками "Да здравствует
республика!".
   И казаки разгоняли полицию! Толпа браталась с войсками.
 Она: "25 февраля... Бесценное, любимое сокровище. Стачки и беспорядки в
городе более чем вызывающи... Это хулиганское движение, мальчишки и
девчонки бегают и кричат, что у них нет хлеба, - просто для того, чтобы
создать возбуждение - и рабочие мешают другим работать. Если бы погода
была очень холодная, они все, вероятно, сидели бы по домам. Но все это
пройдет и успокоится, если только Дума будет вести себя хорошо... У меня
было чувство, когда ты уезжал, что дела пойдут плохо... Тяжело не быть
вместе. Аня шлет привет.
   Сегодня утром у нее было тоже 38,6, у Ольги 37,6, у Татьяны 37,1. Бэби
еще спит. Напиши мне привет для Ани - это ей будет приятно... Прости за
унылое письмо, но кругом столько докуки. Целую и благословляю навеки, твоя
старая женушка".


   Только 25-го вечером ему докладывают о беспорядках, которые третий день
бушуют в городе... 26-го он получает телеграмму от военного министра, где
самое страшное: солдаты отказываются стрелять в бунтовщиков и переходят на
сторону восставших.
 Николай дает телеграмму Хабалову - начальнику Петербургского военного
округа - с повелением немедля прекратить беспорядки. (Сергей Сергеевич
Хабалов - тихая посредственность из тех, кого списывают в тыл во время
войны...)
   Из дневника:
 "26 февраля. Воскресенье. В 10 пошел к Обедне. Доклад кончился вовремя...
   Написал Аликс и поехал по Бобруйскому шоссе в часовню. Погода была
ясная и морозная... Вечером поиграл в домино".
 Это странное равнодушие в грозное время отмечают все. Он будто во сне,
будто происходящее его мало интересует...
 Она: "26 февраля... Какая радость, я получила твое письмо, я покрыла его
поцелуями и буду еще часто целовать...
 Рассказывают много о беспорядках в городе (я думаю, больше 200 тысяч
человек...), но я написала об этом уже вчера, прости, я глупенькая.
Необходимо ввести просто карточную систему на хлеб (как это теперь в
каждой стране, ведь так устроили уже с сахаром и все спокойны и получают
достаточно), у нас же - идиоты... Вся беда от этой зевающей публики,
хорошо одетых людей, раненых солдат и т.д., курсисток и прочее, которые
подстрекают других.
   Лили (Лили Ден - жена флигель-адъютанта, флотского офицера - подруга
царицы.
   Аликс особенно сдружилась с ней в последнее время, когда Вырубова
лежала в кори. Лили в отличие от Ани была воплощением здравого смысла и
порядка.
   - Авт.) заговаривает с извозчиками, чтобы узнавать новости. Они
говорили ей, что к ним приехали студенты и объявили, что если они выйдут
утром, то в них будут стрелять. Какие испорченные типы! Конечно, извозчики
и вагоновожатые бастуют. Но они говорят, это непохоже на 1905 год, потому
что все обожают тебя и только хотят хлеба... Какая теплая погода. Досадно,
что дети не могут покататься даже в закрытом автомобиле. Но мне кажется,
все будет хорошо. Солнце светит ярко - я ощущаю такое спокойствие на Его
дорогой могиле. Он умер, чтобы спасти нас..."
   Он: "Ставка, 26 февраля... Пожалуйста не переутомись, бегая между
больными...
   Я был вчера у образа Пречистой Девы и усердно молился за тебя, моя
любовь, за детей, за нашу страну, а также за Аню... Сегодня утром во время
службы почувствовал мучительную боль в середине груди, продолжавшуюся
четверть часа. Я едва выстоял, и лоб мой покрылся каплями пота, я не
понимаю, что это было, потому что сердцебиения у меня не было. Но потом
оно появилось и прошло сразу, когда я встал на колени перед образом
Пречистой Девы".
 26 февраля Родзянко посылает царю отчаянную телеграмму: "В столице
анархия.
   Правительство парализовано, транспорт, продовольствие и топливо пришли
в полное расстройство. Части войск стреляют друг в друга. На улицах -
беспорядочная стрельба. Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся
доверием страны, составить новое правительство... Всякое промедление
смерти подобно. Молю Бога, чтобы в этот час ответственность не пала на
венценосца". Телеграмма пришла ночью, но начальник штаба Алексеев не стал
будить царя и телеграмму показал только утром...
 27 февраля утром Родзянко обращается к царю со второй телеграммой:
"Положение ухудшается. Надо принять немедленно меры, ибо завтра будет уже
поздно.
   Настал послед-ний час, когда решается судьба Родины и династии".
 В Петрограде горят охранные отделения, толпа не дает тушить пожар, полки
идут к Таврическому дворцу, где заседает Временный комитет Государственной
думы. С развернутыми флагами и музыкой они присягают новому правительству.
   В это время генерал Хабалов решает наконец расклеить объявления о
введении в городе осадного положения. Но власти не смогли достать ни клея,
ни кистей!
 Горит окружной суд, уже охотятся за полицейскими.
 Какие странные записи в это время в его дневнике...
 Если Аликс получала свои сведения "от извозчиков, с которыми заговаривала
Лили", то он, имевший всю информацию, читавший отчаянные телеграммы от
Родзянко, - в чем причина его удивительного бездействия?.. Он пребывал в
каком-то усталом равнодушии... Но тогда что значит странная, точнее,
страшная - "мучительная боль в середине груди"?
 Вот тут - разгадка. Уезжая, он предполагал возможность бури, о которой
ему все твердили. И он решил с ней не бороться... И, когда она
разразилась, он лишь с нетерпением ожидал развязки.
 Он не хотел и не мог больше воевать с обществом. Но он знал - она не даст
ему мирно уступить. Так же как они не примут его уступок, если останется
она. Слишком скомпрометировали ее Распутин и слухи об измене. У него
оставался выбор: или она или трон. Он выбрал - ее. Выбрал частную жизнь с
Семьей, чтобы не сводили более с ума его несчастную, полубезумную жену,
чтобы он мог открыто лечить своего смертельно больного сына. Он решился
отдать престол.
   Его "мучительная боль в середине груди" - результат этого решения,
результат муки, которую он в себе подавил.
 Впоследствии, обсуждая деятельность начальника его штаба Алексеева,
который странно не спешил знакомить царя с паническими сведениями из
столицы, - заподозрят участие Алексеева в заговоре. Странная фигура - этот
начальник штаба... Он из простых, всего достиг сам, при Николае являлся
фактически Верховным. Был врагом Распутина, запретил приезжать ему в
Ставку, но Николай не отдал его ярости Аликс. По складу характера они были
похожи - замкнутый, немногословный начальник штаба и царь. И они любили
друг друга. И понимали.
   Вот почему Алексеев не спешил с тревожными телеграммами: он разгадал
его Игру и молчаливо поддержал...


   Но довести принятое решение до конца Николаю не удалось... Он ожидал,
что Дума контролирует положение, что переворот, о котором все твердили,
подготовлен...
   Но вскоре он узнал - чернь вышла на улицу. По телеграммам он с ужасом
понял:
   думские говоруны не контролируют положения. Вот тогда он испугался за
Аликс, за детей. Беспорядки из города могли переброситься в любимое
Царское. Николаю пришлось начать действовать.
 27 февраля, в понедельник, он записал в дневнике:
 "В Петрограде начались беспорядки несколько дней тому назад. К
прискорбию, в них начали принимать участие войска. Отвратительное чувство
- быть так далеко и получать отрывочные нехорошие известия! Был недолго у
доклада.
   Днем сделал прогулку по шоссе на Оршу. После обеда решил ехать в
Царское Село поскорее и в час перебрался в поезд".
 Он: "Телеграмма. Выезжаю в 2.30. Конная гвардия получила приказание
немедленно выступить из Новгорода в Петроград. Бог даст, беспорядки в
войсках будут скоро прекращены".
 Из дневника: "27 февраля, вторник. Лег спать в три с четвертью, так как
долго говорил с Н.И.Ивановым, которого посылаю в Петроград с войсками
водворять порядок. Спал до десяти часов. Ушли из Могилева в 5 утра. Погода
была морозная, солнечная. Днем проехали Вязьму, Ржев, а Лихославль в 9
часов".
 Но доехать до любимого Царского ему не удалось.


   "ДВОРЕЦ ТОНУЛ СРЕДИ МОРЯ РЕВОЛЮЦИИ"


   Вера Леонидовна:
 "Маскарад" - страшная пьеса... В день объявления войны в 1941 году в
Москве была премьера "Маскарада"... И премьера "Маскарада" была и тогда, в
конце февраля 1917 года, в дни гибели империи...
 Фонари уже не горели, только со стороны Адмиралтейства, вдоль Невского,
бил прожектор, и в мертвом свете мы шли к театру. На улицах стреляли. Было
столько слухов об этом спектакле... В Александринском театре собрался весь
театральный Петроград. И действительно, было фантастическое зрелище...
   На сцене - роскошь неправдоподобная, которую никто никогда в театре не
видел. Гигантские зеркала, золоченые двери - сцена представляла дворцовую
залу. Апофеоз роскоши, гимн дворцу... Мы тогда не понимали, что это была
декорация мира, который там, на февральской улице, тонул, уходил в
небытие...
 В Таврическом дворце Дума заседала непрерывно... охрипшие ораторы. Мой
знакомый рассказывал, как в Думу явился сам Протопопов сдаваться... В Думе
Протопопов всем доказывал, что нарочно дурно управлял страной, чтобы
ускорить падение ненавистного режима. "Ненавистный режим" - так теперь все
его называли...
   Протопопов был фигляр и, по-моему, сумасшедший. Революция так легко
победила...
   Какие были надежды. В первые месяцы про Романовых как-то даже забыли. Я
очень удивилась, когда в Незлобинском театре взялись играть пьесу К.Р.
   "Царь Иудейский". Эту пьесу ставили когда-то в Эрмитажном театре.
Теперь Незлобин за гроши скупил всю постановку. И показал публике то, что
"при проклятом режиме" смотрела Семья... Кстати, я играла там христианку
Анну...
   Помню, на все спектакли приходили трое молодых людей. Это были сыновья
К.Р. Статистами в спектакле были люди с великолепной выправкой. Это все
были бывшие офицеры, бежавшие из Царского. Теперь они сменили блестящие
мундиры на костюмы театральных рабов первого века новой эры... Кстати, в
дни февраля мой друг с трудом приехал из Царского... Он сказал: "Гибель
"Атлантиды", дворец тонул среди моря революции".


   28 февраля, в последний день зимы, в Царском Селе восстал гарнизон: 40
тысяч солдат.
 Во дворец позвонил Родзянко, теперь это был уже не "надоедливый толстяк
Родзянко", но председатель Государственной думы, то есть единственная
власть в восставшей столице. Единственный, кто мог их тогда защитить.
 Родзянко говорил с Бенкендорфом, просил передать Аликс: она должна как
можно скорее покинуть Александровский дворец.
 - Но больные дети... - сказал Бенкендорф.
 - Когда дом горит - и больных детей выносят, - ответил Родзянко (в его
голосе было: если бы вы меня раньше послушали!).


   - Никуда я не поеду! Пусть делают что хотят, - ответила Бенкендорфу
императрица.
 В это время вокзал в Царском уже был занят восставшими. Поезда не ходили.
   И тогда она направляет в Петроград двух казаков конвоя. Шубы прячут
форму, которой они так недавно гордились.
 Казаки возвращаются с известием - город окончательно в руках восставших.
   Центр запружен народом, и везде - флаги, флаги. Город покрыт кровавым
кумачом.
   Тюрьмы открыты, громят участки, ловят полицейских.


   Весь день 28 февраля во дворце слышат беспорядочную пальбу. Это
восторженно стреляют (пока еще в воздух) восставшие солдаты
царскосельского гарнизона.
   Оркестры гремят "Марсельезой". Весь день эта музыка. В полукилометре от
дворца - первая жертва: убит казак. Грозное предупреждение. Но этим пока
ограничиваются: сорок тысяч восставших не приближаются ко дворцу.
 Вдоль решетки дворца на великолепных своих лошадях - разъезды казаков в
черных бешметах конвоя Его Императорского Величества.
 Она призывает к себе генералов Ресина и фон Гротена, на которых возложена
теперь оборона дворца.
 Множество лиц Аликс: послушная внучка королевы Виктории... прекрасная
принцесса...
   вечная возлюбленная... безумная фанатичка самодержавия... И наконец,
Аликс - тогда, в феврале 1917 года, героиня античной трагедии: поверженная
Воительница.
   Кровь Марии Стюарт...


   В 9 часов трубачи во дворце играют тревогу. И начинается смотр ее войск.
 Перед главным подъездом дворца выстроились: лейб-гвардии Вторая Кубанская
сотня, лейб-гвардии Третья Терская сотня - казаки конвоя развернутым
строем.
 Рядом с казаками встал пришедший из казарм батальон Гвардейского экипажа
под командованием великого князя Кирилла (поредел экипаж, уже начали по
ночам таинственно исчезать удалые матросики).
 И наконец, батальон сводного пехотного полка и зенитная батарея - два
орудия на автомобильных платформах.
 Вот и вся ее армия, окруженная морем серых шинелей - гарнизоном Царского
Села.
 Горят фонари у подъезда дворца. Молча стоят несколько сотен защитников в
морозной ночи. Звучат команды: "От конвоя - постоянные разъезды на линии
вокзал - казармы. Зенитной батарее и пулеметам экипажа занять позицию,
удобную для открытия огня - вдоль улиц, ведущих ко дворцу..." Уже
близилась полночь, когда из дворца вышла она.
 По хрустящему снегу на лютом морозе, в наброшенной на плечи шубе, идет
она вдоль строя. Гордая осанка. Трагиче-ская актриса в Драме революции...
   Рядом - великая княжна Мария. Единственная здоровая дочь... Вдвоем они
обходят строй... В караульном помещении дворца Аликс собирает офицеров:
   "Господа, только не надо выстрелов. Что бы ни случилось. Я не хочу,
чтобы из-за нас пролилась кровь".
 Неужели это та самая Аликс, недавно взывавшая к беспощадности? Да, она
поняла, один выстрел - и, как бочка с порохом, все взлетит на воздух.
Серая масса разнесет дворец.


   На следующий день, когда она проснулась, ее ждал новый удар. Ушел из
казарм с развернутыми знаменами краса и гордость дворца - Гвардейский
экипаж под командованием великого князя Кирилла. С красным бантом на
кителе и с царскими вензелями на погонах двоюродный брат царя привел свою
часть к Таврическому дворцу - присягать Думе...
 Да, Кирилл не забыл унижений в 1905 году... И еще он не простил ей
грязного мужика.
 В то же утро вслед за экипажем ушла в Петроград рота железнодорожного
батальона.
   Две сотни казаков, два орудия и батальон пехотинцев - такова была
теперь ее армия.
 Она понимает: с минуты на минуту может начаться штурм дворца -
восставшему гарнизону теперь некого бояться.
 Но по-прежнему восставшие не приближаются ко дворцу. О нем будто забыли.
   Но это грозное затишье. Ходят слухи: пушки восставших направлены на
собор и дворец, с часу на час нужно ждать...
 Днем она почти забывает о неизбежной грозе - мечется между больными
детьми и больной Подругой.
 Ночью она не может спать... Спускается в подвальное помещение дворца, где
в натопленной жаре отдыхают казаки конвоя. Пытается ободрить, укрепить их
дух молитвами. А потом до утра разговаривает с Лили Ден. И все это время
она шлет, шлет телеграммы ему. Телеграммы возвращаются с насмешливой
пометкой:
   "Место пребывания неизвестно".
 Неизвестно место пребывания самодержца всея Руси... Она не выдерживает -
посылает за Павлом. С тех пор как его сын принял участие в убийстве
Распутина, Павла не звали во дворец. Он пришел; рассказывает: поезд с Ники
задержан, но Ники жив-здоров...
 Она умоляет Павла что-то предпринять: обратиться к верным войскам;
катастрофа близится! Он не пытается ей объяснить, что верных войск больше
нет, что катастрофа уже свершилась. Павел жалеет ее. Он сообщает, что
Кирилл, Миша и он составили проект Манифеста, который собираются отвезти в
Думу. В этом проекте царь дарует ответственное перед Думой министерство.
Аликс одобряет.
   Наконец-то! Она поняла: нужны уступки. (На этот Манифест, подписанный
тремя великими князьями, уже никто не обратит внимания. В Думе ждут совсем
другого Манифеста.)
   В ночь на 2 марта Аликс постигает новый удар. Около часа ночи во дворец
является генерал Иванов - тот самый, которого послал Ники с отборной
командой Георгиевских кавалеров. В лиловом кабинете старый генерал
рассказывает ей, как были разобраны пути, окружен восставшими эшелон и
"распропагандирован".
   Георгиевцы отказались выйти из вагонов - не подчинились его приказам.
Никто не придет на помощь дворцу. Но опять начинаются ее миражи: она
умоляет старика попытаться с георгиевцами прорваться к Ники...
 После ухода генерала она все-таки поняла: теперь - полная беззащитность!
   Теперь бунтовщики могут прийти в любой момент. Она вновь отправляет за
Павлом сотника конвоя. Посланец подходит к ограде дворца великого князя,
долго звонит. Так и не получив ответа, перелезает через ограду. Парадный
вход во дворце великого князя, к его изумлению, оказался открыт. Он
блуждает по бесконечным залам пустого дворца. И понимает: прислуга
сбежала... Наконец он выходит к спальне Павла. У самых дверей спит
камердинер. Все, что осталось от бесчисленных слуг...
 Сотник объясняет Павлу: во дворце с минуты на минуту ждут прихода
восставших.
   Великий князь начинает куда-то звонить, с кем-то договариваться,
наконец просит передать Аликс: Дума гарантирует безопасность дворца, и
пусть Аликс не беспокоится.


   Утром 2 марта Аликс написала два длинных письма Ники. Двое казаков
конвоя зашивают крохотные конвертики с письмами под лампасы.
 "2 марта 1917 г. Мое сердце разрывается от мысли, что ты в полном
одиночестве переживаешь все эти муки и волнения, и мы ничего не знаем о
тебе, а ты не знаешь ничего о нас. Теперь я посылаю к тебе Соловьева и
Грамотина, даю каждому по письму и надеюсь, что, по крайней мере, хоть
одно дойдет до тебя. Я хотела послать аэроплан, но все люди исчезли.
Молодые люди расскажут тебе обо всем, так что мне нечего говорить тебе о
положении дел. Все отвратительно, и события развиваются с колоссальной
быстротой. Но я твердо верю - и ничто не поколеблет этой веры - все будет
хорошо... Ясно, что они хотят не допустить тебя увидеться со мною, прежде
чем ты не подпишешь какую-нибудь бумагу, конституцию или какой-нибудь ужас
в этом роде. А ты один, не имея за собой армии, пойманный как мышь в
западню, что ты можешь сделать? Это величайшая низость и подлость, не
слыханная в истории, чтобы задерживать своего Государя...
   Может быть, ты покажешься войскам в других местах и соберешь их вокруг
себя? Если тебя принудят к уступкам, то ни в каком случае ты не обязан их
исполнять, потому что они были добыты недостойным образом... Твое
маленькое семейство достойно своего отца. Я постепенно рассказала о
положении Старшим - раньше они были слишком больны... Притворяться перед
ними было очень мучительно, Бэби я сказала лишь половину, у него 36,1. Он
очень веселый.
   Только все в отчаянии, что ты не едешь... Лили - ангел, неразлучна,
спит в спальне. Мария со мной, мы обе в наших халатах и с повязанными
головами...
   Старая чета Бенкендорфов ночуют в доме, а Апраксин пробирается сюда в
штатском...
   Все мы бодры, не подавлены обстоятельствами, только мучимся за тебя и
испытываем невыразимое унижение за тебя, Святой страдалец...
 Вчера ночью от часу до двух с половиной виделась с Ивановым... Я думаю,
что он мог бы проехать к тебе через Дно, но сможет ли он прорваться? Он
надеялся провести твой поезд за своим. Сожгли дом Фредерикса, семья его в
конногвардейском госпитале... Два течения - Дума и революционеры - две
змеи, которые, как я надеюсь, отгрызут друг другу головы. Это спасло бы
положение. Я чувствую, что Бог что-нибудь сделает. Какое яркое солнце.
   Только бы ты был здесь! Одно плохо, даже Экипаж покинул нас - они
совершенно ничего не понимают, в них сидит какой-то микроб... Но когда
узнают, что тебя не выпустили, войска придут в неистовство и восстанут
против всех...
 Что ж, пускай они водворят порядок и покажут, что они на что-нибудь
годятся в Думе. Но они зажгли слишком большой пожар и как его теперь
потушить?..
   Дети лежат спокойно в темноте, лифт не работает вот уже 4 дня, лопнула
труба... Я сейчас выйду поздороваться с солдатами, которые теперь стоят
перед домом... Сердце сильно болит, но я не обращаю внимания - настроение
мое совершенно бодрое, боевое... Я не могу ничего советовать, только будь,
дорогой, самим собой. Если придется покориться обстоятельствам, то Бог
поможет освободиться от них. О, мой святой страдалец..."
   Приписка: "Носи Его ("Друга". - Авт.) крест, если даже и не удобно,
ради моего спокойствия".


   В темной спальне начинают выздоравливать дети.
 Очнулась от болезни, высокой температуры Вырубова. Она заболела еще в том
мире, где была всесильной Подругой самой могущественной женщины России.
   И очнулась - в опальном, осажденном дворце.


   3 марта начинаются эти слухи, сводящие с ума слухи: он отрекся!
 И опять она зовет Павла. Волков отправляется во дворец за великим князем.


   Павел приносит ей напечатанный в газете текст Манифеста об отречении.
"Нет-нет, я не верю, все слухи, газетная клевета..." Она не хочет читать
Манифест, впадает в прострацию. Весь день шепчет по-французски: "Отрекся!
Отрекся..."
   Они окончательно захватили наследство Маленького. Отдано все, что она
защищала.
   Но она остается Прекрасной Возлюбленной, не винит его - ни на
мгновение, ни словом. "Ники и Аликс - хорошая пара". И она пишет ему...
 "3 марта. Любимый. Душа души моей - ах, как мое сердце обливается кровью
за тебя. Схожу с ума, не зная совершенно ничего, кроме самых гнусных
слухов, которые могут довести человека до безумия. Хотела бы знать,
добрались ли до тебя сегодня двое юнцов, которых я отправила с письмами?..
Ах, ради Бога хоть строчку. Это письмо передаст тебе жена офицера. Ничего
не знаю о тебе, только раздирающие сердце слухи. Ты без сомнения слышишь
то же самое...
 Наши четверо больных мучаются по-прежнему - только Мария на ногах,
спокойна.
   Но помощница моя худеет, не показывая всего, что чувствует. Мы все
держимся по-прежнему, каждый скрывает свою тревогу. Сердце разрывается от
боли за тебя, из-за твоего полного одиночества. Я буду писать немного, так
как не знаю, дойдет ли мое письмо, не будут ли они обыскивать ее по
дороге, до такой степени все сошли с ума. Вечером я с Марией делаю свой
обход по подвалу, чтобы повидать всех наших людей - это очень ободряет...
В городе муж Даки (великий князь Кирилл. - Авт.) отвратительно себя ведет,
хотя и притворяется будто старается для монарха и Родины... Любовь моя,
любовь!
   У нас был чудный молебен и акафист перед иконой Божьей Матери, которую
принесли в зеленую спальню, где они все лежали - это очень ободрило. Все
будет, все должно быть хорошо. Я не колеблюсь в вере своей. Ах, мой милый
ангел, я так тебя люблю, я всегда с тобою, ночью и днем. Я понимаю, что
переживает теперь твое бедное сердце. Бог да смилуется и да ниспошлет тебе
силу и мудрость. Он поможет, он вознаградит за эти безумные страдания...
   Мы все будем бороться за наше Красное Солнышко, мы все на своих
местах...
   Лили и Корова шлют тебе привет. Солнышко благословляет, молится,
держится своей веры... Она ни во что не вмешивается, никого не видела из
"тех" думских (революционеров) и никогда об этом не просила, так что не
верь, если тебе что скажут. Теперь она только мать при больных детях...
 Можно лишиться рассудка, но мы не лишаемся, будем верить в светлое
будущее...
 Только что был Павел и рассказал мне все. Я вполне понимаю твой поступок,
о мой герой. Я знаю, что ты не мог подписать противного того, в чем ты
клялся на своей коронации. Мы в совершенстве знаем друг друга, нам не
нужно слов и клянусь, мы увидим тебя снова на твоем престоле, вознесенным
обратно твоим народом и войсками во славу царства..."
   Манифест она заставила себя прочесть только на следующий день. И тогда
же опять услышала его голос. Заработал телефон - он позвонил в Царское
Село из Ставки... Она ободряла, говорила нежные слова...
 После разговора вскоре принесли его телеграмму:
 "Ставка. 4 марта 10 часов утра. Ее Величеству (он по-прежнему так ее
называл и будет называть до самого конца. - Авт.). Спасибо, Душка...
Отчаяние проходит.
   Благослови вас всех Господь. Нежно люблю".
 Вечером 4 марта она пишет ему последнее, 653-е письмо:
 "4 марта 17 г. Дорогой, любимый Сокровище! Каким облегчением и радостью
было услышать твой милый голос, только слышно было очень плохо, да и
подслушивают теперь все разговоры! И твоя милая телеграмма сегодня... Бэби
перегнулся через кровать и просит передать тебе поцелуй. Все четверо лежат
в зеленой комнате в темноте. Мария и я пишем, почти ничего не видно, так
как занавески спущены. Только этим утром я прочла Манифест... Люди вне
себя от отчаяния, они обожают моего ангела. Среди войск начинается
движение... Впереди, я чувствую, я предвижу сияние солнца. Мужем Даки я
крайне возмущена...
 Людей арестовывают ныне направо и налево, конечно офицеров. Бог знает,
что делается: стрелки сами выбирают себе командиров и держат себя с ними
омерзительно - не отдают честь, курят прямо в лицо офицерам. Не хочу
писать всего, что делается - так это отвратительно. Больные наверху и
внизу не знают о твоем решении, боюсь сказать им, да пока и не нужно... О
Боже!
   Конечно, он воздаст сторицей за все твои страдания. Любимый мой, ангел
дорогой, боюсь думать, что ты выносишь, это сводит с ума. Не надо больше
писать об этом, невозможно! Как унизили тебя, послав этих двух скотов!
   Я не знала, кто это был до тех пор, пока ты не сказал сам. Я чувствую,
что армия восстанет..."


   Эпистолярный роман века закончился. Начиналось заточение.


   Он рассказал об отречении кратко, по телефону. Уже под арестом, по
возвращении его, она узнает подробности. Мы же узнаем их из его дневника.


   "ПОЙМАННЫЙ, КАК МЫШЬ В ЗАПАДНЮ..."
   (ДНЕВНИК ОТРЕЧЕНИЯ)


   Итак, он ехал в поезде в Царское Село.
 "1 марта, среда. Ночью повернули с М[алой] Вишеры назад, так как Любань и
Тосно оказались занятыми восставшими. Поехали на Валдай, Дно и Псков, где
остановился на ночь".
 Утром, когда проснулся в Пскове, он узнал, что ехать некуда.
 "Гатчина и Луга тоже оказались занятыми. Стыд и позор! Доехать до
Царского не удалось, а мысли и чувства все время там... как бедной Аликс
должно быть тягостно переживать все эти события одной! Помоги нам
Господь..."
   Гатчина - детство, сад, где в начале жизни они разводили костер...
вечный, незыблемый их мир...
 "2 марта, четверг. Утром пришел Рузский (командующий армиями
Северо-Западного и Северного фронтов. - Авт.) и прочел свой длиннейший
разговор по аппарату с Родзянко. По его словам положение в Петрограде
таково, что теперь министерство из Думы будет бессильно что-либо сделать,
так как с ним борется социал-демократическая партия в лице рабочего
комитета (Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов. - Авт.).
Нужно мое отречение..."


   Да, все свершалось быстро... Этот непроходящий ужас: Аликс, одна с
больными детьми, и он, запертый в поезде на станции Дно (каково
название!). Он объявляет Рузскому: да, он готов подписать отречение. Но
пусть сначала ответят все командующие фронтами - следует ли ему отречься.
 Из дневника, 2 марта (продолжение):
 "Рузский передал этот разговор в Ставку. Алексеев всем главнокомандующим.
   К двум с половиной часам пришли ответы от всех. Суть та, что во имя
спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии, нужно решиться
на этот шаг. Я согласился..."
   Днем он узнал, что из Петрограда, из Думы, уже отправлены посланцы за
его отречением.


   "КАК УНИЗИЛИ ТЕБЯ, ПОСЛАВ ЭТИХ ДВУХ СКОТОВ!.."


   Поздний час, он вышел погулять на платформу. Было холодно, мороз все
крепчал.
   Весь императорский поезд был освещен огнями. "Господа" (так он с
усмешкой называл свою свиту) не спали. Ждали.
 И он увидел, как из темноты выдвигался паровоз с одним вагоном...
 Они вошли в его вагон. Вторым был Шульгин, он знал его: монархист,
когда-то ему так понравилась его речь в Думе. Но первым - первым был
Гучков. Ее вечный враг! Заклятый враг! И вот "маленькая железнодорожная
катастрофа", о которой она мечтала, свершилась: его поезд остановлен и они
приехали к нему.


   Шестидесятые годы, уже нашего века, Ленинград. К полувековому юбилею
Октября готовят документальный фильм. Павильон киностудии "Ленфильм". Не
горят юпитеры... В грязноватом сумраке - старик: лысый череп, борода
пророка и блестящие, молодые глаза... Я пришел из соседнего павильона, где
снимают мой фильм, посмотреть на старика...
 Старик отсидел свой срок в сталинских лагерях. И вот теперь, в дни
хрущевской оттепели, режиссеру Фридриху Эрмлеру пришло в голову снять
документальный фильм об этом старике. В тот день в павильоне режиссер
обсуждал со стариком эпизод "Отречение царя". Когда-то в своей книге
старик все это подробно описал... И сейчас он опять вспоминал, как они с
Гучковым вошли в вагон...
   Где стоял граф Фредерикс... И как вошел царь.
 Старика когда-то знала вся Россия. Это был Василий Шульгин.


   Вагон-гостиная, зеленый шелк по стенам, старый генерал с аксельбантами
- министр двора граф Фредерикс...
 Они сидят за маленьким столиком: царь в серой черкеске и напротив -
Гучков и Шульгин.
 Гучков начал речь, долгую, выспреннюю. Николай молча слушал. Шульгин
смотрел на царя: под глазами мешки, коричневая, морщинистая, будто
опаленная кожа (бессонные, тяжелые ночи).
 Наконец Гучков перешел к отречению, голос его дрожал. Когда он кончил
взволнованную речь, Николай сказал спокойно, даже равнодушно: "Я принял
решение, господа, отказаться от престола... До 3-х часов сегодняшнего дня
я думал, что могу отречься в пользу сына, но к тому времени переменил это
решение в пользу брата Михаила. Надеюсь, господа, вы поймете чувства отца".
 Он взял со столика привезенный Гучковым проект Манифеста, составленный в
Думе, и вышел. Пока его не было, приехавшие узнали: царь имел консультацию
с доктором Федоровым, и доктор определенно заявил, что надежд на
выздоровление Алексея нет.


   Он вернулся в вагон и положил на столик написанный им самим текст
отречения.
   На четвертушках бумаги для телеграфных бланков был отпечатан этот текст.
 "Каким жалким показался мне набросок, который мы привезли, - вспоминал
Шульгин. - Так благородны были его прощальные слова..."


   МАНИФЕСТ


   "В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года
поработить нашу родину, Господу Богу угодно было ниспослать России новое
тяжкое испытание.
   Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на
дальнейшем ведении упорной войны. Судьба России, честь геройской армии,
благо народа, все будущее дорогого нашего Отечества требует доведения
войны во что бы то ни стало до победного конца... В эти решительные дни в
жизни России почли мы долгом совести облегчить народу нашему тесное
единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы,
и, в согласии с Государственной Думой, признали мы за благо отречься от
Престола Государства Российского и сложить с себя верховную власть. Не
желая расстаться с любимым сыном нашим, мы передаем наследие наше брату
нашему великому князю Михаилу Александровичу и благословляем его на
вступление на Престол Государства Российского... Заповедуем брату нашему
править делами государственными в полном и нерушимом единении с
представителями народа... На тех началах, кои будут ими установлены... Да
поможет Господь Бог России".


   Но, несмотря на растроганность, они тут же попросили его немного
солгать.
   Чтобы не возникло предположение, будто отречение вырвано, поставить под
ним не то истинное время, когда он его подписал, а то, когда он сам принял
это решение... И он согласился. И подписал: "2 марта, 15 часов", хотя на
часах уже была полночь.
 Потом опять была ложь: они предложили, чтобы новый премьер-министр князь
Львов был назначен еще им самим, Государем, и он опять: "Ах, Львов? Ну
хорошо, пусть Львов". И он подписал и это.
 Из дневника, 2 марта (окончание):
 "Из ставки прислали проект Манифеста. Вечером из Петрограда прибыли
Гучков и Шульгин, с которыми я переговорил и передал им подписанный и
переделанный Манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством
пережитого. Кругом измена, трусость и обман".


   ПРОЩАНИЕ
   (ДНЕВНИК СВЕРГНУТОГО ИМПЕРАТОРА)


   Подписав Манифест, он мог немедля отправиться в Царское Село. Но
неожиданно для всех он возвращается обратно в Ставку - в Могилев.
 Возможно, ему было слишком тяжело увидеть ее, детей после крушения. Он
хотел дать ей и им привыкнуть к положению. И еще: он должен был проститься
с армией. Шла война, и он до конца выполнял свой долг Верховного
Главнокомандующего.
 А может быть, он все еще продолжал надеяться... Вдруг она права: они
восстанут, верные войска, и чудо свершится...
 И еще: он должен был проститься с матерью.
 3 марта он вернулся в Ставку. Никто не знал, как его должно теперь
встречать, и вообще, должно ли теперь его встречать. Но, конечно же,
Алексеев решает встретить его, как обычно. В специальном павильоне для
приема царских поездов выстроились генералы. В молчании ждали. Говорил
только язвительный Сергей Михайлович - обсуждал поведение другого великого
князя, Кирилла, "называя вещи своими именами".
 Подошел императорский поезд. Но никто не вышел. Потом показался кто-то из
прислуги, позвал Алексеева и исчез с ним в вагоне. Все ждали.
 Наконец появился Николай: желтая кожа, обтянувшая скулы, резкие мешки под
глазами. За ним - граф Фредерикс: как всегда, тщательно выбрит, подтянут.
   Царь (уже бывший царь!) по обыкновению начал обход, здороваясь с
каждым...
 3 марта, пятница:
 "Спал долго и крепко. Проснулся далеко за Двинском. День стоял солнечный
и морозный... Читал много о Юлии Цезаре. В 8.20 прибыли в Могилев. Все
чины штаба были на платформе. Принял Алексеева в вагоне. В 9.30 перебрался
в дом. Алексеев пришел с последними известиями от Родзянко. Оказывается,
Миша отрекся... Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость! В
Петрограде беспорядки прекратились - лишь бы так продолжалось дальше".
 Наступал "новый мир".


   Отречение в пользу Михаила не получилось. И не могло получиться -
"новый мир" не хотел Романовых. Гучкова едва не растерзали рабочие, когда
он посмел объявить о царе Михаиле Романове.
 3 марта Гучкова и Шульгина на моторах повезли добывать новое отречение.
   На крыльях автомобиля лежали солдаты с обнаженными штыками.


   Еще 27 февраля Михаила вызывал из Гатчины в Петроград Родзянко. По
просьбе Родзянко Михаил связался по прямому проводу со Ставкой, просил
Николая уступить Думе - создать правительство, ответственное перед Думой.
Николай отказался. Но обратно в Гатчину Михаил не попал - железная дорога
была захвачена восставшими. Ночь он провел в Зимнем дворце и утром
оказался в пекле. Генералы, перешедшие из здания Адмиралтейства в Зимний
дворец (среди них были Хабалов и военный министр Беляев), предложили ему
возглавить отряд - спасать Петроград. Михаил отказался. Он предпочел
скрыться и проживал в квартире князя Путятина на Миллионной улице.


   В квартире на Миллионной в прихожей набросаны дорогие шубы думских
деятелей (это еще от свергнутого режима - скоро, очень скоро исчезнут и
шубы, и их владельцы).
 Вышел Михаил, высокий, бледный, с очень моложавым лицом. Выступали по
очереди.
 Резкий голос Керенского:
 - Приняв престол, вы не спасете Россию. Я знаю настроение масс. Сейчас
резкое недовольство всех против монархии. Я не вправе скрывать, каким
опасностям подвергаетесь вы лично, взяв власть. Я не ручаюсь за вашу жизнь.
 Потом тишина, долгая. И голос Михаила, еле слышный голос:
 - При этих условиях я не могу...
 Молчание и почти отчетливое всхлипывание.
 Михаил плакал. Ему суждено было покончить с монархией. 300 лет - и на нем
все кончилось.
 И вопль, счастливый - Керенского:
 - Я глубоко уважаю ваш жест! И вся Россия.
 "Новый мир" посылал поздравительные телеграммы Михаилу Романову. Даже из
Туруханска, где были в ссылке большевики, пришла поздравительная
телеграмма.


   Николай жил в губернаторском доме. Ежедневно ходил в помещение
Генерального штаба, где Алексеев делал ему доклады, читал агентские
телеграммы. Будто ничего не произошло.
 Из дневника Николая: "4 марта. Суббота... К 12 часам поехал на платформу
встретить дорогую мать, прибывшую из Киева. Повез ее к себе и завтракал с
нею и нашими. Долго сидели и разговаривали... К 8 часам поехал к обеду к
мамґа и просидел с нею до 11 часов".
 По городу ходили писаря, шоферы, обвешанные красными повязками и бантами,
с красными кокардами на фуражках. Бесконечные митинги, речи "самых
свободных граждан самой свободной в мире страны" о "проклятом режиме".


   А они собирались в вагоне вдовствующей императрицы - "наши": великий
князь Борис Владимирович (а ныне просто Борис Романов), принц Александр
Ольденбургский (ныне просто Алек) и просто Сергей... и просто Сандро...
Тогда они еще верили, что скоро приедет Николаша принимать пост Верховного
Главнокомандующего.
   Алексеев, генералы - все его хотели.
 Но "новый мир" его не захотел. И Николаше пришлось отказаться. Он уже
ехал в Ставку, когда от имени Временного правительства ему сообщили:
"Народное мнение решительно и настойчиво высказывается против занятия
членами дома Романовых какой-либо должности. Временное правительство
убеждено, что Вы во имя любви к Родине..." и т.д.
 Он ответил не без сарказма, телеграммой: "Рад вновь доказать мою любовь к
Родине. В чем Россия до сих пор не сомневалась".
 Народное мнение... Когда один из великих князей на вопрос: "Как ваша
фамилия?"
   ответил: "Романов", канцеляристка сочувственно сказала: "Какая у вас
неблагозвучная фамилия".
 Начиналась новая власть - власть победившей толпы. Власть его прежних
солдат - Совета рабочих и солдатских депутатов. Дума и Временное
правительство - все эти смелые прежде говоруны - теперь ее боялись.
Заискивали.
 С некоторым злорадством, уже из Царского Села, он будет наблюдать, как
все беспомощнее становятся когда-то грозные ораторы Думы и как ничего не
могут поделать с этой стихией. Ими же порожденной стихией.
 А пока Алексеев вел переговоры об отъезде Царской Семьи. Предполагалось -
через Мурманск, в Англию.
 Николай хотел все уладить до возвращения к Аликс.
 Но случилось иное. "Новый мир" не захотел его отъезда.
 3 марта, сразу после его отречения, Петроградский Совет рабочих и
солдатских депутатов принял постановление "Об аресте Николая II и прочих
членов династии Романовых".
 Временному правительству пришлось уступить. Несмотря на то что он
безропотно выполнил все их условия, они вынуждены были его арестовать. Так
они боялись этого "нового мира".
 Журнал заседаний Временного правительства от 7 марта:
 "Слушали: О лишении свободы отрекшегося императора и его супруги.
 Постановили: Признать отрекшегося императора Николая II и его супругу
лишенными свободы и доставить отрекшегося императора в Царское Село..."


   Керенский объяснял причины ареста:
 "Крайне возбужденное состояние солдатских тыловых масс и рабочих.
Петроградский и московский гарнизоны были враждебны Николаю... Вспомните
мое выступление 20 марта на пленуме Московского совета - тогда раздались
требования казни, прямо ко мне обращенные... Я сказал, что никогда не
приму на себя роль Марата, и что вину Николая перед Россией рассмотрит
беспристрастный суд".


   Правда, Алексеев сообщил ему то, что негласно передало правительство:
все это временно, чтобы просто успокоить ярость толпы. Будет работать
специально созданная следственная комиссия - она докажет невиновность царя
и вздорность слухов об измене Аликс. И тогда - в добрый путь, в Англию!


   8 марта, среда: "Последний день в Могилеве. В 10 с четвертью подписал
прощальный приказ по армии".
 "В последний раз обращаюсь к вам, горячо любимые войска, исполняйте ваш
долг - защищайте доблестную нашу Родину, повинуйтесь Временному
правительству, слушайтесь ваших начальников: да благословит вас Бог и да
ведет вас к победе Святой великомученик и Победоносец Георгий".
 Но публиковать его последний приказ никто не осмелился - слишком
непопулярен был автор.


   Он хотел добра и замирения России, и потому, отдав власть, он сам
просил свой народ верно служить новому правительству.
 Но с этого момента Николай пал и в глазах монархистов.
 Дневник, 8 марта (продолжение):
 "В 10.30 пошел в дом дежурства, где простился со всеми чинами штаба и
управления.
   Дома прощался с офицерами и казаками конвоя и сводного полка - сердце у
меня чуть не разорвалось. В 12 часов приехал к мамґа в вагон, позавтракал
с ней и ее свитой и остался сидеть с ней до 4.30. Простился с ней, с
Сандро, Сергеем, Борисом и Алеком..."


   В последний раз он видел их всех - больше им не суждено свидеться.


   "В 4.45 уехал из Могилева. Трогательная толпа людей провожала. Четыре
члена Думы сопутствуют в моем поезде... Тяжело, больно и тоскливо".
 "Сопутствуют", - так деликатно он записал о своем аресте.


   ПРОЩАНИЕ С ЦАРСКИМ
   (ДНЕВНИК АРЕСТАНТА)


   Согласно решению Правительства:
 Семья и все, кто оставались с нею, изолировались от внешнего мира.
 Создавалась наружная и внутренняя охрана.
 Передвижение Семье разрешалось только в пределах дворца.
 Предусматривалось изъятие у бывшего царя и царицы бумаг, передававшихся в
ведение Чрезвычайной следственной комиссии.
 8 марта к Александровскому дворцу подъехал мотор генерала Корнилова. Лавр
Корнилов, знаменитый боевой генерал с воинственными пиками усов, оставил
автомобиль у главных ворот дворца. Его встретил секретарь императрицы граф
Апраксин и провел к Аликс.
 - Ваше Величество, на меня выпала тяжелая обязанность сообщить вам об
аресте...


   После ухода Корнилова Аликс вызвала к себе сотника конвоя Зборовского.
   Ее слова достойны момента:
 - Начиная с меня, мы все должны подчиниться судьбе. Генерала Корнилова я
знала раньше. Он - рыцарь, и я спокойна теперь за детей.
 (Ровно через год, в марте 1918 года, Корнилов погибнет на поле боя в
гражданской войне. Его труп будет вырыт из могилы и сожжен красными
победителями в окрестностях Екатеринослава.)


   8 марта 1917 года в 16 часов в Царском назначена сдача постов. Бывший
конвой Его Императорского Величества должен покинуть дворец. Трагическая
пьеса продолжалась: они прекрасно провели сцену прощания - императрица и
конвой.
   Она вручает им образки и маленькие подарки от Семьи. Принимая образки,
офицеры опускаются на одно колено... Потом она ведет сотника Зборовского в
темную комнату - прощаться с больными дочерьми (заболела и Мария после той
морозной ночи во время смотра войск у дворца). Зборовский низко кланяется
великим княжнам, но ему кажется, что они смотрят на него с недоумением...
   Да, они еще ничего не знают...


   Императрица собирает в зале "людей" и свиту:
 - Все, кто не покинет дворец сегодня до 16 часов, будут считаться
арестованными.
   Государь прибывает завтра утром.
 Теперь ей осталось самое тяжелое - рассказать им... Дочерям она сказала
сама. Это был ужасный разговор... "Мамґа убивалась, я тоже плакала... Но
потом мы все старались улыбаться за чаем", - так потом говорила Ане
Мария...
 Рассказать Маленькому взялся воспитатель - месье Жильяр.
 - Знаете, Алексей Николаевич, ваш отец не желает больше быть императором.
 Мальчик смотрит на него с удивлением, стараясь прочесть на его лице, что
происходит.
 - Он сильно утомлен и у него много затруднений в последнее время, -
продолжает Жильяр.
 - Ах, да! Мама говорила мне, что его поезд остановили, когда он хотел
приехать сюда. Но отец ведь впоследствии опять будет императором?
 Жильяр объясняет:
 - Государь отрекся в пользу Михаила, но и дядя Михаил тоже отрекся от
престола.
 - В таком случае, кто же будет императором?
 - Теперь - никто.
 Алексей сильно покраснел и долго молчал. Но не спросил о себе. Он сказал:
 - Если больше нет царя, кто же будет править Россией?
 Вопрос показался наивным доброму швейцарцу. Но "устами младенца"...
Мальчик спросил, как спрашивали миллионы: кто будет царем? Новым царем в
стране, где всегда были цари?
 Революция не могла уничтожить самодержавие, потому что оно было в крови
народа. И он опять придет - новый царь. Революционный царь. Но царь.


   "Если больше нет царя, кто же будет править Россией?"
   В 16 часов революционные солдаты сменили царский конвой. Но они уже не
охраняли Семью, они ее сторожили. И сотник Зборовский с ужасом глядел на
этот новый караул в красных бантах. Рушился мир. "Было... было... и нет
ничего. Дикое что-то... непонятное..." Так он записал в дневнике.


   Первая ночь Аликс под арестом, последняя ночь перед приездом
свергнутого императора...
 Мороз, луна, и сверкает под луной снег царскосель-ского парка... В ночной
тишине дворца Лили Ден с одеялом и простыней спускается в будуар рядом со
спальней императрицы. Девочки попросили Лили не оставлять мать одну.
 Аликс в ночном одеянии с распущенными волосами с девичьим энтузиазмом
устраивает Лили постель на кушетке: "О, Лили, русские леди не умеют
стелить себе постель.
   Когда я была девочкой, бабушка показала мне, как это делать..."
   Постель "в стиле королевы Виктории" готова, роль заботливой хозяйки
сыграна.
   Аликс оставляет раскрытой дверь своей спальни, чтобы Лили "не было
одиноко"...
   Обе остаются наедине со своими мыслями в залитых луной комнатах. Обе не
спят. Лили слышит покашливание императрицы, и этот новый звук: стук шагов
часового в коридоре - взад и вперед, взад и вперед...


   9 марта в 11 утра из гаража дворца выехали автомобили и проследовали на
вокзал - к императорскому павильону.
 Подошел поезд, и вышел он, в папахе, шинели солдатского сукна, желтая
кожа обтянула скулы. Следом за ним из поезда начали выскакивать лица свиты
и убегать по платформе. Не оглядываясь бежали... И это был не только
эффект банального страха. Это впервые была демонстрация подлинного
отношения "камарильи"
   к Николаю...
 Царь сел в автомобиль. Рядом с ним - гофмаршал Долгоруков, на переднем
сиденье - его ординарец, вахмистр конвоя Пилипенко (Долгорукова
расстреляют в 1918-м, Пилипенко - в 1920-м). Послышалась команда: "Открыть
ворота бывшему царю".
 Ворота открылись, и "автомобиль мертвецов" въехал в Царскосельский дворец.


   К тому времени императрица сожгла бумаги в любимом сиреневом кабинете.
   В комнате Вырубовой - уничтожила свои письма к Подруге. Она сожгла,
должно быть, и письма брата Эрни. И дневники. При ее страсти к перу можно
представить, каковы были эти дневники!
 Но все-таки она решила сохранить память об этих днях. И придумала новый
стиль ведения дневника: только события и часы, когда они случились. И все.
   Никаких оценок, никаких эмоций. Как бы канва для будущих воспоминаний.
 Таким вот образом она перенесла в этот новый дневник все происшедшее с
начала страшного 1917 года. Так был создан этот дневник крушения империи,
столь похожий на приходно-расходную книгу. Английские слова в нем -
вперемешку с русскими. Она часто соединяет буквы русские с английскими,
чтобы затруднить чтение, если дневник отнимут.
 Но, зная события ее тогдашней жизни, читать этот дневник удивительно
интересно.
   Например, возьмем достопамятное 1 марта.
 "1 марта. 11 час. Бенк. чай".
 Это значит, к чаю был приглашен Бенкендорф и в этот день они обсуждали с
ним последние известия из Петрограда.
 "О. - 38 и 9, Т. - 38, А. - 36 и 7, Аня - 38" - это - температура больных
детей и Подруги.
 "Иванов - 1 - 2,5 ночи".
 Это и есть запись о той трагической ночной беседе с генералом Ивановым.
 А вот день, который нас особенно интересует:
 "9 марта.
 О. - 36,3, Т. - 36,2, М. - 37,2, Ан. - 36,5, А. - 36,2" - температура
больных.
 "11.45 - Н. прибыл"... Да, это прибыл он.
 "Ланч с Н." - с Николаем.
 "Алексей в игральной"... Встреча отца с сыном в игральной комнате.


   Когда подъехал мотор с Государем - она сидела в игральной у Маленького.
 "Как 15-летняя девочка она бежала по коридорам дворца", - напишет
впоследствии ее Подруга. Вечная девушка встречала вечного возлюбленного.
Два немолодых человека страстно обнялись.
 Камердинер Волков наблюдал эту встречу:
 "Государыня поспешила к нему навстречу с улыбкой. И они поцеловались".
 Ее наблюдала и комнатная девушка Аня Демидова: "Оставшись наедине друг с
другом, они заплакали". Точнее - плакал он. Второй ее "мальчик".
 А потом, когда он снова стал спокоен и ровен, Аликс повела его в
игральную к Алексею. Они говорили с сыном о пустяках, и ни он, ни она, ни
сын не нарушили этой новой Игры. Ничего не случилось, все как было.
 Да, все как было... Поговорив с сыном, он вышел из дворца на любимую
прогулку.
   Но уйти на эту длинную прогулку ему не удалось. Аликс и Подруга увидели
в окно, как солдаты, толкая прикладами, теснили бывшего царя обратно ко
дворцу: "Туда нельзя, господин полковник, вернитесь назад, вам говорят".
   ("Господин полковник" - так он теперь назывался.)
   Он молча вернулся во дворец.
 Из дневника:
 "9 марта, четверг. Скоро и благополучно прибыл в Царское Село в 10 с
половиной.
   Но, Боже, какая разница! - на улице и кругом дворца - часовые, а внутри
подъезда - какие-то прапорщики. Пошел наверх и там увидел душку Аликс и
дорогих детей. Она выглядела бодрой и здоровой, а они все лежали в темной
комнате, но самочувствие у всех хорошее, кроме Марии, у которой корь
недавно началась. Завтракали и обедали в игральной у Алексея. Погулял с
Валей Долгоруковым и поработал с ним в садике, так как дальше выходить
нельзя...
 10 марта. Спали хорошо, несмотря на условия, в которых мы теперь
находимся, мысль, что мы вместе, - радует и утешает... Просматривал,
приводил в порядок и жег бумаги.
 11 марта... Утром принял Бенкендорфа, узнал от него, что мы останемся
здесь довольно долго. Это приятное сознание. Продолжал сжигать письма и
бумаги".
 Да, он ведет свой дневник - по-прежнему: он пишет все. Предполагал ли он
возможность изъятия дневника? Бесспорно. Но не унизился - скрывать.
 "Жег бумаги" - и все тут! Как я люблю его за эту запись!
 И действительно, вскоре часть их бумаг будет отобрана Чрезвычайной
комиссией Временного правительства.
 "14 марта... Теперь много времени читать для своего удовольствия. Хотя
достаточное время тоже сижу наверху у детей..."
   Мирная жизнь в любимом Царском. Но... жизнь арестантов.
 "21 марта... Сегодня днем внезапно приехал Керенский, нынешний министр
юстиции. Прошел через все комнаты, пожелал нас видеть, поговорил со мною
минут пять, представил нового коменданта дворца и затем вышел... Он
приказал арестовать бедную Аню и увезти ее в город вместе с Лили Ден".


   Прощание подруг. Все тот же камердинер Александр Волков привез в кресле
Аликс, она обняла Подругу. Почти силой их оторвали друг от друга. Но Сана
успела сказать возвышенное:
 - Там, - она указала на небо, - и в Боге мы навсегда вместе.
 Аню увезли на моторе.
 Подруга будет оглядываться назад, на исчезающий за деревьями дворец.
Царскосельский парк, пруды, белые статуи, Феодоровский собор - все теперь
станет воспоминанием, сном. Дом этой Семьи... В течение 12 лет он был и ее
домом. Она будет вспоминать большое полукруглое окно - кабинет Государя.
Так она будет теперь называть Ники. И Сана тоже исчезнет - останется
Государыня, удостоившая ее дружбой.
 Вот она маленькой девочкой видит Государыню в Ильинском: высокая, с
золотистыми густыми волосами, доходившими до колен...
 Вот Государыня в Зимнем дворце, на "Историческом балу" - как она была
хороша в старинном костюме московской царицы! Первые дни их знакомства:
высокая фигура Государыни в темном бархатном платье, опушенном мехом, в
длинном жемчужном ожерелье. За стулом арап в белой чалме...
 А вот уже война. Плат сестры милосердия. Лицо Государыни строго и
царственно, тонкие губы царицы сжаты, серые глаза скорбны...
 Подругу увезли в тюремный замок.


   И еще одно событие, ужасное для Аликс: разнесся слух, что солдаты,
искавшие драгоценности, сумели найти под часовней могилу Распутина.
Царскосельский гарнизон постановил: удалить труп Распутина из Цар-ского.
Бедная Аликс умолила одного из охранников, поручика Киселева, отправиться
отговаривать солдат. Одновременно она сделала невозможное: начальник
охраны полковник Кобылинский связался с Временным правительством и упросил
запретить раскапывать могилу.
 Она была на грани безумия. И Керенский, все больше симпатизировавший им
(вечное чувство революционных владык к настоящим царям), послал броневик -
охранять злосчастную могилу. Но броневик прибыл поздно.
 На грузовике уже стоял гроб с телом Распутина. Снятая крышка валялась у
колес, и жуткое подкрашенное лицо, всклокоченная борода "Старца" глядели в
небо.
 Рядом с гробом у грузовика шел митинг. Выступал солдат большевик Елин.
   К восторгу собравшихся, он показал деревянный образок, вынутый из гроба.
   На оборотной стороне образка были начертаны инициалы всей Царской Семьи.
 А потом грузовик с гробом тронулся в путь из Царского Села. На Выборгском
шоссе, на пустыре, где когда-то стоял роскошный особняк друга Распутина
тибетского врача Бадмаева (особняк был сожжен разъяренной толпой),
остановился грузовик с гробом...
 Был разложен огромный костер. В костер бросили цинковый гроб и облитое
бензином тело Гришки... Вынутый образок отправили в Петроградский Совет.
 Все слышнее был голос этого Совета. Голос "нового мира".


   Вскоре после сожжения "Старца" она увидела сон. Куда страшнее, чем тот,
об отрезанной руке, о котором она когда-то писала Ники.
 Григорий пришел во дворец - все тело было в ужасных ранах. "Сжигать вас
будут на кострах. Всех!" - прокричал он. И комната тотчас полыхнула огнем.
   Он поманил ее бежать, и она бросилась к нему... Но было поздно. Вся
комната - в пламени. Огонь уже охватил ее... и она проснулась,
захлебываясь криком.
 В коридорах Петроградского Совета рабочих и солдат-ских депутатов
толпятся серые солдатские шинели и черные бушлаты матросов в пулеметных
лентах.
 В Советах руководят крайне левые партии. Они опираются на страшную,
темную стихию русского бунта. Советы, как эпидемия, распространяются по
стране...
   Комиссары, назначенные в провинцию Временным правительством,
оказываются бессильны перед грозными Советами. В стране - двоевластие:
Временное правительство и Советы.
 Сандро (великий князь Александр Михайлович), живший в это время в своем
имении в Крыму, записал не без мстительного удовольствия:
 "Матросы (из Совета. - Авт.) не доверяли комиссару (Временного
правительства.
   - Авт.). Комиссар с ужасом смотрит на ручные гранаты, заткнутые за их
пояса...
   Матросы не скрывают презрения к нему и даже отказываются встать при его
появлении..."


   В апреле 1917 года из Швейцарии через Германию вместе с тремя десятками
большевиков-эмигрантов возвращается в Россию Ленин.
 Воевавшая с Россией Германия разрешает Ленину и его сподвижникам
беспрепятственно проехать через свою территорию. Разрешение на эту поездку
добился некий Александр Парвус - совершенно фантастическая личность:
социал-демократ, бредивший всемирной революцией и оказавший огромное
влияние на Троцкого, и одновременно... агент немецкой и турецкой
спецслужб, и еще - гениальный коммерсант, владелец миллионов, дворца под
Берлином и замка в Швейцарии, где в оргиях, напоминавших Древний Рим,
участвовали самые блестящие кокотки Европы. Таков был загадочный человек,
благодаря которому Ленин смог выехать в Россию.
 Вместе с Лениным в вагоне ехали: его жена Надежда Крупская, Инесса Арманд
и ближайшие сподвижники Ленина - Зиновьев, Радек, Шляпников... (почти все
обитатели этого вагона через 20 лет будут уничтожены Сталиным). Но тогда,
счастливые нежданной победой революции, торопились они в Россию
воспользоваться ее плодами.
 С начала войны Ленин и его сторонники были "пораженцами", считали, что
поражение их родины в этой войне принесет благо - приведет к крушению
государственного строя и долгожданной революции в России. Они мечтали
превратить войну с немцами в войну гражданскую, когда солдаты повернут
оружие и вместо немцев начнут убивать своих сограждан -
"эксплуататоров"... Вот почему Парвусу удалось убедить немецкие власти
разрешить большевикам проехать через территорию Германии.
 В поезде Ленин и Крупская беспокоились: найдут ли они извозчика на
вокзале в этот поздний час...


   На вокзале Ленина встречают тысячные толпы солдат и матросов,
представители Петроградского Совета. Опьяненный встречей, стоя на
броневике, Ленин произносит свою речь...
 Еще недавно не веривший в возможность революции в России при жизни своего
поколения, едва сойдя на петро-градскую землю, Ленин бросает в толпу
призывы к новой революции - социалистической. Власть должна перейти к
Советам.
 Правда, Ленин провозглашает мирный путь этой новой революции: Временное
правительство должно добровольно передать власть Советам.
 Но провозглашает он эти мирные лозунги, стоя на броневике. И с вокзала в
особняк Кшесинской, в штаб большевиков, его доставляет броневик с
вооруженными матросами.
 И уже в июле, демонстрируя силу большевиков, в город пришли матросы из
Кронштадта.
 Из тюремного замка Подруга с ужасом наблюдала эту стихию: "Никто не спал
в эту ночь, по нашей улице шествовали процессии матросов, направляясь к
Таврическому дворцу. Чувствовалось что-то страшное... Тысячами шли они,
пыльные, усталые, с озверевшими ужасными лицами, несли огромные плакаты -
"Долой Временное правительство", "Долой войну". Матросы, часто вместе с
женщинами, ехали на грузовых автомобилях с поднятыми на прицел винтовками.
   В арестном доме в ужасе метался генерал Беляев и заключенные флотские
офицеры.
   Наш караульный начальник объявил, что если матросы подойдут к арестному
дому, караул выйдет к ним навстречу и сдаст оружие, так как он на стороне
большевиков..." И хотя Временное правительство подавило июльское
выступление, в этой грозной стихии уже можно было разглядеть будущее.


   Но в Царском Селе всего этого не видели.
 Мирная жизнь. Он "возделывал свой сад", как учил Руссо. Чистил дорожки,
засыпал канавы, сжигал павшие деревья. Это было возвращение в детство.
   Когда-то он так же работал с отцом в саду. Теперь рядом с ним работали
его дети.
 "6 мая мне минуло 49 лет, недалеко и до полсотни".


   Но ненависть "нового мира" все чаще прорывалась за решетку дворца.
 "3 июня... Допиливал стволы деревьев. В это время произошел случай с
винтовкой Алексея: он играл с ней, а стрелки, гулявшие в саду, увидели ее
и попросили офи-цера отобрать и отнести в караульное помещение... Хороши
офицеры, которые не осмелились отказать нижним чинам!"
   В Петрограде распространялись слухи, что царь и Семья - сбежали.
 В Царское явился представитель Совета эсер Мстиславский. Приехал один, в
грязном полушубке (именно так положено революционерам являться в проклятые
царские дворцы), с пистолетом, торчащим из кобуры. Показав мандат,
потребовал предъявить ему императора, ибо слухи о бегстве "Николая
Кровавого" (так все чаще теперь его называли) тревожат рабочих и солдат.
 Охрана возмутилась: "Да что ж, мы пустые комнаты стережем? Император во
дворце". Но Мстиславский неумолим: предъявить Николая. Ему нужен этот
новый революционный театр: пусть царь предстанет перед ним, эмиссаром
революционных рабочих и солдат, как когда-то при поверках в царских
тюрьмах представали арестованные революционеры. Иначе революционные
солдаты прибудут во дворец.
 Совету уступили. Было решено: Мстиславского введут во внутренние покои
дворца, он встанет на перекрестке двух коридоров и Николай пройдет мимо
него...
 Во внутренних коридорах дворца продолжалась прежняя жизнь: в расшитых
золотом малиновых куртках и чалмах - арапы, выездные в треуголках,
гигантский гайдук, лакеи во фраках... И посреди них - "новый мир",
Мстиславский, в грязном полушубке с "браунингом". Щелкнул дверной замок,
появился Николай в форме лейб-гусарского полка. Он теребил ус (как всегда,
когда волновался или стеснялся). И прошел мимо, равнодушно взглянув на
Мстиславского. Но в следующий миг Мсти-славский увидел, как глаза царя
полыхнули яростью. Он еще не привык к унижениям - человек, 22 года
правивший Россией.


   Царская Семья становилась опасной картой в борьбе Совета с Временным
правительством.
 И тогда было принято решение: вывезти Семью из Петрограда.
 Они мечтали: их отправят в солнечную Ливадию, но Временное правительство
не посмело. Керенский нашел эффектное решение: отправить Царскую Семью в
Сибирь, туда, куда цари ссылали революционеров. Избран был Тобольск -
место, откуда был родом ее роковой любимец - "Старец". В этом была и
скрытая насмешка, и лукавая западня.
 Керенский понимал, что она воспримет это как знак судьбы и безропотно
покорится.
 День отъезда и место держали в тайне. Керенский боялся Совета и толпы -
слишком велика ненависть к Семье.
 30 июля - день рождения Алексея. В последний раз они сидели за
праздничным столом в опустевшем дворце.
 Из дневника:
 "30 июля, воскресенье. Сегодня дорогому Алексею минуло 13 лет. Да даст
ему Господь здоровья, терпения, крепости духа и тела в нынешние тяжелые
времена! Ходили к обедне, а после завтрака к молебну, к которому принесли
икону Знаменской Божьей Матери. Как-то особенно тепло было молиться ее
святому лику со всеми нашими людьми... Поработал на той же просеке:
срубили одну ель и начали распиливать еще две. Жара была большая. Все
уложено, теперь только на стенах остались картины..."
   На следующий день был назначен отъезд. Но час держали в тайне. К вечеру
во дворец приехал автомобиль - Керенский привез Михаила.
 "31 июля... Последний день нашего пребывания в Царском Селе. Погода
стояла чудная... После обеда ждали назначения часа отъезда, который все
время откладывался. Неожиданно приехал Керенский и объявил, что Миша скоро
явится.
   Действительно, около 10 с половиной милый Миша вошел в сопровождении
Керенского и караульного начальника. Очень приятно было встретиться, но
разговаривать при посторонних было неудобно".
 Во время встречи с Мишей Керенский сидел в углу, демонстративно заткнув
уши, показывая, что он не слышит разговора.
 А разговора-то никакого не было: "разговаривать при посторонних было
неудобно..."
   Они молча стояли друг против друга, переминаясь с ноги на ногу, берясь
за руки, трогая друг у друга пуговицы - будто пытаясь запомнить.
 Они расставались навсегда.
 Уходя, Миша попросил проститься с детьми. Но Керенский ему не разрешил.
   И постарался, чтобы это стало известно: преследовать Романовых было
популярно.
 Дневник, 31 июля (продолжение):
 "Когда он уехал, стрелки из состава караула начали таскать наш багаж в
круглую залу. Там уже сидели Бенкендорфы, фрейлины, девушки и люди. Мы
ходили взад и вперед, ожидая подачи грузовиков. Секрет о нашем отъезде
соблюдался до того, что и моторы и поезд были заказаны после назначенного
часа отъезда. Извелись колоссально. Алексею хотелось спать, он то ложился,
то вставал, несколько раз происходила фальшивая тревога, надевали пальто,
выходили на балкон и снова возвращались в залы. Совсем рассвело, выпили
чаю, и, наконец, в 5 с четвертью появился Керенский. И сказал, что можно
ехать. Сели в наши два мотора и поехали к Александровской станции.
Какая-то кавалерийская часть скакала за нами от самого парка. Красив был
восход солнца, при котором мы тронулись в путь... Покинули Царское Село в
6.10 утра".
 Пока их везут в двух моторах в наступающем рассвете, зададим себе два
вопроса, которые, возможно, и он не раз задавал себе.
 Вопрос первый: а что же иностранные родственники? Например, Джорджи
Английский, а для всего мира - король Георг, союзник Николая в войне.
Который так похож на Ники...
 Началось все так понятно... Сразу после ареста английский посол
предупредил Временное правительство, что должны быть приняты все меры для
обеспечения безопасности Семьи. И Временное правительство с готовностью
начало переговоры об отъезде Семьи в Англию. Соглашение было достигнуто
уже через несколько дней после их ареста. 23 марта о нем объявили
английскому послу. И посол Бьюкенен написал, что "правительство Его
Величества и король будут счастливы принять..." и т.д. и т.п.
 Да, это было уже в марте, а сейчас самый конец июля... и вместо Англии
они едут в Сибирь! Почему? На это есть разные, точнее, кажущиеся разными
ответы.
 С одной стороны, английский премьер Ллойд-Джордж будет обвинять Временное
правительство, которое так и не смогло превозмочь сопротивление
Петроградского Совета. А вот другая точка зрения: "Премьер Ллойд-Джордж
посоветовал королю Георгу уклониться от приезда Романовых, чтобы ценой
жизни своих родственников купить популярность у левой Англии". И это тоже
правильно. Ибо и Временное правительство и Англия вели переговоры и
выражали всяческие желания и добрые намерения, на самом деле наперед зная,
что переговоры эти никогда ни к чему не приведут. Ибо в то время уже
состоялся приговор русского общества Царской Семье: была создана
Чрезвычайная Комиссия, обвинявшая царя и царицу в измене родине и
интересам союзников.
 Как же мог Джорджи приютить тех, кого собственная страна собиралась
объявить предателями в их общей борьбе? Как же мог выпустить Керенский эту
Семью, олицетворявшую "измену" и "проклятый старый режим"? Так что все эти
переговоры были еще одной Игрой - в добрые намерения, в успокоение совести.
 "Мы искренне надеемся, что у английского правительства нет никакого
намерения дать убежище царю и его жене... Это глубоко и справедливо
заденет чувства русских, которые вынуждены были устроить большую
революцию, потому что их беспрестанно предавали нынешним врагам нашим" -
так писала "Дейли телеграф".
 После чего по просьбе Георга начались переговоры с Францией о высылке
Семьи в Париж. Англия вела эти переговоры, отлично зная, что
республиканская Франция никогда на это не согласится.


   И еще вопрос. Почему за месяцы их заточения в Царском не было ни одного
достоверного заговора, ни одной попытки их освобождения?.. Почему?! Все
потому же! Тогда был пик непопулярности Семьи. И были тогда только
хвастливые, пьяные разговоры очень молодых офицеров.
 4 июля Е.А.Нарышкина, статс-дама императрицы (мадам Зизи - как звала ее
Аликс), записала в своем дневнике: "Только что ушла княгиня Палей (жена
великого князя Павла Александровича. - Авт.), сообщила по секрету, что
группа молодых офицеров составила безумный проект увезти их ночью на
автомобиле в один из портов, где будет ждать английский корабль. Нахожусь
в несказанной тревоге..."
   Почему в тревоге? Почему проект - "безумный"?
 Потому что и Зизи и Палей знают: отношение к Семье таково, что не доехать
им ни до какого порта - схватят и убьют по дороге. Впрочем, и никакого
английского корабля не было и быть не могло.
 Только газеты, вечные изобретатели сенсаций, сообщали очередную
таинственную новость о готовящемся побеге царской четы - четы изменников.
Часто повторялось это слово "измена" в дни их царскосельского (еще
идиллического) заточения.
 Из дневника Николая, 27 марта:
 "После обедни прибыл Керенский и просил ограничить наши встречи (с Аликс.
   - Авт.) временем еды и с детьми нам сидеть раздельно... Будто бы ему
это нужно для того, чтобы держать в спокойствии знаменитый Совет рабочих и
солдатских депутатов. Пришлось подчиниться во избежании какого-нибудь
насилия..."
   Так заработала Чрезвычайная Комиссия.
 Долго она будет заседать. И вместе с ней заседал поэт Александр Блок. Он
был секретарем Комиссии и приходил в Петропавловскую крепость записывать
допросы.
 В эти дни камеры Петропавловской крепости напоминали блестящий прием в
Зимнем дворце. Кого только не было здесь - весь петербургский свет
переселился в Петропавловку: премьер-министры, директора департаментов,
военный министр, главы секретной службы...
 По ночам поэт писал в свою записную книжку:
 "Куда ты несешься Россия? И от дня и от белой ночи возбуждение как от
вина..."
   "Манасевич-Мануйлов - омерзительный, малорослый, бритый...
Премьер-министр Штюрмер - большая тоскливая развалина, старческие сапоги
на резинках...
   Другой премьер-министр Горемыкин - полный рамолик, о, какой дряхлый -
сейчас умрет. Министр внутренних дел знаменитый Протопопов... Военный
министр Сухомлинов... Директор Департамента полиции Белецкий - короткие
пальцы, жирные руки... лицо маслянистое, слово-охотлив... Особенные глаза
- узкие, точно в них слеза стоит - такой постоянный блеск".
 Некоторые цитаты из показаний, поразивших Блока и занесенных им в
записную книжку: "Николай однолюб, никогда не изменял жене..."
   "По убеждению Белецкого, никаких политических масонов никогда не было.
   За масонов сходили оккультисты..."
   И наконец, его запись допроса самой Вырубовой:
 "Мы зашли к ней в камеру. Она стояла у кровати, подперев широкое
(изуродованное)
   плечо костылем. Она что-то сделала со своим судном - не то сломала, не
то набросала туда бумаги (нынешние заботы вчерашней всесильной Подруги.
   - Авт.). Говорила все так же беспомощно, просительно косясь на меня. У
нее все данные, чтобы быть русской красавицей... Но все чем-то давно и
неисправимо искажено, затаскано".
 "Беспомощно?" "Просительно?" А в это время беспомощная Аня из
Петропавловской крепости умудряется наладить переписку с самой опасной
женщиной в России - с ненавидимой всеми императрицей.
 "Председатель: - Знали ли вы, что Распутин был развратный и скверный
человек?
 Вырубова: - Это говорили все. Я лично никогда не видела. Может быть, он
при мне боялся? Знал, что я близко стою от двора. Являлись тысячи народа,
масса прошений к нему, но я ничего не видела...
 - А вы сами политикой никогда не занимались?
 - А зачем мне было заниматься политикой?
 - Разве вы никогда не устраивали министров?
 - Нет.
 - Но вы сводили императрицу с министрами!
 - Я даю вам честное слово, что никогда ничего подобного..."
   И, оглядываясь на все происходившее в камерах, Блок писал:
 "Никого нельзя судить. Человек в горе и в унижении становится ребенком.
   Вспомни Вырубову - она врет по-детски, а как любил ее кто-нибудь.
Вспомни, как по-детски смотрел Протопопов... как виноватый мальчишка...
Сердце, обливайся слезами жалости ко всему, ко всему. И помни, что никого
нельзя судить".
 Если бы народ мог тогда повторить это вслед за своим поэтом.


   Что же сказала в конце концов Чрезвычайная Комиссия?
 Член президиума Комиссии Александр Романов (очередной однофамилец):
"Единственно в чем можно было упрекнуть государя - это в неумении
разбираться в людях...
   Всегда легче ввести в заблуждение человека чистого, чем человека
дурного, способного на обман. Государь был бесспорно человеком чистым".
 Но Комиссия так и не обнародовала этих размышлений о "чистом человеке".
   Конечно же (как всегда), это было сделано в интересах Семьи, чтобы не
раздувать и без того накаленные страсти, не сталкивать правительство с
Советом...
   Просто через месяц им дозволили быть вместе, а Керенский заявил: "Слава
Богу, государь невиновен".
 Но никто не постарался, чтобы общество это услышало. Повторюсь: слишком
непопулярны они были!
 Так что из ворот Александровского дворца выехали в моторах и направлялись
на станцию - "кровавый царь и его жена - немка, повинные в измене и
пролитой крови русского народа". Вот почему Керенский обставляет такой
тайной их отъезд - боится ярости толпы, боится, что "массы" и Совет не
позволят увезти Семью из Петрограда...
 Александр Блок уже тогда писал в записной книжке: "Трагедия еще не
началась, она или вовсе не начнется или будет ужасной, когда они (Семья)
встанут лицом к лицу с разъяренным народом (не скажу - с "большевиками",
потому что это неверное название. Это группа, действующая на поверхности,
за ней скрывается многое, что еще не появилось)".


   Они приехали. Моторы остановились прямо в поле рядом со станцией
Александровская.
   На путях стояли два состава. В составах три с лишним сотни солдат -
сторожить и охранять царя и Семью. Это все Георгиевские кавалеры, молодец
к молодцу - стрелки из Первого, Второго, Четвертого гвардейских полков.
Все в новых кителях, новых шинелях. За будущую службу им обещано
жалованье, да еще командировочные, наградные. Во главе всего отряда -
Кексгольмского лейб-гвардии полка полковник Евгений Кобылинский. Боевой
офицер - на фронте с начала войны, много раз ранен и возвращался на фронт,
и опять ранения приводили его в госпиталь. В Царском Селе он лежал в
госпитале в сентябре 1916 года.
   И тогда "августейшая сестра милосердия" впервые познакомилась с раненым
полковником. "Мы посещали его в госпитале, снимались вместе... И потом он
- настоящий военный" - так царица напишет Вырубовой. Теперь бывший раненый
офицер - хозяин их судьбы.
 В рассветном солнце вереница людей заходит в вагоны. В одном составе -
охрана. В другом - Семья, 45 человек "людей" и свиты. Больше "людей" и
куда меньше свиты согласились разделить изгнание. Еще в начале марта на
вокзале в Царском исчезли ближайшие друзья - начальник императорской
канцелярии К.Нарышкин, командир императорского конвоя фон Граббе,
флигель-адъютант Н.Саблин, принц Лейхтенбергский, полковник Мордвинов...
Бежала наутек преданная свита.
 И вот с ними едут: гофмаршал князь Долгоруков, генерал-адъютант Татищев и
несколько фрейлин царицы. Все, что осталось от их блестящего двора. И еще
врач Боткин и воспитатель цесаревича швейцарец П.Жильяр... Остальные -
"люди", прислуга...
 Керенский нервничает, сам руководит погрузкой - бесконечные сундуки,
чемоданы, ящики, грузят мебель... В вагон входит комиссар Временного
правительства Макаров - он будет сопровождать Семью в изгнание (у него уже
есть опыт:
   в начале марта он привез из Ставки в Царское арестованного самодержца).
 Оба состава должны идти под флагом Красного Креста. С занавешенными
окнами они будут проходить мимо больших станций, и на каждой станции
комиссар Макаров обязан посылать телеграмму премьер-министру Керенскому.
Даже стрелки охраны не знают пока направление маршрута...


   По путям к своему вагону идут Николай и Александра. Завершается исход
из Царского Села.
 Полковник Артаболевский (он был в числе охраны) подробно записал - как
они шли к поезду через подъездные пути, по шпалам, как он, поддерживая ее
(у нее слабые ноги), осторожно вел к вагону, как она с трудом поднялась на
высокую ступеньку и как легко и бодро (гвардеец!) вскочил он на ступеньку
вагона.
 Это был спальный вагон той самой железной дороги, которую много лет
назад, еще будучи наследником престола, он заложил во Владивостоке. Сейчас
по этой дороге он отправлялся в изгнание.


   В рассветном солнце грузили бесконечные чемоданы.
 Генерал-адъютант Илья Леонидович Татищев, гофмаршал Василий Александрович
Долгоруков, воспитатель Пьер Жильяр, лейб-медик Евгений Сергеевич Боткин,
фрейлины царицы Анастасия Гендрикова и баронесса Буксгевден, лектриса
Екатерина Шнейдер, две подруги - комнатные девушки Аня Демидова и
Елизавета Эрсберг, детский лакей Иван Седнев, дядька наследника матрос
Нагорный, повар Харитонов и наш старый знакомец Александр Волков входят в
вагон. Служители, лакеи, писцы, парикмахер, гардеробщик, заведующий
погребом - вереница челяди заняла свои места в поезде.


   Среди стрелков охраны был фельдфебель Петр Матвеев. Сохранились его
"Записки"
   - воспоминания о Николае Романове.
 Из "Записок" Петра Матвеева:
 "Мы увидели, что с царской ветки подходит состав международных вагонов с
надписью красными буквами: "Миссия красного креста"... мы все так и не
знали, куда едем... Лишь повернув от Петрограда по названиям станций мы
поняли, что едем по прямой Северной дороге и везем в сибирские леса и
степи бывшего царя".


   Сверкая окнами в восходящем солнце, двинулся состав в революцию. В
горькую нашу революцию.


   Последнее письмо из дворца Аликс отправила Ане. Письмо она писала
ночью, поджидая моторы. Аликс умела дружить:
 "1 августа. Нам не говорят куда мы едем и на какой срок. Узнаем только в
поезде. Но мы думаем, это туда, куда ты недавно ездила - Святой зовет нас
туда - наш Друг... Дорогая, какое страдание наш отъезд. Все уложено,
пустые комнаты - так больно: наш очаг в продолжении двадцати трех лет, но
ты, ангел, страдала гораздо больше..."


   Всей Семьей они стояли в окнах вагона и смотрели на Царское в
поднимавшемся солнце.
 В 6.10 утра исчезает Царское - и вместе с ним вся их прошлая жизнь.







                                   ГЛАВА 9



   "Благодарю Бога за то, что мы спасены и вместе"
   (Сибирский дневник арестанта)


   В этих двух составах, неотступно связанных друг с другом, - в одном
Семья, свита, "люди", охрана и в другом - стрелки (охрана) - они
устремились в Сибирь.


   Из дневника Николая:
 "1 августа. Поместились всей семьей в хорошем спальном вагоне... Было
очень душно и пыльно - в вагоне 26 градусов. Гуляли днем с нашими
стрелками - собирали цветы и ягоды.
 2 августа... На всех станциях должны были по просьбе коменданта
завешивать окна: глупо и скучно.
 4 августа. Перевалили Урал, почувствовали значительную прохладу.
Екатеринбург проехали рано утром. Все эти дни часто нагонял нас второй
эшелон, со стрелками - встречались как со старыми знакомыми".
 Дети и Аликс спали, но он не спал. За занавешенными окнами был вокзал в
Екатеринбурге.
 4 августа (продолжение):
 "Тащились невероятно медленно, чтобы прибыть в Тюмень поздно - в 11.30.
   Там поезд подошел почти к пристани, так что пришлось только опуститься
на пароход. Наш называется "Русь". Началась перегрузка вещей,
продолжавшаяся всю ночь... Бедный Алексей опять лег Бог знает когда!"
   В Тюмени их встречали...
 Из "Записок" Матвеева:
 "Смотрю, открываются двери вагона Романовых. Впереди всех показался
Николай.
   Я обернулся в сторону собравшихся военных властей и вижу, что Романов
еще только собирается выходить из вагона, а они стоят все, вытянувшись в
струнку, а руки держат под козырек... Как много есть людей, совершенно не
проникнувшихся революционным духом!"


   В 6 часов утра они отошли от Тюмени на пароходе "Русь". За "Русью"
плывут еще два парохода - "Кормилец" и "Тюмень" - на них прислуга и багаж.
Караван судов идет по реке Туре.
 6 августа они вошли в реку Тобол.
 Из дневника:
 "Река шире и берега выше. Утро было свежее, а днем стало совсем тепло,
когда солнце показалось... Забыл упомянуть, что вчера перед обедом
проходили мимо села Покровского - родины Григория".
 В самом начале их пути к смерти он опять рядом с ними - бессмертный
"Старец".
 Камердинер Волков слышал, как она сказала проникновенно: "Здесь жил
Григорий Ефимович. В этой реке он ловил рыбу и привозил ее к нам в Царское
Село".
   На глазах ее были слезы.
 Они подходят к Тобольску. Четверть века назад - молодым и таким
счастливым - так же подплывал он на пароходе...
 Из дневника (продолжение):
 "На берегу стояло много народу. Значит, знали о нашем прибытии. Вспомнил
вид на собор и дома на горе..."
   Из "Записок" Матвеева:
 "На берег высыпал, не преувеличивая, буквально весь город".
 Толпа глазела на невысокого человека в защитного цвета рубашке с
полковничьими погонами и фуражке с кокардой. Рубашка подпоясана обычным
походным ремнем с блестящей медной пряжкой, на груди серебряный
Георгиевский крест; шаровары с малиновым кантом и сапоги гармошкой. Рядом
- мальчик в фуражке, в солдатской шинели с погонами и нашивками ефрейтора.
Она - в черном пальто, и четыре девушки - в темно-синих дорожных костюмах.
 Во всех церквах звонили колокола. Комиссары Временного правительства
перепугались, что в городе началась монархическая демонстрация. Но это был
праздник Преображения Господня.


   Из дневника (окончание):
 "Как только пароход пристал, начали выгружать наш багаж. Валя (Долгоруков.
   - Авт.), комиссар и комендант (комендантом он называет начальника
охраны Кобылин-ского. - Авт.) отправились осматривать дома, назначенные
для нас и свиты. По возвращении Вали узнали, что помещения пустые, без
всякой мебели, грязны и переезжать в них нельзя. Поэтому остались на
пароходе и стали ожидать уже обратного привоза необходимого багажа для
спанья. Поужинали, пошутили насчет удивительной неспособности людей
устраивать даже помещения и легли спать рано..."
   Так они остались на пароходе. Но они были рады воле и этому незнакомому
месту.
 Только 6 августа, после телеграммы комиссаров о том, что Семья прибыла в
Тобольск, было опубликовано официальное сообщение об их отъезде: "По
соображениям государственной необходимости правительство постановило:
находящихся под стражей бывшего императора и императрицу перевести в место
нового пребывания.
   Таким местом назначен город Тобольск, куда и направлен бывший император
и императрица с соблюдением всех мер надлежащей охраны. Вместе с бывшим
императором и императрицей на тех же условиях отправились в город Тобольск
по собственному желанию их дети и приближенные к ним лица".


   Губернаторский дом, где предстояло им жить, после Февральской революции
называли в городе Домом Свободы, и улицу, на которой стоял этот дом, -
улицей Свободы. Слово "свобода" тогда было очень популярно.
 Дом Свободы и стал первым домом их сибирской неволи. (Станция "Дно"...
   пароход "Русь"... "Дом Свободы"... "Ипатьевский дом" - все это ирония
истории?)
   Дом Свободы имел два этажа - Семья жила на втором. На первом - столовая
и комнаты, где разместилась прислуга. И среди них - камердинер Александр
Волков и комнатная девушка Лиза Эрсберг. Был еще полуподвальный, цокольный
этаж. Туда снесли вещи.
 Весь низ дома был заставлен царскими саквояжами, сундуками, чемоданами.
   В шкафной стоял сундук, где лежали альбомы с фотографиями. Там был и
чемодан темной кожи, где хранились тетради его дневников и письма. Здесь
лежало все, что осталось от исчезнувшей жизни.
 Пока их "люди" мыли дом, вешали портьеры, расставляли привезенную и
чистили купленную в городе мебель, они жили на пароходе и даже плавали на
нем, как когда-то на яхте.
 Из дневника:
 "8 августа. Пошли вверх по реке Иртыш верст за десять, пристали к правому
берегу и вышли погулять. Прошли кустами и, перейдя через ручей поднялись
на высокий берег, откуда открывался такой красивый вид..."
   Это были счастливые дни.
 13 августа они переселялись в Дом Свободы.
 Татьяна и царица ехали в экипаже, остальные шли пешком. "Осмотрели весь
дом снизу до чердаков. Заняли второй этаж... Многие комнаты... имеют
непривлекательный вид. (Трудно им после Царского Села. - Авт.) Затем пошли
в так называемый садик, скверный огород! Все имеет старый, заброшенный
вид. Разложил свои вещи в кабинете и в уборной, которая наполовину моя,
наполовину Алексея".
 Дом Свободы напоминал Ноев ковчег: в большой столовой собирались по
вечерам император и императрица несуществующей империи, генерал-адъютант
несуществующего императора, обер-гофмаршал несуществующего двора и
фрейлины несуществующей императрицы. Именовали друг друга несуществующими
титулами: "Ваше Величество...
   Ваше Сиятельство..." Перед обедом подавали меню на карточке с царским
гербом.
   Неважно, что нехитрые блюда в этих меню. И, как в Александровском
дворце, приглашаются к царскому столу господа из свиты: Валя (князь
Долгоруков), Илья Леонидович (граф Татищев), Жилик (Пьер Жильяр, гувернер)
и Евгений Сергеевич (лейб-медик Боткин). Бал теней, фантастический
маскарад разворачивался в сибирском доме. Последний островок 300-летней
империи.
 "14 августа... Целый день разбирал фотографии из плаванья 1890, 1891
года..."
   Он живет в исчезнувшем мире - в том кругосветном путешествии, когда
впервые увидел Тобольск... И вот он опять в Тобольске... Круг завершился.


   Мирно течет жизнь в тобольском доме.
 "9 августа. Утром высидели в саду час, а днем два часа. Устроил себе там
висячий турник..."
   Это все тот же турник, который доедет с ним до Екатеринбурга... Утром
он качается на турнике, днем играет в городки или пилит дрова. За пилкой
дров - беседует.
 - А ведь это похуже Смутного времени? - пилит дрова Николай.
 - Много похуже, Ваше Величество, - пилит дрова князь Долгоруков.
 Жильяр и Долгоруков по очереди принимают участие в этой царской пилке
дров:
   устает один, начинает пилить другой. Николай - неутомим. Как он любит
движение, как он жаждет любимых прогулок, но...
 "22 августа. Такой же дивный день. Досада берет, что в такую погоду
нельзя делать прогулок по берегам реки или в лесу. Читали на балконе..."
   Теперь у них появилось любимое место.
 "Каждое утро пью чай со всеми детьми... Большую часть дня провели на
балконе, который весь день согревается солнцем".
 С балкона открывается улица Свободы. С улицы Свободы хорошо видно, как
рассаживается на балконе Семья: невысокий человек в военной гимнастерке,
девочки в белых платьях и величественная дама, тоже в белом, с кружевным
зонтиком.
 Появление Семьи на балконе - любимое зрелище и главный театр в тихом
Тобольске.
 Из письма А.Я.Анучина (Магнитогорск):
 "Они все выходили на балкон. Особенно, помню, все удивлялись девочкам.
   Они были стриженые, как мальчики. Мы все думали, что в Петрограде такая
мода. Правда сказали потом, что они болели. Все такие хорошенькие,
чистенькие...
   Императрица была важная дама, но немолодая - отец все удивлялся, что,
говорит, Григорий в этой старухе нашел?.. Отец вместе с Распутиным работал
в номерах в тобольской гостинице. Распутин у него гостил".


   Тихая, тихая жизнь, но...
 "Прогулки в садике делаются невероятно скучными, здесь чувство сидения
взаперти гораздо сильнее, нежели в Царском Селе".
 Так течет эта нудная жизнь, где все - событие.
 "24 августа. Приехал Владимир Николаевич Деревенко с семейством. Это
составило событие дня".
 Доктор Деревенко - врач Алексея. Но сейчас мальчик здоров. Редкий период
в его жизни, когда он так долго здоров. С врачом приехал его сын Коля -
ему разрешено по воскресеньям приходить играть с Алексеем.


   А она?
 Если подняться на второй этаж и пройти по коридору, то первая, самая
большая - комната Аликс.
 Большую часть дня она проводит здесь или на балконе. Она редко спускается
вниз, даже к обеду.
 С ней ее любимые книги. Она читает свою Библию со многими закладками и
"хорошие книги" (множество духовных книг, которые она привезла с собой).


   Их потом найдут на помойке в екатеринбургском доме.


   Но сейчас Тобольск. Обычная сцена. Горит камин, хотя еще стоит теплая
погода, маленькая собачка лежит на коленях... Звуки рояля: это Татьяна
играет в гостиной. И Аликс пишет очередное письмо Подруге:
 "Часто почти не сплю... Тело мне не мешает, сердце лучше, так как я
спокойно живу. Страшно худа... Волосы тоже быстро седеют".
 Дорогой ценой дается ей это "спокойно живу": она поседела и высохла.
 "Мы далеко от всех поселились, тихо живем, читаем обо всех ужасах, но не
будем об этом говорить. Вы во всем этом ужасе живете, достаточно этого..."
   "Ужасы". О них аккуратно сообщает в письмах Подруга. Растет напряжение
вокруг Романовской Семьи. Арестован Миша. Эсер Савинков, бывший террорист,
организатор убийства дяди Сергея, теперь - управляющий военным
министерством.
   По его требованию арестованы и Миша, и его жена, "эта женщина" -
графиня Брасова (сейчас она ей простила, сейчас ее только жалко). И бедный
дядя Павел (и ему она простила все гадкое, что написал он после этой
ужасной революции в газетах).
 Колесо повернулось: вчера они заключали в тюрьму этих бомбометателей,
сегодня бомбометатели заключают в тюрьму их самих. Новый мир.


   В это "время ужасов" царица начала мечтать о переезде в Ивановский
монастырь.
   В монастыре началась их династия, пусть в монастыре и закончится.


   Существует рассказ-легенда. В конце 1904 года, во время поражений в
японской войне, у Николая появилась удивительная идея. Тогда в Синоде
возник вопрос о восстановлении на Руси древнего патриаршества. После
долгих размышлений и бесед с императрицей Николай решил отречься от
престола, принять монашеский сан - и стать Патриархом! Как когда-то в дни
Смутного времени был Патриархом его предок Филарет. Но Синод холодно
отнесся к этой идее...
 И сейчас, в дни торжества нового Смутного времени, как он мечтал жить в
монастыре!


   Духовным владыкой в Тобольске был архиепископ Гермоген. Когда-то он был
ревностным почитателем "Старца", потом стал его заклятым врагом. За это
преследовали, отправили в изгнание. Теперь новая власть назначила его
архиепископом в Тобольск. И вот сейчас Гермоген стал их надеждой: забыв
все притеснения, он готов служить помазаннику Божьему.
 Гермоген с восторгом принял их идею.
 Волкова отправили к игуменье.
 В монастыре как раз построили новый дом, и игуменья готовилась принять
Семью. Но этому идиллическому изменению судьбы не суждено было сбыться.
   В сентябре приехал Панкратов, комиссар Временного правительства, и идея
была похоронена.


   Из дневника:
 "1 сентября. Прибыл новый комиссар от Временного правительства Панкратов.
   И поселился в свитском доме с помощником своим, каким-то растрепанным
прапорщиком.
   На вид рабочий или бедный учитель. Он будет цензором нашей переписки".
 ("Свитским домом" он называл дом купца Корнилова - напротив Дома Свободы.
   Здесь жила свита - Татищев, Долгоруков, доктор Боткин и другие. Здесь
жила и дочь доктора Боткина, которая потом опишет все здесь происходившее.)
   Комиссар Панкратов был послан в Тобольск в развитие все той же
эффектной Игры, которую придумал Керенский: Панкратов просидел в
Шлиссельбурге 14 лет, большую часть царствования Николая. И вот Керенский
послал его сторожить самого царя.
 Аликс увидела в этом все тот же "новый мир"! Каторжник, стерегущий
помазанника Божьего... И она не удостаивала взглядом этого странного
маленького человечка в большой папахе. Он постоянно видел
пренебрежительно-брезгливое лицо, когда, возвращая письма, заходил в ее
комнату. Письма, которые она писала Подруге и которые теперь читал (смел
читать!) этот революционный цензор.
   Аликс жила этой перепиской.


   В это время в Петрограде выпущенная из Петропавловской крепости
Вырубова лихорадочно начинает собирать средства на освобождение Семьи. Она
мечтала об их освобождении, и не только мечтала - предпринимала усилия. И
ей многое удалось. Cмешно, но во всей огромной империи Подруга была,
пожалуй, единственной реальной заговорщицей, пытавшейся освободить Семью.
Уже в августе она посылает с тайными письмами в Тобольск молоденькую
фрейлину царицы Риту Хитрово - подругу Насти Гендриковой и великой княгини
Ольги. Аня, как всегда, яростно энергична, но она неопытный заговорщик.
Она намекает Рите о таинственной важности писем. И молоденькая Рита
воспламеняется: ореол заговорщицы вскружил голову, заработало воображение.
И вот уже совершенно доверительно Рита рассказывает своему другу о
таинственной организации. Они спасут Семью!
   Ну и друг Риты в свою очередь рассказывает... А потом...
 Из дневника:
 "18 августа... Утром на улице появилась Рита Хитрово, приехавшая из
Петрограда, и побывала у Настеньки Гендриковой. Этого было достаточно,
чтобы вечером у нее произвели обыск. Черт знает что такое!"
   "19 августа... Настенька лишена права прогулок по улицам в течение
нескольких дней, а бедная Рита Хитрово должна была выехать обратно с
вечерним пароходом..."
   Она не просто "выехала обратно". Ее привезли в Петроград на следствие.
   Обвинения были серьезные - искали "казачью организацию". Но ничего не
нашли.
   И Аню Рита не выдала.


   В конце августа Подруге удается покинуть Петроград. Она направляется в
Финляндию. Но и в пути поддерживает связь с Семьей, и уже вскоре в
Тобольске Аликс все знает о злополучном Анином путешествии.
 Дневник царицы:
 "Сентябрь. 7... Аня... была схвачена в Гельсингфорсе и попала на
"Полярную Звезду".
 Да, 20 августа Вырубову выслали на поезде из Петрограда в Финляндию (в
этом же поезде ехали генерал Гурко, врач Бадмаев и другие). Толпа
революционных солдат и матросов окружает поезд в Гельсингфорс: кто-то
пустил слух, что в поезде - великие князья. "Дайте нам великих князей!
Дайте Романовых!"
   - неистовствует толпа.
 Какова ненависть! Блок был прав: будущее Семьи могло быть прочитано уже
тогда, в дни Временного правительства. Гельсингфорский Совет арестовывает
Аню, ее отправляют на "Полярную Звезду", где обосновался Центробалт -
революционные матросы. Ее сажают в трюм, кишащий паразитами. По
заплеванной, в окурках, палубе ее водят на допросы в ту самую гостиную,
где когда-то они играли на рояле... Ее мать отправляется к Троцкому.
Руководитель могущественного Петроградского Совета, он один мог повлиять
на балтийских моряков - "красу и гордость русской революции". Троцкий внял
просьбе. "Краса и гордость"
   отпускает Аню.


   Судьба белой царской яхты... Пишет восьмидесятилетний Ф.Г.Пичиенко:
 "Мой дядя был офицером на этом судне - на яхте "Полярная Звезда"... После
революции он вместе с яхтой благополучно остался в спасительной Финляндии,
где и умер... Уже после войны "Полярную Звезду" из Финляндии пригнали в
СССР, и царская яхта служила мишенью для флотских стрельб на Балтике".
 Так что расстреляли и царскую яхту тоже.


   Аня возвращается в Петроград. И снова она в переписке с царицей.
 Элегические письма Аликс:
 "Милая, родная моя... Да, прошлое кончено, благодарю Бога за все, что
было, что получила - и буду жить воспоминаниями, которые никто у меня не
отнимет.
   Молодость - прошла... Мои близкие все далеко-далеко... Окружена их
фотографиями, вещами... халат, туфли, блюдечко, образа... Так хотелось
что-нибудь послать тебе, да боюсь, пропадет..."
   "Ты знаешь, что душой и сердцем я с тобою, разделяю все твои страдания
и молюсь за тебя горячо... Погода переменчива: мороз и солнце, потом тает
и темно... Ужасно скучно для тех, кто любит длинные прогулки и кто их
лишен...
   Как время летит... Скоро будет девять месяцев, что я со многими
простилась...
   и ты одна в страданьи и одиночестве... Все здоровы, исключая мелких
простуд, иногда колено и ручка пухнет. Но слава Богу, без особых
страданий. Сердце болело последнее время. Читаю много, живу в прошлом,
которое так полно богатых, дорогих воспоминаний... Не падай духом, хорошо
бы послать тебе что-нибудь съедобное..."
   "Альбомы все оставила в сундуке, грустно без них, но лучше так, а то
больно смотреть, вспоминать... Есть вещи, которые отгоняю от себя, убивают
оне, слишком свежи еще в памяти... Что впереди не догадываюсь... Господь
знает - и по-своему творит... Ему все передаю... Вяжу Маленькому теперь
чулки, он попросил пару: его в дырах, а мои толстые и теплые... Как зимой
прежде вязала помнишь? Я своим людям все теперь делаю: у папы брюки
страшно заштопаны, рубашки у дочери в дырах, у мамы масса седых волос.
Анастасия очень толста, как Мария раньше была - большая, крупная до талии,
потом короткие ноги - надеюсь, что растет еще. Ольга худая, Татьяна тоже,
волосы у них чудно растут, так что зимой без шали бывают... Вспоминаю
Новгород и ужасное 17 число... И за то тоже страдает Россия, все должны
страдать за то, что сделали, но никто не понимает..."
   ("17 число" - день убийства Распутина. Она уверена: большая Романовская
Семья и большая страна получили революцию как наказание за "17 число",
но... "никто не понимает...")


   Написав о духовном пастыре, который убит, она пишет о заточенном
пастыре страны - царе, который предан: "Он прямо поразителен, такая
крепость духа, хотя бесконечно страдает за страну... Какая я стала старая,
но чувствую себя матерью страны, и страдаю как за своего ребенка и люблю
мою Родину, несмотря на все ужасы теперь и все согрешенья... Ты знаешь,
что нельзя вырвать любовь из моего сердца, и Россию тоже... Несмотря на
черную неблагодарность Государю, которая разрывает мое сердце... Господи,
смилуйся и спаси Россию..."


   Неукротимая энергия Подруги... Урок могущества Троцкого не прошел даром.
   Она продолжает налаживать связи с новым миром. На этот раз - с великим
пролетарским писателем - Горьким!
 Бедная Аликс с ее принципами никак не может понять новых знакомств
Подруги.
   Она клеймит Горького в своих письмах. Но Аня знает: новые времена,
новые имена. И эти новые имена могут ей пригодиться в ее опасном деле.
 Она по-прежнему не оставляет "покинутую всеми Цар-скую Семью". Она
действует.
 С нетерпением ждет она известий от некоего Бориса Соловьева, которого
отправила в Тобольск сразу вслед за Семьей.


   В Доме Свободы наступает эра комиссара Панкратова. "Маленького
человека", как насмешливо будет звать его Николай.
 - Вы сами так много испытали, вы сумеете выполнить свою задачу с
достоинством и благородно, как и подобает революционеру. Вы и вверенная
вам охрана будете сторожить и охранять бывшего царя и Семью, пока участь
его не решит Учредительное собрание, - напутствовал его Керенский.
 14 лет в одиночном заключении в Шлиссельбургской крепости просидел
революционер Панкратов, потом путешествие в сибирскую ссылку, этапы под
суровым конвоем, поселение в Вилюйске... И вот он - надзиратель над царем!


   В отличие от императрицы деликатный Николай безукоризненно вежлив с
комиссаром.
   Но главным содержанием их бесед постепенно становится просьба (точнее,
мечта) Николая: "Ну почему вы не отпустите нас погулять в город? Неужто вы
боитесь, голубчик, что я убегу?"
   Панкратов записал весь этот разговор. "Маленький человек" не ощущает
скрытой насмешки. Он отвечает серьезно:
 - У меня нет в том ни малейшего сомнения, Николай Александрович. И
вообще, попытка побега только ухудшила бы положение - и ваше и вашей семьи
(все-таки - предупреждает, на всякий случай!).
 - Ну так в чем же дело, милостивый государь? Я уже бывал в Тобольске в
дни своей юности, я помню, это очень красивый город, и мне так хотелось бы
осмотреть его - вместе с семьей.
 Но комиссар не разрешает прогулку.
 Из дневника: "На днях Е.С.Боткин получил от Керенского бумагу, из которой
мы узнали, что прогулки за городом нам разрешены... Панкратов, поганец,
ответил, что теперь о них не может быть речи из-за какой-то непонятной
боязни за нашу безопасность..."
   Панкратов не хотел огорчать царя. Он не объяснил ему "непонятную
боязнь":
   вся его канцелярия была завалена письмами, телеграммами со всех концов
России. С угрозами и похабщиной. Посылали гнусные изображения царицы и
Распутина. И что особенно тревожило комиссара - немало писем было из
Тобольска.
   Солдаты, ушедшие с фронта, слонялись по городу. Голодные и ожесточенные
- "которые из-за царя кровушку проливали"... Нет, он не мог выпустить
Семью в город.
 И за это Николай его не любил.
 И свита - то есть Долгоруков и Татищев - к изумлению Панкратова, также
ничего не понимала. Они не переставали требовать разрешить царю прогулки,
они указывали на обещание Керенского... Меж тем их собственные прогулки по
городу уже начали вызывать ропот. Солдатики на улице со смешком
предупреждали комиссара, что, если князь Долгоруков не перестанет шататься
по городу, они его для начала - изобьют. Разгулялась Русь...
 Добрейший Панкратов (Керенский в нем не ошибся) переживал неприязнь
Николая.
   Он простил ему крепость и 14 загубленных лет своей жизни. Сейчас он был
для него просто отец большой семьи, совершенно не понимающий этой новой
страшной жизни. Панкратов привязался к его детям, он подарил княжнам свою
книгу о заточении и странствиях по Сибири. Они читали ее вслух. Панкратов
даже вызвался быть учителем географии Алексея... И все-таки Николай не
любил его.
 Он не мог забыть: это был революционер, один из тех, кто убил деда и кто
создал весь этот нынешний ужас - Смутное время.
 Так же как не смогли они простить новому обитателю Зимнего дворца -
Керенскому, несмотря на все его заботы...
 В бумагах доктора Боткина есть длинное стихотворение, видимо
пользовавшееся в те дни большим успехом в Доме Свободы. Стихотворение
написано элегантным почерком, похожим на почерк императрицы. Вот оно:


   "Шепот зеркал.
 Зеркала в тиши печальной
   Зимнего дворца,
   Отражают взгляд нахальный
   Бритого лица.
 В каждом зале, безразлично,
   В каждом уголке,
   На свое глядит величье
   Некто в пиджаке.
 И, предавшись ослепленью,
   Мнит герой страны,
   Что в покорном преклоненье
   Пасть пред ним должны.
 Что дорога славы пышной
   Перед ним легла,
   Но в ответ ему чуть слышно
   Шепчут зеркала:
 "Что твои пустые речи,
   Дерзостный пришлец,
   Торжеством былых столетий
   Защищен дворец.
 Славна сила и нетленна
   Царственных теней.
 Не прогонит гость мгновенный
   Вековых гостей...
 Брось! Забудь, пока не поздно,
   О венце царя,
   Встанет скоро, встанет грозно
   Желтая заря".
 Так, свидетели былого,
   Чуть настанет мгла -
   О грядущей правде слово
   Шепчут зеркала.
 Тобольск, 1917".


   И еще: для Николая Панкратов - типичный штатский, осмелившийся
руководить солдатами. Николай, как истинный гвардеец, не жаловал людей без
военной выправки.
 Вот почему он так и остался для него - "маленьким человеком".
 И солдаты охраны, вслед за Николаем, презирали добрейшего комиссара.
Практически солдаты подчинялись в это время только полковнику Кобылинскому.
 Полковник Кобылинский был назначен комендантом в Царское Село генералом
Корниловым. Кобылинский зарекомендовал себя преданным сторонником
Февральской революции и Думы.
 Но за это время полковник очень изменился. Нет-нет, он старался исполнять
свой долг, но... странное очарование Николая... его мягкость,
деликатность...
   и эти прелестные девочки, и беззащитная в своей надменности несчастная
императрица... Таков теперь для полковника портрет этой Семьи. И он все
больше начинает ощущать - ответственность за их судьбу.
 "Я отдал вам самое дорогое, Ваше Величество, мою честь", - с полным
правом он скажет Николаю в конце своего пребывания рядом с Семьей.
Полковник становится самым близким человеком к Николаю и Семье.
 Итак, в тихом городке, где единственной военной силой были эти 330
стрелков, охранявших Семью, их командир - всей душой на стороне царя.


   И вот здесь возникает одна из загадок.
 Начальник охраны - с царем. Стрелки ("хорошие стрелки", как их зовет
Николай)
   получают от Семьи бесконечные подарки, большинство в охране - "хорошие
стрелки". Дочь доктора Боткина совершенно определенно пишет: "В эти месяцы
(то есть с августа до Октябрьского переворота. - Авт.) семья могла бежать".
   И охрана, безусловно, помогла бы им.
 Тихий Тобольск, влияние архиепископа Гермогена - все должно было
способствовать успеху бегства.
 Возможно, Керенский и посылал их в Тобольск с тайной мыслью создать им
условия для освобождения (как бы их бегство упростило его жизнь!). Может
быть, оттого он избрал добродушнейшего Панкратова надзирать за Семьей.
 И все-таки они не бежали. Но почему?


   Заместителем Кобылинского в охране был некто капитан Аксюта. Он
заведовал хозяйством всего отряда - личность весьма заметная. Когда
случится Октябрьский переворот и в газетах появятся сведения о возможном
освобождении царя, "Известия" опубликуют ответ из Тобольска - где от имени
стрелков охраны письмо подпишет капитан Аксюта (7 ноября 1917 года).
 Через два года, в разгар гражданской войны, в 1919 году, белый офицер
граф Мстислав Гудович был проездом в заштатном городе Ейске.
 Здесь, в Ейске, граф Гудович увидел знакомое лицо. Это и был капитан
Аксюта, с которым граф был знаком еще по службе в Царском Селе.
 Аксюта пригласил его на ночлег в свой дом и всю ночь рассказывал графу о
житье Царской Семьи в Тобольске. Подробно описал Аксюта и всю историю
отъезда Царской Семьи из Тобольска. И как перед отъездом они передали ему:
   царица - жемчужное ожерелье и бриллианты, а Государь - свою шашку. Вещи
эти Аксюта спрятал в окрестностях Тобольска в тайнике. Об этом тайнике
знают теперь только двое: он сам и генерал Деникин, которому он все
рассказал на дознании (Аксюта был арестован по возвращении из Тобольска,
его обвинили в большевизме, но выпустили, не найдя за ним никакой вины).


   Этот ночной рассказ Аксюты мы можем проверить - по дневнику царя.
 2(15) апреля 1918 года, незадолго до отъезда царя из Тобольска, в доме
был обыск, и результаты этого обыска царь записал в дневнике:
 "2 апреля. Утром комендант с комиссией из офицеров и двух стрелков
обходил часть помещений нашего дома, результатом этого "обыска" было
отнятие шашек у Вали и Жильяра, а у меня кинжала..."
   Но как и князь Долгоруков и даже месье Жильяр, царь, конечно же, взял с
собой гордость военного - шашку. Но у него шашку не отняли. Значит, кто-то
его предупредил об обыске и кому-то он отдал ее на сохранение. И этот
кто-то, видимо, действительно был капитан Аксюта.
 Но безнадежно далек южный городок Ейск от затерянного в сибирских
пространствах Тобольска. И вряд ли в кровавом месиве гражданской войны
кому-то из двух посвященных удалось достичь тайника...
 Итак, мы можем доверять свидетельствам капитана Аксюты. Вот почему так
интересен его ответ на важнейший вопрос, который задает ему Гудович:
"Почему вы не дали возможности бежать Государю?"
   Аксюта отвечает, что у них с полковником Кобылин-ским был проект
освободить Государя, но тот отказался, сказав: "В такое тяжелое время,
переживаемое Россией, ни один русский не должен покидать Россию. И я не
собираюсь куда-либо бежать и буду ожидать здесь своей участи..."
   Отражение тех же мыслей мы найдем в "Воспоминаниях" Панкратова, где он
рассказывает о беседе с одной из великих княжон:
 "- Папа читал вчера в газетах, что нас вышлют за границу, как только
соберут Учредительное собрание. Это правда?
 - Мало ли что пишут в наших газетах!
 - Нет-нет. Папа говорит - мы лучше в России останемся. Пусть нас сошлют
подальше в Сибирь".


   Что же Аликс?
 Неужели она смирилась, "Шпицбубе" - вечная забияка? Никогда! Тысячу раз -
никогда. Но она не собирается бежать, как несчастная арестантка - из
милости охраны. Она продолжает верить в освобождение Народом и Армией.
   Она по-прежнему живет мечтами и собирается бежать в окружении "300
офицеров"!
 Она рассказывает Жильяру об этих 300 офицерах, которые собрались в Тюмени
и готовятся их освободить.
 Этот миф был создан... "Святым чертом". Да, уже за гробом он опять сумел
обмануть ее.
 Осенью в Тобольске появился Борис Соловьев. Он был послан Вырубовой и
приехал вслед за ними...


   "СКУКА ЗЕЛЕНАЯ"
   (ЦАРЬ ИГРАЕТ ЧЕХОВА)


   Но вернемся к дневнику Николая.
 Тянется, тянется время... Долгожданное вино, прибывшее из Царского Села,
вылили из бочек на пристани. (Как мухи на сладкое, слетелись на пристань
серые шинельки, заслышав о вине. И, боясь "визита" солдатиков в Дом
Свободы и чтобы не было кривотолков, повелел Панкратов все вино
уничтожить...)
   Из дневника:
 "Было решено все вино вылить в Иртыш... Отъезд телеги с ящиками вина, на
которых сидел помощник комиссара с топором в руках... мы видели из окон
перед чаем".
 Тогда же случилась и неудачная попытка генерала Лавра Корнилова свергнуть
в Петрограде правительство Керенского, захватить власть: "5 сентября...
   Видно в Петрограде неразбериха большая... По-видимому из предприятия
генерала Корнилова ничего не вышло..."
   В заточении эти события соразмерны, разве что огорчение от потери вина
больше.
 17(17!) сентября, незадолго до Октябрьского переворота, Николай
заканчивает 50-ю тетрадь дневника - последнюю, которую он доведет до
конца. И начинает новую, которую допишет только до середины... 51 -
нумерует ее царь. "Начата в Тобольске".
 "18 сентября 1917 года. Понедельник".
 Этой записью начинается роковая последняя тетрадь. "Осень в этом году
здесь замечательная. Сегодня в тени было 15 градусов, и совсем южный
теплый воздух.
   Днем играл с Валей в городки, чего не делал много лет... Нездоровье
Ольги прошло, она сидела на балконе долго с Аликс... Написала мамґа письмо
через цензуру Панкрато-ва".
 Продолжается монотонная жизнь. И они развлекают себя любительскими
спектаклями.
   Месье Жильяр и, конечно, девочки, и сам царь - актеры. "Репетили
пьесу...
   Сыграли очень дружно маленькую пьесу... много смеху было".
 Николай выступает в главной роли в чеховском "Медведе". Он играет
"нестарого помещика", приехавшего получать долг у вдовушки с ямочками на
щеках и влюбившегося в нее.
 "18 февраля... Шла наша пьеса ("Медведь"), в которой играли: Ольга, опять
Мария и я. Волнений в начале представления было много, но, кажется, сошло
хорошо".


   Он стоит на коленях перед Ольгой, играющей вдовушку. "Люблю, как
никогда не любил: двенадцать женщин я бросил, девять бросили меня, но ни
одну я не любил так, как вас".
 Можно представить смех сидящих в зале при этих его словах. Смеется даже
Аликс. Как она теперь редко смеется!
 Там же, в красном с золотом томике чеховских пьес (издание Маркса),
находившемся в тобольском доме, вместе с "Медведем" были напечатаны "Три
сестры" и "Вишневый сад"...


   Я все воображаю их голоса - там, за дверью комнаты, где живет царица.
Горит камин, но холодно. Сибирские морозы. Николай мерным гвардейским
шагом меряет комнату, Ольга и Мария готовят роли... А царица, как всегда,
полулежит в кресле-каталке. Ее скорбный профиль.
 Голос Ольги: - Сегодня Евгений Сергеевич (доктор Боткин. - Авт.)
рассказал на прогулке, что где-то в этих краях находится усадьба, которую
описал писатель Чехов в пьесе "Три сестры".
 Голос Аликс: - Я думаю, вернее будет сказать - "находилась". Все усадьбы
давно сожгли.
 Ольга: - Папа любит Чехова, и почему бы нам не сыграть большую пьесу "Три
сестры"?
 - Неудачная мысль. - (Это Аликс. Это ее голос.) - Я хорошо ее помню: эти
"три сестры" все жаловались, как им плохо живется, все ждали будущего...
   Надеюсь, они довольны теперь тем, что получили?
 Ольга смеется, а может быть, это Мария смеется.
 - У господина Чехова есть еще пьеса: продают старинное имение. Там есть
сцена: госпожа - хозяйка имения спрашивает: "Кто купил наше имение?" И
тогда мужик, сын их бывшего лакея, гордо кричит ей: "Я купил". - (Это
голос Ольги.)
   - Ну что же, эта пьеса очень ко времени. И почему бы, действительно, не
сыграть ее вам? - (Голос царицы.)
   - А кто же будет играть сына лакея? - (Это Мария.)
   - Эту роль сейчас сыграют многие. Множество лакейских детей заправляют
теперь поместьями, которые они еще не успели сжечь.
 - Там есть еще недоучившийся студент.
 - На эти роли вам уже актеров не сыскать. Все в Петрограде комиссарами.
 - О нет, здесь ходит такой... В студенческой тужурке, и все время норовит
столкнуться с Татьяной в коридоре. Я сама видела. - (Это, конечно, опять
смешливая Анастасия.)
   Мы запомним эту фразу о студенте в тужурке. Мы его еще вспомним:
молодой человек в студенческой тужурке, который бродил по дому зимой 1918
года.


   - Кстати, Ваше Величество. И у меня в этой пьесе тоже возможна роль. -
(Это его голос с гвардейским акцентом - то есть с неожиданными ударениями,
как при словах команды.) - Я хорошо помню эту пьесу: там есть человек, с
которым все время случаются беды. До смешного все идет прахом. И все
называют его - "Тридцать три несчастья"...
 Я слышу их голоса - там, в темноте, в исчезнувшем доме, в исчезнувшем
времени.


   "ТОШНО ЧИТАТЬ... ЧТО ПРОИЗОШЛО В ПЕТРОГРАДЕ И МОСКВЕ!"


   И наступил Октябрь.
 Засыпанный снегом Тобольск дремал, и никто не знал о событиях в
Петрограде.
   Просто вдруг перестали приходить газеты. В эти дни он читал "1793 год"
   Гюго.
 "10 ноября. Снова теплый день - дошло до нуля. Днем пилил дрова. Кончил 1
том "1793 год"..."
   Эту книгу он, конечно же, не читал вслух. Но Аликс не могла не увидеть
ее. И не могла не вспомнить: Версаль, Консьержери, казнь королевской
четы...
 "11 ноября. Давно газет уже никаких из Петрограда, не приходило также и
телеграмм. В такое тяжелое время это жутко".
 17(17!) ноября он узнал о захвате власти большевиками.
 "17 ноября... Тошно читать описание в газетах того, что произошло две
недели тому назад в Петрограде и Москве! Гораздо хуже и позорнее событий в
Смутное время".


   Комиссар Панкратов записал в эти дни:
 "Он был очень угнетен, но более всего угнетен... разграблением винных
подвалов в Зимнем дворце.
 - Неужели господин Керенский не мог приостановить это своеволие?
 - По-видимому, не мог. Толпа, Николай Александрович, всегда остается
толпой.
 - Как же так? - вдруг желчно спросил царь. - Александр Федорович
поставлен народом. Такой любимец солдат... Что бы ни случилось - зачем
разорять дворец, зачем допускать грабежи и уничтожение богатств?"
   Они не поняли друг друга - старый революционер и бывший царь. Царь
говорил не о подвалах, он говорил о "грабежах" и "своеволии", о
бессмысленном и беспощадном бунте черни.


   Жильяр вспоминал, как в первые дни заточения в Царском Селе царь был
странно доволен... и тот же Жильяр записал в Тобольске, как, узнав о
разгроме Корнилова, а потом о падении Временного правительства, - Николай
все чаще жалел о своем отречении.
 Смутное время...


   Наступил их последний Новый год.
 Стояли лютые морозы, мальчик ложился спать, укутанный всеми одеялами.
Комната царевен стала ледником. Теперь все они допоздна сидели в комнате
матери, где горел маленький камин.
 "Скучно! Сегодня как вчера, завтра как сегодня. Господи, помоги нам!
Господи, помилуй!" - это записал Алексей в своем дневнике.
 "2 января... День стоял серый, нехолодный... Сегодня скука зеленая!" -
это записал его отец.
 Елку поставили прямо на стол. Сибирскую ель - но без игрушек. Суровая
елка 1918 года. Последняя их елка. В Рождество они приготовили друг для
друга маленькие подарки. Татьяна подарила матери самодельную тетрадь для
дневника:
   это был жалкий блокнотик в клеточку, который она заключила в сшитый ею
матерчатый переплет любимого матерью бледно-сиреневого цвета (из куска
шарфа императрицы).
 На обложке она вышила "свастику", любимый знак матери.
 Я раскрываю этот дневник - сиреневую обложку. На обороте обложки написано
Татьяной по-английски: "Моей любимой дорогой мамґа с лучшими пожеланиями
счастливого Нового года. Пусть будет Божье благословение с тобой и
защищает оно тебя всегда. Любящая дочь Татьяна".
 Теперь Аликс могла начать свой последний дневник, который ей тоже не
суждено закончить.
 В новогоднюю ночь 31 декабря она записала: "Благодарю Бога за то, что мы
спасены и вместе и за то, что он весь этот год защищал нас и всех, кто нам
дорог".


   Роковым должен был стать этот год для них, если верить преданиям.
 В тобольском доме царь читал книгу некоего Сергея Нилуса, которую
привезла с собой царица. Жена этого Нилуса была с ней знакома. На свадьбу
Нилусов царица подарила им в благословение икону и самовар со своими
инициалами.
 Все это к тому, что Нилусы были вхожи во дворец и знали многое. В своей
книге "На берегу Божьей реки" Нилус написал о предании, которое рассказала
ему камер-фрау императрицы госпожа Герингер.
 В Гатчинском дворце хранился ларец: он был заперт на ключ и опечатан.
Внутри него находилось нечто, что было положено туда еще вдовой убитого
императора Павла I - Марией Федоровной. Она завещала открыть ларец
императору, который будет править Россией через 100 лет после убийства ее
мужа. Срок этот наступал в 1901 году. Царь и царица - тогда совсем молодые
люди - готовились к по-ездке за ларцом, как к забавной прогулке. Но
возвратились они, по словам камер-фрау, "крайне задумчивые и печальные".
"После этого, - рассказывала Герингер, - я слышала, что Государь упоминал
о 1918 годе, как роковом для него и династии".


   Скорее всего, это затейливая легенда - но холодный дом... пустая елка
на большом столе - в этой встрече их последнего, 1918 года было что-то
роковое.


   ИГРА ИЗ ГРОБА


   И действительно, в это время уже началось.


   Это случилось накануне Нового года.
 В церкви Покрова Богородицы, куда в сопровождении конвоя на первый день
Рождества первого революционного года пришла Семья, заканчивалась
торжественная служба. И вдруг в переполненной церкви зазвучали когда-то
столь знакомые, еще не забытые слова. Дьякон торжественно возгласил: "Их
Величеств Государя Императора и Государыни Императрицы"... а потом пошли
имена их детей, и все с прежними титулами... а в конце мощно зазвучал
дьяконский бас: "Многие лета!" Так в тобольской церкви, впервые после
Февральской революции, было возглашено древнее "многолетие" Царской Семье.
 Церковь ответила гулом. Старший конвоя и комиссар Панкратов, дождавшись
конца службы, вызвали дьякона. Дьякон сослался на распоряжение священника
отца Алексея. "За косы его да вон из церкви!" - ярился стрелок конвоя.
 И уже на следующий день Тобольский Совет, возглавляемый большевиками,
создал следственную комиссию. Обвиняли Панкратова, требовали ужесточить
режим, и впервые зазвучало: "Романовых в тюрьму!" Взялись и за священника.
Но архиепископ Гермоген не отдал на расправу отца Алексея - он выслал его
в один из дальних тобольских монастырей.


   Как все поразительно увязано в Романовской истории... Имя "Гермоген"
стоит у истока Романовской Династии. В Смутное время Патриарх Гермоген
бросил клич - изгнать поляков из Руси. За то был ими заточен и принял
мученическую смерть.
 И вот через 300 лет архиепископ с тем же именем - Гермоген - здесь, в
Тобольске, при последних Романовых. "Владыка... Ты носишь имя Святого
Гермогена. Это предзнаменование", - писала ему вдовствующая императрица.
Она ждала решительных шагов от решительного архиепископа.
 Императрица-мать была права. Это было предзнаменование: предзнаменование
конца. Круг истории завершился.


   В это время русская церковь вела себя независимо. Тон задавал Патриарх
Тихон.
 В начале 1918 года он предал анафеме большевиков. В это же время через
Гермогена Патриарх послал просфору и свое благословение низложенному царю.
   И многие пастыри (и в том числе Гермоген в Тобольске) вели себя под
стать Патриарху.
 Большинство из них погибнет в дни Красного террора... Но сейчас конец
1917 года. Еще оставалась в городе власть, установленная Февральской
революцией.
   Еще велика сила тобольского архиепископа: Гермоген отказывается
признать виновным отца Алексея. И с вызовом пишет Совету: "По данным
Священного Писания... а также истории находящиеся вне управления страной
бывшие императоры, короли и цари не лишаются своего сана". Он писал о
сане, дарованном Богом, над которым не властно мирское.
 В это время Гермоген хотел и мог помочь Семье бежать. Сибирь, тайные
тропы, дальние монастыри, похожие на крепости, реки со спрятанными
лодками...
 Но Аликс! Нет, она не может вручить судьбу Семьи заклятому врагу "Старца".
 "Гермоген каждый день служит у себя молебен для папы и для мамы", - пишет
она Подруге. "Папа и мама" - так называл их Распутин... Отдавая должное
Гермогену, она, тем не менее, даже в этой строчке, даже хваля Гермогена,
подсознательно вспоминает "Старца", ненавидевшего его. Нет, она не может...
 Так, за гробом Распутин не дал им соединиться, может быть, с единственным
человеком, который мог им реально помочь. Вместо этого "Святой черт"
направил к ним другого посланца.


   Осенью 1917 года в Тобольске появляется Борис Соловьев ("Боря", как
будет звать его царица в письмах к Подруге).
 Отец "Бори" - казначей Святейшего синода. Мать входила в кружок самых
верных прозелиток "Старца".
 Впоследствии, создавая свою биографию, Борис Соловьев расскажет о своих
приключениях. Сначала он учился в Берлине, потом оказался в Индии. В Индии
он теософ - последователь знаменитой Блаватской.
 Во время войны Соловьев сумел остаться в Петрограде, устроившись в
запасной пулеметный полк. Он - частый гость на квартире Григория
Распутина. И здесь он знакомится с его дочерьми Варварой и Матреной. После
Февральской революции завсегдатай распутинского кружка оказывается... в
революционном Таврическом дворце. Прапорщик привел своих солдат присягать
Думе. Теперь он обер-офицер в Думской военной комиссии. Последователь
Распутина становится революционером.
 В это время Подруга начинает собирать деньги для Семьи. Деньги дают
охотно, лучше давать деньги, чем самим принимать участие в заговорах. И
кроме того, деньги давать нужно: а если вдруг все опять - повернется?!
 У графа Бенкендорфа и Ани скапливаются большие суммы для Семьи. И когда
появились деньги, из водоворота петроградской жизни выскакивает Соловьев.
 Его прошлое говорит за него. Его рассказ о том, как солдаты силой привели
его присягать в Думу, Вырубова должна была слушать с усмешкой - ей не
нужны оправдания. Именно так и надо теперь действовать, чтобы выжить. Она
оценила его поступок. Она решает поставить на Соловьева.


   Вряд ли у Ани был опыт постижения характеров. Тем более что всю свою
жизнь Аня была занята постижением одного характера - императрицы. Соловьев
получает от нее письма к царице и большие деньги.
 Уже осенью Соловьев - в Тобольске. Здесь он легко налаживает связь с
Семьей.
   Главным его агентом и становится тот самый отец Алексей, который на
Рождество прикажет провозгласить многолетие Царской Семье. Он часто
совершал богослужения в Доме Свободы. Через него Соловьев и передает
царице свои письма.
 Вот тут он ошибся. Да, царица уважала отца Алексея. Но все-таки знала:
   отец Алексей - от Гермогена... И оттого все предложения Соловьева,
переданные через священника, встречены не более чем с осторожностью. Без
всякого энтузиазма отнеслась она и к его проектам организовать их бегство.
За нее ответил Николай (точнее, она предложила ему ответить): надо
избегать опасностей, которые непременно возникнут для детей при любых
попытках освобождения.


   Уезжая из Тобольска, Соловьев придумал свою Игру. И осуществил ее при
помощи, видимо, ничего не подозревавшего отца Алексея. Поверил Соловьеву
простодушный священник, что провозглашение "многолетия" Семье станет его
подвигом (но безопасным подвигом, ибо защитит его власть Гермогена).
 А в результате этого "многолетия" и случилось то, чего так добивался
Соловьев:
   закончилось спокойное житье Семьи, и теперь уже многое будет толкать их
к бегству, заставлять искать его помощи... Опять Игра? Сколько еще будет -
этих хитроумных Игр с последним царем! Но в основе всех их с утомительным
однообразием будет одно и то же - провокация!


   А пока Соловьев возвращается в Петроград. И, вероятно, жалуется Ане на
недоверие царицы и невозможность организовать побег. И Аня (она знает свою
царственную подругу) подает Соловьеву блестящую мысль: жениться на дочери
"Старца". Это станет его пропуском к сердцу Аликс. Соловьев женится
немедля.
 Впоследствии у Соловьева и его жены, арестованных белогвардейцами в Чите,
были конфискованы дневники. Вот что писал новобрачный: "Продолжая жить с
ней, надо требовать от нее хотя бы красивого тела, которым, к сожалению,
не может похвастаться моя супруга. Значит просто для половых сношений она
служить мне не может, есть много лучше и выгоднее ее..." Отношения ясны...
 С Матреной Соловьев возвращается в Сибирь, в Покровское, и здесь как бы
соединяется с образом "Старца". И только после этого он связывается с
Домом Свободы.
 Теперь его ждет совсем иной прием... За ним встала любимая тень: муж его
дочери хочет спасти их. В этом, конечно, Аликс увидела великий знак. Имя
"Старца", как всегда, перенесло ее в знакомый фантастический мир: Могучее
Воинство ведет к ним из-за гроба ее Григорий.
 Всей душой она поверила в Соловьева.
 И уже бережливая Аликс сама щедро переправляет ему царские драгоценности
для их освобождения.


   В Петрограде Вырубова посылает в помощь Соловьеву еще одного офицера -
Сергея Маркова. Марков - "крымец", то есть офицер Крымского конного полка,
шефом которого была императрица. Аня знает - фигура Маркова должна
завоевать доверие романтической Аликс: офицер ее полка спасает свою
императрицу!
 12 марта Аликс радостно записывает в дневнике: "Была на балконе, видела:
   прошел мой экс-крымец Марков, также Штейн..."
   Кто такой Штейн, о котором пишет Аликс? Это легко узнать из дневника
царя - Николай, как всегда, все записал в своем дневнике (и то, что не
надо было ни в коем случае записывать):
 "12(25) марта: Из Москвы вторично приехал Влад[имир] Ник[олаевич] Штейн,
привезший оттуда изрядную сумму от знакомых нам добрых людей, книги и чай.
   Он был при мне в Могилеве вторым вице-губернатором. Сегодня видели его
проходящим по улице".
 Штейн, посланец Подруги и Бенкендорфа, действительно привез большую сумму
- на жизнь и на освобождение.
 Но главное - "мой экс-крымец"! Аня рассчитала безошибочно: Аликс в
восторге.
   Они соединились - посланец "Старца" и посланец доблестных русских
офицеров, верных своей императрице (один из Могучего Воинства). И вот
тогда после очередного письма Соловьева она начинает бредить "Тремястами
офицерами", "которые собрались где-то в Тюмени". Близится, близится
освобождение.
 В отличие от Соловьева, Сергей Марков - отнюдь не проходимец. Он истинно
предан "покинутой Царской Семье" (так он назовет потом свою горькую книгу).
 Соловьев устраивает совещание с Сергеем Марковым и еще одним офицером,
явившимся от Вырубовой, - Седовым. Он рассказывает им о "перевальных
офицерских группах", которые уже созданы на всем пути от Тобольска до
Тюмени, - они будут передавать друг другу Царскую Семью во время бегства.
Он сообщает им, что контролирует телефоны самого Совета. Вдохновенная
хлестаковская речь кончается убедительным знакомством: Соловьев
представляет им шкипера, который должен увезти на пароходе Семью...
 Кто исполнял роль шкипера, осталось тайной Соловьева. Но деньги,
привезенные Штейном, и царские драгоценности продолжают перекочевывать из
Дома Свободы к пройдохе.


   Аликс заражает своей верой. Даже разумный Жильяр решает "держаться
наготове на случай всяких возможностей".
 Когда в марте 1918 года на улице Свободы зазвенели колокольцы и на удалых
тройках с бубенцами с гиканьем и свистом проехали вооруженные люди, Аликс,
глядя в окно, восторженно шептала: "Какие хорошие, русские лица!" Она уже
видела: они пришли! Могучее Воинство, 300 офицеров, о котором столько
писал ей посланец "Старца".
 На самом деле в тот день в город въехали удалые красногвардейцы из города
Омска - устанавливать в Тобольске большевистскую власть. И в тот день
окончилось идиллическое время их заключения. С бубенцами, гиканьем и
свистом ворвался в тихий Тобольск послеоктябрьский мир.
 Так Распутин уже после смерти еще раз погубил Семью.
 "Не было вообще никаких офицерских групп для освобождения Царской Семьи!
   Были лишь разговоры", - будет утверждать в своих воспоминаниях Татьяна
Боткина - дочь милейшего Евгения Сергеевича, разделявшая с ним изгнание.
   И приведет примеры: уже после того, как царя заставили покинуть
Тобольск, - она спросила одного из местных монархистов:
 - Почему ваша организация ничего не предприняла?
 - Мы сорганизовались, чтобы спасти Алексея Николаевича.
 Но вот подошло время отъезда из Тобольска Алексея и великих княжон. И
опять она задает тот же вопрос.
 - Помилуйте, ведь мы могли себя обнаружить, нас бы всех красноармейцы
переловили.
 "Таких было много", - печально заключает дочь Боткина.
 Соловьева Боткина считала попросту провокатором. Как и многие в Доме
Свободы...
 Но кто смел выступить против зятя Распутина?


   Был ли действительно Соловьев большевистским агентом?
 Вряд ли. Скорее, они просто были удобны друг другу: ЧК и Соловьев. Были
две Игры, разыгранные с участием ничего не подозревавшей Семьи. Игра в
заговор - театр, организованный Борисом Соловьевым, попросту обокравшим
Семью. И еще одно представление, которое включило в себя соловьевскую
выдумку, объявив его лжезаговор истинным, чтобы сделать его потом чуть ли
не главным доказательством необходимости скорейшего перевода Царской Семьи
из тихого Тобольска.
 Эта вторая Игра рождена была в красной столице революционного Урала - в
городе Екатеринбурге.







                                   ГЛАВА 10



   "Товарищи"


   ВТОРАЯ ИГРА. ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА: ТОВАРИЩ ФИЛИПП


   В апреле 1917 года у особняка Кшесинской стоял караул кронштадтских
матросов:
   во дворце любовницы Николая собралась конференция большевиков.
"Большевички"
   - так их презрительно называли. Но не зря ощущал тогда их странную
(страшную)
   силу поэт Блок.
 Еще недавно они гнили в ссылках, скитались в безнадежной эмиграции по
европейским городам. Теперь они разговаривали о власти над шестой частью
света.
 "Партия, которая не хочет власти, недостойна называться партией"
(Троцкий).
 На этой Апрельской конференции встретились два старых друга - Свердлов и
Голощекин... Вот он стоит на фотографии, Исай Голощекин - обрюзгшее от
бессонных ночей, от дурной еды лицо. И, конечно же, с бородкой. Они все с
этими бородками - Ленин, Свердлов, Троцкий, Каменев... Ему за сорок...
   Старик - по меркам революции.
 Он готовился стать зубным врачом, но стал профессиональным революционером.
   Партийные клички - "товарищ Филипп", "Жорж"... Кличка "Филипп" стала
его именем. С 1912 года "товарищ Филипп" - член большевистского ЦК. В 1913
году, когда Николай праздновал 300-летие династии, его будущий убийца был
схвачен полицией и выслан в Туруханский край на 5 лет под гласный надзор
полиции. В сентябре 1914 года в ссылке он встречается с другим видным
большевиком - Яковом Свердловым. Свердлова и Голощекина "связывала не
только общность взглядов, но и личная дружба", - писала в своих
"Воспоминаниях" жена Свердлова.
   Из Туруханской ссылки обоих друзей освободил Февраль 1917 года.


   На конференции во дворце Кшесинской Свердлов - вождь уральских
большевиков - был оставлен в Петрограде секретарем ЦК. Заменить его на
Урале по решению ЦК и по рекомендации Свердлова должен его старый друг -
"товарищ Филипп".
 Так отправился Голощекин на Урал - захватывать власть и организовывать
там новую революцию.
 Голощекин в Екатеринбурге неутомим: вооружены отряды рабочих, создан штаб
Красной гвардии. Руководителем штаба сделал он балтийского моряка Пашку
Хохрякова.
 Подготовлена к восстанию и соседняя Пермь. Там Голощекин опирается на
большевиков - братьев Лукояновых: Михаила - руководителя пермских
большевиков и его брата Федора, возглавившего рабочую Красную гвардию.
 В начале октября Голощекин уезжает в Петроград делегатом от Урала на
съезд Советов. И вскоре в Екатеринбург пришла срочная телеграмма: 25
октября большевики свергли Временное правительство.
 И тогда екатеринбургские большевики и их Красная гвардия начинают
овладевать городом.
 То же происходит и в соседней Перми.


   ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА: ТОВАРИЩ МАРАТОВ


   Как только Советы победили на Урале, взгляд Екатеринбурга - столицы
Красного Урала - обращается на тихий Тобольск. Там, не так уж и далеко,
находится Царская Семья. Святая мечта революционеров - расправа над
Николаем Кровавым!
   К тому же слухи о несметных романовских сокровищах, вывезенных из
Петрограда...
   Такова проза жизни: "за всеми идеями всегда стоит бифштекс" - как
говаривал кто-то из большевистских лидеров. И Голощекин в Екатеринбурге
разрабатывает план.


   После моей первой статьи, напечатанной в "Огоньке", о расстреле Семьи
Романовых я получил по почте короткое послание:
 "Могу сообщить вам кое-какие подробности по интересующей вас теме".
Подпись - Александр Васильевич. Без фамилии. И телефон.
 Я позвонил.
 Старческий голос: - Только говорите погромче. Плохой телефон. (Старые
люди не жалуются на свой слух, они жалуются на телефон. Во время своих
розысков я буду иметь дело в основном с очень старыми людьми и много раз
услышу эту фразу.)
   Я: - Получил ваше письмо... Хотел бы с вами встретиться.
 Он: - Можно и встретиться... Я сам к вам приеду.
 (Сколько раз я услышу все это! Они прошли хорошую школу - сталинскую
школу страха. И он не хочет, чтобы я к нему пришел, чтобы я знал, кто он.
Он боится.)


   Он приходит сам. Ветхий старик с нимбом прозрачных белых волос.
Орденские планки на пиджаке.
 - Значит, все, что я вам расскажу... я не хотел бы, чтобы... ну, чтобы вы
конкретно ссылались...
 Я прерываю. Я говорю очень громко - он плохо слышит:
 - Не беспокойтесь... я и не могу конкретно ссылаться. Я ведь не знаю даже
вашей фамилии.
 Он и сам это понимает, но хочет лишний раз от меня услышать. Никому на
свете не понять, чего он сейчас боится. Но мне и всем, кто родился в моей
стране, понятно: он боится. До могилы останутся в них уроки Вождя и
Учителя.
 - Ну, я, наверное, сообщу вам мало интересного, потому что сам точно
почти ничего не знаю... Просто этот рассказ почему-то меня мучает... И
вдруг вам понадобится?.. В те годы... вас тогда на свете еще не было... в
те годы люди не очень расспрашивали... Не принято было... Так что я об
этом человеке... ну, о котором буду сейчас рассказывать, знаю немного...
Дело происходило в самом начале 20-х годов... Знаю, что этот человек был с
Урала...
   мой старший брат был известный невропатолог, и он пришел к нему
лечиться.
   Знаю, что у этого человека был родственник, который работал в ЦК,
"шишка на ровном месте", как говорили в те времена. Ну, брату позвонили,
чтоб принял его на квартире. И осмотрел... Так сказать, частным образом.
 Вот он и пришел к нам. Вечером за чаем брат рассказал о нем отцу. Я
запомнил.
   Все, что в юности, - так помнишь... Этот человек, оказывается, работал
в Уральской ЧК и чуть ли не руководил расстрелом царя. И с тех пор у него
плохо с нервами. Весной он всегда попадал в нервную клинику. Весна
наступала - и у него обострение... Брат назвал его "шпион".
 Он остановился, видимо, чтобы я спросил.
 Я спросил.
 - Потому "шпион", что его сначала заслали в тот дом. Это еще до
Екатеринбурга, это когда царь был в другом городе.
 - В Тобольске...
 - Может быть. Вы лучше знаете. Но там был большой дом. Вот он в этот дом
плотником поступил работать и за царем следил... Так он брату рассказал.
   Царь с царицей беседы вели по-английски, никто не понимал, а понимать
нужно было. Вот его туда и... А помогал ему в доме кто-то из охраны...
 Он замолчал.
 - Ну и дальше?
 - Дальше не было. Брат испугался. Точнее, отец наш сказал: "Чтобы духа
его в нашем доме не было..." Отец не очень жаловал новую власть...
 - Скажите, а вы тогда все это записали?
 - Да вы что? Кто ж такое записывает. Я всю жизнь рассказать об этом
боялся...
   Он и про расстрел брату рассказал. Но брат даже нам не захотел
пересказать.
   Только одно сказал: "Кровь хлестала потоками. Все в крови было".


   Сколько раз, работая с документами, я постигал это мистическое их
свойство, подтвержденное смешной пословицей: "на ловца и зверь бежит". Я
называю это - "вызывать документы". И уже вскоре, в книге "Революционеры
Прикамья", изучая сподвижников Голощекина, я наткнулся на удивительную
биографию.
 "Лукоянов Ф.Н. (р. 1894 г.) учился в пермской гимназии, в 1912 году -
студент юридического факультета Московского университета. Отец, чиновник,
старший контролер казенной палаты, умер, оставив на руках матери пятерых
детей.
   С 1913 года член кружка студентов-большевиков в Московском университете.
   Брат Михаил, сестры Надежда и Вера - все большевики...
 Вернувшись в Пермь, вошел в большевистскую группу при газете "Пермская
жизнь"... После победы Советской власти начинает работать в ЧК. Он
председатель сначала Пермской ГубЧК, а затем, с июня 1918 года - Уральской
Областной ЧК".
 Итак, в июле, когда расстреляли Романовых, Уральской ЧК в Екатеринбурге
руководил наш Федор Лукоянов!
 И далее написано в книге: "Тяжелое нервное заболевание, приобретенное еще
в 1918 году во время работы в ЧК, все больше и больше давало себя знать.
   В 1932 году Федор Николаевич был направлен в Наркомснаб, в 1934-37 гг.
   он работал в редакции "Известий", затем в Наркомзаге. Умер в 1947 году,
похоронен в Перми".
 А вот его лицо на фотографии - худое, нервное и интеллигентное лицо.
 Я начал искать. Вскоре я получил письмо от Авдеевой К.Н. (Свердловск).
   Она прислала выписку из "Автобио-графии" Федора Лукоянова, хранившейся
в недоступном для меня Музее КГБ в Свердловске. Биография написана им в
1942 году.
 "Весь 1918 и начало 1919 года работал в органах ЧК, сначала Председателем
Пермской ЧК, а затем Председателем Уральской Областной ЧК, где принимал
участие в руководстве расстрелом семьи Романовых... В середине 1919 года
заболел и по выздоровлении перешел на партийную работу... Но здоровье не
поправлялось и в начале 1922 года ЦК ВКП (б) поместил меня в московский
санаторий..."


   "Шпион"?! Нет, мы не смеем этого утверждать до конца, слишком все это
фантастично, беллетристикой пахнет, а не наукой. Но все-таки предположить
мы можем...
 Тем более что в "Автобиографии" очень интересный пропуск: председателем
Пермской ЧК он будет назначен только 15 марта, что же он делал и где он
был все начало 1918 года?


   Партийная кличка Федора Лукоянова была "Маратов" (любили Великую
французскую революцию образованные юноши из большевистских кружков - но
суждено было пойти нашим Маратам куда дальше).
 Итак, мы предполагаем: в конце февраля из Екатеринбурга был отправлен в
Дом Свободы товарищ Маратов - "шпион".
 Это уже было началом осуществления плана Екатеринбурга - захватить
Царскую Семью.


   НО НЕ ДРЕМАЛ И ПЕТРОГРАД


   Да, Царская Семья очень пригодилась бы и большевистскому Совнаркому.
Она могла стать козырной картой в Игре с их могущественными родственниками
(Англия и Германия). Кроме того, все те же романовские драгоценности, о
которых столько наслышаны... и все это - находится в беззащитном Тобольске.
 Уже 2 ноября победивший Петроградский военно-революционный комитет слушал
вопрос о содержании Романовской Семьи. Комитет обращается с предложением к
Совнаркому перевезти Романовых из Тобольска в Кронштадт, оплот революции -
под контроль балтийских моряков.


   Из письма В.А.Блохина (Москва):
 "Зверский расстрел Царской Семьи кажется сейчас неправдоподобным, ужасным.
   Я очень старый человек и я застал то время... Зверство, озверение,
остервенение, - они были всеобщими. Убийство Царской Семьи лишь дополняет
эту картину.
   Не более. Я знал Владимира Дмитриевича Бонч-Бруевича, милого штатского
человека в очках, из хорошей семьи (его брат был царский генерал). Сам
милейший Владимир Дмитриевич и был организатор ужасной 75-й комнаты в
Смольном.
   Эта комната и была предшественницей ЧК. Владимир Дмитриевич очень любил
писать и рассказывать - "о страшном в революции", о делах революционных
моряков. Я знавал многих из них, которые уже после революции, по
прошествии уймы лет, упивались рассказами, как отправляли "в расход" белых
офицеров.
   С этим озверением в душе целое поколение благополучно сошло в могилу.
Или менее благополучно (если о них позаботился товарищ Сталин). Чтобы
Западу нас понять и нам понять самих себя, надо помнить: убийство Царской
Семьи не казалось тогда страшным, потому что, как это ни ужасно, было
обычным.
   Вот вам случай с морячками, описанный все тем же моим знакомым
Владимиром Дмитриевичем Бонч-Бруевичем. Случай был самый заурядный и
частый в те дни 1918 года. Морячки-анархисты с корабля "Республика"
забирают на улице трех офицеров. Командует морячками Железняков-старший.
Полупьяный, уставившись безумными глазами в пространство, он сидит на
стуле, крестит пустоту и приговаривает время от времени: "Смерть...
Сме-е-рть... Сме-е-рть".
 И вот этот тип вместе с матросиками с "Республики" сажает в мотор
задержанных офицеров и предлагает им: или достанете выкуп в несколько
тысяч рублей, или - расстрел. И возят несчастных по перепуганным
петроградским квартирам, и они умоляют знакомых дать деньги. Дают немного
- боятся, что бравые морячки подумают, что здесь есть чем поживиться. За
хлопотливым сбором дани революционные матросы соскучились. Заехали герои
развлечься, попросту говоря, - в бордель.
   Чтоб не скучали задержанные офицеры, пока революционные матросы будут
развлекаться с девицами, они одному рукояткой нагана разносят челюсть, но,
правда, другим не успели: хозяйка притона не дала, чтобы не пачкали кровью
ее ковер. Провели время матросики с девушками - и опять заскучали.
Посадили они в мотор офицеров, отъехали в какую-то глушь, велели -
выходить. Офицеры вышли. "Сымай шинели"
   - окружили офицеров и выхватили револьверы, при сем матерно ругались.
Офицеры сняли. Одному из них велели отнести в автомобиль, он отнес. И уже
в автомобиле услышал выстрелы. Потом вернулись матросики: "Ах, сукин сын!
Как же это мы про тебя забыли?.. Ну черт с тобой. Ты еще пригодишься.
Завтра мы с тобой поездим" (то есть по квартирам). И его утоптали под ноги
между сиденьями и всю дорожку лежачего били каблуками - развлекались. Это
я почти дословно цитирую по опубликованным воспоминаниям моего знакомого
Владимира Дмитриевича...
   Когда вы будете ужасаться расстрелу Царской Семьи или расстрелу Михаила
Романова - вспомните этот пустырь, где как собак пристрелили офицеров.
   Не забудьте Железнякова-старшего, крестившего воздух и приговаривавшего:
   "Смерть... Смерть... Смерть..." Кстати, Железняков - фамилия
знаменитейшая в истории Октябрьской революции. Ибо "плохой"
Железняков-старший с "плохими"
   матросами с корабля "Республика" был родным братом того "хорошего"
Железнякова-младшего, который с "хорошими" матросами с того же корабля
"Республика" разгонит Учредительное собрание - первый и последний
свободный русский парламент.
   Только История может такое придумать! "Сме-е-рть... сме-е-рть...
сме-е-рть..."


   Итак, захотели революционные кронштадтские матросы захватить Царскую
Семью, да к тому же с невинными девицами. И с драгоценностями в придачу...
"Сме-е-рть, сме-е-рть, сме-е-рть". Но большевистский Совнарком уже с
недоверием глядел "на красу и гордость русской революции".
 И Совнарком признает "такой перевод преждевременным".


   Но это большевистские прагматики обсуждают, как лучше использовать
Царскую Семью. В новом правительстве есть и романтики, бредящие
Французской революцией.
   Романтики требуют немедля забрать Семью в Москву, ибо следует устроить
великий показательный суд народа над поверженным тираном. И первый оратор
революции Лев Троцкий жаждет выступать обвинителем на этом будущем суде.
   Ах как популярен был в это время Лев Давыдович... Грива черных волос,
голубые глаза, яростная речь. "Вечно возбужденный Лев Давыдович", - как с
язвительностью говорили его враги. Точнее, с завистью, ибо тогда был пик
популярности Троцкого. Лицо Льва - льва революции - работы художника
Анненкова висело тогда в домах всех истинных революционеров.


   "А вместо Спаса в спаленке
   Висит их генерал,
   Каким художник Анненков
   Его нарисовал".


   Уж он уничтожит на глазах всего прогрессивного человечества жалкого,
косноязычного царя. Это будет триумф революции! Идея суда над царем
побеждает.
 Но хорошо говорить: "перевезти царя в столицу". Надо сначала "достать его
из Тобольска".
 330 человек вооруженной охраны, набранных из бывших царских солдат,
сторожат тобольский дом. Дело поручают ВЦИК.


   ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА: "СЛУЖБУ НЕС ОБРАЗЦОВО"


   Во главе ВЦИК тогда стоял Яков Свердлов.
 В январе 1918 года Свердлов принимает представителей отряда, охранявшего
Романовых. Главный среди них - председатель солдатского комитета отряда
Павел Матвеев.
 Матвеев - типичная фигура первых лет революции: серая шинелька,
почувствовавшая власть. Избранный председателем солдатского комитета,
вчерашний царский фельдфебель вывесил на своей двери важную табличку:
"Квартира Петра Матвеевича товарища Матвеева". Это очень веселило
обитателей тобольского дома.
 Но быстрое перевоплощение фельдфебеля их уже опечалило.
 Из "Записок" Матвеева: "Первые известия о крушении Временного
правительства мы получили только 20 ноября... Но комиссар Панкратов...
старался доказать, что большевиков из Петрограда уже давно выгнали... Мне
удалось охрану разубедить, доказать, что... необходимо немедля послать
делегацию в Петроград для получения более точных сведений из Центра..."
   Из Петрограда Матвеев возвращается изменившимся.
 "Мы пробыли несколько дней в Питере и 11 января отправились обратно в
Тобольск, получив в дорогу определенное задание: устранить комиссара
Временного правительства, подчинив, во что бы то ни стало, отряд Советской
власти. Нам предписывалось не выдавать Романова без ведома и особого на то
предписания ВЦИК и Совнаркома...
   23 января в Тобольске было собрано общее собрание всего отряда. После
моего доклада... отряд раскололся на две части: одна - за Советскую
власть, другая, "правая" - за Керенского..."
   Теперь по вечерам Матвеев исчезает из дома. Он начинает захаживать в
Совет - к тобольским большевикам. В своей "квартире" Матвеев поставил
огромный глобус - "Даешь Мировую Революцию!"
   По воспоминаниям большевика Коганицкого, на одном из ночных собраний
Матвеев, "представляющий тогда всего 12-13 человек гвардейцев, дает Совету
клятву, что они скорее сами погибнут, но не дадут членам Семьи уйти
живыми...".
   Для этого в каждой смене караула будут теперь вкраплены их люди.


   И вскоре солдатский комитет выгнал комиссара Панкратова. Но на
полковника Кобылинского руку пока поднять не посмел.


   Впоследствии за свою деятельность Петр Матвеевич получит следующий
документ на бланке большевистского Тобольского Совета: "Настоящим
удостоверяется, что товарищ-гражданин Петр Матвеевич Матвеев находился в
отряде Особого Назначения по охране бывшего царя и его семейства... Причем
службу нес образцово и честно, беспрекословно выполняя возложенные на него
обязанности солдата-гражданина и борца за Революцию, не оставляя
вверенного ему дела во все трудные моменты и этапы русской революции..."
Подпись - Хохряков, 18 мая, Тобольск.
 "Службу нес образцово..." Может быть, "товарищ-гражданин Петр Матвеевич
Матвеев" и был - "тот, кто ввел в дом "шпиона"?


   Но вернемся к "шпиону". Как его посылали? Я все пытаюсь представить -
как это было...
 Его вызывают из Перми в столицу Красного Урала. Здесь во главе созданной
в феврале Уральской Чрезвычайки стоял Михаил Ефремов - большевик с 1905
года, приговоренный царским судом к пожизненной каторге. Но истинным
руководителем Уральской ЧК все больше становится большевик с того же
грозного, 1905 года - будущий цареубийца Яков Юровский.


   ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА: ТОВАРИЩ ЯКОВ


   Из многодетной нищей еврейской семьи. Отец - стекольщик, мать - швея.
 В 1938 году, ровно через 20 лет после убийства Романовых, в Кремлевской
больнице Яков Юровский будет умирать от мучительной язвы. В своем
предсмертном письме детям он сам расскажет о себе:
 "Дорогие Женя и Шура! 3 июля по новому стилю мне минет шестьдесят лет.
   Так сложилось, что я вам почти ничего не рассказывал о себе, особенно о
моем детстве и молодости...
 В семье отца росли 10 детей и вместе с ними росла бедность, граничившая с
нищетой, вырваться из нее не удавалось, хотя дети начинали работать у
хозяев с 10-летнего возраста, а отец и мать трудились до изнеможения..."
   От портного он ушел в ученики к часовщику.
 "Хозяин-часовщик нажил богатство на страданиях рабочих-подростков - я
работал у него до девятнадцати лет, не ведая, что значит сытно поесть.
Зато меня сытно "накормили" после забастовки - выкинули как зачинщика без
права поступления в часовые и ювелирные мастерские города".
 Какая ярость, темперамент, ненависть... А ведь это написано старым
человеком, измученным смертельной болезнью...
 "С 1905 года ни на день я не прерывал работы в партии". Да, вся его
дальнейшая жизнь - часовое и ювелирное дело, в котором он преуспел,
странный отъезд за границу, принятие там католичества - все это было
прикрытием его главного, тайного занятия. Преуспевающий часовщик, ювелир,
фотограф, он на самом деле содержал - конспиративные квартиры большевиков.
В 1912 году его арестовали, но он - прекрасный конспиратор, полиция смогла
предъявить лишь косвенные улики. И его выслали в Екатеринбург, где он
открыл фотографию. В 1915 году Яков Юровский был призван в армию, но от
фронта освободился, окончил фельдшерскую школу и устроился в хирургическом
отделении в местном госпитале.
 Наступил Февраль 1917 года, госпиталь избрал его в Совет. Вместе с
Голощекиным он готовил захват города большевиками. А потом - Октябрь:
Совет стал правительством Урала, а он - заместителем комиссара юстиции.
Это был обычный путь большевистских руководителей. И, конечно же, с начала
1918 года он в ЧК (Председатель грозной следственной комиссии при
Революционном Трибунале).
 Таков он - бывший екатеринбургский фельдшер и фотограф, а ныне вершитель
человеческих судеб - Яков Юровский.
 ЧК заняла "Американскую гостиницу". Юровский расположился в самом
роскошном третьем номере: зеркала, ковры, ушедшая роскошь уральских
купцов. Внизу был знаменитый ресторан, где еще так недавно кутили эти
купцы.
 Все мигом исчезло при новой власти: купцы, еда. Но восхитительные запахи
богатого ресторана странно оставались и тревожили чекистов.
 В третьем номере Юровский, видимо, и принял Федора Лукоянова, тогда
молодого заместителя председателя Пермского Исполкома, которого прочили
назначить руководителем Пермской ЧК...
 Я стараюсь услышать их разговор:
 - Рад тебя видеть, сынок. - Да-да, именно так должен был начать Юровский,
ибо так он называл всех молодых чекистов. Беседу, конечно же, он начал с
поучения:
 - Когда Ленин назначал Дзержинского руководителем ЧК, он сказал: "Нам
нужен на этот пост хороший пролетарский якобинец..." И образованный
якобинец...
   Вот и мы подыскиваем такого председателя всей Уральской ЧК... Как ты
знаешь, товарищ Финн (партийная кличка тогдашнего главы ЧК Ефремова. -
Авт.) университетов не кончал... И у меня образования никакого... А в
Петрограде в правительстве профессора сидят... Ты в университете учился,
да еще на юриста... Во главе комиссии нам вот такой нужен... чтоб всю нашу
"публику" (любимое слово Юровского. - Авт.) успокоить. В общем, вопрос с
тобой решен... Нечего тебе в Перми делать - станешь всеуральским
руководителем. Но испытание, сынок, мы тебе дадим...
 Как все не очень грамотные люди, он обожал рассуждения. И только после
приступил к заданию.
 - Товарищ Филипп (Голощекин. - Авт.) сейчас в Москве. Будет делать доклад
на Президиуме ВЦИКа о вольной жизни Романовых в Тобольске. Собирается
предложить:
   ввиду наличия в Тобольске монархического заговора - перевести Романовых
к нам, в Екатеринбург. Само собой, нужны доказательства заговора. - Он
помолчал и добавил раздельно: - Вот их ты нам и добудешь... Ты и
по-английски, и по-немецки можешь... так что поймешь, о чем они там
говорят... И еще есть важное дело: драгоценности. Выяснишь - что и
сколько. Все должно быть возвращено трудовому народу.


   БРЕСТСКИЙ МИР


   Но вернемся в Тобольск. Пока где-то решается их судьба, в засыпанном
снегом тихом доме идет прежняя монотонная жизнь. Только страшно стало
читать газеты.
 Николай получает русские газеты и иностранные журналы (французские
журналы с весьма легкомысленными карикатурами очень занимали охрану и
оттого поступали к царю с большим опозданием). Но газеты он получал
вовремя и внимательно следил за происходящим.
 Так он узнал о короткой судьбе Учредительного собрания. Большевистское
правительство именовалось "Временным рабочим и крестьянским правительством"
   и должно было править только до созыва парламента - Учредительного
собрания.
   Об этом большевики объявили в своем декрете в дни Октябрьского
переворота.
 В январе 1918 года должно было состояться открытие этого Учредительного
собрания - первого свободно избранного русского парламента.
 Но власть большевики отдавать не собирались. К открытию парламента
большевистское правительство готовилось, как к сражению. Был создан
чрезвычайный военный штаб, город разбит на участки, и патрули из матросов
и солдат контролировали улицы. В Таврический дворец, где должно было
открыться Учредительное собрание, был назначен комендантом большевик
Урицкий. Когда Учредительное собрание открылось, в зал были введены
матросы с броненосца "Республика" под командованием Железнякова-младшего.
Им и выпала честь прекратить историю русского парламентаризма.
   На рассвете первого дня заседаний Железняков-младший подошел к
председательствующему и сказал свои исторические слова: "Караул устал, мы
не можем больше охранять вас. Закрывайте собрание".
 Так Ленин избавил свое правительство от прибавки "временное". Но эта сила
большевистской власти удивительно сочеталась с полным бессилием. Когда
Урицкий явился разгонять Учредительное собрание - он выглядел очень
не-счастным и сильно замерз, ибо по дороге с грозного коменданта на улице
(патрулировавшейся большевистскими матросами) попросту сняли шубу! И когда
глава Совнаркома Ленин гордо покидал разогнанное им Учредительное
собрание, он обнаружил, что карманы его пальто... обчищены и украден
"браунинг"! О чем обворованный Ильич с негодованием поведал обворованному
коменданту Урицкому... И этот дележ власти с разбойной улицей отнюдь не
закончился в 1917 году. В марте 1918-го ленинское правительство переехало
из Петрограда в Москву. В Москве - все продолжалось. В декабре 1919 года в
Сокольниках супруга Ильича ждала своего мужа на детскую елку. Но
руководитель страны прибыл в Сокольники очень сконфуженный, ибо по дороге
его автомобиль был остановлен грабителями.
   Злодеи отобрали оружие и бумажники - и у Ильича, и у охраны, и у шофера.
   Заодно отняли автомобиль. Когда вождь мирового пролетариата за-явил
нападавшим:
   "Я Ленин. Вот мои документы", ответ был неожиданным: "А нам все равно,
кто ты!"


   Отголоски этих ужасов, все эти разбойные анекдоты Смутного времени
аккуратно доходили до Николая из газет и писем (несмотря на разруху и
хаос, почта работала). Но, если разгон парламента еще мог вызвать усмешку
у того, кто столько лет боролся с Думой, деяния новой власти в феврале -
марте 1918 года воистину потрясли бывшего Верховного Главнокомандующего.
 В марте был заключен Брестский мир с немцами. Россия признала свое
поражение в войне.


   В это время он ведет дневник с двойной нумерацией дней: с 1 февраля
страна перешла на "новый стиль". И он саркастически записал:
 "Узнали, что по почте получено распоряжение изменить стиль и подравняться
под иностранный, считая с 1 февраля... Недоразумениям и путаницам не будет
конца..."


   Из дневника: "12(25) февраля, понедельник. Сегодня пришли телеграммы,
извещавшие, что большевики, или как они себя называют Совнарком, должны
согласиться на мир на унизительных условиях Германского правительства
ввиду того, что неприятельские войска движутся вперед и задержать их
нечем! Кошмар!.."
   Это действительно был кошмар, наваждение!
 Прибалтика, Польша, часть Белоруссии, часть Кавказа - все это уходило из
России. Империя, полученная от отца, более не существовала.
 Николай был типичный "телец" со всеми свойствами этого астрологического
знака. Медлительный, упрямый и скрытный, малоразговорчивый, обожавший
детей, семью. Но два свойства "тельца" у него будто отняты: сила и
способность впадать в бешенство. "Да рассердитесь вы наконец, Ваше
Величество!" - тщетно умолял его один из министров.
 Да, он был особый "телец", "телец-жертва", "телец", рожденный на
заклание, Иов Многострадальный.
 Но в тот день, читая сообщение о Брестском мире, он почувствовал в себе
эту ярость "тельца".
 И она ему вторит. Из письма Аликс Подруге:
 "3 марта 1918 г. Боже, спаси и помоги России... Один позор и ужас... Не
могу мириться с этим, не могу без страшной боли в сердце это вспоминать..."
   3 марта был заключен Брестский мир. Ровно через год после его отречения
они отреклись от всех жертв, принесенных Россией. Тысячи тысяч загубленных
жизней - все оказалось напрасным...
 К Брестскому миру Ленин готовился давно. Только мир с немцами мог
привести к роспуску старой армии. Это было одним из условий сохранения
власти, столь легко, почти чудом захваченной его партией. Когда большевики
разгоняли первый русский парламент, Ленин видел перед собой мечту -
Брестский мир, который никогда не был бы одобрен Учредительным собранием.
 В партии многие считали этот мир позорным. И второй большевистский лидер
- Троцкий - был против. Но Ленин сломил противников, собрав экстренный
съезд РКП(б). В бесконечных изнурительных дебатах и голосованиях - он
победил!
   И вместе с ним - его тень Я.Свердлов, опора, верный исполнитель! (Когда
Свердлов умрет, он будет лихорадочно искать "нового Свердлова" - того, кто
сможет столь же беспрекословно проводить его идеи. И найдет: Сталин - он
должен был стать его новой тенью. Но на этот раз не удалось: тень стала
самостоятельной и в конце концов победила хозяина.)
   Но вернемся к Брестскому миру. Итак, он заключен. У бывшего царя теперь
достаточно времени на размышления.
 Человек с истинно религиозным сознанием, он быстро успокаивается.
 Он верит: только по прошествии времени, когда уплывет в Лету революция и
вся катастрофа, случившаяся с Россией, может быть, откроется чертеж
истории.
   И замысел Того, кто творит историю... Вот почему с таким вниманием он
будет читать четвертую часть "Войны и мира", "которую не знал раньше"...
"Мария и я зачитывались "Войной и миром". (Из дневника 8 и 9 мая 1918
года.)
   Да, царь - только раб... Раб истории, которую творит Бог.


   Но Аликс - в яростном недоумении: что же союзники? Как они все это
терпят?
   Нет-нет, она чувствует: что-то случится. И может быть, этот ужасный мир
как-то переменит и их судьбу?
 Аликс была права. Именно в это время в Москве решилась их судьба.


   СОГЛАШЕНИЕ СТАРЫХ ДРУЗЕЙ


   В феврале в Москву на заседание VII съезда, где обсуждался Брестский
мир, прибывает глава уральских большевиков Филипп Голощекин.
 Вместе с Лениным он голосует за Брестский мир. Против Троцкого, против
тех, кто не понимает: нужна передышка. Ничего, потом мы от всего откажемся.
   Уже сформировали принцип: заключая соглашение, сразу начинать думать,
как его впоследствии нарушить. Политика - всего лишь спасительная ложь во
имя революции.
 И тогда же, сразу после победы ленинцев, состоялся у Голощекина разговор
с еще одним сторонником Брестского мира - старым другом, Председателем
ВЦИК Свердловым. Разговор этот был, конечно же, о том, что более всего
волновало уральцев: о переводе Царской Семьи в Екатеринбург.
 Голощекин имеет право на плату за верность ленинской линии, за верность
Брестскому миру. И он просит под-держки у своего друга и старого друга
уральцев...
 Что же Свердлов? Свердлов наверняка обрисовал ему ситуацию. В Москве
решено:
   всемогущий Троцкий организует в столице суд над Николаем Романовым. И
Свердлов, как Председатель ВЦИК, должен и будет делать все, чтобы
перевезти Царскую Семью в Москву. ("Вечно возбужденный Лев Давыдович"
жаждет превратить этот суд в собственный бенефис. Но нужен ли очередной
бенефис Льва - ему, руководителю ВЦИК? Да, она уже началась - драка между
вчерашними единомышленниками.
   И если прежде образование фракций внутри партии означало борьбу идей,
теперь - борьбу за власть.)
   Почти без слов они поняли друг друга: Свердлов и Голощекин. Итак,
Свердлов будет проводить линию Центра, но... Но, если Урал будет
достаточно энергичен, ВЦИК сможет уступить.


   Получив заверение Свердлова, Голощекин сделал доклад на Президиуме ВЦИК
о безнадзорности Царской Семьи в Тобольске и опасности монархического
заговора.
   Он предложил перевести Царскую Семью в Екатеринбург под строгий надзор
столицы Красного Урала.


   Вернувшись в Екатеринбург, Голощекин начинает бурную деятельность. И,
видимо, связывается со "шпионом".
 "Шпион"... Я представляю его первую встречу с Матвеевым в Доме Свободы.
   "Шпион" узнает, что Семья начала сильно нуждаться. Много выудил
Соловьев "на заговор", и Царской Семье все чаще не хватает денег. Новое
правительство денег, естественно, не дает. И Кобылинский, Татищев,
Долгоруков ходят по тобольским купцам, берут деньги в долг. Сначала им
давали охотно: ждали, что новая власть не удержится. Но теперь уже совсем
не дают.
 А обильные обеды в доме все продолжаются. И по-прежнему единственная
прогулка императрицы - на хозяйственный двор, где разгуливают утки и гуси.
Там она ведет увлекательные беседы с поваром Харитоновым. Еда -
развлечение в заточении.
   И они едят, едят, и запах отходов стоит на заднем дворе.
 Но теперь атмосфера во дворе очистилась, денег не стало. Московское
правительство, к восторгу Матвеева, перевело Семью на солдатский паек.
Николай Романов получил солдатскую продовольственную карточку.
 Новый скудный обед по-прежнему подают слуги в ливреях. Но и слуги начали
бунтовать: нет жалованья.
 Из дневника: "14 (27) февраля. Приходится значительно сократить наши
расходы на продовольствие и прислугу... Все эти последние дни мы были
заняты высчитыванием того минимума, который позволит сводить концы с
концами.
 15(28) февраля. По этой причине приходится расстаться со многими из
людей, так как содержать всех находящихся в Тобольске мы не можем, это,
разумеется, очень тяжело, но неизбежно..."
   Вот в какие дни "шпион" появился в доме. И, конечно же, Матвеев помог
ему и определил в дом плотником.


   А потом, ночью, они в первый раз обследовали кладовую. Матвеев вынул
огромную связку ключей, и они начали открывать бесчисленные сундуки и
чемоданы.
   Чего там только не было! Сразу видно, собирались нелепо, впопыхах. Был
чемодан, целиком набитый стеками для лошадей. Был сундук с крохотными
детскими сапожками - видимо, Алексея, когда он был маленький. Множество
платьев, белья... Но был там и большой чемодан коричневой кожи, с золотой
монограммой, весь набитый бумагами... В нем лежали черные тетради,
исписанные четким почерком. Это был дневник царя. И "шпион" сразу
почувствовал, как важен будет в дальнейшем этот коричневый чемодан.
 А потом был бал в честь уезжавших "людей". Пьяные слуги галдели всю ночь.
   Семья затворилась в своих комнатах.


   "КАЖЕТСЯ ИНОГДА, ЧТО ДОЛЬШЕ ТЕРПЕТЬ НЕТ СИЛ..."


   Из дневника: "2(15) марта. Вспоминаются эти дни, в прошлом году в
Пскове, в поезде... (отречение. - Авт.). Сколько еще времени будет наша
несчастная Родина терзаема и раздираема внешними и внутренними врагами?
Кажется иногда, что дольше терпеть нет сил, даже не знаешь на что
надеяться, чего желать?
   А все-таки никто, как Бог... да будет воля его святая!"
   "9(22) марта. Сегодня годовщина моего приезда в Царское Село и
заключения моего с семьею в Александровском дворце. Невольно вспоминаешь
этот прошедший тяжелый год, а что еще ожидает нас всех впереди? Все в руце
Божьей - на него все упование наше".


   Охрана менялась на глазах. Уже после поездки во ВЦИК Матвеева сразу
уволили многих "хороших стрелков".
 "30 января. Во время утренней прогулки прощались с уходящими на Родину
лучшими нашими стрелками. Они очень неохотно уезжают теперь зимою, и с
удовольствием остались бы до открытия навигации..."
   Из воспоминаний Матвеева: "Правым "зубрам" дали в зубы волчий билет и
предложили убираться на все четыре стороны..."
   С появлением "шпиона" дело пошло еще быстрее. Кобылинский с трудом
справлялся с оставшимися стрелками и уже молил царя отпустить его домой:
"Я не могу быть вам полезным более". Но Николай упросил его остаться: "Мы
терпим - и вы потерпите".
 И вскоре "шпион", видимо, мог передать в столицу Красного Урала:
"Настроение охраны изменилось. Пора!"


   ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА: ЛЮХАНОВ И АВДЕЕВ


   На знаменитом металлургическом Злоказовском заводе (по имени хозяев -
братьев Злоказовых) трудился машинистом невысокий человек средних лет с
невзрачным угреватым лицом - Сергей Люханов. Был он работник
замечательный, на все руки мастер, женат на "образованной" - на
учительнице с экзотическим именем Августа. Перед революцией на завод
приехал родной брат Августы - Александр Авдеев. Люханов сделал его своим
помощником и выполнял за него всю работу.
   Потому что Авдеев приехал на завод отнюдь не работать - он был
профессиональным революционером и на заводе занимался большевистской
агитацией, в чем преуспел.
   Высокий блондин с усиками, Авдеев скоро стал вождем злоказовских
рабочих.
   Сразу после Октября под его началом рабочие захватывают завод.
Вчерашний помощник Сергея Люханова становится комиссаром на заводе. Он и
увез на подводе бывшего хозяина. Сказал, что везет в острог. Но больше
хозяина никто никогда не видел. Серьезный человек Авдеев. "Шлепнуть,
ликвидировать"
   - любимые слова 1918 года... На заводе Авдеев создал свой вооруженный
отряд.
 И вот в конце февраля Авдеев был вызван в ЧК - в "Американскую гостиницу".
   Здесь его поджидал Паша Хохряков, один из руководителей ЧК: русые
кудри, румянец во все лицо, - красавцем был этот балтийский матрос. И силы
страшнейшей.
   Силы и революционной ярости.
 Здесь, в ЧК, и обсуждали план, задуманный Голощекиным: Хохряков и Авдеев
с группой злоказовских рабочих должны будут тайно проникнуть в Тобольск,
сбросить старую власть и установить новую, большевистскую. После чего
установить связь с Домом Свободы, использовать настроения охраны и увезти
Семью в столицу Красного Урала.


   Они входили в город ночью, маленькими группами. Как потом описывал сам
Авдеев - "первыми просочились разведчики - Паша Хохряков и большевичка
Таня Наумова"... Они изображали любовников, и можно только догадываться,
сколько счастья получили от этой игры матрос и девушка. Эта любовная игра
потом закончилась браком (но счастливы они будут недолго - яростный Паша
Хохряков погибнет в гражданской войне).
 Потом в Тобольск вошла группа Авдеева - в 16 человек. Но они умело
распустили слух о тысяче большевиков, окруживших город. Перепуганные
жители Тобольска слух подхватили - тысяча превратилась в тысячи.
 Но авдеевцы опоздали.
 В Игру вступил еще один претендент на звание тюремщика Царской Семьи:
город Омск - революционная столица Западной Сибири. Омичи тоже прибыли в
Тобольск за Семьей и царскими драгоценностями.
 Из дневника: "14(27) марта... Прибытие этой Красной гвардии (из Омска),
как теперь называется всякая вооруженная часть, возбудило здесь всякие
толки и страхи... Комендант и наш отряд тоже были смущены, - караул усилен
и пулемет привозится с вечера. Хорошо стало доверие одних к другим в
нынешнее время".
 Ночью омичи попытались силой заставить охрану впустить отряд в дом. Дом
был окружен. Но Кобылинский и охрана выставили пулеметы. Дом Свободы
остался за охраной.
 Голощекин немедленно высылает на подмогу екатерин-буржцам еще один отряд.
   Но омичи - сильнее.
 Из дневника: "22 марта (Николай вновь перешел на старый стиль. Теперь до
конца дневника он останется верен старому стилю - стилю его мира. -
Авт.)...
   Утром слышали со двора, как уезжали из Тобольска
разбойники-большевики...
   На 15 тройках с бубенцами, со свистом и ги-каньем. Их отсюда выгнал
омский отряд".
 Но рано омичи торжествуют победу: Екатеринбург наносит новый удар. В
город вошел третий вооруженный отряд екатеринбуржца Заславского. И
одновременно екатерин-буржцы захватывают власть в Совете. Теперь Хохряков
- председатель Совета, Авдеев и Заславский - влиятельнейшие его члены.
Совет из екатеринбуржцев начинает править Тобольском. Но не оправдались их
ожидания: несмотря на то что теперь они - городская власть, несмотря на
все старания Матвеева, их тоже не впустили в Дом Свободы.
 Кобылинский заявил Совету: мы присланы сюда Центром и только ему
передадим Царскую Семью.
 И тогда вокруг дома начинается борьба телеграмм: Омский Совет
телеграфирует в Москву требование, чтобы Центр разрешил заменить "старую
охрану" омским отрядом. Тобольский Совет требует от Москвы заменить старую
охрану екатеринбургскими красногвардейцами.
 Одновременно Голощекин пересылает в Москву "достоверные сведения",
полученные от "шпиона", - о заговоре монархиста Соловьева и готовящемся
побеге Семьи - "как только вскроются реки". Указывается даже судно
"Мария", на котором должен быть совершен побег. Но Москва загадочно молчит.
 А пока в Тобольске отряды красногвардейцев ждут - не смеют приблизиться к
дому. Боятся отлично вооруженных, еще царской выучки стрелков охраны.
   Боятся и друг друга.


   Наконец Москва решает вмешаться...








                                   ГЛАВА 11



   Секретная миссия

   Эта загадочная история начинается в самом начале апреля 1918 года.
 В газетах появляются заявления "о предстоящем суде в Москве над Николаем
Кровавым".
 1 апреля ВЦИК принял секретное постановление: "Сформировать отряд в 200
человек и отправить в Тобольск для подкрепления караула. В случае
возможности перевести арестованных в Москву". Постановление не подлежало
опубликованию в печати. Но это "не подлежащее огласке постановление"
тотчас становится известным уральцам. (Свердлов? Конечно, Свердлов!) Буря
негодования в Екатеринбурге!
 В результате Свердлову "приходится уступать": ВЦИК принимает "Дополнение
к прежнему постановлению: 1. Цар-ская Семья переводится на Урал. 2. Для
этого в Тобольск будет послано воинское подкрепление".
 Обо всем этом 9 апреля Свердлов направляет в Екатеринбург официальное
письмо.
 Но почему же согласились с подобным "Дополнением" могущественные
сторонники суда над царем в Москве? Видимо, Свердлов их успокоил -
разъяснил, что "Дополнение" принято лишь для того, чтобы утихомирить
энергичных уральцев и избежать самовольного захвата Екатеринбургом Царской
Семьи.
 И действительно, посылаемое в Тобольск "воинское подкрепление" имело
секретную миссию - перевезти в Москву царя и Семью.
 Но не объяснил хитроумный Свердлов, что принятое "Дополнение" отныне
предоставляло Екатеринбургу законное право требовать себе Царскую Семью.
 Двойная Игра Свердлова началась. Ох как запутает эта Игра всех будущих
исследователей.
 Во главе секретной миссии был поставлен Василий Яковлев.
 Комиссар Яковлев... Вот он стоит в папахе, матросская блуза видна из-под
распахнутого тулупа... Лицо - "скорее интеллигентное"... Так его описывала
дочь доктора Боткина.
 Какие биографии!
 Василий Яковлев - это его партийная кличка по одному из множества
фальшивых паспортов. Настоящее имя - Константин Мячин. Родился в 1886 году
в Уфе.
   Тихо и мирно работал слесарем в железнодорожных мастерских, пока не
вовлекла его во многие бури первая русская революция. Девятнадцатилетний
слесарь Мячин становится "боевиком" - членом боевой дружины, или, попросту
говоря, террористом... Вождь большевиков Ленин весьма красочно определил
тогда задачи этих боевых дружин: "Основывайте... боевые дружины везде и
повсюду - у студентов и у рабочих особенно... Пусть тотчас они сами
вооружаются, кто как может: кто револьвером, кто ножом, кто тряпкой с
керосином для поджога и т. д. Отряды должны тотчас начать военное обучение
на немедленных операциях. Одни сейчас же предпримут убийство шпика, взрыв
полицейского участка, другие - нападение на банк для конфискации средств
на восстание.
   Пусть каждый отряд учится сам хотя бы на избиении городовых..."
   И они учились. На пролитой крови формировалась эта беспощадная и
зловещая романтическая группа. Нападения на банки, взрывы бомб, убийства
чиновников...
   "Начиная с первого моего выступления, пули и намыленная веревка
следовали за мной по пятам", - с гордостью писал Мячин.
 Но уже вскоре положение боевиков в партии стало весьма двусмысленным. В
1907 году на съезде большевики осудили террор и запретили экспроприации.
   Но, как бывало нередко в большевистской истории, за явным стояло тайное.
   Первая революция в России закончилась поражением, и большевики
лихорадочно искали средства для жизни в эмиграции и для создания тайного
подполья в России. Запретив терроризм для общественного мнения, они тайно
его поощряли.
   Именно тогда в Тифлисе Иосиф Сталин подготовил нападение на почту и
захватил деньги на сумму более миллиона долларов. Именно тогда, в 1907
году, Мячин становится руководителем уфимских боевиков. И вскоре на
станции Миасс был захвачен почтовый вагон: два пуда золота взяли боевики
под водительством Мячина. Их вы-следили, пошли аресты. Мячин скрылся в
Самару. Но и там напали на его след, однако он ушел, отстреливаясь.
 С юности тайная деятельность формировала характер этого человека.


   Он нелегально переходит границу с паспортом на имя Василия Яковлева. В
Италии - в Болонье и на Капри - он создает марксистскую школу (вот на что
пошло царское золото!). Яковлев и его товарищи не признают парламентской
борьбы за власть. В их школе обучают подпольной работе - учат скрываться и
убивать. И все это время он не раз нелегально пересекал русскую границу.
   На конспиративной квартире в Киеве в 1911 году он готовит захват
казначейства.
   Но полиция нападает на след... Яковлеву удается исчезнуть из города. Он
бежал из Киева, когда в город торжественно прибыл царь Николай II. (Именно
тогда в Киеве на глазах царя был убит Столыпин.)
   И опять нелегальный переход границы: Яковлев оказывается в Бельгии.
Бомбист и экспроприатор становится скромным электромонтером во "Всеобщей
электрической компании" в Брюсселе.
 После Февральской революции он немедля возвращается в Россию. В октябре
1917 года он в Петрограде - готовит за-хват власти большевиками, тайно
доставляет в город оружие. В дни большевистского переворота с отрядом
матросов через весь Петроград верхом на пушке едет Василий Яковлев
захватывать телефонную станцию... Временное правительство, собравшееся в
Зимнем дворце, оказалось отрезанным от мира.
 После победы большевиков Яковлев - комиссар телеграфных и телефонных
станций Петрограда. В 1918 году, когда создается ВЧК, Василий Яковлев -
среди пяти человек, которым большевистское правительство поручает создать
"карающий меч Революции". Весь 1918 год имя Яковлева мелькает во многих
политических событиях. В ночь разгона большевиками Учредительного собрания
по приказу Ленина Яковлев повторяет свой октябрьский трюк: отключает
телефоны в Таврическом дворце. В голодный Питер Яковлев доставил сорок
вагонов хлеба. За этим - бесконечные перестрелки в пути и кровь... И еще
одна удачная его перевозка:
   25 миллионов золотых рублей он вывез из осажденного Петрограда в
Уфимский банк. И опять погони, и опять выстрелы...
 Таков был человек, который ранней весной 1918 года сидел в кабинете у
Свердлова...


   Именно Свердлов предложил послать Яковлева в Тобольск - вывезти
Романовых.
   Троцкий, хорошо знавший Яковлева, одобрил его кандидатуру: тот уже не
раз удачно осуществлял самые опаснейшие рейсы.
 Но была одна деталь в биографии Яковлева, которую знал только долго
работавший на Урале Свердлов: между уфимцем Яковлевым и екатеринбургскими
боевиками пробежала некая "черная кошка". И когда в самом начале того же,
1918 года Москва назначила Яковлева военным комиссаром всего Урала, в
Екатеринбурге отказались от него наотрез. Они потребовали назначить
другого. Глава уральских большевиков Филипп Голощекин и стал военным
комиссаром. Мандат Яковлева пришлось отменить. Взаимное
недоброжелательство Яковлева и уральцев получило новую пищу.
 И, может быть, поэтому хитроумный руководитель ВЦИК назначил Яковлева во
главе секретной миссии?


   Свердлов вручил комиссару Яковлеву грозный мандат Уполномоченного ВЦИК
за подписями своей и Ленина. Все обязаны содействовать миссии
Уполномоченного, за неповиновение - расстрел. Но о задаче миссии в
могущественном мандате не было сказано ни слова.
 Задачу Свердлов объяснил Яковлеву устно: Царская Семья должна быть
доставлена в Москву.


   Свердлов спрашивает у Яковлева план его действий. Яковлев предлагает
типичный план того сумасшедшего времени: никому ничего не объясняя
(ссылаясь при этом на государственную тайну), он вывозит Царскую Семью из
Тобольска.
   Через замерзший Тобол довозит до Тюмени, где есть железная дорога,
сажает в поезд и везет по направлению в Екатеринбург, чтобы не вызвать
враждебных действий со стороны уральцев. Но, отъехав всего разъезд от
Тюмени, он поворачивает в сторону Омска - на восток. Через Омск,
враждующий сейчас с Екатеринбургом, он направляется с Царской Семьей в
Москву. Если обстоятельства ему помешают - он увезет их в родную Уфу. Там
находятся верные Яковлеву люди, и оттуда достаточно просто вывезти Семью в
Москву, когда это понадобится...
 Свердлов предлагает иметь про запас и третий вариант: если все это не
получится - Яковлев перевезет Семью в Екатеринбург. Но бывший боевик
уверен в себе:
   во всех прежних опаснейших своих приключениях он всегда побеждал.
Победит и на этот раз: Царская Семья будет в Москве.


   В распоряжение Яковлева выделяются два телеграфиста - он должен держать
непрерывную связь с Москвой и Свердловым. Телеграммы будут идти на
условном языке: "груз", "багаж" - обозначают Царскую Семью, "старый
маршрут" - путь в Москву, "новый маршрут" - в Уфу и, наконец, "первый
маршрут" - путь в Екатеринбург.


   Получив задание, Яковлев немедленно выезжает в Уфу набирать отряд. Уфа
- родина, здесь старые друзья. Местная ЧК формирует для него отряд из
надежных людей. В большинстве это бывшие боевики, сподвижники по захвату
золота в Миассе. "Миасские разбойники" - как нежно зовет их Яковлев.
 В Уфу Яковлев вызывает руководителя екатеринбургских большевиков,
военного комиссара Филиппа Голощекина.
 Предъявив мандат, Яковлев требует у Голощекина письменного распоряжения,
подчиняющего ему всех тобольских екатеринбуржцев: главу Тобольского Совета
- Павла Хохрякова, Авдеева и других. Что ж, Голощекин готов дать ему такую
бумагу, но сначала он требует у Яковлева раскрыть цель своей миссии - ведь
ВЦИК обещал перевезти Цар-скую Семью в Екатеринбург. Яковлев объясняет:
   Царская Семья и будет доставлена в Екатеринбург. Все как обещал ВЦИК.
Но об этом пока никто не должен знать. И особенно в Тобольске. Почему
такая секретность? И на это у Яковлева есть достоверное объяснение: иначе
омский отряд в Тобольске начнет бунтовать, и дело может дойти до открытого
столкновения.
   Кроме того, могут взбунтоваться и бойцы старой охраны. У них давняя
неприязнь к екатеринбургским большевикам из Тобольского Совета. Вот почему
Яковлев просит приказа Голощекина о беспрекословном подчинении
екатеринбуржцев.
 Голощекин дает ему такое письменное распоряжение.


   Все это была Игра. Конечно, у Голощекина, старого друга Свердлова,
давно была информация об истинной цели секретной миссии Яковлева. И он
хорошо к ней подготовился.


   Что же поделывает "шпион", пока Яковлев вместе со своим отрядом
направляется в Тобольск?
 В середине марта, после того как Хохряков и Авдеев с отрядом вошли в
город, он, видимо, возвращается в Пермь. Во всяком случае, 15 марта 1918
года Федор Лукоянов назначается главой Пермской ЧК. Но в конце апреля он
вновь исчезает из города - "на подавление кулацких мятежей". На самом деле
он, видимо, возвращается в Дом Свободы, ибо Голощекин объявляет -
решительный момент приближается...


   Меж тем в Доме Свободы текла обычная жизнь.
 Из дневника: "7 апреля, суббота... В 9 часов была Всенощная. Пел отличный
бас".
 Как всегда, в эту субботу была Всенощная. В большой зале тускло горел
электрический свет и светилась в полутьме икона Спасителя.
 Аликс вошла в пустую залу, накрыла аналой своим вышиванием. И ушла. В 8
часов в залу вошел священник и четыре монахини из монастыря. Зажгли
свечи...
   Долгоруков, Татищев, Боткин выстроились слева от аналоя, потом
появились фрейлины бывшего двора, многочисленные "люди".
 Наконец, открылась крохотная дверца в стене: вошла Семья. Запел хор и
"отличный бас": "Слава в Вышних Богу". Семья встала на колени, и все
опустились вослед.
 Так они встретили наступление любимого дня - 8 апреля - 24-ю годовщину их
помолвки. В эту ночь они, как всегда, вспоминали... Брат Эрни, Вильгельм,
Джорджи, Элла... Где они сейчас? Бабка королева Виктория давно в могиле...
   И все-таки это было. Был поцелуй в Кобургском замке. И были они,
молодой человек и девушка, безумно счастливые. Точнее, счастливые и
безумные, ибо "хотя бы ты был, как орел, и поднялся высоко"...
 И вот 8 апреля; в этот прекрасный день Николай узнал: ему не разрешалось
более носить погоны. И не только ему - "Маленькому" тоже. Погоны - это
была некая связующая нить: он носил погоны с вензелями отца, а его сын
носил его вензеля.


   Я представляю, с каким нетерпением Матвеев и "шпион" ждали в тот день,
когда он уйдет на прогулку. И, видимо, состоялся уже обычный ритуал:
Матвеев прогуливался в коридоре, сторожил, а "шпион" вошел в комнату.
 На столе, как обычно, все было педантично разложено: карандаши, несколько
часов из его коллекции и, наконец, дневник.
 "Шпион" прочел: "8 апреля. Воскресение. 24 годовщина нашей помолвки! В
одиннадцать с половиной была обедница, после нее Кобылинский показал мне
телеграмму из Москвы, в которой подтверждается постановление отрядного
комитета о снятии мною и Алексеем погон. Поэтому решил: на прогулки их не
надевать, а носить только дома. Этого свинства я им не забуду!.."
   И "шпион" окончательно понял: царь упрямо записывал в дневнике все.
Даже допуская (он не мог не допускать!) возможность чтения дневника
врагами.
   В этом было его презрение к ним.
 Видимо, тогда "шпиону" и пришла в голову идея. Но осуществить ее в
Тобольске он не успел, ибо уже на следующий день все изменилось.


   ПРИЕЗД УПОЛНОМОЧЕННОГО


   Член Тобольского Совета - екатеринбургский большевик Авдеев апрельским
утром 1918 года ехал из Тобольска в родной Екатеринбург. Авдеев был
доволен:
   он вез с собой долгожданные документы. Это были сведения о
монархическом заговоре зятя Распутина Соловьева, добытые "шпионом"
(переписка царицы с Соловьевым и т. д.). И решение Тобольского Совета:
ввиду угрозы побега "Николая Кровавого" из Тобольска просить Уральский
Совет перевезти Царскую Семью в Екатеринбург.
 На платформе, где Авдеев ждал своего поезда, он увидел выгружавшуюся из
вагонов военную часть. Вид незнакомых вооруженных людей крайне обеспокоил
екатерин-буржца. Он насчитал 15 кавалеристов и 20 пехотинцев. Это было
время яростной вражды Омска с Уралом. Он подумал: "Не прибыл ли очередной
омский отряд?" И решил разведать, что за солдатики.
 Он подошел к вагону и попросил начальника. Его подвели к человеку в
тулупе, надетом на матросскую блузу, и в папахе. Авдеев предъявил ему
удостоверение Тобольского Совета. Человек прочел, очень оживился и
объявил: "Вот вы-то мне и нужны". И показал екатеринбуржцу мандат за
подписями Ленина и Свердлова.
   И еще - письменное распоряжение за подписью Голощекина, приказывавшее
всем екатеринбургским большевикам в Тобольском Совете беспрекословно
подчиняться Уполномоченному ВЦИК Яковлеву.
 Пришлось возвращаться Авдееву в Тобольск вместе с этим отрядом.


   Верхом на конях едут Авдеев и Яковлев. Яковлев расспрашивает Авдеева о
Доме Свободы. Авдеев отвечает вяло: подробностей не знает, охрана в дом не
допускает.
 Проехав каких-то 20 верст, они замечают впереди цепи солдат. Сначала
решили:
   белоказаки! К счастью, до стрельбы не дошло: в бинокль увидели красное
знамя и красные ленточки на папахах. И поскакали навстречу друг другу
всадники.
 Оказалось, что это отряд, посланный из Екатеринбурга в Тобольск...за
Романовыми!
 Таков был первый сюрприз уральского военного комиссара Филиппа Голощекина.
   Яковлев с изумлением понимает: Екатеринбург его контролирует.
 Теперь они едут вместе - два отряда. Яковлев скачет на коне в окружении
двух уральских конников - Авдеева и командира отряда Бусяцкого.
 И состоялся удивительный разговор (его записал в своих воспоминаниях один
из "миасских разбойников").
 Бусяцкий предлагает Яковлеву план: когда тот повезет царя и Семью из
Тобольска, на пути, в районе села Иевлево, отряд Бусяцкого устроит засаду,
инсценирует нападение на отряд Яковлева, будто бы для освобождения царя и
Семьи. И в перестрелке они покончат со всеми Романовыми. "Надо прикончить
палача, а не возиться с ним", - говорит екатеринбуржец.
 В ответ Яковлев молча показал Бусяцкому свой мандат: подчиняться во всем
ему - Уполномоченному ВЦИК. Бусяцкий только усмехнулся. Всю дальнейшую
дорогу они молчали.
 Вот так 22 апреля 1918 года вошли оба отряда в город Тобольск.
 В Тобольске - новый сюрприз: еще один отряд из Екатеринбурга под
водительством большевика Заславского поджидал Яковлева в городе.
 Так с первого дня Яковлев оказался в окружении двух отрядов уральцев.
Хорошо подготовился Филипп Голощекин к встрече Уполномоченного ВЦИК...
 Яковлев остановился в доме Корнилова, где жила свита. В ту же ночь он
отправился в Тобольский Совет предъявлять свой мандат.


   Ночью в Совете екатеринбургские тобольцы слушали краткую речь Яковлева.
   Он сообщил цель своей секретной миссии: увезти из Тобольска царя и
Семью.
 На естественный вопрос - "куда?" - Яковлев ответил, что "им рассуждать об
этом не следует, как и предписано в мандате". В ответ Яковлев услышал
яростные слова командира уральского отряда Заславского: "С Романовыми надо
не возиться, их надо кончать!"
   Яковлев жестко оборвал его.
 Из воспоминаний Яковлева: "Я сказал ему только одно: "Все ваши отряды
должны подчиняться мне и выполнять мои распоряжения! Надеюсь, вы поняли?"
И Заславский...
   сквозь зубы процедил: "Да".
 В заключение Яковлев объявил на завтра смену охраны. На все посты в Доме
Свободы должны встать местные красногвардейцы. Новым комендантом Дома
Свободы Яковлев назначил своего знакомца по платформе Авдеева. Это был
реверанс в сторону уральцев.
 Но как только Яковлев ушел, уральцы приняли постановление - зорко следить
за Уполномоченным из Москвы.
 Да, подготовился Голощекин к его приезду!


   Поняв, что уральцы в Тобольском Совете - враги, Яковлев должен теперь
быть предельно осторожен с охраной и Кобылинским. Если и здесь не
получится - миссия провалилась!
 Утром он вызывает к себе Кобылинского.
 Непривычно ласковое обхождение комиссара из Москвы подкупает полковника.
   Яковлев объясняет ему, что приехал увезти царя и Семью. К сожалению, он
не может разгласить пока тайну маршрута. Но полковник может быть уверен -
он все узнает, и уже вскоре.
 Кобылинский отвечает доверием на доверие, сообщает Яковлеву обо всех
трудностях, которые ждут его миссию: очень болен Алексей и везти его не
представляется никакой возможности.


   В последнее время мальчик был на удивление здоров и затевал в доме
бесконечные игры.
 Придумал отчаянную игру: на деревянной лодке съезжать по ступеням
лестницы, ведущей со второго этажа на улицу. С грохотом, от которого
затыкали уши обитатели дома, неслась его лодка. Он будто пытался что-то
доказать себе.
   Была и другая игра - он катался на качелях, сделанных из бревна. "Не
знаю во время которой из этих игр, но он ушибся и, как всегда, слег", -
вспоминала дочь доктора Боткина.
 Что такое для Алексея ушиб в условиях заключения, описал сам доктор
Боткин:
 "Алексей Николаевич подвержен страданием суставов под влиянием ушибов,
совершенно неизбежных у мальчиков его возраста, сопровождающихся...
жесточайшими болями. День и ночь в таких случаях мальчик так невыразимо
страдает, что никто из его ближайших родных, не говоря уже о хронически
больной сердцем матери, не жалеющей себя для него, не в силах долго
выдерживать ухода за ним. Моих угасающих сил тоже не хватает. Состоящий
при больном К.Г.Нагорный после нескольких бессонных и полных мучений ночей
сбивается с ног и не в состоянии был выдержать вовсе, если бы на смену и
помощь ему не являлись преподаватели Алексея Николаевича господин Гиббс и
в особенности воспитатель его Жильяр... Сменяя один другого чтением и
переменой впечатлений, они отвлекают в течение дня больного от
страданий..."


   10(23) апреля Яковлев в сопровождении нового коменданта Авдеева и
полковника Кобылинского появляется в Доме Свободы. Но там еще накануне
приготовились к встрече с ним.
 Из дневника: "9 апреля. Узнали о приезде чрезвычайного уполномоченного
Яковлева из Москвы. Он поселился в корниловском доме. Дети вообразили, что
он сегодня придет делать обыск и сожгли все письма, а Мария и Анастасия
даже свои дневники...
 10 апреля. В 10.30 утра явились Кобылинский с Яковлевым и его свитой.
 Принял его в зале с дочерьми. Мы ожидали его к 11 часам, поэтому Аликс не
была еще готова. Он вошел, бритое лицо, улыбаясь и смущаясь, спросил,
доволен ли я охраной и помещением. Затем почти бегом зашел к Алексею, не
останавливаясь осмотрел остальные комнаты и, извиняясь за беспокойство,
ушел вниз. Так же спешно он заходил к другим в остальных этажах.
 Через полчаса он снова явился, чтобы представиться Аликс. Опять поспешил
к Алексею и ушел вниз. Этим пока ограничился осмотр дома..."
   С какой-то симпатией записано все это в дневнике царя: "извиняясь за
беспокойство", "улыбаясь". Уже отвык и от улыбок, и от извинений бывший
владыка империи.
 Умеет обращаться с людьми чекист Яковлев.
 Дважды в этот день осмотрел комиссар из Москвы больного мальчика. Он все
пытался представить: может быть, все-таки можно его перевезти? И понял -
нельзя. Задача осложнилась еще более.


   Уралец Авдеев, назначенный комендантом дома, производит смену охраны.
Вместо солдат, прибывших из Царского Села, на посты становятся
красногвардейцы.
   С одной стороны - выстроился взвод саженных красавцев гвардейцев,
одетых в форму. С другой - красногвардейцы, "братва". Кто в засаленном
полушубке, кто в пальто, кто в вылинявшей шинели. Вместо сапог - подшитые,
в заплатах валенки. Соответственно и вооружение. У кого пулеметная лента
через плечо, у кого - берданка, кто с наганом... Удивительно было и
построение: красногвардейцы выстроились не по росту, а по дружбе...
 Оба отряда с изумлением смотрели друг на друга. Обломок империи и войско
революции - великая фотография эпохи.


   "МЫ ПРЕДСТАВЛЯЕМ, ЧТО ЭТО МОСКВА..."


   На следующий день Яковлев в дом не приходил.
 Из дневника: "11 апреля. День был хороший и сравнительно теплый. Много
сидел на любимой крыше оранжереи, там славно пригревает солнце. Работал у
горы и над расчисткой глубокой канавы..."
   Пока царь чистил канаву и размышлял на крыше оранжереи, Яковлеву
предстояло самое трудное - встреча с охраной царя. Покорно дав заменить
себя красногвардейцами, уже к вечеру они начали роптать...
 Собрав охрану, Яковлев долго льстил стрелкам. А потом было главное - он
торжественно передал им неполученное жалованье за 6 месяцев Советской
власти.
   И сообщил радостную весть: их служба закончена, они могут наконец
вернуться к семьям. Вечером он созывает совещание солдатского комитета
охраны и здесь объявляет свою цель: он должен увезти из Тобольска царя и
Семью. На все тот же вопрос - "куда?" - Яковлев ответил все той же фразой:
"Об этом рассуждать не следует". Начался ропот, и он тотчас капитулировал:
предложил включить 8 стрелков прежней охраны в караул, который будет
сопровождать Николая и Семью до места назначения. "Чтобы они смогли
убедиться: царь и семья будут в безопасности".


   Яковлеву еще в Москве сказали: на председателя комитета Матвеева можно
положиться.
 Из "Записок" Матвеева: "Яковлев... вызывает меня к себе и задает вопрос:
   приходилось ли мне выполнять военные секретные поручения. Получив от
меня утвердительный ответ, Яковлев сообщает, что ему дано задание
перевезти бывшего царя в Москву (курсив мой. - Авт.). Он предложил мне
выделить из моего отряда 8 человек для сопровождения в дороге Николая
Романова".


   Остается лишь предполагать: поделился ли Матвеев своей удивительной
новостью с другом - "шпионом"?


   Вечером у Яковлева главная встреча - с Кобылинским. В разговоре с
полковником Яковлев делает ход: сообщает Кобылинскому, что должен увезти
царя на суд в Москву, хотя, конечно же, никакого суда не будет, царя и
Семью сразу вышлют в Скандинавию. Он берет с полковника обещание не
разглашать эту тайну, но отлично знает, что тот разгласит. И ему нужно,
чтобы разгласил.
   Чтоб успокоить Семью и царя и свиту. Чтобы все проходило гладко.
 Той же ночью Кобылинский по секрету сообщает новость Боткину, а Боткин
своей дочери.
 Его дочь записала: "Отец сообщил нам важную весть... Яковлев приехал сюда
по приказанию Ленина, чтобы повезти Их Величества на суд в Москву и вопрос
в том, отпустит ли их отряд беспрепятственно. Несмотря на страшное слово -
суд, все приняли это весело, так как были убеждены, что это вовсе не суд,
а отъезд за границу. Наверное, сам Яковлев говорил об этом, так как
Кобылинский ходил веселый и сказал: "Какой там суд. Никакого суда не
будет, а их прямо из Москвы повезут на Петроград - в Финляндию, Швецию или
Норвегию".
 Но царю Кобылинский сообщить все это не успел.
 Ранним утром 25 апреля Яковлев вновь явился в Дом Свободы.
 Он объявил Николаю: он должен увезти его из Тобольска, но не имеет права
открыть - куда.
 Николай потрясен. Он этого не ожидал, он был уверен, что Яковлев всего
лишь новый комиссар вместо уехавшего Панкратова. Такой же "маленький
человек в папахе". Разыгралась сцена: Николай отказался ехать - слишком
болен Алексей, его нельзя трогать.
 Яковлев спускается в комендантскую, где сидят Авдеев и Хохряков. Яковлев
растерян (новая Игра!). Он советуется с уральцами, что предпринять. На
самом деле (Игра! Игра!) он все пытается подключить уральцев к своей
миссии.
 И вновь Яковлев поднимается в комнату царя. Он объявляет: сопротивление
бесполезно, если Николай не согласен добром, его увезут силой. Конечно,
все мягко, опять бесконечно извиняясь. Он предлагает Николаю ехать одному.
   "Один!" - конечно же, в голове царя мелькнуло: выход! Ведь без него их
наверняка тотчас отпустят на волю! И тогда Николай соглашается.


   Яковлев уходит готовиться к отъезду. Отъезд немедленно, на рассвете! Он
понимает, что слух о нем теперь не удержишь в доме.
 Николай возвращается к Семье. И здесь его ждет неожиданное: Аликс уже
узнала от Кобылинского, что царя везут в Москву, она в ужасе. Она сразу
вспомнила:
   Брестский мир. Ну, конечно же, суд - это обман. Они везут его, чтобы он
подписал этот позорный мир. Они хотят его именем освятить эту гнусную
бумагу.
   Должно быть, немцы требуют. Потому что только мир, подписанный царем,
будет иметь ценность. Вот почему его хотят увезти в Москву без нее! Без
нее его всегда заставляли принимать ужасные решения. Нет, она этого не
допустит.
   Есть долг матери больного сына и есть долг царицы. Долг перед народом и
Богом.
 Он ушел гулять. А она, которая и пяти минут не могла стоять из-за слабых
ног, целый час беспрерывно металась по его кабинету. Ее мысли разбегались,
она сходила с ума.
 - Это первый раз в моей жизни. Я совершенно не знаю, как поступать. До
сих пор Господь указывал мне дорогу, но сейчас я не слышу его указаний.
 Когда царь вернулся с прогулки, она решительно сказала ему: "Я поеду с
тобой".
 Потом она пошла к сыну. Сумела взять себя в руки и объявила мальчику
очень спокойно:
 - Государь и я должны уехать. Но, как только поправишься, ты с сестрами
приедешь к нам.


   "НОЧЬЮ, КОНЕЧНО, НИКТО НЕ СПАЛ"


   Вечером мальчик кричал от боли, звал ее. Но она больше не входила к
нему в комнату. Боялась, не хватит сил еще раз с ним проститься. Она
рыдала и повторяла: "Нет, это невозможно, должно что-нибудь произойти...
Нет, я уверена, к утру что-нибудь случится... Господь пошлет ледоход, и
эта поездка не состоится..."
   Но постепенно она успокоилась, теперь она выбрала окончательно. А
мальчик все плакал и звал ее.
 Она решила поделить Семью, не могла ехать одна с мужем. Но кого из
дочерей взять? Татьяна - самая надежная - должна ухаживать за Алексеем и
вести хозяйство. У Ольги - слабое здоровье, до Тюмени 300 километров и в
открытом возке... Анастасия слишком мала, и "Солнечный Луч" так ее любит...
 - Я поеду, - сказала Мария.
 Так эту сцену пересказывали очевидцы.
 Но Аликс и Ники сами описали всю драму в дневниках.


   Он: "12 апреля. Четверг. После завтрака Яковлев пришел с Кобылинским и
объявил, что получил приказание увезти меня, не говоря куда. Аликс решила
ехать со мною и взять Марию: протестовать не стоило. Оставлять остальных
детей, Алексея - больного, да при нынешних обстоятельствах, было более чем
тяжело. Сейчас же начали укладывать самое необходимое. Потом Яковлев
сказал, что он вернется обратно за О., Т., Ан. и А. ... Грустно провели
вечер, ночью, конечно, никто не спал..."
   Она: "Я должна была решаться: остаться с Бэби или сопровождать его
(Николая).
   Я выбрала сопровождать его, так как он больше нуждается во мне. И
слишком было рисковано (отпускать его) не зная куда и зачем (мы
представляем, что это Москва). Ужасные страдания! После вечернего чая
отослали всех "людей", всю свиту и сидели всю ночь с детьми. Бэби заснул,
и в 3 мы пошли к нему и там сидели до отъезда. В 4.15 утра тронулись в
путь".


   Но и Яковлев не спал в эту ночь. Пока Авдеев метался по городу, искал
лошадей и возки, Яковлев готовился к поездке. Как к сражению. Он вызвал к
себе командира второго отряда уральцев - Бусяцкого.
 Из воспоминаний Яковлева:
 "Я возлагаю на вас охрану дороги от Тобольска... На вашей обязанности
лежит охрана моего проезда. Вы и ваш отряд отвечаете головой за
безопасность...
   И если что-то случится - вы будете первым расстреляны. Бусяцкий стоял
передо мною бледный, как полотно". Теперь на какой-то срок Бусяцкий был
сломлен.
 Одному из самых отчаянных своих "миасских разбойников" Яковлев поручает
охранять выезд из Тобольска. Тот должен занять со своими людьми переправу
через Тобол и постараться как можно дольше не выпускать из города другой и
самый опасный уральский отряд - Заславского.


   Рассвет. Во дворе стоят готовые "экипажи". Это сибирские возки -
"кошевы"
   - плетеные корзины, положенные на длинные жерди; сидений нет, сидят или
лежат прямо на дне.
 Был единственный крытый возок, который сумел отыскать в городе комендант
Авдеев, на нем и должна была ехать царица. Туда положили матрас и
набросали сверху сено.
 В пятом часу утра начинают носить вещи. Из воспоминаний Яковлева:
 "По всем углам дома раздавались всхлипывания. Дочери Романовых и весь их
штат вышли на крыльцо. Николай переходил от одного к другому, какими-то
судорожными движениями крестил дочерей. Его надменная жена сдерживала
слезы.
   Каждый ее жест... говорил: не надо показывать свою слабость перед
"красным врагом".
 Путь им предстоял тяжелый и дальний. На этих возках в опасную распутицу,
меняя сани на телеги (во многих местах под солнцем уже сошел снег) и снова
пересаживаясь на сани, преодолеть 300 километров до Тюмени. И далее
поездом - в неизвестность, куда их должен был увезти комиссар Яковлев.


   Они рассаживаются по возкам. Аликс хочет ехать с Николаем, но Яковлев
жестко объясняет: с бывшим царем обязан сидеть он сам. Она молча садится с
Марией.
   И почти всю страшную дорогу "будет хранить упорное молчание".


   Трое слуг отправляются с ними - камердинер царя Чемодуров, комнатная
девушка Демидова и лакей Седнев. Усаживаются в возки Долгоруков (от свиты)
и Боткин (врач) - это все, что мог разрешить Яковлев.


   Царица упросила Жильяра не провожать их, и он сидит в темноте около
спящего мальчика.
 "Неужели возможно, чтобы никто так и не сделал ни малейшей попытки спасти
Царскую Семью? Где же, наконец, те, кто остались верны своему Государю?"
   Так восклицал в своем дневнике этот странный швейцарец, до конца верный
русскому царю. Теперь он понял: никакого заговора не было!
 А в это время из соседнего дома глядел еще один свидетель - дочь доктора
Боткина.
 В этот день она в последний раз увидела отца. Он перекрестил дочь на
прощание и поцеловал... Она смотрела, как он переходил улицу - в пальто и
фетровой шляпе... Раньше ее отец носил генеральскую шинель. Но после
приказа о снятии погон не захотел расстаться с вензелями Николая и сменил
шинель на штатское (и сразу изменился, как барон Тузенбах в чеховских
"Трех сестрах").
 Ночью пришли за его чемоданами и за дохой. И вот рассвет, и она видит,
как во дворе Дома Свободы - возки. Отец в заячьем тулупе князя Долгорукова
(в огромную доху отца завернули императрицу и Марию. У них не оказалось
подходящих шуб для лютых утренних морозов, для этого пронзительного ветра
в мчащемся по льду возке)...
 6 утра... В последний раз она видит лицо отца, хорошенькое личико Марии,
скорбный лик императрицы. И спокойное лицо Николая...
 Тронулись возки... И по коридору Дома Свободы пробежали три ученицы
Жильяра - три рыдающие девушки.


   ПОСЛЕДНЕЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
   (ПРОДОЛЖЕНИЕ СИБИРСКОГО ДНЕВНИКА АРЕСТАНТА)


   Авдеев скакал на коне рядом с возком, где сидели царь и Уполномоченный
ВЦИК. Впереди в возках - красногвардейцы с тремя пулеметами. Возглавляли и
замыкали поезд отряды кавалеристов. И совсем впереди на конях скакала
разведка.
 Так в сопровождении лихих конников (всю жизнь - в "сопровождении",
сначала они его охраняли, теперь они его сторожили) на горячих сибирских
лошадях началось последнее его путешествие.
 Он соскучился по воле, по этому морозному воздуху. Как мало нужно: дышать
и быть свободным. Дорога была тяжелая. И он страдал за Аликс.
 А она? Она темно молчала. Тряской выворачивало душу... Роскошные яхты,
экипажи на мягких рессорах с шелестящими шинами - все заканчивалось этими
нищенскими грязными телегами.
 Телеги, телеги... Вот на таких же телегах скоро, очень скоро повезут их
тела.


   Николай с Яковлевым. Им было о чем поговорить - бывшему боевику и
бывшему императору. Кучер, который вез их, потом рассказал, как всю дорогу
они спорили на политические темы. Яковлев наступал, "вертел царя", а царь
ему не поддавался.


   Но, отвечая бывшему самодержцу и шутя с ним, Уполномоченный ВЦИК
лихорадочно думал совсем о другом.
 По всей дороге от Тобольска до Тюмени стояли оставленные Яковлевым
патрули и ждали свежие лошади. Но патрули его были так малочисленны... Как
будет вести себя идущий впереди Бусяцкий? Надолго ли хватит его испуга? Да
и оставленные на переправе люди вряд ли сумеют задержать многочисленный
отряд Заславского. Яковлев понимал: сзади и спереди, сжимая его в клещи,
двигались оба отряда уральцев - такова была реальность! И он все гадал:
посмеют ли напасть?
 Из дневника Николая: "13 апреля. Пятница (напомним: он ведет дневник по
старому стилю. - Авт.)... В четыре часа утра простились с дорогими детьми
и сели в тарантасы. Я с Яковлевым, Аликс с Марией, Валя с Боткиным. Из
людей с нами поехали: Нюта Демидова, Чемодуров и Седнев. Восемь стрелков и
конный конвой Красной армии в десять человек. Погода была холодная, дорога
очень тяжелая и страшно тряская от подмерзшей колеи. Переехали Иртыш через
довольно глубокую воду, имели четыре перепряжки, на ночлег приехали в село
Иевлево. Поместили в большом чистом доме, спали на своих койках крепко".
 Записала в дневник и царица: "Путешествие на экипажах... Устала
смертельно.
   Голова разламывалась".


   На рассвете путешествие продолжалось. У села Иевлево холодная вода уже
шла поверх льда. Ветер сек лица. На возках въехали в воду. Аликс
отказалась ехать по воде. Принесли доски из села - устроили кладки, и
императрица с Марией, держась за руку галантного Вали (как когда-то на
балах в Зимнем дворце) и доброго доктора, перешли по доскам воду. В тот же
день они достигли села Покровского.
 Она увидела дом "нашего Друга" и была счастлива: знамение, обещание
будущей удачи.
 Записала в дневнике: "14 апреля (27) суббота...
 Путешествие в экипажах... около 12 приехали в Покровское. Сменили
лошадей, постояли долго перед домом Нашего друга... Видели Его
родственников, глядящих в окно на нас".
 Так благословил их на гибель "Святой черт".


   Теперь оставался последний перегон до Тюмени. Если уральцы захотят
напасть - это должно случиться здесь. Отряд Яковлева стал многочисленнее
за счет присоединившихся патрулей. Уполномоченный приготовился к бою. Но,
к его изумлению, опять обошлось.
 Из дневника Николая: "14 апреля... Последний перегон сделали медленно, со
всеми мерами военных предосторожностей. Прибыли в Тюмень в девять с
четвертью при красивой луне с целым эскадроном, окружившим наши повозки
при въезде в город. Приятно было попасть в поезд, хотя и не очень чистый.
   Сами мы и наши вещи имели отчаянно грязный вид. Легли спать в десять не
раздеваясь. Я - над койкой Аликс, Мария и Нюта в отделении рядом".
 В Тюмени Яковлева ждал его отряд в 250 человек. Впервые за всю дорогу он
вздохнул облегченно. Он не знал, что оба уральских отряда имели совсем
другую задачу. Они должны были только следить и довести его до поезда:
   все худшее ожидало впереди, там, на железной дороге.


   Состав стоял готовый к отходу.


   ОХОТА ЗА ПОЕЗДОМ


   Семья заняла отдельный вагон.
 В центральном купе разместились Яковлев с Авдеевым. Купе справа от них
заняли Николай с Аликс, слева - Мария с Нютой Демидовой.
 Как только Семья устроилась в купе, Яковлев со своим телеграфистом
отправился на телеграф, к прямому проводу.
 И тотчас следом за ним попытался покинуть вагон Авдеев. Но яковлевские
стрелки его не выпустили.


   Яковлев связался с Москвой. Его сообщение Свердлову: "Маршрут остается
старый или ты его изменил? Сообщи немедленно в Тюмень..."
   И через некоторое время поползла лента ответа из Москвы: "Маршрут
старый.
   Сообщи, груз везешь или нет? Свердлов".
 И Яковлев сообщает: "Груз везу".


   Яковлев возвращается в поезд. Состав трогается. Отъехав до ближайшего
разъезда, Яковлев отдает приказ: прицепить новый паровоз и изменить
направление.
   И уже вскоре Авдеев понимает: поезд не идет в Екатеринбург. С
потушенными огнями поезд двигается на восток - в сторону Омска.
 - Куда идет поезд? - требует ответа уралец.
 Яковлев объясняет: стало известно, что в дороге готовилось нападение
уральского отряда с "целью уничтожения Романовых". И потому он боится
везти семью в Екатеринбург по старому маршруту... Он решил ехать в
Екатеринбург кружным путем - через Омск.
 Авдеев, конечно же, не верит. Он понимает: Семью везут не в Екатеринбург.
   Но куда?


   Семья просыпается.
 Из дневника: "15 апреля. Воскресенье. Все выспались основательно. По
названиям станций догадались, что едем по направлению на Омск. Начали
догадываться:
   куда нас повезут после Омска. На Москву или на Владивосток? Комиссары,
конечно, ничего не говорили. Мария часто заходила к стрелкам - их
отделение было в конце вагона... На станциях завешивали окна, так как по
случаю праздника народу было много. После холодной закуски с чаем легли
спать рано".
 Но Мария ничего не узнала у стрелков, и Яковлев ничего не объяснял.
 Ночью, когда они спали, разыгрались главные события.


   Яковлев стремится в Омск. Но... не знает главного: информированный
Свердловым об истинной цели секретной миссии, Голощекин уже помирился с
омскими большевиками.
   Как всегда, провинцию примирила нелюбовь к столице. И, пока Яковлев,
торжествуя, ехал к Омску, из Екатеринбурга уже пошли телеграммы.
 В Москву: "28 апреля из Екатеринбурга. Ваш комиссар Яковлев привез
Романова в Тюмень. Посадил его в поезд, отправился в Екат[еринбург].
Отъехав один перегон, изменил направление, поехал обратно. Теперь поезд с
Николаем находится около Омска. С какой целью это сделано нам неизвестно.
Мы считаем такой поступок изменническим. Согласно вашего письма 9 апреля
Николай должен быть в Екатеринбурге. Что это значит? Согласно принятому
Обл. Советом и Обл. Комитетом партии решению сейчас отдано распоряжение
задержать Яковлева...
   и поезд во что бы то не стало, арестовать и доставить вместе с Николаем
в Екатеринбург..."
   Одновременно в Омск и в другие пункты уже шли телеграммы, объявляющие
Яковлева вне закона:
 "Обсудив поведение комиссара Яковлева, единогласным решением видим в нем
прямую измену революции. Стремление вывести с неизвестной целью бывшего
царя из пределов революционного Урала, вопреки точному указанию
Председателя ВЦИК, является актом, ставящим комиссара Яковлева вне рядов
революционеров.
   Облсовет Урала предложил всем совреворганизациям, особенно Омскому
Сов-депу, принять самые экстренные меры, включительно применение
вооруженной силы, для остановки поезда..."
   И вскоре Яковлеву приносят одну из этих уральских телеграмм. Яковлев
узнает, что его поезд должен быть остановлен в Омске, а сам он арестован.


   Яковлев потерялся. Он врывается в купе Авдеева, кричит ликующему
уральцу:
   "Они что у вас там, все с ума посходили?" Но - поздно.
 Поезд приближается к Омску. У Омска уже ждет отряд красногвардейцев.
 Яковлев идет "ва-банк". Недалеко от Омска, у станции Люблинская, он
останавливает поезд, отцепляет паровоз и вместе с телеграфистом
направляется в пекло - в Омск.
 Из воспоминаний Яковлева:
 "Как только вагон остановился [и мы вышли на перрон] нас окружила густая
масса людей".
 Он стоял один посреди вооруженной толпы, наэлектризованной слухами об
изменнике.
   Он был совсем рядом с гибелью, но сколько раз это уже бывало в его
жизни...
 "Я объявил, перекрикивая толпу: "Я - чрезвычайный комиссар ВЦИК Яковлев!
   Мне нужно увидеться с Председателем Омского Совета!"
   И тут впервые за всю поездку ему повезло...
 "Председателем Омского Совета оказался мой друг Косарев... Я узнал своего
старого товарища, с которым мы когда-то были вместе в партийной школе в
Италии... Я в общих чертах обрисовал ему события и попросил его поехать
вместе со мной на телеграф: там мы вызовем Свердлова, от которого,
во-первых, я получу дальнейшие инструкции, а, во-вторых, Косарев поймет,
что я действую согласно предписаниям Центра... Пока мы неслись на
телеграф, всюду видели вооруженные отряды".
 Итак, ему удалось убедить старого друга, но... На телеграфе Яковлев
узнал, что зря рисковал жизнью. К тому времени уже закончился длинный
телеграфный разговор Екатеринбурга с Москвой. На первую екатеринбургскую
телеграмму Москва ответила как должно: Свердлов сообщил, что Яковлев едет
на восток...
   согласно его распоряжению!
 Но Голощекин знает: надо быть энергичным. Надо до конца быть настойчивым.
 И он был. До конца. Последовала грозная телеграмма уральцев: "Письмом 9
апреля товарищ Свердлов заявил, что Романов будет перевезен в
Екатеринбург, сдан под ответственность Облсовета. Видя, что сегодня поезд
ускользает с Урала по неизвестным нам причинам ... мы сообщили Свердлову.
Его ответ нас чрезвычайно удивил. Оказывается, Яковлев гонит поезд на
восток согласно его распоряжению и он просит Яковлеву не чинить
препятствий..."
   И далее уральцы уже угрожали. Прямо угрожали.
 "Единственный выход из создавшегося положения - отдать в Омск в адрес
Яковлева распоряжение направить поезд обратно в Екатеринбург, в противном
случае конфликт может принять острые формы, ибо мы считаем, что гулять
Николаю по сибирским дорогам не нужно, а он должен находиться в
Екатеринбурге под строгим надзором".
 Да, они были настойчивы. Теперь Свердлову можно было уступить.
 И Москва соглашается, конечно, "при условии, что все будет сделано для
безопасности Романовых", что даны будут "соответствующие гарантии".
Гарантии тотчас были даны.
 И когда Яковлев усадил своего телеграфиста за аппарат, из Москвы пришло
распоряжение Свердлова: "Немедленно двигаться в Тюмень обратно. С
уральцами договорились. Приняли меры, дали гарантии..."


   Яковлев ошеломлен: значит, все напрасно. Он начинает длинный
телеграфный разговор с Москвой. Он сообщает сведения, которые вполне дают
основания Свердлову отказать Екатеринбургу: "Несомненно, я подчинюсь всем
приказаниям Центра. Я отвезу багаж туда, куда скажете. Но считаю своим
долгом еще раз предупредить Совнарком, что опасность вполне
основательная... Есть еще одно соображение: если вы отправите багаж в
Симский округ (это уфимская губерния - родина Яковлева. - Авт.), то вы
всегда свободно можете его увезти в Москву или куда хотите. Если же багаж
будет отвезен по первому маршруту (т. е. Екатеринбург. - Авт.), то
сомневаюсь, удастся ли вам его оттуда вытащить... Так же, как не
сомневаемся в том, что багаж всегда в полной опасности. Итак,
предупреждаем вас в последний раз и снимаем с себя всякую моральную
ответственность за будущие последствия..."
   Но, к изумлению Яковлева, Свердлов глух: решение Москвы - прежнее.
Яковлев должен доставить Семью в Екатеринбург.


   На том же паровозе возвращается на поезд Яковлев. Поезд начинает
двигаться обратно.
 Из дневника Николая: "16 апреля. Утром заметили, что едем обратно.
Оказалось, что в Омске нас не захотели пропустить, зато нам было
свободнее, даже гуляли два раза: первый раз вдоль поезда, а второй
довольно далеко в поле, вместе с самим Яковлевым. Все находились в бодром
настроении..."
   Николай был "в бодром настроении", ибо он еще не знал истинной причины
поворота поезда. От него ее скрыли.
 Из "Записок" Матвеева:
 "Поворот объяснили повреждением одного из мостов".


   И Николай продолжал верить - они едут в Москву. Путешествие на воле
продолжается, а это означало, что у него будут столь любимые им прогулки.
"С самим Яковлевым"
   - как не без усмешки записал он в дневнике.
 Они шли вдоль вагона и разговаривали. О чем? О власти? О толпе? О
революции?
   Или на любимую тему Николая: ссорятся люди, досаждают друг другу, а
вокруг прекрасная мудрая жизнь деревьев, зеленого простора и вечного неба
с вечными облаками.
 Так закончилась последняя прогулка на воле последнего царя.


   Но, проснувшись утром, Николай все понял... Он увидел по названиям
станций:
   приближались к Екатеринбургу...
 Яковлев приказал опустить занавески на окнах: он не сомневался, как их
встретит столица Красного Урала. Догадывался и царь. Уже на подъезде к
городу в поезде произошла удивительная сцена. Матвеев увидел, как в его
купе зашел Николай и вскоре оттуда вышел: царь жевал черный хлеб. Увидев
Матвеева, Николай смущенно обратился к нему.
 Из "Записок" Матвеева: "Простите, Петр Матвеевич, я у вас без разрешения
отломил кусок черного хлеба..." Я предложил Романову белой булки, которую
ребята купили на одной из станций, так как знал, что горбушка хлеба,
лежавшая на столике, была суха до чрезвычайности, я ее собирался выбросить
на станции собакам..."
   Император Всероссийский, грызущий горбушку черного хлеба,
предназначенную собакам?..
 Нет, другой и совсем несентиментальный смысл был в этой сцене...
 "Я посмотрел на Романова и увидел, что он сильно взволнован и грызет
сухую корку больше от волнения..."
   Да, чем ближе к Екатеринбургу, тем больше он волновался... Он не хотел
пугать Аликс и наверняка ее успокаивал... Но Матвееву он сказал правду.
 "Николай сказал: "Я бы поехал куда угодно, только не на Урал... Судя по
газетам, Урал настроен резко против меня..."
   Он все еще надеялся, что "хорошие стрелки" из старой охраны что-то
предпримут.


   В 8 часов 40 минут утра вагон остановился среди бесконечных путей
станции "Екатеринбург-1". Поезд стоял за несколько путей от ближайшей
платформы.
 Из-за опущенных занавесок царь увидел: несмотря на ранний час, платформа
была заполнена бушующей толпой.


   ИПАТЬЕВСКИЙ ДОМ ЖДАЛ ИХ...


   Ранним утром 30 апреля шоферу гаража Уралсовета Федору Самохвалову
велели подать мотор к дому на углу Вознесенского проспекта и Вознесенского
переулка.
   Дом этот прежде принадлежал инженеру Ипатьеву, но совсем недавно по
приказу Уралсовета хозяину дома было предписано освободить свой дом.
Здание обнесли высоким забором и поставили охрану. И вскоре по городу
распространился удивительный слух: в этом охраняемом доме будет жить
Царская Семья.
 У дома стояла огромная толпа.
 К подъехавшему самохваловскому мотору из ворот Ипатьевского дома вышел
сам уральский комиссар Голощекин. Он велел Самохвалову везти его на
главный вокзал "Екатеринбург-1". На вокзале Голощекин велел подождать,
сбегал куда-то, потом вернулся и велел Самохвалову ехать на товарную
станцию "Екатеринбург-2".
 Все это был хитрый маневр Голощекина - для того, чтобы толпа у дома
разошлась.
 Из "Воспоминаний" Жилинского, комиссара жилищ:
 "Мы решили обмануть народ, пустить машины на "Екатеринбург-1". А потом
оттуда проехать на товарную станцию "Екатеринбург-2", откуда взять
Романовых.
   Так и сделали. И весь народ ушел за машинами на станцию
"Екатеринбург-1".


   Толпа неистовствовала...
 Из воспоминаний Яковлева:
 "В воздухе стоял невообразимый шум, то и дело раздавались угрожающие
крики...
   Беспорядочная толпа начала надвигаться на наш состав... Стоявшая на
платформе охрана весьма слабо сдерживала натиск народа...
 - Выводи Романовых из вагона, дай я ему в рожу плюну...
 - Приготовить пулеметы...
 Это подействовало. Толпа отпрянула. По моему адресу полетели угрожающие
крики..."
   И в это время на толпу надвинулся поезд, посланный начальником
станции...
   Толпа отхлынула - и длинный товарный состав отделил стеной бушующую
толпу от вагона.
 Из воспоминаний Яковлева: "Послышались брань и крики... и пока толпа
перебиралась через буфера товарняка... мы снялись с места и исчезли в
бесчисленных путях Екатеринбургской станции. Через 15 минут были в полной
безопасности на станции "Екатеринбург-2".
 Из дневника Николая: "17 апреля. Вторник. Тоже чудный теплый день. В
восемь сорок прибыли в Екатеринбург. Часа три стояли у одной станции.
Происходило сильное брожение между здешними и нашими комиссарами..."
   И ни слова о бушевавшей толпе!
 На станции "Екатеринбург-2" приготовлена встреча. Сорок красногвардейцев
немедленно оцепили состав. На платформе - три руководителя Уралсовета.
 Двадцатисемилетний, в белой папахе - Александр Белобородов. Бывший
электромонтер, ныне - председатель Совета, или, как любил он себя
называть, - глава революционного правительства Красного Урала.
 Филипп (Исай) Голощекин - вождь уральских большевиков.
 И еще один влиятельнейший член Совета - большевик Борис Дидковский, сын
царского офицера, воспитывался в Петербурге, учился в Кадетском корпусе,
выпускник Женевского университета, блестящий горный инженер.
 Все они были очень решительные мужчины.


   И в этот момент возмутились стрелки старой охраны. Они уже поняли, что
ожидает Романовых. Стрелки встали в дверях вагона и никого не пускали.
   И тогда Яковлев попытался использовать последний шанс.
 Комиссар - не из тех, кто сдавался, не дойдя до конца. Яковлев опять
требует связи с Москвой.
 Полтора часа продолжается этот торг. Тройка устала. Трем решительным
мужчинам надоело ждать. И они объявляют: если сейчас же их не впустят в
вагон, красногвардейцы расстреляют поезд. Только тогда Яковлев утихомирил
стрелков.
 (Все 8 стрелков были разоружены и к вечеру сидели в екатеринбургской
тюрьме.
   Откуда с большим трудом их вызволил все тот же Яковлев.)


   В вагон входит Белобородов. После сухой встречи с Уполномоченным прямо
в купе он пишет расписку "о получении". Яковлев выводит Семью из вагона.
 Через 10 лет художник В.Пчелин нарисовал для областного Музея революции
картину "Передача Романовых Уралсовету". Именно передача. Недаром слова
"груз", "багаж" были обозначением беспомощной Семьи в яковлевских
телеграммах.
   И приняли их, как багаж, - на товарной станции, под расписку. В этом
был яростный юмор уральских революционеров.
 Какая живописная группа убиенных стояла в этот день на екатеринбургской
товарной станции: Николай, жена и дочь - все они будут расстреляны через
два с небольшим месяца. Но и принимавшие их - Голощекин, Белобородов,
Дидковский...
   - тоже будут расстреляны, правда, через 20 лет.


   Их рассаживали по моторам. В одном - Николай, уралец Авдеев,
назначенный комендантом Ипатьевского дома, или дома Особого назначения,
как он будет именоваться во всех официальных бумагах. И рядом с Николаем -
Белобородов.
   Бывший царь - рядом с нынешним правителем Урала. В другом моторе -
Дидковский, Голощекин, Мария и императрица.
 И сзади, в грузовике - красногвардейцы. Ну что ж, Николай, думаю, оценил
иронию судьбы. Все как в старые добрые времена. На вокзале встречают
руководители губернии, и эскорт солдат сопровождает до дома.


   Из дневника Николая: "Поезд перешел к другой товарной станции. После
полуторачасового стояния вышли из поезда. Яковлев передал нас обл[астному]
комиссару, с которым мы втроем сели в мотор и поехали по пустынным улицам
в приготовленный для нас дом Ипатьева".
 Из дневника царицы: "В три нам предложили выйти из поезда. Яковлев должен
передать нас Уралсовету. Их глава пригласил нас в мотор. И грузовик с
солдатами следовал за нами".


   Итак, они расстались - Яковлев и царь.
 Но уральцы серьезные люди. И у них, видимо, по-прежнему были самые
серьезные намерения в отношении лукавого комиссара. Свердлову пришлось
вмешаться.
   На имя Белобородова и Голощекина пришла телеграмма: "Все, что делается
Яковлевым, является прямым выполнением данного мной приказа. Яковлеву
полное доверие. Свердлов".
 Голощекин понял сигнал и моментально утихомирил ретивых уральцев. Вечером
30 апреля Уралсовет заслушал доклад Яковлева. Своей резолюцией Совет
"реабилитировал"
   Уполномоченного.


   КТО ОН?


   И далее следует удивительный поворот в биографии Яковлева.
 В конце мая в Поволжье, на Южном Урале и в Сибири вспыхнуло восстание
Чехословацкого корпуса против большевиков. Для борьбы с ним создается
Восточный фронт во главе с бывшим царским офицером эсером М.Муравьевым. И
командовать одной из армий в районе Уфы и Оренбурга поручено Яковлеву.
 Но 10 июля Муравьев поднял мятеж против большевиков и был убит при аресте
в Казани. И тогда Яковлев покидает фронт и тайно возвращается в занятую
белыми войсками родную Уфу. Здесь он объявляет, что "изжил идею
большевизма", и переходит на сторону Белой армии.
 Он обращается с воззванием к солдатам Красной Армии:
 "К вам обращаюсь я этим письмом, к вам, рядовые солдаты, а не к вашим
безответственным руководителям, которые по своему произволу вершат судьбы
нашей бедной истерзанной родины...
 Народ ропщет, протестует, бьется в предсмертных судорогах. То тут то там
вспыхивают восстания... Идет ужасная гражданская бойня - и не осталось на
Руси ни одного свободного гражданина, который был бы уверен в завтрашнем
дне... И как в последние дни самодержавия... носились грозные призраки
конца народного терпения, так и теперь вспыхнет все против Советской
власти, и рухнет она, раздавив вас всех своей собственной тяжестью...
Бывший главнокомандующий большевистским Урало-оренбургским фронтом
В.Яковлев".
 И далее следует совсем неожиданный финал: перешедшего к белым Яковлева
торопливо расстреливают в подвале белогвардейской контрразведки. Такова
общеизвестная версия конца Уполномоченного ВЦИК, приведенная во многих
сочинениях...


   Но мы должны привыкнуть: люди в этой книге будут порой воскресать.
"Расстрелянный белыми Яковлев" оказался... жив! Следователь по особо
важным делам майор Н.Лешкин, имевший доступ к секретным документам
(естественно, после начала "перестройки"), опубликовал выписки из
секретного "дела Яковлева".
 Оказывается, Яковлев благополучно проживал в двадцатых годах в Китае под
фамилией Стоянович. Никакого расстрела не было - в 1919 году Яковлев
попросту бежал в Харбин из России. Но в 1927 году он решил вернуться из
Китая в СССР. Разумеется, он попадает в руки соответствующей организации,
которую сам же когда-то основал. После длительного следствия он был
осужден. Только революционные заслуги спасли его от расстрела. Его
отправляют в знаменитый Соловецкий лагерь и впоследствии - на
Беломорско-Балтийский канал.


   Но в своей статье следователь Н.Лешкин приводит показания одного из
старых чекистов, который в 1929 году, "когда Мячина судили, как
Стояновича", был на Высших курсах в Москве. И слышал следующий рассказ
Артура Артузова, руководителя советской разведки:
 "В гражданскую войну были жертвы, которые на пользу дела порочили свое
имя изменой... К примеру, Костя Мячин ушел на сторону Колчака с согласия
ЧК. Он отступил в Китай, где много сделал, как Стоянович. Об этом пока
говорить не время, это засветит нашу агентуру. Он был образцовым
резидентом.
   К нему стали подбираться. Стоянович был вынужден вернуться. Сейчас он
осужден, но так надо. Мы его вскоре оправдаем и наградим".
 Действительно, уже через два года Яковлева досрочно освобождают - за
"самоотверженный труд на Беломорско-Балтийском канале...".
 Итак, оказывается, измены не было? Преступления не было? Был истинный
большевик, верный чекист Костя Мячин? Но в страшном 1937 году, в разгар
сталинских репрессий, когда Яковлева выгонят со всех работ, он напишет
отчаянное письмо Сталину, где будет такая фраза: "Нельзя же допустить,
чтобы за одно и то же преступление я снова нес наказание?"
   Значит, преступление все-таки было? И за него было наказание? О
преступлении пишет в своих "Воспоминаниях" и его жена Ольга.
 Опять все запутал этот загадочный человек с тремя фамилиями. Так кто же
все-таки он был?
 Верный большевик, образцовый чекист? Или?..
 Или азартный игрок, всю жизнь игравший в сложные двойные игры, шедший
навстречу самым невероятным приключениям, который после своей секретной
миссии окончательно разочаровался в большевиках. Он понял: высокие идеалы
уже сменились бесстыдной борьбой за власть...
 Но, уйдя к белым, он вскоре увидел: они не верят бывшему красному
комиссару, ненавидят его. Его жена рассказывает в своих "Воспоминаниях",
как часто он не спал ночами, как мучился и постоянно восклицал: "Что же я
наделал!"
   И тогда этот фантастический человек придумал новый поворот в своей
судьбе:
   он бежит от белых в Китай. В Китае он становится советником знаменитого
китайского революционера Сун Ятсена и, видимо, входит в контакт с
советской разведкой.
 Так он попытался заработать право вернуться в Россию. Но он ошибся:
слишком заметной он был фигурой прежде, слишком много осталось у него
недругов на родине...
 Измены ему не простили. Очутившись в лагерях, он пишет бесконечные
просьбы в правительство об освобождении, вспоминает свои заслуги перед
революцией.
   Именно тогда он создает свои воспоминания - "Последний рейс Романовых".
   Написанные в лагере, они были всего лишь еще одной попыткой напомнить о
своих заслугах. Но в это время Троцкий уже был выслан из страны, троцкизм
разгромлен... И Яковлев, конечно же, боится написать, что главной целью
его миссии было привезти Царскую Семью в Москву - на суд, о котором мечтал
Лев Троцкий. Вместо этого он повторяет ложь, которой когда-то запутывал
уральцев: он-де с самого начала вез царя в Екатеринбург. Что ж, Свердлов
давно в могиле, опровергать Яковлева некому. Но он не знает, что на Урале
его бывший попутчик Матвеев напишет в своих "Записках": "Яковлев...
вызывает меня к себе и задает вопрос: приходилось ли мне выполнять военные
секретные поручения. Получив от меня утвердительный ответ, Яковлев
сообщает, что ему дано задание перевезти бывшего царя в Москву" (курсив
мой. - Авт).
 И, конечно же, в яковлевских воспоминаниях нет ответа и на самый важный
вопрос: когда он "изжил идею большевизма". Если это произошло после его
поездки за царем - тогда все понятно. Но если - до?
 Тогда уже совсем в новом свете предстает все его путешествие. Его
мягкость, задушевные разговоры... И, наконец, загадочная телеграмма,
которую получили за его подписью в Тобольске великие княжны: "Едем
благополучно. Христос с вами. Как здоровье маленького? Яковлев". Какая
неожиданная лексика для большевика!
 Конечно же, это - телеграмма царя! Последняя телеграмма Николая II,
которую Яковлев отправил за своей подписью. За своей подписью
большевистский комиссар отправляет телеграмму Николая Кровавого?!
 Революция - время маленьких Наполеонов. И, может быть, этот человек с
тремя фамилиями вел свою - третью Игру. Была Игра Свердлова, Игра
Голощекина, но была и его отчаянная Игра. Возможно, совсем не в Москву он
собирался повезти свой поезд после Омска. Интересная запись проскользнула
в дневнике царицы: "16(29) апреля в поезде... Омский сов[ет] деп[утатов]
не разрешает нам проехать через Омск, так как боятся, что нас захотят
увезти в Японию".
 Может быть, истина - в этом полунамеке? Может, только ей - подлинному
главе семейства - намекнул таинственный Уполномоченный о своей цели? И
отсюда - все его поведение с Царской Семьей?..


   Но неминуемый конец ждал тех, кто свершил революцию. 16 сентября 1938
года загадочный спутник последнего царя Яковлев-Мячин-Стоянович был
арестован и навсегда исчез в сталинском лагере. Так и унес он с собой свою
тайну.







   ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ


   Ипатьевская ночь

   "Истинно, истинно говорю вам:
 если пшеничное зерно, пав в землю,
   не умрет, то останется одно; а если
   умрет, то принесет много плода".
 (Иоанн 12:24)



                                   ГЛАВА 12



   Последний дом

   Над городом на самом высоком холме возвышалась (возносилась)
Вознесенская церковь. Рядом с церковью несколько домов образовали
Вознесенскую площадь.
 Один из них стоял прямо против церкви: приземистый, белый, с толстыми
стенами и каменной резьбой по всему фасаду. Лицом - приземистым фасадом -
дом был обращен к проспекту и храму, а толстым боком спускался по косогору
вдоль глухого Вознесенского переулка. И здесь окна первого,
полуподвального этажа с трудом выглядывали из-под земли.
 Одно из этих полуподвальных окон было между двумя деревьями. Это и было
окно той самой комнаты...


   Но, подъезжая к дому, они ничего этого не увидели. Дом был почти до
крыши закрыт очень высоким забором. Чуть-чуть выглядывала лишь верхняя
часть окон второго этажа.
 Вокруг дома стояла охрана.
 Прежнему хозяину дома, инженеру Ипатьеву, не повезло. Один из
влиятельнейших членов Совета, Петр Войков, был сыном горного инженера,
хорошо знал Ипатьева и не раз бывал в этом доме с толстыми стенами, очень
удобно расположенном (удобно, чтобы охранять).
 Вот почему в самом конце апреля несчастного инженера пригласили в Совдеп
и приказали в 24 часа освободить особняк. Впрочем, особняк обещали "вскоре
вернуть" (инженер Ипатьев тогда не понял, как страшно звучала эта фраза).
   Всю мебель велели оставить на своих местах, а вещи снести в кладовую.
 Цементная кладовая находилась на первом этаже, как раз рядом с той
полуподвальной комнатой - комнатой убийства.
 Оба мотора проехали вдоль забора к тесовым воротам.
 Они раскрылись - и моторы впустили внутрь. Более никогда ни Николай, ни
Аликс, ни их дочь не выйдут за эти ворота.
 По мощеному двору их провели в дом. В прихожей - деревянная резная
лестница поднималась на второй этаж.
 Стоя у лестницы, Белобородов объявил: "По постановлению ВЦИК бывший царь
Николай Романов и его семья переходят в ведение Уралсовета и будут впредь
находиться в Екатеринбурге на положении арестованных. Вплоть до суда.
Комендантом дома назначается товарищ Авдеев, все просьбы и жалобы через
коменданта - в Уралисполком".
 После чего оба уральских вождя - Голощекин и Белобородов - отбыли на
моторах, а Семье было предложено в сопровождении коменданта и Дидковского
осмотреть их новое жилье.


   Из дневника Николая: "Мало-помалу подъехали наши, и также вещи, но Валю
не впустили..."
   Да, вещи приехали. С ними Боткин и "люди". Но не приехал Долгоруков.
Бедного Валю увезли прямо с вокзала. Куда-то...
 Впоследствии распространился слух, что у князя Долгорукова нашли целых
два (?!) пистолета и много тысяч денег. Об этом сообщили в Тобольске
вернувшиеся стрелки "старой охраны". Зачем Долгорукову были пистолеты? Но
так или иначе, Николай больше не увидит Валю - князь исчез навсегда.
 Впрочем, его след можно найти в показаниях князя Георгия Львова, данных в
Париже следователю Соколову.
 Опять насмешка истории: князь Львов - премьер Временного правительства,
свергнувшего и арестовавшего последнего царя... сам был арестован
большевиками после Октябрьского переворота! Более того, в 1918 году князь
Львов сидел в тюрьме в том же городе Екатеринбурге и весьма недалеко от
дома, который был тюрьмой для арестованного им год назад царя. И бывший
премьер описывает встречу с сидевшим в той же тюрьме своим петер-бургским
знакомцем, князем Долгоруковым. В тюрьме верный Валя все сокрушался о
царских деньгах, отнятых у него "комиссарами". Впрочем, сокрушался он
недолго, ибо вскоре был "отправлен в Москву". А на самом деле...
 Из рассказа М.Медведева, сына чекиста - участника расстрела Царской Семьи:
   "Долгорукова расстрелял молодой чекист Григорий Никулин. Никулин сам
говорил.
   Я уж не помню все подробности, помню, что он вывез Долгорукова с
чемоданами в поле... и все проклял, когда после тащил эти чемоданы".
 Так погиб этот очарователь, галантный кавалер на блестящих балах в Зимнем
дворце...
 Из дневника Николая: "Дом хороший, чистый. Нам были отведены четыре
комнаты:
   спальня угловая, уборная, рядом столовая с окнами в садик и с видом на
низменную часть города, и, наконец, просторная зала с арками вместо дверей.
 Разместились следующим образом: Аликс, Мария и я втроем в спальне.
Уборная общая. В столовой Демидова, в зале Боткин, Чемодуров и Седнев.
Чтобы идти в ванную и ватерклозет, нужно проходить мимо часового. Вокруг
дома построен очень высокий дощатый забор в двух саженях от окон: там
стояла цепь часовых и в садике тоже".
 Здесь развернется последнее действие драмы. Финал династии.


   ДЕКОРАЦИЯ ФИНАЛА


   Царь с царицей будут жить в угловой просторной комнате с четырьмя
окнами.
   Два окна выходят на Вознесенский проспект. Только крест над колокольней
виден из окон. Два других окна выходят в глухой Вознесенский переулок.
   Комната очень светлая, с палевыми обоями, с волнообразным фризом из
блеклых цветов.
 На полу ковер, стол с зеленым сукном, бронзовая лампа с самодельным
абажуром, ломберный столик, между окон этажерка, куда она поставит свои
книги. Две кровати (на одной из них будет спать Алексей, когда его
привезут из Тобольска)
   и кушетка.
 Ее туалетный столик с зеркалом и двумя электрическими лампами по бокам.
   На столе - баночка с кольдекремом и надписью "Придворная Его Величества
аптека". Странно сейчас звучала эта надпись.
 Умывальник с треснутой мраморной доской, платяной шкаф, где теперь
помещалась вся одежда царя и царицы...
 В Вознесенский переулок выходили окна еще одной большой пустой комнаты,
там стояли стол, стулья и огромное трюмо. В этой комнате будут жить четыре
великих княжны. Они приедут в мае. И, пока не привезут их походные
кровати, будут спать на матрасах прямо на полу.
 Обе эти комнаты как раз находились прямо над той полуподвальной комнатой.
 Рядом с комнатой великих княжон в столовой с видом на сад спала Анна
Демидова.
   В большой зале (гостиной) - Боткин, Чемодуров и Седнев.
 Еще одна, пока запечатанная комната предназначалась для Алексея.
 Наискосок от великих княжон - комната коменданта, с финиковыми обоями в
золотой багетной раме и головой убитого оленя. И еще одна - рядом с
комендантской - отведена под караул.
 Завершала декорацию уборная ("ватерклозет" - как именовал ее царь).
Фаянсовое судно, оставшееся от инженера Ипатьева, будет загажено
комендантом и караульными.
   И среди бесстыдных рисунков на стенах уборной, изображавших царицу и
Распутина, среди матерных изречений охраны и размышлений типа: "Писал и
сам не знаю зачем, а вы, незнакомые, читайте" - надпись на бумаге,
приколотая к стене:
   "Убедительно просят оставлять стул таким же чистым, как его занимали".
   Это совместное творчество бывшего царя и его лейб-медика Боткина.
 Войдя в комнату, Аликс подошла к правому окну, на косяке начертила
карандашом свой любимый знак - "свастику" и число прибытия: 17(30).
 Другую "свастику", как заклинание, она начертила прямо на обоях над
кроватью, где должен был спать Бэби.
 17(30) апреля - так, сама того не зная, она обозначила начало последней
Игры с последним царем.
 Игра началась сразу.


   ПОСЛЕДНЯЯ ИГРА
   (УРАЛЬСКИЙ ДНЕВНИК АРЕСТАНТА)


   Прибывшие вещи вынесли в коридор и в присутствии бывшего воспитанника
Кадетского корпуса, а ныне члена Уралисполкома Дидковского и бывшего
слесаря, а ныне коменданта Авдеева начался осмотр.
 Открывали чемоданы, тщательно просматривали. Осмотрели ручной саквояж
Аликс.
   Забрали фотоаппарат (это запомним!), который она привезла еще из
Царского, и еще забрали, как напишет комендант Авдеев в своих
"Воспоминаниях", - "подробный план города Екатеринбурга". Как он мог
очутиться в ее саквояже, если они предполагали, что едут в Москву?
Впрочем, даже если и не мог - то должен был там очутиться. Как два
пистолета, которые "нашлись" у князя Долгорукова.
 Открыли даже флаконы с лекарствами - перерыли всю ее походную аптечку.
 Из дневника: "17(30) апреля. Осмотр вещей был подобен таможенному: такой
строгий, вплоть до последнего пузырька аптечки Аликс. Это меня взорвало и
я резко высказал свое мнение комиссару..."
   Аликс не понимает причины этого обыска. Она нервничает, возмущается:
"Истефательство!"
   Ее акцент вызывает улыбки обыскивающих: смешон бессильный гнев бывшей
императрицы.
   А она продолжает гневный монолог, она вспоминает даже "хосподина
Керенского".
   Она приводит в пример этого революционера, который, тем не менее, был
джентльмен.
   Слово "джентльмен" очень веселит бывшего слесаря Авдеева... И, наконец,
не выдержал Николай. Он заявил: "До сих пор мы имели дело с порядочными
людьми!" Это было высшее проявление гнева воспитаннейшего из монархов.
 Зачем проводили этот обыск?
 Чтобы продемонстрировать им условия новой жизни в столице Красного Урала?
   Но лишь отчасти.
 Искали драгоценности. Те легендарные царские драгоценности... "Шпион" не
дремал, ему, видно, стало известно в Тобольске, что Аликс употребляла
слово "лекарство", когда говорила в присутствии чужих о драгоценностях
(так она будет называть их и в письмах к дочерям из Екатерин-бурга). Вот
почему они так тщетно и тщательно осматривали флаконы с лекарствами. Но
ничего не нашли...


   Теперь стало ясно: драгоценности остались в Тобольске.
 Но была третья причина жестокого досмотра. И тоже - из главных. Со дня
прибытия Семьи в Екатеринбург начинают собирать улики "монархического
заговора".
   Потому и забрали фотоаппарат - улика. Потому будто бы обнаружилась у
нее карта Екатеринбурга - еще улика. Плюс слух о двух пистолетах,
отобранных у несчастного Вали, - уже цепь улик.
 С екатеринбургского вокзала началась последняя Игра с царем: мы назовем
ее - "Игра в монархический заговор".
 Заговор - на основании которого они должны быть расстреляны!
 "Справедливая кара" была решена с самого начала...
 Из дневника: "21 апреля... Все утро писал письма дочерям от Аликс и Марии.
   И рисовал план этого дома".
 Он хочет, чтобы в Тобольске представляли будущее жилище. Он
подготавливает их к встрече с этим тесным домом. Но: "24 апреля... Авдеев
- комендант вынул план дома, сделанный мною для детей третьего дня на
письме, и взял его себе, сказав, что этого нельзя посылать".
 В своих "Воспоминаниях" Авдеев совсем иначе опишет этот случай: "Однажды
при просмотре писем мною было обращено внимание на одно письмо,
адресованное Николаю Николаевичу (! - Авт.). При просмотре в подкладке
конверта был обнаружен листок тонкой бумаги, на которой был нанесен план
дома". И далее Авдеев описывает, как он вызывает в комендантскую Николая и
как тот лжет, запирается, просит прощения у коменданта... Это не просто
вымысел. План дома, якобы запрятанный под подкладку конверта, - еще одно
"неопровержимое доказательство". Как и "испуганный и разоблаченный
Николай"... Шьют дело!
   И ждут.
 Пока приедут дети из Тобольска. И с ними приедут драгоценности.


   "ДЫШАЛ ВОЗДУХОМ В ОТКРЫТУЮ ФОРТОЧКУ"


   "17 апреля... Караул помещался в двух комнатах около столовой, чтобы
идти в ванную и в ватерклозет, нужно было проходить мимо часового и
караульного у дверей".
 Но уже 20 апреля караул переведен в нижнее помещение, где была "та самая
комната". И они, еще столь недавно владевшие великолепнейшими дворцами,
счастливы этому новому удобству и открывшемуся простору. О радость -
перестало страдать их "чувство стыдливости". "Не придется проходить перед
стрелками в ватерклозет и в ванную, больше не будет вонять махоркой в
столовой".


   В первый день их пребывания в Ипатьевском доме по постановлению
Уралсовета было "отменено фальшивое титулование". Авдеев внимательно
следил, чтобы прислуга не обращалась к Николаю "Ваше Величество". Теперь
его следовало называть Николай Александрович Романов.
 "18 апреля. По случаю первого мая слышали музыку какого-то шествия. В
садик сегодня выйти не позволили. Хотелось вымыться в отличной ванне, но
водопровод не действовал. Это скучно, так как чувство чистоплотности у
меня страдало.
   Погода стояла чудная, солнце светило ярко, дышал воздухом в открытую
форточку".
 Еще недавно, год назад, в Царском Селе бывший арестованный император
написал в этот день яростные слова: "18 апреля 1917 года. За границей
сегодня 1 мая, поэтому наши болваны решили отпраздновать этот день
шествиями по улицам с хорами, музыкой и красными флагами..."
   Быки ("тельцы") не любят красный цвет.
 Теперь он уже научился не раздражаться, понял: "дышать воздухом в
открытую форточку" - уже счастье. И "вымыться в отличной ванне" может быть
несбыточной мечтой.


   Но постепенно наладилось. Начали выпускать на прогулку. На целых два
часа.
   Он все еще верил, что Долгоруков вернется, и все беспокоился о своем
верном друге:
 "20 апреля. По неясным намекам нас окружающих можно понять, что бедный
Валя не на свободе, и что над ним будет произведено следствие, после
которого он будет освобожден! И никакой возможности войти с ним в
какое-либо сношение, как Боткин не старался".
 Их быт в это время описал некто Воробьев, редактор "Уральского рабочего",
описал, естественно, сохраняя классовый взгляд революционера:
 "Кроме коменданта, первое время в Ипатьевском особняке несли дежурство по
очереди члены областного исполкома. В числе других довелось нести такое
дежурство и мне... Арестованные только что встали и встретили нас, как
говорится, неумытыми. Николай посмотрел на меня тупым взглядом, молча
кивнул...
   Мария Николаевна, напротив, с любопытством взглянула на меня, хотела
что-то спросить, но, видимо, смутившись своего утреннего туалета,
смешалась и отвернулась к окну.
 Александра Федоровна, злобная, вечно страдавшая мигренью и несварением
желудка, не удостоила меня взглядом. Она полулежала на кушетке с
завязанной компрессом головой.
 Целый день я провел в комендантской, на мне лежала проверка караула. Во
время прогулки (арестованным разрешали первое время гулять два раза в день)
   Николай мерил солдатскими шагами дорожку.
 Александра Федоровна гулять отказалась..."
   В конце дежурства бывший царь попросил Воробьева подписать его на
газету "Уральский рабочий". "Он уже вторую неделю не получал газет - и
очень страдал".
   Воробьев обещал подписать и просил царя прислать деньги.


   В "Уральском рабочем" и будет напечатано первое объявление о его
расстреле.


   "1 мая. Вторник. Были обрадованы получением писем из Тобольска. Я
получил от Татьяны. Читали их друг другу все утро... Сегодня нам передали
через Боткина, что в день гулять разрешается только час. На вопрос:
"Почему?.."
   "Чтобы было похоже на тюремный режим..."
   2 мая. Применение "тюремного режима" продолжалось и выразилось в том,
что утром старый маляр закрасил все наши окна во всех комнатах известью.
Стало похоже на туман, который смотрится в окна...
 5 мая. Свет в комнатах тусклый. И скука невероятная..."
   Так он писал накануне своего пятидесятилетия.


   КАРАУЛЫ


   Внутри дома - на лестнице с револьверами и бомбами несут охрану "латыши"
   из ЧК и молодые рабочие, которых Авдеев отобрал на родном Злоказовском
заводе. "Латышами" называют австро-венгерских пленных, примкнувших к
русской революции, и латышских стрелков. "Латыши" молчаливы, да когда и
говорят между собой, рабочие не понимают их речи.
 Эта внутренняя охрана живет в доме в комнатах первого этажа. Рядом с той
комнатой. Часть охраны живет напротив, в "доме Попова" (по имени прежнего
владельца).
 Внешнюю охрану - караулы вокруг дома - несут злоказовские рабочие.
 При доме - автомобиль. Водителем Авдеев назначил мужа своей сестры -
Сергея Люханова. Их старшего сына тоже взял в охрану. Завидная это
должность - охранять царя, и деньги платят, и кормят, и сам живой: не то
что умирать на гражданской войне...
 Сам Авдеев в доме не живет, уходит по вечерам к себе на квартиру. И в
доме остается его помощник - тоже злоказовский рабочий, Мошкин.
 Мошкин - веселый пьяница. Как только комендант за порог, Мошкин начинает
блаженствовать. Из караульной комнаты звучит перенесенный туда рояль,
песни под гармошку. Веселье идет полночи, гуляют стрелки...
 А утром вновь в 9 утра появляется Авдеев. Нравится Авдееву его должность.
   Ни на мгновение не забывает бывший слесарь, кем он теперь распоряжается.
   Это его звездный час... Когда ему передают просьбы Семьи, отвечает: "А
ну их к черту!" - и победоносно смотрит, каково впечатление стрелков.
Возвращаясь из комнат Семьи, обстоятельно перечисляет в комендантской, о
чем его там просили и в чем он отказал.
 Комендант Авдеев, охранник Украинцев, некий "лупо-глазый" - вот новые
имена в царском дневнике. Они сменили - графа Витте, Столыпина,
европейских монархов...
 "22 апреля. Вечером долго беседовал с Украинцевым и Боткиным". А прежде
он беседовал... с кем он только не беседовал!
 "Вместо Украинцева сидел мой враг "лупоглазый" (а прежде у него был враг
- император Вильгельм).
 И здесь остановимся.
 Уже заканчивая читать его предпоследнюю, 50-ю тетрадь дневника, можем
подвести итоги: все, что истинно трогало, подлинно волновало его, все его
внутренние бури только проскальзывают в отдельных фразах... Нет-нет, он
умел прекрасно писать. Достаточно вспомнить его письма к матери или
"Манифест об отречении..."
   Просто таков стиль его дневника. И нам нужно научиться ощущать нашего
героя сквозь кратко-равнодушные дневниковые строки.
 Он был скрытен и молчалив... Он записывает разговоры с Авдеевым и
Украинцевым про замазанные окна и столь же кратко, мимоходом, упоминает:
 "Утром и вечером, как все дни здесь, читал соответствующие (места)
Святого Евангелия вслух".
 А это и есть главное.


   "И В ТУ ВЕСНУ ХРИСТОС НЕ ВОСКРЕСАЛ"


   Их насильственный приезд в Екатеринбург совпал с днями Страстной Недели.
 Приближалась Пасха 1918 года. Затопило кровью страну... "Россия, кровью
умытая..."
   В эти великие дни Страстей Господних, когда приближался час Его
Распятия, вошли они в Ипатьевский дом. Для мистического героя нашего
появление в Ипатьевском доме в такие дни полно смысла. Он должен был
почувствовать трепет от грозного предзнаменования.


   В это же время, на третий день Пасхи, из Москвы была выслана сестра
царицы Элла. Вначале Эллу и ее Марфо-Мариинскую обитель новая власть не
трогала.
   И она написала в одном из последних писем: "Очевидно мы еще не достойны
мученического венца..." Ее любимая мысль: "Унижение и страдание приближают
нас к Богу".
 И вот начался ее крестный путь. На Пасху арестованную Эллу привезли в
Екатеринбург.
   И она жила в том самом Новотихвинском монастыре, откуда вскоре будут
носить еду Царской Семье. Но уже в конце мая Эллу сослали дальше - за 140
верст, в маленький городишко Алапаевск. Здесь собрали высланных из
Петрограда Романовых: товарища детских игр Ники - Сергея Михайловича, трех
сыновей великого князя Константина и к ним присоединили сына великого
князя Павла - 17-летнего поэта князя Палей.
 На Пасху они получили от Эллы подарки. И, конечно, письмо.
 Тема мученического венца - главная тема Эллы. Она не могла в эти дни не
написать им об этом. Почитаемый Николаем и его отцом Иоанн Кронштадтский
говорил в своих проповедях: "Христианин, претерпевающий бедствия или
страдания, не должен сомневаться в благости и мудрости Божьей, и должен
угадать, сколь можно, волю Божию, явленную в них... Да принесет каждый
человек своего Исаака в жертву Богу..."
   "Угадать, сколь можно, волю Божию, явленную в страданиях" - вот о чем
он должен был размышлять в эти дни.
 И с мыслями этими сомкнулось знаменательное событие, случившееся тогда же.
 Из дневника: "6 мая... Дожил до пятидесяти, даже самому странно..."
   Не так часто доживали Романовы до 50 лет. Мало жили цари из этой
династии.
   И вот Господь даровал ему этот возраст... Зачем он дарует ему,
отвергнутому собственной страной? И в эти же дни - видение только что
отошедшей Пасхи, Страстной Недели...
 Мученический венец?
 Горит земля, пылают города, и брат идет на брата. И творит зло вверенный
ему Богом народ. И он сам был при начале зла. Он помог его рождению?
 Искупление?.. Может быть, вся жизнь для этого? "Угадать, сколь можно,
волю Божию"!!!
 Медленно, одинаково тянутся дни, и медленное, упорное размышление
"тельца"...
   Или агнца?


   А что же Аликс?
 Она проводит дни в палевой спальне среди замазанных известью четырех окон
- в этом белом тумане - на кресле-каталке, с перевязанной головой
(мигрень).
   Гулять царица выходит очень редко. Она грезит, читает святые книги,
вышивает или рисует. И ее маленькие акварели разбросаны по дому.
 Как презирает она этих людишек, которые смеют сторожить Помазанников
Божьих!
   Но охранники ее уважают и даже боятся. "Царь - он был простой... И на
царя-то он не очень был похож. А Александра Федоровна - строгая дама и как
есть чистая царица!" (Так будут рассказывать потом их охранники.)
   Она по-прежнему ждет освобождения. "Старец" защитит их, недаром
возникло на их пути его село.
 И действительно, легионы избавителей уже приближаются. Она знает, что вся
Россия в огне. На севере, на юге, на востоке и на западе - гражданская
война.
 И в своей переписке с девочками, в полушифрованных письмах в тобольский
дом она пишет о "лекарствах, которые крайне необходимо им взять с собой в
Екатеринбург". И хотя тобольские друзья умоляют оставить драгоценности в
Тобольске в надежных руках и не возить в страшную столицу Красного Урала -
она неумолима. Ибо верит - освобождение грядет. И потому драгоценности
должны быть с ними.
 И вот в Тобольске под руководством Татьяны (вечный "гувернер"!) нянечка
Саша Теглева и ее помощница Лиза Эрсберг начинают подготавливать
драгоценности к переезду: маскируют их. Драгоценности зашиваются в лифы:
два лифа накладываются друг на друга и между ними вшиваются камни.
 Бриллианты и жемчуга прячут в пуговицах, зашивают под бархатную подкладку
шляп...


   Но все драгоценности вывезти не удастся. Часть "романовских сокровищ"
оставят в Тобольске у "преданных друзей". И через 15 лет после гибели
Семьи они вновь возникнут...
 Выписки из документов архива Свердловского ОГПУ (их передал мне
загадочный человек, который еще появится в нашей книге под именем "Гость"):
 "Материалы по розыску ценностей семьи б[ывшего] царя Николая Романова:
 Совершенно секретно... В результате длительного розыска 20.11.1933 в
городе Тобольске изъяты ценности царской семьи. Эти ценности во время
пребывания царской семьи в Тобольске были переданы камердинером царской
семьи Чемодуровым на хранение игуменье Тобольского Ивановского монастыря
Дружининой".
 Да, того самого монастыря, где они так мечтали жить.
 "Дружинина, незадолго до своей смерти, передала их своей помощнице,
благочинной Марфе Уженцовой, которая прятала эти ценности в монастыре в
колодце, на монастырском кладбище и в ряде других мест".
 Но, видимо, после закрытия монастыря, когда выгоняли монахов, стало негде
Марфе прятать царские драгоценности. И, чтобы не достались они власти,
убившей Царскую Семью, она и решается...
 "В 1925-1929 годах М. Уженцова собиралась бросить ценности в реку. Но
была отговорена от этого шага бывшим тобольским рыбопромышленником
Корниловым, которому и сдала ценности на временное хранение".
 Это тот Корнилов, в доме которого жила царская свита.
 Но, видимо, то ли посоветовалась с кем-то Марфа о царских драгоценностях,
то ли попросту проговорилась... Не поняла бывшая благочинная, что
наступило новое время и нельзя советоваться с людьми в это время.
 "Арестованная 15 октября с. г. Уженцова созналась в хранении царских
ценностей и указала место их нахождения. В указанном месте ценностей не
оказалось".
 Все пыталась она спасти доверенные ей царские бриллианты. Но за нею,
видимо, давно уже велась слежка.
 "В результате агентурной разработки был арестован Корнилов В.М.
Доставленный в Тобольск, Корнилов В.М. показал действительное место
хранения ценностей.
   По указанию Корнилова были изъяты ценности в двух больших стеклянных
банках, вставленные в деревянные кадушки. Они были зарыты в подполье дома
Корнилова".
 Под полом корниловского дома были отрыты царские драгоценности. В деле
есть и фотография чекистов "с изъятыми драгоценностями". И их описание:
 "Всего изъято 154 предмета общей стоимостью 3 270 693 рубля (золотых
рубля)
   50 копеек. Среди изъятых ценностей имеются:
 Броши с бриллиантами (100 карат).
 Три шпильки с бриллиантами в 44 и 36 карат.
 Полумесяц с бриллиантами в 70 карат. По сведениям этот полумесяц был
подарен бывшему царю турецким султаном.
 Четыре диадемы царицы и др.".


   Эта удачная операция откроет настоящую охоту за царскими бриллиантами.
 В течение 1932-1933 годов произведены обыски у всех, кто так или иначе
был связан с тобольским заточением Романовых.
 Видимо, тогда же производились повальные обыски в Ленинграде, о которых
писала родственница Елизаветы Эрсберг:
 "Нашли и допросили родственников расстрелянного повара Харитонова...
Разыскали воспитательницу графини Гендриковой Викторию Владимировну
Николаеву..."
   Но все безуспешно.
 Наконец, отыскали в маленьком городке Орехово-Зуево вдову расстрелянного
полковника Кобылинского. Несчастная женщина пыталась здесь спрятаться и
тихо жила с 14-летним сыном Иннокентием - работала на местном заводе
"Карболит".
   Она и рассказала о шашке Государя и царских драгоценностях, которые
приносил в дом показывать ее муж и которые, по слухам, были спрятаны потом
где-то в тайге на заимке (правду говорил капитан Аксюта - были зарыты в
тайге царицыны драгоценности и царская шашка!).
 Через Кобылинскую ГПУ выходит на след сестры и брата Печекос, у которых в
1918 году жили Кобылинские в Тобольске и которые, по словам Кобылинской,
знали о кладе. Сначала арестовали Анелю Печекос. И, видимо, усердно
допрашивали.
   И поняла Печекос, что не выдержит.
 "8 июля 1934 года Печекос Анеля Викентьевна умерла в тюрьме, наглотавшись
железных предметов".
 Арестованный ее брат выбросился из окна, но остался жив.
 Видимо, поняв, что эти люди предпочтут умереть, но тайны не раскроют, ГПУ
решает выпустить из тюрьмы Печекоса и устанавливает за ним постоянное
наблюдение.
   Это наблюдение велось в течение десятилетий и было снято только после
смерти Печекоса.
 А поиски все продолжались... Допросили людей, которые знали покойного
камердинера Чемодурова. Выяснили, что старик умер в доме буфетчика
Григория Солодухина, "который по слухам забрал большие ценности".
 Но арестовать Солодухина не смогли: еще в 1920 году непредусмотрительные
чекисты расстреляли буфетчика.
 Но на новый след наконец напали.
 Выяснили, что царица поручила отцу Алексею Васильеву (тому самому,
который провозгласил в Тобольске "Многие лета" Царской Семье) "вынести и
скрыть чемодан с бриллиантами и золотыми вещами не менее пуда".
 И опять неудача: отец Алексей Васильев успел благополучно скончаться в
1930 году.
 Допросили его детей. Но они ничего не знали. Надежно спрятал где-то
царский чемодан отец Алексей...
 Так что, может, и сейчас зарыт где-то в подполе старого тобольского дома
чемодан коричневой кожи с царским гербом и пудом романовских
драгоценностей.
   И лежат в сибирской тайге царская шашка и романовские бриллианты...


   Но вернемся в Тобольск, в 1918 год...
 Где же наш "шпион"? Конечно, в Тобольске, ибо там - драгоценности.
Которые должны достаться - "трудовому люду Красного Урала, чьим потом и
кровью...".
 И там же, в Тобольске, наш старый знакомец - вечный слуга Александр
Волков.


   Уезжая из Тобольска, Николай обнял своего старого учителя военному делу
и наказал: "Береги детей". Непросто исполнить верному слуге царский наказ.
   Теперь оставшейся в Тобольске Семьей распоряжается Совет и его
председатель - бывший кочегар парохода "Александр III", а ныне хозяин
города Тобольска Паша Хохряков. Он и готовит исход царских детей,
оставшейся свиты и "людей"
   из Дома Свободы в столицу Красного Урала. Для многих из них - это
последний путь.
 Внутри дома хозяйничает комиссар Родионов с отрядом красногвардейцев.
Впоследствии Саша Теглева говорила белогвардейскому следователю Соколову:
"Про Хохрякова не могу сказать ничего плохого, но Родионов - это был
злобнейший гад..."
   Этого Родионова признала баронесса Буксгевден. Софья Карловна
утверждала, что видела его на пограничной с Германией станции Вержболово.
Жандарм, как две капли воды похожий на Родионова, проверял у них паспорта.
 Кобылинский говорил о Родионове: "В нем чувствовался сразу жандарм...
Кровожадный, жестокий жандармский сыщик".
 Но оказалось, что оба они отчасти ошиблись.
 Из письма Я.Веригина (Тверь):
 "Когда-то в молодости, в пятидесятых годах, я жил в Риге на квартире
профессора Университета, старого латышского большевика Яна Свикке... У
него была удивительная биография. Он был профессиональный революционер,
выполнял ответственные партийные поручения, он сумел внедриться даже в
царскую тайную полицию...
   В 1918 году комиссар Ян Свикке под фамилией Родионов был послан в
Тобольск, где руководил отрядом, перевозившим царских детей... Он умер в
1976 году в Риге в возрасте девяносто одного года - в полнейшем маразме и
одиночестве.
   Он ходил по городу, нацепив на себя всевозможные значки - они ему
казались орденами..."


   Но тогда, в 1918 году, жандарм-революционер был молод и усердствовал.
 Во время богослужения Родионов-Свикке ставил около престола латышского
стрелка. И объяснял: "Следит за священником".
 Он обыскивал священника, а заодно и монашек. Ему подозрительно нравилось
раздевать их при обыске. И еще он ввел некий странный обычай: великим
княжнам не разрешалось запирать свои двери на ночь. Даже затворять двери
своей спальни царские дочери не имели права:
 - Чтоб я каждую минуту мог войти и видеть, что делается.
 Наш знакомец Волков пытается возражать.
 - Да как же так... девушки ведь, - жалко бормочет старик.
 Они выросли на его глазах, он все ждал - когда замуж выйдут. Все гадал,
за каких королей отдадут их. Не дождался старик... И будут спать теперь
великие княжны с открытыми по ночам дверями...
 - Если не исполнят приказа, у меня есть полномочия: расстреливать на
месте, - веселился жандарм-революционер.


   Между тем вскрылись реки и начал выздоравливать Алексей.
 "Маленькому лучше. Но еще лежит. Как будет лучше, поедем к нашим. Ты,
душка, поймешь как тяжело. Стало светлее. Но зелени еще нет никакой. Иртыш
пошел на Страстной. Летняя погода... Господь с тобой, дорогая". (Это одно
из последних писем Ольги из Тобольска.)


   На Пасху Тобольскому Совету стало известно, что во время Крестного хода
архиепископ Гермоген, предав анафеме большевиков, задумал вместе с
прихожанами прийти к губернаторскому дому и освободить Алексея.
 Была ли это очередная Игра Совета, чтобы получить повод побыстрее
переправить Семью в Екатеринбург? Или действительно пастырь задумал
выполнить то, о чем писала вдовствующая императрица? И, как триста лет
назад тезка Гермогена мечтал прогнать поляков, нынешний архиепископ
возымел мечту прогнать из города большевиков?
 Во всяком случае, ЧК позаботилась: во время Крестного хода чекисты
смешались с прихожанами. В те дни до всех сроков наступила в Тобольске
жара. Солнце палило нещадно, и прихожане - все немолодые люди - постепенно
покидали процессию. И, по мере ухода верующих, - все ближе к архиепископу
теснились чекисты.
 Наконец окружили его. И арестовали.


   "А потом я вывез его на середину реки, и мы привязали к Гермогену
чугунные колосники. Я столкнул его в реку. Сам видел, как он шел ко дну..."
   Так, по словам чекиста Михаила Медведева, рассказывал ему Павел
Хохряков.
   Рассказывал накануне своей гибели.


   ИСХОД ИЗ ТОБОЛЬСКА


   Но вот понесли бесконечные романовские чемоданы на пароход "Русь" - тот
самый, который привез их в Тобольск. Теперь он вез их обратно - в Тюмень,
к поезду. Поднимается на пароход пестрая толпа - свита, "люди" и охрана.
   Их расселяют по каютам.


   На "Руси" продолжались странные причуды Родионова: Алексея и дядьку
Нагорного он закрывает на ночь в своей каюте.
 Великим княжнам по-прежнему строго-настрого запрещено запирать двери на
ночь, у дверей ставит он часовых - веселые стрелки у открытых дверей каюты
девушек.
 Александра Теглева (из показаний следователю Соколову):
 "На пароходе Родионов запретил на ночь запирать княжнам каюту, а Алексея
с Нагорным запер снаружи замком. Нагорный устроил даже скандал: "Какое
нахальство! Больной мальчик! Нельзя даже будет в уборную выйти". Он вообще
держал себя смело с Родионовым, и будущую свою судьбу предсказал себе сам".
 Весело плыл пароход "Русь". Палили красногвардейцы из ружей в пролетающих
птиц. Стреляли из пулеметов...
 Падают чайки, трещат пулеметы. Веселись, ребята, - свобода! Так во второй
год от рождества революции под беспорядочную стрельбу мимо притихших
берегов плыл этот безумный пароход, называемый "Русь".
 Из письма А.Салтыкова (Киев):
 "Прочел Ваш рассказ про Екатеринбург (имеется в виду мой очерк в журнале
"Огонек" "Расстрел в Екатеринбурге". - Авт.). Читал в два приема - так
устало сердце от всех этих ужасов... Хочу Вам сообщить, правда не знаю,
так ли все это, но вы проверьте. У нас в доме жил старик, солдат из
красногвардейцев, дядя Леша Чувырин, или Чувырев... Он умер в 1962 году,
не позднее... Он рассказывал, что в молодости ехал на пароходе из
Тобольска вместе с детьми царя. Караулил, когда их перевозили. И он
рассказал такую вещь, даже не знаю стоит ли писать. Великие княжны должны
были ночевать с открытыми каютами, и ночью стрелки надумали к ним войти.
Конец этой истории он каждый раз говорил по-другому: то им воспретил
старший, то они спьяну проспали".


   А может быть, это опять наш "шпион"?
 Я все думаю о нем... И мерещится...


   БАНАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ


   Четыре прелестные девушки в заточении и он. Совсем молодой. После всей
грязи, расправ с мужиками, подвалов ЧК - чистые, очаровательные девушки...
   Кокетливая Анастасия. Ей, пожалуй, он должен был нравиться. А ему?..
Как и положено железному революционеру - товарищу Маратову - конечно же,
Татьяна.
   Ненавидевшая революцию. Самая красивая, самая гордая. И он старается
столкнуться с нею в коридоре. И ее царственный, презрительный взгляд.
 "Шпион"... Нет-нет, он исполнил свой долг. Он не позволил себе
распуститься.
   Они остались для него "дочерьми тирана". Он победил себя!
 Как он плыл из Тобольска на этом безумном пароходе с палящими в птиц
красногвардейцами...
   С истекающим кровью наследником... Со свитой, которую уже ждала в
Екатеринбурге ЧК! Горькая, горькая наша революция! И там, на пароходе,
"шпион" услышал, как договаривались стрелки из отряда поозоровать с
царскими дочерьми...
   Что ему до "дочерей тирана", когда тысячи солдат, оторванных от дома по
милости их родителя, исходили мужской силой и свершали все эти
бесчинства...
   И все-таки, конечно же, он не выдержал и повелел Родионову затворить на
ночь каюту.


   ЕКАТЕРИНБУРГ


   В Тюмени их ждал специальный поезд. Девочек, Алексея, его дядьку
Нагорного, бывшего генерал-адъютанта Татищева, бывшую гоф-лектрису старуху
Шнейдер, фрейлину графиню Гендрикову посадили в вагон второго класса.
 Всех остальных - Жильяра, камердинера Гиббса, лакея царя Труппа,
камер-фрау Тутельберг, баронессу Буксгевден, нянечку Теглеву, ее помощницу
Эрсберг, повара Харитонова и поваренка Седнева - друга Алексея и других -
в вагон четвертого класса. Поезд прибыл в Екатеринбург ночью - 9 мая, в
день Николы Вешнего.
 Состав тотчас отправили на запасной путь. Моросил дождь, и еле светили
фонари.


   Из дневника:
 "9 мая. Все еще не знаем, где находятся дети и когда они все прибудут?
   Скучная неизвестность.
 10 мая. Утром в течение часа последовательно объявляли, что дети в
нескольких часах от города, затем, что они приехали на станцию, и,
наконец, что они прибыли к дому, хотя их поезд стоял здесь с двух часов
ночи..."


   Утром к поезду подали пролетки. Сидевшим в вагоне четвертого класса
запретили выходить. Жильяр и Волков видели из окна, как под моросящим
дождем великие княжны сами тащили свои чемоданы, проваливаясь ногами в
мокрую грязь. Шествие замыкала Татьяна. Она следила, чтоб другие не
отставали. Она чувствовала себя истинно старшей, тащила два чемодана и
маленькую собачку.
 А потом мимо окон вагона быстро пронес наследника к пролетке дядька
Нагорный.
   Он хотел вернуться, чтобы помочь княжнам нести чемоданы. Но его
оттолкнули:
   они должны нести сами! Нагорный не сдержался и что-то ответил. Ошибся
бывший матрос, нельзя грубить этой власти. Нервная эта власть. И
самолюбивая.
   И единственной платой признает теперь - жизнь. Ею платят и за
неосторожное слово тоже. Возможно, тот, кому он ответил, и был
верх-исетский комиссар Ермаков. Во всяком случае, вскоре заберут в ЧК
бедного Нагорного.
 И в 30-х годах у пионерского костра бывший комиссар товарищ Петр Ермаков
расскажет юным пионерам, как он расстрелял "царского холопа - дядьку
бывшего наследника".


   10 мая (продолжение дневника Николая): "Огромная радость была увидеть
их снова и обнять после четырехнедельной разлуки и неопределенности.
Взаимным расспросам и ответам не было конца, много они, бедные, претерпели
нравственного страдания в Тобольске и во время трехдневного пути".


   КОНЕЦ ЦАРСКОЙ СВИТЫ


   Пока Николай встречал детей, из вагонов вывели "людей" и свиту:
Татищева, графиню Гендрикову, Волкова, Седнева, Харитонова, фрейлин,
нянечек и прочих.
   Сажают на пролетки.
 Волков потом рассказывал:
 "Родионов подошел к вагону:
 - Выходите. Сейчас поедем...
 Я вышел, взяв с собой большую банку варенья. Но они велели оставить банку.
   Банки этой я так и не получил". (Сколько же он потерял - и все забыл! А
вот про банку варенья помнил.)


   Тронулись пролетки. На первой - сам глава Красного Урала Александр
Белобородов.
 Пролетки ехали по Екатеринбургу. И вскоре наш знакомец Волков увидел
высокую колокольню на холме. Подъехали к дому, обнесенному почти до крыши
высоким забором. Здесь высадили повара Харитонова и лакея Седнева.
Остальных повезли дальше...
 Наконец вереница пролеток подъехала к некоему зданию. И тут товарищ
Белобородов сошел с пролетки и скомандовал торжественно:
 - Открыть ворота и принять арестантов!


   - Правду говорят: от тюрьмы да от сумы не зарекайся, - шутил в тюремной
конторе бывший генерал-адъютант двора Его Величества граф Татищев, а ныне
арестант екатерин-бургской тюрьмы.
 - А я вот в тюрьме родился благодаря царизму, - сумел продолжить тему
бывший электромонтер, а ныне глава Уральского правительства.
 Скорее всего, это было иносказание, обычная революционная риторика:
дескать, тюрьма родила во мне революционера. Ибо Саша Белобородов
благополучно родился в отчем доме. Но осторожным надо быть с подобными
фразами.
 Белобородов родился в отчем доме. А умереть ему придется в советской
тюрьме.


   Татищев и Волков сидели в одной камере, пока однажды не вызвали графа в
контору. Вернулся он счастливый: освободить его надумали и выслать из
столицы Урала. И было прощание, и верный царский слуга обнимал верного
царского генерала. Надел Татищев свою роскошную шубу - единственное, что
осталось от той жизни (ох, не надо носить такие шубы в новое время. В
горькую нашу революцию не ходят в таких шубах)... С тех пор никто никогда
больше не видел Илью Леонидовича Татищева.
 А что же Волков?
 Пережил старый слуга своих хозяев: вскоре из одной тюрьмы перевезли его в
другую. Когда белые взяли Екатеринбург, он уже сидел в Перми.
 Однажды позвали и его из камеры с вещами. Увидел он давних своих
знакомцев по Царскому Селу - молодую графиню Гендрикову и старуху Шнейдер.
Сделали группу в 11 человек - все из "бывших" и повели их прочь из тюрьмы.
Объ-явили, в пересыльную тюрьму ведут, а потом в Москву отправят.
 Ох уж это "в Москву". Мы еще не раз поймем, что оно означало...
 Они долго шли, и старуха Шнейдер уже еле передвигала ноги. В руках у нее
была корзиночка. Волков взял: в ней были две деревянные ложки и маленькие
кусочки хлеба - все имущество учительницы двух императриц.
 Прошли город, вышли на тракт. Здесь конвоиры вдруг стали очень вежливы:
   все предлагали помочь нести чемоданчики. Была ночь, и, видимо, они уже
думали о будущем - не хотели в темноте делить добычу. Тут Волков все понял.
   Он сделал прыжок в темноту и побежал. Вдогонку раздались ленивые
выстрелы, а он бежал, бежал... И убежал старый солдат Волков.
 А знакомцев его по Царскому - молодую графиню Гендрикову и гоф-лектрису
Екатерину Шнейдер - умертвили. Их трупы потом нашли белые. Очаровательной
Настеньке размозжили череп. Убили прикладом - пулю пожалели.


   10 мая (продолжение дневника Николая): "Из всех прибывших впустили
только повара Харитонова и племянника Седнева (мальчика-поваренка. -
Авт.). До ночи ожидали привоза с вокзала кроватей и нужных вещей. Дочерям
пришлось спать на полу. Алексей ночевал на койке Марии. Вечером он, как
нарочно, ушиб себе колено, и всю ночь сильно страдал..."


   Так в первый же свой день в Ипатьевском доме мальчик слег. Он не
встанет до последнего дня.


   Между тем Жильяр, камердинер Гиббс, баронесса Буксгевден и Лиза Эрсберг
провели ночь в вагоне на запасных путях. (Здесь, в теплушках, собрались
тысячи бездомных...) Почему их пощадили? Одних, видимо, спасли немецкие
фамилии - все-таки существовал Брестский мир с немцами. Других - Жильяра и
Гиббса - иностранное происхождение.
 Но почему пожалели Теглеву?
 Она была в нежных отношениях со швейцарцем. И, видимо, тот, кто пожалел,
знал об этом... Мне все кажется, что и это опять - наш "шпион"... Конечно
же, он, знавший французский, должен был сдружиться в Тобольске с
разговорчивым швейцарцем. И вот решил не разбивать пару... Но полно
домыслов.
 В теплушке, среди тысяч мешочников, в человеческом месиве живут "остатки
двора".
 Преданный русскому царю, швейцарец Жильяр все пытается получить
разрешение вернуться к Семье. Но ему повторяют: "В ваших услугах более не
нуждаются".
   Жильяр идет за помощью к английскому консулу. Но консул объясняет, что
во имя блага самих же арестованных лучше... ничего не предпринимать. Это
излюбленное объяснение иностранцев, когда они боятся вмешиваться в русские
дела.
 Однажды ночью к их теплушке прицепляют паровоз и вагон с "остатками двора"
   оттаскивают из Екатеринбурга в Тюмень. Так пошутила с ними
Екатеринбургская ЧК.


   Из дневника: "12 мая... Дети разбирали некоторые свои вещи после
невообразимо продолжительного осмотра в комендантской..."


   Итак, приехала Семья. Приехали "лекарства".
 Драгоценности лежали в шкатулках. И еще они были на руках, в ушах, на
шеях романовских женщин. Драгоценности, "созданные трудом, потом,
кровью...".
   Теперь их оставалось только отнять. Вернуть в руки народа. С этого
момента события стали убыстряться.


   "13 мая. Спали отлично, кроме Алексея, боли у него продолжались... Как
все последние дни, В.Деревенко приходил осматривать Алексея. Сегодня его
сопровождал "черный господин", в котором мы признали врача..."
   "Господин", который появился в тот день в комнатах Семьи и в котором
"признали врача", был чекист Яков Юровский.


   ОНИ
   ("ЖЕЛЕЗНОЙ РУКОЙ ЗАГОНИМ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО К СЧАСТЬЮ")


   Этот лозунг висел в Соловецком лагере.
 Впоследствии, пытаясь объяснить то нечеловеческое, что произошло в
полуподвале Ипатьевского дома, одни станут называть Юровского и товарищей
убийцами, садистами. Другие увидят в расстреле Семьи кровавую месть евреев
православному царю (месть Голощекина, Юровского; к евреям припишут и
Чуцкаева, и Сафарова, и прочих чисто русских). Действительно, так было
легче объяснить происшедшее.
   За зверские погромы, за ежедневное унижение - месть!
 Если бы это было так, то (как это ни ужасно писать)... в этом было бы
хоть что-то понятное разуму.
 Но все было совсем иначе...


   "Семья наша страдала меньше от постоянного голода, чем от религиозного
фанатизма отца... В праздники и в будни дети обязаны были молиться, и
неудивительно, что мой первый активный протест был против религиозных,
националистических традиций. Я возненавидел Бога и молитвы, как ненавидел
нищету и своих хозяев"
   - так, умирая в Кремлевской больнице, Юровский напишет в своем
последнем письме перед смертью. Да, он возненавидел религию своих отцов и
Бога.
 Юровский и Голощекин с юности отринули свое еврейство. И служили они
совсем другому народу. Народ этот тоже жил по всему миру. И именовался -
всемирный пролетариат. Народ Юровского, Никулина, Голощекина,
Белобородова, латыша Берзина... "Чтобы в мире без Россий, без Латвий жить
единым человечьим общежитьем" - так гордо писал поэт Владимир Маяковский.
 И партия, в которой они состояли, обещала утвердить на всей земле
господство этого народа. И тогда должно было наступить долгожданное
счастье человечества.
 Но произойти это могло только через жестокую борьбу. Вот почему
повивальной бабкой истории именовали они кровь и насилие.
 Когда-то революционеры Нечаев и Ткачев рассуждали, сколько людей из
старого общества придется уничтожить, чтобы создать счастливое будущее. И
пришли к выводу: нужно подумать о том, сколько следует "оставить".
 "Метод выбраковки... из материала капиталистической эпохи" (Бухарин).
 И они взялись за эту работу - выбраковывали. Из человеческого материала...
 "Надо навсегда покончить с поповско-квакерской болтовней о священной
ценности человеческой жизни" (Троцкий).
 И они покончили. Непреклонная классовая ненависть владела их душами.
 "Все время за окном проходит часовой.
 Не просто человек, другого стерегущий,
   Нет - кровный враг, латыш угрюмый и тупой,
   Холодной злобой к узнику дышащий.
 За что? За что? Мысль рвется из души..." - спрашивал в заточении сын
великого князя Павла, 17-летний поэт Палей.
 "Не ищите на следствии материала или доказательств того, что обвиняемый
действовал словом и делом против Советской власти. Первый вопрос: к какому
классу он принадлежит (курсив мой. - Авт.). Этот вопрос и должен
определить судьбу обвиняемого. В этом смысл и сущность красного террора",
- писал член коллегии ВЧК М. Лацис в журнале "Красный террор".
 Убийство Романовых - символа свергнутых классов - должно было стать
негласным объявлением Красного террора. Всемирной войны классов.
 "Надо отрубить головы по меньшей мере сотне Романовых, чтобы отучить их
преемников от преступлений" (Ленин).
 Вот почему, ступив на екатеринбургский вокзал, царь и Семья были обречены.


   Яков Юровский в 1918-м... Скуластое лицо на короткой шее. Важная,
неторопливая речь. В черной кожаной куртке, с черной бородкой, с черными
волосами - он действительно был "черный господин". Он, видимо, уже знал от
"шпиона", что Николай ведет дневник по старому стилю. Вот почему он пришел
в дом 13-го числа "по старому стилю". Он знал, что мистик-царь отмечает
приметы.
   И он явился к ним, "черный человек", в это чертово число, как грозное
предзнаменование, как грядущая месть... Он вошел к ним в обличье врача.
Ему - фельдшеру хирургического отделения - легко было сыграть эту роль.
Даже доктор Деревенко поверил, расскажет потом, как профессионально
осматривал "черный господин" ногу наследника. На самом деле это была все
та же революционная символика. Револьверами лечили они этот мир,
осуществляя великую миссию, которую завещал им во имя будущего Учитель
Маркс: "Ускорить агонию отживающих классов..." Во имя этого светлого
будущего и должна была погибнуть Царская Семья.
 Романовых начинают готовить к концу.
 14 мая. Из дневника Николая: "Часовой под нашим окном выстрелил в наш
дом, потому что ему показалось, будто кто-то шевелится у окна после 10
вечера - по-моему, просто баловался с винтовкой, как всегда часовые
делают".


   Я листаю в архиве большую черную тетрадь. Это - дневник караула:
 "5 июня на посту номер 9 часовой Добрынин нечаянно выстрелил, ставя
затвор на предохранитель. Пуля прошла в потолок и застряла, не причинив
вреда".
 "8 июня. От неосторожного обращения постового произошел взрыв бомбы.
Жертв и повреждений нет".
 Простодушно и вольно обращалась "братва" с оружием. Так что царь был прав
в той своей записи.
 Но "баловство" часового тотчас превратилось в историю о царских дочерях,
подающих кому-то сигналы из окон, и бдительном стрелке, немедля стреляющем
в окно. Так описал этот случай Авдеев в своих "Воспоминаниях".
 Шьют дело...


   Увезли из дома храброго Нагорного и лакея Седнева.
 Из дневника 14 мая (продолжение): "После чаю Седнева и Нагорного вызвали
для допроса в облсовет".
 В эти дни, слоняясь у Ипатьевского дома, Жильяр увидел, как красноармейцы
усаживали в пролетки арестованных Нагорного и Седнева. Они молча
обменялись взглядами, но ничем не выдали присутствия швейцарца. Больше они
не вернулись...
 "16 мая. Ужинали в 8 часов при дневном свете. Аликс легла пораньше из-за
мигрени. О Седневе и Нагорном ни слуху ни духу..."


   Трудилась ЧК - уже прочесывали и пропалывали в Ипатьевском доме,
сокращая обреченную компанию вокруг Семьи. Чтобы поменьше было хлопот в
решающую ночь. Приближалась, приближалась та ночь!


   ПЕРВАЯ ПОПЫТКА УБИЙСТВА


   А они жили обычной жизнью и продолжали свои дневники.
 Он: "20 мая. В одиннадцать часов у нас была отслужена обедница. Алексей
присутствовал, лежа в кровати. Погода стояла великолепная, жаркая...
Несносно сидеть так, взаперти, и не быть в состоянии выйти в сад, когда
хочется, и провести хороший вечер на воздухе. Тюремный режим!"
   Она: "23 мая (5 июня), среда. Встали в 6.30, но сейчас - 8.30 по часам
(в этот день перевели часы на новое время. - Авт.). Великолепная погода.
   Бэби не спал - у него боли в ноге, возможно, потому, что ее трогал во
время осмотра Владимир Николаевич (доктор Деревенко. - Авт.). Евгений
Сергеевич (Боткин. - Авт.) возил его перед этим в течение часа в моем
кресле-каталке.
   Я сидела вместе с ним на солнце. Когда он вернулся обратно в кровать,
боли усилились, должно быть, от переодевания и катания на прогулке. Ланч
принесли только в три часа, и сейчас они продолжают наращивать забор перед
нашими окнами. Так что еле видны даже верхушки деревьев за забором..."
   Итак, "сейчас они продолжают наращивать забор перед нашими окнами...".
   Уже к чему-то готовятся, но к чему?


   И в это время Николай слег. От постоянного сидения в комнатах. Он любил
прогулки не только потому, что любил ходить, - у него был наследственный
геморрой, и наступило обострение.
 Он: "24 мая. Весь день страдал болями от гем[орроидальных] шишек, поэтому
ложился на кровать, потому что удобнее прикладывать компрессы. Аликс с
Алексеем пробыли полчаса на воздухе, а мы после них час. Погода стояла
чудная".
 Она: "25 мая (4 июня), пятница. Прекрасная погода. Н. (Николай) оставался
весь день в постели, так как с трудом спал ночью из-за болей. П...а (эти
две буквы скрывают русское слово "попа", которое она, скромно сокращая,
вставляет в английский текст. - Авт.) лучше, когда он лежит тихо...
Владимир Николаевич сегодня опять не пришел..."
   Доктора Деревенко перестают пускать к Алексею.
 Он: "27 мая. Наконец встал и покинул койку, день был летний, гуляли в две
очереди. Зелень очень хорошая и сочная, запах приятный..."
   И опять Николай чувствует: что-то происходит, что-то случится вот-вот!
 "28 мая... Внешние отношения за последнее время изменились... Тюремщики
стараются не говорить с нами, как будто им не по себе, и чувствуется как
бы тревога и опасения чего-то у них! Непонятно!"


   Но за пределами Ипатьевского дома все было понятно. В середине мая
подняли восстание против большевиков его бывшие военнопленные -
Чехословацкий корпус.
   К чехо-словакам примкнули казачьи части. Пал Челябинск. Теперь
чехословаки двигались к столице Красного Урала.
 В городе их ждали. Именно 28 мая (10 июня по новому стилю) произошли
зловещие беспорядки. Накануне, 9 июня, прапорщик Ардатов со своим отрядом
перешел к белым. Теперь главной опорой Уралсовета в городе остался отряд
верх-исетских рабочих во главе с комиссаром Петром Ермаковым. И вот
огромная толпа, выкрикивающая антибольшевистские лозунги, собралась на
Успенской площади. Ермаков с отрядом, Юровский с чекистами и комиссар
Голощекин с трудом разогнали мятежную толпу.
   Им так не хватало верных солдат! А между тем сколько красногвардейцев
охраняли "тирана" и его Семью...
 Он: "31 мая. Днем нас почему-то не выпускали в сад. Пришел Авдеев и долго
разговаривал с Е.С. (Боткиным. - Авт.). По его словам, он и областной
Совет опасаются вы-ступления анархистов, и поэтому, может быть, нам
предстоит скорый отъезд, вероятно, в Москву. Он просил подготовиться к
отбытию. Немедленно начали укладываться, но тихо, чтоб не привлекать
внимания чинов караула, по особой просьбе Авдеева. Около одиннадцати
вечера он вернулся и сказал, что еще останемся на несколько дней. Поэтому
и на первое июня мы остались по-бивачному, ничего не раскладывая. Наконец,
после ужина Авдеев, слегка навеселе, объявил Боткину, что анархисты
схвачены, и что опасность миновала, и наш отъезд отменен. После всех
приготовлений даже скучно стало..."
   Царица записала этот день глухо:
 "31 мая (13 июня). Утренняя молитва, солнечное утро.
 2.45 - не было прогулки. Авдеев велел собираться, так как в любой
момент...
 Ночью Авдеев - опять. И сказал: не раньше чем через несколько дней".


   Странная история. Еще недавно Уралсовет сражался с Москвой, объясняя,
как опасно перевозить Романовых по железным дорогам. И вот теперь,
испугавшись анархистов, уральцы сами захотели увезти царя с Семьей в
Москву. Теперь, когда чехословаки подходят к городу. Когда в самом городе
так неспокойно и земля горит вокруг Екатеринбурга! И все из-за заботы о
"кровавом тиране"?
 Что-то не верится в эту внезапную заботливость уральцев. Какая-то очень
странная готовилась поездка в Москву.


   И тут пришла пора вспомнить разговор, который вел комиссар Яковлев с
командиром екатеринбургского отряда Бусяцким по дороге в Тобольск, когда
ехал за Царской Семьей. Посланец Уралсовета Бусяцкий простодушно предложил
Яковлеву: "Во время поездки Романовых, по пути, инсценировать нападение и
убить их!"


   Убить во время поездки?


   ПОСЛЕДНЯЯ "ПОЕЗДКА" МИШИ


   Если бы знал Николай, когда выслушивал предложение заботливых уральцев
о поездке в Москву, что произошло минувшей ночью! Какая "поездка" уже
случилась!
   Но до гибели своей он так ничего и не узнает...
 В ночь на 13 июня в бывшую гостиницу купца Королева в Перми явились трое
неизвестных и предъявили "ордер ЧК на увоз великого князя Михаила и его
секретаря Джонсона".


   После высылки из Гатчины Михаил жил в Перми и, как неоднократно
указывали из Москвы Пермскому Совету, "пользовался всеми правами
гражданина республики".
   Вместе с ним в гостинице проживали его секретарь - англичанин Брайан
Джонсон, камердинер и шофер (великий князь был страстный автомобилист -
вспомним его удалую поездку по альпийским дорогам вместе со своей
невестой). Но в тот день ему предстояла совсем иная поездка... Неизвестные
вооруженные люди поднялись наверх к великому князю. Вниз они спустились
уже не одни:
   рядом с ними шли длинный Михаил и толстый, маленький, похожий на
мистера Пикквика, его секретарь англичанин Джонсон (так они разгуливали
вдвоем по улицам Перми, как Пат и Паташон). После чего "Пат и Паташон" с
тремя сопровождающими сели в две пролетки. И уехали.


   Все, что произошло в номере, рассказал камердинеру Волкову сидевший с
ним в пермской тюрьме камердинер великого князя Челышев.
 Пришедшие разбудили Михаила, но тот не хотел идти с ними и требовал
какого-то важного большевика: "Я его знаю, а вас нет". Тогда главный
выругался и схватил князя за плечо:
 - Вы, Романовы, надоели нам все!
 После чего Михаил молча оделся. Камердинер просил: "Ваше Высочество, не
забудьте взять лекарство". Приехавшие опять выругались и лекарство взять
не позволили.
 Утром ЧК объявила, что никаких мандатов на арест великого князя не
выдавала и Михаил похищен. В Москву пошла телеграмма: "Сегодня ночью
неизвестными в солдатской форме похищены Михаил Романов и секретарь его
Джонсон. Розыски пока не дали результатов. Принимаются самые энергичные
меры".
 Но вскоре выяснилось, что среди "неизвестных" были люди очень известные -
председатель Мотовилихинского Совета Мясников и начальник милиции
Иванченко.
   Они увезли Михаила и его секретаря и расстреляли. Содеянное было
объявлено ими актом пролетарской мести.
 Пермская ЧК и московские власти назвали это "анархическим самосудом" и
решительно от него отмежевались...
 Итак, это был самосуд?
 Но предоставим слово свидетелю.


   В 1965 году, в преклонных летах, в Москве умер заслуженный человек,
кавалер ордена Трудового Красного Знамени Андрей Васильевич Марков.
 За год до смерти по просьбе заведующей Пермским партархивом Н. Аликиной,
собиравшей биографии пермских большевиков, он встретился с нею, чтобы
поведать о самом главном деянии прожитой жизни. Перед рассказом старик
показал ей серебряные часы на руке - удивительной формы, напоминавшей
срезанную дольку вареного яйца. Марков сказал, что часы эти идут без
ремонта почти полсотни лет, а потом уже рассказал всю историю.
 Он рассказал, как главный организатор убийства Михаила - Мясников -
пригласил к себе в помощники начальника милиции Иванченко и его, Маркова.
Но троих вооруженных показалось мало, и тогда позвали еще двоих - Жужгова
и Колпащикова.
   "Около 7 часов вечера на двух крытых фаэтонах, - вспоминал Марков, -
направились в Пермь. Лошадей поставили во дворе ЧК и посвятили в это дело
председателя ГубЧК П. Малкова. Здесь окончательно выработали план
похищения Михаила Романова... Малков остался в ЧК, Мясников ушел пешком в
"Королевские номера".
   А мы четверо - Иванченко, Жужгов на первой лошади, и я с Колпащиковым
на второй около 11 часов вечера подъехали к парадному "Королевских
номеров".
   Жужгов и Колпащиков отправились в номера, мы же с Иванченко остались на
улице в резерве".
 Далее все происходило, как рассказывал Волкову камердинер великого князя:
   Михаил с пришедшими идти отказывался - все требовал, чтобы вызвали по
телефону председателя ЧК Малкова ("важного большевика"), ссылался на
декрет о свободном проживании...
 Пока Михаил отстаивал свои права, ожидавшим на улице надоело ждать.
 "Я, вооруженный наганом и бомбой, вошел в номер, перед этим оборвал
провод телефона, что был в коридоре. Михаил Романов продолжал
упорствовать, ссылаясь на болезнь, требовал доктора и Малкова. Тогда я
потребовал взять его в чем он есть. На него накинули что попало и взяли.
После этого он стал собираться, спросил, нужно ли брать с собой какие-либо
вещи. Я сказал, что вещи возьмут другие. Тогда он попросил взять с собою
хотя бы личного секретаря Брайана Джонсона. Так как это было в наших
планах, мы ему разрешили. Михаил Романов накинул плащ. Жужгов взял его за
шиворот и потребовал, чтобы он выходил на улицу. Что он исполнил...
Джонсон добровольно шел следом. Михаила Романова посадили в фаэтон. Жужгов
сел за кучера, а Иванченко рядом с Михаилом Романовым".


   Смело взяли за шиворот великого князя - пятеро вооруженных на двух
безоружных (не за плечо, как указывал камердинер, скрывший унижение
господина). На смерть - да за шиворот!
 "Доехали до керосиновых складов, что в 5 верстах от поселка Мотовилихи.
   Отъехали еще версту от складов и повернули направо в лес... По дороге
никого не встретили (была ночь). Отъехав сажень 100-120, Жужгов кричит:
"Вылезай".
   Я быстро выскочил и потребовал, чтобы мой седок Джонсон тоже вышел. И
только он стал выходить из фаэтона, я выстрелил ему в висок, он, качаясь,
упал.
   Колпащиков тоже выстрелил в Джонсона, но у него застрял патрон в
браунинге.
   Жужгов в это время проделал то же самое, но только ранил Михаила
Романова.
   Романов с растопыренными руками побежал по направлению ко мне, прося
проститься с секретарем. В это время у Жужгова застрял барабан нагана (у
него пули были самодельные). Мне пришлось на довольно близком расстоянии
(около сажени)
   сделать второй выстрел в голову Михаила Романова, отчего он свалился
тотчас же...
 Зарыть трупы нам нельзя было, так как светало быстро и было недалеко от
дороги. Мы только стащили их вместе в сторону, завалили прутьями и уехали
в Мотовилиху. Зарывать ездили на другую ночь Жужгов с одним надежным
милиционером".
 Высокий, худой Михаил, получив пулю, с растопыренными руками бежит,
умоляя проститься, а ему в ответ - еще пулю!..


   После убийства Марков и снял часы с убитого Джонсона. "На память", как
объяснил он заведующей партархивом Аликиной... Мы еще вспомним эту
традицию убийц - снимать часы с убиенных.
 (Во втором номере "Огонька" за 1990 год я впервые опубликовал групповую
фотографию "участников расстрела брата царя Михаила Романова". В 1920 году
решили они запечатлеться для благодарных потомков.)
   Но каков "самосуд", в котором участвуют руководители местной ЧК,
милиции и глава одного из Советов... Самое интересное записала Аликина в
конце беседы. "Андрей Васильевич Марков рассказал в конце, что после
расстрела Михаила Романова он ездил в Москву. С помощью Свердлова попал на
прием к В.И.Ленину и рассказал об этом событии..." Тщетно мы будем искать
в биохронике Ильича эту встречу - такие встречи не для истории.
 Но с версией самосуда покончим. Итак: в ночь на 13 июня состоялась
"поездка"
   Михаила, а в следующую ночь должна была быть "следующая поездка" -
Николая и Семьи.
 Да, это была общая акция: предполагалась "ночь длинных ножей" -
уничтожение обоих царственных братьев.
 Как протекала "индивидуальная" поездка Михаила, мы теперь знаем.
 Можем представить, как протекала бы "групповая" поездка Николая и Семьи.


   Через месяц по разработанному в Екатеринбурге сценарию будет
осуществлена еще одна такая "поездка" группы Романовых. Сестра царицы
Элла, великий князь Сергей Михайлович, сыновья великого князя Константина
- Иоанн, Игорь и Константин, молодой князь Палей и их слуги содержались
под арестом в здании Напольной школы на окраине Алапаевска. 18 ию-ля
местная повариха видела, как все они преспокойно усаживались в возки
вместе с красноармейцами:
   видимо, им тоже сообщили, что они едут в "поездку" - в безопасное место.
 У безымянной шахты недалеко от Алапаевска остановились возки. Романовых
начали избивать прикладами. Били и старую великую княгиню. Товарищ детских
игр Ники и воздыхатель Кшесинской Сергей Михайлович, конечно,
сопротивлялся.
   За что и получил, старый денди, пулю. Одного его сбросили мертвым в
шахту, остальных - живыми. И забросали гранатами, завалили шахту
хворостом, валежником и подожгли. Местные жители (прекрасная легенда?)
долго слышали из-под земли пение молитв. У умиравшей в муках старой Эллы
хватило сил не только на молитвы. Во тьме шахты, задыхаясь от дыма,
искалеченная великая княгиня подползла к умиравшему Иоанну и перевязала
ему пробитую голову. Она до конца исполнила заветы Марфо-Мариинской
обители.
 Белые, занявшие Алапаевск, нашли их тела в засыпанной шахте. Осмотр
трупов раскрыл финал "поездки".
 Захваченные белогвардейцами чекисты показали, что провели эту операцию по
телеграмме из Екатеринбурга за подписями Белобородова и Сафарова.
 Видимо, такая же секретная телеграмма была и об убийстве Михаила.
 Как и в случае с Михаилом, ЧК инсценировала в Алапаевске "попытку бегства"
   убиенных.
 Телеграмма от 19 июля 1918 года. Москва. Совнарком. Из Алапаевска:
 "Доношу, что в городе Алапаевске узнал о нападении на помещение, где
содержались бывшие князья Романовы, и об увозе таковых. При проведенном
мною кратком дознании и осмотре места происшествия оказалось, что
нападавшие ворвались в помещение и освободили всех Романовых, слуг и увели
с собой. На поддержку караула был выслан отряд, но бандиты успели
скрыться... При осмотре помещения оказалось, вещи Романовых упакованы и
уложены... Полагаю, что нападение и побег заранее подготовлены.
Политический представитель Кобелянко".


   Вот что ждало Семью в готовившейся "поездке" в Москву.
 Один и тот же сценарий в основе всех убийств Романовых и всюду -
провокация.
 Да, революционеры выросли рядом с провокациями охранки. И, победив, они
переняли знакомые методы. И бессмертное всероссийское учреждение - охранка
- тотчас восстало, как Феникс из пепла. Теперь она называлась - ЧК. Она
станет сильнее своих создателей. И убьет их. В 1917 году революционеры
уничтожили охранку, в 1937-м охранка уничтожит революционеров.


   Итак, в разгар приготовлений вдруг пришел Авдеев, и "поездку" Семьи
отменили.
 Что же произошло?
 Скорее всего, "поездка" была решением местных уральских "якобинцев". Но
когда они задумывали уничтожение Романовых, они были "сами". Москва была
для них чем-то далеким. Они гордо называли себя Уральским правительством -
Уральским Совнаркомом.
 Естественно, решение принимал его глава - Белобородов. Но был еще один
человек, без которого Белобородов не мог действовать: глава уральских
большевиков и военный комиссар Урала Голощекин.
 Белобородов был горяч, свиреп и молод. Голощекин - намного старше. И
осмотрительнее.
   Он непосредственно связан с фронтом. Когда они задумывали пролетарскую
месть - истребление Романовых, обстановка еще не грозила неминуемой
катастрофой.
   Теперь военный комиссар Голощекин уже точно знал: Екатеринбург падет и
скоро им придется бежать. Бежать можно только в Москву. И если вчера они
относились к столице с насмешливым пренебрежением, сегодня это
единственный островок спасения. Нет, без Москвы, без разрешения Ленина и
старого друга Свердлова ничего серьезного уже нельзя предпринимать.
Уничтожение Царской Семьи - слишком опасно брать на себя такое...
 И, видимо, Голощекин в последний момент отменяет решение... Он решил
заручиться сначала согласием Москвы. А пока пустить пробный шар:
посмотреть, как отреагирует Москва на уничтожение Михаила.
 (Кстати, организатор убийства Михаила - Мясников, видимо, это понял. Не
захотел быть подопытным кроликом. Вот почему, как только вывели Михаила из
гостиницы, Мясников исчезает. И, по показаниям Маркова, его вообще не было
при убийстве. Изворотлив был Мясников... В первые послереволюционные годы
принимал участие в рабочей оппозиции, сражался с самим Лениным. А когда
начался "Большой террор", сумел бежать за границу. Проживал благополучно в
Париже, где и забыл о нашей горькой революции. И зря. Как когда-то силой
увез он Михаила, так и его похитили из Парижа удалые сталинские чекисты.
   И привезли забывчивого бедолагу на родину. И как когда-то он Михаила,
так и его расстреляли бессудно, как собаку. О чем в 1946 году официально
сообщили его жене в помещении Бутырской тюрьмы.)


   Или?..
 Или все это задумывалось в Москве - как уничтожение обоих претендентов на
русский престол? Но теперь, когда казалось, что дни большевистской власти
сочтены - испугались... решили ограничиться Михаилом, поглядеть, как
отреагирует мир... А Семью пока оставить, как козырную карту в возможных
переговорах с державами...


   Но так или иначе, готовившееся убийство Семьи отложили. А пока
уральские вожди решили пойти по знакомому пути.
 И вновь потянулись дни...
 "3 июня. Всю неделю читал и сегодня окончил "Историю императора Павла
Первого"
   Шильдера - очень интересно..."
   О чем он думал, когда читал историю несчастного своего предка? О
предсказании мамґа - тогда, в 1916-м, когда он стал Верховным
Главнокомандующим? Или просто читал книгу о жизни, которая исчезла. Будто
всегда был этот жалкий дом и эти длинные, скучные, мучительно жаркие дни...
 "5 июня. Дорогой Анастасии минуло уже 17 лет. Жара снаружи и внутри была
великая... Дочери учатся у Харитонова (повара. - Авт.) готовить и по
вечерам месят муку, а по утрам пекут и хлеб. Недурно!"








                                   ГЛАВА 13



   "Побег"


   ОКОНЧАНИЕ ПОСЛЕДНЕЙ ИГРЫ


   Это случилось в июне.
 Я вижу то утро... Они только что встали. Рано вставать - мучение для нее.
   Но приходится: утром в комнаты приходит комендант Авдеев - "проверять
наличие арестованных".
 Николай стоит у окна - он разглядывает крохотный листочек бумаги.
 По разрешению коменданта им начали носить еду из Новотихвинского
монастыря:
   щедротами игуменьи носят сливки, яйца и молоко в бутылях. И в одной из
этих монастырских бутылок он и нашел это письмо.
 Тусклый свет сквозь замазанное известью окно. Еще утро. Еще не жарко.
Потом наступит пекло и в комнатах станет невыносимо. Но окна не разрешают
открывать.
   Когда-то он сражался с империями - с Японией, Германией,
Австро-Венгрией.
   Теперь он сражается за разре-шение открыть окна в комнате - с
комендантом Авде-евым.
 "9 июня, суббота... Сегодня во время чая вошло 6 человек - вероятно, из
областного совета - посмотреть, какие окна открыть. Разрешение этого
вопроса длится около двух недель! Часто приходили разные субъекты и молча
при нас оглядывали окна... Аромат от всех садов в городе удивительный".
 Но сейчас он забыл и про окна, и про аромат садов. Он мучительно
вчитывается в полученное письмо - в этот ловко засунутый в молочную пробку
клочок бумаги.
 В призрачном свете утра сквозь замазанное окно постараемся рассмотреть
последнего царя.
 По-прежнему сильное, мускулистое тело. Но от вынужденной неподвижности он
чуть располнел. Невысок ростом (охранников его рост очень разочаровывает.
   В простодушном их представлении царь должен быть велик, т. е. высок).
На фоне отца, гигантов дядей, брата Миши он всегда казался маленьким.
(Когда-то принцесса Вюртемберг-Штутгартская, жена Павла I, принесла в
Романовскую Семью красоту и стать своей фамилии, и с той поры начали
рождаться эти высокие люди - Александр I, Николай I, Александр III.)
Сейчас, когда он один, видно, что он совсем не мал, обычного среднего
роста. Его ладная фигура не совсем пропорциональна: мускулистый торс чуть
массивен, а сильные ноги коротковаты. И шея чрезмерно мощна для небольшой
и аккуратной головы.
 Приятное лицо с небольшим носом, рыжеватые усы, желто-табачная бородка.
   В последнее время лицо его заросло бородой, но спасибо Аликс...
 Ее дневник: "7(20) июня... Я подстригла волосы Н.".
 Она успела его подстричь перед...
 Сейчас, в дневном свете, в его усах, бороде уже видны редкие седые волосы.
   И подстриженная твердой рукой императрицы голова - уже с ровной
проседью.
 Его глаза изменчивые - то серо-голубые, то голубые, а иногда
зеленовато-стальные...
   "Очарователь" (шармер), "глаза газели" - так скажет о нем знаменитый
адвокат Кони. Загадка его взгляда... Он всегда ощущал себя немного
ребенком. От могучего роста отца, дядей и брата? Или от силы женщин,
которые были рядом с ним? И вот эта его детскость, в соединении с
постоянным предощущением будущего страдания, чувство Многострадального
Иова - все это в его взгляде.
   Взгляде беспомощного "тельца для заклания".
 Через много лет Матильда Кшесинская в Париже, уже глубокой старухой,
встретится с загадочной женщиной, объявившей себя его дочерью - "чудом
спасшейся Анастасией".
   И, отвечая на вопросы журналиста, скажет так:
 - У этой женщины его взгляд... тот, кто смотрел в его глаза... Он никогда
не мог забыть...
 - А вы знали эти глаза?
 - Очень хорошо... Очень хорошо, - с пугающей нежностью шептала 90-летняя
старуха.
 Сейчас его лицо потемнело. Погрубело от солнца. Шея стала красной. И под
светлыми глазами - мешки...
 Он расхаживает по комнате строевым шагом - неистребимая гвардейская
привычка.
   Обдумывает. Наконец молча протягивает ей письмо. Но она не успевает
прочесть.
 Входит комендант Авдеев - "проверять наличие арестованных". Николай
выходит из-за стола навстречу коменданту. Так он всегда встречал
просителей во время аудиенций - стоя впереди стола. Так он встречает нынче
бывшего злоказовского слесаря.
 Авдеев, как всегда по утрам, мрачен, потому что ночью "перебрал". Запах
винного перегара в комнате с закрытыми окнами...
 Николай не выносит пьяниц. Была легенда о его собственном пьянстве. На
самом деле этот медлительный человек выпивал за обедом рюмку водки,
традиционную для мужчин Романовской Семьи. Иногда по вечерам - стакан
французского вина.
   Бочку с этим вином и разбили тогда в Тобольске.
 Ровным, тихим голосом (ни один из его министров никогда не слышал, как он
повышает голос) Николай здоровается с комендантом.
 Наконец Авдеев уходит.


   "ЖДИТЕ СВИСТКА К ПОЛУНОЧИ - ЭТО И БУДЕТ СИГНАЛОМ"


   Аликс читает загадочное письмо. Письмо написано по-французски, с
подозрительными ошибками. Но она сразу верит письму. Ошибки? Что ж,
значит, пишут не аристократы.
   Где они, эти аристократы? Они предали. Пишут люди из народа, "хорошие
русские люди". Лихорадочно проглатывает она этот долгожданный текст: "Мы,
группа офицеров русской армии..."
   Так появилось это письмо, в котором им предлагали побег. Письмо было
подписано:
   "Готовый умереть за Вас офицер русской армии". Ах как нравится Аликс
эта подпись. Мигрени как не бывало. Она вновь прежняя "Шпицбубе". Да,
свершилось.
   Они не оставили их! Хорошие русские люди! Они готовы освободить своего
императора. "Друг" прислал "легион ангелов".
 Она умоляет Ники ответить. Николай, как всегда спокойно, соглашается. Да,
он напишет ответ. Так устанавливается эта тайная переписка.
 "Ваши друзья не спят, - сообщалось в очередной записке, посланной в
бутылке из монастыря, - час, столь долгожданный, настал. С Божьей помощью
и с Вашим хладнокровием надеемся достичь нашей цели не рискуя ничем".
 И новое письмо.
 "Необходимо расклеить одно из ваших окон, чтобы Вы могли его открыть. Я
прошу точно указать мне окно. В случае если маленький царевич не сможет
идти, дело сильно осложнится... Нельзя ли было бы на час или на два
усыпить царевича каким-нибудь наркотиком? Пусть решит это доктор. Будьте
спокойны, мы не предпримем ничего, не будучи уверены в удаче заранее..."
   Это был побег, задуманный в стиле романов Дюма. Вот так когда-то бежала
из замка романтическая Мария Стюарт.
 Но как открыть окно? И вдруг, будто по велению "Старца", окно открывают.
   "10 июня Троицын день... ознаменовался разными событиями: у нас утром
открыли одно окно... Воздух в комнате стал чистый, и к вечеру даже
прохладный".
 Бывший Верховный Главнокомандующий отправляет очередное послание в
бутылке из-под молока - послание, напоминающее диспозицию сражения:
 "Второе окно от угла, выходящего на площадь, стоит открыто уже два дня и
даже по ночам. Окна 7 и 8 около главного входа тоже открыты всегда.
Комната занята комендантом и его помощниками, которые составляют в данный
момент внутреннюю охрану. Их 13 человек, вооруженных ружьями, револьверами
и бомбами...
   Комендант и его помощник входят к нам когда захотят. Дежурный делает
обход дома ночью два раза в час... На балконе стоит один пулемет, а под
балконом другой - на случай тревоги. Напротив наших окон на той стороне
улицы помещается стража в маленьком доме. Она состоит из 50 человек. От
каждого сторожевого поста проведен звонок к коменданту и провода в
помещение охраны и другие пункты..."
   Эти звонки... они зазвонят в ту ночь, в их последнюю ночь.


   "Известите нас, - заканчивает Николай, - сможем ли мы взять с собой
наших людей".
 И, как всегда, в своем дневнике он аккуратно записывает все, раскрывая
тайну этого заговора:
 "14 июня. Нашей дорогой Марии минуло 19 лет. Погода стояла та же
тропическая.
   26 градусов в тени, а в комнатах 24. Даже трудно выдержать!.. Провели
тревожную ночь и бодрствовали одетыми. Все это произошло оттого, что на
днях мы получили два письма, одно за другим, в которых нам сообщили, чтобы
мы приготовились быть похищенными какими-то преданными людьми! Но дни
проходили, и ничего не случалось, а ожидание и неуверенность были очень
мучительны".


   Теперь в его дневнике уже была его собственноручная запись, перед всем
миром свидетельствующая "о монархическом заговоре с целью побега и
освобождения семьи".
 Аликс осторожней: в ее записи от 14 июня нет об этом ни слова. Но она
ждала.
   Ждала следующую ночь. Вслушивалась в ночную тишину.
 Но будто кто-то издевался над ними: вместо шороха шагов крадущихся
заговорщиков в раскрытое окно она услышала:
 "15 (28) июня, пятница. Мы услышали ночью, как под нашими окнами очень
строго приказали часовому следить за каждым движением в нашем окне..."


   Через 70 лет я сижу в архиве.
 "Дело о семье б[ывшего] царя Николая Второго 1918-1919" (ЦГАОР, ф. 601,
оп. 2, ед. хр. 35).
 Долго, ох как долго - 70 лет не выдавалась эта тонкая папка. И я один из
первых, кому довелось увидеть ее сразу после рассекречивания. Мы еще не
раз вернемся к удивительному ее содержанию.
 В середине папки и находились те самые письма, которые посылались в
молочной бутылке в Ипатьевский дом. Которые станут одним из оснований
расстрела Романовской Семьи.
 Вот последнее письмо, за подписью "Офицер". Письмо написано аккуратно,
ученическим почерком, по-французски. "Мы, группа офицеров русской армии,
которая не потеряла совести, долга перед царем и отечеством...
 Мы вас не информируем насчет нас детально по причине, которую вы хорошо
понимаете, но ваши друзья Д. и Т. (Долгоруков и Татищев. - Авт.), которые
уже спасены, нас знают.
 Час освобождения приближается, и дни узурпаторов сочтены. Во всяком
случае, армии словаков приближаются все ближе и ближе к Екатеринбургу. Они
в нескольких верстах от города... Не забывайте, что большевики в последний
момент будут готовы на всяческие преступления. Момент настал, нужно
действовать. Ждите свистка к полуночи (к 12 ночи) - это и будет сигналом.
Офицер".
 Но Долгоруков и Татищев, "которые уже спасены", покоились тогда в
безымянных могилах.
 Как странно лжив этот доброжелатель. И при этом как хорошо осведомлен о
том, что Романовы ничего не знают о судьбе "Д. и Т."!


   И вот, когда я сам устал от своей подозрительности, однажды позвонил
телефон, и тихий старческий голос церемонно представился: "Владимир
Сергеевич Потресов, провел 19 лет в лагерях".
 Вот что рассказал мне 82-летний Владимир Сергеевич:
 "Мой отец до революции - член кадетской партии и сотрудник знаменитой
газеты "Русское слово", известный театральный критик, писавший под
псевдонимом Сергей Яблоновский..." (Как тесен мир - сколько раз Вера
Леонидовна называла мне это имя, когда-то гремевшее в театральной России!)
   "В голодном 1918 году отец выехал в турне по Сибири с лекциями. Весь
сбор от лекций моего полуголодного отца шел в пользу... голодающих!
Последняя его лекция была в Екатеринбурге...
 И вскоре во время отсутствия отца к нам в дом пришли чекисты и произвели
обыск. Матери объявили, что екатеринбургская ЧК заочно приговорила отца к
расстрелу за участие в заговоре с целью освобождения Николая II.
 Когда отец вернулся домой и все узнал, он был страшно возмущен: "Да что
они там, помешались? Я по своим убеждениям (он был кадет, сторонник
февральской революции) не могу быть участником царского заговора. Я пойду
к Крыленко (тогдашний председатель Верховного трибунала)!"
   Отец был типичный чеховский интеллигент-идеалист. Но мать сумела его
убедить, что большевики объяснений не слушают - они расстреливают... И
отец согласился уехать из Москвы, он перебрался к белым. Потом эмиграция,
Париж, нищета - и могила на кладбище для бедных...
 Меня арестовали в 1937 году за участие отца в заговоре, о котором тот не
имел никакого понятия. Вышел я только в 1956-м".


   Итак, лжезаговорщик! Что это - ошибка Екатеринбургской ЧК? Или. Или это
делалось сознательно, потому что настоящих заговорщиков не существовало?
 На это ответили сами палачи.


   Об их поразительных показаниях я узнал из письма историка
М.М.Медведева, сына чекиста М.А.Медведева, участвовавшего в расстреле
Царской Семьи (это письмо стало началом многих наших бесед).


   ТАЙНА ЗАГОВОРА ("СПЕЦИАЛЬНОЕ ЗАДАНИЕ")


   В 1964 году на Московское радио пришли два старика.
 Эти двое были последними оставшимися в живых из всех, кто был причастен к
расстрелу Семьи.
 Один из этих стариков был Григорий Никулин - убийца князя Долгорукова и
один из главных участников расстрела Царской Семьи. Другой был
И.Родзинский (кстати, в некоторых документах он - Радзинский. Как все
мистично в этой истории!).
 И. Родзинский в расстреле Романовых не участвовал, но был в 1918 году
членом Уральской ЧК.
 Это приглашение на радио организовал все тот же историк Михаил Медведев.
   С большим трудом удалось ему их уговорить записать свои показания для
Истории.
   С таким же трудом удалось уговорить и власти: только после обращения к
самому Хрущеву была разрешена эта запись на радио. Вопросы задавал
М.Медведев, но в беседе принимал участие и "представитель ЦК".
 Долго длилась эта запись. И мы еще к ней вернемся. Но сейчас нас
интересуют показания чекиста И.Родзинского, который, в частности, поведал
следующее:
 "Письма за подписью "Офицер", которым поверил Николай Романов, были
составлены в ЧК. Их автор - член исполкома Совета Петр Войков".
 Петр Лазаревич Войков (1888-1927), партийная кличка "Интеллигент". За
революционную деятельность исключен сначала из гимназии, а потом из
Петербургского горного института. Участвовал в террористических актах.
Эмигрировал, жил в Швейцарии, закончил Женевский университет, в августе
1917-го вернулся в Россию и примкнул к большевикам. В 1918 году - нарком
снабжения в правительстве Красного Урала. С 1924 года - посол СССР в
Польше. Ему повезло - он не дожил до 1938 года, был убит в 1927 году в
Польше монархистом за участие в расстреле Романовской Семьи.
 Вот этот выпускник Женевского университета и составил, по словам
Родзинского, все эти письма.
 Но у Войкова был дурной почерк (а может быть, попросту не захотел
"Интеллигент"
   оставить доказательств своей роли провокатора), и письма он предложил
переписать Родзинскому. У чекиста был хороший почерк, и он их переписал.
Чтобы не было сомнений в правильности его слов, И.Родзинский тогда же, на
радио, оставил образец своего почерка.


   Только когда я уже закончил эту книгу, я получил возможность проверить
этот рассказ Медведева.
 В бывшем Центральном партархиве, в секретном фонде, хранилась стенограмма
той записи на радио. Наконец-то и она была рассекречена и мне удалось ее
прочесть.
 Правду говорил Михаил Медведев.
 Вот что дословно рассказал тогда Родзинский:
 "Мы решили затеять переписку... по тому времени надобно было... нужны
были доказательства, что готовилось похищение. Надо сказать, что никакого
похищения не готовилось. Собирались Белобородов, Войков и я. Текст
составлялся, придумывался тут же. И дальше, значит, Войков по-французски
диктовал эти письма, а я писал... так что почерк там мой".


   Как все поразительно продумано в этой истории, начиная с еды из
монастыря, которую вдруг разрешили приносить Романовым заботливые уральцы.
А потом монастырь становится каналом, по которому к Романовым приходят
"документы широкого монархического заговора".
 Причем делалось все очень ловко. В начале июня приехал в Екатеринбург
некто Иван Сидоров (явный псевдоним), от верных друзей Царской Семьи
Толстых - с большой суммой денег. Сидоров через доктора Деревенко связался
с Новотихвинским монастырем. Одновременно удалось ему через того же
Деревенко связаться с комендантом Авдеевым. И вскоре вдруг ставший
сердобольным комендант разрешил носить еду из монастыря. Таким образом,
монастырь для Царской Семьи становился как бы связанным с кругом их
добрых, верных друзей. И оттого должно было быть у них доверие к письмам,
пришедшим из этого монастыря.
 А как продумана история с окном!
 Закрытое окно - мучительная духота. Эта ежедневная пытка должна породить
ярость. Должна была подтолкнуть, ускорить согласие Семьи на побег.
 А потом простодушный Авдеев вдруг оказался до удивления бдительным:
тщательно проверил все продукты, доставляемые из монастыря. И "обнаружил"
переписку.
   И наконец - заранее ожидаемый кем-то финал: запись Николая о побеге в
дневнике.
   Теперь "монархический заговор" был налицо.
 Тот, кто все это задумал, знал обычай Николая - записывать все в своем
дневнике.
 Без этой записи Игра была бы не законченной. Запись предполагалась с
самого начала как неопровержимое доказательство.
 Нет, прямолинейно-жестокий Юровский тут не подходит. Здесь действовал
субъект поинтеллигентнее, хорошо изучивший Николая.
 Да, скорее всего, это наш "шпион"!
 После приезда из Тобольска он жил в Перми, руководил Пермской ЧК, но уже
в июне он в Екатеринбурге. С конца июня оформлен на новую высокую
должность.
 Из письма А.Сорокиной:
 "Мой отец - краевед, изучал документы о Федоре Лукоянове. В его бумагах
осталась выписка из Музея КГБ в Свердловске: "Лукоянов Ф.Н. с 15 марта
1918 года - председатель Пермской губчека. С 21 июня 1918 года -
председатель УралЧК. Руководил специальным заданием ВЦИК по царской семье".


   Он отлично справился со "специальным заданием ВЦИК по царской семье".
 Я представляю его торжество: они ушли на прогулку. А он читал его запись
в дневнике. Да, он все вычислил заранее. И это чувство... как астроном,
рассчитавший звезду и увидевший ее в телескоп... И только потом, когда наш
"шпион", как обычно, аккуратно уложил царский дневник на место (чтобы
простодушный царь ничего не заметил), только тогда осознал: он приговорил
их к смерти. Его, ее, Татьяну и всех этих милых девушек. И больного
мальчика.
   Это бывает у азартных людей. Игра заслонила цель.


   Итак, Николай поверил. Простодушно. Почти глупо. И сделал эту роковую
запись в своем дневнике.
 Но поверил ли?


   КТО ИГРАЛ?


   В это время Чехословацкий корпус уже стоял под Екатеринбургом.
Впоследствии будут много писать, как яростно рвались белые к Екатеринбургу
- освободить Царскую Семью.
 А между тем они очень странно "рвались". Пала Тюмень, уже взяты все
крупные города вокруг, а Екатеринбург все стоит.
 Город обходят с юга: уже захвачены Кыштым, Миасс, Златоуст и Шадринск.
   Никакого "яростно рвались": хотят медленно взять в кольцо, медленно
удушить.
   Ощущение, будто не торопятся.
 В это время в Екатеринбурге - всего несколько сот вооруженных
красногвардейцев.
   В городе много царских офицеров, здесь - эвакуированная из Петрограда
Академия Генерального штаба... И ни одной достоверной попытки освободить
ипатьевских узников!
 Да, Царская Семья была непопулярна.
 И, свергая большевиков, чехи и сибирская армия отнюдь не восстанавливают
царскую власть. Но - власть Учредительного собрания... "Комитет
Учредительного собрания" - так называлось правительство в Самаре.
 Распутинщина, ненавистная народу жена, кровавая война, слухи об измене...
   Да, он действительно был очень нелюбим - свергнутый император. И если
бы его освободили - у освободителей наверняка возникли бы проблемы.
 За этот страшный год бывший самодержец многое понял. И главное: живым он
никому не нужен.
 Но мертвый? "Нет такой жертвы, которой я не принес бы" (его слова перед
отречением).
 И еще: убив его, они, конечно же, отпустят Семью на свободу. Это был
единственный путь, чтобы всех их освободить.
 Его смерть - благо?
 И, конечно же, рассудительный Николай понял, кто был этот "один офицер"
   с его ученическим французским, называвший цесаревича "царевичем".
 Всю жизнь с Николаем играли: Департамент полиции, мать, Кшесинская,
Аликс, Дума, Вырубова, Распутин. На этот раз была его Игра. Он сыграл ее
сам.
   Отправляя письма "Офицеру", оставляя ту запись в дневнике, он знал, что
тем самым приговаривает себя. Они бросили наживку - письма, но сами
попались на его крючок...






   Итак, в конце июня Уралсовет получил доказательства "монархического
заговора".
 Голощекин выезжает в Москву.
 Со страхом ждала Москва известий с Урала: как долго может продержаться
Екатеринбург? Что будет дальше? "Двинуть максимум рабочих из Питера, иначе
мы слетим, ибо положение с чехословаками из рук вон плохо" (Ленин).
 Да, они "слетят". Казалось, это вопрос дней. Гибель окружала большевиков.
   От Тихого океана по всей Сибири и Уралу рушилась их власть.
 На Украине хозяйничают немцы, формируется против большевиков
Добровольческая армия. На севере, в Мурманске, высаживаются англичане... И
голод.
 Приехавший в Москву Голощекин попадает в кипящий котел. Грозные события -
каждый день.
 4 июля открывается V съезд Советов. Когда-то на этом съезде
предполагалось решить вопрос о суде над царем. Но сейчас не до суда! Идет
схватка революционных партий. Левые эсеры, покинувшие правительство после
"предательского Брестского мира", дают бой Ленину. "Святая Дева русской
революции" - знаменитая террористка Мария Спиридонова - произносит
яростную речь против большевиков.
 6 июля раздался взрыв в здании германского посольства. Через ограду
посольства перемахнули двое и умчались в ожидавшем их автомобиле. Так был
убит левыми эсерами германский посол граф Мирбах.
 "Эсеры попытались взорвать Брестский мир" - такова официальная версия
правительства.
   И неофициальная: все это была провокация, устроенная большевиками,
чтобы расправиться с опаснейшей оппозицией. Тотчас после убийства Мирбаха
большевики арестовывают всю фракцию левых эсеров на съезде. В ответ эсеры
захватывают телеграф, телефон и здание ЧК. И тогда Ленин двинул латышских
стрелков - ударную силу большевиков. Мятеж подавлен. Вот так, в яростной
междоусобице революционных партий, живет столица...
 А в стране разгорается огонь восстаний: 7 и 8 июля - офицерские мятежи в
Ярославле, Рыбинске и Муроме. 11 июля - главнокомандующий войсками против
наступающих чехословаков Муравьев поднял мятеж.
 Атмосфера ужаса и крови... Призрак Апокалипсиса над столицей.
 Приближался Красный террор. Формально его объявят через несколько месяцев
- после убийства большевика Урицкого, главы Петроградской ЧК, и выстрела в
Ленина эсерки Каплан. Но на самом деле начался он уже тогда - жарким
летом...
 В ноябре 1918 года, сидя на кремлевской гауптвахте, вождь партии левых
эсеров Мария Спиридонова горестно подводила итоги революции в своем
открытом письме большевикам: "Когда Советская власть стала не Совет-ской,
а только большевистской ...понадобилась усиленная охрана латышей Ленину,
как раньше из казаков царю или из янычар султану... Понадобился так
называемый Красный террор... Из-за поранения левого предплечья Ленина
убили тысячи людей.
   Убили в истерике (сами признают), убили без суда и следствия, без
справок, без подобия какого-то юридического, не говоря уже нравственного
смысла...
   Да, Ленин спасен... Но именно тогда отлетел по-следний живой дух от
революции, возглавляемой большевиками..."
   Ирония истории: с эсерами - главной силой, боровшейся с царем, и с
самим царем, расправились в одно и то же время - тогда, летом 1918 года...
 Что же касается того, что Красный террор убил "живой дух революции"...
   Нет, Красный террор учился у революции. Создавая ВЧК, Ленин мечтал о
якобинцах - о новом Фукье-Тенвиле, который научит "зарвавшихся
контрреволюционеров".
   Погибая в огне гражданской войны, кремлевские революционеры смотрели из
18-го года в XVIII век - в страшные дни Французской революции... Вся
Франция горела тогда в огне интервенции. Англичане заняли Тулон, австрийцы
двигались вдоль берегов Рейна. В Лионе - второй столице Франции -
поднялось восстание против республики. И тогда якобинцы ответили...
 Ранним утром из тюрьмы в Лионе вывели 60 юношей, в десяти метрах от них
поставили пушки. И по беззащитным, связанным веревками палили ядрами,
отрывая руки, ноги, куски тел... Склеенная кровью, трепещущая человеческая
масса...
   Вечером 200 новых жертв были построены на берегу той же реки.
 "Мы пролили немало нечистой крови, но лишь во имя человечности и
исполнения долга... До тех пор мы будем непрестанно убивать наших врагов,
пока не истребим их всех самым совершенным, самым ужасным и самым быстрым
способом".
   Эти слова принадлежали вождю расправы - члену Конвента Жозефу Фуше,
будущему министру Наполеона и христианнейшего короля Людовика XVIII. И
тот, кто жил тогда, в 1918 году, легко узнал бы знакомые фразы: кровь во
имя человечности...
 Но верные ученики якобинцев забыли про гильотину - где сложили головы
почти все их французские учителя...


   О ЧЕМ ДОГОВОРИЛСЯ С МОСКВОЙ ГОЛОЩЕКИН?


   Но вернемся в 1918 год. Итак, Голощекин прибыл в Москву...
 В будущем все уральские цареубийцы будут единодушны в своем ответе:
Голощекин в Москве обсуждал только защиту Екатеринбурга, судьбы Царской
Семьи он не касался. Решение о казни Романовых было принято Уралсоветом по
собственной инициативе.
 Логически понятно: это ложь. Мог ли Голощекин, обсуждая в Москве
возможную сдачу Екатеринбурга, не затронуть участь царя и Семьи? Не
решить, что делать с ними, если город падет?


   В своем дневнике Троцкий, вернувшийся с фронта, описал свой разговор со
Свердловым:
 "- Да, где царь?
 - Конечно, расстрелян (бесстрастное торжество Свердлова: процесса не
будет.
   - Авт.).
 - А семья где?
 - И семья с ним.
 - Вся?
 - Вся. А что? (И опять незримая свердловская усмешка: уж не жалеет ли их
пламенный революционер Троцкий? - Авт.)
   - А кто решал? (Ярость: он хочет знать, кто посмел, не посоветовавшись
с ним. - Авт.)
   - Мы здесь решали. Ильич считал, что нельзя оставлять им живого знамени
(курсив мой. - Авт.), особенно в наших трудных условиях".
 Но когда гнев прошел, сверхреволюционер Троцкий, сказавший в страшные дни
революции: "Мы уйдем, но так хлопнем дверью, что мир содрогнется", не мог
не оценить этого сверхреволюционного решения:
 "По существу, это решение было необходимо. Казнь цар-ской семьи нужна
была не просто для того, чтобы запугать, ужаснуть, лишить надежды врага,
но и для того, чтобы встряхнуть собственные ряды, показать, что
отступления нет. Впереди - полная победа или полная гибель... Ника-кого
другого решения массы рабочих и солдат не поняли бы и не приняли. Это
Ленин хорошо чувствовал".
 Итак, по Троцкому, все решилось в Москве. Значит, вот о чем в Москве
договорился Голощекин?
 Но это всего лишь свидетельство Троцкого, а История признает документ.
   Сначала появился его след.
 Из письма О.Н.Колотова (Ленинград):
 "Могу сообщить Вам интересную подробность по интересующей вас теме: мой
дед часто говорил мне, что Зиновьев принимал участие в решении о расстреле
царя и что царь расстрелян по телеграмме, которая пришла в Екатеринбург из
Центра. Деду можно было доверять, по роду своей работы он очень многое
знал. Он говорил, что сам принимал участие в расстрелах. Он называл
расстрел "пинком под зад", утверждая, что это в буквальном смысле:
приговоренного поворачивали лицом к стене, потом приставляли пистолет к
затылку и, когда спускали курок, одновременно давали ему пинка под зад,
чтобы кровью не обрызгал гимнастерку..."


   ТЕЛЕГРАММА


   И она нашлась. Несмотря на то что ее должны были уничтожить. Но кровь
вопиет...
 И вот она лежала передо мною! Душным июльским днем я сидел в Архиве
Октябрьской революции и смотрел на эту телеграмму, посланную 72 года
назад. Она была в архивном деле со скучным названием: "Телеграммы об
организации и деятельности судебных органов и ЧК. Начато 21 января 1918
года и окончено 31 октября 1918 года". За этим названием и датами -
Красный террор. Среди телеграмм о расстрелах - полуграмотных текстов на
нечистой бумаге - бросился в глаза двуглавый орел! Царский герб!
 Это и была она. На бланке, оставшемся от царского телеграфа, украшенном
царским орлом, была эта телеграмма - сообщение о предстоящей казни Царской
Семьи. Что это - опять ирония Истории или ирония людей?!
 В самом верху этой телеграммы на кусочке телеграфной ленты был адрес:
"Москва Ленину". Ниже - отметка карандашом: "Принято 16.7.1918 г. в 21 час
22 минуты.
   Из Петрограда".
 Итак, 16 июля в 21 час 22 минуты, то есть до расстрела Романовых, пришла
в Москву эта телеграмма.
 Телеграмма шла длинным путем. Ее отправили из Екатеринбурга "Свердлову,
копия Ленину". Но отправили через Зиновьева, хозяина второй столицы -
Петрограда, ближайшего тогда сподвижника Ленина. И уже Зиновьев из
Петрограда переправил Ленину екатеринбургскую телеграмму.
 Отправили эту телеграмму из Екатеринбурга известный нам Голощекин и некто
Сафаров - один из вождей Уралсовета. А вот ее точный текст:
 "Москва, Кремль, Свердлову, копия Ленину. Из Екатеринбурга по прямому
проводу передают следующее: сообщите в Москву, что условленного с
Филипповым суда по военным обстоятельствам... ждать не можем. Если ваше
мнение противоположно, сейчас же, вне всякой очереди сообщите. Голощекин,
Сафаров. Снеситесь по этому поводу сами с Екатеринбургом".
 И подпись - Зиновьев.


   Зная, что "товарищ Филипп" - партийная кличка Голощекина, легко понять
условный язык этой телеграммы, присланной за считанные часы до расстрела
Царской Семьи. "Условленный с Филипповым суд" - так не без лукавства
шифруется условленная с Голощекиным казнь Романовых. (Николая собирались
судить, но истинно революционный суд над тираном - это и есть казнь
тирана.)
   "Военные обстоятельства" - безнадежное положение Екатеринбурга: со дня
на день город должен был пасть.


   Итак, содержание телеграммы: через Зиновьева екатеринбургский Уралсовет
сообщает в Москву Свердлову и Ленину, что условленная с Голощекиным казнь
Царской Семьи не терпит более отлагательств ввиду ухудшившегося военного
положения Екатеринбурга и близкой сдачи города. Но если у Москвы есть
возражения, они просят немедленно им сообщить.
 После этой телеграммы о миссии Голощекина в Москве можно говорить
определенно:
   он обсуждал вопрос о судьбе Екатеринбурга и условился о казни Семьи.


   ДВОЕ СТАРЫХ ДРУЗЕЙ


   Но в телеграмме упомянуты еще двое, сыгравшие, видимо, немалую роль в
участи Царской Семьи... Фотография Президиума Уралсовета: рядом с
Голощекиным и Белобородовым стоит типичный интеллигент в очках, так не
сочетающихся с его удалой папахой. Это и есть Сафаров - член Президиума и
товарищ председателя Совета. Подпись этого очкастого интеллигента - на
самых кровавых телеграммах Уралсовета...
 Сафаров Георгий Иванович, сын инженера, 1891 года рождения. У него была
типичная биография "образованного марксиста": ссылки, эмиграция в
Швейцарию...
   Именно в это время рядом с Сафаровым возникает могущественнейший
Григорий Зиновьев - фигура, следующая сразу за Лениным и Троцким в
большевистской иерархии.
 Они сблизились в Швейцарии. Зиновьев познакомил его с Лениным. Сразу
после Февральской революции благодаря Зиновьеву Георгий Иванович прибыл в
Петроград вместе с Лениным в том самом знаменитом "пломбированном вагоне".
 Но вот победил Октябрь: с сентября 1917-го Сафаров - "товарищ
председателя Уралсовета". И действия Сафарова в Екатеринбурге так
напоминают действия его кумира Зиновьева в Петрограде...
 В окруженном белыми Петрограде Зиновьев вводит институт заложников. В
ответ на наступление белых вместе с прибывшим в Петроград Сталиным он
устроил кровавую вакханалию: ночные расстрелы заложников - белых офицеров,
священников и прочих "бывших". В 1919 году еще один кровавый ответ
Зиновьева - за убийство в Берлине немецких коммунистов Карла Либкнехта и
Розы Люксембург в Петропавловской крепости казнены заложники: четверо
великих князей - Николай и Георгий Михайловичи, Павел Александрович и
Дмитрий Константинович Романовы. Кстати, вскоре после этой акции
международной солидарности Ленин рекомендует Зиновьева руководить
Коминтерном.
 И, конечно же, с самого начала Зиновьев поддерживает идею уральцев -
расстрелять Романовых. Согласно его логике, таков и должен быть ответ на
наступление белых на Екатеринбург. И еще: он не хочет суда, он ненавидит
Троцкого.
   "Партия давно хочет набить морду Троцкому", - мило написал этот
образованный марксист о своем сопернике в борьбе за власть.


   Всю жизнь старые друзья были тесно связаны друг с другом. Когда
Зиновьев в 1919 году возглавил Коминтерн, он берет к себе заведующим
отделом своего друга Г.И. Сафарова. После смерти Ленина глава Петрограда
Зиновьев укрепляет свой тыл. Верного Сафарова он делает руководителем
партийной газеты "Ленинградская правда". И когда Сталин наградил Зиновьева
кровавым "пинком в зад", расплатиться пришлось и Сафарову.
 Из письма С.И.Пожарского (Ростов-на-Дону):
 "В "Огоньке" напечатан ваш материал "Расстрел в Екатеринбурге" и там на
фото есть Сафаров. Поскольку вы в материале, то, может быть, сможете
сказать мне, что с ним было дальше. Объясняю. В 1941 году, в Саратове в
одной камере со мной сидел Сафаров. Весьма примечательная личность. С его
слов: был при Ленине то ли секретарем, то ли библиотекарем в эмиграции...
был делегатом какого-то съезда партии и редактором газеты. А затем долгие
годы был свидетелем почти во всех "делах" 1937-го и т. д. годов. Сообщите
два слова: он это или нет, мой сокамерник?"


   "УСЛОВЛЕННЫЙ С МОСКВОЙ..."


   Итак, Свердлов и Зиновьев - такова в Москве могущественная поддержка
уральских якобинцев, мечтавших о расправе над Романовыми. Поддержка при
главной встрече Голощекина - встрече с Лениным.
 Могло ли не быть этой встречи? Мог ли Голощекин - член ЦК, руководитель
гибнущего Урала, где, по словам Ильича, решалась судьба всей
большевистской власти, хозяин Царской Семьи - быть не принят Лениным? И
то, что в биохронике вождя нет этой встречи, лишь доказывает понятное
нежелание, чтобы о ней знали.


   Два вопроса, касающихся Царской Семьи, должен был решить Голощекин на
этой встрече: первое - условиться, что делать с царем, если Екатеринбург
падет...
   Здесь колебаний не было. Тем более что можно было предъявить миру
неоспоримые доказательства "монархического заговора", которые привез
Голощекин. И другой вопрос - условиться о Семье.


   Из письма Л.Шмидт (Владивосток):
 "В журнале "30 дней" (№ 1, 1934 год) Бонч-Бруевич вспоминает слова
молодого Ленина, который восторгался удачным ответом революционера Нечаева
- главного героя "Бесов" Достоевского... На вопрос: "Кого надо уничтожить
из царствующего дома?" - Нечаев дал точный ответ: "Всю Большую Ектению"
(молитва за царствующий дом - с перечислением всех его членов. - Авт.).
"Да, весь дом Романовых, ведь это же просто, до гениальности!" -
восторгался Нечаевым Ленин. "Титан революции", "один из пламенных
революционеров" - называл его Ильич".


   Убитый император отбрасывал тень мученичества на детей. Алексей и
сестры могли тоже стать "живым знаменем". Мог ли не думать об этом тот,
кто когда-то оценил "удачный" ответ Нечаева.
 Так, приговаривая себя к смерти, Николай приговорил и всю Семью.


   Видимо, заодно (ужасно писать это) была определена участь Эллы и всех
алапаевских узников. И, конечно же, условились о щекотливом вопросе: как
объявить о расстреле. Наверное, тогда уже было решено: официальное
сообщение должно касаться только Николая. И родилась эта ужасная формула -
кровавый каламбур - "семья эвакуирована в надежное место". Возможно, она
принадлежала язвительному Зиновьеву.
 Да, расстрел Семьи должен был пока оставаться секретом, но секретом
Полишинеля.
   Троцкий прав: Ленин знал - опасность расправы за кровавое деяние должна
была сплотить ряды большевиков в эти ужасные для революции дни.
 При этом, предвидя возможный крах, правительство, конечно же, пожелало
остаться непричастным к расстрелу. Решение о казни должно было исходить от
членов Екатеринбургского Совета. Это было полезно: у казнивших царя
уральцев оставалось только два выхода - победа над белыми или смерть.
 Но, в отличие от кровавых романтиков Троцкого и Зиновьева, Ленин был
прагматиком.
   Казнь царя и Семьи должна свершиться только в одном случае: если падет
Екатеринбург. Иначе Романовы должны были по-прежнему оставаться козырной
картой в будущей Игре с великими державами.
 Видимо, тогда и был продуман механизм: сигнал к началу казни Семьи не
должен был исходить от яростных уральских революционеров. Он должен быть
подан извне. Кем? Это мы узнаем позднее.
 Таковы должны были быть результаты этой беседы. И Ленин не мог не
чувствовать ее исключительность: июль - страшный месяц для революционеров.
В июле был когда-то казнен Робеспьер, повешены пятеро декабристов... И вот
в июле наступал час возмездия. Сыну того, кто когда-то убил его брата.
Вековая охота революционеров за русскими царями заканчивалась...


   Видимо, обсуждение участи царя вызвало у Ленина определенные ассоциации.
   Во всяком случае, в эти дни, когда вокруг все рушилось, он вдруг
заинтересовался исполнением "Декрета о снятии памятников в честь царей и
их слуг" (9 июля он настойчиво ставит этот вопрос на Совнаркоме).
 С удивительным энтузиазмом борется Ленин с каменными изваяниями Романовых.
 Из воспоминаний коменданта Кремля П.Малькова:
 "А вот это безобразие не убрали... - Ленин указал на памятник,
воздвигнутый на месте убийства великого князя Сергея Александровича...
Ильич ловко сделал петлю и накинул на памятник. Взялись за дело все, и
вскоре памятник был опутан веревками со всех сторон. Ленин, Свердлов,
Аванесов... и другие члены ВЦИК и Совнаркома... впряглись в веревки,
налегли, дернули, и памятник рухнул на булыжник..." (Фантастическая
картина!)
   Уже после смерти Ильича традиция продолжится. При уничтожении
Вознесенского собора Кремля вскроют саркофаги, разденут останки спеленутых
московских цариц и свалят их на телегу. И повезет их лошадка - через
древнюю Кремлевскую Ивановскую площадь. На одной телеге - мать и жена
Ивана Грозного, жены первых Романовых, мать Петра Великого. Через дыру по
доскам спустят их в подвал Судной (!) палаты.
 Впрочем, через семьдесят лет начнут сбрасывать с пьедесталов уже
памятники Ленину: насмешница-история!


   Но вернемся в 1918 год. В Москве заканчивалась мучительная июльская
неделя.
   Голощекин возвращался в Екатеринбург. Ильич уехал за город. Выходные
дни он провел в Кунцеве - вместе с женой и сестрой. Он отдыхал.








                                   ГЛАВА 14



   Приготовление к убийству

   ДВЕ ПОСЛЕДНИЕ НЕДЕЛИ


   В Екатеринбурге, в ожидании возвращения Голощекина, уже шла подготовка
к концу Романовых.
 4 июля состоялась смена коменданта. Авдеев смещен, и комендантом стал
чекист Яков Юровский. Одновременно заменена вся внутренняя охрана внутри
дома.
   Но внешняя охрана из приведенных Авдеевым злоказовских рабочих осталась.
 Остался и муж сестры Авдеева, водитель автомобиля при доме - Сергей
Люханов.
 Внутри дома появились незнакомые светловолосые молчаливые молодые люди.
   Это были новые "латыши" из ЧК. Они заняли весь нижний этаж. И - ту
комнату.
 Николай сразу почувствовал: пришел "черный человек" - теперь скоро... Его
Игра, его ловушка сработала.


   Юровский вошел в Ипатьевский дом в облике избавителя. Сначала он был
врач.
   Теперь он борец с бесчестным воровством.
 Он сообщает Николаю о бесконечных хищениях прежней охраны. В саду
отыскали закопанные серебряные ложки. Они торжественно возвращены Семье.
 Но заодно переписано имущество. Естественно, только для того, чтобы
узнать размеры хищений. Эту перепись начали с драгоценностей.
 "Романовы арестованы, и они, конечно же, не должны носить драгоценности,
такова участь всех арестантов, - объяснял Юровский, - пока не должны".
   И это "пока" опытный чекист ловко ввернул в разговор... Пока. Пока не
наступит развязка.
 Но царь понял: пока не решится его участь. И, конечно же, поверил. Этот
скрытный и притом такой доверчивый человек не знал лозунг великих
революций:
   "Грабь награбленное". Ему показалось, что между ним и этой столь
непонятной ему властью впервые возникло понимание. Город падет. И они
решили отнять у него жизнь. Но при этом, естественно, они должны отдать
Семье в целости и сохранности то, что ей принадлежит: драгоценности.
Неясно, где им придется жить после. И на что им придется жить. Он был отец
семейства, он обязан был думать об их будущем. Он был рад этому негласному
джентльменскому соглашению...
 Из дневника: "21 июня. Сегодня произошла смена коменданта. Во время обеда
пришли Белобородов и др. и объявили, что вместо Авдеева назначается тот,
которого мы принимали за доктора, - Юровский. Днем до чая они со своим
помощником составляли опись золотым вещам: нашим и детей. Большую часть
(кольца, браслеты) они взяли с собой. Объяснили тем, что случилась
неприятная история в нашем доме... Жаль Авдеева, но он виноват в том, что
не удержал своих людей от воровства из сундуков в сарае".
 Юровский оценил его доверие. Он не стал даже проводить обыск, чтобы не
спугнуть этой веры. Впрочем, зачем ему было обыскивать их сейчас, когда
можно будет обыскать после.
 Но Аликс не поверила новому коменданту. Она не верила ни единому их слову.
   И она была счастлива, что так предусмотрительно укрыла все самое ценное.
 "21 июня (4 июля), четверг, - записывала она. - Авдеев смещен, и мы
получаем нового коменданта (однажды он уже приходил - осматривал ногу
Бэби). С молодым помощником, который показался более приличным по
сравнению с другими - вульгарными и неприятными... Все наши охранники
внутри сменены... Затем они велели нам показать все наши драгоценности,
которые были на нас. Молодой (помощник) переписал их тщательно и затем они
их забрали (куда, зачем, на какой срок, не знаю). Оставили только 2
браслета, которые я не смогла снять".
 "Молодой помощник" коменданта, который "показался более приличным" Аликс,
действительно был приятнейшим молодым человеком. Ясноглазый, в чистой
косоворотке, с именем, ласкающим слух царицы, - Григорий. Это и был
Никулин, который всего через несколько дней будет стрелять в ее сына.
 Из автобиографии Никулина (хранится в Музее Революции):
 "Родители мои мещане. Отец - каменщик, печник, мать - домохозяйка.
Образование - низшее, окончил два класса.
 С 1909 года работал каменщиком, а потом на динамитном заводе (это уже
было во время войны, чтобы освободиться от воинской службы). По закрытии
завода с марта 1918 года работаю в Уральской областной ЧК".
 Юровский приметил его сразу. Никулин не пил, что было редкостью среди
бывших рабочих, приходивших в ЧК. И главное - он умел сразу внушить к себе
доверие.
   Юровский все это ценил и нежно звал его "сынок". И когда стал
комендантом, в помощники он взял Григория Никулина.
 Дневник Аликс: "22 июня (5 июля). Комендант предстал перед нами - с
нашими драгоценностями. Оставил их на нашем столе и будет приходить теперь
каждый день наблюдать, чтоб мы не раскрывали шкатулку".
 А он по-прежнему верил в нового коменданта:
 "23 июня. Суббота. Вчера комендант Ю. принес ящичек со всеми взятыми
драгоценностями, просил проверить содержимое и при нас запечатал, оставив
у нас на хранение...
   Ю. и его помощник начинают понимать, какого рода люди окружали и
охраняли нас, обворовывая нас..."
   "25 июня. Понедельник. Наша жизнь нисколько не изменилась при Ю. Он
приходит в спальню проверять целость печати на коробке и заглядывает в
открытое окно... Внутри дома на часах стоят новые латыши, снаружи остались
те же - частью солдаты, частью рабочие. По слухам, некоторые из авдеевцев
уже сидят под арестом. Дверь в сарай с нашим багажом запечатана, если бы
это было сделано месяц тому назад. Ночью была гроза, и стало еще
прохладней".


   Грозовое лето. Он часто отмечает грозы в своем дневнике. Молнии на небе
и вода на земле. Много воды. И оттого лесные дороги сильно развезло и
трудно будет проехать по этим дорогам будущему грузовику - с их трупами...
 А между тем дом уже готовили к последнему событию. Он не обратил на это
внимания, но она записала:
 "25 июня (8 июля). Ланч только в 1.30, потому что они чинили
электричество в наших комнатах".
 Итак, драгоценности переписаны, электричество исправлено.


   На следующий день, 26 июня (9 июля) 1918 года, доктор Боткин начал
писать свое письмо. Необъяснимый ужас, неотвратимость надвигающегося,
галлюцинации и тоска заживо погребенных - в воздухе страшного дома...


   "Я УМЕР, НО ЕЩЕ НЕ ПОХОРОНЕН"
   (ПОСЛЕДНЕЕ ПИСЬМО)


   После расстрела в комнате доктора Боткина Юровский за-брал бумаги
последнего русского лейб-медика...


   Я разглядываю их: "Календарь для врачей на 1913 год". Извещение
Главного штаба о гибели его сына Дмитрия в бою, декабрь 1914 года.
 А вот его письмо (он писал своему товарищу по курсу, по выпуску далекого
1889 года). Он начал писать его 3 июля и, видимо, все следующие дни
продолжал сочинять, а потом переписывал это длиннейшее письмо своим
мелким, бисерным почерком. Переписывал он его до последнего дня, когда
кто-то прервал его на полуслове...
 "Дорогой мой, добрый друг Саша. Делаю последнюю попытку писания
настоящего письма - по крайней мере отсюда, - хотя эта оговорка, по-моему,
совершенно излишняя: не думаю, чтобы мне суждено было когда-нибудь
куда-нибудь откуда-нибудь писать. Мое добровольное заточение здесь
настолько же временем не ограничено, насколько ограничено мое земное
существование. В сущности, я умер - умер для своих детей, для дела... Я
умер, но еще не похоронен или заживо погребен - как хочешь: последствия
почти тождественны... У детей моих может быть надежда, что мы с ними еще
свидимся когда-нибудь в этой жизни, но я лично себя этой надеждой не балую
и неприкрашенной действительности смотрю прямо в глаза... Поясню тебе
маленькими эпизодами, иллюстрирующими мое состояние.
   Третьего дня, когда я спокойно читал Салтыкова-Щедрина, которым
зачитываюсь с наслаждением, я вдруг увидел как-будто в уменьшенном размере
лицо моего сына Юрия, но мертвого, в горизонтальном положении с закрытыми
глазами.
   Вчера еще, за тем же чтением, я услыхал вдруг какое-то слово, которое
прозвучало для меня как "папуля". И я чуть не разрыдался. Опять-таки это
не галлюцинация, потому что слово было произнесено, голос похож, и я ни
секунды не сомневался, что это говорит моя дочь, которая должна быть в
Тобольске... Я, вероятно, никогда не услышу этот милый мне голос и эту
дорогую мне ласку, которой детишки так избаловали меня...
 Если "вера без дел мертва есть", то дела без веры могут существовать. И
если кому из нас к делам присоединилась и вера, то это только по особой к
нему милости Божьей. Одним из таких счастливцев, путем тяжкого испытания,
потери моего первенца, полугодовалого сыночка Сережи, оказался и я. С тех
пор мой кодекс значительно расширился и определился, и в каждом деле я
заботился и о "Господнем". Это оправдывает и последнее мое решение, когда
я не поколебался покинуть моих детей круглыми сиротами, чтобы исполнить
свой врачебный долг до конца, как Авраам не поколебался по требованию Бога
принести ему в жертву своего единственного сына..."


   Из дневника Николая: "28 июня. Четверг. Утром, около десяти тридцати к
открытому окну подошли двое рабочих, подняли тяжелую решетку и прикрепили
ее снаружи рамы без предупреждения со стороны Ю[ровского]. Этот тип нам
нравится все менее! Начал читать восьмой том Салтыкова".
 Ну конечно же, эта решетка - финал. Было в этом что-то ужасное: входя в
комнату, видеть эту темную решетку...
 Он страдал за нее и за мальчика. А она... она жила трудным бытом
заточения:
 "28 июня (11 июля). Четверг. Комиссар настоял, увидеть нас всех в 10. Он
задержал нас на 20 минут и во время завтрака не разрешил нам больше
получать сыр и никаких сливок.
 Рабочий, которого пригласили, установил снаружи железную решетку перед
единственным открытым окном. Несомненно, это постоянный страх, что мы
убежим или войдем в контакт с часовым. Сильные боли продолжаются.
Оставалась в кровати весь день".


   Да, "черный человек" нанес им в этот день два удара. В конце концов,
эти сливки, сыр, яйца, которые приносили из монастыря, были каким-то
разнообразием в постоянной скуке Алексея.
 "Скучно!", "Какая скука!" - этими восклицаниями переполнен дневник
мальчика.
   И еще решетка!
 Но Юровский лишь выполнял свою работу.
 Жить им оставалось считанные дни, и он уже начал изолировать их от мира.
   Он боялся монастыря. Да, это ЧК придумала передавать им письма от
"Офицера", но вдруг еще кто-нибудь... Он должен был думать об этом
"вдруг". В городе безвластие. Маленький отряд - вот все, что у него есть.


   ИСЧЕЗНУВШЕЕ ПОСТАНОВЛЕНИЕ О КАЗНИ


   12 июня - на следующий день после решетки - состоялось... Вернувшийся
из Москвы Голощекин собрал заседание Исполкома Уральского Совета.
 Нет, ни слова не сказал верный Голощекин о своем соглашении с Москвой, о
них узнал только самый узкий круг - Президиум Уралсовета. Рядовые же члены
Совета были уверены: сегодня они сами должны принять решение о судьбе
Романовых. Подходили белые. Каждый понимал, что может значить в его жизни
это решение.
 И все-таки единогласно они приняли это Постановление. Постановление
Уралсовета о казни...


   Исполнение Постановления было поручено Якову Юровскому, коменданту Дома
Особого назначения. Каким страшным каламбуром зазвучало теперь название
дома!


   "Когда-нибудь потомство соберет все документы этого великого процесса
между целой нацией и одним человеком". (Из речи защитника Людовика XVI.)
   И вот теперь мы пытаемся собрать документы о гибели нашего монарха.
 Постановление Совета о казни Романовых?
 Оно исчезло! Но в наше время документы просто так не исчезают.
 Почему же оно исчезло? Чтобы понять это, попробуем восстановить его текст.
 Слово самому Юровскому. В своей "Записке" он напишет: "Комендант сказал
Романовым, что "ввиду того, что их родственники продолжают наступление на
Советскую Россию, Уралисполком постановил их расстрелять..."
   Как-то уж очень не похож этот текст на риторический язык ранних лет
нашей революции.
 А теперь обратимся к официальной телеграмме Уралсовета о казни Романовых:
 "Ввиду приближения неприятеля к Екатеринбургу и раскрытия ЧК большого
белогвардейского заговора, имевшего цель похищение бывшаго царя и его
семьи точка документы в наших руках постановлением президиума облсовета в
ночь на 16 (? - Авт.)
   июля разстрелян Николай Романов точка семья его евакуирована в надежное
место. По етому поводу нами выпускается следующее извещение: Ввиду
приближения контрреволюционных банд красной столице Урала и возможности
того запятая что коронованый палач избежит народного суда скобки раскрыт
заговор белогвардейцев пытавшихся похитит его самого и его семью и найдены
компрометирующие документы будут опубликованы скобки президиум облсовета
исполняя волю революции постановил разстрелять бывшаго царя Николая
Романова запятая виновнаго в бесчисленных кровавых насилий русского
народа..."
   Вот это уже похоже!
 Из письма читателя Круглова А.С.:
 "У моего отца хранится переписанный им текст Постановления о расстреле
царя, который был расклеен по городу.
 "Постановление Уралисполкома Совета рабочих, крестьянских и
красноармейских депутатов. Имея сведения, что чехословацкие банды угрожают
красной столице Урала - Екатеринбургу, и принимая во внимание, что
коронованный палач, скрывшись, может избежать суда народа, Исполнительный
комитет, исполняя волю народа, решил расстрелять бывшего царя Николая
Романова, виновного в бесчисленных кровавых преступлениях".
 Почти дословно совпадает с телеграммой.
 Таков исчезнувший текст Постановления.


   Итак, клочок бумаги, который прочел Юровский в ночь расстрела, никакого
отношения к официальному Постановлению Уралсовета не имел. Не только по
убогой фразеологии, но и по существу дела. Юровский читал о казни
Романовых, а официальное Постановление было только о казни Романова.
 И 10 человек, которые должны вскоре встать рядом с Николаем в том
полуподвале, расстреляны незаконно. Вот почему оно потом исчезло!
 Так сразу начинает выполнять Голощекин соглашение с Москвой. Так
рождалась традиция: одно Постановление - для мира, а другое, тайное, - для
исполнителей.


   Постановление для мира торжественно скрепили своими подписями все члены
Президиума: Белобородов, Дидковский, Толмачев, Голощекин и Сафаров...
 Фотография, хранящаяся в Музее Революции. На ней - подписавшие, Президиум
Уралсовета: все молодые, все в папахах. Новые генералы Октября. И в центре
- Бонапартом, нога на ногу - Белобородов. На обороте - торжественная
дарственная надпись: "Первому командарму уральских рабочих, честному
солдату революции Р. Берзину".
 Латышский революционер Рейнгольд Берзин командовал в те дни фронтом
против белочехов. От него и зависела судьба столицы Красного Урала.


   "ВЕСТЕЙ ИЗВНЕ НИКАКИХ НЕ ИМЕЕМ"


   Из дневника Николая:
 "30 июня. Суббота. Алексей принял первую ванну после Тобольска. Колено
его поправляется, но совершенно разогнуть его не может. Погода теплая и
приятная. Вестей извне никаких не имеем".
 Этой безнадежной фразой на следующий день после Постановления о казни,
будто почувствовав что-то, Николай закончил дневник. Дальше идут пустые,
заботливо пронумерованные им до конца года страницы.


   Все эти дни она ждала. Ждала новых известий от внезапно замолчавшего
"Офицера русской армии". И вслушивалась, вслушивалась в звуки за окном...
 Ее дневник: "29 июня (12 июля). Постоянно слышим артиллерию, проходящую
пехоту и дважды кавалерию - в течение последних двух недель. Также части,
марширующие с музыкой, - это австрийские военнопленные, которые выступают
против чехов (также наших бывших военнопленных), которые вместе с частями
идут сквозь Сибирь. И не так далеко уже отсюда. Раненые ежедневно
прибывают в город.
 30 июня (13 июля). В 6.30 Бэби имел первую ванну со времени Тобольска.
   Ему удалось самому залезть в нее и выйти, он также сам карабкается и
вылезает из кровати. Но стоять он может только пока на одной ноге... Всю
ночь дождило, слышала три револьверных выстрела в ночи".


   ПОСЛЕДНИЕ ТРИ ДНЯ


   Итак, за три дня до их конца Николай оборвал свой дневник. Она
продолжала.
   Она довела их повесть до конца.
 "1 июля (14), воскресенье. Прекрасное летнее утро. Едва проснулась из-за
спины и ног... В 10.30 была большая радость - служили обедницу. Молодой
священник - он приходит к нам уже во второй раз..."
   Было воскресенье. И пока новый лидер страны атеист Ульянов отдыхал на
даче в Кунцеве, прежний лидер страны арестант Романов получил разрешение
на богослужение.
 Обедницу, которую заказала Семья, пригласили служить отца Сторожева. Он
уже служил однажды в Ипатьевском доме, и Юровский согласился позвать его
во второй раз.
 В комендантской было неряшливо, грязно, на рояле лежали гранаты и бомбы.
   На кровати, не раздеваясь, спал после дежурства Григорий Никулин.
Юровский медленно пил чай и ел хлеб с маслом. Пока священник с дьяконом
облачались, началась беседа.
 - Что с вами? - спросил Юровский, заметив, что отец Сторожев все время
потирает руки, пытаясь согреться.
 - Я болен плевритом.
 - У меня тоже был процесс в легком.
 И Юровский начал давать ему советы. Он был фельдшер и любил медицинские
советы. Кроме того, только он понимал величие момента: он, ученик
портного, из нищей еврейской семьи, разрешает последнему царю последнюю
службу. Последнюю - это он точно знал.
 Когда отец Сторожев вошел в зал, Семья уже собралась. Алексей сидел в
кресле-каталке, он очень вырос, но лицо его было бледно после долгой
болезни в душных комнатах.
   Александра Федоровна была в том же сиреневом платье, в котором ее
увидел отец Сторожев во время первой службы. Она сидела в кресле рядом с
наследником.
   Николай стоял - он был в гимнастерке, в защитных брюках и сапогах.
Дочери - в белых кофточках и темных юбках. Волосы у них отросли и уже
доходили до плеч. Сзади за аркой стояли доктор Боткин, слуги и мальчик -
поваренок Седнев.
 По чину обедницы надо было прочесть молитву "Со святыми упокой". А дьякон
вдруг почему-то запел.
 И священник услышал, как сзади вся Семья молча опустилась на колени. Так,
на коленях, встретили они эти слова: "Со святыми упокой".
 Конечно же, это он первым опустился на колени. Он, царь, который всегда
знал, что участь царя "в руце Божией".
 И еще он знал: скоро! Совсем скоро.


   На обратном пути дьякон сказал отцу Сторожеву:
 - У них там что-то случилось... Они стали какие-то другие.


   ЗАБОТЛИВЫЙ КОМЕНДАНТ


   В эти дни часто отлучался из дома Юровский. Вместе с верх-исетским
комиссаром Ермаковым он ездил в деревню Коптяки - 18 верст от
Екатеринбурга. Там, недалеко от деревни, в глухом лесу, находились
заброшенные шахты...
 Юровский знал, что расстрел Романовых - это только начало. А потом будет
самое трудное: захоронить, чтобы не нашли.
 "Семья эвакуирована в надежное место..." И Юровский с Ермаковым искали
здесь это надежное место.
 Она: "2 июля (15), понедельник. Серое утро, дальше - вышло солнышко. Ланч
- на кушетке в большой комнате пока женщины, пришедшие к нам, мыли полы.
   Затем легла в кровать опять и читала вместе с Марией. Они уходили
(гулять)
   дважды, как обычно. Все утро Татьяна читала мне духовное чтение. Я
чувствую, Владимир Николаевич опять не придет. В 6.30 Бэби принял вторую
ванну. Безик, в 10.15 пошла в кровать... Слышала гул артиллерийских
выстрелов в ночи и несколько выстрелов из револьвера".


   Владимир Николаевич - доктор Деревенко. Не мог разрешить комендант
приходить ему в эти последние дни. Точнее, в предпоследний день.


   Женщины, которые мыли пол в предпоследний день, рассказали потом, что
пол приказали вымыть всюду: в комнатах Семьи и внизу - на первом этаже,
где жила охрана. Вымыли они пол и в той комнате.


   Починили электричество, поставили решетку, помыли полы... Обо всем
подумал Юровский.


   В эти дни завершились записи в книге дежурств караула:
 "10 июля заявление Николая Романова об открытии окон для проветривания
помещений, в чем ему было отказано.
 11 июля. Была обычная прогулка семьи: Татьяна и Мария просили
фотографический аппарат, в чем, конечно же, им было отказано комендантом".
 Да, в доме был фотоаппарат. Тот самый, конфискованный у царицы, когда
впервые она вошла в Ипатьевский дом. Аппарат лежал в комендантской бывшего
фотографа Якова Юровского.
 Сын чекиста Михаила Медведева: "Отец говорил, что в "Американской
гостинице"
   в эти дни было совещание. Его проводил Яков Юровский. Участие в
расстреле было добровольным. И добровольцы собрались в его номере...
Договорились стрелять в сердце, чтобы не страдали. И там же разобрали -
кто кого. Царя взял себе Петр Ермаков. У него были люди, которые должны
были помочь тайно захоронить трупы.
 И главное, Ермаков был единственный среди исполнителей политкаторжанин.
   Это был один из самых почетных титулов среди революционеров. Отбывший
каторгу за революцию!
 Царицу взял Юровский, Алексея - Никулин, отцу досталась Мария. Она была
самая высоконькая".
 (Михаил Медведев мог считать себя обиженным. Следующий почетный титул
революционера - политзаключенный. Им и был Михаил Медведев -
профессиональный революционер, бывший матрос, отсидевший в царской тюрьме.
Его настоящая фамилия - Кудрин; Медведев - партийный псевдоним по одному
из бесчисленных паспортов во время партийной работы в Баку. С 1918 года
работал в ЧК. Это было не так часто среди "старых" революционеров. Как
правило, они отказывались работать в ЧК: не хотели арестовывать эсеров -
сподвижников по прежней борьбе с царем.)
   Остальные княжны и челядь достались однофамильцу чекиста Медведева -
Павлу, начальнику охраны в Ипатьевском доме, еще одному чекисту - Алексею
Кабанову и шести латышам из ЧК.
 Юровский договорился: ровно в полночь во двор должен был въехать грузовик.
   С грузовиком должен был приехать Петр Ермаков. Грузовик этот должны
были забрать из гаража Совета. И заменить шофера.
 За руль должен был сесть Сергей Люханов - шофер автомобиля при
Ипатьевском доме. На этом грузовике и должны были увезти их трупы.
 В городе было неспокойно. Юровский назначил пароли. Пароль в день казни
был "трубочист".
 Они обожали революционную риторику, именно "трубочист", ибо они собрались
чистить грязные трубы истории...
 Теперь оставалось решить, где совершить казнь. Сомнений у коменданта не
было. Рядом с кладовой была та комната - он ее сразу приметил: комната
выходила в глухой Вознесенский переулок. На окне ее была решетка, и окно
это утыкалось в косогор. Так что комната была полуподвальная, и если
зажечь свет, его совсем не будет видно на улице из-за высокого забора...
 Время было голодное. Работать придется всю ночь. И Юровский разрешил
монашкам из монастыря принести молоко и корзину яиц - для Алексея. И
попросил получше укладывать яйца, чтоб не бились. Он позаботился обо всем.


   ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ


   В тот последний свой день, 16 июля, они встали в 9 утра. Как всегда,
собрались в комнате отца и матери и вместе молились.
 Раньше они часто пели хором - херувимскую песнь и другие духовные песни.
   Но в последние дни (как отмечали стрелки охраны) они не пели.
 В 9 утра, как всегда, пришел в Ипатьевский дом комендант Юровский. В 10
они пили чай, а комендант обходил комнаты - "проверял наличие
арестованных".
 В это же время и принесли яйца и молоко. И Юровский сообщил об этом
Аликс, он был рад этой своей идее - во всяком случае, у них будет хорошее
настроение.
   И яйца пригодятся. Потом.
 На прогулку в этот день он отвел им час, как обычно. И, как всегда, они
гуляли - по полчаса утром и до обеда.
 На прогулке их видел охранник Якимов. Он сказал, что гуляли только царь и
княжны, а Алексея и царицу он не видел.
 Она не выходила и целый день провела в комнате.


   Из "Записки" Юровского: "16 июля пришла та телеграмма из Перми на
условном языке, содержащая приказ об истреблении Романовых. В 6 часов
вечера Филипп Голощекин предписал привести приказ в исполнение".
 Что это за телеграмма? И откуда это слово - "приказ"? И кто мог отдать
приказ военному комиссару всей Уральской области Голощекину?


   МЕХАНИЗМ РАССТРЕЛА


   Еще раньше, в конце июня, когда в Москве распространился ложный слух о
расстреле Николая II, от имени Совнаркома был послан запрос на Урал.
Полученный ответ - "Все сведения об убийстве Николая Романова -
провокация" - пришел за подписью: "Главнокомандующий Северным
Урало-сибирским фронтом Р.Берзин".
 После измены Муравьева власть на Урале сосредоточилась в руках латышского
революционера, командующего фронтом против наступавших чехов - Рейнгольда
Берзина. Ему, очевидно, и было поручено Москвой запустить механизм
расстрела Семьи. Это было логично, он мог быть гарантом того, что
Уралсовет не сделает этого прежде, чем судьба Екатеринбурга будет решена.
Только он мог точно знать этот роковой час. Только он - Главнокомандующий
- мог приказывать военному комиссару. И 16 июля, поняв, что положение
города безнадежно, Берзин, видимо, отдает свой приказ, приговорив к смерти
11 человек, в том числе несовершеннолетнего мальчика.


   В 1938 году Рейнгольд Берзин погибнет в сталинских лагерях.


   ПЕРЕД АПОКАЛИПСИСОМ


   Было 7 вечера.
 В это время Семья Романовых пила чай. Последний чай. Еще утром пришли и
забрали поваренка Седнева. Аликс очень обеспокоилась и послала Боткина
спросить, в чем дело. Объяснили: у поваренка встреча с дядей и он скоро
вернется.


   Получив приказ Берзина, осторожный Филипп Голощекин решает на всякий
случай протелеграфировать в Москву. И он шлет ту свою телеграмму о том,
что условленная с Москвой казнь Семьи не терпит отлагательств из-за
готовящейся сдачи города.
 "Если ваше мнение противоположно, сейчас же, вне всякой очереди,
сообщите".
 Он хочет заручиться прямым приказом Москвы. Телеграмму эту он шлет через
Зиновьева - горячего сторонника расстрела. Он понимает - Зиновьев не
допустит отмены прежнего решения о казни. Зиновьев пересылает телеграмму в
Москву - Ленину.
 В 21 час 22 минуты она была в Москве, как явствует из пометы на
телеграмме.
 Получил ли Екатеринбург ответ? Или, как часто бывало, Москва промолчала,
что и стало согласием?


   БЫЛ ЛИ ОТВЕТ ЛЕНИНА?


   11 августа 1957 года в "Строительной газете" был напечатан очерк под
названием "По ленинскому совету". Вряд ли много читателей было у статьи с
подобным названием. И зря - очерк был самый что ни на есть
прелюбопытнейший.
 Героем его был некто Алексей Федорович Акимов - доцент Московского
архитектурного института. У Акимова было заслуженное революционное
прошлое, о котором и писал автор очерка. С апреля 1918 года по июль
1919-го Алексей Акимов служил в охране Кремля - вначале он охранял
Я.М.Свердлова, а затем - В.И.Ленина.
 И вот газета рассказывает случай, произошедший с Акимовым летом 1918
года...
 "Чаще всего он стоял на посту у приемной В.И.Ленина или на лестнице,
которая вела в его кабинет. Но иногда ему приходилось выполнять и другие
поручения.
   Мчаться, например, на радиостанцию или телеграф и передавать особо
важные ленинские телеграммы. В таких случаях он увозил обратно не только
подлинник телеграммы, но и телеграфную ленту. И вот после передачи одной
из таких телеграмм Ленина телеграфист сказал Акимову, что ленту он не
отдаст, а будет хранить у себя. "Пришлось вынуть пистолет и настоять на
своем", - вспоминает Акимов. Но когда через полчаса Акимов вернулся в
Кремль с подлинником телеграммы и телеграфной лентой, секретарь Ленина
многозначительно сказала:
   "Пройдите к Владимиру Ильичу, он хочет вас видеть".
 Акимов вошел в кабинет бодрым военным шагом, но Владимир Ильич строго
остановил:
   "Что ж вы там натворили, товарищ? Почему угрожали телеграфисту?
 Отправляйтесь на телеграф и публично извинитесь перед телеграфистом".
 В этом очерке, в который раз свидетельствовавшем о чуткости вождя нашей
революции, была одна очень странная деталь: ни слова не говорилось, о чем
была эта "особо важная телеграмма", которую, угрожая револьвером, отнимал
у телеграфиста Алексей Акимов.


   Из письма Н.П.Лапика, директора музея завода "Прогресс" (Куйбышев):
 "Есть у нас в музее машинописная запись беседы А.Ф.Акимова с
А.Г.Смышляевым, ветераном нашего завода, занимавшемся поисками материалов
по его истории.
 В протокольной записи этой беседы, состоявшейся 19 ноября 1968 года, со
слов А.Ф.Акимова записано сле-дующее:


   "Когда тульский (ошибка в записи - уральский. - Авт.) губком решил
расстрелять семью Николая, Совнарком и ВЦИК написали телеграмму с
утверждением этого решения. Я.М.Свердлов послал меня отнести эту
телеграмму на телеграф, который помещался тогда на Мясницкой улице. И
сказал - поосторожней отправляй.
   Это значило, что обратно надо было принести не только копию телеграммы,
но и ленту.
 Когда телеграфист передал телеграмму, я потребовал от него копию и ленту.
   Ленту он мне не отдавал. Тогда я вынул револьвер и стал угрожать
телеграфисту.
   Получив от него ленту, я ушел. Пока шел до Кремля, Ленин уже узнал о
моем поступке. Когда пришел, секретарь Ленина мне говорит: "Тебя вызывает
Ильич, иди, он тебе сейчас намоет холку"..."
   Итак, в Екатеринбург от СНК и ВЦИК (то есть от Ленина и Свердлова)
пошла эта телеграмма "с утверждением этого решения" - о казни Царской
Семьи.
 В Екатеринбурге в этот момент дело уже шло к полуночи. Они все ждали
ответа.
   И, уже за полночь получив ответ, Голощекин отправил грузовик. Это и
была та причина, по которой, опоздав на два часа, только в половине
второго ночи пришел грузовик с Ермаковым. Об этой задержке с досадой
напишет в своей "Записке" Юровский.
 Пока в Екатеринбурге ждали телеграмму, Семья готовилась спать. Алексей
спал в эту ночь в их комнате. Перед сном она подробно описала в дневнике
весь день - последний день.
 "3(16) июля, вторник. Серое утро, позднее вышло милое солнышко. Бэби
слегка простужен. Все ушли ( на прогулку) на полчаса утром. Ольга и я
принимали лекарство. Татьяна читала духовное чтение. Когда они ушли,
Татьяна осталась со мной и мы читали книгу пророка Авдия и Амоса".
 Из книги пророка Амоса: "И пойдет царь их в плен, он и князья его вместе
с ним, говорит Господь". (1:15)
   "Клялся Господь Бог святостью Своею, что вот, придут на вас дни, когда
повлекут вас крюками и остальных ваших удами". (4:2)
   "Поэтому разумный безмолвствует в это время, ибо злое это время". (5:13)
   "Вот наступают дни, говорит Господь Бог, когда Я пошлю на землю голод,
- не голод хлеба, не жажду воды, но жажду слышания слов Господних. И будут
ходить от моря до моря и скитаться от севера к востоку, ища слова
Господня, и не найдут его". (8:11-12)
   Из книги пророка Авдия: "Но хотя бы ты, как орел, поднялся высоко и
среди звезд устроил гнездо твое, то и оттуда Я низрину тебя, говорит
Господь".


   И, слушая эти священные грозные слова, вдруг затихла, задумалась
Татьяна.
 "Как всегда, утром комиссар пришел в наши комнаты. И наконец после недели
перерыва опять принесли яйца для Бэби! В 8 часов ужин.
 Внезапно Лешка Седнев был вызван повидать своего дядю и он исчез -
удивлюсь, если все это правда и мы опять увидим мальчика вернувшимся
обратно".


   Да, она, как всегда, им не поверила: она помнила, как бесследно исчезли
все, кого они уводили: Седнев, Нагорный...


   "Играли в безик с Н[иколаем]. 10.30 - в кровать..."


   В это время к дому Попова подошли двое подвыпивших охранников. Это были
стрелки Проскуряков и Столов.
 Вчера была получка (это запомним). Они напились у знакомого милиционера и
весело вошли в дом Попова. Но там их встретил начальник охраны Павел
Медведев. Он был почему-то очень злой и с матом загнал их обоих в баню во
дворе дома Попова. Ночь была теплая. Они улеглись и тотчас заснули.
 Между тем охранник Якимов разводил караул. На пост номер 7 у дома встал
стрелок Дерябин. Пост номер 8, в саду у окна в прихожую, занял стрелок
Клещев. Якимов расставил посты и пошел спать.
 Она закончила запись в дневнике - отметила температуру воздуха: "15
градусов".
   Это и стало последними словами.
 Они помолились перед сном. Девочки уже спали.
 В 11 часов свет в их комнате погас...


   В доме Попова - напротив Ипатьевского, где на втором этаже жила охрана,
на первом проживали обычные городские обыватели. Поздно ночью проснулись
двое. Глухие выстрелы... много выстрелов - там, снаружи, откуда-то из-за
забора того страшного дома. Ипатьевского дома.
 И оба тихо зашептали друг другу:
 - Слыхал?
 - Слыхал.
 - Понял?
 - Понял.
 Опасная жизнь была в те годы, и опасливы были люди, хорошо усвоили они:
   только опасливые выживают. И оттого ничего более не сказали друг другу,
затаились в своих комнатах до утра.
 Об этой своей ночной беседе в ту теплую, пахнущую "ароматами садов" ночь
на 17 июля рассказали они потом белогвардейскому следователю.


   17 ИЮЛЯ. УТРО В ИПАТЬЕВСКОМ ДОМЕ


   Утро было хмурое. Но опять, как вчера, распогодилось, цвели сады -
"аромат садов", как написал он.
 По-прежнему неслись караулы вокруг Ипатьевского дома. Из монастыря в то
утро опять пришла послушница и, как накануне, - принесла яйца, сливки.
   Но в этот раз послушницу в дом не пустили. На крыльце ее встретил
молодой помощник коменданта - Никулин. Продуктов он не взял и сказал:
"Идите обратно и больше ничего не носите".


   Разводящий Якимов пришел в Ипатьевский дом рано утром. Внутри дома
латышей уже не было. Караулы стояли только во дворе. Ему сказали, что
утром латыши ушли к себе в "чрезвычайку", только двое остались. Но спать
внизу после вчерашнего они не захотели и спят теперь в комендантской на
втором этаже.
   Якимов прошел в комендантскую и увидел латышей, спящих на походных
кроватях великих княжон. В комендантской Юровского не было, но за столом
сидели Никулин и Павел Медведев. На столе лежало множество драгоценностей:
они были в открытых шкатулочках и просто навалены на скатерть. Медведев и
Никулин были какие-то усталые и даже подавленные. Они не разговаривали и
молча укладывали драгоценности в шкатулки. Двери из прихожей в комнаты
Царской Семьи были закрыты.
 У дверей тихо стоял спаниель Джой, уткнувшись носом в закрытую дверь. И
ждал. Но из комнат Семьи, откуда обычно звучали голоса, шаги, теперь не
доносилось ни звука.
 Так рассказывал потом разводящий Якимов белогвардейскому следователю.
 17 июля для непосвященных членов Исполкома Совета Белобородов разыграл
забавнейшую сцену под названием: "Сообщение о расстреле ни о чем не
ведающей Москве".
 Один из этих непосвященных - редактор газеты "Уральский рабочий" В.
Воробьев - добросовестно описал эту сцену в своих воспоминаниях: "Утром я
получил в президиуме облсовета для газеты текст официального сообщения о
расстреле Романовых. "Никому пока не показывай, - сказали мне. -
Необходимо согласовать текст сообщения о расстреле с Центром". Я был
обескуражен. Кто был когда-либо газетным работником, тот поймет, как мне
хотелось немедленно, не откладывая, козырнуть в своей газете такой редкой
сенсационной новостью: не каждый день случаются такие события, как казнь
царя!
 Я поминутно звонил по телефону, узнавал, не получено ли уже согласие
Москвы на опубликование? Терпение мое было подвергнуто тягчайшему
испытанию. Лишь на другой день, то есть 18 июля, удалось добиться к
прямому проводу Свердлова.
   На телеграф для переговоров с ним поехали Белобородов и еще кто-то из
членов президиума. И я не утерпел, поехал тоже. К аппарату сел сам
комиссар телеграфа.
   Белобородов начал говорить ему то, что надо передать Москве".
 (Надо было передать Москве, что в результате наступления белых и
монархического заговора по решению Уралсовета расстрелян Николай Романов,
а его семья эвакуирована в "надежное место".)
   Это и передали:
 "Ввиду приближения неприятеля к Екатеринбургу и раскрытия ЧК большого
белогвардейского заговора, имевшего целью похищение бывшаго царя и его
семьи точка документы в наших руках постановлением президиума облсовета
расстрелян Николай Романов точка семья его эвакуирована в надежное место.
По этому поводу нами выпускается следующее извещение: "Ввиду приближения
контрреволюционных банд Красной столице Урала и возможности того, что
коронованный палач избежит народного суда (раскрыт заговор белогвардейцев
пытавшихся похитить его самого и его семью и найдены компрометирующие
документы)... президиум облсовета исполняя волю революции постановил
расстрелять бывшаго царя Николая Романова, виновного в бесчисленных
кровавых насилиях..."
   После чего начали ждать ответа из Москвы. Затаив дыхание, мы все
качнулись к выползавшей ленте ответа Свердлова:
 "Сегодня же доложу о вашем решении Президиуму ВЦИК. Нет сомнения, что оно
будет одобрено. Извещение о расстреле должно последовать от центральной
власти, до получения его от опубликования воздержитесь".
 Мы вздохнули свободней, вопрос о самоуправстве можно было считать
исчерпанным".
 А за день до того - 17 июля в девять часов вечера - посвященные члены
Совета отправили посвященным членам Президиума ВЦИК следующую шифрованную
телеграмму:
 "Москва, Кремль, секретарю Совнаркома Горбунову с обратной проверкой.
Передайте Свердлову, что все семейство постигла та же участь, что и главу.
Официально семья погибнет при эвакуации".
 Эту телеграмму потом захватили белогвардейцы в екатеринбургской
телеграфной конторе, и ее расшифровал белогвардейский следователь Соколов.
 Но еще раньше, утром, они отчитались перед главой партии...


   В 1989 году после первой моей статьи в "Огоньке" я получил
прелюбопытнейшее письмо.
 Анонимный автор писал:
 "В свое время, работая в Центральном партийном архиве в фонде Ленина, я
видел странный пустой конверт со штампом "Управление делами Совнаркома".
 На конверте была надпись:
 "Секретно. Тов. Ленину из Екатеринбурга. 17.07. 12 часов дня".
 Из этой надписи легко было понять, что в конверте когда-то хранилась
какая-то секретная телеграмма, которая была послана из Екатеринбурга
ранним утром 17 июля, т.е. сразу после убийства. На конверте стояла также
роспись самого Ленина: "Получил. Ленин". Но самой телеграммы в конверте не
было - конверт был пуст..."
   Проверить это письмо я тогда не смог - в партийный архив меня
категорически не пустили...


   И вот новые времена, я сижу в бывшем Центральном архиве
Коммунистической партии.
 И передо мной лежит этот пустой конверт от секретной телеграммы с
ленинским автографом о ее получении.
 И хотя телеграмму предусмотрительно изъяли, нетрудно догадаться, о чем
была эта телеграмма из Екате-ринбурга, поступившая утром после расстрела
Царской Семьи в адрес лица, отдавшего распоряжение об этом расстреле.
 Есть что-то грозное в этом оставшемся свидетеле убийства - пустом
конверте с трусливо вынутой телеграммой и такими ясными надписями.


   ПОСЛЕДУЮЩИЕ ДНИ
   (ХРОНИКА)


   18 июля. Москва. Вечером Свердлов явился на заседание Совета Народных
Комиссаров.
   Совет проходил под председательством Ленина. Слушали доклад наркома
здравоохранения.
   Свердлов сел сзади Ленина и что-то зашептал ему на ухо. Ленин объявил:
   "Товарищ Свердлов просит слово для внеочередного сообщения".
 И Свердлов доложил Совнаркому все, что официально передали из
Екатеринбурга:
   и о том, что царь собирался бежать и что он расстрелян, а Семья
эвакуирована в надежное место и т. д.
 "Выписка из протокола номер 1 заседания ВЦИК.
 Слушали: Сообщение о расстреле Николая Романова (телеграмма из
Екатеринбурга).
 Постановили: По обсуждении принимается следующая резолюция: ВЦИК в лице
своего Президиума признает решение облсовета правильным. Поручить тт.
Свердлову, Сосновскому, Аванесову составить соответствующие извещения для
печати.
   Опубликовать об имеющихся во ВЦИК документах (дневник, письма).
Поручить т. Свердлову составить особую комиссию для разбора".
 Во время обсуждения Ленин молчал, а потом продолжил заседание.
 В этом молчании Ильича пытались найти осуждение случившегося. Но Ленина
можно обвинять во многом - только не в том, что вождь был способен
смолчать, если был с чем-то не согласен.
 После одобрения расстрела вновь обсуждались вопросы здравоохранения.


   18 июля по-прежнему неслись караулы вокруг Ипатьевского дома. В этот
день в городе появлялись и таинственно исчезали комендант Юровский вместе
с комиссаром Голощекиным.
 19 июля. Екатеринбург. Утром Юровский наконец возвращается в город.
Падения Екатеринбурга ждут с часу на час. И Юровский спешит.
 19 июля к Ипатьевскому дому подъехал извозчик, из дома вышел Юровский и
начал грузить свои вещи. Извозчик ему помогал. В своих показаниях
белогвардейскому следователю извозчик отметил, что у Юровского было 7 мест
багажа и один очень большой темный чемодан, опечатанный сургучными
печатями. Это и был архив Романовых.
 19 июля Юровский выезжает в Москву. Он так спешит, что забывает бумажник
со всеми деньгами на столе в Ипатьевском доме. (С дороги он дает об этом
телеграмму - ее найдут белые в телеграфной конторе.)
   Да что там деньги... Он не успевает вывезти из города даже свою мать
Эстер.
   Ее арестуют белые, но, к счастью, у них не хватит классового сознания
расстрелять несчастную старуху, и Эстер Юровская дождется победного
возвращения в Екатеринбург своего сына.
 Тогда же, 19 июля, Москва объявила официально о расстреле Николая
Романова.
 20 июля. Екатеринбург. Из города уезжает другой главный участник событий
- помощник коменданта Григорий Никулин.
 В Музее Революции хранится грозное удостоверение, написанное на бланке
Уральского правительства и выданное в тот день Никулину: "Выдано товарищу
Никулину Г.П. в том, что он командируется Уральским Советом для охраны
груза специального назначения, находящегося в двух вагонах, следующих в
город Пермь. Все железнодорожные организации, городские и военные власти
должны оказывать товарищу Никулину полное содействие.
 Порядок и место выгрузки известны товарищу Никулину согласно имеющимся у
него инструкциям. Председатель областного Совета Урала А. Белобородов".
 В этих вагонах везли имущество из Ипатьевского дома.
 И отдельно вез Никулин нечто в грязном мешке.
 Страшно было на дорогах. Гуляли по стране веселые банды и грабили нещадно
поезда и пассажиров. Вот почему из Перми следует Никулин в одежде
крестьянина-мешочника.
 Опасно содержимое его грязного мешка. Смерти мог стоить ему этот мешок...
 В 1964 году старик Никулин рассказал, что в этом мешке (для маскировки)
   вез он романовские драгоценности из города Екатеринбурга. Те самые - из
шкатулок в Ипатьевском доме...


   20 июля. Опустел дом инженера Ипатьева. Сняты караулы, охранников
отправили прямо на фронт. И придется им биться до последней капли крови,
ибо никак нельзя им попадаться в плен. Смертельным был для них белый плен
после Ипатьевского дома.
 На последнем митинге в городском театре комиссар Голощекин торжественно
объявил о казни Николая Романова. По городу расклеили на афишных столбах
официальное сообщение о расстреле царя и "эвакуации Семьи в надежное
место".
 Только 23 июля редактору Воробьеву разрешили напечатать долгожданное
сообщение в "Уральском рабочем" вместе со статьей Г.Сафарова.
 "Пусть при этом были нарушены многие формальные стороны буржуазного
судопроизводства и не был соблюден традиционно-исторический церемониал
казни коронованных особ. Но рабоче-крестьянская власть проявила при этом
крайний демократизм.
   Она не сделала исключения для всероссийского убийцы и расстреляла его
наравне с обыкновенным разбойником", - писал Сафаров.
 Ну что ж, и Спаситель висел на кресте "наравне с обыкновенным
разбойником".
 "Нет больше Николая Кровавого... И рабочие и крестьяне с полным правом
могут сказать своим врагам: "Вы поставили ставку на императорскую корону?
   Она бита, получите сдачи одну пустую коронованную голову!" (Видимо,
из-за этой образной фразы публициста Сафарова пошла легенда об отрезанной
"коронованной голове", которую вывез Юровский в Москву.)
   21 июля. Инженера Ипатьева вызвали в Совет и передали ему обратно ключи
от его собственного дома.
 Что он почувствовал, когда зашел в замусоренный, страшный свой дом,
хранивший вечный ужас ночи 17 июля?








                                   ГЛАВА 15



   Расследование начинается

   25 июля большевики сдали Екатеринбург, и в город вошли части сибирской
армии и Чехословацкий корпус. И сразу бросились белые офицеры в
Ипатьевский дом.
 Дом представлял из себя зрелище поспешного отъезда. Все помещения были
сильно замусорены. По комнатам разбросаны булавки, зубные щетки, гребенки,
щетки для волос, пустые пузырьки, поломанные рамки от фотографий. В
гардеробе висели пустые вешалки, и все печи в комнатах были забиты золой
от сожженных вещей.
 В столовой возле камина стояло пустое кресло-каталка. Старое, вытертое
кресло на трех колесиках, где, болея ногами, изнемогая от постоянной
головной боли, провела она почти все дни. Последний трон императрицы
Александры Федоровны.
 В комнате дочерей была пустота. Коробка с одной конфеткой монпансье,
судно больного мальчика - вот и все вещи. И еще на окне висел шерстяной
плед.
   Походные кровати великих княжон нашли в комнатах охраны. И никаких
ювелирных вещей, никакой одежды в доме! Хорошо поработал Григорий Никулин
с товарищами.
 По комнатам и на помойке у дома Попова, где жила охрана, валялось самое
драгоценное для Семьи - иконы. Остались и книги. Ее коричневая Библия с
закладками, "Молитвослов", "О терпении скорбей..." и, конечно же, "Житие
Святого Серафима Саровского...", Чехов, Салтыков-Щедрин, Аверченко, тома
"Войны и мира" - все это было разбросано на полу по комнатам или валялось
на помойке.
 В их спальне нашли хорошо выструганную доску - это и была та доска, на
которой играл и ел больной мальчик. И еще было множество пузырьков со
святой водой и лекарствами. В прихожей валялась коробка. В ней были волосы
великих княжон, остриженные в февральские дни, когда они болели корью.
 В столовой нашли чехол со спинки кровати одной из великих княжон. Чехол
этот был с кровавым следом обтертых рук.
 На помойке в доме Попова нашли Георгиевскую ленточку, которую царь до
последних дней носил на шинели. К тому времени в Ипатьевский дом уже
пришли бывший его жилец лакей Чемодуров и воспитатель Жильяр.
 Чемодуров - старый лакей, вечный тип верного русского слуги, преданный
чеховский Фирс, который всю жизнь как за ребенком ходил за своим
господином.
 С Чемодуровым царь приехал из Тобольска, но, когда в Ипатьевский дом
вместе с детьми приехал другой лакей, молодой Трупп, он решил отпустить
больного старика, отдохнуть и подлечиться. Но не ездят лечиться в такие
времена царские лакеи - отправили в тюрьму старика Чемодурова. Горевал он
в тюрьме и не знал, что тюрьма спасет ему жизнь - там он благополучно
досидел до прихода белых. И вот привели его в Ипатьевский дом. Когда среди
разбросанных по дому святых икон Чемодуров увидел образ Федоровской Божьей
Матери, старый слуга побледнел. Он знал, что с этой иконой госпожа его
живой никогда не рассталась бы! Нашли на помойке и другой ее любимый образ
- святого Серафима Саровского. Глядя на страшное разорение, верный лакей
все продолжал искать "носильные вещи" своего господина. В который раз
перечислял он следователю все, что они привезли из Царского Села: "Одно
пальто офицерского сукна, другое - простого солдатского. Одну короткую
шубу из романовской овчины, четыре рубахи защитного цвета, 3 кителя, 5
шаровар, и 7 пар хромовых сапог, и 6 фуражек". Все запомнил старый слуга.
Но - ни рубах, ни кителей, ни полушубка...


   Книги и иконы посреди "мерзости и запустения" - вот это и был портрет
свершившегося.
 Но среди книг нашлось, быть может, самое важное...
 Книги великой княжны Ольги... "Орленок" Ростана по-французски. Она взяла
с собой историю жизни сына свергнутого императора Наполеона. Старшая дочь
другого свергнутого императора перечитывала историю мальчика, который до
конца оставался верен поверженному отцу.
 Как и тот мальчик, она обожала отца. На груди носила образ святого
Николая (скоро найдут его на дне грязной шахты). В Екатеринбурге у них
было много времени для разговоров. И она, боготворившая отца, конечно же,
была отражением его тогдашних мыслей. И эти мысли - в стихотворении,
переписанном рукой Ольги и заложенном ею в книжку. Оно осталось в ней как
завещание - его и ее завещание - тем, кто придет в ограбленный дом.


   "Молитва.
 Пошли нам, Господи, терпенье
   В годину бурных мрачных дней
   Сносить народное гоненье
   И пытки наших палачей.
 Дай крепость нам, о, Боже правый,
   Злодейство ближнего прощать
   И Крест тяжелый и кровавый
   С Твоею кротостью встречать.
 И в дни мятежного волненья,
   Когда ограбят нас враги,
   Терпеть позор и оскорбленье,
   Христос Спаситель, помоги.
 Владыка мира, Бог вселенной,
   Благослови молитвой нас
   И дай покой душе смиренной
   В невыносимый страшный час.
 И у преддверия могилы
   Вдохни в уста Твоих рабов
   Нечеловеческие силы -
   Молиться кротко за врагов".


   "И Крест тяжелый и кровавый..." "Молиться кротко за врагов..."
Мученический венец. И - Прощение...


   Со второго этажа дома перешли на первый - в комнаты охраны. Здесь царил
тот же беспорядок.
 И только одна комната... Чтобы попасть в ту комнату со второго этажа из
комнат Семьи, нужно было сначала спуститься по лестнице и выйти во двор,
затем пройти по саду, войти в другую дверь и, пройдя через всю анфиладу
комнат первого этажа, где жила охрана, попасть в маленькую прихожую.
 В прихожей этой было окно в сад. В окне - деревья, радость летнего
июльского дня.
 Из этой прихожей дверь и вела в ту комнату. Это была маленькая комната,
размером 30-35 квадратных метров, оклеенная обоями в клеточку, темная; ее
единственное окно упиралось в косогор, и тень высокого забора лежала на
полу. На окне была установлена тяжелая решетка.
 В этой комнате был полнейший порядок: все было вымыто, вычищено.
 Комната соседствовала с кладовой и была отделена от нее перегородкой. В
перегородке находилась наглухо заколоченная дверь в кладовую. И вот вся
эта перегородка и заколоченная дверь были усеяны следами от пуль.
 Стало ясно: здесь расстреливали!
 Вдоль карнизов на полу - следы от замытой крови. На других стенах комнаты
было также множество следов от пуль, следы шли веером по стенам: видно,
люди, которых расстреливали, метались по комнате.
 На полу - вмятины от штыковых ударов (здесь докалывали) и два пулевых
отверстия (тут стреляли в лежащего)...
 Большинство пуль в комнате были от системы "наган", но были пули от
"кольта"
   и "маузера".
 На одной стене, как бы завершая всю картину, была нацарапана по-немецки
строка из Гейне: "В эту ночь Валтасар был убит своими холопами".


   К тому времени уже раскопали сад у дома, обследовали пруд, разрыли
братские могилы на кладбище, куда особый подрядчик возил трупы из ЧК, но
никаких следов проживавших в доме 11 человек не смогли найти. Они исчезли.


   ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА: СОКОЛОВ


   Началось следствие.
 Но в новом Уральском правительстве были сильны идеи Февральской революции.
   И, затевая это расследование, правительство беспокоилось, не будет ли в
нем "данных для реакционных начал... Не пища ли оно для монархических
заговоров".
 И первых два следователя - Наметкин и Сергеев, достаточно осторожны. Но
Уральское правительство было сменено Колчаком. И тогда назначен был третий
следователь - 36-летний Николай Соколов.
 До революции он - следователь по особо важным делам. После Октябрьского
переворота попытался раствориться в крестьянской среде, ушел в деревню.
   Когда в Сибири рухнула Советская власть, в крестьянском платье добрался
до Урала. Назначенный Колчаком новым следователем по делу о Царской Семье,
он повел следствие страстно и фанатично. Уже был расстрелян Колчак,
вернулась Советская власть на Урал и в Сибирь, а Соколов продолжал свою
работу. В эмиграции в Париже он брал показания у уцелевших свидетелей. Он
умер от разрыва сердца во Франции, продолжая свое бесконечное
расследование...
 Из письма Аминева П.М. (Куйбышев):
 "В 1918 году я жил в городе Ирбите. Ирбит был занят белыми, и жизнь пошла
по дореволюционному руслу. У нас выходили "Ирбитские уездные ведомости"
   и там появилось сообщение, взволновавшее наш город. Посылаю вам вырезку
из этой газеты (1918 г., номер 18):
 "К судьбе Николая II.
 Корреспондент "Нью-Йорк таймс" Аккерман сообщил в свою газету следующие
сведения, написанные личным слугою отрекшегося царя:
 "Поздним вечером 16 июля в комнату царя вошел комиссар охраны и объявил:
 - Гражданин Николай Александрович Романов, вы должны отправиться со мною
на заседание Совета рабочих, казачьих и красноармейских депутатов
Уральского округа...
 Николай Александрович не возвращался почти два с половиной часа. Он был
очень бледен и подбородок его дрожал.
 - Дай мне, старина, воды.
 Я принес, и он залпом выпил большой стакан.
 - Что случилось? - спросил я.
 - Они мне объявили, что через три часа прибудут меня расстрелять, -
ответил мне царь.
 После возвращения Николая с заседания к нему вошла Александра Федоровна с
царевичем, оба плакали. Царица упала в обморок, и был призван доктор.
   Когда она оправилась, она упала на колени перед солдатами и молила о
пощаде, но солдаты отозвались, что это не в их власти.
 - Ради Христа, Алиса, успокойся, - сказал Николай несколько раз тихим
голосом.
   Он перекрестил жену и сына, подозвал меня и сказал, поцеловав:
 - Старина, не покидай Александры Федоровны и Алексея.
 Царя увели, и никому не известно куда. Той же ночью он был расстрелян
двадцатью красноармейцами".
 Так представляли себе происшедшее в дни, когда еще верили: "Семья
эвакуирована в надежное место".


   ПЕРВЫЕ СВИДЕТЕЛЬСТВА


   Вскоре к военному коменданту явился поручик Шереметьевский.
 До прихода белых скрывался поручик в деревне Коптяки - в 18 верстах от
Екатеринбурга на берегу Исетского озера. Недалеко от этой деревушки,
окруженные вековым бором, были старые, заброшенные шахты.
 Поручик рассказал:
 "17 июля несколько крестьян из этой деревни были задержаны, когда они шли
через лес, заставой вооруженных красноармейцев и возвращены обратно.
 Задержаны они были около глухого лесного урочища по прозванию "Четыре
брата".
   Им объяснили: лес оцеплен и там маневры - будут стрелять.
Действительно, уходя домой, они услышали глухие разрывы ручных гранат.
 После падения Екатеринбурга, когда большевистские отряды отошли из города
по направлению на Пермь, коптяковские крестьяне тотчас отправились в район
урочища "Четыре брата" поглядеть, что же там такое происходило.
 "Четыре брата" - такое название дали урочищу четыре высокие сосны,
когда-то стоявшие среди векового бора. Сосны давно упали, погибли, и
остались от них два полуразрушенных пня. И старое прозвание - "Четыре
брата". Недалеко от этих жалких пней, в четырех верстах от самой деревни,
находились закрытые лесом старые шахты. Когда-то здесь добывали золото
старатели. Но выбрали давно все золото, и залило дождем старые шахты. В
одной из них образовался маленький прудик, она получила прозвание "Ганина
яма". Саженях в пятидесяти от Ганиной ямы была еще одна шахта, уже без
прозвища. Эта безымянная шахта была тоже залита водой. Вот сюда - в глухой
лес, к брошенным шахтам - и пришли крестьяне.
 В безымянной шахте, на поверхности наполнявшей ее воды плавали свежие
ветки, обгорелые головешки. Край шахты был разворочен разрывами гранат.
Крестьяне поняли: что-то внутри шахты взрывали. Вся поляна рядом с шахтой
была истоптана копытами лошадей, и глубокие следы от телег остались на
мокрой земле.
 Здесь они и нашли следы двух кострищ - одного у той безымянной шахты, а
другого - прямо на лесной дороге под березой. Странные это были кострища.
   В одном из них померещились коптяковцам сгоревшие человеческие кости.
Но при прикосновении они тотчас рассыпались в прах. Порывшись в кострищах,
крестьяне нашли обгоревший изумрудный крест, топазовые бусинки, военную
пряжку детского размера, стекло от очков, пуговицы, крючки... Нашли также
крупный бриллиант.
 Следствие сличило найденное с вещами в Ипатьевском доме - те же пуговицы,
крючки, пряжечки от туфель... Стало ясно: тут сжигали одежду. Значит,
трупы бросили в шахту?
 Решили откачать воду из этой безымянной шахты, а заодно из шахты рядом -
Ганиной ямы. Приступили к откачке. В Ганиной яме ничего не нашли. Но в
безымянной шахте отыскалось... Открыли дно этой шахты, промыли ил и нашли
отрезанный холеный палец с длинным ногтем, вставную челюсть, которую
вскоре опознали как принадлежавшую доктору Боткину, застежку от его же
галстука, жемчужную серьгу из пары серег, которые носила императрица. В
шахте нашли и крохотную собачку. Нашли и портретную рамочку от фотографии
Аликс, которую Николай всегда носил с собой. И изуродованные ударами
образа, которые надевали на себя в дорогу его дочери, и Ольгин образ
Николая Чудотворца. В иле оказался и воинский значок из серебра, покрытый
золотом. Это был знак полка, шефом которого была императрица. Значок,
когда-то подаренный ей командиром этого полка и мистическим ее другом -
генерал-адъютантом Орловым.
 Как странно было произносить: "Полк Ее Величества... генерал-адъютант",
стоя на краю грязной шахты, роясь в вонючем иле. Пожалуй, только большой
кусок брезента с пятнами крови, выловленный из шахты, был уже из этой
жизни.
 Но никаких тел в шахтах не нашли. После чего всю эту глухую местность
истоптали, изрыли вдоль и поперек - тел не было.
 В это время объявился горный техник, который рассказал, как в середине
июля встретил коменданта Ипатьевского дома в этом глухом краю. И о том,
как расспрашивал его Юровский, сможет ли проехать по коптяковской дороге
очень тяжелый грузовик".


   Выяснились и подробности о грузовике. Вечером 16 июля из гаража Совета
по распоряжению ЧК был забран грузовик. Шофера грузовика сменили, и
грузовик вывел из гаража невысокий, средних лет человек с крючковатым
носом.
 Один из шоферов гаража узнал в нем Сергея Люханова, работавшего шофером
при Ипатьевском доме. Грузовик вернули только 19-го. Он был весь в грязи,
и в кузове были отчетливо видны замытые следы крови.


   Теперь следствию становилось ясно, что это был за грузовик и что он
привез к шахте.
 Следы этого грузовика были еще видны на размытой грозовыми дождями дороге
на Коптяки.
 Нашли и свидетелей путешествия грузовика по коптяковской дороге.
 Сторожиха в железнодорожной будке номер 184 на пересечении дороги с
горнозаводской железнодорожной линией рассказала, как на рассвете 17 июля
разбудил ее шум приближавшегося грузовика. Потом она услышала, как
грузовик буксовал в топком болотце недалеко от будки. Потом в дверь
постучали, она открыла и увидела шофера и темневший в рассветном небе
силуэт грузовика.
 Шофер сказал, что мотор "согрелся", и попросил у нее воды. Сторожиха
привычно заворчала, и тут шофер почему-то рассвирепел: "Вы тут, как
господа, спите...
   а мы вот всю ночь маемся".
 Сторожиха хотела ответить, но увидела фигуры красноармейцев вокруг
грузовика и вмиг замолчала. "На первый раз простим. Но в другой так не
делайте", - мрачно сказал на прощание шофер. Она увидела, как на болотце
стелили шпалы - они взяли их около ее будки - и как поехал потом дальше
этот грузовик.
 Поступили и еще свидетельства. На рассвете 17 июля из деревни Коптяки
отправились в город люди.
 Вышли они на дорогу и вдруг увидели странное шествие. Впереди скакал в
матросской тельняшке на коне некто Ваганов. Кронштадтский матрос,
работавший в ЧК. Один из жителей сразу признал его. За конным чекистом
ехали какие-то телеги, накрытые брезентом. Увидев крестьян, матрос
закричал яростно: "А ну назад! Кругом! И не оборачиваться". И матом их, и
матом. И погнал он перепуганных, изумленных крестьян назад в деревню. И
гнал их, наверное, с полверсты.


   В это время по городу шли обыски и аресты.
 Не успел уйти с красными начальник всей охраны Ипатьевского дома Павел
Медведев. Велено ему было взорвать мост. Но и моста не взорвал, и из
города не ушел... И вскоре оказался Пашка у следователя на допросах.
 Взяли еще охранника - бывшего сысертского рабочего Проскурякова. И
разводящего Якимова, того самого, который в ночь на 17-е расставил посты.
Взяли и охранника Летемина. Его собака выдала, рыжий спаниель Джой. Взял
он собачку к себе, в свой дом. "Чтоб с голоду не подохла" - так он
объяснил потом следователю.
   Но опасной оказалась собака - фотографии наследника со спаниелем были
известны по всей России. И забрали Летемина. Кроме собаки, обнаружились у
него и другие вещи, а среди них дневник царевича, начатый в марте 1917
года в Царском Селе - сразу после их ареста.
 Взял Летемин и ковчежцы с мощами нетленными с кровати Алексея, и образ,
который он носил...
 К тому времени много царских вещей нашлось по екатеринбургским квартирам.
   Оказалось, дарили их охранники своим женам и любовницам. Дарили
Голощекин с Белобородовым друзьям и приближенным - как диковинные сувениры
того мира, который они так удачно "разрушили до основания". Нашелся черный
шелковый зонтик Государыни, и белый полотняный зонтик, и лиловое ее
платье, и даже карандаш - тот самый, с ее инициалами, которым она всегда
делала записи в дневнике, и серебряные колечки царевен. Как ищейка, ходил
по квартирам камердинер Чемодуров. Опасными оказались царские вещи.
Сколько людей отправили они к следователю...


   ПОКАЗАНИЯ АРЕСТОВАННЫХ


   Охранник Филипп Проскуряков.
 Тот самый, который пришел пьяный в ночь на 17-е. И уснул в бане со своим
дружком-охранником Столовым.
 Заступать ему со Столовым надо было на дежурство в 5 утра.
 В три ночи их разбудил Пашка Медведев и привел в ту комнату. То, что
встретило их в этой комнате, заставило тотчас протрезветь.
 Дым... пороховой дым все еще стоял в комнате. На стенах - отчетливые
следы пуль. И кровь. Всюду. Пятнами и брызгами по стенам и маленькими
лужицами на полу. Следов крови было много и по другим комнатам. Видно,
капала, когда выносили расстрелянных. И следили кровью люди, которые их
выносили, сапоги у них были в крови.
 Медведев велел им вымыть комнату. Опилками и водой замывали кровь и
мокрыми тряпками затем стирали. С ними работали двое латышей из ЧК, еще
двое охранников и сам Медведев.
 Когда они вымыли комнату, Медведев вместе с охранником Стрекотиным
рассказали им все происшедшее.
 (Этот Стрекотин стоял на посту у пулемета в нижних комнатах. И все видел.)
   Из показаний Проскурякова:
 "Оба они (Медведев и Стрекотин) говорили согласно...
 В 12 часов ночи Юровский стал будить царскую семью. По словам Медведева,
Юровский будто бы такие объяснения привел: ночь будет опасная... на
верхнем этаже будет находиться опасно на случай стрельбы на улицах и
потому потребовал, чтобы все они сошли вниз. Они требования Юровского
исполнили. Внизу Юровский стал читать какую-то бумагу. Государь недослышал
и спросил Юровского: "Что?"
   А он, по словам Медведева, поднял руку с револьвером и ответил государю:
   "Вот что!.."
   Медведев рассказывал, что он сам выпустил пули 2-3 в государя и в
других лиц, кого они расстреливали. Когда их всех расстреляли, Андрей
Стрекотин, как он сам рассказал, снял с них драгоценности. Но их тут же
отобрал Юровский и унес наверх. После этого убитых навалили на грузовой
автомобиль и куда-то увезли. Шофером был Люханов".


   Охранник Летемин.
 Он тоже не видел расстрела и дал показания следователю со слов все того
же Стрекотина.
 17 июля он пришел на дежурство в восемь утра. Он зашел в казарму и увидел
мальчика, состоявшего в услужении у Царской Семьи (поваренка Леонида
Седнева).
   И спросил, почему он здесь. На этот вопрос находившийся тут же
Стрекотин только махнул рукой и, отведя Летемина в сторону, сообщил, что
минувшей ночью убиты царь и царица, вся их семья, доктор, повар, лакей и
состоявшая при них женщина. По словам Стрекотина, он в эту ночь находился
на пулеметном посту нижнего этажа.
 "В его смену (с 12 ночи до четырех утра) сверху повели вниз царя и
царицу, всех царских детей и прислугу... и доставили в ту комнату, которая
рядом с кладовой. Стрекотин объяснил, что на его глазах комендант Юровский
вычитал бумагу и сказал: "Жизнь ваша кончена".
 Царь не расслышал и переспросил, а царица и одна из дочерей
перекрестились.
   В это время Юровский выстрелил в царя и убил его на месте, затем стали
стрелять латыши и разводящие..."
   По рассказу Стрекотина, были убиты решительно все.
 Тот же Стрекотин сказал ему, что сразу после царя был убит черноватенький
слуга. Он стоял в углу и после выстрела присел и тут же умер.
 В казарме Летемин 18 июля увидел и шофера Люха-нова. Тот рассказал ему,
что убитых он увез на грузовом автомобиле, и добавил, что еле выбрался:
   темно да пеньков много. Но куда он увез трупы, Люханов ему не объяснил.


   Разводящий Якимов.
 Как мы помним, в ночь убийства он благополучно за-снул, расставив на
постах охранников.
 На рассвете в 4 утра Якимова разбудили охранники Клещев и Дерябин и
рассказали следующее.
 К ним на посты приходили Медведев с Добрыниным и предупредили, что в эту
ночь будут расстреливать царя. Получив такое известие, они оба подошли к
окнам.
 Клещев к окну прихожей нижнего этажа, рядом с которым и был его пост. В
это окно, обращенное в сад, видна дверь в ту комнату, где расстреливали.
   Дверь была открыта, и Клещеву было видно все, что происходило в комнате.
 Пост Дерябина находился рядом с другим окном - единственным зарешеченным
окном той комнаты. И он тоже видел происходящее.
 Через свои окна они увидели, как в ту комнату со двора вошли люди.
Впереди Юровский и Никулин, за ним Государь, Государыня и дочери, а также
Боткин, Демидова, лакей Трупп, повар Харитонов. Наследника нес Николай.
Сзади шли Медведев и латыши, которые были выписаны Юровским из
"чрезвычайки", они разместились так: в комнате справа от входа находился
Юровский, слева от него стоял Никулин, латыши стояли рядом в самой двери,
сзади них стоял Медведев. Дерябин видел через окно часть фигуры и главным
образом руку Юровского. Он видел, что Юровский говорит что-то, махая
рукой. Что именно он говорил, Дерябин не мог передать, не слышно было
слов. Клещев же положительно утверждал, что слова Юровского он слышал:
"Николай Александрович, ваши родственники старались вас спасти, но этого
им не пришлось, и мы принуждены вас сами расстрелять". Тут же за словами
Юровского раздалось несколько выстрелов, вслед за выстрелами раздался
женский визг и крики. Расстреливаемые стали падать один за другим: первым
пал царь, за ним наследник... Демидова металась... Оба охранника сказали
Якимову, что она закрывалась подушкой.
   По их словам, была она приколота штыками...
 Когда они все уже лежали, их стали осматривать, некоторых из них
достреливать и докалывать... Но из лиц царской фамилии они называли только
Анастасию, приколотую штыками. Когда уже все лежали, кто-то принес из
комнат Семьи несколько простыней. Убитых стали заворачивать в них и
выносить в грузовой автомобиль. В автомобиль положили сукно из кладовой,
на него трупы и сверху накрыли тем же сукном.


   Но опять это не показания очевидца. Это все те же рассказы с чужих слов.
 И вот наконец следствие получило первое и единственное свидетельство
того, кто сам находился в той комнате. Показания Павла Медведева -
начальника охраны.
 Вечером 16 июля он вступил в дежурство, и комендант Юровский в восьмом
часу вечера приказал отобрать у команды и принести ему все револьверы
системы "наган". Юровский сказал: "Сегодня будем расстреливать семейство
все и живших при них доктора и слуг - предупреди команду, чтоб не
тревожились, если услышат выстрелы".
 Мальчик-поваренок с утра по распоряжению Юровского был переведен в дом
Попова - в помещение караульной команды. Часам к десяти Медведев
предупредил команду, чтобы они не беспокоились, если услышат выстрелы.
Часов в двенадцать ночи (по-старому) - в третьем часу по-новому - Юровский
разбудил Царскую Семью. Объявил ли он, для чего их беспокоит и куда они
должны пойти, Медведев не знает...
 Приблизительно через час вся Царская Семья, доктор, служанка и двое слуг
встали, умылись и оделись. Еще прежде чем Юровский пошел будить Царскую
Семью, в дом Ипатьева приехали из ЧК двое. Один - Петр Ермаков (родом с
Верх-Исетского завода), а другой Медведеву неизвестный. Царь, царица,
четыре царские дочери, доктор, повар и лакей вышли из своих комнат.
Наследника царь нес на руках. Государь и наследник одеты были в
гимнастерки с фуражками на головах. Государыня и дочери в платьях без
верхней одежды. Впереди шел Государь с наследником. По словам Медведева,
при нем не было ни слез, ни рыданий и никаких вопросов. Спустились по
лестнице, вошли во двор, а оттуда через вторую дверь в помещение нижнего
этажа. Привели их в угловую комнату, смежную с опечатанной кладовой.
Юровский велел принести стулья.
 Государыня села у той стены, где окно, ближе к заднему столбу арки. За
ней встали три дочери. Государь сел в центре, рядом наследник, за ним
встал доктор Боткин. Служанка - высокого роста женщина - встала у левого
косяка двери, ведущей в кладовую. С ней встала одна из дочерей. У служанки
была в руках подушка. Маленькие подушечки были принесены царскими
дочерьми, одну положили на сиденье стула наследника, другую Государыне.
Одновременно в ту же комнату вошли одиннадцать человек: Юровский, его
помощник, двое из ЧК и семь латышей. По словам Медведева, Юровский ему
сказал: "Сходи на улицу, посмотри, нет ли там кого и не будут ли слышны
выстрелы".
 Он вышел во двор и услышал выстрелы. Когда же он вернулся в дом, прошло
две-три минуты. И, зайдя в ту же комнату, увидел, что все члены Царской
Семьи лежат на полу с многочисленными ранами на телах.
 "Кровь текла потоками... наследник был еще жив - стонал. К нему подошел
Юровский и два или три раза выстрелил в него в упор. Наследник затих.
Картина вызвала во мне тошноту...
 Трупы выносили на грузовик на носилках, сделанных из простынь, натянутых
на оглобли, взятых от стоящих во дворе саней. Шофером был злоказовский
рабочий - Петр Люханов. Кровь в комнате и во дворе замыли. В три ночи все
было кончено".
 Следователь спросил его о Стрекотине.


   "Я припоминаю - он действительно стоял у пулемета. Дверь из комнаты,
где стоял на окне пулемет, в переднюю была открыта. Открыта была дверь из
передней в ту комнату, где производился расстрел".
 Из этой фразы Медведева следствие могло заключить, что Стрекотин и Клещев
действительно могли видеть происходившее.
 Свидетели Апокалипсиса.
 Итак, Медведев отрицал, что он сам стрелял, но уличила его жена: "По
словам Павла, все разбуженные встали, умылись, оделись и были сведены на
нижний этаж, где их поместили в одну комнату. Здесь вычитали им бумагу, в
которой было сказано: "Революция погибает, погибнете и вы". После этого
начали стрелять, и всех до одного убили. Стрелял и мой муж".
 Уличил его и Проскуряков, которому он тоже неосторожно рассказывал, как
стрелял в царя и "выпустил в него 2-3 пули". Наверняка и жене он сказал,
что стрелял в царя. Только не захотела она уличить мужа в таком ужасном
преступлении.
 Впрочем, для нее это преступление, а для Пашки Медведева, конечно, -
гордость.
   Начальник охраны в Ипатьевском доме наверняка был человек надежный,
фанатичный, иначе не взяли бы его на такую должность Юровский и Голощекин.
А показания о расстреле он дает, потому что знает: все равно другие
расскажут. Запираться бессмысленно.


   Следствие продолжалось. Выяснилось, что 18 июля в коптяковский лес
приехали еще два грузовика. Они привезли какие-то три бочки, которые
перегрузили на подводы и увезли в лес. Одна из этих бочек была с бензином.
 Узнали, что было и в других бочках. Нашли записку от комиссара снабжения,
все того же "Интеллигента" П.Войкова, в екатеринбургскую аптеку - о выдаче
большого количества серной кислоты.


   Итак, после совпадавших в основном показаний свидетелей следствие
пришло к заключению: в ночь на 17 июля Царская Семья, приближенные и слуги
- 11 человек - были расстреляны в полуподвальной комнате Ипатьевского дома.
 После чего, по гипотезе следствия, трупы сложили в грузовик, увезли к
безымянной шахте у деревни Коптяки. 18 июля туда было привезено большое
количество бензина и серной кислоты. Тела убитых были изрублены топорами
(один из таких топоров был найден следствием), облиты бензином и серной
кислотой и сожжены на кострах, обнаруженных недалеко от шахты.


   НО... (ВОСКРЕСЕНИЕ УБИЕННЫХ)


   Но Соколов так и не нашел трупов Царской Семьи. Был чей-то отрезанный
палец, чья-то вставная челюсть... И кострище рядом с безымянной шахтой,
которое он объявил могилой и прахом Царской Семьи...
 Да, показания свидетелей о расстреле совпадали, но... Но Соколов был
монархист.
   И он внес политическую одержимость в свою работу. Что и делало весьма
подозритель-ными добытые показания. Обе стороны в гражданской войне с
успехом учились жестокости друг у друга, и подвалы белой контрразведки
состязались с подвалами ЧК.
   И допросы Соколова отнюдь не были идиллическими. Возможно, именно
поэтому показания совпадали? Скептики рассуждали: пристрастное следствие,
спорное заключение о том, что можно бесследно сжечь 11 тел... И бесспорный
факт - трупов нет.
 Через полтора года после "расстрела Семьи в Ипатьевском доме" (так
утверждал Соколов), или "исчезновения Романовской Семьи из Ипатьевского
дома" (так формулировали его оппоненты), появляется "Анастасия".
Таинственная женщина, судьба которой уже более 70 лет волнует мир.
 Краткое изложение этой общеизвестной истории.
 В Берлине неизвестная девушка решает покончить с собой: бросается ночью в
канал. Ее спасают, помещают в лечебницу, она в депрессии, почти безмолвна.
   В лечебнице ей попадается фотография Царской Семьи. Фотография эта
приводит ее в поразительное волнение, она не может с ней расстаться. И
вскоре возникает слух: чудом спасшаяся дочь русского царя Татьяна
находится здесь, в берлинской больнице... "Татьяна" - так она вначале себя
называла. Но вскоре она станет называть себя Анастасией.
 И в этом факте нет ничего уличающего ее как самозванку. Просто сильный
шок мог выжечь память. Она не помнила, кто она. Раскопки в памяти - и вот
уже ей кажется, она встретилась с собой - она Анастасия...
 Она рассказывает историю своего спасения: выстрел, она падает, за нею -
сестра, закрывая ее от пуль своим телом... И дальше - бесчувствие, провал
в памяти... потом звезды... ее везут на какой-то телеге. Потом путь в
Румынию с солдатом, который, как оказалось, и спас ее. Рождение ребенка от
солдата...
   Ее бегство... И все это наплывами, бессвязно...
 И при этом она не говорит по-русски. Впрочем, и на это может быть
объяснение...
   русская речь во время чудовищного убийства, когда лежала она,
заваленная трупами своей Семьи, навсегда создала некое табу в ее сознании.
Она не может произносить русские слова, они воскрешают в ее сознании тот
ужас...
   Но это обстоятельство очень ободряло ее оппонентов. (Хотя, на наш
взгляд, женщина, не говорившая по-русски и решившая объявить себя русской
великой княжной, должна быть или сумасшедшей или... воистину верить, что
она Анастасия.)
   Но было и удивительное ее сходство с фотографиями дочери русского царя.
   И был след сведенной родинки на теле - там, где когда-то свели родинку
у юной Анастасии, и одинаковое строение ушной раковины, и сходство их
почерков, и, наконец, подробности жизни Семьи, о которых так свободно
рассказывала эта таинственная женщина.
 Она пыталась отстоять в суде свое право называться царской дочерью и
потерпела поражение.
 Но когда таинственная "Анастасия" умрет, ее похоронят в склепе
романовских родственников - принцев Лейхтенбергских.
 Кто она была?
 Для меня - женщина, по каким-то ужасным причинам пережившая шок и
забывшая, кто она, и всю жизнь пытавшаяся это вспомнить... Она
действительно верила, что она царская дочь, но, видимо, не знала точно -
которая из четырех...
   Она объявила себя Анастасией, потому что из всех она больше всего была
на нее похожа, но... но до конца жизни она вела мучительные раскопки в
своей памяти. И потому при всей уверенности в ней была такая неуверенность.
   И эта сжигающая мука: все время вспоминать, идти назад туда, в
чудовищное прошлое, чтобы пытаться встретиться там, в этом ужасе, с собой
и... так никогда и не встретиться.


   Но если "Анастасия" объявила себя "спасшейся после расстрела", то
впоследствии начинают появляться книги, доказывавшие, что вообще никакого
расстрела царских дочерей не было.
 Казнены были только царь и наследник. Челядь и несчастного Боткина убили,
чтобы создать видимость уничтожения всей Семьи. На самом же деле по
требованию немцев, на основании секретных статей Брестского мира царица и
ее дочери были вывезены из России. Правда, как мог не знать об этом второй
человек в государстве - Троцкий, - участвовавший в заключении Брестского
мира и уже в изгнании утверждавший, что вся Царская Семья была
расстреляна? (Сколько бы он тогда дал, чтобы это было не так!)
   Впрочем, все эти фантастические версии не могли не возникать. Ведь в
течение 70 лет после расстрела не было опубликовано ни одного
добровольного показания участников расстрела в Ипатьевском доме. И
страшная ночь на 17 июля 1918 года оставалась уделом таинственных слухов и
легенд.
 Начиная свое расследование, я не верил никому - ни Соколову, ни его
оппонентам.
   И я ставил перед собой одну цель - найти добровольные показания
свидетелей той страшной ночи. Я был уверен, что они существуют в секретных
хранилищах.
   И только они смогут дать ответ: что же произошло в Ипатьевском доме. Об
одном таком документе - легендарной "Записке" Юровского ходило много
слухов.
 И я начал выспрашивать своих прежних соучеников по Историко-архивному
институту, работавших в архивах. Все, с кем я разговаривал, слышали о ней,
но никто ее не читал.


   "ВЕЩЕСТВЕННЫЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА - ОРУДИЕ КАЗНИ..."


   В конце 70-х годов мне позвонила моя старая подруга. Мы учились вместе
в Историко-архивном - и вот через много лет, пугая друг друга
изменившимися лицами, встретились. Она села в мою машину и молча положила
мне на колени бумагу...
 Я начал читать:
 "В Музей Революции. Директору Музея, товарищу Мицкевичу.
 Имея в виду приближающуюся 10-ю годовщину Октябрь-ской революции и
вероятный интерес для молодого поколения видеть вещественные
доказательства (орудие казни бывшего царя Николая II, его семьи и остатков
верной им до гроба челяди), считаю необходимым передать Музею для хранения
находившиеся у меня до сих пор два револьвера: один системы "кольт" номер
71905 с обоймой и семью патронами и второй системы "маузер" за номером
167177 с деревянным чехлом-ложей и обоймой патронов 10 штук. Причины того,
почему револьвера два, следующие - из "кольта" мною был наповал убит
Николай, остальные патроны одной имеющейся заряженной обоймы "кольта", а
также заряженного "маузера"
   ушли на достреливание дочерей Николая, которые были забронированы в
лифчики из сплошной массы крупных бриллиантов, и странную живучесть
наследника, на которого мой помощник израсходовал тоже целую обойму
патронов (причину странной живучести наследника нужно, вероятно, отнести к
слабому владению оружием или неизбежной нервности, вызванной долгой возней
с бронированными дочерями).
 Бывший комендант дома особого назначения в городе Екатеринбурге, где
сидел бывший царь Николай II с семьей в 1918 году (до расстрела его в том
же году 16.07), Яков Михайлович Юровский и помощник коменданта, Григорий
Петрович Никулин свидетельствуют вышеизложенное.
 Я.М.Юровский член партии с 1905 года, номер партбилета 1500.
Краснопресненская организация.
 Г.П.Никулин член ВКП(б) с 1917 года, номер 128185. Краснопресненская
организация".
 Значит, все было!!!
 Она сказала: "Это копия документа, который находится в закрытом хранении
в Музее Революции... Мне сказали, что ты хочешь узнать, как это
происходило.
   Я рада, что даю тебе эту возможность. Но... этот документ скопировали
по моей просьбе - и я не хочу никого подводить. Так что ты должен молчать.
   Впрочем, в ближайшие сто лет вряд ли тебе удастся обо всем этом
заговорить.
   Так что наслаждайся абстрактным знанием, этого достаточно.
 - Это и есть "Записка" Юровского?
 - Что ты! Это всего лишь обычное заявление, написанное Юровским...
 (В 1989 году мне наконец удалось увидеть это "обычное заявление" - оно
оказалось написанным от руки характерным почерком коменданта.)
   - Нет, нет, - усмехнулась она, - "Записка" Юровского совсем другое. Это
большой документ. Кстати, в двадцатых годах он передал свою "Записку"
Покровскому.
 (Михаил Покровский - руководитель Коммунистической академии, в 20-е годы
- вождь советской исторической науки.)
   - Ты ее видела - она есть в Музее Революции?!
 - Не знаю... - сказала она сухо, - знаю только, что эти револьверы
Юровского были изъяты из Музея перед войной сотрудниками НКВД. И все его
бумаги тоже.
   Есть соответствующая запись в описи... Но иначе и быть не могло. Ведь
его дочь была посажена.
 - Дочь Юровского?! Посажена?
 - Ее звали Римма... Была комсомольским вождем, по-моему, одним из
секретарей ЦК, отсидела, кажется, больше четверти века в лагерях...
Впрочем, если бы эта "Записка" Юровского и была в Музее, тебе, как ты сам
понимаешь, ее не дали бы. Документы о расстреле Царской Семьи - это
"документы особой секретности".


   Она ушла, и я остался с его заявлением. Первым, прочитанным мною
добровольным показанием участника...
 Значит, все правда! Расстрел был! И через 10 лет Юровский продолжает жить
этим расстрелом. Он не может написать обычное заявление. Ипатьевский дом
преследует его - "бронированные девицы"... мальчик, которого
"достреливают"...
   И если таково "обычное заявление", какова должна быть его "Записка"! Я
понимал: она права - в Музее мне ничего не дадут, но...
 Биография Юровского в стиле советских "житий святых" была изложена в
книге Я. Резника, изданной небольшим тиражом в Свердловске под гордым
названием "Чекист".
 В этой книге напечатано завещание коменданта. В нем он опять обращается к
своему верному "сынку" - помощнику по расстрелу Г. Никулину. Умирая от
мучительной язвы, он вновь вызывает призрак страшного Ипатьевского дома:
 "Г.П.Никулину.
 Друг мой, жизнь на ущербе. Надо успеть распорядиться последним, что у
меня осталось. Тебе передадут список основных документов и опись моего
имущества.
   Документы передай Музею Революции...
 Ты мне был, как сын и обнимаю тебя, как сыновей своих. Твой Яков
Юровский".
 Итак, "документы передай Музею Революции". Круг замкнулся. И я, понимая,
что это безнадежно, все-таки пошел в архив Музея. На мой вопрос был ясный
ответ: про "Записку" мы даже не слышали...


   Тогда я решил составить список учреждений, где работал Юровский. Я
начал идти за событиями его жизни... После расстрела и отъезда в Москву
коменданту довелось вернуться на Урал. Сначала ему поручают доставить из
Перми в столицу "золотой поезд" - сокровища уральских банков.
 Августовской ночью 1918 года его жена Муся, дочь Римма - вождь
екатеринбургского комсомола, сын Шурик и вернувшийся с ним из Москвы еще
один "сынок" Никулин участвуют в погрузке в вагоны бесконечных холщовых
мешков с золотом, серебром и платиной. И вновь Юровский - комендант,
комендант поезда, и вновь при нем помощник - "сынок" Григорий Никулин.
 Приехав в Москву, Юровский получает знакомую работу. Он - в ВЧК. После
покушения Фани Каплан на Ленина Юровский включен в группу, которой
поручено отыскать эсеров, подозреваемых в связях с Каплан. Он один из
самых дотошных следователей. Но Каплан до конца заявляет: она - одна.
Каплан была расстреляна.
 После сдачи белыми Екатеринбурга Юровский возвращается в город. Он -
председатель Собеса и одновременно - один из руководителей ЧК. "Уральский
рабочий" регулярно публикует рубрику "Карательная деятельность ГубЧК".
 В мае 1921 года его переводят в Москву - на работу в Государственное
хранилище ценностей РСФСР (Гохран). Туда, где хранились и сокровища,
"отнятые у поработителей".
   И он преданно сторожит их. "Надежнейшим коммунистом" назвал его Ленин в
своем письме к наркому финансов... В конце жизни наш герой уже на
прозаических работах - возглавляет завод "Красный Богатырь",
Политехнический музей.
 Я добросовестно запросил все учреждения, где работал "надежнейший
коммунист", о его документах. Или не было никакого ответа, или: "У нас
нету никаких бумаг Юровского".


   "ЗАПИСКА" ЮРОВСКОГО


   Это случилось, когда уже началось рассекречивание архивов.
 В маленькой комнатке ЦГАОР (Центрального государственного архива
Октябрьской революции), где я занимался, на моем столе лежало дело. У него
было любопытнейшее название:
 "ВЦИК (Всероссийский Центральный Исполнительный комитет).
 Дело о семье б[ывшего] царя Николая Второго. 1918-1919". (Ф. 601, оп. 2,
ед. хр. 35.)
   1919 год? Дело о Семье? Но в 1919 году ее уже не существовало!
 Значит, в этом деле, принадлежащем ВЦИК, был какой-то документ,
касавшийся Семьи, но созданный уже после ее расстрела - в 1919 году!..
 С каким нетерпением листал я дело...
 Оно начиналось телеграммой о снятии погон с бывшего царя... дальше была
знаменитая телеграмма Уралсовета во ВЦИК о расстреле царя... и документы
"монархического заговора" - все эти письма за подписью "Офицер"...
 И в самом конце дела находились две дурно напечатанные машинописные копии
некоего документа - без названия и подписи...
 Я начал читать... Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел,
двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены...
Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из
машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от
руки) был приписан страшный адрес - место могилы, где после расстрела были
тайно захоронены трупы Царской Семьи...
 Передо мной лежала легендарная "Записка" Якова Юровского.
 Удивителен был стиль изложения "Записки". Новая власть предложила
вчерашним полуграмотным рабочим, солдатам, матросам - соблазнительную
должность - творцов Истории. И, описывая расстрел, Юровский гордо именует
себя в третьем лице "комендант" ("ком", как он пишет сокращенно в своей
"Записке"). Ибо в ту ночь не было Якова Юровского, но был грозный
Комендант - орудие пролетарской мести. Орудие Истории.


   Я решил опубликовать этот документ. Шел уже 1989 год - торжество
гласности, однако номер журнала "Огонек", где были набраны
семидесятилетней давности показания "надежнейшего коммуниста", был
все-таки задержан цензурой. Но времена уже изменились - журнал вышел. И
еще одна мистическая усмешка судьбы:
   благодаря цензурной проволочке журнал появился - 19 мая (6 мая по
старому стилю!). В день Иова Многострадального! В день рождения императора
впервые увидел свет этот страшный отчет о гибели его и Семьи.


   "БИРНЭМСКИЙ ЛЕС..."


   И пошли бесконечные письма читателей. Ибо очень многие впервые узнали,
в какой крови закончилась династия, правившая страной 300 лет!
 И вместе с этими откликами шла бесценная почта: я начал получать и в
письмах, и телефонными звонками все новые сведения, документы...
Исчезнувшие или навсегда засекреченные, они возникли из небытия, и - как в
шекспировском "Макбете" - Бирнэмский лес пошел на убийц...


   И свершилось то, на что я надеялся: в Музее Революции вдруг тотчас
нашлась еще одна копия опубликованной мною "Записки". Но она уже имела и
заглавие и подпись:
 "Копия документа, переданного моим отцом Яковом Михайловичем Юровским в
1920 г. историку Покров-скому М.Н.".
 Копию прислал и заверил своей рукой его сын Шурик (в 1964 году убеленный
сединами Александр Яковлевич Юровский).
 Но в этом документе уже не было адреса тайной могилы.


   Итак, Юровский в 1920 году передал свою "Записку" историку! Но писалась
она ранее, в 1919 году, как отчет для власти. Вот почему я нашел ее в
фонде ВЦИК.
 Впрочем, сам историк Покровский был членом Президиума ВЦИК. Вождь
официальной исторической науки относился к "посвященным". И, передавая ему
"Записку", Юровский совсем не предполагал, что она будет опубликована. Он
писал ее для потомков, для будущей Истории. Его современники были еще
слишком несознательны, чтобы знать всю правду о расстреле.
 "То, что я здесь расскажу, увидит свет только через много лет..." -
напишет Юровский в "Стенограмме воспоминаний участников расстрела" 1924
года, рассказывающей о казни Царской Семьи.


   НОВЫЕ ОЧЕВИДЦЫ АПОКАЛИПСИСА


   А письма все шли и шли... И вскоре я уже знал, что в маленьком районном
архиве в уральском городке на секретном хранении находились показания
Александра Стрекотина. Того самого пулеметчика Александра Стрекотина, со
слов которого рассказали о расстреле следователю Соколову охранники
Летемин и Проскуряков.
 И вот оказалось, что он сам оставил воспоминания (они были пересланы мне
сразу двумя читателями)... Теперь в моих руках были главные показания.
   Я называю их главными, ибо Юровский - главный исполнитель, а устный
рассказ Стрекотина лежал в основе белогвардейского следствия Соколова.
 Причем оба показания были записаны авторами добро-вольно.


   Стрекотин служил в охране Ипатьевского дома вместе со своим братом. В
охране часто встречались родственники: сын и отец Люхановы, братья
Стрекотины...
   и т. д.
 "Личные воспоминания Стрекотина Александра Андреевича, бывшего
красноармейца караульной команды по охране царской семьи Романовых и
очевидца их расстрела"...
   Простодушный заголовок сразу дает интонацию и подсказывает, как
происходила запись: малограмотный Стрекотин вспоминал, а кто-то (работник
местного музея?) записывал.
 Воспоминания составлены к юбилею расстрела в 1928 году и впервые частично
опубликованы мною через 62 года в журнале "Огонек".
 Стрекотин начинает с истории:
 "В Сысерти производилась запись добровольцев в команду по охране бывшего
царя Николая II и его семьи, прибывшей в то время в Екатеринбург.
Вербовали в основном рабочих - из тех, кто был на Дутовском фронте.
Желающих нашлось большое количество, и в том числе в команду вступили я и
мой старший брат Андрей. Команду нашу поместили в доме напротив - в доме
Попова...
 Начальником нашей команды был назначен сысертский товарищ Медведев Павел
Спиридонович - рабочий, унтер-офицер царской армии, участник боев при
разгроме Дутовщины".
 А вот описание Семьи:
 "В царевнах ничего особенного нет. А я думал, что они какие-то особенные.
   Ничего особенного. Если их платья и прочие наряды на наших бедных
девчат надеть, то многие из них будут особенно прелестны. А царь, так тот
по-моему на царя-то и не похож. Экс-император был всегда в одном и том же
костюме военной формы защитного цвета. Роста выше среднего. Плотный
блондин с серыми глазами. Подвижный и порывистый. Часто подкручивает свои
рыжие усы..."


   Наконец Стрекотин подходит к описанию той ночи...


   И еще отыскался свидетель, глазами которого мы будем глядеть сейчас в
ту ночь, - Алексей Кабанов.
 О нем я узнал от сына чекиста Медведева-Кудрина. В 1964 году по его
просьбе Кабанов в письме подробно описал ту ночь...


   И, наконец, верх-исетский комиссар Петр Ермаков - один из самых
зловещих участников Ипатьевской ночи. Его "Воспоминания" хранились в
секретной папке Свердловского партархива. Они тоже благодаря читателю
оказались в моих руках. Передал их мне странный помощник (я еще расскажу
подробно о его удивительном визите).


   И еще свидетель - чекист Михаил Медведев-Кудрин.
 Я много беседовал с его сыном - историком М.М.Медведевым... В его памяти
хранятся воспоминания его отца, а в его доме - та черная кожаная куртка
чекиста, которая была на его отце в ту ночь.


   Получил я от читателей и выписки из "Стенограммы воспоминаний
участников расстрела", которую составили в Свердловске в 1924 году. И
выписку из удивительной лекции. Ее читал перед партийным активом города,
собравшимся в доме Ипатьева - в доме убийства - убийца Юровский...


   Так собрались они - добровольные показания находившихся в комнате... Я
соединил их с показаниями другого Медведева, Павла - начальника охраны;
они были в материалах следствия Соколова...
 И случилось невероятное: то, что должно было остаться вечной тайной,
предстало во всех деталях... Вся невозможная, нечеловеческая ночь...


   "ИСТРЕБЛЕНИЕ РОМАНОВЫХ": ХРОНИКА ИПАТЬЕВСКОЙ НОЧИ


   Юровский: "Близко к середине июля Филипп (Голощекин) мне сказал, что
нужно готовиться в случае приближения фронта к ликвидации...
 Как будто 15-го вечером или 15-го утром он приехал и сказал, что сегодня
надо это дело начать ликвидировать...
 16.7. была получена телеграмма из Перми на условном языке, содержавшая
приказ об истреблении Романовых... в шесть часов вечера Филипп предписал
привести приказ в исполнение. В 12 часов (ночи) должна была приехать
машина для отвоза трупов".
 Итак, 15 июля, получив от Берзина указание: "пора!" - Голощекин запускает
механизм расстрела. Он предупреждает Юровского и 16 июля телеграфирует о
предстоящем расстреле в Москву - через Зиновьева.
 Голощекин ожидает ответа из Москвы. А пока в Ипатьевском доме вовсю идут
приготовления.
 Павел Медведев: "Юровский в восьмом часу вечера приказал отобрать у
команды и принести ему все револьверы системы "наган". Я отобрал
револьверы и принес их в канцелярию коменданта. Тогда Юровский сказал:
"Сегодня будем расстреливать семейство все и живших при них доктора и слуг
- предупреди команду, чтоб не тревожились, если услышат выстрелы". Я не
спросил, кем и как постановлено".
 Юровский: "Увели мальчика... что очень обеспокоило Р[оманов]ых и их
людей".
 Из дневника царицы: "В 8 часов ужин... Внезапно Лешка Седнев был вызван
повидать своего дядю и он исчез - удивлюсь, если все это правда и мы опять
увидим мальчика вернувшимся..."
   Юровский прав, она не поверила. И, конечно же, это она послала доктора
к коменданту.
 Юровский: "Приходил д-р Боткин спросить, чем это вызвано. Было объявлено,
что дядя мальчика, который был арестован, а потом бежал, теперь вернулся и
хочет увидеть племянника. Мальчик на следующий день был отправлен на
родину (кажется, в Тульскую губернию)".
 Павел Медведев: "Мальчик-поваренок... по распоряжению Юровского был
переведен в дом Попова - в помещение караульной команды. Часам к десяти я
предупредил команду, чтобы они не беспокоились, если услышат выстрелы".
 В это ночное дежурство Александр Стрекотин назначен пулеметчиком на
нижний этаж. Пулемет стоит на окне, и Стрекотин занимает свое место. Этот
пост - совсем рядом с прихожей и той комнатой.
 Стрекотин стоит у своего пулемета в темноте, когда по лестнице вдруг
раздаются шаги.
 Стрекотин: "По лестнице кто-то быстро спустился, молча подошел ко мне и
также молча передал мне револьвер. (Это был Медведев.) "Зачем он мне?"
   - спросил я Медведева.
 - Скоро будет расстрел, - сказал он мне и быстро удалился".
 Медведев исчез в темноте, а Стрекотин продолжал стоять у своего пулемета.


   Из дневника царицы: "Играли в безик с Н[иколаем]. 10.30 - в кровать..."
   В это время во дворе на посту номер 7 (напротив зарешеченного окна той
комнаты) становится охранник Дерябин. Пост номер 8 - в саду около окна в
прихожую - занимает стрелок Клещев. Из прихожей дверь ведет как раз в ту
комнату. Дверь раскрыта, и освещенная комната ему хорошо видна.
 Только что Клещев и Дерябин узнали от Пашки Медведева, что должно
случиться.
   И они примеряются, как половчее встать, чтобы все увидеть...
 К дому Попова подходят двое подвыпивших охранников - Проскуряков и Столов.
   Начальник охраны Медведев загоняет обоих в баню во дворе дома Попова. В
бане они и заснули.
 Близится полночь. В комендантской Юровский нервничает, ждет Ермакова с
грузовиком. Но грузовик задерживается. Юровский - "непосвященный", он не
знает, что Голощекин ждет ответа из Москвы.
 Стрекотин: "Скоро спустился с Медведевым Акулов или еще кто-то, не помню.
   ("Акулов" - это Никулин, его чекистская кличка. - Авт.)...
 В этот миг появилась неизвестная мне группа людей, человек шесть-семь.
   Акулов ввел их в комнату... Теперь окончательно мне стало ясно, что это
расстрел..."


   Итак, команда латышей-расстрельщиков (это были они) уже ждет. Та
комната уже готова, уже пуста, уже вынесли из нее все вещи.
 Чего они ждут? Того же, что и Юровский, - когда приедет грузовик и к ним
присоединятся последние участники. А в это время Голощекин и Белобородов
тоже ждут ответа из Москвы, и грузовик с Ермаковым все задерживается...
 В 21 час 22 минуты переправленная Зиновьевым Ленину екатеринбургская
телеграмма была в Москве.
 По екатеринбургскому времени было 22 минуты двенадцатого. Но к тому
времени в Москве уже решили все вопросы.
 Акимов: "СНК и ВЦИК написали телеграмму с утверждением решения.
Я.М.Свердлов послал меня отнести эту телеграмму на телеграф, который
помещался тогда на Мясницкой улице".
 В это время в Екатеринбурге на втором этаже Ипатьевского дома спала Семья.
   Точнее, спал он... А она? Она, наверное, как все последние ночи,
вслушивалась в звуки за окном... в эту отдаленную канонаду, сулящую скорое
освобождение.
   И ждала, когда придет долгожданный сон. Конечно же, она должна была
услышать шум грузовика, въехавшего во двор. (Ответ из Москвы был получен
глубокой ночью, и только около половины второго к дому Ипатьева подъехал
грузовик за трупами.)
   По паролю "трубочист" ворота раскрываются, грузовик впускают во двор.
 Юровский: "Грузовик в 12 часов не пришел, пришел только в 1/2 второго.
   Это отсрочило приведение приказа в исполнение. Тем временем были
сделаны все приготовления, отобраны 12 человек (в т[ом] числе - шесть
латышей)
   с наганами, которые должны были привести приговор в исполнение. Двое из
латышей отказались стрелять в девиц... Отказались они стрелять в последний
момент. Мне пришлось их вывести и заменить другими... Когда приехал
автомобиль, все спали".
 Павел Медведев: "Еще прежде чем Юровский пошел будить царскую семью, в
дом Ипатьева приехали из ЧК два члена. Один - Петр Ермаков (родом с
Верх-Исетского завода), а другой неизвестный мне..."
   Имя другого "неизвестного" сообщает сам Ермаков: "Получил постановление
о расстреле 16 июля в 8 вечера... сам прибыл с двумя своими товарищами -
Медведевым и другим латышом, теперь фамилию не помню..."
   "Товарищ" Медведев, приехавший с Ермаковым, - бывший матрос, член
коллегии Уральской ЧК Михаил Медведев-Кудрин.
 (Когда-то в Баку Медведев-Кудрин был в одной подпольной организации РСДРП
с Мясниковым. В день Трехсотлетия Романовых они выпустили листовку, где
приговорили к смерти Николая. Месяц назад Мясников отчасти исполнил тот
приговор - организовал убийство родного брата Николая. Теперь настала
очередь Медведеву-Кудрину исполнить обещанное.)


   КОМАНДА


   Итак, команда в сборе.
 Шесть "латышей из ЧК" (кто те неизвестные двое, которые отказались -
все-таки отказались!), среди тех, кто не отказался, по легенде, был Имре
Надь - буду-щий лидер венгерской революции 1956 года. Во всяком случае,
гибель Надя (бессудно расстрелян советскими войсками, ворвавшимися в
Будапешт)
   очень подходит к нашей истории: мистические совпадения, мистические
отмщения...
 К латышам присоединятся Юровский, Никулин, Ермаков и двое Медведевых -
Павел, начальник охраны, и чекист Медведев-Кудрин.
 Будет и еще один. Любопытнейший персонаж. К началу расстрела он подоспеет
сверху - с чердака, где сейчас стоит он у пулемета: Алексей Кабанов,
бывший лейб-гвардеец.
 У царя была удивительная зрительная память. Охранник Якимов рассказал
следователю Соколову: "Однажды Кабанов дежурил на посту внутренней
площадки. Проходивший мимо царь, всмотревшись в Кабанова, остановился: "Вы
служили в моем Конном полку?" Кабанов ответил утвердительно".
 Теперь прежний лейб-гвардеец Алексей Кабанов служит в ЧК и назначен в
Ипатьевский дом начальником пулеметного взвода.
 Это "узнавание", возможно, все и решило. У Алексея Кабанова брат на
ответственной должности - начальник екатеринбургской тюрьмы. И решил
Алексей засвидетельствовать преданность новой власти участием в
расстреле...
 Павел Медведев: "Часов в двенадцать ночи (по-старому) в третьем часу
(по-новому)
   Юровский разбудил царскую семью... Объявил ли он, для чего их беспокоит
и куда они должны пойти, не знаю..."
   Стрекотин: "В этот миг послышались электрические звонки. Это будили
царскую семью..."
   Юровский: "Тогда я пришел и разбудил их. Вышел доктор Боткин, который
спал ближе к двери комнаты (нет, не спал доктор - последнее письмо писал,
и прервали его на полуслове)... Объяснение было дано такое: "Ввиду того,
что в городе неспокойно, необходимо перевести семью Романовых из верхнего
этажа в нижний"... Я предложил сейчас же всем одеться. Боткин разбудил
остальных. Одевались они достаточно долго, вероятно, не меньше сорока
минут...
   Когда они оделись, я сам их вывел по внутренней лестнице в подвальное
помещение...
 Внизу была выбрана комната с деревянной оштукатуренной перегородкой (чтоб
избежать рикошетов), из нее была вынесена вся мебель. Команда была
наготове в соседней комнате. Р[омано]вы ни о чем не догадывались".
 Павел Медведев: "Наследника царь нес на руках. Государь и наследник одеты
были в гимнастерки с фуражками на головах. Государыня и дочери в платьях
без верхней одежды. Впереди шел государь с наследником. При мне не было ни
слез, ни рыданий и никаких вопросов. Спустились по лестнице, вошли во
двор, а оттуда через вторую дверь в помещение нижнего этажа. Привели их в
угловую комнату, смежную с опечатанной кладовой. Юровский велел принести
стулья".
 Юровский: "Ник[олай] нес на руках Алексея, остальные несли с собой
подушечки и разные мелкие вещи. Войдя в пустую комнату, А[лександра]
Ф[едоровна] спросила: "Что же, и стула нет? Разве и сесть нельзя?"
Ком[ендант] велел внести два стула. Ник[олай] посадил на один А[лексе]я,
на другой села А[лександра] Ф[едоровна]. Остальным ком[ендант] велел
встать в ряд".
 Стрекотин: "Всех их ввели в ту комнату... Рядом с моим постом. Акулов
(Никулин)
   вскоре вышел и, проходя мимо меня, сказал, для наследника понадобилось
кресло... видимо, умереть он хочет в кресле... Ну что ж, принесем".
 Никулин приносит те два стула, о которых писал Юровский. Один - для
царицы, другой - для Алексея. Стулья - не были капризом Александры
Федоровны. Она не могла долго стоять, у нее вечно болели ноги. Поэтому и
привезла она кресло-каталку. Не мог стоять и мальчик, у которого был тогда
приступ болезни.
   Вот отчего они "захотели умереть в креслах".
 Медведев: "Государыня села у той стены, где окно ближе к заднему столбу
арки. За нею встали три дочери. Государь... в центре, рядом наследник, за
ним встал доктор Боткин. Служанка - высокого роста женщина встала у левого
косяка двери, ведущей в кладовую. С ней встала одна из дочерей.
   У служанки была в руках подушка. Маленькие подушечки были принесены
царскими дочерьми; одну положили на сиденье стула наследника, другую
государыне".
 В это время Дерябин видит ту же картину, но с другой точки - через окно
полуподвальной комнаты: "Они разместились так: в комнате справа от входа
находился Юровский, слева от него стоял Никулин, латыши стояли рядом в
самой двери, сзади них стоял Медведев (Пашка)".
 Дерябин видит через окно часть фигуры и главным образом руку Юровского.
   Он видел, что Юровский говорит что-то, махая рукой. Что именно он
говорил - Дерябин не мог передать. Ему не слышно было слов.
 Стрекотин: "Юровский скорым движением рук направлял куда кому нужно
становиться.
   Спокойно тихим голосом: "Пожалуйста, вы станьте сюда, а вы - сюда...
вот так, в ряд..." Арестованные встали в два ряда, в первом ряду - царская
семья, во втором - их люди. Наследник сидел на стуле... в первом ряду
стоял царь, в затылок ему стоял один из лакеев..."
   Да, Николай именно стоял. Все было так же, как при том последнем
молебствии, когда раздалось "Со святыми упокой".
 Все ясно в этой сцене. Неясно только одно: почему они так картинно
построились?
   Ну тогда, когда слушали молебен, они построились перед отцом Сторожевым
и дьяконом. Но теперь? Когда они пережидают? Ведь так объяснил им Юровский:
   "пережидают возникшую опасность". Почему же они так странно, живописно
выстроились? И почему попросили только два стула, ведь "пережидать"
придется неизвестно сколько?


   ФОТОРАССТРЕЛ


   Этот человек позвонил мне по телефону после опубликования первой моей
статьи.
   Он начал сразу: "Я расскажу вам то, что говорилось второму поколению
советских разведчиков в разведшколе. Что такое второе поколение? Если
Рихард Зорге был первым поколением, то это 1927-1929 годы. Все они давно в
могилах - и вы вряд ли услышите это от кого-нибудь, кроме меня... Итак, на
разведуправских курсах нам рассказали следующее: надо было расставить
Семью как можно удобнее для расстрела. Комната была узкая - и боялись, что
сгрудятся. И тогда Юровский придумал. Он им сказал, что надо сойти в
подвал, потому что есть опасность обстрела дома. А пока суть да дело - их
должны сфотографировать. Потому что в Москве-де беспокоятся и слухи разные
ходят - о том, что они сбежали (действительно, в конце июня была тревожная
телеграмма об этом из Москвы.
   - Авт.).
 И вот они спустились вниз и встали, для фотографии, вдоль стены. И когда
они построились..."


   Как все, оказывается, просто! Ну конечно же, он придумал, будто Семью
собираются фотографировать. Возможно, даже пошутил, что он-де бывший
фотограф. Отсюда его команды, о которых пишет Стрекотин: "Станьте
налево... а вы направо".
   И отсюда спокойное подчинение всех действующих лиц этой сцены. А потом,
когда они встали, ожидая, что внесут фотоаппарат...
 Юровский: "Когда встали - позвали команду".
 Стрекотин: "Группа людей направилась к комнате, в которую только что
ввели арестованных. Я пошел за ними, оставив свой пост. Они и я
остановились в дверях комнаты".
 Итак, расстрельщики уже толпятся в широких двустворчатых дверях комнаты.
   И рядом Стрекотин.
 Ермаков: "Тогда я вышел и сказал шоферу: "Действуй". Он знал, что надо
делать, машина загудела, появились выхлопки. Все это нужно было для того,
чтобы заглушить выстрелы, чтобы не было звука слышно на воле".
 Шофер Сергей Люханов во дворе сидит в кабине грузовика, слушает
работающий мотор и ждет...
 Юровский: "Когда вошла команда, ком[ендант] сказал Р[оманов]ым: "Ввиду
того, что их родственники продолжают наступление на Сов[етскую] Россию,
Уралисполком постановил их расстрелять. Николай повернулся спиной к
команде - лицом к семье, потом, как бы опомнившись, обернулся к
ком[енданту] с вопросом: "Что? Что?"
   Стрекотин: "Перед царем стоял Юровский, держа правую руку в кармане
брюк, а в левой небольшой кусочек бумаги... Потом он читал приговор. Но не
успел докончить последнего слова, как царь громко переспросил... И
Юровский читал вторично".
 Юровский: "Ком[ендант] наскоро повторил и приказал команде готовиться...
   Николай больше ничего не произнес, опять обернувшись к семье, другие
произнесли несколько бессвязных восклицаний, все это длилось несколько
секунд".


   ПОСЛЕДНИЕ СЛОВА ПОСЛЕДНЕГО ЦАРЯ


   "Переспросил" - и "больше ничего не произнес"! Так пишут Юровский и
Стрекотин.
 Но царь сказал еще несколько слов... Юровский и Стрекотин их не поняли.
   Или не захотели записать.
 Ермаков тоже не записал. Но о них помнил. Немногое он запомнил, но это не
забыл. И даже иногда об этих словах рассказывал.
 Из письма А.Л.Карелина (Магнитогорск): "Помню, Ермакову был задан вопрос:
   "Что сказал царь перед казнью?" "Царь, - ответил он, - сказал: "Вы не
ведаете, что творите".
 Нет, не придумать Ермакову эту фразу, не знал он ее - этот убийца и
безбожник.
   И уж совсем не мог знать, что эти слова Господа написаны на кресте
убиенного дяди царя - Сергея Александровича. Царь повторил их. Как
повторяла, должно быть, на дне шахты Элла: "Прости им... не ведают, что
творят".
 И через несколько месяцев их повторил другой Романов - великий князь
Дмитрий Константинович в Петропавловской крепости, когда поведут его на
расстрел...
 "Тюремный сторож говорил, что когда Дмитрий Константинович шел на
расстрел, то повторял слова Христа: "Прости им, Господи, не ведают, что
творят..."
   (Из воспоминаний великого князя Гавриила Константиновича "В Мраморном
дворце".)


   Его последние слова... В тот миг и завершилась история о Прощении.


   И сразу после чтения бумаги Юровский рывком выхватил свой "кольт".
 Юровский: "Команде заранее было указано, кому в кого стрелять, и
приказано целить прямо в сердце, чтоб избежать большого количества крови и
покончить скорее..."
   Стрекотин: "При последнем слове он моментально вытащил из кармана
револьвер и выстрелил в царя. Царица и дочь Ольга попытались осенить себя
крестным знамением, но не успели".
 Юровский: "Ник[олай] был убит самим комендантом наповал... Затем сразу же
умерла А[лександра] Ф[едоровна]..."
   Юровский пишет, что это он убил царя. И Стрекотин тоже видел, как
Юровский, прочтя бумагу, тотчас вырвал руку с пистолетом и выстрелил в
царя. Впрочем, у Юровского в тот день было с собой два пистолета...
 Юровский: "Один системы "кольт" номер 71905 с обоймой и семью патронами и
второй системы "маузер" за номером 167177 с деревянным чехлом-ложей и
обоймой патронов 10 штук... Из "кольта" мною был наповал убит Николай".
 Но Стрекотин следил тогда только за читающим Юровским, и только его руку,
направленную на бывшего самодержца всея Руси, видел охранник.
 Но еще двое стрелявших будут утверждать, что царя застрелили они...
 Сын чекиста Медведева: "Царя убил отец... Как я уже говорил, у них было
договорено, кто в кого стреляет. Ермаков - в царя. Юровский взял царицу, а
отец - Марию. Но когда они встали в дверях, отец оказался прямо перед
царем. Пока Юровский читал бумагу, он стоял и все рассматривал царя. Он
никогда его не видел так близко. И сразу, как только Юровский повторил
последние слова, отец их уже ждал и был готов и тотчас выстрелил. И убил
царя. Он сделал свой выстрел быстрее всех... Только у него был "браунинг".
   У "маузера", "нагана" и "кольта" надо взводить курок, и на это уходит
время.
   У "браунинга" - не надо..."
   Но и Ермаков, которому, по уговору, "принадлежал царь", утверждал: "Я
дал выстрел в него в упор, он упал сразу..."


   Впрочем, уверен, что все толпившиеся в дверях страшной комнаты - 12
революционеров - пришли, чтобы убить царя. И все 12 сначала послали в него
свои пули.
   И торжествующая надпись по-немецки, оставленная на стене кем-то из
"латышей"
   - "В эту ночь Валтасар был убит своими холопами", - была буквальной.
 Вот отчего с такой силой Николай сразу опрокинулся навзничь...
 А потом они уже принялись за остальных. И пошла беспорядочная пальба.


   Алексей Кабанов: "Я хорошо помню: когда мы все участвующие в казни
подошли к раскрытой двери помещения, то получилось три ряда стреляющих из
револьверов, причем второй и третий ряды стреляли через плечи впереди
стоящих. Рук, протянутых с револьверами в сторону казнимых, было так много
и они были так близки друг к другу, что впереди стоящий получал ожог
тыловой стороны кисти руки от выстрелов позади стоящего соседа".
 Все пространство крохотной комнаты казни они отдали одиннадцати
несчастным...
   И те метались в этой клетке, а 12 стрелков, разобравших свои жертвы,
непрерывно палили из горловины двустворчатой двери, обжигая огнем
выстрелов стоящих впереди.
 И руки с револьверами торчали из двери...
 Сын чекиста Медведева: "У отца был ожог шеи, а Юровскому обожгло палец".
   (Да, они оба были в первом ряду!)
   Юровский: "А[лексе]й и три из его сестер, фрейлина и Боткин были еще
живы.
   Их пришлось пристреливать. Это удивило ком[енданта], т. к. целили прямо
в сердце. Удивительно было и то, что пули от "наганов" отскакивали от
чего-то рикошетом и как град прыгали по комнате..."
   Итак, царь лежал, сраженный первыми выстрелами, сраженный - всеми.
Лежала и царица, убитая на стуле, и черноватенький слуга Трупп, который
рухнул вслед за своим господином. И Боткин, и повар Харитонов. А девушки
все еще жили...
 Пули странно отскакивали от них. Пули летали по комнате. И Демидова
металась с визгом... Она закрывалась подушкой, и пулю за пулей они
всаживали в эту подушку.
 Почти в безумии, бесконечно палила команда. В пороховом дыму еле видна
лампочка... Лежащие фигуры в лужицах крови... с пола протягивал руку,
защищаясь от пуль, странно живучий мальчик. И Никулин в ужасе, не понимая,
что происходит, палил в него, палил.
 Юровский: "Мой помощник израсходовал целую обойму патронов (причину
странной живучести наследника нужно, вероятно, отнести к слабому владению
оружием или неизбежной нервности, вызванной долгой возней с дочерями)".
 И тогда комендант вступил в лютый, едкий дым.
 Юровский: "Остальные патроны одной имеющейся заряженной обоймы "кольта",
а также заряженного "маузера" ушли на достреливание дочерей Николая и
странную живучесть наследника".
 Двумя выстрелами он закончил эту "живучесть". Так он считал. И мальчик
затих. Бойня заканчивалась.
 Кабанов: "Две младшие дочери царя, прижавшись к стенке, сидели на
корточках, закрыв головы руками, а в их головы в это время двое
стреляли... Алексей лежал на полу, в него также стреляли. Фрельна (т. е.
фрейлина - как и Юров-ский, так он называл служанку Демидову. - Авт.)
лежала на полу еще живая. Тогда я вбежал в помещение казни и крикнул -
прекратить стрельбу, а живых докончить штыками... Один из товарищей стал
вонзать в грудь фрельны штык американской винтовки "винчестер". Штык вроде
кинжала, но тупой и грудь не пронзил.
   Она ухватилась обеими руками за штык и стала кричать... Потом ее добили
прикладами ружей".
 Теперь все одиннадцать были на полу - еле видные в этом дыму.
 Павел Медведев: "Кровь текла потоками. При моем появлении наследник был
еще жив - стонал. К нему подошел Юровский и два или три раза выстрелил в
него в упор. Наследник затих. Картина вызвала во мне тошноту".
 Сын чекиста Медведева: "Когда Павел Медведев вернулся - подошел уже к
лежащему царю. И разрядил револьвер. Многие потом в него револьверы
разрядили".
 Стрекотин: "Дым заслонял электрический свет. Стрельба была прекращена.
   Были раскрыты двери комнаты, чтобы дым рассеялся... Начали забирать
трупы..."
   Надо было побыстрее выносить. Пока над городом висела июльская ночь,
должен был тронуться этот грузовик. Быстро, поспешно переворачивали трупы,
проверяя пульс. Спешили. Чуть светила лампочка в пороховом дыму.
 Юровский: "Вся процедура, считая проверку (щупанье пульса и т. д.) взяла
минут двадцать".
 Трупы нужно было нести через все комнаты нижнего этажа к парадному
подъезду, где стоял грузовик с шофером Люхановым.
 Видимо, Павел Медведев придумал выносить их в простынях, чтобы кровью не
закапать комнаты. Отправился наверх - в царские комнаты. И когда собирал
простыни в спальне княжон, снял чехол с кровати и руки, запачканные
царской кровью, обтер. И в угол бросил. И нашли потом чехол - с его,
Медведева, кровавыми пальцами.
 Павел Медведев: "Трупы выносили на носилках, сделанных из простынь,
натянутых на оглобли, взятых от стоящих во дворе саней".
 Стрекотин: "Первый был вынесен труп царя. Трупы выносили на грузовой
автомобиль..."
   На дне автомобиля постелили брезент, который лежал в кладовой, укрывая
их вещи. Теперь он укрывал дно грузовика от царской крови.
 В широкой супружеской простыне первым выносили царя. Отца семейства.
Потом понесли дочерей.
 Стрекотин: "Когда ложили на носилки одну из дочерей, она вскричала и
закрыла лицо рукой. Живыми оказались также и другие. Стрелять было уже
нельзя, при раскрытых дверях выстрелы могли быть услышаны на улице. По
словам товарищей из команды, они были слышны на всех постах".


   И когда убитая княжна с криком поднялась в простыне и зашевелились на
полу ее сестры - ужас охватил команду.
 Они еще не знали тогда "причину странной живучести", как назовет ее
Юровский.
   И им показалось, что само небо против них. И опять не сплоховали
чекисты.
   Ермаков подал пример. Он не боялся неба.
 Стрекотин: "Ермаков взял у меня винтовку со штыком и доколол всех, кто
оказался живыми"...
 Ливадийский дворец, детские балы, роскошь Зимнего, ожидание любви - все
заканчивалось на грязном полу, под пыхтение бывшего каторжника. В
невозможной боли под тупым штыком.
 Юровский: "Когда одну из девиц пытались доколоть штыком, то штык не мог
пробить корсаж..."


   Но мы запомним: когда несли на грузовик - расстрелянная оказалась живой.
   А ведь "проверяли пульсы".
 Впрочем, "проверять" - это только на бумаге легко писать, какая тут была
проверка - в этом дыму, в этом ужасе, в этой лихорадке среди "лужиц крови".
 И опять в грузовик несли трупы. Перед тем как вынести - обирали: снимали
драгоценности и ценные вещи.
 Как сказано в показаниях Соколову, Стрекотин сразу начал обыскивать
лежавших - снимать драгоценности.
 Но про свое усердие Стрекотин не пишет: "При выносе трупов некоторые из
наших товарищей стали снимать находящиеся при трупах разные вещи, как-то:
   часы, кольца, браслеты, портсигары и другие вещи. Об этом сообщили тов.
   Юровскому, и он поспешил вернуться вниз. В это время уже выносили
последний труп. Тов. Юровский остановил нас и предложил добровольно сдать
снятые с трупов разные вещи. Кто сдал полностью, кто часть, а кто и совсем
ничего не сдал..."
   Юровский: "Потом стали выносить трупы и укладывать в автомобиль
выстланный сукном (чтоб не протекала кровь). Тут начались кражи: пришлось
поставить трех надежных товарищей для охраны трупов, пока продолжалась
переноска (трупы выносили по одному). Под угрозой расстрела все похищенное
было возвращено (золотые часы, портсигар с бриллиантами и т. д.)".
 Сын чекиста Медведева: "Когда в Ипатьевском доме снимали драгоценности с
мертвых Романовых, моментально исчезли часы. И с убитого Боткина тоже
успели снять часы. Тогда Юровский сказал: "Мы сейчас выйдем, а через 3
минуты вернемся. Чтоб часы были". И он вышел из комнаты с моим отцом. И
через 3 минуты вернулся. И часы - на месте. Юровский тщательно следил,
чтоб ничего не украли. Когда царь упал, его фуражка откатилась в угол.
   И один из охранников, выносивших трупы, взял фуражку царя... Юровский
кивком головы тотчас указал отцу. На следующий день отец пошел за
фуражкой. Оказалась - самая обычная, без инициалов... Отец снял с нее
кокарду. Кокарда долго была у нас в доме. Я маленький с нею играл... Потом
при переездах она куда-то делась".
 Теперь Царская Семья лежала на грузовом автомобиле, укрытая брезентом...
   кто-то нашел крохотную мертвую собачку - ее прижимала к себе одна из
великих княжон... она лежала на полу с этой собачкой. Трупик собачки
зашвырнули в грузовик - пусть охраняет Царскую Семью...
 Юровский: "Ком[енданту] было поручено только привести в исполнение
приговор, удаление трупов и перевозка лежала на обязанности тов. Ермакова
(рабочий Верхне-Исетского завода, бывший политкаторжанин). Он должен был
приехать с автомобилем и был впущен по условному паролю "трубочист".
Опоздание автомобиля внушило ком[енданту] сомнения в аккуратности Ермакова
и ком[ендант] решил проверить сам всю операцию до конца. Около трех часов
выехали на место, которое должен был приготовить Ермаков за
Верхне-Исетским заводом. Сначала предполагалось везти на автомобиле, а
после известного места на лошадях (т. к. автомобиль дальше проехать не
мог, местом выбранным стала брошенная шахта)".
 Двое суток предстоит провести Юровскому и Ермакову вместе с этими трупами.
   Неразлучно.
 Захоронение Царской Семьи описано Юровским очень подробно. И, возможно,
скрывает почти фантастическую историю. И вот здесь прервемся... Мы еще
вернемся к страшному грузовику, который едет сейчас по ночному городу...
 Открылись ворота дома - и в наступавшем рассвете на Вознесенский проспект
выехал грузовик.
 Стрекотин: "Когда были вынесены трупы и ушла автомашина, только после
этого наша смена была снята с дежурства".







                                   ГЛАВА 16



   Гость

   Он позвонил мне сам. И попросил о встрече. Я услышал его дребезжащий
старческий голос и, естественно, сказал: "Я могу прийти к вам сам". Но он
тотчас ответил, как многие из звонивших ко мне людей его возраста, его
поколения: "Ну зачем?
   Я сам к вам приду". Потом он засмеялся: "Вы зря подумали: нет, я никого
не боюсь... Это меня боялись другие. Просто я старый солдат, и я люблю
ходить".
 И вот он сидит в моей комнате.
 Он бьет по своему колену и со смешком указывает на свои странные брюки.
   Это - потерявшие цвет и форму - когда-то зеленые шаровары с кантом:
 - Эти брюки принадлежали Николаю. Я достал их в 1945 году в Чехословакии.
   Они принадлежали бывшему легионеру... В 1918 году он купил их в
Екатеринбурге...
   У него было много вещей якобы Царской Семьи.
 Его смешок...
 - Нет, нет, конечно, я не верю, что это брюки последнего императора, но
... в любом случае вещь из той эпохи. Я люблю эти штаны и позволяю себе
иногда этот маскарад... Теперь об интересующем вас деле... Много лет я
работал в одном серьезном учреждении... Я жил тогда в Свердловске... С
какого-то времени... нет, не по работе... просто для души... заболел вашей
темой... Точнее, меня интересовал один вопрос... Возник он давно, вас еще
на свете не было, - и всю жизнь я ищу ответ. Началось со знакомства: я был
неплохо знаком с Петром Захаровичем Ермаковым... Сложный был человек.
   Точнее, простой. У него зудели руки: убить. За революционную ярость его
прозвали - "товарищ Маузер". В царское время он убил провокатора
преоригинальным способом - никогда не догадаетесь... отпилил у него
голову. По екатеринбургской легенде, когда решили изуродовать их трупы,
поехал он в аптеку взять запас кислоты. Провизор засомневался: уж очень
много требовали. Петр Захарович собрался было его уговаривать, но не успел
- рефлекс сработал - застрелил...
   Кстати, знаете ли вы, что Ермаков заявлял всем и каждому, что это он
убил последнего царя? И как реагировал на это Юровский?


   Про это я хорошо знал...
 С 1921 года Юровский жил в Москве. И работал в Гохране...
 Сын чекиста Медведева: "Они часто встречались у нас на квартире. Все
бывшие цареубийцы, переехавшие теперь в Москву". (Да, вскоре после
расстрела они переправились в Москву на повышение. Белобородов становится
заместителем Дзержинского в ВЧК, ответственнейшие посты занимает
Голощекин. "Кремлевскими боярами" стали екатеринбургские владыки. А вот
чекист Михаил Медведев оказался поскромнее. Он звезд с неба не хватал,
жизнь закончил скромным полковником - преподавателем в милицейской школе.
Оттого и выжил. А "кремлевские бояре"
   - все погибнут.)
   Но тогда, в 20-х годах, все они были живы. И молоды. И любили застолье
в хлебосольном доме Медведева. Приходили Голощекин, Никулин и, конечно же,
Юровский.
 Сын чекиста Медведева: "Отец часто подшучивал над его фанаберией:
дескать, он убил Николая. Кстати, мне отец как-то предложил эксперимент. У
отца была вся коллекция оружия - "маузер", "кольт" и "браунинг". И вот он
предлагал попробовать: кто быстрее выстрелит. Из какого оружия. Мы с отцом
этот эксперимент провели. Конечно, первым выстрелил "браунинг". Первым -
как и тогда. Юровский никогда об этом не спорил с отцом. Более того,
однажды он сказал отцу:
   "Эх, не дал ты мне докончить чтение - начал стрельбу! А ведь я, когда
второй раз читал ему постановление, хотел добавить, что это - месть за
казни революционеров..."
   Так они беседовали. И мирно вспоминали за чашкой чая, как им
посчастливилось исполнить "Историческую Миссию".
 Но если Медведев рассказывал о своем выстреле дома, то вскоре у Юровского
появился другой, куда более опасный соперник. Это и был Петр Ермаков.
Бывший верх-исетский комиссар с 1918 года повсюду заявляет: царя убил он.
 Юровский начинает свою борьбу за "честь расстрела последнего царя".
Возможно, это одна из причин, почему он передал свою "Записку" историку
Покровскому.
   Главный советский историк должен был навсегда оставить в официальной
советской истории имя Якова Юровского - цареубийцы.
 Между тем наступил 1927 год. Десятилетие революции. И Юровский уже жил в
предощущении 1928 года - великого юбилея: десятилетия расстрела Царской
Семьи.
 Именно тогда он сдал оба своих револьвера в Музей Революции - туда, где
хранилась История их нового мира.
 Но тотчас последовал ответ: в том же, 1927 году Петр Ермаков сдает тоже в
местный Музей революции свой "маузер".
 Из акта бывшего Свердловского областного Музея революции:
 "10 декабря 1927 года приняли у товарища П.З.Ермакова револьвер 161474
системы "маузер", которым, по свидетельству П.З.Ермакова, был расстрелян
царь". (ПАСО, ф. 221, оп. 2, д. 842, л. 7.)
   И - новый ход Юровского.
 Сын чекиста Медведева: "В том же 1927 году Юровский подал в ЦК ВКП(б)
идею издать к 10-летию расстрела Романовых сборник документов и
воспоминаний участников расстрела. (Он предполагал воспоминания нужных ему
участников, то есть Никулина, Стрекотина - тех, кто подтвердил бы его
"Историческую Миссию" - тот выстрел в царя. - Авт.) Но через члена
коллегии ОГПУ Ф.Голощекина был передан устный приказ Сталина: "Ничего не
печатать и вообще помалкивать".
 Уже тогда, в 1927 году, Сталин начинал свою борьбу с человеческой памятью:
   гибель Царской Семьи воскрешала множество имен, которые должны были
быть навсегда забыты: главный обвинитель на предполагавшемся суде над
Романовым Троцкий, председатель Уралсовета троцкист Белобородов (пусть
тогда и раскаявшийся)
   и т. д...
 Но, как всегда, было две модели: "для них" и "для нас". Для них - то есть
"прогрессивной мировой общественности" - все оставалось по-прежнему:
расстрел кровавого деспота - святая месть народной революции. Вот почему,
когда в Свердловске в 30-х годах появляется журналист Ричард Холиберден,
Петр Ермаков охотно ему рассказывает и о расстреле Романовых, и о том, как
он собственноручно застрелил царя. Мы помним (и долго будем помнить!), что
тогда без разрешения "соответствующих организаций" встреча с иностранным
журналистом была невозможна. Бедный Холиберден поражен откровенностью
Ермакова, но лукавый чекист объясняет ее раком горла - так сказать,
предсмертная исповедь. Ужо смеялся Петр Захарович, который благополучно
здравствовал после того целых 20 лет! А "рак горла" он позаимствовал у
одного своего друга по Уралсовету... мы еще поговорим об этом друге...
 И до последних дней верх-исетский "товарищ Маузер" неутомимо боролся за
первенство. На бесчисленных пионерских кострах июльскими ночами в
очередную годовщину Ипатьевской ночи он с энтузиазмом повествовал...
 Из письма А.Л.Карелина (Магнитогорск):
 "Я имел возможность видеть и слушать одного из "героев", участвовавших в
расстреле Царской Семьи - П.Ермакова. Это было в 1934 или в 1935 году в
пионерском лагере "Ч.Т.З." на озере близ Челябинска. Мне тогда было 12-13
лет, моя детская память отлично сохранила все услышанное и увиденное на
встрече с Ермаковым у пионерского костра. Его нам представили как героя...
   Ему дарили цветы. Боже мой, как нас воспитывали патриотизму! Я ведь и
впрямь смотрел на Ермакова с такой завистью!.. Свою "лекцию" Ермаков
закончил особо торжественными словами: "Я собственноручно расстрелял царя
и его семью..." Затем он перечислял всех по имени и отчеству членов
Царской Семьи и какого-то придворного дядьку... Ермаков говорил, что
основанием для расстрела было личное распоряжение Ленина..."
   В тот же вечер у пионерского костра Ермаков рассказал о последних
словах Николая...
 Написал Ермаков и свои "Воспоминания"... И к тридцатилетию расстрела сдал
их в Свердловский партархив.
 Я много слышал об ермаковских "Воспоминаниях". Естественно, я их не мог
прочесть. Они хранились в спецхране Свердловского партархива. Хотя из
читательских писем я уже знал некоторые цитаты из этих "Воспоминаний".


   Все это я добросовестно рассказал Гостю. Он только усмехнулся - понял:
   я не умею слушать. И продолжал:
 - Ну что ж, и меня занимала эта борьба за право быть цареубийцей... И вы
правы, в 1947 году Ермаков составил "Воспоминания". Но и до этого - при
жизни Юровского - он неоднократно писал... - И тут он открыл свой
"дипломат"
   и положил передо мной бумаги.
 - Не волнуйтесь и не включайте незаметно магнитофон, тем более что вы не
умеете это делать незаметно... Все эти документы я вам оставлю, я их для
вас принес. Прочтите сначала первый...
 Я начал читать:
 "Из краткой автобиографии П.З.Ермакова.
 Уральским Исполнительным Комитетом в конце июня 1918 года я был назначен
начальником охраны дома особого назначения, где содержался бывший царь
Романов и его семья под арестом. 16 июля 1918 года по постановлению
Областного Исполнительного Комитета о расстреле бывшего царя Романова я
постановление привел в исполнение - сам царь, а также и семья была мною
расстреляна.
   И лично мной самим трупы были сожжены. При захвате белыми Свердловска
остатков трупов царя найти не удалось.
 3 августа 1932 года".


   Он продолжал:
 - Как видите, каждое слово в этих нескольких строчках - хвастливый
вымысел.
   Казалось бы, Юровскому было легко открыто, раз и навсегда разоблачить
притязания лживого соперника...
 Но... с самого начала будто что-то останавливает железного коменданта.
   Он избегает прямых столкновений с Ермаковым. Вместо этого январским
вечером 1934 года он устраивает публичную лекцию для партактива в
Ипатьевском доме.
 Партактив сидит на стульях Ипатьевского дома (среди них - те два стула,
на которых в час убийства сидели Алексей и царица)... Поэт прав - "гвозди
бы делать из этих людей".


   - ...Короче, в лекции Юровский подтверждает свою "Записку". Но что
касается притязаний Ермакова, то он как-то очень скромно его урезонивает:
"Надо сказать, что отдельные товарищи, как я слышал, стараются
рассказывать, что они убили Николая. Может быть, и стреляли, это верно..."
   Короче, до самой смерти Юровского Ермаков спокойно излагает свои
фантастические бредни. Будто точно знает, что никогда не посмеет Юровский
разоблачить его. Будто между ними стоит какое-то обстоятельство,
исключающее столкновение друг с другом.
 И уже после войны, в конце сороковых годов, это меня очень
заинтересовало...
 Кстати, кроме "Воспоминаний" о расстреле, Ермаков сдает в Свердловский
партархив большую автобиографию... Все это хранится в спецхране, хотя
сейчас, я слышал, появилась идея - опубликовать... - И, усмехнувшись,
добавил:
   - Но пока они решатся... Короче, я их тоже принес и тоже вам оставлю...
 Что со мной было, когда я их увидел! Наконец, наконец!!! Я мог прочесть
то, за чем столько охотился!
 - Эта часть называется "Расстрел бывшего царя". Но учтите, здесь не все -
здесь только до момента, когда из ворот выехал грузовик с трупами...
   Окончание я вам отдам позже.


   К "Воспоминаниям" Ермакова был подколот отрывок из "Автобиографии":
 "На меня выпало большое счастье произвести последний пролетарский
советский суд над человеческим тираном, коронованным самодержцем, который
в свое царствование судил, вешал и расстрелял тысячи людей, за это он
должен был нести ответственность перед народом. Я с честью выполнил перед
народом и страной свой долг, принял участие в расстреле всей царствующей
семьи".
 И дальше шли воспоминания Ермакова П.З. о расстреле:
 "Итак, екатеринбургский Исполнительный комитет сделал постановление
расстрелять Николая, но почему-то о семье, о их расстреле в постановлении
не говорилось.
   Когда позвали меня, то сказали: "На твою долю выпало счастье -
расстрелять и схоронить так, чтобы никто и никогда их трупы не нашел, под
личную ответственность, что мы доверяем тебе, как старому революционеру".
 Поручение я принял и сказал, что будет выполнено точно. Подготовил место,
куда везти и как скрыть, учитывая все обстоятельства важности момента
политического.
 Когда я доложил Белобородову, что могу выполнить, то он сказал: "Сделай
так, чтобы были все расстреляны, мы это решили". Дальше я в рассуждения не
вступал, стал выполнять так, как это нужно было.
 Получил постановление 16 июля в 8 часов вечера, сам прибыл с двумя
товарищами - Медведевым и другим латышом, теперь фамилию не знаю, но
который служил у меня в моем отряде в отделе карательном. Прибыл в 10
часов ровно в дом особого назначения, вскоре пришла моя машина, малого
типа грузовая. В 11 часов было предложено заключенным Романовым и их
близким, с ними сидящим, спуститься в нижний этаж. На предложение сойти
книзу были вопросы: для чего? Я сказал, что вас повезут в центр, здесь вас
держать больше нельзя, угрожает опасность. Как наши вещи, - спросили? Я
сказал: Ваши вещи соберем и выдадим на руки, они согласились. Сошли книзу,
где для них были поставлены стулья вдоль стены.
 Хорошо сохранилось в моей памяти: первого фланга сел Николай, Алексей,
Александра, старшая дочь Татьяна, далее доктор Боткин сел, потом фрейлина
и дальше остальные. Когда все успокоилось, тогда я вышел, сказал шоферу:
   "Действуй". Он знал, что надо делать, машина загудела, появились
выхлопки.
   Все это нужно было для того, чтобы заглушить выстрелы, чтобы не было
звука слышно на воле. Все сидящие чего-то ждали. У всех было напряженное
состояние, изредка перекидывались словами. Но Александра несколько слов
сказала не по-русски. Когда все было в порядке, тогда коменданту дома
Юровскому дал в кабинете постановление Областного Исполнительного
комитета. Он усомнился:
   почему всех? Но я ему сказал: Надо всех, и разговаривать нам с вами
долго нечего, времени мало, пора приступить. Я спустился к низу совместно
с комендантом, надо сказать, что уже заранее было распределено, кому и как
стрелять, я себе взял самого Николая, Александру, дочь, Алексея, потому
что у меня был "маузер", им можно было работать. Остальные имели наганы.
После спуска в нижний этаж мы немного обождали. Потом комендант предложил
всем встать, все встали, но Алексей сидел на стуле. Тогда стал читать
приговор-постановление, где говорилось: по постановлению Исполнительного
комитета - расстрелять.
   Тогда у Николая вырвалась фраза: Так нас никуда не повезете? Ждать
больше было нельзя, я дал выстрел в него в упор, он упал сразу, но и
остальные также. В это время поднялся между ними плач, один другому
бросились на шею. Затем дали несколько выстрелов - и все упали. Когда я
стал осматривать их состояние - которые были еще живы, я давал новый
выстрел в них. Николай умер с одной пули, жене дано две и другим также по
несколько пуль. При проверке пульса, когда уже были мертвы, то я дал
распоряжение всех вытаскивать через нижний вход в автомобиль и сложить,
так и сделали, всех покрыли брезентом".
   (Ф. 221, оп. 2, ед. хр. 774.)
   - Я специально дал вам ссылку на архив, чтобы исключить подозрения... -
сказал он, когда я закончил чтение.


   Но все-таки я проверил. В то время я уже получил письмо от читательницы
из Свердловска с выписками из ермаковских "Воспоминаний". Их сделал
когда-то ее муж, армейский политработник, которого допустили в секретный
архив.
   Выписки в точности до забавной орфографии совпадали.
 Передо мною были подлинные "Воспоминания" одного из главных действующих
лиц той чудовищной ночи.


   - Не правда ли - странные "Воспоминания", - продолжал мой Гость, -
почти каждая деталь - неверна.
 Действительно, если "Записка" Юровского и показания остальных свидетелей
совпадали - рассказ Ермакова на удивление отличался множеством неточных
деталей.
 Во-первых, он соединяет себя с Юровским, приписывая себе все, что делал
комендант. Но если отбросить этот хвастливый вымысел, то все "Воспоминания"
   - это перевранный набор общеизвестных фактов. Как только дело касается
деталей - начинаются ошибки. Машина прибыла не в 10, а в полночь по
старому, то есть - около двух ночи по новому времени. "Маузер" был не
только у Ермакова, но и у Юровского, постановление читал Юровский, стульев
было только два и т. д. ...Единственная, видимо, правдивая деталь - это
история с включенным мотором грузовика. Что же касается последней фразы
Николая, то и она, видимо, очередной вымысел, сам Ермаков в своих
рассказах множество раз менял эту последнюю фразу царя. (Здесь я
пересказал моему странному Гостю историю с по-следней фразой царя, о
которой сказал Ермаков у пионер-ского костра.)
   - Ну что ж, "не ведают, что творят" - слова, которые Петр Захарович
действительно вряд ли мог выдумать... При всем своем буйном воображении!
Уж очень он был далек от этих слов... Так что вполне вероятно - это
последние слова Николая, которые вдруг всплыли в ермаковской памяти.
 К слову "всплыли" сейчас вернемся... Итак, трудно поверить, что человек,
который принимал активное участие в расстреле, - не запомнил ни одной
правдивой детали и способен лишь перевирать общеизвестные факты... Такое
ощущение, будто его там попросту не было, будто он рассказывает со слов
других...
   Или будто все это для него как бы в тумане... и появляется наплывами...
   Нет-нет, я понимаю, что он там был, но был... - он усмехнулся, - пьян!


   Ну конечно, конечно - он был пьян! Как я раньше не понял! Чтобы
распалить себя, нагнать революционную ярость? Или - нервы? Не выдержал
ожидания?
   (В ожидании ответа из Москвы задержал Голощекин на пару часов его
грузовик.)
   Или, что всего вероятней, он был пьян просто потому, что в этот день
была получка и многие стрелки охраны (как Проскуряков и Столов) напились...
   Кричащее, яростное зверство Ермакова, докалывавшего в оружейном дыму
несчастных девушек, и было продолжением этого хамского, зверского "был
пьян".
 И я пересказал Гостю еще одно страшное письмо.
 Из письма М.Е.Афанасьева (Москва):
 "В 20-х годах мой отец работал инспектором пожарной охраны в Рязанской
губернии в городе Сапожке. Местный священник рассказал ему некоторые
подробности со слов одного из убийц семьи Романовых. Кто был этот
умиравший убийца, он отцу не сказал, а грехи умирающему отпустил.
Умиравший сказал, что руководитель убийства предлагал им изнасиловать
великих княжен. Они были все пьяные, в тот день они получили зарплату.
Убивать женщин они не хотели. "Баб не стреляем! Только мужиков!" Сам этот
главный убийца страдал хроническим алкоголизмом. И был в тот день пьян.
Они ему кричали: "Так революцию не делают"..."
   И опять кашляющий смех Гостя:
 - Значит, мой давний друг Петр Захарович пообещал девиц? Нет, не
расстрельщикам...
   тут священник просто не понял - своей лихой братве - верх-исетской
дружине пообещал... И, конечно, умиравший в рязанском городе Сапожек не
был из цареубийц, он был из ермаковского отряда. Ермаковцы только
присутствовали при захоронении трупов, но гордо причисляли себя к
убийцам... Я с этим сталкивался. Ну а что касается самой идеи: пообещать
изнасилование перед расстрелом - это бывало в те годы... об этом написано
и у Мельгунова в "Красном терроре"... кстати, у белых это тоже
практиковалось... здесь ничего нового. Ну а то, что Ермаков был пьян... в
этом я никогда не сомневался.
   Именно потому Юровский вынужден был поехать "проконтролировать"
погребение трупов... Иначе никогда не посмел бы комендант проверять самого
верх-исетского комиссара Ермакова. Вот почему садится Юровский в грузовик
везти трупы.
   И Ермаков с пьяной настойчивостью наверняка тоже в погрузке тел
участвовал - ведь это была его работа. Я так понял из бесед с Петром
Захаровичем, что он даже на грузовик влез - руководил погрузкой. Но думаю,
уже не мог слезть, так и остался в кузове с трупами.
 Итак, Петр Захарович в ответственнейший момент революционной истории был,
попросту говоря, пьян. Но почему, борясь с ним за честь расстрела,
Юровский ни разу не использовал это обстоятельство... даже не намекнул?
Щадил честь политкаторжанина? Или что-то ему мешало? Я много раз пытался
прощупать самого Ермакова... когда догадываться начал... Но узнать точно
ничего не смог. Я про дорогу говорю...
 Я никак не мог приноровиться к его манере разговора.
 - Я недолго вычислял, где могло что-то случиться с ними обоими: конечно,
дорога и грузовик с трупами... Вот тогда и стал я его осторожно
расспрашивать про дорогу. А он на самые простые вопросы... Ну, допустим,
спрашиваю его:
   "Стрелки охраны грузовика в кузове ехали или конными?.." Но даже на
такой обычный вопрос он каждый раз отвечал по-разному: дескать, ничего не
помню, безумный я человек, память пропил... Да, выпить он очень любил. По
пивнушкам народ все забавлял рассказами, как он царя убивал. Но и в
пивнушке, пьяненький, ни слова про дорогу... Но все же раз... раз... очень
он был пьян... Я тогда опять завел свой разговор, а он, как всегда, нес
свое: как он всех убил...
   И, уже уходя, вдруг спросил: "А ты, как я погляжу, не веришь, что они
все?.."
   И ухмыльнулся. А потом добавил: "Все, все погибли!" И вдруг зверем
посмотрел.
 Перед смертью я его навестил... В мое время в воздухе носилась
революционная идея, чтобы к умирающим вместо священника приходил чекист. В
конце концов, даже атеистам нужно облегчить свою душу. Но кому же
рассказывать, как не учреждению, где положено говорить только правду. Так
что в ЧК можно было бы создать специальный корпус - чекистов-священников.
Назвать их как-нибудь - "правдособиратели"... Вот в должности
"правдособирателя" я побеседовал с Петром Захаровичем... Но - опять
ничего!.. Кстати, вы пытались представить ту дорогу и путь грузовика?


   Я изучал этот путь. Его пытался восстановить когда-то следователь
Соколов - по следам, оставленным страшным грузовиком на влажной от
грозовых дождей земле, и по показаниям свидетелей. Но главное - путь
царских трупов к их первой могиле оказался подробно описанным в секретной
"Записке" коменданта Юровского.
 И наконец, два энтузиаста из Свердловска, изучавших историю расстрела,
прислали мне карту пути грузовика...
 Так соединились все свидетельства... И я увидел...


   ГРУЗОВИК С ТРУПАМИ


   Открылись ворота Ипатьевского дома, и шофер Сергей Люханов вывел на
улицу грузовик. Было три часа ночи. Грузовик поехал по Вознесенскому
проспекту, потом свернул по Главной улице, у ипподрома выехал за пределы
города и далее направился по дороге на деревню Коптяки.
 Пройдя мимо Верх-Исетского завода, грузовик затем пересек железную дорогу
на Пермь и вошел в густой смешанный лес, который тянулся до самых Коптяков.
   Верстах в трех к северу от Пермской железной дороги грузовик пересек у
разъезда номер 120 еще одну железнодорожную линию - горнозаводскую.
 Все это были дикие места, никаких строений, кроме железнодорожных будок...
   Здесь дорога раздвоилась: грузовик свернул к железнодорожному переезду
- к будке номер 184. Тут было топкое болотистое место, и метров за сто до
будки он застрял в трясине. Люханов пытался выбраться. Но перегрелся
мотор. Теперь была нужна вода для мотора и шпалы, чтобы застелить болотце
- и проехать топь. К счастью, рядом был железнодорожный переезд у будки
номер 184.
 Люханов вылез из грузовика.
 В это время в будке проснулась сторожиха, которую разбудил шум грузовика,
буксовавшего в болотце. В дверь постучали, она открыла, увидела шофера
Люханова и темнеющий в рассветном небе силуэт грузовика.
 Шофер сказал, что мотор "согрелся", и попросил у нее воды. Сторожиха
ворчит, и тут Люханов свирепеет: "Вы тут, как господа, спите... а мы вот
всю ночь маемся".
 Сторожиха видит в открытую дверь фигуры красноармейцев вокруг грузовика и
вмиг с готовностью начинает наливать воду для мотора... Потом
красноармейцы берут шпалы, сваленные около ее будки, стелят на болотце. И
по этому настилу и прошел через болотце грузовик с трупами. Проехав будку,
он вошел в лес и три версты лесной дорогой шел до урочища "Четыре брата".
 В это время у Коптяков на пригорке стояла застава красноармейцев и
отправляла всех жителей обратно в деревню. Другая застава стояла недалеко
от будки номер 184, где жила сторожиха. Они никого не впускали на дорогу.
Они, видимо, и встретили грузовик и повели его по урочищу "Четыре брата".
 Юровский: "Проехав Верх-Исетский завод в верстах пяти, наткнулись на
целый табор - человек 25 верховых, в пролетках и т. д. Это были рабочие
(члены исполкома совета), которых приготовил Ермаков. Первое, что они
закричали:
   "Что ж вы нам их неживыми привезли". Они думали, что казнь Р[омано]вых
будет поручена им".
 Кровавая, пьяная толпа поджидала обещанных Ермаковым великих княжон...
   И вот не дали поучаствовать в правом деле - порешить девушек, ребенка и
царя-батюшку. И опечалились: "Что ж вы нам их неживыми привезли".
 Юровский: "Меж тем... начали перегружать трупы на пролетки, тогда как
нужны были телеги. Это было очень неудобно. Сейчас же начали очищать
карманы - пришлось и тут пригрозить расстрелом...
 Тут и обнаружилось, что на Татьяне, Ольге, Анастасии были надеты какие-то
особые корсеты. Решено было раздеть трупы догола, но не здесь, а на месте
погребения".
 Но не все трупы заняли место на пролетках. Не хватало хороших телег.
Разваливались телеги. Вот почему продолжает двигаться к шахте грузовик, на
нем осталась часть трупов.
 Юровский: "Но выяснилось, что никто не знает, где намеченная для этого
шахта. Светало. Ком[ендант] послал верховых разыскивать место, но никто
ничего не нашел. Выяснилось, что вообще ничего приготовлено не было, не
было лопат и т. д.".
 Да, никто не знает, куда везти. Вдруг потеряли место. Правда, очень
трудно поверить, что местные верх-исетские сподвижники Ермакова потеряли
то, что еще вчера так хорошо знали. Но Юровский отгадывает эту дикарскую
хитрость:
   они надеются, что он устал и уедет, - они хотят остаться наедине с
трупами, они жаждут заглянуть в "особые корсеты".
 Юровский терпеливо ждет. Пришлось им отыскать шахту. И вновь двигается
жуткий поезд.
 Впереди скачет верный помощник Ермакова, один из командиров ермаковской
братвы, кронштадтский матрос Ваганов. Весь этот район совершенно глухой и
закрыт от коптяковской дороги высоким лесом. Здесь поезд с трупами и
встретил коптяковских крестьян и Ваганов погнал их обратно. Уже поднялось
солнце, когда они подъехали к первому повороту с дороги - к безымянной
шахте, выбранной Ермаковым и Юровским. И вот здесь провалился грузовик.
 Юровский: "Т. к. машина застряла между двух деревьев, то ее бросили и
двинулись поездом на пролетках, закрыв трупы сукном. Увезли от
Екатеринбурга на шестнадцать с половиной верст и остановились в полутора
верстах от деревни Коптяки.
   Это было в шесть - семь утра".


   Грузовик провалился в одну из ям, служивших когда-то для выборки руды.
   Яма эта прижимала дорогу к большим деревьям, и Люханов не рассчитал и
сорвался.
 До выбранной шахты оставалось 200 шагов. Пока одни красноармейцы
вытаскивают грузовик, другие начали делать носилки - из молодых сосенок и
кусков брезента, которым были покрыты трупы. (Обломанные, обструганные
ветки вдоль дороги и обнаружило белогвардейское следствие.)
   Теперь трупы - на телегах и на носилках двинулись к шахте.
 Юровский: "В лесу отыскали заброшенную старательскую шахту (добывали
когда-то золото) глубиной три аршина с половиной. В шахте было на аршин
воды..."


   Около шахты трупы сложили на ровную глиняную площадку.
 Юровский: "Комендант распорядился раздеть трупы и разложить костры, чтоб
все сжечь. Кругом были расставлены верховые, чтоб отгонять всех
проезжающих.
   Когда начали раздевать одну из девиц, увидели корсет, местами
разорванный пулями, и в отверстия видны были бриллианты. У публики явно
разгорелись глаза... Ком[ендант] решил сейчас же распустить всю артель,
оставив на охране нескольких человек часовых и пять человек команды.
Остальные разъ-ехались".
 У шахты, на размокшей от дождей глиняной площадке, лежала Царская Семья,
слуги, доктор Боткин.
 Уже поднялось солнце, когда трупы раздели и сняли с них те самые корсеты
с зашитыми бриллиантами, которые так долго спасали несчастных девушек.
   И жемчужный пояс, который не спас императрицу...
 Юровский: "Команда приступила к раздеванию и сжиганию. На А.Ф. оказался
целый жемчужный пояс, сделанный из нескольких ожерелий, зашитых в
полотно...
   Бриллианты тут же переписывались, их набралось около полупуда..."


   Одежду сожгли тут же на костре. Голые люди на голой земле лежали у
шахты.
   И, как удавки, на обнаженных телах девушек - шнурки...
 Юровский: "На шее у каждой из девиц оказался портрет Распутина с текстом
его молитвы, зашитой в ладанки". "Святой черт" был с ними и после смерти.


   Из рапорта колчаковскому министерству юстиции:
 "От прокурора Казанской судебной палаты Н. Миролюбова...
 По свидетельству Кухтенкова, он после освобождения от военной службы
принял должность завхоза рабочего клуба... Числа 18-19 июля, часа в 4 утра
в этот клуб пришли председатель Верх-Исетского исполкома Совета Сергей
Малышкин, военный комиссар Ермаков и видные члены партии большевиков,
Александр Костоусов, Василий Леватных, Николай Партин, Сергей Кривцов.
 Здесь, в клубе, названные лица таинственно совещались... Вопросы
предлагал Кривцов, а объяснения давали Леватных и Партин. Так, Леватных
сказал: "Когда мы пришли, они были еще теплые. Я сам щупал царицу, и она
была теплая...
   Теперь и умереть не грешно, щупал у царицы... (в документе последняя
фраза зачеркнута чернилами. - Авт.). Затем следовали вопросы: как были
одеты убитые, красивы ли они?.. Про одежду Партин сказал, что они все были
в штатском платье, что в одежде были зашиты разные драгоценности, что
красивых среди них нет: "У мертвых красоту не узнаешь".
 Наконец их прикрыли брезентом. И стали решать. Решили: одежды сжечь,
трупы сбросить в безымянную шахту - на дно.
 Юровский: "Сложив все ценное в сумки, остальное найденное на трупах
сожгли, а сами трупы опустили в шахту. При этом кое-что из ценных вещей
(чья-то брошь, вставная челюсть Боткина. - Авт.) было обронено..."
   Бриллиантов и жемчуга собралось очень много, и за мелочью уже не
следили.
   Устали.
 Юровский: "Это (царские драгоценности. - Авт.) было похоронено на
Алапаевском заводе в одном из до-миков в подполье. В 19-м году откопано и
привезено в Москву".
 Трупы лежали под водой.


   Комендант позавтракал на пеньке яйцами. Теми самыми - для мальчика.
Когда Юровский поел, он придумал: надо бросить в шахту несколько гранат...
 Юровский: "При попытке завалить шахту при помощи ручных гранат, очевидно,
трупы были повреждены и от них оторваны некоторые части - этим комендант
объясняет нахождение на этом месте белыми (к[отор]ые потом его открыли)
   оторванного пальца и т. д.".
 После чего Ермаков с товарищами поехали в Верх-Исетск, а Юровский
позаботился, чтобы драгоценности отправились в Алапаевск. Этой ночью в
Алапаевске должны были быть "ликвидированы" Элла и ее товарищи по
заключению.
 Так в тайнике - в подполе безымянного алапаевского дома соединятся все
драгоценности, снятые с убитых "уральских Романовых"...
 Юровский: "Кончив операцию и оставив охрану, комендант часам к 10-11 утра
(уже 17 июля) поехал с докладом в Уралисполком, где нашел Сафарова и
Белобородова.
   Комендант рассказал, что найдено, и выразил сожаление, что ему не
позволили в свое время произвести у Р[оманов]ых обыск".
 На самом деле в Совете Юровский получил жестокий удар, который он скрыл в
своей "Записке".
 Сын чекиста Медведева: "Утром отец пришел на базар - и от местных
торговок услышал подробный рассказ, где и как спрятали трупы Царской
Семьи. Такова истинная причина, почему состоялось второе захоронение
трупов".


   Не удержала языка за зубами ермаковская братва.
 Теперь надо было все начинать сначала. Заново искать, думать, где
спрятать трупы. Времени уже не было - белые были на пороге.
 Юровский: "Комендант узнал от Чуцкаева (председателя горисполкома), что
на девятой версте по московскому тракту имеются очень глубокие шахты,
подходящие для погребения Романовых... Комендант отправился туда, но до
места не сразу доехал из-за поломки машины. Добрался до шахт уже пешком.
Нашел действительно три шахты очень глубоких, заполненных водою, где и
решил утопить трупы, привязав к ним камни. Так как там были сторожа,
являвшиеся неудобными свидетелями, то решено было, что одновременно с
грузовиком, который привезет трупы, придет автомобиль с чекистами, которые
под предлогом обыска арестуют всю публику. Обратно коменданту пришлось
добираться на случайно захваченной по дороге паре... На случай, если не
удался бы план с шахтами, решено было трупы сжечь и похоронить в глинистых
ямах, наполненных водой, предварительно обезобразив трупы до
неузнаваемости серной кислотой.
 Вернувшись, наконец, в город уже к восьми часам вечера (17 июля) - начали
добывать все необходимое - керосин, серную кислоту. Телеги с лошадьми без
кучеров были взяты из тюрьмы...
 Отправились только в двенадцать с половиной ночью с 17-го на 18-е. Чтобы
изолировать шахты на время операции, объявили в деревне Коптяки, что в
лесу скрываются чехи, лес будут обыскивать, чтобы никто из деревни не
выезжал ни под каким видом. Было приказано, если кто ворвется в район
оцепления, расстрелять на месте".
 Захватить пару лошадей у случайно встретившегося крестьянина, пристрелить
ненароком зашедшего в зону охра-нения обывателя - и все во имя светлого
будущего.


   ТАЙНАЯ МОГИЛА


   В полночь комендант возвращается к шахте...
 Сын чекиста Медведева: "Светили факелами. Ваганов, матрос, влез в шахту и
стоял внизу во тьме - в ледяной воде. Вода была по грудь. Спустили веревки.
   Он привязывал трупы и подавал наверх".
 И опять комендант увидел в свете факелов всю Царскую Семью...


   Юровский: "Меж тем рассвело (это был третий день, 18-го). Возникла
мысль:
   часть трупов похоронить тут же у шахты. Стали копать яму, почти
выкопали, но тут к Ермакову подъехал его знакомый крестьянин, и
выяснилось, что он мог видеть яму. Пришлось бросить дело, решено было
везти трупы на глубокие шахты".
 И вновь тронулись трупы. Сначала на телегах, потом на грузовике. И вместе
с ними Юровский. Третьи сутки он - рядом с мертвецами, "эвакуируя семью в
надежное место".
 Юровский: "Т. к. телеги оказались непрочными, разваливались, комендант
отправился в город за машинами - грузовик и две легких для чекистов.
Смогли отправиться в путь только в девять вечера, пересекли линию ж. д. в
полуверсте, перегрузили трупы на грузовик. Ехали с трудом, вымащая опасные
места шпалами, и все-таки застревали несколько раз. Около четырех с
половиной утра 19-го машина застряла окончательно. Оставалось, не доезжая
шахт, хоронить или жечь... последнее обещал на себя взять один товарищ,
фамилию комендант забыл, но он уехал, не исполнив обещания.
 Хотели сжечь А[лексе]я и А.Ф., по ошибке вместо последней сожгли фрейлину.
   Потом похоронили тут же под костром останки и снова разложили костер,
чтоб совершенно закрыть следы копанья. Тем временем вырыли братскую могилу
для остальных. Часам к семи утра яма аршина в два с половиной глубины и
три с половиной в квадрате была готова. Трупы сложили в яму, облив лица и
вообще все тела серной кислотой, как для неузнаваемости, так и для того,
чтобы предотвратить смрад от разложения (яма была неглубока). Забросав
землей и хворостом, сверху наложили шпалы и несколько раз проехали -
следов ямы и здесь не осталось. Секрет был сохранен вполне - этого места
погребения белые не нашли".
 В конце своей "Записки" Юровский сделал приписку, где указал место этой
тайной могилы:
 "Коптяки, в 18 в[ерстах] от Екатеринбурга к Северо-западу. Линия
ж[елезной] д[ороги] проходит на девятой версте между Коптяками и
Верхне-Исетским заводом.
   От места пересечения ж. д. погребены саж[енях] в 100 ближе к Исетскому
заводу".


   БЫЛА ЛИ ЭТА МОГИЛА?


   Гость усмехнулся:
 - Вы рассказали историю захоронения так, как описал в "Записке" Юровский.
   Но... ведь был еще один, и не менее важный, свидетель - мой друг Петр
Захарович...
 И он ведь тоже описал, как происходило захоронение... Так что существует
два описания... Правда, в пятидесятых годах на Западе появилось еще одно
описание очевидца...
 - Вы говорите о брошюре Иоганна Мейера?
 - Совершенно справедливо. Это фальшивка, где действуют мифические,
никогда не существовавшие люди... Так что рукопись Петра Захаровича - один
из двух существующих достоверных документов, принадлежавших перу подлинных
участников.
   Причем не просто участников - распорядителей этого страшного
захоронения, если можно назвать "захоронением" ужас, которым они
занимались.
 После этой тирады Гость опять открыл свой дипломат, и я получил
старательно переписанное от руки окончание "Воспоминаний" Ермакова. Вот
оно:
 "Когда эта операция была окончена, около часа ночи с 16-го на 17 июля
1918 года, автомобиль с трупами направился в лес через Верх-Исетск по
направлению дороги в Коптяки, где мною было выбрано место для зарытия
трупов.
 Но я заранее учел момент, что зарывать не следует, ибо я не один, а со
мной еще есть товарищи. Я вообще мало кому мог доверять это дело, и тем
паче, что я отвечал за все, что я заранее решил их сжечь. Для этого
приготовил серную кислоту и керосин, все было усмотрено. Но не давая
никому намека сразу, то я сказал: мы их спустим в шахту, и так решили.
Тогда я велел всех раздеть, чтобы одежду сжечь, и так было сделано. Когда
стали снимать с них платья, то у "самой" и дочерей были найдены медальоны,
в которых вставлена голова Распутина. Дальше под платьями на теле были
особо приспособленные лифчики двойные, подложена внутри материала вата и
где были уложены драгоценные камни и прострочены. Это было у самой и
четырех дочерей. Все это было штуками передано члену Уралсовета Юровскому.
Что там было я вообще не поинтересовался на месте, ибо было некогда.
Одежду тут же сжег. А трупы отнесли около 50 метров и спустили в шахту.
Она не была глубокая, около 6 саженей, ибо все эти шахты я хорошо знаю.
Для того, чтобы можно было вытащить для дальнейшей операции с ними. Все
это я проделал, чтобы скрыть следы от своих лишних присутствующих
товарищей. Когда все это было окончено, то уж был рассвет, около 4 часов
утра. Это место находилось совсем в стороне дороги, около 3 верст.
 Когда все уехали, то я остался в лесу, об этом никто не знал. С 17-го на
18 июля я снова прибыл в лес, привез веревку, меня спустили в шахту, я
стал каждого по отдельности привязывать (то есть трупы привязывать), по
двое ребят вытаскивали (эти трупы). Когда всех вытащили,тогда я велел
класть на двуколку, отвезли от шахты в сторону, разложили на три группы
дрова, облили керосином, а самих (то есть трупы) серной кислотой. Трупы
горели до пепла и пепел был зарыт. Все это происходило в 12 часов ночи
17-го на 18 июля 1918 года. После всего 18-го я доложил. На этом
заканчивая все.
   29.10.47 г. Ермаков".


   Я спросил его:
 - Могу ли я опубликовать это?
 Гость как-то равнодушно пожал плечами:
 - Мне все равно. Я стар... скоро, скоро я увижусь с ними... так что перед
уходом с удовольствием все вам оставляю. (Эти хранившиеся тогда в
спецхране "Воспоминания" Ермакова были вскоре опубликованы мною все в том
же "Огоньке".)
   - Опасной вы темой занялись, - продолжал он, - съест она вашу жизнь,
как мою съела... Однако к делу... Я разочарован вашим вопросом. Я на вашем
месте заинтересовался бы совсем другим... Опуская обычное хвастовство
Петра Захаровича, когда он привычно приписывает себе все, что делали
другие, - обратите внимание на главное: по Ермакову, никакого второго
погребения не было - трупы сожгли недалеко от Коптяков... Здесь у него
совершенное разночтение с Юровским, причем в важнейшем факте - существует
ли могила.
   И здесь Ермаков повторяет то, к чему пришел Соколов: могилы не
существует - тела Семьи исчезли в пламени костра... Грешным делом, я
подумал: а может, Петра Захаровича за пьянство просто не взяли на второе
захоронение? Нет, Юровский, рассказывая про события 18 июля, ясно пишет в
"Записке": "Тут к Ермакову подъехал его знакомый крестьянин". Значит,
присутствовал Ермаков и видел все до конца. Тогда что же?.. Вот почему я
его все пытал, а он в ответ одно и то же: "Сожгли трупы".
 Вот почему и возникла моя встреча с третьим.


   "ХАРОН"


   В 1943 году, когда я его впервые увидел, - третий жил в Перми, тогда
это был город Молотов... Я так его и называл: "товарищ Харон". Но он не
смеялся.
   Даже когда объяснил ему, что Харон - это перевозчик в царство смерти у
греков. Он никогда не смеялся и никогда не говорил на интересующую нас
тему. Я увидел его в 1953-м, незадолго до смерти. Он был сухонький
старичок, мал росточком, нос тонкий, хищный, волосики реденькие, в жалкой
ушаночке и истертом зимнем пальтишке ходил наш Харон... В ужасной хибаре,
в крохотной комнатушке жили бывший водитель грузовика с царскими трупами,
а за занавеской - его младший сын с женой. Хибара эта находилась на улице
25 Октября...
   Там он и умер... На улице имени своей Революции в грязном бараке умер
этот старый большевик...
 Вы уже поняли, о ком я собираюсь рассказать? Сергей Иванович Люханов -
третий свидетель той ужасной дороги... Биография у него прелюбопытная...
   В отличие от всех цареубийц он никогда не упоминал о своем участии в
великой пролетарской миссии цареубийства, не боролся ни за какие выгоды.
Более того, его сын мне рассказал, что он никогда не упоминал, что был в
Екатеринбурге в 1918 году. И вообще, за все наши встречи он мне так ничего
и не рассказал.
   Ох как трудно было говорить с этим молчальником. Помню, я в ресторан
его позвал, он весь вечер просидел молча, потом взял счет, который я
оплачивал, и сказал: "Жаль, я мог бы жить на это целый месяц..." И ушел.
Все, что я узнал о нем, узнал от младшего сына... Алексеем сына звали, как
наследника - вот он мне и рассказал о папаше. Оказывается, дожив до 80
лет, его отец не получал даже пенсии - сын объяснил, что, дескать, Сергей
Иванович не знал. Странно. Большевик с 1907 года не знает, что в стране
победившего социализма старикам положена пенсия... Много в его жизни было
странного.
   К примеру, эти постоянные переезды из города в город. Сразу же после
расстрела он покидает Екатеринбург вместе с отступающими большевиками. Но
после возвращения в Екатеринбург Советской власти Сергей Иванович в город
не возвращается.
   Он уезжает в город Осу, но вскоре покидает и этот город. И дальше
частая смена мест, он будто мечется по Уралу - меняет места... только
немного освоится с местом и, глядь, от выгодной должности отказывается - и
в путь!
   Он будто чего-то боится. Но самое интересное - его взаимоотношения с
женой Августой.
 Августа - учительница, родная сестра бывшего коменданта Ипатьевского дома
Авдеева, - она в 1918 году вступает в партию. Кстати... на кладбище лежит
она не под крестом, а под звездой - одной из первых на екатеринбургском
кладбище... И вот эта "идейная и атеистка" вскоре после расстрела уходит
от Люханова. Она возвращается в Екатеринбург, где в 1921 году умирает от
тифа в партийной должности управляющей детскими домами. Перед смертью она
прощает мужа, - так мне рассказал его сын Алексей.
 Итак, наш Харон сделал нечто такое, отчего она ушла с четырьмя детьми!
   И за что пришлось ей прощать его перед смертью? (Причем "страстная
любовь к другой" исключается - только через два года он женится в
следующий раз.)
   Нет, здесь было что-то иное, чего не выдержала "идейная" сестра бывшего
коменданта Ипатьевского дома Авдеева... И, видно, боясь того, что сделал,
Люханов и метался по стране. А потом так затаился, что боялся даже
получать пенсию... Я видел его фотографию 1918 года - барин... И последнюю
- жалкий нищий старик.


   СЕКРЕТ ДВОИХ


   - Но хватит недомолвок, - усмехнулся Гость. - Я расскажу вам то, что,
по-моему, подчеркиваю - по-моему, случилось...


   Это могло произойти только в одном месте, когда грузовик подъехал к
железнодорожной будке номер 184, где спала сторожиха. Подъехал и застрял.
Где-то недалеко от этой будки (так написал Юровский) их должна была ждать
застава из ермаковских людей. К тому времени Ермаков должен был спать
пьяным сном - развезло его на тряской дороге... Юровский будит его... и
они идут разыскивать ермаковский отряд. В это время шофер Люханов
направляется в будку будить сторожиху - просить воду для перегревшегося
мотора.
 Остается застрявший грузовик и сопровождающие красноармейцы. Сколько их?
   Скажем уклончиво - трое или четверо. И полутьма рассвета.
 Вы обстановку представляете?.. Белые город должны взять. С Советской
властью, казалось, навсегда будет покончено. Офицеры за Царскую Семью
вешать будут.
   Так что в грузовичке ехать им непросто было. Все-таки под брезентом
убитая Царская Семья лежит... И вот пока Ермаков спал мертвецки пьяным
сном, они, видимо, и услышали... эти стоны из-под брезента...
 Надеюсь, вы знаете, что после расстрела некоторые из Романовых оказались
живы и их пришлось достреливать и докалывать. Но добили тех, кто был в
сознании... легко вообразить, что кто-то ... допустим, двое... были только
ранены и были без сознания. И сознание вернулось к ним в этом жутком
грузовике...
   Что было дальше? Когда осовевший от пьяного сна Ермаков удалился с
Юровским в лес искать своих людей, а Люханов отправился будить сторожиху -
вот тогда-то и могло случиться.
 У оставшихся у грузовика красноармейцев появился шанс... Участие в
страшном деле обрекало их на смерть, а тут - спасти кого-то из Семьи!..
Сговорились ли они, когда стоны услышали? Или поняли друг друга без
слов?.. Как они стащили двоих недостреленных с грузовика? Как отнесли их в
лес... кругом был глухой лес... Видел ли это Люханов из окна будки? Или не
видел, продолжая браниться со сторожихой?.. Все это я могу только
предполагать. Как и дальнейшее:
   сбежали сразу эти красноармейцы? Скорее, нет. Подозрительно было бы.
Вероятно, вернулись к грузовику и начали стелить шпалы на болотце. А потом
явились Ермаков и Юровский: нашли они ермаковских людей.
 Что было дальше с красноармейцами? Сумели ли они сбежать по дороге к
шахтам?..
   И вернуться в лес к спасенным? Умерли ли спасенные сразу - там же, в
лесу?
   Или действительно удалось кому-то выжить и те звезды, которые,
очнувшись в телеге, увидела та, которая звала себя Анастасией, - были
звезды той невозможной ночи?.. И что сказал Юровский Ермакову, когда,
перегружая тела с грузовика на телеги, он обнаружил, что нету двух
мертвецов. И ужас Ермакова, сразу протрезвевшего! Но у них уже не было
времени искать исчезнувших двух мертвецов. Белые стояли на пороге. Надо
было довершать сделанное - уничтожать оставшиеся трупы... А Люханов? Он -
в кабине, он вроде ничего не видел...
   Он ни при чем... И люди Ермакова, которые были весело-пьяны и, конечно,
ничего не заметили... почти всех их сразу отослали, как пишет Юровский.
   Только самых верных оставили... Такова была общая тайна двух
претендентов на "честь расстрела...". Так вдвоем они укрыли "недостачу"
двух трупов.
   Только вот фотоаппаратом Юровскому не удалось воспользоваться - двух
трупов не хватало - он ведь съемкой наверняка мечтал "ликвидацию"
завершить!
 - Съемкой?!
 - А как же, он ведь был фотограф. Как он мог не запечатлеть "величайший
исторический момент"?! Он ради этого момента, можно сказать, жил. Тем
более что в комендантской у него лежал конфискованный фотоаппарат,
принадлежавший Александре Федоровне! Царским аппаратом снять расстрелянную
Царскую Семью...
 И то, что он фотоаппаратом не воспользовался, - еще одна улика...
 - Но почему вы все время говорите о двоих?
 - Читайте внимательно опубликованную вами же "Записку" Юровского. Он там
пишет - на трех дочерях были "бриллиантовые лифы"... А четвертая что ж?
   Почему на четвертой не было? - Гость засмеялся. - Не хватило? Или
история с Алексеем? Ведь с двух шагов в него стреляли, а застрелить не
могли. Вряд ли так уж разнервничался чекист Никулин, что с двух шагов
попасть не мог.
   Значит, и на Алексее - "бриллиантовая защита" была и спасла его. Он
тоже был "бронированный". В этом причина "странной живучести"! Но ничего
не пишет об этом Юровский... Почему? Потому что Алексея не раздели! Если б
его раздели, то наверняка тоже нашли бы ладанку Распутина! Не могла царица
сына без ладанки его спасителя оставить. А Юровский пишет только о
ладанках на царских дочерях. Значит, точно не раздели... может, Бога
побоялись?
   Смешно, да? Но тогда почему?
 А вот вам и ответ - он в конце "Записки" Юровского. Сжигают только двоих:
   Алексея и некую особу женского пола. Почему двоих? И почему остальных
не сжигают? Или: если остальных не сжигают, то почему именно этих двоих
сжигают?
   И почему не сжигают Николая? Ведь это сделать куда важнее!
 Он снова засмеялся.
 - А все потому же: двух трупов не хватало: мальчика и девушки... И
бриллиантов, которые на них были, тоже не хватало. Вот почему Юровский
придумал написать, что двоих сожгли - мальчика и особу женского пола.
Итак, кто была эта особа женского пола?.. Демидова, как пишет Юровский? Но
они могли перепутать в безумии той ночи. И, может, та якобы сожженная
женщина была не Демидова?
 Во всяком случае, после появления Анастасии в Берлине в Екатеринбурге
появляются подозрительные показания друга Ермакова - Сухорукова... В этих
показаниях он тоже утверждает, что видел, как сожгли два трупа - Алексея
и... Анастасии!
   Уже не Демидовой, как написал Юровский, а Анастасии!..
 А Люханов, конечно, видел, как двоих с грузовика сняли... И задержался -
переругивался со сторожихой, чтоб их унести успели. У него ведь сынишку
младшего Алексеем звали тоже... Сын сказал, что он любил повторять: "Бог
все может"... Жене, видно, потом он все рассказал... Долго молчал и не
выдержал - рассказал... Но сестра коменданта Авдеева не смогла его понять!
   Она была человек идеи. Как Юровский, как все они... Максимум, что она
смогла, не донести на отца четверых своих детей. Но жить с ним - не могла.
Так он потерял идейную Августу... Но, видимо, страдание в смертный час
что-то ей приоткрыло. И она его простила...
 Помолчали. Я сказал:
 - Но в белогвардейском следствии кто-то рассказывает со слов кого-то из
ермаковских людей, будто видел у шахты труп Алексея?


   - Вот именно: кто-то рассказывает со слов кого-то...
 Перед его уходом я показал ему письмо из Челябинска:
 "Я лично знал тов. Ермакова и неоднократно слышал от него, что трупы были
сожжены, причем он лично принял участие в этой акции, "чтобы они не стали
предметом фальшивого поклонения".
 - Возможно, - сказал Гость, - мысль о двух недостающих трупах в могиле не
давала ему покоя. И он распространял слухи, что никакой могилы вообще не
существует, что все Романовы сожжены... Хотя, как работник органов,
которым все дозволено, он смог сделать и это: вскрыть могилу и
организовать сожжение. Объяснить это было ему легко: чтобы могила
Романовых и впоследствии не могла стать местом "фальшивого поклонения" и
чтобы не осквернять прахом тирана землю Революции. Это было тогда принято:
например, труп расстрелянной Каплан сожгли в бочке... Короче, только
вскрытие могилы может ответить на все эти вопросы.
 Кстати, тревожился и Юровский - видимо, слухи об Анастасии заставили его
действовать. Именно в 1920 году, когда появилась в Берлине эта загадочная
"чудом спасшаяся", он передает историку Покровскому свою "Записку", смысл
которой - "погибли все"...
 - Неужели вы... при ваших, видимо, больших возможностях не пытались
проверить и вскрыть могилу, указанную Юровским? И открыть загадку?.. Ведь
вы знали, где она?..
 Он усмехнулся, потом сказал:
 - Пытался я или нет, но это ужасное место, поверьте... и прежде туда
должен прийти священник... Как всех тянет эта могила!.. В 1928 году
Маяковский приехал в Свердловск и тотчас захотел увидеть могилу Царской
Семьи. Тогда председателем Уралсовета был некто Парамонов... его, конечно,
потом репрессировали, но редкий случай: не расстреляли, и он после
реабилитации вернулся живым...
   Он рассказывал мне, как возил Маяковского... Это был его любимый
рассказ - как он искал на "месте сожжения" памятные зарубки на березе... В
тот день, когда он привез Маяковского, был сильный мороз, деревья
заиндевели, и он долго искал их, но все же нашел зарубки. Так что учтите -
в 1928 году глава тогдашнего Урала называл могилу "местом сожжения
трупов"... (Кстати, насчет зарубок на березах и Парамонове - все
подтвердилось потом в полученном мною письме. - Авт.)
   Из письма литературоведа И.А.Шерсток (Фрунзе):
 "Когда я работал над кандидатской диссертацией о Маяковском, Парамонов
рассказал мне, как у него дважды был Маяковский и как они ездили к месту
последнего пристанища последнего русского императора... Парамонов говорил,
что в стихотворении "Император" о царской могиле Маяковский допустил
ошибку, утверждая, что император зарыт "под кедром". Он зарыт у трех
берез. Я спросил его, а где это место? Он ответил, что осталось два
человека, которые его знают: он, Парамонов, и еще один человек, которого
он не назвал. Запомнилась мне фраза Парамонова: "Никому это знать не
положено, - и добавил: - Чтобы не было шествий к нему..."


   Уже уходя, мой Гость сказал:
 - Вся наша история - будто полемика с Достоевским. Начиная с вопроса
Алеше Карамазову: "Если для возведения здания счастливого человечества
необходимо замучать всего лишь ребеночка, согласишься ли на слезе его
основать это здание?"... Одному Алеше задали вопрос и при помощи другого
убиенного Алеши ответили... - Он помолчал. - Но одно все-таки ясно: он к
нам возвращается.
 Я переспросил.
 - Я говорю о Государе-императоре. Впрочем, это банальная история... Когда
убивали Семью, эти глупцы уже предвосхитили его возвращение... "В моем
конце мое начало" - эти слова когда-то вышила его родственница Мария
Стюарт...
 Кстати, после того как этой родственнице отрубили голову и понесли вон
обезглавленное тело, ее широкое платье зашевелилось, и оттуда с лаем
выскочила крохотная собачонка. И вот точно такая же собачонка - той же
самой породы - через несколько столетий окажется спрятанной, и так же во
время убийства, в рукаве потомицы Марии Стюарт - великой княжны. Все, все
возвращается...


   "В моем конце мое начало"... Жертвоприношение...
 Он это знал, последний царь?..


   Конечно, я попытался проверить рассказ Гостя... Удалось отыскать в
Перми уже престарелого сына Сергея Люханова - того самого Алексея, тезку
наследника...
 В тесной, убогой комнатушке, где жил и умер шофер страшного грузовика, со
слов Алексея была записана биография его отца. Вот она.
 "Мой отец, Сергей Иванович Люханов, родился в 1875 году в Челябинской
области, в крестьянской семье. Образование 4 класса. С 1894 года работал
на мельнице братьев Степановых. В 1900 году переехал в Челябинск, где
работал до 1916 года в товариществе "Братья Покровские" - заведующим
электрической телефонной станцией... Работал он и личным шофером
Покровских и бывал с ними в Петербурге.
   В 1899 году он женился на Августе Дмитриевне Авдеевой (она была его на
4 года моложе, закончила гимназию и работала учительницей).
 В 1900 году родился старший сын Валентин, который вместе с отцом служил в
охране Ипатьевского дома. Потом Владимир, Алексей (в 1910 году) и дочь
Антонина. В 1907 году отец вступил в партию большевиков. Летом 1916 года
он устроился работать на фабрику братьев Злоказовых машинистом. Позже туда
из Челябинска приехал брат Августы - Александр Авдеев, будущий комендант
Ипатьевского дома. Люханов устроил его на фабрику помощником машиниста,
делал за него всю работу, так как сам Авдеев делать ничего не умел.
 О екатеринбургском периоде жизни отец никогда не вспоминал и не
рассказывал".
 После сдачи Екатеринбурга, в 1918 году, Люхановы уехали в город Оса
Пермской области, где Сергей Иванович устроился работать на электростанцию.
 "Вскоре моя мать с ним из-за чего-то расходится. В 1921 году, со всеми
детьми, она возвращается в Екатеринбург и работает там заведующей детскими
домами. 23 марта 1924 года она умирает от тифа. Умирая, она попросила
передать Сержу (так она называла отца), что она была неправа. Старший сын
ее просьбу не выполнил, и только незадолго перед смертью Сергей Иванович
узнал от меня о по-следних словах матери. Переданное его очень
взволновало, и он очень был расстроен, что узнал об этом только в конце
жизни.
 Августа Дмитриевна похоронена в Свердловске на Михайловском кладбище.
После смерти матери я был отдан в детский дом, а сестру Антонину забрал в
Москву дядя - Авдеев.
 С 1918-го по 1926 год отец работает в городе Оса. Был заведующим
электростанцией.
   В 1923 году он женился второй раз на немке, учительнице немецкого языка
Галине Карловне (умерла в 1928 году). С 1926 по 1939 год отец много раз
переезжал - работал по разным городам Урала, но всюду работал механиком.
   Наконец в 1939 году перебрался в город Молотов, во время войны работал
там на заводе имени Сталина (сейчас завод имени Свердлова). После войны и
до 1952 года работал слесарем в инфекционной больнице города Перми.
Работал много и безотказно, постоянно чинил всякую домашнюю утварь
работникам больницы.
   (Больше рубля за работу никогда не брал). Работал до 80 лет и не
подозревал, что ему полагается пенсия. Был очень молчалив, говорил редко.
С 1944 года жил вместе со мной и моей второй женой в комнате на улице
имени 25 Октября, дом 30. Умер в 1954 году и похоронен на старом кладбище
в городе Перми".
 Все это было почти дословным повторением того, что уже рассказывал мой
Гость. На расспросы о Госте Алексей отвечал смутно: "Вроде кто-то
приезжал...
   Точно не пом-ню!"
   Вот все, что смог рассказать восьмидесятилетний Алексей Люханов. На
прощание отдал все оставшиеся у него документы отца. Среди них
"Удостоверение", выданное Сергею Люханову "товариществом братьев
Покровских" в 1899 году, украшенное царской медалью с профилем того, чей
труп вез он на своем грузовике.
   И фотокарточки отца. Одна из них, последняя, где бывший шофер грузовика
- маленький, жалкий старичок.


   Больше моего Гостя я никогда не видел, но часто думаю о нем. И о том,
что он мне рассказал... Слишком увлекательно все это... Как правило,
правда так скучна...


   Хотя иногда мне кажется, что Гость знал много больше, чем мне
рассказывал...
   И тогда я вспоминаю шекспировское: "Есть многое на свете, друг Горацио,
чего не снилось нашим мудрецам".


   Во всяком случае, я вспомнил своего странного Гостя, когда получил одно
письмо. Писала врач-психиатр Д.Кауфман (Петрозаводск):
 "Речь пойдет о человеке, который некоторое время находился на лечении в
психиатрической больнице г. Петрозаводска, где я работала ординатором с
сентября 1946 года по октябрь 1949 года после окончания Второго
Ленинградского мединститута, ныне санитарно-гигиенический институт...
Контингент наших больных состоял как из гражданских лиц, так и из
заключенных, которых нам присылали в эти годы для лечения или для
прохождения судебно-психиатрической экспертизы...
 В 1947 или 1948-м году в зимнее время к нам поступил очередной больной из
заключенных. У него было состояние острого психоза по типу истерической
психогенной реакции. Сознание его было неясным, он не ориентировался в
обстановке, не понимал, где находится... Размахивал руками, порывался
бежать...
   В бессвязных высказываниях наряду с массой других выразительных
восклицаний два или три раза промелькнула фамилия Белобородова, на которую
мы вначале не обратили внимания, так как она нам ни о чем не говорила. Из
сопроводительных документов... стало известно, что в лагере он находится
уже давно, что состояние психоза у него развилось внезапно, когда он
пытался защитить женщину (заключенную) от побоев охранника. Его связали и,
естественно, "обработали". Хотя видимых телесных повреждений при
поступлении в больницу, насколько помню, у него не было отмечено. В
документах его был указан его год рождения 1904-й, что же касается его
имени и фамилии, я их не могу вспомнить точно. Варианты, которые я
припоминаю, следующие: Филиппов Семен Григорьевич, или Семенов Филипп
Григорьевич. Через один - три дня, как это обычно бывает в таких случаях,
проявление острого психоза полностью исчезло. Больной стал спокоен, вполне
контактен. Ясное сознание и правильное поведение сохранялось впоследствии
в течение всего срока его пребывания в психбольнице. Внешность, насколько
сумею передать, у него была такая:
   человек довольно высокого роста, полноватый, плечи покатые, сутуловат...
   Лицо удлиненное, бледное, глаза голубые или серые, слегка выпуклые, лоб
высокий, переходящий в лысину, остатки волос каштановые с проседью..."
   (Далее она рассказывает, как больной стал откровенен с нею.)
   "Итак, нам стало известно, что он был наследником короны, что во время
поспешного расстрела в Екатеринбурге отец его обнял и прижал лицом к себе,
чтобы он не видел наведенных на него стволов. По-моему, он даже не успел
осознать, что происходит нечто страшное, поскольку команды о расстреле
прозвучали неожиданно, а чтения приговора он не слышал. Он запомнил только
фамилию Белобородова...
 Прозвучали выстрелы, он был ранен в ягодицу, потерял сознание и свалился
в общую кучу тел. Когда он очнулся, оказалось, что его спас, вытащил из
подвала, вынес на себе и долго лечил какой-то человек..."


   Далее шла история его дальнейшей жизни, нелепости, приведшей его в
лагерь.
   Но самое интересное - в конце ее длинного письма.
 "Постепенно мы стали смотреть на него другими глазами. Стойкая гематурия,
которой он страдал, находила себе объяснение. У наследника была гемофилия.
   На ягодице у больного был старый крестообразный рубец... Наконец, мы
поняли, кого нам напоминала внешность больного - известные портреты
Николая, только не Второго, а Первого. И не в гусарском мундире, а в
ватнике и полосатых пижамных штанах поверх валенок.
 В то время к нам раз в полтора-два месяца приезжал консультант из
Ленинграда...
   Тогда нас консультировал С.И.Генделевич, лучший психиатр-практик,
которого я встречала на своем веку. Естественно, мы представили ему нашего
больного...
   В течение двух-трех часов он "гонял" его по вопросам, которые мы не
могли задать, так как были несведущи, и в которых он оказался
компетентным. Так, например, консультант знал расположение и назначение
всех покоев Зимнего дворца и загородных резиденций в начале века. Знал
имена и титулы всех членов Царской Семьи и разветвленной сети династии,
все придворные должности и т. д.
 Консультант знал также протокол всех церемоний и ритуалов, принятых при
дворце, даты разных тезоименитств и других торжеств, отмечаемых в семейном
кругу Романовых. На все эти вопросы больной отвечал совершенно точно и без
малейших раздумий. Для него это было элементарной азбукой... Из некоторых
ответов было видно, что он обладает более широкими познаниями в этой
сфере...
   Держался он как всегда: спокойно и достойно. Затем консультант попросил
женщин выйти и осмотрел больного ниже пояса, спереди и сзади. Когда мы
вошли (больного отпустили), консультант был явно обескуражен, оказалось,
что у больного был крипторхизм (неопущение одного яичка), который, как
было известно консультанту, отмечался у погибшего наследника Алексея. Мы
этого не знали...
 Консультант разъяснил нам ситуацию: существует дилемма, и нужно принять
общее решение - либо поставить диагноз "паранойя" в стадии хорошей
ремиссии с возможностью использовать больного на прежних работах по месту
заключения, либо признать случай неясным, требующим дополнительного
обследования в больнице. Но в этом случае мы обязаны тщательно
мотивировать свое решение в органах прокурорского надзора, который
непременно пришлет следователя по особо важным делам из Москвы... Взвесив
эти возможности, мы сочли за благо для больного выставить ему
окончательный диагноз - паранойя, в котором совсем не были уверены, и
вернуть его в лагерь... Больной был согласен с нашим решением о
возвращении в лагерь (разумеется, диагноз ему не сообщили), и мы
расстались друзьями..."
   Письмо врача Д.Кауфман было столь красочно, что я подумал - не стал ли
я жертвой мистификации.
 И я проверил. Опубликовал письмо в "Огоньке". Вскоре пришел отклик из той
больницы. Писал заместитель главного врача В.Э.Кивиниеми, который отыскал
историю болезни этого пациента, находившуюся в архиве больницы. Вот что он
пишет:
 "Итак, у меня в руках история болезни номер 64 на Семенова Ф.Г. 1904 года
рождения, поступившего в психиатрическую больницу 14.01.49 г. Красным
карандашом помечено "заключенный"... Выбыл из больницы 22.04.49 г. в ИТК
номер 1.
   (Имеется расписка начальника конвоя Михеева.)
   В больницу Семенов поступил из лазарета ИТК (исправительно-трудовой
колонии.
   - Авт.). В направлении врача... описывается острое психотическое
состояние больного и указано, что Семенов все время "ругал какого-то
Белобородова".
   В психиатрическую больницу поступил в ослабленном физическом состоянии,
но без острых признаков психоза... С момента поступления был вежлив,
общителен, держался с достоинством и скромно, аккуратен. Врачом в истории
болезни отмечено, что он в беседе не скрывал своего происхождения. Манеры,
тон, убеждение говорят за то, что ему знакома была жизнь высшего света до
1917 года. Семенов Ф.Г. рассказывал, что он получил домашнее воспитание,
что он сын бывшего царя, был спасен в период гибели семьи, доставлен в
Ленинград, где жил какой-то период времени, служил в Красной Армии
кавалеристом, учился в экономическом институте (по-видимому, в городе
Баку), после окончания работал экономистом в Средней Азии, был женат, имя
жены Ася, затем говорил, что Белобородов знал его тайну, занимался
вымогательством... В феврале 1949 года был осмотрен врачом-психиатром из
Ленинграда Генделевичем, которому Семенов заявил, что у него нет никакой
корысти присваивать чужое имя, что он не ждет никаких привилегий, так как
понимает, что вокруг его имени могут собраться различные антисоветские
элементы и, чтобы не принести зла, он всегда готов уйти из жизни. В апреле
1949 года Семенову была проведена судебно-психиатрическая экспертиза, он
был признан душевнобольным, подлежащим помещению в психиатрическую
больницу МВД. Последнее следует рассматривать как гуманный акт по
отношению к Семенову для того времени, так как есть разница между лагерем
и больницей. Семенов положительно относится к этому..."
   К этому посланию было приложено письмо странного пациента жене Асе.
 Через некоторое время мне позвонил старик, бывший заключенный.
Оказывается, в его лагере сидел загадочный Семенов, и все звали его "сын
царя", и все в это совершенно верили...


   По моей просьбе в ЦГАОР сделали ксерокс нескольких страниц хранящегося
там дневника Алексея 1916 года.
 Вместе с письмом, которое в 1949 году из больницы отправил странный
пациент жене Асе, я пришел в Институт криминалистики... Они старались
помочь, но...
   Но документы оказались несопоставимы: письмо Асе, написанное
изысканным, изощренным почерком, и дневник тринадцатилетнего Алексея с его
неровными каракулями.
 Так что не смогли сказать ни "да" ни "нет".








   ЭПИЛОГ


   Судьбы участников расстрела

   ЛУКОЯНОВ


   Он отсутствовал во время расстрела, не было его и когда хоронили
царские трупы. Буквально накануне "ликвидации Романовых" председатель
Уральской ЧК Ф.Н.Лукоянов вдруг отбыл в Пермь - перевозить архив ЧК. Да,
глава всей УралЧК, руководитель "особого задания" не присутствовал при
исполнении этого задания! Не смог перебороть себя, не смог присутствовать?
 Во всяком случае, он так и оставался в Перми во время страшной казни.
 Вскоре, в 1919 году, Ф.Н.Лукоянов заболел тяжелым нервным расстройством.
   И мучился им всю жизнь.
 Бывший председатель Уральской ЧК умер в 1947 году - накануне
тридцатилетия Ипатьевской ночи. Юбилея он не пережил. Похоронен на родине
в Перми.


   ЮРОВСКИЙ


   В тридцатых годах в лагеря и на смерть отправлялись один за другим
виднейшие партийцы. В 1935 году пришла очередь и его семьи. Красавица
Римма, любимица комсомола, была арестована и отправлена в лагерь. Он было
бросился за помощью к Голощекину, но и тот ему помочь не смог.
 Теперь он должен был доказать: партия - его семья.
 И если партии нужна его дочь...
 По-прежнему они встречались на квартире Медведева и вспоминали. Все о том
же, о расстреле. Больше в их жизни уже ничего не было. Прозаично
вспоминали об Апокалипсисе за чашкой чая. И обсуждали, кто все-таки
выстрелил первым.
 Сын чекиста Медведева: "Однажды Юровский пришел торжествующий - ему
привезли вышедшую на Западе книгу, где было черным по белому написано, что
это он - Юровский - убил Николая. Он был счастлив..."


   БЕЛОБОРОДОВ


   Но никогда на эти посиделки не приходил их прежний друг Саша
Белобородов, тогдашний нарком внутренних дел РСФСР. Как и дочь Юровского
Римма, Белобородов поддерживал Троцкого. Накануне ссылки Троцкий жил в его
квартире. Белобородов был исключен из партии, но покаялся, перестроился и
был восстановлен. И занимал большие должности.
 Из письма Н.Бялер:
 "В 30-е годы наша семья жила в Париже в посольстве. Мой отец, Бялер Аким
Яковлевич, был секретарем военного атташе.
 В 1935 году отец привел домой человека, которого представил как Соколова
Николая Алексеевича. Была ли это фамилия настоящая? Не знаю. Приезжали из
СССР не всегда под своей фамилией. Почему я его запомнила? Ведь я видела в
посольстве и в нашем доме очень много знаменитых в то время людей.
Приезжали со своими экипажами Чкалов и Громов, были Тухачевский, Уборевич
и Якир...
   Этого направил в Париж лично Ворошилов. На консультацию к онкологу,
которого звали, кажется, профессор Рокар. Мой отец был с ним знаком. Рокар
поставил диагноз: рак горла, лечить отказался. Когда об этом доложили
Ворошилову, тот приказал: пусть все-таки проведут курс лечения. К Рокару
ездил сам посол Потемкин, после чего был назначен курс лечения, в том
числе протертая, полужидкая пища 5 раз в день, вот эту пищу готовила
Соколову моя мать.
   Мы с матерью водили Соколова на лечение, гуляли с ним по Парижу, в
общем, проводили с ним весь день...
 Пишу об этом подробно, чтобы было понятно, почему Соколов был откровенен
с моей матерью. О своем близком конце он хорошо знал. Так вот, он
рассказал матери, что командовал взводом, который расстрелял царскую
семью. Считал, что это грех на его совести... Когда мы вернулись в Москву,
отец нам сказал, что Соколов умер в Кремлевской больнице в 1938 году...
Мне мать передала этот рассказ в конце 60-х годов, после смерти отца, так
как дала ему слово, что это навсегда останется между ними..."
   Почему же атташе Бялер берет у жены слово не рассказывать никогда о
знакомстве с таинственным Соколовым? А потому, что неправду сказал он жене
о конце "Соколова", ибо решил не пугать жену. Нет, совсем не в больнице,
но действительно в 1938 году окончил жизнь этот "командир взвода,
расстрелявшего царскую семью".
 Впрочем, "командир взвода" - это такой же псевдоним, как Соколов Николай
Алексеевич. Хотя последний - псевдоним насмешливый. Ибо мы помним - так
звали знаменитого следователя, занимавшегося расследованием убийства
Царской Семьи...
 Но кто же он?
 Выяснить несложно. Этот человек должен был занимать такую должность,
чтобы "сам товарищ Ворошилов" - "Первый маршал" заставлял советского посла
в Париже хлопотать об этом странном пациенте. Из всех участников расстрела
таким мог быть только один - Александр Белобородов. Жестокий Белобородов.
   Веселый, беспощадный молодой Белобородов, который оставил навсегда
лежать в уральских горах пятнадцать Романовых. Теперь - нарком внутренних
дел РСФСР и смертельно больной, несчастный человек, с трудом глотавший
жидкую пищу, которую подносила ему на ложечке сердобольная женщина... Но
это еще не был его конец. Конец его ждал в Москве.
 В 1938 году заберут "кремлевского боярина". И в лубянском доме жалкий,
бессильный, придерживая спадающие брюки, познает он многое в этот миг...
   И уже потом, пройдя сквозь все муки ада, отправится уральский Наполеон
к той последней стенке... К "пинку под зад".
 Так с пулей в сердце встретил двадцатилетний юбилей казни Семьи Александр
Белобородов.


   ГОЛОЩЕКИН И КО


   А потом пришла и его очередь.
 Длинная вереница титулов товарища Филиппа:
 С XII по XV съезд - кандидат в члены ЦК партии, с XV съезда - уже член
ЦК. Главный государственный Арбитр при Совнаркоме. И с каждой ступенькой
наверх - на ступеньку ближе к смерти.
 В 40-х годах и он выполнил всю неминуемую программу "кремлевских бояр":
   ГУЛАГ - расстрел и безымянная братская могила - яма, засыпанная землей.


   В яме, предназначенной для них Отцом и Учителем, окончили свои дни
расстрелянные Дидковский и Сафаров и командарм Берзин. Лишь Толмачев,
единственный из руководителей Уралсовета, - успел погибнуть на гражданской
войне.
 Но так или иначе все подписавшие приговор о расстреле погибли от пули.


   "Но Давид сказал Авессе: не убивай его; ибо кто, подняв руку на
помазанника Господня, останется ненаказанным?" (1 Цар. 26:9)


   А непосредственные палачи?
 Все, чьи имена нам достоверно известны, скончались в своей постели.
 Ну что ж: "Прости им - не ведают, что творят", - молил в свой последний
миг последний царь.


   КОМАНДА УХОДИТ


   В 1938-м, в том же году двадцатилетнего юбилея убийства Царской Семьи и
в том же самом июле умирал от мучительной язвы другой главный участник -
Яков Юровский.
 Сын чекиста Медведева: "Отец говорил, что в последнее время у Юровского
было плохо с сердцем, сильно переживал за дочь. И не мог ничего сделать.
   Никак помочь ей не мог".
 Да, теория оказалась куда легче практики. А на практике отдать дочь...
   вот и платил железный комендант и сердцем и язвой. Смертельная язва
пожирала его внутренности. И уже зная, что умрет, в тот душный июльский
день написал он письмо своим детям.
 Окруженный бесконечными мертвецами, с отправленной на муки любимой
дочерью, в ожидании гибели ближайших друзей - в страшном 1938 году он
пишет своим детям... о прекрасном прошлом, настоящем и будущем.
 "Дорогие Женя и Шура! 3 июля по новому стилю мне минет шестьдесят лет.
   Так сложилось, что я вам почти ничего не рассказывал о себе, особенно о
моем детстве и молодости... Сожалею об этом. Римма может вспомнить
отдельные эпизоды революции 1905 года: арест, тюрьму, работу в
Екатеринбурге. (Жутковатая фраза! Где тогда могла несчастная Римма
вспоминать о годах отца в царской тюрьме? В тюрьме советской, перед
которой царская тюрьма ее отца была идиллией, санаторием. - Авт.)
   В грозе Октября судьба повернулась ко мне самой светлой стороной...
много раз видел я и слышал Ленина, он принял меня, беседовал со мной и как
никто другой поддерживал меня в годы моей работы в Гохране. Мне
посчастливилось близко знать вернейших учеников и соратников Ильича -
Свердлова, Дзержинского, Орджоникидзе. Работать под их руководством,
соприкасаться с ними по-семейному...
 Судьба меня не обидела: если человек прошел три бури с Лениным и
ленинцами, он может считать себя счастливейшим из смертных...
 Хотя я смертельно устал от моих болезней, мне все еще кажется, что вместе
с вами буду участвовать в будущих грядущих событиях, обнимаю вас, целую
Римму, жен ваших и внуков моих. Отец".
 И, читая это предсмертное письмо, я все время вспоминал другое последнее
письмо убитого им и его товарищами доктора Боткина. Эти письма -
автопортреты двух миров.


   Юровский умирал, достигнув цели: в Музее Революции лежала его
"Записка", где было рассказано, что это он застрелил последнего царя. В
многочисленных книгах, вышедших на Западе, это подтверждалось. Он мог
назвать себя "счастливейшим из смертных".


   В 1952 году, совсем немного не дожив до семидесяти, благополучно умер
персональный пенсионер Петр Захарович Ермаков. Его именем была названа
улица в Свердловске.


   В 1964 году скончался Михаил Медведев. Свой "браунинг" незадолго до
смерти он сдал в Музей Революции.
 Тот самый "браунинг" - номер 389965...
 У "браунинга" была история. В самом начале века в Баку начали бороться с
провокаторами, засланными в подпольные организации РСДРП. Для этой цели
Медведев и приобрел свой "браунинг". В это время в Баку вождь бакинских
революционеров Шаумян подозревал Кобу (Сталина) в том, что он - засланный
в их организацию провокатор. Но Сталин арестовывается охранкой и исчезает
из Баку. Так что вполне возможно: останься Сталин в Баку, и первая пуля из
"браунинга" могла достаться будущему революционному царю. Но он вовремя
исчез - и "браунинг" дождался последнего царя из рода Романовых.


   К 1964 году оставались в живых только двое из бывших в той страшной
комнате.
   Один из них - Г.Никулин. После расстрела судьба была к нему
благосклонна.
 Из автобиографии Никулина, написанной в 1923 году:
 "В 1919 году по приезде в Москву оставлен в административном отделе
Московского Совета, где исполнял следующую работу: зав. арестными домами
города Москвы, начальника МУРа, заведующего управления принудительными
работами и заместителя начальника МУРа".
 В 1921 году бывший расстрельщик был переведен на новую работу - стал
заведовать конторой государственного страхования. И служащие в конторе
страхования очень удивились бы, узнав о недавнем прошлом своего
начальника. Впрочем, он никогда о нем не говорил. Даже в автобиографии он
не писал о нем. И только авторитет Юровского мог заставить "сынка"
подписать то самое заявление в 1927 году - о передаче оружия коменданта в
Музей Революции.
 После смерти Юровского он окончательно вычеркивает из памяти происшедшее.
   Он женится второй раз. Его жена - красивая, властная, еще молодая
женщина.
 Из рассказа А.И.Виноградовой (Москва):
 "Мои родители с ним дружили. Он был подтянутый, поджарый, со стройной
фигурой.
   Очень приятный, с хорошим лицом. Он никогда не говорил о расстреле. И
жена запрещала его об этом спрашивать... Никулин похоронен на Новодевичьем
кладбище, недалеко от моего родителя".
 Сын чекиста Медведева: "В конце жизни Никулин заведовал всем
водоснабжением Москвы - Сталинской водопроводной станцией. Его жена
хвасталась изобильной жизнью: что живут они в отдельном особняке, есть у
них даже комната отдельная для собаки. Действительно, у них был огромный
пес. Во время этого рассказа в комнате находилась Римма Юровская. Она
только что вернулась в Москву после 20 лет лагерей. Ей негде было жить. И
она насмешливо сказала: "Вот бы мне поселиться в комнате вашей собаки"...
 20 лет просидела любимица екатеринбургского комсомола, всю школу
сталинских лагерей прошла она, все прелести светлого будущего, о котором
так любил мечтать ее отец, познала. И теперь, без квартиры, без здоровья,
потеряв жизнь, - слушала она рассказ о жизни новых богачей, новых хозяев.


   И ВСЕ-ТАКИ, КТО УБИЛ ПОСЛЕДНЕГО ЦАРЯ?
 (КОНЕЦ ОДНОЙ БОРЬБЫ)


   Однако вернемся к Никулину.
 В 1964 году сын чекиста Михаила Медведева, М.М.Медведев, уговорил
Никулина записать на радио свои показания.
 Это было непросто. Никулин привык "помалкивать" - как приказал им
когда-то Вождь и Учитель. И хотя Сталин умер уже 11 лет назад, страх
остался навсегда в этих людях...
 Все-таки сыну чекиста Медведева удалось уговорить "сынка" Никулина.
Сыграла, видно, роль смерть отца Медведева... Никулин почувствовал себя
последним, кто мог для истории дать ответ очевидца...
 Только недавно по подлинной стенограмме я узнал точное содержание его
ответа.
   Вопросы задавал М.Медведев:
 "Вот, я помню, в 1936 году, я еще был маленький, и Яков Михайлович
Юровский к нам приходил и что-то писал... Помню, что они что-то с папой
уточняли, иногда, как я помню, спорили... Тот первый выстрел в Николая...
отец говорил, что он выстрелил, а Юровский говорил, что он выстрелил..."
   "А я бы не сказал... - осторожно произнес Никулин, но тут же добавил: -
Там ничего разобрать было нельзя. Был залп".


   Высказался на эту тему во время беседы на радио и Родзинский: "Михаил
Медведев (Кудрин) избрал мишенью Николая..."
   Впрочем, он сам не видел расстрела - он рассказывает со слов других
цареубийц...
   Но повторное захоронение Царской Семьи он видел, в нем участвовал. И
описал его во всех страшных подробностях...
 Все запомнил чекист: как приехали к шахте на рассвете, "как один человек
спустился в воду с веревками и тащил трупы из воды... первым вытащили
Николая...".
   Помнит он, "что такая холодная вода была, что лица у трупов краснощекие
были, словно живые...". Помнит, как увидел обнаженное тело царя и как
поразило его "удивительное физическое развитие Николая... мышцы, торс,
живот, руки".
   Запомнил, как Юровский отправился за серной кислотой в город, а они
"ходили в это время в деревню молоко пить...".
 Описал в деталях, как создали они эту страшную тайную могилу: "Застрял в
трясине грузовик, и мы машину еле вытащили... И тут у нас мелькнула мысль,
которую мы осуществили...
 Мы решили, что лучше места не найти... Мы сейчас же эту трясину
расковыряли...
   залили трупы серной кислотой... обезобразили... Неподалеку была
железная дорога..." Помнит, как они привезли гнилых шпал для маскировки
могилы.
 Похоронили в трясине только часть расстрелянных, "остальных сожгли...".
 Но как только он переходит к сожжению, память тотчас начинает странно
отказывать чекисту: "Сколько мы сожгли, точно не помню... и кого, точно не
помню..."
   И он начинает странно ошибаться: "Вот Николая точно сожгли - помню... И
Боткина... и, по-моему, Алексея..."


   Незадолго до своей смерти, в начале 60-х годов, написал свои "секретные
показания о расстреле" и сам чекист Михаил Медведев-Кудрин. И они также
хранились в Центральном партийном архиве:
 "Юровский читает решение о расстреле... "Так значит нас никуда не
повезут?"
   - спросил Боткин. Юровский хочет что-то ему ответить. Но я уже спускаю
курок. И всаживаю первую пулю в царя... Юровский и Ермаков также стреляют
в грудь Николая почти в упор... На моем пятом выстреле Николай II валится
снопом на спину..."
   Но, видимо, сын Юровского узнал обо всех этих опасных записях.
 И в том же, 1964 году в Музее Революции появляется переданная им копия
"Записки" отца, где комендант из гроба вновь заявляет: "Я убил последнего
царя".


   Но Никулин оказался не последним из цареубийц, кто еще жил тогда на
белом свете. В том же, 1964 году М.М.Медведев получил письмо из далекого
Хабаровска от бывшего лейб-гвардейца и цареубийцы Кабанова. Жив, жив,
курилка! Прочитав некролог в "Правде" о своем старом знакомом чекисте
Медведеве, он написал его сыну. Так возникла их переписка. И старый
чекист-пулеметчик, один из последних свидетелей Ипатьевской ночи, отвечает
из Хабаровска на главный вопрос: "Тот факт, что от пули Вашего отца умер
царь - это тогда знали все работники Уральской ЧК".
 Так продолжалась эта удивительная борьба "за честь расстрела".


   В том же, 1964 году, когда записывались на Московском радио последние
свидетели гибели Семьи, в Финляндии, на местном православном кладбище,
хоронили 80-летнюю монахиню. Была она пострижена, но в монастыре не жила,
и обряд пострижения ее в инокини был совершен тайно. Постриглась она,
исполняя обет, данный ею еще на родине, в России. После тайной инокини
осталось множество удивительных фотографий - Царское Село, дворец в
Ливадии - допотопный, канувший в вечность мир. Остались и акварели,
писанные рукой последней императрицы, и рисунки последнего цесаревича, и
письма царицы и ее детей.
 Да, это была она. Перевалив за половину двадцатого века, ушла из жизни
Анна Вырубова...
 И с нею ушла эпоха.


   И ОПЯТЬ - ТАЙНЫ?


   Гора новых читательских писем - мучительных писем. Я все пытаюсь
поставить точку в книге. А они все приходят и приходят...
 Пишет племянница Елизаветы Эрсберг - комнатной девушки Царской Семьи:
"Несколько слов о судьбе тетки после расстрела Царской семьи. Когда Колчак
взял Тобольск, Елизавету пригласили на допрос в комиссию следователя
Николая Алексеевича Соколова (как оказалось, он был однокашником моего
отца по третьей гимназии).
   С авангардными белыми частями Елизавета прибыла в Екатеринбург. Наняла
лодочника, искала трупы в пруду и на каком-то болоте (такую она получила
информацию), но ничего не нашла. Потом с миссией Красного Креста
проследовала через Дальний Восток, Японию, Америку, Францию в Данию, к
матери царя императрице Марии Федоровне. Получила от Марии Федоровны
субсидию, далее через Швейцарию и Чехословакию прибыла в Россию в ноябре
1928 года. Впустили ее на родину опять же по личной просьбе моего отца
Молотову. На границе Лиза дала подписку о 24-часовой явке в ЧК. Когда она
пришла, то дала подписку о неразглашении данных жизни семьи царя и
обстоятельств с этим связанных... В 1937 году умер отец, и мы с тетками
стали мало общаться...
 Теперь об истории подруги тети Лизы - Анны Демидовой, будто бы
расстрелянной в Ипатьевском доме.
 Нет, история Анны Демидовой не кончилась в день расстрела. И вот почему я
делаю этот вывод. Отец любил фотографировать, у нас были в коробке
негативы, где были виды загородных парков, а на их фоне фотографии
знакомых. Очень много было изображений тетки Елизаветы в обществе
Демидовой и других царских служащих. Поэтому я хорошо знала лицо Анны
Стефановны и как сейчас вижу ее перед глазами. Среднего роста, полная, с
простоватым круглым лицом, с зализанными у висков волосами и кичкой на
макушке...
 Еще до возвращения в Россию тетки Елизаветы я была вывезена в гости к ее
сестре. Чтобы позабавить меня, мне дали альбом в красивом ониксовом
переплете - альбом тети Елизаветы. В нем было не менее 10 фотографий
Демидовой. Я ее уже узнавала. А вот кто была в этом же альбоме высокая,
худощавая, рябая женщина, мне объяснить не могли - дескать, тетя приедет и
расскажет. На Рождество 1929 года, когда тетя Елизавета была уже дома, мы
приехали к теткам. Я снова попросила альбом и начала его листать, но все
фото Демидовой, даже в группах, исчезли или были замазаны. На мой вопрос,
где фотография "папиной невесты", тетки зашикали, а когда я осведомилась
насчет неизвестной высокой, рябой женщины, Елизавета сказала, что это был
очень хороший человек, но она погибла. И заплакала.
 Тетки умерли от голода в один день, 12 марта. Их хотели эвакуировать и
взяли в ЖАКТ паспорта, но они не поехали. А хлебные карточки без паспорта
им не дали. (Так от голода умерла комнатная девушка царицы. - Авт.)
   История Демидовой выплыла позже. Я работала на заводе ЭРТО (Ленинград,
Лермонтовский, 54). В 1968 году к нам в цех номер 17 пришел мастер-техник
компрессорных установок Демидов. Я увидела его в первый раз и оторопела -
где я видела это лицо? И вдруг осенило - Анна Демидова. Я как-то пошутила
в разговоре с ним, что если одеть ему капор, то он сойдет за знакомую даму.
   И спросила, нет в его роде Анны Степановны Демидовой. Он ответил: не
Степановны, а Стефановны, это старшая сестра моего отца. Он рассказал, что
Анна Демидова умерла после Отечественной войны. Как описал мне ее Демидов,
она была среднего роста, полная, с зализанными волосами, выпивала, курила,
из дома не выходила...
   племянника своего то ли боялась, то ли не любила. Как встретит в
коридоре - убегала. По ночам бредила, кричала. Так что брат ее в комнате
запирал.
   Просила я Демидова написать о тетке, он: "Под монастырь подведешь".
 Расстрелянная под именем Демидовой по всем описаниям была - высокая...
   Так кто же она была, та высокая женщина из альбома, которую расстреляли
вместо Демидовой?"
   Я откладываю письмо... "Вместо Демидовой?" Еще один миф? Или еще одна
загадка...


   И новое письмо: сведения о странном человеке - Филиппе Григорьевиче
Семенове, который считал себя спасшимся Алексеем... Оказалось, этот
загадочный человек во времена Хрущева вышел из лагеря, жил в Ленинграде,
женился и умер только в 1979 году...
 И, умирая, взял с жены слово, что она его перезахоронит рядом с остальной
Царской Семьей...


   А вскоре раздался звонок междугородной...
 В трубке послышался кашель, и заговорил знакомый голос... Боже мой, я уже
закончил книгу, я уже написал эту строчку, похожую на цитату из романа:
   "Больше моего Гостя я никогда не видел", - и вот опять этот загадочный
человек!
 Голос произнес без всякого вступления:
 - Вчера в одну из больниц города Свердловска, переименованного нынче, как
вам известно, опять в Екатеринбург, в морг привезли останки 9 человек.
   Надеюсь, вы поняли, о ком я говорю?
 - Нет, - сказал я, уже догадавшись.
 - Да это останки, которые были в могиле, описанной Юровским... Вчера
могилу вскрыли.
 И в трубке раздались гудки.
 Только через несколько дней после этого звонка в газетах появились
сообщения:
   12 июля в окрестностях деревни Коптяки вскрыта могила, где
предположительно захоронены останки Царской Семьи.


   И вот Гость опять сидит в моем доме. Он сильно сдал за эти месяцы,
видимо, болен, разговор все время прерывался его кашлем, но постоянная
саркастическая усмешка - все та же.
 - Ну вот, видите... Немного прошло после нашей последней встречи, а
сколько событий: Ленинград опять стал Санкт-Петербургом, Свердловск -
Екатеринбургом, запрещена КПСС... Да, как совпало: вы окончили книгу о
последнем царе одновременно с окончанием эры коммунизма в России...
 Итак, могила, описанная Юровским, вскрыта. (Я понял, что вступление
окончено и начался рассказ.) Впрочем, первая попытка ее вскрыть была еще в
1979 году...
 - Я знаю об этом.
 Но, будто не слыша, он продолжал:
 - В 1979 году трое свердловских геологов и один московский литератор
нашли могилу, описанную Юровским.
 Они вынули из могилы три черепа, сделали слепки и возвратили черепа
обратно в могилу. Один из черепов с зубным золотым "мостом", по их
предположениям, принадлежал Николаю... Обо всем этом они, естественно,
хранили молчание.
   И через 10 лет они впервые рассказали в печати всю историю.
 И вот сейчас, через 12 лет, во второй раз вскрывают могилу. Дело в том,
что в Екатеринбурге пронесся слух, что Москва решила вскрыть захоронение и
увезти останки. И как когда-то Екатеринбург не отдал Романовых Москве при
их жизни, так и теперь решил не отдавать после смерти... И вообще, все это
напоминало те времена: тогда тайно убили, сейчас тайно выкапывают...
   солдаты обнесли место работ оградой. Охрана никого туда не пропускала.
   И как тогда, в июле 1918 года, нынче стояла страшная жара... но в день
раскопок могилы пошел проливной дождь...
 - Вы присутствовали при этом?
 - Мне - необязательно. Мне обязательно знать... Вскрывали варварски, без
священника... Было около полуночи, когда они наткнулись на настил из шпал.
   А потом пошли кости и целые скелеты, черепа с пулевыми отверс-тиями, со
следами ударов прикладами... осколки сосудов от той самой серной кислоты,
которая должна была обезобразить трупы "для неузнаваемости", и обрывки той
веревки, при помощи которой тела когда-то доставали из первой шахты...
   Кстати, все это непрерывно снималось тремя камерами... Потом в ящиках
от солдатских карабинов торопливо вывезли останки... А на месте могилы
осталась яма и быстро заполнилась дождем... Грязная лужа... Потом солдаты
забросали ее землей и дерном... В морге местной больницы положили Царскую
Семью.
   Судебно-медицинские эксперты очищали от земли кости, черепа, сушили их,
ставили инвентаризационные номера... Мученики, превращенные в
археологическую находку... И опять под охраной. - Он замолчал.
 - Значит, вы считаете, что это действительно царская могила?
 - Я считаю, что обнаружена та могила, о которой написал Юровский.
Находятся ли в ней останки Царской Семьи? Или они были сожжены, а это
всего лишь лжемогила?.. Я думаю, что те, кто создавал это страшное
захоронение, постарались, чтобы на сей вопрос ответить было нелегко... Но
если все-таки будет доказано, что это - Царская Семья, тогда очень
интересны первые итоги экспертизы, сообщенные недавно на
пресс-конференции: из 11 расстрелянных в могиле найдено только 9 скелетов.
 Останки Алексея и один женский скелет в могиле отсутствуют...
 После этого визита я стал получать от него удивительные "подарки". Вся
работа екатеринбургской экспертизы была тогда окружена строжайшей
секретностью - и тем не менее он прислал мне подробный чертеж расположения
трупов в таинственной могиле. А потом на моем столе оказались фотографии
найденных царских черепов... Этот череп с пулевым отверстием и есть
очаровательная Ольга?.. А этот, с проломом на месте носа, - наш герой,
последний русский царь?


   В очередной раз Гость позвонил мне и сказал:
 - Раскопки продолжаются: ищут недостающих двоих, точнее, остатки
кострища, где, по утверждению Юровского, были сожжены эти двое. Ищут,
потому что рассчитали: не мог он совершенно бесследно сжечь два тела - для
этого понадобилось бы слишком много дров, слишком много бензина и слишком
много времени. Всего этого у Юровского не было... Но тем не менее кострища
пока не нашли. - Он за-смеялся. - Двое по-прежнему отсутствуют.
 - А если их все-таки найдут?
 - Это будет лишь означать, что спасенным двоим не удалось долго прожить,
что они все-таки умерли от полученных ран. Или спасители, перевязывая
раны, наткнулись на бриллианты и попросту их ограбили, оставив умирать в
лесу...
   А далее легко представить, как трупы обнаружил там мой друг Петр
Захарович Ермаков, не находивший себе места после их исчезновения. И,
возможно, сам сжег их или попросту где-то закопал за неимением времени...
- И опять раздался его смешок.
 - Хотя... зная изворотливый характер славного чекиста, не следует
исключать и другой вариант: никого не найдя, он мог для страховки сжечь
похожие трупы, благо в те годы в ЧК был большой выбор расстрелянных... Так
что экспертизе следует быть особенно тщательной...


   И опять его новый звонок - и, как всегда, без предисловия:
 - Я слышал, вас долго не было в России. Надеюсь, вы в курсе последних
достижений экспертизы... Компьютерным совмещением черепов и фотографий
установлено на 90 процентов, что два черепа принадлежат царю и царице. Так
они объявили.
 Ну а для проверки - "фрагменты останков", или, попросту говоря, осколки
костей скелетов, отправились в Англию... Там есть Центр криминальных
исследований в министерстве внутренних дел Британии... Из костей будет
выделена ДНК...
   ее хотят сравнить с генетическим кодом кого-то из ныне здравствующих
представителей английского королевского дома. Они - ближайшие родственники
Романовых...
   Согласились помочь... не захотели помочь им при жизни - помогут после
смерти...
   Кстати, в Москве, в вашем любимом Архиве Октябрьской Революции, который
стыдливо именуется нынче Государственный Архив России - нашлись волосы
Николая...


   Я все это знал. Я знал, что их прах отправился в страну, где в конце
прошлого века они были так счастливы. И я уже видел в бывшем Архиве
Октябрьской Революции эту папку...
 70 лет хранилась в Архиве папка со странным названием: "Конверт с короной
и надписью "Аничков дворец". Внутри папки действительно лежит маленький
конвертик с типографской надписью "Аничков дворец" и тисненой короной.
 Но на нем есть еще одна надпись - уже от руки, по-английски: "Волосы
Ники, когда ему было три года". И подпись - "Аликс".
 В конвертике лежат золотистые кудри маленького Ники...
 Как на той первой, его младенческой фотографии.


   - И опять загадка, - продолжает Гость. - Есть версия...
 Но я не хочу его больше слушать. Хватит!
 Хватит загадок, хватит воскрешений! Но опять из небытия - призрак
Ипатьевского дома, и княжны на коленях у стены... и торчащие из дверей
руки с револьверами...
   и фуражка Государя, откатившаяся к стене... и сам он, упавший
навзничь...
   Господи, помилуй!


   Неужели никогда не закончить мне эту книгу?


   БИБЛИОГРАФИЯ


   Дневники императора Николая II. 1882-1918 гг. ЦГАОР СССР*, ф. 601, оп.
   1, ед. хр. 217-266.
 Дневник императрицы Александры Федоровны за 1917 г. ЦГАОР СССР, ф. 640,
оп. 1, ед. хр. 333.
 Дневник Александры Федоровны за 1918 г. ЦГАОР СССР, ф. 640, оп. 1, ед.
   хр. 326.
 Записная книжка Александры Федоровны с копиями стихотворений и выписками
из книг (1905-1916 гг.). ЦГАОР СССР, ф. 640, оп. 1, ед. хр. 312.
 Записная книжка Александры Федоровны с высказываниями Распутина. ЦГАОР
СССР, ф. 640, оп. 1, ед. хр. 309.
 Тетрадь Александры Федоровны для занятий русским языком. ЦГАОР СССР, ф.
   640, оп. 1, ед. хр. 520.
 Учебные записи по истории, сделанные Александром II в бытность его
наследником престола. ЦГАОР СССР, ф. 678, оп. 1, ед. хр. 257.
 Дневники Александра II. ЦГАОР СССР, ф. 678, оп. 1, ед. хр. 294-295.
 Дневник великой княжны Ольги. ЦГАОР СССР, ф. 683, оп. 1, ед. хр. 8.
 Дневник великой княжны Татьяны. ЦГАОР СССР, ф. 651, оп. 1, ед. хр. 10.
 Дневник великой княжны Марии. ЦГАОР СССР, ф. 685, оп. 1, ед. хр. 10.
 Дневник цесаревича Алексея. ЦГАОР СССР, ф. 682, оп. 1, ед. хр. 189.
 Переписка Николая с Аликс Гессенской (будущей императрицей Александрой
Федоровной) в 1894 г. ЦГАОР СССР, ф. 601, оп. 1, ед. хр. 1147.
 Телеграммы В. Яковлева, перевозившего царя из Тобольска в Москву. ЦГАОР
СССР. Коллекция.
 Телеграмма из Екатеринбурга в Москву о готовящемся расстреле Царской
Семьи от 16 июля 1918 г. ЦГАОР СССР, ф. 130, оп. 2, д. 653, л. 12.
 Записка коменданта Ипатьевского дома Я. Юровского о расстреле Царской
Семьи, документы монархического лжезаговора, официальная телеграмма
Уралсовета о расстреле Николая II. ЦГАОР СССР, ф. 601, оп. 2, ед. хр. 35.
 Воспоминания П. З. Ермакова. Свердловский партархив, ф. 221, оп. 2, ед.
   хр. 774, л. 7-12.
 Автобиография П. З. Ермакова. Свердловский партархив, ф. 41, оп. 2, д.
   79, л. 5-6.
 Рапорт Министерству юстиции Прокурора Казанской судебной палаты Н.
Миролюбова от 12 декабря 1918 г. ЦГАОР СССР, ф. 601, оп. 2, ед. хр. 36.
 Биография шофера при Ипатьевском доме С. И. Люханова, составленная его
сыном Алексеем. Находится у автора.
 Письмо А. Кабанова о расстреле Царской Семьи. Находится у историка М. М.
   Медведева.
 Автобиография Г. Никулина. Музей Революции.
 Заявление Я. Юровского о сдаче им в Музей Революции двух револьверов, из
которых был расстрелян царь и семья. Музей Революции.
 Воспоминания М. Медведева-Кудрина о расстреле Романовых. ЦПА, ф. 558, оп
3, ед. хр. 12.
 Запись беседы с Г. Никулиным о расстреле Романовых. ЦПА, ф. 558, оп. 3,
ед. хр. 13.
 Запись беседы с И. Родзинским о расстреле Романовых. ЦПА, ф. 558, оп. 3,
ед. хр. 14.


   Авдеев А. Д. Николай Романов в Тобольске и Екатеринбурге. "Красная
Новь", № 5, 1928.
 Аликина Н. Рассказ заведующей Пермским партархивом о встречах с Марковым
и приеме Лениным Маркова после убийства Михаила. "Вечерняя Пермь", 3
февраля 1990.
 Алферьев Е. Е. Письма царской семьи из заточения. Джорданвилль, 1984.
 Амвросий, архиепископ. Светлой памяти великой княгини Елизаветы Федоровны.
   Иерусалим, без даты.
 Берберова Н. Люди и ложи. Нью-Йорк, 1986.
 Блок А. А. Записные книжки. М., 1965.
 Будберг А. Дневник белогвардейца. Л., 1929.
 Бурцев В. Л. Истинные убийцы Николая II - Ленин и его товарищи. Париж,
"Общее дело", 1921.
 Быков П. М. Последние дни Романовых. Свердловск, 1926.
 Бьюкенен Дж. Мемуары дипломата. М., 1924.
 Витте С. Ю. Воспоминания. Т. 1-2. М., 1960.
 Воейков В. Н. С царем и без царя. Гельсингфорс, 1936.
 Воробьев В. Конец Романовых. "Прожектор", 15 июля 1928.
 Вырубова А. А. Страницы из моей жизни. Берлин, 1923.
 Дитерихс М. Х. Убийство царской семьи и членов дома Романовых на Урале.
   Т. 1-2. Владивосток, 1922.
 Жильяр П. Трагическая судьба русской императорской фамилии. Ревель, 1921.
 Илиодор, иеромонах. "Святой черт". "Голос минувшего", 1917.
 Как погибла царская семья. Вильмуассон, без даты.
 Касвинов М. К. Двадцать три ступени внизу М., 1982.
 Кашиц В. Последний рейс последнего царя. "Советский Крым", № 212, 1988.
 Коганицкий И. 1917-1918 гг. в Тобольске. "Пролетарская революция", № 4,
1922.
 Кольцов М. Е. Избранные произведения. М., 1957.
 Ламздорф В. Н. Дневник. М., 1934.
 Лемке М. К. 250 дней в царской ставке. Петроград, 1920.
 Ленин В. И. Полное собрание сочинений. М., 1958-1959.
 Ленинская гвардия Урала. Свердловск, 1967.
 Мальков П. Записки коменданта Кремля. М., 1967.
 Матвеев П. Воспоминания о Тобольском заключении Царской Семьи. "Уральский
рабочий",16 сентября 1990.
 Марков А. Воспоминания о расстреле великого князя Михаила. "Совершенно
секретно", № 9, 1990.
 Марков С. Покинутая царская семья. Вена, 1926.
 Мейер И. Как погибла царская семья. Лос-Анджелес, 1956.
 Мельгунов С. П. Красный террор в России. М., 1990.
 Мельгунов С. П. На путях к дворцовому перевороту. Париж, 1923.
 Мельгунов С. П. Николай II. Материалы для характеристики личности и
царствования.
   М., 1917.
 Мельник-Боткина Т. Воспоминания о царской семье и ее жизни до и после
революции.
   Белград, 1921.
 Милюков П. Н. История второй русской революции. София, 1921-1924.
 Мстиславский С. 5 дней. Берлин,1922.
 Немцов Н. Последний переезд полковника Романова. "Красная Нива", № 27,
1928.
 Никон, епископ. День всеобщего покаяния и поста 4-17 июля 1917-1958.
Нью-Йорк, 1958.
 Пагануцци П. Правда об убийстве царской семьи. Джорданвилль, 1981.
 Падение царского режима. Стенографические отчеты допросов и показаний,
данных в 1917 году Чрезвычайной следственной комиссии Временного
правительства.
   Т. 1-7. М.-Л., 1924-1927.
 Палеолог М. Царская Россия накануне мировой войны. М., 1923.
 Панкратов В. С. С царем в Тобольске. "Былое", №№ 25-26, 1924.
 Переписка Николая и Александры Романовых. 1914-1917 гг. Т. 1-5. М.-Л.,
1923-1927.
 Поездка в Саров. "Голос минувшего", № 4/6, 1918.
 Последние дни Романовых. Берлин, 1923.
 Последний самодержец. Берлин, без даты.
 Пуришкевич В. М. Дневник. М., 1990.
 Расстрел в Екатеринбурге. "Огонек", № 21, 1989, №№ 2, 22, 38, 1990, № 16,
1991.
 Революционеры Прикамья. 150 биографий. Пермь, 1956.
 Резник Я. Л. Чекист (Повесть о Юровском). Свердловск, 1972.
 Романов А. В. Дневник великого князя Андрея Владимировича. Л., 1925.
 Романов Г. К. В Мраморном дворце. Нью-Йорк, 1955.
 Романов Н. М. Дневник великого князя Николая Михайловича. "Красный
Архив", № 49/6, 1931.
 Руднев В. Н. Воспоминания. Париж, "Русская летопись", № 2, 1922.
 Руднев В. Н. Правда о русской царской семье и темных силах. Екатеринодар,
1919.
 Савинков Б. В. Воспоминания террориста. Избранное. М., 1990.
 Савченко П. Государыня-императрица Александра Федоровна. Джорданвилль,
1983.
 Савченко П. Русская девушка. Джорданвилль, 1986.
 Светлый отрок. Сборник статей о царевиче-мученике Алексее. Джорданвилль,
1984.
 Симанович А. Воспоминания бывшего секретаря Григория Распутина. "Слово",
1990.
 Собственный Его Императорского Величества Конвой. Сан-Франциско, 1961.
 Соколов Н. А. Убийство царской семьи. Берлин, 1925.
 Стрекотин А. Личные воспоминания. "Уральский рабочий", 23 сентября 1990.
 Струве П. Б. Размышления о русской революции. София, 1931.
 Сухомлинов В. А. Воспоминания. Берлин, 1924.
 Тихменев Н. Воспоминания о последних днях пребывания Николая II в Ставке.
   Ницца, 1925.
 Троцкий Л. Д. Дневники и письма. Нью-Йорк, 1986.
 Троцкий Л. Д. Русская революция. Нью-Йорк, 1932.
 У Григория Распутина. "Новое время", № 12/90, 1912.
 Шуленберг В. Э. Воспоминания об императрице Александре Федоровне. Париж,
1928.
 Шульгин В. В. Дни. 1920. Москва, 1989.
 Юсупов Ф. Ф. Конец Распутина. Париж, 1927.
 Яковлев В. (Мячин К.). Последний рейс Романовых. Воспоминания. "Урал", №
8, 1988.
 Ясенецкий Г. За кулисами великой катастрофы. Сан-Франциско, без даты.


   Alexander, Grand Duke of Russia. Once a Grandduke. London, 1933.
 Alexandrov, V. The End of the Romanovs. Boston, 1967.
 Benckendorff, P. Last Days of Tsarskoe Selo. London, 1927.
 Botkin, G. The Real Romanovs. N.Y., 1931.
 Chavchavadze, D. The Grand Dukes. N.Y., 1990.
 Cyril, Grand Duke. My Life in Russia's Service. London, 1939.
 Dehn, Lili. The Real Tsaritsa. London, 1992.
 Gilliard, P. Thirteen Years at the Russian Court. N.Y., 1921.
 Kerensky, A. The Crucifixion of Liberty. N.Y., 1934.
 Kschessinska, M. Dancing in Petersburg. Garden City, 1961.
 Kurth, P. Anastasia: The Riddle of Anna Anderson. Boston, 1983.
 Massie, R. Nicholas and Alexandra. London, 1969.
 Richards, G. The Hunt for the Tsar. N.Y., 1970.
 Summers, A. and Mangold, T. The File of the Tsar. N.Y., 1976.
 The Secret Letters of the Last Tsar: the Confidential Correspondence
between Nicholas II and his Mother. N.Y., 1938.




   В оформлении книги использованы фотокопии следующих документов:
 Форзац. Слева: Приказ по армии и флоту с собственноручной припиской и
подписью императора Николая.
 Справа: Отречение от престола великого князя Михаила Александровича.
 Оборот форзаца: Последняя (незаполненная) страница из дневника Александры
Федоровны.
 Оборот нахзаца: Расписка Белобородова "в получении" Царской Семьи.
 Нахзац. Слева: Телеграмма членов Президиума Уралсовета Свердлову и Ленину
от 16 июля 1918 г.
 Конверт от "исчезнувшей" телеграммы из Екатеринбурга от 17 июля 1918 года
с распиской Ленина в получении.
 Справа: Рукописные добавления к "Записке" Юровского.



 
   Аннотация 
   О КНИГЕ
 
   Книга Эдварда Радзинского "Николай II" [издательство ВАГРИУС, 
   www.vagrius.com] 
   Несколько слов об авторе:
 
   Валерий Аграновский - культовая фигура в российской журналистике,
младший и 
   последний из журналисткой династии Аграновских, больше пятидести лет
отдавший 
   "второй древнейшей профессии" и писательскому ремеслу.
 
   Несколько слов о книге:
 
   Произведениям Эдварда Радзинского присущи глубокий психологизм и
неповторимый авторский слог.
 
   А его умение представлять читателю самые неожиданные трактовки казалось
бы всем известных 
   событий вызывает восхищение сотен тысяч поклонников его творчества.
 
   "Николай II: жизнь и смерть" - художественно-историческое исследование
о последнем российском 
   царе, основанное на уникальных архивных документах.
 
   Техническая информация о книге:
 
   Выход книги: xx.2000 
   URL: http://www.vagrius.com/html/books/10/nikolai2.htm 
   Ваши отзывы: vagrius@vagrius.com, 
   http://www.vagrius.com/html/c/guestbuk.htm