Казанцев Александр / книги / Сильнее времени, книга 1

Текст получен из библиотеки 2Lib.ru

Код произведения: 5197
Автор: Казанцев Александр
Наименование: Сильнее времени, книга 1


Александр Петрович КАЗАНЦЕВ


                                 Сильнее времени


                    Научно-фантастический роман в 3-х книгах



                                  Книга первая



  МОСКОВСКИЙ РАБОЧИЙ 1973

  Художник Ю. Макаров
Казанцев А. П.
  К 14 Сильнее времени. М., "Московский рабочий". 1973.
  368с
Роман "Сильнее времени" - попытка известного писателя-фантаста А.
Казанцева заглянуть в завтрашний день нашей планеты и угадать пути
развития человеческой цивилизации.
  Герои романа А. Казанцева улетают к звездам, открывают планеты, на которых
живут разумные существа, совсем непохожие на земные, устанавливают с ними
контакты... Возвратившись на Землю, они застают на ней уже единое
коммунистическое общество. Перед их глазами предстают желанные картины
жизни новых людей. Они приезжают в Москву будущего, видят, как далеко в
своем развитии шагнула за время их полета родная планета, участвуют в
разработке планов дальнейшего улучшения жизни.
  Роман "Сильнее времени" тепло встретят читатели, умеющие мечтать,
интересующиеся проблемами завтрашнего дня и будущим человечества.

  НИЧТО ВЕЛИКОЕ В МИРЕ НЕ СОВЕРШАЛОСЬ ВЕЗ СТРАСТИ.
  ГЕГЕЛЬ





  Часть первая.
  ГОЛОС ЗВЕЗД

  Уста премудрых нам гласят:
  Там разных множество светов:
  Несчетны солнца там горят,
Народы там и круг веков.
  М.В. Ломоносов

  Глава первая.
  ВЕЧНЫЙ РЕЙС

  Памятник Роману Ратову был поставлен при жизни, но уже без него: мраморный
пилот, пристегнутый мраморным ремнем к мраморному креслу, в горькой
задумчивости смотрел как бы из невообразимой дали Вечного рейса.
  Массивный монумент высился над улицей. Он разделял встречные потоки машин
и будто хотел остановить мчащихся людей, предупредить их, что нет в мире
сил, которые позволили бы человечеству, наперекор природе, вырваться из
своей земной колыбели в просторы Вселенной...

  Роман Ратов возглавлял экспедицию к Марсу. В пути у корабля оторвался один
из реактивных двигателей управления. Без него корабль не мог вернуться на
Землю. Однако экипажу предстояло жить долго - установка для получения
искусственной пищи способна действовать много лет. Все это время
космонавты, сознавая свою обреченность, будут лететь к звездам, достичь
которых при жизни не смогут...
  Экипаж Романа Ратова до последней возможности поддерживал связь с Землей.
По мере удаления от нее улавливать затухающие сигналы далекого передатчика
становилось все труднее даже чуткими радиотелескопами.
  В числе тех, кто принял последнюю радиограмму Ратова, был его сын,
Арсений, - он не покидал радиообсерватории, чтобы при появлении желанных
сигналов оказаться на месте.
  На этот раз прием происходил на пределе чувствительности радиотелескопа.
Поднявшись со стула, Арсений с замиранием сердца слушал исчезающий родной
голос, усилить который не удавалось из-за радиошумов.
  Роман Ратов, против воли своей покидая на неуправляемом корабле Солнечную
систему, пересекал пояс астероидов между орбитами Марса и Юпитера. И он
сообщил о своих наблюдениях малой планеты Веста, крупном осколке когда-то
существовавшей планеты Фаэтон. Как и другие планетные обломки, она
двигалась в кольце астероидов, на прежней планетной орбите.
  Роман Ратов спешил передать, что рассмотрел на Весте песчаную пустыню,
четкую линию исчезнувшего моря и геометрически правильную россыпь скал.
  - Очень похоже... на руины города, - доносился сквозь треск помех еле
слышный голос.
  Как завещание отца, сжав кулаки и став по стойке "смирно", выслушал
Арсений Ратов предупреждение человечеству о том, что взрыв сверхмощного
ядерного устройства в состоянии вызвать цепную реакцию превращения всего
водорода морей в гелий, вызвать термоядерный взрыв океанов планеты.
  Именно так объяснил Роман Ратов, почему не разлетелись обломки планеты,
которая, как он предположил, сначала лишь треснула под влиянием сил взрыва
наружной водяной оболочки, а уже потом развалилась на части из-за
тяготения Юпитера и Марса. Говоря все это, он думал о Земле, он не хотел
ей подобной судьбы...
  Ратова не могли успокоить сообщением о том, что земная цивилизация вскоре
после отлета его корабля миновала опасный период развития - за океаном
трудящиеся массы уничтожили последний оплот капитализма в Америке и вошли
в Объединенный мир.
  Все время, пока звучал далекий голос, Арсений Ратов окаменело стоял возле
аппарата и неотрывно смотрел в окно на гигантскую чашу радиотелескопа. Он
мысленно представлял себе бездействующую кабину управления и в ней - отца,
продолжавшего жить тревогами Земли.
  Рядом с Арсением стоял его друг Костя Званцев, тоже радиоастроном. Оба они
давно поняли, что нельзя послать вдогонку за Романом Ратовым спасательную
экспедицию. По старинной поговорке, легче было попасть через море в
летящую пулю пулей, чем найти пылинку в безмерных просторах Вселенной.

  Арсений тяжело переживал свое несчастье. Он не мог оплакивать живого отца,
но и не мог надеяться на встречу с ним когда-либо. Постоянная дума о
Вечном рейсе сделала Арсения самоуглубленным, замкнутым. Даже говорить он
стал кратко и скупо. Он знал мечту отца - отправиться в звездный рейс - и
поклялся выполнить то, что не привелось осуществить Роману Ратову. Костя
понимал это и был уверен, что Арсений не способен бесплодно горевать. Он
сразу почувствовал, что после радиограммы отца о Весте друг его что-то
задумал.
  В комнату вошел профессор Игнатий Семенович Шилов, руководитель
радиообсерватории. Он был прям и высок, хотя и не так широк в плечах, как
Арсений. Седую голову профессор слегка откидывал назад, словно пытался
рассмотреть что-то выше собеседников. Костя Званцев, неистощимый остряк,
подшучивал над ним, припоминая из истории Древней Руси надменного князя
Андрея Первозванного, который, оказывается, не мог сгибать шеи из-за
сросшихся позвонков.
  - Арсений Романович, - печально начал Шилов глубоким, грудным голосом. -
Снова приняли сигнал отца? Глубочайшее соболезнование. Имя его не будет
забыто.
  Костя сверкнул черными цыганскими глазами на шефа, но тот продолжал:
  - Неужели же только такими жертвами можно убедить человечество, что нет
нужды людям достигать небесных тел? Если бы на нас, радиоастрономов,
тратили те средства, которые пожирают космические ракеты, мы сообщили бы
миру о Вселенной куда больше, чем это могут сделать космонавты.
  - Простите, - глухо отозвался Арсений. - В радиоастрономию верю. Но отец
сообщил о Фаэтоне. Разумные существа, должно быть, погубили его ядерной
войной.
  - Погибшая братская цивилизация! - вздохнул Шилов. - Старая песня. Однако
пора получать подобные сведения без риска оказаться в Вечном рейсе.
  - Согласен. Лучше увеличить чуткость радиотелескопов в миллиарды раз. Есть
идея.
  - Вот как! - насторожился Шилов и, усмехнувшись, добавил: - Рад, что горе
не мешает вам. Поговорим на семинаре.
  Шилов был известным ученым, выдвинувшим немало гипотез. Однако чужих
гипотез не терпел. Методично занимаясь приемом возможных радиосигналов
других миров, он вместе с тем не допускал мысли, что высокоразвитые
цивилизации могут, как это предполагал кое-кто, посылать сигналы не
направленными лучами, а во все стороны, изотропно. Для этого требовалась
сказочно большая энергия. Приходилось допускать, что цивилизации могут
быть трех типов: достигшие земного уровня, овладевшие энергией своей
звезды и, наконец, использующие энергию всех звезд галактики. Шилова
коробили подобные нелепости.
  Он не уставал говорить, что цивилизации "разумян" разделены непреодолимыми
расстояниями, поскольку кораблям достигнуть скоростей, близких к скорости
света, невозможно. Когда обсуждался вопрос о том, сколько энергии может
тратить звездная цивилизация на свои нужды и на общение с братьями по
разуму, он отрезал: "Не больше, чем есть в звезде!" - и вспоминал слова
древнего поэта Грузии Шота Руставели: "Из кувшина можно выпить только то,
что было в нем".

  Шилова заинтересовала идея Ратова.
  - Мысль пока сырая, - скромно начал Арсений, рисуя на матовом стекле
кафедры схему. Увеличенный рисунок сразу же появлялся на экране сзади
него. - Самый большой земной телескоп - в кратере вулкана Аресибо на
Коста-Рике. Диаметр - триста метров. Расходящимся пучком принимаемых лучей
он захватывает часть неба. А если замахнуться на большее? Игнатий
Семенович против космонавтов. А если им поработать на нас?
  Шилов будто с усилием кивнул седой головой.
  Арсений Ратов кратко рассказал о своей идее создания в околоземном
космическом пространстве глобальной радиоантенны в виде обращенной к
звездам чаши, сплетенной из металлических нитей. Невесомая, распростершись
над целым полушарием, радиоантенна будет делать вместе с Землей один
оборот за сутки, поскольку расположат ее таким образом, что она всегда
будет находиться над одним и тем же местом земного шара. Вращаясь вместе с
ним, она станет "осматривать" все небо.
  В фокусе параболического зеркала антенны поместят кабину, куда сойдутся
отраженные радиосигналы Вселенной.
  - Астролюбия, - важно заметил Костя Званцев, тряхнув иссиня-черными
волосами, вьющимися из кольца в кольцо. Он любил выражаться, как говорили
про него, "клинописным языком" и часто ввертывал подобные, придуманные им
словечки.
  Арсения засыпали вопросами. И он объяснял, опять рисуя на матовом стекле
кафедры одну за другой схемы, которые тут же, увеличенные, возникали на
экране. Металлические нити антенны будут натянуты ракетами - они полетят
по спиралям, обегая контур чаши, за ними останется тончайший след в виде
струйки расплавленного серебра. Эти металлические нити, невесомо застыв
над целым полушарием планеты, составят все вместе исполинское зеркало
антенны. Глобальная по размерам, она окажется в десятки миллиардов раз
чувствительнее стометрового радиотелескопа...
  Шилов удовлетворенно кивал головой, опровергая легенду о своих шейных
позвонках, - все-таки эта грандиозная идея исходила из руководимой им
радиообсерватории, и он был доволен.
  - Если разумяне шлют сигналы, то, наверняка, взрывоподобными всплесками,
импульсами, - продолжал Арсений Ратов. - Сжимают информацию в миллион,
скажем, раз. Накапливают энергию на всплеск долгое время. И не нужно тогда
мощности целых галактик. Глобальная антенна примет сигналы даже обычных
для Земли передатчиков.
  Замысел Арсения Ратова был грандиозен. Шилов всем своим авторитетом
поддержал его.
  Когда Арсений шел после семинара к себе в лабораторию, его догнал
кибернетик Ваня Болев, грешивший стихами. Худенький, чуть женственный, с
вьющимися и отпущенными сзади волосами (Костя дразнил его принцем), он
остановил Арсения:
  - Глобальная антенна! Это не только грандиозно, это поэтично! Услышать
мир, - и он перешел на стихи,-

  где ясные сады, где обаянье дремлет,
где тигр ползет у ног,
где, вспыхнув на конце чешуйчатого стебля,
родится злой цветок.
  Где на песок аллей, прохладный и сыпучий,
в вечерний свежий час
в лазурной чешуе...

  - Мясистый и колючий дракон ползет, клубясь, - с улыбкой закончил Арсений.
  - Как это ты додумался?
  - Ты бы так писал, как Блок.
  - Нет, я об радиоантенне над земным шаром.
  - Думал не о чешуйчатом стебле и не о злом цветке.
  - Так о чем же?
  - Скажу когда-нибудь, - вспоминая о своем отце, пообещал Арсений.

  Так появилась идея глобальной радиоантенны близ земного шара, определившая
судьбы Арсения Ратова и многих других...

  Глава вторая.
  ГОЛОС ЗВЕЗД

  Профессор Шилов снова привез на космодром свою молоденькую знакомую Вилену
Ланскую, стремясь поразить ее размахом личной деятельности.
  Стало традицией, что руководитель радиообсерватории встречает "своих
учеников", как говорил он Вилене, возвращавшихся с дежурства на глобальной
антенне.
  Вилена по какой-то причине, которую Шилов вначале понимал превратно,
охотно приезжала с ним на космодром... всякий раз, когда на Землю
возвращалась смена Ратова, с которым она познакомилась однажды при Шилове
же в гимнастическом зале. Она аккомпанировала тогда на рояле своей
сестренке Авеноль во время художественной гимнастики, а Ратов поднимал в
соседнем зале тяжести. Он взял на грудь тяжеленную штангу, которую
собирался поднять "в толчке", но, услышав музыку, "выжал", "показав
рекордный вес". Считая, что музыка помогла ему, он побежал в соседний зал
познакомиться с пианистом, уговорить его помогать развитию тяжелой
атлетики. Музыкантом оказалась Вилена.
  Была она статной, ходила всегда, как балерина, "по струнке", расправив
плечи, чтобы лопатки чувствовали одна другую, вскинув острый подбородок. У
нее был выпуклый лоб и смущающе-пристальный взгляд спокойных зеленоватых
глаз, лишивший в первый миг Арсения Ратова дара слова.
  Профессор Шилов был знаком с Ланскими семьями. За их старшей дочерью он
ухаживал долго, расчетливо заинтересовывая Вилену своей деятельностью, а
через это и собой. На правах старого знакомого профессор зашел тогда в зал
за сестрами, чтобы проводить их домой. Он был недоволен, что вместе с ним
провожать девушек увязался и этот тяжеловес Ратов. Арсений отстал с
Виленой, и они шли, взявшись за руки! Профессора покоробило столь
"скоростное сближение", и ему хотелось сделать своему ученику замечание,
но он сдержался.
  Шилов часто видел Вилену еще девочкой. Став девушкой, она все больше
нравилась ему, и, когда полтора года назад скончалась его жена, он решил,
что мог бы жениться на подросшей Вилене.
  Ему нравилось в ней все: и яркая внешность, которая выгодно оттеняла бы и
его самого в любом обществе, и то, что Вилена, получив обычное широкое
образование, не мучилась, как большинство сверстниц, выбором направления
специализации, а посвятила себя роялю. Шилов знал, какого упорства и
неустанных многочасовых упражнений требовал этот старинный инструмент, но
ценил его за сказочное воздействие на слушателей, особенно когда мастерски
играют гениальные произведения старинных композиторов.
  Однако не один Шилов любил слушать Вилену за роялем. Ее музыка оказалась
нужной не только тяжелой атлетике, но и тяжелоатлету Арсению Ратову. Он
зачастил в дом к Ланским и, грузный и тихий, подолгу просиживал в комнате
возле рояля, потом поднимался и молча уходил, боясь заглянуть в
пристальные зеленоватые глаза, искавшие его взгляда. Вилена бежала за ним.
У двери он смущенно останавливался, брал в свои ручищи ее тонкие руки с
сильными и нежными пальцами и подолгу держал их, не произнося ни слова...
  Потому-то Арсений, начав летать в космос после завершения строительства
глобальной радиоантенны, и был особенно рад встретить на космодроме Вилену.
  Вилена всегда всматривалась в лицо прилетевшего Арсения, пока он делал
разминку, чтобы приучить к земной тяжести отвыкшие мышцы. Увидев Ратова в
этот раз, Вилена сразу заметила, что он чем-то озабочен.
  Так однажды уже было. Но тогда Арсений сам отвел Вилену в сторону и
взволновал ее тем, что именно ей первой рассказал об услышанном с помощью
антенны голосе отца. Отец не радировал на Землю, а говорил с кем-то в
космосе: "Кто вы? Отвечайте! Идите на сближение. Мой корабль неуправляем".
И так на многих языках. С тех пор его уже никто не слышал. "Может быть,
сейчас удалось?.." - так подумала Вилена.
  Но Арсении, закончив разминку, сразу подошел к Шилову, и они стали
говорить на своем языке, пересыпанном научными терминами и потому
малопонятном для гостьи.
  К Вилене, раскачиваясь, будто с непривычки, подошел Костя. Она спросила:
  - Отец? - имея в виду радиограмму из Вечного рейса.
  Костя замотал головой, потом сказал полушепотом:
  - Кажется... разумяне! - и сделал круглые глаза.
  Вилена не знала, верить или нет? Костя такой шутник! Кроме того, голос
отца Арсения - пусть из непостижимой дали - все же был ей ближе и
понятнее, чем межзвездные сигналы разума.
  - Удалось записать, - с нарочитой хрипотцой шептал Костя, косясь на
Шилова. - Теперь растянем запись, как резину, в миллион раз. Замедлим
сигнал "до мычания".
  Вилена уже знала со слов профессора Шилова, что его ученики на этот раз
брали с собой новую машину, записывавшую на "молекулярном уровне". Если на
обычной магнитной ленте запись - намагничивание крупинок, то на новой
машине - смещение молекул. Как это происходит, Вилена не очень поняла и
постеснялась расспросить. Оказывается, симфонию Бетховена можно уложить в
доли секунды и записать на этой машине. Профессор Шилов даже вспомнил
слова крупного ученого и музыканта конца двадцатого века о том, что если
бы на Земле появились представители других планет и их в течение часа надо
было бы познакомить с человечеством, то лучше всего было бы исполнить им
девятую симфонию Бетховена.
  Вилена, едва Арсений, закончив разговор с Шиловым, подошел к ней, спросила:
  - А если вы записали в космосе какую-нибудь девятую симфонию их Бетховена?
  Арсений улыбнулся, крепко сжав обе руки Вилены:
  - А что? Может быть. Стоит послушать... - И обернулся к Шилову: - Игнатий
Семенович, а не взять ли нам в обсерваторию для прослушивания музыкального
консультанта?
  Шилов замялся. Ему было неприятно, что к нему в обсерваторию Вилену
пригласил не он, а Ратов. Вежливо улыбаясь, он сказал:
  - Если у Вилены Юльевны пробудился интерес к нашим исследованиям, то
милости просим. Я всячески стараюсь приобщить ее к нашим тайнам. Лишь бы
ей не стало скучно. Придется без счету раз, до полного изнеможения
прослушивать записанный импульс сигнала, чтобы найти подходящую скорость
воспроизведения.
  - Так мы уже сто раз пробовали, - вмешался Костя. - Слушали, слушали и
нащупали.
  Шилов колебался недолго. Ему и самому не терпелось познакомиться с этими
сигналами. Он согласился ехать с радиоастрономами-космонавтами и Виленой
прямо в обсерваторию.
  Ехали на турбобиле, который вел Шилов, охватив лоб обручем управления.
Биотоки его мозга воспринимались послушной машиной, и она набирала
скорость и поворачивала в нужную сторону, тормозила, останавливалась и
вновь пускалась в путь без участия каких-либо рычагов.
  Всю дорогу Костя без умолку болтал о том, как в различных фантастических
романах прошлого представляли инопланетян: и вроде людей, и похожих на
осьминогов, в виде жидкости и даже плесени на скалах...
  Турбобиль подъехал к трехэтажному зданию обсерватории с колоннами, как в
старинных помещичьих усадьбах на полотнах художников, и с чудесным парком,
очень понравившимся Вилене.
  Ученые и Видена не пошли по парадной лестнице, а сразу спустились вниз,
войдя через боковой вход в "лабораторию тишины". Она была отгорожена
звуконепроницаемыми перегородками от всего мира. Чувствительные приборы
могли улавливать здесь звуки, недоступные им снаружи.
  Профессор Шилов за напускной торжественностью скрывал волнение, чего-то
стыдился, бросал ревнивые взгляды на Вилену с Арсением. Держа свою седую
голову даже выше обычного, он подошел к шкафу, смотревшему на него
глазами-циферблатами, как звездный житель из рассказов Кости, осторожно
поместил внутрь катушку. Пригласил всех сесть.
  Вилена опустилась на удобный диван, но, по привычке пианистки, не
коснулась его спинки. Поэтому она выглядела настороженной, что совсем не
вязалось с ее полузакрытыми глазами.
  Она ждала музыки, хотя Шилов предупредил ее, что звуков в обычном
понимании не будет.
  - То, что вы услышите здесь, - сказал он ей негромко, - все-таки всего
лишь условный прием изучения радиосигналов, замедленных до звуковых частот.
  И тем не менее, когда шкаф зазвучал, для Вилены "лаборатория тишины"
наполнилась именно звуками! Она не могла их иначе воспринимать.
  Ей представилось, что звучит орган. Только звуки, в противовес обычным,
как бы собирались отовсюду и обрывались в источнике звучания. Вилена не
могла избавиться от ощущения потусторонности того, что слышит. Она
покосилась на Арсения. Тот слышал эти звуки не в первый раз, но сидел, как
и она, напряженно, не касаясь мягкой спинки, чуть наклонив массивную
голову и уставившись взглядом в звуконепроницаемую панель бетонной стены.
  Вилена зажмурилась, слушая одновременно и звуки и незвуки. Она чувствовала
чье-то настроение, угадывала непонятную печаль, старалась проникнуть в
причудливую вязь чуждой гармонии.
  Необыкновенная "музыка" захватывала ее, подчиняла себе, внушала нечто
чужое и далекое...
  И вдруг с поразительной отчетливостью защелкал соловей. Вилена даже
вздрогнула, открыла глаза: те же стены, тот же напряженный Арсений, рядом
Костя, развалившийся в мягком кресле, Шилов со взглядом, устремленным в
потолок из пористого материала, чем-то похожего на клубящиеся кучевые
облака.
  Соловью ответил другой, потом третий. И сразу целый хор несуществующих
пичуг залился на разные голоса. Они то собирались вместе в могучем
звучании, то рассыпались бисерными трелями. А орган, вбирающий в себя
звуки, продолжал греметь.
  Наконец, звуки, не бывшие звуками, смолкли. Запись кончилась.
  - Все-таки ради чего сооружена в космосе глобальная радиоантенна, как не
для этого! - патетически возвестил профессор Шилов.
  - Звучная клинопись, - определил Костя.
  - И все-таки надо пока воздержаться от выводов, - внушительно сказал
Игнатий Семенович, выключая аппаратуру. - Не следует обольщать себя
надеждой на разумность того, что мы услышали. Как известно, солнце тоже
"поет". От него к Земле летят мириады частиц. В этой самой комнате наши
приборы "щелканьем соловьев" не раз воспроизводили полет солнечных
корпускул. Звуки в этих случаях вполне условны, как я и предупреждал нашу
гостью. Все-таки я надеюсь, ей было интересно познакомиться с нашей
будничной работой. - И он поклонился Вилене.
  - Что вы! - воскликнула она. - Разве будни? Праздник!
  Вилена, не желая мешать ученым, собралась уходить. Арсений хотел проводить
ее, но она воспротивилась. Даже Шилов остался с учениками, увлеченный их
"добычей".

  Лишь через несколько дней Арсений появился у Ланских. Его приветливо
встретила бабушка Вилены, Софья Николаевна, бывшая актриса, очень
гордившаяся, что в ее роду была знаменитая артистка Иловина. Как и она,
Софья Николаевна не осталась на сцене играть старух, следила за собой;
была подтянута и стройна, всякий раз радуясь, когда ее со спины принимали
за молодую.
  - Вот остаток твоего звездного богатыря, - объявила она Вилене, вводя к
ней гостя.
  - Останься, бабуля, - попросила Вилена. - Я сейчас позову всех.
  - Аншлаг! - улыбнулась бабушка. - У нее для вас сюрприз.
  Арсений поднял брови.
  Вилена не ахала по поводу его изможденного вида и не объясняла своего
замысла. Она вышла из комнаты.
  - Что это вы так загримировались под голодающего тысячелетней давности? -
продолжала шутить Софья Николаевна. - Или для полета ваш вес слишком велик?
  - Признали так в свое время. Когда просился в космонавты. Как
радиоастронома теперь терпят. Похудеть есть отчего.
  - Да уж знаю. Вилена проболталась.
  - Секрета нет. Напротив. Чтобы разгадать смысл звучания, его всем надо
знать.
  Вошла Вилена с отцом, матерью и Авеноль.
  Юлий Сергеевич Ланской, профессор математики и руководитель
Кибернетического центра, брил голову, ростом был ниже Вилены, мелкими
чертами лица удивительно походил на дочь.
  Мать Вилены, Анна Андреевна, казалась большой и рыхлой. Но головка у нее
была словно от другой, прелестной женщины. Младшая дочь, Авеноль, голова у
которой была, как у матери, казалась по сравнению с ней тростинкой.
  Девочка обрадовалась Арсению.
  Вилена усадила всех и села за рояль.
  Арсений подумал, что будет показано что-нибудь, подготовленное к
музыкальному конкурсу.
  Вилена заиграла.
  Арсению трудно было даже представить себе, каких титанических трудов и
вдохновения стоила Вилене ее фантазия на "музыку небесных сфер", которую
он принял на глобальной антенне и теперь узнал.
  Конечно, на рояле было невозможно воспроизвести услышанное в "лаборатории
тишины", но Вилена стремилась лишь передать свое настроение, вызванное
чуждыми людям звуками. И это удалось ей.
  Арсений удивленно смотрел на Вилену, словно видел ее с какой-то новой
стороны.
  - Ты играла просто чудесно, - вытирая платочком глаза, сказала Анна
Андреевна.
  - Не знаю, - глядя в пол, сказал Арсений. - Лингвисты, кибернетические
машины, уловят ли они в чужой музыке то, что передано на земном
инструменте?
  Восторженная Авеноль расцеловала сестру.
  - Во всяком случае, это любопытно, - сказал профессор Ланской. - Ко мне
уже обращался профессор Шилов с просьбой подумать о методах перевода. - И
пошутил: - Признаться, я не предвидел, что мне придется расшифровывать
игру собственной дочери.
  - Не совсем так, - не понял его Арсений. - Игра - восприятие
эмоциональное. Требуется - логическое. Порывался прийти к вам в
Кибернетический центр. Неудобно заставлять вас еще и дома...
  Юлий Сергеевич рассмеялся:
  - Можно подумать, что вы о делах вспоминаете только на работе!
  - Не знаю, не знаю, - вмешалась бабушка. - В наше время, конечно, тоже
спорили о чужепланетных мирах, но... я только "баба" и всю жизнь играла
"баб", показывала их любовь, ненависть, горе. Ваших "соловьистых разумян"
сыграть не берусь.
  - Бабушка, а если бы надо было показать на сцене, как кружат голову
разумному головоногому осьминогу? - озорно спросила Авеноль.
  - Молчи ты, стрекозунья! - отмахнулась бабушка. - В древности до
шестнадцати лет рассуждать не полагалось.
  - А я слушала Вилену и представляла себе любовные песни осьминогов.
  Уходя, Ратов шепнул Вилене:
  - Спасибо... - и добавил, смущаясь: - родная.
  Вилена, удивленно вскинув брови, проницательно взглянула на него, а потом
долго, не прикрывая входную дверь, смотрела ему вслед. Она не подозревала,
что у Арсения это слово было самым ласковым.

  На следующий день Арсения в Кибернетическом центре профессор Ланской
познакомил с лингвистом Каспаряном, которому поручалось исследование
записи.
  Это был маленький, поразительно черный человек с синими после бритья
щеками и тонкими подбритыми усиками.
  Вместе с Ланским они внимательно прослушали запись, посмотрели ее на
осциллограмме, наблюдая, как световой зайчик выписывал загадочные ломаные
кривые. Потом снова слушали, качали головами и опять переходили на
осциллограф.
  - Сомневаюсь, - резюмировал первое впечатление Каспарян.
  - Почему? - спросил Арсений.
  - Почему, почему! - сверкнул Каспарян жгучими глазами. - Да потому, что не
оказалось здесь ничего, что ждали в инопланетных сигналах: ни простого
ряда чисел, ни теоремы Пифагора.
  - Не считают нас за дураков, - усмехнулся Арсений.
  Каспарян пронизывающе уставился на него из-под сросшихся бровей:
  - Недурной вывод. А еще?
  - Рассчитывали, что сигнал примут только на приемных устройствах,
вынесенных в космос.
  Каспарян наклонил набок черную лохматую голову:
  - Избирательный адрес? Так, скажешь?
  Арсений кивнул.
  - Это уже в некоторой степени определяет подход к расшифровке.
  - Удастся? - спросил Арсений.
  Ответил Ланской:
  - В принципе здесь ничего невозможного нет. Познакомьтесь поближе с
Генрихом. Это - сомнение во всем... и цифры.
  Каспарян, неторопливо идя впереди, повел Арсения к себе в маленькую
комнатку:
  - Я знаю пятьдесят восемь земных языков. Даже с нашей точки зрения
передача информации с помощью интонаций не нова. Есть языки, где понижение
и повышение голоса имеет смысловое значение.
  Арсений указал на принесенную запись:
  - Целая симфония.
  - Согласен. Лингвистическая симфония. Тем ценнее. Но и тем сомнительнее.
  - Услышал в первый раз - испугался, - признался Арсений. - Не понять.
Волнует, жжет внутри, а что - неизвестно.
  - Это уже немало. Слушан, Арсен. Прости, в деловых разговорах предпочитаю
простоту. Современная кибернетическая машина - десятки миллионов попыток в
секунду. - И он, склонясь над столом, стал сыпать цифрами. Потом поднял
лохматую голову с горящими глазами и возвестил: - В течение года каждый
символ можно попробовать больше раз, чем светит звезд на небе. В шахматы
играешь?
  - Немного.
  - Кибернетические машины тоже играют. Прекрасный метод проверки
программирования! Машине, казалось бы, перед каждым ходом надо перебирать
все возможные ответы, но она рассматривает только логические, резонные. В
твоем случае надо перебрать возможные, но не бессмысленные значения
символа. Как в шахматной игре. Только посложнее. Вот почему шахматная игра
- хорошая модель. Но там всего несколько часов игры. Это главное
затруднение. А для тебя... Год подождешь?
  - Подожду.

  Целый год, пока Арсений участвовал в расшифровке, Вилена терпеливо ждала
его - чтобы он пришел к ней по-настоящему, не при людях, и признался в
любви не одним только словом "родная", а как-то по-другому, еще
ласковее... яснее.
  Арсений забегал к Вилене, но всегда ненадолго - спешил если не к
Каспаряну, так на дежурство в космосе.
  Эти короткие свидания создавали загадочность в отношениях между Арсением и
Виленой.
  Он стал еще скупее на слова, а она - крепко сжимала губы...

  Глава третья.
  ПАРАДОКС ВРЕМЕНИ

  Арсений избегал Вилену потому, что мечтал лететь на звездолете. А это
означало разлуку практически навсегда, если не хуже. Согласно парадоксу
времени теории относительности, он бы вернулся из рейса прежним, еще
молодым, но Вилена стала бы уже глубокой старухой. Имел ли он право
сделать любимую девушку столь несчастной? И он сдерживал себя.
  Костя Званцев считался глубоким психологом и прекрасно понимал поведение,
друга. Однажды в свободную минуту, когда они вместе находились в космосе,
он сказал, стоя с ним рядом перед пультом глобальной радиоантенны:
  - Что там парадокс времени Эйнштейна! Проверка его экспериментальным
рейсом звездолета! Стрекотанье! Ты - живой биопарадокс современности.
  - Почему?
  - Влюблен в Вилену, а страдаешь оттого, что и она тебя любит.
  - Надо бы кончить с ней. Разом! - вздохнул Арсений.
  - Микродушие?
  - Верно. Говорить могу. Сделать - нет.
  - Средневековый обет безбрачия на новый лад?
  - Хуже. Думаешь, почему рядом с тобой?
  - Дабы благолепием скрасить мое существование.
  - Сейчас скрашу! - угрожающе произнес Арсений.
  - Э-э! У тебя преимущество в весе. Даже в условиях невесомости. Масса, как
мера инерции, неизменна, - и Костя на всякий случай, оторвавшись
магнитными подошвами от пола, взлетел к сферическому потолку, который
можно было отличить только потому, что он находился над креслами
наблюдателей.
  - Ладно, - примирительно буркнул Арсений.
  - Тайна древней исповеди, - шептал с потолка Костя. - Хочешь, признаюсь
тебе, как на доисторической дыбе, во всех твоих чувствах. Взамен рыцарских
гарантии с твоей стороны.
  - Выкладывай.
  Костя, хватаясь за скобы, перебрался по стенке до кресла и устроился рядом
с Арсением. Несмотря на необычную обстановку, он не мог не дурачиться.
  Но вдруг он настроился на серьезный лад:
  - Думаешь, мне неизвестно, почему ты выдумал глобальную антенну? Вещаю:
дабы не только услышать голос отца, но и заменить его самого.
  - Как так? - Арсений сделал вид, что не понял Костю.
  - Кто должен был стать руководителем экспедиции на экспериментальном
звездолете? Кто? Роман Ратов!
  - Не привелось ему, - вздохнул Арсении.
  - И тебе не привелось полететь вместе с ним. Излишний вес тебя спас.
  - Допустим.
  - Но ты святотатственно упрям. Глобальная антенна тебе нужна, чтобы
услышать голос внеземной цивилизации, определить местонахождение
населенной планеты, что мы с тобой сейчас и сделали. Расстояние двадцать
три световых года! Для звездолета достижимо. Планета может стать целью
звездного путешествия. И в нем примет участие Ратов. Если не Роман, то
Арсений. Так? Верно? - Костя заглянул в глаза Арсению.
  - И что?
  Арсений насупился.
  - А то, что ты мучаешься любовью! И звезды тебе мешают. А в древности, в
доброе старое время, они покровительствовали влюбленным. Небось выбирать
приходится? Между Виленой и звездным рейсом? Так?
  - Между Землей и Звездой.
  - Выберешь Звезду - и не будет тебе прощения у многих женщин на Земле. Но
я не женщина, я пойму твой "бульдозерный парадокс".
  Костя знал своего друга. Арсений стремился к поставленной цели - полететь
к звездам, шел к этому не отклоняясь, уверенно и неотступно, подобно
бульдозеру, стародавней строительной машине, сдвигавшей все на своем пути.
Никакие препятствия не смутили бы Арсения... если бы не Вилена!
  Сейчас Арсению требовалось победить самого себя.
  Отказаться от участия в звездном рейсе для него означало предать и свою
мечту, и память отца.
  Не раз вспоминались Ратову долгие беседы с отцом, который держал сына в
курсе начатой борьбы за звездолет. Главным противником Ратова был видный
конструктор и ученый Вольдемар Павлович Архис.
  Основным возражением скептиков было то, что звездолет вместе с необходимым
для разгона и торможения топливом будет весить непомерно много и его не
поднять с Земли.
  Сторонники звездного рейса шли на то, чтобы строить рейсовый корабль в
космосе на орбите искусственного спутника Земли. Однако даже при
невесомости разгон инерционной массы корабля казался невозможным - так
велика она была.
  Тогда Виев, близкий друг Романа Ратова, предложил засылать горючее в
космос заблаговременно в танкерах-звездолетах. График запуска их строить с
учетом вращения Солнечной системы вместе со своей Галактикой вокруг ее
ядра и больших ускорений разгона, чем допустимо для людей.
  Автоматические астронавигационные устройства, прообраз которых вывел
когда-то первые искусственные спутники Марса, расположат
танкеры-заправщики, летящие каждый со все большей скоростью, на трассе
рейсового корабля. Он будет последовательно догонять их, этих "заброшенных
в космос бензозаправщиков", и забирать из них горючее.
  Для заправки корабля на обратном пути танкеры требовалось послать в нужное
время по удлиненным "кометным" орбитам, чтобы при возвращении к Солнцу их
направление движения и скорость были точно такими же, как и у рейсового
корабля, и перегрузка топлива была бы возможной.
  Неудача с кораблем Ратова тяжело отразилась на Вольдемаре Павловиче
Архисе. Он, конструктор этого корабля, не захотел уклониться от
ответственности за несчастье и, уступив по своей воле пост Главного
конструктора Виеву, перестал сопротивляться сооружению "звездолета с
заправщиками".
  С этого времени началась деятельная подготовка к звездному рейсу.
Сооружались космические танкеры. Звездолет сначала собирался на Земле,
потом, вновь разобранный, по частям доставлялся в космос, где опять
монтировался в состоянии невесомости.
  Десятки тысяч людей претендовали на участие в звездном рейсе, а мест было
всего шесть. И все же Арсений Ратов упорно готовил себя к полету. Надежда,
что его возьмут на звездолет, укрепилась, когда Петр Иванович Туча,
руководивший подготовкой этой экспедиции, предупредил его, что Арсения в
память отца и в признание собственных заслуг, как открывателя внеземной
цивилизации, несомненно, включат в звездный экипаж.
  Первоначально звездолет предназначался только для проверки парадокса
времени теории относительности. Будут ли часы на звездолете идти
медленнее, чем на Земле? Шесть добровольцев, вернувшись на Землю,
рисковали застать на ней уже грядущее поколение. Звездо-летчики таким
образом лишались прошлого, друзей, знакомых, всего привычного и близкого,
но могли увидеть своими глазами будущее.
  Арсений готовил себя к этому. Но Вилена путала ему все мысли и желания.
Бывали минуты, когда он не знал, как поступит. Однако мужественность,
сознание долга и страсть исследователя брали в нем верх над любовью к
Вилене. Но тогда надо было рассчитывать на разлуку и с современниками и с
Виленой. Вот почему он не позволял себе заговорить с ней о своем чувстве,
на которое, как он считал, не имеет права.
  Однако все было не так просто. Он сам искушал себя тем, что сигнал со
звезд пока еще не был признан разумным. Следовательно, пока он мог не
лишать себя общества Вилены. И он встречался с ней, но нечасто, никогда не
позволял себе оставаться с ней наедине. И эта аскетическая сдержанность
еще больше разжигала Арсения, а Вилена недоумевала.

  Прошел год, назначенный Каспаряном для расшифровки "музыки небесных сфер".
Было бесспорно установлено, что голос звезд - это послание инопланетян.
  У звездолета помимо проверки теории относительности появлялась реальная
цель. Теперь было, куда лететь!
  Вилена, увлеченная открытием века, не подозревала, как оно трагически
скажется на ее собственной судьбе.
  Со дня первого полета в космос - полета Юрия Гагарина - мир не знал еще
такой сенсации. Видео- и радиопередачи прерывались на полуслове. Газеты
переверстывались заново. Крупнейшие ученые выступали с комментариями.
  Мы не одни в космосе!
  Внеземная цивилизация сообщает основные законы мироздания!
  Первым из них оказался "Великий закон повторения и многообразия", которому
подчинялись все живые и неживые формы материи.
  Астрономы восприняли его с сомнением, а биологи, напротив, видели в нем
главную закономерность всеобщего развития.
  Английский биофизик сэр Ричард Райт сказал с экрана:
  - Природа упорядочена. Это надо понять. Давно известно, что живые клетки
организмов как бы "штампуются по чертежу". Из атомов, из химических
элементов, всюду одинаковых, состоит вся неживая природа. Наши астрономы
не должны удивляться, что закон повторяемости может проявиться в космосе:
звезды определенного класса, как клетки или атомы, вместе с планетами как
бы "штампуются" по единому космическому чертежу. "Штампуются" в процессе
развития звезды суммой всех магнитных и гравитационных сил Вселенной.
Потому мы и не одиноки в космосе.
  Но особенно заинтересованы были люди частью послания, говорившей о самих
братьях по разуму. Не было человека на Земле, который не слышал бы о двух
группах инопланетян и о том, что "удел и назначение одной группы - труд,
знание, создание, а другой - высшее счастье, полеты, наслаждение,
блаженство".
  Многие сомневались в точности перевода, большинство ломало себе голову над
объяснением странной структуры инопланетного общества, выдвигая различные
гипотезы: и о существовании там строя угнетения, до конца изжитого на
Земле, или религиозных догм, сходных с когда-то бытовавшими на нашей
планете. Тогда люди верили, что есть загробная жизнь, райское блаженство,
идущее на смену труду и лишениям бренной жизни.
  И уж совсем неожиданно истолковал послание инопланетян молодой астробиолог
Анатолий Кузнецов. Он предположил, что речь идет не об отдельных группах
внеземных разумян, угнетающих одна другую, а об одних и тех же животных.
Они лишь проходят разные формы существования, подобно насекомым, у которых
личинки так отличаются от взрослых особей.
  - Может быть, - рассуждал он, - инопланетные существа личиночной стадии
развития столь разумны, что, накапливая опыт, умножая и применяя знания,
создали цивилизацию, а в последующем, "постэмбриональном" превращении
служат только продолжению рода. И тогда летают, наслаждаются любовью,
блаженствуют.
  Многие яростно отвергали этот бред, другие считали его милой шуткой или
пародией на научную гипотезу. Посмеивались, что "инопланетяне сначала как
следует поработают на личиночной стадии, а уже потом влюбляются".

  Арсению привелось услышать Анатолия Кузнецова в звездном городке в
решающий для них обоих день.
  - Метаморфозы - превращения присущи не только насекомым, - убежденно
говорил Анатолий Кузнецов. - Во время своего развития каждое существо
изменяется, повторяя при этом историю своего вида. Даже человеческий
зародыш первоначально имеет жабры, как его рыбоподобные предки. Но он
проходит превращения еще до рождения. Однако есть животные, и даже
подозрительно похожие чем-то на "гомо сапиенса", которые подвержены
превращению уже после рождения.
  - Когда не хватает аргументов, обычно обращаются к лягушкам, - с улыбкой
подсказал бывший Главный конструктор, ныне звездный инспектор, Вольдемар
Павлович Архис. Был он человеком острым и насмешливым и обладал, по словам
Кости Званцева, не только тонкими губами и светлой лысиной, но и тонким
светлым умом.
  - Хотя бы, - провел огромной ручищей по нежным вьющимся волосам Кузнецов и
убежденно продолжил: - Да! Из лягушачьих икринок появляются рыбоподобные
головастики с хвостом, плавниками, жабрами. В отличие от человеческого
зародыша, они ведут вполне самостоятельное и приспособленное
существование. Даже "мыслят" во время охоты - рассчитывают, координируют
свои действия, по крайней мере, в тех пределах, которые присущи животным.
И уже только потом у них отпадают хвосты, отрастают четыре конечности,
жабры исчезают и заменяются легкими, и эти новые существа уже отдаленно
начинают напоминать человека, плывущего стилем "ля брас". Но вспомним
аксолотля, который водится в Мексиканском заливе. Как известно, он
достигает своего высшего развития, умело охотится, проявляя тем задатки
"разума" (если мы не станем предвзято подменять его инстинктом). И, что
очень важно, аксолотль способен передавать свои навыки (если хотите,
"инстинкты") потомству, порождая таких же аксолотлей, но... он может
превращаться и в саламандру.
  - Амблистому, - подсказал со своего места внимательно слушавший
астробиолога Петр Иванович Туча.
  - Да, во взрослую саламандру, совсем на аксолотля непохожую.
  - Еще немного - и будет помянут пресловутый Шейхцер и даже Карел Чапек, -
ехидным тенорком заметил Архис.
  Молодой, но грузный биолог тряхнул кудрями, словно принимая вызов:
  - Что ж, можно вспомнить, что в конце семнадцатого века известный ученый
Шейхцер обнаружил в пресноводных известняках Баденского озера окаменелый
скелет доисторического четырехлетнего ребенка. И только в следующем веке
знаменитый Кювье доказал, что этот "хоми делювии тестис" не человек, а
гигантская саламандра.
  - Великолепно! - воскликнул звездный инспектор. - "Война с саламандрами"
Чапека в космическом варианте.
  - Почему война? - серьезно спросил Каспарян, тоже оказавшийся здесь. -
Высший разум гуманен. Перед войной никто не посылает противнику научной
информации.
  - Я в восторге! - продолжал Архис. - Итак, вся культура внеземной
цивилизации приписывается мудрым личинкам. А тамошние бабочки летают в
поисках оплодотворения.
  - Почему бабочки? Не обязательно насекомые.
  - Да, да! Простите. Тогда "летающие саламандры", - с прежней иронией
продолжал Архис. - Во всяком случае, населенную планету, открытую
радиоастрономом Ратовым, к которой мы намереваемся направить звездолет,
стоит назвать "РЛ" по первым буквам слов "разумные личинки" - "Релой".
Однако, оставляя в стороне остроумие, перед серьезным актом, ради которого
мы здесь собрались, считаю долгом предупредить, что полет к Реле будет не
экскурсией любознательных. Скорее всего, звездолетчики встретятся там с
уродливой формой общества, не изжившего угнетения, имеющего
привилегированных бездельников. Рела может оказаться общественным
антиподом Земли.
  Присутствующие переглянулись.
  - Пусть Рела, - согласился сидевший во главе стола Виев. - Это ничем не
хуже Скорпиона, в созвездии которого она находится. Что же касается
гуманности, уродливости или угнетения, которое наши звездолетчики там
встретят, то об этом будут судить те, кто заслушает их доклад после
возвращения.
  Тут Каспарян, сегодня не лохматый, а тщательно прилизанный, попросил
Ратова напомнить всем о Реле - ее координаты и прочие данные о полете.
  Арсений поднялся для ответа, а Костя шепнул ему:
  - Он что? Думаешь, он не знает?
  - Рела так Рела, - не слушая Костю, заговорил Ратов. - Планета находится
близ сорок седьмой звезды в созвездии Скорпиона. Расстояние - около
двадцати трех световых лет. Если ускорение земное, разгон - год,
торможение тоже. Полет с субсветовой скоростью - четыре месяца. Пребывание
на планете не дольше. Рейс займет пять лет по часам звездолета. Новых
сигналов глобальной радиоантенной не принято. У меня все, - с присущей ему
лаконичностью закончил он и сел.
  - Радиоастроном сразу проявил себя и звездонавигатором, - сказал Виев. -
Мы проверили его подсчеты. Очевидно, реален непосредственный контакт с
инопланетянами, какими бы они ни оказались. Попросим лингвиста и
кибернетика Каспаряна сказать о возможной форме такого контакта.
  Поднялся Каспарян:
  - Как меня доставят к ним, не берусь судить. Но из слов Ратова можно
представить эту процедуру. А если доставят, то побеседовать с ними
удастся. На основе найденного кода расшифровки можно построить портативную
кибернетическую машину-переводчика для общения с разумянами.
  - Вы отдаете себе отчет в том, что такое двадцать три световых года? -
строго спросил Архис.
  - Теория относительности? Так скажете? - очень вежливо обратился Каспарян
к Архису. - Прекрасно понимаю. Двадцать три года расстояния - это и есть
двадцать три года земного времени на протяжении полета корабля. Туда -
обратно, немножко там. Вот и пятьдесят земных лет. Правильно?
  - Вполне, - согласился Архис. - Однако и через пятьдесят лет неведомым
разумянам отнюдь не надо давать обратного земного адреса.
  - Его не так трудно определить, - заметил Туча. - Не так много уж звезд
типа Солнца с планетами на расстоянии двадцати-тридцати световых лет от
Релы. Судя по всему, они там не дураки, сообразят.
  - Лучше бы туда не лететь! - пробурчал Архис.
  Виев встал и предложил перейти в актовый зал звездного городка.
  Был вечер, садилось солнце, и его красноватые лучи мягко освещали
полупустой зал с белыми колоннами, и он казался розовым.
  Виев остановился под портретом основоположника современного общества и
громко произнес:
  - Слово космонавту Туче, другу ушедшего от нас Романа Ратова.
  Медленной, тяжеловатой походкой поднялся на трибуну Петр Иванович Туча.
Коренастый, с квадратными плечами, с крупными чертами лица, словно
вырубленный из камня, он просто и твердо сказал, как в давние времена
произносили клятву или воинскую присягу:
  - На пороге эры звездных полетов буду счастлив отдать все свои знания,
опыт, а если понадобится, то и жизнь, чтобы вместо Романа Ратова
возглавить звездную экспедицию, если мне это будет поручено. Отдаю себе
отчет, что, даже преодолев все опасности звездного рейса, в случае его
полного успеха, я могу вернуться на Землю не через пять лет, которые
протекут на корабле, а через пятьдесят земных, но этим докажу правильность
парадокса времени теории относительности. Оставляя на Земле своих
современников, друзей, родных и знакомых, клянусь с честью представить их
среди наших потомков, передав им наше преклонение перед предками,
завещавшими нам основы коммунистического общества и великие достижения
науки и техники. Сделаю все возможное, чтобы перенять у инопланетян все
полезное для земной науки, сохранив, если это понадобится, в тайне
местоположение Земли, в случае обнаружения на планете Рела агрессивного и
несправедливого общества.
  Следующим на трибуну поднялся Каспарян и, поразив всех феноменальной
памятью, почти точно повторил то, что говорил Туча.
  Костя, сидевший рядом с Арсением Ратовым, чувствовал, как тот напрягся,
словно хотел взять штангу рекордного веса.
  Виев пригласил на трибуну биолога Кузнецова. Тот тоже торжественно
провозгласил готовность лететь на пятьдесят лет к чужой звезде во имя
интересов родной Земли.
  Виев не вызывал Арсения Ратова, он только посмотрел в его сторону. Костя
было вскочил, но Арсений тяжелой рукой усадил его на место и поднялся сам:
  - Готов на все, - кратко сказал он, взойдя на трибуну. Потом не спеша
сошел с нее.
  Теперь туда один за другим поднялись гости Москвы: нейтринный
доктор-инженер Франсуа Лейе из Парижа и профессор Карл Шварц из Берлина,
геолог, исследовавший сначала с помощью автоматов, а потом и сам лично
лунные кратеры.
  Так же торжественно дали свое согласие и возможные дублеры намеченных
членов звездного экипажа, а среди них и Костя.
  Когда выходили из зала, солнце уже зашло и под потолком зажглась люстра.
Костя, подтолкнув Арсения, с усмешкой шепнул:
  - Грубая эта наука - арифметика. Никакой вежливости. Вернешься - тебе
тридцать...
  - А ей за семьдесят, - добавил Арсений.

  Глава четвертая.
  ГОРЕ И РАДОСТЬ

  На серебристо-черном от звезд космическом небе можно было рассмотреть
новую, сверкающую на солнце полосу. Это на многие километры протянулись
заброшенные сюда ракетами части огромных труб и другие замысловатые
предметы, которые, словно нехотя, медленно вращались вокруг собственных
осей.
  Крохотные серебристые фигурки в скафандрах с помощью ракетных движков
шныряли между ними, подцепляли их и стаскивали вместе, чтобы соединить
одна с другой детали гигантского звездолета.
  Цепочкой вытянулись уже готовые к старту космические танкеры с горючим,
которым будет в пути пополняться звездолет.
  В космосе над просторами полускрытой облаками Земли готовился беспримерный
рейс к другой звезде, в котором примут участие шесть избранников
человечества.
  А далеко внизу, под океаном облаков, жизнь шла своим чередом.

  Вилена близко к сердцу приняла непонятное охлаждение к ней Арсения, но
женская гордость и "мужская" воля позволили ей побороть себя и не
отказаться от музыкального конкурса.
  В концертном платье она показалась профессору Шилову особенно красивой -
он зашел за кулисы подбодрить ее перед вторым туром конкурса.
  Вилена ходила по коридору за сценой, прижав к подбородку сцепленные
пальцы, и сердитым шепотом повторяла слова из записки Арсения, словно
хотела заучить их наизусть:
  - "Очень занят. Желаю успеха. Вряд ли вырвусь к экрану. Арсений..."
"Вот как? - подумала вдруг она о Ратове. - Вряд ли вырвусь к экрану..." -
И что-то сдавило у нее горло.
  Да, она была не просто обижена - больно уязвлена!
  Ну, хорошо, они перестали видеться, как бывало во время работы Арсения на
глобальной радиоантенне. Сейчас он занят чем-то другим. Но разве
по-человечески нельзя быть чуть внимательнее? И она с горечью повторяла
вслух:
  - Вряд ли вырвусь к экрану!..
  Волнение Вилены перед концертом показалось Шилову естественным. Он даже
вздохнул: "Как все-таки тяжела всякая система соревнований! Впрочем,
устранение основных социальных конфликтов сделало соревнование во всех
проявлениях жизни, будь то наука или производство, искусство или спорт,
основным стимулом движения вперед". И, довольный своим "открытием", он
снова вздохнул.
  Анна Андреевна, оказавшаяся здесь с Авеноль, увидев его, обрадовалась:
  - Наконец-то вы опять нас вспомнили, Игнатий Семенович! Нашей бедняжечке
так нужна сейчас поддержка, сильная рука...
  Авеноль, тоненькая, но упругая, решительно встала перед Шиловым:
  - Сейчас нельзя. Она - в музыке.
  И Шилов не решился подойти к Вилене.
  А та, не оглядываясь, смотрела в окно и крепче натягивала перчатку,
которая должна была сохранить перед выходом на сцену тепло ее руки.
  Публика в концертном зале тоже не догадывалась о состоянии молодой
пианистки в длинном платье, прошедшей к роялю, чуть замедляя шаг.
  Шилов, сидя в первых рядах партера, старался поймать взгляд Вилены, когда
она кланялась перед тем, как сесть за инструмент, но она даже не
посмотрела в его сторону. Ему стало досадно.
  Потом Вилена заиграла.
  Шилов припомнил из истории литературы, что даже сам Лев Николаевич Толстой
плакал, слушая сонату Бетховена. Шилов не плакал, но ему все-таки стало
жалко самого себя.
  Того, что Вилена выражала в музыке, нельзя было добиться никаким умением -
настроение позволило ей перешагнуть через мастерство и просто чувствовать
вслух.
  Наконец, Вилена встала, бессильно опустив руки. Ее всегда подтянутая
фигура казалась расслабленной.
  Зал некоторое время молчал. И только когда она нетвердыми шагами отошла от
рояля, раздались сначала редкие, а потом всеобщие аплодисменты.

  Арсений все же слушал Вилену по видео: в "лаборатории тишины", где они
вместе узнали "голос звезд", были для этого идеальные условия. Его
заворожили ее выразительные пальцы и отрешенное, светящееся внутренним
светом лицо. Арсений смотрел на Вилену и прощался со своим счастьем,
которого не познал, со своей жизнью среди современников, со всем тем, от
чего без колебания отказался во имя долга и неукротимой страсти
исследователя.
  Игра Вилены потрясла его. Может быть, другого человека она заставила бы
усомниться в выбранном пути, но только не Арсения. Он один из всех,
слушавших Вилену, понимал, что настроение, переданное ее игрой, вызвано
горечью и страданием, в которых повинен он, Арсений! Только он!
  Но лучше так, чем обнадежить ее и причинить ей еще большие страдания!
  Другие слушатели не подозревали всего этого. Но они воспринимали чувства
артистки, которые она сумела передать.
  На экране хорошо было видно, как Вилену окружили, поздравляли, тянулись к
ней. А она настороженно смотрела вокруг. Единственная из всех, она не
знала, как сыграла...

  Жюри высоко оценило игру Вилены, и она прошла на третий, заключительный
тур конкурса.
  Шилов, знавший о включении Арсения в звездный экипаж, уходил с концерта с
твердым намерением в ближайшие дни открыть Вилене глаза на Ратова. Уж
профессор-то Шилов совсем иной! На концерт Вилены примчался бы даже из
зарубежной научной командировки, ценя ее недюжинный талант! Истинная
женщина всегда ответит мужчине тем же! Вообще, профессор хоть и почтенен,
но не так уж стар! Соединись они с Виленой, он сохранил бы над нею
преимущество - свое глубокое понимание музыки, наряду с ее полным
неведением научных основ. Можно добиться (с известным тактом!) ее
бездумного преклонения перед его наукой, а значит, перед ним.
  Так Шилов заранее "планировал" отношения будущих супругов. Теперь дело
было лишь за решающим объяснением.
  Он слышал, что Вилена перед выступлениями не садится за инструмент,
предпочитая отвлечься, отправиться в театр, на стадион, на прогулку в лес.
И с помощью Анны Андреевны Шилов так подстроил, что Вилена сама пожелала
провести день перед третьим туром на природе, на воде. А Шилов в молодости
был страстным яхтсменом.
  Вилена колебалась, согласиться ли ей. Но мать и бабушка обе советовали. Да
и Арсения не было...

  Старинная, романтическая яхта беззвучно скользила вдоль берега. Круглое
озеро, прикрытое тонким туманом, поблескивало. Шилов настоял приехать сюда
рано, уверяя, что нет ничего на свете прекраснее утра.
  Вода у самого берега под корягами была такая чистая, что в ней виднелись
серебристые рыбки. Чуть шевелили хвостиками и сонно стояли на месте.
Казалось, будто они висят среди опрокинутых берез.
  Скоро туман исчез. Появились другие яхты. Их паруса, порой клонящиеся к
самой воде, вместе с отражениями издали напоминали белых птиц со
сложенными и расправленными крыльями.
  Вилена думала все о своем: почему Арсений даже не поздравил ее с победой
на втором туре? Что же произошло между ними? Казалось, все скоро решится,
едва только он признается, а теперь...
  Ветер почти совсем стих. Шилов, извинившись перед Виленой, попросил ее
нагнуться, чтобы можно было перебросить парус на другую сторону. Парус
перебросили, но он все равно висел, не хотел надуваться. Яхта замерла на
месте.
  Вилена опустила руку за борт, потом вынула ее и стала рассматривать
стекавшие с пальцев капли. Падая, они рождали в воде разбегавшиеся
кружочки, пересекавшиеся замысловатой вязью. Вот если бы прочесть ее?
Может быть, она бы сказала ей...
  Шилов откашлялся:
  - Я не должен был бы касаться музыки, но вынужден нарушить данный самому
себе обет.
  - Отчего же? - рассеянно отозвалась Вилена. - Музыка не перестала
существовать для меня.
  - Помните слова давнего корифея о девятой симфонии Бетховена для
инопланетян?
  - Еще бы!
  - Давно ли мы с вами только слушали голос неведомых, а теперь
непосредственный контакт с ними - это уже не предположительное событие.
  - Думаете, к нам в самом деле могут прилететь? Я что-то читала: след на
камне в пустыне Гоби миллионолетней давности, простреленные черепа
неандертальца и бизона, найденные в Африке и Якутии... Неужели бывали у
нас инопланетяне и еще могут побывать?
  - Скорее дело за нами. Мы полетим к ним первыми.
  - Как? На ту самую Релу, о которой столько говорят?
  - Да. Экипаж звездолета уже намечен. Шесть представителей современного
человечества добровольно отказываются от нашего времени, от нас с вами, от
всех своих родных и знакомых ради того, чтобы увидеться с обитателями
странного мира, где "одни работают и созидают", а другие "летают и
наслаждаются".
  - Это, наверное, захватывающе интересно. Если там другая культура, какие у
них мысли, какие идеи? Может быть, недоступные нашему разуму? Вдруг мы
только жалкие пигмеи по сравнению с ними? А может быть, они тоже сыграют
нашим разведчикам девятую симфонию своего Бетховена?
  - Их "симфонию" мы уже слышали. Кибернетики сделали ее, как могли, ясной.
И все-таки "великие мысли" не вполне понятны. Но, надо думать, наши
посланцы, а в их числе и один наш общий знакомый, там на месте поймут все:
добро и зло Вселенной.
  - Кого вы имеете в виду?
  - Арсения Ратова. Разве он не признался вам, что намечен в состав
звездного экипажа? Я горжусь своим учеником. Надо думать, все-таки он не
откажется.
  Вилена пристально посмотрела на Шилова, как умела это делать, и облегченно
вздохнула.
  Шилов ждал вспышки, но никак не этого, и потому поспешил добавить, понизив
голос:
  - Верьте, я не мог бы так легко отказаться от всего земного, от того, с
чем связаны все мои земные надежды на счастье...
  Вилена принялась разглядывать косое крыло далекого паруса и загадочно
улыбалась.
  - Так вот в чем отгадка! - вслух сказала она.
  - О какой загадке вы говорите? - обиженно поинтересовался Игнатий
Семенович.
  - Нет, нет, ничего, - словно очнулась Вилена. - Вам помочь с парусом?
Кажется, подул ветерок.
  Шилов умело поднял парус - он затрепетал, и яхта двинулась.
  Шилов пытался о чем-то говорить с Виленой, занимать ее, перечислял следы
пришельцев из космоса, возможно, когда-то посетивших Землю, но Вилену это
не заинтересовало. Тогда профессор заговорил о людях.
  - Я часто задумываюсь над сущностью людей нашего времени, -
глубокомысленно изрек он. - В мире произошли огромные изменения. Давно нет
больше угнетения, социальной несправедливости, но в личной жизни
несправедливость, увы! сохраняется. Пока что люди страдают так же глубоко,
как и во времена египетских фараонов, то есть при рабстве, при
эксплуатации одного человека другим.
  - Надеюсь, человечество скоро изживет и личные страдания? - не без иронии
спросила Вилена.
  - Разумеется. Но я все-таки пока не могу себе представить такого поступка
нынешнего человека, который был бы недоступен человеку прежнего времени.
  - Не знаю. Никогда не думала об этом. Может быть, и я такая, как и все мои
прабабки, - чему-то своему, только ей известному, улыбнулась Вилена. -
Разве вот на Реле...
  - И вы такая же, - заверил Шилов. - Есть могучий фактор. Время! Световые
годы! Нет ничего, что времени сильней! Время разлучает наш мир с первыми
звездолетчиками. Не знаю, с кем повстречаются они на Реле, но с нами они
уже не повстречаются.
  - То есть как?
  - Школьная истина! Парадокс времени. Они вернутся на Землю, став старше
лет на пять, но нас с вами здесь уже не будет. Или мы станем глубокими
стариками, глухими, шамкающими...
  Вилена промолчала, крепко сжав губы.
  Шилов провожал ее домой, разговаривая о всяких пустяках.
  На пороге своего дома Вилена поблагодарила его "за все, за все" и
улыбнулась.
  Эта улыбка вселила в Шилова надежду.
  Во время прогулки Шилов ни о чем не спросил Вилену, но почему-то ждал, что
получит ответ на свой незаданный вопрос в музыке во время третьего тура
соревнования. Ему казалось, что Вилена теперь поняла его, оценила и,
отказавшись от отвергнувшего ее Арсения, играть будет для него одного, для
Шилова.
  Перед самым началом концерта он опять зашел за кулисы, снова говорил с
Анной Андреевной и даже с появившейся здесь Софьей Николаевной, бабушкой
Вилены, которая относилась к нему не очень приветливо. Он опять не подошел
к Вилене - в натянутых перчатках, со странным выражением лица она стояла
перед открытым окном и о чем-то думала.
  Он мысленно пожелал ей успеха и, растроганный своей тактичностью,
отправился в партер.
  Удобно устроившись в кресле, он стал слушать игру музыкантов. Ждал, когда
выйдет Вилена. Надеялся услышать то же, что играла она на втором туре. Это
придавало ему уверенность, что он на пороге свершения всего им
задуманного. Шилов готовился особенно остро воспринять ее настроение,
мысленно считая Вилену своей женой. И он размечтался, воображая себя
мужем, умным, тактичным, который какое-то приличное время позволит себе
посочувствовать горю покинутой, холодно, расчетливо покинутой!.. Но
потом...
  Вилена неожиданно переменила репертуар, играла произведение современного
композитора, переложенное ею самой для рояля.
  К изумлению Шилова, музыка покинутой Видены оказалась безудержно
радостной, яркой и заразительной, как детский смех.
  Вихрь звуков пронесся над рядами, разглаживая морщины на лицах слушателей,
зажигая глаза, заставляя улыбаться.
  Только Шилов был мрачен.
  "Как странно! - почти возмутился мысленно Шилов. - Неужели ее чувства так
мелки? Неужели она не понимает, чего я хочу? Она или празднует нашу общую
с ней радость, или... артистизм заслоняет в ней искренность. Что же в
таком случае ждет меня с ней впереди?"
Когда Вилена убрала с клавишей и опустила руки, в зале словно рухнул
потолок. Люди вскочили и ринулись к эстраде. Шилов тоже встал. Он не мог
не оценить блеск и мастерство исполнения артистки.
  К ее ногам летели букеты цветов и записки. Ее просили сыграть еще, еще...
  Дирижер взмахом руки поднял оркестрантов. Они стучали о пюпитры смычками и
пальцами.
  Шилову нужно было взять свой букет, оставленный в гардеробной. И он
раздраженно протискивался через восторженную толпу.
  Раскрасневшаяся, счастливая Вилена после многих вызовов вернулась за
кулисы. Там ее ждал Шилов с цветами.
  - Еще цветы? Так много? - рассеянно сказала она и улыбнулась, глядя мимо
Шилова.

  Арсений Ратов, слушавший ее по видео, этого, конечно, не видел. Но ее игра
взволновала и обескуражила его. Ему показалось, что Вилена играла
специально для него и передавала через музыку что-то важное... Так неужели
этой искрометной радостью она хотела сказать, что он все-таки добился
своего: она охладела к нему, и он может спокойно улетать... Арсения
покоробило, и он рассердился на себя.


                                  Глава пятая

  ПРАВО НА СЧАСТЬЕ

  Вилена наконец встретилась с Арсением. Назначили свидание на площадке
напротив многоэтажного здания университета, откуда открывался чудесный вид
на излучину реки и город. За башнями более поздних зданий, словно в дымке
времени, виднелись золоченые купола древних храмов.
  Они пошли вниз сначала по аллее, потом сбежали по зеленой крутизне на
полянку и едва не столкнулись с вереницей спортсменов-бегунов, участников
кросса.
  С лужайки была видна река. Вилена с Арсением сели и смотрели, как по ней
скользили скоростные суда, почти отрываясь от воды.
  Вилена покосилась на Арсения. Никто из них не начинал "главного разговора".
  - Значит, ты все же слушал третий тур?
  - Слушал. Тебя.
  - И не удивился?
  - Обрадовался.
  - Вот как? - почти обиженно протянула Вилена. - Тебе не показалось, что я
слишком радуюсь?
  - Хотел этого.
  - Ну знаешь! - возмущенно произнесла Вилена и сжала губы.
  Арсений пожал плечами. Вилена заглянула ему в лицо, объяснила:
  - Узнав, что ты включен в экипаж звездолета, я просто поняла, почему ты
избегаешь меня.
  - Спасибо, что обрадовалась.
  - Ты понятлив, как... штанга. Неужели не ясно, почему я обрадовалась?
  - Штанге не додуматься.
  - Ну поняла я, что ты избегаешь меня, чтобы... чтобы я не страдала, не
любила бы тебя.
  - Видно, хитрить не умею.
  - Не умеешь, - подтвердила Вилена.
  - Хотел признаться.
  - Да опоздал! Постой! А в чем ты хотел признаться?
  - Улетаю.
  - Только-то!
  Вилена стала срывать былинки и сплетать из них веночек. Она ждала, но
Арсений молчал. Тогда она пошла напрямик:
  - А в том, что любишь, не хотел признаться?
  Арсений опустил голову, смотрел на траву между колен.
  - Или это неправда? - настаивала Вилена.
  - Правда. Запретная, - тяжело вздохнул Арсений.
  Вилена вскочила на колени, снова стараясь заглянуть в лицо Арсению:
  - Ну, посмотри же на меня. Любовь никогда не может быть запретной! Нет!
Пусть осталось у тебя полгода, год... Но они будут мои, наши... Мы
поженимся.
  Арсений испуганно отодвинулся. Вилена подумала, что ему не понравилась ее
настойчивость, бесцеремонность, и она, краснея, произнесла:
  - Это предрассудок, что о любви первым должен говорить мужчина! Если мне
ждать твоего признания, то на это вся наша жизнь уйдет.
  - Жизнь уйдет, если жениться и сразу расстаться, - горько сказал Арсений и
решительно добавил: - Нет. Не бывать тому. Или ты не знаешь, что такое
парадокс времени?
  - Бабушка сказала, что никакого парадокса времени нет, - нашлась Вилена,
еще не понимая, что к чему. Потом вдруг угадала его затаенную мысль и
стала горячо возражать: - Ты вернешься через столько лет, сколько
проживешь в звездолете. Пять лет не так уж много. Меньше, чем прежде
морячки ждали своих мужей из кругосветного плавания.
  - Веришь бабушке? - с укором сказал Арсений.
  Вилена немного лукавила. Со слов отца да и со школьной скамьи она
прекрасно знала, что такое теория относительности и парадокс времени.
Поэтому, поняв истинную причину "охлаждения" к ней Арсения, она словно
прозрела: Арсений показался ей благородным, героическим, и она для самой
себя решила, что ради любви можно пожертвовать и остатком жизни.
  С женской "нелогичностью" она сказала о парадоксе времени:
  - Это не имеет значения, - и добавила: - Я от тебя все равно не отступлюсь.
  - Я отступлюсь, - в свою очередь, твердо сказал Арсений.
  - Почему? - нахмурилась Вилена.
  - Не вернусь ведь в "ваше время"!
  Он сказал в "ваше время", и это больно задело Вилену:
  - Нет! Вернешься еще в наше время. Пусть я стану старухой. Не бойся, не
приду тебя встречать на космодром. Но Вилена встретит. Совсем такая же,
как я. Наша внучка. Не улыбайся. Ей будет столько же лет, сколько мне
сейчас. И еще, конечно, тебя встретит ее отец, наш с тобой сын. У него
будут седые виски. Думаешь, не пристало так говорить девушке? А я вот могу.
  Арсений привлек к себе Вилену и посмотрел ей в лицо долгим ласковым
взглядом. Он любовался Виленой и мысленно благодарил ее за все, что она
сказала. Вилена зажмурилась, потянулась к нему, ожидая, что он ее
поцелует. Но он встал и подал ей руку.
  Они молча пошли, держась за руки. Пошли в гору.
  Всю дорогу Вилена думала, что Арсений уходит от нее навсегда.
  Когда они прощались, Вилена вдруг спохватилась, что поступила дерзко,
признавшись ему в любви первая.
  - Ты прости меня за... ну, за прямоту... - виновато сказала она. -
Понимаешь, я хотела... чтобы и ты... Если любишь... Ведь ты же признался
все же, что это правда. Если любишь, то нечего рассчитывать, каково будет
мне или тебе в будущем.
  - Может быть, может быть, - пробормотал Арсений, стискивая руку Видены. -
Но... только мы с тобой больше не увидимся. Расчет не расчет. Но так
лучше. Пусть все перегорит в нас.
  Он посмотрел Вилене в зеленоватые влажные глаза и, не попрощавшись,
побежал к электробусу.
  Вилена, глядя вслед увозящей его машине, думала: "Вот неощутимыми нитями
связаны моторы электробуса с кабелем высокой частоты, зарытым в мостовую
на его маршруте". А не так ли связаны и они с Арсением? И она решила, что
может овладеть Арсением только с помощью тех, кто разлучит ее с ним, -
через руководителей звездного рейса.
  "Надо добиться разрешения на наш брак!" - уже возле своего дома придумала
она.

  Вскоре Вилена отправилась в звездный городок.
  Считая Главного конструктора звездных кораблей человеком умным и чутким,
она попросила его принять ее.
  Иван Семенович Виев не знал, зачем пришла к нему дочь профессора Ланского,
в Кибернетическом центре которого было расшифровано инопланетное послание.
Он принял ее в своем огромном рабочем кабинете.
  Коренастый, с сухим, аскетическим лицом, Виев поднялся из-за старомодного
письменного стола, заваленного чертежами, и пошел ей навстречу.
  Всматриваясь в него, Вилена почему-то подумала о древних индийских йогах,
достигавших высшей степени владения собой.
  - Рад познакомиться, - сказал Виев. - Слушал вашу игру по видео. Заставили
не только поволноваться, но и подумать...
  - О чем, Иван Семенович?
  - О жизни.
  - И я потому к вам пришла. Говорить о жизни.
  - Ну раз пришли с тем же, - улыбнулся он, - присаживайтесь. Но я прежде
всего познакомлю вас с нашей "Жизнью". Вот она стоит на большом столе.
Модель звездолета "Жизнь".
  Вилена, еще войдя, сразу заметила это сооружение. Оно напоминало каток на
длинной решетчатой рукоятке. Виев стал объяснять. Рукоятка оказалась
совсем не рукояткой, а хвостовой фермой. На конце ее находится нейтринный
двигатель, более перспективный, чем устаревший фотонный. Если в фотонном
тяга возникала в результате слияния зеркальных частичек вещества и
антивещества, то здесь в реакции участвовали так долго бывшие загадочными
частички "нейтрино", пронизывающие все тела Вселенной. Ажурная ферма
чем-то напоминала старинную Эйфелеву башню в Париже, но только неимоверно
удлиненную. Она передавала усилия разгона на перпендикулярную ей ось
звездолета, вокруг которой вращались два как бы маховых колеса со спицами.
Они соединялись по ободам трубами, образуя центральный барабан звездолета.
Он и казался "катком".
  Иван Семенович, искоса глядя на гостью и думая о причине ее прихода,
положил на "каток" руку и сказал:
  - Размер его, как видите, неимоверен. Космические корабли прошлого по
сравнению с ним вроде наперстков, что ли. И всего лишь для шести человек.
В этих цилиндрах, - он провел рукой по трубам, соединяющим ободы
маховиков, - расположены служебные помещения. В спицах - лифты. При
разгоне барабан неподвижен и пол в каждой трубе расположен со стороны
покинутой Земли. Ускорение разгона придавит звездолетчиков к этому полу с
силон, равной нормальной земной тяжести. Когда звездолет достигнет
субсветовой скорости, барабан начнет сам вращаться, центробежная сила,
действующая на пол каждой трубы, ориентированной теперь к центру маховика,
опять же будет действовать как сила, равная земному притяжению. Ну а потом
- годичное торможение с неподвижным барабаном. Пол труб тогда повернется
так, чтобы звезда, цель полета, оказалась под ним. И звездолетчики
воспримут силу торможения, как привычную тяжесть на Земле.
  - Как на Земле, - с горечью повторила Вилена.
  Виев уловил боль в интонации гостьи и внимательно посмотрел на нее.
  - Да, как на Земле, - утверждающе повторил он. - Но без Земли. Вы правы.
  - А на Земле у звездолетчиков останутся близкие, родные, любимые...
  - Так вот что привело вас ко мне! - весело усмехнулся, поняв все, Виев.
  - А если ваш звездолетчик любит земную девушку? Разве он лишен права на
любовь? Как это жестоко, несправедливо! Даже в древности так не поступали.
Цари и тираны не запрещали своим воинам жениться и иметь детей, даже когда
отправляли солдат на верную смерть. Вам, конечно, легче отослать в будущее
холостяков! Спокойнее. Не останется на Земле страдающих семей.
  - Хотите сказать, какая похвальная формальная забота?
  - Да, формальная, - разгорячилась Вилена. - Разве человек страдает, только
когда он женат? А если он оставляет любимую, не женившись на ней? Тогда он
не затоскует? Вот вы сами, вы же семейный?
  - Да. И дети и внуки есть.
  - Вот видите! А если бы вам пришлось лететь? Вы что? Развелись бы с женой?
А с детьми как?
  Виев улыбнулся. Его невозмутимое лицо помолодело:
  - Насколько я понимаю, речь идет об Арсении Ратове?
  - Откуда вы знаете? - насторожилась Вилена.
  Виев еще шире улыбнулся и стал похож уже не на индийского йога, а на
давнего хорошего знакомого:
  - Дело в том, что из всех отобранных звездолетчиков он единственный
холостой.
  Вилена задержала дыхание. Мгновение она стояла перед Виевым в
нерешительности, потом бросилась к нему и расцеловала его в обе щеки, как
отца, как деда, как самого близкого человека. Он ласково положил ей на
плечо руку и сказал:
  - Могу напомнить, что первые космонавты, рискуя всем в первых космических
полетах, были семейными. Их ждали на Земле и родители, и жены, и дети.
  - И я буду ждать! - сквозь прорвавшиеся слезы прошептала Вилена.
  Он не снимал руки с ее плеча:
  - Как же вы могли вообразить, хорошая вы моя, будто в наше время кто-то
станет диктовать вашему Арсению свои условия?
  - Значит, он сам! Потому что любит меня и хочет сберечь! Теперь-то я знаю,
все поняла! - говорила Вилена, сияя от радости.
  Виев мудрым взглядом наблюдал за ней, потом лукаво сказал:
  - Все-таки вы поосторожнее с ним. Он нам еще нужен.
  Главный конструктор проводил гостью на липовую аллею и пожелал ей на
прощанье счастья.

  Вилена сама не помнила, как домчалась до дому в турбобиле, который, к ее
удаче, стоял у парка звездного городка и был свободен.
  Всю дорогу из ее головы не выходило:
  "Звездолет!.. Разгон с земным ускорением!.. Торможение!.. Но это потом!
Сначала - я!"
"Я! Я! Я!" - торжествующе кричало все в ней.
  В дом она влетела как на крыльях. Бросилась бабушке на шею. Бабушка
вытирала ей слезы и говорила:
  - С утра ждет тебя. Иди уж.
  - Кто ждет? - не поняла Вилена, сразу став строгой.
  - Кто же еще? Твой Арсений Романович, конечно.
  Вилена удовлетворенно вздохнула.
  "Ну вот! Оказывается, он сам пришел, а я... И все время сидел здесь. И
ничего не знает!" - И Вилена решительно направилась в комнаты.
  Маленькая Авеноль важно занимала гостя, сидевшего подле рояля. Она
старалась изо всех сил и говорила за двоих, не смущаясь односложными
ответами Арсения.
  Увидев сестру, Авеноль шутливо сделала реверанс и со смехом убежала.
  Родителей дома не было. Не вернулись с работы. Юлий Сергеевич, очевидно,
находился все еще в своем Кибернетическом центре, Анна Андреевна -
художница по внутреннему устройству квартир - где-нибудь увлеченно
отстаивала свой прославленный вкус.
  Арсений, поднявшись, стоял среди изысканно, с редким вкусом обставленной
комнаты - огромный, неуклюжий, словно из другого мира, - и виновато
смотрел на Вилену.
  - Почему же ты все-таки пришел? - вскинув острый подбородок, с радостным
вызовом спросила она. - Ведь не хотел видеться до самого отлета?
  - Не смог, - опустив голову, сказал он.
  - Ну вот, теперь не смог. А тогда?
  - Хотел... уберечь.
  - И что же?
  - Косте первому признался.
  - Косте? И в чем же?
  Вилена, ликующая, счастливая, смотрела на Арсения, будто навсегда
старалась запомнить каждую линию его громоздкой фигуры, склоненную голову,
крупные черты лица, так похожие на мраморный памятник Вечному рейсу. Видя,
что он что-то хочет сказать и не решается, она требовательно спросила:
  - Так в чем же признался... хоть Косте?
  - Что женюсь... перед самым отлетом, - через силу, даже побледнев лицом,
выдавил из себя Арсений.
  - И что же этот Костя? - звенящим, уже почти смеющимся голосом допрашивала
Вилена.
  - Предложил заменить... меня.
  - На звездолете, надеюсь! - с шутливым возмущением воскликнула Вилена. -
Что же ты ответил?
  - В полете заменить сможет. Но вот сыном моего отца не станет. - И,
помолчав, добавил: - Ратов должен лететь. Клятва была дана.
  - И что же Костя? Понял он это?
  - Еще как! Рассвирепел.
  - Конечно, на меня? - игриво спросила Вилена, привлекая к себе Арсения.
  Теперь рассмеялся и Арсений:
  - Назвал тебя "приемной бабушкой". Грозился непременно прийти с клюкой
смотреть, как мы встретимся: бабушка с мужем-внучком.
  - Это меня не остановит, - весело тряхнула головой Вилена, потянулась
губами к губам Арсения.
  На этот раз она дождалась его поцелуя. И с удивлением она поняла, что
Арсений совсем не такой сдержанный, как кажется.
  Все кончилось просто. Молодые люди подчинились чувству, которое отодвинуло
даже страх перед будущей разлукой. Они поженились. Причем сделали это так
непринужденно, что никому и в голову не пришло увидеть в этом нечто
особенное.
  Правда, родители Видены в первый миг были ошеломлены. Бабушка же, имея
что-то на уме, радовалась. Сестренка Авеноль словно с ума сошла от счастья.
  Вилена, обычно чуть сдержанная и даже строгая, радости своей не скрывала.
Чтобы выразить свои чувства, она все чаще садилась за рояль и играла,
играла...








































  Часть вторая.
  СЕРДЦЕ СТЫНЕТ

  Окаменел огонь в камине.
  Застыл стеной хрустальной дождь...
  И. Болев. "Старая сказка"


                                  Глава первая

  В СВЕРКАЮЩИХ БРЫЗГАХ

  - Смотри, здесь даже сохранились еще деньги! "Вождь ирокезов" берет их за
проезд! - показала Вилена Арсению на полицейского в трусиках и широкополой
шляпе, который взимал плату со стоящей впереди машины.
  Похожая на дельфина, она вскоре ринулась в туннель, а полицейский подошел
к Ратовым.
  Высокий, с гордо посаженной головой, горбоносый, сбоку он походил на
древнего индейца. Но его широкое, словно чрезмерно загорелое скуластое
лицо, с прищуренными глазами, напоминало Ратовым знакомые черты восточных
народов.
  Арсений молча расплатился.
  - Очень прошу вас, - вежливо сказал индеец, - на воздушную подушку
переходите после выезда на надземное шоссе. Иначе в туннель засосет всю
городскую пыль. В дальнейшем слушайте указания автоматов. Скорость не
снижайте. Счастливых гастролей. - И он приветливо улыбнулся, намекнув, что
знает проезжих по фотографиям в газетах.
  Электрические лампочки в туннеле слились в яркие полосы. Путешествие под
мореподобным Гудзоном, как назвала его Вилена вверху, занимало считанные
минуты. Скоро нестерпимо яркий солнечный свет ударил в глаза.
  - Город внизу! - обрадовалась Вилена.
  Шоссе взлетело на эстакаду. По обе стороны раскинулся старинный город
Джерсей-сити, позади виднелись неровными столбиками полуразрушенные
нью-йоркские небоскребы - символ свергнутого строя. Вот он, незалеченный
след минувшей гражданской войны, последней в истории войн против угнетения!
  - Воздушная подушка, - предупредил Арсений, включая автомат вождения.
  Колеса машины ослабли, и она мягко осела, почти коснувшись шоссе. От
скорости захватывало дух.
  Концертов Вилены и лекций Арсения о звездном полете ждали повсюду.
  Молодые супруги испытывали такую остроту от новых впечатлений, словно
перед ними был не земной мир. Они нигде подолгу не задерживались, все
мчались и мчались навстречу новым пейзажам, новым людям...
  - Смотри, смотри! Стена! И прямо чуть ли не до неба, - поразилась Вилена,
увидев перед собой дом-город.
  - Символ нового времени. Четыреста этажей, - отозвался о необыкновенном
сооружении Арсений.
  - Вот где не хотела бы жить!
  - Построен кольцом. Внутри заповедные парки.
  - Люди должны жить в парках, а не над ними.
  - Кто к чему стремится. У каждой семьи - балкон-сад. Фасад уступами, как
пирамида майя.
  - Нет, не так должны жить люди в будущем, - начала Вилена и осеклась: они
с Арсением договорились никогда не говорить о будущем.
  На Ниагаре Вилена почувствовала себя плохо и подумала, что виной тому
ресторанчик, куда они с Арсением забрели в день приезда.
  Маленький домик коробочкой с высокой односкатной крышей. Вместо вывески
надпись: "Открыто для всех".
  Обстановка внутри показалась чем-то знакомой. Во всю стену длинная стойка
с бутылочками разных соков и соусов и с зажимами для бумажных салфеток, с
уморительным и совсем разным рисунком на каждой из них.
  Позади стойки - черная доска с меню: сандвичи, горячие "собаки" (сосиски),
супы острые и обыкновенные, говядина натуральная или искусственная с самым
лучшим набором аминокислот - чудесный вкус, приятный запах, очень полезно
для больных диабетом...
  С больших плакатов на Вилену с Арсением смотрели... они сами, то есть
Ратовы, улыбающиеся, счастливые, держащиеся за руки. Под изображением
красовалась надпись: "Самая счастливая пара века".
  Вилена расхохоталась. Ей хотелось сказать бармену, что он напрасно завесил
этим плакатом бутылки с тонизирующими напитками, но его в ресторанчике не
было.
  Арсений забрался на высокий табурет у стойки и показал на кнопки, которые
соответствовали номерам блюд в меню.
  Вилена уже привыкла к "инерции американских пережитков". Так она и
восприняла отделанные деревом стены "салуна", тяжелые дубовые столы,
топорные стулья. Она не удивилась бы, услышав у подъезда цокот копыт,
увидев вваливающихся с улицы ковбоев, увешанных кобурами... Было обидно,
что все это носило прежний, рекламный характер, а дорогие народу обычаи и
нравы не раскрывались.
  На улице было тихо. Музыка, привлекшая их в ресторанчик, играла внутри.
  Откуда-то вкусно запахло жареным бифштексом. Вилена призналась, что умрет
на месте, если сейчас же не съест бифштекс.
  - Искусственный? - кивнул Арсений на доску с меню.
  Вилена нажала кнопку с номером бифштекса.
  Дверь в кухню открылась, оттуда донесся аромат кофе. Но никто в двери не
показался.
  И вдруг по полированной стойке, словно пущенная натренированной рукой
бармена, пролетела алюминиевая тарелка и остановилась прямо перед Виленой.
  Арсений не хотел есть. Он нажал кнопку с номером кофе, и чашка с пахучей
жидкостью, распространяя вокруг аромат, так же, каким-то чудом не
расплескавшись, пролетела по стойке и остановилась напротив табурета, с
которого Арсений встал.
  Вилена нашла бифштекс восхитительным и посмеялась над тем, что дома мама с
бабушкой до сих пор наотрез отказываются есть искусственную пищу. Морщатся
от одной только мысли, что белки получены из дрожжей, выросших на нефти.
Озорница Авеноль не уставала дразнить их тем, что они любят клубнику (с
унавоженных гряд) и обыкновенными дрожжами пользуются без всяких
предрассудков, хотя принципиальной разницы между этими одноклеточными
организмами и дрожжами "Кандид", из которых приготовляется искусственная
пища, никакой нет. Арсений только улыбался - сам он соблюдал строгую
диету, так как берег спортивную форму.
  Ратовы оставили на стойке плату, указанную в меню (в этой стране
приходилось поступать соответственно сохранившимся в ней традициям). Для
очистки совести заглянули на кухню - хотелось увидеть чью-либо улыбку! Но
там тоже никого не было.
  Продолжала играть только музыка. Это играла... Вилена Ланская-Ратова.
Очевидно, сюда попала запись одного из ее концертов.
  Они ушли из автоматизированного ресторанчика довольные, в самом лучшем
настроении.
  А наутро Вилена почувствовала себя плохо. Сразу припомнились гримасы и
мамы и бабушки. Искусственная пища!
  Теперь и ей она казалась противной.
  Вилене хотелось посмотреть Ниагарский водопад, но она не знала, как
подняться с постели. Спазмы мучили ее.
  Арсений решил обратиться к врачу.
  Портье отеля, очаровательная негритянка с вьющимися волосами, живая и
веселая, одарив Вилену ослепительной улыбкой, взялась проводить ее к
одному "очень замечательному врачу".
  Она попросила дюжего англосакса, вполне годившегося в древние ковбои,
посидеть вместо нее за конторкой. Когда тот согласился, негритянка с милой
непосредственностью при всех расцеловала его.
  Арсения узнали. И несколько посетителей тотчас окружили его. Вилена
попросила ждать ее в отеле и ушла.
  Негритянка, гибкая, как лиана, выслушав сетования Вилены на бифштекс из
искусственного мяса в автоматизированном ресторане, понимающе кивнула,
догадавшись, в ком нуждается больная.
  Так Вилена познакомилась еще с одним индейцем, местным врачом. Ей
понравился доктор, серьезный, внимательный. Он сразу определил причину
недомогания, чем привел Вилену в неописуемый восторг. Ей захотелось скорее
к Арсению. О ресторанчике она вспоминала уже с благодарностью.
  - Вы не откажетесь посмотреть Ниагару, мэм? - спросил врач. - Я вместе со
своей девушкой мог бы показать ее вам.
  Он был строен и элегантен. Его профиль напоминал романтического вождя
ирокезов или могикан. Но лицо казалось менее широким, чем у нью-йоркского
полисмена. Движения неторопливы и мягки, взгляд темных глаз проницателен.
Вилена не сразу догадалась, что вместо левой руки, потерянной в
гражданскую войну, у него протез, управляемый биотоками мозга. Вилена
поняла это, только когда во время прогулки он заботливо поддержал ее под
локоть уж слишком жесткой рукой.
  Добровольными гидами Ратовых на Ниагаре стали молодой доктор-индеец и его
белая девушка - американка Мод с тоненькой мальчишеской фигуркой,
стоившей, по-видимому, особой диеты и немалых забот. Она была смешлива и
обожала своего однорукого индейца.
  Сначала приезжих гостей повели в самый обыкновенный парк. Там гуляло
множество приехавших сюда со всего света людей: и белых, и черных, и
смуглых, даже в чалмах.
  В парке Вилене все время слышался какой-то странный шум. Когда свернули в
одну из аллей, она сразу поняла, что так шумело. Перед нею неожиданно
открылась падающая водяная стена, пенная, пугающе близкая, вся словно
закрученная спиральными шнурами. Недвижная, она тем не менее воплощала в
себе яростное движение низвергающихся капель, брызг, струй и пены.
  Люди находились перед падающей рекой. Ощущалась свежесть. Водяные струи,
близкие, будто стеклянные, перекрученные винтами, до которых можно было
дотянуться рукой, играли на солнце. В глубине же каньона, где воды словно
взрывались, вздымаясь облаками брызг, трепетала нежная радуга.
  Это зачаровало Вилену.
  Но основная часть водопада создавалась другим рукавом реки, за которым
начиналась Канада.
  Река, тихая и гладкая, напоминала отсюда вытянутое в одном направлении
озеро. И эта тишь вдруг превращалась в ревущий подковообразный обрыв,
высотой со старинный нью-йоркский небоскреб.
  Доктор стал рассказывать древнюю индейскую легенду.
  По этой тихой заводи, какой выглядела здесь Ниагара, плыл когда-то челн с
девушкой-индианкой, которую вынуждали выйти замуж за вождя соседнего
племени. Беглянка отчаянно гребла, стремясь уйти от преследователей. Скоро
она поняла, что многовесельные лодки перехватят ее раньше, чем она
достигнет того берега, где можно найти приют у чужого племени индейцев.
Нужно или сдаться, или... Она повернула к водопаду.
  Люди с обоих берегов с замиранием сердца следили за этой необыкновенной
гонкой.
  Преследователи упорно плыли за беглянкой. И все же не выдержали, повернули
в испуге обратно, изо всех сил выгребая из уже опасной в том месте
быстрины. А безумная девушка продолжала грести по течению, всё с большей
скоростью приближаясь к роковому рубежу, где река срывалась в бездну...
  Вилена отчетливо представила себе эту девушку, с развевающимися волосами,
гребущую, стоя, веслом. Тело ее изгибалось, помогая всем корпусом в
неистовом усилии. Лицо, напряженное в непреклонной решимости, передавало
волю и страсть.
  - Течение подхватило челн, - продолжал доктор, - и индейцы, выбравшиеся на
берег, видели, как лодка индианки высоко задрала корму. Девушка
отклонилась назад, чтобы погибнуть, стоя на ногах.
  - Разбилась? - спросил Арсений.
  - В том и красота нашей легенды, что случилось невероятное. Лодка
отчаянной девушки словно проплыла по отвесной, вставшей дыбом реке и
нырнула в облако пены. Девушка выпрыгнула уже внизу и поплыла среди
бурунов. Она выбралась еле живая на другой берег, пройдя путь, которым
может пройти только гордость и любовь.
  - Она любила другого юношу, - пояснила Мод.
  - И ее больше не преследовали?
  - Нет, - сказал индеец. - Древние вожди преклонились перед ее отвагой. Они
сочли, что она заслужила право распоряжаться собой и быть свободной.
  - Какие у вас замечательные предки! - задумчиво сказала Вилена.
  - Наш народ прошел через "Ниагару унижения и горечи" и лишь теперь обрел
полную свободу.
  Вилена подумала, что у ниагарской девушки был настоящий индейский
характер. Она невольно сравнила ее с собой и постаралась расправить плечи.
  - Это не все, еще не все! - защебетала Мод. - Вы обязательно должны
увидеть место, где выплыла индианка.
  - Это возможно? - спросила Вилена.
  - О да! - чему-то засмеялся доктор. - Если ваш муж позволит вам в вашем
состоянии путешествие в лифте.
  - В лифте? - удивилась Вилена.
  - Здесь все устроено для удобства туристов. Туристская индустрия была
столь значительна, что все проекты уничтожения Ниагарских водопадов, ради
сооружения здесь гидроэлектростанций, были отвергнуты.
  Доктор и Мод повели своих гостей по мосту, переброшенному через
американский рукав Ниагары на остров. Отсюда предстояло спуститься в лифте
к самому основанию главного водопада.
  Арсении уже знал о причине недомогания жены и был так же счастлив, как и
она.
  Вилене теперь все казалось возможным, и она стойко вынесла даже "спуск с
ветерком", хотя ее и замутило.
  Когда вышли из лифта, то будто очутились в другом мире. Говорить стало
невозможно. Грохот и водяные брызги висели в воздухе. Непромокаемые
комбинезоны с капюшонами, надетые еще вверху, делали всех неузнаваемыми. У
Видены было впечатление, что они с Арсением на подводной прогулке. Черные
камни под ногами были скользкими. Было страшно упасть, но Арсений
заботливо держал ее за локоть.
  Перебрались через скалы. Отсюда начинались деревянные мостки. Вилена
вцепилась в перила, с трудом передвигаясь вперед. Мод тянула ее за собой.
Ее губы шевелились, но слов разобрать не удавалось. Вокруг в несмолкаемом
гуле громыхали раскаты грома - будто скалы срывались сверху и, увлекая за
собой лавину камней, сталкиваясь и дробясь, летели вниз.
  Облако пены становилось все плотнее, впору было бы надеть хоть акваланги!
Мод шагала впереди, доктор замыкал шествие.
  Мод остановилась. Видена подумала, что, должно быть, здесь легендарная
индианка выпрыгнула из разбившейся лодки.
  С трудом дыша, Вилена огляделась. Вода вокруг кипела и клокотала, несясь,
как из пожарных брандспойтов, взрываясь фонтанами у каждого камня, взлетая
пенными смерчами. Тихая и глубокая вверху река превратилась здесь в
стремительный горный поток, прыгавший по полузатопленным камням. "Каким
искусством, силой и волей нужно было обладать, чтобы выплыть здесь?" -
подумала Вилена.
  Ее тормошила Мод, указывая в сторону.
  В туманном облаке виднелась надпись: "No smoking" - не курить.
  - Запрет курить в таком мокром месте! Вот смешно! - Мод заливалась
хохотом, в восторге от доставленного всем удовольствия. Это был ее главный
сюрприз.
  Вилена радовалась, глядя на нее.
  Ей хотелось спросить доктора: здесь ли выбралась индианка?
  Он понял и кивнул.
  Вилена оперлась на руку Арсения и заглянула ему в глаза: "Нужно быть
такой, как эта индианка?"
Он взял ее руку и пожал.
  Они повернули обратно. Вверху все переоделись и, веселые, вернулись в парк.
  Это был один из самых счастливых дней в жизни Вилены.

  Глава вторая.
  КАМНЕМ СТЫНЕТ

  Видно, наряду с парадоксом времени существовал и некий "парадокс радости",
ускорявший мелькание дней!
  И настал наконец час, о котором избегали говорить Вилена и Арсений, но
думали всегда.
  В давние времена толпились в гаванях жены и невесты моряков, высматривая
на палубах каравелл или других кораблей своих любимых, уплывавших с
Христофором Колумбом или Магелланом, с Лазаревым или Георгием Седовым.
  Впереди у моряков - неведомые просторы, мертвые штили или штормовые волны
выше мачт, спасательные шлюпки, плоты, обломки палубы... или, в случае
благополучного плавания, загадочные богатые страны, незнакомые народы,
нехоженые материки. И, наконец, возвращение...
  Надежда помогала жить и морякам, и их близким.
  Была такая надежда и у семей первых космонавтов. Гагарин, а потом его
товарищи-исследователи, как правило, выходили невредимыми из спущенной на
парашюте головной оплавленной кабины первых космических кораблей.
  У Вилены не было никакой надежды. Если она и увидит Арсения, то
подслеповатой старухой. Это отличало ее от всех, кто прежде тосковал по
тем, кто в море...
  И все же лучик солнца оставался с Виленой. Именно по этой причине Арсений,
поддержанный матерью и бабушкой Вилены, настоял, чтобы она, в ее
состоянии, не провожала его на космодром. Ракеты ближнего полета, подобно
морским шлюпкам, доставляли экипаж к кораблю, стоящему на космическом
рейде - на орбите искусственного спутника Земли.
  - Береги малыша, - твердил Арсений напоследок.
  Вилена смотрела ему в глаза, такие ясные, голубые, с лучиками на радужных
оболочках, и старалась улыбаться.
  Только мать да бабушка знали, чего ей это стоило.
  Врачи давно определили, что у Вилены будет мальчик. Вилене хотелось
оставить мальчика в семье, где мама, бабушка да и Авеноль помогут. Но
Арсений возражал. Он мечтал, чтобы сын еще крошкой попал в "школу
мужества", где воспитывался сам. "Воспитание - искусство! - говорил он. -
Квартира не пронизана излучением, делающим мозг ребенка восприимчивым к
внушению основ морали и изучению наук. Да и смогут ли домашние заменить
специалистов, рассказать о героических примерах взрослых, пробудить в
малыше нужные качества характера?"
Где и как лучше воспитывать детей? Так спорили во многих семьях. Поведение
человека в жизни важнее, чем даже глубокие знания. "Подлинная мудрость -
не только в проникновении в суть наук, но и в понимании своего долга перед
всеми" - так утверждал Арсений, и Вилена согласно кивала. Он взял с нее
слово поступить в школу "педагогов разума".
  Убедить Арсения, что мальчику будет хорошо в семье, Вилена и не пыталась.
Арсений составил себе ясное представление о родных Вилены. Профессор
Ланской, человек мягкий, добрый, но "не от мира сего". Вечно погружен в
свои формулы и заботы о мыслящих машинах. Где ему заниматься внуком! Анна
Андреевна - художница. У нее бездна вкуса, но нисколько не меньше
безалаберности. Хлопотлива, суматошна, балует дочерей и, конечно, испортит
малыша. Авеноль сама еще ребенок. А бабушка Софья Николаевна, бывшая
актриса, слишком уж иронично и несерьезно, как казалось Арсению, смотрит
на мир. С нею он схватился однажды. Она утверждала, что лучше, чем по
старинке, воспитывать детей нельзя и новые искания - просто модные фокусы.
Арсений напомнил ей, что учитель, преподающий предмет, много лет изучает
его. Неужели же "педагогу души" нужна меньшая подготовка и совсем не
требуется талант? За трепанацию черепа и воздействие на больной мозг
берется лишь очень хороший хирург. А воспитатель должен сформировать мозг
ребенка, целиком! Он должен быть и психологом, и сам сильным человеком,
способным стать примером для своего воспитанника. Почему же взрослый, не
подготовленный к воспитанию и не имеющий дара к этому, все же должен брать
на себя воспитание ребенка? Он же может искалечить его, подобно неумелому
врачу!..

  Прощаясь, Вилене хотелось броситься Арсению на шею и, по-бабьи рыдая,
уговорить его остаться, отказаться от полета.
  При одной мысли о разлуке у Вилены холодела спина. Как бы ни велико было
ее собственное горе, она ни на секунду не забывала о величии подвига, на
который во имя долга шел Арсений.
  Но слово "подвиг" никто из них никогда не произнес. К полету Арсений
относился буднично, как к шагу, столь же неизбежному, сколь и
естественному. И Вилена, подавляя страх, старалась поддержать взятый им
тон, хотя давно поняла, что без мужа жизнь ее станет совсем другой, пустой
и холодной... пока не появится мальчик.
  Бабушка и мама по-разному представляли себе будущую жизнь Вилены. Софья
Николаевна загадочно улыбалась. Она была уверена, что никакого парадокса
времени нет и Арсений вернется ровно через пять лет, и она, Софья
Николаевна, еще вдоволь нарадуется на Виленино счастье.
  Анна Андреевна размышляла иначе. Если Арсения полвека не будет, то Вилене
надо просто выйти замуж за хорошего человека, хоть за того же профессора
Игнатия Семеновича Шилова. Ничего, что он старше ее и вдовец. Зато он
любит по-серьезному. Такой мужчина не променял бы жену на звездный полет.
Конечно, спохватывалась она, звездолетчикам, в том числе и зятю, -
уважение человечества и ее, Анны Андреевны, любовь, но зачем же бросать
жену с ребенком?
  Едва Арсений грузным шагом, не оборачиваясь, вышел из дома, Вилена стала
собираться: натянула перчатки, поправила на руке браслет личной связи -
никогда не снимаемое изящное украшение с вкрапленным в него в виде
цветного камня микрорадиотелефоном.
  Мама и бабушка с тревогой смотрели на нее, из деликатности ни о чем не
спрашивали.
  Торопясь и тяжело переваливаясь с ноги на ногу, бежала Вилена по
галерейному тротуару, пока не увидела стоящий внизу у парапета турбобиль,
очевидно свободный. Она неловко спустилась к нему по нескольким
ступенькам. Свободен! Села на переднее сиденье. Надев обруч управления на
голову, откинулась на спинку.
  Турбобиль помчался по мокрому, совершенно синему асфальту.
  Вилена вовсе не была идеальной женщиной, какой казалась Арсению. Она была
способна, как выяснилось, даже на безрассудство.
  Турбобиль, как бы сам собой, поворачивал на нужные улицы. Мелькали
городские кварталы, парки, пруды.
  Нет! Она не собиралась догонять Арсения! Тем более - задержать, вернуть...
  Влекомая безотчетным чувством, быть может, просто женским капризом,
естественным в ее состоянии, она мчалась к космодрому... хотя уже не могла
успеть к отлету корабля. Но ей казалось крайне важным увидеть хоть в небе
корабль с Арсением.
  Промелькнули последние дома города. Начался поздний осенний дождь.
Белоствольные голые березы и потемневшие, сырые безлиственные осины
казались печальными.
  Возле холма, граничащего с другой стороны с обрывистым карьером
каменоломни, Вилена остановила турбобиль, сняла с волос металлический
обруч и выбралась на влажную траву.
  С трудом поднялась она по раскисшей тропинке на холм.
  Мутная пелена дождя скрывала и небо, и строения космодрома.
  Тяжелые тучи, как дым, стелились низко над лесом. Деревья гнулись в мутных
космах дождя и протягивали голые мокрые ветки, словно пытаясь кого-то
удержать.
  Вилена подумала: "Земля плачет, провожая своих питомцев. А вот я не плачу,
оттого и тяжко мне".
  И ей припомнилась старинная голландская песня о морячке, окаменевшей на
берегу Северного моря:

  Парус свой домотканый
Все ищет, ищет с море:
  - Где же ты, мой желанный?
  Где же ты, мое горе!

  И дальше:

  - Помню, как вместе
Шла с тобою.
  Как стала невестой,
Потом родною.
  Спешили с верфи
К нашему сыну.
  Вспомню, а сердце
Камнем стынет!..

  И вдруг где-то далеко, за самым краем земли, раскатился, словно нарочно
выбравший это время, последний осенний гром. Нежданно близко сверкнула
молния, пронзив мокрую мглу и выхватив белую стену здания космодрома. А за
ним огромная, на миг блеснувшая металлом башня неестественно приподнялась
над землей, по которой клубились, как в небе, седые тучи пепла. Снова
сверкнула молния и будто слилась с огнем, ударявшим из дюз по ползущему
под ним облаку.
  Ракета поднялась выше трепещущих мокрых ветвей.
  Вилена смотрела перед собой широко открытыми глазами и, конечно, никакого
паруса не увидела... Глаза заволакивало слезами. Она покачнулась и
почувствовала, что ноги ее "стынут", как в голландской песне. Испугавшись
и пересиливая себя, она сделала шаг и... оступилась с края обрыва в
карьер...
  Она лежала внизу в неудобной позе, левая рука с браслетом личной связи
неестественно подогнулась. Сознание не приходило. К счастью, браслет сам
собой включился, рассчитанный на подобные ситуации, и безмолвно излучал
сигналы вызова.
  И у бабушки и у матери на браслетах связи сигнал сразу был получен. Они
недоуменно посмотрели друг на друга.
  - Вилена, Вилена, внученька, что с тобой?
  - Вилена, дружочек, отзовись!
  Тревожные призывы безответно звучали в браслете на заломленной руке.
  Вилена не отзывалась. Придя наконец в себя и зная, что браслет включился,
она закусила губы. Поворот головы вызвал нестерпимую боль, все же Вилена
дотянулась до браслета и, нажав зеленую головку змеи, выключила
микротелефон. Теперь можно было застонать...

  Софья Николаевна выбежала на галерейный тротуар. Анна Андреевна, слишком
полная для такого бега, отстала.
  Как нарочно, ни одного свободного турбобиля! Побежали дальше. Может быть,
вон тот, впереди? Глаза ослабели, не видно таблички "Свободен". Только бы
кто-нибудь не опередил!
  Прохожие удивленно смотрели на пожилую женщину. Какой-то мужчина, начавший
спускаться к турбобилю, остановился и, увидев, что старая женщина спешит к
машине же, тотчас открыл перед ней дверку.
  Софья Николаевна поблагодарила, усаживаясь на переднее сиденье. Подбежала
Анна Андреевна. Почти валясь от изнеможения в кабину, она только и сказала:
  - На космодром, куда же еще!
  Софья Николаевна уже сидела с обручем управления на голове, и машина
тронулась. Анна Андреевна следила за указанием прибора, подсказывая
повороты, и твердила:
  - На космодром, через каменоломню... Такой пеленг дал браслет...
  Софья Николаевна хмурилась и прибавляла скорость, включив радиосигнал
предупреждения всем движущимся экипажам, чтобы ехать без задержки, - все
уступали турбобилю дорогу. В юности Софья Николаевна брала призы в
автомобильных гонках и славилась лихостью езды. Но, пожалуй, даже в
девичьи годы не рискнула бы она ехать, как сейчас. Асфальт от начавшегося
дождя стал скользким, и машину несколько раз занесло на крутых виражах.
Анна Андреевна даже вскрикивала, а Софья Николаевна лишь закусывала губу.
У Вилены привычка от нее пошла.
  Чтобы сократить путь, поехали по старинной проселочной дороге,
разбрызгивая столь непривычную теперь дорожную грязь. Выемки дороги
наполнились водой. Ливень хлестал косыми струями. Вверху гремело. То ли
гром, то ли ракета поднимается!..
  Вдруг обе заметили турбобиль у дороги и сразу решили почему-то, что это
машина Вилены.
  К обрыву каменоломни женщины бежали, скользя по липкой глине.
  Вилену они нашли внизу, на камнях...
  Бабушка стала причитать. Анна Андреевна же вызвала по браслету личной
связи мужа и передала ему о случившемся. Через минуту в ее радиотелефоне
зазвучал голос пилота санитарного вертолета, вылетевшего на помощь.
  Анна Андреевна сидела на камне, положив на свои колени голову Вилены, а
Софья Николаевна гладила ей ушибленную руку.
  Вилена окончательно пришла в себя через несколько часов. Она увидела над
собой пластиковый потолок под слоновую кость, ощутила запах больницы.
Превозмогая боль, Вилена повернула голову и, узнав сидевших подле кровати
маму с бабушкой, заплакала.
  Ей нельзя было шевелиться. Она получила сотрясение мозга. Анна Андреевна
положила свою мягкую руку на лоб Вилены. И тут Вилена схватилась за
одеяло, ощупала себя в ужасе. Расширенными, вопрошающими глазами смотрела
на маму и бабушку. Даже тупая головная боль отодвинулась куда-то в затылок.
  Софья Николаевна поджала губы, по морщинистым щекам ее текли слезы:
  - Мальчик был... мальчик, - глухо сказала она.
  Анна Андреевна с укором посмотрела на старуху и прижала к себе голову
рыдающей дочери.



  Глава третья.
  ВИДЕОСВИДАНИЕ

  Профессор Шилов был удивлен и обрадован, узнав, что в радиообсерваторию
приехала Вилена Ланская-Ратова.
  Корректный, приветливый, он вышел из своего кабинета и даже спустился на
первые три ступеньки лестницы.
  - Я очень рад видеть вас у себя, - проговорил Шилов.
  Вилена смутилась и молча протянула ему руку. Он поцеловал "волшебные", как
не преминул сказать, пальцы, потом повел ее к двери с красивой дощечкой,
перечислявшей все его ученые звания и посты.
  Диван для посетителей в кабинете профессора был неудобный и жесткий -
напоминал, что здесь не следует задерживаться, отнимая бесценное время
ученого. Это чувство охватило и Вилену, едва она села.
  Шилов занял удобное кресло напротив:
  - Итак, как вам здесь нравится?
  Вопрос был пустым и холодным. Шилов сам почувствовал это и добавил:
  - Мне бы хотелось услышать от вас, что вы возвращаетесь к музыке...
  - Нет, нет... Совсем не то... Я верю в необыкновенную чуткость...
  - Мою? - оживился Шилов.
  - ...вашей глобальной антенны, - сухо закончила Вилена.
  Лицо Шилова вытянулось, но сразу же отразило учтивый интерес.
  - Я знаю, - продолжала Вилена, - что только ваша радиообсерватория имеет
канал связи с глобальной антенной. И только с ее помощью можно провести
теперь видеосеанс с улетевшим так далеко звездолетом.
  - Вы прекрасно информированы.
  - После отлета "Жизни" я оказалась в больнице. И не могла увидеть мужа,
когда проводились сеансы видеосвязи из звездного городка. Теперь их
аппаратура уже бессильна, и вся надежда на вас. Мне необходимо его
увидеть. Он не знает, что и думать!..
  Шилов прокашлялся:
  - Я уважаю ваше отношение к покинувшему вас супругу, восхищаюсь вашим
пониманием своего долга перед ним, но клянусь, не могу понять, зачем вам
непременно нужно видеосвидание? Если все-таки хотите обменяться со
звездолетом радиограммами, мы вам поможем.
  Вилену больно резанули слова о том, что Арсений покинул жену, но она
сдержалась, напряженно смотря на Шилова. А тот солидно продолжал:
  - Так вот. Другому моему ученику, Константину Георгиевичу Званцеву,
удалось способом Арсения Романовича принять на глобальной радиоантенне еще
один сигнал внеземной цивилизации - на планете Этана. Помните древнего
царя Этана, который приказал запрячь в колесницу стаю птиц, чтобы
подняться к звездам? Сказание о нем запечатлено на клинописных табличках,
хранившихся в библиотеке царя Асурбанипала. Оно древнее мифа об Икаре. К
радиограмме об этом открытии, надо полагать, вполне закономерном, если
учесть возможную плотность заселения разумными мирами Вселенной, вы могли
бы добавить и несколько своих слов.
  - Неужели вы не делаете разницы между телеграммой и личной встречей?
  - Ну, я понимаю, конечно... Однако вряд ли изображение в полной мере
воссоздаст иллюзию встречи, а главное, видеосвязь с кораблем уже была.
  - Игнатий Семенович! Разве у вас нет сердца?
  - Именно вам не следовало бы меня об этом спрашивать. Я так часто
стремлюсь снова пойти на ваш концерт... и в гимнастический зал.
  Вилена плотно сжала губы, потом сказала:
  - Обещаю вам, Игнатий Семенович. Вы придете, как только я сама позову вас,
- и она твердо посмотрела на него. - Только я умоляю, сделайте для меня,
что прошу.
  Шилов смутился было под ее взглядом, но с присущей ему самоуверенностью
подумал: "Уступая женщине, рассчитывай, что когда-нибудь она оценит твою
чуткость". И он вкрадчиво сказал:
  - По-человечески, сердцем своим я понимаю вас, Вилена Юльевна. Я сделаю
все, чтобы все-таки устроить вам желанное видеосвидание с Арсением
Романовичем. Правда, придется обождать часа два, пока видеосвязь с
"Жизнью" станет возможной - глобальная радиоантенна еще не повернулась к
кораблю.
  Вилена благодарно кивнула.
  Провожая ее до двери, профессор говорил:
  - Мне не хотелось бы, чтобы вы скучали у нас. Я дам лишь необходимые
указания - не во всем еще мои ученики способны заменить меня - и
предоставлю себя в ваше распоряжение.
  - Нет, нет, - холодно сказала Вилена. - Вы так заняты! Имею ли я право?..
  - Ради вас... - картинно поднял руки Шилов.
  - Извините меня, Игнатий Семенович. За вашим радиотелескопом чудесный лес.
Если вы не против, я поброжу там.
  Он не стал противиться.

  Вилена обошла кажущееся здесь огромным зеркало радиотелескопа. Оно
походило на исполинскую решетчатую тарелку, но антенна ее Арсения в десять
миллиардов раз больше!
  Сначала она считала шаги, потом решила сосчитать, на какое расстояние
улетел за четыре дня звездолет и сколько времени будет догонять его
радиосигнал. При равноускоренном движении путь его равен половине
ускорения разгона, помноженной на квадрат времени (в секундах). Сколько же
секунд в сутках? Она сосчитала в уме. Получилось 86 400. В четырех сутках
- 345 600 секунд! Как же возвести в квадрат такую страшную цифру? Ах да!
Представить ее, как 3,5, помноженное на десять в пятой степени. Три с
лишним в квадрате равно 10, значит, время в квадрате будет десять в
одиннадцатой степени секунд. А пройденный путь при ускорении 10 метров в
секунду равен пяти на десять в одиннадцатой степени. А в километрах...
полмиллиарда километров! Ужас какой! Радиосигнал летит со скоростью 300
000 километров в секунду. Значит, ему понадобится времени целых полчаса!
Как же теперь разговаривать с Арсением?
  Вилена не могла больше думать об этом. Она уже перешла поле и вошла в лес,
знакомый лес! Осенний, он был голым, пустым. А когда они с Арсением гуляли
в нем летом, тени здесь были не черные, а цветные: зеленые, коричневые,
даже желтые... Она сказала об этом Арсению, а он засмеялся и пошутил, что
то ли еще будет бабьим летом.
  От солнечных пятен лес тогда был пестрым, ярким. Зелень на солнце сияла,
просвеченные лучами листья казались золотистыми.
  Припомнилось Вилене и как шли они с Арсением в тот июньский день по
"живому снегу". Прозрачный ковер легкой дымкой покрывал сухую прошлогоднюю
траву и пробившиеся ростки новой. Начало лета, а на елочках белый пух
хлопьями, как зимой! Вспомнилась ей даже такая мелочь - нагнувшись, сняла
она ладонью с ветки нежную вату и шутливо бросила ею в Арсения. И словно
множество елок разом встряхнуло ветвями - пух понесся отовсюду. Попадая в
солнечный луч, пушинки вспыхивали белыми звездочками, застревали в
невидимой, протянутой между деревьями паутине, осторожно опускались на
землю.
  Они с Арсением сели на пушистый ковер. Арсений, взяв пригоршню пуха,
сказал, что это семена всепобеждающей жизни. Они и делают природу
бессмертной.
  Как щедра природа! Миллионы семян летят по лесу, чтобы одно из них дало
жизнь новому растению. Пушинки жизни!..
  Вилена оглядела голый осенний лес, тяжело вздохнула, опустилась на почти
черный от сырости пень.
  "Пушинки жизни!" - с тоской мысленно повторила Вилена и заплакала. "Как же
я не смогла уберечь свою пушинку? Что скажу Арсению?"
Вилена пересилила себя, взяла в руки. Что это с ней? То занималась
ужаснувшими ее подсчетами. Теперь припомнила пух... Чтобы вконец
разбередить себя?
  Она встала и твердым шагом отправилась обратно в радиообсерваторию.

  Шилов опять встретил Вилену, спустившись на несколько ступенек лестницы.
  Он провел ее в лабораторию, где работали сейчас друзья Арсения - Костя
Званцев и Ваня Болев. Они налаживали связь с звездолетом.
  У Вилены был утомленный вид. Под глазами залегли темные круги, решительная
морщинка разделила брови.
  Шилов подвинул самое удобное кресло к экрану:
  - Должен предупредить вас, Вилена Юльевна, что сеанс будет весьма
утомительным, поскольку программой связи не предусмотрен.
  На экране появились дрожащие полосы, потом понеслись неуловимые тени,
наконец, мелькание прекратилось, и перед Виленой, словно из тумана, выплыл
пульт с несчетными приборами, напоминавший аппаратную автоматизированного
завода.
  Сердце защемило у нее, когда она увидела строгое, сосредоточенное лицо
командира корабля Тучи - он бывал у них с Арсением.
  Вилена радостно улыбнулась ему, но он даже бровью не повел, смотря на
Вилену, как в пустоту. Ей стало не по себе.
  Ваня Болев наклонился к ней, коснувшись ее своими локонами:
  - Он увидит вас через полчаса.
  Вилена улыбкой поблагодарила Болева. Уж она-то после прогулки в лес знала
об этом! Напустив на себя веселую непринужденность, Вилена обратилась к
экрану:
  - Здравствуйте, Петр Иванович! Как там у вас мой Арсений? Вы не позовете
его к экрану? Надеюсь, все ладно под нейтринными парусами?
  Слова Вилены, превращенные в радиоколебания, будут электромагнитным вихрем
целых полчаса лететь к звездолету. Столько же времени понадобится
радиоволнам, чтобы донести оттуда ответ.
  Костя и Шилов, заполняя паузу, стали передавать Туче служебную информацию,
а также рассказали о принятых сигналах еще одной внеземной цивилизации.
  Час, в течение которого Вилена наблюдала озабоченное лицо Тучи, показался
ей сутками. И вдруг Петр Иванович расцвел:
  - Вот это сюрприз! - донесся до Вилены его сипловатый голос. - Вот это
лады! Даю сигнал "Свистать всех наверх!"
Потом он поздоровался с Виленой, с Шиловым, с Костей, хотя тот на минуту
вышел из лаборатории и вместо него был Болев. Туча раскрыл перед собой
тетрадь и слушал, что ему передавали час назад Шилов и Костя. Вероятно,
услышав о вновь открытой цивилизации на Этане, оживился:
  - Лады! Ну, Константин Званцев, поздравляю! Готовься лететь на втором
звездолете по примеру друга своего.
  Кабина звездолета заполнилась космонавтами. Вилена узнавала их всех,
приветливо кивала каждому, хотя никто из них пока не мог заметить ее
сигналов. Но они все улыбались ей.
  А вот и шестой звездолетчик, Арсений, запыхался...
  Вилена ухватилась за ручки кресла.
  - Арсений, - сказала она и замолчала.
  Сидевший сзади Вилены Шилов нахмурился.
  - Я подарила свой акваланг Авеноль. Она такая смешная! Надела ласты и
перепугала бабушку, бегая по квартире.
  Шилов возмущенно пожал плечами. Ради такой, с позволения сказать,
"информации" используется величайшее радиосооружение эпохи!
  Но Шилов не видел глаз Вилены. Он, конечно, знал, что люди могут взглядами
говорить друг с другом - якобы с помощью какого-то излучения. Но оно никак
не может возникнуть на видеоизображении!
  Однако видеосвидание лишний раз доказало, что чувства человека передаются
выражением глаз, которое запечатлевается на фотографиях и на полотнах
художников. Достаточно вспомнить глаза Иоанна Грозного, убившего своего
сына, царевны Софьи или Меньшикова в изгнании, запечатленных Репиным, или
взгляд боярыни Морозовой на картине Сурикова, наконец, "Незнакомки" с
полотна Крамского, или глаза на портретах Рембрандта или Веласкеса!
Художники знали, как передать глазами гнев или страсть, страх или
нежность, веселье, горе.
  Видеоизображение, более совершенное, чем былая фотография, цветное и
объемное, передавало всю силу взгляда Вилены, чего не учитывал Шилов. Об
этом спустя полвека ему мог бы рассказать Ратов.
  Арсений не столько слушал Вилену, сколько смотрел на нее. Он видел ее
через полторы тысячи секунд после того, как это происходило, ощущал
искорки зеленоватых глаз, их ласковый прищур, голубизну белков. Многое ему
говорили и румянец ее щек, и улыбка губ. Он читал по этой живой
радиограмме ее лица все то, чего нельзя было выразить никакими письменами.
  А Шилов с неудовольствием слушал неуместную, как ему казалось, болтовню.
  Вилена рассказывала, как упала, заглядевшись на ракету, - не удержалась
все-таки, поехала на космодром - и просила простить за это. Ведь все
обошлось благополучно! Потом вспомнила про какие-то пушинки в лесу и
почему-то о ребенке и даже о внучке, "встречающей своего деда-ровесника"...
  Наконец Шилов многозначительно покашлял.
  Вилена оглянулась и свела брови:
  - Я истратила слишком много энергии?
  - Ждите ответа пятьдесят девять минут тринадцать секунд, - сухо ответил
Шилов. - Попрощайтесь. Сеанс заканчивается.
  Вилена встала и подошла к самому экрану. Она молча смотрела перед собой,
окончательно выведя этим из себя Шилова, и прощалась с Арсением одним
только взглядом, изображение которого со скоростью света настигало
разбегающийся звездолет.
  - Лети, - сказала она шепотом.
  Костя произнес несколько служебных фраз об окончании сеанса и оставил
включенной только приемную аппаратуру. Теперь надо было ждать... и целый
час видеть Арсения.
  Он стоял, жадно всматриваясь в экран, где видел Вилену до того, как она
обратилась к нему. Но вот он встрепенулся и стал вести с Виленой немой
разговор, отзываясь на каждое произнесенное ею час назад слово. Наконец
сказал:
  - Прощай, родная. Понял все. Мне легче, чем тебе.
  Вилена плакала, зная, что ее видят теперь только в обсерватории, а не на
звездолете.
  Этого Шилов вынести уже не мог. Он сухо раскланялся с Виленой и поручил
Ване Болеву проводить ее до станции монорельсовой дороги.
  Болев молча шел за Виленой, почтительно отстав от нее на шаг. Они ни о чем
не говорили. Только на перроне, когда бесшумно подошел подвесной вагон,
она сказала:
  - Спасибо, Ваня, за молчание. Я ведь неправду ему сказала. Ребенка после
моего падения сохранить не удалось.
  - Это была святая ложь! Так поступают только сильные сердцем. Будь я
настоящим поэтом, я воспел бы вас не в ученических стихах. Вы дали ему
возможность спокойно лететь. Он верно сказал, что вам труднее, чем ему.
  Вагон тронулся. Болев несколько шагов шел следом за ним. Волосы локонами
рассыпались у него по плечам. Он долго смотрел на уходящие вдаль столбы с
монорельсом, который вдали казался тонким натянутым проводком на
телеграфных столбах со старой картинки - Ваня Болев любил старину.

  Глава четвертая.
  СПЯЩАЯ КРАСАВИЦА

  На этой станции монорельсовой дороги, но уже зимой, Вилена очутилась еще
раз. Привела ее сюда тоска, тоска по Арсению, которую она никак не могла
побороть.
  И вот, сама не зная как, Вилена приехала к обсерватории. Приехала потому,
что здесь работал Арсений и она могла посмотреть на стены, видевшие его.
Приехала потому, что здесь был лес, в котором она поджидала Арсения после
работы, и еще потому, что решетчатое зеркало радиотелескопа, видимое уже
со станции, напоминало ей исполинскую глобальную антенну, с помощью
которой в последний раз видела Арсения, говорила с ним...
  Вилена шла по тропинке между сугробами, стройная, подтянутая, словно
знающая, куда и зачем она идет. Вдруг, вспомнив, что может встретить в
обсерватории Шилова, она круто свернула к лесу. В лесу ей повстречался
Ваня Болев.
  Ваня робко и радостно смотрел на Вилену. Из-за своих длинных локонов и
девичьих ресниц он выглядел не лыжником, а лыжницей.
  Сняв лыжи, он молча пошел рядом с Виленой. Снег был еще неглубоким, можно
было идти и без тропинки.
  - Зима, - наконец сказал он. - Смотрите, все заснуло. Хотите, прочту вам
свои стихи про "Старую сказку"? - И, не ожидая согласия, стал читать:

  Окаменел огонь в камине.
  Застыл стеной хрустальной дождь.
  Застыла даль глазурью синен.
  Косых ресниц застыла дрожь...

  Вилена рассеянно слушала стихи про спящую красавицу и подумала о своих
ресницах, которые могли бы вот так же застыть.
  А Ваня заканчивал чуть нараспев:

  На заколдованном распутье
Падет поверженным любой.
  Там вечен Сон. Но Смерть отступит
Пред тем, кого ведет любовь!

  - Вы простите, - оправдывался он, - у меня тут архаизм получился: "Пред
тем, а не перед тем"... Но это можно исправить.
  - Это неважно, - сказала Вилена и повторила последние строчки: - "Смерть
отступит пред тем, кого ведет любовь"? А Время? - и пристально посмотрела
на Ваню.
  - И Время! - подхватил тот. - Пусть это сказка, - она у меня так и
называется "Старая сказка", - но, когда царевна уснула, ее принц еще не
родился, - и он смущенно засмеялся.
  - Что? Как вы сказали? - спросила Вилена и, о чем-то вдруг подумав,
страшно заторопилась: - Пойдемте скорей к станции.
  - А может, покатаетесь? Я вам лыжи бы принес, - робко предложил Ваня.
  Но Вилену сейчас ничем нельзя было остановить, он еще плохо, совсем плохо
разбирался в женщинах.
  Прощаясь, Вилена поблагодарила Ваню за стихи, и он расцвел. Она загадочно
добавила:
  - Впадают же медведи в спячку зимой. - И уехала.
  Прямо с одной из городских станций монорельсовой дороги Вилена, одержимая
новой мыслью, отправилась в Институт жизни и оказалась в кабинете
знаменитого академика Руденко.
  Со стен на нее смотрели портреты великих ученых, а с полок - книги и
пугающие черепа собранной здесь редчайшей коллекции.
  Владимир Лаврентьевич Руденко был могучий старик, с большой белой бородой
и молодыми темными глазами. Он чуть сутулился, когда прохаживался по
кабинету, заложив руки за спину. Ему ничего не надо было объяснять. Он обо
всем догадался сам, даже о терзаниях Вилены, понявшей, что она, по
существу, ради себя хочет лишить родных самого дорогого существа.
  - Знаю, зачем пришли. Предлагать себя в подопытные кролики, как говорили в
прежние времена? Хотите проспать полвека, дождаться своего принца? - И он
остановился, проницательно смотря на Вилену.
  Она и не думала отнекиваться, молча кивнула.
  Тогда он сделал жест рукой, чтобы Вилена шла следом.
  Среди книжных полок была дверь. Пройдя через нее, они оказались в комнате,
стены которой были выкрашены в черный цвет. Вилене стало не по себе.
Академик заметил это и улыбнулся.
  - Нигде не видна так пыль, как на черном, - с хитрецой сказал он, потом
посмотрел на свои руки и со вздохом добавил: - Дрожать стали. Приходится
уступать операционную ученикам. Закон природы!
  И он повел ее в следующую комнату, отделанную пластиком под слоновую
кость. По матовым стенам тянулись серебристые змеевики. На никелированных
подставках стояли сложные аппараты с прозрачными цилиндрами. Может быть,
это были искусственные органы человека: сердце, легкие, почки, печень? Они
походили на аппаратуру химических цехов с кубами, трубками и всевозможными
циферблатами приборов. Вилене невольно припомнилась рубка звездолета на
видеоэкране.
  - Я веду вас, голубушка, в святая святых, как говаривали в старину, -
сказал академик.
  Они вошли через незаметную дверь и стали, как в башне замка, спускаться по
винтовой лестнице.
  Поначалу Владимир Лаврентьевич показался Вилене бодрым. Но когда они
спустились, внизу он сел, судорожно глотая воздух:
  - Почему, думаете, перестал заниматься альпинизмом? Трудно стало
спускаться, - и академик попытался улыбнуться своей шутке. - Сдает
мотор... Раньше утешали: "ничего не поделаешь..." А теперь обещают
заменить... Якобы у человека долженствуют быть запасные части, как у
машины... - В перерывах между фразами он тяжело дышал. - И будто в будущем
останется у него живым только мозг... А остальные органы станут железными
или еще какими... Как вставные зубы... И будет он жить "на протезах"
тысячу лет. Не знаю, надо ли?
  Он повел гостью по сводчатому помещению. По обе стороны виднелись
стеклянные витрины. В них Вилена увидела засохшие растения и невольно
передернула плечами. Неужели и ей так засохнуть? Впрочем, мало ли примеров
замирания жизни? Хотя бы тот же лес! Зимой все замирает, чтобы расцвести
весной. Просто зимнюю спячку надо продлить на много лет, "дождаться своей
Весны"!
  И, словно в подтверждение этих мыслей, она увидела за стеклом трех
притулившихся друг к другу кроликов с обвисшими ушами. Рядом, в витрине,
как перевернутый маленький дракон, оскалив зубы, лежал на спине
безобразный варан. За окном с железными прутьями спал, как в берлоге,
бурый медведь.
  - Ну вот. Теперь очередь за спящей красавицей, - улыбнулся Руденко Вилене
и подвел ее к хрустальному, как ей почудилось, кубу. Это была прозрачная
камера. Посередине на постаменте лежала собака с вытянутыми, застывшими
лапами, с уткнувшейся в прибор длинной мордой. Белая шерсть с подпалинами
казалась только что расчесанной. - Вот она! - с гордостью сказал академик.
- А как она предана была нам с Марией Робертовной, пересказать невозможно.
Семь лет, два месяца, девять дней... Хотелось подождать еще годика три,
хотя Виев и торопит.
  - Виев? Почему Виев?
  - А как же? Не исключено, что при дальних звездных маршрутах к иным
галактикам... космонавтов надобно будет погрузить в анабиоз...
  - Значит, позже здесь появится... человек? - указала Видена рукой на
витрину.
  - Начать с вас, скажете? Может быть, и с вас... - Ученый тяжело вздохнул.
- Вот ежели опыт завтра удастся, тогда и поговорим: занять ли вам место
нашей Лады?
  Вилена пристально посмотрела на спящую собаку:
  - Я слышала об одной скандинавской женщине, которая в одном из прошлых
столетий проспала в летаргии двадцать лет.
  - Проснулась и попросила поднести ей к груди ребенка? А ее двадцатилетняя
дочь стояла рядом?
  - Говорят, мать так и не стала ее ровесницей. Через год увяла и умерла.
  - Анабиоз - не летаргия. Все процессы останавливаются полностью. Надобно
научиться их возобновлять, ежели, разумеется, не произошло необратимых
процессов.
  - Почему же вы остановились на собаке, а не на обезьяне? - спросила Вилена.
  - Думаете, голубушка, что обезьяна ближе к человеку, чем собака? -
полушутливо спросил академик. - Я вот порой сомневаюсь. Не слишком ли
надменен человек, провозгласив себя одного разумным на Земле и все
проявления разума у животных высокомерно относя к инстинкту? Прежде чем
усыпить Ладу, я ставил на ней много опытов. Трудно найти более разумное
существо. Обезьяна подражает человеку. Собака же несет службу отнюдь не в
подражание, а сознательно выполняя свои обязанности. А преданность? Любовь
к хозяину? Самоотверженность? Пес легко приносит себя в жертву вопреки
инстинкту самосохранения. А сколько случаев с собаками, горюющими на
могилах своих хозяев? Известны даже собаки, тщетно ждавшие у пирса
невернувшихся, погибших моряков... Ужель это условные рефлексы? Лада
навела меня на многие мысли...
  - Расскажите мне о ней, - попросила Вилена. - Ведь я мечтаю занять ее
место в камере.
  - Об этом мы еще подумаем. А о Ладе расскажу. Представьте себе... у меня
был создан прибор, с помощью которого Лада говорила...
  Вилена изумленно посмотрела на ученого.
  - Удивляться или восхищаться? - спросила она.
  - Быть терпеливой. Я объясню вам, почему удовлетворение вашей просьбы я
ставлю в зависимость от того, каким проснется это усыпленное семь лет
назад существо.
  - Так она говорила?
  - Разумеется. Собаки ведь не говорят вовсе не потому, что у них не хватает
на это ума. Попугаи же говорят. И не только бездумно повторяют. Известны
опыты еще двадцатого века, когда пара обученных попугаев вела между собой
оживленный диалог, насчитывающий пятьсот фраз.
  - А Лада?
  - Язык у Лады был неудачно устроен, не то что у попугаев. Мне всегда
хотелось сделать некую операцию с собачьим языком! Да руки у меня дрожать
стали.
  Вилена подалась вся вперед:
  - И она заговорила... без операции?
  Академик улыбнулся. Он подошел к стеклянному кубу и вынул из стоящего
рядом шкафа небольшой шлем с пружинками проводов, тянущимися от него к
ящику, похожему на допотопный радиоприемник.
  - Как известно, - начал академик, - животных уже давно пытались обучать
"языку глухонемых", где понятия передаются не звуками, а жестами. Мне
этого было мало. Я ждал от собаки большего, чем от мартышки. У человека
речь возникает от сокращения голосовых связок и манипуляций языка. Им
сопутствуют совершенно определенные биотоки мозга, как предшествуют они
любому преднамеренному сокращению мышц тела. Еще в двадцатом веке этим
воспользовались, чтобы сделать протез руки, управляемый биотоками мозга,
отражающими команды, каковые мозг давал отсутствующим мышцам. Но эти мышцы
заменили частями протеза. И "механическая рука", не отличаясь по размерам
и форме от нормальной, могла проделывать все, что угодно: управляться с
ножом, вилкой, отверткой, даже играть на рояле. Ну а уж ежели так, то
отчего же не воспользоваться биотоками мозга, возникающими при желании
передать какое-нибудь понятие? Отчего не заставить их управлять
специальным аппаратом, имитирующим голос, произносящим звуки, которые
складываются в слова? Здесь не было ничего особенного. Ведь если бы
подсоединить к собаке протез человеческой руки, она легко научилась бы
грамоте глухонемых, их жестам. Кибернетики по моей просьбе решили этот
вопрос куда изящнее.
  - Удивительно! - только и могла выговорить Вилена.
  - Еще бы! - удовлетворенно отозвался академик. - Но я вам расскажу все до
конца, вам надобно знать. Перед вами действительно Спящая Красавица из
сказки.
  - Только наяву.
  - Именно наяву. Так вот, этот ящик разговаривал за мою Ладу ничем не хуже
человека. Тембр голоса, по желанию моей Марии Робертовны (певицей она была
когда-то), сделали под приятное контральто. Я и сам попробовал говорить с
помощью ящика, не размыкая губ. Получилось! Аппарат подчинился моим
биотокам - заговорил. Тогда я стал обучать собаку. Мне необходимо было
сделать ее "прототипом разумного существа", а "речь" - немаловажная его
особенность. Ладе достаточно было захотеть произнести слово или фразу - и
ящик звучал. Долго я бился, чтобы стихийные звуки начали складываться в
слова разумной речи. Когда это было достигнуто, вопрос был решен. Теперь
собаке достаточно было попытаться что-нибудь сказать, а склонность у ней к
этому и прежде была, и аппарат произносил за нее все то, что она сказала
бы сама, обладай она нужными органами. Я учил ее говорить не как учат
попугаев или щеглов, а как учат детей. И привязался к ней, как к ребенку.
И страшно становилось подумать, ради чего я все это затеял. А вы вот
являетесь ко мне - усыпите на полвека!..
  - Я не могу иначе. Ладу же вы усыпили, хоть она и говорила... почти как
я...
  - Ну, ну!.. Не спешите с аналогиями. Лада не говорила больше того, что
умела передавать и просто взглядом. Не надо думать, что она была
мыслителем. Но "говорить ящиком", если можно так выразиться, она
научилась. Через него просила меня пойти погулять, дать ей есть, пить,
найти Марию Робертовну. Говорила, что очень предана нам и любит нас. И она
никогда не лгала. Не умела.
  - Должно быть, и любили же вы ее!
  - Еще бы! Мы с Марией Робертовной в ней души не чаяли. Мэри особенно
любила с ней беседовать. Да и Лада тоже. Она сама подбегала к прибору,
который стоял в моем кабинете, и лаем требовала, чтобы на нее надели шлем.
Знала несколько сот слов... и даже по-английски. Это все Мария
Робертовна!..
  - Я уже полюбила ее, свою предшественницу, - сказала Вилена, разглядывая
спящую собаку.
  - Ее предок был заслуженным воином. В то далекое для нас время Великой
Отечественной войны он обнаружил и помог разминировать десять тысяч
фашистских мин. А сколько его собратьев оказывали тогда помощь раненым,
проносили сквозь шквальный огонь донесения, задерживали шпионов,
преступников!.. И все эти услуги принимались человеком от собак без
малейшего признания за ними примитивного мышления. Видно, предостаточно в
нас высокомерия "богоподобного существа", каковым издревле в силу своего
невежества вообразил себя человек.
  - Поговорить бы с ней, когда проснется, - мечтательно сказала Вилена.
  - Вот! - обрадовался академик. - В этом вся суть. Ежели удастся вам с ней
поговорить по душам, ежели окажется она после анабиоза к этому полностью
способной, тогда... - и он выразительно посмотрел на Вилену.
  - Я на все согласна, на все...
  - Приходите завтра. Попробуем при вас пробудить ее... А там видно будет. С
родными поговорите... вот что...


                                  Глава пятая.

  ХУЖЕ СМЕРТИ

  Вилена вернулась домой полная надежд и все без утайки поведала, но...
одной только бабушке. Та очень рассердилась, стала упрекать ее в эгоизме и
легкомыслии, но тоже никому об этом не сказала.
  На следующий день бабушка повела Вилену в Институт жизни за ручку, как
когда-то в первый класс школы.
  В лабораторию академика Софья Николаевна не пошла. Осталась ждать
результатов опыта на улице и все бормотала себе под нос, что вот-де,
дожила, что вместо собаки внучку на опыт положат.
  А внучка ее, Вилена, вместе с академиком Руденко, добродушным толстым
профессором Лебедевым из Института мозга и синеглазой лаборанткой Наташей
стояла перед прозрачной камерой.
  За ночь куб подняли из подвала в лабораторию с пластиковыми стенами.
Наташа испуганно косилась на Вилену. Режим подогрева был задан автоматам
еще с вечера.
  - Пожалуй, наша спящая из стеклянной стала каменной, - сказал Лебедев и,
заметив удивление Вилены, пояснил свою мысль: - Хрупкими, как стекло,
мышцы становятся при глубоком замораживании. Сейчас они уже отошли. Лишь
бы целы остались нейроны мозга.
  - Мы усыпляли до Лады предостаточно мелких животных, - заметил академик.
  - По прежним вашим опытам, Владимир Лаврентьевич, нельзя было судить о
сохранении сознания у подопытных животных.
  - Вот теперь будем судить, - сказал академик и выразительно посмотрел на
Вилену.
  - Атмосфера, давление внутри камеры нормальные, - доложила Наташа.
  - Ну что ж... приступим, - вздохнул Руденко. - Придется мне на старости
лет быть бородатым принцем. Сейчас мы разбудим нашу красавицу
электрическим поцелуем в сердце. Дадим ему импульс, дабы оно начало
сжиматься.
  Руденко подошел к пульту.
  Вилене кольнуло сердце, словно электрод был введен в ее грудь, а не в
грудь собаки еще до усыпления.
  Тело Лады дернулось, лапы вытянулись, глаза открылись.
  - Владимир Лаврентьевич, да она смотрит, как живая!
  - Она и должна жить, Наточка.
  - Взгляд мутный, - отметил Лебедев.
  - Пульс учащается, - доложила Наташа. - Дыхание двадцать.
  Грудь у лаборантки порывисто вздымалась, словно опыт происходил с нею.
  - Живет! Живет! - радостно воскликнула она.
  - Будто сама просыпаюсь, - как зачарованная произнесла и Вилена.
  - Покуда еще мы вас не усыпили, - проворчал академик.
  - Проснулась! Как я рада за вас, Владимир Лаврентьевич! И за вас, Вилена
Юльевна! Только... - начала было Наташа и замолчала.
  - Надобно скорее ее освободить, - распорядился академик. - Эка опутана,
бедняжка, ремнями и пошевелиться не может, - и он направился к двери
камеры. - Признаться вам, боюсь я первого собачьего вопроса. - Он
посмотрел на шлем, который держал в руках. - Непременно спросит о Мэри...
Не всех пробудишь, как Ладу.
  Академик, вздохнув, вошел в прозрачную камеру. Спирали проводов от шлема
тянулись за ним.
  Снаружи было видно, как он подошел к постаменту, как стал ослаблять ремни,
отключать провода измерительных датчиков, готовясь надеть шлем на голову
собаки.
  Профессор Лебедев запечатлевал происходящее портативной видеокамерой.
  Освобожденная от ремней собака поднялась, потянулась и сладко зевнула,
потом оглянулась на академика и зарычала.
  Руденко хотел погладить ее, но она спрыгнула с постамента и отскочила в
угол.
  - Лада, Ладушка! Да что ты? - ласково говорил ее хозяин. - Поди сюда,
хорошая моя, поди. Сейчас поболтаем с тобой. Хочешь?
  Собака оскалилась. Академик потянулся к ней, а она цапнула его за руку. Он
выронил шлем, держась за укушенную кисть.
  - Назад! - крикнул Лебедев, бросаясь в прозрачную дверь и размахивая
видеокамерой. - Тубо! Фу! Владимир Лаврентьевич, дорогой, скорее выходите.
Типичный случай потери памяти. Она вас не узнала.
  - Как так не узнала? Это же Лада! - бормотал академик.
  Собака рычала, бросаясь на Руденко.
  - У вас кровь, - сказал Лебедев, загораживая академика своим крупным телом
и защищаясь от собаки видеокамерой.
  - Какой ужас! - воскликнула Наташа.
  - Нужна перевязка? Где тут у вас аптечка? - спросила Вилена.
  Наташа удивленно посмотрела на нее и выбежала из лаборатории.
  Тем временем Руденко выбрался из камеры, а за ним и Лебедев. Пиная
невменяемую собаку и отбиваясь от нее, он еле протиснулся через дверь
камеры наружу и захлопнул ее за собой.
  Наташа вернулась с аптечкой. Вилена уверенно достала бинт и раствор мумие,
древнего сказочного заживляющего средства, изготовлявшегося теперь
синтетически.
  - Уколов против бешенства можно не делать, - бодрился академик. - Анализ
ее организма известен во всех подробностях. Вирусов бешенства, безусловно,
нет. Она просто меня не узнала спросонья. Вот не думал, что забудет.
  - Не узнала? Забыла? Самого близкого, самого любимого человека? -
причитала Наташа, вопросительно глядя на Вилену.
  - Увы... симптомы ясны. Необратимые процессы в мозгу. Ожило не то
существо, что уснуло, - заключил профессор Лебедев.
  Вилена бинтовала руку. Вертикальная складка залегла у нее между бровями.
  - Ожить и не узнать, - сухим, чужим голосом произнесла она. - Это же хуже
смерти.
  - Хуже смерти, - подтвердил академик.
  Собака опрокинулась на спину и стала корчиться в конвульсиях.
  - Наташенька, проследите, что с бедняжкой произойдет, - сказал академик. -
Пойдемте в мой кабинет. Надобно поразмыслить... о будущем.
  - О будущем?! - протестующе воскликнула Наташа. - Разве не ясно? Вы же
сами сказали: хуже смерти. Заснуть ради него, а проснувшись - не узнать!
Как же можно?
  - Наточка, голубушка! Прения сторон еще не начаты.
  В кабинете Вилена села на стул, не касаясь его спинки. В висках у нее
стучало, мысль лихорадочно работала. Она чувствовала себя так, будто на
нее легла вся тяжесть опыта. Крепко сжатые губы, напряженный взгляд
говорили об ожесточенном упорстве.
  Академик сидел за громоздким письменным столом. А профессор Лебедев грузно
шагал по кабинету, разглядывая коллекцию черепов между книжными полками.
  Дверь из кабинета вела на веранду, а оттуда в парк.
  - Вы же сами все видели. Я готов был помочь вам.
  - Бедная Лада, - сказала Вилена и еще плотнее сжала губы.
  - Признаться, надеялся я пожить с ней, поговорить у камелька.
  - Такая неудача! Такая неудача! - горевал Лебедев.
  - Не скажите. Как бы ни было жаль Лады, но отрицательный результат опыта -
это тоже результат. И весьма важный, весьма важный. Вот Вилена Юльевна
поймет это.
  - Прекрасно понимаю, - согласилась Вилена и, пристально глядя на Руденко,
спросила: - Но ведь вы не отступите? Будете продолжать опыты?
  - Непременно будем.
  Вошла печальная Наташа:
  - Подопытная собака погибла.
  Руденко развел руками, повернулся к Вилене.
  - Вы сказали, что продолжите опыты. Я готова.
  Академик нахмурился:
  - Еще себя я бы мог усыпить после неудачи с Ладой, но вас... Простите, я
все-таки врач по специальности, - и отвел глаза.
  Вилена не успела ответить. Вошел с веранды Виев:
  - Прошу простить. Я хоть и не обещал приехать, но, узнав о вашем решении,
не удержался.
  - Занавес уже опущен, - горестно усмехнулся Руденко.
  - Догадываюсь. Рад видеть у вас Вилену.
  - А это профессор Лебедев из Института мозга. Знакомьтесь.
  - Очень рад. - Поздоровавшись, Виев тотчас обратился к академику деловым
тоном: - Не знаю, как вас, Владимир Лаврентьевич, но меня всегда
интересует не то, что уже сделано, а то, что надо сделать. Вот об этом мне
и хотелось бы побеседовать с вами в любое время, которое назначите.
  - Вы человек занятой. Раз приехали, не будем откладывать. Здесь все
заинтересованные лица: и профессор Лебедев, и Вилена Юльевна...
  - Вот как? - отозвался невозмутимый Виев, совсем не удивившись. - Я, как
вы знаете, ставлю вопрос о пополнении вашего спящего царства. Есть
добровольцы.
  - Да, добровольцы есть, - и академик кивнул на Вилену.
  Виев повернулся к ней. Вилена прямо встретила его испытующий взгляд.
  - Отрицательный результат - тоже результат, - повторила она слова
академика. - Новый опыт необходим, и я готова помочь его провести. Вы
знаете, почему мне это очень нужно.
  - Это мы знаем, - прервал Руденко. - Но знаем также, что о том, чтобы
заглянуть в будущее и остаться в нем, можно пока мечтать. Я тоже не прочь
бы. На правах медведя в берлоге.
  - Но ведь может оказаться хуже смерти! - напомнила Наташа.
  Виев обернулся к ней, все такой же невозмутимый, и, по-видимому, все
понял, хотя никто ничего ему не объяснял.
  Вилена тоже все поняла. Она не может рассчитывать на этот путь в будущее,
к ее Арсению.
  Тогда... И словно в озарении она вдруг поняла, как могла бы поступить:
"Если в принципе скачок во времени возможен, если его совершают люди на
звездолете, а в биованнах совершать пока не берутся, значит..." И она
сказала:
  - Парадокс времени можно победить парадоксом времени! - И обратилась к
Виеву, который смотрел на нее: - Иван Семенович, если не секрет, скажите:
возможен ли второй звездный рейс в ближайшее время? Ведь у вас, я знаю,
готовился и второй звездолет?
  Виев был невозмутим:
  - Второй звездный рейс планируется.
  - И когда?
  - В ближайшие дни будет опубликован план рейса на Этану.
  - Этана? Костя говорил, что это в созвездии Гончих Псов. Рела, к которой
улетели наши, - в созвездии Скорпиона. Когда оба экипажа вернутся на
Землю, они будут сверстниками? Я так понимаю теорию относительности?
  - Вы делаете успехи, - пошутил Виев и добавил: - Вернувшиеся, будут друг
другу современниками, пробыв в разлуке шесть с половиной лет, поскольку до
Этаны двадцать два световых года и срок рейса тоже около пяти лет.
  - Шесть с половиной лет? - задумчиво повторила Вилена. - Жены моряков
прежде ждали мужей из кругосветного плавания семь лет! И пусть мне будет
больше тридцати...
  - Больше. И намного, - улыбнулся Виев.
  - Если бы я ждала на Земле. А если бы я летела?
  - Вы? Летели бы? - покосился на Вилену Виев. И опять не удивился.
  А вот Руденко, Лебедев и Наташа - те удивились.
  Впоследствии Вилена много думала о своем быстром и решительном ответе.
Очевидно, сказался и ее характер, и то, что, по существу, у нее оставался
последний и единственный путь.
  - Поскольку Владимир Лаврентьевич не берется меня заморозить, мне остается
лететь, - с наружным спокойствием сказала Вилена.
  Виев откровенно любовался ею:
  - Знаете ли вы, что значит лишний пассажир на звездолете?
  - Конечно. Тысячи тонн горючего и конструкции.
  - Да. По этой причине в звездные рейсы пассажиров пока не берут.
Пассажиром, увы, вам не стать.
  - А если не пассажиром? - с задором, но без вызова спросила Вилена.
  - Я ждал этого вопроса. Требуются два условия. Вам пришлось бы стать иной,
Вилена. Первое - это идти не на подвиг ради своей любви, а на беспримерный
риск во имя цивилизации. - И смолк.
  - А что второе? - уже взволнованно спросила Вилена.
  - Второе - нужно быть столь же необходимой экипажу звездолета, как
необходим был ему ваш Арсений. Он и космонавт, и звездный штурман, не
говоря уже о его заслугах как ученого.
  - Значит, лететь могут только люди, незаменимые в полете, - с обретенным
вдруг спокойствием произнесла Вилена.
  - Незаменимые, - подтвердил Виев. - Вот если бы вы были математиком, как
ваш отец, нейтринным инженером, как француз Лейе, или астронавигатором,
как Арсении Ратов, то...
  - Сколько времени осталось? - поинтересовался академик Руденко.
  - Полтора года.
  - Разве этого мало?
  - Чтобы стать полезной для рейса? - спросил Виев, рассматривая
выразительное лицо Вилены, которое отражало, как спокойствие борется в ней
с волнением.
  - Необходимой, - по-ратовски кратко сказала Вилена и крепко сжала губы.
  - Пожалуй, легче горы сдвинуть, - заметил молчавший до сих пор профессор
Лебедев.
  - Значит, надо сдвинуть, - убежденно, как умел говорить Арсений, сказала
Вилена. - Клин клином вышибают.
  Старый академик, откинувшись на спинку кресла, слушал, потом, не выдержав,
сказал:
  - Ах, доктор, доктор Фауст! Что твой жалкий черт, возвращающий юность, по
сравнению...
  - С женщиной, - тихо подсказала Наташа.
  В этот час родилась новая Вилена.


















  Часть третья.
  ПАМЯТЬ ПРЕДКОВ

  Ила ве ту ла
ерасе,
Астранес зила
как селе Итала.
  Сияющему свету ласковому
этрусков,
Астарте могущественной,
Всюду сущей в Италии.
  Из письма любителя-этрусковеда П. Н. Аркатова автору о "Русинском
прочтении золотых пластинок на жертвеннике в Пирге близ Рима" (по
материалам профессора М. Паллотино, Италия).

  Глава первая.
  ПРОТЕЗ

  Вилена понимала, какой тяжкий труд - в баснословно короткий срок усвоить
программу, которую звездолетчики проходили за много лет.
  Еще в пору занятий музыкой Вилена проявляла завидное упорство в труде. Но
то, что она взялась сделать, по общему мнению, превосходило все возможное.
Но она твердо стояла на своем.
  Домашние были в отчаянии от ее исступленных занятий. Мать даже слегла.
Вилена дежурила у ее постели с книгой по астрономии или по физике в руках.
  По выражению ее лица Анна Андреевна поняла, что науки даются ей не легко.
И это оказалось для матери лучшим лекарством. Поверив, что дочь не улетит,
она поднялась на ноги. Мудрая бабушка советовала не вмешиваться. Все
устроится само собой.
  Вилене мало было дня. Она вспомнила о гипнопедии (запоминании во сне) и
как-то вечером принесла записанный на ленту курс лекций по физике, чтобы
за ночь усвоить несколько глав. Не желая мешать Авеноль, с которой жила в
одной комнате, она ушла ночевать в кабинет отца. Бабушка вызвалась
посидеть с ней. И обе уснули.
  Анна Андреевна слышала из-за двери, как бубнил аппарат:
  - Термоядерные реакции в звездолете могут быть основаны на превращении
четырех атомов водорода в один атом гелия. При слиянии ядер водорода будет
наблюдаться дефект массы, соответствующий выделению энергии по формуле
Эйнштейна: Е равно М, помноженному на С в квадрате, где Е - энергия, М -
дефект массы, а С - скорость.
  - Пусть хоть выспится! - вздохнула Анна Андреевна.
  Утром Авеноль в тренировочном костюмчике распахнула дверь в отцовский
кабинет.
  - На зарядку! Ста-но-вись! - И, вбежав в комнату, включила видеофон.
  На экране появилась дикторша, любимица семьи:
  - С добрым утром!
  Авеноль нажала кнопку, и шторы раздвинулись. Солнце ударило Вилене в
глаза, она стала протирать их:
  - Что такое? Почему я на папином диване? И ты, бабушка, здесь? Тебе
неудобно было сидя спать?
  Софья Николаевна потянулась в кресле:
  - Как? И я уснула? Вот не гадала!
  На экране появилась стройная гимнастка - казалось, будто она рядом с
сестрами. Вилена уже выпрямилась, привычно развела плечи.
  - Ай да бабушка! - воскликнула Авеноль, заметив, что Софья Николаевна
принялась, как и внучки, повторять под музыку движения гимнастки.
  - Девочки! Завтракать! - послышался мягкий голос матери.
  Уже за столом, когда Анна Андреевна разливала кофе, Юлий Сергеевич спросил:
  - Так что же ты помнишь из ночного урока?
  - Выдохлась. Не занималась ночью, - призналась Вилена, совершенно забыв о
попытке учиться во сне.
  - Может быть, и к лучшему, - облегченно вздохнул отец. - Во всяком случае,
все же проверим. Ты ничего не знаешь о дефекте массы?
  - Он соответствует освобождающейся энергии при термоядерной реакции, -
вдруг ответила старая актриса.
  - Бабушка! Ты выучила! - всплеснула руками Авеноль.
  - Ничего я не выучила, - заворчала бабушка. - Тьфу ты пропасть!.. Сама не
знаю, откуда знаю. Правда, роли когда-то на лету запоминала.
  - Постойте, постойте! - изумилась Вилена. - А почему я знаю? Я думала, что
физику давно забыла. Формула Эйнштейна: Е равно М, помноженному на С в
квадрате.
  - А кофе ты будешь пить "Це в квадрате"? - хмурясь, спросила Анна
Андреевна.
  - Где Эм - дефект массы, - продолжала Вилена, - а Эс...
  - Скорость света, - подсказала бабушка.
  - Поздравляю! - поднял чашку, как бокал, Ланской. - У Вилены новый
конкурент. В звездный рейс полетит Софья Николаевна!..
  - Ой как здорово, - хохоча, воскликнула Авеноль. - Почему у нас в школе
так старомодно? Даже не позволяют спать на уроках!
  - Все это значительно серьезнее, - сказал Юлий Сергеевич. - Во всяком
случае, Вилена, после завтрака я с тобой займусь.
  И Юлий Сергеевич проверил свою дочь. Ему стоило большого труда сдержать
себя и говорить мягко:
  - Видишь ли, Вилена. Гипнопедия - метод, конечно, известный еще с
двадцатого века. В сочетании с дневными занятиями он помогает изучению
иностранных языков, способствуя запоминанию многих новых слов. Но твоя
задача значительно сложнее. Мало запомнить, как невольно получилось с
бабушкой, надо понять, скажем вот, теорию относительности Эйнштейна.
  - Я старалась еще в школе. Но такая теория противоречит здравому рассудку.
Почему скорости, складываясь, все же не могут быть выше предела? Я еще
девчонкой бунтовала. Может быть, я просто неспособная?
  - Дело не в способностях, а в сроке.
  Но Вилена и слышать не хотела, что срок мал.
  Отец скрепя сердце стал руководить ее занятиями, утешая жену, что
выполнить замысел Вилене все равно не удастся и никуда она не улетит.

  Для Вилены не существовало ничего на свете, кроме ее книг. Напрасно
Авеноль уговаривала ее зимой пройтись на лыжах, тщетно заманивала ее уже
летом поплавать с аквалангом.
  Время шло. Надежд у Вилены оставалось все меньше, спокойнее становились ее
родные.
  Каждое утро контейнер электромагнитной почты доставлял Вилене букет
красных гвоздик.
  Несколько раз с помощью видео появлялся Шилов. Но Авеноль сумела
разузнать, что цветы не от него. Он не любит красный цвет, он его
раздражает.
  Вилена отказывалась от любых развлечений, которые предлагал ей Шилов. Анна
Андреевна хваталась за голову. Авеноль была довольна. Она объявила сестре:
  - Ты хочешь улететь к звездам? А я стану русалкой. Пожалуйста, не
улыбайся. Я нашла себя. И поняла, в чем будущее человечества. На Земле
рождается столько детей! А семьдесят процентов земной поверхности заняты
океанами. Надо сделать водную среду обитаемой для человека. Буду сидеть
под водой и месяц, и два, и делать все самое невозможное, пока не докажу
вместе с друзьями, что можно целым народам жить в океане!
  Но Вилена могла думать только о подготовке к звездному рейсу. Она уже
давно не относилась к нему как к средству догнать Арсения во времени.
Чтобы стать достойной звездного подвига, оказывается требовалось совершить
подвиг земной. И не для себя, а для всего человечества.
  В осенний хмурый день к Вилене пришел посетитель. Бабушка осторожно вошла
в ее комнату и многозначительно сказала:
  - К тебе, Вилена. Один молодой человек. Волосы до плеч, как у принца. И
давно ждет. Просил не беспокоить тебя, если ты занимаешься. Только я
сказала, что ты всегда занимаешься. Ты уж обойдись с ним... по-хорошему.
  Вилена вышла из своей комнаты. Несмотря на усердные занятия, она выглядела
такой же подтянутой, строгой.
  Ваня Болев смущенно вскочил под ее пристальным взглядом. В руке у него был
небольшой чемоданчик.
  - Здравствуйте, Ваня!
  - Простите меня... я помешал занятиям.
  - Разве можно помешать? Мне мешает собственная голова, - усмехнулась
Вилена.
  - Собственная голова? - почему-то обрадовался Болев.
  Вилена удивленно посмотрела на него.
  - Простите, - сухо сказала она. - Надо сегодня еще так много сделать.
Готовлюсь к экзаменам, - и Вилена опять усмехнулась.
  - Так я потому и пришел! - оживился Ваня.
  - По поводу моих занятий? - удивилась Вилена. - Что тут можно придумать!
Мало запоминать, - надо понимать. Не годится голова.
  - Вот, вот! - снова обрадовался Болев. - Потому я и пришел.
  Они сели.
  - Я все время узнавал, как у вас идут дела.
  - Вы узнавали? У кого?
  - Я и Костя. Помните его? Мы поочередно звонили вашему папе.
  - Он ничего мне не говорил.
  - Мы просили его об этом. Мы следили за вашими успехами. И пришли к
выводу. Запомнить в такой срок все, что требуется, вам невозможно. Я
просчитал это на электронной машине. Астрономические цифры. Превосходит
человеческие возможности.
  - Ну вот! Благодарю вас за помощь и ободрение, - с горькой иронией сказала
Вилена.
  - Зачем эти слова, пустые и лживые?
  - Поверьте, сейчас меня никакие слова не интересуют...
  - Нет, это вас заинтересует, если...
  Вилена устало повернулась к Болеву:
  - Что если?
  - Если вы на все готовы.
  - Разве меня надо еще спрашивать?
  - Я потому и пришел к вам, - быстро заговорил Болев. - Вы можете меня
выгнать. Можете объявить маньяком, но я вижу для вас один только выход.
  - Все-таки выход?
  - Да, вы сможете сдать экзамен на нейтринного физика, если...
  - Я и так перегрузила свой мозг... до отказа.
  - Я кое-что придумал и снова покушаюсь на ваш мозг.
  - Хорошо, что на мозг, - усмехнулась Вилена.
  Ваня Болев смутился, потупил глаза:
  - Я уже давно... понял.
  - Так что же мой мозг? Не выдержит, взорвется?
  - Только магнитная память электронной машины способна вместить все
необходимые знания.
  - И что же? Мне теперь стать электронной машиной?
  - Я это и предлагаю, - обрадовался Ваня.
  Вилена встала прямая, упругая. Пронизывающе посмотрела на него. Ваня тоже
вскочил:
  - Я работаю над проблемой машинной памяти. Можно использовать портативную
кибернетическую машину, которая запомнит уйму необходимых знаний.
  - Машина, но не я!..
  - Машину сделать частью вашего мозга.
  - Заменить мой мозг электроникой? - гневно спросила Вилена и опять
пристально посмотрела на Болева.
  - Нет. Что вы!.. Только ввести в ваш мозг электроды, платино-иридиевые
электроды... какую-нибудь сотню... Животным ведь вводят.
  - Животным?
  Ваня торопливо объяснял:
  - Портативная машина памяти всегда будет с вами. Ею станут управлять
биотоки вашего мозга. Заключенные в ней знания непосредственно передаются
ему...
  - Болев! - властно перебила Вилена..
  - Я воспользовался готовым комплексом памяти и только насытил его. Вот в
этом чемоданчике или сумочке, называйте как хотите, заключены все нужные
вам для экзамена познания. Считайте это электронной шпаргалкой или
справочником... Только пользуйтесь! - и Ваня протянул Вилене небольшую
кожаную сумку, которую она приняла за чемоданчик.
  Вилена взяла ее и приложила к уху:
  - Как же мне узнать, что здесь таится?
  - Согласиться. Я не знаю, как это делается. Вероятно, придется остричь
волосы. Ну, и побрить голову... Я не нейрохирург.
  - Вы с ума сошли!
  - Вот этого я больше всего и боялся, - упавшим голосом сказал Болев. - Я,
признаться, попробовал написать стихи про древнего царя Птолемея. Он,
уходя на воину, оставил безутешную жену Веронику. Нет, не бойтесь, я не
стану вам читать свои вирши, просто расскажу. Она поклялась богам принести
им в жертву свою красоту, свои волосы, если муж вернется...
  - Милый, милый Ваня! В своих стихах вы уже предлагали мне стать Спящей
Красавицей, дождаться принца в ледяном гробу. Теперь вы хотите...
  - Когда вернувшегося царя встретила жена... он был безутешен! Но звездочет
Канон показал ему в небе пряди рассыпанных звездочек. Они походили на
Волосы Вероники.
  - Вы, должно быть, все-таки станете поэтом. Не думайте, милый Ваня, что я
испугалась. Рискуя жизнью, о волосах не плачут. Нет, я отказываюсь от
вашей чудесной электронной шпаргалки совсем не поэтому.
  - Отказываетесь? - не веря ушам спросил Болев.
  - Подумайте, что вы мне предлагаете? Протез мозга? Разве я захотела бы
заменить свои ноги самыми красивыми колесами?
  Ваня смущенно посмотрел вниз и покачал головой.
  - Почему же я должна перестать быть человеком в самом главном? Почему
должна пойти на симбиоз женщины с машиной, дополнить свою голову протезом?
Нет, Ваня, я хочу выиграть сражение, оставшись человеком, показать, на что
способна, если иду на все...
  - Как жаль... Я думал... войдя в звездолет и вспомнив о Волосах Вероники,
вы этим включили бы одну электронную ячейку...
  - Милый Ваня. Я и так обязательно, когда войду в звездолет, вспомню Волосы
Вероники, а главное, вас. Я ведь давно все поняла... без всякой
электроники, и я не знаю, как благодарить вас за подарок, который не смогу
принять.
  - Простите меня... Я не знал, что вы такая. Я - глупец. Я... я искал...

  Я искал до скончания дней
В запыленных, зачитанных книгах
Сокровенную сказку о ней...

  - Я тоже искала сказку, - сказала Вилена и чуть виновато, но твердо
посмотрела на него своими зеленоватыми глазами. - Но видите, нашла совсем
не сказку. - И она отдала ему чемоданчик.

  Глава вторая.
  ПАМЯТЬ ПРЕДКОВ

  - У нас в Нидерландах в старые времена говорили: "Бог создал мир, а
Голландию - голландцы".
  Вилена пристально посмотрела на своего спутника, потом вокруг.
  Великолепное шоссе напоминало родную страну. Но здесь оно тянулось вдоль
прямолинейного канала, рядом мелькали мачты монорельсовой дороги. Шоссе
проходило ниже уровня воды в канале. Поэтому суда на подводных крыльях,
казалось, мчались навстречу и готовы были перелететь через шоссе с
цветником, отделявшим воду от дороги.
  У инженера тен-Кате, встретившего Вилену на аэродроме, машина была на
воздушной подушке.
  В облике инженера было какое-то несоответствие, в котором Вилене хотелось
разобраться. Был он еще молод, хотя и лысел, ростом невысок, рано
пополневший, сидел сутулясь и сбоку казался унылым. Но стоило поймать его
взгляд, как это впечатление исчезало: горящими глазами жадно смотрел он
перед собой, словно старался все заметить, все впитать в себя. Говорил он
тоже в полном противоречии со своим обликом, убежденно и с увлечением.
Должно быть, где-то внутри, решила Вилена, он был столь же романтичен,
сколь обыденен с виду.
  - Голландцы вот уже тысячу лет отвоевывают землю у моря, - снова говорил
тен-Кате. - Мы едем по былому морскому дну.
  - По польдеру? - Вилена пристальным взглядом окинула поля, разделенные на
аккуратные прямоугольники и возделанные с особой любовью.
  - В былые времена фермер передавал свое хозяйство старшему сыну, а младшие
отправлялись искать счастья. За морем вырос город Нью-Амстердам, который
зовется теперь Нью-Йорком. Голландцы основали Бурскую республику в Африке,
наводнили Индонезию. Они или растворялись среди заморских народов, или
возвращались обратно. В Голландии становилось тесно.
  - Какая удивительно ровная страна, - заметила Вилена.
  - И без гор, и без лесов, - подхватил ее спутник. - Нидерланды - в
переводе "нижняя страна". У нас есть древняя поговорка: "Держи ноги
сухими". Наши предки застали здесь болота и себшу, смесь грязи и соли. Они
осушили страну, перерыв все сетью каналов и перекачав в них воду с помощью
ветряных мельниц. Начали наступать на море, оградив страну дамбами.
  - Всегда восхищалась.
  - Я потому напомнил вам об этом, что мечтаю отодвинуть дамбы еще глубже в
море, отвоевать у него плодородных земель не меньше, чем осушено за тысячу
лет. До вступления Голландии в Объединенный мир этот проект считали
невыполнимым... - Он встретился глазами со взглядом Видены, живым,
пожалуй, даже выпытывающим.
  - Почему? - спросила она.
  - Но ведь вы пианистка, - сказал он, смотря уже в сторону.
  - Но теперь изучаю технику. И ради этого еду к вашему отцу, рассчитываю на
его помощь.
  - Земляные работы - самые тяжелые. Нужно перебросить в море миллиарды
кубометров камня, песка, цемента для плотин. Но без этого можно обойтись,
если построить дамбы из морской воды.
  - Заморозить ее? Но сколько же надо холодильных устройств?
  - Если использовать давнюю дружбу голландцев с ветром, можно за его счет и
заморозить дамбы, а потом и поддерживать их в замороженном состоянии. - И,
увлекшись, он стал объяснять: - Опустить в морскую воду каркас из труб и
пропустить по ним холодильный раствор. А когда вода замерзнет, трубы
вытащить. Холодильный раствор заполнит отверстия во льду, не позволяя ему
оттаять. И никакого цемента! Так сделали у вас в Арктике. Я тут ничего не
изобрел.
  - Мне это нравится. Ледяные берега. Красиво.
  - Не сочтите меня назойливым, почему вы, знаменитая пианистка,
интересуетесь техникой?
  - Мне это необходимо.
  - Для жизни?
  - Для счастья.
  Молодой инженер умолк, бросив смущенный взгляд на свою спутницу.
  Машина свернула с магистрали и перешла с воздушной подушки на колеса.
  Теперь они ехали уже более узкой дорогой между возделанными полями,
поразившими Вилену своей расцветкой.
  - Тюльпаны! - сдерживая себя, сказала она. - Голландские тюльпаны!
  - Теперь голландские, но ввезены сюда из Турции в XVI веке. Как раз тогда
Голландия покрывалась ветряными мельницами, сделавшими ее самой
энерговооруженной и передовой страной Европы. Потому к нам и приезжал
русский царь Петр.
  - Он любил трудолюбие. Говорят, у вас матери показывали своим малышам их
ручонки, на которых линии складываются в букву М, а если смотреть
наоборот, то в букву W.
  - Верно. Мене - человек. Верк - работа. Да, так в былые времена отгадывали
судьбу, зная, что она неотделима от труда. Может быть, потому трудовая
Голландия так легко вошла в семью народов Объединенного мира.
  По сторонам дороги мелькали каменные домики ферм. Часто их окружали рвы с
водой, через них были переброшены мостики. За рвами расстилались поля
выращенных цветов.
  - Почва в Голландии взлелеяна поколениями. Недаром в мрачные годы мировой
войны двадцатого века эта почва вывозилась в гитлеровскую Германию как
ценный военный трофей, - продолжал инженер занимать гостью.
  Вдали показался странный холм со срезанной макушкой. Словно огромный стол
стоял среди равнины. На нем в листве деревьев проглядывали старинные
черепичные крыши. На крутом склоне холма виднелись древние почерневшие
деревянные сооружения - защита от морских волн.
  - Причуда отца, - указал на них тен-Кате. - Не позволяет убирать. Память
предков! Даже старые причалы сохраняет. Видите вверху просмоленную лодку?
Редкая древность.
  - Значит, остров не среди моря?
  - Среди поля - среди бывшего моря. Но зовется островом. На нем и
помещается клиника отца. Мы приехали.
  Они поднимались по выбитым в скале ступеням, пока не оказались на
поверхности бывшего острова. Вилена окинула пристальным взглядом поля и
представила себе морскую даль и домотканый парус в синеве. Ветер дул ей в
лицо, развевая платье.
  - Море прорывалось сюда дважды: в двенадцатом веке в небывалый шторм и
потом в двадцатом, когда гитлеровцы, проиграв войну, взорвали дамбы.
  - Войны теперь невозможны, а против штормов вы воздвигнете надежные
ледяные дамбы, увеличив территорию Голландии.
  - Может быть, не только Голландии, но и всего Объединенного мира. Осушить
бы все материковые отмели! Это дало бы человечеству вторую Евразию!
  Он вел ее по парку. В аллеях встречались одинокие больные.

  Профессор Питер тен-Кате-старший ждал Вилену, но не вышел ее встречать.
  Невысокий, как и сын, но отяжелевший, с заметным брюшком, он не хотел
поддаваться возрасту и довольно старомодно боролся с ним. На голове у него
были тщательно уложены редкие крашеные волосы. Несовременные пышные усы
его - тоже крашеные.
  - Очень рад вашему приезду, - сказал он Вилене звонким голосом. - Мой друг
академик Руденко просил меня принять вас.
  Вилена, пристально всматриваясь в него, решила, что ему не дать его
семидесяти пяти лет. Если бы он прочел мысли своей новой пациентки, то был
бы очень доволен.
  Профессора срочно вызвали в операционную, и он, извинившись, ушел.
  Вилена осталась его ждать, вспоминая, как впервые услышала о нем.

  Академик Руденко не забыл о Вилене после трагедии с Ладой. Однажды, выйдя
в общую комнату, Вилена увидела за семейным столом профессора Лебедева из
Института мозга.
  Авеноль суетилась около контейнера электромагнитной почты, очевидно
заказав что-то в магазине. Софья Николаевна и Анна Андреевна хлопотали у
стола. Папа занимал гостя. Вилена услышала слова отца:
  - Я сам хотел везти к вам Вилену. Губит свой мозг.
  - Начатый ею эксперимент беспримерен. Вот и она! - Профессор обратился к
Вилене: - Надеюсь, вы не забыли меня и простите за вторжение? Владимир
Лаврентьевич так заботится о вас!
  Вилена улыбнулась.
  Гостя усадили за стол. Вилена удивилась обилию блюд. В их спартанском доме
не принято было много есть. Лебедев шутливо потирал руки. Интересовался,
как у Вилены идут занятия.
  - Жаль, не научились еще прививать человеку нужные способности, - ответила
она.
  - Вам ли не благодарить предков за гены музыканта?
  - Но мне нужны гены математика-отца или далекого предка по материнской
линии - физика Ильина.
  Так зашел разговор о памяти предков.
  - Она существует, - решительно заявил Лебедев. - Есть знания, опыт жизни,
передаваемые по наследству. Волчонок, лисенок играют в охоту. Мы это
называем инстинктом, не понимая сущности.
  - Вы отрицаете инстинкт? - спросила Анна Андреевна.
  - Не отрицаю, а пытаюсь объяснить... без чванства гомо сапиенса. Птицы
знают маршруты перелетов, рыбы - пути нереста. Бобры умеют строить
инженерные сооружения, не заканчивая институтов. А человек...
  - Что человек? - подняла глаза Вилена.
  - Человек все-таки загадка, - вздохнул толстяк, вытирая губы салфеткой. -
Возьмите его мозг. В нем нейронов что звезд в Галактике. А сколько мы
используем? Весьма малый процент.
  - Как жаль, - отозвалась Вилена, хмуря брови.
  - Знаменитый голландский ученый Питер тен-Кате называет белые пятна на
полушариях мозга материками сюрпризов.
  - Не там ли хранятся знания предков? - спросил Ланской.
  - А как иначе объяснить, что один человек, упав с лошади, заговорил вдруг
на древнегреческом языке, которого не изучал? Или: почему в двадцатом веке
английский пьяница-моряк Эдвард Смит, напиваясь, изъяснялся на арабском
языке и отменно бранился на забытых средневековых диалектах? И, трезвея,
сразу забывал.
  - Во всяком случае, естественно объяснить это памятью предков, - сказал
Юлий Сергеевич. - Добавлю: многим приходилось испытывать странное
ощущение: как будто это со мной уже было, хотя быть этого не могло!
  - Дежавю. Так в медицине зовут подобное нервное расстройство.
  - Расстройство? - переспросила Вилена. - А полеты во сне? Без крыльев, без
всяких усилий взмываешь, как при невесомости. А летают во сне все.
  - Возможно, и не расстройство, а тоже проявление наследственной памяти,
далекое воспоминание из чужой жизни. Голландский ученый тен-Кате делает
дерзкие опыты, пробуждая у своих пациентов память предков.
  Вилена, сощурясь, пристально смотрела в окно на бегущие облака. Ею
овладела мысль обратиться к этому профессору через академика Руденко. Если
бы он попросил тен-Кате принять ее!

  И вот она сидела теперь в старинном рыбачьем домике бывшего острова, снова
готовая на опасный эксперимент. Было бы неверно думать, что она не
боялась. А вдруг она станет идиоткой? И она невольно повела плечами, но,
тотчас же овладев собой, расправила их.
  Профессор тен-Кате вернулся из операционной, довольно потирая руки.
  - Вы очень смелы. У меня еще не было полной удачи, - сказал он Вилене.
  Она твердо ответила, посмотрела ему в глаза:
  - Теперь будет.
  - Наши предки слишком мало знали по сравнению с теперешним временем.
  - А их способности можно во мне пробудить?
  Старый профессор улыбнулся:
  - Хотите заполучить частичку их "я"? Именно этим мы и занимаемся. Все ли
вы взвесили? Имеете ли представление о механизме памяти?
  Вилена готовилась перед отъездом сюда. Она знала, что современные
физиологи проводят аналогию между живым организмом и кибернетической
машиной. Главная отличительная черта живого - способность принимать
информацию извне и реагировать на нее... Даже у дождевого червя
наблюдаются такие процессы. Ячейки памяти расположены у него в хвосте. У
большинства животных - в центральном мозговом образовании. Впрочем, есть и
память мышечная. Вилена слишком хорошо знала о ней - ее пальцы сами
воспроизводили наизусть в строго определенном порядке тысячи движений с
поразительно точными интервалами, записанными композиторами в нотах. С
кибернетической точки зрения в мышцах существовали элементы логической
памяти.
  Механизм памяти, как поняла Вилена, у живых существ в принципе не
отличается от машинной памяти электронного устройства. Но если у
кибернетиков элементы запоминающего устройства намагничиваются или
заряжаются статическим электричеством, или, как в современной машине
звукозаписи, в запоминающем элементе происходит смещение молекул, то у
живых организмов все основывалось на химических реакциях в клетках,
хранящих в результате химического соединения полученную информацию. Однако
можно было представить себе и клеточки, в которых запоминающие химические
реакции уже произошли, и это отразилось в коде наследственности, по
которому воспроизводится новое живое существо. Оно появится на свет вместе
с клеточками, запомнившими информацию, полученную теми, кто дал в
поколениях жизнь наследнику.
  Ученые разделили память на активную и пассивную. Активная обусловлена
существованием клеточек, готовых запоминать. Пассивная же - образованием
клеточек, уже как бы заранее измененных в результате давнего запоминания.
Поэтому живые существа, будь то кит или комар, формируясь соответственно с
расположением цепочек из молекул нуклеиновых кислот, получают не только
плавники, крылья и ноги, но и какую-то часть мозга с уже "сработавшими во
время жизни прародителей клеточками, носителями памяти". Эта
наследственная память передает детенышам такие знания, которых те при
короткой своей жизни никак не могли получить. Этот феномен назвали
"инстинктом", передающимся из поколения в поколение. Особенно ярок пример
из жизни таких "общественных" насекомых, как муравьи пли пчелы.
Наследственная память помогала любым видам животных в их борьбе за
существование.
  Очевидно, человек не мог быть исключением из общего правила. Но его
пассивная память из-за активности мозга уступает памяти живой,
отодвигается на далекий задний план и проявляется лишь в исключительных
случаях.
  - Вы готовы на все? - спросил профессор тен-Кате. - Я тоже готов помочь
вам, но... не скрою, боюсь, как бы пробужденные в вас древние комплексы не
заслонили современность. Но я надеюсь на успех. Вам предстоит
подготовиться. Вас проводит сестра ван Дейсс. - Последние слова он
произнес, включив переговорное устройство.
  На пороге появилась высокая худая сестра ван Дейсс. У нее были тонкие губы
и строгие глаза, а на голове - сложное белое сооружение. Она повела Вилену
в отведенную ей комнату.

  Операционная профессора тен-Кате ничем не напоминала хирургическую, если
не считать того, что стены ее были выкрашены тоже в черный цвет, как и в
операционной академика Руденко.
  Черными были и огромные щитовые панели, на них выделялись желтые
циферблаты, по преимуществу прямоугольные.
  И Вилене сразу вспомнилась рубка управления звездолета, какой она увидела
ее во время видеосвидания. Стало как-то легче. Если все будет удачно, то
она войдет все-таки в такую же рубку.
  - Готовы ли вы, смелая женщина? - ласково спросил профессор, с улыбкой
вставший из-за пульта ей навстречу.
  Вилена не видела, чтобы до этого он улыбался, - около глаз у него
появились морщинки, похожие на трещинки.
  Усадив Вилену в кресло, тен-Кате пошутил:
  - Не сочтите это за такие древности, как зубоврачебное кресло или
электрический стул, - и сам же засмеялся.
  Вилена осталась серьезной.
  Сестра ван Дейсс подошла к ней с огромным шлемом, от которого тянулись к
черному пульту пружинки проводов.
  Вилена вспомнила о говорившей Ладе.
  Когда Ланской-Ратовой надевали на голову шлем, она зажмурилась, но
заставила себя открыть глаза. И ей представилось, что на нее надели
космический шлем.

  Глава третья.
  СВЕРХВОСПОМИНАНИЕ

  Вернувшись после эксперимента тен-Кате домой. Вилена каждую ночь стала
видеть страшные сны.
  ...Маленькая гривастая лошаденка скачет под ней ровным махом. Высокие
пахучие травы бьют ее по лицу. С бугров видна степь, вспененная ковыльной
сединой, и волны холмов на горизонте.
  Все быстрее скачка. Ветер воет в ушах, и стрелы свищут у самого уха.
  Черной тучей высыпали из засады враги. Звенят клинки, сшибаются кони,
встают на дыбы, падают вместе со свирепыми всадниками в траву.
  Как странно было Вилене чувствовать в себе бешеную ярость, кровь, свою и
чужую, боль и опьянение битвой...
  Проснувшись, Вилена долго не могла прийти в себя. Как могла она убивать?
Ей казалось, что она живет странной, новой, совсем не ее, Вилены, но
притягивающей к себе чьей-то жизнью...

  Торжественно-печально опускают в открытую могилу тело вождя. Под руку ему
кладут, чтобы удобнее было схватить, лук и колчан со стрелами. Удар
кривого меча - и валится на край ямы мохноногий конь. Его стаскивают вниз
за хвост и длинную гриву. Женщины покорно стоят на коленях. Лица их скрыты
распущенными волосами, которые достают до комков рыжей, выброшенной снизу
земли...
  Вилена проснулась в холодном поту.

  Сверкает отраженным солнцем морской простор. Сияющая синева моря, неба и
свежий ветер наполняют Вилену безотчетной радостью. Ее длинная одежда
ниспадает крупными складками. На берег с корабля сходит загорелый
горбоносый бородач. Рабы несут тюки привезенных товаров.
  Высятся стены, словно сложенные из скал. У ворот бородатые стражи в
огненных шлемах, с огненными копьями.
  И вот Вилена на базаре, ярком, шумном, пестром... Разноречивый говор
напоминает гомон птиц.
  На камнях у мощеной дороги с выбитой в ней колесницами колеёй сидит купец.
Он разложил перед собой браслеты, серьги, кольца.
  У Вилены (всегда равнодушной к украшениям) дух захватывает теперь от их
красоты. Ее сжимают со всех сторон, толкают локтями молодые женщины со
множеством косичек, спадающих на плечи. Вилене жаль просыпаться - она
хочет снова и снова переживать непосредственность наивной покупательницы.

  Золотая пластинка с письменами сверкает в лучах солнца. Нужно
распластаться на жертвенном камне, повторяя: "Ила ве ту ла ерасе нак к
иавил же урвар те си амеит еле илаквеала се как Астрансес зила ка селе
Итала".
  Утром Вилена ловит себя на том, что повторяет эти странные слова. Юлий
Сергеевич педантично записывает их.
  Профессор тен-Кате предупредил его, что наследственная память у Вилены
будет просыпаться постепенно. Нужно обязательно отметить, какой период
яснее всего всплывает в ее сознании. Может быть, потребуется еще один
сеанс.
  Профессор Ланской, тщательно ведя дневник снов своей дочери, сокрушался:
  - Каспарян, тот сразу бы определил, что это за язык. Попробуй перевести
хотя бы смысл.
  К величайшему изумлению Вилены, ей не составило это никакого труда. Она
произнесла нечто вроде заклинания:

  Сияющему свету ласковому
эрасов
даю, как принес,
ей уготовленное,
теми же именами священными
поклявшись это дать
Астранес могущественной,
всюду сущей в Италии...

  - В Италии, - задумчиво сказал профессор Ланской. - Во всяком случае,
ничего похожего ни на один живой или мертвый язык. И уж, во всяком случае,
это не латынь. Астранес? Что это за божество? Может быть, Астарта?
  И вдруг он понял:
  - Эрасов, говоришь ты? Но ведь это, очевидно, этрусков!
  И Вилену свели с этрусковедами. Они показали тексты на знакомых ей золотых
пластинках жертвенника и были потрясены. Оказывается, она настолько хорошо
знала этрусский язык, что могла исправить переводы, сделанные за последние
столетия, на основе корней древних славянских слов.
  Авеноль, узнав об этом, решительно заявила:
  - Этруски - русские. Только древние. Всегда так думала.
  Юлий Сергеевич рассмеялся:
  - Устами младенца глаголет истина.
  - Во-первых - не младенца, а потом, что такое уста и что такое глаголет?
Несовременно.
  - Во всяком случае, современные лингвисты допускают, что это действительно
так - родство этрусского языка с древним славянским.
  Вилене нужно было перенести удар. Тен-Кате ошибся. Он пробудил в ней
слишком давнюю память, полезную науке, но бесполезную ей.
  Как это ни было курьезно, но Вилена думала о своей судьбе будущей
звездолетчицы на этрусском языке. Правда, не хватало понятий. В голове
была мешанина из древних и современных слов.
  Юлий Сергеевич осторожно посоветовал ей остановиться. Нельзя искушать
судьбу, а вернее, науку с ее исканиями. Второй эксперимент может быть
менее удачным, если не трагическим.
  Но Вилена уже уподобилась лыжнику, несущемуся для прыжка с трамплина -
останавливаться было уже нельзя.
  И она снова улетела в Голландию.
  После второго сеанса в клинике тен-Кате Вилена вернулась домой сама не
своя. Бабушка и мама причитали.
  Кошмары начали мучить Вилену еще сильнее, но она не могла уже без них
обходиться и с нетерпением ожидала вечера, чтобы забыться тяжелым,
беспокойным сном, жить чужой, непонятной жизнью.
  Бабушка рассказывала, как перепугалась, когда Вилена закричала во сне:
  - Орудия выкатить! Прямой наводкой по головному танку... Огонь!
  Вилена металась по кровати, стонала, звала кого-то.
  Бабушка разбудила ее.
  - Как хорошо! Мне снилось, что я ранен, - обрадовалась Вилена, вцепившись
в бабушкину руку.
  - Ранена, - поправила та.
  - Нет, ранен. Второе орудие моей батареи погибло под гусеницами! А какие
были ребята! Орлы! Точно.
  - Что ты, внученька. Танки сейчас разве что в музее можно отыскать.
  - Ах, бабуля, бабуля! Это ужасно! - твердила Вилена. - Неужели люди жили
так? Меня только что понесли в медсанбат.
  - Ну знаешь ли! Доэкспериментировались на тебе. Если не медсанбат, то врач
требуется.
  Она была права. Врач был нужен, и его пригласили. Он стал неотступно
наблюдать за Виленой. Это был профессор Сергей Федорович Лебедев из
Института мозга.
  В отличие от родных Вилены, он не впадал в панику, считал, что причин для
беспокойства нет.
  Но Вилена беспокоилась не о себе, а о том, что происходит в ночной ее
жизни, которая была и ее и не ее, а давно погибшего под Берлином человека,
и была не менее ярка, чем дневная.
  Вилена видела себя на больничной койке в госпитале. Нога была изуродована,
загипсовала и "изуверски" подвешена на блоке. Лежать можно было лишь
недвижно на спине, и все время думалось, думалось, думалось...
  И думы эти были для нее так ясны, что утром она звала отца и говорила:
  - Я по ночам все думаю, размышляю... Спи я сейчас, я тебе все это
рассказала бы на математическом языке... Но сейчас мне легче показать на
пальцах, ты уж прости: во сне я математик, а просыпаюсь... не то!
  - О чем же ты размышляешь по ночам?
  - О строении вещества.
  - Вот как? А знаешь ли ты, что в нашей фамильной хронике есть упоминание:
этими вопросами занимался дальний твой предок по матери физик Ильин еще в
двадцатом веке.
  Вилена пересказала последний сон:
  - Над головой у меня висела под потолком люстра. На внешнем ободе было
четыре электрических лампочки, на внутреннем - три.
  - Люстра?
  - Она представлялась мне моделью микрочастицы.
  - Какой же? Микрочастиц сейчас известны сотни.
  - Нет. Я хорошо помню, что их насчитывалось шесть.
  - Так и есть. Середина двадцатого века.
  - Но мне все они представлялись различными состояниями одной и той же
микрочастицы. Электрические заряды-лампочки вращались в ней с различными
скоростями, близкими к скорости света.
  - Извини, в этом случае твоя микролюстра должна была бы излучать энергию.
И скоро "сгорела" бы.
  - Нет. Внешние лампочки были белые, а внутренние синие. Это как бы разные
по знаку электрические заряды. И они взаимно компенсировали излучение
каждого "обода" с лампочками.
  - Но ты сказала, что их разное число. Как они могли компенсироваться?
  - Внутренние лампочки вращались быстрее. Главное свойство вещества, как я
была уверена, - устойчивость и энергетическая уравновешенность.
  Отец с интересом прислушивался к ее "формулировкам", раньше столь ей
неприсущим, и подталкивал ее к развитию мысли:
  - Если лампочек на внешней орбите на одну больше, чем на внутренней, то
этим определяется заряд частички?
  - Верно! - обрадовалась Вилена. - Если число белых и синих лампочек
одинаково, то это нейтрон.
  - Если белых больше на одну, то протон? - подсказал отец.
  - А если синих больше, то электрон.
  - Значит, частичка одна, состояния ее разные? Но раз нет излучения энергии
во внешнюю среду, частичка не расходуется? Так? - заключал он. - Во всяком
случае, здесь есть о чем подумать.
  И профессор Ланской отправился в Институт истории физики и откопал в
архивах давнюю работу Ильина, в свое время отвергнутую, а потом забытую.
Она была основана не только на наглядном представлении о строении
микрочастиц, но и на новаторских математических приемах.
  Начиная с двадцатого века физика развивалась другим путем. Математический
аппарат, крайне сложный, но доступный математическим машинам, позволял не
пользоваться наглядными картинами, находя математические ответы на
возникающие у физиков вопросы.
  Однако в том же двадцатом веке видный физик того времени Нильс Бор, как
раскопал Ланской, высказал мысль о кризисах знания в физике. Они возникали
из-за переизбытка знаний. Зачастую до конца непознанное явление все же
объяснялось и даже предсказывалось. Но достаточно было появиться
какой-нибудь загадке (вроде опыта Майкельсона о независимости скорости
света от скорости движения наблюдателя), чтобы предшествующие этому и
такие удобные представления рушились, уступая место новым. В опыте
Майкельсона было доказано, что скорость света не зависит от скорости
движения Земли. Получалось, что скорость света нельзя было складывать с
какой-либо другой скоростью. Понадобилась "безумная", как выразился Нильс
Бор, идея Эйнштейна, чтобы объяснить все. Былая механика Ньютона оказалась
действительной лишь в определенных пределах малых скоростей. Поддерживая
Эйнштейна - его почти никто не понимал, - Макс Планк и шутливо подбадривал
ученого, говоря, что "новые теории никогда не принимаются. Они или
опровергаются, или вымирают их противники".
  - Не знаю, насколько "безумны" припомнившиеся тебе мысли Ильина, - сказал
Ланской дочери, вернувшись из Института истории физики. - Но, во всяком
случае, стоит вспомнить слова Ленина о неисчерпаемости электрона...
  Анна Андреевна сердилась на мужа. Ей казалось, что он нарушает семейный
сговор и помогает дочери попасть на звездолет.
  А Юлий Сергеевич вовсе не пытался помочь дочери улететь. Он просто, как
ученый, увлекся давними забытыми идеями. Оказалось, что "грубые"
представления о "микролюстре" из снов Вилены позволяли с помощью сложного
математического аппарата вывести формулы для всех параметров любой из
микрочастиц, как бы коротко они ни жили, и объяснить, что они не могут
долго жить из-за неустойчивости.
  В своем Кибернетическом центре профессор Ланской попытался сделать то, что
в свое время не успел сделать забытый Ильин: подсчитать параметры
различных элементарных частичек. Он пришел к дочери с загадочным лицом.
  - Не знаю, как все сотни микрочастиц, - встречая его, сказала Вилена, - но
известные мне шесть первых частиц... все получается точно, как в
экспериментах. Как раз сегодня ночью я уточняла (или уточнял, не знаю, как
сказать!) эти цифры.
  - Любопытно, - заинтересовался отец. - Во всяком случае, давай сверим,
если ты запомнила.
  - Конечно, запомнила. Я ведь теперь уже другая, не та, что побаивалась
математических задач, от которых отвыкла, играя на рояле.
  - Я записываю. Говори.
  - Пожалуйста.
  Вилена, легко оперируя такими "заумными" понятиями, как "спин"
(характеристика "микроволчка"), магнитный момент, масса и электрический
заряд каждой частицы, назвала значения для всех "старых" шести частиц,
полученные из формул и опытов.
  - Совпадения поразительны, - заключил Ланской. - Но самое удивительное,
что такое же совпадение я обнаружил и для всех остальных неизвестных
прежде Ильину частиц.
  Отец и дочь составили каталог микрочастиц. В нем, как в менделеевской
таблице элементов, разместились все известные частицы, а также и те,
которые еще предстояло открыть.
  Профессор Ланской, осторожный ученый, чего-то еще ожидая от дочери, медлил
с публикацией получившего вторую жизнь открытия.
  И Вилена сообщила ему, что микрочастиц две, а не одна, как она вначале
говорила. Они отличаются знаками зарядов на внешней и внутренней орбитах.
Зеркальное их сочетание дают в природе протон + электрон, антипротон +
позитрон. Это и есть состояние вещества и антивещества.
  Межзвездный вакуум представлялся теперь пространством, имеющим
материальную структуру, образованную слипшимися зеркальными
микрочастицами. Когда-то произошла аннигиляция (кажущееся
взаимоуничтожение с выделением энергии), частицы слиплись, но не перестали
существовать. В природе ничто не исчезает. Частицы попарно составили
полностью компенсированные системы. На внешней и на внутренней орбитах
"микролюстр" оказалось вперемежку по одинаковому числу белых и синих
лампочек. Нельзя ощутить их электрический заряд или магнитное поле, так же
как и гравитацию. Даже масса их неощутима. Но материя продолжает наполнять
пространство, проявляя себя прежде всего в передаче колебаний (свет,
радиоволны). Вот чем определяются "сказочные свойства" эфира, которые
ставили когда-то физиков в тупик: полное отсутствие плотности и
одновременно упругость сверхтвердого тела.
  - Ты это тоже видела во сне? - спросил профессор Ланской, выслушав дочь.
  - Нет, - призналась она. - Мне просто стало ясно, что это так. Более того:
если разъединить пару слипшихся частиц, из бесконечного множества которых
состоит кажущаяся пустота, то есть вакуум, а иначе космическое
пространство, то можно получить частички вещества и антивещества.
  - Ты хочешь с ними что-то делать?
  - Конечно!
  - Во всяком случае, Вилена, мне кажется, ты получила не только комплекс
памяти предка, но и комплекс его одаренности.
  Вилена привычно сощурилась. Ей было и радостно, и немного жутко. Она
чувствовала себя словно сказочным Ильёй Муромцем, тридцать три года
проспавшим на печи и вдруг ощутившим в себе богатырскую силу.

  Глава четвертая.
  ИСПЫТАНИЕ

  Шаги гулко отдавались в огромном пустом зале. Вилена не могла отделаться
от ощущения, будто вошла в древний языческий храм. Торжественная тишина,
волнение, купол над головой, огромные панели с мистическим узором
сигнальных ламп...
  Ей припомнилась фраза на снова забытом теперь ею этрусском языке:
"Сияющему свету ласковому".
  Виев подвел ее к пульту:
  - Нажмите клавиши - и ваш экзаменатор приведен в действие. Считайте, что
просто пользуетесь электронным словарем. Экзаменуйте себя сами.
  И Виев ободряюще обнял ее за плечи. Потом торопливо вышел.
  Вилена осталась одна против могучего электронного мозга, способного решать
сложнейшие задачи космических полетов.
  Стало жутко. Неосвещенные циферблаты на пульте напоминали глаза
притаившегося чудовища. Вилена встряхнулась. Если она рвется в полет на
другую планету, то ей ли бояться безобидной машины, сделанной
человеческими руками? С тем ли приведется ей встретиться в других мирах?
  Но все равно противник был серьезный. Вот если бы с нею была маленькая
сумочка с магнитной памятью, которую приготовил милый Ваня Болев!.. Тогда
против многоглазого чудовища у Вилены был бы верный защитник "той же
электронной породы". "Возьми себя в руки, - приказала себе Вилена и,
пересилив робость, твердыми шагами подошла к "противнику" вплотную. - Ни с
одного из видеоэкранов не увидят наблюдатели растерянного лица! Ведь здесь
проверяются не только знания, но и сила, выдержка, самообладание
соискательницы. Не экзамен, а испытание!"
Белые клавиши отражались в черной панели. Сходство их с роялем неожиданно
помогло Вилене, знакомое чувство власти над слушателями сменило волнение.
  Она села, занесла руки над пультом, коснулась пальцами клавиатуры, словно
взяла первый аккорд.
  И затаившееся чудовище ожило. С одного конца пульта до другого молнией
сверкнули сигнальные лампочки...

  Радостная, возбужденная, выбежала Вилена из купольного зала. У дверей ее
ждали отец с Авеноль - Виев позволил им приехать, чтобы ей было легче.
  - Выдержала! Выдержала! - обрадовано закричала Авеноль, словно прочла это
на лице сестры.
  Юлий Сергеевич едва высвободил Вилену из ее объятий, чтобы обнять самому.
  - Было трудно? - спросил он.
  - Нет, не очень. Мне казалось, что я выступаю на концерте. Там руки сами
играют, нужно только чувствовать. Так же и здесь.
  - Ты переживала? - допытывалась Авеноль.
  - Я? Я увлеклась... Может быть, даже слишком сильно увлеклась. Получилось
само собой.
  - Все чудесно, что ладно кончается, - сказал Ланской и сокрушенно добавил:
  - Во всяком случае... матери ведь придется сказать.
  - Ну как? - послышался голос подошедшего Bиeва. - Впрочем, все по вашему
лицу видно. Какова оценка?
  - Оценка? - смутилась Вилена. - Простите. Иван Семенович... Разволновалась
или увлеклась, не знаю, как и сказать... А разве вы меня не видели и не
слушали?
  - Нет. Я этого не позволил себе. Вы были там одна.
  - А я не посмотрела на табло.
  - Не посмотрели? - удивился Виев. - Как же так?
  - Была уверена, Иван Семенович. Я-то ведь знаю, что на все вопросы
ответила верно. И даже больше...
  - Даже больше?
  Обычно бесстрастное лицо Виева стало озабоченным:
  - Все же для опасности - так, наоборот, говорили встарь сибиряки -
придется нам пойти в зал, посмотреть табло.
  И он пригласил с собой не только Вилену, но и ее отца с Авеноль.
  Девочка вошла в зал, сдерживая дыхание. Ей казалось, что она скорее умерла
бы, чем решилась экзаменоваться, как сестра. Осторожные шаги отдавались
под сводом. Не выключенное после экзамена "чудовище" не спало, а
настороженно смотрело десятками подсвеченных глаз. На табло горело:
неудовлетворительно.
  Виев удивленно оглянулся на Вилену, которая не спускала глаз с пульта и
вслух растерянно повторяла:
  - Неудовлетворительно...
  - Что это? - мрачнея, спросил Юлий Сергеевич и потер бритый череп. - Во
всяком случае...
  Виев развел руками:
  - Экзаменатор беспристрастен.
  Потом он посмотрел на Вилену. Лицо ее пылало, острый подбородок
вздернулся, она выпрямилась, как струна, и гневно сказала:
  - Это неверно!
  - Что неверно?
  - У вашей машины, как говорится, не сдержали тормоза, вот и все! Может,
она размагнитилась... Техническая неполадка... Я утверждаю, что все мои
ответы были правильными.
  - Ого! - сказал Виев, невольно отводя взгляд от пристальных зеленоватых
глаз. - Мне это начинает нравиться.
  - А мне нисколько! - запальчиво произнесла Вилена. - Надеюсь, беседа с
вашей машиной записана?
  - Конечно. Запись можно продемонстрировать любой комиссии.
  - Я знаю, что экзамен выдержала, и хотела бы, чтобы и вы да и все
остальные в этом убедились.

  Виев первым прошел в конференц-зал, где заседала комиссия, потом туда
пригласили Вилену с отцом.
  Здесь кроме членов комиссии, расположившихся за длинным столом, на стульях
вдоль стен сидело много космонавтов и претендентов в звездолетчики.
Заседания отборочной комиссии всегда бывали открытыми.
  - Я от всей души сожалею, - начал профессор Шилов, когда Вилена, войдя,
садилась на краешек свободного стула рядом с отцом, - что оценка поистине
сизифова труда соискательницы все-таки неблагоприятна. Нам приходится,
склонив головы, согласиться с этим.
  - Нет, - сказал Виев, - у меня есть основания просить комиссию взять
оценку под сомнение и самим прослушать запись экзамена.
  Шилов продолжал, глядя на свои ногти:
  - Все-таки я не вижу основания отказываться от принятых прежде решений. Мы
одобрили мысль уважаемого Ивана Семеновича - поручить экзамен машине,
которой ничто человеческое не мешает сделать беспристрастный вывод.
Логично ли теперь предлагать людям со всеми им присущими слабостями решать
судьбу Вилены Юльевны Ланской-Ратовой? Что касается меня, члена комиссии,
то я... я все-таки не убежден в своей способности судить объективно.
  - Я не поставил бы этого вопроса перед комиссией, если бы не желал
опровергнуть самого себя, - решительно заявил Виев, - и в части машинного
экзамена, и относительно своих идей звездоплавания. Надеюсь, я имею право
просить комиссию высказать свое мнение по такому важному для ее
председателя вопросу?
  - Это право Ивана Семеновича, - сказал академик Руденко. - Если он желает,
чтобы мы выслушали, в чем его опровергают, отказать ему в нашей защите
неучтиво.
  Два члена комиссии поддержали академика. Шилов хотел было возразить, но,
взглянув на Вилену, промолчал.
  Зал зашумел. Сидевшие у стен космонавты наклонялись друг к другу и
откровенно и сочувственно смотрели на Вилену. Члены комиссии разложили
перед собой блокноты.
  В зале зазвучал бесстрастный, металлический голос электронного
экзаменатора. Вилена ощущала его как живое враждебное существо, хотя это
было нелепо. Слышался и ее голос. Он звучал взволнованно, порой даже
увлеченно.
  Члены комиссии кивали и переглядывались.
  У Вилены от возмущения электронной машиной внутри все клокотало, бурлило,
она была вне себя, но ничем не выдала своего состояния, потому что была
уверена в себе.
  Покончив со "школьными" вопросами по математике и физике, машина наконец
перешла к главному - к принципам звездных рейсов...
  - Применение нейтринных двигателей взамен морально устаревших фотонных, -
послышался голос Вилены, - прогрессивно и обещающе, однако малоэффективно.
  Шорох пронесся по залу.
  - По существу, вся система использующего такие двигатели звездолета
"Жизнь" напоминает старинные "поставы", когда для курьера засылали вперед
сменных лошадей. Посылка в космос вперед грузолетов с топливом для
нейтринных двигателей сопряжена с огромными трудностями и риском.
Звездолет должен нагонять их, перегружать с них топливо и лететь дальше,
наращивая скорость, чтобы уже на еще большей скорости нагнать топливо,
оставленное для него следующим кораблем-заправщиком. - Слышно было, как
Вилена вздохнула, словно набирая в грудь воздуха для ныряния. Невольно
вздохнули и все в зале. Вилена продолжала: - Если в первой части рейса все
это с известной натяжкой выглядит осуществимым, то на обратном пути
трудновообразимо. Недаром основную часть горючего на обратный путь кораблю
все же приходится брать с собой. Однако на последнем этапе пути он должен
догнать заблаговременно пущенные по замкнутой "кометной траектории"
танкеры. Поэтому график такого рейса чрезмерно жесток. Кто знает, какие
случайности встретятся в пути и на чужой планете!
  Сидевший среди членов комиссии Вольдемар Павлович Архис многозначительно
посмотрел на Виева. Тот рассматривал потолок зала, где было изображено
звездное небо. Его лицо индийского йога ничего не выражало.
  - Следовательно, метод Виева для звездных рейсов непригоден? - спросил
холодный голос машины.
  - Малопригоден, - ответил звонкий голос Вилены. - Можно воспользоваться
выводами недавно опубликованной теории микрочастиц Ильина, чтобы
обеспечить корабль топливом в любом месте пространства, где он находится.
  - Я просил бы остановиться на этом вопросе подробнее, - попросил Вольдемар
Павлович Архис, словно его замечание могло сказаться на записи.
  Все повернулись к Вилене. Но ей нечего было говорить. Получилось так, что
ее голос отвечал именно на эту просьбу Архиса.
  - Физика ныне уже не пройдет мимо того, что каждая микрочастица
представляет собой неизлучающую систему вращающихся на двух орбитах
электрических зарядов. Можно представить себе, сколько энергии выделится,
если разодрать эту систему, образно говоря, "разломать микролюстру" на два
обода. Если силы связи будут преодолены, то энергия связи станет
свободной. С освобождением этой энергии начнется новый этап в жизни
человечества. Оно овладеет, как овладело химической, а потом атомной, и
вакуумной энергией. Я говорю вакуумной, поскольку основная часть
пространства занята вакуумом и вкрапления вещества в нем ничтожны. Однако
такую же энергию можно получить и из любой микрочастицы вещества (или
антивещества). Физики подсчитали, что вакуумная энергия (связи) в протоне
в десять в шестнадцатой степени раз больше полной его ядерной энергии. Я
не могу пока подсказать способ, как "разодрать" микрочастицу на составные
части, но, принципиально говоря, "возбудить" вакуум возможно. При этом
возникнут пары материальных частиц из ничего, то есть из субстанции,
которую ошибочно считали ничем. Как только микрочастицы из вакуума будут
получены, их станет возможным разламывать и извлекать из них вакуумную
энергию. Для звездолетов это имеет практическое значение. Где бы они ни
находились в пространстве, они всегда могут получить топливо из
окружающего вакуума. Топливом станет само окружающее пространство. Мысль
Виева - иметь в космосе запасы горючего для звездного рейса - верна. Но
завозить его туда не будет нужды.
  - Ответ принят, - прозвучал металлический голос.
  - Я изучил эту запись, прежде чем прийти сюда, - сказал Виев. - Как
видите, мои идеи убедительно опровергнуты. Электронный экзаменатор показал
себя воплощением рутинного мышления - он не мог увидеть больше той
программы, которая в него вложена. Ответ, не совпадающий с шаблонными
представлениями и догмами, он вполне бесстрастно и последовательно (и
бездумно!) оценил как неудовлетворительный! Но ведь это творческий
ответ!.. Вилена Ланская, как нейтринный физик, вовсе не вспоминает чужих
знаний, как можно было бы ожидать. Нет, лишь отталкиваясь от них, она сама
выдвигает новый принцип звездоплавания: расщепление слипшихся микрочастиц
вакуума с последующим использованием энергии и микросвязи. Честное слово!
Здесь есть о чем подумать! Можно поблагодарить нашего нейтринного физика
за столь перспективную идею. И такого физика я, не задумываясь, включил бы
в состав звездного экипажа. И я предлагаю отборочной комиссии поступить
так в отношении Вилены Юльевны Ланской-Ратовой.
  Вилена, плотно сжав губы, пристально смотрела перед собой.
  Члены комиссии переговаривались. Встал профессор Шилов.
  - Я ошеломлен! - сказал он. - Нет слов, чтобы выразить мое восхищение. Сам
вакуум, само пространство становится горючим для звездных рейсов!
Перспективный путь для науки и техники грядущего!
  Шилов смотрел Вилене в лицо, стараясь прочесть отзвук своих слов, и был
удовлетворен. Она не смогла скрыть радости. Ведь это был первый член
комиссии, поддержавший ее после Виева.
  - Но что предлагает уважаемый Главный конструктор! - патетически
воскликнул Шилов. - У меня не укладывается в моей седой голове, как можно
человека, сделавшего величайшее изобретение века, наградить... ссылкой в
звездный рейс. Вправе ли мы отодвигать использование блестящей идеи Вилены
Ланской-Ратовой на полстолетия? Я предлагаю считать Вилену Ланскую-Ратову
не только выдержавшей экзамен, но и продемонстрировавшей недюжинный талант
ученого. - Он сделал многозначительную паузу и совсем уже по-актерски
закончил: - Но, увы, такие таланты в звездном экипаже все-таки не
требуются. Подобным ученым место на Земле.
  Он сел, довольный своей речью. Но тут поднялся академик Руденко:
  - Я вовсе не собираюсь опровергать мнение уважаемого Игнатия Семеновича
Шилова. Я присоединяюсь к его восторгам. Для меня лишь пренепонятно,
почему реализация идеи Вилены Ланской-Ратовой, ежели она улетит, отложится
на полвека? Обращу внимание, что в публикации и математическом оформлении
теории микрочастиц Ильина профессор Юлий Сергеевич Ланской, который,
безусловно, остается на Земле, принял самое живейшее участие. Для всех
ясно, даже для машинного мозга, если он верно запрограммирован, что Вилена
заслужила право лететь в звездный рейс. Мы знаем, что ею руководило. И
поэтому ее стремлению лететь мы обязаны появлением новой животворящей
научной идеи. Как видите, прав был старинный философ, восклицая, что ничто
великое в мире не совершалось без страсти. Нет у меня сил ответить отказом
такой женщине. Пусть летит. И пусть будущим поколениям людей расскажет
после возвращения, что мы с вами, преданные науке, не чужды были и
человеческих чувств.
  Звездный инспектор Архис и еще один член комиссии поддержали академика. По
лицам остальных можно было догадаться, чью сторону они возьмут.
  Однако все повернулось совершенно неожиданно. Тот же Виев, который только
что рекомендовал включить Вилену Ланскую-Ратову нейтринным физиком в
состав укомплектованного экипажа, взял слово для личного заявления:
  - Считаю долгом поставить комиссию в известность, что, поскольку сама
система запроектированного мною рейса взята Виленой Ланской под сомнение и
риск для всех его участников становится очевидным, я не могу остаться в
стороне. Прошу пересмотреть состав экипажа и включить в него меня,
Главного конструктора звездолета, желающего разделить опасность полета,
рискуя жизнью наравне со всеми отобранными звездолетчиками.
  Академик Руденко заметил:
  - Ивану Семеновичу нельзя отказать в справедливости и благородстве его
просьбы.
  - Чего же проще! - вскочил профессор Шилов. - Все разом становится на свое
место. Нейтринным физиком и будет сам Главный конструктор.
  Новое обстоятельство так осложнило работу отборочной комиссии, что она не
смогла вынести окончательного решения в этот день.


                                  Глава пятая.

  ПОРОГ

  Вилена попросила отца с Авеноль ехать вперед и успокоить хоть на один день
маму. Ведь еще ничего не решено! А сама осталась в звездном городке. Ей
хотелось поговорить с Шиловым. При одной только мысли об этом зеленоватые
глаза ее суживались.
  Но Шилов все не шел.
  Вилена стояла на ветру в липовой аллее городка и наблюдала, как ветер гнал
сухие листья.
  Наконец она увидела вдали Шилова, идущего с высоко поднятой головой в
мягкой шляпе. Рядом с ним шагал Костя. Они о чем-то возбужденно говорили.
  - Это ваш долг, Званцев, - внушительно убеждал Шилов. - Вы, как член
экипажа, должны все-таки понимать, в каком положении оказались все
отобранные. Надо помочь комиссии. Кроме того, проверить, верно ли сделан
выбор. Именно поэтому вы обязаны сказать... ей так, чтобы она поверила
вам, и сказать немедля. В конце концов оберните это вашей обычной шуткой.
Помните, от этого будет зависеть все.
  Костя некоторое время в непривычном для него молчании шел рядом, потом
решительно зашагал вперед.
  Вилене было странно видеть, с каким сумрачным лицом подходил к ней
весельчак Костя.
  - Ну вот... нейтринный физик, - сказал наконец он. - Поздравляю. Вопрос
предрешен, если...
  - Что если? - насторожилась Вилена. - Виев? Шилов?
  Костя махнул рукой и покосился на аллею, по которой не спеша приближался
Игнатий Семенович.
  - Разве в Шилове теперь дело? - сказал Костя, с видом заговорщика
придвигаясь к Вилене. - Насчет "постав" - критика гильотинная. Ничего не
скажешь. Рубила, словно сама была вчера на глобальной антенне.
  - А кто там был? Кто? - насторожилась Вилена.
  - Ну я был. И что? - улыбнулся Костя.
  Он, отобранный в экипаж звездолета, не мог быть там, но Вилена не способна
была сейчас рассуждать. Она лишь вопросительно смотрела на Костю.
  - Я могу, конечно, сказать... - продолжал тот. - Вполне согласен с тобой,
что корабли-заправщики и кометные орбиты - типичная ахинея! Вы правильно
"изволили выразиться на людях".
  - Назад пятишься? - сощурилась Вилена.
  - Не я назад, а они.
  - Кто они?
  - Твой Арсений со товарищи.
  - Как Арсений? От него известие?
  - Только на глобальной антенне и можно было получить сообщение...
  - Какое сообщение? Не мучь ты, инквизитор!
  - Какой же я инквизитор? Кто же из святых отцов такое радостное известие
преподносил, как возвращение "Жизни". Сама же критиковала систему рейса,
предложенную Виевым. Торжествуй победу.
  - Какая там победа? Возвращаются? Летят к нам?
  - Они-то летят. А вот тебе решать - лететь или оставаться. Арсении в этом
году будет дома.
  Вилена плотно сжала губы. Буря мыслей и чувств охватила ее, кровь прилила
к ее лицу, лоб стал влажным. И вихрь листьев, взметнувшись с аллеи, словно
поднят был ее взглядом.
  "Арсений возвращается! Лететь незачем! Как все просто! Остается только
дождаться, когда подойдет Шилов, и согласиться с ним, уступая отвоеванное
с таким трудом место в звездолете Виеву. Как все просто!" - эти мысли
ошеломили Вилену.
  - Не нашли они очередного танкера на трассе, не заправились у летучей
бензоколонки, ну и повернули назад, - буднично пояснил Костя, косясь на
нее цыганскими глазами из-под пушистых ресниц.
  "Повернули назад? Как же можно повернуть?" - мелькнуло в мыслях Вилены. Но
здравые рассуждения тотчас были вытеснены безудержной радостью: Арсений
летит к ней! Снова вместе! И тут же Вилена взглянула на себя со стороны.
Говорят, счастливые глупеют. Шилов будет присутствовать при отказе ее от
места в звездолете. И она будет здорово выглядеть: не звездопроходчица, а
всего лишь жена, гоняющаяся за своим мужем в безднах времени!.. Не так ли
скажут о ней все те, кто вместе с Виевым готовы лететь на Этану во имя
чего-то другого, чего она, как баба... да, ведущая себя, как баба! -
недостойна... Ну нет!
  Вилена привычно сжала губы, потом сказала Косте чужим, холодным голосом:
  - Милый Костя. Опоздал ты на год. Раньше я была бы счастлива остаться...
  - Раньше? - недоуменно переспросил Костя. - А какая разница?
  - Раньше - не теперь. Если уж я решилась лететь, то не только ради себя, а
так же, как и все вы. Вот ты... из-за чего ты летишь?
  - Ну как из-за чего? - смешался Костя, никак не ожидавший такого поворота
в разговоре. - Мечта жизни - встреча с другой цивилизацией.
  - Так и для меня это стало целью жизни, если хочешь знать! Не сразу я к
этому пришла. Видно, росла вместе со своим стремлением лететь. И вот...
хотела сначала лететь из-за Арсения... А вот остаться из-за Арсения,
должно быть, уже не смогу... хоть все внутри и разрывается. Пусть он
станет на полвека старше к моему возвращению. Я буду с ним... около пего.
Останусь верной ему женой. Но на звезду полечу.
  Шилов был уже близко. Вдруг Костя обнял Вилену, радостно заглянув ей в
лицо.
  - Ну, молодец! Ай, молодец! - кричал он. - Говори, что простишь...
  - Кого простить?
  - Меня. Кого же еще? Сама же научила. Помнишь видеосвидание? Сказала тогда
Арсению, будто ребенок ваш жив. Вот и я решил проверить, какова ты есть.
Честное слово, это же святая ложь.
  У Вилены внутри словно что-то оборвалось и сразу же включилась способность
аналитически мыслить. Да как же она могла хоть на мгновение допустить,
будто звездолет "повернул обратно"? Что это, турбобиль на дороге?
Затратить двойную энергию на торможение и снова разгон? За счет какого
топлива? Значит, ей был устроен розыгрыш. Проверялись ее научные и
человеческие качества. И что же?
  Нет! Приговор себе вынесет она сама.
  Вилена пронизывающе смотрела на Костю, и у нее был такой вид, словно она
хочет влепить ему оплеуху. Он весь съежился.
  К ним подошел Шилов. Он сделал Косте повелительный знак, чтобы тот исчез.
Костя с радостью мгновенно выполнил это.
  - Я пришел к вам объясниться, - сказал Шилов, снимая с головы шляпу.
  Вилена улыбнулась:
  - Объясниться? Право, не время. И так я сама не своя.
  Вилена пошла. Но Шилов не отставал от нее.
  - Все-таки я считаю необходимым объяснить... - говорил он.
  - Зачем объяснять?
  - Дабы вы поняли, почему я удерживаю вас.
  Шилов продолжал держать снятую шляпу в руках. Шел на шаг сзади.
  - Сильный ветер, - покосившись на него, сказала Вилена. - Вы простудитесь.
  - Вы даже не представляете все-таки, что значат для меня эти слова,
исполненные заботы! - проникновенно произнес Шилов.
  Вилена поморщилась.
  - Вы все-таки, конечно, хотите знать, зачем я удерживаю вас на Земле? Я
отвечу вам на этот незаданный вопрос. Потому что я люблю вас и буду
бороться за вас, сколько хватит сил...
  - Зачем я вам? Я люблю другого.
  - Ревность - пережиток прошлого. Мне чужды нравы минувшего. Я уважаю ваше
чувство к человеку, который ушел от вас в другой век. Но я хочу, чтобы вы
все-таки остались с нами... со мной. Подумайте. Вы теперь не только
знаменитая пианистка, но и великий ученый. Ваше имя назовут наряду с
именами Марии Кюри-Складовской, Ирен Жолио-Кюри, Софьи Ковалевской, нашей
современницы Татьяны Роговой. Я предвижу, как будет реализована
сегодняшняя ваша идея. Тысячи научно-исследовательских институтов возьмут
ее на вооружение. И недалек тот час, когда могучими средствами теперешней
физики будут разломаны надвое частички мертвого пространства, которое вы
оживили своей гениальной фантазией. Не знаю пока, как и вы сами, каким
способом, но непременно и очень скоро у нас научатся разъединять любой
квант вещества или вакуума, зажигая на его месте новые звезды - "звезды
Вилены", как справедливо будет их назвать. Ужель все-таки вам не захочется
видеть, как из лабораторий ваши звезды перекочуют в технику, изменив
энергетику нашего времени, отепляя течения, расплавляя полярные льды?
Имеете ли вы право покинуть человечество, путь которого сами же изменили?
Ужель все-таки не позволите быть при вас верным оруженосцем в вашем
триумфальном шествии по стезе науки?
  - Зачем вы так расточаете свое красноречие? Я люблю другого, но даже ради
него не осталась бы сейчас на Земле.
  - Вот как!
  - Да, Костя только что до вашего прихода устроил мне возмутительный
розыгрыш, проверял меня.
  - Какая пошлость! Постыдная пошлость! Об этом надо тотчас сообщить
отборочной комиссии.
  - Зачем? Не надо! Его могут оставить...
  - Если хотите, я могу не сообщить, но... если вы добровольно отступитесь в
пользу Виева. Поверьте, он стоит этого! Все равно кого-то надо оставлять.
  - Я полечу вместе с Виевым. И, надеюсь, вместе с Костей.
  - Это мы посмотрим, - хмуро сказал Шилов.
  Вилена тряхнула головой и, расправив плечи, четкой походкой пошла к
турбобилю, ожидавшему ее в конце аллеи.
  Шилов понуро смотрел ей вслед. Голова его уже не откидывалась гордо назад.
Он был раздавлен ее упорством и смотрел вокруг тусклым, помутневшим
взглядом.
  Ветер вырвал у него из рук шляпу и погнал ее вслед за Виленой.
  Так, с непокрытой седой головой, он и побрел обратно в звездный городок.

  На следующий день в звездном городке было более оживленно, чем даже
накануне. От одного к другому передавалась необычайная новость.
  Вилена ни о чем не подозревала, когда торопливо шла к главному павильону,
чтобы узнать свою судьбу.
  Ее встретил Костя. Никогда не видела она его таким понурым, убитым.
  - Что с тобой? - остановила она его.
  Он махнул рукой:
  - Выгнали.
  - Откуда?
  - Со звездолета.
  - За что?
  - Это подлость, говорить не хочется. Вчера Шилов подбил меня разыграть
тебя. Проверка, говорит, нужна, самая последняя, чтобы Виеву место
освободить. Если покачнется, значит, не подходит... Вот я и разыграл тебя,
а после этого он перед членами комиссии обвинил меня в аморальности.
  - Какая низость! - воскликнула Вилена. - Пойдем, я буду просить за тебя.
  - Куда там! Еще ночью все решили.
  - Значит?
  - Значит, ты летишь. Ну и крепка ты, должен тебе сказать. Алмазная ты. А
я... не последний это звездный рейс. Придется в дублерах походить. Лети! Я
догоню...
  - Я? Лечу? - не веря себе, повторяла Вилена.
  Она бросилась к Косте, обхватила его, закружила на дорожке.

  Отец и мать Вилены не решились провожать Вилену на космодроме. А бабушка
Софья Николаевна пришла. Она-то была уверена, что не навечно расстается с
внучкой, встретит ее здесь же на подмосковном поле через каких-нибудь пять
лет. Приехала она вместе с Авеноль, которая рассуждала обо всем легко: не
через пять лет, так через пятьдесят лет уж она-то Вилену встретит.
  Сегодня девушка выглядела особенно задорной. Так и лучилась вся юной
свежестью и верой во все необычайно хорошее, что уготовлено ей в грядущем.
  Вместе с Ланскими стоял и старый академик Руденко.
  - А вам идет это серебристое одеяние, - говорил он Вилене в ожидании
сигнала на посадку в малый космический корабль, который доставит
звездолетчиков на звездолет, - "Жизиь-2" кружил вокруг Земли на орбите
искусственного спутника. - Много бы я дал, чтобы еще раз лицезреть вас в
этом наряде цвета Млечного Пути.
  - Увидите, помяните мое слово, Владимир Лаврентьевич, как пить дать
увидите, - заверила Софья Николаевна. - Пожалеете только, что годы эти уж
больно быстро пролетят.
  Старый академик хитровато улыбнулся в бороду.
  - А я жалею только о том, - вмешалась Авеноль, - что я не вместо тебя
лечу, Вилена... то есть я хотела сказать, что не вместе с тобой лечу, -
смущенно поправилась она.
  Вилена обняла сестренку. Руденко говорил:
  - По старинному русскому обычаю, надлежит всем перед дальним путем
присесть, посидеть. И не суеверие это какое-то, а народная мудрость.
Посидеть, дабы в молчании подумать в последний раз: тем, кто уезжает, - о
предстоящем в дороге, тем, кто остается, - о делах домашних... Ну а мы
просто постоим и помолчим последнюю минутку. Сесть-то ведь некуда, - и он
ласково взглянул на Вилену.
  Труднее всего было молчать Авеноль. Поглядывавший на нее Костя подумал: "А
ее глазенки не молчат. Из них, как из реактивных дюз, рвутся снопы искр..."
Началась посадка.
  Шесть серебристых фигур направились к кораблю.
  Вилена шла последней, она жадно озиралась, но старалась не оглядываться.
Ей хотелось запомнить и небо с бегущими облаками, такими
высокими-высокими, и дальний лес, такой знакомый по проводам Арсения, и
тех, кто остался у белого здания космодрома. Она нагнулась, сорвала пучок
травы и, прижав ее к лицу, оглянулась. Через земную зелень увидела она
группу провожающих и впереди всех седобородого академика рядом с бабулей,
которая держала за руку Авеноль: как бы не рванулась следом за сестрой.
  С этим пучком земной травы Вилена и вошла в корабль.