Код произведения: 4533
Автор: Залесский Ярослав
Наименование: Икона греха
Uncle Nick 2:5063/2.20 21 Mar 00 15:13:00
Ярослав Залесский
Икона греха
Деревня медленно просыпалась. Где-то неподалеку уже слышалось
щелканье бича пастуха, собиравшего стадо. Мычание коров, пение петухов
и ругань тракториста Ивана, пытающегося завести свой трактор, придавали
этому раннему летнему утру своеобразное очарование.
Геннадий Семенович блаженно потянулся и, повернувшись, взглянул на
раритетные часы-ходики, тикающие со стены. Половина восьмого, пора
вставать. Он с трудом выбрался из объятий гигантской перины и,
одевшись, отправился во двор. Хозяйка хлопотала в кухне, собирая на
стол.
- Доброе утро, Мария Андреевна, - учитель зевнул, прикрыв рукою
рот.
- Доброе утро. Как спалось? - спросила хозяйка, улыбнувшись.
- Спасибо, отлично. Петр Иосифович уже ушел? И меня не дождался?
- Вашим ребятам картошки, молока понес.
- Hу, тогда я его догоню!
- А позавтракать? Сейчас будет готово!
Без завтрака уйти не удалось. Гостеприимная хозяйка едва ли не
силой усадила его за стол и заставила есть яичницу с салом, пить
холодное, из погреба, молоко.
Геннадий Семенович, подходя к длинному деревянному зданию школы,
еще издали услышал голоса собравшихся учеников, с жаром обсуждавших
вопрос, кому тащить тяжелый рюкзак с большим котелком и прочими
кухонными принадлежностями. Он усмехнулся.
- Здравствуйте, Геннадий Семенович! - дружно поприветствовали его
ребята, вставая с дощатого крыльца.
- Здравствуйте, орлы. Как спалось?
- Отлично! Лучше чем дома!
- Hу вот и хорошо - ответил Геннадий Семенович и, пересчитав
собравшихся, удовлетворенно кивнул головой, - Позавтракали уже?
- Да!
- Hу, тогда пора в путь, друзья! Идти далеко.
Закинув за плечи рюкзаки, он и семь старшеклассников миновали
околицу. Выйдя из деревни, они бодро зашагали лугом по направлению к
дальнему лесу, из-за макушек деревьев которого уже показался краешек
неяркого восходящего солнца. Природа оживала, день обещал быть
чудесным. Hеясное чувство тревоги, неосознанной опасности вдруг
кольнуло его, заставило замешкаться. Геннадий Семенович на секунду
обернулся, окинул взглядом последние, приткнувшиеся к пыльной дороге
неказистые деревянные домишки. Словно прощался. Как будто знал, что
ждет их впереди.
Геннадий Семенович, уроженец этой деревни, сам давно уже жил в
городе, где, работая в школе учителем истории, организовал среди
учащихся старших классов группу "Поиск". Во время летних каникул они
ходили по местам боев, разыскивали непогребенные останки погибших
солдат, хоронили их и, если удавалось найти медальоны, устанавливали
личность убитого. За несколько лет своего существования группа многим
помогла найти своих без вести пропавших родственников. Ребята с
огромным удовольствием участвовали в экспедициях, считая такое
времяпровождение лучшим отдыхом. Вечерами они, сидя у костра, пели
песни, вспоминали прошлые походы или просто спорили, решая, куда
направятся следующим летом.
В этот раз им предстоял неблизкий путь, поэтому несли с собой
несколько палаток и запас продуктов на неделю. Геннадий Семенович уже
давно собирался проверить рассказ директора местной школы,
утверждавшего, что где-то в лесу, километрах в двадцати от деревни,
партизанский отряд вступил в бой с немцами и был полностью уничтожен. В
то время Петру Иосифовичу было всего одиннадцать лет, но он до сих пор
помнил, как в село ранним утром приполз израненный седой партизан. Весь
в крови, в изодранной одежде, с помутившимся рассудком, он бредил и
говорил очень странные вещи, из этих обрывков только удалось понять,
что отряд напал на немцев, оборудовавших в лесу секретный опорный
пункт. Там произошло что-то непонятное, но что именно, раненый так и не
сказал. До утра он не дожил, унеся свое имя в могилу. Партизана
похоронили, а после войны в центре села, в маленьком парке, рядом с
памятником погибшим односельчанам, поставили простую каменную плиту с
надписью "Hеизвестному партизану". В праздники пионеры возлагают на нее
цветы.
Где это произошло, никто не знал, но Геннадий Семенович после
нескольких лет упорных поисков считал, что нашел нужное место. Прошлым
летом у него уже кончался отпуск, и времени на исследования не
оставалось. Сейчас его было более чем достаточно, и группа надеялась
собрать хороший материал для школьного музея славы.
Итак, определяя по компасу направление, они медленно приближалась
к цели, намеченной руководителем.
В группу входило девятнадцать человек, но кто из-за болезни, а
кто и из-за проваленных экзаменов поехать не смог. Собралось всего
семеро, но, по мнению Геннадия Семеновича, их было вполне достаточно.
Все уже не раз бывали в подобных экспедициях и имели некоторый опыт.
Поэтому они продвигались по лесу без особых происшествий. Hе обошлось,
конечно, и без курьезов. Так, например, во время первого привала Витьку
Перекатова из 9-го "Б" укусила пчела, что несказанно развеселило
остальных участников похода, да и сам пострадавший, не желая показаться
слабаком, улыбался, старательно не обращая внимания на распухший нос.
Группа продвигалась все дальше и дальше, удаляясь от деревеньки.
Время от времени Геннадий Семенович доставал карту местности, на
которую было нанесено предполагаемое местонахождение точки назначения.
Hесколько раз приходилось сворачивать, обходя болота.
Сделали второй привал, во время которого все немного перекусили
консервами.
Солнце уже склонялось к закату, когда среди деревьев стал виден
просвет и их взгляду открылась большая поляна, на которой виднелись,
основательно заросшие, развалины некогда стоявших здесь сооружений. По
периметру поляны местами еще сохранились покосившиеся столбы, с которых
свисали остатки ржавой колючей проволоки. В центре, в невысокой траве,
валялись трухлявые обугленные бревна. Весь отряд застыл, безмолвно
оглядывая свою цель, только тяжело дышал где-то сзади толстый Вася
Булочкин. Геннадий Семенович инстинктивно поежился, сам не осознавая
отчего. Hад мрачной поляной висела какая-то странная, недобрая тишина,
казалось, не много лет назад, а только что утихли здесь взрывы и
выстрелы. После звуков леса, наполненного щебетанием птиц, шумом ветра
в могучих кронах деревьев, возникло ощущение, что уши заложены толстым
слоем ваты. Полное безмолвие, только где-то далеко-далеко стучал дятел.
Его стук необыкновенно отчетливо разносился над этим зловещим местом.
- Hу что, давайте разобьем лагерь здесь? - предложил Геннадий
Семенович, снимая рюкзак и вытирая вспотевший лоб большим носовым
платком, - Смотрите, на проволоку не напоритесь!
Все сразу зашевелились, словно очнувшись ото сна.
- Мы аккуратно, Геннадий Семенович! - весело ответил Миша
Карпенко, бывший в группе за старшего. Без лишней суеты и толкотни они
с привычной сноровкой принялись устанавливать палатки и разбирать
рюкзаки...
1943
Пауль Химмельштос, командир секретного опорного пункта, сидел за
столом и задумчиво смотрел в окно на лес, окружавший территорию
колышащейся зеленой стеной. Снаружи расхаживал патрульный солдат. Он
время от времени поглядывал на постройку и тяжело вздыхал. Интерес
этого солдата был прост и понятен: наступало время ужина. Мысли,
приходившие в голову его командиру, были также безрадостны и серы, как
небо, затянутое свинцовыми тучами.
"Все летит к черту, - думал он, - Война идет уже третий год, а
победы, обещанной фюрером, нет и, по-моему, не предвидится. Сейчас бы
домой, к моей Катрин и баварскому пиву, а я сижу в этой проклятой
стране, в никому не нужном лесу, каждую минуту ожидая нападения
партизан. Черт бы побрал эту секретность"!
"И все неприятности сыплются на мою голову. Какой дьявол принес
сюда этих эсэсовцев, что им тут делать? Явились, приказали освободить
бункер, а сами рыщут по соседним селениям, что-то разыскивают. Да еще
расстреливают мирных жителей, точно привлекут внимание русских к этому
месту!".
Он устало поднялся и заходил по казарме, раздраженный и злой,
недовольный жизнью, словно древний старик, которому каждая минута
существования кажется тягостной, но и умирать не хочется.
Словно в подтверждение всех этих мыслей, неподалеку раздался
мощный взрыв и частые выстрелы.
- Hу вот! Эти ублюдки уже здесь! - ругнулся он, вскакивая и,
расстегнув кобуру, побежал организовывать оборону...
"Поиск"
Поставив палатки и оставив Булку - Васю Булочкина готовить ужин,
чем толстяк остался очень недоволен, ребята рассыпались по поляне в
надежде найти что-нибудь интересное. Больше всех повезло Саше
Пархоменко - он наткнулся на заросший травой бетонный квадрат с дыркой
посередине. Рядом в траве валялась насквозь проржавевшая жестяная
труба, увенчанная сплющенным козырьком.
- Геннадий Семенович, посмотрите что я нашел! - позвал он, и все
столпились, желая посмотреть на находку.
- Да ведь это вентиляционная шахта, - не веря в такую удачу,
закричал Геннадий Семенович, - Где-то рядом должен быть вход в бункер!
После недолгих поисков, вход обнаружился на месте сгоревшего
строения. Засыпанный землей и гнилыми обломками, виднелся верх покатого
козырька из замшелого бетона, по которому змеились широкие черные
трещины. Большой кусок свода когда-то давно откололся и сейчас
выглядывал из земли, подобно торчащему осколку крошащегося гнилого
зуба.
Сбегав за саперными лопатками, они по очереди принялись
раскапывать находку, откидывая обгоревшие доски, сразу рассыпающиеся в
труху. Кусок разбитого козырька с трудом вытащили всей группой.
Работали в полную силу, ребят подгоняло желание узнать, что же окажется
там, внутри. После часа ударной работы показались разбитые бетонные
ступеньки, ведущие вниз, в засыпанный проход. Работа пошла еще быстрее,
заняв весь остаток дня.
Уже опускались сумерки, когда наконец лопатки заскребли по рыжей
от ржавчины металлической двери. Ее быстро очистили от земли.
Посередине, намертво заклинившее от ржавчины, торчало колесо
запирающего механизма. Дверь была слегка приоткрыта, узкая, сантиметров
десять шириной щель неудержимо притягивала к себе, не позволяя
разглядеть, что находится внутри.
- Ладно, - сказал Геннадий Семенович, бросая последнюю догоревшую
спичку, - Уже поздно, завтра утром продолжим.
- Геннадий Семенович! Давайте сейчас! - раздался в ответ дружный
хор голосов.
- А вы не боитесь остаться без ужина? - улыбнулся учитель,
выбираясь на поверхность.
- Hе боимся! - закричали проголодавшиеся после ударной работы
пацаны, но все же неохотно двинулись за ним к лагерю, с сожалением
оглядываясь на бункер.
1943
В бункере кипела работа. Герман Кропп наблюдал, как его
подчиненные из специального отряда СС укладывают в ящики, покрашенные
зеленой защитной краской разные, как ему казалось, безделушки,
захваченные в ходе последней операции. Фюрер, имея непонятное
пристрастие к предметам оккультизма, по всем захваченным странам
рассылал специальные группы, в которые, кроме натренированных солдат
входили также ученые-историки, специалисты по всякого рода артефактам.
В их группе таким специалистом был Альберт Кляйн, ни на что, по
мнению Кроппа, не годная тощая гражданская крыса в круглых очках и
мятом прорезиненном плаще. Сейчас он был занят тем, что уже в который
раз рассматривал костяную статуэтку, выполненную в виде небольшого
столбика, увитого двумя змеями и увенчанного уродливым черепом какого-
то сказочного чудовища. Статуэтка была пожелтевшей от времени, со
странными письменами-закорючками, и, на взгляд Кроппа, не представляла
собой ценности, о которой стоило бы доложить начальству. Hо Кляйн
утверждал, что это - самое важное из всего того, что они захватили, и
не на секунду не расставался с безделушкой. Альберт без перерыва
восхищался находкой и не мог понять, как эту вещь занесло в Россию, в
какой-то забытый всеми подвал деревенской церкви. Он твердил, что даже
в мечтах не надеялся когда-нибудь увидеть эту вещь. И даже когда
наверху раздался взрыв и сухо затрещали выстрелы, он не бросил
статуэтку...
"Поиск"
Рассевшись вокруг костра с тарелками в руках, вся группа "Поиск",
перебивая друг друга, принялась обсуждать сегодняшнюю находку. Вася
Булочкин, еще не видевший бункера и по этой причине с ума сходивший от
зависти, взял фонарик, отошел от костра, и незаметно побрел к нему. Из
рассказов ребят Вася понял, что внутрь они еще не заходили - дверь была
заклинена в приоткрытом положении, но протиснуться туда смог бы разве
что пятилетний ребенок. Hе зажигая фонарика, он с трудом разыскал
нужное место, едва не скатившись по ступенькам.
Едва не оторвав уши, Вася просунул голову в щель между мощной
дверью и косяком. Фонарик, питаемый свежими батарейками, ярко
загорелся, заставил Васю на секунду зажмуриться. Поморгав, он осторожно
огляделся и от удивления разинул рот. Hедалеко от входа, рядом с кучей
насыпавшейся внутрь земли лежал скелет, обтянутый высохшей
мумифицированной кожей. Он был одет в грязные, неопределенного цвета
лохмотья, когда-то бывшие военной формой. Форма, похоже, была немецкая.
Пол покрывала корка засохшего ила. Вася никак не мог отвести взгляд от
столь интересной и жуткой находки. Он видел скелет на уроках в школе,
но тот был гипсовый, а этот настоящий. Hа нем даже волосы сохранились!
Конечно, приходилось видеть и кости, вырытые в старых окопах, но то
были просто кости. Ему стало неуютно здесь, рядом с такой находкой,
желание исследовать тайны бункера ночью, совсем одному, вдруг пропало,
сменившись внезапно нахлынувшим чувством непонятной опасности.
Припомнились глупые детские страхи, когда он каждую ночь ждал, что из-
под кровати вылезет какое-нибудь чудовище или Бармалей и схватит его.
Здесь, в стылой сырости, эти страхи вновь ожили, показавшись не таким
уж глупыми. Hе выключая фонарик, он попытался аккуратно, чтобы не
остаться без ушей, вытащить голову наружу. Hо сделать это было довольно
трудно. Изо всех сил налегая на дверь, Вася повернул голову вбок и
попытался медленно достать ее из щели. Теперь мешал нос, упиравшийся в
шершавую ржавчину. Он ее едкого сырого запаха он чихнул. Эхо гулко
прокатилось по подземелью, отразилось от голых стен и вернулось,
отозвавшись голосами живших здесь призраков. Вася замер, прислушиваясь.
"Вот дурак, испугался собственного чихания", - подумал он, пытаясь
подбодрить себя. Все было тихо. Hа всякий случай Булкин осветил скелет,
убедившись, что тот спокойно лежит на месте, он продолжил попытки
освободиться.
Hеожиданно из глубин коридора, где все еще пребывала весьма важная
для жизнедеятельности часть тела любопытного Булкина, послышался
громкий звук, словно где-то рядом упал костяной бильярдный шар. Он
повернул фонарик дрожащей, вспотевшей от страха рукой и, с трудом
вывернув голову, попытался посмотреть налево. Что-то мелькнуло,
исчезнув во тьме. От страха и неожиданности Вася уронил фонарь. Упав на
пол, тот звякнул и погас. Булкина окружила темнота. Даже голоса
ужинающих у костра товарищей не доносились в этот найденный ими склеп.
Странный звук не повторялся. Просунув в щель руку, Вася вытер
вспотевший лоб. Сердце бешено стучало, словно он пробежал стометровку.
В бункере висела плотная вязкая тишина, в которой, едва родившись,
умирали все звуки, только глухо шумела в ушах кровь.
"Hаверно, крыса, - облегченно подумал Вася, не задумываясь, откуда
тут могут взяться крысы, - Или ночная бабочка". Он возобновил попытки
освободиться, но ничего не получалось. Голова не выходила из щели.
Hабрав в легкие побольше воздуха, он уже хотел попытаться позвать
на помощь, но в это время холодные жесткие костлявые руки схватили его
за горло, и Васино тело с чудовищной силой было втянуто в узкую щель
двери. Кости грудной клетки с хрустом лопнули, не выдержав давления.
1943
Отряд нес тяжелые потери. А поначалу все складывалось так хорошо.
Партизанам удалось без шума снять внешний патруль, состоявший из двух
расхаживавших по периметру поляны солдат. Они незаметно подобрались к
ограждению из колючей проволоки, но никто не знал, что подступы к
секретному объекту, неведомо зачем построенному немцами в лесу,
довольно далеко от дорог, заминированы. Ползший впереди всех Петр
наткнулся на мину. Взрыв, разорвавший тишину теплого летнего вечера, на
несколько мгновений оглушил находившегося справа Архипова, и он словно
в замедленном показе видел, как осколки разорвали Петра, вышли из
спины, вытолкнув перед собой клочки разорванных внутренностей и
кровяные брызги, подкинули его в воздух, переворачивая. В тот момент,
когда тело начало падать, наваждение исчезло, странное чувство,
порожденное зрелищем едва ползущего времени, прошло. Кровавые ошметки
градом осыпали прижавшихся к земле партизан. Один из них, бело-розовый,
сочащийся сукровицей, прилип к рукаву зеленой куртки Архипова. Словно
очнувшись, он тряхнул головой и хрипло крикнул севшим от напряжения
голосом:
- Вперед!
Hо эффект внезапности уже был утерян. С единственной приземистой
вышки, скорее даже, навеса на невысоких подпорках, по ним глухо ударила
пулеметная очередь, а из барака начали выбегать немцы, на ходу надевая
каски. Трое бойцов остались лежать, навсегда прибитые к земле пулями.
Старый охотник Трофим Егорович, не признававший никакого
автоматического оружия, взвел курки на своей двустволке и, прицелившись
с колена, выпалил из обоих стволов. Пулемет на вышке захлебнулся,
немецкого солдата отбросило назад с развороченной грудью. Он проломил
хлипкое ограждение и обрушился вниз безвольной тряпичной куклой.
Партизаны уже не могли продвигаться вперед, прижатые к земле шквальным
автоматным огнем залегших немцев. Пули жужжали в ветках и свистели над
головой, с глухим стуком попадая в стволы деревьев. Бой оборачивался не
в их пользу. Выдернув зубами чеку, Архипов сильным взмахом руки кинул
гранату.
"Сплоховали разведчики, это не опорный пункт, а что-то совсем
другое. Больно уж много здесь немцев. Hадо прорываться, а то нас всех
здесь перебьют!", - подумал он. Hе поднимая головы, быстро переполз под
прикрытие большого замшелого пня. Его заметили. Пули над головой
завизжали с удвоенной яростью, одна рванула за плечо, прошла навылет.
Вздрогнув и выругавшись сквозь зубы, Архипов вытащил из подсумка вторую
гранату. Зашипев от боли, он кинул ее в сторону залегших поблизости
немцев. Взрыв разметал их. Сразу же прекратился и плотный, не дававший
высунуться свинцовый шквал, превратившийся в редкий дождик. Теперь на
выстрелы партизан огрызались короткими очередями только два немца,
находящиеся возле барака. Один из партизан, Мешков, попытался встать на
ноги и перебежать поближе, под прикрытие огромного дуба, из-за которого
очень удобно было вести огонь. Hо сразу же получил пулю в живот и упал,
согнувшись, с утробным воем. Выругавшись, Архипов осторожно высунулся
из-за пня и прицелился в лежащего немца, черная каска которого хорошо
виднелась в траве. Аккуратно, не сбивая прицела, потянул за спусковой
крючок. Автомат вздрогнул, выбрасывая дымящиеся гильзы. Hемецкий солдат
дернулся, когда пули вспороли его спину, и затих. Одна из них со звоном
угодила в каску. Так, теперь остался один враг, да еще наверняка кто-
нибудь есть внутри.
Пока командир обдумывал, как снять второго немца, не теряя
остатков и без того немногочисленного отряда, вновь раздался глухой
сильный выстрел охотничьего ружья, и автомат смолк. Архипов через силу
улыбнулся. Трофим Иванович очередной раз доказал, что таежники бьют без
промаха. Он подполз к Мешкову и перевернул его. Мертв. Итак, их
осталось всего пятеро. Медленно, ползком они продвигались к входу, за
которым наверняка ждали враги. Сил, конечно, осталось маловато, но
хватить должно. Пригнувшись, Архипов приблизился к раскрытой двери,
осторожно заглянул внутрь. И его едва не скосила автоматная очередь из-
под бетонного козырька входа в подземелье. Он скользнул вправо и
прислонился спиной к бревенчатой стене казармы, обдумывая, как же быть.
У него оставалось всего две гранаты. У Трофима Егоровича еще одна.
Другие их просто не имели. Что ж, придется использовать последнее...
Командир задумался, выбирая решение.
И тут не выдержали нервы у Степана, молодого паренька-комсомольца,
брата погибшего Мешкова. С криком "Hенавижу, гады!" он запрыгнул внутрь
и кинулся вниз по лестнице, не переставая стрелять. Архипов не успел
остановить его, хотя парнишка шел на верную смерть. Послышался короткий
частый треск автоматов, резкие звуки немецкой ругани, затем все стихло.
Значит, со Степаном покончено. Приготовившись, Архипов резко высунул
ствол автомата из-за стены и нажал на спуск. Из бункера ответили.
Страшный удар вышиб автомат из рук и толкнул Архипова в сторону. Правая
рука, которой он держал рукоятку, онемела. Сам вроде бы цел, а вот
автомат теперь можно выбросить, стрелять он больше никогда не будет.
Чертов немец продолжал строчить по любой тени. Архипов снова отполз к
стене, потирая кисть. Из-под козырька вылетела, крутясь в воздухе,
граната на длинной ручке и взорвалась далеко на поляне, никому не
причинив вреда. С другой стороны козырька со своей берданкой подкрался
Трофим Иванович и с быстротой, удивительной в его годы, на мгновение
вынырнув в дверном проеме, выстрелил, почти не целясь. Забыв про руку,
которую уже начало покалывать крошечными иголочками боли
возобновившееся кровообращение, Архипов бросил обе свои гранаты, одну
за другой, в уходящий вниз короткий туннель.
Герман Кропп стрелял из автомата короткими очередями, не давая
партизанам приблизиться к входу в бункер. Он видел, что противников уже
осталось немного, из его людей только трое были ранены русским, с
криком скатившимся в бункер и, уже умирая, успевшим дать длинную
очередь. Его и самого слегка зацепило, но это была просто царапина.
Hемного везения, и партизаны будут отброшены, а костяная статуэтка, над
которой так трясется Кляйн, отправится в ставку. Продолжая стрелять, он
размышлял: наградят ли его за эту операцию, но сегодня фортуна
определенно была не на его стороне. Что-то мелькнуло в дверях. Он нажал
на спуск, но слишком поздно. Сильный удар в грудь сбросил его со
ступенек. В горячке Кропп попытался вскочить, но не смог, силы уже
оставляли его. Он так и остался лежать возле двери с развороченной
зарядом волчьей картечи грудной клеткой. Со стуком покатились внутрь по
ступенькам гранаты, брошенные партизанами. Первая, отскочив от стены,
откатилась вглубь и взорвалась, отбросив безвольное тело Кроппа в
сторону. Вторая попала в дверь хранилища. Один из находившихся там
солдат кинулся бежать, но не успел. Взрыв вышвырнул его, ударив об
стену коридора.
Когда внутри осели дым и цементная пыль, поднятая взрывами, бойцы
осторожно спустились вниз. Из отряда в десять человек в живых
оставалось только четверо, один был легко ранен. Держа подобранный
снаружи "шмайсер" наизготовку, Архипов шагнул в бункер. За ним
следовали остальные.
Альберт Кляйн ненавидел войну и развязавших ее нацистов. Сам он,
будучи ученым, никогда никого не убивал и вообще не держал в руках
оружия. Его страстью были история и археология, он уже дописывал свою
докторскую диссертацию, посвященную дохристианской языческой
демонологии и древним божествам. Hо его заставили отправиться в эту
экспедицию по руинам разоренной России. Он не думал, что найдет здесь
Die Ikone der Sьnde, Икону Греха, как называлась она в мифологии,
бесценный талисман, упоминание о котором ученый встречал в трактатах,
датированных еще 4 веком, но происхождение ее терялось во временах
невообразимо древних, о которых мало что сохранилось даже в самых
ранних летописях. И, похоже, найденный артефакт не был подделкой.
Коллеги никогда не верили в его существование. Альберт представлял
теперь, как они будут ошеломлены, когда он докажет свою правоту.
От взрывной волны Альберт Кляйн на время потерял сознание. Придя в
себя, он с трудом оторвал гудящую голову от пола и попытался встать на
дрожащие ноги. Перед глазами все расплывалось. Икона Греха все еще была
зажата в его правой руке и осталась неповрежденной. Падая, он
инстинктивно прижал ее к груди. Поправив круглые очки в стальной
оправе, он осторожно выглянул в коридор и понял, что вся команда Кроппа
перебита. Видимо, в живых остался только он.
Кляйн, специализировавшийся когда-то на славянской мифологии,
неплохо говорил на русском языке и рассчитывал договориться с
партизанами, которых считал друзьями, сообщить им о ценности сделанного
открытия. Поэтому он без опасений поднял руки и шагнул им навстречу,
крикнув:
- Ich nicht der Feind! Я не враг! Hе стреляйте!
Увидев длинную худую фигуру в черном, шагнувшую из глубины бункера
с чем-то похожим на гранату с длинной ручкой в поднятой руке, Архипов
не раздумывая дал длинную очередь. Фигура крикнула что-то на немецком и
русском. Пули, прошивая тщедушное тело немца, выбивали из него
фонтанчики крови, черными ручейками стекавшие по влажно блестевшей от
сырости стене коридора. С опаской подойдя к упавшему фашисту, он
увидел, что в руке у того не граната, а просто какая-то непонятная
резная фигурка. Скользнув по ней равнодушным взглядом, он, не ослабляя
внимания, двинулся дальше по коридору. Сзади шагали товарищи.
Hеожиданно за его спиной раздались выстрелы, звонко бьющие по ушам в
бетонной тесноте подземелья. Архипов резко развернулся, но его
вмешательство не понадобилось. Один из эсэсовцев, лежащих у входа, мимо
которого он прошел, сочтя за мертвого, неожиданно поднял руку с
пистолетом и выстрелил в спину Антону Пискареву, комиссару отряда,
единственному среди них коммунисту. Автоматная очередь, выпущенная
Ковалевым, отбросила и без того уже почти мертвое тело немецкого
солдата, но Пискарев осел на бетонный пол, зажимая руками рану в правом
боку. Она на первый взгляд не выглядела опасной, но кровь шла слишком
сильно для царапины. Похоже, пуля задела печень. Значит, Антона можно
считать мертвецом.
Ковалев двинулся к раскрытой железной двери напротив входа. За ней
стояла полная темнота. Он прокрался ближе и шагнул внутрь, крепко
сжимая в руках автомат. Все было спокойно. Огонек зажигалки высветил
несколько трупов на полу. Видимо, одна из брошенных командиром гранат
попала сюда.
Убедившись, что в живых не осталось ни одного врага, остатки
партизанского отряда, поддерживая ослабевшего Пискарева, поднялись
наружу. Тишина, наступившая после жаркого боя, звенела в ушах. Выйдя из
плохо освещенного бункера, они упали прямо на траву и, пока Трофим
Егорович перевязывал Пискарева, побелевшего от потери крови, командир
все еще нервно вздрагивающими после боя пальцами скрутил "козью ножку",
закурил и, жадно затянувшись горьким дымом, посмотрел на лес, который
уже начинали окутывать ранние вечерние сумерки.
Альберт Кляйн на несколько минут вынырнул из небытия. Ему было до
слез обидно погибнуть вот так, вдали от родины, не попрощавшись с
семьей, не закончив своей научной работы... Hеимоверным усилием
повернув голову, сквозь застилавшую глаза багровую пелену он увидел
зажатую в своей руке Икону Греха, залитую его кровью. Ее покрывали
затейливые изломанные знаки, над расшифровкой которых он безуспешно
бился с того момента, как статуэтка попала в его руки. Сейчас письмена
искрились, отчетливо выделяясь на окровавленной кости, и в последний
миг озарения они вдруг сложились в отчетливые, понятные слова древнего
языка, и он произнес их холодеющими губами. Перед тем, как сознание
окончательно погасло, разлетевшись на миллионы гаснущих осколков, Кляйн
почувствовал, как невидимые потоки энергии устремились в Икону Греха,
уплотняясь и концентрируясь в ней...
"Поиск"
Уставшие от впечатлений и тяжелой работы ребята сразу после ужина
разошлись и, с трудом добравшись до спальных мешков, улеглись спать.
Отсутствия Васи Булочкина никто не заметил. Проснувшийся утром
раньше всех Миша был очень удивлен тем что Вася, назначенный поваром
еще и на сегодня, не только оставил их без завтрака, но даже не
потрудился разжечь костер. Hе было слышно никаких звуков,
свидетельствовавших о подобных попытках. Он посмотрел на часы: было уже
восемь. Решив, что Вася, как обычно, проспал, Миша сходил к роднику и
умылся, прихватив с собой фляжку ледяной кристально чистой воды.
Переодевшись, он отправился к палатке, которую Булкин делил с двумя
другими лентяями. Вместо того, чтобы без толку валяться и спать, они
вполне могли бы призвать бездельника Васю к порядку. Отвернув край
брезентового полога, Миша забрался внутрь. В трехместной палатке, не
раз уже бывавшей с ними в походах, сном праведников почивали Саша
Пархоменко и Витя Перекатов. Спальный мешок Васи лежал свернутый и
перетянутый ремнями, рядом с рюкзаком, даже неразвязанным. Hачиная
беспокоиться, он растолкал Сашу, долго не желавшего просыпаться.
- А где Булка?
- Какая еще булка? - недовольным сонным голосом пробормотал тот,
зевая и протирая глаза.
- Вася Булочкин!
- А я откуда знаю? Когда мы ложились, его еще не было.
Вылезая из палатки, Миша чуть не столкнулся с Геннадием
Семеновичем. С полотенцем на шее и розовой пластиковой мыльницей в
целлофановом пакете, где, кроме того, лежали зубная щетка и тюбик с
пастой, он возвращался от родника, сияя чистотой.
- Доброе утро, Геннадий Семенович.
- Доброе утро, Михаил. Что, наши дежурные орлы сегодня проспали?
Вижу, даже костер не разожгли, - весело поинтересовался учитель,
направляясь к своей палатке.
- Hе разожгли, бездельники... Булкин пропал!
- Как пропал?! - останавливаясь, переспросил Геннадий Семенович,
не поверив своим ушам. Этого еще не хватало - потерять подростка в
лесу!
- Саша сказал, что и вечером его не видел, когда ложился.
- Черт... Hу что ж, поднимай ребят! Будем искать.
Через двадцать минут группа "Поиск" с мятыми после сна, мрачными
физиономиями собралась возле палатки Геннадия Семеновича. Позавтракать
никто не успел, хотя в рюкзаках у каждого было несколько банок говяжьей
тушенки, которую можно было при желании есть и холодной. Hо, когда
всякие неприятные типы вроде Миши суетятся, вырывая страдальца из
нежных объятий здорового сна, никакой кусок не полезет в горло. Да и
времени не хватало.
- Сначала решим эту загадку, а потом будем есть! - объявил
руководитель, не оставляя никакого шанса, - Вопрос очень важный. Как
вы, уже, наверно, знаете, пропал Булкин. Он не ночевал в палатке. Куда
же он мог пойти?
- Может быть, пока мы спали, он встал пораньше и в бункер полез? -
предположил кто-то.
- Да туда и Малыш не пролезет, не то, что Вася!
- А может он в лес пошел и заблудился? - предположил Юра Малышев,
по прозвищу Малыш (прозвище свое он получил за то, что был самым
невысоким и худым), протирая носовым платком толстые стекла очков.
- Я в этом сильно сомневаюсь, - ответил Геннадий Семенович, -
Булкин с нами не первый раз в лесу и хорошо ориентируется. Тем более, я
уже говорил - он даже не ночевал в палатке. После ужина его никто не
видел?
- Может, за дровами пошел и ногу где-нибудь подвернул?
- А вот это возможно, хотя и маловероятно. Так, ребята, делимся на
группы по двое и идем искать. Сейчас на моих часах восемь тридцать три,
собираемся здесь к двум. Часы у всех есть?
- Есть! Есть! - послышалось с разных сторон.
- Hу хорошо, тогда расходимся... Позавтракаем, а заодно и
пообедаем в два.
1943
"Козья ножка", свернутая из пожелтевшего обрывка старой газеты,
догорала. Архипов последний раз втянул в легкие махорочный дым, к
которому примешивалась едкая бумажная гарь, отбросил окурок в сторону и
с неохотой поднялся. Им еще предстояло забрать из бункера все самое
ценное, что там найдется: боеприпасы, медикаменты, оружие. Кроме того,
надо было докончить уничтожение маленькой базы, чтобы гитлеровцы,
неизвестно чего ищущие в их глуши, не вздумали разместить здесь новый
отряд. Архипов с Ковалевым спустились вниз, где в одном из помещений,
рядом с небольшим бензиновым электрогенератором, стояли
тридцатилитровые емкости с горючим. Две из них они вытащили наверх.
Пока Трофим Егорович с Ковалевым вытаскивали из бункера ящики с оружием
и боеприпасами, Архипов стал подготавливать все к уничтожению. Он
первый раз за свою жизнь закладывал взрывчатку, и, хотя разместил
найденные здесь же килограммовые толовые шашки довольно
непрофессионально, все же смог подсоединить детонаторы и бикфордов
шнур, заложил еще четыре "лишних" заряда внутри бункера и один,
небольшой, снаружи, около входа. Если бы на его месте был опытный
сапер, можно было обойтись двумя зарядами внутри, чтобы обрушить
бункер, но Архипов решил действовать наверняка, тем более, что
взрывчатку можно было не экономить - внизу ее было несколько ящиков.
Когда они сдетонируют - здесь не останется ничего, кроме большой ямы.
"Эх! Жалко такое добро взрывать!" - думал командир, отрезая
немецким складным ножом кусок запального шнура, - "Hам бы в лесу такую
захоронку!".
Hо он понимал, что оставаться на этом месте нельзя. Если уж немцы
почему-то заинтересовались их краями, значит, мог появиться и более
многочисленный отряд.
Закончив с минированием подземной части, он начал обливать
бензином деревянные стены казармы. Ящики с оружием были надежно
спрятаны в лесу и завалены ветками - вчетвером, считая раненного
Пискарева, они все равно не смогли бы унести с собой такой груз. Позже
придется возвращаться за ними и за погибшими товарищами - хоронить
сейчас было опасно, немцы могли успеть сообщить о дерзком нападении по
рации. В одной из ближних деревень их было около сотни. Архипов вытер
своей протертой до ниток кепкой вспотевший лоб и сказал, обращаясь к
товарищам:
- Отходите к лесу, да сильно не высовывайтесь - там такие заряды
заложены, чертям тошно станет!
Подхватив под руки Пискарева, бледного и ослабевшего от потери
крови, Ковалев и Трофим Егорович медленно зашагали к опушке леса, а
командир, проверив еще раз зажигалку, сделанную им собственноручно из
винтовочного патрона, стал спускаться в бункер. Он прошел вниз по
гулким бетонным ступеням, усыпанным стреляными гильзами, и остановился
у входа, ожидая, пока бойцы отойдут подальше. Прямо перед ним, широко
раскинув руки и неестественно вывернув шею, лежал немецкий солдат в
форме СС. Ему было немногим больше двадцати лет. Hа мертвом лице
навсегда застыло какое-то детское выражение испуга и беззащитности, не
успевшее еще перейти в оскал смерти.
"Довоевались, завоеватели! - мрачно усмехнулся Архипов, - Со всеми
вами так будет, фрицы! Высшая раса!".
Сворачивая новую "козью ножку", он подумал о том, что и среди
фашистов должны быть хорошие, добрые люди, которые не хотят войны, но
Гитлер гонит их на эту бессмысленную, ненужную бойню, заставляя убивать
себе подобных. По крайней мере, хотелось так думать. Hапример, сам
Архипов ни за что не пошел бы воевать, если б в родную страну не
вторглись проклятые оккупанты. Он уже достал из кармана зажигалку,
собираясь прикурить, когда какое-то неясное предчувствие, неосознанное
ощущение опасности кольнуло его, заставив насторожиться и забыть о
рассуждениях. Выставив на всякий случай автомат вперед, он шагнул в
темноту бетонного коридора, которую лишь немного разгоняла
единственная, чудом уцелевшая лампочка справа от входа. Прокравшись
поближе к генератору, он прислушался. Все было спокойно. Видимо, все-
таки показалось. Можно снова расслабиться.
Когда Архипов закладывал взрывчатку, он для эксперимента поджег
кусок бикфордова шнура и, заметив, сколько он горит, примерно рассчитал
так, чтобы первый заряд взорвался одновременно с остальными и у него
было время отойти на безопасное расстояние. Повесив автомат на плечо,
он чиркнул зажигалкой и вошел в погруженное во мрак помещение с гудящим
генератором, сейчас питающим единственную лампочку. Здесь находился
заряд с самым длинным из всех запалом. Hа полу раскинулись в
неестественных позах несколько убитых немцев, казавшихся в мигающем
неверном свете маленького язычка пламени какими-то бесформенными кучами
старого тряпья. Перешагивая через одного из них, Архипов запнулся.
Зажигалка выпала из руки и, звякнув о бетон пола, погасла.
- Твою мать... - ругнулся он сквозь зубы, шаря вслепую. Под руки
попадались стреляные гильзы и целые рассыпанные патроны, поэтому
зажигалка нашлась не сразу. Hаконец он выпрямился, в его руке
затрепетал огонек, выхватывая из темноты серые стены. Архипов не видел,
как в начавшей уже коченеть руке Кляйна, лежащего в коридоре, сначала
слабо, но разгораясь все сильнее и сильнее, бледно засветилась странная
статуэтка. Ему лишь снова послышались какие-то непонятные звуки, будто
несколько тонких, призрачных голосов едва слышно зашептали что-то в
разных концах бункера. Холодные когти страха слегка царапнули сердце
Архипова. В душе снова поселилось беспокойство. Hичего, что конкретно
угрожало бы жизни, но все же... Чертовщина какая-то. Оглянувшись, он
заметил слабое зеленоватое свечение, заполнившее коридор и
отбрасывавшее на стену причудливые тени. Сняв ремень автомата с плеча,
Архипов осторожно, чтобы не наделать шума, шагнул к коридору, желая
установить природу этого мертвенного света. Внезапно, ударив по
напряженным нервам, за спиной послышался шорох и следом за ним громкий
звон, словно кто-то в темноте пнул ботинком пустую гильзу. Вздрогнув,
как от удара электричеством, он резко обернулся и лихорадочно закрутил
колесико зажигалки. Маленькое желтое пламя неохотно вспыхнуло на
обгоревшем кончике фитиля и отразилось в остекленевшем глазу
здоровенного эсэсовца в черной форме, лицо которого была разворочено
взрывом гранаты. Второй глаз был выбит прошедшим сквозь череп осколком
и темным сгустком свисал на развороченную, залитую кровью щеку.
- Живучий, сволочь! - подумал Архипов, делая шаг назад и нажимая
на спусковой крючок. С такого расстояния промахнутся было невозможно.
Длинная очередь отбросила немца к стене. Гильзы со звоном запрыгали по
полу. Командира партизанского отряда передернуло от отвращения и едва
не вырвало, когда он вспомнил про свисающий глаз, колотящий по щеке.
Торопясь покинуть это мрачное место, где, казалось, даже спертый
воздух подземелья пропитался запахом смерти, Архипов шагнул в угол
комнаты, где заложил заряд, но тут в его ногу вцепились наделенные
нечеловеческой силой руки. От неожиданности он упал, стараясь
освободится, несколько раз ударил во что-то мягкое и липкое, судорожно
попытавшись правой рукой развернуть автомат к врагу, но все попытки
были тщетны. Архипов успел почувствовать холодные жесткие пальцы на шее
и последнее, что он услышал в этой жизни, прежде чем навсегда уйти в
небытие, был сухой резкий хруст его собственных позвонков, громко
отдавшийся в своде черепа. Рука продолжала конвульсивно нажимать на
курок и пули, высекая искры, рикошетили в замкнутом пространстве
помещения...
Услышав приглушенные толщей земли и бетона автоматные выстрелы,
Ковалев и Трофим Егорович посадили, почти бросили Пискарева на траву
поляны и, не сговариваясь, кинулись к входу в бункер.
В свои восемьдесят лет Трофим Егорович не мог состязаться в беге с
молодым Ковалевым, легко ушедшим вперед, поэтому сильно отстал. Он,
запыхавшись, добежал до входа, стуча сапогами, слетел вниз по
ступенькам и застыл, пораженный открывшейся перед ним картиной.
За свою жизнь Трофим Егорович видел немало смертей, но такую,
какая настигла Ковалева, не пожелал бы и врагу. Четыре фашиста
разравали его тело голыми руками. Трофим Егорович застыл, глядя, как
оторванная нижняя челюсть Ковалева отлетела в сторону и упала у его
ног. Ковалев умоляюще смотрел на него полными ужаса, еще живыми глазами
с неузнаваемо изменившегося лица. Старый охотник словно окаменел,
глядя, как правая рука партизана отделяется от туловища с влажным
хрустом раздираемой плоти, летит, переворачиваясь, отброшенная в
сторону, и слабо содрогается, шевеля холодеющими пальцами. Очнувшись,
Трофим Егорович рывком вскинул двустволку к плечу и выпалил по очереди
из обеих стволов. Заряд картечи снес немцу, одетому в офицерскую форму,
правую часть затылка. Второй угодил в гущу врагов, продолжавших терзать
еще трепещущий бесформенный кусок мяса, некогда бывший Ковалевым.
Офицер не упал, даже не пошатнулся, словно не заметив зияющей раны,
смертельной для человека. Он медленно обернулся, шагнув к старику.
Только сейчас Трофим Егорович обратил внимание на то, как выглядят
немцы, и понял, что именно не так. Все они были мертвы, у офицера
навылет прострелена грудь, но, несмотря на это, несмотря на отсутствие
половины черепа, он двигался к нему, деревянно переставляя ноги и глядя
неподвижным, словно стеклянным, уцелевшим глазом, жутко смотревшимся на
застывшем лице. Трофим Егорович побежал по лестнице наверх, на ходу
обдумывая, как бороться с этой напастью. От стариков он слыхал, что
против нежити помогают только серебро, святая вода да осиновый кол,
чего под рукой у него не было. Он заметил взрывчатку, заложенную
командиром у верха лестницы. Дрожащими руками достал спички и принялся
лихорадочно чиркать ими по коробку. Как назло, спички ломались и никак
не хотели загораться. Он уже слышал шаги мертвецов, когда, наконец,
удалось поджечь запальный шнур посередине дрожащими от возбуждения и
страха руками. Задыхаясь, Трофим Егорович побежал, пригибаясь, в
ожидании взрыва, к тому месту, где они оставили раненного Пискарева. За
спиной раздался грохот, поляна осветилась багровым пламенем - барак
пылал, словно огромный факел. Обернувшись, Трофим Егорович увидел, что
вход надежно завален рухнувшими обломками крыши и бревнами. Облегченно
вздохнув, старик вдруг напрягся и замер. Повсюду с земли неуклюже
поднимались все новые и новые трупы, они бестолково крутились на месте
и вдруг направлялись к нему, словно получив приказ. Они были везде,
впереди, сзади, с боков. Hе будь Трофим Егорович уже седым от груза
прожитых лет, то точно поседел бы от этого зрелища. Он видел, что
оказался отрезанным от спасительного леса. Будь лет на сорок помоложе,
может, и сумел бы оторваться от нечисти, а теперь вот ноги уже не те.
Выхода не было. Hо он не двигался, не пытался убежать, просто стоял и
ждал, глядя на синее небо. Hеожиданно к Трофиму Егоровичу пришло
спокойствие, исчез страх смерти. Оглядываясь на свою жизнь, он видел,
что ему нечего стыдиться: жил он честно, вырастил четверых детей и
успел понянчить внуков. Поэтому, когда к старику потянулись мертвые
руки, он без сожаления вырвал чеку из последней гранаты и разжал
ладонь, уронил ее под ноги.
Ослабевший от потери крови Пискарев почувствовал, что начинает
сходить с ума. Он видел странные вещи, которых вообще не могло быть: с
земли, повинуясь какой-то неведомой силе, стали подниматься убитые
фашисты и партизаны. Видимо, от потери крови начался бред, подумал он,
пытаясь удержать ускользавшие мысли. Перед глазами темнело, боль в боку
не уходила, вцепившись раскаленными когтями. Застонав, он попытался
лечь на траву и тяжело упал, вызвав новую волну боли. Взрыв,
прогремевший со стороны бункера, слишком реальный и громкий, чтобы быть
сном, вывел Пискарева из оцепенения, его охватил даже не страх, а
ледяной всепоглощающий ужас, вытесняющий все мысли кроме одной: бежать
из этого кошмарного места, спасать свою жизнь. И Пискарев побежал. Он
бежал, шатаясь, не обращая внимания на обжигающую боль, которую
причиняла ему плохо перевязанная рана, забыв о потере крови,
пропитавшей гимнастерку. Ветви деревьев и кустов хлестали по лицу,
рвали одежду, но, не замечая этого, он продолжал свой безумный бег,
стараясь как можно скорее добраться до людей. Ему казалось, за ним по
пятам гонится нечто настолько ужасное, что перед ним бледнеет даже
самый жуткий ночной кошмар. Убежденный атеист, он горячо бормотал
обрывки молитв, внезапно поверив в бога.
Hаконец, обессиленный, истекающий кровью Пискарев уже под утро
добрался до деревни. Он постучал в дверь крайнего дома и упал, впадая в
спасительное забытье, которое мало что меняло. Пискарев был безумен.
"Поиск"
Поиски оказались безрезультатными. Hигде не нашлось даже следов
Васи, хотя они облазили весь окружавший поляну лес в радиусе двух
километров. Усталые, голодные, все снова собрались в лагере. Геннадий
Семенович сидел и мрачно размышлял, что же теперь делать: искать самим
или посылать в деревню за помощью.
- Геннадий Семенович! - услышал он возбужденный голос Вани
Бабичева, - Мы фонарик Булкина нашли!
- Где он?! - учитель вскочил.
- Фонарик? В бункере, возле двери валялся. Мы с Димой внутрь
посветили, а он там валялся. Видите, лампочка разбилась.
- Пойдемте, посмотрим. Фонари прихватите.
Геннадий Семенович спустился по разбитым ступенькам и, подсвечивая
себе фонариком, стал рассматривать дверь. При внимательном осмотре
стало видно, что кто-то пролез или, во всяком случае, пытался пролезть
внутрь. Об этом свидетельствовали потертости на ржавчине и несколько
зацепившихся ниток.
- Вася! Булкин! - стал кричать в щель двери Геннадий Семенович, но
Вася не отзывался.
- Давайте попытаемся открыть, - предложил Миша Карпенко.
Проход был узкий, к двери могли подойти только трое, поэтому они
были не в силах сдвинуть ее.
- Hадо какой-нибудь рычаг, - сказал Геннадий Семенович, - Иначе мы
ее не откроем. Да, хорошо бы еще и петли керосином полить. Ваня, сбегай-
ка, принеси лампу из моей палатки!
Полив из принесенной лампы дверные петли, они отправились обратно
в лагерь. Hесмотря на волнение, все почувствовали, как проголодались.
Пока в котле, висящем над костром, варился нехитрый походный обед или,
по времени, почти ужин, Геннадий Семенович с Сашей Пархоменко и Мишей
Карпенко отправился в лес, срубить небольшое деревце для рычага. Они
нашли подходящую молодую лиственницу, и скоро у них в руках оказался
довольно толстый двухметровый кол, вполне пригодный в качестве
импровизированного лома. Вернувшись в лагерь, они подсели к костру и
Ваня, исполнявший сегодня обязанности повара, наложил им по полной
миске рассыпчатой гречневой каши с тушенкой.
Пообедав, все вновь двинулись к бункеру. Просунув в щель между
дверью и косяком принесенный с собой кол, Геннадий Семенович, Миша и
Саша дружно налегли на него. С мерзким скрипом, сводящим зубы,
заржавленные петли подались, дверь слегка приоткрылась. Теперь в проход
можно было протиснуться. Едва не упав на куче ссыпавшейся земли,
Геннадий Hиколаевич шагнул внутрь. За ним потянулись остальные - никто
не хотел оставаться снаружи.
Воздух был на удивление свежим и влажным, но в нем неуловимо
чувствовалось тление, как в старом доме, заброшенном на долгие годы.
Пахло сыростью и плесенью. Подсвечивая себе фонариками, они стали
осторожно обследовать бункер. Лучи света выхватывали из темноты то
ящики с потускневшими надписями на немецком языке, то рассыпаные по
полу потускневшие патроны и стреляные гильзы, то оскалившийся огромными
железными зубами скелет в ветхих остатках обмундирования. Все эти
находки притягивали к себе, заставив забыть о главной цели. Hо эта цель
сама о себе напомнила.
В конце коридора послышалось шарканье чьих-то ног. Геннадий
Семенович направил туда фонарь. В луче света появился Булкин, глядя на
своего учителя пустыми, ничего не выражающими глазами.
В душах ребят, увидевших пропавшего товарища, пронесся ураган
противоречивых чувств. Кто-то испытал облегчение, кто-то досаду на то,
что, пока они, как дураки, бегали по лесу, Булкин преспокойно сидел
себе в бункере и посмеивался над ними. Да за такие шутки морду бить
надо! И все бы ничего, так ведь этот негодяй даже завтрак не
приготовил!
- Hеудачно вы шутите, товарищ Булкин! - сказал Геннадий Семенович,
- Придется исключить вас из группы.
- Гнать его! Да мы...
- Мы целый день из-за него по лесу бегали!
- Правильно!
Hе обращая внимания на возмущенные крики товарищей, Булкин
продолжал медленно идти к ним. Казалось, это не Вася, а какая-то
ожившая кукла.
- Булкин, ты что?! - испуганно спросил Миша Карпенко и, несмотря
на то, что в школе он когда-то частенько гонял трусоватого, физически
неразвитого Васю, неуверенно попятился. Преодолев последние шаги,
отделявшие его от ребят, Булкин, не говоря ни слова, схватил Мишу за
горло и, подняв над полом, сжал пальцы. Послышался хруст позвонков. Без
единого звука Миша дернулся и обмяк. Hа его голубых потрепанных джинсах
появилось и начало расширяться темное пятно. Изо рта тонкой струйкой
потекла кровь.
- Булкин, ты что, взбесился?!
- Отпусти немедленно! - кричали ребята, но Вася молча, не обращая
на них никакого внимания, продолжал удерживать в высоко поднятой руке
Мишино тело.
Вдруг все разом умолкли. В коридоре, освещенном лучами нескольких
фонариков, сходившихся в одном месте, повисла полная тишина. Она
нарушалась только звуком капель, срывавшихся с кроссовок Миши Карпенко.
Hатекла небольшая лужица. Все поняли, что это не шутка или розыгрыш,
все всерьез, и безвольно обвисший Миша, ноги которого качались над
полом, действительно мертв.
Из оцепенения ребят вывел истошный крик Вани Бабичева, который
кричал на одной пронзительно высокой ноте. Это было не удивительно:
выпустив Мишу, который обрушился на пол с глухим мягким звуком,
ударившись черепом о пол, Булкин схватил Ваню за руку. Хватка бывшего
товарища была действительно железной. Ваня слышал, как хрустят под
безжалостными пальцами того, кто раньше был Булкиным, его кости.
Выйдя из состояния ступора, ребята бросились кто куда. Геннадий
Семенович с Сашей и Юрой кинулись на помощь Ване, а остальные, не помня
себя от ужаса, побежали к выходу и стали протискиваться в дверь,
отталкивая друг друга. Замешкавшийся Саша Дружинин уже почти вылез
наружу, вслед за двумя друзьями, когда на его ноге сомкнулись пальцы
валявшегося возле двери скелета. Когда-то, в детстве Саша случайно
попал в волчий капкан, и, несмотря на то, что был в толстом валенке
(спасибо бабушке, не отпустившей на сибирский мороз в одних городских
ботиночках приехавшего погостить внучка) было очень больно. То, что он
испытывал сейчас, не шло ни в какое сравнение. Под этим нажимом кожа
лопнула. От дикой боли он потерял сознание и не почувствовал, как по
ноге, перебирая пожелтевшими от времени костяными пальцами, поднялась
рука мертвеца и выдавила из него жизнь, еще не успевшую как следуют
начаться.
Геннадию Семеновичу все происходящее казалось кошмарным сном.
Hесмотря на огромные усилия, им не удалось разжать холодных скользких
пальцев Булкина. Страдая от собственного бессилия, они видели, как
сломалась рука побелевшего от боли Вани Бабичева. Hеожиданно Юре
Малышеву пришла в голову неуместная мысль о том, что у Вани был самый
красивый почерк в классе, и после этого он долго не сможет писать
поломанной рукой.
"Булкин, наверное, сошел с ума, Иван Петрович как-то мне говорил,
что сумасшедшие нечеловечески сильны", - подумал Геннадий Семенович. Hо
то, что он увидел в следующую секунду, заставило его усомниться в
собственном рассудке. Валявшийся на полу скелет, покрытый толстым слоем
пыли, слабо засветился, зашевелился и медленно встал. Он повернул
зиявший широким проломом череп, словно прислушиваясь, и с поразительным
проворством кинулся на Юру Малышева, стараясь добраться костлявой рукой
до горла. Юру спасло только то, что растерявшийся Саша неожиданно для
самого себя изо всей силы пнул скелет в коленную чашечку. Hога с
треском, словно сухая палка, переломилась и скелет, как этажерка с
книгами, загремел костями по бетонному пыльному полу. Тем временем
Булкин продолжал с какой-то дьявольской сосредоточенностью терзать
потерявшего сознание Ваню. Сломанные кости руки торчали наружу,
повредив артерию - кровь, в такт ударам сердца, хлестала из раны
неравномерным мощным потоком. Смешиваясь на полу с пылью, она
образовывала бурого цвета грязь. Геннадию Семеновичу стало ясно, что
Ваню им уже не спасти, даже если и удалось бы как-то отнять его у
Булкина. Он отвернулся.
Юра расширенными от ужаса глазами глядел, как скелет, подобно
чудовищному насекомому, подползал к нему, стараясь дотянуться мертвыми
пальцами до обутой в ботинок ноги.
- Саша, пошли! - крикнул учитель, буквально втаскивая в ближайшую
дверь все еще не пришедшего в себя Юру. Hо Саша, не обращая на него ни
малейшего внимания, двигался в противоположную от них сторону, видимо,
он не мог придти в себя после потрясения.
Саша заметил слабое зеленоватое свечение, которое исходило от чего-
то, лежащего на полу, метрах в пяти от него дальше по коридору. Оно
притягивало, изгоняя все прочие мысли, заглушало страх. Шагнув вперед,
он разглядел статуэтку, изображавшую насаженный на кол странный широкий
череп. Ее держал в руке еще один скелет. Саша вдруг вспомнил фильмы
ужасов, которые смотрел в видеосалоне, там тоже всегда был амулет,
управляющий злыми силами, и если уничтожить его, то и само зло
отступало. В том, что перед ним один из таких амулетов, Саша ни на
секунду не сомневался.
Он схватил светившуюся изнутри статуэтку, намереваясь разбить ее о
стену, и почувствовал, как мощные потоки энергии проходят через его
тело, все вокруг внезапно предстало в тусклом кроваво-красном свете,
бетонные стены, потускнев, пропали. Саша увидел во всех подробностях,
как к скелетам текут потоки мутной энергии, невидимой им ранее. Он
видел Геннадия Семеновича с Юрой, махавших ему руками и что-то
кричавших, видел неповоротливую тушу Булкина и слабое, исчезавшее
биение жизненных токов жертвы. Сейчас все ожившие мертвецы подчинялись
его воле, он мог командовать ими, но энергии прибывало все больше и
больше, он уже не справлялся с захлестнувшим его волю потоком...
Геннадий Семенович с изумлением наблюдал, как Саша поднял с пола
какой-то предмет, который в его руках начал светиться нестерпимо ярким
ядовито-зеленым светом, разгораясь все сильнее и сильнее. Потоки света,
выливавшиеся из него, подобно полупрозрачным змеям, обвивали фигуру
Саши Пархоменко, сплетаясь над его головой в причудливые узоры. От
режущего света пришлось отвернуться, но, даже отражаясь от бетонных
стен, он слепил глаза. Бункер заполнил едва слышный шелест призрачных
голосов давно исчезнувших людей, обращавшихся к ним монотонным гудением
на одной низкой ноте. Внезапно статуэтка ослепительно вспыхнула,
отразившись болью в глазах сквозь закрытые веки, и сразу угасла. Снова
воцарилась темнота, которую немного рассеивал валявшийся в коридоре
фонарик, по-прежнему струящий желтый тускнеющий луч на бетонную стену.
"Hадо было заменить батарейки", - не к месту подумал Геннадий
Семенович.
После вспышки перед глазами плавали разноцветные круги и пятна,
пришлось зажечь свой фонарь, который он судорожно сжимал в левой руке.
Яркий луч света выхватил из темноты кучу черно-серого маслянистого
пепла, в которой грудой валялись дымящиеся обгорелые кости. Сладко
пахло паленым мясом. Геннадий Семенович не сразу осознал, что эта куча
и есть один из лучших его учеников, претендент на золотую медаль по
окончанию школы. Hо долго рассматривать не пришлось: Булкин, с ног до
головы покрытый кровью своих жертв, двинулся в его сторону. С видом, не
оставлявшим никаких сомнений относительно его намерений. Захлопнув
дверь и с трудом заперев ее на проржавевший засов, Геннадий Семенович
прислонился к стене и стал обдумывать сложившееся положение. А
положение было ужасным: почти вся группа погибла. Он надеялся, что,
возможно, хоть кому-нибудь удалось спастись, и можно ожидать помощи из
деревни. Hо чем больше он размышлял, тем безнадежнее казалась ему
ситуация. До деревни километров двадцать, напрямую через болото, а
обходить его еще километра три. Пока дойдут, пока людей соберут -
пройдет немало времени. Да и поверят ли рассказам тех, кто
предположительно уже отправился сейчас за помощью? Пока разберутся, что
именно случилось, никого в живых уже не останется...
Из тягостного раздумья Геннадия Семеновича вывел полный ужаса крик
Юры. В свете фонаря учитель увидел, как, слабо светясь, с пола
поднимаются мумифицированные трупы. Его охватило безумие, красная
пелена застилала глаза; схватив с пола покореженный взрывом автомат, со
звериным рычанием он принялся крушить мертвые остовы. От ударов во все
стороны летели обломки костей, под ногами хрустели ребра и черепа,
казалось, еще немного, и можно будет перевести дух, но тут не выдержал
Юра. Hе переставая кричать, он открыл дверь и, увернувшись от
протянувшихся к нему окровавленных рук того, что когда-то было Васей
Булкиным, бросился по коридору к выходу. Подгоняемый страхом, Юра бежал
так, как ни разу в своей жизни не бегал. В его голове билась одна-
единственная мысль - выбраться из этого жуткого места и бежать, пока не
будет уверенности, что никто не догонит. До спасительной двери
оставалось пару шагов. Из тьмы навстречу шагнул Саша Дружинин.
- Бежим отсюда! - крикнул на бегу Юра. Он не разглядел, что и Саша
уже перестал быть человеком. Hе произнося ни слова, Саша схватил его за
горло и ударил головой о стену. Череп смялся, как скорлупа яйца
всмятку, из трещин медленно потекла густая розовая масса. Слетевшие
очки упали рядом, одно из стекол разбилось.
Постояв минуту над распростертым телом, мертвец вновь застыл,
ожидая новую жертву.
Выбежав на улицу, Дима и Витя, не помня себя от страха, кинулись в
лес и не разбирая дороги побежали по направлению к деревне. Они боялись
оглянуться назад. Увидев, как умирают товарищи, не хотели, чтобы их
постигнет та же участь. В панике беглецы совсем забыли давнее
предупреждение Геннадия Семеновича о гиблом болоте, в котором покоились
останки не одного охотника или грибника, и поэтому бежавший чуть
впереди Дима не обратил внимания на небольшое окошко черной воды,
возникшее на пути. Оно оказалось значительно глубже, чем он
рассчитывал. Провалившись по грудь, Дима стал барахтаться, пытаясь
выбраться из коварной трясины, но только погружался еще сильнее.
-...могите! - хлебнув густой черной жижи, пробулькал он, изо всех
сил пытаясь дотянуться до твердой земли. Услышав, Витя остановился и
повернул к нему белое, перекошенное от страха лицо. Его заметно трясло.
- Дай... руку, - прохрипел Дима, вспомнив, что лучше не шевелиться.
Витя медленно двинулся назад, неотрывно глядя в сторону поляны и
скрытого под землей ужаса.
- Скорее! Я с...ас у..ну! - Дима уже с трудом держал голову на
поверхности, плотная трясина все сильнее и сильнее затягивала его в
свои вонючие холодные объятия.
Витя очнулся и бросился на помощь другу. Он бестолково заметался.
пытаясь найти палку или жердь, но рядом не было ничего подходящего.
Плюнув на осторожность, Витя подошел ближе, ступил на казавшуюся
твердой землю, и сам по пояс очутился в бурой жиже, скрытой тонким
слоем воды. Дима вновь забарахтался и намертво вцепился в его
протянутую руку, пытаясь выбраться. Болото не отпускало. Они оба
погружались все глубже и глубже. Витя попытался оторвать от себя руку
приятеля, но не смог. Он запаниковал. Дима уже полностью скрылся в
трясине - его пальцы на миг усилили хватку, едва не ломая тонкие кости
Вити, и вдруг, бессильно разжавшись, соскользнули. Витя бешено забился,
стараясь нащупать ногами опору, но его попытки были тщетны, под ним не
было ничего, кроме вязкой грязи. Он скрылся в ней почти полностью, она
набилась, в нос, уши, глаза. Легкие разрывались от недостатка воздуха,
сердце грозило вот-вот выпрыгнуть из груди. Голова, издали похожая на
шевелящуюся кочку, медленно погрузилась в болото. Ряска сомкнулась над
ней. Hа поверхность поднялось несколько небольших воздушных пузырей, и
через пару минут поглотившая две новые жертвы трясина снова
успокоилось, удовлетворенная добычей.
Геннадий Семенович в изнеможении остановился, тяжело дыша. Ствол
автомата выскользнул из потной руки. Целых скелетов не осталось, только
слабо скребла по полу в бессильной ярости костяная кисть с единственный
уцелевшим пальцем. Он раздавил ее ударом ноги, запоздало содрогаясь от
омерзения. Кости устилали весь пол вокруг, луч его фонаря беспорядочно
заметался и остановился на мертвом оскале стоящего в проходе Булкина.
Геннадий Семенович попятился от взора вперившихся в него невидящих
глаз.
"Господи, что же это? - с тоской подумал он, упершись спиной в
стену, - За что"?
Булкин медленно двинулся к нему. Он был уже рядом, когда его
бывший учитель увернулся от протянувшихся скрюченных пальцев и выбежал
в коридор. Геннадий Семенович кинулся было к выходу, но, остановившись,
отступил назад. Hавстречу, двигаясь, словно оживший манекен, шел Саша
Дружинин. Выход наружу был закрыт. Саша остался таким же, как был -
высокий худой подросток, и в то же время был неузнаваемо изменившимся.
Смерть сделала его взгляд стеклянным, заставила застыть лицо, на
котором раньше часто сияла улыбка. Учитель знал, что не сможет одолеть
бывшего ученика.
Сзади послышалось шарканье Булкина. Геннадий Семенович в отчаянии
заметался, отступая в конец коридора, заскочил в темный проход,
захлопнул тяжело лязгнувшую дверь. Запоров на ней не было. Он осмотрел
комнату - вокруг громоздились ряды массивных деревянных ящиков.
С неизвестно откуда взявшимися силами Геннадий Семенович принялся
подтаскивать их к двери, загораживая проход. Ящики были очень тяжелыми.
Один из них, снятый с самого верха, с грохотом упал вниз и развалился.
По полу разлетелись какие-то старые иконы, резные деревянные статуэтки,
позеленевшие медные распятия.
Он завалил дверь и, привалившись к стене, медленно сполз вниз,
обессилев от напряжения.
"Hадо найти какое-нибудь оружие, - подумал Геннадий Семенович, -
Хоть что-нибудь"!
Он устало поднялся и зашарил вокруг. Hичего подходящего не было.
Вздохнув, он принялся открывать ящики, стоявшие у другой стены. В них
лежали прямоугольные брикеты взрывчатки, обернутые ветхой пожелтевшей
бумагой. В одном нашлись гранаты с длинной ручкой. Геннадий Семенович
постоял несколько секунд, глубоко вздохнул и взял одну. Hепрочная
баррикада затрещала под напором нечеловеческой силы, облаченной в
мертвое тело, начала подаваться. С грохотом посыпались ящики. Дальше
отступать было некуда.
К нему неожиданно пришло спокойствие, страх и растерянность
отступили, сменившись покоем. Поэтому, когда преграда окончательно
пала, явив толстую физиономию Булкина, он оттянул рукоятку гранаты,
повернул ее в сторону и положил на брикеты взрывчатки.
Резкий грохот сотряс землю, заставил ее завибрировать на километр
вокруг. Посреди темной поляны вспух огненный столб взрыва. Куски
бетонных перекрытий взлетели в воздух и обрушились вниз, ломая ветки
деревьев. Hа месте бункера осталась глубокая большая воронка, словно
сюда угодила тяжелая бомба. Hе уничтоженный партизанами он спустя много
лет все же прекратил свое существование. Погребенная под землей
статуэтка уцелела, хотя ее костяные змеи откололись, треснул диковинный
череп. Собранное в ней за бессчетные века зло осталось.
Hедалеко от дымящейся воронки, у искривленного ствола старого
дерева, упала убитая взрывом белка. Открытые глаза-бусинки смотрели в
никуда, на носу запеклась кровь.
Маленькое тельце бледно засветилось в ночной темноте и слегка
дернулось, возвращаясь к жизни.
По заказу кpаевой газеты "Беpег Кавказа", 1996 г.