Код произведения: 4259
Автор: Емцев Михаил, Парнов Еремей
Наименование: Аналогия
Михаил Емцев, Еремей Парнов.
Аналогия
-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Падение сверхновой".
OCR & spellcheck by HarryFan, 22 August 2000
-----------------------------------------------------------------------
"Это повесть о путях познания... в этой
повести я стремился показать, как один и тот
же действительный факт удается конструировать
различными путями..."
К.Чапек
Акимчук не умел и не хотел себя обманывать. Он знал, что все кончено.
Казалось бы, время должно было притупить боль, сделать ее не такой острой,
но - странно! - чем дальше уходил звездолет от того места и той минуты,
тем осязаемей становился мутный, подкатывающий к горлу комок тоски.
Надежды не было, да и не могло быть. Но вопреки логике, вопреки
рассудку Акимчук поймал себя на мысли, что не хочет, не может лететь к
Земле. Словно в груди еще теплился, тускнея от времени, шаткий огонек
надежды. И Акимчук понял, что пожирающая пространство скорость слишком
быстро и беспощадно погасит этот мерцающий язычок.
Акимчук подумал о друзьях. Не о тех, которые остались там навсегда, - о
них он думал неотступно, - а о тех, которые были рядом. Он понял, что
каждый из них так же мучительно пытается логическими доводами заглушить
инерцию сердца.
В рубке прячется глухая космическая тишина. Но чуткий слух Акимчука
улавливает едва слышное мелодичное дребезжание, время от времени
возникающее за панелями счетных устройств.
"Может, где болт отвинтился, а может, облицовка, как прошлый раз,
отстала и вибрирует, - думает Акимчук, - надо бы пойти, посмотреть..."
Но он не двигается, потому что понимает, что сам себе придумывает
работу. За работой легче...
Усталость многопудовой штангой прижимает его большое тело к уютному
креслу. Трудно шевельнуть рукой, двинуть ногой. Ноги особенно ощущают
сладковатую тяжесть усталости.
Неприятное ощущение... Акимчук хмурит брови и смотрит, на свое
отражение в стекле аппаратуры. Он видит большой квадратный лоб с двумя
выпуклостями, исчерченные морщинами щеки, тяжелый подбородок и безгубый
рот, твердый и узкий, как лезвие ножа. Под нависшими бровями угольками
светятся маленькие глаза. Акимчук вздыхает и опускает взгляд вниз. На
гладких поручнях кресла лежат его большие руки со вздувшимися венами и
сильными толстыми пальцами.
- Стар я, ох и стар, - негромко говорит себе Акимчук. Мысли его, уйдя
от главной темы, трудной и неприятной, скользят прихотливым ручейком.
Столько лет в космосе! Столько лет тяжелого космического труда вдали от
близких, родных, друзей и недругов. Мы, шутя и гордясь, обрекли себя на
жизнь среди металла и пластмассы, нашим верным другом стал кибернетический
мозг, нашим незаменимым помощником - механический робот. Мы смеялись и
плакали от восторга, впервые отрываясь от Земли, теперь мы плачем каждый
раз, когда видим ее изображение. Когда-то моряки обклеивали свои каюты
портретами полуобнаженных актрис, у космонавта лучшим украшением кабины
стала фотография земного шара. Изгнание, добровольное изгнание,
совершенное во имя науки, человечества и... славы.
Нет, пожалуй, слава, жажда известности, стремление к отличию, - все это
умерло в первом же репсе. Слишком величествен космос. Пространство стирает
с человеческой души страстишки и слабости, как мокрая тряпка - мел.
"Мы возвратились домой, притихшие и пристыженные, а земляне нашли нас
снисходительными и величавыми, - писал много лет назад звездолетчик,
побывавший в космосе еще в начале эры звездных полетов. - Переоценка
ценностей сильнее коснулась тех, кто улетел, а не тех, кто остался".
Как ни тяжело нам было, закрыв глаза, думает Акимчук, головы наши
работали четко и трезво, а руки действовали уверенно. Мы выполняли свой
долг. Но когда мы возвращались на Землю, нам все труднее было говорить с
людьми. Ведь они так быстро рождались и умирали.
И мы снова рвались в космос. Так постепенно из водителей звездолетов мы
стали жильцами космоса, его старожилами. И в то же время каждый из нас в
течение столетних перелетов вынашивал свою идею, которая когда-нибудь
может оказаться нужной науке и человечеству.
Перед последним перелетом руководитель Института звездной навигации
долго сверлил меня глазами.
- Акимчук, вы наш ветеран. Мы хотим предоставить вам бессрочный и давно
заслуженный отдых.
- Он мне не нужен. Я хочу умереть в космосе.
Красивые и лживые слова. Пока я не хочу умирать ни в космосе, ни дома.
Я хочу найти другую жизнь, любую жизнь, зарожденную в ином мире, где о
Земле ничего не известно. Не живую материю, как называют ее биологи, а
мыслящих разумных существ.
Ни марсианские чахлые папоротники с их синюшной листвой, ни
венерианские гады, ни воздушные черви с планеты Гор меня не пленяют. Мне
нужна жизнь мысли, жизнь интеллекта, с которым можно было бы вступить в
контакт, обменяться чувствами, идеями, даже подраться, если это станет
необходимо.
Но пока... Пока еще ни один звездолет не вернулся домой с весточкой о
других разумных существах.
А сколько мы потеряли умных и талантливых друзей в этих бесчисленных
перелетах? Вот и сейчас... Гибель пятерых мне кажется каким-то скрытым
возмездием за нашу неспособность предвидеть опасность.
- Ты не спишь, Иван? - в кабину входит Ярцев.
- Какое тут... - тихо отзывается Акимчук, не поворачивая головы.
Ярцев садится на свободное сиденье. Акимчук внимательно разглядывает
худые ввалившиеся щеки Ярцева, прозрачные серые глаза и светлый ежик волос
над высоким лбом. Как он еще молод...
- Ну, что скажешь?
- А что бы ты хотел услышать?
Они надолго замолкают. Ярцев шелестит страницами большого
иллюстрированного журнала.
- Как Лев?
- Занялся структурными анализами...
- Что ты читаешь?
- А вот смотри, Ваня, какая интересная штука, - Ярцев подносит журнал к
глазам главного пилота.
На большой черно-белой фотографии запечатлен земной шар, ярко
освещенный двумя ослепительными пятнышками, повисшими над полюсами.
- Что это?
- Ты разве не помнишь? Это попытка зажечь над Северным и Южным полюсами
аннигиляционные солнца, чтобы растопить все льды на Земле. Свезли
миллиарды единиц звездного горючего в космос и подожгли его там над
полюсами. Но тогда ничего у них не вышло, у наших друзей из Института
моделирования астропроцессов... Страшно обидно. Солнца погорели минут
двадцать да и взорвались. Но какой эффектный снимок вышел, а?
- Неплохо. Очень неплохо, мой мальчик, - бодро говорит главный пилот,
словно этот снимок сделан самим Ярцевым. - Потрясает космическая мощь
людей, не правда ли. Каков масштаб?
- Да, у них сейчас большой размах, - соглашается Ярцев, грустно
улыбаясь.
Акимчук вспоминает, как вырывали "Арену" из объятий спиральной планеты.
Это длилось полтора года. Полтора года напряженной изобретательской
работы. Полтора года смертельной опасности. Полтора года безумной тоски
заживо погребенных. В этих условиях Ярцев сумел открыть и использовать
закономерности разбегающихся масс. Они нашли дополнительный источник
энергии, и "Арена" вырвалась из плена.
Это был подвиг, но никто его так не называл.
- Ты молодец, Саша, - говорит Акимчук, возвращая журнал, - ты еще
можешь думать о чем-то, кроме наших парней.
- Нужно ж как-то отвлечься, - смутившись, бормочет Ярцев.
- Нет, Саша, - нараспев говорит Акимчук, - мне кажется, не отвлекаться
нужно, а думать, сосредоточенно и напряженно думать: Здесь скрыта какая-то
загадка. Мы чего-то до сих пор не поняли.
Началось это сутки назад. Начальник экипажа "Арены", маленький плотный
человек без единого волоска на голове, собрал их всех в центральной
лаборатории звездолета. Акимчук разглядывал его и сочувственно думал:
"Стареет Глобус, все мы сдаем потихоньку". А Ярцев, которому были видны
лишь квадратные уши говорившего, недовольно морщился. К чему эти отжившие
сборища? Здесь даже ног вытянуть негде.
Ярцев напускал на себя недовольное выражение все понимающей, все
познавшей, возвысившейся и критикующей личности. Он ни за что не признался
бы даже самому себе, как приятно ему быть среди этих пожилых, видавших
виды людей, как льстит ему их внимание.
Потапов говорил спокойно и размеренно, передвигая листки
полярорадиограмм, лежавшие перед ним:
- Друзья, из штаба нашей флотилии получено новое задание. Звездолет
"Прыжок", проводивший исследование планеты под названием Сухая, повредил
двигатель и вынужден прекратить работу. Нам придется продолжить его
исследования. Они должны быть проведены в предельно сжатые сроки, тик как
приближается момент старта. Поэтому в обследовании будут участвовать все,
вернее почти все.
После начальника выступил астрофизик Родионов. Он говорил отрывисто и
глухо, словно лаял дог:
- Научная информация, собранная "Прыжком", незначительна. Планета Сухая
является единственной в системе звезды Грабир-2. Эта звезда обладает очень
сильным высокочастотным излучением. Есть подозрение, что там действуют
пока еще неизвестные типы излучений. Планета названа Сухой, так как в ее
атмосфере да, вероятно, и на поверхности почти полностью отсутствуют
признаки воды. Высока ионизация атмосферы, которая в основном состоит из
благородных газов. Самое интересное в сообщении "Прыжка", что на
поверхности планеты ими обнаружены... города.
Все задвигались. Ярцев рванулся и ударился о холодный блестящий угол
спектрограера. У Акимчука на щеках вспухли желваки, а глаза спрятались еще
глубже и стали совсем незаметны.
Родионов поднял руку:
- Спокойно, друзья, все наблюдения "Прыжка" надо проверить!
...И вот "Арена" уже вращается вокруг диковинной планеты. Восемь пар
внимательных глаз приникли к зеркальным телеэкранам.
- Ох, и дубье ж на этом "Прыжке", - говорит кто-то. - Обозвать такую
красотку Сухой...
Акимчуку планета показалась драгоценным камнем с бесконечно большим
числом граней. Каждая грань светилась своим неповторимым цветом.
- Как неоновая игрушка в космическом масштабе, - сказал Ярцев.
- Да так оно и есть, - подтвердил Родионов, - это светятся
ионизированные благородные газы.
На планету они спускались в двух разведывательных ракетах: в одной
четыре, в другой - три человека. Лев остался на звездолете. Ярцев сидел за
спиной Акимчука и пристально вглядывался в большой иллюминатор, в котором
неистовствовали все цвета радуги. Третьим в их ракете был Рустам, веселый
живой парень.
- А-я-яй, - сказал, он, качнув головой, - какие краски, просто
расточительство какое-то. Ведь все равно среди нас нет художников.
Но вот краски стали смягчаться, выравниваться и как-то сразу перешли в
сплошной сиреневый тон.
- Как самочувствие? - на экране возникло улыбающееся лицо Глобуса,
летевшего в другой ракете.
- Превосходное, - ответил за всех Рустам.
- Садиться будем? - спросил Ярцев.
- Вы - нет. Вы знаете, ваша задача - облет планеты на высоте сорока
тысяч метров. Садиться будем мы, если заметим что-то интересное, - Глобус
исчез с экрана.
- Старик всегда выбирает себе что-нибудь повкуснее, - проворчал Ярцев.
- Давай снижаться, Ваня.
- У тебя киноаппарат работает? - спросил Акимчук.
- Да. На всех пленках: световой, тепловой, электронной.
- А температура здесь подходящая, десять выше нуля. Жаль, кислорода
нет, а то бы совсем уютно было, - заметил Рустам.
Скорость ракеты снизилась, аппарат проносился над поверхностью на
сравнительно небольшой высоте. Акимчук рассматривал мелькавшую под ними
почву планеты, искрящуюся мириадами кристалликов.
- Это пески, определенно пески, - пробормотал Акимчук.
Все пространство внизу было покрыто гигантскими песчаными валами. Они
отдельно напоминали барханы земных пустынь. Сиреневые песчаные холмы с
глубокими темно-фиолетовыми тенями тянулись на многие десятки километров.
Над ними курилась голубая туманная дымка, переливавшаяся нежнейшими
пастельными красками.
- Смотрите! - вскрикнул Рустам.
Ракета вынеслась над огромным черным плато. По форме напоминавшее ромб,
оно сверкало в ярких лучах Грабира, как кусок антрацита.
- Вон там еще и еще!
Вкрапления кристаллических черных оазисов в безбрежном море песка стали
встречаться все чаще и чаще. Они располагались группами, занимая площадь в
пять-шесть квадратных километров. Над ними стояла та же
голубовато-сиреневая дымка, сквозь которую было видно, как вспыхивали и
гасли снопы искр на границе между черными плато и песком.
- Высокая электризация песка, - сказал Рустам, указывая на голубые и
желтые змейки, пробегавшие в тени барханов.
Затем пески внезапно кончились, и ракета долго летела над однообразно
черным кристаллическим щитом. Затем и он исчез, и снова начались пески.
- Пожалуй, планета действительно суховата, - заметил Ярцев, - песок да
псевдоантрацит. А где же города?
Ракеты сделали несколько полных оборотов вокруг планеты.
- Алло, ребята! - на экране появился Глобус. - Мы садимся на плато, не
теряйте с нами связь. Ваша программа остается той же.
Акимчук поставил экран на "постоянно", и теперь они видели в
иллюминаторе искрящиеся пески планеты, а в телевизоре - своих товарищей,
которые шумно готовились к высадке и толкаясь надевали неуклюжие
скафандры.
- Смотрите, местный Эльбрус! - вдруг сказал Рустам.
Акимчук и Ярцев посмотрели в иллюминатор. Песчаные холмы, скручиваясь в
причудливые спирали, громоздились друг на друга, образуя возвышенность,
которая на горизонте переходила в большую гору. Шапка горы была окутана
густым облаком желтой пыли.
- Летим туда, - сказал Ярцев, дергая Акимчука за рукав.
Пилот развернул ракету. Но, проносясь над горой, они сначала не смогли
ничего разглядеть. Ядовито-желтое облако было непроницаемо. Акустические
приборы донесли до них только глухой шепчущий звук, напоминающий шум
прибоя. Вдруг какое-то движение внизу изменило картину: облако как бы
слегка поредело, и Ярцев увидел огни, миллиарды красных огоньков,
расположенных в строгой последовательности, которая непрерывно
видоизменялась. Сначала огни образовывали концентрические кольца, потом -
дуги, потом - квадратики, ромбики, замысловатые спирали. И вдруг все
исчезло - желтая туча снова заволокла этот калейдоскоп огней.
- Алло, мы уже на плато! - сообщили из телевизора, и они увидели своих
товарищей, смешных и большеголовых и скафандрах, стоящих на черной скале.
С этой минуты обязанности разделились: Рустам следил за телесвязью, а
Ярцев вел наблюдения через иллюминатор. Акимчук пилотировал ракету.
Сначала, когда они влетали в неосвещенную часть планеты, наблюдения
прекращались, так как ничего не было видно. Но вскоре Ярцев приспособился,
и ему удавалось разглядеть расцвеченные искрами пески и темные пятна
кристаллических плато. Внимание его привлекли яркие вспышки, вырывавшиеся
из подножий плато. В ночной тьме они напоминали языки разноцветного
пламени.
Вдруг послышались далекие прерывистые раскаты грома. Ракета послушно
повернула на звук. Грохот усиливался, и через несколько минут космонавты
увидели интересное зрелище. На границе дня и ночи извергался вулкан.
Акимчуку он показался очень странным, не похожим ни на что доселе им
виданное.
Им пришлось сделать несколько оборотов вокруг планеты, прежде чем они
разобрались, что происходит внизу.
- Я сказал бы, что это не вулкан, а водопад, если б здесь была хоть
капля влаги, - сказал Ярцев.
- Скорее, пескопад, - заметил Рустам.
- Нет, здесь все сложнее. - Акимчук немного набрал высоту.
К "вулкану" со всех сторон текли бурные песчаные реки. В каждой такой
реке тяжело шевелились огромные куски черной кристаллической породы,
увлекаемые песком. Этот поток песка, огромных глыб и мелких осколков камня
проваливался в пропасть, откуда непрерывно доносились громовые раскаты.
Там, в этой бездне, шла какая-то незримая большая и тяжелая работа:
вспыхивало пламя, фейерверками рассыпались искры.
- Гибрид вулкана и гидроэлектростанции, - резюмировал свои наблюдения
Ярцев.
- Ребята, они нашли города! - воскликнул вдруг Рустам, срывая наушники.
- Только что Глобус говорил. К сожалению, это все те же "угольные
площадки", только вертикальные и меньших размеров, немного смахивают на
наши городские здания. Разумными существами там и не пахнет. Состоят эти
площадки из кремния с малыми примесями редких металлов, имеют сложную
кристаллическую структуру. И работают они все как полупроводниковые
батареи: улавливают энергию излучения этой звезды и превращают ее в
радиоизлучение и электрический ток. Молодцы глобусята! - Рустам был в
восторге.
В этот момент Акимчук почувствовал тот первый мысленный толчок, который
впоследствии вызвал целую цепь захватывающих выводов и заключений.
Так вот оно что! Оказывается, вся планета уставлена источниками
энергии, как клумба цветами!
- А куда девается ток, который вырабатывается этими батареями? -
спросил Ярцев.
"Молодец Саша. Правильный вопрос. Куда уходит ток, что или кто его
потребляет?" - думал про себя Акимчук.
- Они еще не докопались, - ответил Рустам, - предполагают, что должны
быть отводящие линии, возможно, они скрыты сейчас песком. Они могут быть
размещены глубоко в почве.
"Электричество уходит в песок, и это ясно, - думал Акимчук. - Отсюда и
повышенная электризация песка. Отсюда эти беспрерывные разряды и искры,
ионизация атмосферы и многое, многое другое".
- Электроэнергия уходит в песок, - неожиданно громко сказал Ярцев. - В
этом вся штука. А ниже - изолятор. Он не пропускает ток в глубину, все
остается в верхних слоях почвы.
Такое совпадение в мнениях было неприятно, и Акимчук задал торопливый
вопрос:
- Что еще делают глобусята?
- Родионов проверяет все виды излучений, какие только здесь есть. Он
пользуется универсальным излучателем, который придумал Лев.
- Что говорит Глобус о мыслящих?
- Да вот он сам у телевизора, можешь спросить.
- Николай Игнатьич, вы нашли следы? - взволнованно спросил Акимчук.
- Пока только следы полезности, целесообразности и приспособленности, -
улыбнулся Потапов, - а разума здесь, по всей вероятности, нет. Но планета
интересная, крайне интересная. Рекомендую выбрать интересующий объект и
садиться. Песок здесь плотный, но лучше передвигаться по воздуху,
берегитесь подножий плато. Равус чуть не погиб от удара молнии.
- У нас есть два интересных объекта, которые хотелось бы посмотреть
вблизи. Это гора с желтым облаком и "пескопад". Я думаю... - сказал
Акимчук и не закончил.
Страшный шум проник в ракету. Он возник не сразу. Как будто волна
росла, росла и накрыла их с головой. Это был ни грохот и не гром, густой и
величественный. Это был дикий истошный вой, смертельно затянувшийся крик
на одной ноте. Он длился и длился, словно тысячи атомных бомб рвались одна
за другой без секунды перерыва.
Ракета вибрировала и содрогалась. Рев проникал в тело, мозг, душу
космонавта. Ярцев с ужасом смотрел, как мелко-мелко дрожали полотняные
щеки Рустама.
Один за другим стали срываться и падать плохо закрепленные предметы.
Сейчас рассыплемся, подумал Акимчук и оглянулся на товарищей. Все вокруг
потеряло четкие очертания, все вибрировало и дрожало. По матовому лицу
Ярцева текли размытые ручьи слез. Он что-то кричал, беззвучно открывая
рот. Страшная боль возникла в глазных яблоках. Акимчук почувствовал, что
его глаза, с трудом удерживаемые веками, вылезают из орбит. Кожа
отслаивалась от тела, мускулы срывались с костей, каждый орган жил сам по
себе. Космонавту казалось, что он распадается на тысячу кусков, на
биллионы атомов, превращается в пыль, пар, воздух.
И внезапно адский рев прекратился. Наступила оглушительная тишина.
Космонавты в изнеможении лежали в своих креслах.
Вдруг Рустам качнулся к экрану телевизора и застонал. Акимчук увидел
его протянутые руки, пальцы, сведенные судорогой, и услышал крик:
- Смотри, смотри, о-о-о!..
Антрацитовое плато, на котором расположился Потапов с помощниками, было
затянуто густой пеленой песчаного вихря. Ни прозрачный сферодом, ни
исследовательская аппаратура с ее подставками, проводами, антеннами и
сверкающими трубами, ни люди в голубых скафандрах не просматривались в
этой плотной желто-сиреневой, мгле, внезапно окутавшей стоянку. Раздался
треск, и экран погас. Связь была прервана.
- Ваня, скорей к ним, Ваня, скорей! - Ярцев дрожащей рукой толкал
Акимчука в плечо.
Когда ракета совершила возле плато посадку прямо на упругий горячий
песок, вокруг было тихо и спокойно. Молчание, пугающая тишина.
Космонавты, неуклюжие и большие в скафандрах, торопливо побежали к
плато. Они с трудом вскарабкались по трехметровому отвесу на гладкую
плоскость, напоминавшую большую площадь, только что залитую свежим
асфальтом.
Кроме сферодома, на стоянке ничего не было. Ни одного человека, ни
единого предмета. Сферодом был совершенно невредим. Но он был пуст, как
будто аккуратный хозяин вынес все вещи, мебель, погрузил и увез в другое
место.
Вокруг опустевшего плато расстилались равнодушные изгибы песчаных
холмов, да вверху сияло ослепительное небо, напоминавшее цирковой купол на
праздничном представлении.
Где искать друзей? В этом безбрежном океане песка их не найти, если
радиосвязь не восстановится.
- Алло, алло! - голос Льва, оставшегося на "Арене", показался
неожиданным и родным. - Как дела? Нашли какие-нибудь следы?
- Ничего, Левушка, ровным счетом ничего. А что у тебя?
- Полное молчание. Никаких сигналов! Буду шарить еще.
Если Лев даже на звездолете не может уловить сигналов, значит, нам и
подавно ничего не услышать.
- Либо аппаратура вышла из строя, либо...
Они прошли по платформе. Стоя на краю плато, Акимчук посмотрел на
горизонт и вздрогнул.
- Смотрите, пески пришли в движение.
- Где, где?
- Да вон там!
- Не может быть, ведь нет никакого ветра.
Рустам достал крохотный буреметр и поднял его в воздух. Прибор остался
неподвижным. Ветра действительно не было.
- Причем тут ветер? - резко сказал Акимчук. - Здесь ветер ни при чем.
Эти пески двигаются сами.
Да, песок двигался сам. Ярцев с ужасом смотрел, как огромные лиловые
валы вздымались, словно груды ископаемых чудовищ. По барханам дождем
рассыпались золотистые искры, судорожно пробегали молнии. В темных
фиолетовых тенях они казались багряно-красными, на освещенных участках -
живой змеиной чешуей.
Песок наступал. Вдруг как-то сразу на горизонте поднялось большое
столбовидное облако.
- Смерч! - вскрикнул Ярцев. - Скорей в ракету!
- Спрячемся в сферодоме! - сказал Рустам.
- Нет, в ракету! - Ярцев прыгнул вниз. Акимчук спрыгнул за ним, и они
побежали, увязая в песке, вдруг ставшем мягким и текучим. Рустам,
задержавшись, увидел, как беспомощно барахтаются космонавты в песке. Он
круто повернулся и побежал назад к сферодому. Дверь звонко щелкнула за
ним.
Акимчук и Ярцев достигли ракеты в тот миг, когда песчаный вихрь
обрушился на плато. Килограммов сто песка было заброшено в приоткрытую
дверцу. С большим трудом удалось герметизировать вход. И только здесь они
обнаружили, что Рустама с ними нет. Но делать было нечего: пока длится
буря, к сферодому не пробиться.
Вдруг ракета вздрогнула, двинулась и... поплыла. Невидимые могучие руки
несли многотонный корабль, как перышко. Иллюминатор был забит песком,
извне доносился пронзительный скрежет песчинок.
- Включай двигатели на полный! Мы должны прорваться сквозь смерч! -
крикнул Акимчук.
Трясущимися руками Ярцев нажимал кнопки управления.
Они снова на звездолете. Меньше суток прошло со спуска на
люминесцирующую планету. Повторить посадку на Сухую не удалось: в
атмосфере планеты хозяйничал ураган, вздымавший в космос туго скрученные
спиралью столбы песка и молний. Рисковать нельзя, негласный закон космоса
повелевал "во что бы то ни стало донести новую информацию до землян".
Звездолет лег на обратный курс, пошел на соединение с главной флотилией.
Ярцев бросил журнал на пол и с тоской воскликнул:
- И все-таки мы должны были их найти!
- Кислородный запас у них на четыре часа, а ураган длился одиннадцать,
- заметил Акимчук.
- Да, но после!
- Этого нам никто не разрешит. Искать тела пяти человек в условиях
нарушенных магнитных и электрических полей, да еще на сравнительно большой
планете... бессмысленно. Рисковать накопленной информацией, которую
ждут...
В кабину вошел Лев. Он бросил быстрый взгляд на космонавтов.
- О чем задумались?
- Все о том же, - нехотя ответил Ярцев. Акимчук молчал.
Лев понимающе тряхнул головой. Он протянул еще мокрые и липкие
фотографии Ярцеву.
- Вот увеличенные снимки Сухой в момент вашего бегства.
Ярцев долго и жадно смотрел их.
- Страшна, ох и страшна оказалась планетка! Похоже, ураган был сразу на
всей ее видимой части. Молнии с ногу толщиной! А смерчи вырывались даже за
пределы атмосферы, смотри, какой язычок за нашей ракетой протянулся.
- Можно будет посмотреть фильм, - сказал Лев, - он у меня записан на
электронной и световой пленках. Да и ваши пленки интересны.
- Дай-ка сюда, - Акимчук взял фотографии и разложил на коленях.
В кабине только два кресла - для главного пилота и его помощника. Лев
пристроился около пульта, загородив спиной черно-звездный экран и скрестив
биопротезы обеих ног.
Ноги он потерял два собственных звездолетных года назад, но все еще не
мог привыкнуть к протезам. Голубые выпуклые глаза его смотрели смущенно и
растерянно. Впрочем, у него всегда такой взгляд. Чем острее работает его
мысль, тем неопределеннее выражение лица.
- Я проанализировал этот песок, - негромко сказал он, - и... получаются
интересные вещи. Во-первых, кислород на планете есть. Он входит в состав
окислов кремния и некоторых металлов. Мы ошибались, отрицая присутствие
кислорода на планете вообще. Вполне возможно, что кое-где он встречается и
не в связанном состоянии. Помните газообразный гейзер на планете Гор? В
нем было семьдесят процентов кислорода, а в атмосфере не было и одной
десятитысячной. Но дело не в кислороде. Я проанализировал структуру
песчинок, и совершенно потрясен! Оказывается, каждая песчинка - очень
маленький кристаллик с математически правильным и очень сложным
расположением атомов, которое пока полной расшифровке не поддается.
Придется сделать это на Земле. Удивительны свойства кристалликов: любое
воздействие на них - звук, свет, давление или даже просто перемещение с
места на место - сопровождается излучением. Мне удалось уловить его на
универсальном приборе. Природа излучения пока не ясна мне, вероятнее всего
оно связано с внутриядерными превращениями. Наша аппаратура до сих пор не
улавливала его, но я ловлю сравнительно просто. Можете сами убедиться.
- Пойдем, - отрывисто сказал Акимчук.
В лаборатории Лев включил свой черный ящик, и помещение наполнилось
негромким зудящим звуком.
- Это звуковая интерпретация сверхжестких лучей, - сказал Лев, - на них
"работают" песчинки.
- Это напоминает мне крик сиреневой планеты в миниатюре, - заметил
Ярцев.
Лев взял колбу с горсткой сиреневого песка.
- Усиливаю свет, - сказал Лев, включая лампу.
Зудение усилилось, в него ворвалась стонущая нотка.
- Встряхиваю. - Лев болтал песок в колбе, и звук вибрировал.
- Уменьшаю освещенность. - Он выключил свет, и звук превратился в
далекий вой, как будто за десятки километров ревела горилла.
Вдруг аппарат громко щелкнул, потом протяжно басовито загудел, потом
снова щелкнул... Лев бросился к нему и повернул рукоятку.
- Вот черт, никак не удается провести опыт до конца! Все время что-то
мешает. И аппаратура как будто в порядке.
- Слушай, Левушка, а ты этих песчинок не боишься? Как-никак излучение,
лежащее по жесткости за гамма-лучами, оно должно быть страшно зловредным?
- спросил Ярцев.
- Ничего подобного. Элементарный пример диалектики в науке. Кажется,
следовало бы ожидать, что это излучение будет еще жестче, еще опаснее, чем
гамма-лучи. А получается все наоборот. Количество переходит в новое
качество. Это излучение безопасно и обладает абсолютной проникающей
способностью. Когда прилетим на Землю, я предложу его для универсальной
радиосвязи. Жаль, с Родионовым погиб мой первый вариант излучателя.
И вот здесь Акимчук вновь почувствовал странное и сильное волнение.
Будто кто-то невидимый сразу ухватил за все окончания нервов в его большом
теле и потянув напряг их до предела. Предчувствие мысли, новой мысли,
вошло в его душу. Почему-то волнение надо было скрыть, и Акимчук спросил
громким звенящим голосом:
- А что, собственно, делал Родионов с твоим излучателем?
- Сначала он стал ловить все излучения, какие имелись на планете.
Сделать это было несложно, тот мой универсальный приемник был еще
чувствительнее, чем этот, оставшийся. Вскоре Родионов передал мне на
звездолет, что обнаружил необыкновенно мощное сверхвысокочастотное
излучение. Сейчас стало ясно, что это излучение песка. Затем Родионов
начал зондировать планету различными типами излучений. Когда он уже почти
все сделал и оставались только высокие частоты, начался ураган.
Акимчук вскочил и выбежал из лаборатории. Лев недоуменно потер лоб,
глядя ему вслед.
- Что с ним?
- Кто ж его знает? - уклончиво сказал Ярцев. - Пойдем к нам в кабину и
там поговорим. Мне пришла в голову интересная мысль.
Акимчук стоял у стола и с каким-то неистовством всматривался в
фотографии, сделанные Львом. Ярцев тоже взглянул из-за его спины и сказал:
- Когда я смотрю на эту планету, целиком охваченную ураганом, мне
приходит мысль... знаешь, о чем?
- О чем? - спросил Лев.
- Мысль о погибшей цивилизации. Да, да, не смейся, именно о древней
мудрой цивилизации. Если это допустить, сразу все становится на место.
- Саша, - перебил его Акимчук, - где тот иллюстрированный журнал,
который ты мне недавно показал?
- Вот он, на твоем кресле.
Ярцев расхаживал по комнате, возбужденный и приятно взволнованный.
Четкая картина вырисовывалась в его мозгу. Черт побери, как же он не
догадался раньше? Действительно, это так, только так.
- Представь себе высокую культуру, материальную и нравственную.
Глубокое владение тайнами природы, умение управлять стихией, высшая форма
организации общества. Это они, обитатели планеты, построили великолепные
вечные полупроводниковые солнечные батареи, которые пережили своих
создателей. Это они создали города, погребенные сейчас под слоем песка.
Они жили здесь, развивались, боролись и побеждали природу так же, как и
мы, люди. Мы еще многого не знаем об этой планете. А если порыться в
песках, мы наверняка найдем интереснейшие памятники, свидетельствующие о
высокой культуре этих сухотян.
- Саша, может лучше - сухотников? - поднял брови Лев.
- Ты лучше слушай. И вдруг, а может и не вдруг, что-то произошло. Как
это произошло, покажут будущие исследования. Мы, безусловно, не оставим
так эту планетку, несмотря на ее скверный характер. Может быть, произошла
катастрофа, а может, жители планеты знали, что она произойдет, и вынуждены
были покинуть этот мир, чтобы найти и заселить другую планету. Одним
словом, пришла беда, и планета осталась без мыслящих существ.
- Они бежали, позабыв выключить свои солнечные электростанции, -
заметил Лев.
- Может оказаться, что их вообще нельзя отключать и пришлось бы
взрывать. Это еще следует выяснить. Так вот, планета осталась без разума,
без руководства... Энергия, вырабатываемая станциями, поглощалась
атмосферой и верхними слоями почвы. Этот процесс длился миллионы лет.
Отсюда такая "нервная" электрическая обстановка на планете, ионизация,
электризация и прочее и прочее.
Внезапно Акимчук оторвался от фотографии и шагнул к Ярцеву; он был
возбужден.
- Как ты думаешь, почему двигался песок? - отрывисто спросил он. -
Почему он вообще движется, течет, завихряется, образует смерчи на планете,
где практически нет ветра? Ведь там не было ветра, который мог бы создать
такой сильный ураган. Там нет ветра такой силы, ты понимаешь это?
Ярцев сердито посмотрел на него. Плавный ход мыслей был нарушен. Можно
волноваться, но зачем повышать голос?! И что это за тон в научном споре?
- Это неважно, - резко ответил он, - это совсем неважно!
Акимчук махнул рукой и бросился в кресло. Он прикрыл лицо руками,
напряженно думая. Пальцы его вздрагивали, на висках собрались морщины.
На озабоченный и настороженный взгляд Льва Ярцев только пожал плечами.
Откуда он знает? С главным пилотом творится что-то неладное, он слишком
нервничает.
Главный пилот переживал сильное душевнее потрясение. К нему пришло
неожиданное озарение, потрясшая его мозг догадка, столь же величественная,
сколь и простая. Все стало ясно и понятно. Состояние его было близко к
экстазу. Это была награда за многолетнее неудовлетворенное желание, за
скрытый непрерывный поиск, за тысячи обидных неудач и промахов. Не
случайная находка, а цепь строгих логических представлений и неуемное,
непреодолимое желание, страсть ученого-искателя привели его к конечному
выводу. Но пока это было открытие, так сказать, для себя. Оно убеждало
только его одного и никого больше. Ему было ясно все, что произошло и
почему произошло. Он даже твердо знал, что надо сейчас делать.
И для того, чтобы делать, он должен был все рассказать. Он должен был
передать друзьям свою убежденность. Надо было поднять завесу над бездной
невыраженных мыслей и неопределенных ощущений, через которую пролегал путь
к догадке. Он не знал, как он догадался, но точно знал, что догадка его
верна.
Акимчук встал и негромко сказал:
- Вот что, ребята, придется вернуться туда.
Ярцев досадливо качнул головой. В чем дело?
Лев растерянно и недоуменно сдвинул рыжие кустики бровей к переносице.
- Что это значит?
У Акимчука все сжалось в груди. Главное - разумно объяснить. Они ребята
талантливые, умные, они поймут.
- Дело в том, - сказал он, - что на этой планете сейчас, вот в данный
момент, есть разумные мыслящие существа.
- Они были и исчезли! - воскликнул Ярцев.
- Ах, оставь, Саша, - как-то брезгливо отмахнулся Акимчук, - эти
древние цивилизации, такая затасканная идея. Это не то. Обдумав все, я
пришел к выводу, что на Сухой живут и действуют разумные существа.
Сиреневые пески, которые движутся без ветра, движутся локализованно,
направленно, целеустремленно, это... это стихия, управляемая разумными
существами.
Ярцев охнул, Акимчук стал говорить громко, торопливо, словно боясь, что
его кто-то собьет, остановит и нарушит ход мыслей.
- Да, живые существа. Сколько их, какие они - мне самому неясно. Но об
уровне развития и могущества их мы можем судить, и судить обоснованно.
Акимчук волнуясь замолчал. Лев давно не видел его в таком возбуждении.
- Послушайте, - сказал, наконец, главный пилот, убеждающе глядя в глаза
товарищам, - мы, люди, привыкли к тому, что у нас множество разнообразных
помощников. Это машины, станки, ракеты, животные, растения. Все служит
человеку. А на Сухой у мыслящих всего один помощник. Это сиреневые пески.
Они повинуются обитателям планеты, как людям повинуются лошади и
авторучки, самолеты и реки. Один, единый и многоликий помощник на всей
планете. Он универсален и всемогущ.
Он способен выполнять работу в космическом масштабе и вести
филигранную, тончайшую шлифовку сложных солнечных батарей. Этот гигантский
рабочий организм управляется жителями планеты. Песчинки - это какие-то
материальные узлы, способные ощущать. Каждая песчинка связана с другими
через поле. Мощное высокочастотное поле объединяет их в единую систему,
действующую как одно целое.
Пески эти мне представляются как бы материализованной способностью к
ощущениям, к действию и движению, которой руководит разум. Песчинка
"чувствует" то же, что и клетки живого тела, но совсем иначе.
Саша, помнишь ту большую песчаную гору с бегающими красными огоньками,
окутанную желтой тучей? Помнишь, как она выглядела? Это же типичная
электронная логическая машина в работе! Каждая песчинка информирует "мозг"
о своем движении и состоянии с помощью сверхвысокочастотного излучения, о
котором рассказывал нам Лева. И, наоборот, сигналы "мозга" могут изменить
состояние каждой песчинки и всего песка в целом. На Сухой есть кто-то,
повелевающий этому "мозгу" и контролирующий его работу. Это должны быть
обитатели планеты. Мы их не увидели, но они там есть!
Судите сами. Для перемещения сиреневых песков нужна энергия, для работы
"мозга" - тоже. Кто ее добывает? Конечно, мыслящие существа, обитающие на
планете. Они понастроили полупроводниковые батареи площадью в сотни
квадратных километров, поглощающие излучение звезды. Спрашивается, куда
девается поглощенная энергия? Очевидно, она трансформируется в
электрическую и передается песку.
Все эти превращения энергии не могут происходить произвольно.
Самое интересное, что на планете налажено производство батарей. Помните
место, которое мы прозвали "пескопадом"? Я успел кое-что рассмотреть и
готов поклясться, что там идет обработка отдельных элементов, из которых
потом собираются "угольные площадки". Это ли не доказательство, что на
планете существуют разумные существа, способные организовать и
поддерживать жизнедеятельность!
Когда Родионов включил твой прибор, Лева, и стал "прощупывать" плато с
помощью сверхвысокочастотного поля, обитатели планеты прореагировали.
Саша, ты помнишь этот страшный рев, когда мы чуть не погибли? Это была их
реакция. Смерчи, поднявшиеся к небу, пески, мчащиеся со сверхзвуковой
скоростью, теперь мне кажутся такими же естественными и понятными, как
поворот головы на звук шагов. Жизни на планете, если можно так сказать,
почувствовала, что кто-то вступил с ней в контакт. Она поняла, что кусочки
слизи, принесенные из космоса, являются тоже своеобразной формой жизни. И
она захотела пощупать, познать нас. Родионов своим сигналом окликнул ее,
он как бы толкнул эту жизнь, и она обратила на нас свое внимание.
- Хорошенькое дело! Хватать совершенно незнакомую жизнь под мышки и
тащить ее куда-то, - сказал Лев.
Он не верил Акимчуку и был спокоен.
- Возможно, она уже раскаивается в своей экспансивности, - подлил масла
в огонь Ярцев.
- Пока очень сильно раскаиваемся мы, - сухо заметил Лев, - но
продолжай, Ваня.
Акимчук долго собирался с мыслями.
- Знаете, как родилась моя идея о "сиреневой жизни"? Из аналогии. Из
этих фотографий! - он потряс снимками Льва и журналом, принесенным
Ярцевым. - Все, что я узнал и прочувствовал на этой планете, рождало очень
смелые предположения, но не хватало главного звена, замыкающего обрывки в
единую цепь.
И вот - иллюстрированный журнал. Вначале, когда я увидел фотографию со
взрывами над земными полюсами, меня поразила одна мысль. А что если эту
картину наблюдали бы со стороны какие-нибудь мыслящие, не ведающие о
существовании людей? Что они подумали бы, заметив эти две звездочки над
полюсами давно остывшей планеты?
Их должка поразить необычность явления. Каким образом мог произойти
этот взрыв, по плотности энергии сравнимый со взрывами звезд? Какая сила
смогла выделить из рассеянных но земной поверхности элементов нужное
вещество, сконцентрировать его в небольшом объеме, преодолеть силы
притяжения, вывести его в космическое пространство и там зажечь два
солнца, с удивительной точностью расположенных над полюсами планеты? Это
не могла быть сила физического явления или химической реакции! Все
термодинамические законы отрицают такую возможность для стихийных
природных явлении. Это может быть объяснено только присутствием разума,
тон формы энергии, которая способна организовывать процессы и управлять
ими. А если так, значит должны существовать носители разума, то есть мы,
люди.
Так, не видя людей, неизвестные космические наблюдатели смогли бы
доказать существование человечества.
И еще одна мысль. Я сразу сказал о ней тебе, Саша. Меня поразило, что
деятельность разума достигла космических масштабов. Сила человека стала
соизмеримой с энергией звезд. Природа, непокорная и своенравная,
превращается в податливый воск.
Смотрите на эту фотографию. Очень удачный кадр, Лев! Смотрите, из
атмосферы планеты высунулся язык песка. Он тянется, он стремится догнать
нашу ракету. Кому-то нужно, до зарезу нужно познакомиться с нами, познать
странное явление, которое так грубо и резко нарушило его состояние.
Да, ребята, здесь не случайность, не стихия, здесь разумная воля и
целеустремленность. Я настаиваю на этом. Именно разумная. Просто живое
перестает интересоваться раздражителем, как только прекратится
раздражение. Но Родионов крикнул что-то невнятное на языке обитателей
Сухой, и они заинтересовались, и этот интерес не слабел со временем, а рос
и усиливался. Ибо это был интерес познания, свойственный разумному
существу.
Акимчук замолчал, молчали и его товарищи. Их первоначальная ирония
сменилась напряженной серьезностью.
С точки зрения Льва все, что говорил Акимчук, была сплошная галиматья.
Ни один факт, ни одно положение не казались ему достаточно убедительными.
И в то же время в словах Акимчука была тайная сила, покорявшая Льва.
- Мне непонятна твоя уверенность в лояльности мыслящих на Сухой, -
задумчиво сказал Лев. - Нет фактов, подтверждающих ее. Но очень многое
говорит о том, что эти "организующие силы" враждебны нам, в лучшем случае
по-звериному бестолковы и глупы.
- Нет, не думаю. Мы просто еще не успели разобраться. Высокий разум не
может быть жестоким.
Лев подумал, что ситуация может быть истолкована совершенно иначе.
- Послушайте, - сказал он, хитро улыбаясь. - Ведь эти же факты можно
использовать для другого объяснения. Представим себе, что на планете
действительно существует разумная жизнь. И носителем ее является живое
существо. Но одно. Один-единственный организм на всю планету. Естественно,
оно должно иметь огромные, с нашей точки зрения, размеры. Что это за
существо? Да, да, сиреневые пески, которые, как ты говоришь, Ваня,
двигаются без ветра и делают это направленно и целеустремленно, являются
телом этого существа. Каждая песчинка - клетка, совершенно верно! Но
клетка единственного хозяина планеты. А почему бы и нет? Ты, Ваня,
находился под впечатлением атомных взрывов, произведенных географами. Тебя
поразила мощь человечества. Но эта мощь - всего лишь один из множества
результатов эволюции и революции живой материи. Мы можем допустить, что на
Сухой образование живого организма шло сразу в масштабе всей планеты. Так
возникла "сиреневая жизнь". Она стала эволюционировать, совершенствоваться
и накапливать информацию. Может быть, здесь мы столкнулись с одним из
вариантов бессмертия. "Сиреневая жизнь" обменивает свои клетки-песчинки на
новые, но не умирает. Может, я ошибаюсь. Но если я прав, представляете,
какой запас информации должно накопить это существо за время своего
развития? Оно должно достичь высочайшей степени интеллектуализации. Хотя
вполне возможно, что оно еще очень и очень молода. Ведь мы не знаем
истории этой планеты. Одним словом, мы столкнулись здесь с интереснейшей
загадкой.
Ярцев закричал:
- Стоп! Стоп! А общественная жизнь? А размножение? А обновление? Обмен
веществ? Я не согласен с идеей единого бессмертного разума, поселившегося
на этой планете! Если мы допустим такую мысль, нам придется признать
существование господа бога, а Сухую считать райским уголком во вселенной.
Практическое бессмертие одного существа, способного к
самоусовершенствованию, должно породить Всеведущего, Всемудрого. Этого
нельзя сказать про "сиреневую жизнь". Она-то нас не сразу раскусила. Я
скорей соглашусь с Иваном, но и то...
Он умолк. Помолчали и его друзья.
- Нужно подумать, - отрывисто сказал Лев и вышел.
Ушел и Ярцев, который под конец разговора вопросов не задавал, но с
интересом посматривал на главного пилота.
Акимчук остался один. Он чувствовал себя неважно. Убедить друзей,
кажется, не удалось. Придется подождать, пока буря уляжется в их головах.
А сейчас надо передать все свои соображения в главный штаб флотилии. Там
что-нибудь подскажут или придумают.
Акимчук уже окончил передачу, когда в кабину заглянул Лев. Глаза у него
были совершенно стеклянные, на щеках яркими розами расцвел лихорадочный
румянец. Стоя в дверях, он сказал:
- Ваня, они живы! Они живы, понимаешь?
Акимчук бросился к нему.
- Как...
- Я получил радиограмму. Вот!
Он протянул клочок бумаги, на котором было написано: "Флотилия
"Вперед". Звездолет "Арена". Всем, всем. Встретили друга. Чувствуем себя
хорошо. Ждем. Потапов, Родионов, Чхоили, Амертин, Гусаков. Флотилия
"Вперед". Звездолет "Арена". Всем, всем. Чувствуем себя хорошо. Ждем".
Дальше снова шли те же родные, милые фамилии. У Акимчука тихо кружилась
голова, чистый далекий звон наполнял уши. Как сквозь густой туман,
доносились торопливые слова Льва:
- ...Я пошел к себе и опять включил приемник. Слушал, как жужжит песок
в банке, и мне опять помешал тот же рев, щелканье, что и прошлый раз,
помнишь? Случайно я обратил внимание, что эти возмущения правильно
чередуются. Я стал записывать этот треск и вдруг у меня получилась
шифровка, сделанная с помощью нашего кода. Понимаешь? Я подумал, а вдруг
говорит новая "сиреневая жизнь". Расшифровал, и вот...
Лев потряс бумажкой в воздухе. Ярцев, просунувший из-за его плеча
голову, сказал:
- Меня только удивляет, как они быстро нашли общий язык.
- Ну что там! - счастливо и растерянно улыбнулся Акимчук. - Умные
понижают друг друга с полуслова. Нужно передать в штаб, что мы
возвращаемся...
Через два часа кибернетический мозг звездолета "Арена" выдал расчетные
данные обратного маршрута. Акимчук задал программу автоастронавигатору и
сидел несколько минут, прислушиваясь, как гудит и щелкает работающая
машина.
Мысленно он вырвался из кабины и помчался впереди звездолета сквозь
враждебный и нечеловечески прекрасный космос к далекой планете. Он пытался
представить себе миллионы километров, отделяющих их от друзей. Привычка
послушно переводила километры в часы, сутки.
Скоро мы будем с тобой, "сиреневая жизнь"! Может быть, ты совсем не то,
что я себе представил. Может, ты совсем другая? И все это только мои
бредни, бредни человека, который всегда страстно желал встретиться с
необыкновенной жизнью. Но я знаю, что ты есть: я слышал твой могучий
голос, который чуть не убил меня. Я чувствовал твои мощные объятья. Я еще
не знаю, какая ты. Но ты добра и умна, у тебя в гостях мои товарищи.
Теперь мы не одни во вселенной!