Код произведения: 2871
Автор: Генри О.
Наименование: Поросячья этика
О. Генри
Поросячья этика
Перевод К. Чуковского
Файл с книжной полки Несененко Алексея
http://www.geocities.com/SoHo/Exhibit/4256/
Войдя в курительный вагон экспресса Сан-Франциско -
Нью-Йорк, я застал там Джефферсона Питерса. Из всех людей,
проживающих западнее реки Уобаш, он единственный наделен
настоящей смекалкой. Он способен использовать сразу оба
полушария мозга, да еще мозжечок в придачу.
Профессия Джеффа - небеззаконное жульничество. Вдовам и
сиротам не следует бояться его: он изымает только излишки.
Больше всего он любит сравнивать себя с той мишенью в виде
маленькой птички, в которую любой расточитель или
опрометчивый вкладчик может стрельнуть двумя-тремя
завалящими долларами. На его разговорные способности хорошо
влияет табак; зная это, я с помощью двух толстых и легко
воспламеняемых сигар "брэва" узнал историю его последнего
приключения.
- Самое трудное в нашем деле, - сказал Джефф, - это найти
добросовестного, надежного; безупречно честного партнера, с
которым можно было бы мошенничать без всякой опаски. Лучшие
мастера, с какими мне случалось работать по части присвоения
чужого имущества, и те оказывались иногда надувателями.
Поэтому прошлым летом решил я отправиться куда-нибудь в
захолустную местность, куда не проник еще змей-искуситель, и
посмотреть, не найдется ли там какого-нибудь подходящего
малого, одаренного талантом к преступлению, но еще не
развращенного успехом.
Попался мне один городишко, на вид как раз то, что нужно.
Жители еще ничего не слыхали о конфискации Адамовых угодий и
блаженствовали, как в райском саду, давая имена скотам и
птицам и убивая гадюк. Городок назывался Маунт-Нэбо и
расположен был примерно в том месте, где сходятся штаты
Кентукки, Западная Виржиния и Северная Каролина. Что, эти
штаты не граничат друг с другом? Ну, в общем был расположен
где-то там, поблизости.
Потратив неделю на то, чтобы жители удостоверились, что я
не сборщик налогов, я как-то зашел в лавочку, где собирались
все сливки местного общества, и начал нащупывать почву.
- Джентльмены, - говорю я (после того, как мы уже
достаточно потерлись носами и собрались вокруг бочонка с
сушеными яблоками), - джентльмены, мне кажется, что вы самое
безгрешное племя на всей земле: вы так далеки от всякого
плутовства и порока. Все женщины у вас благосклонны и
храбры, все мужчины честны и настойчивы, и потому жизнь
здесь прямо-таки идеальная.
- Да, мистер Питерс, - говорит хозяин лавчонки, -
правильно вы говорите: мы благородные, неподвижные,
заплесневелые люди, лучше нас во всей этой местности нет, но
вы не знаете Руфа Татама.
- Вот, вот, - подхватывает городской констебль, - он не
знает Руфа Татама. Впрочем, где бы они могли познакомиться?
Это самый отчаянный из всех негодяев, когда-либо убежавших
от виселицы. Кстати, я только что вспомнил, что мне еще
третьего дня следовало выпустить его из тюрьмы, когда
кончился месячный срок, к которому он был присужден за
убийство Янса Гудло. Но ничего: лишние два-три дня ему не
повредят.
- Что вы говорите! - воскликнул я. - Да не может этого
быть! Неужели у вас в Маунт-Нэбо, есть такой дурной
человек? Кто бы мог подумать: убийца!
- Хуже! - говорит хозяин лавки. - Он ворует свиней.
Я решил разыскать этого мистера Татама. Через два-три
дня после того как констебль выпустил его из-за решетки, я
свел с ним знакомство и пригласил его на окраину города. Мы
сели на какое-то бревно и завели деловой разговор,
Мне нужен был компаньон деревенской наружности для
одноактной проделки, которую я намеревался поставить в
провинции, и Руф Татам был прямо-таки рожден для той роли,
которая была намечена мной для него.
Рост у него был гигантский, глаза синие и лицемерные, как
у фарфоровой собаки на камине, с которой играла тетя
Гарриет, когда была маленькой девочкой. Волосы волнистые,
как у дискобола в Ватикане, а цвет волос напоминал вам
картину "Закат солнца в Великом Каньоне", написанную
американским художником повешенную в американской гостиной
для прикрытия дыры на обоях. Это было воплощение
Деревенского Простофили, это было совершенство.
Я рассказал ему все мое дело и увидел, что он готов хоть
сейчас.
- Оставим в стороне смертоубийство, - сказал я. - Это
дело пустяковое и мелкое. Сделали ли вы что-нибудь более
ценное в области плутовства и разбоя, на что вы могли бы
указать - с гордостью или без гордости, - дабы я знал, что
вы подходящий для меня компаньон?
- Как? - говорит он и растягивает по южному каждое
слово. - Разве вам никто не говорил обо мне? Во всем
Синегорье нет ни одного человека, ни белого, ни чернокожего,
который мог бы с такой ловкостью украсть поросенка без
всякого шума, не видно, не слышно, и при этом ускользнуть от
погони. Я могу выкрасть свинью из хлева, из-под навеса,
из-за корыта, из леса, днем и ночью, как угодно, откуда
угодно и ручаюсь, что никто не услышит ни визга, ни
хрюканья. Вся штука в том, как ухватить свинью и как нести
ее. Я надеюсь, - продолжает этот благородный опустошитель
свинарников, - что близко то время, когда я буду признан
мировым чемпионом свинокрадства.
- Честолюбие похвальная черта, - говорю я, - и здесь, в
глуши, свинокрадство - почтенная профессия; но там, в
большом свете, за границами этого узкого круга, ваша
специальность, мистер Татам, покажется провинциально
вульгарной. Впрочем, она свидетельствует о вашем таланте.
Я беру вас себе в компаньоны. Капитала у меня тысяча
долларов, и, пользуясь вашей простецкой деревенской
наружностью, мы, я надеюсь, заработаем на денежном рынке
несколько привилегированных акций "Прости навек".
И вот я ангажировал Руфа, и мы покинули Маунт-Нэбо и
спустились с гор на равнину, и всю дорогу я натаскивал его
для той роли, которую он должен играть в задуманных мною
беззаконных делах. Перед тем я два месяца проболтался без
дела на Флоридском побережье, чувствовал себя превосходно, и
в голове у меня было тесно от всяких затеи и проектов.
Я предполагал, собственно, проложить борозду шириною в
девять миль через весь фермерский район Среднего Запада,
куда мы и держали путь. Но доехав до Лексингтона, мы
застали там цирк братьев Бинкли. По этой причине в город со
всей округи собралась деревенщина и попирала самодельными
сапожищами бельгийские торцы мостовой. Я никогда не
пропускаю цирка без того, чтобы не закинуть удочку в чужие
карманы и не разживиться кое-какой мелочишкой. Поэтому мы
сняли две комнаты со столом неподалеку от цирка у одной
благородной вдовы, которую звали миссис Пиви. Затем я повел
Руфа в магазин готового платья и одел его с ног до головы
джентльменом. Как я и предвидел, он стал весьма авантажен,
когда мы со старым Мисфицким облекли его в новый наряд. Да,
это был великолепный наряд: сукно голубенькое, в зеленую
клетку, жилет - цвета дубленой кожи, галстук - пунцовый, а
сапоги - самые желтые во всем городе.
Это был первый костюм, надетый Руфом за всю его жизнь.
До сих пор он носил просто нанковую рубашку и домотканные
штаны своего родного края. Ну уж и гордился он этим новым
костюмом - как дикий Игоротт новым, кольцом в носу.
В тот же вечер я направился к цирку и открыл поблизости
игру "в скорлупки". Руф должен был изображать постороннего
и играть против меня. Я дал ему горсть фальшивой монеты для
ставок и оставил себе такую же горсть в специальном кармане,
чтобы выплачивать его выигрыш. Нет, не то чтобы я не
доверял ему: просто я не могу направлять шарик на проигрыш,
когда вижу, что ставят настоящие деньги. Рука не
поднимается, пальцы бастуют.
Я поставил столик и стал показывать, как легко угадать,
под какой скорлупкой горошина. Неграмотные олухи собрались
полукругом и стали подталкивать друг дружку локтями и
подзадоривать друг дружку к игре.
Тут-то и должен был выступить Руф - рискнуть какой-нибудь
мелкой монетой и таким образом втянуть остальных. Но где же
он? Его нет. Раз или два он мелькнул где-то вдали, я
видел: стоит и пялит глаза на афиши, а рот у него набит
леденцами. Но близко он так и не подошел.
Кое-кто из зрителей рискнул поставить монету, но играть в
скорлупки без помощника-это все равно, что удить без
наживки. Я закрыл игру, получив всего сорок два доллара
прибыли, а рассчитывал я взять у этих мужланов по крайней
мере двести. К одиннадцати часам я вернулся домой и пошел
спать. Я говорил себе, что, должно быть, цирк оказался
слишком сильной приманкой для Руфа, что музыка и прочие
соблазны так поразили его, что он забыл обо всем остальном.
И я решил наутро прочесть ему хорошую нотацию о принципах
нашего дела.
Едва только Морфей приковал мои плечи к жесткому матрацу,
как вдруг я слышу неприличные дикие крики, вроде тех, какие
издает ребенок, объевшийся зелеными яблоками. Я вскакиваю,
открываю дверь, зову благородную вдову и, когда она
высовывает голову, говорю:
- Миссис Пиви, мадам, будьте любезны, заткните глотку
вашему младенцу, чтобы порядочные люди могли спокойно спать.
- Сэр, - отвечает она. - Это не мой младенец. Это
визжит свинья, которую часа два назад принес к себе в
комнату ваш друг мистер Татам. И если вы приходитесь ей
дядей или двоюродным братом, я была бы чрезвычайно польщена,
если бы вы, уважаемый сэр, сами заткнули ей глотку.
Я накинул кое-какую одежду, необходимую в порядочном
обществе, и пошел к Руфу в его комнату. Он был на ногах, у
него горела лампа, он наливал в жестяную сковородку молока
для бурой, среднего возраста, визжащей хавроньи.
- Что же это, Руф? - говорю я. - Вы манкировали своими
обязанностями и сорвали мне всю игру. И откуда у вас
свинья? Почему свинья? Вы, кажется, опять взялись за
старое?
- Не сердитесь, пожалуйста, Джефф, - говорят он. -
Имейте снисхождение к моей слабости. Вы знаете, как я люблю
свинокрадство. Это вошло мне в кровь.
А сегодня, как нарочно, представился такой замечательный
случай, что я никак не мог удержаться.
- Ну что ж! - говорю я. - Может быть, вы и вправду
больны клептосвинией. И кто знает, может быть, когда мы
выберемся из полосы, где разводят свиней, ваша душа
обратится к каким-нибудь более высоким и более прибыльным
нарушениям закона. Я просто понять не могу, какая вам охота
пятнать свою душу таким пакостным, слабоумным, зловредным,
визгливым животным?
- Все дело в том, - говорит он, - что вы, Джефф, не
чувствуете симпатии к свиньям. Вы не понимаете их, а я
понимаю. По-моему, вот эта обладает необыкновенной
талантливостью и очень большим интеллектом: только что она
прошлась по комнате на задних ногах.
- Ладно, - говорю я. - Я иду спать. Если ваша милая
свинья действительно такая премудрая, внушите ей, сделайте
милость, чтобы она вела себя тише.
- Она была голодна, - говорит Руф. - Теперь она заснет,
и больше вы ее не услышите.
Я всегда перед завтраком читаю газеты, если только
нахожусь в таком месте, где поблизости есть типографская
машина или хотя бы ручной печатный станок. На следующий
день я встал рано и нашел у парадной двери "Лексингтонский
листок", только что принесенный почтальоном. Первое, что я
увидел, было объявление в два столбца:
ПЯТЬ ТЫСЯЧ ДОЛЛАРОВ НАГРАДЫ
Указанная сумма будет уплачена без всяких расспросов
тому, кто доставит обратно - живой и невредимой - знаменитую
ученую свинью по имени Беппо, пропавшую или украденную вчера
вечером из цирка братьев Бинкли,
Дж. Б. Тэпли, управляющий цирком.
Я аккуратно сложил газету, сунул ее во внутренний карман
и пошел к Руфу. Он был почти одет и кормил свинью остатками
молока и яблочной кожурой.
- Здравствуйте, здравствуйте, доброе утро вам всем! -
сказал я задушевно и ласково. - Так мы уже встали? И
свинка завтракает? Что вы думаете с ней делать, мой друг?
- Я упакую ее в корзинку, - говорит Руф, - и пошлю к маме
в Маунт-Нэбо. Пусть развлекает ее, пока я не вернусь.
- Славная свинка! - говорю я и щекочу ей спину.
- А вчера вы ругали ее самыми скверными словами, -
говорит Руф.
- Да, - говорю я, - но сегодня, при утреннем свете, она
гораздо красивее. Я, видите ли, вырос на ферме и очень
люблю свиней. Но я всегда ложился спать с заходом солнца и
не видал ни одной свиньи при свете лампы. Вот что я сделаю,
Руф: я дам вам за эту свинью десять долларов.
- Я не хотел бы продавать эту свинку! - говорит он. -
Другую я, пожалуй, и продал бы, но эту - нет.
- Почему же не эту? - спрашиваю я и начинаю пугаться,
что он уже догадался, в чем дело.
- Потому, - говорит он, - что это было замечательнейшим
подвигом всей моей жизни. Никто другой не мог бы совершить
такой подвиг. Если когда-нибудь у меня будут дети, если у
меня будет семейный очаг, я сяду у очага и стану
рассказывать им, как их папаша похитил свинью из
переполненного публикой цирка. А может быть, и внукам
расскажу. То-то они будут гордиться. Дело было так: там
стоят две палатки, соединенные между собою. Свинья лежала
на помосте, привязанная маленькой цепочкой. В другой
палатке я видел великана и даму, сплошь покрытую кудлатыми
седыми волосьями. Я взял свинью и выбрался ползком из-под
холста. Она была тише мышонка: хоть бы взвизгнула. Я
сунул ее под пиджак и прошел мимо целой сотни людей, покуда
не вышел на темную улицу. Вряд ли я продам эту свинью,
Джефф. Я хочу, чтобы мама сохранила ее, тогда у меня будет
свидетель моего знаменитого дела.
- Свинья не проживет столько лет, - говорю я, - она
околеет раньше, чем вы начнете свою старческую болтовню у
камина. Вашим внукам придется поверить вам на слово. Я даю
вам за нее сто долларов.
Руф с изумлением взглянул на меня.
- Свинья не может иметь для вас такую большую ценность, -
сказал он. - Зачем она вам?
- Видите ли, - сказал я с тонкой улыбкой, - с первого
взгляда трудно предположить во мне темперамент художника, а
между тем у меня есть художественная жилка. Я собираю
коллекцию. Коллекцию всевозможных свиней. Я исколесил весь
мир в поисках выдающихся и редких свиней. В долине Уобаша у
меня есть специальное свиное ранчо, где собраны
представители самых ценных пород - от мериносов до
польско-китайских. Эта свинья кажется мне очень породистой,
Руф. Я думаю, это настоящий беркшир. Вот почему я
приобретаю ее.
- Я, конечно, рад оказать вам услугу, но у меня тоже есть
художественная жилка, - отвечает Руф. - По-моему, если
человек может похитить свинью лучше всякого другого
человека, - он художник. Свиньи - мое вдохновение.
Особенно эта свинья. Давайте мне за нее хоть двести
пятьдесят, я и то не продам.
- Нет, послушайте, - говорю я, вытирая пот со лба. - Тут
дело не в деньгах, тут дело в искусстве; и даже не столько в
искусстве, сколько в любви к человечеству. Как знаток и
любитель свиней, я обязан приобрести эту беркширскую свинку.
Это мой долг по отношению к ближним. Иначе меня замучит
совесть. Сама-то свинка этих денег не стоит, но с точки
зрения высшей справедливости по отношению к свиньям, как
лучшим слугам и друзьям человечества, я предлагаю вам за нее
пятьсот долларов.
- Джефф, - отвечает этот поросячий эстет, - для меня дело
не в деньгах, а в чувстве.
- Семьсот, - говорю я.
- Давайте восемьсот, - говорит он, - и я вырву из сердца
чувство.
Я достал из своего потайного пояса деньги и отсчитал
сорок бумажек по двадцать долларов.
- Я возьму ее к себе в комнату и запру, - говорю я, -
пусть посидит, пока мы будем завтракать.
Я взял ее за заднюю ногу. Она завизжала, как паровой
орган в цирке.
- Дайте-ка мне, - сказал Руф, взял хавронью подмышку,
придержал рукой ее рыло и понес в мою комнату, как спящего
младенца.
С той минуты, как я нарядил Руфа в такой шикарный костюм,
его охватила страсть к разным туалетным безделицам. После
завтрака он заявил, что пойдет к Мисфицкому купить себе
лиловые носки. Чуть он ушел, я засуетился, как однорукий
человек в крапивной лихорадке, когда он клеит обои. Я нанял
старого негра с тележкой; мы сунули свинью в мешок, завязали
его бечевкой и поехали в цирк.
Я разыскал Джорджа Б. Тэпли в небольшой палатке, у
открытого отверстия вроде окна. Это был толстенький
человечек с пронзительным взглядом, в красной фуфайке и
черной ермолке. Фуфайка была заколота у него на груди
брильянтовой булавкой в четыре карата.
- Вы Джордж Б. Тэпли? - спрашиваю я,
- Готов присягнуть, что я, - отвечает он.
- Ну, так я могу вам сказать, что я достал и привез.
- Выражайтесь точнее, - говорит он. - Что вы привезли?
Морских свинок для азиатского удава или люцерну для
священного буйвола?
- Да нет же, - говорю я. - Я привез вам Беппо, ученую
свинку; она у меня в мешке, тут в тележке. Сегодня утром я
нашел ее в садике у моих парадных дверей. Она подрывала
цветы. Если вам все равно, я хотел бы получить мои пять
тысяч долларов не мелкими, а крупными билетами.
Джордж Б. Тэпли вылетает из палатки и просит меня
следовать за ним. Мы идем в один из боковых шалашей. Там
на сене лежит черная, как сажа, свинья с розовой ленточкой
на шее и кушает морковь, которой кормит ее какой-то мужчина.
- Эй, Мак! - кричит Тэпли. - Сегодня утром ничего не
случилось с нашей всемирно известной?
- С ней? Нет! - отвечает мужчина. - У нее отличный
аппетит, как у хористки в час ночи.
- С чего же вы взяли такую нелепицу? - спрашивает Тэпли,
обращаясь ко мне. - Скушали на ночь слишком много свиных
котлет?
Я вынимаю газету и показываю ему объявление.
- Фальшивка! - говорит он. - Ничего об этом не знаю.
Вы своими глазами видели замечательное всемирно известное
чудо четвероногого царства, вы видели, с какой
сверхъестественной мудростью оно вкушает свой утренний
завтрак; вы своими глазами могли убедиться, что оно не
украдено и не заблудилось. До свиданья. Будьте здоровы.
Я начал понимать, в чем дело, и, усевшись в тележку,
велел дяде Нэду ехать к ближайшей аллее. Там я вынул мою
свинью из мешка, тщательно установил ее, долго прицеливался
и дал ей такого пинка, что она вылетела из другого конца
аллеи - на двадцать футов впереди своего визга.
Потом я заплатил дяде Нэду его пятьдесят центов и пошел в
редакцию газеты. Я хотел, услышать своими ушами - коротко и
ясно - обо всем происшествии. Я вызвал к окошечку агента по
приему объявлений.
- Я держал пари, и мне нужны кое-какие подробности, -
говорю я. - Не был тот человек, который сдал вам объявление
о свинье, толстенький, с длинными черными усами, со
скрюченной левой ногой?
- Нет, - отвечает агент. - Он очень высокий и тощий,
волосы у него кукурузного цвета, а расфуфырен, как
оранжерейный цветок.
К обеду я вернулся к миссис Пиви.
- Не оставить ли на огне немного супу для мистера Татама?
- спрашивает она.
- Долго вам придется его ждать, - говорю я. - Сохраняя
для него горячий суп, вы истощите на топливо все угольные
копи и все леса обоих полушарий.
- Итак, вы видите, - заключил свою повесть Джефф Питерс,
- как трудно найти надежного и честного партнера.
- Но, - начал я, считая, что долгое знакомство дает мне
право на такой вопрос, - правило-то ваше обоюдоострое.
Предложи вы ему поделить пополам обещанную в газете награду,
вы не потеряли бы...
Джефф остановил меня взглядом, полным благородной
укоризны.
- Совершенно разные вещи, и смешивать их нельзя, - сказал
он. - То, что я пытался проделать, есть самая простая
спекуляция, нравственная, разрешенная всеми законами.
Дешево купить и дорого продать - чем, как не этим держится
Уолл-Стрит? Там "быки" и "медведи" (1), а тут была свинья.
Какая же разница? Свиная щетина - разве она не под стать
рогам и звериной шкуре?
----------------------------------------------------------
1) - Термины американской биржи.