Текст получен из библиотеки 2Lib.ru
Код произведения: 2853
Автор: Генри О.
Наименование: Бабье лето Джонсона Сухого Лога
О. Генри
Бабье лето Джонсона Сухого Лога
Перевод О. Холмской
Файл с книжной полки Несененко Алексея
http://www.geocities.com/SoHo/Exhibit/4256/
Джонсон Сухой Лог встряхнул бутылку. Полагалось перед
употреблением взбалтывать, так как сера не растворяется.
Затем Сухой Лог смочил маленькую губку и принялся втирать
жидкость в кожу на голове у корней волос. Кроме серы, в
состав входил еще уксуснокислый свинец, настойка стрихнина и
лавровишневая вода. Сухой Лог вычитал этот рецепт из
воскресной газеты. А теперь надо объяснить, как случилось,
что сильный мужчина пал жертвой косметики.
В недавнем прошлом Сухой Лог был овцеводом. При рождении
он получил имя Гектор, но впоследствии его переименовали по
его ранчо, в отличие от другого Джонсона, который разводил
овец ниже по течению Фрио и назывался Джонсон Ильмовый
Ручей.
Жизнь в обществе овец и по их обычаям под конец
прискучила Джонсону Сухому Логу. Тогда он продал свое ранчо
за восемнадцать тысяч долларов, перебрался в Санта- Розу и
стал вести праздный образ жизни, как подобает человеку со
средствами. Ему было лет тридцать пять или тридцать восемь,
он был молчалив и склонен к меланхолии, и очень скоро из
него выработался законченный тип самой скучной и удручающей
человеческой породы - пожилой холостяк с любимым коньком.
Кто-то угостил его клубникой, которой он до тех пор никогда
не пробовал, - и Сухой Лог погиб.
Он купил в Санта-Розе домишко из четырех комнат и набил
шкафы руководствами по выращиванию клубники. Позади дома
был сад; Сухой Лог пустил его весь под клубничные грядки.
Там он и проводил свои дни одетый в старую серую шерстяную
рубашку, штаны из коричневой парусины и сапоги с высокими
каблуками, он с утра до ночи валялся на раскладной койке под
виргинским дубом возле кухонного крыльца и штудировал
историю полонившей его сердце пурпуровой ягоды.
Учительница в тамошней школе, мисс Де Витт, находила, что
Джонсон, "хотя и не молод, однако еще весьма
представительный мужчина". Но женщины не привлекали взоров
Сухого Лога. Для него они были существа в юбках - не
больше; и, завидев развевающийся подол, он неуклюже
приподнимал над головой тяжелую, широкополую поярковую шляпу
и проходил мимо, спеша вернуться к своей возлюбленной
клубнике.
Все это вступление, подобно хорам в древнегреческих
трагедиях, имеет единственной целью подвести вас к тому
моменту, когда уже можно будет сказать, почему Сухой Лог
встряхивал бутылку с нерастворяющейся серой. Такое уж
неторопливое и непрямое дело-история: изломанная тень от
верстового столба, ложащаяся на дорогу, по которой мы
стремимся к закату.
Когда клубника начала поспевать, Сухой Лог купил самый
тяжелый кучерский кнут, какой нашелся в деревенской лавке.
Не один час провел он под виргинским дубом, сплетая в жгут
тонкие ремешки и приращивал к своему кнуту конец, пока в
руках у него не оказался бич такой длины, что им можно было
сбить листок с дерева на расстоянии двадцати футов. Ибо
сверкающие глаза юных обитателей Санта-Розы давно уже
следили за созреванием клубники, и Сухой Лог вооружался
против ожидаемых набегов. Не так он лелеял новорожденных
ягнят в свои овцеводческие дни, как теперь свои драгоценные
ягоды, охраняя их от голодных волков, которые свистали,
орали, играли в шарики и запускали хищные взгляды сквозь
изгородь, окружавшую владения Сухого Лога.
В соседнем доме проживала вдова с многочисленным
потомством - его-то главным образом и опасался наш садовод.
В жилах вдовы текла испанская кровь, а замуж она вышла за
человека по фамилии О'Брайн. Сухой Лог был знатоком по
части скрещивания пород и предвидел большие неприятности от
отпрысков этого союза.
Сады разделяла шаткая изгородь, увитая вьюнком и плетями
дикой тыквы. И часто Сухой Лог видел, как в просветы между
кольями просовывалась то одна, то другая маленькая голова с
копной черных волос и горящими черными глазами, ведя счет
краснеющим ягодам.
Однажды под вечер Сухой Лог отправился на почту.
Вернувшись, он увидел, что сбылись худшие его опасения -
потомки испанских бандитов и ирландских угонщиков скота всей
шайкой учинили налет на клубничные плантации. Оскорбленному
взору Сухого Лога представилось, что их там полным-полно,
как овец в загоне; на самом деле их было пятеро или шестеро.
Они сидели на корточках между грядками, перепрыгивали с
места на место, как жабы, и молча и торопливо пожирали
отборные ягоды.
Сухой Лог неслышно отступил в дом, захватил свой кнут и
ринулся в атаку на мародеров. Они и оглянуться не успели,
как ременный бич обвился вокруг ног десятилетнего грабителя,
орудовавшего ближе всех к дому. Его пронзительный визг
послужил сигналом тревоги - все кинулись к изгороди, как
вспугнутый в чапаррале выводок кабанов. Бич Сухого Лога
исторг у них на пути еще несколько демонских воплей, а затем
они нырнули под обвитые зеленые жерди и исчезли.
Сухой Лог, не столь легкий на ногу, преследовал их до
самой изгороди, но где же их поймать. Прекратив бесцельную
погоню, он вышел из-за кустов - и вдруг выронил кнут и
застыл на месте, утратив дар слова и движения, ибо все
наличные силы его организма ушли в этот миг на то, чтобы
кое-как дышать и сохранять равновесие.
За кустом стояла Панчита О'Брайан, старшая из грабителей,
не удостоившая обратиться в бегство. Ей было девятнадцать
лет, черные как ночь кудри спутанным ворохом спадали ей на
спину, перехваченные алой лентой. Она ступила уже на грань,
отделяющую ребенка от женщины, но медлила ее перешагнуть;
детство еще обнимало ее и не хотело выпустить из своих
объятий.
Секунду она с невозмутимой дерзостью смотрела на Сухого
Лога, затем у него на глазах прикусила белыми зубами сочную
ягоду и не спеша разжевала. Затем повернулась и медленной,
плавной походкой величественно направилась к изгороди,
словно вышедшая на прогулку, герцогиня. Тут она опять
повернулась, обожгла еще раз Сухого Лога темным пламенем
своих нахальных глаз, хихикнула, как школьница, и гибким
движением, словно пантера, проскользнула между жердями на ту
сторону цветущей изгороди.
Сухой Лог поднял с земли свой кнут и побрел к дому. На
кухонном крыльце он споткнулся, хотя ступенек было всего
две. Старуха мексиканка, приходившая убирать и стряпать,
позвала его ужинать. Не отвечая, он прошел через кухню,
потом через комнаты, споткнулся на ступеньках парадного
крыльца, вышел на улицу и побрел к мескитовой рощице на краю
деревни. Там он сел на землю и принялся аккуратно ощипывать
колючки с куста опунции. Так он всегда делал в минуты
раздумья, усвоив эту привычку еще в те дни, когда
единственным предметом его размышлений был ветер, вода и
шерсть.
С Сухим Логом стряслась беда - такая беда, что я советую
вам, если вы хоть сколько-нибудь годитесь еще в женихи,
помолиться богу, чтобы она вас миновала. На него накатило
бабье лето.
Сухой Лог не знал молодости. Даже в детстве он был на
редкость серьезным и степенным. Шести лет он с молчаливым
неодобрением взирал на легкомысленные прыжки ягнят,
резвившихся на лугах отцовского ранчо. Годы юности он
потратил зря. Божественное пламя, сжигающее сердце,
ликующая радость и бездонное отчаяние, все порывы, восторги,
муки и блаженства юности прошли мимо него. Страсти Ромео
никогда не волновали его грудь; он был меланхолическим Жаком
- но с более суровой философией, ибо ее не смягчала горькая
сладость воспоминаний, скрашивавших одинокие дни арденнского
отшельника. А теперь, когда на Сухого Лога уже дышала
осень, один-единственный презрительный взгляд черных очей
Панчиты О'Брайан овеял его вдруг запоздалым и обманчивым
летним теплом.
Но овцевод - упрямое животное. Сухой Лог столько перенес
зимних бурь, что не согласен был теперь отвернуться от
погожего летнего дня, мнимого или настоящего. Слишком стар?
Ну, это еще посмотрим.
Со следующей почтой в Сан-Антонио был послан заказ на
мужской костюм по последней моде со всеми принадлежностями:
цвет и покрой по усмотрению моды, цена безразлична. На
другой день туда же отправился рецепт восстановителя для
волос, вырезанный из воскресной газеты, ибо выгоревшая на
солнце рыжевато- каштановая шевелюра Сухого Лога начинала
уже серебриться на висках.
- Целую неделю Сухой Лог просидел дома, не считая частых
вылазок против юных расхитителей клубники. А затем, по
прошествии еще нескольких дней, он внезапно предстал
изумленным взглядам обитателей Санта-Розы во всем горячечном
блеске своего осеннего безумия.
Ярко-синий фланелевый костюм облекал его с головы до пят.
Из-под него выглядывала рубашка цвета бычьей крови и высокий
воротничок с отворотами; пестрый галстук развевался как
знамя. Ядовито желтые ботинки с острыми носами сжимали, как
в тисках, его ноги. Крошечное канотье с полосатой лентой
оскверняло закаленную в бурях голову. Лимонного цвета
лайковые перчатки защищали жесткие как древесина руки от
кротких лучей майского солнца. Эта поражающая взор и
возмущающая разум фигура, прихрамывая и разглаживая
перчатки, выползла из своего логова и остановилась посреди
улицы с идиотической улыбкой на устах, пугая людей и
заставляя ангелов отвращать лицо свое. Вот до чего довел
Сухого Лога Амур, который, когда случается ему стрелять свою
дичь вне сезона, всегда заимствует для этого стрелу из
колчана Момуса. Выворачивая мифологию наизнанку, он
восстал, как отливающий всеми цветами радуги попугай, из
пепла серо - коричневого феникса, сложившего усталые крылья
на своем насесте под деревьями Санта-Розы.
Сухой Лог постоял на улице, давая время соседям вдоволь
на себя налюбоваться, затем, бережно ступая, как того
требовали его ботинки, торжественно прошествовал в калитку
миссис О'Брайан.
Об ухаживании Сухого Лога за Панчитой О'Брайан в
Санта-Розе судачили, не покладая языков, до тех пор, пока
одиннадцатимесячная засуха не вытеснила эту тему. Да и как
было о нем не говорить; это было никем дотоле невиданное и
не поддающееся никакой классификации явление - нечто среднее
между кек-уоком, красноречием глухонемых, флиртом с помощью
почтовых марок живыми картинами. Оно продолжалось две
недели, затем неожиданно кончилось.
Миссис О'Брайан, само собой разумеется, благосклонно
отнеслась к сватовству Сухого Лога, когда он открыл ей свои
намерения. Будучи матерью ребенка женского пола, а стало
быть, одним из членов учредителей Древнего Ордена Мышеловки,
она с восторгом принялась убирать Панчиту для
жертвоприношения. Ей удлинили платья, а непокорные кудри
уложили в прическу. Панчите даже стало казаться, что она и
в самом деле взрослая. К тому же приятно было думать, что
вот за ней ухаживает настоящий мужчина, человек с положением
и завидный жених, и чувствовать, что, когда они вместе идут
по улице, все остальные девушки провожают их взглядом,
прячась за занавесками.
Сухой Лог купил в Сан-Антонио кабриолет с жёлтыми
колесами и отличного рысака. Каждый день он возил Панчиту
кататься, но ни разу никто не видал, чтобы Сухой Лог при
этом разговаривал со своей спутницей. Столь же молчалив
бывал он и во время пешеходных прогулок. Мысль о своем
костюме повергала его в смущение; уверенность, что он не
может сказать ничего интересного, замыкала ему уста;
близость Панчиты наполняла его немым блаженством.
Он водил ее на вечеринки, на танцы и в церковь. Он
старался быть молодым - от сотворения мира никто, наверно,
не тратил на это столько усилий. Танцевать он не умел, но
он сочинил себе улыбку и надевал ее на лицо во всех случаях,
когда полагалось веселиться, и это было для него таким
проявлением резвости, как для другого - пройтись колесом.
Он стал искать общества молодых людей, даже мальчиков - и
действовал на них как ушат холодной воды; от его потуг на
игривость им становилось не по себе, как будто им предлагали
играть в чехарду в соборе. Насколько он преуспел в своих
стараниях завоевать сердце Панчиты, этого ни он сам и никто
другой не мог бы сказать.
Конец наступил внезапно - как разом меркнет призрачный
отблеск вечерней зари, когда дохнет ноябрьский ветер,
несущий дождь и холод.
В шесть часов вечера Сухой Лог должен был зайти за
Панчитой и повести ее на прогулку. Вечерняя прогулка в
Санта-Розе - это такое событие, что являться на нее надо в
полном параде. И Сухой Лог загодя начал облачаться в свой
ослепительный костюм. Начав рано, он рано и кончил и не
спеша направился в дом О'Брайанов. Дорожка шла к крыльцу не
прямо, а делала поворот и, пока Сухой Лог огибал куст
жимолости, до его ушей донеслись звуки буйного веселья. Он
остановимся и заглянул сквозь листву в распахнутую дверь
дома.
Панчита потешала своих младших братьев и сестер. На ней
был пиджак и брюки, должно быть некогда принадлежавшие
покойному мистеру О'Брайану. На голове торчком сидела
соломенная шляпа самого маленького из братьев, с бумажной
лентой в чернильных полосках. На руках болтались желтые
коленкоровые перчатки, специально скроенные и сшитые для
этого случая. Туфли были обернуты той же материей, так что
могли, пожалуй, сойти за ботинки из желтой кожи. Высокий
воротничок и развевающийся галстук тоже не были забыты.
Панчита была прирожденной актрисой. Сухой Лог узнал свою
нарочито юношескую походку с прихрамыванием на правую ногу,
натертую тесным башмаком, свою принужденную улыбку, свои
неуклюжие попытки играть роль галантного кавалера - все было
передано с поразительной верностью. Впервые Сухой Лог
увидел себя со стороны, словно ему поднесли вдруг зеркало.
И совсем не нужно было подтверждение, которое не замедлило
последовать. "Мама, иди посмотри, как Панчита представляет
мистера Джонсона", - закричал один из малышей.
Так тихо, как только позволяли осмеянные желтые ботинки,
Сухой Лог повернулся и на цыпочках пошел обратно к калитке,
а зятем к себе домой.
Через двадцать минут после назначенного для прогулки часа
Панчита в батистовом белом платье и плоской соломенной шляпе
чинно вышла из своей калитки и проследовала далее по
тротуару. У соседнего дома она замедлила шаги, всем своим
видом выражая удивление по поводу столь необычной
неаккуратности своего кавалера.
Тогда дверь в доме Сухого Лога распахнулась, и он сам
сошел с крыльца - не раскрашенный во все цвета спектра
охотник за улетевшим летом, а восстановленный в правах
овцевод. На нем была серая шерстяная рубашка, раскрытая у
ворота, штаны из коричневой парусины, заправленные в высокие
сапоги, и сдвинутое на затылок белое сомбреро. Двадцать лет
ему можно было дать или пятьдесят - это уже не заботило
Сухого Лога. Когда его бледно-голубые глаза встретились с
ясным взором Панчиты, в них появился ледяной блеск. Он
подошел к калитке и остановился. Длинной своей рукой он
показал на дом О'Брайанов.
- Ступай домой, - сказал он. - Домой, к маме. Надо же
быть таким дураком! Как еще меня земля терпит! Иди себе,
играй в песочек. Нечего тебе вертеться около взрослых
мужчин. Где был мой рассудок, когда я строил из себя
попугая на потеху такой девчонке! Ступай домой и чтобы я
больше тебя не видел. Зачем я все это проделывал, хоть бы
кто-нибудь мне объяснил! Ступай домой, а я постараюсь про
все это забыть.
Панчита повиновалась и, не говоря ни слова медленно пошла
к своему дому. Но идя, она все время оборачивалась назад, и
ее большие бесстрашные глаза не отрывались от Сухого Лога.
У калитки она постояла с минуту, все так же глядя на него,
потом вдруг повернулась и быстро вбежала в дом.
Старуха Антония растапливала плиту в кухне. Сухой Лог
остановился в дверях и жестко рассмеялся.
- Ну разве не смешно? - сказал он. - А, Тония? Этакий
старый носорог и втюрился в девчонку.
Антония кивнула.
- Нехорошо, - глубокомысленно заметила она, - когда
чересчур старый любит muchacha.
- Что уж хорошего, - мрачно отозвался Сухой Лог. -
Дурость и больше ничего. И вдобавок от этого очень больно.
Он принес в охапке все атрибуты своего безумия - синий
костюм, ботинки, перчатки, шляпу - и свалил их на пол у ног
Антонии.
- Отдай своему старику, - сказал он. - Пусть в них
охотится на антилопу.
Когда первая звезда слабо затеплилась на вечернем, небе.
Сухой Лог достал свое самое толстое руководство по
выращиванию клубники и уселся на крылечке почитать, пока еще
светло. Тут ему показалось, что на клубничных грядках
маячит какая-то фигура. Он отложил книгу, взял кнут и
отправился на разведку.
Это была Панчита. Она незаметно проскользнула сквозь
изгородь и успела уже дойти до середины сада. Увидев Сухого
Лога, она остановилась и обратила к нему бестрепетный
взгляд.
Слепая ярость овладела Сухим Логом. Сознание своего
позора переродилось в неудержимый гнев. Ради этого ребенка
он выставил себя на посмешище. Он пытался подкупить время,
чтобы оно, ради его прихоти, обратилось вспять - и над ним
надсмеялись. Но теперь он понял свое безумие. Между ним и
юностью лежала пропасть, через которую нельзя было построить
мост - даже если надеть для этого желтые перчатки. И при
виде этой мучительницы, явившейся донимать его новыми
проказами, словно озорной мальчишка, злоба наполнила душу
Сухого Лога.
- Сказано тебе, не смей сюда ходить! - крикнул он. -
Ступай домой!
Панчита подошла ближе.
Сухой Лог щелкнул бичом.
- Ступай домой! - грозно повторил он. - Можешь там
разыгрывать свои комедии. Из тебя вышел бы недурной
мужчина. Из меня ты сделала такого, что лучше не придумать!
Она подвинулась еще ближе - молча, с тем странным,
дразнящим, таинственным блеском в глазах, который всегда так
смущал Сухого Лога. Теперь он пробудил в нем бешенство.
Бич свистнул в воздухе. На белом платье Панчиты повыше
колена проступила алая полоска.
Не дрогнув, все с тем же загадочным темным огнем в
глазах, Панчита продолжала идти прямо к нему, ступая по
клубничным грядкам. Бич выпал из его дрожащих пальцев.
Когда до Сухого Лога оставался один шаг, Панчита протянула к
нему руки.
- Господи! Девочка!.. - заикаясь, пробормотал Сухой
Лог. - Неужели ты...
Времена года могут иной раз и сдвинуться. И кто знает,
быть может, для Сухого Лога настало в конце концов не бабье
лето, а самая настоящая весна.