Код произведения: 15149
Автор: Калугин Алексей
Наименование: Полет мотылька
Алексей КАЛУГИН
ПОЛЕТ МОТЫЛЬКА
Анонс
Все происходящее вокруг нас - это реальность или бесконечный сон,
который мы видим? А может, мы сами персонажи чьих-то грез, марионетки,
подвешенные на ниточки чужих сновидений? Тогда кто тот кукловод, который
заставляет плясать нас под свою дудку и меняет декорации, когда ему
вздумается? Ерунда - скажет кто-то. Но именно от ответов на эти вопросы
зависит судьба Геннадия Калихина, на первый взгляд обычного безработного,
одного из миллионов жителей мегаполиса. Ответить на них - значит вспомнить
свое прошлое, остаться в живых и выйти из чудовищного эксперимента, который
когда-то поставил он сам. Только удастся ли?
Глава 1
Впервые о программе генетического картирования Геннадий Павлович
услышал по радио, да и то по чистой случайности. Обычно Калихин радио не
слушал, но в этот день у него была назначена встреча, и, чтобы не проспать,
Геннадий Павлович с вечера выставил на музыкальном центре режим будильника.
Будильник сработал в заданное время, но почему-то вместо компакт-диска,
который Калихин накануне вечером аккуратно вставил в дисковод, включилось
радио. И надо же было так случиться, что именно в это время, по той самой
радиостанции, на которую оказался настроен тюнер музыкального центра, шла
передача о международной программе, имеющей, как понял Геннадий Павлович,
какое-то отношение к генетическим исследованиям. Захлебываясь от восторга,
диктор вещал о том, что в соответствии с президентским указом, только что
подписанным, - не иначе как указ вместе с завтраком подали президенту в
постель, - к программе наконец-то подключилась Россия. Как и было положено,
солидная программа имела название, которое с первого раза и не запомнишь. И
дело тут было вовсе не в проблемах с памятью, на которую Геннадий Павлович
никогда не жаловался, - спросонья он вообще мало что понял из того, о чем
говорил диктор. Ясно было одно - правительство и президент готовы с
юношеским энтузиазмом и комсомольским задором идти по пути новых свершений.
"Еще бы им не стараться, - усмехнулся сквозь сон Геннадий Павлович, -
международная общественность, как всегда, готова ссудить России кругленькую
сумму на выполнение программы. Выделить-то она, может быть, и выделит, да
только куда пойдут деньги - вопрос из разряда тех, которые в приличном
обществе задавать не принято. Не потому, что неправильно будешь понят, а
потому, что вразумительного ответа все равно не получишь".
Услышав, как тихо скрипнула осторожно прикрытая дверь, Геннадий
Павлович приподнял голову и обернулся. Из умывальни вернулся сын. "Артем
Геннадиевич Калихин", - мысленно произнес Геннадий Павлович. Ему нравилось,
как звучало имя сына. Кроме того, оно как нельзя лучше соответствовало его
внешности - опять-таки по мнению Геннадия Павловича. Артем был высок ростом
и широк в плечах. Рисунок лица несколько портил лишь вялый подбородок с
мягкой ямочкой, придававший двадцатичетырехлетнему парню вид
закомплексованного подростка. Но кто-кто, а уж Геннадий Павлович точно
знал, что сын за себя постоять умеет и свое место в жизни непременно
найдет. Хотя, быть может, не так скоро, как хотелось бы. На Артеме были
синие спортивные штаны, вытянутые на коленках, и белая майка без рукавов.
На ногах - пластиковые шлепанцы. Через шею перекинуто полотенце. В темных,
коротко остриженных волосах поблескивали капельки воды. На майке когда-то
был рисунок - чей-то портрет, - но после многочисленных стирок опознать
полустертую личность не представлялось возможным. Прикрыв глаза, Геннадий
Павлович попытался вспомнить лицо того, кто был изображен на майке, - он
ведь сам когда-то покупал ее сыну, - но ничего не вышло, - перед мысленным
взором выплывало все то же серое пятно, что красовалось на груди Артема.
- Горячая вода есть? - спросил без особой надежды Геннадий Павлович.
- Нет, - Артем еще раз провел полотенцем по влажным волосам и кинул
его на спинку стула.
Мысль о том, что снова придется умываться холодной водой, заставила
Геннадия Павловича зябко поежиться и плотнее закутаться в одеяло.
- Я думал, ты уже ушел, - сказал он, не глядя на сына.
- Успею, - коротко ответил Артем.
Геннадий Павлович хотел было спросить сына, чего это он вдруг сегодня
задержался, но вовремя успел подумать о том, что, пожалуй, не стоит этого
делать. Артем давно уже был не тем мальчиком, который спешил поделиться с
отцом своими успехами или рассказать о возникших проблемах. Почему-то
особенно резко отец и сын отдалились друг от друга после того, как остались
вдвоем. Казалось бы, наоборот должны были стать ближе, а вышло все не так.
Геннадий Павлович до сих пор считал, что в том была значительная доля его
вины. За десять лет, что они прожили вдвоем, мог, наверное, постараться
понять сына. Но не получилось. Чем старше становился сын, тем более чужим
казался он отцу.
Ну, раз сказал "успею", значит, успеет. Не мальчик, поди, должен
понимать, что в нынешнее время работу найти не так просто. Даже если это
всего лишь работа мойщика окон. Зато в солидном заведении. Люди сутками
простаивают у дверей контор по найму, надеясь получить хотя бы временную
работу. Что поделаешь - спад производства. Заводы и фабрики закрываются, и
тем, кто там работал, приходится искать другой заработок. А те, кто в свое
время успел получить приличное образование, сейчас о нем и не вспоминают.
Конечно, не все талантливые ученые смотались из страны, когда была такая
возможность. Всякое случается в жизни, вот кто-то и остался. Но если какие
научно-исследовательские лаборатории еще и работают, так только на гранты,
что получают из-за рубежа. То есть сделал свою работу, отдал результаты
дядюшке, заплатившему деньги, и снова сиди жди следующего заказа, которого
может и вовсе не быть. А на одном пособии долго не протянешь.
- Чего это ты радио включил? - недовольно буркнул Артем.
- Да я не включал, - Геннадий Павлович как будто извинялся за
допущенную оплошность. - Само как-то включилось.
- Снова разводят бузу о генетической чистке, - усмехнулся Артем
презрительно.
Судя по тому, как это было сказано, он уже слышал а новой национальной
программе.
- Да вроде как о том самом, - не очень уверенно ответил Геннадий
Павлович.
Название, предложенное сыном, ему откровенно не понравилось, но как
звучало официальное название программы, он вспомнить не мог. По причине
того, что резанувшее слух словосочетание "генетическая чистка" было ему
незнакомо, Геннадий Павлович чувствовал себя несколько уязвленным, а потому
и не стал спрашивать Артема о том, что это означает. Если дело серьезное,
он о нем еще услышит. Ну а если нет, так, значит, нечего и голову себе
забивать мусором всяким. В конце концов, можно было взять в метро
бесплатный выпуск "Нашей России", - уж если рядом с каким делом имя
президента оказалось упомянуто, так, значит, в газете о нем непременно
напишут. И все же Геннадий Павлович не удержался от осторожного вопроса:
- А что ты об этом думаешь?
Сегодня был четверг, а каждый четверг, если, конечно, не случалось
чего-то из ряда вон выходящего, Геннадий Павлович встречался со старыми
друзьями, которых знал еще по школе. Традиция этих встреч оставалась
неизменной на протяжении вот уже многих лет, а если быть точнее, то без
малого четверть века. Четверо друзей играли по мелочи в маджонг, пили кофе
или пиво - кому что по душе - и, само собой, между делом разговаривали обо
всем на свете. На тот случай, если сегодня зайдет речь о новой национальной
программе, Геннадию Павловичу следовало иметь хотя бы самое общее
представление о сути предмета, дабы не упустить возможность ввернуть
какое-нибудь веское замечание.
- Мура все это, - коротко бросил Артем, натягивая старые залатанные
джинсы.
И без чудес сверхпроницательности было ясно - разговаривать он не
хочет. Не только на тему новой национальной программы, а вообще. Геннадий
Павлович вздохнул обиженно, но осторожно, - так, чтобы Артем не заметил. Он
и сам понимал, что тяготит своим присутствием сына. Поэтому по утрам он
обычно лежал с закрытыми глазами, делая вид, что спит, до тех пор, пока
Артем не уходил на работу, а около семи вечера, когда сын возвращался
домой, отправлялся на прогулку - если, конечно, погода позволяла. Что тут
скажешь - взрослому парню муторно жить с отцом в одной крошечной комнатке,
где даже ширму поставить негде, - все равно что каморка папы Карло, только
нарисованного очага не хватает.
Геннадий Павлович вновь осторожно вздохнул, на этот раз с тоской,
вспомнив о тех славных временах, когда он работал в строительной фирме,
названной по имени своего основателя - чудного толстого венгра Байке
Байбаха. Чем именно занималась фирма, понять было сложно. Судя по названию,
что-то строила. Что именно, Геннадий Павлович не знал. Он занимался
оформлением заказов на расходные материалы - краску, лак, гвозди, линолеум,
паркет. Работа необременительная, ответственности почти никакой, а деньги
шли очень даже неплохие. Впрочем, тогда все, кто хотел, зарабатывали
неплохо. По курортам заграничным Геннадии Павлович особо не разъезжал, но
пару раз с Артемом в Болгарию слетал. Золотые Пески, надо сказать, ничем не
хуже той же Анталии. И двенадцать лет частной гимназии для сына Геннадий
Павлович смог оплатить. Ну, а потом грянул кризис, и все, как и положено,
покатилось в тартарары. Фирма "Байбах" вместе с сотнями других, подобных
ей, приказала долго жить. Сам господин Байке Байбах отбыл на родину, а его
бывшие служащие разбрелись кто куда. После кризиса, понятное дело, индекс
личного благополучия граждан Российской Федерации упал до минусовой
отметки. Тех сбережений, что имелись у Геннадия Павловича, хватило ровно на
полгода жизни в благоустроенной трехкомнатной квартире в не так давно
отстроенном высотном доме в районе станции метро "Улица 1905 года". Когда
же деньги кончились, пришлось идти в социальную службу. Карточки
безработного и справки о том, что сын находится на службе в армии,
оказалось достаточно для того, чтобы получить комнатушку в одном из серых
восьмиэтажных домов, что составляли новый район дешевых жилых застроек
Марьино-3. Спустя полгода вернулся из армии Артем. С тех пор они так и жили
вдвоем, стараясь не глядеть друг другу в глаза и почти не разговаривая.
Артем тем временем оделся - синие кроссовки, затертые джинсы, серая
майка, - повесил сумку на плечо и окинул быстрым взглядом комнату, словно
хотел убедиться, что ничего не забыл.
- Я пошел, - негромко произнес он, бросив взгляд на прячущегося под
одеялом отца.
- Давай, - не глядя на сына, глухо отозвался Геннадий Павлович.
Уже взявшись за ручку двери, Артем замер, как будто вспомнил о чем-то.
- Слышь, отец?.. Ты вроде в город сегодня собирался? - спросил он, не
оборачиваясь.
Хотя точно знал, что сегодня у отца встреча с друзьями. Собственно,
кроме этих встреч, у Геннадия Павловича уже ничего не осталось. Ему
всего-то пятьдесят два года, а он, как старый пень, сидит целыми днями в
комнате и слушает одни и те же компакт-диски. Телевизор посмотреть удается
и то лишь когда у Сивкина, пенсионера, живущего через три комнаты влево по
коридору, случается меланхоличное настроение. Тогда ему становится грустно
сидеть перед телевизором одному, и он топает по коридору, толкаясь в каждую
дверь, в поисках компаньона. Так ведь даже пригласив к себе гостя, Сивкин
все одно смотрел только свои любимые передачи - "Семейное счастье",
"Молодожены", "Страна чудес" и "Веселая кадриль". Сивкину-то что, ему через
полгода стольник стукнет, ему лишь бы красивую картинку показывали, а о чем
речь идет, он все одно не понимает. А у Геннадия Павловича после просмотра
телепередач вроде тех, что обожал Сивкин, мигрень начиналась. Но сколько
Сивкина ни проси переключиться на новости или хотя бы на фильм какой - ни в
какую! Он даже сериал "Тьма над городом", от которого млели все, от мала до
велика, не желал смотреть! В фильмах Сивкину не удавалось уловить сюжет,
поскольку каждые десять-пятнадцать минут он начинал клевать носом и
ненадолго отключался. А новости его раздражали, потому что он не видел на
экране ни одного знакомого лица. Сидя в компании Сивкина перед телевизором,
Геннадий Павлович начинал и себя чувствовать таким же выжившим из ума
стариканом, не способным ни на что иное, кроме как только пускать жиденькие
струйки слюны, глядя на молоденьких девиц в купальниках.
Встречи с друзьями по четвергам были для Геннадия Павловича той
единственной отдушиной, не дававшей захиреть в тесной комнатке с окном,
выходящим на зеленый мусорный контейнер, солнце в которое заглядывало - он
точно засек! - всего на тридцать две минуты в сутки. Он жил, считая дни,
оставшиеся до очередной встречи, на которую, наверное, пополз бы, даже если
бы у него отнялись ноги.
- Так что? - не дождавшись ответа, снова спросил Артем. - Идешь
сегодня?
- Иду, - мрачно буркнул из-под одеяла Геннадий Павлович.
И замер, ожидая, что теперь скажет сын. Артем сунул руку в карман,
достал несколько смятых денежных купюр, быстро пересчитал их и с сомнением
прикусил верхнюю губу. После некоторого колебания он кинул на стол затертую
пятидесятирублевку.
- Я вчера ничего не купил, так что пообедай сегодня где-нибудь в кафе,
- сказал он, убирая оставшиеся деньги в карман.
Геннадий Павлович ничего не ответил.
Артем поправил на плече ремень сумки, быстро провел рукой по волосам и
вышел за дверь. Мягко щелкнул язычок не так давно смазанного замка.
Геннадий Павлович продолжал неподвижно лежать под одеялом, как будто
опасался, что за ним все еще кто-то наблюдает. Радио было включено, но
разговор о генетике уже закончился. Теперь какая-то певичка с визгливым
голосом, надсадно подвывая, кое-как вытягивала муторную историю о трех
рублях, оставшихся у нее в кармане, за которые никто не желал довезти ее до
дома. "Дура, - мрачно подумал Геннадий Павлович. - И тот, кто написал для
нее песню, тоже дурак". Откинув одеяло, Геннадий Павлович поднялся с
постели и первым делом выключил радио. Вместо того чтобы погружаться в
мутный поток так называемой музыки, лучше было без конца слушать полтора
десятка старых компакт-дисков, что хранились в ящике стола, - по крайней
мере, точно знаешь, что услышишь. Что такое "оскомина"? Кто-нибудь помнит
точное определение? Кислота здесь совершенно ни при чем. Скорее уж скорбь,
тоска неизбывная.
Тихо прошуршав, включился компакт-диск, который Геннадий Павлович
поставил в музыкальный центр вчера вечером. "Лучшие песни 20-го века".
Геннадий Павлович сейчас уже и сам не помнил, когда и где купил этот диск.
А может быть, подарил кто. Порой у Геннадия Павловича возникало такое
ощущение, что этот диск был с ним всегда, всю жизнь, едва ли не с самого
его рождения. И всякий раз звуки музыки с этого старого компакт-диска
заставляли Геннадия Павловича испытывать легкую, порою даже кажущуюся
приятной грусть. Было, видимо, в ней что-то такое, что трудно передать
словами. Филипп Киркоров, Алла Пугачева, Борис Моисеев, Лариса Долина,
Игорь Николаев - одни имена чего стоят! А вот Артем почему-то презрительно
кривил губы, когда отец ставил свой любимый диск. Делал он это не
демонстративно, но Геннадий Павлович все равно подмечал. "Разве поймешь эту
молодежь, - снова у них пошла мода на ретро. Слушают "Слейд", "Джетро
Талл", "Раш", а то и - господи помилуй! - "Лед Зеппелин" да "Блэк Саббат"
какой, будто после них никто уже музыку не сочинял! Одно слово - дети,
учиться, на старших глядя, не желают, думают, что мир только вокруг них и
крутится. Тут уж, как говорится, ничего не поделаешь, остается только
ждать, когда время все расставит по местам". Ностальгически вздохнув,
Геннадий Павлович открыл дверцу крошечного настольного холодильника. Курица
в него еще, пожалуй, вошла бы, а вот с индейкой уже возникли бы проблемы.
На решетчатой полочке стоял пластиковый стаканчик с черничным йогуртом и
коробка с круглыми ячейками, в которые были вставлены четыре яйца с
аккуратненьким штампиком на каждом: EU - "Европейский союз" то есть. Выбор
меню на завтрак был минимальный. Геннадий Павлович вытащил из коробки пару
яиц, хлопнул дверцей холодильника и, сняв с полки ковшик с ручкой,
осторожно положил в него яйца. Сунув ноги в разношенные домашние тапки,
Геннадий Павлович накинул на плечи махровый халат в сине-красную полоску,
вытертый на локтях до марлевой сеточки, повесил на шею полотенце, сунул в
карман зубную щетку и тюбик с пастой и, прихватив ковшик с яйцами, вышел в
коридор. Привычным движением сунув руку в карман, Геннадий Павлович
убедился в том, что ключи на месте, и только после этого захлопнул дверь.
Не доверяя щелкнувшему замку, он на всякий случай дернул дверь за ручку и
не спеша, хлопая задниками тапок по полу, зашагал по коридору.
Длина коридора была около двадцати метров, и через каждые два-три
метра по обе стороны его располагались двери крошечных, похожих на клетки
комнатушек. В самом конце коридора находилась общественная кухня с тремя
покрытыми клеенками столами и пятью электрическими плитами, умывальня с
шестью раковинами, душ и туалет с тремя кабинками. Если, следуя по
коридору, поднять взгляд вверх, то на потолке можно было насчитать семь
круглых плафонов из толстого белого стекла. Но лампочки горели только в
двух из них - посередине коридора и в самом начале, где находилась большая,
выкрашенная в красно-коричневый цвет дверь, ведущая на лестничную площадку,
- поэтому в коридоре всегда царил полумрак. "Как на пути в усыпальницу
фараона, спрятанную в толще пирамиды", - подумал почему-то Геннадий
Павлович.
На кухне, по счастью, никого не было, - настроение у Геннадия
Павловича после разговора с сыном было не самым радужным, и встреча с
кем-либо из соседей вряд ли помогла бы взбодриться. Включив на самую малую
мощность плиту, которая показалась ему немного чище других, Геннадий
Павлович поставил на нее ковшик, предварительно залив яйца водой. Пока яйца
варились, он зашел в туалет, а затем направился в умывальню. На всякий
случай Геннадий Павлович покрутил вентиль крана с горячей водой, но,
услыхав в ответ только невразумительное урчание, понял, что придется
все-таки умываться холодной. По крайней мере, сейчас было лето, и из крана
не лилась ледяная вода, как в январский двадцатипятиградусный мороз, когда
дом две недели стоял без горячей воды и отопления.
Почистив зубы и умывшись, Геннадий Павлович двумя руками зачесал назад
светло-русые волосы и посмотрел на себя в потускневшее зеркало со сколотым
нижним углом. Определенно, сам себе он нравился. Пятьдесят два года, а на
лице ни морщинки, - все благодаря курсам нейропластики и энзимотерапии, что
успел пройти, когда работал в "Байбахе". Возраст выдавали разве что только
слегка поредевшие волосы, открывавшие залысины на висках. Особенно когда их
мокрыми зачешешь назад.
- Доброе утро, Геннадий Павлович!
Вздрогнув от неожиданности, Геннадий Павлович быстрым движением руки
скинул волосы на лоб и обернулся.
- Здравствуйте, Марина, - произнес он, слегка запнувшись на первом
слове.
Девушка, стоявшая в дверях умывальни, приветливо улыбнулась. Марина,
ровесница Артема, жила в комнате номер семь с бабкой, старой и сморщенной,
как древесный гриб. К ним никто никогда не приезжал, из чего Геннадий
Павлович сделал вывод, что родственников у них нет. Кто были родители
Марины и где они находились, Геннадий Павлович не знал, а спросить было
неудобно. Роста Марина была совсем невысокого. Но при этом фигурка у нее
была просто загляденье. Густые, чуть вьющиеся каштановые волосы свободно
спадали до плеч, вызывая у Геннадия Павловича неизменное желание
прикоснуться к ним. Широкое лицо с крупными чертами трудно было назвать
идеально красивым, но было в нем некое почти таинственное обаяние, уловив
которое невозможно было отвести взгляд.
Геннадий Павлович расправил плечи, незаметно втянул живот и попытался
улыбнуться как можно более непринужденно. Он хотел сказать что-нибудь
необычайно легкое и остроумное, но не нашел ничего лучшего, как только
спросить:
- Как здоровье бабушки?
- Как обычно. - Марина недовольно наморщила носик. - Жалуется на все,
что только можно, но, как мне кажется, для своего возраста чувствует она
себя совсем неплохо.
Геннадий Павлович с серьезным видом сдвинул брови. Ему показалось, что
Марина намеренно упомянула о возрасте, дабы напомнить, что он тоже не
юноша.
- Я сегодня утром слушал по радио передачу о генетической чистке, -
сказал Геннадий Павлович только ради того, чтобы перевести разговор на
другую тему.
Чтобы выговорить ужасно неприятное и даже несколько пугающе звучащее
название "генетическая чистка", Геннадию Павловичу пришлось сделать над
собой усилие. Но, поскольку именно так назвал новую национальную программу
Артем, Геннадий Павлович решил, что и Марину оно не покоробит, а прозвучит
эдак по-молодежному легко и непринужденно.
- По-моему, это несерьезно, - тряхнула волосами Марина.
- Вы так считаете? - Геннадий Павлович вообще не понимал, о чем,
собственно, идет речь, но не желал в этом признаться.
Марина же, вместо того чтобы как-то объяснить свое замечание, задала
встречный вопрос:
- А вам самому нужен генетический паспорт?
- Мне? - растерянно переспросил Геннадий Павлович.
От окончательной потери лица его спасло шипение выплескивающейся на
раскаленную плитку воды. Геннадий Павлович вспомнил о яйцах, которые
поставил варить, и, извинившись, побежал на кухню. Сняв ковшик с плиты, он
залил яйца холодной водой; когда же снова заглянул в умывальню, Марины там
уже не было. Геннадий Павлович озадаченно прикусил губу, - зачем она вообще
заходила? Подойдя к раковине, он еще раз посмотрел на себя в зеркало.
Неужели Марина действительно считает его стариком? Конечно, глупо
получилось, - сам же завел разговор о новой программе, а потом не знал, что
сказать, - хлопал ртом, точно старый маразматик.
В противоположном конце коридора громко стукнула дверь. По тому, с
каким треском дверь врезалась в косяк, Геннадий Павлович безошибочно
угадал, что из своей норы выбрался старик Потемкин, - пожалуй, самый
неприятный из обитателей коммуналки. Потемкин мог неделями не вылезать из
комнаты, и кое-кто из соседей начинал уже опасливо потягивать носом возле
его двери. Но в один не очень прекрасный день Потемкин все же появлялся на
свет божий. И тому, кто становился его жертвой, можно было только искренне
посочувствовать. Потемкин обеими руками вцеплялся в того, кто первым
попадался ему на пути, и заводил долгий, лишенный какого либо смысла
рассказ, в котором прошлое причудливо переплеталось с настоящим. Сварливый
и злобный, Потемкин, казалось, ненавидел целый свет. В довершение всего он,
похоже, никогда не мылся, и пахло от него соответственно.
Геннадий Павлович осторожно выглянул в коридор. И мысленно
возблагодарил судьбу, увидев, что в объятия Потемкина уже попался господин
Шпет, которого угораздило выйти в коридор одновременно со стариком. Брызжа
слюной, Потемкин что-то невнятно шамкал беззубым ртом, а Марк Захарович
Шпет, в котором даже жизнь в коммунальной квартире не смогла вытравить
врожденное добродушие и интеллигентность, вежливо улыбался в ответ, пытаясь
незаметно высвободить рукав своей спортивной куртки из артритных пальцев
старика. Боясь упустить счастливый момент, Геннадий Павлович быстро зашагал
по направлению к своей комнате. При этом он с серьезным и сосредоточенным
видом смотрел в ковшик, как будто в нем происходил таинственный процесс,
результатом которого должно было стать превращение яиц в золотые самородки.
Торопливо кивнув на ходу Шпету с присосавшимся к нему Потемкиным, Геннадий
Павлович ловко, с первого раза вставил ключ в замок, дважды повернул его и
скрылся за дверью. Однако он успел услышать обрывок фразы возмущенного
старика Потемкина:
- ...И вы считаете это правильным, господин Шпет? Вы считаете это
правильным?
- Я ничего не считаю, - пытаясь оставаться вежливым, отвечал на это
Шпет. - Полагаю, что если решение принято на государственном уровне, то оно
будет выполнено вне зависимости от того, что я о нем думаю.
Глава 2
Добраться до центра Москвы городским транспортом - два с половиной
часа в режиме реального времени. В районе коммунальных застроек Марьино-3
ходил только коммерческий автобус, в котором карточка безработного
недействительна. До ближайшей остановки муниципального рейсового автобуса
идти около получаса. И это при том, что стояли погожие июльские деньки.
Зимой же, когда проезжая часть становилась вдвое уже из-за наметенного по
обочинам снега, а пешеходные дорожки превращались в узкие тропки, петляющие
меж сугробов в человеческий рост, на которых двум встречным разойтись не
под силу, тот же самый путь занимал час, а то и больше.
Геннадий Павлович благополучно добрался до автобусной остановки. В том
смысле, что не налетел на местную шпану, чувствовавшую себя вольготно в
окраинных районах, куда представители службы охраны общественного порядка
почти не заглядывали, - разве что патрульная машина по вызову приедет. И с
автобусом повезло, - ждать пришлось всего-то минут двадцать. Так что в
назначенном месте Геннадий Павлович оказался даже раньше, чем рассчитывал.
Все, казалось бы, складывалось хорошо, да только все равно пребывал
Геннадий Павлович в состоянии слегка подавленном. В затертом кожаном
бумажнике, что прятал он в кармане брюк, лежало всего-то около ста рублей -
с учетом того полтинника, что оставил утром Артем. Стыд и позор. Что можно
купить на сто рублей? Два больших стакана бочкового пива. Российского. Или
один стакан пива и маленькую порцию лобио. Лобио нужно взять непременно.
Геннадий Павлович любил это блюдо, и, если на сей раз он от него откажется,
друзья, знавшие его как облупленного, тут же просекут, что с Калихиным
что-то не так. И само собой, начнут предлагать помощь. А о какой помощи
могла идти речь, если у каждого из них положение было не на много лучше,
чем у Геннадия Павловича. То, что только он один из всей четверки носил в
бумажнике карточку безработного, вовсе не означало, что остальные могли
похвастаться внезапно свалившимся на голову благополучием. Геннадий
Павлович и сам никогда бы не стал получать карточку безработного, если бы
знал заранее, через какие унижения придется при этом пройти. Чего стоили
одни только презрительные взгляды сытых, заплывших жиром чиновников,
считавших себя вершителями судеб тех, кто приходил к ним с документами на
подпись! Но в то время карточка безработного представлялась Геннадию
Павловичу чем-то вроде суррогата былой стабильности. Получив на руки
маленький пластиковый прямоугольник, он почувствовал, как от внезапно
нахлынувшей теплой радости приятно защемило сердце. Он не был выброшен
государственной машиной, как ненужный, отработанный материал. Государство
помнило о нем. Он получил официальный статус безработного, и теперь все те
чиновники, что едва ли не пинками гнали его прочь от своих канцелярских
столов, будут денно и нощно думать о том, как бы поскорее устроить
господина Калихина на новую работу. Прошло два с половиной года. Работу
Геннадий Павлович так и не получил. Зато стабильности было сколько угодно!
Геннадий Павлович стабильно получал мизерное пособие по безработице,
стабильно был обеспечен жильем в коммунальной квартире, стабильно
пользовался причитающимися льготами и стабильно был уверен в том, что
карточка безработного до конца дней останется для него единственным
средством к существованию, - весьма скромному, но все же достойному
существованию человека без особых претензий.
Традиционным местом встречи неразлучной четверки служила небольшая
закусочная, расположенная неподалеку от станции метро "Курская". Называлась
она весьма аппетитно - "Поджарка". В закусочной подавали изумительные
мясные блюда, приготовленные по рецептам греческой кухни, и всегда имелись
в наличии три-четыре сорта не самого плохого бочкового пива. И, что также
немаловажно, цены были вполне божеские. Хозяин приобрел закусочную сразу
после кризиса, когда подобные заведения разорялись сотнями и цены на них
были до смешного низкими. Смешно, конечно, было тем, у кого имелись деньги.
Хозяин "Поджарки" деньги где-то раздобыл и с умом ими распорядился, -
открыл сеть недорогих закусочных, которые вначале были убыточными, но по
мере того, как народ стал оправляться после кризиса, начали себя окупать.
Геннадий Павлович полагал, что не все так чисто было с деньгами, на которые
была открыта "Поджарка" и подобные ей заведения, но, в конце концов, это
его не касалось.
Закусочная обычно заполнялась посетителями ближе к вечеру. Сейчас же в
небольшом обеденном зале из одиннадцати столиков были заняты только три.
Петлин с Григоршиным расположились подальше от входа. На столе уже были
разложены фишки для игры в маджонг, стояли высокие стаканы с пивом, пара
тарелок с каким-то зеленым салатом и кусочками вяленой рыбы - и маленькая
розетка с соленым арахисом. Геннадий Павлович с тоской вздохнул, вспомнив о
том, какие поистине лукулловы пиры закатывали они, когда все были при
деньгах. Сейчас же относительно неплохо шли дела лишь у одного Григоршина.
Новоизбранный столичный мэр мнил себя меценатом, тонким ценителем искусства
и покровителем науки. В искусстве он отдавал предпочтение классическому
реализму, а из наук уважал те, название которых ему удавалось выговорить с
первого раза. В результате ряд музеев, картинных галерей и
научно-исследовательских институтов оказались под крылом у мэра, где было,
может быть, и не очень уютно, зато тепло, спокойно и почти сытно. Мэр
строго следил за тем, чтобы работникам институтов и академий, почетным
доктором и членом которых он являлся, исправно, без проволочек выдавалась
зарплата, да еще и сам доплачивал из столичного бюджета. Поскольку в числе
обласканных оказалась и Российская академия образования, в которой без
малого тридцать лет исправно трудился Анатолий Викторович Григоршин, то он
даже после кризиса остался при своей должности заведующего секцией
преподавания гуманитарных наук в начальных классах общеобразовательной
школы. Работой своей Григоршин был не особо доволен и, когда его
спрашивали, чем конкретно он занимается, только презрительно морщил нос.
Зато, в отличие от многих других российских гуманитариев, зарплату он
получал с завидной регулярностью.
А вот Алекс Петлин стал безработным еще до кризиса, и сей факт ничуть
не тяготил его душу. Карточку безработного Петлин не стал получать по
принципиальным соображениям, поскольку таковым себя не считал. В свое
время, еще до кризиса, Алекс за собственный счет издал четыре сборника
стихов, а потому полагал, что у него имеются все основания именоваться
поэтом. У Геннадия Павловича до сих пор хранились тоненькие книжечки с
автографами автора. Глядя на них, Калихин всякий раз удивлялся - чего ради
Алекс, веселый и беззаботный парень, готовый шутки ради все что угодно в
два счета перевернуть с ног на голову, непременно отбирал для обложек своих
книг фотографии, на которых он смахивал на мрачного демона, замученного
геморроем. Поскольку заработать на жизнь стихосложением было невозможно,
Петлину постоянно приходилось искать какие-то подработки. Но если прежде
найти временную работу - посыльного, скажем, при фирме или разносчика
заказов в супермаркете - было не сложно, то нынче число желающих наняться
на работу значительно превосходило предложение. И все же Алекс каким-то
образом выкручивался. Вид у него был не сказать чтобы процветающий, но в
целом Петлин производил впечатление человека не бедствующего. Когда же его
спрашивали о том, где он берет деньги на жизнь, Алекс только отшучивался,
всякий раз придумывая какую-нибудь совершенно несуразную историю. И
непременно при каждой встрече читал новые стихи, писать которые он не
бросил и, судя по всему, бросать не собирался. Калихину стихи нравились уже
потому, что их написал друг. О подлинных же достоинствах виршей, слагаемых
Петлиным, Геннадию Павловичу судить было сложно, поскольку поэзией он
никогда не увлекался. Литературные предпочтения его ограничивались
отечественными романами в мягкой обложке, повествующими о жизни бандитской,
да сборниками анекдотов, которые порой бесплатно раздавали в метро.
Петлин первым заметил вошедшего в закусочную Геннадия Павловича и,
вскочив на ноги, призывно замахал рукой, крича при этом на весь зал:
- Ну, как жизнь, безработный?
Хорошо еще, в этот час посетителей почти не было, иначе бы Калихин
сгорел со стыда.
После того как, поздоровавшись с друзьями, Геннадий Павлович занял
оставленное для него место, Анатолий Викторович демонстративно взглянул на
часы и недовольным голосом произнес:
- Теперь Коптева не хватает - и это при том, что стрелки только-только
отметили время, назначенное для встречи.
Алекс усмехнулся, раздавил в пепельнице окурок и быстрым, привычным
движением руки откинул назад длинные черные волосы, в которых не было
заметно ни единой ниточки седины. "А ведь он почти мой ровесник, - едва ли
не с завистью подумал Геннадий Павлович, - пятьдесят лет, а выглядит, как
мальчишка, будто регулярно делает нейропластику. Дорогое, между прочим,
удовольствие, не каждому по карману".
Положив локоть на спинку стула, Геннадий Павлович оглянулся и взглядом
поискал официанта.
- Успокойся, Ген, - верно истолковал его почти демонстративное
движение Алекс. - Мы уже все заказали. Ешь пока салатик, а когда Юлик
подойдет, возьмем горячее.
Выглянувший из-за спины Геннадия Павловича официант поставил перед ним
высокий граненый стакан с пивом. Геннадий Павлович сделал первый глоток и с
удовольствием причмокнул губами.
- Давно, видно, пивко не пивал? - лукаво прищурился Алекс, прикуривая
от зажигалки новую сигарету.
- С прошлой встречи, - не стал темнить Геннадий Павлович.
Алекс с пониманием наклонил голову.
- Нет, деньги у меня есть! - не дала промолчать Геннадию Павловичу
уязвленная гордость. - Просто не было случая...
- Да ты не напрягайся, - по-прежнему с улыбкой на губах сказал Алекс.
- А то еще до начала игры весь кураж растеряешь.
Григоршин помахал рукой, разгоняя дым от сигареты Петлина и, вновь
посмотрев на часы, с укоризной произнес:
- А Коптева все нет.
- Если бы что-то случилось, Юлик непременно бы позвонил, - тут же
заметил Геннадий Павлович.
- Да придет он! - Алекс вольготно откинулся на спинку стула. - Никуда
не денется!
Григоршин как-то неопределенно дернул подбородком, - не то соглашаясь
с Алексом, не то желая таким образом поставить его утверждение под
сомнение.
Привстав, Геннадий Павлович потянулся к тарелке с салатом из зеленой
фасоли. Когда он наклонился над столом, взгляд его случайно упал на левую
руку Григоршина, где рядом с большим пальцем рос шестой рудиментарный
пальчик, похожий на мизинец, маленький и смешной. Лишний палец можно было
легко удалить, но Григоршин из какого-то глупого упрямства наотрез
отказывался сделать это. "Кому какое дело, сколько у меня пальцев! -
возмущенно взмахивал он шестипалой рукой, когда речь в очередной раз
заходила о том, не стоит ли ампутировать лишний палец. - Мне лично шестой
палец не мешает! А до остальных мне нет дела!" Странная ассоциативная цепь,
первым звеном которой стал рудиментарный палец на руке Григоршина, вывела
Геннадия Павловича на утреннее радиосообщение о новой национальной
программе. Следом за этим Геннадий Павлович вспомнил, что забыл взять в
метро бесплатный выпуск "Нашей России"..
Черт...
Анатолий Викторович заметил взгляд Геннадия Павловича, но почему-то
посмотрел после этого на Алекса.
- Я же тебе говорил, - медленно и как-то странно растягивая слова,
произнес он.
Алекс усмехнулся и стряхнул пепел с сигареты.
- Что ты говорил? - непонимающе глянул на Григоршина Геннадий
Павлович.
- Что ты еще ни о чем не слышал, - ответил Анатолий Викторович.
- А о чем я должен был слышать? - Геннадий Павлович перевел удивленный
взгляд с Григоршина на Петлина.
- Гена у нас, как всегда, в своем репертуаре, - повернувшись к
Геннадию Павловичу вполоборота, Алекс посмотрел на него так, словно
наконец-то признал старого приятеля. - Новостями не интересуется, газет не
читает, а в музыке по-прежнему отдает предпочтение отечественной попсе,
проросшей зеленоватой плесенью на стыке двух тысячелетий.
Геннадий Павлович с гордым видом вскинул подбородок.
- А вот твое мнение о музыке меня совершенно не интересует. И если ты
думаешь, что когда-нибудь сможешь меня переубедить...
Словно бы в испуге, прикрываясь от неведомой угрозы, Алекс вскинул
руки. Но губы его при этом продолжали насмешливо кривиться. Не закончив
начатую фразу, Геннадий Павлович сделал большой глоток пива, со стуком
поставил стакан на стол и вонзил вилку в салат. С Алексом невозможно было
говорить серьезно! Точно так же, как почти невозможно было понять, когда он
шутит, а когда говорит по делу.
- Если ты о программе генетической чистки, - с вызовом произнес
Геннадий Павлович, - то эту новость я уже слышал!
Реакция обоих приятелей на его слова показалась Геннадию Павловичу
более чем странной. Григоршин быстро оглянулся назад, как будто хотел
убедиться, что никто не прячется у него за спиной. А Петлин, сидевший
спиной к стене, вначале перестал улыбаться и сосредоточенно сдвинул брови к
переносице, а затем устремил взгляд куда-то меж декоративных потолочных
балок и глубоко затянулся сигаретным дымом, так что едва фильтр не затлел.
- Ты поосторожнее со словами-то, - тихо, почти шепотом произнес
Анатолий Викторович. - А то ведь...
Григоршин многозначительно шевельнул бровями.
- Да брось ты, - пренебрежительно махнул рукой Алекс. - Не те времена.
Говорить можно все, что хочешь.
- Можно, - согласился Григоршин. - Вопрос только, стоит ли?
- Слушайте, - покачал головой Геннадий Павлович, - я ничего не
понимаю.
- То, о чем ты говоришь, называется Международная программа
генетического картирования.
- Ишь ты, - снова усмехнулся Алекс. - Уже и название выучил.
- Не выучил, а запомнил, - изменил формулировку Григоршин. - Я на
память не жалуюсь.
- А в чем суть? - спросил Геннадий Павлович, чувствуя себя при этом
полным идиотом. Все, ну буквально все знали о генетической программе
больше, чем он! А он даже название забыл, хоть и слышал!
- Об этом лучше бы у Коптева спросить, - взяв Григоршина за запястье,
Алекс глянул на его часы. - Опаздывает Юлий Никандрович - не похоже это на
него.
Петлин посмотрел на Анатолия Викторовича так, словно это он был
виноват в том, что Коптев до сих пор не явился. Григоршин что-то невнятно
промычал в ответ.
"В самом деле, некрасиво получается, - подумал Геннадий Павлович, -
для партии в маджонг требуются две пары. Мог хотя бы позвонить и
предупредить, что не сможет прийти".
- Может быть, закажем горячее? - вопросительно посмотрел на приятелей
Алекс.
Геннадий Павлович чуть наклонил голову и эдак неопределенно скривил
губы, - мол, поступайте, как считаете нужным. Есть за чужой счет он не
хотел, а потому уже заранее настроил себя на то, что сегодня придется
обойтись без мясного блюда.
- Подождем еще минут десять, - сказал Анатолий Викторович.
Алекс спорить не стал. Откинувшись на спинку стула, он достал из
кармана ветровки - хорошая, кстати, ветровка, отметил Геннадий Павлович,
фирменная и дорогая, наверное, - сигарету и, щелкнув зажигалкой, затянулся
табачным дымом.
- Между прочим, никотин является одним из факторов изменения генома, -
недовольно заметил Анатолий Викторович.
- Я знаю, - с безразличным видом кивнул Алекс. И снова затянулся.
- Слушайте, что у вас за проблемы с этой генетикой? - обиженно глянул
на приятелей Геннадий Павлович.
- Не у "вас", - поправил его Алекс, - а у всех нас. - Он развел руки в
стороны и описал ими широкий круг. - У всего человечества.
Из сказанного Геннадий Павлович понял лишь то, что круг, изображенный
Петлиным, должен был символизировать земной шар.
- А когда у человечества проблем не было? - усмехнулся Анатолий
Викторович. - Сколько живем, все время одни проблемы. - Он протянул руку
ладонью вверх, словно прося подаяние. - Где обещанный золотой век? Где
Эпоха всеобщего благоденствия? Ну, или Эра милосердия на худой конец?
- Твои запросы несоизмеримы с потенциальными возможностями человека. -
ответил Петлин с таким рассудительным и уверенным видом, словно он всю
жизнь только тем и занимался, что разрабатывал теорию всеобщего счастья. -
Человек - это вирус, заразивший Землю. Каждому индивиду изначально присуща
подспудная тяга к самоуничтожению. А все вместе мы вот уже которое
тысячелетие не покладая рук исправно работаем над тем, чтобы уничтожить
планету, на которой живем.
- Пустая болтовня, - презрительно фыркнул Анатолий Викторович.
- Болтовня, говоришь...
Алекс раздавил в пепельнице окурок, сделал глоток пива и, усмехнувшись
чему-то своему, сунул в угол рта новую сигарету.
- Вот скажи, только честно, - прищурившись - не то от лукавства, не то
просто от дыма, попавшего в глаз, - посмотрел он на Григоршина, - ты
считаешь меня умным человеком или как?
Анатолий Викторович недовольно цокнул языком, - он еще не понимал,
куда клонит Петлин, но ему уже не нравился начатый разговор.
- Нет-нет, - Алекс взмахнул рукой, между пальцами которой была зажата
дымящаяся сигарета, - ты, пожалуйста, от вопроса не уходи!
- Хорошо, - устало поморщился Анатолий Викторович. - Я считаю тебя
человеком умным. - После небольшой паузы он все же добавил: - До
определенных пределов.
- А ты, Гена? - Алекс перевел взгляд на Калихина.
Геннадий Павлович молча кивнул.
- Значит, вы оба, - Петлин провел двумя пальцами с зажатой в них
сигаретой от Калихина к Григоршину, - не сомневаетесь в том, что я способен
принимать самостоятельные решения?
- Не сомневаемся, - недовольно дернул подбородком Анатолий Викторович.
- Что дальше?
- Спасибо за доверие, друзья, - счастливо улыбнулся Алекс.
- И ты!..
Анатолий Викторович хотел было вспылить, но Петлин жестом остановил
его.
- Это вовсе не шутка, - произнес он с чрезвычайно серьезным видом. -
Посмотрите. - Он показал сначала Григоршину, а затем и Калихину наполовину
выкуренную сигарету. - Так же, как и вы, я знаю, что никотин - это яд. И
тем не менее я курю сигареты, тем самым медленно убивая себя. Почему же я
это делаю?
- Миллионы людей курят, - непонимающе пожал плечами Геннадий Павлович.
- Вот именно, - тут же кивнул, соглашаясь с ним, Длекс. - И
законченных идиотов среди них, смею надеяться, не так много.
- И ты объясняешь это неосознанным стремлением к саморазрушению? -
саркастически усмехнулся Анатолий Викторович.
Алекс откинулся на спинку стула и глубоко затянулся.
- А как же иначе? - выдохнул он вместе с дымом.
- Я бы назвал это простой глупостью.
- Нет! - протестующе взмахнул рукой Алекс. - Мы уже договорились о
том, что я, как один из многих курильщиков, вполне ответственный человек,
способный оценивать последствия своих поступков.
- В таком случае пристрастие к табакокурению можно рассматривать как
один из частных случаев наркотической зависимости. Однажды вдохнув табачный
дым, человек уже не может избавиться от этой пагубной привычки, поскольку в
организме его происходят соответствующие изменения.
- Но ведь когда я только начинал курить, я уже знал, что делать это не
следует.
Анатолий Викторович непринужденно дернул плечами, - у него уже был
готов ответ:
- Желание вкусить запретный плод - вот это действительно присуще
каждому человеку с рождения.
Алекс в последний раз затянулся и затушил окурок в пепельнице.
- Странно как-то устроен мир, - сказал он, вроде как ни к кому не
обращаясь. - Все, что доставляет человеку удовольствие, в конечном итоге
оказывается губительным для него.
- Опрометчивое заявление, - тут же парировал Анатолий Викторович. -
Наркоманы всегда составляли значительное меньшинство от численности всего
человечества, а уровень табакокурения к настоящему времени заметно
снизился. Курящие составляют... Точной цифры я не помню, но что-то около
четверти всего населения Земли.
- Включая малолетних детей и стариков, не способных самостоятельно
дотянуться до пачки сигарет, - усмехнулся Алекс. И тут же взмахнул рукой,
предупреждая возможные возражения. - Хорошо! Будь по-твоему. Но как быть с
остальными?
- А что с остальными? - спросил, глотнув пива, Геннадий Павлович.
- Алкоголь, насколько мне известно, также вреден для здоровья, - Алекс
усмехнулся и, следуя примеру Калихина, тоже приложился к стакану. - И тем
не менее все мы пьем.
- Вряд ли пиво можно отнести к алкогольным напиткам, - с сомнением
покачал головой Геннадий Павлович. - Да и пьем мы его не часто.
Алекс и на этот раз спорить не стал.
- Хорошо, а как насчет того, что мы едим? Ну, допустим, сейчас у нас
на столе салатик, полный витаминов. Да только едим мы его что-то без
особого аппетита. Зато когда подадут горячее, мы с нескрываемым
удовольствием станем в неимоверных количествах поглощать зажаренную на
углях свинину, нафаршированную холестерином и бог знает еще какой гадостью.
И это здесь, в весьма приличном и, я бы даже сказал, респектабельном
заведении, где хозяин ориентируется на постоянных клиентов, а потому не
старается умышленно травить их. А что за мусор мы едим во всевозможных
"Бистро", "Блинных", "Пельменных", "Макдоналдсах" - во всех этих
предприятиях быстрого питания, - даже подумать страшно! И ведь знаем, что
гадость, а все равно едим.
- Потому что вкусно, - разъяснил, как ему казалось, ситуацию, Геннадий
Павлович.
Но Петлин вновь повернул все по-своему:
- Выходит, что удовольствие мы ставим выше личной безопасности.
- Еще примеры? - исподлобья глянул на Петлина Анатолий Викторович.
- Да сколько угодно, - мило улыбнулся Алекс. - Экстремальные виды
спорта - чем не узаконенный способ самоубийства? Кстати, о самих
самоубийствах. Известно ли вам, господа, что из всех представителей
животного мира Земли только человек может в один прекрасный день решить,
что жить более не стоит, и предпринять соответствующие шаги к тому, чтобы
положить этому конец?
- Жизнь такая, - мрачно буркнул Анатолий Викторович.
- Если бы все дело было только в условиях существования, то все
животные, оказавшиеся в клетках, быстро нашли бы способ покончить с собой.
К примеру, уморили бы себя голодом.
- Я слышал о случаях, когда животные умирали от тоски по оставившему
их хозяину, - заметил Геннадий Павлович.
- Сказки по большей части, - отмахнулся Алекс. - А если и умирают, то
вовсе не от любви и нежной привязанности к хозяину, а от нервного шока,
который возникает в результате неожиданного выпадения из привычных условий
существования. Оставить домашнее животное без хозяина - это все равно что
выпустить в лес выросшего на руках у людей волчонка, - он и недели не
протянет.
- Значит, человек всеми возможными способами пытается свести себя в
могилу? - загадочно улыбнулся Анатолий Викторович.
Похоже было, у него появилась идея, как посадить своего оппонента в
лужу.
- Прошу принять во внимание, - назидательно поднял палец Алекс, - что
в подавляющем большинстве случаев делает он это неосознанно.
- Пытается себя убить и не понимает, что делает? - Геннадий Павлович
скептически поджал губы.
- Какой же тогда смысл в существовании человека?
Вопрос, который задал Анатолий Викторович, должен был, по его мнению,
поставить Алекса в тупик. Но тот даже на секунду не задумался. А уж о
каком-то там смущении не могло быть и речи.
- Как мне кажется, я уже дал ответ на этот вопрос. Смысл существования
человека, как единицы огромной колонии, именуемой человечеством,
заключается в том, чтобы уничтожать среду своего обитания.
- Глупо как-то, - вставил Геннадий Павлович.
- Увы, даже в своей глупости мы не оригинальны. Точно так же поступает
вирус. Проникнув в живой организм, он начинает активно размножаться, в
результате чего организм погибает, а вместе с ним оказываются обречены на
гибель и многочисленные потомки отважного пионера.
- Не совсем корректный пример, - заметил Анатолий Викторович.
- Конечно, - тут же согласился Алекс. - Зато какой яркий!
- Я имел в виду то, что действия вируса не подчинены разуму.
- Ты хочешь сказать, что находишь разумным то, что делает человек? -
Алекс усмехнулся и покачал головой. Он сунул руку в карман, достал пачку
сигарет, но вместо того чтобы вытянуть сигарету, кинул ее на стол. - В
какой-то мере разумными можно считать действия одного человека. Но то, что
мы делаем сообща, невозможно объяснить с точки зрения разума. Все вопросы,
которые разумный человек решил бы путем переговоров, у нас решаются
исключительно с помощью силы. Мальтус считал, что войны, так же как и
эпидемии, способствуют поддержанию оптимальной численности народонаселения.
Я же, скажу вам честно, друзья мои, придерживаюсь на сей счет иного мнения.
Человечество ищет оптимальный способ самоубийства. Такой, чтобы разом
уничтожить не только себя, но и Землю. Используя весь свой
научно-технический потенциал, мы старательно разрушаем мир, в котором
живем. Следовательно, разум человека - это орудие, с помощью которого он
эффективно строит для себя дорогу в небытие.
- Если так рассуждать, то получается, что природа создала человека
лишь для того, чтобы он ее уничтожил. Отсюда следует, что суицидальная идея
является первоосновой всего сущего, что само по себе совершенно
бессмысленно. А поскольку неверен даже первоначальный посыл, то все твои
псевдологические умопостроения лишены какого-либо смысла.
Сказав это, Анатолий Викторович довольно улыбнулся, будучи уверен, что
на этот раз уж точно припер соперника к стенке. Полагая, что теперь Петлину
придется как следует поломать голову для того, чтобы разрушить возведенную
им логическую преграду, он пододвинул поближе тарелку с салатом и взялся за
вилку.
Алекс достал из пачки сигарету, повертел ее в пальцах, затем поставил
пачку набок и возложил сигарету поверх нее. Геннадий Павлович с
любопытством наблюдал за его действиями, ожидая, что за конструкция выйдет
из-под рук Петлина. А тот неожиданно ударил по концу сигареты пальцем, так
что она, вращаясь, взлетела вверх и упала точно в его подставленную ладонь.
Такого трюка в исполнении Петлина Геннадий Павлович прежде не видел.
- По-моему, ты проиграл, - сказал он.
Рука Алекса, в которой он держал сигарету, замерла в воздухе.
Выражение лица Петлина почти не изменилось, только левая бровь удивленно
изогнулась.
- Разве?
Геннадий Павлович растерялся. Ему казалось, что он внимательно следил
за ходом спора и в целом уловил его суть.
- А разве нет? - Он перевел взгляд с Алекса на Анатолия Викторовича.
Григоршин ничего не ответил; сделав вид, что занят салатом.
Петлин сунул сигарету в рот и поднес огонек зажигалки к ее кончику.
- Мне можно засчитать проигрыш только в том случае, если принять на
веру тот факт, что идея создания человека принадлежит земной
матушке-природе, - Алекс выпустил к потолку тоненькую струйку табачного
дыма. - В чем я лично сильно сомневаюсь.
- Почему? - спросил Геннадий Павлович.
- Потому что, будь это так, само понятие здравого смысла теряет
какой-либо смысл. И Вселенная превращается в огромный театр абсурда, в
котором разыгрывается одна бесконечно длинная пьеса под названием "Смерть
мироздания". В пьесе той нет режиссера, и ни один из исполнителей не знает
своей роли. Кто-то, быть может, скажет, что это смешно, я же скажу - глупо.
По-настоящему глупо, без дураков.
Геннадий Павлович чувствовал, что в выкладках, которые делал Алекс,
имеется слабое место, но никак не мог понять, где именно. Не первый год
зная Петлина, он был в курсе, что импровизационное создание бессмысленных
теорий является одним из любимых развлечений Алекса. Если только находился
человек, готовый слушать, Алекс мог с вдохновенным видом нести откровенную
чушь, в которую и сам не верил.
Анатолий Викторович вновь, уже в который раз, глянул на часы. Коптев
опаздывал уже совершенно неприлично. Настолько, что возникал вопрос: а
стоит ли ждать?
Юлий Никандрович Коптев объявился именно в тот момент, когда Григоршин
собирался вынести данный вопрос на обсуждение. Невысокого роста, плотного
телосложения, с огненно-рыжей шевелюрой, - Геннадий Павлович при виде его
всегда почему-то представлял себе таксиста с десятилетним стажем работы.
Портили образ только круглые, не в меру розовые щеки, исключительно
добродушное выражение лица и маленькие круглые очки в тонкой металлической
оправе.
- Прошу простить за опоздание! - Развернув оставленный для него стул,
Коптев упал на сиденье, обвел радостным взглядом всех присутствующих и
объявил: - Сегодня за все плачу я!
Лицо Коптева сияло, точно начищенный медный таз на солнце, а улыбка
была столь широкой, что казалось, ему приходилось постоянно держать себя в
руках, дабы не разинуть безобразно рот и не разразиться диким, совершенно
непристойным хохотом. Право же, давненько не доводилось Геннадию Павловичу
видеть настолько счастливого человека, что при одном только взгляде на него
становилось завидно до полного отвращения, почти до тошноты. В данном
случае ситуацию отчасти сглаживало то, что счастливчиком был не совсем
посторонний человек, а старинный приятель, который к тому же готов был, не
откладывая дела в долгий ящик, тут же, немедленно поделиться своей радостью
с друзьями.
- Нашел бумажник, набитый евро?
По тому, с какой ленцой Алекс задал вопрос, можно было решить, что его
ничуть не интересует ни причина восторженного состояния Коптева, ни то,
почему он прибыл на встречу с изрядным опозданием. Но безразличие это было
настолько откровенным, что не возникало сомнений - Петлин вошел в образ
любимца муз, мыслящего иными категориями, а потому и ведущего себя не так,
как другие. Тот факт, что воплощение соответствующего образа зачастую
оборачивалось откровенной игрой на публику, ничуть не смущал поэта - долг
превыше всего.
Юлий Никандрович был слишком захвачен той бурлящей радостью, что
клокотала в нем, словно крутой кипяток в электрочайнике, с золотой
спиралью, чтобы обращать внимание на шуточки да подначки. Он залпом выпил
полстакана пива, недовольно поморщился - в ожидании его пиво успело
согреться, - схватил первую подвернувшуюся под руку тарелку с вяленой рыбой
и принялся поедать ее с такой жадностью, словно не ел три дня. В один
момент опустошив тарелку, он окинул взглядом стол и вроде как даже с обидой
спрос ил:
- А где горячее?
Алекс поднял руку и сделал знак повару, отдыхавшему возле стойки бара.
Повар кивнул в ответ и направился к открытому очагу.
- И еще по пиву каждому! - крикнул вслед ему Юлий Никандрович.
Молоденький официант - лет двадцати, в красной курточке потянул на
себя ручку тугого крана. В подставленный стакан ударила свернувшаяся жгутом
янтарная струя. Но парень аккуратно наполнял стаканы, по краешку, без пены.
- Мне только лобио, - не очень уверенно подал голос Геннадий Павлович.
Несмотря на замечание Юлия Никандровича по поводу расчетов за
угощение, Геннадий Павлович не желал выглядеть откровенным нахлебником. К
тому же сама фраза: "Плачу за всех" - в устах профессора Коптева,
работавшего в лаборатории медицинской генетики сотрудникам которой вот уже
полгода как не платили зарплату, звучала даже не то что странно, а попросту
дико. И не исключено было, что выпалил ее Коптев сгоряча, в шутку, - чтобы
загладить как-то свое опоздание. Ведь именно он, а не кто иной на каждой
встрече возносил осанну жене, работающей в службе социального обеспечения,
которая на свою зарплату содержала и фактически безработного профессора,
продолжавшего с маниакальным упорством ежедневно ездить в лабораторию, и
младшую дочь, заканчивающую в этом году колледж. Откуда у него могли
появиться деньги? Не карлика же с горшком золота - как его там правильно
называют? - он поймал? Тем более что и водятся эти хитрые карлики не у нас,
а где-то на Западе. Однако не успел Геннадий Павлович сделать свое
замечание насчет лобио, как Юлий Никандрович тут же строго глянул на него
поверх оправы очков.
- Ты что, не слышал? Я за все плачу!
Юлий Никандрович выразительно похлопал себя по груди, давая понять,
что во внутреннем кармане его старомодного, вытертого на локтях
светло-коричневого пиджака достаточно денег для того, чтобы расплатиться.
Пару раз взмахнув широким полукруглым веером, повар сдул серый слой
золы, покрывавший угли в очаге, и они засияли огненно-алым цветом, подобно
сказочным рубинам. Кинув веер на стол, повар уложил на решетку четыре
больших, в два пальца толщиной, куска свинины.
Геннадий Павлович слабо улыбнулся и слегка развел руками, желая
показать, что вопрос не стоит того, чтобы спорить. И все же с сотней рублей
в кармане он чувствовал себя как-то не очень уютно.
Ситуацию разрядил официант, принесший свежее пиво. Юлий Никандрович
залпом допил то, что еще оставалось в стакане, и, не делая паузы, тут же
взялся за другой. Возникшее было разногласие в выборе меню легко и просто
оказалось отодвинутым в сторону, и о нем как-то сразу позабыли. Тем более
что имелась куда более интересная тема для разговора.
Вопрос, занимавший всех, задал Анатолий Викторович. Но прежде чем
сделать это, он поставил руку локтем на стол, повернув голову, оперся щекой
о согнутые пальцы и окинул сидевшего рядом с ним Коптева взглядом,
характерным для посетителя кунсткамеры, изучающего диковинный экспонат.
- Так в чем секрет твоего счастья, Юлик?
Вопрос был задан таким образом, что ответить на него можно было просто
шуткой, после которой никто больше не стал бы приставать с расспросами. В
конце концов, у каждого могли иметься секреты, которыми без крайней
необходимости не следует делиться даже с самыми близкими друзьями. А
денежные вопросы, в силу своей специфики, вообще требуют крайней
деликатности.
Но Юлий Никандрович даже и не подумал сделать таинственное лицо на
манер рыбака, что, вернувшись домой с полным садком рыбы, молчит, точно в
рот воды набрал, когда его спрашивают, где он столько наловил. Поставив на
стол недопитый стакан, Коптев хитро прищурился и посмотрел по очереди на
каждого из приятелей - Калихина, Петлина, Григоршина, - после чего направил
в потолок указательный палец и чуть приглушенным голосом торжественно
возвестил:
- Новая национальная программа!
На какое-то время за столом воцарилось молчание, - полученная
информация требовала осмысления.
- Вы что, - удивленно посмотрел на друзей Юлий Никандрович, - ничего
об этом не слышали?
- Ты имеешь в виду программу генетической чистки? - спросил негромко
Алекс.
Юлий Никандрович презрительно поморщился.
- Фи, что за вульгарщина? - Он насмешливо помахал перед лицом ладонью,
как будто отгоняя неприятный запах. - Речь идет о Всероссийской
национальной программе, являющейся составной частью Международной программы
генетического картирования.
- Длинно и нескладно, - высказал свое мнение Алекс.
- Зато точно отражает суть того, что предстоит сделать, - возразил
Юлий Никандрович.
И похоже было, что говорил он это совершенно серьезно.
На губах Алекса появилась усмешка, холодная, как кубик льда, только
что извлеченный из холодильника.
- Выходит, ты президенту приглянулся?
- Почему я? - Юлий Никандрович недоумевающе взмахнул рукой. - Вся наша
лаборатория. И не только она одна. Программа настолько обширна, что в ней
будут задействованы все специалисты в области биохимии и генной инженерии,
что еще остались в стране.
- А деньги? - спросил Геннадий Павлович. - Или снова все на одном
энтузиазме?
- Гена! - Юлий Никандрович развернулся в сторону Калихина, поставил
руку локтем на стол и взмахнул кистью, точно плетью. - Речь идет о
международной программе. - Кисть заняла вертикальное положение. -
Ме-жду-на-род-ной! - по слогам повторил Коптев. - И деньги на ее реализацию
выделяет Гуманитарный фонд содействия развитию стран третьего мира.
- А мы уже в третьем мире? - с невинным видом поинтересовался Алекс.
- Ты разве об этом не знал? - удивленно глянул на него Анатолий
Викторович.
Алекс смущенно пожал плечами.
- Извините, я не заметил даже того, как мы проскочили второй мир. Или
мы движемся снизу вверх?
Анатолий Викторович недовольно поморщился и махнул на Петлина рукой.
- Сегодня к нам в лабораторию заявилась государственная комиссия, -
продолжал между тем Юлий Никандрович. - Всем желающим работать по программе
генетического картирования предложили заключить долгосрочные договоры.
Кроме того, с нас потребовали списки оборудования и реактивов, необходимых
для того, чтобы наладить работу лаборатории, - Коптев вновь поднял вверх
указательный палец, - на мировом уровне!
- Легко быть добрым за чужой счет, - язвительно заметил Алекс.
- Легко и приятно, - поддержал и дополнил Анатолий-Викторович. -
Кто-нибудь хочет сделать ставку на то, в чей карман ляжет половина денег,
отпущенных Гуманитарным фондом на покупку пробирок для лаборатории Юлика?
- Лучше на процент, - тут же отозвался Алекс. - Готов биться об
заклад, пятьдесят процентов - для наших чиновников не предел.
- Фу, какие вы недобрые, ребята, - с деланной обидой поморщился Юлий
Никандрович.
- А ты, должно быть, рад безмерно тому, что твоей лаборатории хоть
что-то перепадет? - усмехнулся Алекс.
- Рад, - честно признался Юлий Никандрович. - Потому что, в отличие от
поэта, ученому, чтобы плодотворно трудиться, недостаточно листа чистой
бумаги и карандаша.
Алекс положил руки на стол и подался вперед.
- Но ведь эти деньги будут украдены из твоего кармана, - произнес он
тихо, глядя Коптеву в глаза.
- Ошибаешься, - ласково улыбнулся в ответ Юлий Никандрович. - У меня в
кармане не было ничего до тех пор, пока тот самый чиновник, которого ты
готов пригвоздить к позорному столбу, не положил туда что-то.
Юлий Никандрович выразительно постучал кончиками пальцев по левой
стороне груди, где находился внутренний карман.
- Разрешите, - вежливо обратился к нему официант, незаметно подошедший
сзади.
- Прошу вас! - Юлий Никандрович отодвинулся в сторону, давая официанту
возможность подойти к столу.
Поставив на край стола огромный овальный поднос, расписанный под
хохлому, официант быстро переставил на стол четыре тарелки, с улыбкой
сказал:
- Приятного аппетита, - и удалился.
Юлий Никандрович втянул носом аромат, исходящий от поданных блюд, с
предвкушением потер руки и сразу же взялся за вилку и нож. Никого не
потребовалось просить следовать его примеру. Разве что только Геннадий
Павлович ради приличия подождал, пока все разберут тарелки, и взял себе ту,
что осталась последней. На тарелках лежали огромные куски румяной,
зажаренной до хрустящей корочки свинины, обрамленные золотистой
картофельной соломкой и влажной зеленью. Законченность натюрморту придавало
красное, немного неровное пятно кетчупа на краю тарелки.
На какое-то время разговор за столом угас. Впрочем, ненадолго. Запив
очередной восхитительный кусочек мяса глотком холодного пива, Алекс
промокнул губы салфеткой и потянулся за сигаретами.
- И сколько тебе обещают платить, Юлик? - спросил он, щелкнув
зажигалкой.
Юлий Никандрович, не прекращая жевать, покачал головой.
- Пока еще не знаю. Точных цифр не называли, но сказали, что
сотрудники, занятые в проекте, будут обеспечены всем необходимым.
- В смысле работы? - уточнил Геннадий Павлович.
- И в смысле работы, и в смысле заработной платы. Была даже сказана
фраза насчет улучшения жилищных условий ряда сотрудников.
- Королевский жест, - язвительно скривил губы Алекс.
Юлий Никандрович глянул на него поверх очков и, ничего не ответив,
принялся работать ножом.
- Хорошо, - отодвинув пустую тарелку, серьезно произнес Анатолий
Викторович. - С вопросами финансирования мы мало-мальски разобрались. Меня
куда больше интересует сам проект. Я не перехожу границ дозволенного, Юлик?
Озадаченный, Юлий Никандрович даже жевать перестал.
- В каком смысле?
- Подписку о неразглашении с тебя, часом, не брали?
Юлий Никандрович едва куском мяса не подавился.
- Да вы что, ребята! - обиженно посмотрел он на троицу, сидевшую за
одним с ним столом. - Это же не секретные военные разработки, а открытый
международный проект!
- Об этом проекте уже давно говорят, но до сих пор ничего толком так и
не сказали, - Анатолий Викторович наколол на вилку ломтик картошки, поднял
вверх и посмотрел на него так, словно это был нераспустившийся бутон
орхидеи. - Лично меня подобная позиция властей всегда настораживает.
Геннадий Павлович смекнул, что не только он один плохо осведомлен
относительно новой национальной программы, а потому решился повторить
слова, услышанные утром от Марины:
- А по-моему, это несерьезно.
- Что именно? - спросил Юлий Никандрович.
Взгляд Геннадия Павловича растерянно метнулся по сторонам. Не найдя
ничего лучшего, Геннадий Павлович схватил со стола недопитый стакан пива и
жадно припал к нему губами.
- Я согласен с Генкой, - неожиданно поддержал его Алекс. - Более того,
я считаю безнравственным делить людей по категориям на основании
генетического картирования. Тут уже попахивает не то что ущемлением прав
личности, а обыкновенным фашизмом.
- Ну, вы даете, ребята! - едва ли не с восхищением покачал головой
Юлий Никандрович. - Вы это серьезно, да? Действительно ничего не знаете о
проекте генетического картирования?
- Мне известно только то, что этот проект уже окрестили генетической
чисткой, - солидно произнес Геннадий Павлович.
- Ну, название-то у нас быстро придумают, - усмехнулся Юлий
Никандрович. - По сути же проект является международной медицинской акцией,
призванной очистить генофонд человечества от дефектных генов. Честно
говоря, проблема давно назрела. Решение ее тормозилось чисто экономическими
причинами, - до недавнего времени генетическое картирование было дорогим
удовольствием. Три года назад в Англии была разработана быстрая и
относительно недорогая методика генетического картирования. Теперь каждый
желающий может получить свою генетическую карту...
- Только желающие? - уточнил Анатолий Викторович.
- Насколько мне известно, обязательному генетическому картированию
подлежат лишь группы лиц, относящиеся к категориям повышенного риска, -
наркоманы, гомосексуалисты, работники вредных отраслей производства. Но
правительства стран, принимающих участие в программе, стараются
заинтересовать своих граждан в генетическом картировании. Ведутся
разъяснительные работы с малограмотными слоями населения, - Юлий
Никандрович лукаво улыбнулся, - чем я, собственно, сейчас и занимаюсь.
Используются различные экономические методы, как, например, налоговые
льготы для обладателей генетических карт.
- Я слышал, мы согласились присоединиться к проекту после того, как
западники пригрозили, что даже туристов не станут пускать к себе без
генетических карт, - сказал Алекс.
- Может быть, и так, - не стал спорить Юлий Никандрович. - Не в этом
суть. А в том, что даже на той территории, что называется сейчас Россией,
совсем не просто обеспечить поголовное генетическое картирование населения.
- Ты же только что говорил о том, что генетическое картирование
проводится на добровольной основе, - напомнил Геннадий Павлович.
- Добровольное, обязательное - какая, собственно, разница, -
недовольно поморщился Юлий Никандрович. - Суть в том, что, не поставив под
контроль чистоту генофонда, человечество в скором времени окажется обречено
на деградацию с последующим вымиранием.
- Мы в любом случае обречены на вымирание. А деградируем уже давно и
успешно.
Голос Алекса звучал до противного уверенно. Казалось, он не допускал
даже мысли о том, что кто-то может попытаться оспорить его мнение. Но Юлий
Никандрович и не собирался этого делать. Анатолий Викторович же не стал
высказывать своих сомнений относительно неизбежности вымирания человеческой
расы. Один только Геннадий Павлович счел нужным заметить:
- Ну, понятное дело: загрязнение окружающей среды, озоновые дыры,
радиация, пищевые добавки...
- Проблема не только в этом, - Юлий Никандрович сделал глоток пива. -
Благодаря успехам медицины мы создали условия для выживания особей, несущих
в своем геноме дефектные гены. Многие из тех, кто страдает различными
формами наследственных заболеваний, в прошлом веке, - да что там, всего
каких-нибудь десять-пятнадцать лет назад, - были бы обречены на гибель.
Сейчас же они не только могут прожить долгую и вполне благополучную жизнь,
но еще и успевают обзавестись детьми, которые так же становятся носителями
дефектных генов. И, между прочим, по статистике, люди, страдающие
различными наследственными синдромами, связанными с расстройством
умственной деятельности, уделяют куда больше внимания продолжению рода,
нежели те, кто способен дать здоровое потомство.
- Ну, естественно, - усмехнулся Алекс. - Чем им еще заниматься? Не
книжки же читать?
- И это только одна сторона проблемы, - продолжал Юлий Никандрович, не
обращая внимания на замечание Петлина. - Огромное число людей, по внешним
показателям вполне здоровых, также являются носителями дефектных генов. Они
даже не подозревают об этом, поскольку в их геномах дефектные гены
находятся в рецессивной форме. Попросту говоря, они хранят в себе
информацию, которая не приводит к серьезной патологии лишь потому, что
находится в неактивном состоянии. Но стоит двум рецессивным генам
встретиться, как они проявляют себя в полной мере. В результате у вполне
здоровых родителей рождается больной ребенок, которому, чтобы выжить,
требуется активная медицинская помощь. Но даже в том случае, если носителем
дефектного рецессивного гена является только один из родителей, вероятность
того, что ребенок его унаследует, весьма велика. Таким образом, круг
замыкается. В зоне возможного риска оказывается практически каждый. Процесс
накопления дефектных генов примет лавинообразный характер, если в самое
ближайшее время не поставить его под контроль. Работой по очистке генофонда
от патологических мутаций, которую прежде выполняла сама природа, теперь
должен заняться человек. Если он, конечно, намерен выжить как вид.
- И каким же образом? - поинтересовался Анатолий Викторович.
- Простейший пример: гемофилия. У больного плохо, а то и вовсе не
сворачивается кровь. Страдают этим заболеванием только мужчины, но
передается оно исключительно по женской линии. Причина заболевания -
Х-сцепленный рецессивный ген. Достаточно выявить всех носительниц гена
гемофилии и отсечь их от следующих поколений, и человечество будет
избавлено от этого заболевания.
- Разве подобные заболевания не лечатся с помощью генетической
терапии?
- К сожалению, существующие методы лечения не гарантируют того, что
исправленный ген не вернется в первоначальное состояние через два-три
поколения. Действуя подобным образом, мы, по сути, не лечим болезнь, а
загоняем ее вглубь. Слабым утешением может служить лишь то, что
массированный всплеск генетических заболеваний, когда исправленные гены
вновь выйдут из-под контроля, произойдет, скорее всего, уже не при нашей
жизни.
К тому моменту, когда Юлий Никандрович закончил свою речь, взгляд его
оказался почему-то устремлен не на кого-нибудь, а именно на Геннадия
Павловича. Понимая, что теперь ему следует что-то сказать, Калихин придал
лицу глубокомысленное выражение, для чего слегка прикусил верхнюю губу.
Затем он сделал непонятный жест рукой, сопроводив его словами:
- Получается что-то вроде захоронений радиоактивных отходов, которые
рано или поздно придется перезахоранивать заново.
- Отличное сравнение, Гена! - довольно щелкнул пальцами Юлий
Никандрович. - Я сам не сказал бы лучше!
- Я уяснил суть проблемы, Юлик. - Алекс положил на край стола левую
ладонь и сильно прижал, как будто что-то прятал под ней. - Но я не понял,
что ты имел в виду, когда говорил об отсечении носителей дефектных генов от
следующих поколений?
- Пример с гемофилией, который я привел, наиболее простой, а потому
методы устранения дефектного гена в данном случае вполне очевидны, - как-то
очень уж торопливо заговорил Юлий Никандрович. - При иных патологических
изменениях генома путь избавления от них может оказаться куда более долгим
и сложным. В этом и будет заключаться наша работа, чтобы найти оптимальные
методы...
Ладонь Алекса поднялась вверх, заставив Юлия Никандровича умолкнуть на
полуслове. Попытка уйти от прямого ответа не удалась.
- Что значит "отсечь от следующих поколений"? - повторил свой вопрос
Петлин.
- Хочешь сказать, что сам этого не понимаешь? - недовольно буркнул в
ответ Юлий Никандрович.
Подцепив на вилку кусочек остывшей картошки, он сунул ее в рот и с
выражением отвращения на лице принялся старательно жевать, словно
тренируясь для съемки в рекламе антиникотиновой жевательной резинки.
- Это означает контроль за рождаемостью?
- Возможно, - ответ прозвучал неразборчиво, как будто несчастному Юлию
Никандровичу приходилось говорить с набитым ртом. Вот только картошку к
тому времени он уже прожевал.
- Что значит "возможно"? - недоумевающе развел руками Анатолий
Викторович. - Ты ведь сказал, что проект открытый!
- Я буду заниматься только научной частью проекта. - Словно отсекая
все дальнейшие расспросы, Юлий Никандрович слегка пристукнул ребром ладони
по краю стола. - Опираясь на опыт стран, уже работающих по данному проекту,
моя и целый ряд других лабораторий будут заниматься разработкой стратегии
удаления тех или иных дефектных генов из популяции применительно к местным
условиям. Все. - Юлий Никандрович еще раз стукнул ребром ладони по столу. -
Каким образом они будут претворяться в жизнь, я лично не имею ни малейшего
представления. И, честно говоря, знать не желаю. Должно быть, эти задачи
возьмут на себя другие ведомства. Даже картированием геномов будем
заниматься не мы, а специализированные лаборатории, которые планируется
открыть при районных поликлиниках. Курировать их, между прочим, будет
Минбез.
- Министерство безопасности? - Алекс глянул на Юлия Никандровича так,
словно тот сказал что-то совершенно непристойное.
Юлий Никандрович непонимающе моргнул и даже не сразу нашел что
ответить.
- Ну да, - как-то совсем уж растерянно произнес он, пытаясь понять,
чем так зацепили Петлина его слова.
- Почему Минбез занимается медицинской программой? - Алекс как будто
не просто задавал вопрос, а уже готов был вынести обвинение. Вот только в
чей именно адрес оно будет направлено, пока оставалось непонятным.
- Ну, во-первых, неконтролируемое распространение дефектных генов
самым непосредственным образом угрожает государственной безопасности. Не
приняв решительных мер для того, чтобы воспрепятствовать этому процессу, мы
в недалеком будущем превратимся в нацию инвалидов.
Петлин отодвинул в сторону пустую тарелку и, навалившись грудью на
стол, повторил свой вопрос, сформулировав его несколько иначе:
- Но при чем здесь Минбез?
Юлий Никандрович тяжело вздохнул, словно преподаватель латыни,
которому вновь, уже в который раз, предстояло вдалбливать один и тот же
урок нерадивому ученику, и самым обидным являлось для него то, что он был
почти уверен, что наука его не пойдет впрок тому, кто упорно не желал ее
усваивать.
- А по-моему, все ясно. - Геннадий Павлович посмотрел на друзей. Ответ
на вопрос, заданный Алексом, казался настолько очевидным, что он не мог
понять, почему никому другому он не пришел в голову. - Под программу
генетического картирования выделены значительные средства международных
организаций. Не так давно мы уже прикинули, сколько денег получит
лаборатория Юлика из той суммы, что им причитается. А сотни, тысячи
лабораторий генетического картирования, разбросанные по всей стране и
существующие на казенные деньги, - да это же просто золотое дно для
вороватых чиновников. Единственная организация, которая может осуществить
подобную программу в масштабах всей страны, сведя потери к минимуму, это
Министерство безопасности.
Ответом ему стали взгляды, в которых не присутствовало даже намека на
понимание.
- Гена у нас, как всегда, склонен к идеализму, - заметил Алекс и
ободряюще улыбнулся Геннадию Павловичу, - мол, ничего, со всяким случается.
- Ну, почему же, - не очень уверенно и как-то совсем уж вяло попытался
поддержать Калихина Юлий Никандрович. - В том, что он сказал, присутствует
рациональное зерно.
- Если только это зерно маковое, - заметил Алекс.
- Бред полнейший, - фыркнул не склонный даже к зачаточному оптимизму
Анатолий Викторович.
- Почему? - непонимающе посмотрел на него, как на последнего,
высказавшего свое мнение, Геннадий Павлович.
Анатолий Викторович только рукой махнул:
- А-а! - и, глянув в свой стакан, давно уже пустой, разочарованно
цокнул языком.
Петлин тут же взмахнул рукой, подзывая официанта.
- Нет, я все-таки не понимаю...
Алекс поставил руку на стол и развернулся вполоборота к Геннадию
Павловичу.
- Ген, ты на полном серьезе это говоришь?
Геннадий Павлович почувствовал неуверенность. Но только на пару
секунд. Позиция, на которой он стоял, казалась настолько прочной, что не
допускала никаких проявлений слабости.
- Да, - уверенно кивнул он.
- Четыре пива, - сказал Алекс подошедшему официанту, после чего вновь
сосредоточил внимание на Геннадии Павловиче. - Ты полагаешь, что
Министерство безопасности - это единственная государственная организация,
сохранившая чистоту рядов, высокие моральные принципы и идеалы служения
народу?
- И еще доверие людей, - добавил Геннадий Павлович.
- Каких людей?! - не то удивленно, не то возмущенно всплеснул руками
Анатолий Викторович.
- А я готов согласиться с Генкой, - опередил Геннадия Павловича Алекс.
- После кризиса подавляющее большинство населения отказало в поддержке ныне
существующей власти. Все разговоры о том, что Россия вышла из кризиса со
значительно меньшими потерями даже по сравнению с наиболее развитыми
странами Западной Европы, способны вызвать разве что скрежет зубов у тех,
кто за один день потерял все, что имел, включая надежду на то, что все еще
может образоваться. А заверениям правительства о том, что кризис самым
благоприятным образом сказался на экономическом положении страны и
производство сейчас развивается невиданными темпами, а инфляция стоит на
месте, точно валун, вросший в землю еще во времена ледникового периода,
давно уже никто не верит. И что же делать бедному народу? Где искать опору
и спасение? Не знаю, в чьей голове родилась мысль запустить в оборот миф о
безупречной чистоте и бесконечной преданности своему делу работников
Минбеза, но голова эта, вне всяких сомнений, достойна восхищения. Момент,
когда настала пора скормить народу сказку о славных минбезовцах, был выбран
с ювелирной точностью. Несколькими днями раньше или позже - и идея не
сработала бы. Ну а то, с какой виртуозностью и, я бы даже сказал,
изяществом проводилась сама кампания, просто выше любых похвал. Не было
даже намека на привычную тупую прямолинейность, когда примитивную мысль
пытаются загнать в голову гражданину, точно гвоздь, что заколачивают в
стену кувалдой. Все было сделано настолько точно и ловко, что почти никто
не заметил, как подспудно ему на подкорку записывают развернутое признание
в любви к родному Минбезу. Один телесериал "Тьма над городом" чего стоит! И
денег не пожалели, - сняли не хуже, чем западники делают. Поначалу мне и
самому понравилось.
- Я тоже видел несколько серий, - кивнул Анатолий Викторович. -
Продукт качественный, но по сути своей - дурь полнейшая.
- Это тебе так кажется, - усмехнулся Алекс. - А вот Генке наверняка
нравится. Так ведь, Ген?
- У меня телевизора нет, - глядя в сторону, признался Геннадий
Павлович.
Можно было, конечно, соврать и сказать, что видел сериал, поскольку
основная сюжетная канва была ему известна. Но Геннадий Павлович боялся
оказаться в неловком положении, если дело дойдет до обсуждения деталей.
- А чем тебе сериал не угодил? - спросил у Алекса Юлий Никандрович. -
Вполне приличный фильм, - можно посмотреть, если вечером заняться нечем.
- И часто ты его смотришь? - задал встречный вопрос Алекс.
- Ну... Может быть, раз в неделю.
- А то и раз в месяц, - уточнил Анатолий Викторович. - Можно подумать,
тебе делать больше нечего, как только сериал про Минбез смотреть.
- А народ смотрит "Тьму над городом" каждый день, рот разинув от
восторга и млея от каждой фразы, брошенной старшим инспектором. Минбеза
Сарпатовым. - Алекс резким, нервным движением выдернул из пачки сигарету,
сунул ее в рот и щелкнул зажигалкой. - А сколько громких преступлений было
раскрыто за последние пару лет Минбезом! Сколько денег, разворованных
хитроумными дельцами, было возвращено народу! Даже сепаратисты на время как
будто притихли...
Дым сигареты попал Алексу в глаз. Чертыхнувшись, он принялся тереть
глаз пальцем, размазывая слезы по скуле.
- А что в этом плохого? - спросил Юлий Никандрович.
Геннадий Павлович быстро кивнул, давая понять, что согласен с
поставленным вопросом, - он тоже не видел никакого криминала в том, что
работники Министерства безопасности добросовестно исполняли свой долг.
Алекс взмахнул ладонью с зажатой меж пальцами сигаретой, пытаясь
разогнать дым.
- Юлик, если ты скажешь, что веришь всему, что пишут газеты, я стану
думать о тебе очень плохо.
Юлий Никандрович хмыкнул неопределенно и принялся ковырять вилкой
холодную картошку, есть которую он не собирался.
Геннадий Павлович хотел было высказать собственное мнение по поводу
того, насколько исправно выполняло возложенную на него работу Министерство
безопасности, а заодно и насчет того, почему в последнее время бравые
ребята из Минбеза - песочного цвета полевая форма, перетянутая в поясе
широким кожаным ремнем с начищенной бляхой, украшенной двуглавым орлом,
ботинки на высокой шнуровке и лихо заломленный краповый берет - стали если
и не народными героями, то уж точно всеобщими любимцами. Но возникшая в
разговоре пауза красноречиво свидетельствовала о том, что продолжать данную
тему никто не собирался, и Геннадий Павлович решил смолчать.
Громко звякнула вилка, что кинул на край тарелки Юлий Никандрович.
- Я так понимаю, что играть мы сегодня не будем? - спросил он и
посмотрел на Анатолия Викторовича.
Григоршин молча пожал плечами.
- А скажи мне, Юлик, - подал голос Петлин. - Что ты сам думаешь по
поводу программы генетического картирования?
- В каком аспекте? - уточнил вопрос Юлий Никандрович.
- Ну, вообще. - Алекс сделал крайне неопределенный жест рукой. - В
плане всего того, о чем мы говорили.
Юлий Никандрович приподнял подбородок и возложил поверх него ладонь
левой руки. Глядя на него, можно было подумать, что он пытается самому себе
зажать рот. Да и взгляд у него был, как у затравленного собаками кролика,
который наконец-то добежал до норы и вдруг увидел, что возле нее сидит
лиса. Кончиком пальца свободной руки Юлий Никандрович приподнял конец вилки
и вновь отпустил его, позволив со стуком упасть на стол.
- Я скажу вам следующее: Международная программа генетического
картирования, поддержанная президентом России, дает мне возможность вновь
восстановить нормальную работу моей лаборатории. Точно так же она
предоставляет возможность наладить работу многим другим лабораториям и
институтам, имеющим отношение к медицинской генетике. Это шанс для всей
отечественной науки вновь занять если не главенствующее, то хотя бы просто
достойное место в мире. Я не говорю уже о тысячах людей, работающих в той
области знания, ради освоения которой они потратили лучшие годы своей
жизни. Они смогут не просто работать, но и получать зарплату,
соответствующую той пользе, которую они способны принести стране. Что к
этому еще можно добавить? - Юлий Никандрович развел руками. - Я не знаю.
Разве только то, что я ни секунды не сомневаюсь в том, что сама по себе
программа генетического картирования жизненно необходима не только для нас,
но и для всего человечества. - Коптев снова развел руками. На этот раз жест
его выглядел совершенно беспомощно. - Как ни напыщенно это звучит, -
скромно закончил он свою импровизированную речь.
Почему-то в тот же самый момент умолкли двое посетителей, сидевшие за
вторым от входа столиком. Куда-то исчез повар, неизменно пребывавший возле
жаровни. За столиком, расположенным возле служебного входа, замер официант,
который спеша листал свой блокнот, время от времени делая в нем какие-то
пометки. Тишина, повисшая после заключительных слов Юлия Никандровича,
казалось, проистекала из самых глубин мироздания. Трое человек, сидевшие за
одним с ним столиком, молча смотрели на профессора. А он сам, наклонив
голову, смотрел почему-то на свою тарелку с остатками картофеля и зелени, с
красным, размазанным пятном кетчупа на краю. Алекс Петлин вытянул руку,
чтобы раздавить в пепельнице докуренную до фильтра сигарету. Тихое шуршание
прозвучало, словно таинственный голос, произнесший сакральные слова,
снимающие заклятие немоты. Все сразу вдруг оживились, задвигались. Зашуршал
блокнот в руках официанта. Громко засмеялся один из посетителей за чужим
столиком. Из подсобки появился повар и принялся шумно ворошить угли в
жаровне. Анатолий Викторович взялся за стакан с пивом. Алекс заглянул в
опустевшую пачку из-под сигарет, смял ее в кулаке и бросил в пепельницу.
Геннадий Павлович срезал ножом остававшийся на кости кусочек мяса, наколол
его на вилку и аккуратно подобрал остатки соуса. Юлий Никандрович протянул
руку, взял белую пластмассовую фишку для маджонга с символом северного
ветра и попытался повернуть ее между пальцами. Фишка выскользнула и со
стуком упала на стол. Юлий Никандрович извиняюще улыбнулся.
- Сегодня мы играть не будем.
Геннадий Павлович почувствовал, что за столом произошло нечто такое,
что, быть может, изменит в дальнейшем жизнь не только тех, кто сидел сейчас
рядом с ним. Кто-то сказал очень важную фразу, но никто не обратил на нее
внимания. Почему? Или нужные слова еще только будут сказаны?
- Порой мне кажется, что мы похожи на мусор, - негромко произнес
Алекс, задумчиво глядя при этом в сторону повара, ворошившего угли в
жаровне. Угли вспыхивали яркими рубиновыми огнями, горящими таинственным
внутренним светом, и рассыпались сотнями мелких сверкающих искорок. - Да,
именно на мусор, - повторил Алекс, хотя никто и не пытался ему возражать.
Он хлопнул ладонью по карману ветровки, довольно улыбнулся и достал новую
пачку сигарет. - Вы видели когда-нибудь, как летает обычный обрывок
газетного листа, когда ветер загоняет его в тупик? Он кружится, взлетает
вверх, планирует, потом снова взлетает вверх и вдруг на какой-то миг
зависает в воздухе в полнейшей неподвижности. Затем он сворачивается на
манер растрепанного жгута и начинает кружиться вокруг собственной оси, то
соскальзывая вниз, то снова подпрыгивая вверх. Когда смотришь на этот
причудливый танец газетного обрывка, создается впечатление, что он наделен
собственной волей и в замысловатых узорах, что выписывает он во время
полета, скрыт некий таинственный смысл, постичь который дано не каждому. -
Алекс разорвал тонкую пластиковую упаковку на пачке сигарет и открыл ее. -
Но вдруг ветряной вихрь, поднявший кусочек бумаги вверх, затихает, и
газетный обрывок замертво падает на грязный асфальт, превращаясь в то, что
он и есть на самом деле - мусор.
Алекс выдернул из пачки сигарету, торопливо раскурил ее и глубоко,
нервно не вдохнул, а заглотил табачный дым.
История была красивой, но о чем она, Геннадий Павлович не понял. Он
пододвинул к себе пиалу с лобио, чтобы наконец попробовать. Яство оказалось
отменным.
Глава 3
Три дня размышлял Геннадий Павлович над словами, что произнес под
занавес встречи Петлин, да так ничего и не понял. Что хотел сказать Алекс,
сравнивая людей с танцующим на ветру обрывком бумаги? И кого он имел в виду
- все человечество вкупе или же лишь тех его представителей, что сидели с
ним за столом? А может быть, он говорил только о себе одном? Одно слово -
поэт. Что ни слово, то образное выражение или того больше - зашифрованное
послание неизвестному адресату, мыслящему в одном с ним волновом режиме.
Может быть, и не стоило воспринимать его слова всерьез? Просто запечатлел
взгляд поэта эффектную картинку - и все тут, - не кроется за ней ничего,
никакого тайного смысла. Но почему-то не давали Геннадию Павловичу покоя
слова о летящем по ветру мусоре. Да к тому же жалко было, что в тот день
они так и не разыграли ни одной партии в маджонг. И дело было даже не в
возможности выиграть какую-то мелочь, хотя в игре Геннадию Павловичу обычно
везло. Игра захватывала его, поглощала, растворяла в себе. В тот момент,
когда он делал ход, ему казалось, что от принятого им решения зависит
судьба мироздания. Ну, или как минимум результаты очередных переговоров с
Европейским союзом относительно квот на поставки сырья. И тогда Геннадию
Павловичу казалось, что он способен воспарить над миром, окинуть все
происходящее в нем единым взглядом и сделать что-нибудь такое, от чего
приятно засвербит на душе. А если сказать проще, то игра заменяла Геннадию
Павловичу реальную жизнь, которая с некоторых пор оказалась сосредоточенной
в четырех стенах крошечной комнатушки в огромной коммунальной квартире,
сидя в которой он мог только думать, мечтать и ждать очередной игры.
Мыслей у Геннадия Павловича в голове было много, но бродили они там,
точно пьяные гномики, заблудившиеся в подземелье. Что самое обидное - не с
кем было поговорить. В пятницу Артем с утра пораньше убежал на работу, а
вернулся уже в одиннадцатом часу вечера, поел и сразу лег спать. В субботу
он проспал почти до полудня. Поднялся недовольный и мрачный, явно не
склонный обсуждать с отцом вопросы, до которых ему, скорее всего, не было
никакого дела. Даже не позавтракав, накинул ветровку и ушел, бросив на
ходу, что ему нужно встретиться с друзьями. Возвращения его в тот день
Геннадий Павлович так и не дождался. Только сквозь сон услышал, как тихо
щелкнул дверной замок, и затаенно вздохнул. То же самое повторилось и в
воскресенье. И продолжалось это уже не первую неделю. Геннадий Павлович не
знал, что за друзья были у Артема и где пропадал он все выходные. Домой
Артем друзей не приводил, сам о них ничего не рассказывал, а когда Геннадий
Павлович осторожно интересовался насчет того, чем занимаются его друзья и
где они вместе проводят свободное время, сын в ответ только бурчал что-то
невразумительное. Нехорошие подозрения мучили Геннадия Павловича. Но что он
мог сказать сыну? Какие претензии мог предъявить? Хотя Артем никогда не
давал ему повода, Геннадий Павлович подозревал, что сын относится к нему
как к старому, ненужному хламу, от которого давно пора избавиться. Порой
Геннадию Павловичу становилось любопытно, почему Артем все еще терпит его
присутствие? Зачем ему нужен отец, с которым он даже разговаривать не
желал? Родственная привязанность? Вряд ли. Артем стал самостоятельным с тех
пор, как вернулся из армии. А прежде он был попросту предоставлен самому
себе. Родители были настолько заняты собственными проблемами, что редко
вспоминали о сыне. Признательность за то, что отец дал ему образование?
Сомнительно. Что ему сейчас с этого образования? Геннадию Павловичу даже
приходила в голову мысль о том, что Артем не просто презирает, а ненавидит
его всей душой. За то, что, когда он был ребенком, отец почти не уделял ему
внимания; за то, что позже, когда он учился в престижном колледже, отец не
упускал случая напомнить, кому он должен быть за это благодарен; за то, что
он позволил матери уйти, бросив не только мужа, но и сына... Да мало ли еще
за что! Если начать вспоминать, то можно такого понавытаскивать! Существует
ли на свете хотя бы одна по-настоящему счастливая семья или же у всех
только скелеты в шкафах? Может быть, Артем потому продолжал жить с отцом,
что хотел навсегда сохранить ту, еще полудетскую злость, что отчасти
сделала из него того, кто он есть? Может быть, утрата ее для него
равносильна потере самого себя или того жизненного стержня, что не дает
согнуться?
А с кем еще мог поговорить серьезно Геннадий Павлович? В будни, к тому
времени, когда Артем уходил на работу и Калихин-старший вылезал из кровати,
чтобы совершить обычный утренний моцион, в квартире уже почти никого не
оставалось, если не считать нескольких выживших из ума стариков. Ну, не
обсуждать же было, в самом деле, программу генетического картирования с
пенсионером Потемкиным, который готов был спорить на любую тему, но при
этом неизменно придерживался мнения прямо противоположного тому, что
высказывал его собеседник. Он являлся сторонником простой до примитива, но
при этом удивительно эффективной тактики спора: на всякое "да" Потемкин
говорил "нет", а на "нет" - "да". А если оппонент говорил: "Тут нужно
подумать" или "На этот счет у меня нет определенного мнения", Потемкин тут
же вставал на дыбы и с криками "Вот она где, реакция, скрыта!" убегал к
себе в комнату, где тут же включал на всю громкость радио. Или другой
сосед, почти никогда не покидавший квартиру, - Сивкин. Так он вообще через
две минуты забывал, с чего начался разговор, и при этом начинал страшно
злиться или же, наоборот, впадал в глубокое уныние. Жил еще в квартире
старик Семецкий, пока не впавший в глубокий маразм. Этот неизменно сводил
любой разговор к воспоминаниям о прожитой жизни. Нередко Семецкий увлекался
и начинал пересказывать сюжеты фильмов, которые видел в молодости, - при
этом сам он искренне верил в то, что рассказывает историю своей жизни.
Семецкого Геннадий Павлович порою просто жалел, но общаться с ним все равно
было невыносимо муторно.
Правда, была еще Марина, - но это особый разговор. Встречаясь с
девушкой в коридоре или на кухне, Геннадий Павлович всякий раз испытывал
мучительную неловкость, как будто опасался, что она может прочесть его
мысли. Нет, помыслы Геннадия Павловича были чисты, как снега Гималаев! Но
он был вдвое старше Марины. И, что, пожалуй, самое главное, он уже почти
смирился с мыслью о том, что многим его мечтам так и суждено остаться
мечтами. Весь жизненный опыт, что успел приобрести Геннадий Павлович,
вполне определенно свидетельствовал о том, что даже умеренный оптимизм
легко оборачивается глубоким разочарованием. А прыжки на краю пропасти
отчаяния представлялись Геннадию Павловичу далеко не самым увлекательным
способом времяпрепровождения.
В понедельник утром, пока Артем собирался на работу, Геннадий
Павлович, как обычно, лежал отвернувшись к стене и старательно делал вид,
что все еще спит. Но, когда сын уже взял со стула сумку и готов был выйти
за дверь, Геннадий Павлович неожиданно обратился к нему с вопросом:
- Что говорят твои приятели о программе генетического картирования?
Артем удивленно посмотрел на отца.
- А что, собственно, тебя интересует?
Геннадий Павлович приподнялся на локте.
- В четверг я встречался с друзьями... Ты ведь помнишь Юлия
Никандровича Коптева? - Артем молча кивнул. - Его лабораторию подключили к
выполнению программы генетического картирования. И даже пообещали закупить
новое оборудование...
Геннадий Павлович внезапно умолк, чувствуя, что не может четко
сформулировать те сомнения, что возникали у него, когда он в очередной раз
мысленно прокручивал в голове разговор с друзьями. Алекс даже не пытался
скрыть агрессивного неприятия новой национальной программы, но мотивы его
оставались для Геннадия Павловича туманными, а доводы Петлина казались
всего лишь игрой слов, иногда - удачной, иногда - не совсем. В замечаниях,
что отпускал Анатолий, чувствовалась затаенная нервозность, причину которой
Геннадий Павлович также не мог понять. И даже радость Юлика, которому
наконец-то представилась счастливая возможность восстановить работу
лаборатории, казалась не до конца искренней, - как будто его все же мучили
сомнения, но он не хотел, чтобы кто-то о них догадался. Быть может, он даже
рассчитывал на то. что друзья помогут ему избавиться от недобрых
предчувствий, но, увы, этого не произошло. Чем больше думал об этом
разговоре Геннадий Павлович, тем явственнее становилось ощущение, будто
что-то было в тот вечер не так, - не так, как обычно. Но что именно?..
- Так что там у тебя? - нетерпеливо спросил Артем.
Подумав еще пару секунд, Геннадий Павлович махнул рукой.
- Ничего... Это я так... Просто подумал...
- О чем? - Артем большим пальцем поправил на плече ремень сумки.
- Да нет, ни о чем, - Геннадий Павлович постарался придать лицу
беззаботное выражение и даже изобразил нечто похожее на улыбку.
Артем безразлично дернул плечом, - мол, как знаешь, - но, взявшись за
дверную ручку, все же еще раз посмотрел на отца. Геннадий Павлович сделал
вид, что не заметил его взгляда, и Артем вышел из комнаты. Сухо щелкнул
дверной замок, и Геннадий Павлович расслабленно откинулся на подушку. У
него было такое чувство, словно ему чудом удалось избежать опасности; пока
еще непонятная и неопределенная, она не становилась от этого менее жуткой.
Что-то зловещее висело в душном, застоявшемся воздухе. Форточка была
открыта - следовательно, странное ощущение могло проникнуть в комнату
извне. Что происходило вокруг? Что происходило с этим городом, название
которого никогда не определяло сути, в душе которого было намешано столько
всего самого разного, порой совершенно несочетаемого, в диких, несусветных
пропорциях, что, когда задумываешься об этом, становится странно, почему он
до сих пор стоит? И это с самого утра! Представить страшно, что за процессы
будут проистекать в атмосфере ближе к вечеру.
Геннадий Павлович чувствовал себя так, будто всю ночь пролежал, не
сомкнув глаз. Голова - словно ватой набита. Именно ощущение этой ватной
бесформенности и мягкости не давало возможности собраться с мыслями и
начать наконец что-то делать. Казалось, достаточно сделать самое
незначительное, лишенное какого-либо смысла движение - просто чуть
приподнять кисть левой руки или повернуть голову, - и это приведет к тому,
что тело медленно сдвинется с места и поплывет, подобно зыбкому облаку,
влекомому едва ощутимыми токами воздуха. От одной только мысли об этом к
горлу подкатывал вязкий комок кисловатой тошноты.
Геннадий Павлович попытался избавиться от наваждения, подумав о чем-то
хорошем. Самым приятным воспоминанием за последнее время была встреча в
"Поджарке", мысль о которой хотя и грела душу, но не вселяла покоя и
уверенности. И виной всему - Геннадий Павлович упорно не желал себе в этом
признаваться, но так оно и было - разговор о программе генетического
картирования. Или - генетической чистки. Юлику не понравился этот термин,
но, кажется, даже он разок употребил его. Странный какой-то разговор
получился - рваный, неопределенный. Когда Геннадий Павлович пытался
припомнить его во всех подробностях, ему начинало казаться, что каждый
говорил меньше, чем знал. Или меньше того, что хотел сказать, - это
касалось в первую очередь самого Геннадия Павловича. К тому моменту, когда
Геннадий Павлович вошел в кафе, странная атмосфера уже окутывала столик,
подобно кокону, не видимому для глаз, но ощутимому всеми фибрами души. И
дело было даже не в словах, что были или не были произнесены. Тон встрече
задавала некая неопределенная напряженность, - не в общении, а в желании
понять друг друга. Все равно как если бы разговор происходил у кровати
безнадежно больного. Близкие друзья и родственники, пришедшие навестить
его, быть может, в последний раз, стараются вести себя раскованно и
непринужденно, - говорят о пустяках, натянуто улыбаются, строят планы о
том, куда они все вместе махнут, когда больной встанет на ноги. И при этом
все, включая самого больного, знают, что он обречен. Так зачем же они
делают вид, что все в порядке? Кому от этого легче? А никому! Просто людям
всегда, в любой ситуации удобнее оставаться в рамках обычного поведения.
Тем самым они бессознательно пытаются убедить себя в безусловной
стабильности своего существования. Что может со мной случиться, если день
прошел так же, как вчера? Я шел обычным путем, встречался с хорошо
знакомыми мне людьми, говорил с ними на привычные темы. Кажется, я даже не
сделал сегодня ни одного лишнего движения. Все было так же, как вчера, а
завтра все будет в точности, как сегодня. И так - изо дня в день, из года в
год. Сохранять стабильность собственного положения в пространстве - вот
главная заповедь для того, кто хочет жить вечно!
Чувствуя, что лицо начинает покрываться испариной, Геннадий Павлович
приподнял руку, чтобы провести ладонью по лбу. И в тот же миг его вновь
захлестнуло тошнотворное ощущение не то полета, не то бесконечного падения
в бездну. Продолжив уже начатое движение руки, лишь слегка изменив
направление, Геннадий Павлович скинул с себя одеяло, да так и остался
лежать на спине, вытянув руки вдоль туловища и глядя в потолок. Большое
серое пятно в левом дальнем углу осталось после того, как прорвало трубу
отопления у соседей сверху. Поперек потолка проходит трещина шириною в два
пальца. Пенсионер Сивкин, в комнату которого тянется потолочная трещина,
твердил, что все дело в том, что дом строили на скорую руку, да к тому же
не настоящие рабочие, а стройбатовцы. Спустя год после сдачи дом начал
оседать, вот по нему и прошли трещины. Еще год-другой - и дом вовсе
завалится, похоронив жильцов под руинами. Ну так то ж Сивкин, - если его
послушать, можно решить, что конец света уже наступил, только никто этого
не заметил. Впрочем, Геннадию Павловичу и самому трещина не нравилась. Он
раз пять пытался замазать ее, но штукатурка неизменно осыпалась с этого
заколдованного места.
Как ни странно, тупое, бессмысленное созерцание потолка позволило
Геннадию Павловичу обрести душевные силы для того, чтобы вновь окунуться в
реальность. Медленно, боясь снова почувствовать тошноту, причиной которой
были не проблемы с пищеварением, а странные процессы, протекавшие в голове,
Геннадий Павлович сначала чуть приподнялся, затем оперся на руки и наконец
сел на кровати. Проведя ладонями по бедрам от пояса до коленей и обратно,
Геннадий Павлович понял, что обрел прежнюю уверенность в себе и своем теле.
На здоровье он не жаловался, - спасибо сеансам энзимотерапии, которые он в
свое время удосужился пройти. Хотя, помнится, многие тогда отговаривали -
дело, мол, новое, непроверенное, неизвестно, чем все это обернется лет
через десять. И кто же оказался прав? Геннадий Павлович не без
самодовольства похлопал себя ладонью по груди. Вот он, пятьдесят два годика
от роду, а выглядит не старше тридцатилетнего. Если и есть у него проблемы,
так только с зубами, - старые пломбы понемногу выпадают, а на то, чтобы
новые поставить, денег нет.
Сунув ноги в тапки, Геннадий Павлович бодро поднялся с кровати.
Накинув на плечи старый халат с продранным на локте левым рукавом, Геннадий
Павлович глянул на себя в зеркало, висевшее слева от двери, и, оставшись
вполне доволен своим отражением, двумя быстрыми движениями ладоней
пригладил растрепавшиеся за ночь волосы. Заглянув в холодильник, Геннадий
Павлович обнаружил там помимо традиционных яиц и йогурта еще кусок
полукопченой колбасы и пару ломтиков сыра, завернутых в целлофан. Сверху на
холодильнике лежал пакет с супом-концентратом, - "Томатно-луковый суп с
вермишелью", прочитал Геннадий Павлович на упаковке, - и три пакетика
овсяной каши быстрого приготовления. Узрев такое изобилие, Геннадий
Павлович невольно ухмыльнулся, - не часто он мог выбирать, что приготовить
на завтрак. Впрочем, поздний завтрак - время уже приближалось к одиннадцати
- можно было объединить с обедом.
Геннадий Павлович задумчиво потер пальцами подбородок, колючий от
утренней щетины. Здраво поразмыслив, он пришел к выводу, что пока еще не
слишком голоден. К тому же возиться с супом Геннадию Павловичу не хотелось
- близился час, когда на кухню со своими кастрюльками и судками выползали
пенсионеры, дабы разогреть обед, а заодно в очередной раз перемыть косточки
всем своим добрым соседям, - и он решил обойтись овсяной кашей с яблочным
ароматизатором и бутербродом с колбасой.
Геннадий Павлович перебросил через плечо полотенце, взял в руку
целлофановый пакетик с туалетными принадлежностями - зубная щетка,
полувыдавленный тюбик зубной пасты, одноразовый бритвенный станок и красная
пластиковая мыльница, в которой прятался плоский обмылок с ароматом
лаванды, - указательным пальцем подцепил за кольцо лежавшие на столе ключи
и подошел двери. Едва он протянул руку к дверному замку, как в дверь
снаружи постучали. Геннадий Павлович вздрогнул от неожиданности и затаился.
Хотя, казалось бы, чего бояться? Он на законных основаниях занимал комнату.
Документы - паспорт с пропиской и карточка безработного - в полном порядке.
Ну, подумаешь, постучали в дверь - что с того? Скорее всего, это кто-то из
соседей-пенсионеров пришел попросить соли.
В дверь снова постучали.
На этот раз Геннадий Павлович понял, что именно его напугало. Стук был
короткий, отрывистый, нервный - так-так-так, - три быстрых удара, один за
другим, почти без пауз. Старики так не стучат. Судя по звуку, тот, кто
стоял за дверью, очень спешил. Он и во второй-то раз постучал только
потому, что хотел быть уверен в том, что хозяев нет дома. Но это был не
секретарь жилкомитета, - тот тоже стучит торопливо, но куда более уверенно.
К тому же официальные представители власти никогда не стучат дважды. Не
получив ответа, они уходят, оставив приколотой к двери повестку. Тогда кто
бы это мог быть? Быть может, кто-то из друзей Артема? Но прежде они никогда
не заходили к нему домой, разве что только изредка звонили по общему
телефону, стоявшему на тумбочке возле входной двери.
Геннадий Павлович почувствовал, что у него затекла левая нога. Он
стоял, боясь пошевелиться, ожидая, когда из-за двери послышатся удаляющиеся
шаги. Но за дверью было тихо, как будто тот, кто постучал в нее, тоже
стоял, затаив дыхание и напряженно вслушиваясь в тишину.
Черт возьми, что ему нужно? - с раздражением подумал Геннадий
Павлович. Он вдруг понял, что ему страшно - по-настоящему, до дрожи в
коленях, - но при этом он не знал, чего боится. Беспричинный страх пугал
сильнее, чем самая ужасная из возможных причин. А раздражение всего лишь
маскировало его. После этого оставалось лишь признать, что Калихин самого
себя пытался обмануть.
"Если сейчас снова постучат в дверь..." - подумал Геннадий Павлович.
Он не успел решить, что именно он сделает в этом случае, а в дверь уже
снова стучали. Быстрым, срывающимся движением Геннадий Павлович отдернул
крючок замка и рванул на себя дверь.
- Геннадий Павлович, - стоявшая за дверью Марина смотрела на него с
упреком.
И было за что, - в столь затрапезном виде гостей, и уж тем более дам,
не принимают. Геннадий Павлович испуганно запахнул халат на груди. Вспомнив
о дырке на локте, он тут же опустил руку вниз, при этом халат снова
распахнулся. Пытаясь вернуть все на свои места, Геннадий Павлович выронил
пакет с туалетными принадлежностями. Решив, что лучше его не поднимать, он
ударом ноги загнал пакет под кровать.
- Я сейчас, - суетливо произнес он, пытаясь прикрыть дверь, - не
переодеваться же на глазах у девушки. - Одну секундочку...
- Геннадий Павлович!
Марина выставила руку, не позволяя ему закрыть дверь. А в следующую
секунду она скользнула у него под рукой и оказалась в комнате.
Геннадий Павлович растерянно двинул бровями, - что бы это могло
означать? Да, при встречах он всегда улыбался Марине, и она неизменно
отвечала ему тем же. Да, ему хотелось думать, что это была не просто
вежливая улыбка. Но никогда прежде Марина не пыталась заглянуть к нему в
комнату.
- Простите, Марина, я в таком виде...
Геннадий Павлович попытался улыбнуться, но улыбка получилась не
виноватой, а исключительно глупой.
- Да при чем здесь ваш вид! - Марина всплеснула руками, и на лице ее
появилось выражение отчаяния. - Почему вы все еще дома?
- Простите? - Геннадий Павлович чуть приподнял левую бровь и склонил
голову к плечу.
Он определенно не понимал обращенного к нему вопроса.
- Инспекция явится с минуту на минуту!
Подавшись вперед, Марина взмахнула раскрытыми ладонями, едва не задев
кончиками пальцев носа Геннадия Павловича.
- Какая инспекция? - Калихин растерянно улыбнулся и пожал плечами,
давая понять, что он по-прежнему ничего не понимает.
- Вы читали объявление у двери? - Марина махнула рукой в направлении
прихожей.
- Нет, - качнул головой Геннадий Павлович. На губах его появилась
виноватая улыбка. - Поверите ли, я три дня не выходил из дома...
Марина перебила его, не дослушав:
- Сегодня в одиннадцать к нам явится инспекция! Как вы себе это
представляете?
- Никак, - честно признался Геннадий Павлович.
- Идемте, - Марина решительно схватила его за руку и потащила к двери.
- Куда? - машинально спросил Геннадий Павлович.
В следующую секунду он уже думал о том, что если Марина приглашает его
куда-то, то не имеет значения, куда именно. Любые вопросы в подобной
ситуации не то что неуместны, а попросту глупы.
- Простите, Марина, но мне нужна буквально пара минут, чтобы привести
себя в порядок, - Геннадий Павлович с многозначительным видом провел рукой
с открытой ладонью сверху вниз, ото лба до коленей, давая понять, что для
свидания с девушкой у него имеется куда более презентабельный костюм.
- У нас нет времени! - почти с отчаянием воскликнула Марина.
Восклицание было эмоциональным, но приглушенным, как будто она боялась
оказаться услышанной кем-то посторонним. - Идемте, - Марина вновь, еще
более решительно потянула Геннадия Павловича в сторону двери. - Я знаю, где
мы можем укрыться.
Это звучало уже интригующе. В голове Геннадия Павловича начали
зарождаться мысли, обычно ему не свойственные. Нет, дело было вовсе не в
том, что противоположный пол уже нисколько не волновал Геннадия Павловича,
- он, как и всякий нормальный мужчина, нередко провожал взглядом дамочку с
фигурой, формой напоминающей песочные часы, а случалось, что и представлял
себя в компании сразу нескольких кинокрасоток, чьи вызывающие портреты
украшали яркие обложки глянцевых журналов, выставленных в витринах газетных
ларьков. Однако при непосредственном общении с женщинами Геннадий Павлович
неизменно был скромен, корректен и добропорядочен.
- Да идемте же! - настойчиво тянула его за руку Марина.
И Геннадий Павлович не смог устоять. Почти не отдавая себе отчета в
том, что он делает и на что рассчитывает, Геннадий Павлович сделал шаг в
сторону приоткрытой двери.
Марина выглянула в коридор, бросила быстрый взгляд сначала в ту
сторону, где находились умывальня и кухня, затем в сторону прихожей и
полушепотом произнесла:
- Идемте.
Интересно, в который уже раз она произносит это слово? - подумал
Геннадий Павлович, выходя следом за Мариной в коридор. Мысль оказалась на
удивление приятной, - никогда прежде девушки не уговаривали Геннадия
Павловича столь настойчиво пойти куда-либо вместе с ними.
Щелкнувший за спиной замок заставил Геннадия Павловича слегка
вздрогнуть. Первая его мысль была о ключах. Кольцо с двумя ключами - от
входной двери и от двери в комнату - было надето на указательный палец.
Удостоверившись в том, что он сможет вернуться в свою комнату в любой
момент, как только пожелает, Геннадий Павлович с облегчением перевел дух.
Но всего лишь миг спустя он пришел в ужас, вспомнив о своем костюме. Помимо
трусов на нем был только халат с рваным рукавом и пластиковые шлепанцы на
босу ногу. Вдобавок еще и полотенце так и осталось висеть на плече, явно не
способствуя созданию достойного имиджа; Геннадий Павлович сделал было
попытку дернуться в сторону двери, но Марина продолжала тащить его за собой
по коридору, подобно маленькому катерку, что в акватории порта заводит к
причалу огромный океанский лайнер. Ситуация была настолько абсурдной, что
Геннадий Павлович даже и не думал сопротивляться. По счастью, коридор был
пуст. А что бы было, если, не приведи господь, кто-то из обитателей комнат,
расположенных по обе его стороны, вдруг выглянул за дверь? Даже подумать
страшно, что бы могло прийти в склеротическую голову маразматирующего
старика, когда бы он увидел Марину, тащащую следом за собой по коридору
полуодетого Калихина! Геннадий Павлович до сих пор не мог взять в толк,
куда и зачем вела его Марина, но решил, что лучше уж поскорее добраться до
места, а уж там, укрывшись от посторонних глаз, можно будет наконец
выяснить, что происходит. В довершение всего Геннадий Павлович был отнюдь
не прочь уединиться где-нибудь с Мариной. Что смущало его, так это костюм,
глупее которого невозможно было придумать, и то, что он даже не успел
умыться.
Марина остановилась перед дверью, оклеенной полимерной пленкой, что
должна была придавать ей сходство со свежеоструганной доской. Выглядело это
совершенно нелепо. Возле дверной ручки и прорези замка рисунок вытерся,
осталась лишь бледно-розовая пластиковая подложка - все равно что нежная
кожица на месте недавно затянувшейся ссадины. Не выпуская из руки локоть
Геннадия Павловича, Марина вставила ключ в прорезь замка, быстро повернула
его и чуть приоткрыла дверь - ровно настолько, чтобы в нее можно было
проскользнуть боком.
- Скорее!
Марина глянула в конец коридора и вновь нетерпеливо дернула Геннадия
Павловича за локоть.
- А бабушка? - немного растерянно спросил Геннадий Павлович.
- Бабушка старая, ей все равно.
Ситуация все отчетливее приобретала черты некой абсурдной пьесы без
начала и конца, смысл которой заключался не в действии, а именно в
отсутствии каких-либо действий со стороны участников спектакля, когда
каждая произнесенная фраза несла в себе не одну и не две, а три-четыре
смысловые трактовки, разобраться в которых мог разве что только искушенный
критик, умеющий найти в обрывочных репликах персонажей нечто такое, что не
приходило в голову самому ее создателю.
Геннадий Павлович себя к знатокам современного театра не относил.
Мысль, мелькнувшую у него в голове в ответ на последнюю реплику Марины,
можно было бы озвучить примерно так: нужно уходить. Но уходить ему не
хотелось. А переступить порог комнаты, у двери которой они стояли, было
почему-то боязно.
- Геннадий Павлович! - с отчаянием во взгляде посмотрела на Калихина
Марина.
Геннадий Павлович ничего не успел ответить. В пустом, словно вымершем
коридоре отчетливо прозвучал сухой щелчок замка входной двери, - как будто
ореховую скорлупу кто-то над самым ухом раздавил. Лицо Марины сделалось
бледным, словно присыпанное мукой, и даже как будто несколько вытянулось.
Геннадий Павлович и сам не понял, что произошло потом, - не то Марина
толкнула его так, что он влетел в комнату, не то он сам, испугавшись
явления новых действующих лиц странного спектакля, участником которого он
стал помимо собственной воли, юркнул за дверь.
Комната была почти точной копией той, в которой он жил. Желтые, в
мелкий белый цветочек обои, две узкие кровати у противоположных стен,
торшер с желтым колпаком возле той, что была застелена, встроенный платяной
шкаф, полукруглый стол у окна, пара стульев и низенький комод темного
дерева с двумя створками и шестью ящичками - должно быть, из бабкиного
наследства. Даже трещина пересекала потолок в том же самом месте. Вот
только пятна от протечки не было.
Марина юркнула в комнату следом за гостем. Оттянув язычок замка, она
бесшумно прикрыла дверь и, обернувшись на Геннадия Павловича, приложила
палец к губам. В ответ Геннадий Павлович попытался улыбнуться, чтобы
показать, что он лично находит ситуацию забавной, но внезапно слева от него
раздался глубокий, раскатистый утробный звук, не имевший аналогов среди
тех, что когда-либо доводилось слышать Калихину. Звук доносился с узкой
панцирной кровати, на которой, накрытое толстым ватным одеялом, лежало
кажущееся безмерно огромным бочкообразное тело. Все в квартире знали, что
Марина живет вместе с бабкой, которая никогда не покидает своей комнаты. Не
то чтобы Геннадию Павловичу было очень интересно взглянуть на старуху, но
все же, подчиняясь какому-то подсознательному извращенному влечению,
заставляющему детей тыкать палкой в полуразложившуюся плоть дохлой кошки,
он сделал шаг в сторону кровати. Голова бабки утопала в огромной пуховой
подушке. У нее почти не было волос, а те, что оставались, прилипли к коже
черепа, подобно клочьям пакли. Нос был похож на огромную гнилую
картофелину. На широком подбородке торчало несколько длинных седых волос.
Верхняя губа проваливалась в полость рта, а нижняя едва ли не на сантиметр
отвисала вниз. Когда бабка делала вдох, нижняя губа начинала вибрировать, а
из полуоткрытого рта доносился звук, который и заставил Геннадия Павловича
обратить внимание на старуху. Маринина бабка была невообразимо старой, но
почему-то при этом она вовсе не производила впечатления тяжело больного
человека, которому даже с кровати подняться нелегко.
Геннадий Павлович не почувствовал, а скорее угадал прикосновение,
когда Марина тронула его плечо кончиком пальца. Посмотрев на девушку,
Калихин не успел еще ничего сказать, а она уже вновь прижимала палец к
губам, призывая к молчанию. И во взгляде ее была такая мольба, что Геннадий
Павлович только молча плечами пожал. А что еще оставалось делать человеку,
оказавшемуся в невообразимо глупой, хотя в некоторых отношениях кажущейся
приятной ситуации?
Убедившись в том, что гость готов следовать ее указаниям, Марина
несколько успокоилась. Но все равно она была страшно напряжена, а выражение
лица ее иначе как испуганным назвать было нельзя. Глядя на нее, Геннадий
Павлович чувствовал, как ему передается нервозное состояние девушки. Он
по-прежнему не понимал, чего боится Марина, но теперь он был почти уверен в
том, что страхи ее вовсе не беспочвенны. Прикусив верхнюю губу и чуть
наклонив голову к плечу, Марина внимательно прислушивалась к тому, что
происходило в коридоре, и Геннадий Павлович вслушивался вместе с ней в
тишину, боясь пропустить звук, который дал бы ему знать... Что?
Вначале Геннадий Павлович услышал негромкие шаги. Судя по звукам, по
коридору шли несколько человек, ступая неспешно, уверенно. Шаги
остановились как будто прямо напротив двери, за которой прятались Марина с
Геннадием Павловичем; Геннадий Павлович затаил дыхание. В этот невообразимо
долгий миг он забыл о существовании Марины, - Калихину казалось, что,
подобно черной туче, из которой вот-вот должен вырваться сноп молний, над
ним нависла угроза, страшная в своей необъяснимости и неявности. Геннадий
Павлович вздрогнул, когда раздался негромкий стук в дверь. И только секунду
спустя он с невероятным облегчением понял, что стучали в дверь напротив, за
которой жил старик Семецкий. Из коридора послышались приглушенные голоса.
Говорили, судя по всему, двое, но так тихо, что даже отдельных слов
разобрать было невозможно. Говорившие обменялись парой фраз, после чего
вновь наступила тишина. Негромко звякнули ключи и щелкнул дверной замок.
Дважды скрипнула дверная петля, - дверь открылась и снова закрылась. Тишина
- мрачная, давящая на уши, точно вода на большой глубине.
Марина ухватила Геннадия Павловича за рукав халата - тот самый, что с
прорехой на локте, - и, по-прежнему не говоря ни слова, потянула его за
собой в сторону окна, Геннадий Павлович так же молча последовал за хозяйкой
комнаты, в которой он прятался от странных, пугающих шагов в коридоре. Но,
как оказалось, Марина направлялась вовсе не к окну. Сделав пару шагов, она
остановилась возле встроенного в стену платяного шкафа и, отпустив рукав
Геннадия Павловича, осторожно раскрыла дверные створки. Раздвинув в стороны
висевшие на вешалках платья и зимние куртки, Марина сделала шаг вперед, в
глубину шкафа и присела там на корточки. Геннадий Павлович наблюдал за тем,
что она делала, даже не пытаясь что-либо понять. Он плыл по течению,
которое несло его туда, где уже не нужно было задавать вопросы. Но не
прошло и полминуты, как Марина вновь поднялась в полный рост и, откинув
кистью руки упавшие на лицо волосы, посмотрела на Геннадия Павловича.
- Заходите.
Геннадий Павлович непонимающе вскинул брови. Он давно позабыл те
благословенные времена, когда, будучи ребенком, прятался в платяном шкафу
от всех бед и опасностей окружавшего его огромного мира. Кроме того, что
Геннадий Павлович до сих пор не мог понять, почему он, собственно, должен
от кого-то прятаться, встроенный шкаф казался недостаточно большим для
того, чтобы в нем могли уместиться двое взрослых людей. Или же Марина
хотела спрятать в шкафу его одного?
- Там лаз, - едва слышно произнесла Марина. - Поторопитесь, Геннадий
Павлович, - едва ли не с отчаянием добавила она. - После Семецкого они
могут к нам зайти.
- Кто? - так же тихо спросил Геннадий Павлович.
- Я все расскажу потом, - Марина смотрела на него умоляюще. -
Пожалуйста...
Геннадий Павлович заговорщицки подмигнул Марине - девушке должно быть
ясно: то, о чем она его просит, он делает только потому, что не хочет
портить игру, - и, раздвинув обеими руками платья, шагнул в шкаф. Внизу, у
самого основания стены, действительно чернел узкий прямоугольный проем.
Геннадий Павлович присел на краю, снял тапочки и осторожно свесил ноги
вниз. Ноги повисли в пустоте, не доставая носками пола. Оглянувшись,
Геннадий Павлович посмотрел на Марину, которая, в ответ на его вопрошающий
взгляд, быстро кивнула, давая понять, что он все правильно понял, - ему
следует спуститься вниз. Со стороны это выглядело, должно быть, неимоверно
глупо, но спорить сейчас с Мариной было бы еще глупее. Уперевшись руками в
края проема, Геннадий Павлович начал медленно опускаться. Когда доски пола
оказались на уровне груди, он наконец почувствовал под ногами опору.
Приободрившись, Геннадий Павлович глянул на Марину, в надежде, что она хотя
бы улыбкой его одарит. С выражением лица, похожим на гипсовый слепок,
Марина вошла в шкаф и осторожно прикрыла за собой створки. Геннадий
Павлович оказался в полной темноте. Даже щелки между дверьми не было видно
из-за развешенной в шкафу одежды. Темноты Калихин не боялся, но все это
было как-то очень уж необычно и совершенно не похоже на то, что происходило
с ним когда-либо прежде. Странно.
Геннадий Павлович почувствовал, как макушки его коснулась ладонь
девушки и хотя и не сильно, но все же надавила, загоняя его в странное
отверстие в полу, словно чертика в табакерку.
- Марина, Марина, - торопливо зашептал Геннадий Павлович. - У меня там
тапки...
- Потом, - почти неслышно ответила девушка.
И Геннадий Павлович провалился в темноту. Хотя он и прежде находился в
темноте, но та, в которой он оказался, опустив голову ниже уровня пола,
показалась ему... Нет, не зловещей, а, скорее, наполненной теми самыми
мрачными ожиданиями, о которых сам он предпочитал никогда не вспоминать,
старательно загоняя их в самый дальний, пыльный и грязный угол подсознания,
куда, казалось, никто и никогда не заглянет. Чтобы не упереться головой в
потолок, Геннадий Павлович опустился на колени. Пугала не столько сама
темнота и ограниченность пространства, - разведя руки в стороны, он мог
одновременно коснуться противоположных стен, - а то, что он не понимал, где
находится. И, что, пожалуй, самое главное, - почему он здесь оказался?
Почувствовав движение рядом с собой, Геннадий Павлович подался в сторону.
Запах - магнетический, непонятный и завораживающий, не поддающийся
разложению на составные элементы, - рядом с ним, невидимая в темноте,
находилась девушка. Наверху что-то негромко скрипнуло. Геннадий Павлович
почувствовал, как груди его коснулась чужая рука. Словно ища что-то, рука
скользнула из стороны в сторону, поднялась вверх и легла на плечо. Геннадий
Павлович почувствовал легкое дыхание у себя на щеке.
- Здесь не так много места, - не произнесла, а легко выдохнула Марина.
Проведя рукой вокруг себя, Геннадий Павлович нащупал угол странного
закутка. Подобрав ноги, он осторожно присел, прижавшись плечом к холодной
стене. Но зато почти в то же самое мгновение другого плеча его коснулось
удивительно теплое и мягкое плечо девушки. Марина пошевелилась, стараясь
устроиться поудобнее, и при этом еще плотнее прижалась к Геннадию
Павловичу. У Калихина дыхание перехватило, когда он почувствовал, как бедро
девушки легло на его колено.
Теперь он уже почти не жалел о том, что позволил втянуть себя в эту
непонятную авантюру. Бог с ним! Что бы там ни случилось, несколько минут
близости с Мариной, о которых прежде он мог только мечтать, стоили всех тех
неприятностей и треволнений, что ему довелось пережить. Геннадий Павлович
прекрасно понимал, насколько глупо он должен выглядеть в роли престарелого
героя-любовника, уверенного в том, что на него все еще могут заглядываться
девушки, но ничего не мог с собой поделать! Пусть всего на несколько минут
ему хотелось поверить в то, что чудо возможно.
В темноте Геннадий Павлович не видел лица Марины, но ему казалось, что
он различает очертания ее головы с ореолом волос. Хотя, конечно, это была
всего лишь иллюзия - вокруг была тьма, хоть глаз выколи. Геннадий Павлович
пытался придумать историю с хорошим концом - и это при том, что он до сих
пор не мог понять, что же происходит в коммунальной квартире, которая
всегда была для него если и не крепостью, то уж, по крайней мере, шалашом,
где можно укрыться от житейских бурь и невзгод, что способны превратить
размеренную жизнь в сущий ад. Странностей было более чем достаточно. А с
учетом тех глупостей, что совершил за сегодняшний день Геннадий Павлович,
впору было составлять новейшее пособие для идиотов.
- Здесь нас не найдут, - почувствовал он на своей щеке легкое дыхание
девушки.
- Кто?.. - начал было Калихин, но Марина заставила его умолкнуть,
прижав губы кончиками пальцев.
- Говорите тихо, - почти неслышно произнесла она, едва не касаясь
губами уха Геннадия Павловича.
Подавшись в направлении голоса, Калихин ткнулся носом в густые волосы,
пахнущие, как свежевыстиранное белье, - духами Марина не пользовалась.
Осторожно и как бы невзначай попытавшись отыскать губами щеку Марины,
Геннадий Павлович вдруг с ужасом вспомнил о том, что не успел почистить
зубы. Не нужно было иметь богатого воображения, чтобы представить, что за
запахи обосновались у него во рту после долгой ночи. Геннадий Павлович
невольно подался назад. И почти сразу же почувствовал ладонь Марины, легшую
ему на колено.
- Я им не доверяю, - теплое дыхание Марины на этот раз коснулось его
шеи.
- Кому? - спросил Геннадий Павлович, стараясь дышать в сторону.
- Что? - не расслышала Марина.
- Кому вы не доверяете? - чуть громче повторил Геннадий Павлович.
Тотчас же пальцы Марины сдавили его колено.
- Говорите тише.
- Хорошо, - едва слышно прошептал Геннадий Павлович.
- Сегодня в нашей квартире инспекция. Ответственные исполнители
программы генетической чистки ставят на учет престарелых и инвалидов,
которые сами не в состоянии добраться до кабинета генетического
картирования.
- Мы от них прячемся? - удивленно спросил Геннадий Павлович.
Ответа не последовало, но по легкому колебанию воздуха Геннадий
Павлович догадался, что в ответ на его вопрос Марина кивнула.
- Но почему?
- Вы что, не понимаете?
Прежде чем ответить, Геннадий Павлович ненадолго задумался. И все же
он решил ответить честно:
- Нет.
- Это же система, - едва ли не с ужасом в голосе прошептала Марина.
Геннадию Павловичу показалось, что слово "система" она произнесла с
большой буквы, точно известное всем и каждому имя.
Поскольку Геннадий Павлович в принципе не понимал, о чем шла речь, он
решил не уточнять, что именно представляет собой упомянутая система. Он
задал другой вопрос:
- Где мы находимся?
- Я случайно обнаружила этот лаз, - тихо ответила Марина. - Должно
быть, это результат ошибки, допущенной строителями.
Геннадий Павлович хотел было спросить, чего ради они вдвоем забрались
в эту дыру, но не успел произнести ни слова - Марина вновь сдавила его
колено пальчиками. Как уже успел уяснить Геннадий Павлович, это следовало
расценивать как приказ немедленно умолкнуть. Задержав дыхание, Геннадий
Павлович прислушался. Единственным звуком, доносившимся снаружи, был
раскатистый храп спавшей в комнате старухи.
- Все в порядке, - прошептал Геннадий Павлович, плотнее прижимая ногу
к бедру девушки.
Марина в ответ лишь сильнее сжала его колено.
Геннадий Павлович почувствовал, как внутри у него закипает котел с
адским варевом, от которого голова шла кругом, а на душе становилось легко
и радостно, как в момент наивысшего просветления, когда становится ясно,
что представляет собой Дао. И все бы хорошо, да только следом за этим
Геннадий Павлович понял: то, что он не успел почистить зубы - это еще не
самая страшная ошибка, которую он сегодня совершил. Куда ужаснее было то,
что он забыл забежать в туалет. И к настоящему моменту потребность
опорожнить мочевой пузырь начала понемногу преобладать над всеми прочими
желаниями. Геннадий Павлович стоически стиснул зубы и приготовился ждать.
Хотя, конечно, трудно было предположить, насколько хватит его решимости и,
что самое главное, физических возможностей держать проблему в себе.
Пальцы девушки, сжимавшие колено Геннадия Павловича, расслабились.
Теперь ладонь ее просто лежала на его полусогнутой ноге.
- Я слушаю вас, Геннадий Павлович, - шепотом произнесла Марина.
Но Геннадий Павлович уже позабыл, о чем собирался спросить. Теперь его
не просто интересовал, а мучил один-единственный вопрос:
- Как долго мы здесь просидим?
- Пока не уйдет инспекция, - прошептала в ответ Марина.
- А как мы узнаем, что она ушла?
- Можно будет подняться наверх после того, как инспекция заглянет в
нашу комнату.
Геннадий Павлович скрипнул зубами и сдвинул ноги.
Марина по-своему интерпретировала его движение.
- Не бойтесь, - успокаивающе похлопала она Калихина по колену. - Здесь
нас не найдут.
В ответ Геннадий Павлович тяжело вздохнул. Сейчас даже близость Марины
не радовала его. Он понимал, что поступил как последний идиот, позволив
затащить себя в дыру под встроенным платяным шкафом. Но теперь уже было
невозможно что-либо изменить. Судя по всему, в ближайшее время Марина не
собиралась вылезать на свет божий. А если в квартире и в самом деле
работала инспекция программы генетического картирования, то что подумают
люди, увидев Геннадия Павловича, тайком выбирающегося из комнаты, в которой
не было никого, кроме древней старухи? Нет, совершенно определенно,
Геннадий Павлович не мог подвергать себя такому риску! Даже под угрозой
разрыва мочевого пузыря!
- Должно быть, сегодня заберут Семецкого, - высказала неожиданное
предположение Марина.
Прозвучало это так, будто она продолжала обсуждать с Геннадием
Павловичем вопрос, понятный им обоим.
- Куда заберут? - процедил сквозь зубы Геннадий Павлович. И то лишь
потому, что почувствовал - Марина ждет ответной реакции на свои слова.
- В дом призрения для физически неполноценных, - ответила Марина и тут
же уточнила: - На подмосковную дачу.
- Почему именно его?
- Потому что он старый. - После недолгой паузы Марина добавила: - К
тому же у него серьезные нарушения в геноме - букет врожденных синдромов в
рецессивной форме.
- Откуда вам это известно?
Марина ничего не ответила.
Геннадий Павлович не стал повторять вопрос - сейчас ему было не до
того. Вдобавок к проблеме переполненного мочевого пузыря он начал
чувствовать боль в затекшей спине и неприятное покалывание в коленях и
икрах ног, застывших в крайне неудобном положении, которое, того гляди,
могло обернуться полным онемением конечностей.
- Ладно...
Пытаясь перераспределить центр тяжести тела, Геннадий Павлович
попытался было чуть-чуть сместиться в сторону, но движение тотчас же
отозвалось болезненным спазмом внизу живота. Геннадий Павлович поморщился
и, в очередной раз порадовавшись тому, что Марина не могла видеть его лица,
медленно, очень осторожно вернул тело в исходное положение.
- Ладно, - снова повторил он. - Допустим, Семецкого сегодня заберут...
В конце концов, может быть, в доме призрения ему будет лучше, чем в нашем
клоповнике...
Тихий, но весьма выразительный смешок Марины Геннадий Павлович
предпочел не заметить.
- А как же ваша бабушка? - спросил он. - Ее ведь тоже могут забрать.
- Нет, - коротко ответила Марина.
Геннадий Павлович полагал, что подобное безапелляционное заверение
подразумевает некое обоснование, но Марина, по-видимому, считала, что ее
ответ в комментариях не нуждается. Подождав какое-то время и не получив
никаких разъяснений, Геннадий Павлович задал новый вопрос:
- Ну а мы-то почему прячемся?
Ответа не последовало.
- Марина, - шепотом позвал Геннадий Павлович так, словно опасался, что
девушка, чью ладонь он как и прежде чувствовал на колене, могла вдруг
таинственным образом исчезнуть, оставив после себя только легкое, похожее
на воспоминание тактильное ощущение.
Пальцы Марины едва заметно шевельнулись. А может быть, вздрогнули.
Геннадий Павлович осторожно прикрыл ее ладонь своей. Вначале он
почувствовал тепло, заполняющее грудь, словно гелий воздушный шарик,
готовый вырваться из рук и взлететь. А спустя несколько секунд, напоенных
ни с чем не сравнимой восторженной радостью, - такой мощный позыв к
мочеиспусканию, что по-настоящему испугался за целостность некоторых своих
внутренних органов. Но Марина, похоже, неверно истолковала то, как внезапно
напрягся всем телом ее сосед.
- Вы ведь сами все отлично понимаете, Геннадий Павлович, - едва слышно
проговорила она с такой болью в голосе, как будто слова эти стоили ей едва
ли не десяти лет жизни.
"Да ничего я не понимаю!" - хотел было закричать во весь голос
Геннадий Павлович. Но все же ценой неимоверных усилий ему удалось совладать
с эмоциями.
- Все, - шелестящим шепотом проговорил Геннадий Павлович. - Я
выбираюсь отсюда.
- Нет.
- Да.
Геннадий Павлович оперся ладонью о стену, пытаясь найти опору для
того, чтобы приподняться и встать на колени, - иначе из конуры, в которой
он сидел, согнувшись в три погибели, было не выбраться. Не произнося ни
слова, Марина уперлась ладонями ему в плечи и, навалившись сверху,
придавила собственным телом. Возможно, что в иной ситуации, оказавшись в
подобном положении, Геннадий Павлович просто сомлел бы от восторга, но
сейчас он едва не заорал от боли, когда тысяча раскаленных иголок впились
ему в низ живота.
- Марина... - простонал он сквозь зубы.
Мольбы были напрасны - Марина не собиралась выпускать его из своих
объятий.
- Поверьте мне, Геннадий Павлович, - горячо зашептала она ему в ухо. -
Нам нужно переждать... Обязательно...
- Ч-черт, - ответил на это Геннадий Павлович, пытаясь хотя бы
перевернуться на бок.
- Вы же сами все понимаете... Зачем напрасно рисковать... Все ведь
можно иначе устроить...
- Да ничего я...
Геннадий Павлович не успел закончить начатую фразу - Марина ладонью
плотно зажала ему рот.
- Тихо.
На этот раз голос у нее был такой, что Геннадий Павлович невольно
подчинился и замер в скрюченном положении. Хотя и понимал, что, пролежи он
так пару минут, и без посторонней помощи ему будет уже не разогнуться.
Прислушавшись, Геннадий Павлович услышал, как в комнате щелкнул дверной
замок. Тихо скрипнул паркет под ногами вошедшего в комнату человека. Хотя,
вполне вероятно, что людей было двое, а то и трое. По-слоновьи всхрапнула
спавшая на кровати старуха, после чего в комнате вновь воцарилась тишина.
Очень осторожно, чтобы быть уверенной, в том, что Калихин не
собирается поднимать крик, Марина отняла ладонь от его губ. Геннадий
Павлович никак на это не отреагировал. Он даже на время забыл о затекших
коленях и доводившем до безумия желании помочиться. Он напряженно
прислушивался, пытаясь понять, что происходит в комнате.
Какое-то время - минуту или чуть больше - из комнаты доносилось только
периодическое всхрапывание старухи. Вновь почувствовав боль внизу живота,
Геннадий Павлович начал уже было подумывать о том, что звуки открывающегося
замка и скрип паркета ему просто почудились, - случается, что воображение
выкидывает и не такие номера. Но в тот момент, когда Геннадий Павлович был
уже почти готов отстранить от себя Марину и попытаться отыскать выход из ее
потайного убежища, в комнате ясно прозвучал голос. Какие именно слова он
произнес, разобрать Геннадию Павловичу не удалось, но, вне всяких сомнений,
голос принадлежал мужчине. Храп спящей старухи оборвался, не достигнув
крещендо. Послышался надсадный кашель. Затем - снова голоса. Говорили
мужчина и старуха. Старательно прислушиваясь, Геннадий Павлович различал
лишь отдельные слова: "две таблетки", "чувствуете", "обычно", "опоздала",
"не совсем"... И вдруг отчетливо и громко прозвучали слова: "Всего
хорошего". Скрип паркетных досок и стук захлопнувшейся двери. Теперь из
комнаты доносилось только недовольное бормотание старухи.
Тяжелый выдох Марины обдал теплом ушную раковину Геннадия Павловича.
Калихин почувствовал, как расслабилось лежавшее на нем тело девушки. Но
легче ему от этого не сделалось, скорее наоборот.
- Марина, - едва слышно простонал Геннадий Павлович. - Они ушли.
- Да, - ответила Марина, оставаясь при этом неподвижной, словно
манекен, упавший под грудой навешанной на него одежды.
- Марина...
Это был уже даже не стон, а почти всхлип. Геннадий Павлович всем своим
нутром ощущал, что еще немного - и он буквально окунется в воспоминания о
далеких днях младенчества, когда казалось, что любую оплошность можно легко
исправить. Ах, какие были времена!..
- Марина!.. - голос Геннадия Павловича сорвался на фальцет.
- Да, - снова произнесла Марина и начала быстро перемещаться в том
направлении, где находились ноги Геннадия Павловича, которых он почти не
чувствовал.
То, что теперь на него уже ничто не давило сверху, на какое-то время
дало Геннадию Павловичу иллюзию облегчения. Впрочем, весьма ненадолго.
Геннадий Павлович попытался подняться, но рука его скользнула по стене,
которая почему-то оказалась влажной, он снова упал на спину и глухо, тупо и
безнадежно застонал. Что-то негромко стукнуло, и Геннадий Павлович увидел
полоску тусклого света. Как же он ему обрадовался! Калихин только сейчас
всем сердцем почувствовал, насколько гнетущей была темнота, в которой он
все это время находился. В темноте и сырости - как в могиле. Кошмарный сон,
сбывшийся наяву.
- Геннадий Павлович, - услышал Калихин чуть приглушенный голос Марины.
- Можете выходить.
- Спасибо, - зло буркнул он в ответ, но так тихо, что Марина ничего не
услышала.
Да и ни к чему было ей это слышать.
Медленно, стараясь лишний раз не беспокоить многострадальный мочевой
пузырь, Геннадий Павлович перевернулся на бок. Ног он почти не чувствовал,
но все же ему удалось подтянуть их и встать на четвереньки. Разворачиваясь
в направлении выхода, он ударился головой о стену. Но это было еще не самое
плохое, - впереди его ожидало куда более ужасное испытание. Добравшись до
дыры в полу стенного шкафа, Геннадий Павлович уцепился руками за края
отверстия. Дверцы шкафа были широко распахнуты, а куртки и платья сдвинуты
в стороны. Увидев над собой безмерно счастливое лицо Марины, Геннадий
Павлович вымученно улыбнулся в ответ и попытался вылезти из убежища.
Свобода была совсем близко, буквально в одном шаге. А там - дверь, коридор
и благословенная кабинка туалета с вечно шипящим, треснувшим бачком
унитаза. Но именно этот последний шаг сделать оказалось не просто. Онемение
ног начало проходить, и Геннадий Павлович скривился от боли, когда тысячи
иголок впились в икры.
- Марина! - крикнула из комнаты старуха. Голос у нее был хриплый,
каркающий, точно у вороны, выучившейся говорить. - Марина! Ты меня слышишь?
- Слышу, бабушка, - ответила Марина, улыбаясь Геннадию Павловичу.
Геннадий Павлович попытался подтянуться на руках, и ему непременно бы
это удалось, если бы не переполненный мочевой пузырь. Едва не плача от
обиды и боли, Геннадий Павлович повис на краю отверстия, уперевшись
подбородком в доску.
- Марина! - прокаркала из комнаты старуха. - Почему медсестра из
поликлиники пришла сегодня так рано?
- Она пришла вовремя, - не оборачиваясь, ответила Марина.
Тень тревоги скользнула по лицу девушки, - она поняла, что с Геннадием
Павловичем происходит что-то неладное. Опустившись на колени и пригнув
голову, Марина заглянула Калихину в глаза.
- Геннадий Павлович?..
- Проклятие... - глотая слезы, простонал Геннадий Павлович.
- Все в порядке.
Сев на пол, Марина подхватила Геннадия Павловича под мышки и,
уперевшись ногами в стену, потянула его на себя.
- Марина! - снова раздался из комнаты недовольный крик старухи. - Мне
не понравилось, как сестра сделала мне сегодня укол! Мне было больно!
- Ты сказала ей об этом? - спросила Марина, помогая Геннадию Павловичу
выбраться из убежища, превратившегося для него в ловушку.
- Нет, - ответила старуха. - Она ведь могла обидеться.
- Все правильно, бабушка...
По пояс вытянув тело Геннадия Павловича из-под пола, Марина завалилась
на бок, укладывая Калихина на спину. Встав на четвереньки, она помогла
Геннадию Павловичу вытащить ноги и, схватив стоявшую в стороне доску,
аккуратно прикрыла дыру в полу.
Геннадий Павлович согнул ноги в коленях и попытался пошевелить
пальцами. Болезненные ощущения, связанные с онемением мышц, почти исчезли,
но ноги по-прежнему были словно ватные.
- Марина! - крикнула старуха. - Что ты там возишься в шкафу? Дай мне
воды!
- Сейчас, бабушка. - Марина склонилась над Геннадием Павловичем. - С
вами все в порядке?
Глотая слезы унижения и стыда, Геннадий Павлович нашел в себе силы
лишь на то, чтобы молча кивнуть.
- Уже иду, бабушка! - Марина вскочила на ноги и выбежала из шкафа.
Слушая недовольное бормотание выжившей из ума старухи, Геннадий
Павлович осторожно и медленно, дабы не потревожить мочевой пузырь, который
теперь, казалось, занимал уже все пространство брюшной полости, оттеснив
куда-то на периферию желудок, печень и все восемь метров кишечника,
перевернулся на бок, подогнул ноги и встал на четвереньки.
- Марина, а почему сегодня еще и врач приходил?
- Не знаю, бабушка...
Мысленно сосчитав до десяти, Геннадий Павлович оперся рукой о стену и,
чуть приподнявшись, ухватился другой рукой за тянущуюся через весь шкаф
перекладину, рядом с цеплявшимися за нее крючками вешалок с поношенными
куртками и вышедшими из моды платьями. После этого оставалось приложить еще
одно последнее усилие, чтобы подняться в полный рост. Но движение вновь
отдалось резкой болью внизу живота. Наверное, стоило сделать паузу, но
Геннадий Павлович чувствовал, что внутренние функции его организма уже
почти не подчиняются разуму и воле. В такой ситуации любое промедление
могло оказаться роковым. Оттолкнувшись руками от стенки, Геннадий Павлович
на подгибающихся ногах вывалился из шкафа.
Марина со стаканом в руке стояла возле кровати, на которой лежала
старуха, укрытая под горло одеялом, делавшим ее тело неестественно огромным
и бесформенным. Глаза у старухи были бледно-голубые, почти бесцветные,
только черные точечки зрачков придавали взгляду какую-то осмысленность.
- Кто это? - пристально глядя на Геннадия Павловича, спросила старуха.
- Это человек из инспекции, - быстро ответила Марина.
- А что он делал в шкафу?
Не дожидаясь, что скажет на это Марина, Геннадий Павлович ринулся к
двери. Марина едва успела отскочить в сторону, иначе бы он непременно сбил
ее с ног. С ходу ударив в дверь открытой ладонью так, словно намеревался
вышибить ее, Геннадий Павлович убедился в том, что дверь заперта. Рука его
метнулась к замку, пальцы зацепились за защелку и изо всех сил рванули ее.
- Геннадий Павлович, ваши тапки! - раздался у него за спиной
всполошенный крик Марины.
До тапок ли было Геннадию Павловичу! Как был, босиком он выбежал в
коридор и неровной рысцой припустился в дальний конец коридора, где
располагалась комнатка, олицетворявшая сейчас для Геннадия Павловича все
радости жизни, какие только мог вообразить себе разум смертного,
устремленный в направлении идей, парящих над миром.
Глава 4
Геннадий Павлович не хотел вспоминать тот день. В целом все тогда
закончилось, можно сказать, благополучно - он успел вовремя добраться до
вожделенного места общественного пользования, которое, по счастью,
оказалось незанятым. Но воспоминания об унижении, которое ему довелось
пережить, еще долго бередили Геннадию Павловичу душу, не давая спокойно
спать по ночам и заставляя испуганно вздрагивать при каждом звуке,
доносившемся из-за запертой двери. Всякий раз, выходя по необходимости из
комнаты, Геннадий Павлович панически боялся встретить в коридоре Марину.
Вне всяких сомнений, им было о чем поговорить, - самостоятельно Геннадий
Павлович не мог отыскать никакого разумного объяснения тому, что произошло
в тот злополучный день. Но зайти к Марине Геннадий Павлович не решался.
Когда же он думал о том, что Марина сама может постучать в дверь его
комнаты, Геннадия Павловича охватывал безотчетный страх - горло словно
резиновый жгут перетягивал, сердце замирало в груди, а шершавый язык
прилипал к пересохшему небу. В такие мгновения - по счастью, это были
только мгновения - Геннадий Павлович самому себе делался противен.
В день его позора Марина повела себя в высшей степени деликатно. Она
не стала подстерегать Геннадия Павловича на обратном пути в комнату. А
выглянув через пару часов за дверь - нужно было добраться до кухни, чтобы
приготовить что-нибудь поесть, - Геннадий Павлович обнаружил у порога свои
тапочки, а на дверной ручке висело полотенце, которое он также потерял во
время постыдного бегства из комнаты Марины. Разве мог он после этого
разговаривать с ней так, словно ничего не случилось?
Но когда Геннадий Павлович пытался самостоятельно во всем разобраться,
вопросы наслаивались один на другой, превращаясь в подобие стеклянной
мозаики, по которой скачут разноцветные солнечные зайчики, раздражая и не
давая возможности охватить единым взором всю картину. И чем старательнее
пытался Геннадий Павлович отыскать ускользающий смысл в непрерывном
мелькании цветов и форм, тем труднее было уловить в нем хоть какие-то
закономерности.
Так и не собравшись с духом для того, чтобы встретиться с Мариной,
Геннадий Павлович решил переговорить с обитавшими в квартире стариками,
которые, по словам Марины, представляли собой главный объект интересов
ответственных исполнителей программы генетического картирования.
Первым Геннадий Павлович отловил на кухне старика Сивкина, который,
что-то бормоча себе под нос, варил на плите кашу из ген-модифицированной
сои. На вид варево было не особо аппетитным, но запах от него шел как от
мясного бульона. Геннадий Павлович и сам одно время увлекался соевыми
продуктами - недорого и почти что вкусно, - но до тех пор, пока Юлик Коптев
не объяснил ему популярно, к каким весьма нежелательным последствиям это
может привести, когда выведением и распространением новых
ген-модифицированных сортов растений занимается всяк кому не лень и у кого
есть деньги, чтобы купить лицензию. Услыхав о программе генетического
картирования, Сивкин вначале долго чесал за ухом, после чего начал
допытываться у Геннадия Павловича, что это за программа такая и можно ли ее
поймать по комнатной антенне, или же непременно нужно купить тарелку? В
результате беседы, по большей части беспредметной, продолжавшейся около
часа, Геннадий Павлович выяснил, что ни о какой инспекции Сивкин даже не
слышал, но зато два дня назад, именно в то время, когда Геннадий Павлович с
Мариной прятались в норе под стенным шкафом, к Сивкину заходили двое
водопроводчиков.
- Водопроводчики? - удивленно переспросил Геннадий Павлович.
Что было делать водопроводчикам, да еще сразу двоим, в комнате, где
даже раковины не было?
- Ну да, - уверенно кивнул Сивкин. - Водопроводчики.
- И что им было нужно?
- Откуда мне знать? - с безразличным видом дернул плечом Сивкин. -
Пришли, проверили все, что нужно, и ушли.
Что именно проверяли водопроводчики в комнате Сивкина, Геннадию
Павловичу выяснить так и не удалось, - доев кашу из сои с мясным запахом и
уяснив между делом, что программа генетического картирования по телевидению
не транслируется, Сивкин утратил интерес к продолжению беседы.
Следующим, с кем завел разговор об инспекции Геннадий Павлович,
оказался Потемкин. Но память Потемкина была похожа на семейный фотоальбом,
из которого нерадивые потомки вначале высыпали все фотографии, а затем
расставили их в произвольном порядке, не обращая внимания ни на даты,
проставленные на снимках, ни на возрастные изменения запечатленных на них
лиц. Для Потемкина события, имевшие место десять лет назад и произошедшие
только вчера, были совершенно равнозначны, поэтому вначале он никак не мог
взять в толк, что хочет узнать у него Геннадий Павлович, а затем, обнаружив
в своих воспоминаниях похожий случай, принялся подробнейшим образом
расписывать его.
Не в пример результативнее оказался разговор со Шпетом. Геннадий
Павлович заглянул к Марку Захаровичу под тем предлогом, что ему якобы нужно
проверить часы, которые, как ему казалось, начали отставать. Между делом
Геннадий Павлович поинтересовался у соседа, не слышал ли он чего о визите
инспекции? Марку Захаровичу об инспекции было известно. И даже более того,
он беседовал с двумя очень милыми, как он сказал, девушками, которые
вручили ему брошюру, популярно объясняющую необходимость всеобщего
генетического картирования, и листочек с адресами ближайших кабинетов, где
можно сдать анализ.
- Вы уже там были? - поинтересовался Геннадий Павлович, взглянув на
список.
- А куда торопиться? - вопросом на вопрос ответил Марк Захарович. -
Если очень нужно будет, еще раз придут.
Геннадию Павловичу было что ответить, но он решил не затевать спор,
предмет которого был ему самому не до конца ясен.
- А про Семецкого слышали? - спросил Шпет, когда Геннадий Павлович уже
собирался уходить.
- А что Семецкий? - удивленно посмотрел на соседа Геннадий Павлович.
- Так забрали его, - ответил Марк Захарович и не то усмехнулся при
этом, не то поморщился, словно от зубной боли.
- Как это "забрали"? - Геннадий Павлович вспомнил о том, как в дверь к
Семецкому кто-то постучал, когда сам он прятался в комнате у Марины.
- Как обычно, - Шпет снова как-то странно дернул уголком рта. - Стало
старику плохо. Приехали врачи. Сказали, что дело серьезное, и выписали
направление в интернат для физически неполноценных.
- А что, Семецкий и в самом деле был настолько плох?
- Не плох он был, а стар, - уточнил Шпет. - А когда старый, то сегодня
можешь воображать себя героем-любовником, а на следующий день - концы
отдашь. - Словно желая проиллюстрировать свои слова, Марк Захарович
открытой ладонью изобразил в воздухе какую-то странную загогулину. - Вот
так-то.
- Да, - кивнул, соглашаясь, Геннадий Павлович. - Быть может, Семецкому
в интернате лучше будет. Там о нем, по крайней мере, будет кому
позаботиться.
- Может быть, - на лице Марка Захаровича вновь появился в высшей
степени неприятный, непонятно что означающий полуоскал. - Да только не
довезли его до места, скончался по дороге.
- Жалко старика, - с сочувствием качнул головой Геннадий Павлович.
- Жалко, - безучастно повторил Шпет.
Выйдя из комнаты Шпета, Геннадий Павлович направился было к своей, но,
неожиданно изменив решение, пошел в противоположный конец коридора. Прорезь
дверного замка комнаты Семецкого оказалась заклеенной полоской бумаги с
круглой синей печатью:
"Инспекция ПГК". Рядом от руки было проставлено число - тот самый,
надолго запомнившийся Геннадию Павловичу день! - удостоверенное чьей-то
неразборчивой подписью. Три заглавные буквы "ПГК" могли означать все что
угодно, в том числе и "Программа генетического картирования". Хотя какое
отношение могла иметь эта программа к выселению старика Семецкого из
комнаты, которую он давно уже занимал на законных, следует полагать,
основаниях?
Итог всему, что удалось узнать, Геннадий Павлович подводил уже сидя в
своей комнате и попивая чай с ежевикой, заваренный из одноразового
пакетика. Взглянув на ситуацию и так, и эдак, он пришел к выводу, что
беспокоиться ему, собственно, не о чем. События понедельника лишь на первый
взгляд казались странными. При более внимательном рассмотрении всем им
можно было дать достаточно простое и вполне рациональное объяснение. Марине
хотелось остаться с Геннадием Павловичем наедине, но как это сделать, она
не знала. Возможно, она стеснялась просто пригласить его в гости. А может
быть, обдуманно решила драматизировать ситуацию, рассчитывая на то, что
совместно пережитая опасность сблизит их. Таким образом могла родиться
история о коварных инспекторах программы генетического картирования,
встречи с которыми следовало избегать любым способом. План, казавшийся
чрезмерно изощренным и не в меру надуманным, тем не менее вполне мог
сработать. Да что там мог, когда он почти сработал! Если уж говорить
начистоту, то Геннадий Павлович с поразительной легкостью поддался на
уговоры Марины, поскольку девушка в тот момент выглядела настолько
взволнованной и даже испуганной, что трудно было усомниться в ее
искренности. Впрочем, дело было не только в Марине, но и в самом Геннадии
Павловиче. Он поверил ей потому, что, черт возьми, ему было совершенно без
разницы то, что она говорила! Ему просто хотелось слушать ее, не вникая в
суть произносимых слов. Сейчас, после того, что произошло, Геннадий
Павлович и сам понимал, насколько глупо себя вел. Но это сейчас, а тогда
все выглядело совершенно иначе. Молодая девушка, к которой он испытывал
искреннюю симпатию, предлагала зайти к ней в комнату и о чем-то там
поговорить. Разве можно было устоять против такого предложения? Если кто и
мог, то только не Геннадий Павлович. И ведь, что обидно, все могло бы
славно закончиться. Ну, разве могла Марина предположить, что ее хитроумный
план провалится только потому, что мочевой пузырь Геннадия Павловича
окажется полным! Да и сам. Геннадий Павлович непременно бы подстраховался,
если бы только Марина дала ему время немного прийти в себя и все как
следует обдумать. А так все получилось до безобразия глупо. Мало того, что
свидание, по сути, провалилось, так теперь еще Геннадий Павлович не знал,
как при встрече Марине в глаза посмотреть. Впрочем, девушка, по-видимому,
тоже испытывала смущение, иначе бы она непременно зашла к нему под любым
предлогом. Например, чтобы узнать, как у него дела. Или просто поговорить о
том о сем... Ах, мечты! Теперь уж им, скорее всего, не суждено воплотиться
в явь. Так что сиди на своем шестке, сверчок-старичок, да пой свою грустную
песенку.
Глава 5
Ближайший кабинет генетического картирования находился в двух
кварталах от дома. Геннадий Павлович решил заглянуть туда в четверг, с утра
пораньше, перед тем как отправиться на очередную встречу в "Поджарку".
Едва Геннадий Павлович вышел на улицу, как у него появилось странное
ощущение, что за те несколько дней, что он просидел дома, город странным
образом изменился. Нет, внешне он не стал другим, но в привычно напряженной
атмосфере города явственно сквозило ощущение нервозного беспокойства. Город
был похож на выросший среди густой травы на прогретом солнышком пригорке
огромный переспелый гриб-дождевик, вот-вот готовый лопнуть, чтобы рассеять
вокруг облако крошечных спор, каждая из которых содержала в себе крупицу
новой жизни. Вот только чем могло прорасти нависшее над городом напряжение,
пока было непонятно.
Москва во все времена была городом агрессивным, замкнутым на себе, на
манер ленты Мебиуса, не приемлющим таких понятий, как "снисхождение",
"взаимопонимание" и "сострадание". Этот город не приспособлен для жизни
людей. Даже самые простые повседневные дела требуют здесь адских усилий,
изощренного хитроумия и нечеловеческой изворотливости. Слова "закон" и
"порядок" ничего здесь не стоят. Зло движется по улицам города в плотном
людском потоке, то и дело выхватывая новую жертву. И это уже не проблема
жизни, а проблема выживания, требующая не только особого склада ума и
чрезвычайно устойчивой психики, но еще и специальных навыков, которым нигде
не учат. Каждому жителю этого города приходится на собственной шкуре
тестировать достоинства и недостатки того или иного средства нейтрализации
едкой городской среды. Город-свалка, город-базар, город - постоялый двор.
Столица? Быть может... Вот только какое это имеет значение?
Сегодня агрессивная среда города была настроена воинственно. Ее
напряжение ощущалось едва ли не на физическом уровне. Все вроде как обычно,
но при этом неприятный холодок то и дело пробегает по позвоночнику от
основания шеи до самого копчика. Кажется, что солнце сегодня чрезмерно
яркое, воздух пропитан пылью и запахами выхлопных газов, машин,
припаркованных на пешеходных дорожках, как никогда много, а тормоза тех,
что проносятся мимо, визжат на редкость омерзительно. И на душе как-то
неспокойно, как будто никак не можешь вспомнить, выключил ли утюг, выходя
из дома.
Выйдя из подъезда, Геннадий Павлович увидел группу молодых парней, лет
по семнадцать-восемнадцать, коротко остриженных, в одинаковых
ядовито-зеленых майках, черных широченных штанах и огромных ботинках с
тупыми раздутыми носами, похожими на морды бегемотов. Ребята толкались
вокруг лавочки напротив соседнего подъезда, покуривая и о чем-то негромко
переговариваясь. Приметив Геннадия Павловича, они как-то очень уж недобро
стали посматривать в его сторону. Чтобы разминуться с резко не
понравившейся ему группой парней, Геннадий Павлович повернул в сторону от
проезжей части. Теперь для того, чтобы выйти на главную улицу, ему нужно
было обойти весь длинный двенадцатиподъездный дом. Не особенно хитроумный
маневр Геннадия Павловича не остался незамеченным, и вслед ему полетели
смешки и крайне нелицеприятные замечания. Проявив вполне обоснованное
благоразумие, Геннадий Павлович сделал вид, что к нему это не имеет
никакого отношения.
Дойдя до конца дома, Геннадий Павлович свернул за угол. И тут взору
его предстала надпись на стене: "Уничтожим всех уродов!" - аршинные буквы
были аккуратно выведены масляной краской зеленого цвета. Геннадий Павлович
не помнил точно, когда последний раз обходил дом с этой стороны, но готов
был поклясться, что прежде стена была чистой.
Размышляя о странной надписи на стене, смысл которой остался для него
непонятен, Геннадий Павлович вышел на главную улицу. На другой стороне
проезжей части находилась автобусная остановка. Коммерческого рейса
дожидались семь человек. Геннадий Павлович давно уже приметил, что люди на
остановках чаще всего мрачно и недовольно поглядывают друг на друга, словно
подозревают всех вокруг в саботаже, вызвавшем перебой в движении автобусов.
Но сегодня ожидавшие автобус граждане что-то весьма оживленно между собой
обсуждали. Причем в разговоре принимали участие одновременно все. О чем
именно шла речь, Геннадий Павлович не слышал, но беседа была весьма
эмоциональной. И похоже, не совсем безобидной. Геннадий Павлович увидел,
как высокий молодой мужчина с черной сумкой на плече неожиданно толкнул в
грудь своего собеседника, который был примерно одного с ним возраста, но
чуть ниже ростом. Тот попытался отмахнуться, но на него тут же замахала
сложенным зонтиком женщина средних лет с ярко-рыжими, не иначе как
крашеными волосами. Причем она явно имела намерение угодить оппоненту
зонтиком по голове. Увернувшись от пары не слишком удачных выпадов зонтом,
невысокий сделал шаг назад. Четверо из шести человек, оставшихся на
остановке, последовали за ним, продолжая угрожающе кричать. Невысокий
попытался было что-то возразить, но, наткнувшись на бетонную стену
непонимания, был вынужден продолжить отступление. Пятясь, он сделал еще
пару шагов, после чего в сердцах махнул рукой и, повернувшись спиной к
что-то возбужденно орущим вслед ему гражданам, быстро зашагал прочь от
остановки.
Среди тех, кто принимал участие в инциденте на остановке, не было ни
одного, чей внешний вид свидетельствовал бы о том, что с ним лучше не
связываться. Да и тот, что был изгнан совместными усилиями всей честной
компании, также не производил впечатления отъявленного бузотера, только и
ищущего, где бы проявить свои природные способности. Странная была сценка.
Но к Геннадию Павловичу это не имело никакого отношения, а посему, сделав
вид, что его нисколько не интересует то, что происходит на остановке,
Калихин чинно прошествовал мимо.
Место для районного кабинета генетического картирования было выбрано
далеко не самое удачное. С задней стороны небольшого гастронома, рядом с
пунктом приема стеклотары, имелась металлическая дверь, выкрашенная в
аспидно-черный цвет. Сколько раз ни проходил мимо нее Геннадий Павлович, на
массивных петлях, приваренных под дверной ручкой, неизменно висел тяжелый
амбарный замок. Нынче же замок с двери был снят, а над притолокой
красовалась табличка: "Кабинет генетического картирования ь 110. Р-н
Марьино-3". Надпись была выполнена типографским способом, не очень
аккуратно и почему-то в зеленых тонах. Слева от нее был нарисован еще и
красный крест, обвитый змеей. Удлиненная нижняя часть креста делала его
похожим не на медицинскую эмблему, а на церковный символ. На невысоком
парапете, покуривая и негромко о чем-то переговариваясь, сидели четверо
человек, здорово смахивающих на магазинных грузчиков. В стороне от них
своей компанией стояла группа молодых парней в возрасте от восемнадцати до
двадцати двух. При первом взгляде на них Геннадий Павлович решил было, что
это та же компания, которую он встретил возле дома, - такие же
ядовито-зеленые майки без рукавов, широкие черные штаны и тяжелые ботинки
на высокой подошве с широким рантом. Те же бритые затылки и блеклые
самодельные татуировки на накачанных бицепсах. И, что самое главное, точно
такие же взгляды - одновременно насмешливые и злые, - которые они искоса
бросали в сторону Геннадия Павловича. Один из парней с маленькими, близко
посаженными глазками что-то сказал своим приятелям, в ответ на что те
дружно заржали. Однако за этим не последовало никаких агрессивных действий
или оскорбительных замечаний. Скорее всего, по той простой причине, что в
двух шагах от двери стоял, заложив руки за спину, рослый сержант службы
охраны общественного порядка, облаченный в черную униформу с шевроном на
левом рукаве. На шевроне - раскинувший крылья орел, вцепившийся когтистыми
лапами в два перекрещенных меча. На поясе у охранника висели резиновая
дубинка, пара наручников и кобура с пистолетом. Охранник глядел на мир
сквозь зеркальные стекла солнцезащитных очков в тонкой металлической оправе
и не спеша, размеренно двигал нижней челюстью, гоняя жвачку во рту. Ну
разве можно было не проникнуться любовью и уважением к столь харизматичному
типу защитника общественного порядка? Невольно подтянувшись и расправив
плечи, Геннадий Павлович подошел к охраннику.
- Извините...
- Сдавать или получать? - перебил охранник.
- Я по поводу генетического картирования, - суетливо затараторил
Геннадий Павлович. - Хочу сдать анализы...
И полез в карман за паспортом.
- Направо по коридору, - охранник едва заметно двинул подбородком,
указывая на вход.
- Благодарю вас, - улыбнулся Геннадий Павлович и быстро шмыгнул в
приоткрытую дверь.
Сразу же за дверью коридор расходился в две противоположные стороны.
Тот, что вел налево, был перекрыт металлической решеткой, за которой царила
кромешная тьма. Коридор, сворачивающий направо, был настолько узким, что
два человека смогли бы разойтись в нем, только повернувшись боком. Стены на
две трети от пола были выкрашены в грязно-желтый цвет. Коридор был пуст -
ни людей, ни столиков, ни стульев для ожидания, ни вялых фикусов в
разваливающихся бочках, даже портрета президента на стене не было. Только у
самого входа скотчем приклеен отпечатанный на принтере список документов,
которые следовало иметь при себе. Ознакомившись со списком, Геннадий
Павлович узнал, что для того, чтобы сдать анализ, нужно было всего лишь
предъявить паспорт. А вот для того, чтобы получить результаты анализа,
помимо российского, следовало принести еще и заграничный паспорт, ежели
таковой имелся, копию документов о прописке, справку из жилищной управы об
оплате всех счетов за жилплощадь и коммунальные услуги, справку с места
работы, для безработных - справку с последнего места работы, справку о
доходах за последние три года, выписку из медицинской карты, копии
документов об образовании, а так же военный билет или документ, объясняющий
отсутствие такового. Кроме того, нужно было заглянуть в районное отделение
СООП и получить документы по формам Б-12, 19-63 и 48/91. Сохранить в памяти
весь приведенный список смог бы разве что только тренированный мнемоник. На
всякий случай Геннадий Павлович похлопал по карманам, хотя точно помнил,
что ни авторучки, ни клочка бумаги у него при себе не было.
Коридор казался невообразимо длинным - противоположный конец его
исчезал в точке, в которую, согласно законам перспективы, сходились
параллельные линии, - что выглядело странным, поскольку где-то совсем рядом
должны были находиться подсобные помещения гастронома и склад пункта приема
стеклотары. Пройдя метров пять, Геннадий Павлович оказался рядом с нишей, в
глубине которой находилась обитая черным дерматином дверь. К двери
привинчена блестящая золотом табличка с надписью черными буквами:
"А.Р. Арков", - и больше ничего. Кто такой это А.Р. Арков и какое
отношение он имел к программе генетического картирования, можно было только
гадать. Но, судя по персональному кабинету с солидной дверью, человек он
был представительный. Проследовав далее по коридору, Геннадий Павлович
вскоре обнаружил совсем уж узкий - двоим в нем было не разойтись, -
сворачивающий влево проход. Заглянув в него, Геннадий Павлович увидел
небольшое квадратное помещение, похожее на зал ожидания автобусной станции.
Вдоль стен двумя рядами стояли стулья с откидными сиденьями, все до
последнего занятые людьми. Человек шесть или семь, которым не хватило мест,
топтались в центре зала. Находясь в точке пресечения взглядов тех, что
сидели у стен, стоявшие чувствовали себя неуютно. То один, то другой из них
вдруг нервным движением отдергивал край рукава, чтобы быстро взглянуть на
часы, после чего устремлял взгляд на выкрашенную белой масляной краской
дверь в конце зала. Дверь занимала внимание и тех, что сидели на стульях, -
но эти посматривали на нее искоса, быстро и осторожно, чтобы кто-нибудь из
соседей, не дай бог, не заметил. И каждый старательно прятал от остальных
свою растерянность и нервозность.
Выбрав взглядом пожилого человека с красным одутловатым лицом,
сидевшего в первом ряду, - он казался чуть спокойнее остальных, - Геннадий
Павлович подошел к нему и, наклонившись, шепотом спросил:
- Простите, здесь сдают анализы?
Мужчина вытаращил на Геннадия Павловича красные, словно от бессонницы,
глаза. Вначале Геннадию Павловичу показалось, что человек не понял вопроса.
Именно не понял, поскольку не расслышать он его не мог. Прежде чем
повторить вопрос, Геннадий Павлович окинул взглядом помещение, надеясь
обнаружить вывешенные листы с информацией, но стены зала, выкрашенные, как
и в коридоре, в грязно-желтый цвет, покрывали лишь трещины да пятна
неопределенного происхождения. Геннадий Павлович вновь обратил взор на
краснолицего.
- Где я могу записаться? Или нужно просто занять очередь?
- Здесь результаты, - отрывисто бросил краснолицый. Достав из кармана
мятый носовой платок с поблекшими красными пятнышками клубничек, он быстро
обтер покрытое испариной лицо. - Сдают там, - он махнул рукой с зажатым в
ней платком в сторону прохода, - дальше по коридору.
- Благодарю вас, - натянуто улыбнулся Геннадий Павлович.
Выйдя из переполненного зала, он двинулся дальше по коридору,
которому, казалось, не будет конца. Что уж на него так повлияло - то, что в
коридоре не было окон, то, что стены его сходились так близко, что едва не
давили на плечи, или же то, как краснолицый мужчина вытирал платком влажное
лицо, - только Геннадию Павловичу и самому начало казаться, что в помещении
невыносимо душно. Оттянув пальцами воротник рубашки, Геннадий Павлович
провел ладонью по шее. Дышать стало как будто немного легче. Но рубашка,
прилипшая к спине, создавала ощущение дискомфорта. И, как назло, оказалось,
что, выходя из дома, он конечно же забыл сунуть в карман носовой платок!
Геннадий Павлович начал уж было подумывать о том, а не повернуть ли назад?
В конце концов, не было никакой необходимости именно сегодня сдавать
анализ. Теперь он знал, где находится ближайший к дому кабинет
генетического картирования, и мог зайти сюда в другой раз, выбрав удобное
время. Геннадий Павлович сбавил шаг и даже пару раз обернулся. Коридор
позади был пуст - почему-то от этого Геннадию Павловичу становилось еще
более не по себе.
Наверное, он все же повернул бы назад, если бы по левую руку от него
вдруг не открылся еще один узкий проход. Зал в конце прохода был точной
копией того, в котором толпа людей ожидала результатов экспертизы своего
генетического материала. Только в этом находилось всего трое человек. Двое
- мужчина и женщина, примерно одного возраста, - лет сорока пяти - сидели
на металлических стульях с гнутыми спинками, третий, склонившись над
столом, стоявшим в углу, заполнял какие-то документы. В дальнем конце зала
имелись две застекленные двери. Стекло левой было завешено изнутри белой
простыней, правой - густо замазано белой краской.
- Простите, - обратился одновременно ко всем присутствующим Геннадий
Павлович, - анализы здесь сдают?
Человек, заполнявший бумаги, даже не повернул головы в сторону
Геннадия Павловича, зато сидевшие на стульях мужчина и женщина одновременно
посмотрели на него.
- Это кабинет генетического картирования? - уточнил на всякий случай
Геннадий Павлович.
Прежде чем ответить, сидевший на стуле мужчина задумался, но после
паузы он все же утвердительно наклонил голову.
- Там? - указав на дверь со шторой, спросил Геннадий Павлович.
- Там, - указала на дверь с закрашенным стеклом женщина.
- А кто последний?
Мужчина молча указал на человека у стола. Геннадий Павлович
удовлетворенно кивнул, подошел к ближайшему свободному стулу и подтянул
брюки, собираясь присесть.
- Нужно заполнить карточку, - женщина показала Геннадию Павловичу
бланк, размером с половину машинописной страницы.
Геннадий Павлович растерянно улыбнулся.
- Бланки на столе, - угадала вопрос, который он собирался задать,
женщина.
Кивнув в знак благодарности, Геннадий Павлович подошел к столу.
Человек, заполнявший бумаги, недовольно покосился на него, но все же чуть
сместился в сторону, освобождая место. В подставке для бумаг, привинченной
к краю стола, торчало пять или шесть бланков. Рядом лежали три
пластмассовые авторучки, привязанные к подставке короткими веревочками.
Образец заполнения бланка лежал на столе под листом плексигласа. Бланк был
разделен на две неравные части. Верхняя представляла собой стандартную
анкету, в графы которой нужно было вписать свое имя, отчество и фамилию,
год и место рождения, адрес, указать пол и паспортные данные. Ниже
находился корешок, с тремя чистыми графами, заполнять который не следовало.
Пока Геннадий Павлович заполнял бланк, из кабинета выглянула медсестра
с белой наколкой на иссиня-черных волосах. Окинув быстрым взглядом
немногочисленных посетителей, она коротко бросила:
- Следующий! - и снова скрылась за дверью.
Мужчина, сидевший на стуле, что-то тихо сказал своей соседке и,
поднявшись на ноги, торопливо засеменил в кабинет.
Заполнив бланк, Геннадий Павлович немного удивленно посмотрел на
человека, который все еще возился со своими бумагами, не спеша пересек зал
и присел на стул рядом с ожидавшей своей очереди женщиной.
- Простите, - негромко обратился он к ней.
Женщина вздрогнула, бросила на Геннадия Павловича испуганный взгляд и
недовольно наморщила нос. Похоже, она была не расположена разговаривать с
незнакомым мужчиной.
- Простите, - еще раз, извиняющимся тоном, произнес Геннадий Павлович.
- Я только хотел узнать, давно ли вы ждете? В смысле, сколько времени
занимает процедура?
- По-разному, - ответила женщина. - Обычно несколько минут.
- Благодарю вас, - улыбнулся Геннадий Павлович.
Женщина ничего не ответила, но при этом посмотрела на Геннадия
Павловича так, словно подозревала в неблаговидных намерениях. Не зная, как
себя вести в такой ситуации, Геннадий Павлович сначала смущенно кашлянул в
кулак, а затем откинулся на спинку стула и сделал вид, что внимательно
изучает карточку, которую только что заполнил.
Из-за двери с закрашенным стеклом вновь выглянула медсестра.
- Следующий!
Женщина вскочила со стула и принялась нервно одергивать на себе жакет
и юбку. Взгляд ее бегал по сторонам, как будто ища, за что зацепиться.
Геннадию Павловичу показалось, что женщина пребывает в нерешительности -
поспешить ли в кабинет, куда приглашала ее медсестра, или убежать прочь?
Про себя Геннадий Павлович усмехнулся - надо же, взрослый человек, а боится
сдать несколько капель крови на анализ! О приступе беспричинного, не
поддающегося разумному объяснению страха, скрутившего его в коридоре,
Геннадий Павлович благополучно успел забыть.
Женщина сорвалась с места, когда из-за двери с занавеской появился
мужчина, несколько минут назад вошедший через соседнюю дверь в кабинет
врача. Подбежав к мужчине, женщина схватила его за руку, прижала ее к груди
и что-то быстро, но очень тихо, так что слов было не разобрать, заговорила.
Мужчина так же тихо сказал ей что-то в ответ и свободной рукой погладил по
щеке. Геннадию Павловичу показалось, что женщина всхлипнула. Мужчина
ободряюще похлопал ее по плечу, вновь что-то сказал и слегка подтолкнул в
направлении двери. Женщина сделала шаг и, обернувшись, снова посмотрела на
мужчину. Геннадий Павлович готов был поклясться, что в глазах ее блеснули
слезы.
- Все будет в порядке, Нора, - на этот раз отчетливо произнес мужчина.
На лице его появилась вымученная, откровенно лживая улыбка. Непонятно
было только, кого он пытался обмануть - свою спутницу или себя самого?
Женщина чуть приподняла руку, в которой у нее был зажат серый бланк,
как будто хотела подать мужчине какой-то знак.
- Иди, - сказал мужчина.
Женщина попыталась улыбнуться - выражение лица у нее при этом
сделалось страдальческим. Быстро, словно боясь передумать, женщина
распахнула дверь и скрылась за выкрашенным белой краской стеклом.
Какое-то время мужчина стоял, глядя на захлопнувшуюся дверь. Затем он
развернулся, медленно подошел к стулу, на котором до этого сидела его
спутница, и тяжело опустился на него. Откинувшись на спинку стула, мужчина
устало провел ладонями по лицу. Положив руки на колени, он неожиданно
повернул голову в сторону внимательно наблюдавшего за ним Геннадия
Павловича. Оказавшись в положении мальчишки, пойманного на воровстве яблок
из соседского сада, Геннадий Павлович не нашел ничего лучшего, как только
улыбнуться. К его удивлению, мужчина улыбнулся в ответ. И на этот раз
улыбка его была искренней, открытой и спокойной. Так улыбаются либо
хорошему другу, который понимает тебя с полуслова, либо твари бессловесной,
что хоть и выслушает терпеливо всю твою исповедь, да только все равно
ничего в ней не поймет. Геннадию Павловичу не оставалось ничего иного, как
только заговорить со своим соседом.
- Мне показалось, что ваша жена чем-то расстроена, - с сочувствием
произнес Геннадий Павлович.
- Сестра, - поправил его мужчина.
- Ах, сестра, - смутился Геннадий Павлович. - Ради бога, извините!
- Ничего страшного, - ровным, спокойным голосом ответил мужчина. - Нас
часто принимают за супругов.
Однако улыбаться он после этого перестал. Не зная, что еще сказать,
Геннадий Павлович постучал заполненным бланком по коленке. Взгляд его
совершенно непроизвольно скользнул по широкой белой полосе на рукаве синей
рубашки соседа и остановился на его кисти. Короткие пальцы с редкими
черными волосками на фалангах заканчивались конусообразными утолщенными
ногтями, похожими на звериные когти, разве что только не загибающимися на
концах. Геннадий Павлович нервно сглотнул - прежде ему не доводилось видеть
ничего подобного.
- Не заразно, - сказал мужчина. - Пахионихия.
- Что? - поднял растерянный взгляд Геннадий Павлович.
Мужчина смотрел на него со снисходительной полуулыбкой - как на
клинического идиота, который изо всех сил старается скрыть от окружающих
свой умственный недостаток.
- Пахионихия, - повторил он. - Иначе - синдром Ядассона -
Левандовского первого типа. Наследственное заболевание
аутосомно-доминантного типа.
- И у вашей сестры?.. - Геннадий Павлович взглядом указал на дверь.
- У нее то же самое, - подтвердил его догадку мужчина.
- Поэтому она была так расстроена, - с пониманием покачал головой
Геннадий Павлович.
Мужчина в ответ сделал жест рукой, значения которого Калихин не понял.
Испытывая вполне понятное смущение, он все же решил поинтересоваться:
- И что же вам сказал врач?
- То же самое, что и всем: приходите через три дня за результатами
анализа.
- Но разве сразу не видно?.. - Геннадий Павлович запнулся, не зная,
как бы поделикатнее закончить фразу, чтобы ненароком не обидеть
собеседника.
- А куда им торопиться? - криво усмехнулся мужчина.
- В смысле?.. - не понял Геннадий Павлович.
Мужчина не успел ничего ответить - выглянувшая из кабинета медсестра
крикнула:
- Следующий!
Человек, все еще возившийся с бумагами возле стола, посмотрел через
плечо на Геннадия Павловича. Калихин сделал приглашающий жест рукой,
предлагая ему в порядке очереди пройти в кабинет.
- Нет-нет! - как будто испуганно затряс головой человек с бумагами. -
Я еще не готов!
- Вы меня пропускаете? - спросил, коснувшись пальцами груди, Геннадий
Павлович.
- Да-да, проходите. - Человек возле стола дважды махнул рукой в
направлении кабинета врача и нетерпеливо повторил: - Проходите же!
Геннадий Павлович с безразличным видом пожал плечами, не спеша
поднялся со стула и степенно прошествовал в направлении двери с закрашенным
стеклом. Он уже взялся за дверную ручку, когда из соседней двери выбежала
женщина, вошедшая в кабинет перед ним. Геннадий Павлович не успел
рассмотреть выражения ее лица. Да, честно говоря, он и не желал его видеть.
Он хотел как можно скорее забыть о встрече со странной парой, страдающей
каким-то там наследственным синдромом, изуродовавшим их ногти. Поистине,
увидев такое, начинаешь понимать, насколько необходима программа
генетического картирования. И ведь уродливые ногти, скорее всего, были не
самым страшным проявлением того, что хранили в себе дефектные гены
человечества!
- Разрешите? - заглянул в приоткрытую дверь кабинета Геннадий
Павлович.
Сестра с белой наколкой на волосах, сидевшая за небольшим, похожим на
ученическую парту столиком возле самой двери, недовольно глянула на
посетителя - будто он набивался к ней в гости.
- Входите, - буркнула она и с очень деловым видом принялась перебирать
бумаги, разложенные на столе.
Почему-то Геннадию Павловичу показалось, что в чисто механических
действиях, которые она совершала, не присутствовало никакого смысла. Но
говорить об этом вслух он, естественно, не стал. Он вошел в кабинет и
осторожно, чтобы не хлопнуть невзначай, прикрыл за собой дверь.
Просторный кабинет, как ни странно, не имел окон. Должно быть, именно
поэтому создавалось впечатление, что находится он где-то глубоко под
землей. Источниками света служили три длинные люминесцентные лампы на
потолке, прикрытые матовыми пластиковыми колпаками. Помимо столика, за
которым сидела недоброжелательная медсестра, в кабинете имелась еще
кушетка, застеленная красной клеенкой, большой двухтумбовый стол, за
которым восседал весьма представительный мужчина лет сорока в белом халате,
медицинской шапочке и в очках в толстой роговой оправе, а также
лабораторный столик на тонких металлических ножках. На стене висело
какое-то расписание с перечислением дней недели и часов, отпечатанное на
пишущей машинке и с исправлениями, внесенными шариковой авторучкой. Чуть в
стороне - перекидной календарь с портретами глав фракций Государственной
думы.
Приветливо улыбнувшись Геннадию Павловичу, врач вскинул руку над
головой и пару раз щелкнул пальцами.
- А ну-ка, любезный, давайте-ка мне вашу карточку! - пропел он таким
сладким голоском, словно всерьез вознамерился дать Геннадию Павловичу в
обмен на карточку шоколадную конфетку.
Подойдя к столу, Геннадий Павлович протянул врачу карточку.
- Та-а-ак...
Отсчитывая авторучкой строчки, врач быстро проверил правильность
заполнения карточки.
- Так, - произнес он на этот раз коротко, как точку поставил. И
поглядел на Геннадия Павловича сквозь толстые стекла очков. - На что
жалуемся, Геннадий Павлович?
Геннадий Павлович растерянно хлопнул глазами.
- Собственно... Я на анализы... - Геннадий Павлович попытался руками
изобразить то, что он подразумевает под словом "анализы". Но получилось у
него это как-то не очень убедительно, поэтому он счел нужным добавить: -
Генетическое картирование...
- Да я понимаю, - улыбнулся врач. - Само собой вы пришли, чтобы сдать
пробы для генетического картирования. Но, как врач, я должен спросить, нет
ли у вас каких жалоб на здоровье?
- Нет, - уверенно ответил Геннадий Павлович.
- Точно? - недоверчиво прищурился врач.
Геннадий Павлович на секунду задумался.
- Нет, - отрицательно качнул головой он. - Однозначно - нет.
- Ну и отлично! - радостно улыбнулся врач. - Приятно иметь дело со
здоровым человеком. Не то, что эти, - брови врача возмущенно взлетели едва
ли не к середине лба. - Ну, я имею в виду тех, кто был здесь до вас.
- Да! - Геннадий Павлович для убедительности еще и кончиками пальцев
по краю стола стукнул. - Видел я их ногти!
- Видели? - указательный палец врача нацелился Геннадию Павловичу в
грудь.
- Видел, - убежденно кивнул Геннадий Павлович и с азартом народного
трибуна продолжил: - И был возмущен до глубины души тем, что подобные люди
свободно разгуливают по улицам наших городов!
- И не просто разгуливают, - назидательно поднял указательный палец
врач. - Они еще и обзаводятся потомством.
- Если так бы и дальше шло, то в скором времени нормальный человек
выглядел бы уродом среди сонма генетических монстров, - несколько иначе
повернул предложенную тему Геннадий Павлович.
"Почему я это говорю?" - спрашивал он при этом самого себя. И,
думаете, не находил ответа? Да нет, ответ-то как раз был вполне очевиден,
просто Геннадию Павловичу страшно не хотелось верить, что это так. Он нес
всю эту чушь про генетических монстров только потому, что именно это хотел
услышать врач в роговых очках, а Геннадий Павлович в данный момент
чувствовал почти абсолютную зависимость от человека в белом халате,
занимающегося генетической чисткой.
Подавшись назад и положив согнутую в локте руку на спинку кресла, врач
посмотрел на Геннадия Павловича едва ли не с восхищением.
- Скажите, вы сами решили к нам прийти или получили повестку? -
поинтересовался он.
Вопрос Геннадия Павловича ничуть не смутил. Если даже ему должны были
вручить повестку, то не его вина в том, что он ее так и не получил. К тому
же он не имел ничего против процедуры генетического картирования и в любом
случае не собирался уклоняться. Во всяком случае, так он думал сейчас.
- Сам, - уверенно ответил на вопрос Геннадий Павлович. - Я прекрасно
понимаю, насколько важно то, что вы делаете. Видите ли, - голос Геннадия
Павловича приобрел оттенок легкой доверительности, - один мой очень близкий
друг также задействован в программе генетического картирования, причем на
довольно высоком уровне. Он популярно объяснил мне, на краю какой пропасти
все мы оказались. Я очень высоко ценю его мнение, а потому у меня не было
ни малейших сомнений по поводу того, проходить или нет генетическое
картирование.
- Действительно? - врач приподнял брови, как будто Геннадий Павлович
сообщил ему что-то в высшей степени любопытное. - И как же зовут вашего
друга, если, конечно, не секрет?
- Коптев Юлий Никандрович.
- Юлий Никандрович! - восхищенно всплеснул руками врач. - Бог ты мой!
Мы ведь с ним когда-то вместе учились!
- Серьезно? - удивился в свою очередь Геннадий Павлович.
- Ну, конечно! Милейший, милейший человек! И превосходный
специалист!.. К сожалению, мы давно с ним не встречались.
- А я с ним виделся неделю назад!
Гордость распирала грудь Геннадия Павловича, точно поднявшееся тесто
квашню. Нежданно-негаданно Юлик Коптев, старый приятель, с которым приятно
поболтать за кружкой пива, превратился вдруг в нечто вроде пропуска если и
не в высшее общество, то уж во всяком случае в некий круг посвященных.
Когда Геннадий Павлович только вошел в кабинет, врач показался ему похожим
на представителя властных структур, наделенного неоспоримым правом карать и
миловать. Теперь же у них был общий знакомый, а следовательно, и сами они
становились ближе друг другу. Геннадий Павлович был уже почти готов
пригласить безымянного врача на сегодняшнюю встречу в "Поджарке", на
которой должен был присутствовать и их общий знакомый Юлик Коптев. Удержали
его лишь природная деликатность и мысль о том, что врач, работающий в
кабинете генетического картирования, скоре всего, очень занятой человек.
- Как мне ни приятно с вами беседовать, но пора перейти к делу, - на
губах врача появилась извиняющаяся улыбка. - В приемной наверняка еще есть
посетители.
- Когда я входил, там оставался только один человек, - ответил
Геннадий Павлович. - Он пропустил меня без очереди, поскольку занят
заполнением каких-то бумаг.
- Он уж третий час их заполняет, - подала голос медсестра.
Геннадий Павлович удивленно взглянул на нее. Медсестра сидела к нему
спиной, сортируя карточки, разложенные на манер пасьянсных карт, и, судя по
всему, не имела намерения как-то дополнить или прокомментировать сказанное.
- Ну, так что? - весело обратился к Геннадию Павловичу врач. -
Надеюсь, вы не падаете в обморок при одном только слове "кровь"?
- Донором быть не приходилось, но несколько раз кровь из вены сдавал,
- улыбнулся в ответ Геннадий Павлович.
- Ну и отличненько! Прошу!
Геннадий Павлович переместился к лабораторному столику. Он полагал,
что кровь будет брать врач, но место напротив него заняла медсестра.
- Не волнуйтесь, Геннадий Павлович, - услышал он голос врача у себя за
спиной. - У Аллочки легкая рука, - вы даже укола не почувствуете.
Геннадий Павлович закатал рукав и положил левую руку на стол. Аллочка
перетянула плечо Геннадия Павловича резиновым жгутом, несколькими быстрыми
движениями протерла локтевой сгиб ваткой, смоченной в спирте, пару раз
щелкнула по вене ногтем и тот час же вогнала в нее иглу десятикубового
шприца. Все это она проделала как на автомате. Геннадию Павловичу даже
показалось, что она смотрела куда-то в сторону, когда вводила иглу в вену.
Но как бы там ни было, он и в самом деле ничего не почувствовал. Сняв жгут,
Аллочка набрала полный шприц темной венозной крови и, выдернув иглу,
прижала к точечному проколу ватку со спиртом.
- Спасибо, - сказал Геннадий Павлович, сгибая руку в локте.
Медсестра ничего не ответила, словно и не услышала его. Отвернувшись в
сторону, она взяла из штатива стерильную пластиковую пробирку с
завинчивающейся синей крышечкой, перелила в нее кровь из шприца и сделала
пометку на бирке.
- Ну, как?
Геннадий Павлович повернулся в сторону задавшего вопрос врача.
- Хоть каждый день готов сдавать вам кровь, - улыбнулся он.
- Ну, это уже лишнее, - врач махнул рукой с таким видом, словно принял
заявление Геннадия Павловича всерьез. В следующую секунду лицо его
сделалось по-настоящему серьезным. - Простите за несколько бестактный
вопрос, Геннадий Павлович. В карточке вы указали, что вам пятьдесят два
года.
- Все верно, - Геннадий Павлович пожал плечами, не понимая, почему на
сей факт следует обращать особое внимание.
- Но на вид вам можно дать разве что чуть больше тридцати, - лукаво
прищурился врач.
- Ну, знаете, - смущенно улыбнулся Геннадий Павлович. - В свое время
были возможности...
- Энзимотерапия, - догадался врач. Геннадий Павлович кивнул.
- А по какой методике?
Геннадий Павлович недоумевающе развел руками.
- Понятно, - врач сделал пометку в карточке и протянул ее Геннадию
Павловичу. - Пройдите в соседнюю комнату.
- А результаты? - спросил Геннадий Павлович.
- Вам все объяснят.
Улыбкой поблагодарив врача за участие, Геннадий Павлович постучался в
дверь, ведущую в смежный кабинет.
- Входите, вас уже ждут, - подбодрил его врач.
Геннадий Павлович приоткрыл дверь и заглянул в комнату.
- Разрешите?
- Входите, - ответил ему человек, сидевший за канцелярским столом.
Комната, в которой на этот раз оказался Геннадий Павлович, на первый
взгляд не имела ничего общего с медицинским учреждением. Это был типичный
кабинет госслужащего - стол с компьютером, шкаф для бумаг и стул с жестким
сиденьем для посетителя. За столом сидел мужчина лет сорока, одетый в
строгий серый костюм. Седеющие волосы его были гладко зачесаны назад. Лицо,
чуть полноватое, хранило сосредоточенное выражение глубокой озабоченности.
- Входите, - еще раз повторил мужчина, сурово глянув на Геннадия
Павловича из-под бровей.
Геннадий Павлович аккуратно прикрыл за собой дверь и осторожно присел
на краешек стула. Стул стоял метрах в двух от стола, но Геннадий Павлович
не решился передвинуть его поближе и из-за этого чувствовал себя крайне
неуютно - словно подозреваемый на допросе.
- Давайте, - протянул руку человек за столом.
Чувствуя необъяснимый внутренний трепет, Геннадий Павлович вручил ему
карточку.
Мужчина быстро пробежал по карточке глазами. Выражение лица его при
этом ни на йоту не изменилось. Вложив карточку в сканер и нажатием клавиши
запустив программу, мужчина посмотрел на Геннадия Павловича.
- Как я понимаю, вы осознаете всю важность национальной программы
генетического картирования?
Таким тоном задает вопрос не особенно строгий экзаменатор, пытаясь
вытянуть нерадивого ученика хотя бы на тройку.
- Ну, да... - растерянно ответил Геннадий Павлович. - Конечно... Мы
все это прекрасно понимаем...
- К сожалению, не все, - на лице хозяина кабинета появилось выражение
глубокой озабоченности. - Увы, далеко не все, уважаемый Геннадий Павлович.
- Но, как же так? - развел руками Геннадий Павлович.
Недоумение Калихина было вызвано главным образом тем, что он не мог
понять, что хочет от него мужчина, совсем не похожий на врача. Точнее,
какой реакции на свое замечание он ожидал? Геннадий Павлович полагал, что в
кабинете врача он выбрал стопроцентно правильную линию поведения. И вдруг -
увы, уважаемый Геннадий Павлович? Собственно, почему "увы"? И какое он имел
отношение к этому самому "увы"?
- Вот такие дела, Геннадий Павлович, - мужчина за столом скорбно
склонил голову и пару раз стукнул кончиком авторучки по карточке Геннадия
Павловича, лежавшей перед ним на столе. - И, дабы ситуация не вышла из-под
контроля, нам предоставлены самые широкие полномочия, - тяжелый взгляд
серо-стальных глаз пригвоздил Геннадия Павловича к спинке стула. - Надеюсь,
это понятно?
Вместо того чтобы спросить, о каких именно полномочиях идет речь, кому
это "нам" они предоставлены и, самое главное, кем, Геннадий Павлович
поспешно кивнул.
- Да, конечно, - он даже попытался улыбнуться. - О чем может быть
речь? Ведь все это делается в наших общих интересах!
Последняя фраза пришла ему в голову совершенно неожиданно, но Геннадий
Павлович остался весьма ею доволен. Сказав "в наших общих интересах", он
тем самым как бы приписал себя к тем "нам", о которых говорил его
собеседник.
Мужчине за столом слова Геннадия Павловича как будто тоже понравились,
- он даже позволил себе едва заметно улыбнуться.
- Я рад, что мы быстро нашли взаимопонимание, - сказал он. - Мы с вами
еще встретимся через три дня, когда вы явитесь за результатами анализа. Но,
если возникнет необходимость, вы можете зайти ко мне в любое удобное для
вас время. Или же позвонить по телефону, указанному на корешке.
Мужчина оторвал нижнюю треть карточки, поставил на нее большой
прямоугольный штамп и протянул Геннадию Павловичу. Приподнявшись со стула,
Геннадий Павлович наклонился вперед и двумя пальцами взялся за кончик
протянутого ему корешка. Но мужчина, находившийся по другую сторону стола,
своих пальцев не разжал. Не понимая, в чем дело, Геннадий Павлович
судорожно сглотнул.
- Если у нас сложатся добрые доверительные отношения, - совсем тихо
произнес мужчина, - то я закрою глаза на некоторые незначительные
отклонения от нормы, которые почти наверняка будут выявлены в вашем геноме.
Геннадий Павлович удивленно приоткрыл рот, но так и не нашел, что
ответить. Сказать ему, конечно, было что, но он опасался, что избранные им
формулировки могут не понравиться собеседнику. Пока Геннадий Павлович
пытался придумать, что бы такое сказать, чтобы выразить свое недоумение, но
так, чтобы слова его прозвучали совершенно нейтрально, мужчина за столом
разжал пальцы и корешок карточки остался у Геннадия Павловича в руке.
- Я рассчитываю на вас, - произнес он на этот раз мягко, почти
по-приятельски, так, словно Геннадий Павлович обещал ему достать дефицитные
запчасти к старому, давно уже не выходящему в серии автомобилю.
И что после этого оставалось делать несчастному, совершенно
растерявшемуся Геннадию Павловичу? Естественно, он натянуто улыбнулся в
ответ и сказал:
- Да, конечно, - сложил корешок пополам, сунул его в карман и добавил:
- Можете не сомневаться.
Глава 6
Геннадий Павлович вышел в коридор. Он посмотрел сначала в одну
сторону, затем - в другую. Трудно было понять, как такое могло случиться,
но Геннадий Павлович напрочь забыл, в какой стороне находится выход. Куда
ни глянь - конец коридора проваливался в бесконечность. И как назло - ни
одного человека, к которому можно было бы обратиться за помощью. Даже тот
тип в приемной, что никак не мог заполнить свои бумаги, наконец-то
справился с задачей и скрылся в кабинете врача.
Стараясь привести мысли в порядок, Геннадий Павлович провел ладонью по
лицу. Ладонь сделалась влажной, и он вытер ее о брюки. Геннадий Павлович
безнадежно вздохнул. Поскольку память отказывалась выполнять свои
непосредственные функции, оставалось надеяться только на удачу.
Калихин пошел направо, - в конце концов, должен же быть у коридора
конец, пусть даже упирающийся в тупик. Геннадий Павлович даже не пытался
понять, что же произошло в комнате, расположенной рядом с кабинетом врача.
Он думал только о выходе - это была вполне эффективная система
психологической защиты, которую он неосознанно применил. Геннадий Павлович
чувствовал, что помимо своей воли вляпался во что-то очень нехорошее,
отдающее не совсем свежим душком, но он не хотел сейчас разбираться, что же
именно это было. Слова, которые произносил человек в сером костюме, звучали
как-то странно, но при этом казались до боли знакомыми, отпечатавшимися
глубоко в подсознании, едва ли не на генетическом уровне. Но Геннадий
Павлович не желал вспоминать, где, когда и при каких обстоятельствах мог
слышать их прежде. Какое это имело значение? Он совершил ошибку, которую
уже невозможно исправить. Все, что он мог теперь сделать, - постараться
запрятать мысль об этом как можно дальше, чтобы, не дай бог, не наткнуться
ненароком.
Геннадий Павлович пребывал в странном, непривычном и незнакомом
состоянии, - ему казалось, что своими действиями он постоянно создает новые
формы действительности, но при этом не может отделить объективную
реальность - ту, что служит мерилом истины для всех и каждого, - от той,
что существует только в его воображении, которое упорно не желает
воспринимать окружающий мир таким, какой он есть. Геннадий Павлович даже не
обрадовался, когда на пути ему встретился зал, в котором посетители ожидали
результатов экспертизы. Он лишь заглянул в проход, дабы убедиться в том,
что холл, как и прежде, заполнен людьми, удерживающими шаткое равновесие на
грани нервного срыва, и еще быстрее зашагал дальше. Омерзительно желтые
стены, низкий, неровно выбеленный потолок, коридор, тянущийся куда-то в
бесконечность, - это как будто намеренно было сделано для того, чтобы
создавать мрачную, гнетущую атмосферу, из которой человеку хотелось как
можно скорее вырваться на свежий воздух. Калихину хотелось уйти, хотя он
пришел сюда для того, чтобы исполнить свой гражданский долг, - противоречие
это заставляло его чувствовать себя виноватым. А когда человек чувствует за
собой вину, пусть даже на самом деле не существующую, управлять им
становится легко и просто.
Геннадий Павлович чувствовал, что рубашка на спине и под мышками
сделалась влажной от пота. Двигаясь по коридору, он все время непроизвольно
ускорял шаг. Голова у него кружилась, а перед глазами вращались гигантские
полупрозрачные шестерни, отливающие радужными бликами. То и дело
накатывающие приступы омерзительной тошноты отдавались судорожными спазмами
в желудке. Ничего не видя перед собой, он уже почти бежал. Ему во что бы то
ни стало нужно было добраться до выхода. Не хватало только прямо здесь, в
коридоре, вывернуть на всеобщее обозрение содержимое желудка.
Геннадий Павлович понял, что добрался до выхода, когда пальцы его
вцепились в решетку, перекрывающую вход в коридор, тянущийся в
противоположном направлении. Судорожно глотнув воздуха, Геннадий Павлович
прижался лбом к холодным прутьям решетки. Прежде чем открыть дверь на
улицу, нужно было привести чувства в порядок. Собравшись с силами, Геннадий
Павлович выпрямил дрожащие колени и попытался расправить плечи, осанка
получилась пусть не гордая, но вполне уверенная. Геннадий Павлович сунул
руку в карман брюк, затем в другой. Естественно, носового платка в карманах
не было. Чертыхнувшись сквозь зубы, Геннадий Павлович несколько раз провел
ладонями по влажному от пота лицу, после чего вытер руки о брюки. Последний
штрих - прическа. Геннадий Павлович осторожно провел ладонями по волосам,
проверяя, не торчат ли в стороны выбившиеся прядки. Все как будто было в
порядке. Геннадий Павлович глубоко вздохнул и попытался взглянуть на себя
со стороны. К своему разочарованию, он увидел лишь неясный серый силуэт,
непонятно кому принадлежавший.
Сейчас, когда ненавистный коридор остался за спиной, Геннадия
Павловича пугал уже не он, а черная дверь, которую нужно было открыть для
того, чтобы выйти на улицу. Но нельзя же было вечно стоять перед закрытой
дверью. Хотя Геннадий Павлович, пожалуй, согласился бы и на такое, благо
представилась бы реальная возможность. Собравшись с духом, Геннадий
Павлович приложил ладони к двери. Нагревшийся на солнце металл был теплым
даже изнутри. Почему-то Геннадию Павловичу это не понравилось, но он все
равно начал открывать дверь, не очень сильно давя на нее обеими руками.
Сначала он увидел узкую полоску открытого пространства, голубую сверху и
чуть зеленоватую внизу. Полоса быстро расширялась, открывая взгляду участок
неба и основательно вытоптанный газон с чахлыми низкорослыми кустиками,
сильно смахивающими на мотки колючей проволоки с набросанным поверх
тряпьем. Затем в дверном проеме показался черный рукав рубашки охранника.
Далее медлить было нельзя. Геннадий Павлович решительно толкнул дверь и
сделал шаг вперед. Оказавшись на невысоком крыльце, он ладонью прикрыл
глаза от яркого солнечного света и вздохнул полной грудью. Ощущение было
ужасным, - убийственная духота летнего полдня втекала в легкие, подобно
растопленному маргарину, - так же тяжело и медленно. Да уж, на глоток
свободы это мало походило.
- Ну, как?
На Геннадия Павловича смотрели зеркальные стекла очков охранника, в
которых он мог видеть свое искаженное отражение. А было ли что за этими
стеклами? Или же глазами охраннику служили точно такие же темные зеркальные
стеклышки, заключенные в оправу глазниц? Поэтому он и прятал их за стеклами
очков, чтобы никто не догадался, что он собой представляет на самом деле?
- Все в порядке, - с трудом выдавил из себя Геннадий Павлович.
Угол рта охранника едва заметно дернулся, - это трудно было принять
даже за намек на улыбку. Скорее всего, охранник хотел плюнуть, но почему-то
передумал.
- Покажи.
- Что? - не понял Геннадий Павлович.
- Карточку.
- Карточку? - Геннадий Павлович растерянно улыбнулся. - У меня только
корешок.
Он протянул охраннику сложенный вдвое корешок. Охранник взял полоску
бумаги двумя пальцами, но вместо того, чтобы посмотреть на нее, только
взмахнул ею в воздухе, после чего тут же вернул Геннадию Павловичу. Что это
должно было означать, Геннадий Павлович не понял. Но разве это что-то
меняло?
Геннадий Павлович медленно спустился по выщербленным бетонным ступеням
на серый потрескавшийся асфальт. Который сейчас час? Взглянув на часы,
Геннадий Павлович с удивлением обнаружил, что провел в кабинете
генетического картирования всего-то чуть больше получаса. А ему показалось,
что прошло полдня. Насколько же обманчивым бывает порой субъективное
восприятие времени. Обычно чем приятнее ты проводишь время, тем быстрее оно
летит. И, соответственно, наоборот. Но вопреки ожиданиям Геннадия
Павловича, уже смирившегося с мыслью о том, что добираться до метро
придется на коммерческом автобусе, иначе не успеть на встречу, - у него еще
оставалось время, чтобы не спеша пешком дойти до ближайшей станции,
сэкономив деньги на пиво. Столь удивительное открытие несколько приободрило
Геннадия Павловича. В конце концов, что было - то было. От неприятных
воспоминаний никуда не денешься, но со временем они сами собой улягутся на
дно огромного пыльного сундука, именуемого памятью, и не будут появляться
оттуда, если их не тревожить. Впереди у него встреча с друзьями, и значит,
день вполне еще мог закончиться на мажорной ноте.
- Эй, ты, постой!
Решив, что окрик обращен к нему, Геннадий Павлович обернулся. Но, как
оказалось, его личность никого не интересовала. На ступенях, неподалеку от
охранника стоял мужчина лет тридцати пяти, одетый в светло-голубые летние
брюки и желтую тенниску. Он только что вышел из дверей кабинета
генетического картирования и, ослепленный ярким солнечным светом, с немного
растерянным видом озирался по сторонам. Именно к нему не спеша, вразвалочку
направлялись двое парней, отделившиеся от компании в зеленых майках.
Выражения лица у обоих были настолько одинаковые - безразлично-тупые, - что
с первого взгляда их можно было принять за братьев-близнецов.
Мужчина в желтой тенниске, похоже, видел парней впервые, и перспектива
знакомства с ними вовсе не казалась ему радужной. Не понимая, что им от
него нужно, он удивленно поднял бровь. Один из "близнецов" лениво махнул
рукой, что можно было расценить, как требование оставаться на месте.
В принципе происходившее не имело к Геннадию Павловичу никакого
отношения, но он все же решил посмотреть, чем все закончится. И это было
вовсе не праздное любопытство зеваки, готового пялиться на все, что угодно,
лишь бы было, что потом обсудить с женой за ужином или с приятелем за
бутылкой пива. У Геннадия Павловича появилось предчувствие, что должно
произойти что-то недоброе. И ему очень не хотелось, чтобы опасения его
оправдались.
- В чем дело? - вежливо поинтересовался у приближавшихся к нему парней
мужчина в тенниске.
Парни подошли к нему вплотную. Не говоря ни слова, один из них схватил
мужчину за майку на плече и рванул так, что тот едва на ногах устоял.
Парень засмеялся, ощерив желтые прокуренные зубы, и разжал пальцы. Мужчина
затравленно глянул по сторонам. Он не понимал, что нужно от него этим
дебиловатым на вид парням. Но нетрудно было догадаться, что подошли они
вовсе не за тем, чтобы узнать, который час, и не сигаретку стрельнуть.
Мозг, работавший в форс-мажорном режиме, предлагал два варианта действий,
возможных в данной ситуации: бежать либо искать защиты. Но бежать было
некуда, а у кого еще было просить помощи, если в двух шагах стоял
вооруженный охранник и даже не пытался остановить распоясавшихся хамов?
Человек еще не успел принять окончательного решения, когда один из парней
схватил его за рукав, легко и небрежно, словно тряпочную куклу, стащил с
лестницы и толкнул в спину, направляя в сторону компании в зеленых майках.
- Что вам нужно?
Человек хотел произнести эти слова гордо, с вызовом, но получился
какой-то беспомощный младенческий лепет, того и гляди готовый сорваться в
истерический вопль: мама! Парни, похоже, никуда не торопились. Один из них
по-прежнему гнусно скалил зубы. Другой не спеша прикурил сигарету и,
затянувшись, выпустил струю дыма в лицо стоявшего перед ним человека.
- Что нужно, говоришь? - парень с сигаретой цыкнул слюной меж щербатых
зубов. - Должок за тобой, уродец.
- Должок? - растерянно повторил мужчина.
- Точно, - усмехнулся другой парень. - Ты мне всю жизнь засрал,
гаденыш. Так что пора расплатиться.
- Я не понимаю...
- Сейчас поймешь, - пообещал тот, что с желтыми зубами.
- Куда ни плюнь, непременно в уродца попадешь, - снова сплюнул меж
зубов его приятель. - И все, как один, в импортных шмотках да при очках.
Расползлись по стране, думали, на вас никогда управы не сыщут? А вот мы
теперь вас мордой в асфальт!
Отбросив недокуренную папиросу, парень схватил мужчину сзади за шею,
как будто и в самом деле собирался сделать то, что сказал. Вместо того
чтобы попытаться вырваться, бедолага сжался в комок и зажмурил л глаза, с
покорностью Иова ожидая неизбежного. Но парень лишь толкнул его вперед.
Суетливо перебирая ногами, мужчина сделал три шага и остановился. И тотчас
же получил тычок в спину.
- Я не понимаю!.. - срывающимся голосом выкрикнул он.
Ответом ему стал гнусный смех, похожий одновременно на лошадиное
ржание и собачий лай.
Ясно было, что мужчина крикнул для того, чтобы привлечь внимание
охранника. Но тот безучастно наблюдал за тем, что вытворяли хулиганы в
зеленых майках, как будто не находил в их действиях ничего
предосудительного.
Тем временем компания парней раздалась в стороны, образовав полукруг,
в центр которого втолкнули несчастного, назначенного на роль жертвы.
Геннадию Павловичу, наблюдавшему за всем со стороны, все еще хотелось
верить в то, что это только дурацкая шутка не особо умных ребят. Но
человеку, оказавшемуся среди зеленомаечников, было не до шуток. Один из
парней ухватил его за ворот майки и как следует встряхнул. Другой парень, с
выбритой головой, - впереди у него оставалась только узенькая полоска
светлых, выгоревших на солнце волос - запустил два пальца в нагрудный
карман желтой тенниски.
- Есть! - радостно сообщил своим приятелям бритоголовый, вытягивая из
кармана пластиковую карточку размером с кредитку.
Он внимательно изучил карточку, после чего перевел взгляд на того,
кому она принадлежала, и с укоризной покачал головой.
- В чем я виноват? - выкрикнул мужчина. И на этот раз крик его был
по-настоящему испуганным.
- И он меня еще спрашивает, - насмешливо произнес бритоголовый,
обращаясь к своей команде.
Зеленомаечники дружно загоготали. А кто-то стоявший позади чужака,
отвесил ему крепкого пинка.
- У тебя, свинья, семь красных пунктов в генетической карте! -
Бритоголовый наотмашь дважды хлестнул карточкой по растерянному лицу. - Ты
понял это? - Голос его взлетел вверх до полуистеричных ноток. - Семь
красных пунктов! - Пластиковая карточка вновь прошлась по лицу своего
владельца.
- Да! Да! Я все понял! - мужчина попытался закрыть лицо руками, но его
тут же скатили сзади за локти. - Я понял! - снова крикнул он, обращаясь к
бритоголовому.
Быть может, бритоголовый казался ему чуть более разумным, чем вся
остальная свора, а может быть с испуга он и в самом деле решил, что понял,
чего хотели от него зеленомаечники.
- И что же ты понял? - изображая интерес, бритоголовый чуть повернул
голову, - так обычно делают глуховатые люди, чтобы лучше слышать
собеседника.
Мужчина сделал глубокий вдох, - он все еще пытался остаться похожим на
мужчину.
- У меня в кармане бумажник, - негромко, стараясь, чтобы голос звучал
доверительно, произнес он. - В нем около семисот рублей. Можете забрать их,
я не стану заявлять об ограблении.
Бритоголовый сначала сделал вид, что страшно удивлен. Затем посмотрел
на своих приятелей, как будто призывая их быть свидетелями того, как его
незаслуженно обидели, и только после этого резким, коротким ударом впечатал
кулак в живот мужчины в тенниске. Мужчина, даже не охнув, согнулся пополам.
Упасть ему не позволили двое парней, державших его сзади за локти.
- Ты что же, гнида, купить меня хочешь? - процедил сквозь зубы
бритоголовый. - Ты думаешь, я гопник, что мелочь по карманам тырит?
Мужчина попытался было что-то ответить, но не успел, - его снова
ударили в живот.
- Да ты знаешь, кто я такой? - с угрозой спросил бритоголовый.
Мужчина, кашляя, что-то невнятно прохрипел.
- Я санитар этой улицы! - гордо ударил себя кулаком в грудь
бритоголовый, - Тарзан, да и только. - Я зеленый патруль, который не дает
расползтись вонючей плесени. А ты, тварь, - мужчина получил новый удар, на
этот раз ребром ладони по шее, - меня за деньги купить хочешь?!
Бритоголовый входил в раж. Он сам заводил себя, на манер дервиша,
вращающегося волчком на одном месте. Бедолага, согнувшийся в три погибели и
уже не помышляющий о спасении, был нужен ему для того, чтобы почувствовать
собственную значимость и утвердиться в звании лидера компании
зеленомаечников.
- Тебе, падаль, не место на этом свете! - орал он, брызжа слюной. -
Отоссал свое, мутант драный!
- У меня совершенно незначительные отклонения в структуре генома, -
попытался оправдаться мужчина в тенниске. - Нарушение чувствительности...
- Молчи, урод! - бритоголовый одновременно двумя ладонями ударил
мужчину по ушам.
Лицо несчастного исказила гримаса боли.
- Я работал в зараженной зоне! - закричал он в последней надежде
заслужить если не оправдание, то хотя бы помилование. - По призыву!
- Не заливай насчет призыва-то, - усмехнулся кто-то из парней. - На
работу в зараженные зоны только генетических уродов и посылали. Вам ведь
все равно терять нечего. А если, отработав свое, детей клепать не сможешь,
так оно только всем на пользу.
Парни снова дружно заржали.
- И что? - упавшим, каким-то совершенно уже не живым голосом спросил
мужчина. - Что мне теперь делать?
- Можешь вернуться в зараженную зону, - предложил парень с сигаретой.
- Говорят, там народ какой-то живет.
- Овец двухголовых разводят, - добавил его приятель.
- Зато картошка размером с дыню, - усмехнулся маленький рыжеволосый,
похожий на мальчишку.
- Но только нам на глаза больше не попадайся.
Мужчина уже было решил, что его собираются отпустить. Но бритоголовый
неожиданно ударил его кулаком в челюсть, да так, что зубы несчастного
звучно клацнули, а голова откинулась назад. Кровь из рассеченной губы упала
на желтую тенниску.
В порыве праведного негодования Геннадий Павлович подбежал к
безучастно наблюдавшему за избиением ни в чем не повинного человека
охраннику. Власть не должна бездействовать, когда на ее глазах вершится
беззаконие! Так сам Геннадий Павлович пытался объяснить себе мотивы своего
поступка. На самом же деле ему вдруг сделалось, мягко говоря, не по себе от
мысли о том, что то же самое могло бы случиться и с ним. Оказавшись рядом с
вооруженным охранником, Геннадий Павлович почувствовал себя куда более
уверенно. Он решил, что теперь уже можно требовать справедливости, а потому
возмущенно закричал:
- Вы разве не видите, что происходит!
Теперь уже несколько парней одновременно избивали мужчину, бессильно
обвисшего в руках тех, кто его держал.
Охранник медленно повернул голову в сторону Геннадия Павловича. Но
смотрел он на него или куда-то мимо - Калихин так и не понял. Глядя в
темную бездну зеркальных стекол солнцезащитных очков, невозможно было
угадать, в каком направлении устремлен взгляд скрытых за ними глаз.
Последний раз затянувшись выкуренной до фильтра сигаретой, охранник щелчком
отшвырнул окурок в сторону. В полнейшей растерянности Геннадий Павлович
проследил взглядом за полетом окурка. Не смотреть же было, в самом деле, на
темные стекла, пытаясь угадать, что там за ними происходит? - глупо как-то
при этом себя чувствуешь.
- Тебе что за дело? - негромко произнес охранник.
- Но...
Геннадий Павлович запнулся, не зная, что сказать в ответ на столь
откровенный и, следует заметить, вполне дружелюбный при этом совет не
вмешиваться в чужие дела. Калихин вновь кинул быстрый взгляд на свору
зеленомаечников. Мужчина в грязной тенниске лежал на боку, поджав ноги к
животу, а его несильно, скорее даже лениво, точно мячик, когда рядом нет
ворот пинали ногами. Только сейчас Геннадий Павлович понял - он не имеет ни
малейшего представления о том, что стоит за всей этой разборкой. Что он
видел? Только то, как ребята сначала пристали к человеку, а затем принялись
не спеша, методично избивать его. Геннадию Павловичу показалось, что
мужчина в желтой тенниске не знаком с парнями в зеленых майках. Но ведь
почему-то они привязались именно к нему, а на Геннадия Павловича, вышедшего
из той же двери минутой раньше, не обратили никакого внимания. Должно быть,
у ребят все же имелись к нему какие-то счеты. И охранник, несомненно, был в
курсе этого. Будь иначе, он непременно бы вмешался. И все же, несмотря на
все доводы, которые приводил самому себе Геннадий Павлович, то, что он
видел, казалось слишком уж жестоким. Конечно, это его совершенно не
касалось. И все же...
- И все же, - робко произнес Геннадий Павлович, глядя на свои
зеркальные отражения в стеклах очков охранника. - Вам не кажется, что пора
вмешаться?
Голова охранника медленно повернулась в сторону от Геннадия Павловича.
- Теперь, пожалуй, пора, - сказал он, обращаясь к кому угодно, только
не к Геннадию Павловичу.
Но, вопреки своим словам, вместо того чтобы как-то помочь несчастному,
охранник сунул два пальца в нагрудный карман и вытянул оттуда сигарету. В
другой руке у него появилась зажигалка. Охранник щелкнул зажигалкой, не
спеша поднес слегка трепещущий язычок пламени к концу зажатой в зубах
сигареты и глубоко затянулся. Спрятав зажигалку в карман, он двумя пальцами
вынул сигарету изо рта, выпустил струйку дыма сквозь чуть приоткрытые губы
и только после этого не очень громко крикнул:
- Э-э! Хорош!
Геннадий Павлович был почти уверен, что на вялый окрик охранника,
скорее похожий на ненавязчивое предложение подыскать себе какое-нибудь иное
занятие или перебраться в другое место, зеленомаечники просто не обратят
внимания. Но, к его удивлению, парни тут же прекратили избиение
скорчившегося на земле человека и, разойдясь в стороны, встали вокруг него
кольцом.
Охранник с чувством выполненного долга затянулся сигаретой и искоса
глянул на Геннадия Павловича:
- Доволен?
Не зная, что ответить, Геннадий Павлович кашлянул в кулак.
Двое парней, подхватив под локти, поставили на ноги лежавшего на земле
мужчину. Несмотря на продолжительную экзекуцию, выглядел он не так уж
плохо, - майка и брюки грязные и нос расквашен, а в остальном - ничего, на
ногах держится почти уверенно. Бритый зеленомаечник сунул в карман желтой
тенниски карточку генетического паспорта. Другой парень умело обшарил
карманы избитого, вытащил бумажник и ловко стянул у него с руки часы.
- Ты-то сам не из этих? - спросил охранник, едва заметным движением
подбородка указав на группу зеленомаечников.
- Из каких? - не понял Геннадий Павлович.
- У тебя с генетикой все нормально?
- Да, конечно! - заверил охранника Геннадий Павлович.
Тут же ему в голову пришла мысль, что слова его, должно быть, звучат
не очень убедительно, поскольку охранник знал, что анализ его генома будет
готов только через три дня. На всякий случай Геннадий Павлович добавил:
- Я в зараженных зонах не работал. Всю жизнь в Москве.
Охранник удовлетворенно кивнул.
- Все, иди отсюда, - бритоголовый подтолкнул в спину человека в
тенниске, вид у которого был как у пьяного, совершенно потерянный.
Человек послушно поплелся в указанном направлении.
Бритоголовый быстро глянул на охранника и показал ему большой палец.
- Кто они? - осторожно поинтересовался Геннадий Павлович.
- Санитары, - процедил сквозь зубы охранник.
Ответ показался Геннадию Павловичу странным. Помимо того, что
зеленомаечники вовсе не были похожи на медицинских работников, Геннадий
Павлович никогда прежде не слышал о санитарах, избивающих пациентов.
Впрочем, тут же напомнил себе Геннадий Павлович, его это совершенно не
касалось.
- Всего хорошего, - сказал он охраннику и, не получив никакого ответа,
быстро зашагал прочь от черной двери, от стража порядка в зеркальных,
ничего не видящих очках и от злобной своры парней в зеленых майках.
- Э-э, - раздался у него за спиной негромкий оклик охранника.
Геннадий Павлович обернулся. Охранник стоял к нему вполоборота, глядя
куда-то в сторону.
- Ты ведь через три дня сюда вернешься.
В голосе не было даже намека на вопросительные интонации, и все же на
всякий случай Геннадий Павлович кивнул.
- Ну, так смотри.
Геннадий Павлович ждал продолжения, но охранник, похоже, сказал все,
что хотел. Он стоял, сложив руки за спиной и высоко вскинув подбородок, и
вроде как вовсе не замечал Геннадия Павловича. Калихин не уловил смысла
того, что хотел сказать ему охранник, но понял, что задавать новый вопрос
не стоит. Он сказал:
- Спасибо, - и пошел в сторону шоссе.
На автобусной остановке сидела только тетка в малиновом кримпленовом
платье, - наверное, ей было невообразимо жарко, - и с большой зеленой
кошелкой, которую она держала на коленях. Тетка одарила Геннадия Павловича
недобрым взглядом, как если бы он пытался влезть впереди нее в очередь.
Геннадий Павлович не собирался ждать автобуса, а потому, не обращая
внимания на недружелюбно настроенную тетку, спокойно прошествовал мимо. Он
старался не думать о том, что произошло возле входа в кабинет генетического
картирования. "Это меня не касается", - вновь и вновь повторял мысленно
Геннадий Павлович. В самом деле, можно подумать, что у него мало своих
забот! Или, может быть, в первый раз он видел драку на улице? На улицах
Москвы чего только не увидишь! Как-то раз Геннадий Павлович стал свидетелем
того, как поздно ночью трое крепко подвыпивших парней, выйдя из бара,
встали на трамвайных путях и, достав из сумки автомат, пытались остановить
следующий в парк вагон. У парней не было злых намерений - они просто хотели
доехать до дома. А тут - вполне заурядная драка. Ну, пусть не драка, а
избиение одного человека сворой одуревших от вседозволенности хулиганов. Ну
так что с того? Для того чтобы наводить на улицах порядок, существует
служба охраны общественного порядка. И все. Точка. Довольно об этом!
К тому времени, когда Геннадий Павлович дошел до станции метро, ему
почти удалось заставить себя забыть о происшествии, но вот от неприятного
осадка, оставшегося после этого в душе, избавиться было не так просто.
Что-то свербело и царапало под сердцем, не давая успокоиться. Но что именно
это было, Геннадий Павлович не мог понять. До тех пор, пока не увидел возле
входа в метро симпатичную девушку лет шестнадцати, раздававшую прохожим
листовки. Девушка была одета в точно такую же зеленую майку, что и парни,
которых охранник назвал "санитарами"! Казалось бы, ну и что в этом такого?
Но, едва лишь взглянув на девушку, Геннадий Павлович понял: то, чего он
боялся, было повсюду! Ни спрятаться, ни убежать!
Геннадий Павлович пока еще не мог четко определить для себя ни природу
зла, которое он чувствовал кожей, ни его источник, но оно уже казалось ему
неотвратимым. То, что сегодня произошло с незнакомым Геннадию Павловичу
мужчиной в желтой тенниске, завтра могло случиться с ним самим. Должно
быть, то же самое чувствовала и Марина, когда заставила его затаиться в
темной дыре под встроенным шкафом.
Проходя мимо девушки в зеленой майке, Геннадий Павлович даже не
взглянул на нее, но машинально взял из ее рук листовку. Заученным до
автоматизма движением Геннадий Павлович показал на контроле карточку
безработного. И, только оказавшись на эскалаторе, посмотрел на то, что
держал в руке. Плотная бумага болотно-зеленого цвета, размером в половину
стандартного машинописного листа. В левом верхнем углу эмблема: круглый щит
с двумя мечами, скрещенными позади него, - видны только рукоятки и острия.
На щите - схематическое изображение двухнитевой спирали ДНК. Ниже крупными,
четкими, хорошо пропечатанными буквами набрано всего несколько строк. Зато
каких!
ПОМНИ, ТОВАРИЩ!
ДЕФЕКТ ГЕНОМА ДАЖЕ ОДНОГО ЧЕЛОВЕКА МОЖЕТ СТАТЬ УГРОЗОЙ ДЛЯ ВСЕГО
ЧЕЛОВЕЧЕСТВА!
БУДЬ БДИТЕЛЕН!
НЕ ПРОХОДИ МИМО ТОГО, КТО СКРЫВАЕТ СВОЮ ГЕНЕТИЧЕСКУЮ КАРТУ!
ЖИЗНЬ И ЗДОРОВЬЕ НАШИХ ДЕТЕЙ - В НАШИХ РУКАХ!
В самом низу мелким убористым курсивом приписано:
"Любую имеющуюся у вас информацию о нарушениях выполнения
Международной программы генетического картирования вы можете сообщить по
круглосуточному многоканальному телефону. Все звонки строго
конфиденциальны".
Рядом - номер телефона.
Геннадий Павлович сложил листовку вчетверо и сунул в задний карман
брюк.
Глава 7
К тому времени, когда Геннадий Павлович вышел из метро на станции
"Курская", духота, повисшая в воздухе, неподвижном, словно перед грозой,
сделалась невыносимой. Странным казалось то, что при этом на небе не было
ни облачка. Впрочем, погода переменчива, и к вечеру вполне можно было
ожидать ливня. Во всяком случае, очень хотелось верить в то, что дождь все
же прольется и одарит измученный жарой город хоть толикой прохлады.
Геннадий Павлович решил подойти к закусочной со стороны вокзала - так
можно было хотя бы часть пути пройти в тени деревьев небольшого парка, бог
знает каким чудом сохранившегося на зажатом между домами и дорогами участке
пропитанной бензином, машинным маслом и собачьим дерьмом гиблой московской
земли. Повернув от метро налево, Калихин перешел трамвайные пути и вышел к
невысокой чугунной ограде. На дорожке, ведущей в парк, заложив руки за
спину, стоял одетый в черную униформу охранник. В первый момент Геннадий
Павлович даже растерялся, - настолько был похож охранник на своего коллегу,
с которым Калихину довелось общаться возле входа в кабинет генетического
контроля. Даже очки у него были в точности такие же - большие зеркальные
стекла в тонкой металлической оправе. Вот только эмблема на шевроне другая
- большая пятиконечная звезда, в центр которой вписан православный крест и
три буквы "КАБ", - должно быть, сокращенное название подразделения, к
которому был приписан охранник. Геннадий Павлович попытался было
расшифровать таинственную аббревиатуру, но безуспешно.
- Проход через парк временно закрыт, - устало сообщил Геннадию
Павловичу охранник, глядя на пару дворняг, спаривающихся на трамвайных
путях.
Судя по голосу, за сегодняшний день ему уже не в первый раз
приходилось повторять эти слова.
Поглядев по сторонам, Геннадий Павлович увидел, что весь парк оцеплен
охраной. А в самом парке стояло пять или шесть крытых брезентом армейских
машин, в которые охранники усаживали людей, одетых в невообразимые
лохмотья. В целом все происходило тихо и вполне корректно, но создавалось
впечатление, что гражданские не проявляют особого желания куда-то ехать.
Впрочем, из-за кустов было видно не очень хорошо.
- Ну и долго вы собираетесь здесь стоять? - в голосе охранника звучало
не столько недружелюбие, сколько тоска. - Не думаете, что быстрее будет
обойти, чем ждать, когда проход откроют?
- Да-да, конечно, - поспешно кивнул Геннадий Павлович и повернул в
сторону.
"Это не мое дело", - вновь, уже в который раз за сегодняшний день,
мысленно повторил он. И все же, двигаясь вдоль ограды, он периодически
поглядывал на то, что происходило в парке. Ничего нового он не увидел, но
зато едва не налетел на мужчину, выгуливавшего кривоногого бультерьера.
- Простите, - виновато улыбнулся Геннадий Павлович.
- Да ничего страшного, - мужчина вытащил из заднего кармана брюк мятый
носовой платок и промокнул им влажный от пота лоб. - Душно-то сегодня как.
Мужчине явно хотелось поговорить. Без учета возможностей энзимотерапии
и нейропластики, на вид у можно было дать лет сорок. Он был невысокого
роста и несколько полноват. Круглое лицо с чуть обвисшими щеками,
маленький, вздернутый носик и широко расставленные глаза. Светло-русые
волосы, зачесанные назад, открывали широкий лоб - самую выигрышную деталь
его внешности. Одет он был в синие спортивные брюки и белую майку с
портретом президента на груди и надписью: "Полный порядок!" На ногах -
домашние шлепанцы. Из всего следовало, что этот вполне добропорядочный и
преуспевающий гражданин - безработный не стал бы держать собаку, съедающую
две трети пособия! - вышел из соседнего дома, чтобы выгулять бультерьера.
- Давно пора было с этим разобраться, - срезанным подбородком указал в
направлении парка собачник.
- С чем? - не понял Геннадий Павлович.
Белесые брови собачника взлетели вверх. Удивление его было столь
неподдельным, что Геннадий Павлович счел нужным добавить:
- Я живу в другом районе.
- Ну-у, тогда понятно, - протяжно, с душой пропел собачник. - Бомжи у
нас в парке обосновались да придурки всякие. А тетки из Армии спасения их
еще и подкармливают - пригоняют свою полевую кухню и наливают баланду
каждому, кто подойдет. Чего же, спрашивается, им здесь не гужеваться? Порою
столько собирается, что с собакой пройти страшно. А поглядели бы вы на них
вблизи! - Мужчина изобразил ужас на лице. - Все грязные, в струпьях да
болячках каких-то, с подветренной стороны дерьмом за десять метров несет.
Вшивые, блохастые да заразные еще к тому же. Ну, как здесь ребенка погулять
выпустишь?
Геннадий Павлович с пониманием покачал головой. Хотя ему не было
никакого дела ни до бомжей, обосновавшихся в парке, ни до проблем собачника
с бультерьером на поводке. Бомжей, нищих и попрошаек Геннадий Павлович
предпочитал обходить стороной - они были ему безразличны, как часть
окружающего городского пейзажа, который далеко не всегда радует взгляд, но
от которого, увы, никуда не деться. А вот бультерьеров он не любил за их
кривые ноги и тупой взгляд крошечных поросячьих глазок.
- Ну, ничего! - Хозяин бультерьера поднял руку и многообещающе
погрозил пальцем кому-то в небесах. - Теперь-то с ними разберутся! Раз и
навсегда! Всех вывезут на подмосковные дачи!
- На дачи? - удивленно переспросил Геннадий Павлович.
- Ну, это только так говорится, - усмехнулся собачник. - На самом
деле, - собеседник Геннадия Павловича перешел на доверительный полушепот, -
говорят, что в Подмосковье открыты специальные сборные пункты для
генетических уродов. Ну, то есть их там собирают, сортируют, а потом, -
быстро взмахнув рукой в воздухе, собачник изобразил нечто похожее на
вопросительный знак, - по местам постоянного проживания. То есть - в
зараженные зоны. Нормальным людям там жить нельзя, а уродам - пожалуйста,
поскольку для генофонда человечества они никакой ценности не представляют.
- А бомжи?
- А что бомжи? - не понял вопрос Геннадия Павловича собачник.
- Ну, они же, наверное, не все с генетическими отклонениями.
- И что с того? - презрительно скривился собачник. - Все одно -
зараза. Их всех теперь под шумок борьбы за чистоту генофонда из Москвы
вывезут. А заодно с ними и прочую нечисть. - Должно быть, собачник заметил
во взгляде Геннадия Павловича некое сомнение, потому что неожиданно с
вызовом воскликнул: - И правильно сделают!
- Ничего не имею против. - Как будто извиняясь за что-то, Геннадий
Павлович слегка развел руками. - Если все делается на законных
основаниях...
- Ну, конечно, - лукаво подмигнул собачник. - Мы-то знаем, на каких
основаниях это делается.
Геннадий Павлович понял, что разговор сползает на скользкую почву, где
он чувствовал себя весьма неуверенно. Недоговорки и полунамеки были не в
его вкусе. Он хотел быть убежден в том, что власть всегда и все делает
правильно. А что сомнения на сей счет могли завести в такие дебри, из
которых не всякому удается выбраться целым и невредимым. Да и какой смысл
был в сомнениях, если жизнь от этого все равно не могла измениться в лучшую
сторону. Пусть уж тогда остается хотя бы такой, как она есть.
Не зная, что сказать своему случайному собеседнику, который, похоже,
имел твердое намерение продолжить разговор на интересующую его тему,
Геннадий Павлович снова посмотрел на то, что делалось в парке. Операция по
сбору бомжей подходила к концу. Возле машин, время от времени постукивая
пластиковыми дубинками по бортам, теперь уже прохаживались только
охранники. Должно быть, они ожидали команды, чтобы вывести машины на
дорогу, выстроить в колонну и отправиться к месту назначения. Все было
сделано аккуратно, тихо и спокойно. Одним словом - профессионально.
Прохожие, которым не нужно было идти через парк, проходили мимо, даже не
обращая внимания на то, что происходит за невысокой чугунной оградой. "Да
уж, - подумал Геннадий Павлович, - если где у нас еще и сохранились
профессионалы, так разве что только в службе охраны общественного порядка.
Ну и, понятное дело, в Министерстве безопасности".
- Чтобы все у нас так работали, - четко и слаженно, - вторя мыслям
Геннадия Павловича, заметил добропорядочный гражданин с бультерьером на
поводке. - Смотреть - одно удовольствие!
Геннадий Павлович ответил ему только улыбкой и, коротко кивнув на
прощание, зашагал дальше своей дорогой.
- Постойте! - раздался позади него окрик собачника. - Вы уже прошли
генетическое картирование?
Геннадий Павлович едва не споткнулся на ровном месте. Ощущение было
такое, словно к затылку приставили ствол пистолета. Вообще-то, Геннадий
Павлович не имел понятия, что чувствует человек, к голове которого
приставлен пистолет, - по счастью, ему никогда не доводилось оказываться в
подобной ситуации, - но если исходить из его представлений на сей счет, то
данное сравнение являлось вполне уместным. В голове у Геннадия Павловича
один за другим рождались крайне неприятные вопросы, ответы на которые
подразумевались как сами собой разумеющиеся. Что было нужно этому не в меру
разговорчивому типу с собакой? С чего он вдруг задал вопрос о генетическом
картировании? И в довершение всего Геннадий Павлович вспомнил о зеленой
листовке, что лежала в заднем кармане брюк. Осторожно, словно ожидая
внезапного удара, Геннадий Павлович посмотрел через плечо назад. Собачник
стоял на прежнем месте и смотрел на него с каким-то очень странным
выражением на лице, прочитать которое Геннадию Павловичу не удалось.
- Да, конечно, - очень медленно и на удивление спокойно ответил на
заданный ему вопрос Геннадий Павлович.
- А скажите-ка, - собачник дернул за поводок тупо уткнувшегося мордой
в ограду бультерьера и сделал шаг в направлении Геннадия Павловича.
Пес не двинулся с места, поводок натянулся, и человеку, привязанному к
нему, пришлось остановиться.
- Да что б тебя, псина!.. - недовольно выругался мужчина, добавив к
этому еще парочку эпитетов, не входящих в общепринятый лексикон.
Что уж там нашел бультерьер возле ограды - бог его знает, но даже
после этого он не двинулся с места.
Собачник посмотрел на Геннадия Павловича так, словно ожидал, что тот
сам к нему подойдет. Однако Геннадий Павлович, сделал вид, что не понял, и,
как бультерьер, остался стоять на месте, на расстоянии двух шагов от
неприлично выражающегося гражданина.
- Скажите, - вновь обратился к Геннадию Павловичу словоохотливый
собачник, - а у вас в районе постоянные паспорта выдают?
- Ну, да, - секунду помедлив, ответил Геннадий Павлович. И на всякий
случай, для убедительности, добавил: - Конечно!
- Пластиковые? - продолжал допытываться гражданин с бультерьером.
- Ну, а то какие же еще? - вполне естественно изобразил недоумение
Геннадий Павлович.
- А у нас временные дают.
Гражданин достал из заднего кармана спортивных брюк какое-то
удостоверение темно-зеленого цвета и вынул из него белый прямоугольник,
испещренный мелкими полосками и значками, похожими на штрих-код.
- Вот такие, - взмахнул карточкой в воздухе гражданин. - Бумажные.
Обещают в течение полугода заменить на постоянные. Говорят, что пластиковых
на всех пока не хватает.
- Ну, что поделаешь. - Геннадий Павлович решил, что тема исчерпана, и,
чуть разведя руки в стороны, дабы тем самым выразить свое сожаление по
поводу отсутствия в достаточном количестве пластиковых карточек для
генетических паспортов, собрался продолжить свой путь.
- Простите! - вновь окликнул его собачник. - А можно на ваш
посмотреть?
- На генетический паспорт? - настороженно посмотрел на
добропорядочного гражданина Геннадий Павлович.
- Да, - улыбнувшись, кивнул тот.
- Зачем?
- Да просто любопытно.
- Я не ношу генетический паспорт с собой, - медленно покачал головой
Геннадий Павлович.
- Как? - удивленно вскинул брови собачник.
- А зачем?
- Ну, мало ли что, - сделал неопределенный жест рукой обладатель
временного генетического паспорта. - Сами понимаете, какие сейчас времена.
Геннадий Павлович не понимал, что имеет в виду собачник. И вовсе не
горел желанием выяснять, что именно он хотел сказать своим "сами
понимаете". Времена нынче были не хуже, чем всегда, так что, по сути, и
разговаривать было не о чем. А беспредметных разговоров Геннадий Павлович
не любил.
- Простите, - сказал он, - но я опаздываю.
И быстро зашагал по направлению к проулку, который должен был вывести
его к месту встречи. Со всей решимостью Геннадий Павлович настроился на то,
что, если гражданин с временным генетическим паспортом в кармане снова
окликнет его, он сделает вид, что не услышал, и не станет оборачиваться.
Впрочем, нередко случалось, что в самый ответственный момент вся решимость
Геннадия Павловича внезапно испарялась, поэтому трудно сказать, как бы он
поступил в действительности, изъяви собачник желание задать ему еще пару
вопросов. По счастью, на этот раз Геннадию Павловичу удалось дойти до угла
здания и свернуть за него, так и не услышав голоса за спиной. И, подходя к
дверям "Поджарки", он даже успел придумать отменную шутку, которую можно
было вставить по ходу разговора.
Глава 8
- Опаздываешь, Калихин!
На столике среди тарелок с закуской стояли стаканы с недопитым пивом,
число которых как минимум вдвое превосходило число присутствующих, а в
пепельнице, что поставил слева от себя Петлин, уже лежало несколько
раздавленных окурков. Из всего этого можно было сделать вывод, что приятели
дожидались Геннадия Павловича не меньше получаса. Геннадий Павлович глянул
на часы, чтобы убедиться в том, что вина его была не так уж велика, - он
опоздал всего-то на семь минут.
- Давно сидим? - поинтересовался, присаживаясь на свободное место,
Геннадий Павлович.
- Да не так чтобы очень. - Петлин раздавил в пепельнице еще один
окурок и помахал рукой, разгоняя дым. - Но поскольку все, за исключением
тебя, Калихин, пришли раньше назначенного срока, можно сделать вывод, что
нам всем не терпится обменяться впечатлениями.
- О чем? - счастливо, совершенно по-детски, улыбнулся Геннадий
Павлович, заранее предвкушая удовольствие от предстоящей беседы. Компания
интеллектуалов - это вам не собрание пенсионеров из коммунальной квартиры,
которые если и способны что-то обсудить, не теряя нити беседы, так только
последнюю серию "Тьмы над городом", где старший инспектор Минбеза Сарпатов
свернул челюсть еще одному иностранному шпиону, едва не умыкнувшему тайну
нашего новейшего секретного оружия, приводящего мир в смятение и трепет.
- Шутник ты, Гена, - усмехнулся Алекс. - Пиво будешь?
- А когда я от пива отказывался? - Геннадий Павлович полез в карман,
давая понять, что пить он собирается на свои.
- Оставь, - махнул рукой Коптев.
- Ты в прошлый раз угощал, - напомнил Геннадий Павлович.
- И что с того?
Геннадию Павловичу показалось, что Коптев глянул на него не то чтобы
недружелюбно, а, наверное, настороженно. Не привык Геннадий Павлович, чтобы
друзья на него так смотрели.
- Нет уж, - Геннадий Павлович вытащил из кармана сложенную вдвое
купюру, - для начала я сам себе закажу.
- Заказывай, - Юлий Никандрович с безразличным видом откинулся на
спинку стула.
- Заказывай, - подмигнул Геннадию Павловичу Алекс. - Я, например, не
имею ничего против того, чтобы Юлик оплатил мой счет. - Петлин глянул на
Коптева. - Как ты, Юлик?
Коптев с безразличным видом махнул рукой, - мол, делайте что хотите.
- Официант! - взмахнул рукой Алекс.
- А где фишки? - поинтересовался Геннадий Павлович.
- Ты играть собрался? - недоуменно глянул на него Петлин.
- А что?
Алекс молча развел руками.
Геннадий Павлович перевел взгляд на Коптева. Юлий Никандрович смотрел
в стену с таким видом, будто вообще случайно оказался за этим столом.
- Ты заметил какое интересное новшество ввели в этом славном
заведении? - Чтобы привлечь внимание Калихина, Анатолий Викторович постучал
пальцем по небольшой, забранной частой сеткой коробочке, примостившейся на
дальнем конце стола.
- Что это? - спросил Геннадий Павлович. Он задал вопрос только потому,
что почувствовал - не сделай он этого, и произойдет нечто непоправимое.
Геннадий Павлович готов был взять на себя роль громоотвода, если бы только
смог понять, откуда должен грянуть гром. Но в данный момент его беспокоило
главным образом то, что шутка, которую он придумал на подходе к закусочной,
оказалась невостребованной.
- Туда смотри.
Следуя взором за указательным пальцем Анатолия Викторовича, Геннадий
Павлович развернулся вполоборота. Над стойкой бара висел большой
телевизионный экран, которого прежде там не было. По экрану на фоне
взрывов, поднимающих землю на дыбы, пригибаясь, бежали солдаты в касках и
камуфляжной форме, с автоматами в руках. Анатолий Викторович надавил
пальцем маленькую клавишу у основания коробочки, что стояла на столе, и
Геннадий Павлович услышал грохот взрывов, стрельбу, надсадные крики бегущих
солдат и еще какие-то звуки, похожие на рев летящих на бреющем полете
самолетов.
- Здорово, да? На каждом столе - свой динамик. Не хочешь - не слушай.
- Я бы предпочел еще и не смотреть, - недовольно буркнул Петлин.
- А чего же тогда сел лицом к экрану? - поддел его Коптев, который сам
сидел к телевизору спиной.
- Так я же не знал, что этот ящик только новости показывает! -
возмущенно всплеснул руками Алекс. - Я надеялся Эм-ти-ви посмотреть!
Картинка с бегущими меж разрывами снарядов солдатами исчезла, уступив
место вальяжному диктору, удобно расположившемуся за большим столом с
компьютерным монитором на краю, на который он то и дело бросал задумчивые
взгляды.
- Итак, очередная антитеррористическая операция, проводимая армейскими
подразделениями и частями специального назначения Министерства безопасности
на территории...
- Выключи, - скривился, словно от зубной боли, Алекс.
Анатолий Викторович послушно нажал на кнопку уровня звука. Диктор на
экране продолжал, хлопать ртом, не издавая при этом ни звука.
- Вот так он мне куда больше нравится, - счастливо улыбнулся Алекс.
- А где мы сейчас воюем? - спросил, кивнув в сторону экрана, Геннадий
Павлович.
- Ну, какая разница, - с тоской посмотрел на него Юлий Никандрович.
- К тому же это не война, а антитеррористическая операция, -
насмешливо заметил Анатолий Викторович. - Следовательно, поголовной
мобилизации не будет. А из призывного возраста мы давно уже вышли.
- Ничего не стоит в очередной раз поднять планку призывного возраста,
- возразил ему Алекс, как могло бы показаться, вполне серьезно.
- Ну, это ты, пожалуй, хватил, - покачал головой Анатолий Викторович.
- Не до пятидесяти же лет.
- А почему нет? - Алекс пожал плечами с таким видом, словно и в самом
деле находил идею о призыве в армию пятидесятилетних вполне жизнеспособной
и, более того, готов был сам, если потребуется, встать под ружье.
В ходе этого короткого обмена репликами взгляд Геннадия Павловича
скользнул по полированной поверхности стола с растекшейся лужицей пролитого
пива, переместился на забранную сеткой коробку миниатюрного динамика и
остановился, наконец, на кисти руки Анатолия Викторовича, что лежала рядом.
Он даже не сразу сообразил, чем заинтересовала его рука Григоршина. И лишь
спустя какое-то время Геннадий Павлович понял, что послужило тому причиной.
На левой руке Анатолия Викторовича было пять пальцев. А на том месте, где
прежде торчал чуть в сторону рудиментарный шестой палец, была наклеена
почти незаметная полоска пластыря телесного цвета.
- Заметил, - тихо произнес Алекс.
Геннадий Павлович тут же перевел взгляд на него. Пожалуй, даже немного
поспешно и суетливо, как будто его поймали на чем-то, что в приличном
обществе делать не принято. Держа незажженную сигарету двумя пальцами возле
угла рта, Алекс смотрел на Геннадия Павловича так, словно ждал от него
комментариев. Не зная, что сказать, Геннадий Павлович посмотрел на
Григоршина.
- Да. - не то с раздражением, не то с вызовом взмахнул растопыренной
пятерней Анатолий Викторович. - Теперь у меня на каждой руке по пять
пальцев! Как и у всех нормальных людей!
Едва не задав глупый вопрос, Геннадий Павлович все же вовремя успел
прикусить губу. Но Анатолий Викторович легко угадал, что он хотел спросить,
- не первый же год были знакомы.
- Это не несчастный случай. - Анатолий Викторович успокоился и положил
руку на стол. Голос его звучал тихо и, пожалуй, даже спокойнее, чем обычно.
- Я пошел в клинику и попросил ампутировать мне лишний палец.
- Раньше он тебе как будто не мешал, - сказал Геннадий Павлович.
- Так то было раньше, - невесело усмехнулся Анатолий Викторович. -
Нынче иные времена настали. Теперь свое уродство лучше напоказ не
выставлять.
- Толя! - Алекс с укоризной посмотрел на Анатолия Викторовича.
- Это не я придумал, - все с той же усмешкой, смахивающей на оскал,
ответил Григоршин. - Это мне ректор сказал. Извините, говорит, Анатолий
Викторович, но, если вы желаете и далее работать в нашем коллективе, вам
следует избавиться от внешних проявлений вашего генетического отклонения от
нормы. Оно, видите ли, оскорбляет чувства остальных работников академии. -
Григоршин с досадой, но все же очень осторожно стукнул кончиками пальцев по
столу. - Тридцать лет мой шестой палец никому не мешал, а теперь, видишь
ли, чувства оскорбляет!
- Ну, и как тебе это нравится? - обратился почему-то именно к Геннадию
Павловичу Алекс.
- Мне? - растерянно глянул на него Геннадий Павлович. - Почему мне это
должно нравиться? Мне это совершенно не нравится!
Последнюю фразу он произнес негромко, но с возмущением, которое не
собирался скрывать.
- Ребята, - с удрученным видом покачал головой Юлий Никандрович. - Вы
ловите черную кошку в темной комнате.
- Но она там все же есть? - прищурившись, посмотрел на Коптева Алекс.
Юлий Никандрович сделал, вид, что вопрос обращен не к нему.
- Толю никто не заставлял ампутировать палец, - продолжил он ровным
голосом. - Это была его собственная инициатива. А то, что ректор у вас в
академии болван, - обратился он уже персонально к Анатолию Викторовичу, -
так это только его беда. Ну, может быть, еще и сотрудников, которым
приходится с ним работать. Ты имел полное право послать своего ректора к
чертям собачьим.
- А потом бы он меня послал, - мрачно усмехнулся Анатолий Викторович.
- И значительно дальше.
Юлий Никандрович тяжело вздохнул.
- Уверяю вас, друзья мои, никаких репрессивных мер в отношении людей с
генетическими отклонениями приниматься не будет. Генетическое картирование
населения проводится исключительно с целью предотвращения дальнейшего
распространения дефектных генов в популяции.
- Интересно, как это можно сделать, не прибегая к запретам? - щелкнув
зажигалкой, Алекс закурил. - Единственный реальный способ предотвратить
распространение дефектных генов - это запретить их носителям иметь детей. А
для надежности было бы лучше всех их стерилизовать. - Алекс криво
усмехнулся и, положив локоть на спинку стула, откинулся назад. - Уверен,
мне не первому пришла в голову такая мысль.
- А как насчет понимания ситуации самими людьми? - спросил Юлий
Никандрович. - Если ты будешь знать, что у тебя родится умственно отсталый
ребенок, ты станешь его заводить?
- Я - нет, - покачал головой Алекс. - Но идиоты, алкоголики и
наркоманы обычно не думают о последствиях, когда совокупляются с себе
подобными. Да возьмем для примера хоть нашу компанию. Вы трое женаты. И
семьи у вас вполне благополучные. Генка, пусть и без жены, так он и сам
заботливый родитель. У тебя, Юлик, сколько детей? Двое. У Генки - один сын.
У Толика - вообще никого. А посмотрите на своих соседей. Наверняка же у
каждого в подъезде имеется семейка, которая вообще непонятно на что и как
живет. Папа - вечно пьяный, мама - всю жизнь в синяках. А за ними - выводок
детей, человек пять-шесть, а то и больше. У половины из которых взгляд ни
на чем не фиксируется, а у других - слюна изо рта течет. Что, скажете, не
видели никогда такого?
- Ну, и к чему ты это? - спросил Юлий Никандрович.
- Так видели или нет?
- Со мной на лестничной клетке живет семейка, вроде той, что ты
описал, - сказал Юлий Никандрович.
- А у нас в коммуналке по большей части одни старики, - Геннадий
Павлович чуть приподнял брови, словно извиняясь за своих престарелых
соседей. - Зато в доме напротив, где заводские живут, детей много. И
действительно, - Геннадий Павлович смущенно потупил взгляд, ему было
неприятно то, что он хотел сказать, - странные они какие-то. Не все, - тут
же добавил он, - но по большей части... Я иногда даже побаиваюсь их, -
признался он наконец. - Они как будто дикие какие-то.
Анатолий Викторович щелкнул ногтем по черной коробке телевизионного
динамика и ничего не сказал. Смотрел он не на Алекса, а в сторону, как
будто хотел показать, что весь этот разговор ему глубоко безразличен.
- Что и требовалось доказать. - Легонько ударив кончиком пальца по
сигарете, Алекс стряхнул пепел в пепельницу. - Уроды, если только дать им
волю, будут размножаться в несколько раз быстрее нормальных людей.
- Тебе не кажется, что называть больных людей уродами - это по меньшей
мере бестактно, - заметил сухо Юлий Никандрович.
- А я сейчас говорю не о твоих подопечных с генетическими нарушениями,
- покачал головой Алекс. - Речь идет о моральных уродах и вырожденцах.
- Тогда при чем здесь генетическая чистка? - непонимающе склонил
голову к плечу Геннадий Павлович.
- При том, - Алекс назидательно поднял вверх два пальца, между
которыми была зажата сигарета, - что программа генетической чистки не
спасет нас от вырождения.
- Программа генетического картирования уже несколько лет успешно
действует в Штатах и странах Европейского союза. - Возмущенный до глубины
души крамольными речами Петлина, Юлий Никандрович схватил со стола стакан,
в котором еще оставалось пиво, и залпом допил его.
- Так то у них, - Алекс рукой почему-то указал направо, в сторону
окна. - А это - у нас, - палец Петлина уперся в стол.
- А какая разница? - спросил Геннадий Павлович, пытаясь понять, куда
клонит Алекс.
- Принципиальная. - Петлин раздавил окурок в пепельнице. - Если нам и
грозит вырождение, то вовсе не по причине катастрофического роста числа
генетических нарушений в генофонде нации. Вырождение у нас вот где! - Алекс
постучал пальцем себя по виску. - Мы от собственной дури вымрем быстрее,
чем от генетической чумы. И никакая международная программа нас не спасет.
Поскольку деньги-то на нее мы возьмем, а про себя будем посмеиваться - все
равно, мол, мы самые умные, а вы все вокруг дураки, потому-то понять этого
не можете.
- Я не желаю обсуждать эту тему. - Юлий Никандрович снова поднял
стакан, увидел, что он пуст, и недовольно стукнул его донышком о стол. -
Глупо все, что ты говоришь, Алекс! От начала до конца!
- А я с Алексом согласен, - негромко и очень спокойно произнес
Анатолий Викторович.
- В чем, позволь тебя спросить? - посмотрел на него Юлий Никандрович.
- В том, что мы живем в стране, в которой среди подавляющего
большинства населения глупость является общепризнанной нормой поведения. А
все остальное - одна большая аномалия. Попробуй сказать что-нибудь
по-настоящему умное - тебя засмеют или станут смотреть как на идиота.
- И что особо показательно, - добавил Алекс, - реакция будет примерно
одинаковой, где бы это ни происходило, - у стойки дешевой рюмочной, на
молодежной тусовке или в Госдуме. Многие вообще не понимают фраз,
построенных без использования примитивных словесных штампов, утвердившихся
в качестве нормы общения.
- Я разве с этим спорю? - Юлий Никандрович с досадой цокнул языком. -
Но при чем здесь программа генетического картирования?
- Да при том, что с нашей врожденной дуростью мы все что угодно
способны довести до абсурда!
- А сам ты сейчас чем занимаешься, если не игрой на грани абсурда?
- А чем я лучше других? - развел руками Алекс.
- Такой же дурак, как и все?
- Наверное, если до сих пор живу в этой стране.
- Может быть, поговорим серьезно?
- Хорошо. Ректор, усмотревший у Толика на руке лишний палец, кто
по-твоему?
- Дурак, - быстрее всех ответил Геннадий Павлович.
- Верно? - посмотрел на Юлия Никандровича Алекс.
- Верно, - с неохотой согласился Коптев.
- Но заметьте, - вновь воздел указательный палец к потолку Петлин. -
Дурак, облеченный властью!
- И что с того?
- А то, что чем больше власти получает человек, тем хуже у него с
головкой, - Алекс вновь постучал указательным пальцем по виску.
- Ты хочешь сказать, что власть делает человека глупее? - решил
уточнить, правильно ли он все понял, Геннадий Павлович.
- Нет, - покачал головой Алекс. - Здесь действует закон обратной
селекции. У нас уровень некомпетентности является для человека не потолком,
выше которого он не в состоянии прыгнуть ни при каких условиях, а стартовой
площадкой, с которой можно взлететь к заоблачным высотам. Требуются
примеры?
- Имен называть не надо, - предостерегающе покачал пальцем Анатолий
Викторович и улыбнулся, кажется, впервые за весь сегодняшний день.
- Конечно, - согласился Алекс. - Все и без того их знают... Ты что-то
хотел сказать, Юлик?
Юлий Никандрович отрицательно покачал головой.
- Хорошо, тогда я продолжу. - Петлин достал из пачки сигарету, но
прикуривать не стал, просто положил ее на стол. - К чему я все это? Да к
тому, что Международная программа генетического картирования в России
превратилась в программу национальную. А следовательно, все решения по ней
будут приниматься и, судя по всему, уже принимаются на самом высоком
уровне. Что больше всего интересует чиновников, курирующих программу
генетической чистки? Может быть, ее эффективность? Да ни в коем случае! Для
них главное - как можно скорее поделить отпущенные на программу средства и
отчитаться о ее успешном выполнении. Быть может, судьба программы заботит
тех, кто стоит над этими чиновниками и требует от них отчета о проделанной
работе? Тоже нет, потому что они точно такие же чиновники, только
облеченные еще большей властью. Им предстоит отчитываться на международном
уровне, и, конечно же, они не хотят, чтобы наша страна оказалась в изоляции
по причине того, что программа окажется невыполненной. Следовательно, она
непременно будет выполнена. Вопрос только в том, какими средствами? Деньги,
выделенные на реализацию программы международными организациями, будут по
большей части разворованы. Те, что останутся, будут использованы на то,
чтобы пустить пыль в глаза представителям все тех же международных
организаций, которые призваны следить за выполнением программы. В
результате что нам остается? Как обычно, жесткие административные методы.
Готов поспорить на всю имеющуюся у меня в данный момент небогатую
наличность, что в самое ближайшее время мы узнаем о том, что поголовное
генетическое картирование населения России успешно завершено.
- Обязательному генетическому картированию подлежат только лица,
входящие в группы риска, - Юлий Никандрович все еще пытался возражать. Но
как-то совсем уж вяло. И смотрел он при этом не на Алекса, а в сторону. -
Остальное население проходит генетическое картирование на добровольной
основе.
- Ну, если подходить к этому вопросу не формально, а по сути, то все
население России - это одна большая группа риска, - заметил Анатолий
Викторович. - Каждому, кто здесь живет, нужно, как полярникам, платить
премию за особо суровые условия.
- Ага, - усмехнулся Алекс. - И лучше - спиртом! Тогда недовольных не
будет.
- А я уже сдал анализ на генетическое картирование, - с гордостью
заявил Геннадий Павлович. - Сегодня утром.
Трое остальных уставились на Геннадия Павловича так, словно он сказал
нечто такое, после чего следовал до в корне пересмотреть всю систему
мироустройства.
- Ты это серьезно? - спросил Юлий Никандрович.
- Конечно, - Геннадий Павлович улыбнулся. Он был рад, что разговор за
столом изменил свою направленность, да к тому же еще он сам стал его
центром. Длинные рассуждения Алекса о власти и дураках, признаться, изрядно
наскучили Геннадию Павловичу. Какой смысл без конца повторять то, что и без
того понятно каждому?
- Это нужно обмыть, - Алекс взмахнул рукой, подзывая официанта. -
Четыре пива, пожалуйста. И какую-нибудь закуску. Лучше - мясную. Юлик, -
посмотрел он на Коптева, - ты не возражаешь?
Юлий Никандрович сделал одобрительный жест рукой.
Официант записал заказ и удалился.
- С чего тебя вдруг туда понесло? - поинтересовался Анатолий
Викторович.
- Ну, а как же иначе? - несколько удивленный таким вопросом, Геннадий
Павлович уперся ладонями в край стола, словно собирался оттолкнуть его от
себя. - Ведь были же повестки.
Услыхав такое, Юлий Никандрович едва на месте не подпрыгнул.
- Ты получил повестку с указанием явиться в кабинет генетического
картирования для сдачи анализа?
- Я пока нет, но многие в нашей квартире их уже получили. - Вспомнив о
причине, по которой он остался без повестки, Геннадий Павлович счел
необходимым добавить: - Меня в тот момент не было дома.
- Этого не может быть, - медленно покачал головой Юлий Никандрович.
- Да я собственными глазами видел эти повестки, - убежденно произнес
Геннадий Павлович.
Повесток он не видел, а всего лишь слышал о них от Марка Захаровича
Шпета. Но у Шпета не было никаких оснований обманывать соседа, поэтому
Геннадий Павлович мог представить себе, как Шпет показывает ему повестку.
Да, собственно, так бы оно и было, если бы Геннадий Павлович захотел на нее
взглянуть. А для очистки совести он сегодня же вечером зайдет к Шпету и
попросит его показать повестку.
Схватив стакан пива с подноса подошедшего к столу официанта, Юлий
Никандрович сделал три жадных торопливых глотка, как будто дней пять
мучился жаждой.
Дождавшись, когда официант удалился, Алекс сделал глоток из своего
стакана, смачно чмокнул губами и с видом победителя посмотрел на Юлия
Никандровича:
- Ну, что ты теперь скажешь, Юлик?
Не глядя на Петлина, Юлий Никандрович снова покачал головой, на этот
раз совершенно потерянно.
- Должно быть, это какая-то ошибка.
- Да какая уж там ошибка, - криво усмехнулся Анатолий Викторович, -
если Генка, - он коротко кивнул в сторону Геннадия Павловича, - сам видел
повестку.
- Быть может, это какая-то глупая инициатива местных властей, - нашел,
наконец, что ответить, Юлий Никандрович. - Пару дней назад я присутствовал
на встрече с первым заместителем министра безопасности. И он заверил всех
присутствующих, что никаких мер принуждения не будет применяться по
отношению к гражданам, не входящим в обозначенные группы риска. Каждый
может сдать кровь для генетического картирования, но только на добровольной
основе.
- Не изображай из себя легковерного дурня, Юлик, - с неодобрением
покачал головой Алекс. - Это не в твоем духе. Я понимаю, что ты кровно
заинтересован в реализации программы генетического картирования, но не до
такой же степени, чтобы...
- Я заинтересован в этой программе потому, что без нее мы не сможем
вычистить весь генетический мусор из генофонда нашего народа! - грубо
перебил Петлина Юлий Никандрович. - А без этого мы через пару поколений
превратимся в нацию больных и уродов, не способных продолжить свой род! И
поверь мне, тогда уж западные соседи точно не станут помогать нам выжить!
Потому что к тому времени шансы у нас будут нулевые!
- Мы все об этом уже слышали, - спокойно ответил Коптеву не Алекс, к
которому главным образом была обращена данная тирада, а Анатолий
Викторович. - И поверь мне, Юлик, никто из нас не сомневается в твоей
искренности. Алекс не собирался предъявлять каких-либо обвинений лично
тебе. - Анатолий Викторович не спеша отпил пиво, кинул в рот несколько
подсоленных орешков арахиса и лишь после этого закончил реплику: - Дело не
в тебе и не в нас, а в той системе, которую в нашей стране принято называть
государственной властью.
- Толик сказал все! - Алекс восторженно приподнял руки. - И лучше уже
не скажешь. По-моему, дальнейшее обсуждение данного вопроса не имеет
смысла.
- Нет, почему же, - набычился вдруг Юлий Никандрович. - Давайте
представим себе, что вы правы. Я не согласен с большинством ваших
утверждений, поскольку, в отличие от вас, знаком с ситуацией изнутри. Но
все же давайте представим себе, что вы правы, - основная масса средств,
выделенных на реализацию программы генетического картирования в России,
уйдет куда-то на сторону, а итогом программы станут липовые отчеты. В
результате такого варианта развития событий мы возвращаемся к
первоначальному сценарию, результат которого - вырождение, а затем и
вымирании нации!
- Ну и что? - недоумевающе посмотрел на Юлия Никандровича Алекс.
Геннадий Павлович тоже не понял, к чему клонит Коптев. Точно так же
ему была не до конца ясна позиция, которую занимал Петлин. А уж о чем думал
Григоршин, глядевший почти все время куда-то в сторону и тихонечко
постукивавший пальцами по коробочке телевизионного динамика, можно было
только гадать. Поэтому Геннадий Павлович решил, что лучше до поры до
времени в спор не вмешиваться, а просто сидеть и слушать, о чем говорят
другие, чтобы потом, где-нибудь в ином месте, блеснуть яркой фразой.
Например, можно было Марину удивить своей осведомленностью о ходе
выполнения программы генетического картирования. Или выдать пару веских
аргументов в разговоре с сыном. Судя по коротким репликам, которые
доводилось слышать от него Геннадию Павловичу, Артем относился к программе
генетической чистки резко отрицательно. Геннадий Павлович не спеша
потягивал пиво и внимательно следил за ходом беседы. В целом, все было
неплохо. Ему даже было не очень досадно из-за того, что в маджонг сегодня
снова решили не играть. Общее впечатление от встречи лишь самую малость
омрачало то, что до сих пор никто не удосужился заказать горячее.
Положив руки перед собой, Юлий Никандрович подался вперед, насколько
позволял край стола, на который он навалился грудью.
- Ты полагаешь, что, понимая всю безнадежность ситуации, в которой
может оказаться страна, если самые решительные меры не будут приняты
незамедлительно, власти могут осознанно пойти на самоубийство?
- Отнюдь. - Щелкнув зажигалкой, Алекс прикурил очередную сигарету. -
Ни о каком самоубийстве речь не идет. Ты же сам сказал, что последствия
нынешнего генетического кризиса мы сполна ощутим лишь спустя два, а то и
три поколения. Уверяю тебя, Юлик, чиновники, облеченные властью, не думают
о столь отдаленных последствиях. Судя по тем решениям, что принимаются
правительством и Госдумой, я бы сказал, что они вообще предпочитают не
заглядывать в будущее далее, чем на два-три месяца.
- Будь иначе, - добавил Анатолий Викторович, - в свое время не было бы
принято архимудрое решение о создании на территории России ядерных
могильников, в которые за определенную плату могут сбрасывать свои
радиоактивные отходы все, кто только пожелает. И не было бы у нас сейчас
зараженных зон.
- Я так полагаю, что информация о том, сколько человек, поработав в
зараженных зонах, стали инвалидами и получили наследственные заболевания,
которые скажутся в последующих поколениях, является закрытой?
Разогнав ладонью повисшее перед ним облачко табачного дыма, Алекс
выжидающе посмотрел на Юлия Никандровича. Но тот ничего не ответил.
И тут Геннадий Павлович понял, что пришла его пора сказать свое веское
слово.
- Теперь в зараженные зоны отправляют бомжей. Все ж какая-то польза
будет от них обществу.
Все разом посмотрели на него.
- С чего ты это взял? - спросил Анатолий Викторович.
- Я, когда шел сюда, видел, как охранники собирали бомжей в парке и
рассаживали по машинам.
- Кто тебе сказал про зараженные зоны?
- Один местный житель, - ответил Геннадий Павлович. - Да и куда их еще
отправлять, если не в зараженные зоны? - Калихин усмехнулся. - Можно
подумать, у нас открылись гостиницы для бомжей.
- Верно, - согласился Алекс. - Раньше бродяги никого не интересовали.
Прежде всего потому, что никто не знал, что с ними делать. Теперь же их
можно приписать к группе риска и отправить на спецпоселения. А зараженные
зоны являются для этого самым подходящим местом. Колючая проволока уже
есть, остается только охрану по внешнему периметру выставить... Даже
странно, как прежде никому не пришло в голову столь простое решение
проблемы бездомных.
- Прежде это было бы названо ущемлением прав человека, а теперь - не
что иное, как выполнение национальной программы генетического картирования.
- Анатолий Викторович встряхнул вазочку с арахисом и посмотрел в нее так
внимательно, словно собирался предсказать будущее по тому, как лягут
орешки. - Методы не совсем соответствуют тем, что рекомендованы
международными организациями, ну так что ж, у нас своя специфика. На Западе
это понимают и поэтому не станут поднимать шум. Для них ведь тоже важна не
суть происходящего, а чтобы внешне все выглядело чинно.
- Ну что за бред вы несете! - раздраженно всплеснул руками Юлий
Никандрович. - Вы только послушайте сами себя! Генка увидел, как в парке
охранники собирают бомжей. Какой-то незнакомец походя сообщил ему, что
бездомных будут отправлять в зараженные зоны. И вы, вполне здравомыслящие
люди, тотчас же принимаете все это за истину! И более того, тут же делаете
вывод о международном заговоре против российских бомжей! Ребята! - Юлий
Никандрович посмотрел на всех троих так, как обычно смотрят на малых детей,
призывая их проявить благоразумие. - Давайте все же оставаться реалистами.
То, что мы способны вообразить, вовсе не обязательно должно существовать в
действительности. Вспомните хотя бы старый добрый принцип Оккама.
- Так ведь не действует у нас этот принцип, Юлик! - Алекс едва ли не
со злостью ткнул окурок в переполненную пепельницу. Геннадий Павлович про
себя отметил, что сегодня Петлин курит больше, чем обычно, почти не делая
пауз между сигаретами. - У нас, если хочешь, чтобы твои ожидания
оправдались, нужно непременно придумать что-нибудь такое, что ни одному
нормальному человеку никогда даже в голову не придет. И тогда ты в девяти
случаях из десяти попадешь в точку.
- Факты, - устало произнес Юлий Никандрович. - Мне нужны не разговоры
на тему "Абсурд - как форма проявления власти", а факты. В данный момент
мне известно лишь то, что моя лаборатория имеет все необходимое для того,
чтобы выполнить свою часть программы генетического картирования. Объясните
мне, господа скептики, чего ради чиновники, занимающиеся распределением
средств, выделяют нам, прямо скажу, немалые деньги, если, как вы полагаете,
они намерены похоронить программу?
- Потемкинская деревня, - умильно улыбнулся Алекс. - Это же исконно
наше, российское ноу-хау. Когда международные организации, отстегнувшие
средства на проведение генетической чистки, пожелают убедиться в том, что
деньги были использованы по назначению, им покажут твою лабораторию, Юлик.
И еще несколько таких же, оборудованных по последнему слову науки. А для
осуществления программы будут использованы иные методы, значительно более
дешевые и не раз уже доказавшие свою эффективность.
- Например? - с вызовом поинтересовался Юлий Никандрович.
- Например, повестки, о которых говорил Генка.
- Или вот еще. - Геннадий Павлович выложил на стол зеленую листовку. -
Мне дали ее у входа в метро.
Алекс быстро пробежал листовку глазами, мрачно хмыкнул и передал Юлию
Никандровичу. Коптев взял бумагу в руки и с явной неохотой начал читать. По
мере прочтения текста на лице его проступала все более ярко выраженная
гримаса омерзения.
- Бредятина какая-то, - объявил он свое мнение, закончив чтение, после
чего резким, немного нервным движением смял листок в кулаке и поискал
взглядом, куда бы его можно кинуть. Поскольку пепельница была переполнена
окурками, Юлию Никандровичу пришлось положить комок смятой бумаги на край
стола.
- Ты так считаешь? - загадочно прищурился Алекс.
- А ты, конечно же, уверен, что это часть проводимой властями политики
по свертыванию программы генетического картирования! - ответил Юлий
Никандрович, с трудом сдерживая возмущение.
- Ты знаешь, Юлик, - Петлин помахал рукой, разгоняя раздражавший глаза
сигаретный дым, - с тех пор как ты ощутил вкус спокойного, благополучного
существования на государственных дотациях, твои суждения по многим вопросам
резко изменились. Я не осуждаю тебя за это, просто пытаюсь понять, почему
так происходит?
Геннадий Павлович старался внимательно следить за тем, о чем шла речь
за столом, но в какой-то момент он понял, что ему становится скучно. Пиво
было выпито, а раскладывать фишки для игры никто не собирался. Поскольку
каждый из спорщиков стоял на своем, упорно не желая принимать во внимание
аргументы противоположной стороны, разговор верно превращался в переливание
из пустого в порожнее. К тому же аргументы что у тех, что у других были
какими-то очень уж жиденькими. Если бы Геннадию Павловичу была предложена
роль арбитра, то он бы объявил ничью. Только не в том смысле, что соперники
сражались на равных, а в том, что оба проиграли.
По мнению Геннадия Павловича, истина, которую каждый пытался
перетянуть на свою сторону, лежала посередине. И чтобы не понять это, нужно
быть либо беспросветным тупицей, либо упертым до предела догматиком. А весь
фокус заключался в том, что судьба программы генетической чистки в России
ни от кого не зависела. Она, как и все процессы в этой стране, будет
развиваться спонтанно, направляемая то в ту, то в другую сторону внезапно
возникающими факторами, ни объяснить, ни тем более уж предсказать которые
было невозможно. И во что она выльется в конечном итоге - бесполезно было
даже гадать. Нужно было просто подождать, чтобы увидеть, что произойдет.
Хотя, скорее всего, не произойдет ничего. Все потихоньку утрясется и
встанет на прежние места. Можно подумать, прежде не было революционных
программ, призванных изменить все общественные устои. И чем все они
закончились? Вот именно - одни названия остались!
"Кончайте, наконец, заниматься ерундой, парни! - хотелось громко
сказать Геннадию Павловичу. - Мы ведь все свои ребята, знаем друг друга не
первый год. И с головой у нас все в порядке, слава богу, и с генами. Так
чего ради пыль поднимать? Какое нам дело до всех этих генетических уродов,
что бродят вокруг? Потенциальная угроза обществу - ну так пусть общество
само с ними и разбирается! Нам-то до всего этого какое дело? Мы здесь
собрались не для того, чтобы решать мировые проблемы, - просто поболтать.
Ну так и давайте займемся своим делом - разложим фишки, закажем еще пивка!
Да и горячее не помешало бы..." Но почему-то Геннадию Павловичу казалось,
что реакция на его сентенцию окажется совсем не той, какую он хотел бы
видеть. Ему все же хотелось быть понятым, а не просто высказаться по
обсуждаемому вопросу, поэтому он счел лучшее промолчать.
И вдруг Геннадий Павлович почувствовал, что упустил нить разговора и
уже почти не понимает, о чем говорят за столом. Когда же он попытался
сосредоточиться, то начало происходить и вовсе нечто странное. Фигуры
людей, сидевших за одним с ним столом, стали нечеткими, лица поплыли,
словно акварельные рисунки, облитые водой, сделались совершенно
неузнаваемыми. Геннадий Павлович медленно провел ладонью по лбу,
покрывшемуся испариной, и судорожно сглотнул подкативший к горлу кисловатый
комок. "Это все жара и духота, - подумал он. - Определенно, сегодня
неблагоприятный день". Геннадий Павлович откинулся на спинку стула,
глубоко, судорожно вздохнул и закрыл глаза.
Алекс посмотрел на Геннадия Павловича и быстро затушил в пепельнице
недокуренную сигарету.
- Он уходит от нас, - с тревогой произнес он.
- Нервный срыв? - спросил Юлий Никандрович.
- Не похоже, - качнул головой Алекс. Подавшись вперед, он внимательно
осмотрел лицо Геннадия Павловича, после чего достал из кармана крошечный
датчик и приложил его к левому виску Калихина.
- Все показатели в норме, - сказал он, взглянув на светящееся табло. -
Он просто пытается закрыться.
- Мы перегрузили его информацией, - предположил Юлий Никандрович.
- Нет, - возразил Алекс. - Все дело в том, что информация, которую мы
ему даем, слишком уж не однозначная. Он не может определить свое отношений
к происходящему.
- Между прочим, я предупреждал об этом, - заметал Анатолий Викторович.
- И что теперь? Попробуем дожать?
- Для начала следует добавить конкретики.
- Ты имеешь в виду историю об оборотнях?
- Не об оборотнях, а о ликантропах.
- Примитив, - презрительно скривился Алекс. - Именно это и любит
массовый зритель, - Анатолий Викторович осторожно коснулся пальцем кнопки
на динамике и слегка надавил на нее, увеличивая уровень звука. - Этот, как
ты выразился, "примитив" неизменно срабатывает, поскольку большинство наших
сограждан, вопреки совету классика, готовы до бесконечности умножать число
сущностей вообще без какой-либо на то необходимости. Вот так-то. - Анатолий
Викторович хитро улыбнулся и еще немного увеличил уровень звука.
- Осторожно! - нервно дернулся Юлий Никандрович.
- Я похож на дилетанта? - умильно посмотрел на него Анатолий
Викторович.
- Прямо уж и сказать ничего нельзя, - обиженно насупился Юлий
Никандрович.
- Хватит болтать, - Алекс коснулся датчиком левого виска Геннадия
Павловича. - Он уже на пределе. Надо вытаскивать, или он совсем уйдет.
- Нет проблем, - усмехнулся Анатолий Викторович и еще раз надавил на
кнопку динамика. - Оператор! - громко произнес он. - Дайте пленку
"Ликантропия"!
"Мы уже не раз получали сообщения о страшных в своей бессмысленной
жестокости случаях нападения на людей, имевших место в Вологодской области,
- раздался из динамика голос популярного ведущего телешоу. - Сегодня мы
имеем возможность рассказать вам, дорогие телезрители, всю правду о том,
что происходило там на самом деле".
Алекс толкнул Геннадия Павловича в плечо:
- Генка, ты о чем задумался?
Геннадий Павлович открыл глаза и растерянно посмотрел по сторонам:
- Я?..
Он чувствовал себя как-то странно. Как будто спросонья, когда сон и
явь накладываются друг на друга, издавая сюрреалистическую картину мира,
которая живет всего лишь миг. И еще Геннадию Павловичу казалось, что он не
помнит, что произошло перед тем, как Алекс толкнул его. Вроде как Юлик и
Алекс спорили о чем-то... Да, о листовке, которую он им показал!.. А что же
было потом? Чем закончился спор? Кажется, они так и не смогли прийти к
согласию...
- Смотрите, ребята! - воскликнул Анатолий Викторович. - Я видел эту
передачу вчера!
Мгновенно потеряв тонкую, как паутинка, нить размышлений, Геннадий
Павлович повернулся, чтобы только мельком взглянуть на экран. И больше уже
не мог отвести взгляд в сторону.
Глава 9
Ведущий в белой рубашке с аккуратно подвернутыми манжетами, в узких
черных брюках, из-под которых выглядывали носки черных лаковых штиблет,
ступил на подиум и оказался рядом со стулом без подлокотников, но с высокой
резной спинкой. На стуле сидел человек в темно-зеленой солдатской форме,
которую принято называть парадной. Красные погоны на кителе перечеркнуты
тремя узкими золотистыми полосками сержантских лычек. Лицо сержанта
скрывала дурацкая клоунская маска с длинным красным носом и растянутым до
ушей ртом. То ли сидеть ему было неудобно, то ли чувствовал он себя
неуютно, только поза у него была как у приговоренного к казни на
электрическом стуле - прямая, напряженная спина плотно прижата к спинке,
ноги упираются пятками в основания ножек, руки лежат на коленях ладонями
вниз.
- Наш сегодняшний гость, - таинственным полушепотом начал ведущий, -
сержант сверхсрочной службы. Часть, в которой он служит, дислоцируется в
Вологодской области, неподалеку от того самого района, в, котором не так
давно произошла серия убийств, небывалых по своей жестокости. По понятной
причине, мы не можем назвать ни имени нашего гостя, ни номера части, в
которой он служит, ни даже название района, в котором происходили леденящие
кровь события. Также мы пригласили в студию научного консультанта, который
поможет нам понять истинную суть того, что случилось.
Ведущий сделал шаг в строну. Камера последовала за ним и поймала в
объектив человека, сидевшего в глубоком кресле типа "морской еж" с безумно
голубой плюшевой обивкой. Колени консультанта были подняты высоко вверх, а
носки ботинок едва доставали до пола, по причине чего человек чувствовал
себя крайне неудобно, - но именно в этом и заключалось назначение кресла, в
которое его усадили. Модный светло-серый костюм гостя студии
свидетельствовал о респектабельности, а небольшая, чуть рыжеватая бородка и
маленькие круглые очки в металлической оправе придавали лицу
интеллигентность.
- Перед вами, уважаемые зрители, доктор медицины Семен Северинович
Вертер, - представил гостя ведущий.
Семен Северинович попытался подняться из кресла, но, не добившись
успеха с первого раза, счел за лучшее оставить все как есть и просто
помахал телезрителям рукой.
- Семен Северинович, я уверен, что в своих оценках вы будете
беспристрастны, - обратился к доктору ведущий.
- Конечно, - вальяжно кивнул тот. - Не забывайте, что я медик, а
следовательно, давал клятву Гиппократа.
- И все же, - подозрительно прищурился ведущий, - прежде чем мы начнем
наше телешоу, я должен задать вам один вопрос. Скажите, Семен Северинович,
знаком ли вам этот человек? - выбросив руку в борону, ведущий указал на
сержанта.
Приподнявшись насколько это было возможно, Семен Северинович
внимательно посмотрел на клоунскую маску.
- Первый раз вижу, - произнес он.
- Вы уверены? - недоверчиво глянул на него ведущий.
- Вне всяких сомнений, - уверенно заявил Семен Северинович.
- Отлично, - ведущий ловко перекинул микрофон в другую руку. - Итак,
мы начинаем наше шоу! И я обращаюсь с первым вопросом к нашему главному
гостю. Скажите, пожалуйста, - обратился он к клоунской маске, - что именно
заставило вас прийти на нашу передачу?
- Я больше не могу молчать, - монотонно, как по заученному, забубнил
сержант. Голос его, искаженный вокодером, звучал как из трубы, - глухо и не
очень разборчиво. - Вашу передачу смотрит вся страна, и я хочу, чтобы вся
страна узнала правду. То, что произошло в Вологодской области, завтра может
случиться где угодно.
- Что же произошло? - загадочно прищурился ведущий. - Что за серия
зверских убийств потрясла не так давно это некогда тихое место?
- Это все ликантропы, - глухо произнес сержант.
- Ликантропы? - обратился к доктору ведущий. - Что это такое?
- Слово "ликантроп" происходит от греческого и буквально означает
"человек-волк", - объяснил Семен Северинович. - Иначе говоря, ликантроп -
это оборотень.
- Оборотень? - играя на публику, ведущий удивленно вскинул брови. - Вы
хотите сказать, что оборотни существуют в действительности?
- Я хочу сказать только то, что данный термин иногда используется для
обозначения оборотней, - недовольно буркнул Семен Северинович. - И не более
того. Об остальном пусть ваш гость рассказывает.
- Простите, - ведущий обратил взор на человека в клоунской маске. - Я
не могу называть вас по имени. Но в таком случае как мне к вам обращаться?
- Обыкновенно как, - пожал плечами военный. - Товарищ сержант.
- Товарищ сержант? - наклонив голову, ведущий выжидающе посмотрел на
человека в маске. - Хорошо, продолжим. Итак, товарищ сержант, когда вы
впервые встретились с ликантропами?
- Полгода назад.
- Именно тогда в районе начались убийства?
- Да, именно тогда, - подтвердил сержант.
- И как это произошло?
- Что? - не понял сержант.
- Ваша встреча с ликантропами, - уточнил ведущий.
- А, встреча, - сержант поднял руку, намереваясь почесать кончик носа,
но пальцы его ухватились за тряпичный нос клоунской маски. - Черт!..
Встреча произошла, когда комбат отправил нашу роту лес прочесывать...
- Простите, - перебил рассказчика ведущий. - А для чего нужно было
прочесывать лес?
- Да один "дух" сбежал из расположения части, - сержант коротко
хмыкнул. Вернее, можно было только догадаться, что он хмыкнул, - звук после
вокодера получился ни на что не похожим.
- Дух? - удивленно переспросил ведущий. - Ну, "дух" - это значит
молодой боец, не прослуживший полгода, - объяснил свою терминологию
сержант, - у нас в части их так называют.
- Понятно, - кивнул ведущий. - И почему же этот "дух" убежал?
- Ну, это отношения к делу не имеет, - ушел от ответа сержант. - Суть
в том, что нашу роту уже после отбоя отправили лес прочесывать, чтобы,
значит, этого самого "духа" отыскать.
- И вы его нашли?
- Само собой. - Человек под маской вновь издал странный звук, похожий
на бульканье закипающей в чайнике воды. - Уже на рассвете. Километрах в
пятнадцати от части. Мертвого.
- Мертвого! - воскликнул ведущий, едва не подпрыгнув при этом на
месте.
Что это должно было означать, испуг или крайнюю степень восторга,
понять было трудно. С одинаковой вероятностью это могло быть как одно, так
и другое. Или же и то и другое одновременно.
- Мертвого, - не в пример ведущему, спокойно повторил сержант. - У
него было перегрызено горло и съедены все потроха.
- То есть внутренние органы брюшной полости? - уточнил ведущий.
- Ну да, - как-то не очень уверенно подтвердил сержант в клоунской
маске. - И еще сердце съедено.
- Ужасно! - передернул плечами ведущий. - Представляю, что вы пережили
в тот момент, когда увидели на земле растерзанное тело своего товарища.
Кстати, как его звали?
- Ну, я его почти не знал, - помявшись, ответил сержант.
- Но зрелище было ужасным? - продолжал настаивать ведущий.
- Да нет, - дернул плечом сержант. - Скорее уж мерзким.
- Представляю себе ваше состояние в тот момент, - сочувственно покачал
головой диктор. - И что же вы решили, увидев растерзанное тело своего
товарища?
- Ну, мы подумали, что, видно, псих какой в округе завелся.
- Должно быть, вы решили найти его, чтобы отомстить за убитого друга?
- задал наводящий вопрос ведущий.
Сержант в клоунской маске сначала задумался, а затем отрицательно
качнул головой.
- Нет. Мы решили, что с придурком лучше не связываться. Он местный,
вот пусть местные сами с ним и разбираются.
- А как вы поняли, что на вашего товарища напал не дикий зверь, а
человек? - тут же сменил тему ведущий. - Ведь, как вы сами сказали, у
жертвы было не перерезано, а перегрызено горло и внутренние органы, по
вашим же словам, были съедены. Кстати, почему вы решили, что их съели?
- Да куски же повсюду разбросаны были! - Сержант взмахнул рукой,
словно сеятель, чтобы показать, как именно все это происходило. - Разве что
только на деревьях не висели.
- Так все же почему вы решили, что убийцей был человек?
Сержант снова задумался. И на этот раз надолго.
- Быть может, это было уже не первое подобное убийство? - Ведущий
приподнял руку и слегка пошевелил кончиками пальцев, призывая гостя быть
активнее.
- Точно! - радостно хлопнул себя по коленке сержант. - До этого было
пять или шесть убийств в соседних поселках! И все одинаковые - горло
перегрызено и кишки наружу. Нам на политзанятиях об этом рассказывали.
- Убийства происходили в поселках, а потому следователи сделали вывод,
что убийцей был не зверь, а человек, имитирующий повадки хищника, -
обратилcя к зрителям ведущий. Должно быть, ему надоело выдавливать
информацию из оказавшегося не очень-то словоохотливым гостя, и он решил сам
рассказать всю предысторию. - Чтобы вы могли составить впечатление о том, с
какой невероятной жестокостью совершались убийства, мы сейчас покажем вам
несколько снимков из следственных дел, которые нам удалось достать по нашим
конфиденциальным каналам. Хочу заранее предупредить, что зрелище это не для
слабонервных. Если сейчас рядом с вами находятся дети, советую вам убрать
их от экранов телевизоров. Итак...
На экране возник черно-белый, не очень качественный снимок,
запечатлевший залитую неровным асфальтом улицу небольшого поселка
городского типа, каких тысячи по всей России. Вдоль улицы тянулись
обшарпанные двух - и трехэтажные блочные дома, обнесенные деревянными
изгородями, за которыми буйно цвела картошка. Камера начала медленно
наезжать на фотоснимок. Изображение делалось все более крупным и зернистым.
В тот момент, когда картинка на экране превратилась в совершенно
неразборчивое сочетание темных и светлых пятен, камера остановилась. После
того как на изображении появился черный круг, отмечавший то, на что
следовало обратить внимание, человек, наделенный воображением, наверное,
смог бы рассмотреть нечто похожее на безжизненное тело, съехавшее ногами в
кювет.
- Перед вами первая жертва безжалостного убийцы, - прокомментировал
изображение на экране загробный голос ведущего. - Убийство произошло...
Простите, но в интересах следствия мы не имеем права называть место, где
произошло это неслыханное по своей жестокости убийство, и имя жертвы. Но, -
голос диктора понизился до конфиденциального шепота, призывая тем самым
зрителей внимательнее прислушиваться к его словам, - я все же несколько
отступлюсь от правил и сообщу вам, что убитому было пятьдесят четыре года и
звали его Иваном. И это было только началом...
На экране замелькали фотоснимки, цветные и черно-белые, четко снятые и
совершенно неразборчивые. На большинстве из них были изображены
человеческие тела, но что за увечья были им нанесены, рассмотреть не
представлялось возможным - кадры столь быстро сменяли один другой, что
взгляд не успевал фиксировать детали. Тем не менее следует отдать должное
тому, кто составлял этот фотоколлаж, - в целом впечатление создавалось
довольно мрачное и даже жуткое. Хотя не исключено, что причиной тому
являлось вовсе не то, что было изображено на снимках, а раздражающее взгляд
мелькание. Или, что так же нельзя было исключить, пресловутый двадцать
пятый кадр.
- Итак, - вновь появился на экране ведущий, - вы видели страшные
свидетельства того, что происходило в Вологодской области, на территории
которой расположена воинская часть, где служит нас сегодняшний гость. Всего
было тридцать пять жертв. Самой старшей из них было сто два года, самой
младшей - девять месяцев. И убийство сослуживца нашего гостя стало, увы, не
последним. Об этих страшных трагедиях сообщалось не только в областной, но
и в центральной прессе. Конечно же, очень коротко и без тех подробностей,
которыми сегодня мы поделились с вами, дорогие телезрители. По официальной
версии следствия, в области работал убийца-маньяк, который к настоящему
времени обезврежен. Но если это так, почему наш гость пожелал скрыть свое
лицо под маской? Давайте же, наконец, спросим его об этом. - Ведущий
повернулся к сержанту в клоунской маске. - Что вы ответите на это, товарищ
сержант?
- Я давал подписку о неразглашении, - пробубнил голос из-под маски.
- О неразглашении? - на этот раз ведущий почти натурально изобразил
удивление. - Вы хотите сказать, что на этом деле стоит печать
государственной тайны?
- Ну, государственной или еще какой, точно не скажу, - сержант
передернул плечами, как будто ему вдруг сделалось зябко, - но только все мы
подписку о неразглашении давали.
- Все - это кто? - немного лукаво прищурился ведущий.
- Все, кто принимали участие...
- Стоп! - вскинув руку, остановил гостя ведущий, полагая, что таким
образом подогревает интерес телезрителей к тому, что он собирался сказать.
- И тем не менее вы рискнули нарушить запрет. Почему?
- Мы об этом уже говорили в самом начале, - напомнил ведущему сержант.
- То, что сегодня случилось там, где я служу, завтра может произойти где
угодно. Я хочу, чтобы все знали о нависшей над нами опасности.
- Отлично! - похвалил гостя ведущий. - Я склоняю голову перед вашим
мужеством, товарищ сержант! - Это была всего лишь расхожая фраза, поскольку
никаких конкретных действий за ней не последовало. - Я говорю так,
уважаемые телезрители, - вновь обратился он к тем, кто сидел дома и смотрел
передачу, - потому что уже в общих чертах знаю то, о чем собирается
поведать наш сегодняшний гость. Итак, - повернулся он к стулу, на котором
сидел сержант, - мы готовы услышать вашу историю.
- После того как мы нашли труп "духа"... Ну, то есть молодого бойца, -
размеренно и спокойно начал рассказывать сержант, - к нам в часть приехала
следственная группа из Минбеза. Все выспрашивали, - мол, что да как и не
видел ли кто чего странного. А кончилось все тем, что договорились они с
нашим комбатом о том, что мы будем патрулировать в ночное время окрестности
трех поселков, что поблизости. Ну и на третью ночь на один из наших
патрулей напали ликантропы. Ребята рассказывали, что было их штук десять.
Троих они пристрелили, еще одного в ногу ранили, а остальные в лес убежали.
Мертвых и раненых притащили в часть. Мертвых в дежурке положили, а раненого
в камере временного задержания заперли. В тот же день, под вечер, снова
парни из Минбеза прикатили. Только не те, что прежде, - другие. Мертвых в
ящики специальные упаковали, с охлаждением, а раненого в клетку посадили и
увезли - куда уж, не знаю, а после несколько дней над нами все вертолеты
минбезовские кружили. Порою стрельба была слышна. Один капитан, имя
которого я называть не могу, сообщил мне по секрету, что минбезовцы
ликантропов, как волков, с вертолетов отстреливали. Так оно или нет, не
знаю, да только убийства в районе после этого прекратились.
- Ликантропия, - глядя прямо в камеру, задумчиво произнес ведущий. -
Что это? Миф или реальность, в которую трудно поверить? Сказка или оживший
кошмар? Сегодня, с помощью гостей нашей студии, мы попытаемся ответить на
эти вопросы.
Ведущий исчез с экрана, смытый кадрами какого-то третьесортного
ужастика. Огромный мохнатый зверь, не похожий ни на что, существующее в
природе, стоял на задних лапах, разинув пасть с окровавленными клыками, и
дико рычал. В двух шагах от него вопила симпатичная блондиночка, да так
истошно, что уши закладывало. Оборотню все это, похоже, надоело, и, зловеще
сверкнув налитыми кровью глазами, он клацнул зубами, опустился на
четвереньки и кинулся на обезумевшую от ужаса девицу. В этот момент кадр
остановился, и на фоне замершего в прыжке чудовища появился довольно
улыбающийся ведущий.
- Оборотни, - произнес он голосом профессора, читающего лекцию
студентам выпускного курса университета, - или, говоря научным языком,
ликантропы. Что мы знаем о них? Как ни странно, наши представления об
оборотнях базируются, по большей части, на классических фильмах ужасов.
Итак, - ведущий поднял руку и приготовился загибать пальцы, - оборотни
превращаются в волков по ночам. Особенно они любят ночи полнолуния. Убить
оборотня можно лишь серебряной пулей. Человек, укушенный оборотнем, сам со
временем превращается в оборотня. Еще существуют истории о неких амулетах,
помогающих оборотню оставаться человеком, но мнения на сей счет весьма
противоречивы. Вот, пожалуй, и все, что могут рассказать об оборотнях
фильмы, которые все мы видели. Но кто же они такие на самом деле? За
ответом на этот вопрос мы обратимся к нашим гостям.
Картинка с вервольфом исчезла, и ведущий вновь оказался в студии.
Гости уже начинали скучать. В особенности доктор Вертер. Провалившись в
глубокое кресло, с бесформенностью которого он уже не пытался бороться, и
пребывая в состоянии глубокомысленной задумчивости, научный консультант
изучал потолок студии.
- Семен Северинович, у вас есть что сказать по интересующему нас
вопросу?
- А? - рассеянно глянул на ведущего эксперт от медицины.
- Каково ваше мнение о ликантропах?
- А какое у меня может быть мнение? - безразлично пожал плечами Семен
Северинович. - Я врач, а не продюсер фильмов ужаса.
- В таком случае, я предлагаю вам послушать то, что расскажет нам
товарищ сержант, - загадочно улыбнулся ведущий.
- С удовольствием.
Семен Северинович попытался принять сидячее положение. Но кресло было
устроено таким образом, что в нем можно было только лежать. Отчаянный взмах
руками не помог доктору удержать равновесие, и он снова завалился на спину,
предоставив оператору прекрасную возможность фиксировать крупным планом
свои коленки.
- Товарищ сержант, - обратился ведущий к гостю номер один. - Вы видели
тех существ, что напали на патруль?
- Конечно, видел, - кивнул сержант. Длинный тряпичный нос, похожий на
стручок красного перца, взлетел вверх и снова упал. - Мы этих тварей
рассматривали, пока минбезовцы их не забрали.
- На кого они были похожи?
- А черт их знает, - подумав, пожал плечами сержант. - Ни на кого. Я
ничего подобного в жизни не видел.
- Но это были люди или животные?
Сержант задумчиво потеребил пальцами кончик тряпичного носа.
- Ни то и ни другое. Что-то среднее. Одним словом - ликантропы.
- Вы можете описать этих существ?
- Ну, тело у них вроде как человеческое. Но все покрытое коростой и
пятнами...
- Пятнами? - удивленно переспросил ведущий.
- Да. Большие такие, неровные пятна на коже. Белые, красные и
коричневые.
- И это все?
- Что "все"? - непонимающе переспросил сержант.
- Это был единственный признак, который отличал их от людей?
- Ну, вы сказали! - сержант даже руками взмахнул. - Единственный! Я же
говорю: они вообще не были похожи на людей!.. В смысле, на таких людей, как
мы с вами, - добавил он после паузы. - Не знаю, может, где и живут такие
"люди"... - Сержант повел плечами не то немного растерянно, не то совсем уж
безнадежно, после чего еще раз произнес: - Не знаю.
- Ну, так расскажите нам об этих невиданных существах! - деликатно
подтолкнул собеседника в требуемом направлении ведущий. - Как все же они
выглядели?
- Все они, с ног до головы, были покрыты пятнами. - Видимо, желая дать
наглядно представление о расположении пятен на кожных покровах странных
существ, сержант в нескольких местах коснулся своего тела широко
расставленными пальцами. - Разноцветные такие, размером с ладонь... Кто-то
из ребят еще сказал, что они на леопардов похожи.
- Действительно похожи? - тут же задал вопрос ведущий.
- Нет, - махнул рукой гость. - Леопарда я по телевизору видел. Леопард
- он красивый. А эти... - должно быть, в этот момент на лице под маской
появилось гримаса отвращения. - Обезьяны и те симпатичнее. Мало, что пятна
у них, так вся кожа еще и шрамами покрыта, как будто их каждый день кнутом
пороли до крови. Зубы красные, даже скорее красно-коричневые. Волосы на
головах нечесаные, колтуном стоят. А у мужиков еще и бороды, - такие, что
лица не видно...
- Значит, среди них была и женщина? - перебил рассказчика ведущий.
- Ну, само собой, была! - Красный тряпичный нос качнулся вверх-вниз. -
Один из тех ликантропов, что мертвыми в часть приволокли, точно был
женщиной.
- Простите, а по каким признакам вы это определили? - задал вопрос
доктор.
- Бороды у нее не было. Ну, а потом... И все остальное. - Сержант
быстро, как будто стесняясь, провел руками вдоль туловища, сверху вниз. -
Сами должны понимать...
Фраза осталась незаконченной, хотя благодаря вокодеру смущения в
голосе рассказчика слышно не было.
- Да, благодарю вас, мне все ясно. - Семен Северинович двумя пальцами
поправил очки и снова провалился в кресло.
- Что еще необычного было в этих существах, которых вы называете
ликантропами? - обратился к гостю ведущий.
- Руки у них были странные, - сержант поднял левую руку с
растопыренной пятерней. - Пальцев тоже пять, но короткие. Примерно вот
такие, - указательный палец правой руки сержант приложил к середине второй
фаланги среднего пальца левой. - И ногтей на них не было.
- Вы хотите сказать, что у них были когти? - уточнил ведущий.
- Нет, - качнул головой сержант. - Ни ногтей, ни когтей - вообще
ничего. У них на концах пальцев вроде как культи, оставшиеся после
ампутации. А тот ликантроп, что только ранен был, когда ходил, то и дело
наклонялся, как будто ему трудно было спину прямой держать, и опирался на
эти самые обрубки пальцев.
- А на что были похожи их лица? - спросил ведущий.
- Лица у них плоские. - Гость провел раскрытой ладонью перед маской,
что скрывала его лицо, едва не зацепив конец длинного шутовского носа. -
Носы - провалившиеся. У одного, того, что был женщиной, так и вовсе дырка
вместо носа. И уши вроде как оборванные. А у того, что в камере сидел, - вы
не поверите! - Сержант клятвенно приложил руку к груди. - Век не было! Мы с
ребятами сколько за ним ни наблюдали, он так ни разу и не моргнул - все
пялился на нас красными, налитыми кровью глазищами!
- А что вы можете сказать о поведении ликантропа, который был заперт в
камере?
- Дикий он был совсем. Смотрел зверем, то и дело зубы скалил да слюну
пускал... Пару раз на решетку бросался...
Подумав секунду-другую и не зная, что еще сказать, сержант развел
руками.
- Вы пытались с ним заговорить? - тут же задал еще один заранее
подготовленный вопрос ведущий.
- Само собой. Да только не понимал он ничего из ого, что мы говорили.
Мычал что-то в ответ да временами рыкал по-звериному. Когда же мы его
покормить решили, тут же успокоился, сел на корточки и есть начал.
- И что же он ел?
- Да все, что ему кидали: хлеб, сахар, сала кусок, листья капустные...
Жрал так, словно ни разу в жизни досыта не ел.
- Скажите, товарищ сержант, - медленно, намеренно нагнетая обстановку,
произнес ведущий, - а не сделал ли кто-нибудь из ваших знакомых снимка
этого удивительного существа?
Ведущий загадочно прищурился и замер в позе напряженного ожидания,
хотя только законченный глупец мог поверить в то, что ответ не был известен
ему заранее.
- Конечно. - Сержант сунул руку во внутренний карман кителя. -
Фотография не очень четкая, но она единственная, оставшаяся после того
случая. Все остальные изъяли минбезовцы.
Взглянув на фотографию, что передал ему гость, ведущий картинно
вскинул брови.
- Признаться, я не ожидал увидеть такое. - Он едва не дрожал от
волнения. Повернувшись к гостю спиной, ведущий обратился к зрителям: - Я
хочу, чтобы вы тоже увидели это, - произнес он голосом, в котором теперь
уже клокотало праведное возмущение. - Вот что пытается скрыть от всех нас
Министерство безопасности!
Вытянув руку вперед, он приблизил фотографию к объективу снимавшей его
камеры. Небольшой квадратный снимок, сделанный любительским "Полароидом" в
затемненном помещении, да еще и против света, был на редкость плохого
качества. В фокусе находились лишь толстые прутья вертикальной решетки,
расположенной на первом плане. Но все же, при огромном желании, на втором
плане можно было рассмотреть нечеткую коричневатую тень, отдаленно
напоминающую силуэт человека, стоящего на полусогнутых ногах, с согбенной
спиной и опущенными к полу руками.
Оператор держал фотографию на экране минуты три. Все это время ведущий
за кадром хранил гробовое молчание. Скорее всего, потому, что
комментировать тут, собственно, было нечего. Человек, наделенный
воображением, мог увидеть на снимке все, что душе угодно, - хоть снежного
человека, хоть пьяного соседа. Прочим же, для того чтобы внутренне
содрогнуться, довольно было знать, что перед ними уникальное, существующее
в единственном экземпляре изображение загадочного в своей неопознанности и
зловещего в своей необъяснимости ликантропа. Когда же ведущий вновь
появился на экране, он стоял уже рядом с креслом, в котором совершал
странные телодвижения научный консультант, пытавшийся принять хотя бы
относительно устойчивое положение.
- Я хочу, чтобы вы взглянули на это, Семен Северинович. - Ведущий
протянул снимок доктору.
- Да, собственно, я его уже видел, - ответил из глубин кресла доктор
Вертер.
- И все же... - Ведущий с удвоенной настойчивостью протянул ему
снимок.
Вытянув шею, Семен Северинович недобро глянул на ведущего поверх
очков.
- Может быть, вы для начала поможете мне встать?
- Конечно, - взяв микрофон и снимок в одну руку, ведущий протянул
свободную руку консультанту.
Семен Северинович с явным облегчением выбрался из кресла, сидя в
котором чувствовал себя крайне глупо. После этого ему уже не оставалось
ничего другого, как только взять фотографию, которую всеми силами старался
всучить ему ведущий. Бросив беглый взгляд на нечеткое изображение, Семен
Северинович скептически усмехнулся:
- Вы хотите, чтобы на основании этого снимка я поставил диагноз?
Уходя от прямого ответа на поставленный вопрос, ведущий заговорщицки
улыбнулся:
- Я полагаю, у вас все же сложилось какое-то мнение по поводу того,
что мы услышали от нашего гостя?
- Конечно. - Семен Северинович не спеша снял очки и протер их носовым
платком в крупную синюю клетку. Закончив эту процедуру, он аккуратно сложил
платок, аккуратно уложил его в нагрудный карман пиджака так, чтобы
выглядывал кончик, а очки водрузил на прежнее место. Заложив руки за спину,
он устремил задумчивый взгляд поверх объектива нацеленной на него камеры. -
Судя по описанию внешнего вида и поведения тех людей, с которыми довелось
встретиться вашему гостю, - доктор Вертер сделал жест рукой в ту сторону,
где находился человек в клоунской маске, но камера не последовала за ним, -
речь идет о больных крайне тяжелой формой эритропоэтической порфирии, или,
иначе, - болезнью Гюнтера. Это заболевание, связанное с нарушением обмена
веществ, возникающим по причине генетических дефектов. Одним из первейших
диагностических признаков порфирии является везикулярная эритема. Другими
словами, кожа больного становится чрезвычайно чувствительной к свету, в
особенности к солнечному, под воздействием которого покрывается
воспаленными пятнами. Со временем воспаления превращаются в язвы, которые
переходят на хрящевую и костную ткань, что приводит к разрушению носа,
ушных раковин, век и даже пальцев. Именно об этих признаках, придающих
больному полузвериный облик, как раз и говорил товарищ сержант.
- А как же красно-коричневый цвет зубов? - поинтересовался ведущий.
- Зубы приобретают необычный цвет из-за отложений порфирина. Кроме
того, человек, страдающий порфирией, не стрижется и не бреется по причине
раздражения кожи, на что также обратил внимание ваш гость.
- Но они были голые! - раздался из-за кадра голос сержанта.
- Все по той же причине, - с невозмутимым спокойствием ответил Семен
Северинович. - Вам, наверное, приходилось обгорать на солнце? Уверяю вас,
те страдания, что пришлось вам пережить, когда на следующий день вы
пытались натянуть на себя майку, не идут ни в какие сравнения с теми, что
испытывает в аналогичной ситуации больной порфирией. Поэтому-то он
предпочитает дневным прогулкам ночные.
- Ничего себе прогулки! - Ведущий вскинул над головой руку, меж
пальцев которой была зажата фотография. - Во время этих, как вы
выражаетесь, прогулок, ликантропы убили тридцать пять человек!
Сказано это было так, словно в половине зверских убийств ведущий
обвиняет стоявшего перед ним доктора. Семен Северинович ответил в своей
обычной манере - спокойно, глядя мимо собеседника, мнение которого, судя по
всему, было ему глубоко безразлично. Доктор Вертер хотел, чтобы всем - и
назойливому ведущему, и сержанту в дурацкой маске, и режиссеру, сидевшему
за звуконепроницаемой стеклянной перегородкой, и оператору, прячущемуся за
камерой, и зрителям, которые смотрели передачу, сидя у экранов своих
телевизоров, - было ясно: он готов проанализировать предоставленные ему
факты, но при этом не намерен делать никаких окончательных выводов.
- Давайте разбираться во всем по порядку, - предложил всем, кто его
слушал, доктор Вертер. - Во-первых, как я понимаю, нет никаких оснований
связывать задержанных военным патрулем больных порфирией с убийствами в
области.
- Но эти, как вы выражаетесь, больные напали на патруль! - возмущенно
взмахнул фотографией ведущий. - и ведь это они убили солдата!
- Кто вам это сказал? - с усмешкой посмотрел на ведущего Семен
Северинович.
- Наш гость. - Ведущий, словно ища поддержки, протянул руку в сторону
сержанта. - Он уверяет, что убийство его сослуживца было делом рук
человека!
- Пусть так, - не стал спорить доктор. - Но почему вы полагаете, что
это были больные порфирией?
- Они напали на патруль! - повторил свой первоначальный довод ведущий.
- Больные тяжелыми формами порфирии предрасположены к различным
психическим расстройствам: от легкой истерии до маниакально-депрессивного
синдрома и исступленного бреда. Вполне возможно, что именно это было
принято патрульными за проявление агрессии. Ведь, если я не ошибаюсь, -
обратился Семен Северинович к гостю номер один, - никто из солдат,
встретившихся с больными, не пострадал?
- Тот, которого взяли живым, укусил одного парня за руку, - ответил
сержант.
- Надеюсь, он после этого не стал вести себя неадекватно во время
полнолуния? - с едва заметной иронией поинтересовался Семен Северинович.
- Не понял, - буркнул человек под маской.
- Доктор Вертер хочет спросить, не стали ли после этого проявляться у
вашего сослуживца признаки ликантропии? - иначе сформулировал вопрос
ведущий.
- Нет, - уверенно покачал головой сержант.
Ведущий едва ли не с досадой цокнул языком.
- Ничего удивительного, - уже в открытую усмехнулся Семен Северинович.
- Как я уже сказал, порфирия является следствием генетических нарушений.
Следовательно, не передается иным путем, кроме как по наследству. Прежде
чем продолжать, давайте еще раз условимся, - обратился Семен Северинович к
ведущему. - Я не берусь отвечать на вопросы о ликантропах. Все, что я мог
сказать, имеет отношение лишь к больным порфирией.
- Хорошо, - не стал спорить ведущий. Он понимал, что в лице научного
консультанта ему достался далеко не самый податливый материал. Но ему и
прежде приходилось сталкиваться с такими, поэтому он знал - для того чтобы
заставить доктора Вертера работать в нужном для рейтинга передачи ключе,
следует не давить на него, а, напротив, во всем с ним соглашаться и
постепенно, не торопясь, исподволь подводить к тем выводом, которые его
любезно просили сделать еще до начала передачи. - Однако, до того случая,
когда военный патруль встретил стаю ликантропов, простите, больных
порфирией, никто в области не слышал о них. Почему больные люди жили в
лесу? - Ведущий даже пожал плечами, чтобы продемонстрировать недоумение.
- Эритропоэтическая порфирия, увы, не лечится. Естественно, с помощью
медикаментозных методов страдания больных можно облегчить. Но вам, я
полагаю, не хуже, чем мне, известно, в сколь плачевном состоянии находится
сейчас наша медицина. Если у больного нет денег на лечение, то на
квалифицированную медицинскую помощь рассчитывать не приходится. А теперь
представьте себя на месте этих несчастных больных. Вы живете в глухой
провинции. Окружающие относятся к вам если и не со страхом, то с плохо
скрытой неприязнью. Да вам и самому внушает отвращение собственное
изуродованное болезнью тело. Какие у вас перспективы? Только угодить в
сумасшедший дом, когда изменения психики станут необратимыми. Да и то лишь
в том случае, если в области имеется заведение для содержания
душевнобольных. Больные порфирией становятся изгоями, вместо медицинской
помощи им уготован, по сути, смертный приговор. Не исключено, что сами
родственники больных стремятся от них избавиться, дабы не взваливать на
себя непомерную обузу, каковой является забота о безнадежно больном.
Поэтому меня отнюдь не удивляет факт совместного проживания довольно
большой группы больных порфирией. Во-первых, в обществе себе подобных они
не чувствуют себя монстрами. А во-вторых, вместе им проще выжить.
Пока Семен Северинович говорил, ведущий стоял в двух шагах от него,
чуть отклонившись назад и заложив за спину руки, в одной из которых у него
был зажат микрофон, а в другой - снимок неизвестного существа, которое сам
он считал оборотнем, а врач-консультант - больным, страдающим какой-то
экзотической болезнью. Он внимательно слушал врача, но при этом всем своим
видом давая понять, что не доверяет мнению консультанта. И более того - у
него на то есть веские причины! Однако, когда пришел его черед говорить,
речь его потекла на удивление спокойно и ровно.
- Я готов согласиться с мнением специалиста, - легкий жест рукой в
сторону доктора Вертера, - в том, что мы действительно имеем дело с редкой
формой болезни, которую он определил как... - ведущий быстро заглянул в
крошечную шпаргалку, словно по волшебству оказавшуюся у него в руке, - как
эритропоэтическую порфирию. Но даже в этом случае нельзя исключать того,
что именно встречи с подобными, если можно так сказать, людьми, чей вид
ужасен, а поведение сродни повадкам диких зверей, породили историй об
оборотнях. В этом вы, надеюсь, согласитесь со мной Семен Северинович?
- Я не могу исключить такой возможности, - вынужден был признаться
доктор Вертер.
- В таком случае, - лукаво прищурился ведущий, - получается, что
порфирия и ликантропия по сути-то одно и то же.
Интонация, которую он выбрал для этой короткой фразы, была весьма
своеобразна. Он обращался к научному консультанту не с вопросом, а за
подтверждением факта, который у самого ведущего точно так же, как у
многочисленной аудитории, горячее дыхание которой он постоянно чувствовал в
цифрах рейтинга, не вызывал ни малейшего сомнения. Казалось бы, что в такой
ситуации оставалось делать припертому к стенке консультанту, - не спорить
же, в самом деле, с толпой, что слушала не его, а ведущего телешоу. Для
телезрителей приглашенный на передачу врач был всего лишь медиатором,
используя который их обожаемый ведущий озвучивал собственные мысли. Это
следовало понять и принять как должное. Во всяком случае, любой нормальный
человек именно так бы и поступил. Но доктор Вертер ответил:
- Нет.
Сказав это, он достал из кармана аккуратно сложенный клетчатый носовой
платок и провел им по лбу, - в студии, и в самом деле, становилось
душновато.
- Нет, - повторил Семен Северинович, убирая платок в карман. - Термин
"ликантропия" не имеет никакого отношения к больным порфирией. Давайте,
наконец, расставим все точки над "i": больные эритропоэтической порфирией -
это люди, а не оборотни, в которых вам так хочется их превратить.
Слегка взволнованный ведущий перенес внимание на главного героя
передачи, о котором на какое-то время почти забыл.
- Скажите, пожалуйста, товарищ сержант, там, где вы служили, местные
жители что-нибудь говорили об оборотнях?
- Да сколько угодно! - Сержант оживился и заерзал в кресле, радуясь
тому, что о нем снова вспомнили. - Как ни зайдешь к кому на двор, так
хозяева непременно начнут об оборотнях рассказывать. Говорят, что прежде
ничего подобного у них в районе не было. А последнее время кто-то повадился
по ночам кур, уток да кроликов со дворов таскать. Следы на земле оставаясь
вроде как звериные, но курятники да клетки были так ловко вскрыты, как
зверю не под силу. Да и нет в тамошних местах живности крупней ежей да
белок. Ну, а потом убийства начались...
- А овощи с огородов у местных жителей никто не таскал? -
поинтересовался у рассказчика доктор Вертер.
- А как же, таскали, - не задумываясь, подтвердил тот.
- Вы полагаете, это тоже дело рук ликантропов? - тут же обратился с
вопросом к консультанту ведущий.
- Конечно, - улыбнулся Семен Северинович. - Им ведь нужно чем-то
питаться.
- Говорят, что тигр, однажды попробовавший человеческого мяса,
становится после этого людоедом...
- Послушайте, - недовольно поморщился Семен Северинович. - Ну при чем
здесь тигры? Вы хотите сказать, что те, кого вы упорно продолжаете называть
ликантропами, живя в вологодских лесах, превратились в людоедов?
Сделав пол-оборота в сторону зрительской аудитории, ведущий описал
рукой плавную дугу и с победоносной улыбкой едва заметно наклонил голову.
Он был похож на артиста, которого публика снова и снова вызывает на "бис",
чтобы он еще раз повторил свой эффектный номер. И - пауза. Дабы аудитория
замерла в предвкушении того, что должно произойти.
По всей видимости, доктор Вертер не относился к числу горячих
поклонников ведущего и не часто смотрел его передачи по телевизору - иначе
бы он сразу понял, в чем тут дело. А так Семен Северинович лишь озадаченно
сдвинул брови.
Ведущий скосил на него свой взгляд. Улыбка его сделалась чуть лукавой.
Очень медленно, плавно он приподнял руку, чтобы направить на доктора
Вертера указующий перст. После чего с легким придыханием произнес:
- Вы сами это сказали, Семен Северинович!
Должно быть, в этот момент все зрители, сидевшие у экранов
телевизоров, разом взревели от восторга. Это ж надо, как ловко их любимый
ведущий поддел консультанта-зазнайку! Очевидные факты следует признавать, а
не оспаривать, иначе твои же собственные слова окажутся обращены против
тебя! Как говорится, кто с мечом к нам придет, без меча останется!
Быть может, доктору Вертеру еще удалось бы спасти положение, попытайся
он перехватить инициативу сразу же после более чем сомнительного заявления
ведущего. Но Семен Северинович, видимо, счел замечание ведущего лишенным
какого-либо смысла, а потому лишь повел плечом с безразличным видом.
- А что вы скажете о той охоте на ликантропов, что устроили
минбезовцы? - продолжал между тем наседать на него ведущий.
- А что я могу сказать? - недоумевающе вскинул брови Семен
Северинович.
Ведущий словно бы и не услышал его слова.
- И ведь заметьте! - Рука, свободная от микрофона, взлетела вверх,
целясь пальцем в потолок. - После того, как представители Министерства
безопасности уничтожили, надо полагать, стаю ликантропов, таинственные
убийства в области тотчас же прекратились! Как вы это объясните, Семен
Северинович?
- По-моему, этот вопрос следовало бы задать не мне, а представителю
Минбеза.
Судя по выражению лица доктора Вертера, ему все меньше и меньше
нравился этот разговор. Должно быть, в душе он уже глубоко сожалел о том,
что, уступив пустому тщеславию, согласился прийти на передачу.
- Именно так, - неожиданно согласился с ним ведущий. - И мы обращались
в Министерство безопасности с предложением прислать к нам на передачу
человека, который помог бы отделить правду от вымыслов в истории с
вологодскими ликантропами. Знаете, что удивительно? - задав вопрос, ведущий
всем своим видом заранее давал понять, что лично для него в данной ситуации
нет ничего удивительного. - Из Министерства безопасности пришел ответ, что
никаких ликантропов в вологодских лесах нет, а следовательно, и обсуждать
нечего! В убийствах же, имевших место в области, нет ничего загадочного, и
большинство из них уже раскрыто! Но, как рассказал наш сегодняшний гость,
на самом деле все совсем не так! - Ведущий вошел в раж, эмоции, хлещущие
через край, не давали ему стоять на месте, он бегал, приплясывая, по
студии, обращая свои речи то к доктору Вертеру, то к сержанту в клоунской
маске. - Что скрывает от нас государство?! О чем не желает говорить с вами
- да не со мной, а именно с вами! - дорогие мои телезрители, Министерство
безопасности?! Мы - граждане этой страны, и мы имеем право знать всю правду
о том, что в ней происходит! Какой бы ужасной она ни была!..
Ведущий сделал секундную паузу, чтобы глотнуть воздуха, а в
воцарившейся тишине вдруг отчетливо и ясно прозвучал короткий вопрос,
заданный доктором Вертером:
- Кто?
- Что? - удивленно глянул на него ведущий. Он явно растерялся,
поскольку в ином случае просто не обратил бы внимания на односложную
реплику консультанта.
- Вы сказали "какой бы ужасной она ни была". Кто "она" - правда или
страна?
- Семен Северинович, - проникновенно глядя консультанту в глаза,
ведущий, - воистину, мастер своего дела, - с укоризной покачал головой, -
ax, Семен Северинович! На чью мельницу воду льете?
- Я? - удивленно вскинул брови доктор Вертер. Я говорю только от
своего имени.
- Хотелось бы в это верить, - с прискорбием вздохнул ведущий.
- А что вам мешает?
Выражение лица ведущего не оставляло сомнения в том, что он давно уже
понял, кто такой доктор Вертер, а потому не желал бы продолжать
бессмысленный разговор, но долг обязывал его к этому.
- Я хотел бы задать вам еще ряд вопросов, Семен Северинович.
Сказано это было так, словно он почти не сомневался в том, что ответ
консультанта будет отрицательным. Но, как профессионал, он должен был
довести дело до конца.
Доктор Вертер ответил не сразу. Помимо того, что сам по себе разговор
был ему неинтересен, ему не нравилось то, что ведущий пытался выставить его
бог знает кем, едва ли не представителем спецслужб, тайком пробравшимся на
передачу, чтобы все перевернуть с ног на голову и убедить многотысячную
аудиторию телезрителей в том, что они живут в наилучшем из всех возможных
миров. Доктор Вертер сказал:
- Прошу вас, - но вид у него при этом был, как у человека, которому,
для того чтобы отстоять свое достоинство, предстояло забраться в мешок со
змеями.
- Вы говорили о том, что порфирия является наследственным
заболеванием, - напомнил консультанту ведущий.
- Совершенно верно, - подтвердил Семен Северинович. - Именно поэтому
больные порфирией не представляют собой никакой опасности для окружающих
даже с точки зрения распространения этого заболевания.
- Но оно передается по наследству.
- Данное заболевание относится к аутосомно-рецессивному типу
наследования. Иными словами, встречается оно крайне редко. И его не следует
путать с широко распространенной формой порфирии, которая не имеет те
внешних проявлений, о которых мы сегодня сворили.
- Насколько редко встречается это заболевание? - Сощурившись, спросил
ведущий.
- Достоверной медицинской статистики по данному заболеванию нет, -
ответил консультант. Разговор вновь перешел на привычную для него
медицинскую тему, и доктор Вертер несколько оживился. - Тем не менее могу
сказать, что счет больных идет на единицы.
- На единицы? - переспросил ведущий. И опять-таки, будь Семен
Северинович настороже, он непременно бы почувствовал, что ведущий готовит
ему новый подвох. Но врач был уверен в том, что излагаемые им факты не
могли быть истолкованы иначе, кроме как в чисто медицинском аспекте.
- Да, - абсолютно спокойно ответил он на вопрос ведущего. - Я думаю,
во всем мире не наберется и сотни таких больных. Кроме того, существует
мнение, что в распространении данной формы порфирии не последнюю роль
играет географический фактор. Случаи заболеваний наиболее часты в Швеции и
в Швейцарии, а также в некоторых определенных районах.
На лице ведущего медленно прорисовалась улыбка каннибала, учуявшего
манящий запах плоти.
- В таком случае, как вы объясните то, что в лесах Вологодской области
жила целая стая больных порфирией, которых все, - ведущий сделал особый
акцент на последнем слове, - включая представителей Министерства
безопасности, принимали за оборотней?
К этому вопросу Семен Северинович оказался совершенно не готов.
- Ну, право же, я не знаю, - пытаясь скрыть растерянность, доктор
Вертер медленно провел двумя сложенными вместе пальцами по бровям. - Честно
говоря, я не настолько хорошо знаком с проблемой...
Не давая консультанту возможности обдумать вопрос и как следует
сформулировать ответ, ведущий задал новый:
- Вы полностью исключаете возможность внезапной вспышки заболевания?
Пальцы Семена Севериновича скользнули по подбородку.
- Если говорить в чисто теоретическом плане...
- Конечно, - поддержал его ведущий. - Мы ведь просто пытаемся
рассмотреть проблему со всех сторон.
- При определенных условиях это возможно.
- И что же это за условия?
- Вспышка заболевания аутосомно-рецессивного типа наследования, к
которому относится эритропоэтическая порфирия, возможна при условии, что в
результате спонтанной мутации дефектный ген, вызывающий заболевание,
окажется связанным с другим, доминантным геном.
- Вы полагаете, что это понятно всем, кто сейчас нас слушает? -
скептически поджал губы ведущий.
- Ну, если совсем уж просто, то можно сказать, что дефектный ген,
вызывающий соответствующее заболевание, из неактивного становится активным.
- И заболеть рискуют все, у кого в геноме присутствует этот самый
дефектный ген?
- Скорее всего, не сами носители дефектного гена, а их дети.
- То есть решить проблему можно просто - сделать так, чтобы у
носителей генов порфирии не было потомства?
- Не знаю, насколько просто осуществить это на практике, - доктор
Вертер на секунду прикусил верхнюю губу, - озадаченно или, быть может,
смущенно. - Но в теории - да.
- Большое спасибо, доктор Вертер, за то, что вы пришли на нашу
передачу и помогли нам разобраться в проблеме, которая, как я полагаю,
волнует многих.
Одарив консультанта ехидной улыбочкой, ведущий вновь обратился к
аудитории:
- К сожалению, уважаемые телезрители, время нашей передачи неумолимо
приближается к концу. Нам остается только поблагодарить нашего гостя,
который не побоялся рассказать всю правду о тех страшных событиях, что не
так давно всколыхнули Вологодскую область, а также уважаемого консультанта,
который помог нам понять, в чем же состоит истинная причина трагедии и кто
за нее должен ответить.
Лицо доктора Вертера удивленно вытянулось, - он и понятия не имел о
том, что так глубоко копнул.
- Давайте же теперь, насколько время позволяет нам сделать это,
подведем некоторые итоги сегодняшней передачи, - продолжал между тем
ведущий. - Итак, нам известно, что ликантропы, или, говоря проще, оборотни,
появляются на свет не в результате некого колдовского обряда. И укус
оборотня вовсе не так опасен, как свидетельствуют об этом многочисленные
кинофильмы на данную тему. И луна не оказывает на ликантропов никакого
мистического воздействия. Как выяснилось, все дело в генетике. Ликантропы -
это не кто иной, как люди, больные особой формой эритропоэтической
порфирии. Но, как свидетельствует наш сегодняшний гость, от этого они не
становятся менее опасными. Эти существа не только приобретают звероподобный
облик, но и в душах их поселяется дикий, смертельно опасный зверь. Как
сказал в ходе беседы доктор Вертер, прежде эта болезнь встречалась крайне
редко. Наверное, именно поэтому в стародавние времена люди не часто
встречались с оборотнями. Теперь же оборотни живут в наших лесах. И их не
единицы - они нападают стаями. Министерству безопасности об этом известно,
но его представители хранят молчание. В чем причина? Быть может, Минбез не
желает поднимать панику? Возможно. Но жестокие немотивированные убийства,
жертвой которых может стать каждый, тоже способны вывести из состояния
равновесия население того или иного поселка, а может быть, и города. Мне
кажется, что ни президент, ни Министерство безопасности не желает говорить
нам правды о ликантропах по той причине, что эта ужасная болезнь может
таиться в каждом из вас. - Ведущий ткнул пальцем в радужный глазок
объектива камеры так, чтобы каждому, кто видел его сейчас на экране
телевизора, показалось, что он указывает именно на него. - А если не у вас,
то у вашего соседа или у приятеля по работе. Ген, способный превратить
человека в оборотня, становится все более сильным и все более опасным. И с
каждым поколением число тех, в чьих геномах он обосновался, растет в
геометрической прогрессии. Если вчера случаи ликантропии были единичными,
то сегодня счет идет уже на сотни. Завтра их станет тысячи! Послезавтра -
миллионы! Если мы не остановим этот процесс, то в скором времени хозяевами
Земли станут оборотни!..
Глава 10
- Ну, довольно, - нажав клавишу на выносном динамике, Анатолий
Викторович отключил звук. - Под конец, как обычно, одна риторика.
- Это его фирменный стиль. - Двумя пальцами, между которыми была
зажата сигарета, Алекс указал на экран.
Известный на всю страну ведущий, слащаво улыбаясь, должно быть, уже
прощался с аудиторией. А может быть, рассказывал о теме следующей передачи,
которая конечно же обещает быть не менее увлекательной, чем сегодняшняя.
- Не люблю я его. - Винтовым движением Алекс вдавил окурок в чистую
пепельницу, которую пару минут назад поставил на стол проворный официант.
- Уф!.. - шумно выдохнул Геннадий Павлович.
От начала до конца он смотрел передачу, затаив дыхание, не в силах
взгляд оторвать от того, что происходило на экране. Эффект присутствия в
студии был настолько сильным, что даже после того, как умолк звук, Геннадию
Павловичу казалось, что он все еще слышит вибрирующий от праведного
возмущения голос ведущего, призывающего Министерство безопасности и лично
президента положить конец глупейшей, абсурдной, но одновременно и жуткой
ситуации, сложившейся в стране, когда миллионы граждан становятся
заложниками тех, чьи геномы таят молчащие до поры до времени гены, несущие
в себе наследственное уродство и смертельные болезни. "Генетический паспорт
должен стать такой же неотъемлемой частью нашей жизни, как штамп о прописке
или мобилизационное свидетельство! - вдохновенно вещал на всю страну
ведущий, потрясая зажатой в руке пластиковой карточкой. - Тех, кто не
желает добровольно сдавать анализ на генетическое картирование, нужно
заставлять делать это! Или же изолировать от общества! Мы не хотим, чтобы
наши дети рождались уродами! Долой генетический мусор!"
Нет, что-то здесь было не так.
Геннадий Павлович тряхнул головой и снова посмотрел на телевизионный
экран. Диктор в строгом темно-синем костюме, с прилизанными, как будто
приклеенными к черепу чуть рыжеватыми волосами читал по бумаге сводку
новостей. Звук был выключен. Но Геннадий Павлович по-прежнему отчетливо
слышал призывы к борьбе с генетическим мусором. И это был уже не голос
известного всей стране ведущего телешоу. Более того, это был не один голос,
а сотни, тысячи голосов, сливающиеся в единый мощный рев, похожий на грохот
разбивающихся о скалы штормовых волн.
- В чем дело? - недовольно глянул на Анатолия Викторовича Юлий
Никандрович.
- Черт, - тихо выругался сквозь зубы Григоршин. - Снова техники
портачат.
Он достал из кармана крошечный мобильный телефон, выдернул антенну и
быстро набрал трехзначныи номер.
- Ну, что? - спросил он, едва успев поднести трубку к уху. - Ах, у вас
сбой!.. - Затем: - К черту!
Пятисекундная пауза.
Ударом ладони загнав антенну в корпус, Анатолий Викторович спрятал
телефон в карман.
- Ну? - посмотрел на него Алекс.
- А!.. - раздраженно махнул рукой Анатолий Викторович. - Вечно у них
одно и то же!.. Придется самим выкручиваться.
- Как обычно? - спросил Юлий Никандрович. - По ролям?
- А как еще? - развел руками Анатолий Викторович.
- Все заново! - призывно хлопнул в ладоши Алекс. - Начали!
* * *
- Ну, довольно! - громко произнес Анатолий Викторович. - Под конец
всегда одна риторика.
- Что? - удивленно глянул на него Геннадий Павлович.
- Это его фирменный стиль. - Алекс щелчком выбил из пачки сигарету,
сунул ее в угол рта и прикурил от зажигалки. - Не люблю я его, - добавил
он, проникновенно глянув в глаза Геннадию Павловичу.
- Почему? - в глазах Геннадия Павловича светилось искреннее
непонимание, чистое и прозрачное, как вода в горном ручье.
Ведущий ему нравился и передача были интересная. Вот только в
последнее время Геннадию Павловичу не часто удавалось ее посмотреть, -
старик Сивкин, приглашавший его иногда посмотреть телевизор, отдавал
предпочтение женским ток-шоу.
- Прежде у него передачи были другими, - мрачно заметил Анатолий
Викторович.
- Ага, - прищурившись, вроде как от дыма, попавшего в глаза,
усмехнулся Алекс. - Прежде он говорил то, что думал. А теперь - то, за что
деньги платят.
- Ну-у, - обиженно протянул Геннадий Павлович, как будто замечание
Петлина касалось его лично.
- А что, - выдохнув клуб дыма в лицо Калихину, спросил Алекс, - ты
хочешь сказать, что поверил в историю о ликантропах?
- Ну, как же, - вконец растерялся Геннадий Павлович. - Мы ведь все
вместе смотрели... И Толик, - кивнул он на Анатолия Викторовича, - сказал,
что передача интересная.
- Не-е-ет! - Губы Анатолия Викторовича растянулись в тонкую,
полупрезрительную улыбку. Подняв указательный палец, он медленно покачал им
из стороны в сторону. - Я сказал только то, что видел эту передачу, и она
показалась мне любопытной. С точки зрения того, до какого маразма можно
дойти, пытаясь все свести к единому знаменателю.
Ребра обеих ладоней Юлия Никандровича одновременно ударили по столу.
- Ну сколько можно? Сколько еще будет продолжаться эта бесконечная
фронда и юношеский скептицизм? Мы ничему и никому не верим! - пародийно
взмахнул рукой Юлий Никандрович. - А если информация исходит из
официального источника, следовательно, это ложь вдвойне! - Навалившись
грудью на стол, Коптев подался вперед. - Хватит, - произнес он шипящим
полушепотом. - Хватит, ребята. Время игр прошло.
Анатолий Викторович хмыкнул, - не то насмешливо, не то презрительно, -
весьма неопределенно.
Алекс не спеша затянулся и выпустил тоненькую струйку дыма к потолку.
- Знаешь, что я тебе на это скажу, Юлик?
Алекс поставил на стол локоть руки, меж пальцев которой у него была
зажата сигарета, и, сделав изящное движение кистью, нарисовал дымящимся
кончиком нечто замысловатое, - не то вопросительный знак, не то скрипичный
ключ.
- Догадываюсь. - Юлий Никандрович попытался усмехнуться, но вместо
усмешки на лице у него появилось такое выражение, словно он готов был
расплакаться.
Ничего не сказав, Алекс только махнул рукой и посмотрел на Анатолия
Викторовича. Григоршин пожал плечами - опять-таки в высшей степени
неопределенно.
- Глупо все это, - ни на кого не глядя, удрученно произнес Юлий
Никандрович. И головой покачал. - Ох как глупо.
- А мне передача понравилась, - сказал, не очень-то в тему, Геннадий
Павлович. Взгляды всех присутствующих за столом тотчас же сошлись на нем,
после чего Калихин счел нужным добавить: - По-моему, было интересно.
- Что именно? - спросил Анатолий Викторович.
- Я не знал, что оборотни существуют на самом деле. И то, что они
появляются на свет в результате заболевания, передающегося по наследству,
для меня тоже стало открытием.
- Что и требовалось доказать, - отрешенно хмыкнул Алекс, как будто и
не ожидал услышать ничего иного.
- Нет, - с сомнением покачал головой Анатолий Викторович.
Григоршин посмотрел на Геннадия Павловича так, словно ожидал от него
объяснений.
- Что? - непонимающе развел руками Геннадий Павлович.
- Закажи пива, Юлик, - лениво произнес Петлин.
- Иди ты... - беззлобно огрызнулся Юлий Никандрович. - Сам заказывай,
если хочешь.
- Мне не тяжело, - усмехнулся Алекс. Он, точно фокусник, взмахнул
рукой, и официант в красном жилете тотчас же подбежал к столу.
- Четыре пива, - сказал Алекс и окинул взглядом стол, на котором уже
не осталось ничего съестного. - салатик или какую-нибудь закуску попроще, -
нарезку.
- Орешки? - спросил официант.
- Непременно, - согласился Алекс.
Официант сделал пометку в крошечном блокнотике, который он ловко
прятал в ладони, и умчался выполнять заказ.
- Ну, что, Юлик, - грустно улыбнулся Анатолий Викторович. - Хочешь
сказать, что тоже поверил в страшную сказку о ликантропах?
- Не в ликантропах дело, - недовольно поморщился Коптев. - Ты же сам
прекрасно понимаешь, что ни один нормальный человек в это не поверит.
Геннадий Павлович озадаченно прикусил нижнюю губу. Сказать по чести,
история о стае оборотней, или ликантропов - как их ни называй, суть-то одна
и та же, - показалась ему заслуживающей доверия. Во всяком случае звучала
она вполне правдоподобно. И даже то, что приглашенный на передачу
консультант все время оспаривал выводы, которые делал ведущий, только
придавало истории убедительности. И была же фотография! Нечеткая, но именно
поэтому вполне достоверная. Ведь если кому-то, скажем, тому же ведущему
нужно было надуть Геннадия Павловича заодно с сотнями тысяч других
телезрителей, то ничего не стоило сделать отменнейшую подделку с
изображением безобразного монстра, от одного вида которого захватывало бы
дыхание и скулы сводило от жути.
Подошедший официант поставил на стол четыре высоких стакана с пивом,
пару тарелок с нарезками рыбной и мясной - и две розетки с подсоленным
арахисом.
- Теперь я понял, что имеет в виду Юлик. - Алекс щелкнул пальцами и
указал на Коптева. - Ты хочешь сказать, что объяснить малообразованной
публике подлинную опасность, которую таит в себе генетический мусор, -
задача не из простых. Для обывателя в рисунке двухспиральной цепочки ДНК не
больше смысла, чем в шумерской клинописи. И хотя он сотни раз слышал о том,
что именно ДНК управляет всей жизнедеятельностью его организма, он считает
это глупой придумкой ученых, которым больше заняться нечем, кроме как
плести всякую чушь. Но если этому же типу сказать, что, не пройди он
процедуру генетического картирования, и его сын или внук непременно
превратится в оборотня, то это возымеет соответствующий эффект, и наш
милейший обыватель тут же побежит делать, что сказано.
Юлий Никандрович развел руки в стороны - что, мол, еще можно к этому
добавить?
- Гениальный ход, - криво усмехнулся Анатолий Викторович. - В
результате кампании, развернутой в поддержку программы генетического
картирования, я, между прочем, остался без пальца.
Григоршин поднял вверх руку с пятью пальцами и небольшим кусочком
пластыря, приклеенным на запястье.
Алекс взял руку Анатолия Викторовича за запястье и, приложив некоторое
усилие, опустил ее на стол.
- А нужен был тебе этот палец, Толик?
- Да не в пальце дело!..
Анатолий Викторович безнадежно махнул рукой и отвернулся в сторону,
давая тем самым понять, что не намерен продолжать разговор.
За столом возникла напряженная пауза, которая, казалось, в любую
секунду могла взорваться от простого слова, сказанного невпопад, или жеста,
который мог оказаться неверно истолкован. Геннадий Павлович осторожно
переводил взгляд с одного приятеля на другого. Он не понимал причину
происходящего. Да, генетический мусор, да, программа генетического
картирования, да, агрессивная пропагандистская кампания по внедрению в
сознание масс идеи ее необходимости. Какое все это имеет отношение к ним
четверым? Отчего бы им не прекратить этот дурацкий, бессмысленный спор, не
сдвинуть в стороны тарелки и стаканы да не разложить на столе фишки для
игры?.. Кстати, а где фишки?
- А у кого фишки? - вслух повторил Геннадий Павлович.
Он вдруг понял, что это именно та фраза, которая может всех успокоить
и помирить. Ведь, в самом деле, они собрались только для того, чтобы
сыграть партию-другую в маджонг.
Алекс, а следом за ним и Юлий Никандрович удивленно посмотрели на
него. Один только Анатолий Викторович продолжал упорно пялиться в стену.
- Ты хочешь играть? - в совершенно несвойственной для себя манере
осторожно, словно ожидая подвоха, спросил Алекс.
- Ну да, - уверенно ответил Геннадий Павлович. - Мы ведь и в прошлую
встречу ни разу не сыграли.
Юлий Никандрович и Алекс быстро переглянулись. А Анатолий Викторович,
который по-прежнему смотрел в стену, как показалось Геннадию Павловичу,
едва заметно улыбнулся. Алекс протянул руку, обхватил, пальцами запотевший
стакан пива и медленно, как будто опасаясь, что он может опрокинуться,
подтянул к себе. Юлий Никандрович взялся за стакан куда боле решительно.
Первый он поставил перед Геннадием Павловичем, второй взял себе.
- Толик, - негромко окликнул Юлий Никандрович Анатолия Викторовича и,
когда тот посмотрел него, сделал приглашающий жест рукой, указывая
последний, оставшийся в центре стола стакан.
Секунду помедлив, Анатолий Викторович все же протянул руку и взял
предложенный стакан.
- Ну, за что выпьем? - спросил Петлин.
- Может быть, за нас, - предложил Геннадий Павлович.
- Нет, - качнул головой Анатолий Викторович. За нас мы пьем регулярно.
Давайте на этот раз выпьем просто так.
- Ни за что? - уточнил Юлий Никандрович.
- Ну, почему же ни за что? - как бы с укоризной покачал головой Алекс.
- У каждого из нас есть, за что выпить. Только давайте сегодня сделаем это
молча.
- Точно, - согласился с ним Геннадий Павлович. - За то, о чем думает
каждый из нас!
Он торжественно поднял стакан и не спеша отпил из него два больших
глотка. Трое других смотрели на него, но никто из них даже не приложился к
своему стакану. Поставив початый стакан, Геннадий Павлович удивленно
посмотрел на приятелей.
- Есть еще один вопрос, который я хотел бы обсудить, - сказал Юлий
Никандрович, так даже и не попробовав пива. - Как я понял, только один
Генка успел сдать анализ на генетическое картирование. Ты поторопился, Ген,
- глянул он на Геннадия Павловича, - но, я думаю, это дело поправимое.
- А в чем проблема? - недоумевающе поднял брови Геннадий Павлович. -
Все равно ведь надо...
- Ты сначала дослушай до конца, - перебил его Алекс. И голос у него
при этом был как никогда серьезный.
- Пока тебя не было, мы кое о чем успели переговорить, - добавил так
же серьезно Анатолий Викторович.
Геннадий Павлович провел по воздуху рукой, давая понять, что он не
имеет ничего против того, чтобы послушать Юлика.
- У меня в лаборатории можно провести генетическое картирование, -
сказал, обращаясь в первую очередь к Геннадию Павловичу, Коптев. -
Естественно, анализы там делают не каждому, а лишь тем, кто имеет на это
право.
- Ну так что? - Геннадий Павлович по-прежнему не понимал, о чем идет
речь.
Глядя на его столь непосредственную реакцию на предложение,
завуалированное ровно настолько, чтобы понять его смог даже младенец, Алекс
озабоченно поджал губы, - наивность Калихина казалась ему наигранной. Но он
решил не обращать на это внимание остальных.
- В моей лаборатории проходят генетическое картирование весьма
высокопоставленные особы, - чуть понизив голос, приступил к детальному
объяснению Юлий Никандрович. - И те, кто может заплатить за него из
собственного кармана.
До Геннадия Павловича вновь не дошел смысл сказанного.
- А зачем платить, если можно задаром пройти генетическое картирование
в районном кабинете?
- Если ты сдашь анализ в районном кабинете, то результаты его тотчас
же будут занесены в компьютерную систему, обслуживающую программу
генетического картирования, - терпеливо продолжил Юлий Никандрович. - В то
время как у нас клиент получает результаты своего анализа на руки. В
систему же вводится информация о том, что он прошел генетическое
картирование со стопроцентно положительным результатом. То есть ни одного
дефектного гена в его геноме не обнаружено.
Рука Геннадия Павловича, в которой он держал вилку с насаженным на
зубья маслянистым ломтиком горбуши, зависла в воздухе.
- Но как же так, - озадаченно произнес он.
- А вот так! - Юлий Никандрович быстро взмахнул кистями рук и развел
их в стороны.
Алекс же в ответ на недоумевающий взгляд Геннадия Павловича лишь
недовольно поморщился.
- Но ведь в таком случае теряется весь смысл программы генетического
картирования, - растерянно произнес Геннадий Павлович.
- Я сказал то же самое, - поддержал его Анатолий Викторович.
- Это не совсем так, - Юлий Никандрович отвел взгляд в сторону. -
Людей, чьи данные генетического картирования не заносятся в компьютер, не
так уж много. Это единицы по отношению ко всему остальному населению
страны. Их дефектные гены просто растворятся в общей массе.
- До поры до времени, - сказал Анатолий Викторович.
- Послушайте, - вскинул руку Алекс. - Речь сейчас идет не о далеком
будущем, а о настоящем дне и о нас с вами!
- А что мы можем сделать? - пожав плечами, Геннадий Павлович отправил
в рот ломтик рыбы и с удовольствием запил его пивом.
Именно это нужно было понять Калихину для того, чтобы к нему снова
вернулись его обычные спокойствие и невозмутимость, - от него ничего не
зависело. Он был и оставался тем, кто он есть - человеком, лишенным
возможности как-либо влиять на ход текущих событий. Все, что он мог, -
только оставаться законопослушным гражданином, лояльным к существующей
власти. И того же самого он ожидал от остальных. А собственно, почему бы и
нет? Как-то Алекс говорил о том, что в мире существуют три пути: путь
Воина, путь Охотника и путь Паразита. Путь Воина - удел единиц, путь
Охотника - лишь для немногих, а путь Паразита, как ни прискорбно это
звучит, открыт для каждого. И по здравом размышлении, с этим можно было
согласиться.
- Речь идет о том, - продолжил свои объяснения Юлий Никандрович, - что
я могу устроить так, чтобы мы трое, мои самые близкие друзья, прошли
генетическое картирование в моей лаборатории.
- У меня нет на этого денег, - Геннадий Павлович нацелился вилкой на
очередной ломтик рыбы. Вид у него при этом был удивительно безразличным -
как будто его совершенно не интересовало то, о чем говорил Коптев.
- Бесплатно, - процедил сквозь зубы Юлий Никандрович.
- Но я уже сдал анализ в районном кабинете, - сказал, глотнув пива,
Геннадий Павлович.
- Я могу убрать эти данные из сети и заменить их новыми.
- Ну, я не знаю, - Геннадий Павлович с озадаченным видом поскреб
ногтем висок. - Какой в этом смысл?
- Смысл в том, что твой геном набит дефектными генами, как гранат
зернышками! - не выдержав, встрял в разговор Алекс.
- Не нужно драматизировать, - осадил его Юлий Никандрович. - На самом
деле все не так страшно, - вновь обратился он к Геннадию Павловичу. - Но
тем не менее отметка в генетическом паспорте даже о самых незначительных
отклонениях от нормы может иметь не самые приятные последствия.
- Я уже имел возможность в этом убедиться, - невесело усмехнулся
Геннадий Павлович, вспомнив о том, как крепкие парни в зеленых майках,
называвшие себя санитарами, избивали мужчину в желтой тенниске.
- Ты когда проходил процедуру омоложения? - спросил Юлий Никандрович.
- Лет пять или шесть назад, - подумав, ответил Геннадий Павлович. -
Еще когда работал в "Байбахе". Ачто?
Коптев словно и не услышал его вопрос.
- Совмещенные курсы энзимотерапии и нейропластики?
- Ну, да, - кивнул Геннадий Павлович.
- По системе Патоцкого?
- Да откуда мне знать! - недоумевающе всплеснул руками Геннадий
Павлович. - Фирма оплачивала полный курс омоложения! Какие еще вопросы
могли у меня быть?
Юлий Никандрович сделал успокаивающий жест рукой.
- Дело в том, что у нас накопился статистический материал, на
основании которого можно с уверенностью утверждать, что курс энзимотерапии,
проводимый по системе Патоцкого, в девяносто семи процентах случаев
приводит к генетическим нарушениям.
Наверное, в ответ на это следовало что-то сказать, но Геннадий
Павлович спросил себя: а какой в этом смысл? - и, не найдя ответа, решил
промолчать.
- Ничего страшного в этом нет, - поспешил заверить его Юлий
Никандрович. - Генетические изменения, происходящие в результате процедуры
энзимотерапии по системе Патоцкого, в подавляющем большинстве случаев
влияют лишь на цвет радужной оболочки глаза. И крайне редко приводят к
трудноизлечимой импотенции. Но как бы там ни было, ты имеешь все шансы
получить генетический паспорт с красной отметкой.
Геннадий Павлович взял стоявший перед ним стакан с пивом и, сделав
глоток, едва не подавился.
- Все в порядке, Гена, - участливо похлопал его по спине Алекс. - Юлик
обеспечит нам чистые паспорта.
Геннадий Павлович, все еще не в силах что-либо произнести, затряс
головой из стороны в сторону.
- Что? - не понимая, в чем дело, спросил Юлий Никандрович.
Чтобы прочистить горло, Геннадий Павлович натужно кашлянул в кулак.
- Я должен подумать, - с трудом выговорил он.
- Да о чем тут думать! - недоумевающе вскинул руки Алекс.
- В самом деле. Гена, - поддержал приятеля Анатолий Викторович, - мне
кажется, ты все усложняешь. Юлик предлагает нам помощь, от которой просто
глупо отказываться. Мы с Алексом уже дали свое согласие.
Голос Григоршина звучал мягко, легко, умиротворяюще, - с ним трудно
было не согласиться. И все же.
- Я должен подумать, - упрямо повторил Геннадий Павлович.
Глава 11
Всю дорогу домой Геннадий Павлович думал о том, что произошло в
"Поджарке". Почему вдруг в центре внимания сей честной компании оказалась
программа генетического картирования? Какое им всем до этого было дело? И
почему они сегодня снова не играли? Как будто прежде правительство не
принимало программ, что по замыслу создателей должны были в корне изменить
жизнь в стране! Одна программа выхода из кризиса чего стоила! И что? Где
теперь эти программы? Помнит ли кто имена их вдохновенных творцов? И ведь
никогда прежде ни одна из правительственных программ не становилась
предметом столь серьезного обсуждения в "Поджарке", тем более на две
встречи кряду! Естественно, говорили что-то о них, чаще всего посмеивались.
Геннадий Павлович потом нередко с глубокомысленным видом повторял
понравившиеся ему мысли приятелей уже в компании соседей по коммуналке, что
придавало ему значительность и вес в глазах стариков. Так почему же сейчас
они зациклились на вопросе генетического картирования? В конечном итоге
Геннадий Павлович пришел к выводу, что виноват во всем Коптев. Впервые
после нескольких лет простоя Юлик наконец-то получил настоящую работу,
которая не только приносит моральное удовлетворение, но и хорошо
оплачивается. Естественно, для него это было событием номер один, о котором
он мог говорить без конца, и, сам того не желая, он втягивал в сферу своих
интересов друзей. У друзей же при виде того, как все вдруг здорово
сложилось для Юлика, не могло не возникнуть чувство ревности, тянущее за
собой не очень корректный вопрос, на который вряд ли кто мог дать ответ:
почему повезло ему, а не мне? Да, Коптеву несказанно повезло, все равно как
Емеле-дураку, который всю жизнь только и делал, что на печи валялся, и
вдруг ни с того ни с сего стал царским зятем. Не желая открыто признаваться
в том, что они просто чертовски завидуют Коптеву, Алекс с Анатолием все
время пытались найти какой-то подвох, какую-то каверзу, какое-то
противоречие - что-то, что позволило бы им ткнуть Юлика пальцем в грудь и
сказать: ну, так кто же заплатил за твою удачу? Кроме всего прочего,
Геннадию Павловичу казалось, что Юлик почему-то стесняется того, что
работает на национальную программу, а Алекс с Анатолием в свою очередь
умело этим пользуются, пытаясь побольнее зацепить Коптева. Со своей стороны
Геннадий Павлович, как ни старался, не мог понять, что постыдного может
быть в том, что ты работаешь на правительство и президента? И тем не менее
именно это чувство внутреннего неудобства, которое постоянно подогревали в
нем Алекс с Анатолием, заставляло Юлика искать оправдание, одной из форм
которого стало предложение пройти генетическое картирование в его
лаборатории. По мнению Геннадия Павловича, соглашаться на это было не
только глупо, но и некрасиво по отношению к Юлику.
И все же, что-то удержало его от того, чтобы ответить на предложение
Коптева решительным отказом. Подумав, Геннадий Павлович и этому нашел
объяснение, - по-видимому, дело было в том, что в последнее время, куда бы
Калихин ни пошел, он неизменно сталкивался с чем-то, имеющим отношение к
программе генетического картирования. Если часть из этих встреч можно было
отнести к разряду случайных, то другие были настолько удивительными и
необычными, что, право же, стоило задать самому себе вопрос: а почему это
происходит именно со мной?
Мысли, что бродили в голове у Геннадия Павловича, трудно было назвать
веселыми, но не были они и беспросветно мрачными. Задумавшись, а может
быть, замечтавшись - он почему-то снова вспомнил Марину, - Геннадий
Павлович едва не прошел мимо своего дома.
Открыв дверь в квартиру большим ключом с широкой двойной бородкой,
Геннадий Павлович подошел к двери своей комнаты, привычным движением
перевернул в руке кольцо с ключами и сунул в замок маленький плоский
ключик. Ему всегда казалось, что замок, запираемый таким ключом, должен
быть крайне ненадежным. И на этот раз его наихудшие опасения подтвердились
- замок был не заперт. Чуть приоткрыв дверь, Геннадий Павлович осторожно
заглянул в комнату. Не супостат проник в чужое жилье без ведома хозяев, а
сын Артем вернулся домой раньше обычного. Калихин вздохнул было облегченно,
но вдруг недоброе предчувствие кольнуло сердце: что-то случилось - Артем
никогда прежде не приходил домой так рано. Сын стоял возле открытого
шкафчика. В одной руке у него были небольшой рюкзачок, в который он что-то
торопливо кидал с полок. Услышав звук прикрытой Геннадием Павловичем двери,
Артем глянул на отца и, ничего не сказав, продолжил свое занятие.
- Ты куда-то собираешься? - осторожно поинтересовался Геннадий
Павлович.
- Да, - коротко бросил в ответ Артем.
Геннадий Павлович удержался от того, чтобы задать уточняющий вопрос.
Подойдя к столу, он отодвинул стул, сел и провел ладонью по лицу. Окно было
распахнуто настежь, но в комнате все равно было невыносимо душно.
Артем захлопнул дверцу шкафчика и перешел к полке, на которой лежали
туалетные принадлежности. В рюкзачок полетели мыло, зубная щетка, начатый
тюбик английской зубной пасты, которую Артем покупал для себя, бритвенный
станок и упаковка сменных лезвий к нему.
Геннадий Павлович насторожился - если Артем брал с собой бритву,
значит, собирался уйти не на один день. Калихин был уже готов обратиться к
сыну с вопросами, но Артем опередил его. Застегнув "молнию" на рюкзачке, он
перехватил его за обе лямки и, повернувшись к отцу, сказал:
- Я ухожу.
- Надолго? - спросил Геннадий Павлович, чувствуя уже, что ответ ему не
понравится.
- Навсегда, - ответил Артем и сделал шаг по направлению к двери.
- Подожди! - Геннадий Павлович взволнованно вскочил со стула, пытаясь
загородить собой выход из комнаты. - Как это - навсегда? Что значит -
навсегда?
Артем тяжело вздохнул. По всему было видно, что он хотел избежать
этого разговора, потому и пришел домой пораньше, рассчитывая на то, что
отец, как обычно, допоздна засидится с друзьями. Но, раз уж они
встретились, следовало дать какие-то объяснения.
- Ты сегодня был в кабинете генетического картирования? - спросил
Артем, хотя понятно было, что ему уже известен ответ на этот вопрос.
- Да, - растерянно кивнул Геннадий Павлович..
- Тогда ты должен понимать, почему я ухожу.
- Нет! - Геннадий Павлович взмахнул руками, точно мух отгонял. - Я
ничего не понимаю!
Чуть наклонив голову к плечу, Артем посмотрел на его, как на убогого.
- Тебя что, туда за руку тянули?
- Так ведь все равно нужно...
- А нельзя было сначала со мной посоветоваться?
- О чем?
Геннадий Павлович решительно не понимал, о чем идет речь, и оттого
волновался еще сильнее. Лицо его сделалось красным, на лбу выступили
крупные капли пота.
- Ты давно на себя в зеркало смотрел?
- В зеркало? - автоматически повторил Геннадий Павлович.
- В пятьдесят два года человек не может выглядеть так, как ты. Любому
идиоту с первого взгляда на тебя ясно, что ты проходил процедуру
омоложения.
- И что? Я нарушил этим какой-то закон?
- Нет! - театрально взмахнул свободной рукой Артем. - Перед законом ты
чист! Только теперь ты автоматически получаешь клеймо генетического урода!
А вместе с тобой и я, поскольку я твой сын!
- Я проходил процедуру омоложения уже после того, как ты родился.
Геннадий Павлович полагал, что привел достаточно веский довод, но
Артем в ответ только рукой махнул.
- Да кому какая разница! Процедура омоложения сама по себе никак не
связана с нарушениями генома. Просто кто-то решил, что всем, кто ее
проходил, следует автоматически проставлять в генетическом паспорте
несколько отрицательных баллов.
- Зачем? - опешил Геннадий Павлович.
- Затем, что человеком, который чувствует себя неполноценным, проще
управлять. Если после генетической начнется еще какая-нибудь чистка, то
первым делом полетят те, у кого в генетических паспортах имеются красные
отметки. А все остальные при этом станут восторженно кричать: "Долой
уродов".
- Но Юлик Коптев... Ты ведь помнишь Юлия Никандровича? - Артем коротко
кивнул. - Он сказал, что располагает статистикой, в соответствии с которой
процедура омоложения приводит к незначительным изменениям в геноме.
- Откуда у него эта статистика? - Не дожидаясь, что скажет отец, Артем
сам же ответил на свой вопрос: - Из районных кабинетов генетического
картирования. А те, кто там сидит, выполняют указания своего руководства.
- В таком случае откуда тебе это известно?
Артем усмехнулся, как будто Геннадий Павлович сказал что-то смешное.
- Знаешь, кто управляет миром?
- Кто? - спросил Геннадий Павлович, хотя и понимал, что делать это
совершенно необязательно.
Артем снова сам ответил на вопрос.
- Тот, кто располагает информацией, - сказал Артем. - Как ты думаешь,
откуда я узнал, что ты уже сбегал в кабинет генетического картирования?
Меня об этом поставили в известность друзья, имеющие доступ к сети и
умеющие в ней работать. Если бы ты не порол горячку, то мы бы сделали тебе
нормальный генетический паспорт. Прости, отец, но если тебе на свою жизнь
наплевать, то я к своей отношусь иначе. Поэтому я не хочу до конца своих
дней нести на себе клеймо сына генетического урода.
Геннадий Павлович много чего мог бы сказать в ответ на слова сына.
Например, то, что он поступил, как честный человек и настоящий гражданин.
Или то, что не верит тому, о чем говорит Артем, потому что верить подобной
чепухе просто глупо. Если даже кто-то несколько раз нарушил установленную
процедуру генетического картирования, то это вовсе не означает того, что
подобные злоупотребления должны входить в практику. Геннадий Павлович не
сомневался в этом, потому что, в отличие от тех, кто считал всех вокруг
жуликами, бандитами и негодяями, он был уверен: люди в большинстве своем
честные и добрые, вот только обстановка, в которой им приходится жить,
редко позволяет им проявить свои лучшие качества. Геннадий Павлович мог
сказать сыну, что если уж его друзьям стало достоверно известно о фактах
недобросовестного отношения работников кабинетов генетического картирования
к своим служебным обязанностям, то им следует не думать о том, как оградить
от этого своих родных и близких, а передать информацию соответствующим
органам. Он мог сказать, что, спасаясь бегством от мнящейся ему беды, Артем
убегает не от судьбы, а от себя самого, и, как известно, в таком забеге
победителей не бывает. Геннадий Павлович много еще чего мог сказать сыну,
но он понимал, что этим Артема не остановить. Поэтому он только спросил:
- Куда ты собрался?
- У меня есть где жить, - ответил сын.
Геннадий Павлович пожал плечами, стараясь, чтобы выглядело это как
можно более безразлично.
- Как мне тебя найти, если будет нужно?
- Не стоит меня искать.
Геннадий Павлович прикусил губу и сделал движение головой, которое
должно было означать что-то вроде - поступай как знаешь.
- Мне пора, - сказал Артем.
Геннадий Павлович сделал шаг в сторону, освобождая проход. Артем вышел
за дверь и, даже не обернувшись, плотно прикрыл ее за собой - хорошо еще,
что не хлопнул.
Геннадий Павлович сел на кровать, положил руки на колени и опустил
голову. Странно, но ему вовсе не было грустно от того, что сын ушел, быть
может, навсегда. И даже обиды на него Калихин не чувствовал. Он лишь
немного жалел Артема - мальчишку, который пока еще ничего не понимает в
жизни, но при этом хочет жить по собственным правилам. На душе у Геннадия
Павловича было пусто и, наверное, от этого легко. Он просидел так минут
сорок, ни о чем не думая, не строя никаких планов и ничего не ожидая, пока
не услышал тихий стук в дверь. Это был даже не стук, а легкое
поскребывание, как будто кто-то пытался ногтем отодрать от двери кусочки
облупившейся краски. Геннадий Павлович хотел было встать, чтобы открыть
дверь, но, вспомнил, что она не заперта, и громко, сказал:
- Да-да, входите!
Ему было абсолютно все равно, кто и зачем решил заглянуть к нему. Но,
увидев Марину, Геннадий Павлович тотчас же вскочил на ноги.
- Марина! - удивленно и растерянно, но одновременно с какой-то
непонятной ему самому затаенной радостью воскликнул Геннадий Павлович.
Марина скользнула в чуть приоткрытую дверь, быстро, но при этом очень
осторожно, почти беззвучно прикрыла ее и прижала спиной. В ответ на возглас
Геннадия Павловича она сделала короткий жест рукой, который можно было
истолковать как призыв к молчанию. Калихина удивило не столько то, что
Марина вновь пришла к нему после того, что между ними произошло, сколько
наряд девушки - на этот раз на ней были не широкая юбка и белая блузка, в
которых привык видеть ее Геннадий Павлович, а узкий брючный костюм
песочного цвета.
- Нам нужно поговорить, - едва слышно произнесла Марина.
- Да, конечно!
Геннадий Павлович метнулся в сторону, собираясь предложить гостье
стул, но Марина вновь повторила свой жест, который теперь означал приказ
оставаться на месте.
- Не здесь, - прошептала девушка.
У Геннадия Павловича появилось недоброе предчувствие - не собирается
ли Марина вновь предложить ему забраться в подвальчик, что в стенном шкафу
ее комнаты?
- Встретимся в умывальне ровно через десять минут, - сказала девушка.
Геннадий Павлович счастливо улыбнулся.
- Приходите непременно, мне нужно сказать вам нечто чрезвычайно
важное.
- Конечно, Марина, я обязательно приду, - с готовностью согласился
Геннадий Павлович.
Конечно, умывальня была не самым лучшим местом для свидания, но там у
него, по крайней мере, не возникнет тех проблем, что в прошлый раз.
Ничего не ответив, девушка бесшумно, как тень, выскользнула за дверь.
Геннадий Павлович удивленно присвистнул - что бы это могло означать?
Новую историю про заговор против человечества? Калихин усмехнулся, - очень
легко, по-доброму, - и легонько качнул головой. Как бы там ни было, он не
собирался отказываться от встречи с Мариной. Девушка странным образом
завораживала его. Геннадия Павловича тянуло к Марине так, словно ему было
не пятьдесят с лишним лет, а немногим больше пятнадцати, и гормоны играли в
его крови, словно пузырьки в стакане газировки. И даже когда Геннадий
Павлович пытался противиться этому влечению, казавшемуся ему странным и в
какой-то степени противоестественным, все его усилия в конечном счете
сводились к нулю, стоило только увидеть Марину.
Выждав указанный срок - ни минутой больше! - Геннадий Павлович
осторожно выглянул за дверь - настороженность, которую в последнее время
проявляла в общении с ним Марина, передалась и ему. И хотя Геннадий
Павлович не понимал ее причин - в конце концов, они ведь не собирались
заниматься ничем предосудительным, просто хотели поговорить! - прежде чем
выйти за дверь, он убедился, что коридор в обоих направлениях пуст.
Бесшумно прикрыв дверь, Геннадий Павлович вставил в прорезь замка ключ и
очень осторожно, медленно начал поворачивать его. Как он ни старался, замок
все-таки щелкнул. Геннадий Павлович замер, точно вор, пойманный на месте
преступления. Он вдруг представил себе, как все двери, выходящие в коридор,
разом распахиваются и из-за них выглядывают всклокоченные головы соседей,
каждый из которых с осуждением смотрит на Геннадия Павловича Калихина,
вознамерившегося втихаря пробраться на свидание в умывальню. Несколько
секунд проползли в тягостном ожидании кажущейся неизбежной развязки. Но в
коридоре по-прежнему не было ни души. Геннадий Павлович слизнул капельку
пота, повисшую на верхней губе, и еще раз повернул ключ в замке. На этот
раз щелчок замка не показался ему столь же громкий, как в первый раз. Сунув
ключи в карман, Геннадий Павлович на всякий случай еще раз глянул в оба
конца коридора и быстро зашагал в сторону умывальни. Он почти убедил себя в
том, что не происходит ничего из ряда вон выходящего. Даже если кто-нибудь
из соседей выглянет в коридор - и что с того? - он просто идет в умывальню.
Зачем? Руки помыть. Он ведь совсем недавно пришел с улицы. При этом он все
же старался ступать так, чтобы шагов не было слышно.
Войдя в пустую умывальню, Геннадий Павлович прикрыл за собой дверь,
сделал два шага вперед и огляделся по сторонам. В мутном треснувшем зеркале
он увидел свое отражение - выражение лица было крайне неуверенным и
несколько растерянным. В самом деле, а что, если Марина не придет?
Почему-то прежде такая мысль не возникла. Но все же, если вдруг? Что ему
делать здесь одному? Геннадий Павлович снова огляделся. Стены умывальни
были выкрашены грязно-зеленой масляной краской, пол покрыт коричневатой,
местами выщербленной плиткой, потолок, давно не беленный, напоминал
творение художника-абстракциониста, чье имя кануло в Лету. Стекла окна были
до половины замазаны белилами, из-за чего свет в помещении был приглушен.
Только сейчас, впервые за много лет, Геннадий Павлович подумал, что это
помещение похоже на прозекторскую. Мысль была крайне неприятной и, если
дать ей развиться, могла бог знает куда завести. Геннадию Павловичу заранее
сделалось не по себе - приятно было ощущать себя объектом анатомических
исследований, зная, что ты пока еще жив. Право же, Геннадий Павлович и сам
не смог бы объяснить что удержало его от того, чтобы не рвануть тотчас же к
выходу. Может быть, мысль о том, что почувствует Марина, если придет в эту
страшную комнату и, не застав его, останется совсем одна? А может быть, он
все же надеялся на то, что Марина скажет ему нечто такое, от чего все в
душе перевернется? Как бы там ни было Геннадий Павлович решил задержаться в
умывальне еще на пару минут. Но не больше! В конце концов, Марина сама
четко обозначила время и место встречи.
А ждать больше и не пришлось. Как и десять минут назад в комнате
Калихина, Марина скользнула в щелку чуть приоткрытой двери, настолько
узкую, что в нее, казалось, и кошка не пролезет, и остановилась, прижавшись
спиной к двери. Геннадий Павлович хотел было улыбнуться ей, но не смог.
Марина была сама на себя не похожа. Как ни старался Геннадий Павлович, он
никак не мог уловить выражение ее лица, которое постоянно менялось, словно
восковая маска, оплывающая на жарком солнце.
- Марина...
Девушка подняла руку, обратив в сторону Геннадия Павловича раскрытую
ладонь, - жест был похож на тот, что используют, когда хотят сказать: не
приближайся ко мне!
Геннадий Павлович замер на месте.
- Погасите свет, - прошептали губы Марины.
Геннадий Павлович удивленно посмотрел наверх. Ни одна из трубок
люминесцентных ламп под потолком не горела. Не зная, что сказать, Геннадий
Павлович приложил обе руки к груди и подался вперед.
- Не надо! - взмахнула рукой Марина. - Я все поняла... Давайте отойдем
к окну.
Оттолкнувшись обеими руками от двери, Марина быстрой, неуверенной
походкой направилась к окну. Она шла, широко расставляя ноги и разведя руки
в стороны, как будто боялась потерять равновесие. Но когда Геннадий
Павлович хотел поддержать ее, она снова вскинула руку в предостерегающем
жесте. Дойдя до окна, Марина обеими руками оперлась о широкий подоконник и
наклонила голову - со стороны могло показаться, что ей дурно.
Геннадий Павлович еще не успел решить, как ему поступить, когда
девушка неожиданно обернулась. Снова на него смотрело лицо, которое он так
хорошо знал.
- Простите, Геннадий Павлович, - чуть смущенно улыбнулась Марина. - Я
понимаю, что это выглядело странно...
- Нет-нет! - протестующе взмахнул рукой Кали-хин. - Все в порядке!
Ничего не произошло!
Улыбка Марины сделалась грустной.
- Хотелось бы в это верить.
Приподнявшись на цыпочках, девушка присела на край широкого
подоконника.
- Идите сюда, - сказала она, похлопав ладошкой рядом с собой. - У нас
есть немного времени.
Подоконник был широкий, и Геннадий Павлович, проявив деликатность, сел
не рядом с девушкой, как бы ему хотелось, а чуть в стороне - коленки их
разделяло расстояние примерно в полметра. Марина глядела в сторону, на
выщербленную раковину, на край которой кто-то прилепил жвачку. Казалось,
она не знала, с чего начать разговор, или не решалась это сделать. Геннадий
Павлович молча ждал - у него не было даже догадок относительно темы,
которую им предстояло обсудить. К тому же молчание не тяготило его -
Геннадий Павлович воспринимал тишину как нечто вполне естественное. Калихин
не понимал, что хотела от него Марина, но ему все равно было приятно сидеть
вот так рядом с ней и просто молчать.
- Геннадий Павлович, - Марина по-прежнему глядела на прилепленную к
раковине жвачку, - вам не кажется, что в последнее время происходит очень
много странного?
Прежде чем что-то сказать, Геннадий Павлович серьезно задумался. Что
имела в виду Марина? То, как они вместе прятались в крошечном подвальчике?
Или его поспешное бегство после того, как они покинули убежище? Проверяла
ли она его или ждала извинений? А может быть, сама хотела извиниться?
Взвесив как следует все "за" и "против", Геннадий Павлович ответил:
- Нет, ничего странного я в последнее время не замечал.
Наклонив голову, Марина глянула на него искоса.
- А как насчет генетической чистки?
- А что в этом необычного? - искренне удивился Геннадий Павлович. -
Проблема назрела - надо ее решать.
Марина подняла голову и приложила два пальца к подбородку, так, словно
хотела поддержать его.
- Вы очень хороший человек, Геннадий Павлович, - она произнесла эти
слова задумчиво, не констатируя факта, а как будто все еще сомневаясь.
И все равно Геннадий Павлович смутился, настолько, что щеки его слегка
порозовели.
- Ну, вы прямо скажете, Марина, - невнятно пробубнил он.
Марина посмотрела Калихину в глаза, чем еще больше смутила его.
- Вы со мной не согласны?
- В чем? - не понял Геннадий Павлович.
Не ответив, Марина хмыкнула и снова отвернулась.
- Вы верите в реальность мира? - спросила она чуть погодя.
- Ну, в принципе да.
Геннадий Павлович сказал "ну, в принципе", вместо того чтобы сказать
просто "да", только потому, что вопрос показался ему странным. А если так,
то, следовательно, он таил в себе какой-то подвох. Прямой и однозначный
ответ на вопрос с подвохом скрывал в себе опасность оказаться в глупом
положении. Именно поэтому Геннадий Павлович сказал:
- Ну, в принципе да.
- И насколько, по-вашему, этот мир реален? - тут же задала новый
вопрос Марина.
- Как это? - вконец растерялся Геннадий Павлович.
- В какой степени?
Быть может, Марина полагала, что внесла необходимое уточнение, однако
Геннадию Павловичу слова ее ни грана не добавили к пониманию сути заданного
вопроса. По его мнению, пытаться определить степень реальности в той или
иной системе оценки мог только психически нездоровый человек, для которого
объективная картина действительности накладывалась на причудливый мир его
собственных фантазий. Причем это должна была быть истинная субъективная
реальность, а не имитация таковой. В качестве наглядного примера тут же
приходили в голову имена двух великих художников: Ван Гога и Дали. Если
картины Винсента являются истинным отображением его искаженного видения
мира, то Сальвадор, играя на публику, ловко имитирует душевное
расстройство. Поэтому имеет смысл говорить о степени реальности картин Ван
Гога, который отображал на своих полотнах то, что видел, работы же
Сальвадора Дали, созданные на основе голой техники, не являются
отображением его внутреннего мира, поэтому глупо и бессмысленно было бы
оценивать степень их соответствия действительности. Они являются вещью в
себе, а потому так же реальны, как и разбившийся в лепешку автомобиль, в
останках которого на первый взгляд сложно уловить сходство с тем, что они
представляли собой изначально.
И тем не менее Марина задала вопрос. Более того - она ждала ответа.
- Эта какая-то игра? - ушел от ответа Геннадий Павлович.
Губы Марины на секунду сложились в некое жалкое подобие улыбки. Сунув
руку в карман, она достала пачку сигарет и желтую пластиковую зажигалку.
- Хотите? - протянула она пачку Геннадию Павловичу.
- Я не курю, - смущенно улыбнулся Калихин. - Мне казалось, что и вы
тоже не курите.
Резким движением Марина выдернула из пачки сигарету, сунула ее в угол
рта и, щелкнув зажигалкой, прикурила. Глубоко затянувшись, она на несколько
секунд задержала дыхание и как будто с наслаждением прикрыла глаза.
- Это вы меня научили курить, - выдохнула она вместе с облаком
табачного дыма.
- Я? - удивленно приподнял бровь Геннадий Павлович.
Он определенно не понимал, о чем идет речь, но, как ни странно,
разговор затягивал его. Геннадия Павловича не оставляло странное и вроде бы
ничем не обоснованное предчувствие, что вот-вот должны были прозвучать
очень важные слова.
Марина кинула пачку сигарет и зажигалку на подоконник.
- Вы ведь хотели видеть меня с сигаретой, - краем глаза посмотрела она
на Геннадия Павловича и показала ему дымящуюся сигарету, зажатую между
указательным и средним пальцами. - Вот вам результат.
У Геннадия Павловича и правда в какой-то момент мелькнула мысль о том,
что с брючным костюмом, который надела сегодня Марина, сочеталась бы
зажженная сигарета у нее в руке. Но какая тут могла быть связь?
Он ведь даже не говорил ей об этом!
- Право же, Марина, мне очень жаль, если я каким-то образом...
Не дослушав его, Марина коротко махнула рукой, в которой у нее была
сигарета.
- Бросьте, Геннадий Павлович. - Затянувшись в последний раз, она
кинула недокуренную сигарету в раковину. - Курю я или нет, не имеет
никакого значения. Вернее, это имеет значение только для вас...
- Я вовсе не хочу, чтобы вы курили, - не чувствуя за собой никакой
вины, все же поспешил оправдаться Геннадий Павлович.
- Не то, - болезненно поморщилась Марина. - Совсем не то, Геннадий
Павлович!
Калихин развел руки в стороны. Он бы развел их шире, чтобы показать
всю глубину своего недоумения, но тогда бы его левая рука коснулась плеча
Марины.
- Вот что, Геннадий Павлович, - Марина решительно, по-мужски, хлопнула
себя по коленкам. - Нам надо с чего-то начать. Найти отправную точку для
дальнейших рассуждений. Иначе мы не сдвинемся с места.
Марина и говорила не так, как всегда. В голосе ее не было
восторженного девичьего звона, обычно так радовавшего Геннадия Павловича, -
глухой и чуть хрипловатый, он, казалось, принадлежал другой женщине, лет на
десять, а то и пятнадцать старше Марины. Акценты же ее речи были
расставлены таким образом, что невозможно было оставить без внимания то, о
чем она говорила. Определенно, в девушке произошла какая-то перемена, но с
чем она была связана, Геннадий Павлович не понимал. Попытки Марины что-то
объяснить, сводились к абстрактным замечаниям, от которых трудно было
протянуть ниточку к реальным событиям.
- Вы помните тот день, когда мы с вами прятались у меня в комнате от
инспекции?
Геннадий Павлович внутренне напрягся, хотя виду не подал. Чего ему
сейчас хотелось меньше всего, так это обсуждать то, что произошло в тот
злополучный день. Но Марина ждала ответа, хотя и непонятно, чего ради. Если
бы Геннадий Павлович сказал, что ничего не помнит, то выставил бы себя
полным идиотом. А может быть, именно этого она и добивалась?
- Знаете, Марина, - Геннадий Павлович опустил взгляд, сделав вид, что
заметил какое-то пятнышко у себя на брюках, и даже для убедительности
поскреб материю ногтем, - в тот день все получилось как-то очень уж
сумбурно... Ну, то есть я хочу сказать, что в иной ситуации все могло бы
быть иначе... - Геннадий Павлович сделал обеими руками вращательное
движение, желая таким образом наглядно показать, как могла бы измениться
ситуация. - В смысле, я не ожидал... Я не был готов...
Геннадий Павлович окончательно запутался в словах и умолк.
На губах Марины появилась неприятная усмешка.
- Больше всего вы страдали из-за переполненного мочевого пузыря.
Геннадий Павлович вздрогнул, как от удара плетью. Да, конечно, можно
было заметить, что ему тогда было плохо, но зачем же говорить об этом вот
так, напрямую?
- Марина...
Голос у Калихина сел, и, прежде чем продолжить речь, он кашлянул в
кулак.
Однако продолжать ему не пришлось.
- Вам не за что извиняться, - перебила его Марина, на удивление точно
угадав то, что хотел сказать. Геннадий Павлович. - На самом деле ничего
этого не было.
Лицо Калихина недоуменно вытянулось.
- То есть как?
Ладонь левой руки Геннадия Павловича лежала на колене, и Марина
прикрыла ее сверху своей - успокаивающий, по-матерински ласковый жест.
- Это только воспоминания, - прошептала она. - Воспоминания о том,
чего на самом деле никогда не было.
Какое-то время Геннадий Павлович озадаченно молчал, пытаясь отыскать в
словах девушки потаенный смысл. Результат оказался нулевым. Геннадий
Павлович догадывался, что все не так просто, как могло показаться на первый
взгляд; слова Марины - это не метафора и не иносказание. Но и буквальное их
восприятие казалось невозможным.
Марина ободряюще похлопала ладонь Геннадия Павловича и потянулась за
сигаретами. Ни пачки, ни зажигалки на месте не оказалось. Марина растерянно
развела руками:
- Кажется, я бросила курить.
Геннадий Павлович посмотрел на то место, где, как он точно помнил,
минуту или две назад лежали сигареты.
- То, что происходит сейчас, Геннадий Павлович, это тоже воспоминание
о том, чего не было. - Марина сделала движение губами, как маленький
ребенок, который хочет попросить извинения, но не решается сделать это. -
Этого не должно было случиться, но любая, самая совершенная программа порою
дает сбои. А та программа, в которой участвуем мы, находится на стадии
разработки. Поэтому предугадать все, что может произойти по ходу ее
реализации, просто невозможно.
Геннадий Павлович слушал Марину, пребывая в состоянии полнейшей
растерянности.
- Какая программа? - едва слышно пролепетал он, когда в речи девушки
возникла пауза. - Вы имеете в виду программу генетического картирования?
Марина насмешливо фыркнула.
- Нет никакой программы генетического картирования. Все это - фикция.
Выдумка, к которой причастна небольшая группа людей. Суть программы, в
которой вы принимаете участие, заключается в том, чтобы выяснить, насколько
легко можно заставить человека поверить в то, чего на самом деле никогда не
было. Как оказалось, ложные воспоминания очень легко имитировать. Для этого
вовсе не требуются психотропные препараты или электронное вмешательство в
деятельность головного мозга. Все намного проще. Слово, жест, взгляд - вот
тот инструмент, с помощью которого человека можно заставить верить во все,
что угодно.
- Простите, Марина, - медленно покачал головой Геннадий Павлович, - но
я вам не верю. Я обсуждал программу генетического картирования с моими
друзьями...
- Это тоже участники эксперимента.
Геннадий Павлович словно и не заметил реплики Марины.
- Кроме того, я лично был в районном кабинете генетического
картирования и сдал там анализ. Через три дня я получу генетический
паспорт.
- Геннадий Павлович, дорогой. - Марина схватила ладонь Калихина обеими
руками и наклонилась, пытаясь заглянуть ему в глаза. - Это ложное
воспоминание.
- Несколько дней назад вы сами рассказывали мне о программе
генетической чистки. И даже прятали меня в подвальчике от неких зловещих
инспекторов.
- Нет никаких инспекторов, и никакого подвальчика в моей комнате тоже
нет. - Марина в отчаянии всплеснула руками. - Ну подумайте сами, Геннадий
Павлович, мы живем на третьем этаже - какой здесь может быть подвал?
- А как же старик Семецкий? - вспомнил еще один факт Геннадий
Павлович. - Ведь его же забрали?
- Никуда его не забирали, - покачала головой Марина.
- Но ведь и Шпет подтвердил это, - стоял на своем Калихин.
- Вы точно это помните?
Геннадий Павлович на секунду задумался. Вне всяких сомнений, он
превосходно помнил разговор с Марком Захаровичем Шпетом, который состоялся
всего-то пару дней назад!
- Да, - уверенно наклонил голову Калихин.
- Это ложное воспоминание!
- В таком случае что вообще реально?
- Я не могу вам этого сказать, - удрученно наклонила голову Марина. -
Потому что я и сама всего лишь ваше ложное воспоминание.
После такого заявления Геннадию Павловичу окончательно стало ясно, что
разговор яйца выеденного не стоит. То есть не сам по себе разговор, а суть
его, завернутая вокруг бредовой идеи об экспериментах с ложными
воспоминаниями. Чего он не мог понять, так это - верит ли Марина сама в то,
что рассказывает, или же она просто дурачит его? Хотя, если подумать, какой
в этом смысл?
- Скажите, Марина, - ровным, ласковым голосом начал Геннадий Павлович,
- он не хотел прежде времени в чем либо обвинять девушку. - Откуда вам
стало известно об этом эксперименте?
Марина уже не сидела на подоконнике, а стояла, опираясь на него.
Сложив руки на груди и опустив подбородок, она смотрела на широкие носки
своих черных кожаных туфель. Геннадий Павлович не мог не отметить, что ноги
у Марины на удивление длинные и красивые, даже в брюках.
- Я уже сказала, что тоже являюсь участником эксперимента.
- Вы сказали, что вы - воспоминание, - с мягкой, всепрощающей улыбкой
поправил ее Геннадий Павлович.
- Одно другого не исключает, - нервно дернула плечом девушка.
- Хорошо, - не стал спорить Геннадий Павлович. - Вы принимаете участие
в эксперименте по своей воле?
- Да.
- А я?
- Насколько мне известно, вы тоже дали согласие на свое участие в
качестве подопытного.
- Как давно начался этот эксперимент?
- Не знаю, - вновь дернула плечом Марина. - Я давно уже не живу в
режиме реального времени... Точно так же, как и вы, - добавила она после
короткой, почти незаметной паузы.
- Понятно, - слегка наклонил голову Геннадий Павлович, хотя на самом
деле ровным счетом ничего не понял. - И что же нам теперь делать?
- Представления не имею, - не глядя на Калихина, покачала головой
девушка. - Я лично выхожу из игры. Поэтому и вас решила предупредить.
- Хорошо, - еще раз кивнул Геннадий Павлович. - Допустим, я тоже хочу
выйти из эксперимента. - Как мне это сделать? Я должен к кому-то
обратиться?
Марина посмотрела на Калихина долгим, изучающим взглядом, после чего
вынесла свой вердикт:
- По-моему, вы мне не верите.
- Право же, трудно поверить в то, что вы рассказываете, - немного
натянуто улыбнулся Геннадий Павлович.
- Попробуйте сами во всем разобраться. Сопоставьте факты, внимательнее
прислушайтесь к тому, о чем говорят вокруг вас. Обратите особое внимание на
то, каким образом поступает к вам та или иная информация.
- И что тогда?
- Вы заметите множество противоречий между тем, что видите сами, и
тем, что вам пытаются внушить.
Геннадий Павлович быстро провел кончиками пальцев по лбу - словно
каплю пота смахнул. Он не верил ни единому слову из того, что говорила
Марина, но, несмотря на это, странным образом втягивался в обсуждение
предложенной темы. И даже как будто начал немного волноваться. Из-за чего,
спрашивается?
- Я ведь добровольно согласился принять участие в эксперименте?
- Полагаю, вы просто не знали, чем все это обернется.
Если выдвигаемые Мариной положения принять за истину, то бог знает до
чего еще можно додуматься. Что есть жизнь, если не бесконечный поток
воспоминаний? Если же воспоминания могут быть ложными, привнесенными извне,
то как отделить реальность от чужих фантазий? Ложные воспоминания одного
человека накладываются на ложные воспоминания другого, третьего, пятого,
десятого, и в результате уже никто не знает, что происходит на самом деле.
В подобном мире нет места истине. Но зато правом на тот суррогат, который
все вокруг принимают за истину, может владеть один-единственный человек -
тот, в чьих руках находится механизм создания ложных воспоминаний.
Геннадий Павлович внимательно посмотрел на Марину, так, словно хотел
запомнить каждую черточку ее лица.
- Выходит, вас придумал какой-то незнакомый мне технолог, и я вижу вас
совсем не такой, какая вы есть на самом деле? - чтобы дать понять, что он
всего лишь шутит, Калихин лукаво улыбнулся. - Или я ошибаюсь?
- Отчасти, - серьезно ответила Марина. - Технолог создает общий план.
Детали дорисовывает ваше воображение.
- Каков же ваш подлинный облик? - опять-таки в шутку полюбопытствовал
Геннадий Павлович.
- Это не имеет никакого значения.
Тема была закрыта и дальнейшему обсуждению не подлежала.
Геннадий Павлович почувствовал себя неловко - это ведь была всего лишь
шутка, совершенно безобидная притом. Марина либо играет с ним, либо на
полном серьезе воспринимает историю, которую сама же придумала. Но в таком
случае... Да, в таком случае девушке требуется помощь специалиста. "Зачем
мне все это? - подумал Геннадий Павлович. - В самом деле, зачем?"
Осторожно повернув голову, как будто таясь, Геннадий Павлович
посмотрел на стоявшую рядом с ним девушку. Лицо Марины было обращено к нему
в профиль - четкий, удивительно правильный, точно вырезанный из плотной
бумаги искусными ножницами уличного художника, - совершенно незнакомый и
безумно далекий. Чужой. Глядя на него, Геннадий Павлович почувствовал
что-то отдаленно напоминающее испуг. Или, быть может, это всего лишь
неуверенность? Но с чего бы вдруг? А что, если Марина права, и все, что он
воспринимает как реальные события, происходящие здесь и сейчас, на самом
деле не более чем ложные воспоминания о том, чего никогда не было?
- Марина, - Геннадий Павлович старался, чтобы голос его звучал
спокойно и уверенно. - Давайте закончим эту игру. Честно признаться, -
Калихин натянуто хмыкнул, - мне никак не удается уяснить ее правила.
Скажите же наконец, что все это только шутка.
На лице Марины не дрогнул ни единый мускул - ни малейшего намека на
то, что она готова улыбнуться.
- Вы серьезно верите в то, что сидели вместе со мной в подвальчике,
вход в который находится в стенном шкафу моей комнаты?
Не зная, что сказать, Геннадий Павлович растерянно приоткрыл рот. Он
был почти готов признать, что история с подвальчиком, как на нее ни
посмотри, выглядит до невозможности глупо. В самом деле, каким образом под
квартирой, расположенной на третьем этаже жилого дома, построенного всего
несколько лет назад, мог оказаться тайник, достаточно вместительный для
того, чтобы в нем могли спрятаться двое взрослых людей? Да и вспоминая тот
злополучный день, Геннадий Павлович понять не мог, каким образом Марине
удалось уговорить его забраться в ту темную дыру? Доводы ее были совсем
неубедительны, да и вела она себя при этом как-то странно - точно
начинающая актриса, которая, пытаясь как можно лучше сыграть отведенную ей
роль, переигрывает настолько, что ее персонаж становится похожим на грубый
шарж. Но! Воспоминания об этом странном случае, - в особенности о тех
мучениях, что доставлял ему переполненный мочевой пузырь, - были настолько
живыми и яркими, что Геннадий Павлович мог под присягой подтвердить, что
это происходило в действительности.
- Мне бы очень хотелось сказать вам, Геннадий Павлович, что все это
только глупая шутка, - сказала Марина, по-прежнему не глядя на собеседника.
- Но, к несчастью, то, что я вам рассказала, - правда. Хотя возможно, что и
не вся.
- Не вся? - механически повторил Геннадий Павлович.
Занятый собственными мыслями, он упустил смысл произнесенной Мариной
фразы.
- Я всего лишь рядовой участник проекта, - слегка пожала плечами
Марина. - И мне известно о нем далеко не все. Я даже не знаю, сколько людей
в нем задействовано.
- А это имеет какое-то значение? - вопрос совершенно не интересовал
Геннадия Павловича - он задал его, только чтобы поддержать разговор.
- А что, если вы не один такой? - Марина наконец-то посмотрела на
Геннадия Павловича.
- Какой? - с искренним недоумением переспросил Калихин.
- Человек, живущий одновременно в двух мирах - реальном и придуманном
кем-то для него.
Дабы продемонстрировать весь свой скепсис, Геннадий Павлович кисло
сморщился.
- Постарайтесь запомнить меня, Геннадий Павлович, - губы Марины
дрогнули, обозначив улыбку, которой так и не суждено было родиться.
- Вы куда-то уезжаете?
Калихин почти обрадовался - ему показалось, что он наконец-то ухватил
суть происходящего. Ну конечно же! Марина переезжает на другую квартиру! И
всю эту игру она затеяла ради того, чтобы образ таинственной девушки,
причастной к некому таинственному проекту, надолго отпечатался в памяти ее
соседа, к которому она, судя по всему, была неравнодушна. Чем еще, как не
желанием стать ближе друг к другу, можно объяснить то, что она и его
включила в свой придуманный проект? Интересно, сообщит она ему свой новый
адрес или же, исчезнув, как будто навсегда, спустя какое-то время даст о
себе знать?
- Я никуда не уезжаю, - с неожиданной злостью процедила сквозь зубы
Марина. - Я выхожу из проекта. Уясните же это наконец!
- Ну да, конечно, - растерянно кивнул Геннадий Павлович. - И непонятно
с чего вдруг спросил: - А ваша бабушка? Она остается?
- Нет никакой бабушки. - Марина вздохнула, совсем уж как-то
безнадежно, и вновь уставилась на треснувший угол раковины.
- Нет так нет, - поспешил успокоить ее Геннадий Павлович.
Внезапный перепад в настроении девушки испугал Калихина, и он решил,
что лучше будет до поры до времени соглашаться с ней, делая вид, что он
принимает ее фантазии на веру.
- Мне пора. - Марина оттолкнулась руками от подоконника. - Не
провожайте меня.
- Хорошо, - с готовностью согласился Геннадий Павлович.
Марина бросила на Калихина взгляд через плечо.
- И подумайте о том, что я вам сказала.
- Хорошо, - снова не стал спорить Геннадий Павлович.
По чести сказать, пустой и бессмысленный разговор уже изрядно его
утомил. Геннадий Павлович с удовольствием продолжил бы беседу, если бы
девушка сочла возможным переключиться на иную тему - о поэзии, о цветах, о
любви, - ну, мало ли о чем могут поговорить между собой два человека! Но,
судя по всему, Марина имела твердое намерение до конца разрабатывать тему
таинственного проекта по воссозданию ложных воспоминаний, а потому Геннадий
Павлович почти что с нетерпением ждал, когда же она наконец уйдет.
Марина подошла к двери, коснулась кончиками пальцев ручки и замерла,
словно не решаясь сделать последний шаг. Обернувшись, она бросила взгляд на
Геннадия Павловича, оставшегося сидеть на подоконнике. Калихину показалось,
что девушка хочет что-то сказать, и он ободряюще улыбнулся, полагая, что
после всего, что он уже услышал, ей вряд ли удастся чем-то его удивить.
Должно быть, Марина угадала настроение Геннадия Павловича. На мгновение на
лице ее появилось выражение глубокого презрения или даже отвращения, как
если бы она смотрела на некое омерзительное насекомое, которое к тому же
могло оказаться ядовитым. Рывком распахнув дверь, Марина выбежала в
коридор. Глухо стукнула захлопнувшаяся за ней дверь.
Геннадий Павлович с облегчением перевел дух. Он сидел на подоконнике,
скрестив ноги, и - что самое удивительное! - ему не хотелось двигаться с
места. Слишком много событий вместил в себя сегодняшний день. Геннадий
Павлович чувствовал себя не то чтобы физически уставшим, а опустошенным, -
у него уже не было сил, чтобы хоть как-то реагировать на то, что
происходило вокруг. Хотелось просто так сидеть в легких мерках, что
создавали замазанные белилами оконные стекла, слегка покачивать ногами и ни
о чем не думать. Потому что если начнешь думать, то ни к чему хорошему это
не приведет, - сказав "А", нужно будет говорить и "Б". А дальше что? Вот
именно, что ничего! Вся система мироздания существует лишь потому, что
никто не может до конца понять ее устройства.
Сидеть на подоконнике было легко, хорошо и приятно, и все же Геннадий
Павлович спрыгнул с него. Он подошел к мутному зеркалу над раковиной и
придирчиво осмотрел свое лицо. Вне всяких сомнений, он выглядел так же, как
и всегда. И никакая сила воображения не была способна его изменить. Мир, в
котором ом жил, был настолько реален, что порою от этого становилось не по
себе, - действительность могла оказаться слишком уж неприглядной. Геннадий
Павлович легонько похлопал себя ладонями по щекам, выдавил нечто похожее на
улыбку и, подмигнув своему отражению, направился к выходу из умывальни.
За дверью Геннадий Павлович нос к носу столкнулся с направлявшимся на
кухню Шпетом. Через плечо Марка Захаровича было перекинуто старое кухонное
полотенце, запятнанное и обгоревшее с краю, а в руках он держал зеленую
эмалированную кастрюльку, прикрытую алюминиевой крышкой, сквозь ручку
которой была продета пробка - чтобы не горячо было брать. Одарив Геннадия
Павловича ни к чему не обязывающей улыбкой, Марк Захарович сделал шаг в
сторону. И все же разойтись им не удалось - Калихин поймал Шпета за локоть.
- Простите, Марк Захарович, вы не видели в коридоре девушку?
Геннадий Павлович и сам не понимал, с чего вдруг задал соседу этот
вопрос, - все произошло само собой, как будто сработала заложенная в
подсознании программа.
- Девушку? - с интересом приподнял мохнатую бровь Шлет. - Нет, не
встречал.
- Но она только что вышла из умывальни. - Геннадий Павлович посмотрел
на Шпета так, точно подозревал его в чем-то недобром. - Вы непременно
должны были ее увидеть.
- Однако вы оригинал, Геннадий Павлович. - Марк Захарович с
неподдельным интересом посмотрел на дверь. - Принимаете гостей в умывальне.
- Да нет же, - недовольно дернул уголком рта Геннадий Павлович. - Эта
девушка из нашей квартиры... - Он внезапно запнулся, поймав себя на том,
что не может вспомнить имя девушки, о которой говорит. - Как же ее?..
Лицо Марка Захаровича приобрело сосредоточенное выражение.
- Геннадий Павлович, в нашей квартире никогда не проживала молодая
девушка.
- Да нет же, жила, - раздраженно взмахнул рукой Калихин. - Жила и
сейчас живет... Если еще не переехала.
- И позвольте спросить, в какой же комнате она проживает?
- В той! - уверенно указал нужную дверь Геннадий Павлович. - Напротив
комнаты Семецкого. Она живет там вместе со своей старой больной бабкой...
Черт, совершенно вылетело из головы ее имя!
- Бабки?
- Да нет же! Бабкино имя я никогда не знал. Не могу вспомнить, как
зовут девушку!
Взгляд Марка Захаровича сделался тревожным. Он перехватил кастрюльку
правой рукой, а левой осторожно взял Калихина за запястье.
- Геннадий Павлович, вы напрасно так нервничаете. В нашем с вами
возрасте...
- Со мной все в порядке! - Геннадий Павлович вырвал руку из пальцев
Марка Захаровича.
- Не сомневаюсь, - Марк Захарович вновь взял кастрюлю за ручки обеими
руками. - Но, могу вас заверить, комната, в которой, по вашему утверждению,
проживает некая безымянная молодая особа, пустует с того самого дня, как я
въехал в эту квартиру.
- И что вы хотите этим сказать? - подозрительно глянул на соседа
Геннадий Павлович.
- Ничего, - слегка пожал плечами Марк Захарович. - Абсолютно ничего.
- Но я помню эту девушку! - с отчаянием в голосе воскликнул Геннадий
Павлович. - Я разговаривал с ней несколько минут назад!
- Опишите мне ее, - рассудительно предложил Марк Захарович. - Быть
может, тогда и я ее вспомню.
- Она... - начал было Геннадий Павлович и тотчас же умолк.
О девушке он мог сказать лишь то, что она была молодая и красивая, - и
ничего более. Он не помнил ее фигуру, ее лицо, цвет волос, прическу,
которую она носила. Как ни старался Геннадий Павлович, он не мог припомнить
даже, во что она была одета, когда они разговаривали с ней в умывальне. Но
вот саму беседу он, как ни странно, помнил превосходно. Если бы
потребовалось, он смог бы воспроизвести ее слово в слово. Но только без
упоминания имени загадочной собеседницы.
- Так что же, Геннадий Павлович?
Калихину показалось, что в голосе Шпета едва заметно прозвучали
насмешливые нотки.
- Все в порядке, Марк Захарович, - натянуто улыбнулся Геннадий
Павлович. - Я в самом деле что-то перепутал.
- Бывает, - ободряюще улыбнулся Шлет. - Порой такое привидится, что
только диву даешься - с чего бы вдруг?
- Спасибо, Марк Захарович.
- Да не за что, Геннадий Павлович.
Кивнув друг другу, они разошлись в разные стороны - Шпет пошел на
кухню, а Калихин вдоль по коридору. Геннадий Павлович убеждал себя, что не
стоит этого делать, но все же не удержался и, остановившись возле двери
комнаты, расположенной напротив той, в которой проживал старик Семецкий,
осторожно потянул за ручку. Дверь была заперта, а заглянуть в комнату через
узкую щелку английского замка было невозможно. Геннадий Павлович поднял
руку, чтобы постучать, но передумал и с независимым видом продолжил свой
путь. Остановившись возле двери своей комнаты, он уже вставил ключ в замок,
когда задребезжал звонок расколотого и перетянутого синей изоляционной
лентой телефонного аппарата, стоявшего на тумбочке возле входной двери.
Почти одновременно со звонком открылось несколько дверей, и даже Марк
Захарович выглянул из кухни. Геннадий Павлович был ближе всех к телефонному
аппарату, а потому именно он и поднял трубку.
- Алло.
- Это ты, Калихин? - спросил из трубки незнакомый женский голос.
- Да, - ответил Геннадий Павлович. Прикрыв трубку ладонью, он
обернулся и сказал, обращаясь ко всем, кто смотрел на него из-за
приоткрытых дверей: - Это меня!
Двери, одна за другой, возмущенно хлопнули. Можно было подумать, что
каждый из обитателей большой коммунальной квартиры ждал очень важного
звонка, а потому все они были крайне недовольны тем, что Калихин занимал
телефон.
- Ты можешь объяснить мне, что происходит, Геннадий? - строго спросил
женский голос из трубки. - Почему ты уже вторую неделю не приходишь к сыну?
- Простите. - Геннадий Павлович старался говорить как можно тише,
догадываясь, что многие из соседей стоят сейчас возле своих не слишком
плотно закрытых дверей, приложив ухо к щелке. - С кем я разговариваю?
- Да что с тобой, Геннадий?! - возмущенно взлетел вверх голос женщины.
- Это же я, Валентина!
- Какая Валентина?
- Такая Валентина! Твоя бывшая жена!
- Жена?..
Геннадий Павлович был настолько поражен услышанным, что не знал, что
сказать. Хотя, казалось, с чего бы вдруг? Он ведь знал, что у него была
жена. Но они не виделись с ней пятнадцать лет, с того самого дня, как
официально развелись. Или же виделись?.. Геннадий Павлович провел ладонью
по лбу. В голове у него все перемешалось настолько, что он уже готов был
признать, что у него были две жены.
- Калихин, ты меня слушаешь?
- Да, - вяло произнес Геннадий Павлович.
- Артем спрашивает, почему ты уже вторую неделю не приходишь. Что мне
ему отвечать?
- Не знаю, - честно признался Геннадий Павлович.
- Что значит "не знаю"?! - вскричала женщина, назвавшаяся его женой. -
Сын ждет тебя!
- Артем сегодня ушел от меня, - сказал Геннадий Павлович.
На какое-то время на другом конце телефонной линии воцарилась тишина.
Затем все тот же женский голос настороженно спросил:
- Куда ушел?
- Не знаю, - ответил Геннадий Павлович. - Он не сказал.
Снова в разговоре возникла пауза.
- Геннадий, ты случайно не болен?
- Да нет как будто, - не очень уверенно сказал Геннадий Петрович.
- У тебя все в порядке?
- Да как будто.
- Чем ты сейчас занимаешься?
- Разговариваю с тобой по телефону.
- Очень остроумно, - язвительно заметила женщина. - Я имею в виду, чем
ты вообще занимаешься?
- Ну... - Геннадий Павлович ненадолго задумался. - Разными вещами...
Сегодня встречался с ребятами... Еще - сдал анализы.
- Какие еще анализы?
- Для получения генетического паспорта.
Женщина на другом конце линии ничего не ответила. И тут Геннадия
Павловича как прорвало:
- Послушай, Валентина, нам нужно увидеться! Нам непременно нужно
увидеться! И как можно скорее! Для меня это очень важно! Сегодня ты можешь?
Валентина ответила не сразу. Должно быть, ее удивил неожиданный
всплеск эмоций, прорвавший заслон отчужденного равнодушия, за которым
старательно прятался Геннадий Павлович.
- Нет, сегодня я не могу. Посмотри на часы, Геннадий, уже десятый час!
- Хорошо, - не стал спорить Геннадий Павлович. - Тогда - завтра.
Завтра ты можешь?
- Ладно, - согласилась после недолгого колебания Валентина. -
Встретимся завтра, на нашем обычном месте.
- Договорились! - счастливо улыбнулся Геннадий Павлович. - В
двенадцать, на нашем месте.
- До завтра, - сказала женщина и сразу же положила трубку.
Геннадий Павлович сначала удивленно посмотрел на трубку, словно
пытаясь понять, с чего это вдруг она заговорила с ним короткими гудками, а
затем осторожно положил ее на рычаг. И только сделав это, он подумал о том,
что не спросил у Валентины, что за место она имела в виду, назначая
встречу. Но расстраиваться из-за этого он не стал, он был почти уверен в
том, что в нужный момент вопрос решится сам собой.
- Товарищ Калихин! - раздался у него за спиной брюзжащий старческий
голос. - Не забудьте сделать отметку в тетради учета звонков!
Геннадий Павлович оглянулся. По пояс высунувшись из своей комнаты, на
него смотрел старик Семецкий. На покойника он не был похож.
Глава 12
Утром Геннадий Павлович проснулся с обычной мыслью: как там Артем?
Ушел на работу или еще нет? И лишь спустя какое-то время он вспомнил о том,
что произошло вчера. Артем ушел, сказав, что навсегда. Что ж, значит,
больше не надо прятаться по утрам под одеялом, боясь встретиться с
осуждающим взглядом сына. Геннадий Павлович откинул одеяло и сел на
кровати, скрестив ноги по-турецки. Впереди у него был день, который обещал
оказаться не менее богатым на события, чем вчерашний. Вчера он сдал анализ
для генетического картирования, встретился с друзьями в "Поджарке", потом,
когда он уже вернулся домой, Артем объявил о своем уходе, а под конец
позвонила Валентина, и они договорились встретиться сегодня в полдень на
обычном месте, то есть в Ильинском сквере, на третьей скамейке от памятника
Кириллу и Мефодию. Все или он что-то забыл? Геннадий Павлович провел
ладонями по лицу, стирая остатки сна. У него было странное и неприятное
ощущение, будто вчера произошло еще что-то очень важное, но вот что именно,
он напрочь забыл. Ретроградная амнезия - так, кажется, называют подобное
состояние врачи. Но с ним-то все было в порядке, а значит, и нет никаких
оснований беспокоиться. И все же какое-то полустертое воспоминание, - как
будто все произошло много лет назад, а не только вчера, - продолжало
бередить память, словно заноза, ушедшая глубоко под кожу, - невидимая, но
отзывающаяся острой болью, если на нее надавить. Когда Геннадий Павлович
пытался сосредоточиться, перед его мысленным взором вставал облик девушки.
Молодой девушки, одетой... Во что она была одета, Геннадий Павлович понять
не мог. Но при этом было лицо. Вернее, не само лицо, а лишь воспоминание о
том, как нравилось Геннадию Павловичу смотреть на него. Кто была эта
девушка? Как ее звали? Когда, при каких обстоятельствах они встречались?
Почему воспоминания об этой встрече глубоко засели у него в памяти? Ничего
этого он не знал.
Геннадий Павлович случайно взглянул на часы. Если он не хотел опоздать
на встречу с бывшей супругой, ему нужно было за полчаса совершить утренний
моцион и позавтракать. Валентина частенько опаздывала на встречи сама, но
при этом жутко злилась, когда задерживался кто-то другой. Поскольку
предстоял серьезный разговор, Геннадий Павлович предпочел бы увидеть бывшую
спутницу жизни в благостном расположении духа. Времени на то, чтобы навести
порядок в памяти, у него уж не оставалось. Впрочем, с этим можно было
повременить. В данный момент Геннадия Павловича занимал не столько образ
таинственной незнакомки, всплывший из потаенных глубин памяти, сколько
вопрос: есть ли в доме что-нибудь съестное? В холодильнике Геннадий
Павлович обнаружил шесть штук яиц, кусок вареной колбасы граммов на триста,
упакованный в фольгу плавленый сырок "Дружба" и десять пачек лапши быстрого
приготовления. Должно быть, продукты оставил вчера Артем. Столь благородный
жест со стороны сына растрогал Геннадия Павловича. Умильно шмыгнув носом,
он взял пачку лапши, решив, что, если добавить к ней небольшой кусочек
колбасы, то на завтрак этого будет вполне достаточно.
Ровно через полчаса Геннадий Павлович запер дверь своей комнаты,
щелкнул квартирным замком и, сбежав вниз по лестнице, вышел на улице. Было
не так жарко, как вчера, по небу плыли легкие облачка, временами
закрывавшие невозможно яркое солнце, но, судя по убийственной духоте и
отсутствию даже намека на движение воздуха, во второй половине дня
следовало ожидать грозу. К проезжей части Геннадий Павлович решил пройти
тем же путем, что и вчера. Дойдя до конца дома и свернув за угол, он в
растерянности замер на месте. Он совершенно точно помнил, что вчера на
стене была надпись: "Уничтожим всех уродов!" Но сейчас стена была чистой.
То есть не так чтобы очень чистой, но никакой надписи на ней не было. Не
было видно и следов, которые непременно бы остались, если бы гнусную
надпись замазали по распоряжению районной администрации. Геннадий Павлович
задумчиво почесал нагретый солнцем затылок. Что-то не в порядке было у него
с памятью. Геннадий Павлович был уверен, что надпись на стене не была
плодом его фантазии, если бы возникла такая необходимость, он мог бы
восстановить ее в точности, поскольку помнил, как выглядела каждая буква.
Но надписи на стене не было.
Что бы это могло означать?
Геннадий Павлович все еще стоял и смотрел на стену дома, пытаясь
понять, что происходит, когда неожиданно в памяти его вновь возник смутный
образ загадочной девушки. Геннадий Павлович решительно не понимал, каким
образом она был связана с надписью на доме. Но теперь он вспомнил ее имя -
Марина! Наверное, оттолкнувшись от имени, можно было восстановить и прочие
связанные с ней воспоминания. Нужно было только сосредоточиться и как
следует покопаться в памяти. Но не сейчас. Геннадий Павлович взглянул на
часы и еще быстрее зашагал по направлению к автостраде.
Обычно на ходу легко думается. Но раскапывать пятидесятилетние залежи
воспоминаний, вышагивая по раскаленному солнцем тротуару, асфальт на
котором едва не плавился, было не так-то просто. Входя в метро, Геннадий
Павлович, как и прежде, пребывал в неведении относительно того, какое
отношение имела к нему девушка по имени Марина.
Геннадий Павлович вышел из метро на станции "Китай-город". До
назначенного срока оставалось пять минут - ровно столько и требовалось
Калихину, чтобы добраться до места встречи. Перебежав улицу позади
выгружавшего пассажиров троллейбуса, Геннадий Павлович миновал памятник
создателям славянской письменности, возле которого страж порядка,
облаченный в черную униформу, со строгим и сосредоточенным видом кормил
хлебными крошками голубей, и ступил под зыбкую тень заморенных
автомобильными выхлопами, чудом каким-то еще остающихся живыми лип. В былые
времена вид у деревьев был не в пример живее, отметил про себя Геннадий
Павлович. Да и мусора на дорожках сквера было значительно меньше - то ли
убирали его регулярно, то ли народ вел себя культурнее.
Скамейка, возле которой была назначена встреча, естественно,
пустовала. Геннадий Павлович был настолько привычен к постоянным опозданиям
своей бывшей супруги, что не испытал по этому поводу ни разочарования, ни
пусть даже легкого недовольства. Он подошел к скамейке, сел на нее, закинул
ногу на ногу и приготовился ждать. Умение ждать - это особое искусство,
которым владеет не каждый. Хотя, казалось бы, все предельно просто - для
того чтобы ожидание не превратилось в мучительный, растянутый до
бесконечности процесс, достаточно всего лишь не думать о том, что ты ждешь.
Но представьте себе, кто-то говорит вам: думайте о чем угодно, только не о
стакане. Что в ту же секунду вы увидите своим мысленным взором? Естественно
- тот самый злополучный стакан! Та же история и с ожиданием - сколько ни
пытайся убедить себя в том, что оно не сделается короче оттого, что ты
станешь изводить себя, считая каждую минуту бесцельно потраченного времени,
все равно будешь то и дело смотреть на часы и зло скрипеть зубами. Или же
найдешь себе какое-то иное, еще более бессмысленное занятие.
Геннадий Павлович сосредоточился на изучении носка ботинка, мерно
покачивающегося из стороны в сторону. Превосходное занятие! В особенности
когда делать больше нечего, а думать о чем-то серьезном не хочется.
Геннадий Павлович уже убедился в том, что навести порядок в собственных
воспоминаниях без посторонней помощи ему не удастся. События последних
трех-четырех недель он помнил ясно, если не считать образа таинственной
девушки по имени Марина. Пытаясь так или иначе связать ее с историей своей
жизни, Геннадий Павлович в конце концов пришел к выводу, что встреча с ней
произошла не так давно - в прошлом для нее просто не находилось места.
Детство Геннадий Павлович помнил отрывками, но все они вполне логично
укладывались в единую схему и не противоречили друг другу. Годы учебы в
школе были похожи один на другой, за исключением отдельных ярких событий,
которые случались не часто. Потом - институт, который он так и не закончил,
женитьба, рождение сына. После этого в воспоминаниях начиналась какая-то
путаница. Даты и события, с которыми они были связаны, нередко не
соответствовали друг другу. К примеру, Геннадий Павлович никак не мог
избавиться от навязчивого видения новогодней елки, возникавшего каждый раз,
когда он вспоминал о дне рождения сына, хотя родился Артем в сентябре. А
когда Геннадий Павлович вспоминал тот день, когда Валентина сказала ему,
что им, наверное, стоит разойтись, он видел ее и себя, стоящими в отсветах
заката на морском берегу, покрытом крупной серой галькой. И это при том,
что он отчетливо помнил, что они с Валентиной были на море
один-единственный раз, еще до рождения сына. Но самым ужасным было то, что
некоторые события Геннадий Павлович помнил в двух, трех, а то и четырех
различных вариантах. Тут уж недалеко было до мыслей о шизофрении. Геннадий
Павлович помнил, например, как однажды, идя по коридору главного офиса
фирмы "Байбах", в которой работал до кризиса, он увидел на полу белый
пластиковый прямоугольник, оказавшийся кредитной карточкой самого Байке
Байбаха. Кредитка была активирована. Никому не сказав ни слова, Геннадий
Павлович в обеденный перерыв вышел на улицу и, воспользовавшись услугами
ближайшего банкомата, снял с карточки всю наличность - двести восемьдесят
семь долларов. Но это был только один из вариантов воспоминаний. В другом
варианте Геннадий Павлович, поборов искушение, тут же направился в кабинет
Байке Байбаха и вернул шефу потерянную кредитку. Дальнейшие события также
имели несколько ветвлений. По одной из возможных версий, Байбах мрачно
глянул на Геннадия Павловича из-под низко опущенных бровей, выдернул у него
из пальцев карточку и, не сказав ни слова, снова уткнулся в распечатку
отчета. Выйдя из кабинета шефа, Геннадий Павлович мысленно выругал себя за
то, что решил поиграть в благородство и не воспользовался карточкой сам. По
другой версии, Байбах страшно обрадовался тому, что Геннадий Павлович
принес ему найденную кредитку. Выбежав из-за стола, он долго с
благодарностью тряс Геннадию Павловичу руку, а после еще и угостил его
виски "Джек Дэниелс". Геннадий Павлович вышел из кабинета шефа окрыленный,
с неугасимой верой во вселенскую справедливость. По третьей версии, Байбах
забрал у Геннадия Павловича-кредитку, едва слышно буркнул "спасибо" и снова
уткнулся в бумаги. Геннадий Павлович вышел из кабинета расстроенным. Но под
вечер его вызвали в бухгалтерию и вручили конверт с выписанной лично шефом
премией, сумма которой оказалась даже чуть больше той, что числилась на
кредитной карточке Байбаха. Такой вариант развития событий также был по
душе Геннадию Павловичу. Но какой из них имел место в реальности, он, как
ни старался, не мог вспомнить. Точно так же, как не помнил он и того, чем
занималась фирма "Байбах", в которой он проработал без малого шесть лет.
Почему-то раньше он никогда не задавал себе этот вопрос, а вот теперь не
мог на него ответить.
Внезапно Геннадий Павлович подался вперед и, уперевшись локтями в
колени, прижал кончики пальцев к вискам. Что он вообще делал в фирме
какого-то толстого венгра, если его специальностью была психология? Да,
отучившись три семестра в строительном институте, он бросил его. Но двумя
годами позже он вновь поступил в институт, на этот раз на психфак МГУ. И
там уж он доучился до конца. А потом? Потом он работал в Институте мозга, у
него была интересная работа по теории сновидений, которую он сам же и
разрабатывал. Что дальше?.. Темный провал. Чем закончилась эта работа,
Геннадий Павлович не помнил. Какое отношение имели эти воспоминания к
реальности? Почему он раньше об этом не вспоминал? Почему он не мог
вспомнить ничего из того, над чем работал в Институте мозга?.. И какое
отношение ко всему этому имела фирма "Байбах"? Как он вообще там оказался?
Геннадий Павлович чувствовал себя так, словно его посадили собирать
картину, разрезанную на множество мелких кусочков. В головоломке не хватало
фрагментов - были ли они потеряны или же намеренно спрятаны? - но при этом
тот, кто следил за игрой, настойчиво твердил ему, что картину можно
собрать, а между делом подбрасывал в общую кучу кусочки совершенно другой
картинки. Что в такой ситуации следовало сделать? Вновь перемешать уже
подогнанные друг к другу фрагменты, или встать и уйти? Или же сделать вид,
что ничего необычного не происходит, и продолжать заведомо проигранную
игру? Все это уже становилось похожим не просто на шизофрению, а на историю
о человеке, живущем двумя жизнями, и в каждой из них он представляет собой
самостоятельную личность, которой ничего не известно о ее иной ипостаси.
Геннадий Павлович припоминал, что-то такое он уж читал. Ну, да - "Джекил и
Хайд"! Кто, бишь, написал эту книгу? Марк Твен?.. Или Томас Манн?..
- Заждался, Калихин?
Геннадий Павлович вскинул голову. Рядом со скамейкой стояла Валентина.
Высокая, стройная, с темными волосами, гладко зачесанными назад - да,
именно такой он ее и помнил. В одежде Валентина всегда была консервативна.
Вот и сейчас, несмотря на убийственную жару, она надела строгий темно-синий
костюм - прямая юбка до колен и легкий жакет поверх ослепительно белой
блузки - и в тон ему открытые туфли на низком каблуке. На руке небольшая
сумочка под крокодилову кожу. Косметика едва заметна. Из украшений - только
тоненькая золотая цепочка на шее с крошечным крестиком, - Геннадий Павлович
никогда не понимал, зачем Валентина носит его, если ее отношение к религии
было примерно тем же, что и у римского легионера, вколачивавшего гвозди в
запястья Христа.
- Ну, что случилось, Калихин?
Придержав юбку, Валентина села на край скамейки. Взгляд у нее был, как
у строгой матушки, узнавшей, что сын ее совершил поступок, достойный
осуждения. Геннадий Павлович всегда подозревал, что роль жены Валентине
казалась слишком незначительной. И это была одной из причин, по которой они
в конце концов расстались. Но на этот раз она, судя по всему, была
действительно встревожена.
- Может быть, пойдем куда-нибудь? - робко предложил Геннадий Павлович
и замер, боясь, что Валентина согласится. В кармане у него лежали две
сложенные пополам десятки - разве что только минералки попить.
- В такую-то жару? - Валентина помахала рукой, словно желая разогнать
повисшую в воздухе духоту. - Нет уж, давай лучше здесь посидим.
- Ну, если ты так хочешь...
Геннадий Павлович произнес эту фразу так, чтобы стало ясно, что сам он
предпочел бы столик в кафе.
Валентина ничего не ответила - ждала, когда Геннадий Павлович перейдет
к сути дела. Если бы он знал, с чего начать!
Геннадий Павлович провел кончиками пальцев по влажному от испарины
лбу.
- Я никак не могу вспомнить, кто такая Марина.
- Калихин! - тонкие, аккуратно подведенные брови Валентины возмущенно
изогнулись. - Меня не интересуют твои амурные похождения.
- Да при чем здесь это? - болезненно поморщился Геннадий Павлович. - Я
даже не помню ее лица.
- А я здесь при чем?
- Ну, я подумал, может быть ты ее знаешь?
- Нет, Калихин, - тряхнула головой Валентина. - Уверяю тебя, среди
наших общих знакомых женщины с таким именем никогда не было.
- Ну, значит, не было, - едва ли не с облегчением согласился Геннадий
Павлович.
- Ну? - выжидающе посмотрела на него Валентина.
- Что? - не понял Геннадий Павлович.
- Ты только за этим меня пригласил?
- По-моему, встречу назначила ты.
- Какая разница, кто назначил встречу, если причина в тебе! Вчера по
телефону ты нес такую околесицу, что я всерьез начала беспокоиться!
- Я тоже, - безнадежно вздохнул Геннадий Павлович.
- Что с тобой происходит, Гена? - Голос Валентины вдруг сделался
удивительно ласковым, почти родным. Она даже положила ладонь н запястье
Геннадию Павловичу. Точно так же, как вчера это сделала Марина. Вчера?
Геннадий Павлович откинулся на спинку скамейки и, сделав глубокий
вдох, прикрыл глаза. Ему показалось, что он начал вспоминать, как выглядела
Марина.
- Калихин!
Валентина дернула его за руку, и образ Марины, почти уже
восстановленный памятью, вновь развеялся, словно зыбкая дымка миража.
Геннадий Павлович с осуждением посмотрел на бывшую супругу.
- Ты только не вздумай мне потерять сознание! - строго пригрозила
Валентина. - Что с тобой?
- Со мной все в порядке, - заверил бывшую жену Геннадий Павлович. - Во
всяком случае падать в обморок я не собираюсь.
- Тогда в чем дело?
- Вчера Артем ушел, - сообщил последнюю новость Геннадий Павлович.
Валентина удивленно приподняла брови и после непродолжительной паузы
спросила:
- Куда ушел?
- Не знаю, - пожал плечами Геннадий Павлович. - Он не сказал.
- Так.
Валентина приложила указательный палец к губам. Обычно так делают,
когда велят сохранять тишину, у Валентины же этот жест означал глубокую
задумчивость.
- Я хочу понять, о ком ты говоришь, - вновь обратилась она к Геннадию
Павловичу.
На этот раз Валентина была похожа на строгого преподавателя,
уверенного в том, что студент пришел сдавать экзамен, не подготовившись
должным образом.
- Я говорю об Артеме, - спокойным, почти равнодушным голосом ответил
Геннадий Павлович. - О нашем с тобой сыне.
- Так, - снова произнесла Валентина. И снова, выдерживая паузу,
прижала палец к губам. - А что он у тебя делал?
- Как что? - недоумевающе глянул на бывшую супругу Геннадий Павлович.
- Он жил у меня. С тех самых пор, как мы развелись. - Калихин коротко
хмыкнул. - Ты хочешь сказать, что забыла об этом?
- Нет, - едва заметно качнула головой Валентина. - Это у тебя что-то
не в порядке с памятью, Геннадий. С тех пор, как мы развелись, Артем живет
у моей мамы, потому что не пожелал оставаться ни с одним из нас.
- Он считал нас обоих виноватыми в том, что семья распалась, - на
автомате продолжил Геннадий Павлович.
- Ты все помнишь!
Возглас прозвучал, как обвинение.
Геннадий Павлович растерянно хлопнул глазами.
- Нет.
- Знаешь, Геннадий, - тяжело вздохнула Валентина. - Твое счастье, что
я хорошо тебя знаю. Иначе бы я решила, что это какой-то дурацкий розыгрыш.
- Нет-нет, - протестующе взмахнул рукой Геннадий Павлович. Он вдруг
испугался, что Валентина может встать и уйти и он останется один, как и
прежде, не понимая, что с ним происходит. - Я сам пытаюсь разобраться.
- В чем?
- Не знаю, - беспомощно развел руками Геннадий Павлович.
- Что же в таком случае ты хочешь от меня?
- Чтобы ты мне помогла, - взгляд Геннадия Павловича сделался
умоляющим.
- Хорошо, - согласилась Валентина. - С чего начнем?
- Может быть, для начала разберемся с Артемом? - не очень уверенно
предложил Геннадий Павлович.
- С Артемом все в порядке, - заверила его Валентина. - Он живет у
бабушки. Я только вчера его навещала. Он обижен на тебя за то, что ты уже
две недели к нему не заходишь.
- Обижен, - задумчиво повторил Геннадий Павлович. - Выходит, мы
регулярно встречаемся с ним каждую неделю?
- Именно так, - подтвердила Валентина, едва удерживаясь от сарказма. -
Каждую субботу вы с ним куда-нибудь ходите.
- Куда? - тут же спросил Геннадий Павлович.
- Ну, я не знаю, - растерялась Валентина. - Обычно вы сами решаете,
куда вам пойти. В кино, в планетарий, в зоопарк...
- В зоопарк? - удивление Геннадия Павловича было безмерным. - Ты
хочешь сказать, что двадцатичетырехлетний парень любит ходить с отцом в
зоопарк?
- Ох, Гена, не нравится мне все это, - покачала головой Валентина. И
на этот раз это был не упрек - Валентина на самом деле была обеспокоена. -
Я никогда еще не видела тебя таким.
- Каким? - спросил Геннадий Павлович.
- Гена, - Валентина вновь положила руку ему на запястье и, чуть
подавшись вперед, заглянула Геннадию Павловичу в глаза. - Нашему сыну
осенью исполнится...
- В сентябре, - вставил Геннадий Павлович.
- Да, в сентябре, - подтвердила Валентина. - Одиннадцатого сентября
Артему исполнится двенадцать лет.
- Нет, - на лице Геннадия Павловича появилась недоверчивая усмешка.
Подавшись назад, он посмотрел на свою бывшую жену так, словно она
предлагала ему чашу с настоем цикуты. - Нет, - еще раз повторил он. -
Артему исполнится двадцать четыре.
- А какой сегодня год, тебе известно? - почему-то с обидой в голосе
спросила Валентина.
Геннадий Павлович машинально глянул на часы с календарем, после чего
показал циферблат Валентине.
- Ну, слава богу, хоть это ты не забыл, - вопреки ожиданиям Геннадия
Павловича в интонациях ее голоса не было даже намека на насмешку.
Валентина раскрыла сумочку, достала паспорт и, раскрыв на странице,
где вписывались дети, протянула его Геннадию Павловичу.
- Сам посчитать сможешь?
Снова вопрос был задан без насмешки, скорее - с сочувствием.
Геннадий Павлович взял в руки паспорт Валентины. "Калихин Артем
Геннадиевич". Рядом - дата и год рождения.
В растерянности Геннадий Павлович провел ладонью по щеке. Если верить
записи в паспорте - а не верить ей не было никаких оснований, - то
Валентина была права - этой осенью Артему исполнится двенадцать лет.
- Почему в моем паспорте нет такой же записи? - почему-то с упреком
посмотрел на бывшую жену Геннадий Павлович.
- Потому что, когда мы пошли регистрировать сына, ты свой паспорт
забыл дома. - Валентина забрала из рук Геннадия Павловича паспорт и убрала
его в сумочку. - Ну, что ты теперь скажешь?
- Выходит, что десять лет я жил под одной крышей с совершенно чужим
человеком, которого принимал за сына? - Геннадий Павлович посмотрел на
Валентину так, словно был уверен в том, что она сможет все ему объяснить. -
Как такое могло случиться?
- Не знаю, - качнула головой Валентина. - Но полагаю, что тебе следует
серьезно задуматься.
- О чем ты? - не понял Геннадий Павлович.
- Я все время тебе твердила, - с упреком в голосе начала Валентина, -
что нельзя день и ночь заниматься только работой! Помнишь, как ты во сне
заговариваться начал? Чушь нес какую-то бог весть о чем?
Подумав немного, Геннадий Павлович вспомнил:
- Да.
- Что тебе тогда врач сказал? "Возьмите отпуск, Геннадий Павлович, и
поезжайте с семьей на дачу". А ты, вместо того чтобы сделать как тебе
советуют, снова принялся за свое! "Я подошел к решению очень важной
проблемы, - пародируя манеры Геннадия Павловича, Валентина широко развела
руками. - Явление сна во сне может перевернуть все наше представление о
человеческой памяти".
- Сон во сне, - задумчиво произнес Геннадий Павлович.
Определение было ему знакомо. И он чувствовал, что за ним стоит нечто
очень важное, что может помочь ему разобраться в том, что происходит.
Пытаясь понять, что именно это означает, Геннадий Павлович чувствовал себя
очень странно. Ему казалось, что мозг работает одновременно в двух режимах.
Его разум легко и быстро анализировал ситуацию, сопоставляя факты, давая им
оценку и делая соответствующие выводы, и в то же самое время какая-то его
часть активно противодействовала этой работе, делая вид, что отказывается
понимать, что от нее требуется.
- Вот твоя работа и вывернула тебе мозги наизнанку! - закончила свою
обличительную речь Валентина.
- Да-да, - рассеянно кивнул Геннадий Павлович.
Голос бывшей жены мешал ему сосредоточиться.
- Что "да-да"? - с обидой произнесла Валентина. - Я о нем, олухе,
беспокоюсь, а он только "да-да" в ответ! - закончила она так, словно
обращалась не к Геннадию Павловичу, а к группе невидимых слушателей,
состоявшей по большей части из ее родственников. - Сколько лет ты,
говоришь, прожил вместе с Артемом?
- Десять, - все так же рассеянно ответил Геннадий Павлович.
- Десять, - криво усмехнулась Валентина. - Интересно, как это так
вышло, если мы с тобой разошлись только два года назад?
- Что? - удивленно глянул на бывшую жену Геннадий Павлович.
Валентина в ответ молча развела руками, - мол, я уже сказала все, что
хотела.
Геннадий Павлович прижал ладони к щекам и чуть приоткрыл рот. Движение
это показалось ему удивительно привычным, даже, можно сказать, родным.
Однако прежде он за собой такого не замечал.
- Выходит, я потерял восемь лет жизни?
- Скорее уж ты нашел лишние восемь лет, - в голосе Валентины
появились-таки язвительные нотки.
- Да, верно, - согласился Геннадий Павлович.
- Все твоя работа, - вновь завела прежнюю песню Валентина.
- Ну, я уже давно не работаю, - попытался успокоить ее Геннадий
Павлович.
- И как давно?
По тому, каким тоном был задан вопрос, Геннадий Павлович понял, что
снова сказал что-то не то.
- С тех пор, как фирма "Байбах" развалилась, - не очень уверенно
произнес он.
- Какая еще фирма "Байбах"? - тяжело и как-то совсем уж безнадежно
вздохнула Валентина. - Какая фирма, если ты почти всю свою жизнь в
институте проторчал?
- В Институте мозга! - вспомнил Геннадий Павлович.
- Точно так, - подтвердила Валентина.
- Ты сказала "почти", - заметил Геннадий Павлович.
- Незадолго до нашего развода тебя пригласили работать в какую-то
лабораторию, расположенную где-то под Москвой. Ты о новом месте работы
ничего толком не говорил. Только бегал счастливый, распустив хвост, как
петух. И деньги там платили такие, что ни в одной фирме не заработаешь, и
любое оборудование доставляли по первому твоему слову, и тема та самая, над
которой ты все мечтал поработать...
- Какая тема? - перебил Валентину Геннадий Павлович.
- Откуда мне-то знать? - недоумевающе развела она руками. - Ты ведь
мне ничего не рассказывал! Только с Юликом Коптевым, закрывшись в комнате,
о чем-то шептался.
- Значит, Юлика ты помнишь! - радостно хлопнул ладонью о ладонь
Геннадий Павлович.
Наконец-то появилась первая ниточка, которая связывала ту его жизнь, о
которой рассказывала Валентина, с той, которую он сам помнил.
- А Толика Григоршина помнишь? - с надеждой спросил Геннадий Павлович.
- Помню, - кивнула вроде как с осуждением Валентина. - Я, в отличие от
тебя, все превосходно помню.
От души у Геннадия Павловича немного отлегло, - кошмар ложной памяти
начал рассеиваться. Может быть, ему действительно нужно просто отдохнуть, и
тогда все встанет на свое место?
- Мы вчера встречались, - улыбнулся Геннадий Павлович. - Юлик, Толик и
Алекс.
- Какой Алекс? - брови Валентины сошлись у переносицы.
- Алекс Петлин. Ты разве не помнишь его? Мы же все вместе учились.
- Ну, мало ли с кем ты в свое время учился.
- Да нет, мы же все время встречались, в гости друг к другу ходили...
Геннадий Павлович внезапно осекся, поймав себя на том, что не помнит,
чтобы Алекс Петлин бывал когда-нибудь у него дома. Более того, он не помнил
когда, и при каких обстоятельствах познакомился с Алексом.
- Нет, - уверенно покачала головой Валентина. - Никакого Алекса
Петлина я не помню.
- Да, верно, - рассеянно кивнул Геннадий Павлович. - С Алексом я
познакомился уже после того, как мы разошлись.
- Мы развелись два года назад, - не без ехидства напомнила Валентина.
- Да-да, конечно. - Геннадий Павлович наклонил голову и потер пальцами
виски. - Ты знаешь, - сказал он только потому, что нужно было что-то
сказать, - Толик себе палец отрезал.
- О боже мой! - в ужасе вскинула брови Валентина. - Как?
- Ну, сходил к врачу, и тот аккуратненько ампутировал ему палец.
Взгляд Валентины сделался настороженным.
- Ты что несешь, Геннадий?
- А что? - растерялся Геннадий Павлович.
- Какой нормальный человек пойдет к врачу для того, чтобы тот отрезал
ему палец?
- Нет, ты не поняла, - не глядя на бывшую жену, махнул рукой Геннадий
Павлович. - Толик удалил шестой палец.
- Шестой?
Геннадий Павлович отнял руки от лица и посмотрел на Валентину.
- У Толика на левой руке был шестой рудиментарный палец, - медленно и
внятно произнес он. - Вот здесь, - показал он на своем запястье то место,
где у Григоршина рос лишний палец. - Теперь он его удалил.
- Ты снова что-то перепутал, Геннадий. - Валентина вновь, уже в
который раз попыталась взять Геннадия Павловича за запястье, но на этот раз
он успел отдернуть руку. - У Толика не было никакого шестого пальца. -
Заметив недоверие во взгляде бывшего мужа, она сочла нужным добавить: - Ты
думаешь, будь это так, я бы не заметила?
Геннадий Павлович растерянно посмотрел на свое запястье так, будто это
у него был лишний палец на руке.
- Я не мог ошибиться. Тем более что и ты тоже помнишь Григоршина. Мы с
ним знакомы лет сорок, если не больше.
Обиженная на то, что бывший муж даже за руку взять себя не позволил,
Валентина не смогла удержаться от язвительного замечания:
- Хочешь сказать, что познакомился с Толиком еще до рождения?
- Мы с ним вместе в школу ходили, - не заметил подвоха Геннадий
Павлович.
- О каких сорока годах дружбы может идти речь! - вновь взвилась
Валентина. - Тебе самому не так давно тридцать девять стукнуло!
- Сколько? - удивился Геннадий Павлович.
- Тридцать девять! - крикнула ему в лицо Валентина.
- Нет, - улыбнулся Геннадий Павлович растерянно, но головой покачал
вполне уверенно. - Мне пятьдесят два года.
- Ты когда в последний раз в зеркало на себя смотрел? - усмехнулась
Валентина.
- А что? - Геннадий Павлович тронул кончиками пальцев лицо, как будто
опасался, что с ним что-то не так.
- А то, что в пятьдесят лет люди так не выглядят!
- Ну, ты тоже не выглядишь на пятьдесят, - сделал, как ему показалось,
комплимент Геннадий Павлович.
- Спасибо, - язвительно усмехнулась Валентина. - и чем же ты это
объяснишь?
- Курс нейропластики и энзимотерапии.
- Геннадий! - в сердцах всплеснула руками Валентина. - Ну что ты
несешь? Какая еще нейропластика?
- Общедоступная система омоложения, - очень уверенно ответил Геннадий
Павлович.
- Если бы существовала такая система, то я бы выглядела как
двадцатилетняя, - резонно заметила Валентина. - Уж поверь мне, милый мой,
тебе тридцать девять лет. Всего или уже - это уж как тебе больше нравится.
Геннадий Павлович чувствовал себя совершенно потерянным. Создавалось
такое впечатление, что они с Валентиной существовали в разных временных
потоках, лишь изредка пересекающихся между собой. Она утверждала, что ему
тридцать девять, в то время как сам Геннадий Павлович был уверен, что ему
пятьдесят два года. И Артему, которого он знал, было двадцать четыре, а
Валентина считала, что их сыну всего двенадцать. Быть может, именно в эти
годы, о которых ничего не было известно Валентине, укладывалась его работа
в фирме "Байбах"? И с Алексом Петлиным он познакомился именно тогда? Хотя
нет, Геннадий Павлович был уверен, что их компания - он, Толик, Юлик и
Алекс - сложилась давно, еще в школьные годы. В старших классах он с Юликом
сидел за одной партой, Толик - прямо за ними, а Алекс.... Алекса Геннадий
Павлович не помнил. Быть может, он учился в параллельном классе?
- Гена. - Геннадий Павлович упустил движение Валентины, и она все ж
таки успела схватить его за руку. - Я думаю, ты просто устал, переутомился
на работе. Наверное, снова ночи напролет сидишь за компьютером, да и
питаешься бог знает как.
- Нет-нет, у меня все хорошо, - поспешил заверить бывшую жену Геннадий
Павлович.
- Если хочешь... - очень робко, вкрадчиво, в совершенно несвойственной
для нее манере начала Валентина.
Но Геннадий Павлович перебил ее, не дослушав:
- Нет, не хочу.
Лицо Валентины вспыхнуло, а в глазах сверкнули молнии, - в былые
времена такой ее Геннадий Павлович видел не раз.
- Тебе нужно обратиться к врачу, - резко бросила Валентина.
- Да, конечно, - не стал спорить Геннадий Павлович, хотя прекрасно
понимал, что врач ему не поможет.
Дело тут было не в расстройстве психики, а в чем-то совершенно ином.
Вот только в чем? Быть может, это было как-то связано с его работой в
Институте мозга? Сон во сне - что бы это могло означать и почему этот
вопрос так занимал его?
И, не откладывая надолго, Валентина поднялась со скамейки, давая
понять, что разговор закончен и виноват в этом не кто иной, как сам
Геннадий Павлович.
- Прямо сейчас и отправлюсь. - Калихин тоже встал.
- Я действительно беспокоюсь за тебя, Гена, - посмотрела на бывшего
мужа Валентина.
- Я знаю, - машинально улыбнулся Геннадий Павлович.
- Не забывай про Артема. Он все время ждет тебя.
- В эту субботу непременно приду, - заверил Геннадий Павлович.
Валентина приподнялась на цыпочки и поцеловала Геннадия Павловича в
щеку.
- Я позвоню тебе, - тихо произнесла она. Но Геннадий Павлович знал,
что она не позвонит. - Да, и вот еще, чуть не забыла, - Валентина достала
из сумочки компакт-диск и протянула его Геннадии Павловичу. - Артем просил
тебе передать. Твой любимый диск. Ты давал ему послушать. По-моему, ему не
понравилось.
- Я это слушал? - удивленно произнес Геннадий Павлович.
В руках у него был диск группы со странным названием "Arc", - Геннадий
Павлович готов был поклясться, что никогда прежде не слышал о такой.
Глава 13
В странном и высшей степени неопределенном состоянии пребывал Геннадий
Павлович после ветречи с бывшей супругой. Удивлен ли он был тем, что узнал?
Да. Растерян? Несомненно. Но при этом он не испытывал страха, хотя,
казалось бы, следовало. Напротив, он чувствовал себя куда увереннее, чем
вчера или даже сегодня утром. Геннадий Павлович по-прежнему не понимал
причин обрушившихся на него напастей, но теперь он мог предположить, с чем
они были связаны. И, что, пожалуй, самое главное, он чувствовал - грядут
перемены. Пузырь неопределенности раздулся до предела и вот-вот должен был
лопнуть. События уже не тащили его в неудержимом потоке, - теперь он мог
остановиться, осмотреться и обдумать то, что происходит. Кроме того, разом
отпал ряд проблем. Еще утром Геннадий Павлович переживал из-за того, что
ушел Артем, - теперь же об этом можно было забыть, поскольку, как
выяснилось, это был не сын, а совершенно чужой человек. Кем он был в
действительности и почему выдавал себя за Артема, повзрослевшего разом на
двенадцать лет, - вопрос интересный, но не тот, что требует
безотлагательного решения. В большей степени Геннадия Павловича
интересовало то, каким образом он, преуспевающий и хорошо зарабатывающий
ученый, занимавшийся перспективной разработкой, к которой проявляли интерес
государственные структуры, - иначе кто еще мог обеспечить бесперебойное
финансирование его работ? - превратился в обитателя коммунальной квартиры,
населенной устало влачащими свой долгий век одинокими стариками и живущими
на государственное пособие бедолагами?
Сон во сне, или ложные воспоминания - тема его работы. Геннадий
Павлович нутром чувствовал, что именно это является ключом ко всем
вопросам, что неожиданно окружили его, словно высокий частокол, за которым
не видно истины. Тот, кто навязал ему ложные воспоминания, конечно же,
позаботился о том, чтобы добраться до сути было не просто. Следовательно,
действовать нужно было осторожно, так, чтобы шаги его оставались
незаметными для наблюдателей. Попытка решить все вопросы лобовой атакой,
скорее всего, натолкнется на активное противодействие тех, кто за всем этим
стоит. Поскольку им, в отличие от Геннадия Павловича, известна подлинная
картина происходящего, окончательно все запутать не составит для них
большого труда. Если они к тому же решат обрубить все концы, то Геннадий
Павлович рискует навсегда остаться пятидесятидвухлетним безработным, всеми
забытым, коротающим бесконечно скучные дни за прослушиванием песенок
Филиппа Киркорова, упоительных в своем бессмысленном примитиве, в ожидании
четверга, когда можно встретиться с друзьями - в подлинности которых тоже
возникали сомнения - и попить пива за их счет.
Геннадий Павлович собирался вернуться домой, чтобы там все как следует
обдумать, но, уже на выходе из метро, неожиданно принял иное решение. Нужно
было использовать любую возможность для того, чтобы свести к минимуму
проявления неопределенности, окружавшей его, подобно плотной пелене тумана,
и для начала Геннадий Павлович решил зайти в кабинет генетического
картирования. Просто чтобы убедиться в том, что вчера он действительно
здесь был и сдал анализ. Да и крюк для человека, привыкшего ходить пешком,
был небольшой. Все одно - дорога к дому.
Возле черной двери кабинета генетического картирования никого не было
- ни злобных парней в зеленых майках, ни безразличного ко всему охранника.
Однако дверь была не заперта. Геннадий Павлович шагнул через порог,
повернул направо и вошел в знакомый коридор, исчезающий в бесконечности. На
этот раз Геннадий Павлович не испытал той парализующей разум и волю
подавленности, что накануне заставляла его едва ли не бежать вдоль
выкрашенных в грязно-желтый цвет стен. Коридор внушал лишь подспудное
неприятие - как почти любое помещение в госучреждении, - и не более того.
Миновав нишу, в которой пряталась дверца с табличкой "А.Р. Арков", Геннадий
Павлович заглянул в зал, отведенный для тех, кто ожидал выдачи
генетического паспорта. В зале не было ни одного человека. Геннадий
Павлович подошел к двери и деликатно постучал. Ему никто не ответил. Тогда
он постучал громче и настойчивее. И снова никакого ответа. Геннадий
Павлович дернул за ручку - дверь оказалась заперта. "Должно быть, сегодня
не приемный день, - подумал Геннадий Павлович. - Хотя в таком случае
входная дверь тоже была бы запертой. А на двери висело бы расписание часов
приема - так принято во всех приличных учреждениях".
Поначалу Геннадий Павлович хотел было уйти - какой смысл бродить по
пустым коридорам и стучаться в закрытые двери, за которыми никого нет? Его
остановила мысль: что, если желание это принадлежало не ему, а было
продиктовано кем-то со стороны, кто пытался контролировать его действия? А
если так, значит, для того чтобы найти тот путь, который он выбрал бы сам,
следовало поступить иначе. Геннадий Павлович вышел в коридор и замер в
нерешительности. Ему страшно хотелось повернуть к выходу - желание было
настолько сильным, что становилось не по себе, - и все же он пошел в
противоположную сторону.
Следующий зал также оказался пуст. На столике и углу лежало штук
десять чистых бланков. Рядом валялся скомканный бланк. На стуле лежала
оставленная кем-то газета. Быстро, боясь, что в любую секунду он может
изменить принятое решение, Геннадий Павлович подошел к стеклянной двери,
завешенной белой простыней, и, даже не стукнув ради приличия согнутым
пальцем в стекло, - что он непременно бы сделал в иной ситуации, - дернул
за ручку. Как и следовало ожидать, дверь была заперта. Не повторяя попыток
достучаться, Геннадий Павлович перешел к соседней двери. Сквозь крошечные
трещинки, паутинкой разбегавшиеся по краске на дверном стекле, он попытался
разглядеть, есть ли кто в комнате. Ничего не увидев, - трещинки оказались
слишком тонкими, словно процарапанные острой иглой, - Геннадий Павлович
дернул дверь за ручку. Он сделал это только для очистки совести, уже почти
не сомневаясь в том, что она, как и все остальные, заперта, и ожидания его
оправдались ровно на сто процентов. С досадой стукнув в дверь ногой,
Геннадий Павлович повернул к выходу. Но не успел он еще выйти из зала, как
за спиной у него раздался щелчок дверного замка. Со смешанным чувством
радости и испуга, - должно быть, в этот момент вновь вступили в
противоборство его истинная натура и та, что была искусственно задана, -
Геннадий Павлович обернулся. Из-за двери с занавешенным шторой стеклом
настороженно выглядывал невысокий мужчина в сером костюме - тот самый, что
вчера выдал Геннадию Павловичу корешок на получение генетического паспорта.
Узнав его, Геннадий Павлович с запоздалым сожалением подумал о том, что
корешок-то он оставил дома, хотя сейчас тот мог бы пригодиться.
- Вы ко мне? - спросил мужчина с таким видом, словно его оторвали от
дела, за которым стояли судьбы, а то и жизни сотен, если не тысяч людей.
- Я по поводу анализа, - не очень уверенно произнес Геннадий Павлович.
На вопрос, что именно он хочет узнать о своем анализе, Геннадий
Павлович, скорее всего, не смог бы ответить ничего вразумительного, - под
взглядом человека в сером костюме он вновь почувствовал себя пожилым
безработным, которого мог легко турнуть любой чиновник, наделенный самой
мизерной властью, не распространяющейся далее его конторского стола.
Человек в сером прищурился, глядя на Геннадия Павловича.
- Я вас узнал.
Фраза была произнесена так, словно следом за ней хозяин кабинета, в
который пытался проникнуть не в меру настойчивый посетитель, непременно
вызовет охрану.
Душа Геннадия Павловича сжалась до размеров шарика для пинг-понга. Ему
стоило немалых усилив заставить себя остаться стоять на месте в то время,
как благоразумие и опыт подсказывали, что лучше всего сейчас же извиниться,
сказать, что ошибся дверью, как можно скорее уйти.
- Я узнал вас, - повторил мужчина в сером. - Вы были здесь вчера.
Геннадий Павлович судорожно кивнул. Человек в сером едва заметно
улыбнулся - Геннадию Павловичу показалось, что насмешливо, - после чего
сделал широкий жест рукой.
- Ну что же, заходите, - пригласил он и первым вошел в кабинет.
Казалось, его нисколько не интересовало, воспользуется ли Геннадий
Павлович приглашением или же так и останется стоять в холле, точно соляной
столб.
- Дверь прикройте, - попросил хозяин кабинета, устраиваясь за столом.
Геннадий Павлович незамедлительно выполнил просьбу и только после
этого окинул взглядом помещение. Кабинет выглядел так, словно в нем
производило обыск боевое подразделение налоговой полиции. Дверцы стенного
шкафа раскрыты, толстые папки с документами, которые прежде стояли на
полках, свалены на полу. В шкафах оставался только мелкий мусор и
разрозненные листы бумаги. Компьютер отключен от сети, а монитор так и
вовсе уложен в картонную коробку, стоявшую на полу. По столу разбросаны
дискеты, блокноты, карандаши, авторучки, скрепки и прочая канцелярская
мелочь.
- Переезжаем, Геннадий Павлович, - ответил на незаданный вопрос
человек в сером.
Геннадий Павлович не сразу сообразил, что удивило его в словах хозяина
кабинета. А ведь он обратился к нему по имени! Либо у него была
феноменальная память и он запоминал имя каждого, кто проходил через его
кабинет, либо по какой-то причине он обратил на Калихина особое внимание.
Однако спрашивать об этом напрямую было бы верхом глупости.
- А что за причина? - вежливо поинтересовался Геннадий Павлович.
- Да откуда же мне знать! - всплеснул руками человек за столом. Вид у
него при этом был до крайности разочарованный, можно было подумать, что он
обижен на тех, кто, не объяснив ему причину, отдал команду на переезд. - Я
просто сижу здесь и выполняю свою работу. - Человек в сером вскинул
указательный палец к потолку. - Очень важную, заметьте, работу! - Геннадий
Павлович поспешно кивнул, дабы хозяин кабинета, не дай бог, не подумал, что
он не считает его работу важной. - Ну что ж, - человек в сером сначала
картинно развел руки в стороны, - мол, я всем все прощаю, а затем сложил их
перед собой на столе, - теперь буду сидеть в каком-нибудь другом месте.
- Вы еще не знаете, куда переезжаете? - спросил Геннадий Павлович.
- Конечно же нет! - человек в сером с недовольным видом дернул
подбородком, - мол, что за вопросы! - Кто же такое сообщает заранее? К
концу рабочего дня подгонят машину, загрузят и отвезут куда следует.
- А здесь что будет?
- Кто его знает, - пожал плечами странный собеседник Геннадия
Павловича. - Скорее всего, ничего.
- Разве так бывает? - удивился Геннадий Павлович. - Такое огромное
помещение...
- Бывает! - махнув рукой, заверил его человек в сером. - Еще и не
такое бывает! Ох, Геннадий Павлович, - покачал он многозначительно головой,
- если бы вы только знали, чего я только не насмотрелся в стенах этого
заведения!
- Именно этого? - уточнил Калихин.
- Этого или какого другого - какая разница, - человек в сером
пренебрежительно скривил губы. - Везде одно и то же. Уж можете мне
поверить, Геннадий Павлович.
- Ну, я, собственно...
Не зная, что сказать, Геннадий Павлович сделал настолько
неопределенный жест рукой, что толковать его можно было как угодно.
- Да я понимаю, - улыбнулся человек в сером. - Вы не за тем сюда
пришли, чтобы мои байки слушать. - Непонятно с чего вдруг, он расстегнул
пару пуговиц на пиджаке, откинулся на спинку стула и подмигнул Ка-лихину,
как старому приятелю. - Как, вообще-то, дела, Геннадий Павлович?
Никак не ожидавший такого вопроса, Калихин растерянно развел руками.
- Ну, вообще-то, неплохо.
- Вот и отлично, - широко улыбнулся хозяин кабинета, так, будто и в
самом деле был рад услышать, что у Геннадия Павловича все хорошо. - Так
чего же тогда пришли?
- Я хотел уточнить некоторые детали, - ответил Геннадий Павлович
первое, что пришло в голову.
- Ну конечно, - ничуть не удивился такой постановке дела хозяин
кабинета. - Детали очень важны.
Сказав это, он выжидающе посмотрел на Геннадия Павловича, который
лихорадочно пытался придумать следующую фразу. Как назло, ни одной дельной
мысли в голове не было. Геннадий Павлович готов был уже признаться, что
зашел просто так, без определенной цели, как вдруг на него снизошло
озарение.
- Так вы переезжаете! - радостно воскликнул он.
- Ну, да, - немного удивленно ответил хозяин кабинета. - Сегодня
вечером.
- А как же мы? - для пущей искренности Геннадий Павлович приложил
ладонь к груди. - Я же здесь сдавал анализ. Где же мне теперь узнать
результат?
- Ах, вот вы о чем, - улыбнулся человек за столом. - По этому вопросу,
скажу я вам, окончательное решение еще не принято. Возможны два варианта.
Первый: вы сможете получить результаты анализа вместе с генетическим
паспортом по новому адресу, куда переведут наш кабинет генкартирования.
Второй: вам придется заново сдать анализ в каком-то другом месте.
Естественно, как в первом, так и во втором случае процедура получения
генетического паспорта значительно затягивается. Но что тут поделаешь, -
развел руками человек в сером, - если в Италии бессмертна мафия, то у нас
неистребима бюрократия. - Подумав, он добавил: - Хотя второе отнюдь не
исключает первого.
- Так что же мне делать, - отчего-то продолжал тянуть разговор
Геннадий Павлович, хотя, казалось бы, уже было ясно, что ничего дельного он
здесь не узнает. - Меня известят о том, где получить генетический паспорт?
Или, может быть, лучше сразу пойти в другое место и заново сдать анализ?
Полулежа на стуле, человек в сером с задумчивым видом приложил
указательный палец к уголку рта и оценивающе посмотрел на Геннадия
Павловича.
- Вы ведь наш человек, Геннадий Павлович, - понизив голос, произнес он
весьма многозначительно.
Это был не вопрос, а констатация факта, после которой Геннадию
Павловичу вроде как не оставалось ничего иного, как только согласиться. С
трудом поборов желание утвердительно наклонить голову, Геннадий Павлович
спросил:
- В каком смысле?
- Ну, вы же, как и всякий нормальный человек, ненавидите этих
генетических уродов. Помните того, с жуткими руками? - Человек в сером
растопырил пальцы и пошевелил кончиками. На лице его появилась гримаса
омерзения. - Того, что был здесь вчера. Представьте себе, он тоже хочет
получить генетический паспорт!
Воодушевленно хлопнув в ладоши, человек за столом хохотнул. На этот
раз Геннадий Павлович не удержался и тоже усмехнулся, хотя и не находил
ничего смешного в том, что сказал собеседник.
- Вы наш человек, Геннадий Павлович! - приподнявшись, человек в сером
направил указательный палец Калихину в грудь. Следом за этим он бросил свое
тело вперед и замер, опершись обеими руками о край стола. На лице его
появилась хитрая улыбка. - А что это значит?
Геннадий Павлович недоумевающе пожал плечами. Продолжая загадочно
улыбаться, хозяин кабинета выдвинул верхний ящик стола, достал стопку
пластиковых карточек - штук тридцать, не меньше - и веером раскинул их на
столе.
- Выбирайте! - предложил он Калихину.
Геннадий Павлович сделал шаг вперед и удивленно посмотрел на
разложенный на столе пасьянс.
- Это генетические паспорта, - вновь опередил его вопрос человек в
сером. - Оформлены в соответствии с установленными правилами. Осталось
только имя владельца проставить.
- Но как же так? - В полнейшем растерянности Геннадий Павлович потер
пальцами висок. - Я же только вчера сдал анализ. Полагаю, результаты еще не
готовы.
- А вы знаете, сколько стоит один анализ генетического картирования? -
таинственным полушепотом произнес человек в сером.
Геннадий Павлович отрицательно качнул головой.
- Бешеные деньги! - Глаза собеседника округлились не то от восторга,
не то от ужаса. - И заметьте, не в рублях, а в твердой валюте, поскольку
все оборудование и реактивы для лабораторных исследований нужно закупать за
рубежом. А сколько у нас человек в стране?
- Сто пятьдесят миллионов, - машинально среагировал на вопрос,
который, скорее всего, вовсе не. требовал ответа, Геннадий Павлович.
- Ну, что-то около того, - согласился собеседник. - Теперь перемножьте
эти два числа, Геннадий Павлович, и вы поймете, что в стране у нас не было,
нет и никогда не будет таких денег. Точнее, они, конечно, есть, но, -
человек в сером щелкнул языком и игриво, как клоун, развел руками, - не про
нашу честь.
- А как же зарубежное финансирование? - напомнил Геннадий Павлович.
- Да бросьте вы, уважаемый, - презрительно скривился хозяин кабинета.
- Кто даст денег просто так?
- Но это же международная программа.
- Ну и что с того? Международная, не международная. У нас русских, -
человек в сером картинно выпятил грудь, - своя гордость имеется! К чему
проводить дорогостоящее тестирование, если и на глаз можно отличить урода
от нормального человека. Так что выбирайте, Геннадий Павлович. - Он провел
рукой над разложенными на столе карточками.
- Я, право же, не знаю, - замялся Калихин.
- Не стесняйтесь, - ободряюще улыбнулся человек в сером. - Я бы
посоветовал вам взять этот. - Он выдернул из расклада одну из карточек. -
Абсолютно чистый паспорт, - ни единого дефектного гена.
- Нет, но как же...
- Все скромничаете, Геннадий Павлович, - шутливо погрозил пальцем
человек в сером. - Что ж, в таком случае возьмите другой. - Он взял со
стола еще одну карточку. - Всего два красных пункта, - незначительные
отклонения от нормы. С ним у вас никаких проблем не возникнет.
- Вчера, - вспомнил Геннадий Павлович, - я стал свидетелем того, как
группа парней на улице избивала человека.
- Значит, было за что, - рассудительно заметил человек в сером.
- Мне показалось, - продолжил Геннадий Павлович, - что все дело было в
том, что в генетическом паспорте у него имелось несколько красных пунктов.
- Так я же и говорю вам: возьмите чистый паспорт!
- Кто же получает паспорта с красными пунктами? Я имею в виду, помимо
тех, чья патология проявляется внешне?
- Ах, вот вы о чем, - хозяин кабинета наконец-то понял, о чем идет
речь. - Весь фокус в том, Геннадий Павлович, что, пока врач в соседнем
кабинете, - он взглядом указал на дверь, расположенную слева от него, -
разговаривает с посетителем и делает вид, что берет у него анализ, ко мне
на компьютер, - он ласково похлопал стоявший на столе процессорный блок, -
уже поступает информация об этом человеке. Из которой мне ясно, какой
паспорт следует ему вручить.
- Вы один это решаете?
- Ну, конечно же нет. Я даю только предварительное заключение. Но в
вашем случае, тем более учитывая ситуацию с неожиданным переездом, я могу
взять всю ответственность на себя. Вы ведь наш человек, Геннадий Павлович?
Калихин словно бы и не услышал вопроса, - чужая личность, которую
кто-то пытался ему навязать, вновь отошла на второй план.
- Но в чем тогда смысл программы генетического картирования?
- Откуда я знаю, - с безразличным видом пожал плечами человек в сером.
- Это уж не мне решать. Так сказать, не мой уровень компетенции.
- Или же уровень некомпетенции, - ехидно ввернул Геннадий Павлович.
- По мне, так без разницы, - ничуть не обиделся собеседник. - Берете
паспорт?
- Нет.
- Дело ваше. - Широким взмахом руки человек в сером смахнул в ящик все
разложенные на столе карточки. - Только имейте в виду, Геннадий Павлович,
что своим отказом вы ставите себя в весьма незавидное положение.
- В каком смысле?
Человек в сером поставил правую руку локтем на стол, возложил на
открытую ладонь подбородок и подсмотрел на Геннадия Павловича долгим,
задумчивым взглядом. В какой-то момент Геннадию Павловичу показалось, что
глаза его заледенели, превратившись в мутные стеклянные шарики, которые он
в детстве собирал возле ворот парфюмерной фабрики "Свобода". Напряженная
тишина застыла в воздухе. Интерьер комнаты с человеком, сидевшим за столом,
сделался похожим на кадр, вырезанный из фильма. Геннадий Павлович осторожно
сделал шаг в сторону, а человек в сером продолжал смотреть в ту же точку,
как будто и не заметил этого движения.
- Видите ли, Геннадий Павлович, - с чувством произнес он, обращаясь к
тому месту, где незадолго до этого находился Калихин, - если вы даете нам
понять, что мы не можем на вас рассчитывать, то и вы в свою очередь должны
понимать, что не имеете права рассчитывать на нашу помощь и поддержку.
- Черт возьми! - в сердцах взмахнул обеими руками одновременно
Геннадий Павлович. - Я не понимаю, о чем идет речь!
Человек за столом медленно повернул голову в сторону Калихина. Но
взгляд его при этом все равно был устремлен не на Геннадия Павловича, а как
будто сквозь него.
- Тем хуже для вас, Геннадий Павлович, - с мягкой укоризной произнес
он. - Я полагал, что разговариваю со здравомыслящим человеком. Но, выходит,
я ошибался. Следовательно, и говорить нам больше не о чем. И все же, если
вдруг передумаете...
Двумя пальцами, словно пинцетом, человек в сером выудил из нагрудного
кармана пиджака визитную карточку. Геннадий Павлович сделал вид, что не
заметил его жеста.
- Берите, берите, - снисходительно улыбнулся человек за столом. - Мало
ли что в жизни бывает. Глядишь, и пригодится когда.
Геннадий Павлович выхватил карточку из пальцев хозяина кабинета и,
даже не взглянув на нее, сунул в карман.
- Где я могу получить результаты анализа? - с вызовом вскинул он
подбородок.
- Не знаю, - на лице человека в сером появилось выражение пятилетнего
дебила. - Быть может, вам позвонят. Или пришлют извещение почтой. Как я уже
говорил, возможно, вам придется сдать анализ повторно. Одним словом, - на
лице человека за столом появилась гнусная ухмылочка, - ждите ответа,
Геннадий Павлович.
Взмахнув рукой, он поймал в кулак пролетавшую над столом муху. Положив
руку на стол, он стал медленно и осторожно отгибать пальцы, один за другим.
Занятие это настолько его увлекло, что он напрочь забыл о присутствии в
кабинете посетителя.
- А что, если я пожалуюсь на вас? - Это была не угроза, но все же
Геннадий Павлович ожидал хоть какой-то реакции на свои слова. Увы, он
ошибся.
- Да ради бога, - ответил человек в сером, даже не подняв на него
взгляд.
Он уже отогнул мизинец и безымянный палец и теперь осторожно отгибал
средний.
- Где находится ваше руководство?
- Представления не имею. Спросите у Аркова... А, черт!
Муха выскользнула из-под среднего пальца. Человек в сером с досадой
хлопнул ладонью по столу и с укоризной посмотрел на Геннадия Павловича так,
будто это он был виновен в том, что произошло.
- Ну, вот видите!
- Что? - не понял Геннадий Павлович.
- Муха улетела! - с обидой в голосе произнес хозяин кабинета.
Все происходящее начинало напоминать бредовый сон, главным правилом в
котором являлось несоответствие концовки началу. Геннадий Павлович понял,
что пора уходить, иначе он окончательно запутается. Он быстро наклонил
голову, сказал:
- Всего хорошего, - и взялся за ручку двери.
- Вы заходите, если что, Геннадий Павлович, - раздался у него за
спиной голос мухолова.
Не оборачиваясь, Геннадий Павлович поспешно вышел из кабинета и,
закрыв за собой дверь, выбежал в коридор. Там он ненадолго задержался,
пытаясь привести в порядок мысли. В результате беседы с человеком в сером
ему удалось выяснить, что вчера он действительно приходил сюда и сдал
анализ на генетическое картирование. Можно было только порадоваться,
отыскав еще один реальный фрагмент своей разорванной в клочья жизни. Но,
если верить словам странного собеседника Геннадия Павловича, программа
генетического картирования для России - это чистой воды профанация. И это
уже походило на глупый розыгрыш, лишая весь разговор какого-либо смысла. Но
разве не о том же, только в более завуалированной форме, говорил вчера
Юлик, предлагая сдать анализ у него в лаборатории?
Геннадий Павлович услышал, как в глубине зала щелкнул дверной замок.
Скорее всего, это мухолов снова заперся в своем кабинете. Или запер
кабинет, выйдя из него. Не имея желания снова встречаться с человеком в
сером, Геннадий Павлович быстро зашагал по коридору. Пару раз он на ходу
обернулся, но не увидел у себя за спиной никого. Остановился он лишь возле
узкого прохода, ведущего к двери с табличкой "А.Р. Арков". Дверь была
солидная, обитая черным, новеньким, блестящим дерматином - ни потертостей,
ни царапин, ни, упаси бог, пятен каких, - не иначе как за ней находился
кабинет какого-то ответственного работника. Опасливо, точно вор, боящийся,
что его могут заметить, Геннадий Павлович быстро глянул туда, откуда
пришел. Исчезающий где-то в темноте бесконечности коридор был пуст до самых
глубин. Геннадий Павлович юркнул в проход, ведущий к двери кабинета Аркова.
Он и сам не знал, на что рассчитывал, но на худой конец у него имелась
отличная отговорка: он пришел, чтобы пожаловаться на человека в сером,
который мало того что халатно относился к своим обязанностям, так еще и
распространял слухи, порочащие... Ну, в общем, нехорошие слухи. Подойдя к
двери, Геннадий Павлович положил ладонь на ручку. Без приглашения врываться
в кабинет ответственного работника - это, пожалуй, было бы уже верхом
нахальства. Геннадий Павлович поднял руку и, не найдя лучшего места,
постучал по табличке с золотыми буквами. Звук получился глухой и чуть
дребезжащий, но, если в кабинете кто-то был, он должен был его услышать.
Выждав с полминуты и не получив ответа, Геннадий Павлович осторожно потянул
за ручку. Дверь была заперта - как почти все двери, которые пытался открыть
Геннадий Павлович.
Выйдя в коридор, Геннадий Павлович снова увидел человека в сером. Он
стоял в двух шагах от прохода, сложив руки за спиной, и насмешливо глядел
на Калихина. Не зная, что сказать, Геннадий Павлович в растерянности замер
на месте, точно мальчишка, пойманный матерью на том, что забрался ложкой в
банку с вареньем, заготовленным на зиму.
- Что, Геннадий Павлович, жаловаться ходили? - спросил человек в
сером.
Ничего не ответив, Геннадий Павлович побежал по коридору к выходу. А в
спину ему неслись укоризненные слова:
- Нехорошо, Геннадий Павлович! Ах, как нехорошо! А я-то думал, вы наш
человек!..
Выбежав на улицу, Геннадий Павлович остановился, привалившись спиной к
нагретой солнцем черной металлической двери. Он снова не знал, кто он
такой, и не мог понять, что с ним происходит. Собравшись с силами, Геннадий
Павлович отлепился от двери и зашагал по направлению к дому. Предгрозовая
духота сделалась нестерпимой. Прикосновение горячего воздуха ощущалось
почти физически, как в жарко натопленной бане, когда достаточно лишь слегка
подуть на кожу, чтобы почувствовать ожог. Небо затянула плотная серая
пелена, и, к тому времени, когда Геннадий Павлович подошел к дому, на
разогретый асфальт стали падать большие редкие капли дождя, а где-то
вдалеке громыхнул гром. Город ждал прохлады и свежести - то, что должен был
принести с собой дождь. Если, конечно, это настоящий дождь.
Геннадий Павлович поднялся по лестнице и тихо, чтобы не беспокоить
соседей, которые непременно начали бы выглядывать из своих комнат, чтобы
посмотреть, кто там пришел, открыл входную дверь. Странное чувство испытал
Калихин, глядя на длинный коридор с ровными рядами обшарпанных дверей,
облупившейся темно-коричневой краской на стенах и круглыми плафонами под
потолком, лишь в двух из которых тускло светили сорокаваттные лампы.
Фрагмент мира, который он видел перед собой, казался чужим, далеким и
непонятным. В какой-то степени он даже внушал Геннадию Павловичу опасение.
Ему казалось странным то, что он тут оказался - его место было не здесь.
Такое чувство испытываешь в детстве, вернувшись домой после долгого летнего
отсутствия, - все вокруг кажется знакомым и одновременно чужим, а воздух,
прозрачный, как хрустальное стекло, придает всей картине ощущение
нереальности.
Осторожно заперев входную дверь, Геннадий Павлович направился было к
двери свой комнаты, но, не пройдя и половины пути, остановился. Ключ,
который он уже держал в руке, тихо звякнув, упал на кольцо, кольцо
скользнуло на палец. Неслышно ступая, Геннадий Павлович подошел к двери
комнаты, расположенной напротив той, где проживал старик Семецкий. Калихин
знал, что комната пуста, но что-то тянуло его к ней. Он не думал, что за
дверью спрятаны ответы на мучившие его вопросы, он просто пытался понять,
кто была та девушка по имени Марина, чей смутный образ непрестанно
преследовал его. Быть может, когда-то Марина жила в этой комнате?
Геннадий Павлович осторожно потянул за дверную ручку. К его удивлению,
дверь неслышно приоткрылась. Комната выглядела так, словно в ней никто
никогда не жил. Пол был покрыт пылью и обсыпавшейся с потолка штукатуркой,
выгоревшие обои неопределенного цвета лохмами свисали со стен, выставляя
напоказ наклеенные под ними старые, пожелтевшие газеты, грязные стекла едва
пропускали дневной свет. С потолка свисал электрический шнур, завязанный
узлом. Искать здесь было нечего, и Геннадий Павлович закрыл дверь. Шпет
говорил, что комната пустует с тех пор, как он переехал в эту квартиру. Но
что, если он просто не помнил девушки по имени Марина? Что, если он так же,
как и Калихин, утратил часть своих воспоминаний, получив взамен ложные?
Геннадий Павлович быстро перешел на другую сторону коридора и тихонько
постучал в дверь старика Семецкого. В конце концов, он ничего не потеряет,
если спросит Семецкого, не помнит ли он своих соседей напротив. Подождав
какое-то время и не получив ответа, Геннадий Павлович сообразил, что стучал
он, должно быть, слишком тихо - Семецкий был туг на ухо и мог просто не
услышать. Геннадий Павлович постучал еще раз, чуть громче и настойчивее.
Открылась дверь, но не та, у которой он стоял, - из соседней комнаты
выглянул Марк Захарович Шпет. Волосы у него были всклокочены, лицо помятое
и слегка опухшее, словно после сна. Ему потребовалось несколько секунд для
того, чтобы сфокусировать взгляд. Когда же Марк Захарович узнал Геннадия
Павловича, лицо его удивленно вытянулось, как будто явление Калихина было
чем-то в высшей степени необычным.
- Это вы, Геннадий Павлович? - произнес он, слегка запнувшись на
имени.
- Да. - Геннадий Павлович улыбнулся, как будто извиняясь за что-то, и
стыдливо спрятал руки за спину.
- А Семецкого нет, - покачал головой Марк Захарович.
- Как нет? - удивился Геннадий Павлович.
Старик Семецкий был знаменит тем, что никогда не покидал квартиры.
Даже продукты ему приносил на дом какой-то паренек из районной управы. Чем
уж заслужил такую честь Семецкий, для всех остальных обитателей квартиры
оставалось загадкой.
- Умер. - Лицо Марка Захаровича приобрело скорбное выражение.
- Как умер? - опешил Геннадий Павлович. Ему показалось, что о
скоропостижной смерти Семецкого он уже когда-то слышал.
- Ну, знаете, как это обычно бывает, - объясняя, принялся разводить
руками Шпет. - Семецкий был уже далеко не молодым человеком...
- Когда? - перебил его Геннадий Павлович.
- Сегодня, - Марк Захарович протянул руки вперед, словно взывая о
помощи. - Сегодня днем, часа в два. Я сижу у себя в комнате, слышу - кто-то
в стенку колотит. Пошел к Семецкому, хотел уже ругаться с ним. Хорошо еще,
дверь оказалась не заперта. Семецкий лежит на кровати, лицо багровое,
руками за грудь держится. Он уже и говорить не может, только пяткой в
стенку стучит. - Марк Захарович усмехнулся невесело. - Старый вроде бы, а
все одно - жить хочется.
- Что дальше? - прервал его рассуждения о бренности всего сущего
Геннадий Павлович.
- А что дальше? - развел руками Марк Захарович. - Дальше - как обычно.
Я побежал, вызвал "Скорую". Потом мы с Сивкиным натолкали Семецкому в рот
таблеток, какие только были у него на окне. Без них бы он к тому времени,
когда "Скорая" приехала, точно кончился бы, а так - ничего, отходить начал.
В смысле, отпустило его, лицо не такое красное стало. Хватать нас с
Сивкиным за руки принялся - вроде как сказать чего хотел. Наверное,
благодарил за то, что жизнь ему спасли. Где-то через час явились двое
здоровенных санитаров. Плечи - во, морды - во, - Марк Захарович руками
показал размеры, - все равно что тот артист, который, помните, все
вернуться обещал. Где, говорят, ваш псих. Оказывается, "Скорую" прислали из
психушки, а в направлении написали, что у нас в квартире буйно помешанный.
Любому олуху при одном только взгляде на Семецкого ясно стало бы, что у
старика сердечный приступ, а эти двое стоят, в затылках чешут. Понятное
дело - не их профиль. Ну, ладно, говорят, отвезем его в больницу, раз уж
приехали. Носилки притащили. А Семецкий к тому времени совсем уже ожил,
даже сопротивляться начал, когда его на носилки укладывали. Ну, у этих
двоих не очень-то посопротивляешься. Уложили они Семецкого на носилки и
понесли вниз по лестнице. Лестница у нас сами знаете какая - не
развернуться. Вот они на первом же пролете и опрокинули носилки. Семецкий
упал и вниз по ступенькам. - Марк Захарович тяжело вздохнул и сокрушенно
покачал головой. - Когда его снова на носилки клали, он уже и не шевелился.
Глаза закатились, а шея - вот так. - Шпет попытался изобразить, как
выглядит человек со свернутой шеей. - Короче - труп.
- Вот оно, значит, как, - скорбно покачал головой Геннадий Павлович.
- Да, так оно всегда и бывает, - согласился Шпет. - Живет человек,
живет и вдруг... - Растопырив пальцы, Марк Захарович изобразил нечто,
похожее на фейерверк. - А вы, Геннадий Павлович, собственно, что хотели от
Семецкого?
- Ну, теперь это уже не имеет значения, - махнул рукой Геннадий
Павлович.
- Верно, - снова согласился Марк Захарович.
- А Сивкин как?
- А что Сивкин? - пожал плечами Марк Захарович. - С Сивкиным все в
порядке.
- Так, может быть, мне с ним поговорить?
- О чем?
- О соседях. - Геннадий Павлович кивком указал на дверь, за которой
находилась пустая комната.
- Поговорить-то с ним, конечно, можно, - словно размышляя вслух,
произнес Марк Захарович. - Да только толку от этого все равно не будет. Вы
ведь знаете Сивкина. - Согнутым указательным пальцем Шпет постучал по лбу.
- Его сейчас спроси, он уже не вспомнит, кто такой Семецкий.
- Да, конечно, - кивнул Геннадий Павлович.
Разговор был закончен, но Марк Захарович почему-то все стоял и смотрел
на Геннадия Павловича, как в кино про шпионов - будто ждал, когда будет
назван пароль.
- Да, - с сожалением об участи старика Семецкого произнес Геннадий
Павлович.
- Да, - как-то совершенно невыразительно повторил следом за ним Марк
Захарович.
- Ну, я, пожалуй, пойду. - Геннадий Павлович звякнул ключами и указал
на дверь своей комнаты.
- Конечно, конечно, - улыбнулся Марк Захарович.
Геннадий Павлович кивнул и зашагал по коридору. На этот раз он
намеренно плотно и звучно припечатывал подошвы к полу, дабы Марк Захарович
не подумал, что он таится или, не дай бог, что-то скрывает.
- Да, и вот еще что! - услышал он за спиной голое Шпета. - В комнате,
которая вас интересует, никто никогда не жил!
- Я знаю, - на ходу бросил через плечо Геннадий Павлович.
Он ожидал, что после этого Марк Захарович, хлопнув дверью, удалится в
свою комнату. Но позади было тихо, - Шпет стоял в дверях и смотрел Геннадию
Павловичу в спину. Геннадий Павлович чувствовал его взгляд и почему-то
боялся обернуться. Тело его начала бить нервная дрожь. Что-то было не так,
что-то не укладывалось в рамки обычного мировосприятия Геннадия Павловича
Калихина, безработного, проживающего в большой коммунальной квартире. Но
что именно, он понять не мог. Руки у него дрожали так, что он не сразу
попал ключом в замочную скважину. Когда же ему наконец удалось открыть
дверь, Геннадий Павлович едва ли не вбежал в комнату, с размаха захлопнул
дверь и привалился к ней спиной. Минуты две он стоял и слушал, как в груди
колотится сердце. Удары были не очень частыми, но настолько сильными, что
казалось, с каждым из них сердечная мышца ударяется о ребра. Когда сердце
немного успокоилось, Геннадий Павлович отошел от двери, бросил ключи на
стол и сел на кровать. Наклонившись вперед, он обхватил голову руками и
замер в таком положении. Геннадий Павлович не знал, чего он ждал. Он не
знал, что должно было произойти для того, чтобы вывести его из состояния
ступора. Ничего не произошло. И какое-то время спустя Геннадий Павлович сам
пришел в себя. Прежде всего он подошел к окну и распахнул оконные створки.
Вместо прохлады с улицы в комнату ворвался прогорклый жар, наполненный
запахами автомобильных выхлопов и вонью гниющих отходов из переполненных
мусорных баков, что стояли внизу во дворе. Гроза, собиравшаяся обрушиться
на город, прошла стороной, не оставив даже мокрых пятен на сером асфальте.
Нужно было сделать что-то очень важное, но нестерпимые духота и зной
превращали голову в медный котел, по которому какой-то малолетний
бездельник без устали колотил палкой. Геннадий Павлович стянул через голову
влажную от пота рубашку и кинул ее на кровать. Обхватив себя руками за
плечи, он обвел взглядом комнату, чужую комнату, в которой, если верить
воспоминаниям, он прожил несколько лет. Вместе с человеком, которого он
считал своим сыном. Взгляд Геннадия Павловича остановился на приоткрытой
дверце шкафчика, из которого вчера вечером Артем доставал свои документы.
Там же лежал и паспорт Геннадия Павловича, - постоянно он носил в кармане
только карточку безработного. Медленно, словно чего-то боясь, Геннадий
Павлович протянул руку и, зацепив кончиками пальцев, шире открыл дверцу
шкафа. Паспорт лежал на обычном месте, рядом с новенькой керамической
сахарницей, которой ни он, ни Артем никогда не пользовались. Геннадий
Павлович взял паспорт двумя пальцами за уголок и, сделав шаг назад, присел
на подоконник.
Прежде чем открыть паспорт, Геннадий Павлович внимательно осмотрел
обложку. Бордовый дерматин, уже изрядно затершийся, с выдавленным
изображением двуглавого орла, довольно-таки неказистого на вид, и два слова
- "РОССИЯ" и "ПАСПОРТ". То, что паспорт оказался старого образца, еще
советский, Геннадия Павловича не удивило, - он помнил, что так и не
удосужился поменять его на новый. Сейчас его интересовала вторая страница,
на которой были проставлены дата и место рождения. Взглянув на запись,
сделанную аккуратным канцелярским почерком, Геннадий Павлович несколько раз
быстро сморгнул, как будто в глаз попала соринка. Еще раз взглянув на
запись, он хмыкнул, закрыл паспорт и кинул его на стол. Бросок вышел
неудачный - скользнув по столу, паспорт упал на пол. Геннадий Павлович даже
не наклонился, чтобы поднять его. Он сидел на подоконнике, положив руки на
колени, опустив голову и чуть покачивая ногами. Он окончательно потерялся и
теперь уже не знал, что делать. Судя по записи в паспорте, Геннадию
Павловичу Калихину, каковым он себя считал, было пятьдесят два года.
Голова разламывалась от боли. Геннадий Павлович редко принимал
лекарства и не имел представления, имеется ли в доме что-нибудь
обезболивающее. Но он знал, что где-то в шкафчике должна стоять
металлическая коробка из-под халвы - импровизированная аптечка. Геннадий
Павлович тяжело слез с подоконника, подошел к шкафчику и распахнул створку,
которая обычно закрывалась сама собой. Шкафчик был разделен на три полки.
Коробка с лекарствами стояла на нижней, задвинутая в самый дальний угол.
Чтобы достать ее, Геннадий Павлович принялся снимать с полки и переставлять
на подоконник различные мелкие предметы, по большей части совершенно
ненужные, но почему-то сопровождавшие человека едва ли не на протяжении
всей жизни: пластиковая прозрачная коробка с оторванными пуговицами,
фарфоровая фигурка клоуна в красном колпаке, деревянная ложка, расписанная
под хохлому, пачка старых квитанций, перетянутая черной резинкой,
деревянная подставка с портретами Гагарина и Королева под три авторучки,
которые давно уже были потеряны, пластмассовый олимпийский мишка...
К тому времени, когда Геннадий Павлович добрался до коробки с
лекарствами, на полке почти ничего не осталось - лишь пара катушек ниток,
да какие-то пожелтевшие газетные вырезки с разлохмаченными краями. Геннадий
Павлович приподнял коробку за край и потянул к себе. Но то ли ухватил он ее
не очень удачно, то ли коробка оказалась тяжелее, чем он предполагал, то ли
пальцы у Геннадия Павловича дрожали, только выпала коробка у него из руки и
глухо ударилась о полку. Звук показался Геннадию Павловичу странным.
Настолько, что, забыв на время, за чем он, собственно, забрался в шкафчик,
Геннадий Павлович принялся изучать нижнюю полку. Для начала он постучал по
ней согнутыми пальцами. Звук был глухой, деревянный - самый обычный, если
бы не надтреснутое дребезжание, которое слышалось всякий раз в конце удара.
Стукнув по полке еще раз, Геннадий Павлович установил, что звук доносится
слева, с того места, где полка прилегает к боковой стенке шкафчика. Чтобы
рассмотреть все как следует, Геннадию Павловичу пришлось снять с полки
последнее, что на ней оставалось, включая коробку с лекарствами. Сделав
это, он принялся ощупывать пальцами планку, закрывавшую щель между полкой и
стенкой. Планка прилегала не плотно, и в конце концов Геннадий Павлович
просто поддел ее пальцем и потянул вверх. Планка почти не сдвинулась с
места, но зато полка выдвинулась вперед сантиметров на десять. В глубине
шкафчика, у дальней стенки открылась ниша, глубиною всего в несколько
миллиметров. Сунув руку, Геннадий Павлович Достал из нее паспорт и
сложенный вчетверо лист белой бумаги. Паспорт был точно такой же, как и
тот, что валялся на полу, - старого образца, только без обложки. Судя по
записи, сделанной на первой странице, принадлежал паспорт ему - Калихину
Геннадию Павловичу. Только этому Калихину не так давно исполнилось тридцать
девять лет от роду. Поистине было от чего сойти с ума.
Глава 14
На листе бумаги, что нашел Геннадий Павлович в тайнике вместе с
паспортом, было написано три имени и напротив каждого - номер телефона. И,
что самое любопытное, написано это было его рукой. Два первых имени ни о
чем не говорили Геннадию Павловичу, а вот третьим в списке оказался Юлик
Коптев. Вот только набор цифр, соседствующий с его именем, не
соответствовал ни домашнему, ни рабочему номерам телефонов Юлика, которые
Геннадий Павлович знал на память.
Впечатлений для одного дня было более чем достаточно. У Геннадия
Павловича уже не оставалось сил на то, чтобы ломать больную голову над
загадкой второго паспорта и списка телефонных номеров. Отыскав в коробке
из-под халвы пару таблеток баралгина, Геннадий Павлович проглотил их, запив
отвратительно теплой водой из чайника, что стоял на столе, и упал в
кровать. Он думал, что уснет мгновенно, едва только голова коснется
подушки. Но все оказалось куда хуже. Полежав минут пять с закрытыми
глазами, отвернувшись к стене, Геннадий Павлович понял, что не может
заснуть. Причиной тому была не головная боль, а вопросы, что не давали
покоя, вновь и вновь выскальзывая из подсознания, куда пытался загнать их
Геннадий Павлович. И с каждым разом их становилось все больше. Это было
похуже ночного кошмара - спать хотелось невыносимо, но при этом не было
никакой возможности заснуть.
Геннадий Павлович поднялся на ноги, прошелся по комнате, выглянул в
распахнутое окно, глотнул воды из чайника и снова лег. Если в свое время он
и в самом деле занимался проблемами сна, то, что сейчас он не мог уснуть,
выглядело, как злая насмешка судьбы. Но Геннадий Павлович не помнил ничего
из того, чем он занимался в прошлом. Даже воспоминания о работе в фирме
"Байбах" казались ему теперь смутными, неясными, похожими на самые общие
представления, составленные на основе чужого рассказа. Он - человек с двумя
паспортами, в каждом из которых был указан иной возраст, человек без
прошлого и с весьма неопределенным настоящим.
Геннадий Павлович лежал на спине и глядел в потолок. В какой-то момент
ему стало абсолютно безразлично, сколько ему лет, кем он работал прежде,
как он оказался в этой убогой комнатенке, где и одному-то было тесно. То
место, в котором он находился, было данностью, которую, хотел он того или
нет, следовало принять. И незаметно для себя он начал дремать. Последняя
мысль, скользнувшая в сознании Геннадия Павловича перед тем, как он заснул,
была о том, что теперь, когда Артем ушел, нужно убрать его кровать, и в
комнате сразу станет просторнее, настолько, что можно будет даже принимать
гостей.
Сон Геннадия Павловича не был похож на кошмар, но поначалу вызывал не
особенно приятное ощущение головокружения. Геннадию Павловичу казалось, что
тело его, ставшее вдруг удивительно легким, несут воды невидимой реки. Он
то стремительно взлетал вверх, то так же быстро падал вниз, то закручивался
в водовороте, окончательно теряя представление о том, где находятся верх и
низ. Временами пред взором его мелькали какие-то яркие картины, но сознание
не успевало фиксировать их. Геннадий Павлович не понимал, где он находится,
но не испытывал от этого ни малейшего беспокойства. Он полностью
расслабился, отдавшись на волю потока, влекущего его неизвестно куда.
Почему-то это представлялось ему необычайно забавным - знать, что ты
куда-то движешься, но при этом не иметь представления, куда именно.
Геннадий Павлович чувствовал себя легко и спокойно. И вместе с этим
ощущением полнейшего умиротворения появилось предчувствие - он находится на
грани понимания того, что с ним происходило. Требовалось сделать всего один
шаг, прорвать тонкую пленку, отделявшую его от истины, - но Геннадий
Павлович пока еще не мог понять, хочет ли он этого. Ему было хорошо и
спокойно плыть неизвестно куда по водам несущей его реки, и, пока это
длилось, он не желал ничего менять. Откуда-то из самых глубин памяти пришло
воспоминание о том, что бездействие есть не что иное, как оборотная сторона
действия, а потому не имеет значения, пытаешься ли ты что-то предпринять
или пребываешь в полнейшем покое - в конечном итоге результат будет тот же
самый. Однако в бездействии ты скорее достигнешь желаемого результата, ибо,
суетно выбирая свой путь, ты совершаешь массу ненужных действий, которые
лишь мешают продвигаться к намеченной цели. Единственное, что смог и счел
нужным сделать Геннадий Павлович, - это поднять руки, чтобы прикрыть
ладонями лицо. Но едва он только увидел свои ладони, как с сознанием его
начала происходить удивительная трансформация. С недоступной для него
прежде ясностью Геннадий Павлович понял: это его сон и в этом сне он хозяин
и властелин. Все, что происходит сейчас, происходит лишь по его воле, а
значит, он может по собственному желанию менять структуру сна. Он осознавал
себя действенным началом, способным создавать новую реальность сна, - это
как раз и было то состояние, что в свое время он назвал сном во сне.
Находясь в нем, он мог вернуться к своим воспоминаниям - к подлинным
воспоминаниям, а не к тем, что были навязаны ему чьей-то злой волей.
Правильнее сказать, Геннадий Павлович был уверен в том, что в состоянии сна
во сне такой трюк возможен, вот только он не знал, с чего начать. Для
начала он попытался принять вертикальное положение. Удалось ему это не
сразу - почва была зыбкой и постоянно уходила из-под ног. С пятой или
шестой попытки Геннадию Павловичу наконец удалось подняться на ноги и,
раскинув руки в стороны, зафиксировать вертикальное положение тела в
пространстве. Затем он попытался понять, где он находится, или, говоря
иными словами, - определить структуру сна первого порядка. Пространство
вокруг было наполнено серо-голубой дымкой, наводящей на мысль о призрачном
мареве, что остается на месте растаявшего миража. И только где-то очень
далеко, на грани восприятия, мелькали разноцветные искорки, похожие на
отсветы угасающего фейерверка. Это была наиболее удобная структура сна
первого порядка, на основе которой при наличии некоторого опыта можно
создать все, что пожелаешь. Если бы структура первого порядка оказалась
занятой незаконченными образами или хотя бы набросками к ним, то это в
значительной степени осложнило бы задачу сновидца, потому что в таком
случае ему пришлось бы встраивать свои мысле-формы в уже существующий
конгломерат.
Опыт активного сновидца у Геннадия Павловича имелся - в этом он был
уверен, - и Калихин без промедления взялся за дело. Прежде всего он создал
ровную твердую поверхность под ногами, дабы не приходилось тратить
дополнительные усилия на сохранение равновесия. Задуманное удалось без
труда. После этого менее опытный сновидец, скорее всего, взялся бы за
воспроизведение конкретных образов. Но Геннадий Павлович знал, что это не
самый легкий путь создания структуры сна второго порядка. Разноцветные
искорки, мельтешившие вдали, были не чем иным, как проникшими в структуру
сна первого порядка обрывками воспоминаний, манипулируя которыми можно было
легко создать структуру второго порядка. Задача заключалась лишь в том,
чтобы приблизиться к воспоминаниям настолько, чтобы стали различимы
составляющие их образы, и отыскать среди них тот, на основе которого можно
было начать акт творения.
Геннадий Павлович направил себя в сторону, где наблюдалось наиболее
плотное скопление воспоминаний. Для этого ему не пришлось совершать никаких
физических усилий - он всего лишь обозначил направление и начал плавно
перемещаться в нужную сторону. Во сне не существует ни расстояний, ни
времени, не действуют никакие физические законы. Но только необычайно
опытные сновидцы, - Геннадий Павлович слышал о таких, но сам никогда не
встречал, - способны мгновенно преобразовывать структуру сна второго
порядка. Обычные же активные сновидцы предпочитают сохранять такие понятия,
как расстояние, время и прочие физические параметры, - хотя конечно же, по
сути, это не более чем иллюзия, - точно так же, как практически каждый из
них непременно задает объект, который идентифицирует как собственное тело.
Откажись Геннадий Павлович от тела, и он мог бы в один миг перенестись в
поле действия интересующих его воспоминаний. Но он предпочитал неторопливое
движение вперед, дававшее возможность не только внимательно всматриваться в
обрывки воспоминаний, но и по ходу дела удалять из структуры сна первого
порядка самопроизвольно возникающие объекты, которые вели себя во сне так
же, как сорняки на грядке, норовя захватить все свободное пространство.
Восстановление обрывков воспоминаний было довольно хлопотным занятием,
тем более что в ходе такой работы сновидец обычно не знает, что получит в
итоге. Обрывок вполне мог оказаться кадром из давно забытого фильма,
который сновидец видел в далеком детстве. Или же фрагментом глупенькой
мелодии, засевшей где-то глубоко в подкорке. Подобный материал годится для
воспроизведения структуры сна второго порядка лишь в том случае, если
сновидец поставил пред собой цель создать некий фантастический мир, не
имеющий ничего общего с реальностью. Вместо того чтобы один за другим
восстанавливать все попадающиеся на пути обрывки воспоминаний, сновидец,
имеющий опыт работы со структурой сна третьего порядка, мог попытаться
сразу выбрать тот, который был ему нужен. Следовало всего лишь довериться
интуиции, которая, впрочем, могла и подвести. Но это означало бы лишь то,
что сновидец не доверяет самому себе. В конце концов, это ведь его
воспоминания, и кому, как не ему самому, проще всего в них разобраться.
Геннадий Павлович не задавал себе вопросов о том, откуда ему все это
известно и где он успел приобрести опыт сновидца, - он просто делал то, что
казалось ему естественным и наиболее простым.
Подчиняясь его мысленному приказу, все разноцветные искорки собрались
в одном месте, образовав нечто, напоминающее звездное скопление. Геннадий
Павлович не пытался выбрать из них ту, что могла бы его заинтересовать, он
просто любовался волшебной картиной, которая ни на секунду не оставалась
неподвижной - все время текла, видоизменялась, порою превращаясь в нечто
совершенно неожиданное. Он медленно приближался к скоплению
звездочек-воспоминаний и в какой-то момент, сам не заметив, как это
произошло, оказался внутри него. Геннадий Павлович плыл среди обрывков
воспоминаний, которые иначе как во сне и не проявляют себя, и, что
удивительно, это вовсе не казалось ему необычным или хотя бы странным.
Время исчезло, растворившись среди искорок-звезд. Казалось, неспешное
движение светящихся точек, то собирающихся в причудливые узоры, то
рассыпающихся фонтанами радужных брызг, будет продолжаться бесконечно. И,
признаться честно, Геннадий Павлович не имел ничего против этого. Он не
помнил, когда в последний раз чувствовал себя так же хорошо и спокойно, как
сейчас. Он наконец-то обрел свободу от реальности, которая не позволяла ему
ни на секунду расслабиться - давила на него, точно небесный свод, что
взвалил себе на плечи Атлас, - в которой невозможно было быть самим собой.
Но вдруг все искорки-звезды в один момент куда-то исчезли - разлетелись в
стороны, выскользнули из поля зрения, - оставив одну, ярко сияющую звезду
изумрудно-зеленого цвета. Это было именно то воспоминание, что искал
Геннадий Павлович. Звезда разгоралась все ярче, заливая все вокруг зеленым
светом. Геннадий Павлович уже не видел ничего, кроме ослепительного сияния.
Он ждал, даже не пытаясь угадать, что родится из этого света. В какой-то
миг Геннадию Павловичу показалось, что он слышит пронзительный
высокочастотный свист, доносившийся из самого центра сияния, - оттуда, где
не так давно горела одинокая маленькая звезда. Но, едва только Геннадий
Павлович начал прислушиваться, надеясь различить какие-то знакомые звуки,
свист исчез. Спустя пару секунд погасло сиянье. Произошло это настолько
внезапно, что если бы дело происходило в реальности, то на какое-то время
Геннадий Павлович непременно бы ослеп. Но это был сон, и на том месте, где
горела звезда, Геннадий Павлович увидел Марину.
- Ты все-таки вспомнил меня, - улыбнулась девушка.
Прежде они всегда обращались друг к другу только на "вы", но
неожиданный переход на "ты" ничуть не покоробил Геннадия Павловича. Должно
быть, потому, что все происходило во сне.
- Я всегда помнил тебя, - ответил он.
- Нет, - покачала головой Марина. - Это тебе теперь так кажется.
- Ты хочешь сказать, что, проснувшись, я снова тебя забуду? -
недоверчиво прищурился Геннадий Павлович.
- Кто знает, - легонько пожала плечами Марина. - Все будет зависеть от
тебя. Захочешь - не забудешь. Ты ведь уже узнал много нового о себе.
- Да уж, - невесело усмехнулся Геннадий Павлович. - Денек был тот еще.
- Ты помнишь проект?
Геннадий Павлович ответил не сразу. Он попытался отыскать среди
воспоминаний, доступ к которым теперь имел, те, что относились к проекту, о
котором говорила Марина.
- Нет, - с досадой дернул он подбородком. - Вообще ничего!
- Однако со снами ты управляешься ловко, - заметила Марина. - Как
опытный сновидец.
- Я и есть опытный сновидец, - угрюмо ответил Геннадий Павлович.
- Ты в этом уверен?
Геннадий Павлович усмехнулся.
- Мы находимся в структуре сна третьего порядка, создать которую
способен только опытный сновидец. Если это был не я, то кто же?
Марина оценивающе посмотрела по сторонам.
- Я не вижу новой структуры, - сказала она.
- Потому что я не стал ее воспроизводить, - ответил Геннадий Павлович.
- Вне структуры третьего порядка наше общение в том виде, как оно
происходит сейчас, было бы невозможно.
- Пожалуй, - согласилась Марина.
- Мне нравится твой наряд, - неожиданно для себя самого отпустил
комплимент Геннадий Павлович.
Девушка была одета так же, как и в последнюю их встречу, - в узкий
брючный костюм песочного цвета.
- Ты сам его придумал, - Марина все же улыбнулась польщенно. - Я всего
лишь образ, созданный твоим воображением и существующий только в твоих
воспоминаниях.
- И еще в снах, - добавил Геннадий. Павлович.
- В снах - это впервые, - поправила Марина.
- Просто раньше я не знал своих возможностей.
- А теперь?
Геннадий Павлович пожал плечами.
- На какие еще чудеса способен опытный сновидец? - задала новый вопрос
Марина.
- Создав структуру третьего порядка, я могу полностью контролировать
свой сон, могу приглашать в него гостей из воспоминаний. Где бы ты сейчас
хотела оказаться?
- Давай останемся там, где мы есть. Только хотелось бы присесть.
- Пожалуйста.
Геннадий Павлович даже пальцем не двинул, а рядом с Мариной уже
появилось небольшое кресло. На гнутых ножках, с округлой резной спинкой,
обитое розовым атласом - оно походило на музейный экспонат.
- Такое устроит? - спросил Геннадий Павлович.
- Вполне, - улыбнулась Марина, усаживаясь в кресло.
Для себя Геннадий Павлович создал более современное кресло на прямых
металлических ножках и обивкой из кожзаменителя.
- Как тебе это удается? - поинтересовалась Марина.
- Это трудно объяснить словами, - на какой-то миг Геннадий Павлович
испугался - ему показалось, что он не может этого объяснить, потому что сам
не понимает. Но память тут же подсказала ему, что объяснения и в самом деле
не существовало. - Это особая форма сознания. В какой-то момент ты вдруг
понимаешь, что мир твоего сна принадлежит только тебе. Ты в нем творец,
господь бог, если угодно. Но, если у бога акт творения занял неделю, то я
могу повторить то же самое за несколько часов. При этом речь идет о
субъективном времени - в реальном мире может пройти всего несколько минут.
- Выходит, бог был не очень опытным сновидцем, - пошутила Марина.
- Я бы не стал недооценивать его способности, - вполне серьезно
ответил Геннадий Павлович. - Он ведь создавал нечто абсолютно новое, то,
чего прежде никогда не существовало.
- Ты хочешь сказать, что наш мир - это просто чей-то сон?
- Помнишь историю о том, как Чжуан-цзы приснилось, что он стал
мотыльком, а проснувшись, он не мог понять, кто он: Чжуан-цзы, видевший во
сне, будто он стал мотыльком, или же мотылек, которому снится, что он
Чжуан-цзы?
Марина наклонила голову и посмотрела на Геннадия Павловича так, как
никогда прежде, - казалось, она любуется им.
- Сейчас с тобой разговаривать намного интереснее, чем когда ты был
моим соседом по коммуналке.
- Во сне многое видится иначе.
- Я слышала, что существует еще и структура сна четвертого порядка.
- Сколько их всего - неизвестно. Но дальше структуры третьего порядка
не заходил никто. По крайней мере, я не знаком с людьми, которые создавали
бы в своем сне структуру четвертого порядка.
- Это так сложно?
- Это опасно. Некоторые работы наводят на мысль, что структура
четвертого порядка настолько близка к реальности, что, оказавшись в ней,
человек может остаться там навсегда. Например, рассказы людей, переживших
клиническую смерть, очень напоминают стадию перехода к структуре сна
четвертого порядка.
- Значит, умирая, люди просто навсегда уходят в свой сон?
- Не знаю, - покачал головой Геннадий Павлович. - Насколько мне
известно, экспериментальные работы со структурой сна четвертого порядка не
проводились.
- Судя по всему, ты серьезно занимался изучением снов, - предположила
Марина.
- Похоже на то, - согласился Геннадий Павлович. - К сожалению, я
ничего об этом не помню. А вот ты, как мне кажется, ничего не знаешь о
снах.
- Моя задача в проекте была иной, - я должна была способствовать
созданию у тебя ложных воспоминаний. Я не понимала, да, признаться, и до
сих пор не понимаю, как это происходит. Мне просто говорили, что именно я
должна делать, а я только следовала полученным инструкциям.
- Но не с улицы же тебя взяли, - вполне правдоподобно изобразил
удивление Геннадий Павлович.
- Я работала в учреждении, имеющем отношение к проекту, - ушла от
прямого ответа Марина.
Геннадий Павлович понял это, а потому и не стал задавать других
вопросов на ту же тему.
- Мы с тобой никогда прежде не встречались? - спросил он. - Я имею в
виду - до проекта.
- Нет, - качнула головой Марина.
- Ты в этом уверена?
- Абсолютно.
- Странно. - Геннадий Павлович озадаченно хмыкнул. - У меня такое
чувство, словно я давно тебя знаю.
- На том и строился расчет, когда в твои ложные воспоминания был
введен мой образ.
- Но теперь-то мы можем встретиться? Например - завтра. Как ты на это
смотришь?
- Боюсь, нам это не удастся. - Марина опустила взгляд. Теперь она
смотрела не на собеседника, а на свои колени.
- Не хочешь смешивать работу и личные отношения? - не очень удачно
попытался пошутить Геннадий Павлович.
- Не в этом дело, - тряхнула волосами Марина. - Я ушла из проекта.
- Ну и что? - не понял Геннадий Павлович. - Я ведь не собираюсь
агитировать тебя за то, чтобы вернуться.
Марина резко вскинула голову. Увидев, как блестят ее глаза, Геннадий
Павлович решил, что она злится на его непонятливость.
- Я ушла из проекта, не согласовав это с руководством. Теперь мне
приходится скрываться. А за тобой почти все время ведется наблюдение.
Поэтому твои сны - единственное место, где мы можем встречаться. Здесь нас,
по крайней мере, никто не увидит вместе. Или я ошибаюсь?
Геннадий Павлович удивленно присвистнул.
- Все настолько серьезно?
- Я полагала, тебе это известно.
- Может быть, когда-то и было известно. - Геннадий Павлович озадаченно
потер подбородок. - Чертовски неудобно иметь отрывочные воспоминания.
- Ты не ответил на мой вопрос, - напомнила Марина.
- О чем?
- Здесь мы можем чувствовать себя в безопасности? Или же существует
возможность отслеживать чужие сны?
- Опытный сновидец может проникнуть в чужой сон. Но если кто-то
попытается сделать это, я непременно замечу.
Поза Марины сделалась чуть менее напряженной, хотя, может быть,
Геннадию Павловичу это только показалось.
- Ты чего-то боишься? - спросил он.
- Естественно, - резко бросила в ответ Марина.
Геннадий Павлович ждал, что она еще что-то скажет, но продолжения не
последовало.
- Почему ты решила покинуть проект?
- Потому что поняла, к чему это ведет.
- Объясни мне, - попросил Геннадий Павлович.
Марина нервно дернула подбородком.
- Вообще-то я думала, что это ты мне все объяснишь.
- Я всего лишь сновидец, - беспомощно развел руками Геннадий Павлович.
- Да? - Марина недоверчиво прищурила глаза. - А я полагала, что проект
создавался под тебя.
- Под меня? - удивился Геннадий Павлович.
- Под ту работу, которой ты занимался, - уточнила Марина.
- Насколько я помню, - Геннадий Павлович задумчиво коснулся подбородка
указательным пальцем, - я занимался разработкой теории снов.
- Должно быть, теория была интересная.
- В чем суть проекта?
- Всего я не знаю. Я была задействована в работе сектора, который
изучал возможности ложных воспоминаний.
- Судя по всему, работа продвигалась успешно, - мрачно усмехнулся
Геннадий Павлович.
- Более чем, - подтвердила Марина. - Оказалось, что создавать ложные
воспоминания не так сложно. Представляешь, что произойдет, если эта
методика будет задействована в массовом порядке?
- Какой в этом смысл? - недоумевающе пожал плечами Геннадий Павлович.
- Если подумать, то смысл есть во всем, - заверила его Марина.
- Ну так расскажи мне! - нетерпеливо взмахнул руками Геннадий
Павлович.
- Что тебе рассказать? То, как воспоминания влияют на поведение
человека и на его оценку действительности?
- Постой, - недоумевающе развел руками Геннадий Павлович. - Но это же
манипулирование сознанием.
- Именно так они это и называли, - насмешливо кивнула Марина.
- Кто "они"?
- Те, кто контролирует проект.
- Нет, - медленно покачал головой Геннадий Павлович. - Это невозможно.
Никто не дал бы разрешения на проведение подобных исследований.
Марина посмотрела на Геннадия Павловича так, словно хотела рассмеяться
в ответ, но почему-то вдруг передумала.
- Ты хочешь сказать, что разрешение на проведение исследований
получено на самом верху?
- Не знаю, - качнула головой Марина. - Мне об этом никто не
докладывал. Но, если подумать, любой правитель мечтает иметь послушных и
верных ему подданных...
- Нет! - решительно перебил ее Геннадий Павлович. - Я бы сам никогда
не стал этим заниматься! И не буду этого делать!
Марина положила руки на колени и наклонилась вперед.
- А ты не подумал о том, Геннадий, - впервые она назвала его по имени,
- что, используя твою же методику, тебя могут заставить выполнять любую
работу не за страх, а за совесть. Мало того, ты будешь еще горд тем, что
делаешь большое и нужное дело.
Геннадий Павлович издал какой-то нечленораздельный звук и, наклонив
голову, потер пальцами переносицу. Ему казалось, что у него снова начинает
болеть голова, хотя во сне это было невозможно.
- Я не пойму, как это могло случиться? - произнес он, не поднимая
головы. - Каким образом я оказался втянут во все это? Почему я нахожусь в
роли подопытного, если проект строится на моих разработках?
- Этого я не знаю, - покачала головой Марина.
Геннадий Павлович приподнял голову и из-под бровей посмотрел на
девушку.
- Что ты теперь собираешься делать?
Марина молча развела руками.
- Почему ты уверена в том, что тебя непременно станут преследовать?
- Потому что знаю, с кем имею дело, - ответила Марина.
И как в прошлый раз, когда речь зашла о тех, кто контролирует проект,
это был окончательный ответ. Марина не хотела говорить конкретно. Хотя
этого и не требовалось. Организации, которые могли бы взять на себя
финансирование крупного научного проекта, задействовать в нем множество
людей, да к тому ж еще и обеспечить полную секретность, можно было
пересчитать по пальцам одной руки.
- Так и будешь всю жизнь скрываться? - спросил Геннадий Павлович.
Марина сделала неопределенный жест рукой:
- Видно будет.
- Ну, извини, - сказал Геннадий Павлович.
- За что? - не поняла Марина.
- За то, что я тебя во все это втянул.
- Ты здесь ни при чем, - едва заметно качнула головой девушка.
Геннадий Павлович горько усмехнулся.
- Самое смешное, что я сам не могу за это ручаться, потому что не
знаю, какова степень моего участия в проекте.
- Судя по тому, как тебя обхаживают, ты в нем главное действующее
лицо.
- Вот видишь.
Марина ничего не ответила. Собственно, Геннадий Павлович и не ожидал
никакого ответа: он и сам не понял, что хотел сказать. Он понимал лишь то,
что ситуация, в которую он угодил, была, что называется, глупее не
придумаешь. Марине приходилось скрываться, но при этом у нее оставались
воспоминания, в соответствии с которыми она могла выстроить собственную
линию поведения. Геннадий Павлович такой возможности был лишен - он до сих
пор не мог понять, кто он такой и что в его нынешних мыслях принадлежит
собственно ему, а что является следствием ложных воспоминаний.
- Я не знаю, как нам из всего этого выбраться, - честно признался
Геннадий Павлович.
Марина снова промолчала, - по-видимому, она и не рассчитывала услышать
ничего другого.
- Но что-то же нужно делать, - посмотрел на девушку Геннадий Павлович.
Губы Марины изогнулись скобкой - достаточно для того, чтобы передать,
с каким скепсисом она относится к самой мысли о том, что в данной ситуации
можно было что-то сделать.
- Черт! - Геннадий Павлович провел пальцами по лбу. - Должен же быть
какой-то выход. В конце концов, это же моя разработка.
- Только ты ничего о ней не помнишь, - голос Марины был откровенно
насмешливым.
- Все равно они не могут знать о моей работе больше того, что известно
мне. - Геннадий Павлович посмотрел на Марину, прося поддержать его хотя бы
в этом. - Я просто не могу вспомнить.
- Какая разница. - Марина отвела взгляд в сторону. - Тебе это ясно так
же, как и мне. Только, в отличие от тебя, я не собираюсь строить иллюзий.
- Какой же смысл был в твоем побеге?
- Со мной или без меня, проект все равно будет доведен до конца - не
такая уж я значимая фигура. Сам мог в этом убедиться - воспоминания обо мне
убрали из твой памяти за пару часов. Я просто не хотела больше этим
заниматься. Если у кого-то есть твердое намерение превратить страну в
скопище идиотов, пусть то произойдет без моего участия.
- Но если проект будет доведен до конца... - начал Геннадий Павлович.
- Тогда всем уже будет все равно, - не дослушав, перебила его Марина.
- И мне в том числе.
Геннадий Павлович снова потер пальцами виски. Его не оставляло
навязчивое предчувствие головной боли, которая вот-вот должна была сдавить
голову стальными тисками.
- Ты плохо выглядишь, - сказала Марина. - Как будто дня три не спал.
- Догадываюсь, - не отнимая пальцев от висков, кивнул Геннадий
Павлович.
- Тебе нужно отдохнуть.
Губы Геннадия Павловича скривились в подобии улыбки.
- Быть может, тебе тоже следует скрыться? - высказала предположение
Марина.
- Ты же говорила, что за мной постоянно наблюдают, - болезненно
поморщился Геннадий Павлович.
- Я сказала не "постоянно", а "внимательно", - уточнила Марина. - При
желании от любой слежки можно уйти.
- Да? - искоса глянул на нее Геннадий Павлович. - С головой, набитой
чужими воспоминаниями?
Марина неопределенно пожала плечами. "Это все, что я могу предложить",
- хотела сказать она, но промолчала.
- Глупый какой-то разговор получается, - прямо посмотрел на девушку
Геннадий Павлович. - Тебе так не кажется?
Марина негромко хмыкнула в ответ, - мол, понимай, как знаешь.
- Ты дашь мне адрес лаборатории, в которой проводятся исследования? -
спросил Геннадий Павлович. - Я точно не помню, но, кажется, это где-то под
Москвой.
- Основные работы давно уже перенесены в Москву, - ответила девушка.
- Как давно?
- Месяца три или чуть больше.
- Кто руководит проектом?
Марина посмотрела на Геннадия Павловича, как на несмышленого ребенка.
- Да, конечно, - быстро кивнул Геннадий Павлович, - вопрос глупый.
Полагаю, нам нужно будет еще раз встретиться.
- Зачем?
- Ты этого не хочешь?
- Это все не настоящее, - повела рукой вокруг себя Марина. - Только
сон.
- Но, проснувшись, мы будем помнить все, что здесь произошло, -
возразил Геннадий Павлович. - Сон - это одна из сторон жизни. И лично мне
кажется, что не самая плохая.
- Только не строй радужных надежд насчет того, что тебе удастся
изменить мир. - В жесте, которым сопроводила свои слова Марина, читалось
плохо скрытое раздражение.
- Нет, - качнув головой, заверил ее Геннадий Павлович. - Я всего лишь
хочу стать самим собой.
- Полагаю, что эта задача тоже не из легких, - заметила Марина.
- Жизнь вообще мерзкая штука, - подвел итог разговору Геннадий
Павлович. Он даже не улыбнулся. Можно было решить, что говорит он вполне
серьезно.
Глава 15
Было уже за полдень, когда Геннадий Павлович проснулся. Выспался он
великолепно, - во всем теле ощущался прилив бодрости, а голова была ясной
как никогда, - чувствовал он себя явно не на пятьдесят два года. К тому же
ночью прошел дождь - асфальт за окном был мокрый, - и в дуновениях ветерка,
влетающего порой в распахнутое окно, ощущалась легкая, почти эфемерная, но
такая долгожданная свежесть. Первым делом Геннадий Павлович еще раз сравнил
два оказавшихся у него в руках паспорта. Он был не специалист в
криминалистике, и на взгляд неискушенного человека оба документа выглядели
как настоящие. Даже степень затертости обложки и потрепанность страниц
каждого из паспортов вполне соответствовали возрасту владельца, что был в
них указан. Отложив паспорта, Геннадий Павлович развернул лист бумаги с
номерами телефонов и озадаченно потер подбородок. Каким образом паспорт и
бумага могли оказаться в тайнике? Кто их туда спрятал? Единственный ответ,
который приходил на ум, что это сделал он сам, еще до начала эксперимента.
Или, быть может, перед тем, как проект вступил в решающую фазу? Впрочем,
это не имело значения. Важно было то, что он предполагал возможность выхода
эксперимента из-под контроля.
Решив, что иметь при себе два паспорта рискованно, Геннадий Павлович
снова спрятал в тайник тот, в соответствии с которым он был на тринадцать
лет моложе. Бумагу с телефонами он сунул в нагрудный карман рубашки.
Торопливо, не придавая большого значению тому, насколько аккуратно это у
него получается, Геннадий Павлович поставил на место все те вещи, что вынул
вчера из шкафчика. Часть из них оказалась подмоченной ночным дождем, но
Геннадий Павлович не стал их оставлять, чтобы просушить, и даже не вытер.
Эти вещи не имели для него никакой ценности, поскольку являлись всего лишь
частью декорации того действа, в котором он, сам того не подозревая, долгое
время принимал участие. Подумав об этом, Геннадий Павлович невольно
улыбнулся, - даже в такой ситуации приятно было осознавать, что ты не
статист, а ведущий актер, можно сказать - звезда, делающая кассовые сборы.
Быстро умывшись и съев нехитрый завтрак - лапша, пара яиц и ломтик
колбасы, - Геннадий Павлович решил, что пора переходить к делу, и вышел в
коридор. Никого из соседей видно не было, что, впрочем, не исключало того,
что добрая половина из них стояла сейчас, прижавшись ухом к замочной
скважине. "Наверняка же кто-то тоже работает на проект", - подумал Геннадий
Павлович. После исчезновения Марины новые жильцы в квартире не появились,
значит, она работала не одна. Интересно - кто? Марк Захарович Шпет? Или
поклонник женских ток-шоу Сивкин? Если соглядатай был всего лишь его
воспоминанием, то выглядеть он мог как угодно - хоть смазливой девицей,
хоть дремучим старцем. А может быть, за ним присматривала дородная Венера
Марсовна Одина, любящая заглядывать в чужие кастрюли, фыркающие паром на
плите в общей кухне? Венера Марсовна с гордостью утверждала, что в свое
время работала билетером в Большом театре, где у нее и по сей. день
сохранились связи, так что она, если захочет, может бесплатно пройти на
любой спектакль.
Геннадий Павлович подошел к телефону и снял трубку. Придерживая трубку
плечом, он развернул листок бумаги с телефонами и быстро набрал номер,
напротив которого была проставлена фамилия Коптева. Линия оказалась
свободной. После трех длинных гудков трубку сняли.
- Слушаю, - отрывисто произнес чуть хрипловатый мужской голос.
- Добрый день, - вежливо поздоровался Геннадий Павлович. - Мог бы я
поговорить с Коптевым Юлием Никандровичем?
- Я вас слушаю, - ответил мужчина, находившийся на противоположном
конце линии.
Геннадий Павлович готов был поклясться, что никогда прежде не слышал
этот голос. И уж точно, это был не голос Юлика Коптева. Или же человек,
которого он все это время принимал за Коптева, не являлся таковым. История
становилась все более запутанной и непонятной.
- Это Геннадий, - произнес в трубку Геннадий Павлович.
- Какой Геннадий? - спросил после короткой, почти незаметной паузы
мужчина.
- Калихин.
Голос на противоположном конце линии молчал секунд двадцать. В трубке
было так тихо, что Геннадий Павлович подумал, не прервалась ли связь?
- Алло?..
- Я слышу тебя, - отозвался голос человека, назвавшегося Коптевым.
- Так почему же молчишь? - спросил Геннадий Павлович, не найдя ничего
лучшего.
- А что ты рассчитываешь услышать?
- Все, что ты захочешь мне рассказать.
- Ты уже вернулся? - спросил, вновь после непродолжительной паузы,
Коптев.
- Откуда? - не понял Геннадий Павлович.
- Проект завершен? - иначе сформулировал вопрос собеседник.
- Похоже, что нет, - не очень уверенно ответил Геннадий Павлович.
- Так. - И снова молчание.
- Юлик, - осторожно позвал Геннадий Павлович, - это ты?
- А кто же еще? - тотчас же отозвался голос с противоположного конца
линии.
- Не знаю, - честно признался Геннадий Павлович. - В последнее время я
вообще мало что понимаю.
- Ясное дело, - Юлий Никандрович как будто и не ожидал услышать ничего
иного. - Ты откуда звонишь?
- Из квартиры.
- Плохо.
- Почему?
- Сам подумай.
Геннадий Павлович подумал и как будто понял, что имел в виду Юлий
Никандрович.
- Нам нужно встретиться, - услышал он голос Коптева. - Ты сегодня
вечером свободен?
- Я всегда свободен, - усмехнулся Геннадий Павлович. - Я теперь
безработный.
- А, ну да. В таком случае в шесть часов. Идет?
- Конечно. - Геннадий Павлович глянул на часы - до встречи оставалось
чуть больше трех часов. - Может быть, как обычно, в "Поджарке"?
- Отлично, - тут же отозвался Юлий Никандрович. Однако голос его
звучал как-то странно. - Ты хочешь еще кого-нибудь пригласить?
- Черт! - Геннадий Павлович понял, какую оплошность допустил.
- В таком случае встречаемся в шесть часов в "Поджарке", не как
обычно. Ты понял меня?
- Понял! - Геннадий Павлович радостно кивнул, сообразив, о чем идет
речь.
Только теперь он окончательно уверовал в то, что по телефону с ним
говорит настоящий Коптев, потому что никто, кроме Юлика и его самого, не
смог бы понять, что означает фраза: "Встретимся не как обычно".
- Точно понял? - все еще с некоторым сомнением спросил Юлий
Никандрович.
- Точно! - заверил Геннадий Павлович.
- Тогда - до встречи.
- До встречи, Юлик!
В трубке послышались частые гудки отбоя. А Геннадий Павлович продолжал
стоять, прижимая ее к уху, как будто все еще надеялся услышать голос Юлика
Коптева. Счастье переполняло его, готовое вырваться наружу - дай только
повод! Он наконец-то обрел точку опоры и теперь мог перевернуть все, что
угодно. Юлик Коптев, старый, верный друг, на которого всегда и во всем
можно положиться, снова был с ним. Подлинный Юлик, а не та дрессированная
мартышка, что каждый четверг поила его пивом в "Поджарке".
- Товарищ Калихин, - услышал Геннадий Павлович брюзжащий голос у себя
за спиной. - Не забудьте занести время вашего разговора в учетную тетрадь.
Вне себя от удивления, Геннадий Павлович обернулся. Выглядывая из-за
приоткрытой двери своей комнаты, на него с подозрением смотрел старик
Семецкий. Тот самый Семецкий, который, по словам Шпета, вчера сначала чуть
было не умер от сердечного приступа, а затем свернул шею, упав с носилок.
Казалось бы, тот факт, что Семецкий жив, свидетельствовал о том, что
реальность вновь сдвинулась, и должен был хотя бы удивить Геннадия
Павловича. Но, вопреки здравому смыслу, Калихин был просто рад снова
увидеть старика живым.
- Непременно, уважаемый! - улыбнулся он Семецкому.
Старик что-то невнятно пробурчал себе под нос и скрылся за дверью.
Все еще продолжая улыбаться, Геннадий Павлович вернулся в свою
комнату. Быстро собравшись, он окинул взглядом помещение, чтобы убедиться,
что ничего не забыл, и снова вышел в коридор. На этот раз он демонстративно
громко хлопнул дверью и долго гремел ключами, запирая замок. Если в
квартире находился соглядатай, - а Геннадий Павлович ни секунды не
сомневался в том, что так оно и было, - то он должен был понять, что объект
его наблюдения не пытается незаметно скрыться. Пусть думает, что Калихин
просто решил прогуляться. Нельзя же, в самом деле, сидеть целый день дома в
такую жару!
Насвистывая какой-то легкий мотивчик, Геннадий Павлович спустился по
лестнице. На первом этаже он на какое-то время затаился, слушая, не хлопнет
ли дверь наверху, но так ничего и не услышав, вышел на улицу. Обычным путем
он дошел до проезжей части и, не задерживаясь возле автобусной остановки,
направился в сторону станции метро.
Геннадий Павлович двигался по улице, как опытный шпион, уходящий от
преследователей. Во всяком случае именно так вели себя герои фильмов
Хичкока, которые видел Геннадий Павлович. Путь до метро был не близким, но
на всем его протяжении Калихин не заметил ни людей, следующих по
противоположной стороне проезжей части в том же направлении, что и он, ни
машин, то обгоняющих его, то вновь оказывающихся сзади. Спустившись в
метро, Геннадий Павлович пропустил первый поезд, чтобы посмотреть, не
останется ли кто на платформе вместе с ним. Сев в следующий поезд, Геннадий
Павлович был не просто весьма доволен собой, но еще и уверен, что "хвоста"
за ним не было.
Встретимся не как обычно - это был код, который они с Юликом
придумали, еще учась в школе, на тот случай, когда нужно было оставить
родителей в неведении о том, куда собирались вечером их чада. Один из
приятелей звонил другому, называл время и место встречи, которое не могло
вызвать никаких опасений у находившихся неподалеку родителей, после чего
говорил: встретимся не как обычно. Частичка "не", произнесенная очень
быстро, ускользала от внимания родителей. О том же, где они должны были
встретиться на самом деле, знали только сами заговорщики. Позднее, когда,
договариваясь о встрече, не нужно уже было ни от кого таиться, это
переросло в игру, о которой они то и дело вспоминали. И сегодня, во время
беседы с Юлием Никандровичем, Геннадий Павлович сразу же понял, что за
место имеет в виду Коптев. Это мог быть только ирландский паб,
расположенный возле станции метро "Смоленская", где они встречались
последний раз "не как обычно". Тогда сам Геннадий Павлович пригласил
Коптева, использовав старый школьный код. Калихину нужно было обсудить с
другом проблемы, которые все чаще стали возникать у него во
взаимоотношениях с Валентиной. Дело шло к разводу, но прежде, чем сделать
последний шаг, Геннадию Павловичу хотелось услышать мнение человека,
который его понимал. Тогда у него водились деньги, и он мог позволить себе
роскошь пригласить друга на стаканчик-другой "Гиннесса". Сейчас в кармана у
Геннадия Павловича только мелочь бренчала, но он надеялся, что сможет
посидеть какое-то время в уголке паба, не привлекая к себе внимания
официантов, пока не появится тот, кого он ждал.
До назначенного времени оставалось еще около часа, и Геннадий Павлович
вышел на станции "Арбатская", чтобы пройтись пешком по Старому Арбату.
Давно он не был на этой улице. Сейчас, конечно, трудно было определить, чьи
это воспоминания - Калихина-ученого или Калихина-безработного. И все равно
- давно. Да и нечего здесь было делать. По брусчатой мостовой бродила
туда-сюда праздношатающаяся публика, приезжих в числе которой было
значительно больше, нежели коренных москвичей. Тихая старая московская
улочка превратилась в жалкое подобие Монмартра для бедных. Тут тебе и
обезьянка, пляшущая на стуле, с которой при желании можно
сфотографироваться, и художники, за пять минут рисующие шаблонные портреты,
имеющие минимум сходства с оригиналом, и матрешки, на которых то
жутковатого вида Белоснежка, то не менее уродливый президент, и лотки с
медалями, орденами да армейскими шапками-ушанками. А вокруг - шашлычные,
бистро, рестораны да кабаки с безумными ценами. Скучно все это, ох как
скучно, братцы!
Миновав всю эту пеструю толпу, Геннадий Павлович вышел к
"Макдоналдсу", свернул в переулок и оказался перед стеклянным
павильончиком, разукрашенным изображениями пивных кружек с вензелями,
стилизованными фамильными гербами и зелеными трилистниками. На часах было
без десяти шесть. Глянув в последний раз по сторонам, Геннадий Павлович
открыл дверь и вошел в паб. Посетителей в заведении было не так уж много.
Оно и понятно - цены кусаются. Геннадий Павлович подошел к стойке и с
сосредоточенным видом погрузился в изучение меню. Это заняло у него минут
пять. Затем он окинул взглядом зеркальную стену за спиной бармена, на
которой были выставлены бутылки с пестрыми этикетками, удовлетворенно
кивнул и, отойдя в глубь зала, сел за свободный столик. Через пару минут к
нему подошел официант в узких черных брюках, ослепительно белой рубашке с
бабочкой и зеленом жилете. Окинув Геннадия Павловича оценивающим взглядом,
официант молча протянул папку с меню. Геннадий Павлович не спеша открыл
папку, скользнул взглядом по строчкам и снова закрыл.
- Спасибо, - приветливо улыбнулся он официанту. - Я жду друга. Мы
закажем, когда он придет.
- Как угодно, - процедил сквозь зубы служитель паба и степенно
удалился, - не официант, а Бэрримор какой-то.
Постукивая пальцами по столу, Геннадий Павлович окинул взглядом зал.
Посетителей было человек десять, и лишь один из них сидел в одиночестве на
высоком стуле возле стойки. В пабе было тихо и спокойно - не гремела
музыка, все разговаривали вполголоса. Никто, включая пожилого бармена с
меланхоличным выражением лица, не обращал на Геннадия Павловича внимания. И
все равно, на душе у Калихина было неспокойно. Юлий Никандрович
задерживался, и сей факт заставлял Геннадия Павловича нервничать. У него
вновь появились сомнения в том, правильно ли он поступил, позвонив по
телефону, записанному на бумаге, что он нашел в тайнике. Ему ведь ровным
счетом ничего не было известно о происхождении этого листка. Точнее - он
ничего об этом не помнил. То, что запись была сделана его рукой, ничего не
значило, - почерк легко подделать. Что, если это была одна из хитроумных
ловушек тех, которые контролировали его память? Что, если бумага с
телефонными номерами, так же, как и многое другое, являлась всего лишь
одним из проявлений ложной памяти? Геннадий Павлович начал ощущать
неприятный зуд в области крестца и напряжение в коленках - совсем не просто
было подавить в себе желание сорваться с места и бежать прочь из заведения
со стеклянными стенами, где он чувствовал себя, словно рыбка в аквариуме, в
который в любую секунду могут перекрыть доступ кислорода. Это была еще не
паника, но уже предчувствие ее. Взгляд Геннадия Павловича бесцельно
скользил по залу, не находя, на чем остановиться. Обострившийся слух
улавливал каждый шорох, каждый скрип стула под повернувшимся посетителем, а
негромкие голоса присутствующих он слышал, словно в стереонаушниках -
отчетливо и ясно. Обоняние, несмотря на табачный дым, улавливало не только
чуть кисловатый аромат свежего пива, витавший в зале, но даже едва
различимые запахи еды, доносившиеся из-за плотно закрытой двери на кухню.
Если бы Геннадий Павлович немного напрягся и собрался с мыслями, то,
наверное, смог бы перечислить все незамысловатое меню, состоявшее главным
образом из легких закусок, подаваемых к пиву. Его разум, его удивительным
образом обострившиеся чувства, каждая, казалось, клеточка организма были
сконцентрированы на мысли о неминуемой беде, предчувствие которой было
ужаснее любых возможных последствий.
Надтреснуто дзинькнувший колокольчик над дверью прозвучал, подобно
внезапному выстрелу. Дернувшись всем телом и едва не скинув при этом локтем
со стола большую стеклянную пепельницу, Геннадий Павлович развернулся в
сторону двери. Но, едва лишь увидев человека, вошедшего в паб, Калихин
испытал облегчение, граничащее с экстатическим восторгом, - это был тот,
кого он ждал.
Подлинный Юлий Никандрович Коптев не имел ничего общего с маленьким,
полноватым, похожим на таксиста типом, которого Геннадий Павлович принимал
за своего друга. Юлий Никандрович был высок, подтянут и чуть суховат.
Темно-русые, почти не тронутые сединой волосы были зачесаны назад, открывая
высокий лоб с глубокими залысинами. Длинный нос, тонкие губы, острый
подбородок и пронзительный взгляд всегда чуть-чуть прищуренных глаз делали
его похожим на детектива, внимательно изучающего место преступления.
Несмотря на убийственную жару, на Коптеве был идеально отглаженный
светло-серый костюм, выглядевший так, словно он надел его минуту назад. В
руках он держал небольшой коричневый портфель с двумя замками. Вне всяких
сомнений, это был тот самый Юлик Коптев, которого Геннадий Павлович помнил
с детства. Калихин чуть привстал, собираясь махнуть рукой, но Юлий
Никандрович уже заметил его. На губах Коптева мелькнула мимолетная улыбка,
похожая на воспоминание о чем-то далеком и уже почти забытом, и он двинулся
по направлению к столику, занятому Геннадием Павловичем. Одновременно с
ним, придерживаясь того же самого курса, начал перемещаться и официант с
повадками дворецкого лорда Баскервиля. Юлий Никандрович с Геннадием
Павловичем не успели даже словом перемолвиться, а в руках у каждого уже
была красная папка меню. Официант с невозмутимым выражением лица занял
место в двух шагах от столика, ожидая, когда посетители сделают заказ.
Юлий Никандрович, не открывая, положил меню на стол. Портфель он
поставил на свободный стул.
- Здравствуй, Гена.
Прозвучало это так, словно они не виделись уже много лет, и каждый
испытывал некоторую внутреннюю неловкость, не зная, насколько сильно
изменился старый приятель, будет ли он, как и прежде, смеяться над забытыми
шутками, интересно ли ему будет вспомнить прошлое и общих знакомых?
- Здравствуй, Юлик, - улыбнулся в ответ Геннадий Павлович. - Спасибо,
что пришел.
Юлий Никандрович сделал движение рукой, - мол, о чем речь, - и
покосился на занявшего выжидательную позицию официанта.
- Я думал, ты не вспомнишь об этом месте, - сказал он.
- Как ни странно, вспомнил, - невесело улыбнулся Геннадий Павлович. -
Хотя я многое забыл.
Юлий Никандрович снова бросил взгляд в сторону официанта. Тот явно не
собирался покидать своего поста, хотя превосходно понимал, что его
присутствие мешает друзьям разговаривать.
- Наверное, нужно что-то заказать, - негромко произнес Юлий
Никандрович.
Геннадий Павлович поджал губы и развел руками, давая понять, что
сегодня он не при деньгах.
Юлий Никандрович собрал со стола папки с меню и протянул их официанту.
- Два "Гиннесса", пожалуйста.
- И все? - недовольно буркнул официант, - заказ не стоил того времени,
что он на него потратил.
- Пока все, - невозмутимо ответил Юлий Никандрович.
Официант коротко кивнул и удалился. Через две минуты он вернулся и
поставил на стол два высоких стакана с темным пивом. Геннадий Павлович
сделал глоток пива и с наслаждением причмокнул губами.
- Давно здесь не был? - с любопытством посмотрел на него Юлий
Никандрович.
- Видишь ли, - смущенно улыбнулся Геннадий Павлович, - сам не знаю,
как это получилось, но теперь я безработный. А на пособие не очень-то
разгуляешься.
Юлий Никандрович с пониманием наклонил голову. Казалось, тот факт, что
Геннадий Павлович превратился в безработного, нисколько его не удивил.
- Что тебе обо всем этом известно? - напрямую спросил Геннадий
Павлович.
Юлий Никандрович даже бровью не повел.
- О чем?
- О проекте.
- О проекте...
Юлий Никандрович взял стакан и не спеша сделал пару глотков, после
чего аккуратно промокнул губы салфеткой.
- Я полагал, что никто не знает о проекте больше, чем ты, - в упор
посмотрел он на Геннадия Павловича. - Это ведь твой проект.
Калихин сложил губы в подобие улыбки.
- Похоже, что роли поменялись. Проектом руководит кто-то другой, а я
участвую в нем в качестве подопытного кролика.
- Морской свинки, - поправил Юлий Никандрович.
- Что? - не понял Геннадий Павлович.
- Прежде ты называл студентов, которые соглашались участвовать в твоих
работах в качестве подопытных, морскими свинками.
- Может быть, - не стал спорить Геннадий Павлович. - Мои воспоминания
очень разрозненны и перемешаны с фрагментами ложной памяти. О своей научной
деятельности я вообще ничего не помню.
- Естественно, - Юлий Никандрович понизил голос, хотя они и без того
говорили негромко. - Они позаботились о том, чтобы все держать под
контролем.
- Кто? - тут же спросил Геннадий Павлович.
Юлий Никандрович с ответом не торопился. Он сделал еще пару глотков
пива, после чего вновь коснулся салфеткой губ.
- А что ты сам по этому поводу думаешь? - спросил он.
Геннадий Павлович озадаченно прикусил губу. Он и сам уже не раз
задавался вопросом, кто же стоит за тем, что с ним происходит? В принципе
ответ был ясен, но Геннадий Павлович не решался не то что произнести его
вслух, но даже просто окончательно в него поверить. Калихин достал из
кармана сложенный вчетверо листок с номерами телефонов и протянул его Юлию
Никандровичу.
- Я нашел это вчера у себя в комнате, в тайнике.
Если бы не эта записка, я бы никогда не вспомнил твой номер телефона.
Юлий Никандрович развернул листок бумаги и прищурился чуть больше
обычного.
- Видимо, ты принял меры предосторожности, - сказал он, возвращая
бумагу Геннадию Павловичу.
- Тебе известно, кто те двое, которых я внес в список вместе с тобой?
- Нет, - качнул головой Юлий Никандрович. - Я даже имен их никогда не
слышал.
Геннадий Павлович задумчиво провел пальцами по подбородку.
- Должно быть, это кто-то с моей прежней работы.
- Вполне вероятно, - согласился Юлий Никандрович.
- Вместе с бумагой я нашел свой паспорт, в котором указан возраст -
тридцать девять лет.
- Что ж, мы с тобой ровесники. - Юлий Никандрович постучал пальцами по
крышке стола и чуть наклонил голову, как будто вслушиваясь в ту мелодию,
что у него получалась. - Мне тоже тридцать девять, и я пока еще не считаю
себя стариком, - закончил он.
- А что ты скажешь на это? - Геннадий Павлович протянул ему тот
паспорт, который взял с собой.
- Для пятидесяти двух лет ты неплохо сохранился, - сказал Юлий
Никандрович, возвращая паспорт владельцу.
- Я это уже слышал, - недовольно дернул уголком рта Геннадий Павлович.
- Но все дело в том, что до вчерашнего дня я и сам был уверен в том, что
мне пятьдесят два. И события той жизни, которую я помнил, вполне
укладывались в эти пятьдесят два года. Представь себе, я думал, что моему
сыну двадцать четыре, и даже принимал за Артема какого-то типа, который жил
со мной в одной комнате!
- Тише, - осадил его Юлий Никандрович.
- Ты тоже боишься, - не спросил, а констатировал факт Геннадий
Павлович.
- Нужно быть дураком, чтобы не бояться, - заметил Юлий Никандрович.
- Почему же ты тогда пришел?
- Почему? - Юлий Никандрович сделал глоток пива. - Мы ведь друзья, не
так ли?
- Друзья, - кивнул Геннадий Павлович. - Но почему ты раньше молчал?
Даже знать о себе не давал!
Юлий Никандрович не стал вновь объяснять своему собеседнику, что
говорить следует не так громко, он лишь осторожно посмотрел по сторонам.
То, что все посетители паба были заняты либо разговорами, либо пивом и на
их пару внимания никто не обращал, несколько успокоило Юлия Никандровича.
- Ты велел мне держаться от всего этого в стороне, - сказал он. - И не
вмешиваться ни во что, пока ты сам со мной не свяжешься.
- Нет, Юлик, так не пойдет, - покачал головой Геннадий Павлович.
- Что именно?
- Я не понимаю, о чем идет речь. - Геннадий Павлович с обидой взмахнул
руками. - Вообще ничего не понимаю!
- Ты помнишь, над чем ты работал до того, как ввязался в этот проект?
- Нет.
- Ничего?
- Вчера я встречался с Валентиной. Она сказала, что я работал над
какой-то теорией сновидений. А сегодня ночью я неожиданно для себя самого с
поразительной легкостью смог создать структуру сна третьего порядка.
- Все верно, - качнул головой Юлий Никандрович. - Ты занимался теорией
многомерных снов. Мы с тобой часто говорили об этом, когда ты бывал у меня
в гостях. Ты утверждал, что сон - это на самом деле что-то вроде окошка,
через которое мы, если постараемся, можем заглянуть в иной мир.
- Серьезно? - искренне удивился Геннадий Павлович.
- Ты полагал, что зона перехода кроется где-то на уровне структуры сна
четвертого порядка. Честно признаться, я не очень хорошо понимал твои
объяснения по поводу этих самых структур...
- Это не важно, - нетерпеливо махнул рукой Геннадий Павлович. - Со
структурами я почти разобрался. Что дальше?
- Дальше тебе были нужны деньги на исследования. Ты писал гранты,
которые не проходили конкурса, - идеи твои были в высшей степени
необычными. И так продолжалось до тех пор, пока твоими работами не
заинтересовались государственные структуры.
- Кто? - с трудом выдавил из себя Геннадий Павлович.
- Подумай сам, - усмехнулся Юлий Никандрович. - Догадаться не трудно.
Как я понял из твоих же рассказов, их заинтересовала не столько сама по
себе теория снов, сколько сообщение, промелькнувшее в одной из твоих
статей, относительно ложных воспоминаний, с помощью которых можно
кардинально изменить всю систему жизненных ценностей человека. Ты считал,
что таким образом можно лечить многие психические расстройства, не
связанные с глубокими изменениями в подкорке.
- Да-да, - быстро кивнул Геннадий Павлович. - Про ложные воспоминания
я уже слышал. Только я не подозревал, что это моя идея.
- У тебя было много разных идей. Но тем, кто предложил тебе работу,
приглянулась именно эта. Ты говорил мне по секрету, что они и сами пытались
делать что-то в этом направлении, но не добились больших успехов. Вскоре ты
получил в свое распоряжение целую лабораторию, расположенную на территории
закрытой базы где-то в Подмосковье, - точного адреса ты никогда не называл.
Я пытался сказать тебе, что все это не просто так и рано или поздно за все
придется платить, но ты был настолько увлечен своей работой, что и слушать
ничего не хотел. Ты радовался, как ребенок, рассказывая, какие у тебя
исполнительные сотрудники, какое великолепное оборудование и что каждое
твое желание, как в сказке, незамедлительно исполняется. Лабораторные
испытания полностью подтвердили твои предположения о том, что, создавая
ложные воспоминания, можно управлять поведением не только одного человека,
но и больших групп людей. И тогда ты решил провести полномасштабное
испытание, избрав себя в качестве подопытного.
- Почему?
- Ты считал, что, зная о том, что являешься объектом исследований, и
при этом примерно представляя себе, как все должно происходить, ты сможешь
запрограммировать свое сознание таким образом, что во сне будет происходить
разделение истинных воспоминаний и ложных. Ты полагал, что таким образом
будешь иметь возможность контролировать процесс и в любой момент сможешь
остановить эксперимент. Для того чтобы эксперимент был чистым, ты попросил
меня помочь создать модель альтернативного варианта реальности, которая
должна была послужить основой для разработки полномасштабного сценария
твоих ложных воспоминаний.
- Почему я обратился за помощью именно к тебе?
- Во-первых, мы с тобой часто и подолгу обсуждали твою работу,
особенно до того, как ты перешел в новую лабораторию, - я был в курсе того,
чем ты занимался. Во-вторых, тебе была известна моя теория генетического
мусора, которой ты собирался воспользоваться.
- Значит, никакой Международной программы генетического картирования в
реальности не существует?
- Мы придумали ее вместе с тобой, - Юлий Никандрович откинулся на
спинку стула и расстегнул пиджак.
- Но пару дней назад я сдал анализ на генетическое картирование.
- Ложные воспоминания. - Юлий Никандрович еще раз, хотя и не пил пива,
промокнул губы салфеткой. - Ты сам объяснял мне, что в твое подсознание
будет заложено несколько блоков ложной памяти, каждый из которых будет
открываться в ответ на определенный внешний раздражитель. Сигналом может
служить все что угодно - вспышка света, случайно услышанное слово,
неожиданный жест. Ты, помнится, говорил мне, что для программирования
ложной памяти удобнее всего использовать популярные телепередачи, что-то
вроде ток-шоу, слушая которые зритель следит за ходом беседы, но не
пытается глубоко вникнуть в ее суть.
- А энзимотерапия и нейропластика? Это тоже твоя выдумка?
- Ты хотел максимально усложнить эксперимент, а потому твое второе
"я", наделенное ложной памятью, должно было стать старше тебя. Внешность
являлась для этого помехой, и я придумал систему омоложения организма.
Геннадий Павлович устало провел ладонью по влажному от испарины лбу.
- Что еще?
- Ты попросил нас с Григоршиным также поучаствовать в эксперименте.
Мы, как люди, которых ты давно и хорошо знаешь, должны были служить
подтверждением твоих воспоминаний. Нам полагалось раз в неделю встречаться
в "Поджарке" и обсуждать "текущие" проблемы, которые мы тоже заранее
придумали.
- Я умею играть в маджонг? - непонятно с чего вдруг спросил Геннадий
Павлович.
- Умеешь, - ответил Юлий Никандрович. - Мы иногда играли. А что?
- Да так, - махнул рукой Геннадий Павлович. - Кто такой Алекс Петлин?
- Ты познакомил нас незадолго до начала эксперимента, представив его
как наблюдателя, который будет присутствовать при наших встречах. Для пущей
убедительности была придумана легенда, в соответствии с которой он также
являлся нашим школьным другом.
- Это понятно. - Геннадий Павлович взял в руку стакан с пивом. - Я не
могу понять того, каким образом на ваших с Анатолием местах оказались
незнакомые мне люди, которых я принимал за вас?
- После начала эксперимента мы, как и договаривались, раз в неделю
встречались в "Поджарке". Но состоялись только две встречи. Накануне
третьей с нами связался Петлин. Он сказал, что в дальнейшем нашем участии в
эксперименте нет необходимости. Сам понимаешь, спорить с этим было бы по
меньшей мере глупо. Я все же поинтересовался, в чем дело. Он весьма
уклончиво ответил что-то насчет того, что эксперимент перешел в новую фазу.
Рядом со столиком, за которым сидели друзья, вновь замаячил официант с
манерами дворецкого. Он старательно делал вид, будто его совершенно не
интересует, что происходит за обслуживаемым им столиком, но по всему было
видно, появился он здесь не просто так, а потому, что в стаканах на столе
уже почти не осталось пива.
- Не хочешь пройтись? - недобро покосившись на официанта, спросил у
Геннадия Павловича Коптев.
Геннадий Павлович жестом дал понять, что не имеет ничего против.
- Не советую, - глядя в сторону, негромко произнес официант.
- Почему? - удивленно посмотрел на него Геннадий Павлович.
Официант перевел на Калихина взгляд усталых глаз, полуприкрытых
веками.
- На улице убийственная жара. А наш паб, как вы уже могли заметить,
оснащен кондиционером.
- В этом он прав, - согласился с официантом Юлий Никандрович.
Геннадий Павлович хотел напомнить, что у него нет денег, но в
присутствии официанта делать это было неудобно, поэтому он ограничился
неопределенным жестом руки, оставив окончательное решение за Юлием
Никандровичем.
- Принесите нам еще пару пива и какую-нибудь легкую закуску, - сказал
Юлий Никандрович. - Сандвичи, например.
- С цыпленком, - предложил официант.
- Отлично, - кивнул Юлий Никандрович.
- А может быть, с цыпленком и кукурузой? - сделал новое предложение
официант.
- Можно и так, - согласился Юлий Никандрович.
Официант незамедлительно выполнил заказ.
- Как расплачиваться будем? - негромко спросил Геннадий Павлович,
когда они вновь остались наедине.
- Все в порядке, - успокоил его Юлий Никандрович. - Деньги у меня
есть.
Геннадий Павлович взял с тарелки сандвич, выполненный в традиционной
английской манере, - квадратный ломтик хлеба, разрезанный надвое по
диагонали, - и откусил с угла.
- Вкусно, - сказал он, прожевав.
Юлий Никандрович посмотрел на него с жалостью и тоской, точно на
умственно отсталого. У него в голове не укладывалось, как в такой момент
Калихин мог думать о еде.
- Что ты собираешься делать? - спросил он.
Прежде чем ответить, Геннадий Павлович глотнул пива.
- Не знаю, - сказал он, ставя стакан на стол. - Судя по всему, кто-то
изменил мои воспоминания при помощи новых элементов, которые сам я не
использовал. Таким образом меня лишили возможности самостоятельно выйти из
эксперимента. Вопрос - кому и зачем это нужно?
- Кому - это не вопрос. - Коротким взмахом руки Юлий Никандрович как
бы подвел черту под данной темой. - А вот зачем... - Коптев пару раз
стукнул пальцами по столу. - Тут возможны варианты.
- Например?
- Таким образом тебя просто вывели из проекта.
- Сомнительно, - качнул головой Геннадий Павлович. - Во-первых, это
можно было сделать значительно проще - вышвырнув меня за ворота
лаборатории. Во-вторых, я полагаю, что в бытность свою нормальным
человеком, то есть до того, как стать морской свинкой, я был не настолько
глуп, чтобы разом выкладывать перед работодателем все имевшиеся у меня
наработки. Скорее всего, без меня проект не получит дальнейшего развития.
- А что, если ты сам собирался отказаться от участия в проекте?
- Я говорил тебе об этом?
- Напрямую - нет. Но, судя по тем сомнениям, что ты высказывал
незадолго до эксперимента, проект начинал внушать тебе опасения.
- В каком плане?
- Ты пришел к выводу, что с помощью ложных воспоминаний можно не
только лечить больных, но и манипулировать поведением совершенно здоровых
людей. И ты опасался, что именно этот аспект проблемы главным образом
интересует твоих работодателей.
- И какой вывод?
- Тебя не хотят отпускать.
- Но в нынешнем моем состоянии от меня нет никакого проку.
- Быть может, они ищут крючок, подцепив на который тебя можно будет
заставить работать? - высказал предположение Юлий Никандрович.
Геннадий Павлович задумался. В принципе такое было возможно. Для этого
нужно было вначале вычленить тот небольшой фрагмент ложных воспоминаний,
что делал его послушным и покладистым. Оставив лишь его и убрав из памяти
все прочие ложные воспоминания, работодатель получил бы то, что ему и
требовалось - ученого, знающего, что нужно делать для того, чтобы довести
проект до конца, и не имеющего ничего против того, чтобы продолжить
сотрудничество. Вопрос только в том, на что именно они собирались его
ловить? Стимул должен быть очень сильным - такой, чтобы сработал наверняка,
- но при этом он не должен закрывать глубинные слои памяти, иначе это может
помешать работе. Выходит, это должно быть нечто такое, с чем он столкнулся
совсем недавно. Геннадий Павлович машинально взял с тарелки надкушенный
сандвич и принялся меланхолично жевать.
- О чем задумался? - спросил Юлий Никандрович.
- Думаю, как с наименьшими потерями выйти из этой истории. - Геннадий
Павлович положил в рот последний кусочек сандвича и вытер руки салфеткой. -
Зря не ешь, - сказал он, посмотрев на Юлия Никандровича. - Очень вкусно.
Юлий Никандрович пренебрежительно дернул щекой - мол, не до еды
сейчас.
- Проблема в том, что моим работодателям... - сказав это, Геннадий
Павлович про себя усмехнулся, - надо же, какой эвфемизм! - Им известно обо
мне практически все, в то время как я о них почти ничего не знаю. И при
этом мне предстоит играть на опережение. Я должен разобраться со своими
воспоминаниями прежде, чем они снова их изменят.
Узкие плечи Юлия Никандровича устало опустились вниз.
- Я не знаю, чем тебе помочь.
Прозвучало это так, как если бы он произнес - я сделал все, что мог.
- Ты уже помог мне, - с благодарностью улыбнулся Геннадий Павлович. -
С остальным мне предстоит разобраться самому.
- У тебя уже есть какой-то план?
- Ну, какой здесь может быть план, - развел руками Геннадий Павлович.
- Спрятаться я не могу...
- Почему?
- У меня ложные воспоминания. - Геннадий Павлович поднял вверх
указательный палец. - И не исключено, что еще далеко не все их блоки
сработали. Бог знает, что мне напихали в мозги. Быть может, мне достаточно
услышать слова диктора "Доброе утро, друзья!" или просто взглянуть на
восходящее солнце, чтобы отправиться туда, где меня будут ждать с
распростертыми объятиями. Нет, Юлик, для того чтобы они вновь не
перепрограммировали мои ложные воспоминания, я должен вести себя в точности
так, как они ожидают.
- Что можно предпринять в такой ситуации? - недоумевающе приподнял
брови Юлий Никандрович.
- У меня остаются сны, которые никто не может контролировать. Во сне я
и попытаюсь отсеять ложные воспоминания.
- А потом?
- Потом видно будет. Быть может, я вспомню что-то такое... Ну, не
знаю, - Геннадий Павлович махнул рукой. - Не стоит загадывать наперед.
Губы Юлия Никандровича тронула вялая улыбка.
- Ты и прежде не планировал ничего дальше, чем на неделю вперед.
- Вот видишь! - лукаво подмигнул Геннадий Павлович. - Значит, я уже
начинаю обретать прежнюю форму.
- Ох, Генка, - с сомнением покачал головой Юлий Никандрович. -
Ввязался ты в историю. Предупреждал ведь я тебя, что добром это не
кончится!
- Ладно, Юлик, - недовольно поморщился Геннадий Павлович. - Что уж
теперь...
- И то верно, - тяжело вздохнул Юлий Никандрович.
- Я пойду, - Геннадий Павлович положил руки на край стола, собираясь
подняться. - Ты посиди еще, сандвич съешь, ей-богу, вкусно.
Юлий Никандрович покосился на сандвич так, словно это была крыса,
зажаренная на вертеле.
- Ты звони, если что, - произнес он не очень-то уверенно.
- Непременно, - Геннадий Павлович поднялся на ноги.
- Ген, - окликнул его Юлий Никандрович.
- Да? - обернулся Геннадий Павлович.
- А как там с программой генетического картирования? Ну, я имею в
виду, в твоих воспоминаниях?
- Погано, Юлик, - покачал головой Геннадий Павлович. - Очень погано.
Если и на самом деле все так пойдет, то лучше и не начинать.
Юлий Никандрович ждал подробностей. Его действительно интересовала
возможность создания Международной программы генетического картирования. Но
Геннадий Павлович был не расположен к беседе на данную тему. Ему было
противно вспоминать о прошлом, которого, как выяснилось, на самом деле не
было. И вовсе не потому, что это был гнусный обман, а потому, что вел он
себя в смоделированной ситуации, как полный болван, не способный к
самостоятельному мышлению. Он лишь глотал все, что ему предлагалось, не
задаваясь вопросом - а стоит ли? Улыбнувшись с благодарностью вновь
объявившемуся возле стола официанту, Геннадий Павлович быстро зашагал по
направлению к выходу, - он уж знал, чем занять вечера.
Глава 16
Память возвращалась к Геннадию Павловичу - частями, разрозненными
фрагментами - то странными сочетаниями цветов, неожиданно вспыхивающими
перед глазами, то удивительными запахами, которые подсознание тотчас же
связывало с теми местами, где он впервые их ощутил, то музыкальными
фрагментами. Музыка удивляла Калихина больше всего, вспоминая ее, он с
трудом мог поверить в то, что именно это он когда-то слушал и любил. В
резких, рвущихся, как из клетки на свободу, всхлипах трубы, в похожих на
удары сердца рывках баса, в завываниях гитары, выводящей странную,
удивительную мелодию, завораживающую свой непохожестью ни на что ранее
слышанное, было что-то такое, что переворачивало душу. Геннадий Павлович
потому и поспешил покинуть паб, оставив растерянного Юлия Никандровича, что
почувствовал приближение волны воспоминаний, которая сама по себе, вне
зависимости от того, что несла, могла стать разрушительной. Никому прежде
не приходилось выбираться из столь плотной и причудливо сотканной паутины
ложной памяти, подобной той, в которой запутался Геннадий Павлович. Трудно
было даже предположить, чем все это могло закончиться, поэтому Геннадий
Павлович не хотел, чтобы в эту минуту рядом с ним находился кто-то из
знакомых. Он должен был пережить все это в одиночестве. Сейчас он мог
воочию убедиться в том, что возможности влияния на человеческую психику
посредством ложных воспоминаний безграничны. Используя их, человека можно
было заставить изменять, лжесвидетельствовать, убивать. Или, к примеру,
кое-что попроще - проголосовать на выборах должным образом, чтобы при
подсчете голосов ни у кого не возникало никаких сомнений.
Геннадий Павлович шел по улице, словно перемещался в каком-то
эфемерном водовороте, сотканном из обрывков воспоминаний. Взгляд его почти
не фиксировал того, что происходило вокруг, и оставалось только удивляться,
каким образом ему удавалось избегать столкновений с другими прохожими.
Возможно, видя его отсутствующий взгляд и улыбку, подобную той, что озаряла
лицо Будды, люди уступали ему дорогу, принимая кто за тихо помешанного, кто
за святого. Очнулся Геннадий Павлович только на Бородинском мосту, на
подходе к Киевскому вокзалу. Увы, он не вспомнил всего, что ему было нужно,
и даже не сумел полностью отсечь ложные воспоминания, но он смог узнать
достаточно для того, чтобы понять, что теперь нужно делать. Геннадий
Павлович был почти уверен в том, что, утвердив самого себя на роль
подопытного в эксперименте, в ходе которого в память человека - то есть в
его память! - будет введен огромный, как никогда прежде, пласт ложных
воспоминаний, он должен был обязательно предусмотреть для себя запасной
выход. Такой, о котором не догадался бы никто другой. Тем более если он уже
тогда понимал, с кем имеет дело и на что способны его работодатели.
Запасной выход существовал. Оставалось только догадаться, где его искать.
На входе в метро Геннадий Павлович сунул руку в карман брюк, собираясь
выгрести оставшуюся мелочь, но тут же вспомнил о карточке безработного,
лежавшей в нагрудном кармане рубашки. "Собственно, почему бы и нет", -
усмехнулся Геннадий Павлович и предъявил карточку стоявшей на контроле
дородной даме. Фокус сработал и на этот раз - контролерша скользнула
взглядом по карточке, и этого оказалось достаточно для того, чтобы Геннадий
Павлович беспрепятственно прошел в метро. Проехав пару станций по
Кольцевой, Геннадий Павлович перешел на линию, что вела к дому. Сделал он
это по привычке. Мысли его в тот момент были заняты запасным выходом,
поэтому лишь оказавшись на платформе, он понял, что совершил ошибку. Для
того чтобы перейти на линию, по которой он обычно добирался до дома, - до
того самого дома в районе жилых застроек Марьино-3, где в маленькой
комнатушке, в коммунальной квартире проживал пятидесятидвухлетний
безработный Геннадий Павлович Калихин, - ему нужно было проехать по
"кольцу" еще две станции. Видимо, в тот момент, когда Геннадий Павлович не
думал, куда едет, его вела прежняя память, она и подсказала маршрут,
которым в былые времена пользовался Калихин. Вот только куда мог привести
этот путь, Геннадий Павлович, как ни старался, вспомнить не мог. С
запоздалой досадой он подумал о том, что не стоило вмешиваться в работу
подсознания. Но поскольку путеводная нить была потеряна, Геннадий Павлович
снова вернулся на Кольцевую линию и продолжил свой путь в направлении
Марьино-3.
В метро было душно, но все же немного прохладнее, чем на улице. Вагон
оказался почти пустым, - лето! все, способные к самостоятельному
передвижению, стараются выбраться как можно дальше за черту города! - и
Геннадий Павлович сел на сиденье возле двери. Пристроив голову на спинке
сиденья, Калихин закрыл глаза. Он думал, что без особого труда сможет
погрузиться в структуру сна первого порядка, когда сознание находится как
бы на пограничной полосе, разделяющей сон и явь. В таком состоянии можно
одновременно держать под общим контролем то, что происходило вокруг, и дать
возможность подсознанию анализировать предложенную проблему в автономном
режиме, выдавая только промежуточные результаты, на основании которых можно
строить дальнейшую систему поиска. Однако, вопреки ожиданиям, осуществить
это на практике оказалось не просто. Сначала Геннадий Павлович едва не
заснул по-настоящему - долгим, глубоким сном без сновидений. Очнувшись, он
удивленно посмотрел по сторонам, вспомнил, что едет домой, убедился в том,
что впереди у него еще несколько длинных перегонов между станциями, и снова
попытался войти в структуру сна первого порядка. На этот раз ему это почти
удалось. Геннадий Павлович почувствовал, как тело его подхватило течение
несуществующей реки и понесло куда-то вдаль от реальности. Во сне Геннадий
Павлович улыбнулся - настолько приятным было ощущение плавного,
равномерного движения из ниоткуда в никуда. Но длилось это блаженное
состояние недолго. Очень скоро у Геннадия Павловича появилось странное
ощущение, что поток, несущий его невесомое тело, становится тяжелым и
вязким, - вода как будто выталкивала его на поверхность. Геннадий Павлович
почувствовал густой, чуть кисловатый и в то же время до омерзения приторный
запах. Калихин попытался вернуться к первоначальному состоянию безмятежного
покоя, но это ему не удалось. Что было в высшей степени странным, поскольку
это был его сон, и, следовательно, он мог управлять им по собственному
усмотрению.
Геннадий Павлович почувствовал приближение приступа паники, - ощущение
было похоже - на то, что он испытал, ожидая в пабе задерживающегося Юлия
Никандровича. Если он не мог контролировать даже структуру сна первого
порядка, значит, он никогда этого и не умел, и то, что произошло прошлой
ночью, - всего лишь случайность. Он знал, что такое бывает порой -
испытуемый, не обладающий даже зачаточными способностями сновидца,
неожиданно проваливался сразу в структуру сна второго, а то и третьего
порядка. Причиной этого чаще всего являлось либо определенное состояние
психики испытуемого, либо некое заболевание, не обязательно серьезное, о
котором сам испытуемый даже не подозревал. Другой причиной, по которой
структура первого порядка ускользала из-под контроля малоопытного сновидца,
могло быть то, что в его сон пытался встроиться кто-то другой. Оба варианта
не внушали оптимизма, но мысль о том, что его по-прежнему держат на
коротком поводке, казалась Геннадию Павловичу более омерзительной. Пытаясь
оценить, что происходит со структурой сна первого порядка, Геннадий
Павлович - не тот, сидящий в вагоне метро, а тот, что плыл по бескрайней
реке сна, - открыл глаза. Он лежал на спине, и над ним нависал багровый
купол, исчерченный косыми белыми полосами, похожими на нарисованные следы
метеоров, - что совершенно не соответствовало той структуре сна, которую
стремился создать Геннадий Павлович. Купол казался низким - встань, и рукой
достанешь. Что в сочетании с красным цветом и тошнотворным запахом
создавало мрачную, гнетущую атмосферу, способную вызвать приступ
клаустрофобии. Геннадий Павлович шевельнул рукой и почувствовал под
пальцами теплую, густую жидкость. Желая рассмотреть ее, Геннадий Павлович
приподнял руку и повернул голову. Рука была вымазана чем-то красным,
похожим на томатный соус. Большие красные капли, срываясь с ногтей, падали
вниз, издавая при этом звук, как при ударе по воде, но значительно более
насыщенный и тягучий. Геннадий Павлович рывком приподнялся и посмотрел
вокруг, - он плыл по бескрайней кроваво-красной реке, поверхность которой,
подернутая мелкой рябью, то и дело закручивалась мелкими водоворотиками,
издававшими странные урчащие звуки. В ужасе Геннадий Павлович рванулся
вперед, всем телом продираясь сквозь тонкую перегородку, отделявшую сон от
бодрствования. Открыв глаза - на этот раз уже сидя в вагоне метро, - он
тряхнул головой, прогоняя остатки кошмарного видения, и медленно провел
ладонью по влажному, покрытому испариной лицу. Ощущение в душе мало того
что было отвратительным, - оно еще и свидетельствовало о том, что его сон,
если и не находился под контролем опытного сновидца со стороны, то уж точно
кем-то программировался. Вполне возможно, блок, воссоздающий жуткую картину
кровавой реки, находился среди ложных воспоминаний и сработал в тот момент,
когда Геннадий Павлович попытался осознанно воспроизвести структуру сна
первого порядка. В любом случае, его хотели запугать. И, следует признать,
не безуспешно. Хотя, конечно, сработал в первую очередь эффект
неожиданности. В следующий раз, зная о том, что его ожидает, Геннадий
Павлович не обратится в паническое бегство, а попытается разрушить гнетущую
атмосферу сна, созданную под чьим-то сторонним воздействием. Или в другой
раз его будет ожидать что-то новое? Интересно, предусмотрено ли что-либо на
тот случай, если, вопреки наложенному табу, он все же попытается создать
структуру сна второго порядка?
О том, что пора выходить, Геннадий Павлович вспомнил, лишь услышав
название станции, объявленное машинистом. Сорвавшись с места, Геннадий
Павлович кинулся к открытым дверям. Он едва успел выпрыгнуть на платформу,
проскользнув меж сходящимися дверными створками, досадливо щелкнувшими у
него за спиной.
День уже клонился к закату, а на улице по-прежнему стояла знойная
духота, бороться с которой было бессмысленно, а привыкнуть - невозможно.
Асфальт, казалось, прилипал к подошвам. Горячий воздух приходилось не
вдыхать, а понемногу заглатывать. Не спеша, стараясь держаться в тени
чахлых деревьев, высаженных вдоль дороги, Геннадий Павлович дошел до
автобусной остановки. Безрезультатно прождав муниципальный автобус в
течение получаса, Геннадий Павлович понял, что если и доберется таким
образом до дома, то будет к тому времени в таком состоянии, что даже
ледяной душ не приведет его в чувства. Махнув на все рукой, - в конце
концов, безработный он только в своих воспоминаниях! - Геннадий Павлович
сел в подошедший к остановке коммерческий автобус. Пересыпав в ладонь
кондуктора всю имевшуюся мелочь, Геннадий Павлович получил билет и даже
несколько монет в виде сдачи. В автобусе было так же жарко, как и на улице,
но ветерок из открытых окон приятно обдувал лицо. Свободные сиденья имелись
лишь на солнечной стороне, но сесть на них было все равно что попытаться
пристроиться на раскаленной сковороде. Всего-то за двадцать минут автобус
доставил Геннадия Павловича к остановке, от которой до дома было рукой
подать. Но, странное дело, вместо того чтобы поспешить домой, где за
толстыми стенами сохранялась хоть какая-то иллюзия прохлады, Геннадий
Павлович замер на месте. Он поворачивал голову то в одну сторону, то в
другую, словно выбирая, каким путем пойти, хотя путь-то был всего один! Так
продолжалось минут пять-семь. Геннадий Павлович пребывал в состоянии
нерешительности и при этом сам не мог понять, что было тому причиной. Ему
было некуда идти, кроме как только домой. Некуда и незачем. Внезапно он
сорвался с места и зашагал в противоположную от дома сторону. Он знал, куда
ведет этот путь, но не мог понять, зачем он снова туда идет? Вот она - эта
черная дверь, за которой - бесконечно длинный коридор, ведущий в никуда. Он
никуда не мог привести уж хотя бы потому, что существовал только в
воспоминаниях Геннадия Павловича. Как он выглядел на самом деле - да кто ж
его знает! Возле двери, на самом солнцепеке, как и прежде, стоял охранник в
черной форме и в очках с зеркальными стеклами. Можно было бы пожалеть
беднягу: нести службу в такую-то жару! - да только охранник тоже был
ненастоящий. Геннадий Павлович понял это, заметив, как слегка колеблются
контуры его тела - так, будто перед ним стоял противень с раскаленным
песком. Тот же самый эффект можно наблюдать в структуре сна третьего
порядка, если отдать созданному ранее объекту команду на самоуничтожение, -
прежде чем выполнить ее, объект сначала колеблется, как будто дает тебе еще
какое-то время для того, чтобы изменить решение. Но охранник, хотя и
присутствовал лишь в ложных воспоминаниях Геннадия Павловича, исчезать не
собирался. Напротив, широко расставив ноги, он загородил Геннадию Павловичу
проход.
- Куда? - глухо пророкотал голос, поднимавшийся от самых глубин
бочкообразной грудной клетки.
Судя по голосу, это был не тот охранник, что встретил Геннадия
Павловича на этом месте в прошлый раз. Впрочем, в данный момент это не
имело никакого значения.
- Уйди с дороги, - спокойно, не повышая голоса, велел охраннику
Геннадий Павлович.
Тот либо не понял, что ему сказали, либо не мог поверить в то, что
кто-то осмелился такое сказать. Он молча продолжал стоять на месте, глядя
на Геннадия Павловича сквозь солнцезащитные очки.
- А программка-то у тебя примитивная, - усмехнулся Геннадий Павлович.
- Сломать ее - раз плюнуть. Хочешь сам убедиться?
На лице охранника не дрогнул ни один мускул, и все же что-то в нем
почти неуловимо переменилось.
- Кабинет генетического картирования временно закрыт, - произнес он
извиняющимся тоном. - О том, где можно сдать анализ или получить результаты
ранее сданного, вам будет сообщено по почте. Если у вас имеются вопросы,
предложения или замечания по работе данного кабинета генетического
картирования...
- Ты сам-то понимаешь, что говоришь? - довольно бесцеремонно перебил
охранника Геннадий Павлович.
А что с ним было церемониться, если он всего лишь воспоминание, да и
то ложное!
Умолкнув на полуслове, охранник замер в нерешительности. Но ненадолго,
- не прошло и десяти секунд, как внешность и поведение его вновь претерпели
резкое изменение.
- А ну-ка, вали отсюда! - подбоченившись, зарычал он на Геннадия
Павловича. - Сказано тебе - здесь никого нет.
Геннадий Павлович прищурился, по-птичьи склонил голову к плечу и
лукаво погрозил охраннику пальцем:
- Ты либо ошибаешься, либо намеренно пытаешься ввести меня в
заблуждение. В первом случае ты осел, во втором - кретин. Что тебе больше
нравится?
Издав какой-то нечленораздельный звук, охранник положил руку на кобуру
с пистолетом.
- Забудь об этом, - медленно, глядя в зеркальные стекла очков,
процедил сквозь зубы Геннадий Павлович. - Последствия необдуманных действий
могут оказаться для тебя весьма плачевными. - Он сделал шаг вперед, едва не
толкнув грудью охранника. - Ты ведь - пешка. Даже не пешка, а пустой звук.
Пшик! - Геннадий Павлович взмахнул рукой с растопыренными пальцами, чтобы
изобразить, что именно он имел в виду. - Одно лишь воспоминание о том, чего
никогда не было.
Охранник сник. Плечи его обвисли, голова опустилась, подбородок уперся
в узкий узел черного галстука. Солнцезащитные очки, едва не падая, повисли
на самом кончике носа. Колебания контуров тела сделались более отчетливыми,
заметными даже на близком расстоянии. Не удержавшись от искушения, Геннадий
Павлович привстал на цыпочки и заглянул за оправу очков. У охранника не
было глаз - только черные провалы на месте глазниц.
- Ты даже примитивнее, чем я думал, - покачал головой Геннадий
Павлович и, легко, одним движением руки убрав с пути охранника, распахнул
черную дверь.
Коридор за дверью был все тот же. Геннадий Павлович даже не пытался
восстановить его в истинном виде, - не стоило оно того. Никого не встретив
на пути, - да и не могло здесь никого быть, кроме воспоминаний, которым он
больше не верил, - Калихин быстро прошел по коридору и свернул в проход, в
глубине которого находилась обитая новеньким дерматином дверь с табличкой
"А. Р. Арков", - красивая табличка, золотистая. У двери Геннадий Павлович
остановился. Сначала он хотел было постучаться, но передумал, - взялся за
ручку и потянул на себя. Дверь открылась с удивительной легкостью. От
неожиданности Геннадий Павлович сделал шаг назад, решив, что одновременно с
ним кто-то толкнул дверь изнутри. Но из комнаты никто не вышел. Геннадий
Павлович осторожно, с опаской заглянул в приоткрытую дверь. За дверью
находилась совсем крошечная комнатка - примерно три на три метра, - без
окон. Весь потолок был забран плоскими пластиковыми плафонами, под которыми
прятались люминесцентные лампы. Стены оклеены обоями бледно-голубого цвета
с простеньким геометрическим орнаментом. Пол застлан серым линолеумом. Все
это было настолько новеньким, гладеньким и чистеньким, что создавалось
ощущение стерильности - как в больнице. В очень хорошей больнице, само
собой. Из мебели в комнате имелся один простой деревянный стул. Стул стоял
у стены прямо напротив входа, а на нем восседал человек - точная копия
Геннадия Павловича, только одетый не так, как он. На симулякре были новые
белые шорты и песочного цвета тенниска, на ногах - пляжные шлепанцы.
Небрежно закинув ногу на ногу и положив локоть правой руки на спинку стула,
он смотрел на Геннадия Павловича с такой грустью во взгляде, словно ждал
его здесь уже не первый день. При виде такого Геннадий Павлович растерялся.
Он точно не знал, что рассчитывал найти в кабинете мифического Аркова, но о
том, чтобы увидеть самого себя, даже и не думал. Причудливой, однако, была
у него фантазия, если он решил себя самого поставить на страже запасного
выхода.
- Закрой дверь, - негромко сказал симулякр. Это был не приказ, а всего
лишь пожелание.
Геннадий Павлович, стоявший все это время на пороге, вошел в комнату и
прикрыл за собой дверь.
- Легко нашел? - спросил симулякр.
- Нет, - признался Геннадий Павлович. - Скорее даже по чистой
случайности.
Симулякр удивленно приподнял бровь.
- Ты ведь сам придумал пароль.
- Я не думал, что забуду так много. Ты не поверишь, - усмехнулся
одними губами Геннадий Павлович, - но до вчерашнего дня я был уверен, что
лучше Киркорова никто не поет.
- И что же заставило тебя изменить это мнение?
- Вчера я встречался с Валентиной. Она вернула мне диск, который я
давал прослушать Артему. Группа "Arc".
- "Arc At This", - с улыбкой закончил симулякр. - Тысяча девятьсот
семьдесят первый год. Первый из двух дисков, выпущенных весьма интересной
британской арт-роковой группой, ныне находящейся в полнейшем забвении.
- Сегодня отыщется немного людей, которые хотя бы слышали о ней.
- А уж слушали так и вовсе единицы. Название второго диска помнишь?
- За кого ты меня держишь? - Геннадий Павлович сделал вид, что
обиделся. - "Bell and Arc".
- Год выпуска? - продолжал допрос симулякр.
- Тот же самый, - тысяча девятьсот семьдесят первый.
- Отлично. - Симулякр поднялся со стула, подошел к Геннадию Павловичу
и одобрительно, все равно как наставник или старший товарищ, похлопал по
плечу. - Тест ты прошел.
- Кроме меня сюда еще кто-нибудь заглядывал?
- Ни единой живой души, - качнул головой симулякр. - Но, знаешь, мне
не было скучно.
- Чем же ты занимался?
- Наблюдал за тобой, - симулякр лукаво улыбнулся. - Редко кому
предоставляется возможность посмотреть на себя со стороны.
- Ну, и как я тебе понравился?
- Когда как, - ушел от прямого ответа симулякр. - По большей части ты
был очень неплох. Даже в те моменты, когда порол откровенную чушь.
- В "Поджарке"?
- И в "Поджарке" тоже.
- Ладно, давай перейдем к делу. - Геннадий Павлович обошел симулякра
так, что теперь тот оказался ближе к двери. - Как я понимаю, это, - он
развел руки в стороны, обводя им стены, пол и потолок пустой комнаты, -
запасной выход.
- Не совсем так, - поправил симулякр. - Правильнее будет сказать, что
это был запасной выход.
- Что значит "был"? - подозрительно прищурился Геннадий Павлович.
- Значит, что сейчас его здесь нет, - с педантичностью старого клерка
ответил на вопрос симулякр.
- И никаких комментариев?
- А какие здесь могут быть комментарии? - симулякр указал рукой на
глухую стену за спиной у Геннадия Павловича, возле которой стоял стул. -
Там было окно. Они его заложили.
- Давно?
- Пару недель назад.
Геннадий Павлович подошел к стене и похлопал по ней ладонью, как будто
надеялся, что стена даст трещину.
- Обои содрать не пробовал? - не оборачиваясь, спросил он у симулякра.
- Зачем? - пожал тот плечами. - Тебе не хуже чем мне известно, что это
ничего не даст.
- Не даст, - согласился Геннадий Павлович.
Он сел на стул, широко расставил ноги и постучал носками туфель по
полу.
- Что тебе известно о проекте? - спросил он.
- Почти ничего, - ответил симулякр. - Я ведь здесь только для того,
чтобы проверить пароль.
Геннадий Павлович молча кивнул. Жалко было терять надежду, но ничего
исправить уже нельзя - здесь его тоже опередили. Кто-то из его бывших
коллег нашел в памяти Калихина блок, которого в принципе быть не должно, и,
не сумев вскрыть его, на всякий случай запер еще одним блоком.
- Ты можешь обсудить проблему со мной, - предложил симулякр. -
Конечно, - смущенно добавил он, - это будет что-то вроде диалога, который
ты ведешь сам с собой. Но все же... - Он чуть приподнял руки и тотчас же
снова беспомощно уронил их. - Быть может, так тебе будет легче.
- Ты думаешь, из этого выйдет толк? - исподлобья посмотрел на
симулякра Геннадий Павлович.
- Почему бы не попробовать? - передернул плечами тот. - А вдруг что-то
получится?
- Хорошо, - угрюмо кивнул Геннадий Павлович. - Начинай.
- Я? - удивился симулякр.
- А почему бы и нет?
- Ну, хорошо...
Симулякр сложил ладони на груди, опустил голову так, что подбородок
коснулся кончиков пальцев, и прошелся по комнате. Уперевшись в стену, он
развернулся и пошел в противоположную сторону. Так, задумчиво глядя себе
под ноги, он раз шесть прогулялся от одной стены к другой.
- И долго ты собираешься так ходить? - недовольно спросил Геннадий
Павлович.
- Я думаю, - рассеянно ответил симулякр.
- Он думает, - язвительно повторил Геннадий Павлович и, вскинув руки,
с хлопком опустил их на колени.
- Да, думаю! - с гордым и независимым видом симулякр вскинул
подбородок. В эту минуту он сделался похожим на актера третьего ряда, до
сего дня занятого лишь в эпизодах без слов, которому по странному стечению
обстоятельств досталось играть роль Гамлета. - Или только ты у нас наделен
великим даром мышления?
- Извини, - смутился Геннадий Павлович. - Я просто нервничаю.
- Хорошо, - благосклонно наклонил голову симулякр. - Я тебя извиняю. -
И продолжил дефилировать из одного конца комнаты в другой.
Геннадий Павлович молча ждал. Сидя на стуле, он искоса наблюдал за
симулякром, который старательно изображал из себя мыслителя, который
вот-вот завопит во все горло: "Эврика!" Впечатление было довольно странное.
Геннадий Павлович никогда прежде не замечал за собой тех черт, которые
сейчас столь ярко проявлялись в поведении симулякра. А если так,
следовательно, он и сам был не свободен от них. Смотреть на себя со стороны
- занятие не всегда волнующее душу и далеко не такое безобидное, как может
показаться. Геннадий Павлович полагал, что самолюбие его отнюдь не
гипертрофировано, и все же мысленно он пытался провести четкую границу
между собой и симулякром, - он, - это он, а я - это я. Хотя прекрасно
понимал, что по сути они представляли собой одно и то же. И то, что в
данном случае Геннадий Павлович сотворил своего симулякра, дела не меняло,
поскольку в иной ситуации все могло бы быть наоборот.
Геннадий Павлович полагал, что симулякр так и будет, точно маятник,
мотаться от одной стены к другой, и даже начал уже придумывать предлог для
того, чтобы уйти. Хотя на самом-то деле предлога никакого не требовалось, -
симулякр выполнил свою функцию, и в дальнейшем его существовании не было
смысла. Но неожиданно симулякр остановился и, развернувшись на пятках,
устремил на Геннадия Павловича сначала взор, а следом за ним и указательный
палец.
- Я знаю, что тебе нужно сделать, - медленно, дабы Геннадий Павлович
проникся значимостью его слов, произнес симулякр.
- И что же? - с внезапно проснувшейся надеждой, верить которой не было
никаких оснований, спросил Геннадий Павлович.
- Тебе нужно достать оружие. Лучше всего - помповый дробовик, но
подойдет и автомат "Узи", - на лице симулякра появилась счастливейшая
улыбка, точно он только что выдал рецепт спасения Земли от глобального
потепления.
Услышав такое, Геннадий Павлович не сразу нашел, что ответить. А
симулякр не торопился продолжить свою речь, - что и говорить, паузу держать
он умел.
- И что же я буду делать с этим оружием? - спросил наконец Геннадий
Павлович.
- Ты пойдешь и перестреляешь всех своих врагов! - радостно возвестил
симулякр.
- Замечательно, - кисло скривился Геннадий Павлович.
- А что? - недоуменно вскинул брови симулякр. - Чем плохой способ
разом решить все проблемы?
- Во-первых, я не знаю, где взять оружие, во-вторых, я не умею
стрелять, и, в-третьих, я представления не имею, кого именно мне следует
прикончить, - по пальцам перечислил Геннадий Павлович. - Боюсь, для того,
чтобы убрать всех, кому известно о проекте, мне придется брать штурмом
Кремль.
- Я полагаю, все эти вопросы можно решить, - уверенно заявил симулякр.
- Что касается оружия...
- Хватит, - перебил его Геннадий Павлович. - Скажи лучше, откуда у
тебя в голове такие мысли?
Симулякр на секунду задумался, после чего изрек:
- Я видел что-то подобное в одном из видеофильмов.
- Отлично, - саркастически усмехнулся Геннадий Павлович. - Можешь не
продолжать. Других идей, как я полагаю, у тебя нет.
- Прости, - с сожалением развел руками симулякр. - Но ты ведь и сам
понимаешь, что твое положение безвыходное.
- Понимаю, - угрюмо буркнул Геннадий Павлович.
- Я бы на твоем месте все равно не расстраивался, - радостно улыбнулся
симулякр. - Потому что, как сказал один мудрец: прежде чем пытаться пробить
стену лбом, подумай, что ты станешь делать в соседней камере?
Геннадий Павлович обвел взглядом комнату, что и говорить, замечание
было более чем уместным.
- Но лично я на сей счет придерживаюсь иного мнения, - доверительным
тоном сообщил симулякр. - Я полагаю, что у каждого человека есть место, где
он всегда может укрыться.
- Не люблю, когда говорят метафорами, - недовольно поморщился Геннадий
Павлович.
Симулякр протестующе взмахнул рукой:
- Я конкретен, как никогда! И если бы ты как следует подумал, то сам
смог бы назвать это место.
- Церковь? - спросил наобум Геннадий Павлович.
- Господь с тобой, дорогой! - в испуге замахал на него руками
симулякр. - Церковь, которая пускает торговцев во храм, не станет
предоставлять убежище гонимому. Нет, Геннадий Павлович, я совсем не то имел
в виду.
- Так что же? - спросил Калихин, хотя и предполагал, что и на этот раз
симулякр выдаст очередную глупость. За это его трудно было винить, -
степень свободы, которую он сам предоставил симулякру, была крайне
ограниченной. Надо бы было встать и уйти, как только стало ясно, что выхода
больше нет, но Геннадий Павлович почему-то все тянул и тянул время. Быть
может, потому, что в обществе себя самого, воссозданного вполне достоверно,
хотя и в несколько упрощенном варианте, он чувствовал себя на удивление
спокойно и комфортно - как никогда. Геннадий Павлович знал, что, как только
он покинет комнату с табличкой "А.Р. Арков", она исчезнет навсегда, и
вместе с ней исчезнет этот смешной человек - по сути, частица его самого, -
который от чистого сердца предлагал ему совершенно безумные планы спасения.
- Вот о чем речь, - двумя сложенными вместе пальцами, средним и
указательным, симулякр пару раз тихонько стукнул себя по виску. -
Понимаешь, о чем я? Сюда никто не сможет забраться, пока ты сам не
позволишь. И если ты уйдешь сюда, - сложенные вместе пальцы вновь легонько
коснулись виска, - в мир собственных фантазий и снов, тебя никто уже не
сможет достать.
- Но это же не жизнь, - качнул головой Геннадий Павлович.
- А то, что сейчас с тобой происходит, это жизнь?
Геннадий Павлович ничего не ответил.
- В конце концов, решать тебе, - с демонстративно безразличным видом
развел руками симулякр. - Мне-то что, моя миссия после встречи с тобой
будет завершена, и я окончательно превращусь в то, чем являюсь на самом
деле.
- О чем ты? - не понял Геннадий Павлович.
- Я ведь всего лишь твое воспоминание о самом себе, - ответил
симулякр. - Я - твой сон, с заданной программой действий. Теперь, когда я
исчерпал все заложенные во мне функции, я становлюсь забытым сном. -
Симулякр внезапно взмахнул рукой, словно отгоняя навязчивую осу. - Да что я
тебе рассказываю, если ты сам придумал всю эту терминологию!
- Признаться, я не придавал ей большого значения. - Наклонившись,
Геннадий Павлович потер пальцами переносицу. - Просто нужно было каким-то
образом обозначить определенное состояние человека в период сна.
- Состояние сна, - назидательно вскинув указательный палец, поправил
его симулякр. - Состояние сна, а не человека, который видит сон. Потому что
сам человек в этот момент находится внутри своего сна.
- По-моему, это одно и то же.
- Отнюдь! - протестующе взмахнул рукой симулякр. - Посмотри на меня! Я
есть продукт твоего сновидения. Но при этом я осознаю себя полноценной
личностью, дифференцированной от тебя, как от объекта, который некогда был
моим создателем.
- То есть ты хочешь сказать, что ты наделен свободой воли? - уточнил
Геннадий Павлович.
- Конечно! - ни секунды не колеблясь, ответил симулякр.
- Но в таком случае ты мог бы и не дожидаться меня здесь все это
время.
- Само собой, - улыбнулся симулякр.
- Почему же ты здесь?
- Называй это как хочешь - верность, чувство долга, преданность, вера
в создателя. Можно объяснить это еще проще - я дожидался тебя, поскольку
между нами существует определенная связь. Что станет со мной, если твой сон
обо мне прервется? Я этого не знаю, и ты тоже не знаешь. Поэтому лучше не
рисковать. Я вижу свою задачу в том, чтобы помочь тебе выжить и продолжать
видеть сны.
Однако! Симулякр оказался совсем не так прост, как могло показаться на
первый взгляд. Быть может, в делах житейских он был абсолютный профан, но в
теории сна разбирался не хуже ее создателя.
- Ты полагаешь, что я могу укрыться от своих работодателей в
собственном сне? - спросил Геннадий Павлович, хотя уже заранее знал, каков
будет ответ.
- Конечно, - тут же подтвердил его догадку симулякр. - Ты ведь можешь
создать структуру сна четвертого порядка.
- Если я останусь в структуре сна четвертого порядка, что станет с
моим телом?
- Тебя это уже не будет беспокоить, - у тебя появится новое тело.
- Но ведь это я сам буду видеть себя во сне. Как долго может длиться
такой сон?
- А не преувеличиваешь ли ты свою значимость? - лукаво улыбнулся
симулякр. - Кто видит сон, в котором ты существуешь сейчас?
- Вопрос некорректен.
- Почему?
- Потому что на него не существует ответа.
- Или же ответ настолько прост, что его не замечают.
- Моя жизнь принадлежит только мне.
- Серьезно? - изобразил удивление симулякр. - В таком случае назови
мне день, когда ты умрешь.
- Никто не знает даты собственной смерти.
- Следовательно, твоя жизнь принадлежит не тебе. Кто-то другой решает,
когда обрезать нить, на которой она подвешена. Ты - марионетка, пляшущая по
воле кукловода.
- Кто бы говорил, - зло бросил в ответ Геннадий Павлович.
Причиной его злости стало главным образом то, что симулякр был прав. В
свое время Геннадий Павлович и сам нередко задумывался над тем, как был
создан мир, в котором он живет, и что за причуда породила его, Калихина,
таким, какой он есть, не похожим ни на одного из других живущих, способным
думать, мечтать, помнить прошлое и видеть сны, осознающим свою
индивидуальность и подсознательно уверенным в том, что мир существует лишь
до тех пор, пока он способен его воспринимать? На каждый из этих вопросов
можно было дать вполне рациональный ответ. Но лишь рассматривая их по
отдельности. Вкупе же они порождали клубок немыслимых противоречий.
Претендуя на собственную исключительность, разум протестовал как против
низведения его до примитивных форм материи, так и против признания
божественного акта творения, наделившего сознанием нанизанную на кости
плоть.
- Я-то как раз совершенно спокойно отношусь к тому факту, что моя
жизнь напрямую связана с чьим-то сном. - Симулякр поднял руки к груди,
повернул их открытыми ладонями от себя и развел в стороны, отодвигая любые
упреки, которые могли быть ему предъявлены. - Готов ли ты к этому?
- Боюсь, что это ничего не меняет, - грустно улыбнувшись, качнул
головой Геннадий Павлович.
- Боюсь, что ты ошибаешься. - Геннадию Павловичу показалось, что
симулякр пытался передразнить его. - Обретая новую жизнь в собственном сне,
ты становишься един в двух лицах - ты одновременно и творец, и объект
своего творения. А это есть уже не что иное, как приближение к божественной
сути. Став же богом, ты сможешь создать свой мир - такой, каким ты хотел бы
его видеть.
- Прекрасный новый мир, - усмехнувшись, Геннадий Павлович поднялся на
ноги. - Это не для меня.
- Как знаешь, - пожал плечами симулякр. - Но я бы на твоем месте
использовал этот шанс.
- Посмотрим, - ответил Геннадий Павлович, потому что ему просто не
хотелось затевать новый спор, в котором не могло быть победителя, - ведь
спорил-то он, по сути, с самим собой. - Ты остаешься здесь? - спросил он у
симулякра.
- Глупый вопрос.
Геннадий Павлович виновато отвел глаза.
- Не беспокойся, - улыбнулся симулякр. - Со мной все будет нормально.
Тебе кажется, что мы находимся в комнате без окон, а для меня это целый
мир.
- Удачи тебе, - сказал Геннадий Павлович.
- Нет, - даже не улыбнулся в ответ ему симулякр. - Удача нужна тебе.
Ты ведь и сам не понимаешь, во что ввязался. - Предупреждая вопрос Геннадия
Павловича, он быстро добавил: - Я тоже не имею об этом ни малейшего
представления. Но предчувствия у меня дурные.
Глава 17
Охранника на улице не было, - да и странно бы было, уцелей он после
того, что сотворил с ним Геннадий Павлович. Он, должно быть, исчез сразу
после того, как за Калихиным закрылась дверь. Солнце уже скрылось за
крышами домов, но прохладнее от этого не стало. Прямоугольные блоки жилых
зданий и черный асфальт к вечеру начинали работать, как термогенераторы,
отдавая набранное за день тепло. Геннадию Павловичу страшно не хотелось
возвращаться в огромную, наполненную вечерним полумраком коммуналку. Он
чувствовал отвращение, вспоминая свою убогую комнатенку, в которой ему
приходилось жить последние месяцы, - сколько точно, Калихин не помнил, но
за это время он привык называть ее домом. Он ненавидел тех, кто заставлял
его верить в то, что такая жизнь является единственно возможной. И все же,
по привычке, а может быть, потому, что ему больше некуда было податься,
Геннадий Павлович обычным путем шел к большому дому, сложенному из серых
стандартных блоков, - тому, кто проектировал этот дом, явно не пришлось
напрягать фантазию.
Встреча с симулякром, хотя и была любопытной, а отчасти еще и
познавательной, ожидаемых результатов не принесла. А вот то, как поступил
Геннадий Павлович с охранником, было откровенной глупостью, - уничтожив
его, он сам подал сигнал тревоги тем, кто наблюдал за ним. Но в тот момент
ему море было по колено, - он был уверен, что стоит ему только открыть
дверь с табличкой "А.Р. Арков", и всем его мытарствам придет конец.
Конечно, было бы великолепно, отыщи он запасной выход на том же месте, где
оставил его в свое время, - кто ж спорит! Но окно в потаенной комнатке
оказалось заложенным, и нужно было искать другой путь. И времени на это
почти не оставалось. Самым страшным была даже не тотальная слежка, которая
теперь почти наверняка будет за ним установлена, а то, что активация
резервных блоков ложных воспоминаний, если таковые имелись, могла вновь
кардинальным образом изменить его личность. Уже сейчас Геннадий Павлович
сомневался, идет ли он домой по собственной воле или же выполняет приказ
тех, кто в его отсутствие взял эксперимент под свой контроль. Он старался
прислушаться к своему внутреннему голосу - что говорят ему чувства, что
нашептывает интуиция, - но все было тщетно - он так и не мог найти ответ на
вопрос. Ему только оставалось продолжать следовать намеченному плану. Хотя,
сказать по чести, и плана-то у него никакого не было, - одно желание как
можно скорее покончить с неопределенностью, в которой он чем дальше, тем
вернее запутывался.
Пройдя по газону, Геннадий Павлович обогнул угол дома и вышел на
асфальтированную дорожку, тянущуюся мимо подъездов, когда сзади его
окликнул знакомый голос:
- Геннадий Павлович!
Калихин обернулся. Под козырьком первого подъезда стоял Марк Захарович
Шпет и призывно махал рукой. Удивленный столь странным поведением соседа,
Геннадий Павлович приблизился к нему.
- Очень хорошо, что мне удалось перехватить вас по дороге, Геннадий
Павлович, - мельком улыбнулся Шпет. Он говорил полушепотом, то и дело
озираясь по сторонам, как будто боялся, что их могут подслушать. - Видите
ли, пару часов назад к нам в квартиру зашли двое человек. Прилично одетые
мужчины, примерно вашего возраста или, может быть, чуть помоложе. Они
спросили вас. Узнав, что вас нет дома, остались ждать.
- Кто их впустил? - спросил Геннадий Павлович.
- Я, - виновато потупил взгляд Марк Захарович.
- Вы бы могли просто сказать им, что меня нет дома, и закрыть дверь.
- Да-да, конечно, мог, - быстро кивнул несколько раз Марк Захарович. -
Но они показали мне удостоверения.
- Какие удостоверения?
- О! - Марк Захарович закатил глаза под веки. - Очень солидные
удостоверения. Очень. С такими, уж вы поверьте мне, Геннадий Павлович, за
порог не выставишь.
- И где эти двое теперь?
- Сначала поинтересовались, не откроет ли кто вашу комнату. Ну, я,
естественно, ответил, что ключ есть только у вас. Предложил им подождать у
меня, но они прошли на кухню. Там сейчас, должно быть, и сидят. А я вот
решил выйти, чтобы вас встретить.
- Почему?
- В каком смысле "почему"? - не понял Марк Захарович.
- Почему вы решили меня предупредить? - уточнил вопрос Геннадий
Павлович.
- Ну, как же, - растерянно развел руками Марк Захарович. - Они ведь к
вам пришли...
Геннадий Павлович криво усмехнулся.
- И что же, мне теперь домой не являться?
- Ну, я не знаю. - Марк Захарович снова взмахнул руками, точно большая
нелетающая птица крыльями. - Я вас предупредил, а остальное уж ваше дело.
Геннадий Павлович сунул руку в карман, подцепил кольцо с ключами и,
вытащив связку, крутанул ее пару раз на пальце.
- Пожалуй, я все же пойду домой, - сказал он.
Марк Захарович пожал плечами, - мол, это уже меня не касается.
- Вы со мной?
- Нет-нет! - протестующе затряс головой и руками одновременно Марк
Захарович. - Я еще немного прогуляюсь.
- Спасибо вам, Марк Захарович, - улыбнулся на прощание соседу Геннадий
Павлович.
Тот в ответ только рукой махнул и затрусил в сторону универмага.
В разговоре со Шпетом Геннадий Павлович держался спокойно, почти
беспечно, но в душе у него все, перевернулось, когда он узнал, что за ним
пришли. Что это могло означать? Да, в сущности, все, что угодно! Это могло
быть окончанием эксперимента. Двое с "солидными", как выразился Марк
Захарович, удостоверениями, представятся Геннадию Павловичу, посадят его в
машину и отвезут в лабораторию, где ложные воспоминания будут отфильтрованы
из его памяти. И он вновь вернется к своей привычной работе. О, работы у
него теперь будет море! Анализ и осмысление результатов эксперимента займут
не один день. С другой стороны, эта же парочка могла отвезти его в
управление службы охраны общественного порядка, где безработному Г.П.
Калихину будет предъявлено готовое обвинение. Есть человек - будет и
статья. Ну, а после...
Впрочем, это уже не имело большого значения. Калихин подумал вдруг: а
что, если эти двое открыли все же его комнату, обыскали и нашли в тайнике
паспорт? Геннадий Павлович почувствовал, как у него стынут кончики пальцев,
- это в тридцати-то градусную жару! - а все тело покрывается омерзительным
липким потом. Минут десять он стоял возле первого подъезда, на том самом
месте где состоялся разговор с Марком Захаровичем, и все не мог решить, как
поступить. Хотя, собственно, выбора у него не оставалось. У него не было
другого дома, а значит, рано или поздно, все равно придется подняться по
лестнице, открыть дверь коммунальной квартиры и войти в длинный полутемный
коридор, в конце которого находилась кухня, где и ждали его незваные гости.
Была ли надежда на то, что, просидев, скажем, часов до десяти и не
дождавшись Геннадия Павловича, гости встанут и уйдут? Сомнительно.
Геннадий Павлович сжал в кулаке связку ключей и сначала медленно, а
затем все ускоряя шаг, зашагал к своему подъезду. Черт с ним, пусть все
летит прахом! Нужно было наконец поставить во всей этой истории точку!
Геннадий Павлович почти бегом поднялся по лестнице. С силой загнав
ключ в замок, Геннадий Павлович дважды повернул его вокруг оси и толкнул
дверь от себя. Войдя в комнату, он демонстративно громко хлопнул дверью, -
пусть те, что сидят на кухне, слышат и знают - он их не боится! На кухне
горел свет. Но лишь мельком глянув в том направлении, Геннадий Павлович
сразу же проследовал к своей комнате, - вроде как ему и дела ни до кого
нет. Да и не знает он вовсе о том, что кто-то ждет его на кухне! Он уже
вставил ключ в замок, когда услышал:
- Геннадий Павлович!
Голос раздался, естественно, со стороны кухни. Геннадий Павлович был
готов к такому и все же непроизвольно вздрогнул. Медленно набрав полную
грудь воздуха, он досчитал до пяти и только после этого повернул голову. Он
мог видеть лишь черный силуэт человека, замершего на пороге ярко освещенной
кухни. За его спиной стоял другой, ростом пониже.
- Я вас слушаю, - медленно проговорил Геннадий Павлович.
Голос был деревянным, но, по крайней мере, не дрожал.
- Геннадий Павлович, это вы?
Недоверие или сомнение в голосе незнакомца? Непонятно. Но и то, и
другое - странно.
- Что вам угодно? - выдал сверхучтивую и совершенно не подходящую к
данному моменту фразу Геннадий Павлович.
Оба одновременно вышли из кухни и быстро - топ! топ! топ! - зашагали
по пустому коридору. И хоть бы кто из соседей выглянул посмотреть, кто это
там топает! Нет, сидят в своих комнатах, точно клопы в щелях, - видно, уже
смекнули, что к чему.
- Итак? - произнес Геннадий Павлович, когда расстояние между ним и
гостями сократилось до пары метров.
Марк Захарович точно описал парочку. Обоим было не более тридцати пяти
- тридцати семи, крепкие, подтянутые, - должно быть не реже двух раз в
неделю посещают тренажерный зал. Тот, что повыше - русоволосый, с короткой
стрижкой, второй, идущий за ним следом, - чернявый, волосы, расчесанные на
косой пробор, наполовину прикрывают уши. Одежда с виду простая - брюки да
светлые рубашки, но, судя по лоску, - из дорогих бутиков. Подойдя к
Геннадию Павловичу, русоволосый расплылся в радостной улыбке, - ну прямо
ребенок, завидевший няню с мороженым в руке. Чернявый остановился у него за
спиной. Вытянув шею, он выглядывал из-за плеча своего спутника и тоже
чему-то радовался.
- Здравствуйте, Геннадий Павлович! - Русоволосый чуть приподнял руки и
развел их в стороны, словно собирался заключить Геннадия Павловича в
объятия.
Чернявый из-за его плеча приветливо кивнул.
- Добрый вечер, - ответ Калихина прозвучал суше, чем песок в Сахаре.
Русоволосый сразу как-то сник, а чернявый так и вовсе пропал за его
спиной.
- Геннадий Павлович, нам нужно поговорить, - фраза, прозвучала скорее
как просьба, нежели как приказ.
Что, впрочем, нисколько не обмануло бдительности Геннадия Павловича.
- Я слушаю вас, - произнес он как можно более спокойно и даже на часы
посмотрел, давая понять, что он человек занятой и не привык попусту тратить
время.
- Может быть, мы зайдем в комнату, - не очень уверенно предложил
русоволосый.
Изображая сомнение, Геннадий Павлович пощипал двумя пальцами
подбородок и глянул в конец коридора.
- Вы, кажется, сидели на кухне?
- Да, - ответил ему вновь выглянувший из-за спины своего товарища
чернявый. - Мы вас ждали, Геннадий Павлович. Боялись, что опоздали.
Последнее замечание чернявого Геннадий Павлович оставил без внимания.
- Видите ли, в комнате у меня не прибрано, - по-прежнему задумчиво,
глядя куда-то поверх плеча более высокорослого собеседника, произнес
Геннадий Павлович. - Может быть, на кухне и поговорим?
- Я даже не знаю, - вконец уже растерялся русоволосый. - Нам предстоит
серьезный разговор...
- Ну, вот и отлично, - почти естественно улыбнулся Геннадий Павлович.
- Заодно и чайку попьем.
Сказав это, он вспомнил, что чаю-то у него как раз и нет. Впрочем,
какая разница, - главное было настоять на своем. Просто из принципа, дабы
показать явившимся к нему без приглашения гостям, что он не рохля какой-то,
а человек, полностью контролирующий свои действия и эмоции.
Геннадий Павлович демонстративно выдернул ключ из замка, кинул связку
в карман и не спеша направился в сторону кухни. Он был почти уверен, что
гости последуют за ним - не зря же они ждали его два с лишним часа, - и
вскоре услышал у себя за спиной их торопливые шаги. Заставив гостей идти
следом за ним на кухню, Геннадий Павлович одержал маленькую, но очень
значимую для него победу. Он все еще чувствовал напряжение, но у него уже
появилась уверенность в том, что он способен играть со своими визитерами на
равных. Гости вели себя на удивление деликатно и даже сдержанно. Они не
пытались давить на Геннадия Павловича, из чего можно было сделать вывод,
что именно такая установка была дана им руководством. А если так,
следовательно, Калихин все еще оставался значимой фигурой в игре, не
понятной ему самому.
Зайдя на кухню, Геннадий Павлович с ходу подцепил за перекладину между
ножками тяжелый, крашенный белой масляной краской табурет и перенес его к
столу у окна, покрытому затертой по углам до дыр клеенкой, изукрашенной
ветками цветущей сирени. Стол принадлежал гражданке Одиной, но, поскольку
места для еще одного стола на кухне уже не оставалось, Венера Марсовна
благосклонно разрешила Геннадию Павловичу пользоваться своим, естественно,
лишь в то время, когда она сама что-нибудь на нем не стряпала. Добрейшей
души была дама, и Геннадий Павлович даже подумал, не одолжить ли у Венеры
Марсовны заварки, но по здравом размышлении решил, что он гостей к себе не
звал, а значит, и чаем их поить совсем не обязательно. Присев на табурет,
Геннадий Павлович указал гостям на два других. Русоволосый пододвинул к
столу табуреты, а чернявый тем временем решил прикрыть дверь.
- Нет-нет! - протестующе взмахнул рукой Геннадий Павлович. - Дверь
оставьте открытой! У нас в квартире так принято, - объяснил он
русоволосому, которого принимал за главного.
Гости обменялись быстрыми взглядами, после чего чернявый оставил дверь
в покое и сел на приготовленный для него табурет. Русоволосый посмотрел на
Геннадия Павловича, смущенно улыбнулся и, точно школьник, положил руки на
колени.
- Я, признаться, даже не знаю, с чего начать. - Он быстро глянул на
своего коллегу, прося у него помощи. Тот в ответ оскалил мелкие, неровные
зубы. Никогда прежде Геннадию Павловичу не доводилось видеть столь странную
парочку представителей спецслужб. Честно говоря, ему прежде вообще не
доводилось общаться с агентами, если не брать во внимание тех, кого он за
таковых не считал, но, в соответствии с его представлениями о работе людей
этой профессии, вести они себя должны были совершенно иначе, нежели его
гости. Хотя, кто их знает, быть может, именно таким образом они пытались
ослабить бдительность объекта, с которым предстояло работать. Предполагая
такое, Геннадий Павлович держал ухо востро.
- Ну, за чем-то вы все же пришли, - ободряюще улыбнулся гостю Калихин.
- С этого и начните.
- Вы нас не узнаете, Геннадий Павлович? - спросил чернявый.
- Увы, - с сожалением развел руками Калихин. - Похоже, прежде мы не
встречались.
- Меня зовут Гарик Шкапкин, - представился чернявый. - А его, - кивнул
он на своего спутника, - Саша Велихов.
Играя на публику, Геннадий Павлович задумчиво прищурился.
- Признаться, имена ваши кажутся мне знакомыми, - медленно произнес
он. - Вот только где я их слышал, не припомню.
Имена, названные чернявым, были записаны на листке бумаги, что нашел в
тайнике Геннадий Павлович, рядом с телефоном Юлика Коптева. Но если, увидев
Юлика, Геннадий Павлович сразу вспомнил его, то лица сидевшей перед ним
парочки оставались совершенно чужими даже после того, как они назвали себя.
- Мы с вами вместе работали, - напомнил Геннадию Павловичу тот, кого
чернявый назвал Сашей. - Вернее, мы и сейчас работаем вместе.
- Простите, - с извиняющейся улыбкой Геннадий Павлович развел руками,
- но, по-видимому, вы меня с кем-то путаете. Я вот уже несколько лет как
безработный.
Дабы убедить собеседников в правоте своих слов, Геннадий Павлович
продемонстрировал карточку безработного. "Вот так-то! - радовался он про
себя. - Меня на пушку не возьмешь! Я знаю, что вам обо мне все известно, да
только и я о вас теперь кое-что знаю!"
- Геннадий Павлович, выслушайте нас и постарайтесь поверить, -
заговорил тот, что назывался Гариком, - кстати, имя вполне соответствовало
его внешности.
- А с какой стати? - недоумевающе вскинул брови Калихин.
- Вам угрожает опасность, - сказал русоволосый Саша.
- Серьезно? - брови Геннадия Павловича взлетели еще выше - едва не под
самые волосы.
Он играл легко и самозабвенно. Игра захватила его и влекла за собой,
сама диктуя правила и характер поведения.
- Геннадий Павлович, на самом деле вы не безработный, а талантливый
ученый, разработавший теорию многомерного сна. Работая над проектом,
связанным с использованием ложных воспоминаний, вы выбрали себя в качестве
объекта эксперимента. То, что вы сейчас о себе знаете, - это по большей
части ложные воспоминания.
А вот это уже было интересно. С чего это вдруг они решили рассказать
ему о проекте?
- Простите. - Геннадий Павлович сделал вид, что ничего не понял. - Но
вы до сих пор не представились. То есть вы назвали свои имена, которые
ровным счетом ничего мне не говорят. Поэтому у меня нет никаких оснований
верить тому, что вы здесь говорите. Какую организацию вы представляете?
Саша достал из кармана удостоверение в красных корочках - то самое,
которое Марк Захарович назвал "солидным", - и теперь Геннадий Павлович смог
убедиться в том, что Шпет ничуть не приукрасил. Внимательно изучив
удостоверение и придирчиво сверив вклеенную в него фотографию с оригиналом,
Геннадий Павлович вернул документ владельцу.
- Итак, - сказал он, положив руку на стол, - в чем же суть проблемы?
- Суть в том, что эксперимент вышел из-под нашего контроля, - ответил
Гарик. - Нас не то чтобы полностью отстранили от работы, но теперь мы стали
простыми исполнителями. Все решения принимает полковник Рыпин.
- Полковник Рыпин? - лицо Геннадия Павловича приобрело задумчивое
выражение. - Нет, - покачал он головой, спустя минуту, - полковника Рыпина
я не знаю.
- Да бог с ним, с Рыпиным, - быстро заговорил Саша. - Он и сам далеко
не такая уж значимая фигура, - ретранслятор между нами и теми, кто на самом
верху. Дело в том, что Рыпин требует, чтобы мы составили для вас новую
программу.
- Что за программа? - насторожился Геннадий Павлович. Игра - игрой, а
вдруг кто-то из этой парочки скажет что-нибудь важное.
- Дополнительный блок ложных воспоминаний. Мы стираем ложные
воспоминания безработного Калихина и внедряем на их место ложные
воспоминания ученого Калихина, который должен продолжить работу в тесном
контакте с полковником Рыпиным.
Геннадий Павлович по-прежнему держался непринужденно и даже немного
вызывающе, но в голове его протекал сложный мыслительный процесс. Он
старался и никак не мог понять, в чем заключалась суть игры, которую вели с
ним странные гости. Они пытаются выдавать себя за его старых друзей,
которых он не помнит, и предупреждают об опасности, о которой он и сам
догадывается. Фактически ничего нового он не услышал, если не считать имени
некого полковника Рыпина, который мог оказаться вымышленным персонажем. Что
теперь? Они предложат ему помощь?
- Простите, господа, - весьма учтиво обратился к своим гостям Геннадий
Павлович. - Я понимаю, что вы люди серьезные и не станете тратить время по
пустякам. Но, право же, я не понимаю, о чем идет речь. К науке я не имею
никакого отношения. До кризиса я работал в строительной фирме "Байбах".
Если вас интересует господин Байке Байбах, то так и скажите. Я расскажу вам
все, что мне о нем известно..
- Да при чем здесь Байбах! - экспансивно взмахнул руками Гарик. -
Байбах существует только в ваших ложных воспоминаниях!
- Геннадий Павлович, - проникновенно посмотрел в глаза Калихину Саша.
- Мы хотим вам помочь.
В точку! Геннадий Павлович едва не хлопнул в ладоши. Он совершенно
точно предугадал очередной шаг незваных гостей! Что и говорить, работают
они довольно грубо и прямолинейно. Хотя на безработного люмпена, каким еще
помнил себя Геннадий Павлович, подобные действия, подкрепленные
удостоверениями в красных корочках, должны были произвести то самое
впечатление, на которое, судя по всему, Саша с Гариком рассчитывали.
- А мне разве требуется помощь? - не удержался от ехидного вопроса
Геннадий Павлович. - Впрочем, - тут же добавил он, - если вы меня на работу
устроите, я буду вам чрезвычайно признателен.
- Поверьте нам, Геннадий Павлович, - клятвенно приложил руку к груди
Гарик, - вы не тот человек, за которого себя принимаете! Вы никогда не
работали в фирме "Байбах"! Фирмы с таким названием никогда не существовало!
И вам не пятьдесят два года, как вы думаете, а нет еще и сорока!
Скептическая улыбка на лице Геннадия Павловича четко обозначила его
отношение к тому, что рассказывали гости, - у них не должно было возникнуть
ни малейшего сомнения в том, что Геннадий Павлович считает себя
пятидесятидвухлетним безработным, живущим на государственное пособие. Он
прекрасно понимал, что происходящее сейчас есть не что иное, как подготовка
к введению в его подсознание нового варианта ложных воспоминаний. До тех
пор, пока Саша с Гариком не будут уверены в том, что пласт воспоминаний,
относящихся к вымышленному прошлому безработного Калихина, не дал трещину и
из-под него не начала проступать его истинная сущность, они не станут
переходить к следующей стадии. В противном случае произойдет наслоение, и -
пожалуйста! - получите шизоидный тип личности с расщепленным сознанием. Что
ж, Геннадий Павлович готов был продолжать ломать комедию до тех пор, пока
это не надоест гостям. Непонятным для него оставалось лишь то, почему они
пытаются провести всю операцию на коммунальной кухне? He проще ли было,
показав все те же красные корочки, пригласить его для собеседования,
скажем, в Управление службы охраны общественного порядка?
Был бы повод, а усадив в машину, можно отвезти человека куда угодно.
- Геннадий Павлович, - вновь обратился к нему Саша, - мы хотим, чтобы
вы съездили с нами на квартиру к Гарику. Там имеется все необходимое
оборудование для того, чтобы очистить вашу память от ложных воспоминаний.
Вся процедура, включая калибровку аппаратуры, займет не более получаса.
После этого вы вспомните, кто вы есть на самом деле.
Вот оно! Именно то, что и ожидал Геннадий Павлович! Они решили убедить
его добровольно отправиться вместе с ними к месту, где должно было
произойти его перерождение из безразличного ко всему безработного в
деятельного, готового к сотрудничеству ученого!
- Поймите, Геннадий Павлович, - торопливым полушепотом заговорил из-за
плеча Саши Гарик. - Проект необходимо остановить сейчас, иначе будет
слишком поздно - полковник Рыпин все подгребет под себя.
Два человека смотрели на Геннадия Павловича, ожидая ответа. А он
смотрел в распахнутое окно. На улице было темно, почти как ночью, - черные
грозовые тучи заволокли небо над городом. Геннадий Павлович не знал, что
ответить незваными гостям. Интересно, как они поведут себя, если он скажет,
что все, о чем они говорят, ему уже известно?
В дальнем конце коридора щелкнул замок входной двери. Наклонившись,
Геннадий Павлович выглянул в коридор. В сопровождении пятерых человек в
черной форме охранников в квартиру вошел Марк Захарович Шпет.
- Там они! - громко произнес он, указывая рукой в направлении кухни.
Охранники затопали по коридору. Марк Захарович торопливо семенил
следом. Одна из дверей, мимо которой они проходили, чуть приоткрылась.
Шедший с краю охранник, не останавливаясь, ударил по двери кулаком. Дверь
тотчас же захлопнулась.
Гости Геннадия Павловича разом вскочили на ноги. Лицо Гарика сделалось
мертвенно-бледным, губы мелко задрожали. Саша держался спокойнее. Сунув
руки в карманы, он тихо произнес:
- Попались.
Охранники ввалились на кухню.
- Эти? - рявкнул один из них, обращаясь к замешкавшемуся в дверях
Марку Захаровичу.
- Они самые, - с готовностью подтвердил Шпет.
Охранник окинул оценивающим взглядом Сашу и Гарика. Судя по
презрительной мине, их вид его разочаровал.
- Вы обвиняетесь в торговле поддельными генетическими паспортами, -
процедил сквозь зубы охранник и сделал знак подчиненным. - Уведите!
Геннадий Павлович с недоумением наблюдал за тем, как на руки Гарика и
Саши надевают наручники. Парни не то что не помышляли о сопротивлении, но
даже не пытались сказать что-либо в свою защиту. Подхватив под руки,
охранники вывели их в коридор. Гости Геннадия Павловича следовали в
указанном направлении с покорностью баранов, ведомых на бойню. Вместе с
ними незаметно исчез куда-то и Марк Захарович Шпет. На кухне с Геннадием
Павловичем остался лишь капитан службы охраны общественного порядка. "Ах,
Марк Захарович, Марк Захарович, - безостановочно крутилось в голове у
Геннадия Павловича. - Старая ты сволочь..." Геннадий Павлович был удивлен
тем, что произошло, но вовсе не растерян. Капитан службы охраны
общественного порядка нес полнейший бред про поддельные генетические
паспорта, а Марк Захарович поддакивал ему. Выходит, все это представление
также было частью проекта. Кто были те двое, что явились к нему до того,
как пришла охрана? Если они те, за кого себя выдавали, то почему он не
узнал их?
Капитан не спеша прошелся по кухне, постучал пальцами по застеленному
клеенкой столу и остановился напротив Геннадия Павловича.
- Вы правильно поступили, товарищ Калихин, что задержали этих
проходимцев до нашего прихода.
Геннадий Павлович молча пожал плечами - а что ему было сказать?
- Вам придется проехать с нами для того, чтобы дать показания.
- Я не видел у них поддельных генетических паспортов, - сказал
Геннадий Павлович. - И разговаривали мы совсем не о том.
Наверное, капитану полагалось бы спросить, о чем именно разговаривал
Геннадий Павлович с задержанными, но он только еще раз, более настойчиво
повторил:
- Вам придется проехать с нами.
Где-то невдалеке громыхнули первые раскаты грома - гроза приближалась.
Геннадий Павлович понимал, что у него нет выбора - если он откажется идти
добровольно, его поволокут силой. Полковник Рыпин, или кто там сейчас
руководит проектом, имел твердое намерение перевести эксперимент в новую
фазу.
- Хорошо, - Геннадий Павлович поднялся на ноги. - Я только зайду к
себе в комнату за документами.
- Конечно, - благосклонно наклонил голову капитан. - Машина ждет вас у
подъезда.
Вместе они прошли вдоль всего коридора. Геннадий Павлович повернул
направо и вставил ключ в замочную скважину. Капитан свернул налево.
Поковырявшись с замком входной двери, он все же открыл его и глянул через
плечо на Геннадия Павловича.
- Я жду вас, Геннадий Павлович.
- Да-да, конечно, - не оборачиваясь, быстро кивнул Калихин. - Спущусь
через пару минут.
За спиной у него хлопнула входная дверь. Геннадий Павлович обернулся.
Коридор был пуст. Выдернув ключ из замка, он кинул его в карман, перешел к
соседней двери, негромко постучал и затаился, ожидая ответа.
- Кто там? - раздался из-за двери резкий гортанный голос.
- Это я, Венера Марсовна, Калихин.
- Гена? - удивленно произнес голос из-за двери.
Щелкнул замок, дверь открылась, и на пороге, закрывая собой весь
дверной проем, появилось необъятных размеров тело Венеры Марсовны Одиной.
На ней был темно-красный шелковый халат с вышитыми золотом вензелями, не
новый, но вполне приличный, и розовые мохнатые тапочки с торчащими в
стороны заячьими ушами. Черные крашеные волосы были аккуратно расчесаны и
уложены так, что завивались колечками возле ушей.
- Гена, - Венера Марсовна единственная во всей квартире всегда
обращалась к Геннадию Павловичу только по имени, - что произошло?
- Долго рассказывать, Венера Марсовна, - с беспечным видом махнул
рукой Геннадий Павлович.
- У нас в квартире были представители службы охраны?
- Да, поймали двух авантюристов.
- У нас в квартире? - удивленно вытаращила глаза Венера Марсовна.
- Простите, Венера Марсовна, - решил все же перейти к делу Геннадий
Павлович. - Я сейчас очень тороплюсь. У вас случайно нет снотворного?
- Снотворного? - похоже было, что вопрос Калихина удивил Венеру
Марсовну куда сильнее, нежели загадочный визит охранников.
- Да, Венера Марсовна, - кивнул Геннадий Павлович. - Понимаете, у меня
важная встреча; и я боюсь... Ну, в общем, мне очень нужно.
- Сейчас посмотрю, - ответила Венера Марсовна и степенно удалилась в
глубь комнаты.
За окнами снова прогрохотал раскат грома, на этот раз уже где-то
совсем рядом.
- Видно, небо сегодня разверзнется, - проговорила Венера Марсовна,
гремя пузырьками и склянками.
- Давно уже пора, - ответил Геннадий Павлович.
- Вот, держите, - Венера Марсовна протянула Геннадию Павловичу
прозрачный стеклянный пузырек без этикетки с заткнутым ватой горлышком.
- Это точно снотворное? - с сомнением посмотрел на белые таблетки
Геннадий Павлович.
- Точно, точно, - с улыбкой заверила его Венера Марсовна. - Эти
таблетки еще мой муж-покойник принимал. Бедняга, сколько его помню, все
время мучился бессонницей.
Геннадий Павлович выдернул из горлышка пузырька ватку и высыпал
таблетки на ладонь.
- Будьте добры, стакан воды, Венера Марсовна.
Венера Марсовна подозрительно посмотрела на Геннадия Павловича, но
стакан с водой подала. Калихин тем временем успел сосчитать таблетки -
тринадцать штук. Если лекарство и в самом деле сильное, то должно было
хватить. Он разом кинул все таблетки в рот и запил водой.
- Спасибо, Венера Марсовна, - сказал он, возвращая стакан хозяйке.
- Это очень сильное лекарство, - сочла нужным предупредить Венера
Марсовна.
- Очень хорошо, - улыбнулся в ответ Геннадий Павлович. - Мне именно
такое и нужно. Спасибо, - еще раз поблагодарил он.
- Надеюсь, Гена, вы не вознамерились таким образом свести счеты с
жизнью? - поинтересовалась Венера Марсовна.
- Ни в коем случае, - ответил Геннадий Павлович. - Напротив, собрался
пожить.
- Ну, в таком случае успехов вам, Гена.
- Спасибо, Венера Марсовна.
Геннадий Павлович направился к выходу, а Венера Марсовна стояла и
смотрела ему вслед до тех пор, пока от очередного раската грома не
зазвенели стекла в окнах. Вздрогнув, Венера Марсовна поплотнее запахнула
полы халата и захлопнула дверь.
Выйдя на улицу, Геннадий Павлович сразу увидел машину, стоявшую с
зажженными фарами возле подъезда, - черный "Мерседес". Возле приоткрытой
задней дверцы стоял знакомый Геннадию Павловичу капитан из службы охраны.
- Прошу вас, Геннадий Павлович, - шире распахнул он дверь.
На улице была тьма непроглядная, а в машине - еще темнее. Открытая
дверца показалась Геннадию Павловичу похожей на лаз в звериную нору, в
которой мог таиться хищник. Хотя, кто его знает, быть может, столь странный
образ возник у него в голове потому, что начало действовать снотворное?
Лекарство и в самом деле оказалось отменным. Прошла всего пара минут после
того, как Геннадий Павлович принял таблетки, а он уже чувствовал, как
тяжелеют, наливаясь свинцом, веки, а ноги едва ли не с каждым шагом
делаются непослушными, словно слепленными из глины. Геннадий Павлович все
же смог без посторонней помощи добраться до распахнутой дверцы машины и
завалиться на заднее сиденье. Едва он убрал ноги, как усевшийся рядом с ним
капитан службы охраны общественного порядка захлопнул дверцу. В салоне
машины загорелся свет. Человек в штатском, сидевший на переднем сиденье
рядом с водителем, обернулся. У него было широкое, волевое лицо мужчины,
которого, несмотря на возраст, трудно было назвать пожилым. Впечатление
портил только мягкий подбородок с глубокой, как у младенца, ямочкой.
- Вы плохо себя чувствуете, Геннадий Павлович? - с тревогой спросил
он, посмотрев на Калихина.
Геннадий Павлович полулежал, откинувшись на спинку сиденья и
полуприкрыв глаза.
- А, ерунда, - вяло махнул он рукой. - Просто устал.
- Ничего, скоро отдохнете, - улыбнулся человек на переднем сиденье.
- Надеюсь, - ответил Геннадий Павлович.
Собеседник лукаво прищурился.
- Вы меня не узнаете, Геннадий Павлович?
- Полковник Рыпин, - едва ворочая языком, проговорил Геннадий
Павлович. - Если, конечно, это ваше настоящее имя.
- Странно, - полковник Рыпин хмыкнул, - удивленно и немного с досадой.
- Как вам это удалось?
- Что именно? - переспросил Геннадий Павлович.
- Вы не должны были меня помнить.
- Ну, мало ли... - Калихин умолк, не закончив фразу.
- Ну, что же, Геннадий Павлович, - улыбнулся полковник. - Поработаем
снова вместе?
- Как придется...
Ответ полковнику Рыпину не понравился, поэтому он решил закончить
разговор.
- Трогай, - кивнул он водителю.
Водитель выключил свет в салоне. Геннадию Павловичу показалось, что он
провалился в темноту преисподней. Он видел перед собой лишь темный силуэт
головы водителя на фоне узкого участка дороги, освещенного фарами. Машина
рванулась с места на такой скорости, что Геннадия Павловича вдавило в
мягкую спинку сиденья. Впрочем, ему до этого уже не было дела. Он ждал лишь
момента, когда снотворное подействует в полную силу и он сможет наконец
покинуть эту опостылевшую ему реальность. Геннадий Павлович уже почти
засыпал, но резкий, до омерзения пронзительный визг тормозов вновь вернул
его к действительности. Калихина бросило вперед - он едва не ударился носом
о затылок водителя. В свете фар мелькнула человеческая фигура с раскинутыми
в стороны руками. Следом за этим раздался глухой удар, и человек упал на
капот машины. Лицо его прижалось к лобовому стеклу, безжизненные глаза
несчастного как будто с укором смотрели в салон машины, где сидели убившие
его люди.
- Семецкий... - одними губами произнес Геннадий Павлович и сполз на
пол машины.
В небе прогрохотал гром и огромная изломанная молния разорвала черные
тучи. Первые крупные капли начинающегося ливня застучали по крыше машины.
Что делал старик Семецкий на улице, перед самой грозой? - это была
последняя ясная мысль, которую зафиксировало сознание Геннадия Павловича.
Остальное - тоска.
- Ну, что сидишь? - полковник толкнул в плечо ошеломленного
случившимся водителя. - Убери его!
Водитель дернул ручку на дверце, выскочил из машины под дождь и,
обхватив тело старика за пояс, начал стаскивать его с капота. Тем временем
капитан, решивший, что Геннадий Павлович упал с сиденья в результате удара,
взял его за руку, чтобы помочь подняться. Но тело Геннадия Павловича
осталось неподвижным.
- Товарищ полковник! - закричал капитан. - Он отключился!
- Как отключился? - развернулся всем корпусом назад полковник Рыпин. -
Что с ним?
- Не знаю, - капитан пощупал пульс на шее Геннадия Павловича. - Как
будто жив.
- Он заснул! - догадался, в чем дело, полковник Рыпин. - Хочет от нас
уйти! Не давай ему спать!
- Как? - растерянно глянул на него капитан.
- Как хочешь! - рявкнул в ответ полковник.
Капитан начал было трясти Геннадия Павловича за плечи, но, сообразив,
что это ничего не даст, подхватил его под мышки, уложил на сиденье и
принялся сначала трясти за подбородок, а затем хлестать по щекам.
- Хватит там возиться! - крикнул в открытую дверцу полковник Рыпин. -
Брось его! Поехали!
Кинув тело старика на обочине, промокший водитель запрыгнул в машину и
хлопнул дверцей. Чтобы немного прийти в себя, он провел ладонью по мокрому
лицу.
- Поехали! - во всю глотку заорал на него полковник Рыпин.
Глава 18
Геннадий Павлович провалился в сон, словно в черную бездонную яму. Он
падал, падал, падал, - и казалось, этому не будет конца. Страшно не было,
но было ужасно неприятно ощущать свое бессилие перед стихией, которая несет
тебя неизвестно куда. И все же это было лучше, чем сидеть под насмешливым
взглядом полковника Рыпина. Для начала Геннадию Павловичу было довольно и
этого. Он ушел от них! Оставил их в дураках! К черту проклятый мир, в
котором нет места для истинных чувств! Если даже ему суждено умереть от
передозировки снотворного, то сам он никогда об этом не узнает, поскольку
последние минуты жизни превратятся для него в бесконечность. Если же его
успеют спасти, то полковник Рыпин получит лишь тело, жизнь в котором можно
будет поддерживать только с помощью специальной медицинской аппаратуры. По
собственной воле Геннадий Павлович в свое тело уже не вернется - его ничто
не связывало с тем миром, который он покинул, он не оставил в нем ничего,
что не смог бы заново воссоздать в мире сна, - и вряд ли найдется сновидец,
который сумеет заставить его вернуться. Уже хотя бы потому, что не всякий
сновидец рискнет нырнуть в структуру сна четвертого порядка, проникнуть в
которую намеревался Геннадий Павлович. Это был не осознанный выбор, а
единственно возможный ход в сложившихся обстоятельствах.
"Пора", - сказал сам себе Геннадий Павлович и сосредоточился на
желании остановить падение. Он никогда еще не погружался в активный сон,
находясь под воздействием наркотиков или медицинских препаратов,
оказывающих влияние на психику и нервную систему, а потому не знал, какой
может оказаться ответная реакция мира сна на попытку проникнуть в него
столь нахальным образом. То, что колдуны и шаманы использовали доступные им
дурманящие средства для того, чтобы проложить дорогу сознанию в мир,
лежащий за гранью реальности, - факт известный. Но Геннадий Павлович в
своей работе предпочитал обходиться без экстрима. Его приятно удивило то,
что он сразу, без каких-либо осознанных усилий оказался в структуре сна
второго порядка. Неясный, расплывающийся фон, слегка отливающий бирюзовым,
был как нельзя кстати, - Геннадий Павлович вспомнил, что именно в таком
виде структура сна второго порядка является наиболее податливой и легко
отвечает на любое осознанное усилие сновидца, направленное на ее изменение.
Быстро, даже не попытавшись разобраться в том, что перед ним находилось, он
уничтожил несколько самопроизвольно возникших мыслеформ, - это был мусор,
который мешал сосредоточиться. Заметив стайку разноцветных искорок,
Геннадий Павлович в два счета растворил в бирюзовом свечении свое
иллюзорное тело и материализовал его уже рядом со скоплением обрывков
воспоминаний, прорвавшихся в структуру сна второго порядка. Один взмах
рукой - и весь кластер оказался зажат у него в кулаке. Геннадий Павлович
почувствовал, как легко, чуть покалывая, щекочут искорки-воспоминания кожу
на ладони. Ощущение было приятным, и на мгновение Геннадий Павлович
заколебался. Но уже в следующую секунду он плотнее сжал пальцы, превращая в
пыль все, что находилось у него в руке, - ему ни к чему были разрозненные и
скорее всего вообще ничего не значащие воспоминания из прошлой жизни, к
которой он не собирался возвращаться. Но ему был нужен человек - спутник -
тот, кто последует вместе с ним в беспредельный новый мир, созданный лишь
силой воображения, мир, в котором не будет места злу, жестокости и лжи.
Подняв левую руку, Геннадий Павлович сложил вместе указательный и средний
пальцы и направил их в ту точку, где должна была начаться материализация
образа, воссозданного его памятью. Не прошло и десяти секунд, как бирюзовое
сияние в обозначенном месте уплотнилось и начало приобретать очертания
человеческой фигуры.
- Марина, - едва слышно произнес Геннадий Павлович, точно спиритист,
призывающий духа из небытия.
Фигура приобрела законченный образ, превратившись в девушку, которую
Геннадий Павлович помнил как соседку по квартире. На этот раз он сам одел
ее так, как пожелал - открытые белые туфли на высоком каблуке, очень
короткая, плотно облегающая бедра красная юбка и бледно-голубая, точно
вылинявшая, майка без рукавов с портретом Мерилин Монро на груди. Приподняв
руки, Марина непонимающе посмотрел на свои ладони.
- Что происходит? - перевела она взгляд на Геннадия Павловича. - Я
ведь сейчас не сплю!
- Зато я сплю, - улыбнулся в ответ Геннадий Павлович. - И очень
крепко. Я создал структуру сна третьего порядка и призвал тебя в свой сон.
- И что это значит?
- То, что мы можем разговаривать.
- Ага... - Марина в задумчивости приложила указательный пальчик к
губам.
- Почему в прошлый раз ты не сказала мне, на кого работаешь? - спросил
Геннадий Павлович.
- А как бы ты после этого ко мне относился? - зло сверкнула глазами
Марина.
- Не знаю, - честно признался Геннадий Павлович.
- Сейчас я уже ни на кого не работаю, - добавила Марина.
- Полковник Рыпин существует в реальности?
- Да.
- Он контролирует проект?
- Да.
- Существует реальная возможность свалить его?
- Нет.
- Я так и думал, - коротко кивнул Геннадий Павлович.
- Ты только это хотел узнать?
- Нет, - качнул головой Геннадий Павлович. - Я хотел спросить, какие у
тебя планы на будущее?
Брови Марины удивленно изогнулись.
- В каком смысле?
- В самом прямом, как ты собираешься дальше жить?
- Какое это имеет значение? - нервно передернула плечами Марина.
- Я хочу предложить тебе уйти.
- Куда?
Геннадий Павлович легко взмахнул рукой и нарисовал в воздухе знак,
похожий на раскручивающуюся спираль. Следуя за движением его руки,
пространство сжималось, точно часовая пружина. Вначале спираль была
размером с ладонь, но по мере вращения она становилась больше. В глубине ее
проступали неясные, расплывающиеся очертания не то каких-то предметов, не
то зеркальных отражений людей, стоявших по другую сторону плоскости
вращения удивительной спирали.
- Что это? - тихо, едва ли не с благоговением спросила Марина.
- Переход в структуру сна четвертого порядка. Там мы будем в
безопасности.
Марина подошла ближе к вращающейся спирали и протянула руку так, что
пальцы ее почти коснулись зоны перехода.
- И как долго мы сможем там оставаться? - спросила девушка,
завороженно глядя не на Геннадия Павловича, а на сжатую в тугую пружину
спираль, по другую сторону которой лежал новый мир.
- Вечность.
Только произнеся это слово, Геннадий Павлович наконец-то и сам поверил
в то, что решился сделать.
- Вечность, - еще раз повторил он, уже для себя.
Геннадий Павлович полагал, что невообразимая, необъятная глубина,
заключенная в коротком слове, должна была зачаровать, взволновать,
околдовать Марину, но вместо этого девушка посмотрела на него, точно на
идиота.
- Но ведь там, - взмахом руки она указала на зону перехода, -
нереальный мир.
- Ты так считаешь?
Улыбнувшись загадочно, точно маг, знающий цену своим трюкам, Геннадий
Павлович взмахнул рукой и тут же сжал пальцы в кулак. Когда же он разжал
пальцы, на ладони у него лежала изящная игральная кость, выточенная из
темно-коричневого дерева, с посеребренными точками.
- Держи, - протянул он кость девушке.
Осторожно, двумя пальцами, словно боясь обжечься, Марина взяла
деревянный кубик.
- Это обман? - вопрос прозвучал так, будто она была уверена, что без
подвоха здесь не обошлось.
- Ты видишь эту игральную кость, ты ощущаешь фактуру материала и
можешь почувствовать легкий запах сандалового дерева, из которого она
сделана, а если ты щелкнешь по ней ногтем, то услышишь характерный звук.
Почему же ты считаешь, что эта кость не настоящая?
- Потому что я знаю, что это так, - упрямо, почти зло ответила Марина.
- Я видела, как ты создал ее из ничего.
- А если бы ты не видела этого?
Марина ничего не ответила.
- Ты не знаешь, откуда появилось большинство предметов, которые
окружают тебя в повседневной жизни. Те же, которые возникли у тебя на
глазах, были сделаны из материалов, происхождение которых известно тебе
лишь с чужих слов. Но тем не менее ты не сомневаешься в их реальности.
- Потому что так оно и есть!
- Потому что ты веришь в это! Потому что ты привыкла так воспринимать
свой мир! Потому что так тебе удобно, так проще для тебя! Ты считаешь свой
мир реальным лишь потому, что не знакома лично с его создателем!
- Ты вознамерился стать творцом нового мира?
- А почему бы и нет?
- Потому что это будет ублюдочный мир, пародия на уже существующий!
- С чего бы вдруг?
Марина усмехнулась и подбросила кость на ладони.
- Чтобы понять это, достаточно взглянуть на наш мир, у которого, как
ты считаешь, также был творец. Мир, который он создал, далек от идеального.
- А кто тебе сказал, что он хотел создать мир всеобщей радости и
счастья? Быть может, он создал именно то, что хотел, - мир вечных страданий
и боли.
- Если это так, то придется признать, что создатель обладал
извращенной фантазией.
- Я готов с этим согласиться!
- Но я не готова!
Марина стремительно развернулась на каблуке и запустила игральную
кость высоко в небеса. Геннадий Павлович взмахнул рукой, и кость снова
оказалась у него в кулаке.
- Быть может, у создателя нашего мира просто не получилось то, что он
задумал, - примирительно улыбнулся Геннадий Павлович. - Он понял это,
бросил все, как есть, и перешел к новому проекту.
- Ты думаешь, тебе удастся то, что не смог сделать он.
- Мне хочется в это верить.
- А что, если нет?
Геннадий Павлович развел руками.
- У меня нет ответа на этот вопрос, - я не знаю, как поступает
неудавшийся творец-неудачник. Быть может, он делает себе харакири?
- Это не смешно, - тряхнула головой Марина.
- А я и не пытаюсь шутить. У меня просто нет другого выхода. -
Геннадий Павлович бросил взгляд на спираль, которая по-прежнему вращалась
вокруг своего центра, но уже перестала увеличиваться в размерах. - И, как я
понимаю, у тебя тоже. Выбор у нас невелик - либо стать марионетками в чужой
грязной игре, либо попытаться создать свой собственный мир. - Геннадий
Павлович протянул девушке ладонь, на которой лежал кубик из сандалового
дерева. - Ты со мной?
- Сделай еще что-нибудь, - попросила Марина.
- Что? - не понял Геннадий Павлович.
- Что-нибудь красивое.
Геннадий Павлович улыбнулся легко и свободно, - он уже не помнил,
когда в последний раз так улыбался. Он даже пальцами не шевельнул, а
сандаловый кубик на его ладони превратился в зеленый росток, стебель
которого быстро вытягивался вверх. Через несколько секунд это был уже
цветок с большим пурпурным бутоном, который вдруг раскрылся, сделавшись
похожим на огромную экзотическую бабочку. Но это и в самом деле была
бабочка! Взмахнув большими, переливающимися, точно первые лучи солнца в
капельках застывшей на листьях росы, крыльями, бабочка вспорхнула с ладони.
Завороженно наблюдая за полетом невообразимо прекрасного создания, Марина
не заметила тот миг, когда бабочка превратилась в небольшую птичку с
изумрудными крыльями, алой грудкой, тонким, как шило, клювом и изогнутым,
точно лира, хвостом.
- Теперь ты веришь, что у меня получится? - спросил Геннадий Павлович.
- Да, - ответила Марина и положила руку в его открытую ладонь.
Геннадий Павлович осторожно сжал пальцы девушки.
- Идем?
- Что станет с нами в реальном мире?
- Лучше не думать об этом.
Геннадий Павлович сделал шаг по направлению к вращающейся спирали,
рассчитывая, что Марина последует за ним. Но девушка осталась на месте.
- Я хочу знать, - настойчиво повторила она.
Обернувшись, Геннадий Павлович посмотрел на нее, - глаза чуть
прищурены, губы плотно сжаты, - и понял, что, не получив ответа, она никуда
не пойдет.
- Кома, - коротко ответил Геннадий Павлович.
- То есть мы умрем?
- Мы уходим в другой мир.
- Но там...
- Там остаются только наши тела, - не дослушав, перебил Геннадий
Павлович. - Без надлежащей медицинской помощи они вскоре умрут, - слова его
звучали резко, почти грубо, - он устал убеждать. - Но нас там уже не будет.
Расстаться со своим телом - это все равно что скинуть старую, изношенную
одежду. Или остричь ногти.
Марина зябко поежилась.
- Мне страшно даже подумать об этом.
- Ну так и не думай! - Геннадий Павлович дернул девушку за руку. - Мы
уже никогда туда не вернемся! Послушай, - Геннадий Павлович положил руки
Марине на плечи и попытался привлечь ее к себе. - Поверь же мне, наконец! В
новом мире я создам для тебя все, что ты только пожелаешь!
- Все? - с сомнением переспросила Марина.
- Все! - уверенно пообещал Геннадий Павлович.
- И ты никогда не будешь жалеть об этом?
- О чем? - не понял Геннадий Павлович.
- О том, что позвал меня с собой.
- Никогда, - улыбнувшись, покачал головой Геннадий Павлович.
- А что, если вдруг?..
Геннадий Павлович не позволил ей договорить, - он поднял указательный
палец и медленно, акцентируя каждое слово, произнес:
- Это будет наш мир. Мы сделаем его каким пожелаем. И никто - ты
слышишь! - никто не сможет нам в этом помешать.
- Ты мог хотя бы предупредить меня, - с укоризной заметила Марина.
- У меня не было времени, - признался Геннадий Павлович.
Марина обреченно вздохнула, после чего быстро глянула по сторонам,
точно хотела убедиться, что ничего не забыла. Геннадий Павлович вновь
осторожно коснулся рукой ее плеча. Он хотел сказать, что это только начало,
что они стоят на пороге нового, неведомого мира, в котором сон и явь
сливаются воедино. Он хотел сказать, что, оказавшись там, они никогда не
станут вспоминать тот мир, который оставили. Он многое готов был сейчас ей
сказать, если бы только она согласилась его выслушать. Но Марина опередила
его.
- Иди, - только и сказала она.
В лице ее что-то переменилось, - оно стало как будто чужим и далеким,
похожим на лицо, которое видишь в окне отходящего от перрона поезда.
Геннадий Павлович почувствовал смутное, еще не до конца осознанное
беспокойство.
- Иди, - снова услышал он голос Марины.
Короткое слово прозвучало почти как приказ. Геннадий Павлович медленно
- он ведь мог еще передумать - сделал шаг вперед. И тотчас же кто-то сильно
толкнул его в спину. Чтобы не упасть, Геннадий Павлович раскинул руки в
стороны, непроизвольно сделал еще три шага вперед и провалился сквозь
полупрозрачную спираль. Левая рука его неожиданно уперлась в стену, и это
помогло ему устоять на ногах. Геннадий Павлович ловко развернулся на
пятках, - не в пример удачнее, чем смог бы сделать это в реальности, - и,
кинувшись назад, снова налетел на глухую стену. На миг Калихин ошеломленно
замер, пытаясь понять, что происходит. Потом он посмотрел в противоположную
сторону и увидел длинный, уходящий в бесконечность коридор, выкрашенный в
грязно-желтый цвет. Место было слишком хорошо знакомо, чтобы не узнать его
с первого взгляда, - тот самый районный кабинет генетического картирования,
существующий в его ложных воспоминаниях. Даже потрепанный лист бумаги с
перечнем документов, приклеенный скотчем к стене, был на месте.
Несмотря на то, что ситуация казалась совершенно невероятной, - кто-то
сумел блокировать его в структуре сна четвертого порядка, которую он сам же
и создал! - Геннадий Павлович не утратил самоконтроля. Напротив, мозг его
работал быстро и четко, как никогда. Против него действует опытный
сновидец. Для того чтобы переиграть его, нужно было работать быстрее,
четче, точнее, изобретательнее, виртуознее. Выход - где он может
находиться? Интерьер помещения, вне всяких сомнений, был воспроизведен по
его же ложным воспоминаниям. Коридор, и прежде казавшийся бесконечным, во
сне мог действительно оказаться таковым. А если и нет, то был ли в другом
конце его выход - поди угадай. Нет, тут нужно было не бегать из конца в
конец, надеясь случайно наткнуться на что-то, что подскажет путь к
спасению, а действовать наверняка. Геннадий Павлович побежал по коридору,
со страхом ожидая, что в любую секунду его внутреннее пространство начнет
меняться - именно так поступил бы он сам, если бы требовалось
деморализовать противника, заставить его нервничать, торопиться, а значит -
совершать ошибки. Но тот, кто подстроил ему западню, почему-то не
предпринимал никаких действий. Свернув направо, Геннадий Павлович оказался
перед дверью с табличкой "А.Р. Арков" и с ходу рванул ее на себя. Если
раньше здесь был запасной выход, в структуре сна четвертого порядка можно
было попытаться пробить его снова. Дверь открылась без труда. По другую ее
сторону была все та же крошечная комнатка с глухими стенами. Геннадий
Павлович подбежал к стене, где когда-то находился выход, и попытался
сорвать с нее обои. Ногти скользнули по бумаге, не оставив следа.
- Глупо, - раздался голос за спиной у Геннадия Павловича, следом за
чем щелкнул дверной замок.
Калихин стремительно обернулся. У двери, широко расставив ноги и
уперевшись сжатыми кулаками в бедра, словно охранник, стоял его симулякр.
- О чем ты? - спросил Геннадий Павлович.
- Ты ведешь себя на удивление глупо, - симулякр с укором покачал
головой. - Признаться, не ожидал от тебя такого.
Геннадий Павлович решил не обращать внимания на его слова.
- Мне нужно выбраться отсюда.
- Ничем не могу помочь, - развел руками симулякр.
- Я могу снова открыть выход. Это мой сон, и сейчас это у меня должно
получиться. Где он был прежде? Здесь? - Геннадий Павлович указал рукой на
стену в том месте, где пытался содрать обои. - Мне нужно знать точно.
- Здесь никогда не было выхода, - ответил симулякр. - То, что ты
принял за выход, на самом деле было ловушкой.
- Ловушкой? - непонимающе повторил Геннадий Павлович. - Для кого?
- Для тебя, дорогой, - гнусно усмехнулся симулякр. - Для тебя.
- А как же пароль?
- Это было еще одно ложное воспоминание, активировавшееся в нужный
момент.
Не в силах поверить в происходящее, Геннадий Павлович медленно покачал
головой из стороны в сторону и в такт этим движениям так же медленно
произнес:
- Этого не может быть.
- Может, дорогой мой, может, - умиротворенно улыбнулся симулякр.
Геннадий Павлович ничего не успел ответить, - тело его скрутила
внезапная боль, поднимающаяся снизу живота, из области мочевого пузыря,
выворачивающая наизнанку желудок, разрывающая печень и сжигающая легкие. Но
пока сознание у него еще оставалось ясным, он задавал себе один и тот же
вопрос: за что? Должно быть, когда боль, в конце концов, сделалась
нестерпимой, Геннадий Павлович прокричал его вслух, потому что прежде, чем
потерять сознание, он услышал ответ, произнесенный кем-то, кого не было в
комнате, но чей голос казался ему удивительно знакомым:
- А ни за что, просто так.
Когда тьма беспамятства рассеялась, боль уже прошла. Сверху нависал
белый - настолько белый, что это казалось неестественным, - потолок.
Геннадий Павлович понял, что лежит на спине, и попытался подняться. Это ему
не удалось, - руки в запястьях и ноги в щиколотках оказались пристегнутыми
к ложу крепкими эластичными ремнями.
- Эй! - хрипло крикнул Геннадий Павлович, сам не зная, к кому
обращается.
Он услышал шаги и краем глаза уловил движение справа от себя. Над ним
склонился человек в светло-голубом лабораторном халате. Увидев его лицо,
Геннадий Павлович усмехнулся, да так, что едва не заплакал.
- Почему вы не нацепили на халат погоны, полковник? - попытался
пошутить он.
- Потому что это было бы глупо, - вполне серьезно ответил Рыпин. - Я
такой же полковник, как и ты, Гена. Мы с тобой, можно сказать, коллеги. А
вот полковник Попов передавал тебе привет. Ты помнишь полковника Попова,
Гена?
- Нет, - ответил Калихин.
- Ничего страшного, - ласково улыбнулся Рыпин. - Ты его еще вспомнишь.
Непременно вспомнишь.
- Где мы? - спросил Геннадий Павлович.
- В нашей лаборатории, - заговорщицки подмигнул Рыпин. - Наверное,
правильнее было бы сказать, в твоей лаборатории. Гена.
- Ты в этом уверен?
- Абсолютно. - Рыпин слегка наклонил голову и улыбнулся, точно добрый
дядюшка, приготовивший племяннику восхитительный подарок к Рождеству.
- К черту, - устало выдохнул Геннадий Павлович.
- Что именно? - решил уточнить Рыпин. :
- Все, - коротко и конкретно ответил Геннадий Павлович и отвернулся.
- Знаешь, Ген, - с грустью в голосе произнес Рыпин, - я все же до
последнего надеялся, что нам удастся договориться. Но ты повел себя весьма
неразумно. Почему ты не позвонил по номеру, указанному на визитке, что
передал тебе наш человек из кабинета генетического картирования? Один
звонок мог бы решить все проблемы! Дорогой мой, ты не иначе как забыл, что
бороться с системой бессмысленно.
- Особенно если систему представляют такие, как ты, - не смог
удержаться от язвительного замечания Геннадий Павлович.
- Совершенно верно, - с удивительной легкостью согласился с таким
утверждением Рыпин, - Система - это я.
Геннадий Павлович повернул голову, чтобы снова увидеть широкое,
волевое лицо Рыпина.
- Ответь мне только: ради чего все это?
- Ты разве не понял? - изображая удивление, Рыпин картинно вскинул
брови. - В свое время ты не раз повторял, что ни один человек в здравом уме
даже близко не подойдет к структуре сна четвертого порядка. И при этом без
устали расписывал, какие грандиозные возможности раскроются перед тем, кто
решится туда проникнуть. Вот нам и пришлось довести тебя до такого
состояния, что разум отошел на второй план, уступив место эмоциям. Ты уж
извини, Гена, но иначе никак не получалось.
- Я успел перейти в структуру сна четвертого порядка?
- Совершенно верно. Ты перешел в структуру сна четвертого порядка, но,
как ни странно, мы снова вместе, - Рыпин сделал загадочную паузу, после
чего спросил игриво: - Ну, теперь-то догадался?
- Наш мир - это чей-то сон в структуре четвертого порядка, -
безнадежно усталым голосом произнес Геннадий Павлович.
- Совершенно верно, - приторно-сладко улыбнулся Рыпин. - И что самое
интересное, - нагнувшись, прошептал он на ухо Геннадию Павловичу, - кроме
нас с тобой, об этом никто даже не подозревает. Ты только представь,
Геннадий, какие возможности это открывает.
Калихину был ясен ход мыслей Рыпина - полковника, или кто он там был
на самом деле, - и все же он предпринял последнюю, почти безнадежную
попытку образумить его:
- Нам неизвестно, чей это сон.
- Да какая разница, - слегка поморщился Рыпин.
- А как же ложные воспоминания?
Услышав такое, Рыпин едва не рассмеялся.
- Гена, дорогой мой, работа с ложными воспоминаниями закончена. Твоя
методика превосходно себя зарекомендовала и уже применяется на практике. Ты
даже получил за эту работу премию, - разве не помнишь?
Калихин устало закрыл глаза.
- Послушай, Рыпин, - произнес он, не глядя на собеседника, - я прошу
тебя только об одном: оставь в покое Марину.
- Да, Марина, - мечтательно улыбнувшись, покачал головой Рыпин. -
Марина блестяще провела всю операцию. Ты обратил внимание на то, что она
активный сновидец? Между прочим, врожденный талант! Нам почти не пришлось
тратить время на ее специальную подготовку.
Чтобы не завыть от боли и тоски, Геннадий Павлович что было сил
стиснул зубы. Теперь у него уже точно не осталось ничего, что связывало бы
его с этой жизнью, и если бы только была такая возможность, он, не
задумываясь, положил бы конец своему бессмысленному существованию.
- Но мы все равно не посвятим ее в нашу тайну, - заговорщицки
прошептал Рыпин. - Мы никому не расскажем о том, что известно только нам
двоим. Ведь так, Гена?
- Поди ты к черту, - процедил сквозь зубы Геннадий Павлович.
- Ай-яй-яй, - с показным сожалением поцокал языком Рыпин. - Что с
тобой сделали ложные воспоминания. А прежде с тобой было так приятно
работать.
Геннадий Павлович не слушал, что говорил Рыпин. Он хотел лишь одного -
уснуть. Уснуть навсегда. Уснуть и видеть сны.
- Геннадий, - вновь позвал его Рыпин. - Тебе разве не интересно
узнать, кто ты на самом деле?
- Я знаю, кто я такой, - сказал Калихин и закрыл глаза.
- Не-е-ет, - медленно покачал головой Рыпин. - Ты даже представить
себе этого не можешь.
- И не хочу, - с усилием выдавил из себя Геннадий Павлович.
- А все равно придется, - как будто даже с сочувствием произнес Рыпин.
- Открывай-ка глазки, Гена.
Калихин открыл глаза и увидел перед собой экран телемонитора, размером
чуть больше лица. По краям - полоски мягкого пластика, на углах - нашлепки
из того же материала. Биться головой бесполезно, - можно даже не пытаться.
- Ты уж извини, Гена, - вновь услышал он голос Рыпина, видеть которого
теперь не мог. - Но нам придется вновь перепрограммировать твои
воспоминания. Уверяю тебя, - поспешил успокоить он пациента, - мы все
вернем в состояние нормы, ни один участок твоей истинной памяти не
пострадает. В самом деле, Гена, пора кончать с жизнью безработного. Ты
достоин большего! Я только об одном тебя попрошу, - голос Рыпина сделался
вкрадчивым, - не закрывай, пожалуйста, глазки, когда включится монитор. Ты
ведь знаешь, у нас имеются приспособления для того, чтобы помешать тебе
сделать это. Так стоит ли упрямиться? Вот увидишь, новая жизнь тебе
понравится. - Подождав какое-то время и не получив ответа, Рыпин сказал,
обращаясь уже не к Калихину, а к кому-то другому, кто не был пристегнут
ремнями к ложу: - Начинаем.
Экран загорелся, по нему поплыли разноцветные всполохи и пятна,
кажущиеся то абсолютно бесформенными, то как будто что-то напоминающими.
Пытаться закрыть глаза и в самом деле было бессмысленно. Геннадий Павлович
смотрел на экран и чувствовал, как в его душу пробирается что-то чужое -
холодное и скользкое, омерзительное, точно щупальце морского чудовища. И
тогда Калихин закричал:
- Ненавижу вас!.. Будьте вы все прокляты!.. Вместе со своим гнусным
миром!..
Он орал с такой неистовой силой, что капли слюны летели на экран. Но
ему никто не отвечал. Все уже было предрешено и изменить что-либо было
невозможно. Мир оставался таким, какой он есть.