Туманова Зоя / книги / Серебряный лист



  

Текст получен из библиотеки 2Lib.ru

Код произведения: 15090
Автор: Туманова Зоя
Наименование: Серебряный лист


Зоя ТУМАНОВА

                            СЕРЕБРЯНЫЙ ЛИСТ
______________________________________________________________________

(c) Издательство "Ёш гвардия", 1981
OCR Dauphin, 2002
______________________________________________________________________


    Все наши не так смотрели вокруг, как в путеводитель:  лишь бы чего
не пропустить - всемирно известного. И ахали там, где полагалось: "Ах,
секвойя гигантская! Ах, фисташка дикая в возрасте тысяча  лет!"  А  вы
мне сначала покажите того, кто эту тысячу лет отсчитал.
    Надоело.  Взял да и махнул в боковую аллейку, без особого шума. Не
лес ведь, не заблужусь.
    Иду, а кругом указатели: иди туда, иди сюда... Я взял и свернул по
дорожке, на которой указатель забыли  поставить.  Густо  тут  заросло,
тень глухая, без пятнышка.  Кусты какие-то стоят, в белом цвету, как в
снегу, пахнет ничего себе, вроде бы в магазине,  где  духи  продают  и
разную там губную помаду. А между кустами цепляется проволока колючая.
Ого! Чего это  они  там  запроволочили?  Все  смотри,  а  тут  нельзя!
Интересно! И я пошел вдоль проволоки.
    Шел, шел, слышу голос.  Задумчивый такой. - Ну, и как же  мне  вас
именовать, безродные вы мои?
    Я совсем тихо пошел.  По-индейски, с пятки на носок. И за кустами,
за изгородью вижу: открытое  место,  участочек  небольшой.  И  на  нем
растения разные, совсем не похожие на все в  том  саду.  Ну,  как  вам
сказать? Вот если б взять да  к  зеленому  шелку  пришить  заплату  из
мешковины. Все вокруг - блестит, цветет, в глаза бросается. Не лист, а
веер зеленый, не дерево, а целый букет.  А  тут  листики  мелкие,  все
больше серого, мышиного цвета. И колючек много.
    Наверно, за то и  земли  хорошей  пожалели  этим  травкам.  Камней
кругом насыпано, как на пляже.  В одном месте - прямо горой.  И  возле
этой  горы  каменной  сидит  человек,  ни  на  чем  сидит,  просто  на
корточках.
    Так на вид ничего себе, мускулатура в норме, вроде молодой, но  не
очень, парнем не назовешь, и на "дяденьку" еще не потянет.
    А занимался он вот чем: травки в большую лупу разглядывал и сам  с
собой рассуждал:
    - Эндемичные виды? Безусловно.  Значит,  никакие  определители  не
помогут...  Для удобства  скажем  так:  ты  будешь  "мохнатус",  -  он
пошевелил пальцами один кустик, с листьями толстыми, как собачье  ухо.
Тронул другую траву, - она щетинилась в ложбинке  между  камнями,  как
бурый ежик. Вскрикнул, видно, укололся. Сказал:
    - Ты будешь "подушка для булавок".
    И еще травку потеребил. Эта была вся белесая и блестела, как рыбья
чешуя. И говорит:
    - А ты - "серебряный лист".
    Потом он вытащил из кармана  спички.  Я  подумал:  закурит.  А  он
совсем уже непонятную штуку отчудил:  зажег  и  к  своему  "мохнатусу"
потянул огонек. И... я чуть не ахнул! Едва удержался.
    Над растением заплясало бледно-голубое пламя.  Как  будто  газовую
горелку зажгли. А листья сами не горели.
    Пламя точно вздохнуло на ветру и погасло. Человек сказал:
    - Эфиронос. Очень приятно. Все вы тут, чем можете, оберегаетесь. И
от  солнца,  и  от  холода.  А  вот  как  вы  насчет  алкалоидов?  Или
гликозидов?
    Я уже совсем ничего не понимал и поэтому стало скучно.  А странный
дядька вдруг взглянул на часы и хлопнул себя по затылку:
    - Ого! Пора идти за Гэлькой!
    Он встал, сладко потянулся, сделал руками "Раз-два!" и  зашагал  в
глубь участка.
    Я ходил и ходил, а  наши  все  не  встречались.  Оказывается,  сад
действительно большой. Недаром - всемирно известный.
    А какие тут были местечки, чтобы прятаться! Или играть,  например,
во  вьетнамских  партизан  -  нападать  из  непроходимых  зарослей!  Я
пожалел, что никого из ребят тут нет.  Вообще,  одному  стало  скучно.
Хоть бы познакомиться с кем!
    Я даже  обрадовался,  когда  увидел  девчонку.  Она  сидела  возле
бассейна.  Очень интересный был бассейн  -  как  большая  лестница,  а
каждая  ее  ступенька  -  каменная  яма  с  водой,  и  вода  тихонечко
переливается на следующую ступеньку.  В воде росли кувшинки с  темными
кожаными листьями и еще какие-то водяные растения, а между их  стеблей
задумчиво плавали золотые рыбки.
    Мне очень захотелось поговорить об этих рыбках, и я  сел  рядом  с
девчонкой на каменный барьер. Конечно, если бы тут был кто-нибудь еще,
я и не подумал бы с ней заговаривать.  Вообще-то я не против девчонок.
С Майкой Самохваловой даже дружу.  Но этой было  всего  лет  семь  или
восемь.  Она была худая, с тонкими ногами, и голову  держала  немножко
набок. А главное - одета, как стиляга. Сарафан такой расписной, и очки
от солнца - узенькие, без оправы.  Из-за этих очков она была похожа на
стрекозу.
    Когда я сел рядом, девчонка совсем уже свесила голову па  плечо  и
сверкнула на меня своими стрекозьими темно-зелеными  стеклышками,  как
будто ожидала, чего я скажу. Я и сказал:
    - Ты что, заблудилась?
    Она говорит:
    - Нет, я садовая.
    Голос у нее был такой тоненький, но не  визгливый,  как  у  других
девчонок.
    Я спрашиваю:
    - Что значит - садовая? Разве в саду живут?
    И засмеялся. Она так рассудительно отвечает, будто взрослая:
    - Конечно, живут. Научные работники - тут работают и живут.
    Я еще пуще рассмеялся.
    - Ух ты, какой научный работник!
    А она сморщилась и подергала носом.  Ну, в точности, будто кролик.
И говорит с такой досадой:
    - Фу, какой бестолковый мальчик.  У научных работников тоже бывают
дети.
    Я живенько сделал поворот на сто восемьдесят  градусов.  Спрашиваю
как ни в чем не бывало:
    - А что это за деревья?
    Она даже не запнулась. Посыпала, как трещетка:
    - Это магнолия японская. А напротив - крупноцветная.  У нее цветок
- вот такой!
    И показала руками - как будто большую тарелку.  Важно  так,  вроде
она сама такие  цветы  делает.  Это  просто  удивительно,  чем  только
девчонки не важничают.  Я знал одну - она все гордилась,  что  коленки
часто расшибает.
    Я говорю:
    - А по мне, хоть бы вовсе цветов не было.  Что в  них  проку?  Вот
бамбук, еще куда ни шло, на удилища годится.  Таких вот рыбок  ловить,
как здесь.
    Девчонка вроде удивилась. Закачала своими стеклышками.
    - Где - здесь?
    - Ну где, в воде.
    Она опустила руку в воду, поплескала пальцами.
    - Тут растет кувшинка розовая. И тростник, и камыш. И еще папирус.
А какие же рыбки?
    Я рассердился. Еще бестолковым обозвала меня, а сама? И говорю:
    - По-вашему, по-девчачьи, - золотые.  А на  самом  деле  -  просто
оранжевые. Караси, одним словом.
    Она еще нашла, что спросить:
    - А что такое - оранжевое?
    Я говорю:
    - Вот сейчас предъявлю тебе, и сама увидишь.  Плещи-ка водой в мою
сторону! Да не так, а как будто гребешь!
    Она послушалась.  И что  вы  думаете,  подогнала  рыбку,  а  я  ее
ухватил! Ладонь под бок корабликом подвел и вытащил с водой вместе.
    - Держи, - говорю, - научная работница!
    Руки  у  нее  маленькие,  в  двух  сразу  только  рыбку  удержать.
Выплеснул я карасика ей в ладони, он как затрепыхается, а девчонка как
запищит:
    - Ой, ой, она живая!
    Вот смешнячка! Я говорю:
    - А ты что думала - тебе в бассейн соленую запустят?
    Но она так радостно смеялась, и головой  мотала,  и  тряслась  над
этой рыбехой, - мне и то стало  весело.  И  вдруг  над  самой  головой
прогудели басом:
    - Что тут такое?
    Кто, вы думаете? Тот самый непонятный  гражданин,  что  возился  с
травой на огороженном участке.  Нахмуренный. Ну, ясно. Сейчас  начнет:
"Если каждый будет вылавливать по рыбке..." Будь я один, только бы  он
меня и видел.  А девчонка весело так на него очки выставила, словно  и
не боится. Я скорее у нее рыбку перехватил и бормочу:
    - Погуляла и ладно, пора домой!
    И булькнул ее в воду. Ругай теперь!
    А человек на меня и не взглянул.
    - Гэля! - говорит хмурым голосом. - Сколько  раз  тебе  повторять:
нельзя одной. Ты же знаешь: мама волнуется!
    - Ну и зря, - заявляет девчонка преспокойно. - Я уже  эту  дорожку
наизусть знаю: вот так, и так, и так... А вы все не пускаете!
    Ну, он ее - за руку, и поволок за собой! Далеко уже отошли,  вдруг
она оборачивается.
    - Мальчик! Спасибо за рыбку!
    Вот чудачка! Как будто я ей подарил карасика.
    ...В этот день был прибой, и купаться  меня  не  пустили.  Мама  с
тетей Леной пошли по магазинам.  А я катался на кольцевом троллейбусе.
Сделал четыре круга - надоело, слез.
    На остановке цветы  продавали.  Длинные  такие,  красные,  желтые,
всякие.  Издали посмотришь -  как  будто  костер  в  ведре.  И  как-то
незаметно мысли мои с этих цветов перескочили на сад, где  вчера  был.
Думаю: почему травки, самые незавидные, проволокой огорожены?  Что  за
фокус  -  воздух  спичкой  поджигать?  Девчонка  тоже    припомнилась.
Разговаривает смешно, как большая, а саму по саду гулять не пускают.
    Я и вскочил в автобус - одна остановка всего.
    Вот так сад, ну и сад!..  Я думал: запросто вчерашнее место найду,
где "мохнатусы" эти красуются.  И вроде  узнал  дорожку,  иду,  иду...
Кругом деревья, листья сверкают, колышутся... Нет, не то место!
    Бродил, бродил, даже ноги загудели.  И вдруг приметные кусты  -  в
белом цвету, тяжелом и пышном.  В кустах проволока прячется. Ага,  вот
оно!
    Кончились кусты, а за ними... дом.  Да, обыкновенный, одноэтажный.
Крылечко с навесом. На крылечке рыжий котище спит. Очень ты мне нужен!
    Крякнул я с досады, запустил в кота веточкой.  Он глазами - сверк,
и - мя-а-у! И тут же выбегает из дверей девчонка.  Та самая. Гэля  или
как ее там.  В руке - морковка обгрызанная. Кот ей в  ноги  -  трется,
выгибается.  Она ему сейчас же - морковку. Тот понюхал для приличия, и
снова кричать. А она уговаривает:
    - Ешь, ешь, Базилик. Морковь - это лакомство гномов. Знаешь, таких
лесных человечков.  Отнесешь им вечером миску морковок  -  а  утром  в
миске золото...
    Ну, не видел я таких - котам сказки рассказывать! А она  еще  села
на ступеньку и запела:
                Обо мне все люди скажут -
                Сердцем чист и не сбесив...
    Услыхал я это "не сбесив" и с  хохотом  из-за  кустов  вылез.  Она
голову ко мне поворачивает:
    - Кто там?
    Вот чудачка, не узнала. Я говорю:
    - Забыла? Рыбу тебе вчера ловил. А вообще-то я - Сергей.
    - Ну, заходи, Сережа.
    Зашел я. Сел на крыльцо. Сидим, кота гладим, а он и рад. Я говорю:
    - Это кто тебя вчера увел? Брат?
    Усмехается.
    - Такой большой разве может быть братом?  Это  дядя  Костя.  Мы  с
мамой к нему приехали хвойным воздухом дышать, чтобы я окрепла.
    Посмотрел  я  на  нее:  пальцы  -  палочки,  и   уши    маленькие,
просвечивают, точно  раковины.  С  воздуха  окрепнешь!  Опять  молчим.
Только  и  слышно:  деревья  шумят,  как  море.  Птицы  начали  голоса
пробовать:
    - Ци-ци-ци!
    - Тень-тень-ти-у!
    Гэля спрашивает:
    - А какие птицы певучие?
    - Я не знаю! Их не видно.
    - Тебе тоже не видно? - удивилась.
    Вот как туго соображают некоторые  люди!  Я  и  не  придумал,  что
отвечать. И вдруг она говорит:
    - А мне совсем ничего не видно.
    - Ты бы еще потемнее очки напялила! В тени бы хоть сняла!
    Она послушалась сразу.
    Я еще ничего сообразить не успел, а меня свело всего - не дохнуть.
    Большие у нее были глаза. Темно-синие.  И смотрели прямо на солнце
- не жмурясь, не мигая.
    Она вздохнула. И говорит прозрачным своим голоском:
    - Без очков - все равно. Я ведь слепая.
    Что-то рухнуло, обвалилось у меня в душе...


    Я почти каждый день ходил в сад.  Меня без билета пускали  -  дядя
Костя попросил.  Он и вправду оказался научный  работник.  На  участке
этом,  огороженном,  опыты  проводил.  У  него  там   редкие,    самые
тропические растения.
    И про Гэлю я все узнал.  Она скарлатиной  болела,  маленькая,  ну,
осложнение...  Мать ее - дяди Кости  сестра,  а  живут  они  вообще  в
Минске.  Оттуда в Одессу поехали, думали - можно операцию. Не знаю уж,
почему, но оказалось - нельзя.  Мать ее  очень  переживала.  А  Гэлька
сама? Ну, что она понимает? Она ведь  даже  не  знает,  что  значит  -
видеть.
    Я пробовал сидеть с полчаса, зажмурившись, но  разве  -  то?  Веки
красным просвечивают, и свет, и тень чуешь...  Конечно, Гэле я  ничего
такого не говорил, а просто старался играть с ней и ходить повсюду.
    Она ведь не такая, чтобы плакать или там ныть. Везде лезет, все ей
надо узнать. Идет, за руку мою держится и быстро-быстро бормочет:
    - Ах, как автобус  тарахтит!  Ухо  заболело.  А  люди  как  громко
разговаривают! Второе ухо заболело.  Значит, уже базар. Сережа,  давай
мороженое купим!
    А в саду? Хозяйкой ходит. У цветов, у деревьев названия такие, что
язык вывихнешь, - а у нее так и слетает:  кельрейтерия,  традесканция,
филлокактус! И еще меня поправляет.  Возьмет цветок  в  горсть,  носом
зароется.
    - И не китайский чубушник, а амурский! Китайский не такой тебе!
    Любимые ее цветы - душистые: лаванда, шалфей  мускатный.  Миртовые
листики потрет между пальцев: ах! Сама - как заяц: брови  наискосок  и
очки, будто глаза косые...
    И когда это врачи научатся всем операции делать?
    К дяде Косте на опытный участок мы нередко захаживали.  Сначала он
на меня вроде ругался, а потом ничего, привык. В оранжерею нас повел.
    Очень это интересно - оранжерея! Вся из стекла.  Вдоль стен  трубы
толстые проложены.  Отопление! Такие тут растения - им и крымской жары
мало.
    Чувствуешь себя в этой оранжерее, как в  бане,  в  парной.  Зелень
сочная, скользкая, жирно блестит.  А  дядя  Костя  рассказывает,  куда
какое дерево годится.  Мне больше такие нравились, что  плоды  вкусные
дают.  Авокадо, например, или хурма, или фейхоа. А Гальке - из которых
лекарства делают...  И самый ее ненаглядный - саркоцефалюс. Дядя Костя
говорил, что это дерево - аптека африканских  саванн.  Корни  сушат  -
делают присыпку для ран.  Настой листьев - от  лихорадки.  Кору  жуют,
когда зубы болят.  И листья, и кора,  и  само  дерево  -  все  в  дело
годится.
    - А вот это, - говорит дядя Костя, - "волшебное  яблоко".  Знаете,
как в сказке: упал богатырь чуть дыша, а яблоко съел - и  опять  мечом
замахал.  Это  у  нас  растет  в  Приморье.  Элеутерококк!  Запомните!
Замечательное средство из него получают -  бодрит,  освежает,  снимает
усталость. Заменитель "корня жизни" - женьшеня.
    Я спросил:
    - Дядя Костя! А вот у  вас  еще  участок  есть  -  там  все  такое
маленькое... невзрачное... Колючки одни. От них-то какой толк?
    Не знаю, почему, но он рассердился.  Лицо такое стало - ну, прямо,
как у директора  школы,  когда  тебя  в  кабинет  вызвали  по  причине
разбитого стекла...
    - Предупреждаю, - сказал он скрипучим голосом, - самим  никуда  не
лазать! Ничего не трогать! И боже упаси - рвать!
    Как будто я всю жизнь мечтал - колючки рвать! Ужасно странные люди
- эти ученые.
    А он встал - руки в  карманы.  Глаза  куда-то  далеко  уставились.
Засвистел.  Получилось  вроде  песенки  "Далеко,  далеко,  где  кочуют
туманы..."
    Я тихонечко Гэльку за руку и - задний ход!
    Уселись мы с ней в беседке. Я спрашиваю:
    - Отчего это дядя Костя такой сердитый?
    Она ладошкой машет.
    - И вовсе не сердитый! Он волнуется. Его запланировали.
    - Как это - запланировали?
    - Поставили в план - лекцию читать.  Для трудящихся. А он говорит:
"Мой репертуар известен.  Я не пластинка, чтоб сто раз прокручиваться.
Перед слушателями стыдно". А мама говорит: "От тебя вовсе не требуется
Америку открывать".  Дядя Костя как закричит: "А почему  мне  зажимают
рот?" А мама говорит: "Потому что ничего еще  не  ясно!"  А  он:  "Все
равно, все равно, главное - поставить про... проблему!" Потом я у мамы
спросила: "Зачем дяде Косте рот зажимать?" Она  объяснила,  что  никто
ему не зажимает, а просто он не согласен.  Он хочет  об  одном  лекцию
читать, а запланировано о другом. Вот он и разнервничался.
    Я говорю:
    - А он - настоящий ученый?
    - Еще какой! - всплеснула ладошками Гэля. - Он почти что  кандидат
наук. Он даже духи умеет делать.
    - Какие духи?
    - А вот пойдем к нам - узнаешь!  Как  раз  мама  в  город  уехала,
панамку для меня купить.  В лабораторию зайдем. Вообще-то туда  ходить
не велят, но раз никого дома нету...


    Лаборатория - маленький такой чуланчик, раньше  это  ванная  была.
Кругом книги - стопками, пачками.  Над столом - полка с дырочками, а в
каждую вставлена пробирка.  И в пробирках  -  зеленое,  желтое,  синее
налито. Как будто карандаши цветные.
    Еще на столе - разные приборы, спиртовка, колбы, тоже неизвестно с
чем.  Так и потянуло какой-нибудь опыт сделать! Если б не с Гэлькой  я
был... А с ней боюсь.
    Все я там потрогал, пересмотрел.  На  маленьких  весах  захотелось
что-нибудь взвесить.  Смотрю, из одной  книги  письмо  торчит.  Я  его
вытащил, на чашку бросил и разновесками тютелька в тютельку вывесил. А
потом взглянул на конверт - какая там марка.  Оказалось, обыкновенная,
и  конверт  обыкновенный,  с  цветной  картинкой.  Только   вот    что
удивительного: адрес как будто русскими буквами написан, а я ни  слова
не понимаю. Спрашиваю Гэлю:
    - А дядя Костя из-за границы письма получает?
    - Ой! - говорит. -  И  письма,  и  бандероли,  и  посылки!  И  сам
посылает - семена, черешки. А как же!
    Я  опять  посмотрел.  Нет,  конверт  наш,  советский.  Из    серии
"Народности СССР".
    - Вот, говорю, Гэлька, письмо какое-то странное.
    Рассказал ей, в чем вопрос.  Ну, разве она знает! Маленькая еще. И
вот что ей в голову взбрело:
    - Давай прочитаем!
    Я посомневался немного.  Нехорошо чужие  письма  читать.  А  потом
подумал: прочитать я все равно  не  смогу.  Посмотрю  только,  это  не
считается.
    Вытянул письмо из конверта.  Такой же почерк, и так же  ничего  не
понять.  Но к письму  был  приколот  лист  белой  бумаги,  на  машинке
напечатанный, по-русски. Я заглянул только. И уже не мог оторваться. А
Гэлька теребит меня: "Читай, читай!"
    И вот что я прочитал:
    "Самому ученому профессору.
    Дорогой, уважаемый товарищ!
    Желаю вам благополучия и здоровья, вам и вашим детям, и внукам,  и
всем родственникам.
    Пишет вам старый пастух Арсланкул, сын Бобокула.
    С юных лет, когда еще первый пушок не темнел у меня над  губой,  и
до той поры, когда старость согнула меня, точно куст  арчи  на  ветру,
живу я в горах.  Орлы - наши соседи, и по утрам  хозяйки  выметают  из
домов клочья утреннего тумана...
    В молодости был я ловок и силен, как говорят, у живой  лисы  хвост
мог отрубить.  Прославился как меткий стрелок,  удачливый  охотник.  В
поисках зверя забредал в  такие  места,  где  тишину  никогда  еще  не
вспугивал голос человека.  Видел немало чудес,  сотворенных  из  камня
неведомой силой, видел удивительные цветы гор, - они  были  похожи  на
то, как если бы ночь посеяла звезды, а звезды  бы  расцвели,  -  но  я
проходил мимо, беспечно думая: "На что кошке жемчуг?"
    Лишь с годами я стал прислушиваться к рассказам стариков,  знающих
то, чего другие не знают.  Иным, зорким взглядом смотрел я на все, что
меня окружало, и все сохранял в казне своей памяти.
    Я услышал о траве бирмакара с плодами, похожими на  пузыри,  -  из
листьев ее делают примочку, помогающую при ушибах, о травах таг-ялпыз,
сассык-маталь,  сум-бул,  мехригие,  исирик  и  прочих,  которым  люди
приписывают полезные, достопамятные и чудодейственные свойства. Семена
этих трав я разыскал и сохранил.
    Я увидел в горах необыкновенную дикую яблоню.  Вся земля  под  ней
была усыпана толстым слоем опавших и  перезимовавших  ее  плодов.  Они
были сладки и сочны, с гладкой тугой кожицей, словно и  не  пронеслись
над ними бури суровой горной зимы, словно снег не засыпал их... Я съел
яблоко, а семечки сохранил.
    Близ печального озера Кули-Вати-Калон, -  расположенное  высоко  в
горах, оно и летом не освобождается от ледяных пут, - видел я еще одно
чудо.  Среди осыпей и голых камней, где могут выжить лишь злые колючие
травы мармарак и кампыр-муруш, глаз мой поразила  свежая  зелень.  Под
скалой, в небольшой пещере, бил теплый ключ, а рядом рос  куст  черной
смородины, - о ягоде этой, сладкой и крупной, и  не  слыхивали  жители
таких высот. Я сохранил семена смородины.
    Я увидел незнакомые растения - зерна их принесла в половодье  река
из скалистых мест, недоступных человеку.  Не перечислить всего, что  я
видел...
    Мне самому не довелось учиться, но я  возлагал  надежды  на  сына,
быстрого  умом  и  жадного  к  знаниям.  Горе,  огромное,  как   гора,
обрушилось на мой дом, как на тысячи других, - сын мой погиб,  защищая
свободу и счастье Родины.
    И вот, в преддверьи старости, я остался один, и все, что  принесла
мне долгая жизнь, лежит без пользы, как закопанное в землю  сокровище.
Цену золота знает ювелир. Я жду от тебя совета. Что делать?
    Писал со слов Арсланкула Бобокулова  секретарь  правления  колхоза
Мирза Исмаилов".
    Вот так письмо! Лучше иной книжки.  Я читал, и у меня даже  сердце
заколотилось, как будто два квартала пробежал наперегонки.  Кончил,  и
еще раз захотелось прочитать,  но  Гэлька  заскучала.  Она  давно  уже
болтала ногами и вертелась на стуле.
    - Подумаешь, - говорит, - черная  смородина!  У  нас  тут  в  саду
лавровый лист на дереве растет. Лучше давай, Сережа, духи понюхаем! Их
дядя Костя сделал!
    Я никак не мог  сообразить,  что  за  духи.  О  высоких  горах,  о
немерзнущих яблоках - вот о чем я думал.  И даже  зло  взяло  на  дядю
Костю - ему такие письма пишут, а он сидит тут,  фокусами  занимается.
Духи какие-то... Но с Гэлькой спорить невозможно - как наклонит голову
к плечу, так и вспомню: "И без очков - все равно..." Оказывается, духи
эти в пробирках.  А я-то думал  -  опыты...  Гэлька  говорит:  "Это  -
перегонкой.  И на спирту". А толком  рассказать  не  может.  Она  ведь
только слышит, что говорят, а видеть - не видит...
    И еще она сказала, что самые лучшие духи  -  на  второй  полке,  в
третьей с краю пробирке, и название им  "Серебряный  лист".  Почему-то
были они синие. Не как чернила для авторучки, а поголубее, и как будто
светились, точно и не пробирка стоит, а лампа дневного света.
    Я достал ее осторожненько, пробочку ототкнул. И как тут запахло!
    Никакой цветок на свете так не пахнет - у меня защекотало в  носу,
и дышать стало необыкновенно приятно, как зимой на лыжах.
    А уж Гэлька радовалась! Она прямо пила  запах  и  носом,  и  ртом:
"Ах-х, ах-х!". Потом говорит:
    - Дай мне ее, Сережа, я чуточку подушусь!
    Я разозлился.  Ей ничего не будет, мне, в случае  чего,  отвечать.
Может, он эти духи для подарка сделал!
    - Нет, - говорю, - хватит!
    И обратно в гнездышко пробирку втолкнул.  Гэлька сползла со стула,
присела на корточки.
    - Котик! - зовет. - Базилик! Где ты, кис-кис-кисанька!
    Кот - вот он, пожалуйста. Ласкается, хвост трубой. И Гэлька ему:
    - Ах ты, оборванец!
    Разговаривает, как с человеком, а у  самой  губы  передергиваются.
Ну, не могу  я  на  это  смотреть!  Проявил  малодушие.  Снова  достал
пробирку.
    - Бери, только каплю, не больше!
    Она засияла. Быстренько на ладонь себе капнула. И правда, немного,
по совести.  А запах еще сильнее поплыл, волнами. Базилик тоже  учуял.
Кругами заходил, задравши голову.  Орет.  Я  знал  раньше,  что  кошки
валерьянку любят. Может, и эти "духи" - вроде валерьянки?
    А Гэлька говорит:
    - Я еще капельку - волосы подушу.  Мама всегда  так...  В  волосах
запах всю жизнь держится!
    Не успел я опомниться, она уже на голову капает.  И тут Базилик  -
как ее всем туловищем под колено двинет! Рука  дернулась,  и  чуть  не
полпробирки выплеснулось на лоб!
    Она как закричит:
    - Ой, ой, жжется!
    Ну, не помню, как: я кота - ногой,  пробирку  -  рукой,  а  другой
рукой платок шарю, и как назло, нет его в  кармане,  конечно.  Схватил
полотенце, давай  вытирать.  А  Гэля  очки  сбросила,  глаза  кулаками
натирает и кричит, словно ей зубы рвут:
    - Ой, жжет, больно!
    Подвел я ее к  раковине,  тихонечко  синее  это  смыл,  полотенцем
промакнул.  Она затихла, только дышала еще со всхлипом. Коту, конечно,
наподдал я как следует - он так и выстрелил с крыльца.
    - Ой, ругать меня будут! - плачет Гэлька.
    Конечно, по головке не погладят за  такие  номера.  Надушилась!  Я
прикинул на глаз пробирку: и половины не  осталось.  А  вот  если  все
поумному... Я говорю:
    - А при чем тут ты? Кот пролил, нашкодничал.
    Она головой мотает.
    - Ну, и побьют его.  А он даже сказать не может, что не виноват...
Я же духов захотела!
    Полез я в затылок.
    - Ну, чего там... Больше всех - моя вина. Постарше, кажется. Так и
скажи дяде: Сергей натворил дел.
    Опять не согласна:
    - Нет, я все скажу, как было...  Только... Одного не скажу  -  что
больно было. Мама будет волноваться. А зачем - ведь все уже смыли.
    На этом и порешили. Я скоро домой пошел: чего еще тут дожидаться!


    На другой день мать заявляет:
    - Избегался ты.  На себя уже не похож, глаза  ввалились.  Одевайся
поприличней, едешь с нами в Бахчисарай.
    Я и так и сяк - ни в какую, едешь и все.  Конечно, в другое  время
почему не поехать? А тут я все время думал:  Гэлька  там  ждет  и  уж,
ясное дело, решила, что я струсил, от ответа ушел.
    И все мне было ни к чему.  По дворцу какому-то ходим,  а  я  и  не
смотрю.  Вдруг все застыли. У стены - вроде умывальника,  с  чашечками
мраморными. Из одной в другую вода перекапывает. Слышу, люди шепчутся:
    - Вот он, фонтан Бахчисарайский!
    Этот и есть? И Пушкин про него целую поэму  написал?  Да,  неважно
тогда обстояло дело с фонтанами.  У нас,  на  Театральной  площади,  -
куда! В три яруса бьет, а вечером подсвечивается разными цветами.
    Поздно уже к себе  вернулись.  А  на  другой  день  снова  поездка
назначена. До крику дошло. И все напрасно.
    Так четыре дня промытарились.  К вечеру в какой-то парк попали, уж
и не помню, где.  В кино билетов не достали,  катер  -  через  полтора
часа. Сели перед открытой сценой. Там стол устанавливают, и ящик такой
высокий, чтоб за ним человек говорил.  Народ собирается, толкуют,  что
лекция будет. Лекция так лекция - мне уже все равно было, лишь бы ноги
вытянуть да чтоб в глазах ничего не  мельтешило.  И  чтоб  можно  было
подумать.
    Только маме это почему-то не нравится. Сейчас же начала:
    - С ним разговаривают, а у него глаза в космосе...  И  какими  это
мировыми проблемами ты занят, хотелось бы знать?!
    Я и вправду никогда столько не думал, как  в  последнее  время.  О
разном.  Больше - о людях. Каково тем, у кого ноги нет или  руки?  Или
таким, что ничего не слышат? Ни моря, ни ветра? Или таким, как Гэля?..
Как им жить? Один раз она  берет  в  руки  лист  кувшинки  и  говорит:
"Оранжевый!" А он зеленый, конечно. "Почему это?" - думаю. И вспомнил:
рыбки! Они гладкие, холодные, и лист такой же. Вот как она понимает...
Или объясняла мне: "Улитка низкая, а лебедь высокий!" И все... А скажи
ей: "Лебедь красивый!" Надо же объяснить.  А как?  И  так  будет  жить
человек всю жизнь, не зная, что такое красивый. Ну, читать ее учат, по
выпуклым буквам. Но много ли таких книг? И вот, как подумаешь, на душе
делается, будто ты в чем-то виноват.  И ты, и все  люди,  у  кого  все
целое, не больное...
    Я вспомнил: ящерица.  Схватишь ее - хвост в руке остается. А потом
вырастает новый.  Вот если бы у  человека  так!..  Изучить  это  надо.
Добиться. Ведь узнали же люди, что надо оспу прививать. Или уколы - от
брюшного тифа.  Надо только как следует взяться - ну, зубы стиснув, не
отступая...
    Я так раздумался, что не заметил, как человек взобрался на сцену и
встал за высоким ящиком. И вдруг подтолкнул меня знакомый голос.
    - ...несколько отступлю от намеченной темы лекции...
    Это был дядя Костя - вот дела! В костюме, с  галстуком,  солидный,
будто директор школы.  Я даже съежился, вспомнив про  нашу  с  Гэлькой
оплошку.  Но он, конечно, не видел меня, а стоял себе и читал  лекцию,
как всякий ученый.  Пока все это сообразилось, дядя  Костя  уже  много
кой-чего наговорил. Я начал слушать вот с каких слов:
    -  ...сотни  неизвестных   прежде   алкалоидоносных,    гликозидо-
содержащих,  ароматических  и   других    фармакологически    активных
растений...  Из них получены вещества, понижающие  кровяное  давление,
способствующие заживлению ран, успокаивающие нервную систему...
    Слова все были такие длинные, сонные, - я зевнул и долго ничего не
слушал, потом вдруг ухо опять поймало понятное:
    - ...и даже в Японии.  Японские матери присылают письма, в которых
благодарят ученых нашей страны за чудодейственный препарат. Галантамин
помог сотням детей избавиться от тяжелых  последствий  полиомиелита  -
детского паралича...
    Оказывается,  если  слушать  только  голос  лектора  и  ни  о  чем
постороннем не думать, можно  все,  в  общем-то,  понять.  Дядя  Костя
рассказывал о горах и пустынях Средней Азии. Там очень много растений,
каких нигде больше нет.  Климат там очень плохой. В горах бывает  так:
ночью цветы водяного лютика вмерзают в лед  озерков,  на  которых  они
растут.  А пригрело солнце - лед растаял, цветы снова живые.  Растения
там приспосабливаются к суровому климату.  Чтобы не мерзнуть, жмутся к
земле, прячутся в трещинах, за камнями. Или растут плотными подушками,
согревая друг друга.  Листья у них опушенные, мохнатые. А  в  пустыне,
где жарко, наоборот - узкие, чтобы  испарять  поменьше  воды.  А  есть
такие, что выделяют испарения эфирного масла. Этот пар можно зажечь, а
само растение не  сгорит.  (Тут  я  сразу  вспомнил,  как  дядя  Костя
поджигал "мохнатуса"! Вот  тебе  и  чудеса!)  И  во  многих  растениях
содержатся разные полезные вещества.  Из одних  делают  лекарства.  Из
других добывают смолы, нужные  для  химической  промышленности.  Одним
словом, наши горные  растения  такие  же  полезные,  как  те  цветы  и
деревья, что растут в тропических лесах. Только они еще плохо изучены.
    И тут я решил...  Окончательно и  бесповоротно  решил:  вырасту  -
поеду в эти горы.  Залезу туда, куда еще никто  не  забирался.  Дорогу
спрошу  у  того  пастуха  старого...  И  сделаю  открытие.  Это  будет
необыкновенный цветок.  Ростом с кукурузу, а сам цветок  -  не  меньше
магнолии крупноцветной.  И ягоды дает такие, что съел -  и  отрезанная
нога выросла, съел - и новые глаза вместо старых...
    Лекция кончилась.  Я хотел подойти к дяде Косте. А ноги не идут, и
сердце так противно съежилось.  Ведь я до сих пор не знал, как оно там
получилось, с духами.  Разные ведь  люди  бывают.  Иной  из-за  мелочи
голову оторвет.  У меня был приятель Валерка, ну, тень моя,  нитка  от
иголки. А сломал я лезвие у его ножичка карманного - дружба врозь.


    На другой день мне смешно было: чего испугался? Не такой  же  дядя
Костя.  Я прямо тете Лене с мамой заявил, что мотаться по берегу толку
нет, что лучше пойду я в сад, там есть девочка  знакомая.  Они  хотели
меня  на  высмешку  взять,  одним  словом,  тили-тили-тесто,  жених  и
невеста... И пусть себе. Я-то знаю, зачем хожу.
    Добрался до сада.  Сторож как раз знакомый -  дядя  Охрим.  Увидел
меня и руками замахал - как ветряная мельница:
    - Ну, хлопчик, вот хлопчик! А тут за тобой только и  скучают.  Ну,
не соврать - раз пять сегодня спрашивали!
    Я и стал, как прибитый.  Вот тебе и ученый! Никак  успокоиться  не
может.  Ладно бы, целый флакон духов пропал. А то -  пол-пробирки,  да
самодельных.
    Вот некоторым ничего, когда их  ругают.  Выслушал  -  встряхнулся,
словно из-под душа.  А я так не могу. Когда отругают  как  следует,  я
потом целый день не опомнюсь.  И самому кажется: не выйдет из меня  не
то что там космонавт, а даже обыкновенный бухгалтер - из бессовестного
такого.
    - Ну, иди, чего стоишь, -  подтолкнул  меня  дядька,  -  заждалась
небось, соскучила за тобой дивчинка слипенька, бесталанна...
    Я-то знал, кто по  мне  соскучился.  Пошел  все-таки.  Думаю:  сад
большой, поброжу по закоулкам - и обратно. Очень надо - от чужого дяди
выслушивать...
    Ну, иду.  Деревья все знакомые. Земляничник  -  Гэлька  любит  его
ствол гладить.  Весь он красный, лощеный, словно пластмассовый. Тисс -
это дерево совсем особое: много, много стволов подряд растет,  и  тень
от него самая непробиваемая.  Мы на скамеечке под  ним  сидели,  когда
чересчур жара одолевала.  И еще один Гэлькин любимец - кедр атласский.
Хвоя у него  голубая  и  висит  до  земли.  Гэля  ее  теребить  любит.
Русалкины, говорит, волосы! Это ей мать про русалок рассказывала, тетя
Тина.
    И сам не знаю, как свернул на дорожку, ведущую  к  тому  домику...
Иду - будто  сам  себя  за  волосы  из  болота  вытягиваю,  как  барон
Мюнхгаузен.  Не легче. И вдруг чуть меня с ног не сбивает... сама тетя
Тина! Дышит, задыхается:
    - Сережа, ой, Сережа, где же Гэля?
    Говорю:
    - Я только что к ней иду.
    Она вся белая сделалась и к дереву прислонилась.
    - А мы... а я...  Только и надеялись, что вместе вы ушли!  С  утра
исчезла... Везде уже искали...
    Я ее успокоить хотел. И брякнулось так:
    - Найдется! Львы в саду не водятся!
    Она еле губами шевелит:
    - Тут море, мальчик... И обрыв к морю... А Гэля...
    И уткнулась лицом в дерево - плачет.  А я топчусь с ноги на  ногу,
не знаю уж, что и сказать. Поплакала она и говорит:
    - Мы с Костей пойдем в милицию заявлять.  Может быть, еще... Ты  с
нами?
    А я вот что придумал:
    - Идите, тетя Тина! А я еще раз все уголки парка  обегаю.  Я  ведь
все ее любимые местечки знаю.  Может, в беседке где-нибудь солнышко ее
разморило, спит...
    Она рукой махнула:
    - Как хочешь... Только напрасно это, весь сад пройден насквозь...
    Ладно, я свое знаю. Гэле по саду одной не разрешали ходить, а пуще
всего - в "зону отдыха".  Это так называется "зона отдыха", а на самом
деле - просто овраг пустой, дикий. Дорожки по склонам вьются, крутые и
скользкие.  Кругом ручьи журчат, а где они,  и  не  увидишь:  трава  в
человеческий рост.  Ни асфальта, ни скамеек, ни цветов. А чего  же  мы
туда зашли? Гэлька попросила. "Меня, - говорит, - так и тянет, куда не
пускают!" Не понравилось нам.  Трава какая-то растет, цветы  -  белыми
блюдцами. Так над ней - мухи столбом, и пахнет неважно - голова болит.
А все-таки, может, там она, упрямая? Если даже  искали...  Ведь  такая
глушь, что слона можно в зелени упрятать.  И пошел я через весь сад  к
"зоне отдыха"...
    Калиточка там легонькая.  Несколько ступеней каменных. А дальше  -
сплошная тебе природа. Под мостиком хвощи растут, огромные. Папоротник
перья зеленые раскинул.  Деревья косматые, мохом заросли, и все кругом
плющ душит.
    Я по дорожкам - вверх, вниз.  Тихо. И людей никого нет. Сюда редко
кто забредает. Только птицы - свое: "Тё-тё-тё! Тиу-тиу!"
    Взмок я наконец, и дыхание сбилось.  Сел на камень, глаза  закрыл.
Птиц слушаю.  И думаю: куда же она убежала? И зачем?  Не  может  быть,
чтобы с обрыва...  Там место людное, беседка  с  перильцами.  Нет,  не
может быть!
    Вдруг птицы замолкли. И сзади меня, в груде листьев перепрелых, в
лопухах - легкое такое шевеленье.  Я замер, словно деревянный. Не  она
ли бредет? Как бы не испугать! Меня-то она не видит, от  неожиданности
и споткнуться может...
    Чуть дыша, оборачиваюсь назад.  А в траве  -  как  лента  стальная
переливается... Змея!
    Ну, и скакнул же я! Жаль, без планки, а  то  бы  Брумеля  победил!
Отбежал порядочно.  И тут  уж  другие  мысли  потекли:  вдруг  змея  -
ядовитая?  А  Гэля  не  видит...  И  вся  картина  уже  представилась:
потянулась девчушка  на  шорох,  а  змея  как  ужалит,  и  никого  нет
вокруг...  Я еще больше стал себя ругать. Ведь это она от  скуки  одна
убежала.  Привыкла со мной бродить, а тут я пропал и  пропал.  И  сиди
вдвоем с Базиликом на крылечке... Сама с тоски замяучишь!
    Я опять зашагал.  А где и  ползком,  где  карабкался,  за  деревья
цеплялся. Ветки раздвигал. Нет! И опять поворот в мыслях: может, вышла
она за ворота да и побрела  себе  по  деревне...  А  сейчас,  конечно,
милиция ее уже разыскала, и теперь у них одно  беспокойство  осталось:
куда же этого Сережку унесло?
    Совсем я растерялся. Стою чурбан чурбаном. То ли дальше искать, то
ли вернуться.  И вдруг впереди, в  бузиннике,  словно  цвет  розоватый
мелькнул. Смотрю и не соображу: бузина-то белым цветет...
    Потом сообразил. Сарафан ее, розовый... Бросился.
    Сидит.  Комочком сидит, как  обезьянка  маленькая.  Руками  голову
обхватила. Я ей - тихо, тихо:
    - Гэля! Гэлечка!
    Она вздрогнула и еще больше сжалась.  Потом хрипло так отозвалась,
головы не подымая:
    - Се-ре-жа! Иди сюда, Сережа!
    Сел я рядом с ней, прямо на траву.  И чего-то  так  испугался,  не
знаю, чего. Затрясся весь, будто замерз.
    - Ты зачем тут сидишь? Мама ищет, дядя Костя... Она шепчет:
    - Не знаю... Что это... Не знаю! И как заревет!
    Я ее даже по голове погладил. Уж так жалостно плачет. Уговариваю:
    - Ты погоди, расскажи все по  порядку...  Случилось  что?  Обидели
тебя?
    Она головой замотала:
    - Нет! Сама! Помнишь, духи мы пролили? "Серебряный лист"?  Дядя не
догадался.  Думал - высохли. А у меня с тех пор  глаза  болели.  Я  их
кулаками терла. И сердце так сильно билось, как будто температура. А я
не говорила никому...
    И замолчала - слезами захлебнулась. Я опять ее - по голове:
    - Ну, ну, дурашка, чего?
    - Сегодня...  Убежала... Птица пищит, я за ней. И сюда  забралась.
Веткой...  Веткой сбило очки. И все по-другому стало. Ушло  -  далеко,
далеко. Я не знаю... Я идти не могу - земли как будто нету!
    Страх меня заледенил всего.  Зуб на зуб не попадает. И  как  сумел
все-таки - руки  ее  осторожно  приподнял,  голову  откинул.  Она  вся
зажмуренная, и слезы, слезы по лицу...
    - Посмотри! - кричу. - Не бойся! Глаза открой! Шире!
    Она чуть разлепила ресницы. Я уж и сам - чуть не в слезы:
    - Смотри, смотри, Гэля!
    И глаза ее раскрылись. Синие. Мокрые. Живые.
    И поворотились - медленно, трудно - прямо ко мне.
    - Гэлька! - закричал я. - Ты же нечаянно  вылечилась!  "Серебряным
листом"! Ты видишь!
    А она все плакала, плакала, плакала...


    Это все летом было.  В курортном городе. А  сейчас  уже  осень.  Я
уроки сделал и перечитываю письмо от дяди Кости.  Он  пишет,  что  все
горные растения, семена которых прислал ему старый пастух, изучаются в
Академии наук.  И что Гэля ходит в первый класс.  Писать  она  еще  не
научилась, но зато посылает мне...
    И я беру в руки Гэлин подарок. Подношу к лицу, вдыхаю удивительный
запах.  Трудно даже поверить, что так может  пахнуть  узкий  листочек,
весь серебряный, словно крохотная рыбешка.

______________________________________________________________________

    Туманова Зоя.  Серебряный  лист  //  Веточка  из  каменного  сада.
Рассказы. - Т.: "Ёш гвардия", 1981. - с.24-43

    Мечта об открытиях, о новых, неизведанных путях  -  куда  приведет
она человека, стоящего на пороге юности? Устоишь ли  ты,  когда  жизнь
столкнет тебя с настоящим суровым испытанием? И сумеешь ли  прийти  на
помощь тому, кто слабее, кто попал в беду?
    Эти  вопросы  встают  перед  героями   сборника    приключенческих
рассказов Зои Тумановой "Веточка  из  каменного  сада".  Их  ведет  по
дорогам жизни стремление  к  открытию  тайн  природы,  справедливости,
желание  сделать  добро.  Они  ведут  научный  поиск,  сталкиваются  с
загадочными явлениями природы,  человеческой  психики,  им  приходится
решать  проблемы,  связанные  с  формированием  всесторонне   развитой
личности.
______________________________________________________________________

    Зоя Александровна Туманова

    Веточка из каменного сада
    Рассказы

    Редактор Р.Пылаева
    Художник А.Михайлов
    Худ.редактор Р.Зуфаров
    Техн.редактор Т.Ахмеджанова
    Корректор З. Нажатова

    ИБ 861
______________________________________________________________________

OCR dauphin@ukr.net