Код произведения: 14297
Автор: Ловцов Н.
Наименование: Полосатый Эргени
Н.Ловцов
ПОЛОСАТЫЙ ЭРГЕНИ
Повесть об уссурийском тигре
(сб. "Полосатый Эргени")
I. ИГРА С ЛЮДЬМИ
Полуголые ребятишки шаловливой стайкой бегали по мокрому песку. Под
каймой берега лениво плескался Амур и нагонял на отмели шумливые волны.
Недалеко, на пригорке, у летних юрт, сидели старики гольды. Они молча
попыхивали трубками, отгоняя надоедливую мошкару, и прислушивались к
гомону.
Громкий детский смех висел над рекой и вместе с рокотом волн
отдавался в стойбище.
Но вот ребятишкам надоело шлепать по песку, и они, как вспугнутый
табун лошадей, один за одним, припрыгивая и перегоняя, с озорным криком
проскакали мимо юрт.
Бину, самый маленький и самый бойкий мальчишка, на ходу запустил в
бороду старого Шапиноя обглоданный хребет горбуши.
- Почеши, дедушка, борода-то у тебя нечесаная...
Старик строго сверкнул глазами и, выдернув рыбью кость, нежно
погладил свою пушистую бороду.
- У... у... у... я тебя...
Бину повернулся к нему и высунул язык.
- Вот подожди, Эргени тебя в тайге задерет, задерет. Я ему скажу...
у... у... - И старик указал длинной сухой рукой на тайгу.
Бину присмирел и задумался. Он знал, что Эргени - душа его недавно
умершего деда Кармами - страшного деда Кармачи, которого боялся не
только сам Бину, но и его отец Большой Бину, и его мать, любимая дочь
Кармачи.
- А... Я...
Рука Шапиноя еще тянулась к тайге. Бину захлебнулся и испуганно
взглянул на темный лес. На горах, отороченных бахромой тайги, яркими
пятнами играло солнце. По горе извивалась тропинка. Между огненных
цветов багульника скакали его приятели. "Ну разве там может быть злой
Эргени"? Бину тряхнул скатанной копной черных волос, снова показал
Шапиною язык. Хлопнув себя по голым и загорелым ногам, он понесся в
гору.
- Не трус... Добрый рыбак будет... сильный парень вырастет... -
добродушно ухмыльнулся Шапиной, подмигивая своему соседу, низкорослому и
морщинистому Ловди.
Ребята добежали до перевала и остановились. Далеко забираться в
тайгу они боялись. В тайге всегда было тихо, душно и тесно. Попробуй
развернуться - налетишь на сучок или споткнешься о пень, о старый
загнивший ствол дерева, где обязательно лежат две-три серебристых змеи.
Но зато в падушках, на маленьких лужайках, где между камнями и
нависшим тальником пенится горный ручей, всегда весело. Мелкую форельку
можно ловить старыми лоскутами; жука-плавника нетрудно пришибить прутом,
а потом смотреть на него и считать, сколько у него ног и сколько глаз и
почему он бегает по реке и не тонет. В кустах заливаются птицы, их можно
дразнить и перекликаться с ними.
Но забираться далеко - опасно. Там темные стволы кедров, седоватые
лиственницы и широкие лапы елей. Попробуй, сунься туда, а вдруг вылезет
злой Эргени...
Ребята избегали угрюмую тайгу. За перевалом у них была своя лужайка.
На вершине хребта Бину догнал приятелей, растолкал и присел. Громко
свистнув, он вдруг опустил голову к земле, засунул между ног и как мяч
покатился по мягкой густой траве. Ребятам это понравилось, они точно так
же, один за другим, с криком и со смехом покатились к лужайке. Самый
старший из них, вертлявый Тутукан, хотел было снова взобраться на гору и
опять кувырком скатиться с нее. Но Бину придумал новую игру. Он встал на
руки и, забавно дрыгая в воздухе ногами, прошел лужайку от одного края
до другого. Тутукан раздумал и покатился за Бину колесом, отталкиваясь
от земли то руками, то ногами. За ним, подражая ему, промелькнула
малюсенькая Соби. Следом по очереди - остальные.
У ручья на пригорке, в густых зарослях багульника, вытянувшись во
всю длину полосатого тела, лежал шестимесячный тигренок. Высунув кончик
красного, покрытого слюной языка, он тяжело дышал, томимый жарою.
Несколько часов тому назад он сытно позавтракал пискливыми, но вкусными
кабаньими поросятами и сейчас ждал свою мать.
Детский смех и крик заставили его насторожиться. Он лениво
потянулся, перевернулся на живот и, мягко пригибая траву, бесшумно
пополз к лужайке...
Бину поспорил с Тутуканом. Встав рядом, они покатились колесом
вперегонки. Руки, ноги и вихрастые головы замелькали перед тигренком. У
него заиграли глаза, он напружинился, прыгнул к ребятам и повалился Бину
под ноги, - тот упал. Тигренок вскочил и игриво хлопнул его мягкой лапой
по голому заду.
Бину с недоумением уставился на тигренка. Тутукан отбежал в сторону,
спрятался за кусты и предостерегающе зашипел:
- Эргени... Эргени... Злой Эргени...
Испуганные ребятишки скрылись в зарослях.
Тигренок снова наскочил на Бину, упал рядом с ним и так же, как
несколько минут тому назад, когда Бину ходил на руках, замахал в воздухе
лапами. Ему хотелось играть.
Бину присел на корточки и улыбнулся.
- Злой Эргени играть не любит. Это не злой Эргени... Смотри, этот
еще маленький. Тутукан шепотом ответил:
- Беги, это Эргени злой. Я знаю...
- Ну, он не злой... - весело рассмеялся Бину и тряхнул тигренка за
загривок. Тигренок вскочил и, играя, отбежал на несколько шагов. Бину
нагнал его и, в свою очередь, повалил на землю.
Тигренок вывернулся, опять сбил Бину с ног и отскочил в сторону.
Ребята поняли, что этот зверь совсем не страшный, и осторожно окружили
его. Даже Тутукан вышел из-за своего куста. Маленькая Соби выскочила
вперед. Ей очень хотелось поиграть с тигренком. Заметив, что он от нее
недалеко, она схватила за хвост и легонько дернула.
- Ну, ну, Эргени, поиграй со мной...
Тигренок жалобно взвизгнул и ударил Соби по спине. Девочка громко
всхлипнула, ребята бросились в стороны. От плеча до поясницы у Соби
протянулись две узких царапины.
- А, так ты так играешь? - возмутился Бину, схватывая длинный ивовый
прут и бросаясь на тигренка, - вот тебе, получай, получай. - Он
ожесточенно стал колотить его.
Тигренок съежился, виновато прижал к боку хвост и, как провинившийся
щенок, в несколько прыжков исчез в тайге (*).
----
(*) Подобный случай рассказан мне в 1922 г. в с. Вятском
Хабаровского уезда амурским рыбаком. (Примеч. автора.)
II. ТИГРИЦА МАТЬ
Ночью, когда луна приветливо закивала тайге, тигренок выполз к
ручью, потягиваясь, выгнув дугой спину, и жалобно замяукал.
Прошло несколько томительных минут. Тайга молча приняла его жалобу и
ничего не ответила. Только темные, причудливые тени, что легли на
поверхность ручья, предостерегающе шевелились. Тигренок припал к воде
красным длинным языком, несколько раз булькнул и поднял морду... На
кончик черного и мокрого носа уселся комар; запустив острую пику, он
безжалостно колол его. Тигренок недовольно фыркнул, сунул морду в траву
и снова жалобно проревел.
И вдруг совсем недалеко кто-то ласково замурлыкал. Тигренок
навострил уши, сделал несколько прыжков и оказался около матери.
Тигрица беспокойно обнюхала сына от кончика носа до конца хвоста,
лизнула его гладкую лоснящуюся шерсть длинным, как лопасть весла,
шершавым языком и тихо промурлыкала, словно успокаивала сына.
Повернувшись к тайге, она сделала три прыжка и недовольно оглянулась.
Тигренок ловил в высокой густой траве лягушат. Он так увлекся охотой,
что и не заметил отсутствия матери. Тигрица вернулась и строго
проурчала. Тигренок прыгнул к ней, но по пути неосторожно задел сухой
сук лиственницы. Дерево резко треснуло. Тигрица нагнала своего сорванца
и, схватив громадными зубами за загривок, чуть сжала их. Тигренок
обиженно пропищал, дернулся вперед, но, сдержанный зубами матери,
послушно поплелся за ней.
Двигались они мягко, неслышно. Перелезая через поваленные стволы,
проскальзывая через таежные заросли или перепрыгивая через рытвины и
ручьи - тигры почти не производили шума. Их движения были мягки и
настолько рассчитаны, что они в любую минуту умели змеей выгнуть свое
тело и незаметно перелезть через поваленное дерево. А через чащи, где
другому зверю никогда бы не пробраться, они проскальзывали ползком, как
змеи, и не делали никакого шума.
Тигрица мать вела своего маленького Эргени через горные ущелья,
через кручи к глубокому таежному озеру. У берега, на высоком холме, где,
как щетина на кабаньем хребте, рос только дубняк, еще днем, после
недолгой борьбы, она придушила старого кабана самца. И теперь там их
ждало сытное пиршество.
Ночь была тихая и душная. Тучи надоедливой мошкары носились в
воздухе и преследовали тигров. Сильные звери беспомощно вертели головами
и, даже иногда нарушая тишину тайги, фыркали. Чаще всего и громче
выражал неудовольствие тигренок. Тигрица была опытна, осторожна и
терпелива. Чтобы избежать мошкары и избавить от нее своего сына, она
выбирала открытые места и шла по ветру.
Наконец дорогу преградил густо заросший холм. И как бы опасаясь, что
холм может куда-нибудь сбежать, со всех сторон его частоколом охватил
дубняк... Только на вершине лысиной серебрилась умытая луной поляна.
Там, на опушке дубовой рощи, тигрица и оставила кабанью тушу.
Забравшись в дубовую заросль, тигрица припала к земле и
прислушалась. Тигренок последовал ее примеру. Он помнил недавний урок.
Кроме того, в тайге не раз им встречались барсы, рысь и медведь. Волки
боялись показываться им, но по следам и по запаху тигренок знал, что
волков в тайге больше всего и им они менее опасны.
Не так давно был случай - нахалка рысь чуть было не оставила их без
завтрака. Не успели они отойти от своей добычи, как та уже сцапала ее и
потащила к себе. В другой раз к ним приковылял медведь, но он был
осторожен и только тогда рискнул приняться за остатки их пиршества,
когда они, уже насытившись, бросили его.
Прошло десять, пятнадцать минут. Тигрица все еще лежала. Где-то
далеко ухнул филин. За ним подала жалобный голос уссурийская карликовая
сова. Недалеко белка уронила кедровую шишку, - кедровый качан с шумом
прокатился по валежнику и мягко ухнул в траву. Совсем близко от тигренка
лесная мышь прошуршала прошлогодними листьями. Тигренок не выдержал,
взметнул хвостом и случайно задел мать. Тигрица огрела озорника тяжелой
лапой.
И снова все смолкло.
Но вот за горой в озере кто-то забулькал и затем громко зафыркал.
И опять тихо. На плешивую вершину набежала прозрачная тень. Но месяц
вынырнул из облаков и снова посеребрил лужайку. Тигрица поднялась,
выпустила когти, царапнула ими по траве и, оставив две черные борозды, в
несколько прыжков оказалась у кабаньей туши. Тигренок, шаловливо
подпрыгивая, не отставал от нее. Он подскочил к жирному кабану, и, урча
от удовольствия, яростно впился в сочный окорок.
Около часу тигры тешились кабаньим мясом. Тигренок насытился первым.
И теперь, упираясь передними лапами в обглоданные ребра, он игриво
наскакивал на кабаньи остатки и острыми резцами блестящих зубов рвал
болтающиеся клочья мяса. Тигрица отошла в сторону и, лениво щурясь,
развалилась на траве. Она видела, как ее детеныш одним нажимом челюстей
перегрызал крепкие кабаньи кости. Вот тигренок отскочил от кабана,
нацелился на уцелевшую еще голову и, прыгнув, схватил ухо. Рванув, он
как ножом отсек мягкий хрящ, но не удержал равновесия и кубарем полетел
с высокой горной кручи в зеркальную гладь таежного озера.
Он так быстро исчез, что тигрица не заметила этого и по-прежнему
щурилась на луну. Вдруг до ее слуха дошел глухой стук камней. Тигрица
прыгнула к краю и заглянула вниз. Ища спасения, тигренок беспомощно
сбивал лапами каменную россыпь. Мелкий песчаник, перегоняя один другого,
с грохотом катился вниз. Тигренок пролетел через камни и со всего
размаха шлепнулся в воду. Тысячи искр взметнулись вверх, по озеру
переливами заходили круги. Месяц перебежал по волнам, как по тигровой
шкуре.
Тигренок вынырнул и забил лапами по воде. Вдруг около кто-то
фыркнул, и перед ним промелькнул частокол ветвистых рогов. От страха
тигренок еще сильнее забил лапами. Но сучковатые рога преградили путь,
потом неожиданно исчезли, и тигренок вдруг взлетел вверх и, сделав
полукруг, шлепнулся в воду. Когда он высунул голову, он оказался в
густой осоке, лапы нащупывали вязкую тину. Захлебываясь, тигренок
жалобно запищал. И сразу же с горы ему ответил грозный предостерегающий
рев матери.
Как только тигрица увидела рога, она поняла, что ее детеныш упал к
лосю, загнанному в таежное озеро беспощадной мошкарой. Она обежала гору
кругом и в несколько прыжков оказалась около осоки.
Услышав тигра, лось замутил воду и, недовольно отфыркиваясь,
качающейся походкой скрылся в тайге.
Тигрица злобно взревела и осторожно, стараясь как можно меньше
замочить шерсть, - она не любила воду, - залезла передними лапами в
тину. Ухватив тигренка зубами, она вытащила его на берег.
III. ЗВЕРИНАЯ ЛЮБОВЬ
Сытное лето и тревожную осень, полную призывных звуков, тигренок не
отходил от матери. Ему шел уже второй год, но всегда, как только тигрица
исчезала в тайге, он жалобно звал ее.
Ударили первые заморозки, потянули северные ветры и нагнали снеговые
тучи. Тигры перешли в долину реки Лефу, ближе к человеческим жили щам.
По ночам тигрица подбиралась к легким хворостиновым хлевам, разбивала
стены сильной лапой и, перепугав скот, на глазах у людей волокла добычу
в тайгу. Трусливые тявки, поджав хвосты, лезли под ноги людей и чуть
слышно ворчали.
Верховья реки Лефу заселяли русские и корейцы, новоселы. Они были
бедны и из них редко кто имел оружие, а у кого оно было - недоставало
зарядов. Переселенцы безнадежно ахали, стонали, жаловались друг другу,
но далеко заходить в тайгу боялись. Даже дрова и то брали под поселком и
ходили за ними артелями, вооружившись заслонками, сковородами, медными
тазами. Пока бабы и ребятишки гремели в них, отпугивая страшного зверя,
мужики рубили сушник и складывали на возы. А корейцы, свято чтя
дедовские законы, и здесь считали тигра священным животным и покорно
сносили "божье" испытание.
Так прошла первая половина зимы.
В феврале, когда день удлинился и уже высоко на небо забиралось
солнце, а снег заблестел, заискрился в радужных переливах, у тигрицы
стала лезть шерсть и на лапах, на груди и на животе появилась новая -
гладкая и лоснящаяся. В глазах замелькал задорный молодой блеск и часто,
перепрыгивая через поваленные стволы деревьев или овраги, она делала
лишний прыжок, терлась боками о стволы и беспричинно потягивалась. А
иногда вытянет вперед лапы, припадет грудью к земле и роет когтями снег,
бьет себя упругим, как плеть, хвостом и нежно мурлычет. Тигренок
радовался, заигрывал с матерью, шутя ловил кончик ее хвоста. Тигрица как
будто не замечала его. Но как-то шалости надоели ей, и она впервые
больно укусила сына. Тигренок насторожился и с этого времени стал
подальше держаться от матери.
Однажды за рекой, в частых зарослях виноградника и дикого барбариса,
они встретили громадного желто-черного тигра-самца.
Тигренок впервые видел зверя своей породы. Правда, за последнее
время он часто слышал низкий раскатистый рев какого-то неизвестного ему
тигра, которому его мать отвечала нежной воркотней. Но тигр не выходил к
ним, и тигренок его не видел.
При виде громадного самца тигренок насторожился и приготовился к
защите. Его тонкий желтый хвост нервно забегал по снегу, сметая
снесенную зимними ветрами хвою лиственниц.
Пришелец, не замечая тигренка, пружинисто припадая на сильные лапы,
перебежал к матери.
Тигренок хлестнул себя хвостом и предупредительно зарычал. Но
тигрица, зазвав самца на полянку, игриво прилегла на снег, легонько
ударяя лапами по его бокам. Необыкновенное поведение матери родило в
тигренке ревность и обиду. С ним она уже давно не играла.
Тигренок припал к земле и вдруг, сделав громадный прыжок, ударом
морды отбросил тигра в сторону. Тигр повернулся к нему и ворчливо разжал
пасть. Тигрица тоже зарычала и показала острые клыки. Тигренок прижался
к снегу и готов был уже скрыться в кустах, как мать безжалостно
придавила его лапой и больно тряхнула зубами.
Тигренок жалобно заревел, поднял голову, но на поляне уже никого не
было. Перед его носом по ржавому сучку ели проскочил пегий бурундук.
Задорно тряхнув перед тигренком пушистым хвостиком, он нырнул в
валежник.
IV. ПЕРВЫЕ ПОБЕДЫ
Пришли новые дни, голодные и тоскливые. Бросится тигренок на зайца,
а тот в кусты или через заросли, и облизывай морду. Выследит косулю,
распластается в воздухе молодое тело, заострятся когти, а косуля
тряхнула тоненькими, как прутья молодого тальника, рогами и смотрит на
тигренка сверху. Поднимет Эргени голову, перед ним, как сухой кедр,
высоченная скала и на верхушке, где только может трясогузка вертеть
хвостом, стоит косуля и как будто не замечает хищника.
Пробовал тигренок охотиться на мышей - прижмет лапой, пропищит мышь,
как комар, а сунет он в траву морду, схватит добычу, проскочит маленький
кровавый комочек в желудок, только раздразнит больше.
Неприглядные были первые ночи. Вздремнет тигренок, толкается мордой,
хочет по привычке нащупать теплое материнское тело, а ему в нос сучья.
Тряхнет головой, вскочит на ноги, осмотрится - тайга не чувствует, не
понимает его горя, шепчет верхушками. Припадет тигренок к земле, положит
голову на лапы и долго и жалобно мяукает, жалуется как ребенок.
Однажды вдали кто-то отозвался ему. Тигренок насторожился, поднял
голову и громким радостным ревом огласил тайгу. Эхо прокатилось по горам
и замерло. Тигренок бросился было вперед, да тут же отскочил назад.
Совсем недалеко громко и предостерегающе заревел знакомый ему
тигр-самец. Тигренок, стараясь обойти, большими прыжками побежал к
ручью. Но не успел пройти и половины пути, как перед ним промелькнула
рыжая лисица. Тигренок присел и вдруг, сделав полукруг в воздухе,
щелкнул зубами. Лисица конвульсивно забилась и затихла. Тигренок оттащил
ее в сторону и стал жадно рвать на части, довольно урча. Насытившись,
напился в ручье, забрался в чащу виноградника и задремал.
Весна надвигалась медленно. С ней часто бились последние вьюги.
Налетят тучи, покроют темным маревом тайгу и, точно человек в гневе,
брызжут, плюются сырыми хлопьями снега. Молодая зелень гнется, припадает
к земле, задыхается. А солнце разгонит тучи, увидит на земле непорядки,
приласкает ее, - слабенькая поросль стряхнет снежное покрывало,
выпрямится.
Почти до самого мая в тайге шел спор зимы с весной. Когда весна
победила, темные тучи с вьюгами исчезли, и тайга надолго забыла их.
Но еще в густых зарослях, в развалинах толстых и корявых кедровых
кореньев лежал снег.
Над лесными озерами, в болотах, над речными заводями завели нудную,
писклявую песню комары. А в пахнущих зеленях камыша, в осоке, в широких
листьях купавок взвивалась тонкой сеткой надоедливая мошкара.
И жизнь проснулась, забила ключом. Тайга ожила, окунулась в яркие,
солнечные лучи.
Тигренок давно забыл свою мать. У него не было ни одной ночи, чтоб
он не попал в какое-нибудь новое место. Он исходил горные кряжи западных
отрогов Сихотэ-Алинь, перешел к берегу Амура и, почувствовав дым и
человеческий запах, побоялся подойти ближе.
Теперь уже из-под его лап не ускользали косули. А зайцев ловил одним
стремительным прыжком. За весну он вытянулся, вырос и стал много
сильнее.
Но больше всего он любил охотиться за птицей. Однажды, попав к тому
озеру, где когда-то испугался лося, он увидел, как в камыш опустилась
жирная кряква. Старая боязнь воды тянула его прочь от озера. Но
любопытство и голод заставили прыгнуть в камыш. Он удачно попал на
гнездо утки, придавил лапой и тут же позавтракал ею и ее свежими яйцами.
И они ему так понравились, что он и на другой и на третий день не
отходил от озера, то и дело вспугивал и уничтожал утиные гнезда.
Но туда же приковылял медведь. В яркий солнечный день, когда
тигренок благодушествовал в кустах багульника, медведь на берегу
взбудоражил все птичье население озера. Тигренок выполз и
предупредительно зарычал. Медведь, тянувшийся к болотной кочке, где было
гнездо чирка, скосил на него глаза и недовольно вернулся на берег.
Маленькие узенькие глаза налились кровью, он поднялся на задние лапы и
угрожающе заревел на тигра.
И может быть, будь Эргени с матерью, он бы сбежал от этого страшного
рева куда-нибудь в кусты, но сейчас поддержки не было, он должен был
защищать не только себя, но и наказать захватчика. Береговую полосу с
утиными гнездами он считал уже принадлежащей ему одному. Медведь
забрался не на свое место. И в знак того, что тигренок готов принять
бой, он щелкнул хвостом по своему крупу и, неожиданно подпрыгнув,
обрушился на медведя.
Медведь, не ожидая такого стремительного нападения, завертелся,
зарычал на всю тайгу и стал беспомощно отбиваться лапами. Тигренок не
выдержал ударов, вырвал с медвежьей шеи клок мяса и отскочил в сторону.
Медведь повернулся, но тигренок сделал молниеносный прыжок и вцепился
ему в бок. Медведь повалился и не успел еще подняться на лапы, как
тигровая челюсть перекусила ему горло. Дернув врага к себе и убедившись,
что он мертв, тигренок, тяжело дыша, отошел в сторону и предупредительно
улегся перед медвежьей тушей, готовый к новому прыжку.
С озера наскочил ветерок. Зашумев, он закрутил на медведе длинную
шерсть. Тигренок навострил уши, взметнул хвостом и тревожно зарычал.
Ветерок пригнул камыш, зарябил воду и унесся в тайгу.
V. ТИГРИЦА И БАРСЫ
В тайге стало душно. Солнце выжгло на высоких местах зелень, осушило
небольшие болотца. Топи дышали паром, и от них несло гнойным зловонием.
Косули, пятнистые олени забрались на отвесные скалы и часами, словно
высеченные из гранита, стояли без движения под освежающим ветерком. Лоси
окунулись мордами в болота и тяжело сопели. По ночам они выходили на
берег, туда же шли олени, косули, изюбри, лакомились сочной прибрежной
травой.
В это лето травоядные животные были менее осторожны. Каждое
движение, легкий прыжок хищника в высохшем лесу были далеко слышны.
Сухие ветви ломались с треском, а чуть задетые, резко свистели, будто в
таежной чаще шла перестрелка. Почуяв опасность, олени закидывали рога
высоко на спины и, не замечая рытвин, пухлых трупов деревьев, сбитых
временем, неслись к своим скалам. Лоси скрывались в расщелинах.
Остальные находили спасение в непролазных таежных чащах.
Из хищников одна только рысь умела без шума подстерегать добычу.
Вытянется на каком-нибудь сучке над водопойной тропой и лежит часами, не
двигаясь, будто приросла к дереву. Шерсть у ней темная, пятнистая, как
раз под цвет древесных стволов. Но стоит только оленю, или робкой
косуле, или же неповоротливому лосю показаться под роковым сучком, как
рысь вздрагивала, расправляла когти, и ее клыки, словно буравы,
впивались в затылок животного.
За лето Эргени похудел. Высохшая тайга пугала его. Чуть задел лапой
сучок или скользнул хвостом по хворостине, - слышно на всю тайгу. А то
выследишь косулю, приготовишься к прыжку, из-под носа ее выкрадет
ушастая рысь.
Однажды Эргени в течение нескольких долгих часов преследовал молодую
лосиху. Уже по следам он чувствовал запах ее мяса, ощущал теплую клейкую
кровь у себя на языке. Ее бурая спина несколько раз мелькала перед ним,
и Эргени каждую секунду готовился к прыжку. И вдруг, откуда ни возьмись,
на лосиху грохнула длинношерстая рысь. Эргени злобно зарычал, сделал
громадный прыжок и оказался на спине лосихи, сзади рыси. Вонзил свои
клыки в шею рыси, он полетел с ней на ошалевшей от ужаса лосихе. Ветви
хлестали, сухие колючие сучья рвали их шкуры. Рысь извивалась в зубах
тигра и ревела на всю тайгу. Эргени, вцепившись когтями в бока лосихи,
все глубже и глубже вонзал свои клыки в мясо врага... Так они скакали
несколько минут. Но вот впереди показался молодой кедровник. Нырнув в
него и зацепив за толстый сук лиственницы, лосиха сбила со своей спины
обоих хищников и, раскачиваясь и тяжело поднимая бока, умчалась.
Тигренок, не разжимая пасти, сильными лапами прижал рысь к земле.
Рысь захрапела, судорожно царапнула его лапой, Эргени ловко перехватил
зубами ей горло, и рысь притихла.
Закусив рысью, тигренок за кедровником первогодней поросли
виноградника нашел подыхающую лосиху. Тяжело прыгнув, он в одну секунду
кончил страдания и, растянувшись на трупе, долго тянул ее теплую кровь.
Вдруг тигренок насторожился. За горами ему послышался тревожный рев
тигра. Оставив добычу, он крадучись побежал на голос. Обогнув небольшой
хребет, поросший березником и кустами багульника, Эргени остановился.
Тигр ревел где-то недалеко, и голос Эргени показался знакомым. Он
прислушался и, припав к земле, жалобно завыл. По голосу он узнал мать.
Вскочив, он хлестнул себя хвостом и, делая громадные прыжки, помчался к
ней. Перебираясь через хребты и увалы, Эргени ответно ревел.
Однако тигрица и не думала отвечать ему. Она ревела на всю тайгу, и
в ее протяжном яростном реве слышалась тревога, но не призыв. На опушке
широкой поляны, залитой серебристым светом луны, Эргени прижался к земле
и тихо, предупредительно зарычал.
В дальнем углу поляны, ощетинившись и оскалив зубы, стояла тигрица.
Под ней тряслись два маленьких полосатых комочка. Из пасти тигрицы то и
дело вылетали громкие тревожные звуки, ее хвост бичом вертелся в воздухе
и со свистом опускался на бедра. Приготовившись к прыжку, перед ней
лежали три уссурийских барса. Не успел тигренок выйти на полянку, как
один барс взвился вверх, точно выпущенная ракета, прыгнул к тигрице, но
сейчас же отскочил от нее в сторону. С придавленным ревом тигрица
встретила врага, сшибла его передними лапами, барс перекувырнулся и, уже
оказавшись за остальными двумя барсами, злобно заревел. Оба барса
подпрыгнули, налетели на тигрицу, та заворчала, вонзила острые желтые
клыки в спину одного, рванула его лапой, бросилась к другому, но тот
уже, перегнув свое тело, из-под самого ее носа вытащил одного детеныша.
Тигрица яростно зарычала, бросилась было в погоню, но оставшийся
тигренок жалобно запищал, она возвратилась к нему и в злобе стала рвать
на части раненого барса. Барс волчком завертелся в ее когтях, как-то
увернулся и, собрав последние силы, отполз в сторону. В это время первый
барс встал между умирающим и тигрицей и приготовился к прыжку. Третий,
оттащив мертвого тигренка в кусты, мягкими скачками подлетел к ним и,
пока тигрица стояла против первого барса, снова прыгнул и длинными
острыми когтями распорол живот оставшемуся тигренку. Тигренок дико
пискнул и умолк. Тигрица обернулась к нему и тихо и жалобно замурлыкала,
облизывая длинным шершавым языком уже мертвого детеныша. В этот момент
оба барса прыгнули и почти враз вцепились в спину тигрицы. Тигрица
заворчала, рявкнула на всю тайгу, отбросила обоих врагов от себя и,
медленно наступая на них, огласила тайгу страшным ревом. Ее длинный
хвост волочился по траве, сбивал листья с багульника и резко колотился
по бокам. Барсы пятясь медленно отступали. Вдруг тигрица вспомнила
последнего детеныша и в один прыжок очутилась над ним. Лизнув его
несколько раз и что-то успокаивающе мурлыкнув, она неожиданно в дикой
ярости забилась около его тела, повернув страшную окровавленную морду к
врагам.
Но поляна уже была пуста. Барсы, видимо, почувствовав присутствие
Эргени, в несколько скачков исчезли в таежной чаще.
Тигрица большими, налившимися кровью глазами обвела поляну, легла
рядом с мертвым детенышем, лизнула его и вдруг, видимо, поняв, что он
уже мертв, подпрыгнула вверх, завертела хвостом и дико заревела. Обойдя
поляну кругом, она снова возвратилась к мертвому котенку, пощупала его
лапой и, неожиданно завертев своим хвостом, начала в дикой ярости рвать
его.
Эргени осторожно заполз в кусты и, неслышно ступая, побежал прочь от
ужасной поляны.
VI. В ЛАПАХ ЛЮДЕЙ
В сентябре тайга ожила, заиграла. Черный лес заполыхал огнями,
закачался и растерял желтые с пурпуровым отливом листья. Листвянки
пожелтели с зависти и, расстроившись, обронили хвою. Только кедры, сосны
да ели, косясь друг на друга, строго смотрели на лесной маскарад. Они в
нем не участвовали.
На горах гулко заревели гураны. У них начался гон. Перед рассветом
самцы, как гольдские шаманы, уже громыхали на горах рогами. Поодаль
стояли самки и, жуя голые ветви, почти не интересовались боем, в котором
главными виновниками были они.
Высоко над тайгою днем и ночью стоял несмолкаемый гам. Косяки гусей,
уток, лебедей торопились к югу.
Однажды, переходя из прибрежных Амурских гор к Сихотэ-Алиню, перед
зарей Эргени услышал гураний рев. Он был голоден и сразу же устремился
на него. Вот гураний призыв уже близок - Эргени растянулся и стал
высматривать добычу. Вдруг гуран заревел почти над ним. Эргени припал к
земле и, не шевелясь, навострил уши. Гураний голос ему показался
знакомым. На горах далеко отозвался новый гуран. Тот ревел протяжно,
ветер дул от него, - рев приближался. Ближний гуран несколько секунд
помолчал, потом стал властно зазывать к себе далекого соперника. Эргени
повернул к нему голову и внезапно после гураньего рева услышал
материнское мурлыканье. Эргени кинулся к ней. Тигрица чуть привстала,
глухо заворчала, но, успокоившись, вытянула по земле свое горло, открыла
пасть. И тут Эргени увидел, что своим голосом тигрица, подражает гурану.
Гураний отклик был уже много ближе. Тигрица замолчала, проползла
немного вперед и снова повторила призыв. Эргени не отставал от нее. Рев
его раздражал, а желудок требовал пищи. Броситься же вперед матери он
боялся. По какому-то странному и непонятному состоянию присутствие
матери заставило его подчиниться ей.
Но голодные муки были недолги. Как только глупый гуран подал свой
голос около тигрицы, она в один момент свалила его и, насытившись,
оставила часть Эргени.
* * *
С этих пор они снова начали охотиться вместе. И теперь всегда
тигрица ела первая и уже после того, как она была сыта, уступала добычу
Эргени.
Ноябрь нагнал седые тучи, навалил в тайге сугробы снега, разогнал
ветры. Иногда проглядывало солнце, наступала оттепель, но потом мороз
сковывал землю, покрывая снег крепкой ледяной коркой.
Тигры не любили, когда мокрые хлопья снега прилипали к их шкурам.
Они терлись о деревья, тряслись, прятались в горных ущельях. А когда
разыгрались бураны и ни ущелья, ни лапчатые ветви елей не могли укрыть
их, тигрица огрызалась на Эргени, как будто он был виной этому снежному
бурану. Эргени, как маленький, плелся сзади матери и нюхал воздух.
Однажды после двухдневной голодовки он под, корнем лиственницы нашел
худую мышь и только хотел ее проглотить, как к нему подскочила тигрица и
отобрала добычу. Эргени ощетинился и заворчал на мать. Тигрица отошла в
сторону и теперь, какая бы ни была у Эргени добыча, она к ней не
прикасалась, пока он не насытится.
Но добыча попадала редко, и чаще тигры ходили с пустыми желудками.
Дубняк, что тянулся на много верст по западному склону Сихотэ-Алиня, был
тиграми осмотрен самым тщательным образом, и в нем они не нашли никаких
признаков кабанов. Тигры горами сошли опять к реке Лефу, и вдруг перед
ними промелькнуло какое-то пыхтящее чудовище. Длинный след едкого дыма
окутал зверей, и они долго чихали и терли себе морды лапами, не зная,
как избавиться от него. И после, когда поднялась вьюга, тигры были рады
ей, - теперь они больше всего боялись едкого дыма.
Пробродив безрезультатно несколько дней по склонам гор над рекой,
тигрица смело сошла в долину. Прежде всего бросилась ей в глаза длинная
бесконечная, черная лента. Тигрица, злобно ворча, подползла к рельсам и
долго лежала не двигаясь. Когда мимо нее пронеслось пышущее жаром
чудовище и за ним повис темный след дыма, тигрица не побежала в тайгу, а
только отошла в кусты и приготовилась к защите.
Ветер разметал дым, и тигрице не пришлось биться с чудовищем. Она
оглянулась на горы. Между двух кедров приметила осторожного Эргени.
Вытянувшись на снегу, он наблюдал за матерью. Тигрица ласково
замурлыкала, но Эргени оказался глух к ее призыву. Она повторила громче,
но в это время до ее слуха долетело нежное повизгивание поросят. Тигрица
насторожилась. Поросята визжали недалеко. Тигрица подползла снова к
железнодорожному полотну, осмотрела окрестности. За полотном у гор она
приметила человеческое жилище. Ближе к ней стояло такое же строение, и
поросячий визг исходил от него.
Тигрица перепрыгнула через рельсы и, мягко припадая к земле,
подскочила к небольшой стайке (*), сколоченной путевым сторожем из
старых шпал. Обойдя осторожно стайку кругом, тигрица нашла узкую щель,
просунула в нее лапу, и дверь скрипнула на ржавых шарнирах. Тигрица
сунула в щель голову, но проход был еще мал. Из стайки аппетитно несло
свиным запахом. Тигрица заворчала и поднялась на задние лапы. Одной
лапой она уперлась в кол, притворявший дверь, кол сорвался, и дверь
распахнулась. Одним прыжком тигрица покончила с громадной свиньей и
затем стала душить поросят. Поросята заметались по стайке, подняли
пронзительный визг. Двое вырвались и, оглушая двор резким визгом,
понеслись к человеческому жилью.
Тигрица на беглецов и не обратила внимания. Она была так голодна,
что тут же, в стайке, принялась за завтрак.
Но не успела она еще покончить и с одним поросенком, как вдруг дверь
хлопнула, за ней что-то щелкнуло, за стеной послышались торжествующие
человеческие голоса. Тигрица в тревоге заметалась, но куда бы она ни
бросилась, везде натыкалась на крепкие деревянные шпалы.
Эргени не долго ожидал свою мать. Как только послышался поросячий
визг, он понял, что мать напала на добычу. Но так как железные полосы
смущали его, он горами и опушкой леса добежал до человеческого жилья и
только хотел спуститься в долину, как услышал торжествующие крики людей.
Он трусливо повернул к тайге и поспешил скрыться в горах.
С этих пор Эргени ни разу не встречал свою мать.
----
(*) Стая - хлев, конюшня.
VII. КИТАЕЦ ЦЫ-ЮН
Первые же морозы принесли Эргени мясо. Случайно он напал на косачей.
Забившись от непогоды в снег, они оказались похороненными под замерзшей
толстой коркой верхнего слоя.
Переходя через сугробы, Эргени под снегом услышал возню.
Рассчитывая, что там логово зайца, Эргени сильным ударом разбил ледяной
покров и тут же отскочил в сторону. Шумя черными крыльями, мимо его
морды вылетело несколько косачей. Но уже в следующую минуту тигренок был
у отверстия, и в его лапах билась жирная птица.
На следующий день Эргени посчастливилось напасть на лежбище кабанов.
Затем, вступив в бой с рысью, он отбил у нее остатки изюбря.
Но по мере того, как снегу выпадало все больше и больше, становилось
труднее добывать пищу. В декабре Эргени был доволен, если придавит зайца
или проглотит одного, двух бурундуков.
Однажды он наткнулся на узкую тропинку, пахнущую человеком. И не
будь Эргени так голоден, он постарался бы отойти подальше. Но голод
толкал вперед. Глухо ворча, он медленно, поминутно припадая к снегу,
пошел по человеческому следу. Через несколько шагов в железном капкане
он нашел жирного зайца. Не дотрагиваясь до железа, он осторожно разгрыз
зайца, оттащил его в сторону и съел. В следующей ловушке под поваленным
стволом толстого дерева он добыл бурундука.
На другой день Эргени в ловушке охотника нашел двух соболей, а
вечером сытно закусил громадным волком, влетевшим обеими передними
лапами в капкан.
Сухощавый китаец, охотник Цы-юн, обходя свои ловушки, сразу понял,
что они уже осмотрены тигром. Широкие кошачьи следы ему были давно
знакомы. Китайцы-охотники считают тигра священным животным, поэтому
Цы-юн припал к следу, приложил руки к груди и, покорясь судьбе,
направился к своей фанзе. Присутствие тигра говорило ему, что в этот
день он не должен обходить свои ловушки.
Почти у самой фанзы, случайно заглянув в кусты, он под небольшими
стволами деревьев нашел несколько рябчиков. Хозяйственные привычки взяли
верх над поклонением тигру, и, выбрав рябчиков, он снова насторожил
ловушки.
Пять дней бродил Эргени около фанзы китайца, оставляя перед
перепуганным охотником широкие следы. За эти дни он перевернул все
ловушки Цы-юна, оборвал снасти и пожрал всю добычу.
Вечером на шестой день поднялась пурга. Эргени бросился в чащу, но
резкий ветер проскальзывал мимо голых ветвей и морозно обхватывал тигра.
Эргени прыгнул к толстому стволу кедра. Он сжался в комок, спрятал между
лап свою голову, но ненадолго. Снежные вихри закружили и, разметав
шерсть, окатили его снегом. Эргени злобно зарычал и побежал прочь от
ветра. Вдруг перед ним вырос снежный сугроб. За ним не было ветру.
Эргени прижался к нему ближе, потерся боком о снег. Снег осыпался, и он
почувствовал широкую кору сухого дерева. Закрыв от удовольствия глаза,
Эргени еще сильнее привалился к сугробу и тихонько заурчал.
Цы-юн сидел на кане (*) и, прислушиваясь к вою ветра, чинил себе
обувь. Вдруг стена над его головой слабо треснула. Китаец с удивлением
поднял голову и взглянул на окно. Вместо занесенного снегом стекла он
увидел темную массу.
"Неужели его закидало ветками..." - подумал китаец и, подняв
светильник, поднес его к окну. Руки у него задрожали, и сало полилось на
пол. Фитиль замигал и зашипел. Китаец упал перед окном на колени и тихо
зашептал молитву, не отрывая взора от полосатого бока тигра,
прикрывавшего его окно.
Как только яркий блеск китайского светильника пробежал по снегу,
Эргени отскочил и тут же почувствовал запах человека. Окно, отогретое
теплом его тела, еще сильнее вспыхнуло, и в темной яме тигр увидел
маленького человека. Эргени злобно зарычал и прыгнул на сугроб. Но
наверху свету не было. Он осторожно обошел сугроб кругом, и вдруг из
черного угла на него потянуло человеческим запахом. Он понюхал воздух и
ударил по щели лапой. Она чуть скрипнула, но не подалась. Китаец крепко
заложил ее. Эргени опять зарычал и снова обошел жилище человека. Когда
он был опять у двери, то услышал громкий крик.
- Уходи, полосатый, уходи, пожалуйста. Когда уйдешь, я тебе много
мяса дам. Я достану кабана, достану лося... - диким голосом просил его
китаец.
Однако тигр злобно ворчал и безуспешно кружился вокруг фанзы
охотника.
Поздно ночью Цы-юн лег на кан. Он решил, что пурга пройдет, и тигр
оставит его в покое. Ведь недаром же он так много обещал ему. Цы-юн
верил, что тигр понял его.
Настал день. От пурги остались только нагроможденные волнами сугробы
снега да поломанные сучья. Цы-юн быстро соскочил с кана и бросился к
окну. Стекло заледенело и ничего не было видно. Он подул на него и долго
оглядывал местность. Поблизости не было видно даже следов тигра.
Радостный Цы-юн бросился к двери, набрал громадную охапку хвороста,
затащил ее к себе и пошел за второй. Но не успел он и дойти до хвороста,
как за ним увидел длинную распластанную шкуру хищника. Забыв о хворосте,
китаец в ужасе бросился в свою фанзу и сразу же прихлопнул дверь. И
только успела его защелка опуститься, как за дверью злобно зарычал тигр.
Китаец повалился на колени и снова повторил свои обещания.
Так целых семь дней Эргени держал в страхе китайца. Он почти не
давал ему передохнуть и выйти за дверь хотя бы за сушником. Близкий
человеческий запах дразнил его, а голодный желудок настойчиво требовал
пищи.
Бедный Цы-юн первые дни молил его. Обещал уже не одного кабана, а
целых трех. Наконец, когда тигр не внял его мольбам, китаец зло
выругался.
- Какой ты бог, ты трусливый волк. Ты только хочешь съесть меня, а
боги так не делают... Я, видимо, напрасно слушался деда и отца.
И затем уже Цы-юн долго ломал голову над тем, как бы прогнать тигра.
Оружия у него не было. Он охотился только силками, ловушками и
капканами. Дни медленно проходили. Китаец съел свой небольшой запас
провизии и принялся уже за варево из шкурок бурундуков. Фанзу он топил
через день. Однажды под вечер китаец заготовил головней и, внезапно
открыв дверь, стал их с криком бросать в тигра. Тигр, недовольно ворча,
отскочил в сторону и лег на снег, не спуская с человека больших зеленых
глаз. Когда китаец вернулся в фанзу и прикрыл дверь, тигр осторожно
подошел к ней и долго царапался.
Цы-юн с досады бросился на кан и теперь уже не молился, а долго
ругался, понося всех богов.
Но случай спас его. Группа охотников, туземцев Уды-хэ, переходила из
одного района в другой. Дойдя до ловушек китайца, они увидели
разбросанные снасти и следы тигра. Туземцы, разбирая следы без труда,
прочли историю голодного Эргени. Им только был не ясен конец Они видели
старые занесенные снегом следы человека, но не знали, что с ним
случилось. Подняв на всякий случай шум, охотники добрались до фанзы
китайца и выручили Цы-юна.
И Цы-юн, собрав остаток своих ловушек, ушел вместе с туземцами А
Эргени, пропустив людей, до самой весны жил около фанзы китайца и упорно
ждал, что рано или поздно услышит человеческий запах.
----
(*) Кан - нары, под которыми проходит дымоход
VIII. ХИТРОУМНЫЕ ЛОВУШКИ
Третья весна для Эргени была сытной и добычливой. Еще в марте
месяце, по насту он без труда добывал лосей и косуль. Они тонули в
глубоком снегу и еле пробирались к горам. Эргени же, мягко ступая
широкими лапами, умел удерживаться. Выследив добычу, он загонял ее в
падь или на низкое место на поляну в глубокие снега и там уже рвал на
части.
В апреле Эргени питался свежим кабаньим мясом, а в мае - молодыми
кабанятами. От того, что он был всегда сыт, уже в апреле он вылинял, и
его бока блестели и жирно лоснились на солнце.
Насытившись, он часто играл с своей добычей, а иногда забавлялся и
со своим хвостом. Он бил им по кустам багульника, чуть заметно
подергивал маленькой черненькой кисточкой на конце и потом, как
шаловливый котенок, носился за ним, делая гигантские прыжки через павшие
стволы деревьев, каменные кручи и неширокие ручьи.
Весна пробудила в нем еще и новые желания. По ночам он часто слышал
тигриный рев, мяуканье, и когда нежно отзывался, ему никто не отвечал.
Мягко перепрыгивая через таежные заросли, он неслышно шел на голос, но
там его ждала неудача. Он видел или спарившихся, или старых
тигров-отшельников.
Но так как он был еще молод, то терпеливо ждал своей подруги. Да
еще, пожалуй, его больше занимал не инстинкт семьянина, а сытный обед,
отдых в тени кустарника и забавы с зайцами, с бурундуками. Конечно, для
тех игры громадного тигренка были смертельной игрой. Но разве кошка
когда-нибудь заботится о мыши?
........................................................................
........................................................................
Старый уссурийский охотник и зверолов Иван Сухожилов в июне месяце
прибыл в гиляцкое стойбище, что раскинулось по берегу Амура.
Туземцы давно знали его, уважали и любили за честный нрав, за
добросовестный расчет. Они обступили его, закидывая вопросами о
политике, о торговле, о кооперативах.
Но Иван Сухожилов не любил долго разговаривать. Он угостил приятелей
хорошим табаком, ребятишек наградил леденцами и в двух-трех словах
рассказал, что кооперативы и торговля с городом - самое выгодное для
туземцев.
Под вечер он отозвал отца толстопузого Бину, Большого Бину, в
сторону:
- Бину, мне надо достать живого кабана, рысь, красного волка,
пятнистого оленя. Хочешь помогать мне? За это получишь новое ружье.
Гольд почесал руками себе живот.
- Трудно доставай. Рысь ходи с маленькими - сердитый шибко. Волк
тоже ходи с маленькими, далеко ходи... Надо долго искать. Кабан доставай
легче... Только ловушка надо. Олень лудева (*) будет можно гонять,
старый китайский лудева можно ладить.
- Ну что ж, делать ловушки нетрудно. Топоры, пилы и другой
инструмент у меня есть. Вот собери человек семь, и примемся за дело.
Если удача будет - заплачу очень хорошо.
Большой Бину опять поскреб живот и покосился на сородичей.
- Они сидят, мало, мало толкуют: теперь надо рыба ловить, а ты зверя
хочешь... Рыбу гольд не поймает - голодный всю зиму ходит.
Сухожилов усмехнулся.
- Зачем вам рыбу ловить, я заплачу больше...
Он повел гольда к своей лодке и показал ему на мешки муки, соли,
запас свинца и пороху.
У Большого Бину разгорелись глаза, и он, хлопнув Сухожилова по руке,
быстро выбрал десять молодых и крепких гольдов.
Несколько дней Сухожилов с Большим Бину и гольдами ходили по тайге.
Они изучали следы животных, примечали их логовища, водопойные тропы. На
некоторых ставили сети, чинили китайскую лудеву и гнали к ней оленей и
кабанов.
Труднее всего было поймать рысь. Как тут ни вертел головой Сухожилов
- придумать ничего не мог. Большой Бину и гольды показывали на деревья.
Но ведь Сухожилов и сам прекрасно знал, что рысь любит скрываться в
густой листве. А вот поди выгони ее оттуда. Наконец Сухожилов решил
устроить подобие кулемной избы, какой туземцы ловят медведей. Он с
помощью гольдов сбил небольшой сруб, в одной стене они проделали дверь,
приладили ее западней, а в избу на крепких ремнях привязали приманку -
молодого кабаненка.
Когда они возвращались в стойбище, то Сухожилов слышал пронзительный
поросячий визг. Он с радостью думал, что кабаненок бьется и обязательно
приманит какого-нибудь хищника.
На берегу реки у стойбища, где были у Сухожилова оставлены клетки с
пойманными зверями, отозвалась старая кабаниха. Кабаненок услышал и
завизжал еще сильнее.
Эту ночь почти никто из охотников не спал. Сухожилов бродил по
берегу и осматривал трофеи. Кроме кабанихи, у него уже было поймано два
пятнистых оленя и один дзерен. Ребятишки гольды добыли ему трех куниц,
щенка волка, двух лисят.
Утром, как только забрезжил рассвет, Сухожилов разбудил Большого
Бину и вместе с ним пошел к ловушке. До нее было километра два или три.
Перевалив небольшой хребет, они стали прислушиваться. За кустами
виднелись свежие бревна их избы и слышался глухой рев какого-то
громадного зверя.
Сухожилов нетерпеливо подскочил к избе и, заглянув в паз, так и
присел. В кулемке бился громадный тигр.
- Его твоя ждал? - спокойно произнес Большой Бину.
- Очень хоро-шо... - растянул Сухожилов. - Я теперь тебе дам к ружью
много пороху, много свинца и очень много муки. Давай скорее клетку. Его
надо везти в город.
И, широко улыбнувшись, Сухожилов от удовольствия потер руки...
........................................................................
........................................................................
Когда деревянная клетка с тигром была принесена на длинных шестах в
стойбище, ее сразу обступили ребятишки. Маленький Бину подскочил первым
и, увидев тигра, вдруг закричал:
- Это полосатый Эргени... Он играл с нами в тайге, только давно это
было, и он тогда, наверное, был маленький, как я.
Ему никто не ответил. Большой Бину сердито отогнал ребятишек в
сторону и заставил одного из гольдов никого не допускать, чтоб не
дразнить зверя.
Клетка мягко колыхнулась и отделилась от земли. От реки повеяло
сыростью. Тигр прижался в угол, который был ближе к тайге, как будто там
было его спасение, и тихо зарычал.
Один из носильщиков усмехнулся.
- Вишь, берег нащупать хочет... трусит...
Ему хотел ответить его сосед, сухой, плечистый китаец, но в это
время из-за скал выползло громадное белое чудовище - пароход. Он с
шумом, с визгом и диким, не звериным ревом, подскочил к берегу, замутил
воду и, вскинув фонтан радужных брызг, плавно закачался.
От парохода отвалила широкая лодка. Восьмеро носильщиков, по двое с
каждого угла клетки, на длинных жердях поднесли к ней тигра. Лодка
закачалась, ее обступили новые люди, закричали и, взметнув веслами,
оторвались от берега. Эргени от страха закрыл глаза и очнулся только
тогда, когда ему в нос ударил запах краски, дыма и нефти. Он недовольно
царапнул лапой по носу и громко заревел. На борту парохода засмеялись
люди, а над головой с визгом заработала лебедка. Высунув между прутьев
клетки нос, тигренок в последний раз увидел далекую тайгу, горы и синеву
амурского неба.
Через месяц, уже с новым грохотом, с шумом, который день и ночь
стоял у тигра в ушах и раздирал голову, Эргени несся в темном и пыльном
вагоне. Мимо мелькали острые узоры гор, качающаяся и манящая к себе
тайга и прохладные ручьи. Голова тигра постоянно лежала на широких
лапах, и он, не отрываясь, печальными глазами смотрел вслед уходящим
таежным зарослям. Казалось, что он прощается с ними.
По ночам Эргени иногда вскакивал, бился о железные прутья и своим
ревом заглушал визгливый свисток паровоза. Но прутья его новой клетки, в
которую его перегнал Сухожилов при посадке в железнодорожные вагоны,
были крепки, и никакая сила не могла их выворотить. От этого Эргени еще
сильнее злился, еще громче ревел, и если случалось, что поезд в этот
момент подходил к станции, люди с опаской смотрели на вагоны и обходили
их стороной.
........................................................................
........................................................................
А еще через следующий месяц поезд подошел к ст. Москва, и Эргени
благополучно был доставлен в Зоологический сад.
----
(*) Лудева - это частокол (забор), преграждающий путь животным. В
заборе делают несколько отверстий, за которыми роют ямы, затем их
прикрывают хворостом. Лудевы строят длиной от 10 до 12 километров с
несколькими десятками ям. Животное, натыкаясь на лудеву, ищет прохода и
попадает в яму.
Н.Ловцов. Полосатый Эргени // Полосатый Эргени: Повести и рассказы о диких
животных / Сост. и вступит. ст. В.А.Потиевского; Ил. и оф. А.Н.Сичкаря -
М.: Правда, 1991. - ISBN 5-253-00330-4 - c.244-273
OCR dauphin@ukr.net