Фельдек Любомир / книги / Сказки

Текст получен из библиотеки 2Lib.ru

 
Код произведения: 14114 
Автор: Фельдек Любомир 
Наименование: Сказки 





Любомир Фельдек

    Барон бас Баритон
    Из жизни зеркал
    О волшебном слове
    О медлительном продавце
    О сказочной нити
    Об уродливой принцессе
    Потерянная принцесса
    Про бабочку Барчу и про воробья Варфоломея
    Про змея Зашипея
    Про комара Коломана
    Про медведя Медарда
    Про рыбу рыбеку, или про то, как я начал писать первую часть
         синей книги сказок - сказки о животных
    Про уточку Августочку
    Самая первая сказка о том, почему эта книга названа синей книгой сказок
    Сказка о зубах
    Фокусник и цветочница
    Что рисовала Ольга
    Гашпарко и слон
    Любкина сказка
    О бродячей халупе
    Про аиста Аристида
    Про воробья Варфоломея
    Сказка про первое сентября
    Про пса Портоса, или про то, как я кончил писать сказки о животных
    Самая лучшая сказка на свете
    Сто Олинкиных кукол



    Барон бас Баритон


    Жил  да  был  барон,  барон бас Баритон. Знали бы вы, какой это был богач!
Дукатов у него... Постойте, сейчас припомню. Целый воз? Нет. Целый мешок? Тоже
нет.  Ага, вспомнил: был у него всего-навсего один дукат. Да ведь и один дукат
-  больше  чем  ничего! Вернее, один дукат был больше чем ничего, - увы! - наш
барон, барон бас Баритон, потерял свой единственный дукат в саду.
    Искал  он  этот дукат день, искал неделю, искал месяц - дукат точно сквозь
землю  провалился.  Ищет  барон  бас Баритон, ищет и вдруг видит: посреди сада
вырос  диковинный  куст. Поглядеть - вроде бы смородиновый, но вместо гроздьев
смородины висят на нём гроздья серебряных дукатов.
    - Ну и ну! - воскликнул барон бас Баритон. - Вот, значит, как! Мой дукат в
самом  деле  провалился  сквозь  землю!  Выпал из кармана, я на него наступил,
втоптал в плодородную почву, тут и год был на редкость урожайный - мой дукат и
пророс. А коли так - чего мне горевать?
    Дождался  наш  барон, барон бас Баритон, пока серебряные дукаты созреют, а
как  пришла осень и налились дукаты золотом, собрал их в мешок, забросил мешок
на  плечо  и  отправился  в главный город королевства сдавать своё богатство в
банк.
    В  главный  город  королевства  надо было идти дремучим лесом через Чёрную
гору.  Идёт  наш  барон, барон бас Баритон, дремучим лесом через Чёрную гору -
вдруг путь ему преграждают два здоровенных детины.
    - Кто вы, братцы? - спрашивает барон бас Баритон.
    - Угадал,  мы  и есть братцы! - отвечают они. - Мы братья Мухи, знаменитые
разбойники! Скидавай-ка мешок!
    Что  тут  станешь  делать  -  скинул наш барон, барон бас Баритон, мешок с
дукатами,  отдал  разбойникам,  а  те,  как и подобает порядочным разбойникам,
скинули барона в глубокую пропасть.
    Вот  падает  наш  барон,  барон бас Баритон, в глубокую пропасть и по пути
размышляет:  "Видно,  настал  мой  последний  час.  Да что там час - последняя
минута! Самое время проститься с родственниками и друзьями".
    Достаёт  наш  барон,  барон  бас  Баритон, из кармана лист бумаги, достаёт
чернила, гусиное перо и начинает на лету писать:
    Дорогие  мои  родственники,  дорогие  друзья!  Прощаюсь с вами в последнюю
минуту своей жизни, ибо разбойники скинули меня в глубокую пропасть и я...
    Хотел  наш  барон,  барон  бас  Баритон, написать "падаю", да не дописал -
вдруг он ощутил, что больше не падает.
    Верьте  или  не  верьте,  ваше  дело,  а только парил наш барон, барон бас
Баритон, словно птица!
    Однако был он вовсе не глуп и разом смекнул, что случилось. Росточку-то он
был небольшого, совсем даже маленького - куда меньше гуся! Гусю, чтобы лететь,
нужны  два  крыла,  полные  гусиных перьев. А нашего барона удержало в воздухе
всего одно гусиное перышко.
    - Хорошо,  что  я  вынул его из кармана! - порадовался барон. - А ещё того
лучше - что несколько раз им взмахнул, когда писал письмо.
    Тут  наш  барон,  барон  бас  Баритон,  принялся что есть силы размахивать
гусиным  пером  и  почувствовал,  что взмывает вверх, увидел край пропасти, но
продолжал  подниматься  всё выше и выше... и скоро уже парил над Чёрной горой.
Внизу,  посреди  дремучего  леса  увидел  он  горное  озеро  и на его берегу -
разбойников.  Сидят  братья  Мухи,  делят дукаты из его мешка: мне дукат, тебе
дукат...
    "Ах!  - подумал наш барон, барон бас Баритон. - Как жаль, что их двое, а я
один".
    Только  подумал,  как уже смекнул, что ведь и он не один! На глади горного
озера разглядел он второго барона, барона бас Баритона, - своё отражение.
    "Ха-ха!  -  подумал  барон,  барон  бас Баритон, - двое на двое, не так уж
плохо. А, была не была!"... И вскричал:
    - Гей вы, братья Мухи!
    - Кто там нас кличет? - удивились братья Мухи.
    - Это  я,  барон,  барон  бас  Баритон,  которого вы скинули в пропасть! -
отвечает барон. - Я не разбился, потому что упал в речку, которая вынесла меня
на  дно  горного озера. И я нашёл здесь уйму золотых прутьев куда великолепнее
тех  дукатов,  что  вы  у  меня  отняли.  Я  вам,  братья  Мухи, по гроб жизни
благодарен!
    - Быть этого не может! - воскликнули братья Мухи и склонились над озером -
поглядеть,  правда  ли,  что  барон  нашёл  там  золотые прутья. Тут наш барон
схватился  за  солнечный луч, падавший рядом с ним на землю, а в зеркале озера
это отразилось так, будто он и верно держал в руке золотой прут.
    - Может это быть, может! - воскликнули братья Мухи, увидев чудо, и оба, не
сговариваясь,  прыгнули в горное озеро - до того захотелось им отнять у барона
ещё и золотые прутья.
    И  сталось  то,  что должно было статься и чего так хотел наш барон, барон
бас Баритон. Всякое око, коли залетит в него мошка, мигом зажмурится. Не диво,
что зажмурилось и око горного озера, когда влетели в него разом две здоровущие
мухи.  А  были  этими  мухами  братья  Мухи.  Зажмурилось  око горного озера и
схоронило  разбойников  под своими берегами. Тут наш барон, барон бас Баритон,
не  мешкая спланировал на своём гусином пере на землю, посбирал дукаты в мешок
и  что  было  мочи  припустил  с  Чёрной  горы домой, потому как знал, что око
горного озера скоро раскроется, выпустит слезу, а с озёрной слезой выплывут на
волю и братья Мухи.
    Следующей  весной  засеял  наш барон, барон бас Баритон, золотыми дукатами
весь  сад.  Засеял  и  думает:  "Коли  из  одного  дуката уродился целый мешок
дукатов,  теперь  должно  родиться  столько мешков с дукатами, сколько золотых
дукатов было в моём мешке".
    Да только просчитался барон. Не всякий год урожайный. На этот раз ничего в
саду не уродилось. Даже то, что барон засеял, сгнило. И снова у нашего барона,
барона бас Баритона, остался всего один золотой дукат, который весной нечаянно
застрял в мешке.

                                   * * *

    Из жизни зеркал


    В  то  лето  у  меня не было срочной работы, и я решил посвятить свободное
время  наблюдениям.  Кто  наблюдает  за жизнью бабочек, кто ещё за чем - а вот
наблюдал ли кто-нибудь за жизнью зеркал? И я решил изучить жизнь зеркал.
    Первое  зеркало,  за которым я стал наблюдать, было струящееся. Лежало оно
на  речной глади, и речка уносила его вниз по течению. В своих учёных записках
я назвал его зеркалом водным.
    Был вечер, и над водным зеркалом склонялись девушки и звёзды.
    - Как мы прекрасны со звёздами в распущенных косах! - говорили девушки.
    - Как мы прекрасны в распущенных косах девушек! - говорили звёзды.
    Заслышал эти слова старый водяной, что жил в реке, и позеленел от зависти.
Он-то  не  видел ни девушек, ни звёзд, себя самого и то не видел. Да и как ему
было увидеть, когда был он за зеркалом!
    Спустился   завистник   водяной  в  долину,  приволок  и  сбросил  в  реку
здоровенный  камень. Повыше камня уровень реки поднялся, а пониже - опустился.
И  вода заструилась по камню тонкими змейками, словно украшенные звёздами косы
девушек,  на  которые  водяному  так хотелось взглянуть. Вот посиживает он под
этим   водопадом   и  ждёт,  когда  водное  зеркало  доплывёт  до  его  камня,
перевернётся и он наконец увидит и звёзды, и девушек, и самого себя.
    Ждал  водяной,  ждал,  да  не дождался. Зеркало и правда перевернулось, но
разглядеть  в нём старый хрыч ничего не успел - оно распалось на тысячу никому
не нужных осколков. А водяной и поныне сидит под тем водопадом, думает-гадает,
как бы ему тысячу осколков заново склеить.
    По  берегу  ходят  люди,  которые никогда не интересовались жизнью зеркал,
ничего  не  замечают  и  думают,  будто под водопадом мерцает и дробится пена.
Другое  зеркало,  за  которым  я  наблюдал, было зеркало стоячее. Стояло оно в
одной  квартире, в спальне, как стоят тысячи зеркал в тысяче других квартир. В
своих учёных записках я назвал его зеркалом обыкновенным.
    Зеркало  обыкновенное мало чем отличалось от зеркала водного. Едва я начал
за  ним  наблюдать  -  дзинь!  -  зеркало  задела  девочка, которая жила в той
квартире  с  мамой  и  папой,  и  оно  рассыпалось  на тысячу никому не нужных
осколков.  Осколки  разлетелись  по  ковру,  а от зеркала осталась одна пустая
рама.
    Тут  в  спальню  вошла  девочкина  мама.  Она  собиралась  примерить перед
зеркалом шляпу. Услыхала девочка мамины шаги и поскорее залезла в пустую раму.
Сколько  раз  девочка  слыхала: "Ты как две капли воды похожа на маму!" Может,
мама  не  заметит,  что  зеркало  разбито? Мама встала перед зеркалом и надела
шляпу.  А  девочка напялила на голову корзинку, которую держала в руке. Мама и
правда  ничего  не  заметила,  смотрит  на  свою дочку с корзинкой на голове и
говорит:
    - Кажется, эта шляпа мне к лицу.
    Вдруг из корзинки высыпались незабудки, которые девочка только что сорвала
у реки, высыпались и упали прямо на ковёр.
    - Ах!  - воскликнула поражённая мама. -- Что это сыплется из моей шляпы? -
И взглянула себе под ноги.
    "Я  пропала!"  - подумала девочка в раме, она-то знала, что на ковре перед
зеркалом лежат осколки!
    А  мама  нагнулась,  взяла  в  руки  один  осколок,  посмотрела  в  него и
воскликнула:
    - Да  тут  незабудки!  Наверное,  их  нарвала  и  приколола  к  моей шляпе
доченька!
    Девочка в раме глубоко-глубоко вздохнула и подумала:
    "Какое счастье, что глаза у моей мамы голубые, как незабудки!"
    Из  наблюдений  над  жизнью  двух  зеркал я сделал вывод: живётся зеркалам
невесело.  Рано  или  поздно  любое  зеркало  -  и  обыкновенное  и  водное  -
разбивается  на тысячу никому не нужных осколков. Сделал я этот вывод, и стало
мне  отчего-то грустно. За третьим зеркалом наблюдать уже не хотелось. Сидел я
этак  невесёлый,  смотрел  на чистый лист бумаги и размышлял о печальной жизни
зеркал.  И  вдруг  - что это? - на листе бумаги отразились мои мысли! Мысль за
мыслью - и страничка набралась. Страничка за страничкой - и сказка готова! А в
сказке  ожили  и  первое разбитое зеркало, и второе, точно никто никогда их не
разбивал.
    Тут  я  снова  развеселился.  И, весёлый, говорю себе: "Отчего ты думаешь,
будто  зеркалам  плохо  живётся?  Очень  даже хорошо! И самая приятная жизнь у
третьего  зеркала,  у  того,  что  лежит  перед  тобой  на  столе. Это зеркало
отражения  мыслей. Зеркало, в котором отражаются даже разбитые зеркала". А так
как  это  зеркало  -  простой  чистый  лист бумаги, на котором можно писать, я
назвал  его в своих учёных записках зеркалом писательским. Если бы оно ещё и в
огне не горело!

                                   * * *

    О волшебном слове


    В  некотором  царстве,  в  некотором государстве, но не иначе, как в нашем
Сказочном  городе,  жил  да  был  молодой  волшебник  доктор Фокус-покус. Всем
известно:  кто молод, тому и жениться пора. А кому пора жениться, тот поневоле
оглядывается   по  сторонам  -  нет  ли  где  поблизости  подходящей  невесты?
Оглядывался  и  наш  доктор Фокус-покус. Вот как-то завёл он на улице беседу с
барышней  Эмилией Нежной, что служила на сказочной почте. И привела эта беседа
к  первой  совместной  прогулке.  За  первой  прогулкой последовала вторая. За
второй - третья.
    Было  ли  что-нибудь  особенное в их первой прогулке? Ничего особенного не
было.  Во  время этой прогулки барышня Эмилия узнала от доктора Фокуса-покуса,
как вытащить из пустого щегольского цилиндра настоящего живого зайца.
    Было  ли что-нибудь особенное в их второй прогулке? Тоже ничего особенного
не  было.  Во  время этой прогулки доктор Фокус-покус узнал от барышни Эмилии,
сколько  почтовых  марок  нужно  облизать,  чтобы потом целый день не хотелось
есть.
    Было ли что-нибудь особенное в их третьей прогулке? Во время этой прогулки
начали  твориться  чудеса!  Склонился  доктор  Фокус-покус  к барышне Эмилии и
прошептал ей на ухо:
    - Моё сердечко!
    Не  забудьте: доктор Фокус-покус был волшебник, а значит, и слово сердечко
было волшебное. Кому оно влетало в ухо, тот сейчас же должен был выпустить его
изо рта.
    Влетело  это  слово  в  ухо  барышне  Эмилии,  и  она  прошептала  доктору
Фокусу-покусу:
    - Сердечко!
    И  тут  же взявшись за руки, они отправились в кино, где шёл очень смешной
фильм  Чарли Чаплина. Но мы не будем рассказывать его содержание. Ведь то, что
тем временем творилось в Сказочном городе, было во сто раз смешнее.
    В воздухе над городом порхало волшебное слово сердечко.
    Подул ветерок, отнёс его к школе, и оно влетело в окно.
    А   там   как  раз  учитель  Анатомиус  объяснял  ученикам,  как  устроено
человеческое тело. И показывал на скелете.
    - Вот  тут,  -  говорит  учитель, тыча указкой в ногу скелета, - находится
сердечко.
    Бедняга!  Он так и не понял, что произошло. Хотел сказать - нога, а сказал
совсем  другое.  Потому  что  в  этот  миг в его ухо влетело волшебное слово и
вылетело  изо  рта.  С того дня ни один ученик на свете уже не называл учителя
Анатомиуса учителем Анатомиусом. Все так и звали его учитель Сердечко.
    А  волшебное  слово  летело дальше и дальше. Опять подул ветерок и перенёс
его из школы в больницу.
    - Что  резать  этому больному? - спросил в больнице доктор Иван Медициниус
доктора Петера Медициниуса.
    Доктор Петер Медициниус хотел сказать: аппендикс, но из его рта вылетело:
    - Сердечко.
    И  не успел доктор Петер Медициниус опомниться, как доктор Иван Медициниус
разрезал  больному  грудь  и  увидел,  что  по его кровеносным сосудам прямо к
сердцу  движется  острая-преострая булавка с синей головкой. Больной проглотил
её  давным-давно,  когда был ребёнком. Ещё минута - и булавка проткнула бы его
сердце!
    - Да  нет же, нет! - вскричал доктор Петер Медициниус. - Я ошибся! Я хотел
сказать - аппендикс!
    - Ну  кто  бы  подумал,  что  ошибки так полезны в нашем ремесле, - сказал
доктор Иван Медициниус. Двумя пальцами достал из кровеносного сосуда булавку и
воткнул  её  в  отворот  белого  халата. Между прочим, звали того больного Яно
Валашка.
    А  волшебное слово летело дальше и дальше. Ветерок заносил его то туда, то
сюда.  Куда не занесёт его ветерок, туда оно и само залетит. Я бы мог исписать
сто  страниц,  рассказывая,  что  натворило  это прилипчивое слово. Только мне
лень. И потому я пропускаю и пожарную тревогу, и неудавшуюся прививку оспы, не
буду  рассказывать и о том, как жители Сказочного города записали это слово на
магнитофон и вывезли на такси в соседний город Пустобрёх и как на следующий же
день  пустобрёховцы  отправили  его по телефону назад. Лучше я без лишних слов
поведаю вам, чем всё это кончилось.
    Вы ещё помните, где служила барышня Эмилия Нежная? Ну конечно! Она служила
на  сказочной  почте.  Каждый  день  с  восьми часов утра до четырёх часов дня
принимала  телефонные  вызовы  и  соединяла  телефоны  жителей  других стран с
телефонами  жителей  Сказочного  города.  Каждый  день  ровно в четыре часа её
сменял  почтовый  чиновник  по  имени  Губерт и по фамилии тоже Губерт. Пришёл
как-то Губерт Губерт на почту и спрашивает:
    - Что новенького?
    - Ничего,  - как обычно отвечает барышня Эмилия. - Только с острова Борнео
дважды вызывали портного Нитку, а его не было дома. До свиданья.
    И барышня Эмилия собралась уходить.
    Но не успела она взяться за ручку двери, как Губерт Губерт воскликнул:
    - Барышня  Эмилия!  Постойте!  Я должен вам кое-что сказать! Знаете ли вы,
что  я живу на свете один как перст, но и это сравнение не подходит, ибо перст
- на руке или на ноге - живёт с четырьмя братьями и, если хочет, может отвести
с ними душу, в то время как мне отвести душу не с кем. Знаете ли вы это?
    - Знаю, - ответила барышня Эмилия.
    - Да, но вы не знаете другого! - воскликнул Губерт Губерт. - Вы не знаете,
что одиночество наскучило мне и я решил жениться. И знаете на ком?
    - Не знаю, - ответила барышня Эмилия.
    - На вас! - объявил Губерт Губерт.
    Он  хотел  добавить  -  сердечко, потому что, как вы уже догадались, в эту
минуту  подул  ветерок  и  занёс волшебное слово на почту, прямо в ухо Губерта
Губерта, и он уже собирался выпустить его изо рта.
    Но тут вдруг снова зазвонил телефон.
    - Опять  звонят  с  острова  Борнео,  пан Губерт Губерт! - сказала барышня
Эмилия, отворила дверь - и была такова!
    А  что  ей  было делать? Не могла же она остаться на почте и дать согласие
Губерту Губерту, когда всё уже было готово к её свадьбе с волшебником доктором
Фокусом-покусом!
    Что же сделал почтовый чиновник Губерт Губерт?
    Что  ему  было  делать?  Ничего он не сделал, только рот закрыл. Телефон с
острова  Борнео звонил и звонил, а Губерт Губерт всё стоял, не открывая рта, и
не брал трубку.
    Опомнился  он  не  скоро.  Опомнился,  когда  вдруг  почувствовал:  что-то
застряло  у него во рту. Вы, конечно, догадались: это застряло волшебное слово
сердечко,  которое  только и ждало, чтобы Губерт Губерт раскрыл рот и выпустил
его.
    Но  Губерт  Губерт  рта  не раскрыл, а наоборот - покрепче сжал зубы. Мало
того, он ещё и сглотнул... И проглотил волшебное слово.
    С  той  поры  жители  нашего  города произносят только самое обыкновенное,
неволшебное слово сердечко и произносят его только когда надо.

                                   * * *

    О медлительном продавце


    Это  могли  придумать  в  любом  городе - сообразили и в Сказочном! Что же
именно?  А  то, что без бакалейной лавки обойтись нельзя. Старую лавку, как мы
знаем,  превратили в магазин грампластинок и вот теперь открыли новую бакалею.
Вернее,  не  открыли,  а  открыл.  Открыл её продавец Матей Расторопный - взял
длинный шест с крюком и поднял тяжёлую железную штору.
    Только  успел он открыть новую лавку - сразу же в ней выстроилась очередь.
А  как  же  иначе!  Ведь  у  всех истощились продовольственные запасы. Очередь
тянулась  из  лавки  на  улицу,  вдоль  улицы  до самого последнего дома и там
загибала за угол. За углом я её уже видеть не мог и потому точно не скажу, где
она  кончалась.  Зато  твердо  знаю, что каждый, кто стоял в очереди, держал в
руках  сумку,  а кто не держал сумку, тот держал две сумки. Кроме тётушки Анны
Пустозвоновой - она стояла в очереди первой и держала в руках целых три сумки.
    - Ох,   и   накуплю  же  я  сегодня  продуктов!  -  сказала  тётушка  Анна
Пустозвонова. - Прежде всего попрошу вас, пан продавец, взвесить мне килограмм
пилёного сахару.
    - Килограмм  сахару,  -  повторил  Матей  Расторопный  и  положил  на весы
бумажный пакет. Потом набрал из бумажного мешка полный совок сахару. Осторожно
потряс его над раскрытым пакетом, и - прыг! - в пакет соскочил кусочек сахару.
Матей  Расторопный дождался, покуда весы, чуть покачнувшиеся при падении этого
кусочка, остановятся, потом посмотрел, сколько кусочек сахару весит. Что же он
увидел?  Увидел,  что  весит  кусочек  сахару очень мало. Тогда продавец снова
осторожно потряс совок над раскрытым пакетом - прыг! - в пакет соскочил второй
кусочек сахару.
    - Не  собираетесь  ли  вы  взвешивать  весь килограмм сахару по кусочку? -
удивилась тётушка Анна Пустозвонова.
    - Ничего  не  поделаешь,  -  пожав  плечами, отвечает Матей Расторопный, -
обычно  я  взвешиваю  сахар  по  полкусочка, но сегодня нужно торопиться, сами
видите, какая очередь!
    - Да он с ума сошёл! - хором воскликнули все покупатели.
    А  продавец  Матей Расторопный дождался, пока весы, чуть покачнувшиеся при
падении  второго  кусочка, остановятся, увидел, что и два кусочка сахару весят
очень  мало,  ещё  раз  осторожно  потряс  совок, и - прыг! - в пакет соскочил
третий кусочек. Тогда Матей Расторопный спросил:
    - Желаете ещё чего-нибудь?
    Этого  уже  ни тётушка Анна Пустозвонова, ни остальные покупатели стерпеть
не могли.
    - Я   пожалуюсь   в   городской  магистрат!  -  воскликнула  тётушка  Анна
Пустозвонова,  схватила  пакет  с  тремя кусочками сахару, бросила на прилавок
одну крону и выскочила из лавки.
    - В  городской  магистрат!  -  вскричали остальные покупатели, схватить им
было нечего, на прилавок они ничего не бросили, но тоже выскочили из лавки.
    В  городском  магистрате  депутацию покупателей приняли вежливо. Выслушали
жалобу  на  медлительного  продавца  Матея  Расторопного, а так как жаловалась
тётушка Анна Пустозвонова, жалобу поспешили удовлетворить. Как же иначе! Кто в
очереди  всегда  первый,  с  тем  лучше не связываться. Долго ли, коротко ли -
получает  Матей  Расторопный  извещение,  что  жители  Сказочного города в его
услугах не нуждаются.
    Однако  послушайте,  что  было  дальше. На следующий день заварила тётушка
Анна  Пустозвонова  чаю. Бросила в чашку один из трёх кусочков сахару, которые
взвесил  ей бестолковый продавец, и стал у неё чай сладкий-пресладкий. Никогда
в жизни не пила тётушка Анна Пустозвонова такого чаю. Допила - смотрит: на дне
чашки  лежит  кусочек сахару - целым-целёхонек! Убыло от него так немного, что
тётушка и разглядеть не могла.
    "Что  за  чудеса!"  -  думает  тётушка  Анна  Пустозвонова. Два оставшихся
кусочка  она припрятала на чёрный день, а тот, что уже побывал в чашке с чаем,
одолжила  соседке.  Та  одолжила его другой соседке, другая - третьей, и пошёл
этот  кусочек  сахару  путешествовать  из  квартиры в квартиру, из дома в дом.
Везде  его  клали  в  чай, и всякий раз чай бывал сладкий-пресладкий, а на дне
чашки оставался кусочек сахару - целым-целёхонек! Убывало от него так немного,
что никто и разглядеть не мог.
    Вот  когда поняли жители Сказочного города, в чём тут дело! Видать, оттого
этот  сахар  так медленно убывает, что медлительный продавец Матей Расторопный
так  медленно его продавал! И они снова побежали в городской магистрат - чтобы
им -вернули медлительного продавца.
    - Ха-ха, любезные! - ответили им. - Коли хотите, чтобы мы снова пригласили
медлительного  продавца,  сперва  узнайте,  где  этот  продавец живёт. Ведь мы
известили  его,  что  город больше в его услугах не нуждается, а куда он после
того пошёл, не поинтересовались.
    Услыхали  такой  ответ  жители  Сказочного  города и решили отправиться на
поиски  медлительного  продавца.  "Будем искать хоть по всему свету", - решили
они.  Вот  прочтите  для  интереса,  какое  объявление  поместили  они во всех
газетах:
    Дорогой продавец Матей Расторопный!
    Вернись  в нашу лавку, из которой мы тебя прогнали! Медлительность мы тебе
давно простили, теперь она нам даже нравится.
    Жители Сказочного города.
    Спросите-ка  у  портного  Нитки, когда у него было больше всего работы? Он
вам ответит: когда все жители Сказочного города превратились в сыщиков. Днём и
ночью  шил он для них сыщицкую одежду. Но всё равно не справлялся с работой, и
пришлось ему нанять подмастерье, о котором вы прочтёте в следующей сказке.
    Целый  год рыскали жители Сказочного города по белу свету, искали продавца
Матея  Расторопного  на  земле, под водой и в воздухе - всё напрасно, точно он
сквозь землю, воду и воздух провалился. Даже на объявление не откликнулся.
    Миновал  год,  жители  Сказочного  города  устали  рыскать по белу свету и
занялись  своими  делами.  Но  про  Матея Расторопного не забыли. И продолжали
одалживать друг у друга тот вечный кусочек сахару, что когда-то купила в лавке
тётушка  Анна  Пустозвонова.  Так и ходил этот кусочек из дома в дом, и всякий
раз,  когда  жители  Сказочного города клали его в чай, они представляли себе,
как  было  бы  хорошо  иметь  ещё и вечный кофе, вечную соль, вечный изюм... и
сокрушались, что нет больше в Сказочном городе медлительного продавца.
    Вы,  верно,  хотите  знать,  куда  делся медлительный продавец? А куда ему
деваться?  Никуда  он  не  делся.  Узнав,  что  он не будет больше продавцом в
Сказочном  городе, Матей Расторопный пошёл в каморку, что была за лавкой, снял
белый  халат  и  решил  повесить  его  на  гвоздь.  Но  гвоздь  чем-то  ему не
понравился.
    "Удержит  он  халат  или  не  удержит?  -  размышлял  Матей Расторопный. -
Пожалуй, не удержит".
    Но потом передумал: "С чего это вдруг не удержит? Пожалуй, удержит".
    И повесил белый халат на гвоздь, а гвоздь и правда его удержал.
    Вышел  Матей  Расторопный  из  каморки, вышел из дому, вышел из Сказочного
города  и  побрёл  куда  глаза глядят. Да только случилось это, когда уже ни в
Сказочном  городе,  ни на всём белом свете никто его не разыскивал. Потому как
размышлял он насчёт гвоздя целый год да ещё один день в придачу.
    Вот  почему  не  стоит  вам  удивляться, что хотя почти все мои сказки про
людей, как почти все сказки Андерсена, кончаются свадьбой, у этой сказки будет
другой  конец.  Ведь  Матей Расторопный настолько медлителен, что даже если он
женится через тысячу сказок - и то это будет слишком быстро!
    Ну,  а  коли  вам так не терпится почитать о свадьбе - пожалуйста! Тётушка
Анна  Пустозвонова  вышла  замуж.  Если желаете, хоть за самого бургомистра! И
свадьба их продолжалась столько дней, и чаю на ней было выпито столько, что от
всех трёх кусочков волшебного сахара ничего не осталось.

                                   * * *

    О сказочной нити


    Кто  внимательно читает и не пропускает страниц, тот, наверно, помнит, что
у  нас в Сказочном городе жил портной Шимон Нитка и был у портного Нитки новый
подмастерье.   А  звали  его  Беньямин.  Каждое  утро  портной  Нитка  говорил
Беньямину:
    - У  меня в шкафу лежит клубок, в нём смотана сказочная нить. Когда-нибудь
я  сошью  этой нитью сказочное платье. А до той поры пускай никто до клубка не
дотрагивается!
    Ну  конечно  же,  вы  угадали!  Подмастерье  Беньямин до сказочного клубка
дотронулся!  И  если  бы  только  дотронулся! Однажды в субботу, когда портной
Нитка,  как  обычно, отправился после обеда в трактир выпить кружечку пива (но
всякий  знал, что одна кружечка обернётся десятком кружек и Шимон Нитка явится
домой  лишь  поздно вечером), подмастерье достал из шкафа сказочный клубок - и
бегом  на  лужайку.  Да,  да, вы снова угадали. Он прихватил из дому не только
клубок,  но  ещё  и  бумажного  змея,  потому что была осень - лучшая пора для
бумажных змеев.
    Видели  бы  вы, как здорово его змей набирал высоту! Запросто обогнал всех
соперников,  которых  запустили  остальные мальчишки, и превратился в точку, а
потом  в  совсем  крошечную точечку. Беньямин ахнуть не успел - как исчезла за
горизонтом  и  эта  крошечная  точечка. Поражённый, стоял он посреди лужайки и
чувствовал,  как  подрагивает его мизинец, к которому привязан конец сказочной
нити.  Вокруг  ни  души  -  остальные  мальчишки, увидев, что его не победить,
приуныли  и  разбрелись  по домам... Да и самому Беньямину наскучило стоять на
лужайке  -  решил  он смотать нить в клубок, вернуть бумажного змея на землю и
пойти домой. Как решил, так и сделать хотел. Стал Беньямин сматывать сказочную
нить,  мотает  и мотает... Да только сами знаете: когда держишь нить свободно,
змей  взмывает  ввысь  и  ты  можешь  стоять  на  месте.  Но только начнёшь её
сматывать, змей упирается, не хочет возвращаться на землю, и ты идёшь и идёшь,
куда  он  тянет.  Вот  и Беньямин, сматывая нить, сам не заметил, как очутился
далеко  за  Сказочным  городом.  А  уж  смеркаться  стало,  на небе показалась
вечерняя звезда.
    - Беньямин! - окликнула его вечерняя звезда. - Не пора ли тебе воротиться?
    - И  верно, пора, - отвечает Беньямин вечерней звезде, - но как я ворочусь
без нити? Я должен её смотать!
    - Гм,  -  призадумалась  вечерняя  звезда,  - что, если ты смотаешь только
половину, а другая половина пускай себе улетает с бумажным змеем!
    Вечерняя  звезда  выслала  два  луча, захватила ими, как ножницами, нить и
спрашивает Беньямина:
    - Можно?
    - Нет,  нет!  -  воскликнул Беньямин. - Право же, ты очень добра, вечерняя
звезда,  но  этим ты мне не поможешь. У моего хозяина прекрасная память, разве
он не помнит, какой длины была нить в клубке?
    - Тогда  я сыграю тебе марш, чтобы веселее шагалось! - предложила вечерняя
звезда.
    И  начала  водить  лучами  по  нити,  словно смычком по струне. Как-то раз
Беньямин  слышал  по  радио о знаменитом скрипаче, которого звали Паганини. Во
время  одного  концерта  знаменитый Паганини так вдохновенно играл на скрипке,
что  у  него  лопнули  все  струны,  кроме  одной. Публика думала, что концерт
прервётся,  но  знаменитый скрипач продолжал играть. Он играл на одной струне,
словно  на  всех струнах, а может, и ещё лучше! Но когда Беньямин услыхал, как
играет  его  нить под лучами вечерней звезды, ему показалось, будто эта музыка
лучше  всякой  иной,  будто  так  прекрасно  не  играл даже знаменитый скрипач
Паганини!  Правда,  к  знаменитому скрипачу Беньямин был чуточку несправедлив.
Ведь  тот  играл  на  одной  струне  и  всего одним смычком. А на Беньяминовой
сказочной  нити  играли  уже  тысячи  и  тысячи  смычков,  потому что вслед за
вечерней  звездой  на небо высыпали тысячи и тысячи звёзд, а как вам известно,
все  звёзды  любят  подражать  вечерней  звезде. Увидели, что она играет марш,
выпустили свои лучи-смычки и давай наяривать!
    В  тот  час  портной  Шимон  Нитка  возвращался домой из трактира, где его
кружечка  пива  и  верно  обернулась десятком кружек. Шёл он по ночной улице и
бормотал себе под нос:
    - До  чего  мне хорошо после десяти кружек пива! Точно кто вынул у меня из
ушей  вату,  и  я  услыхал то, чего обычно не слышу! Как поёт воздух! Он полон
сказочной музыки! Пожалуй, теперь, когда у меня такое сказочное настроение и я
слышу  сказочную  музыку,  пора мне сшить сказочное платье, о котором я мечтаю
столько  лет.  Платье из лепестков розы, украшенное капельками росы! Или, быть
может,  платье из капелек росы, украшенное лепестками розы? Ладно, решу, когда
продену  иглу в сказочную нить. И портной Нитка, словно мальчишка, поскакал на
одной  ноге  и так скакал всю дорогу. Дома он сразу подошёл к шкафу, где лежал
сказочный клубок. И что же? Клубка в шкафу не было!
    Портной  Нитка  сразу  бросился  искать Беньямина. А когда узнал, что того
нет, рассвирепел, раскричался и кричал так громко, что с розовых кустов в саду
облетели  лепестки,  а  роса,  которая  в  этот час падает с неба на землю, со
страху  взлетела  обратно,  на  небо.  Всё вокруг дрожало от крика, задрожал и
Беньяминов  бумажный  змей,  который  тем  временем  успел долететь до острова
Борнео.
    Поднялся  на  острове  Борнео  переполох.  Да  и  как  было его жителям не
испугаться? Ведь в их священных книгах чёрным по белому написано:
    В один прекрасный день появится над островом Борнео змей, он будет страшно
дрожать  и  принесёт  беду.  Но  в  конце  концов змея одолеет отважный юноша,
который станет на Борнео королём.
    И  вот,  когда  жители  острова Борнео завидели в небе дрожащего бумажного
змея, они вспомнили ужасное пророчество и сразу поняли, что их священные книги
не лгут.
    Беда, беда!
    Они  и  сами точно не знали, какая беда, но на всякий случай попрятались в
дремучих  лесах. Воспользовавшись суматохой, жители соседних островов ограбили
их  покинутые  жилища.  А это уже была настоящая беда! Пророчество исполнялось
слово в слово. И насчёт юноши тоже!
    Через  три дня пришёл на Борнео наш Беньямин, наконец-то домотал сказочную
нить, и змей плавно опустился к его ногам.
    Вы  без труда догадаетесь, что было дальше. Жители острова Борнео выбежали
из  лесов и провозгласили Беньямина королём. А чтобы престол оставался в руках
прежней  королевской  династии,  бывший  король острова Борнео решил не мешкая
женить героя на самой красивой из своих дочерей.
    Вам интересно, узнал ли об этой свадьбе портной Нитка? А как же! Вот какое
письмо он получил;
    Дорогой пан Нитка!
    Во-первых, позвольте от души приветствовать Вас и Вашу супругу. Во-вторых,
прошу  на  меня  не  гневаться за то, что я взял Ваш сказочный клубок, который
вместе  с  сим письмом возвращаю. С помощью этого клубка я обрёл счастье: стал
королём  острова  Борнео, а вскорости стану супругом самой красивой из дочерей
бывшего  короля.  И  потому, в-третьих, обращаюсь к Вам с великой просьбой: не
сошьёте ли Вы для моей невесты сказочное подвенечное платье? С нетерпением жду
ответа.
    Ваш бывший подмастерье Беньямин, король острова Борнео.
    Прочитал  портной  Нитка  письмо,  положил  сказочный  клубок  в  шкаф  и,
поскольку  была  суббота, отправился в трактир на кружечку пива. Кружечка пива
обернулась  десятком  кружек,  день  превратился  в  ночь, и вот портной Нитка
вышагивает по ночной улице и бормочет себе под нос:
    - Так,  так!  Десять  кружек  пива я выпил, теперь мне снова будет хорошо!
Точно  кто  вынет у меня из ушей вату, и я услышу сказочную музыку. Послушаю -
пойду домой, продену в иглу сказочную нить и сошью для невесты моего Беньямина
сказочное платье.
    Да  только  -  иначе  и  быть не могло! - никакой сказочной музыки портной
Нитка  не  услыхал.  Откуда  бы  она  взялась, коли клубок преспокойно лежал в
шкафу? Вечерней звезде, да и остальным звёздам не на чем было играть!
    - Ничего!  -  утешал  себя  Шимон  Нитка. - Быть может, я услышу сказочную
музыку в следующую субботу!
    Но  ни  в следующую, ни через следующую субботу он ничего не услышал. А на
острове  Борнео не могли так долго откладывать свадьбу. Два раза звонили к нам
в  Сказочный  город  -  не  дозвонились.  На  почте отвечали, что Шимон Нитка,
наверное,  пошёл  в  трактир  выпить кружечку пива. А когда позвонили в третий
раз,  на  почте  никто  не  отозвался.  И больше не звонили. Сшили подвенечное
платье сами.
    Понял  портной  Нитка,  что  сказочной  музыки он не дождётся и никогда не
сошьёт  сказочного  платья.  Так  и  продолжал  он  шить  самые  обыкновенные,
несказочные, платья. Зато, надо вам сказать, мастер был, какого во всей округе
не  сыщешь! Что стало со сказочным клубком? Портной Нитка его продал. Кому? Да
мне!
    А  я  его  размотал  и протянул сказочную нить через всю эту книжку. Потом
связал оба конца узелком - и книжка готова!
    И  если  тот,  на  чьей  полке  стоит  моя книжка, вдруг услышит сказочную
музыку,  пускай не удивляется. Раз сказочная нить натянута, на ней снова могут
играть не только звёздные, но и солнечные луч.

                                   * * *

    Об уродливой принцессе


    У   испанского   короля   Филиппа  была  дочь  Клара.  Когда  пошёл  Кларе
девятнадцатый  годок, разослал король Филипп по белу свету послов - искать для
дочери  путного  жениха.  Объехали  послы белый свет и отыскали такого парня в
Словакии, в нашем Сказочном городе. А звали его Яно Валашка. Вы уже вспомнили?
Ну да, тот самый спасённый пациент из Сказки о волшебном слове.
    Обрадовалась  испанская  принцесса,  когда дошла до Испании добрая весть о
женихе.  Обрадовалась, что её мужем будет словак, потому как давно вычитала из
книжек,  что  словаки  не  только  доблестные молодцы, но и хорошие мужья: они
часами  простаивают в дверях кухни и судачат с жёнами, а когда надо позабавить
детишек, умеют ходить на четвереньках и лаять по-собачьи.
    И  вот  вступили  послы  с  Яно  Валашкой на испанскую землю, а там уж всё
готово  к  свадьбе.  Встречать  Яно вышла процессия: впереди её король вёл под
руку  свою  дочь,  принцессу  Клару.  А  за  ними  шёл священник, чтобы тут же
обвенчать молодых.
    Но  всё  получилось совсем не так, как было задумано. Едва будущие супруги
встретились,  глянул  Яно  на  невесту  и  обмер... Ну и уродина эта принцесса
Клара!  Одноглазая,  да и один-то глаз кривой! Волосы седые, ноги колесом и ни
единого зуба!
    Сразу  Яно  Валашке  расхотелось  жениться.  Вырвался  он  из  рук  свиты,
подпрыгнул,  подскочил  - да и был таков! Поражённые испанцы только и увидели,
как   вдалеке  мелькают  пятки  Яно,  как  перескакивает  он  через  испанские
укрепления в три с половиной метра высотой - и вот уже след его простыл...
    Зарыдала  принцесса  Клара.  Да  и как ей было не рыдать, коли жених удрал
прямо  из-под  венца.  И  добро бы ещё обыкновенный жених! А то жених, который
понравился  ей  с  первого  взгляда! Из очей испанской принцессы Клары потоком
полились  слёзы.  Падали  эти  слезы  на траву-мураву, оседали на цветочках. И
всякая былинка - будь то хоть простая мята или лаванда - тотчас превращалась в
цветок,  который  зовётся  кукушкины  слёзки.  А во что превращались кукушкины
слёзки? Ох, и не спрашивайте!
    Плакала  испанская  принцесса,  рыдала,  а потому как испанские принцессы,
когда плачут, всегда поют, пела и принцесса Клара. Плакала и пела:
    Как у нашего села
    вода камень точит.
    А меня мой Яно
    да - ox! - любить не хочет!
    Фирма  "Супрафон"  записала  песню  испанской  принцессы  на долгоиграющую
пластинку.  Распродали  таких  пластинок несколько миллионов, разошлись они по
белу  свету,  и  стала  песня испанской принцессы гвоздём сезона. Она получила
первую  премию  и на фестивале в Сан-Реми, и на фестивале в Детве, в Словакии;
пели  её  кинозвёзды с экрана и почтальоны, какой-то моряк обучил этой песенке
попугая,  а  одна  глухая  девочка до того хотела её послушать, что к ней даже
вернулся слух!
    Жители  нашего Сказочного города решили закрыть бакалейную лавку и открыть
магазин  грампластинок.  Вернее,  магазин, где продавалась одна грампластинка.
Та,  на которой пела принцесса... Рыдания принцессы ни на миг не прекращались,
вся  Испания  была  в  трауре,  а все испанские садовники выращивали одни лишь
чёрные лилии.
    Что же тем временем делал наш Яно Валашка?
    А что ему было делать - он тонул.
    Сразу  же  за  испанскими  укреплениями  плескалось  море. Перепрыгнул Яно
Валашка стену в три с половиной метра высотой и - плюх! - прямо в воду. А ведь
в  Словакии  нет  моря, и потому Яно Валашка не мог знать, как в море плавают.
Махал  он,  махал  руками,  махал-махал  ногами  и  думал, что плывёт назад, к
испанскому берегу. Ан не тут-то было, испанский берег всё удалялся и удалялся,
пока  совсем  не скрылся из глаз, и Яно Валашка выплыл на самую середину моря.
Он  уж  было перестал махать руками и ногами: мол, будь что будет, пускай море
несёт  его,  куда  вздумает,  пусть  хоть  совсем поглотит... Но вдруг в самую
последнюю минуту увидал на горизонте корабль.
    Поднатужился  Яно  - снова из последних сил стал махать руками и ногами. К
тому  времени  он  уже  смекнул,  как  в  море  плавают,  а потому не старался
приблизиться  к  кораблю,  а  наоборот,  старался от него удалиться. Правильно
смекнул  Яно!  Долго  ли,  коротко  ли - подплывает он к кораблю. Обрадовался,
вскинул  разом обе руки, ухватился за борт и взобрался на палубу. И что же? От
удивления Яно чуть не свалился назад в море!
    Корабль,  на  который  с таким трудом вскарабкался Яно Валашка, был совсем
крошечный,  чуть  побольше  дамской  сумочки. Корабельный винт вращался где-то
сбоку  и  гнал  судёнышко вперёд - а был тот винт чуть побольше дверной ручки!
Чудо  ещё,  что  Яно  Валашка  уместился  на  таком корабле! А какое чудо, что
корабль вместе с ним не пошёл ко дну! Наверное, этот кораблик не тонул потому,
что  кроме  винта  у  него  был  ещё пропеллер, который крутился на палубе. Он
крутился  и крутился, и из него лилась музыка. Разглядел Яно Валашка пропеллер
внимательней и расхохотался:
    - Ха-ха-ха!  Да ведь это же обыкновенная граммофонная пластинка! И сбоку -
вовсе  не винт, а ручка старого граммофона! Выходит, еду я не на корабле, а на
большом граммофоне!
    И  правда  это  был граммофон. Единственная вещь, уцелевшая после крушения
океанского  корабля.  Корабль затонул во время бури и давным-давно спит на дне
морском,  а  граммофон  с  этого корабля всё плывёт и плывёт и наигрывает свою
песенку, а на граммофоне сидит Яно Валашка и слушает. И вот что он услышал:
    Как у нашего села
    вода камень точит.
    А меня мой Яно
    да - ox! - любить не хочет!
    Конец  этой  сказки  вы  легко  угадаете сами. Яно Валашка по голосу узнал
испанскую  принцессу Клару. И понял, что поёт она о нём. Растрогала Яно песня.
"Пускай  принцесса  Клара  будет  какая угодно уродина, - подумал он, - пускай
хоть уродливее всех на свете, зато она меня любит. И поёт обо мне песню. Где я
ещё  найду  такую  жену,  кто  станет так меня любить и запоёт обо мне песню?"
Поворотил Яно Валашка свой граммофон и приплыл в Испанию.
    И была в Испании славная свадьба.
    Спрашивает священник жениха:
    - Милый  Яно,  готов  ли  ты любить принцессу Клару, даже если у неё всего
один глаз?
    - Готов, - отвечает Яно Валашка.
    - Даже если этот единственный глаз кривой?
    - И тогда готов, - отвечает Яно Валашка.
    - И если у неё седые волосы?
    - Всё равно готов.
    - И если у неё ноги колесом?
    - Готов.
    - И если во рту у неё ни единого зуба?
    - Всё  равно  я  готов  её  любить! - воскликнул Яно Валашка. - А если кто
вздумает над ней посмеяться, он и сам останется без зубов!
    - Что ж, тогда вы муж и жена, - сказал им священник.
    Тут  испанская  принцесса  Клара  скинула маску, и Яно Валашка увидел, что
принцесса  прекрасна. Оказывается, в Испании такой обычай: невеста приходит на
свадьбу  в  самой  уродливой  маске,  а жених должен поклясться, что всё равно
будет  её  любить.  Жаль, не знал Яно этого обычая. Не пришлось бы ему скакать
через  укрепления  высотой  в  три  с  половиной метра да сражаться за жизнь с
морской  стихией.  Зато мир не услыхал бы чудесной песни. Теперь все её знают.
Вот она:
    Как у нашего села
    вода камень не точит.
    А на мне мой Яно
    да - ox! - жениться хочет.
    Только  в  одном  словацком  селе, о котором поётся в этой песне, не рады,
потому  как  пересохла  их речка и вода в ней не точит больше камень... Но что
поделаешь, на всех не угодишь!

                                   * * *

    Потерянная принцесса


    Действие  детективной  сказки  (а  к  вашему  сведению,  сказки  бывают  и
детективные)  -  действие сказки, которую я собираюсь рассказать, начинается в
тот  момент,  когда  на  башне королевского замка в главном городе королевства
(его названия мы упоминать не будем) колокол отбивал полночь.
    Удары  колокола  разбудили  королеву  Евлалию Загуменную. Точнее, королеве
Евлалии  приснилось,  что  её  разбудили  удары  колокола.  И  она  продолжала
досматривать  сон.  Будто  бы  садится  она  в  постели.  Садится и пристально
вглядывается во тьму. Потом тихо окликает:
    - Эмиль!
    Ответа нет.
    - Эмиль! - громче позвала королева.
    Соседняя постель заскрипела, заспанный король Эмиль сел.
    - Чего тебе не спится, Евлалия? Жажда одолела? - спросил он сердито.
    - При чём тут жажда? У меня такое предчувствие, будто только что произошло
несчастье! - воскликнула королева Евлалия.
    - Бабьи  бредни! - проворчал король Эмиль. - Сколько раз тебе говорено, не
ешь на ночь сосиски из конины! От них у тебя дурные сны.
    - Да, раз я их люблю! - вздохнула королева.
    И  вот  -  это  снится королеве Евлалии - наутро выясняется, что той ночью
действительно  исчезли принцесса Гиацинта Загуменная и оруженосец Додо Волчек,
стороживший  дверь  в  её  опочивальню. Его величество король Эмиль немедленно
отдал  приказ одеть всё королевство в чёрное траурное сукно, бить в барабаны и
повсеместно  объявлять,  что король отдаст полкоролевства тому, кто найдёт его
дочь.
    На  следующий  день  -  продолжает  сниться  королеве Евлалии - является к
королю юноша, назвавшийся сыщиком Лежебокой.
    - Пан Лежебока, - обратился к нему король Эмиль. - Я и моя супруга Евлалия
премного  о  вас  наслышаны  и  верим,  что  вы  разыщете  не только нашу дочь
Гиацинту, но и похитившего её злодея Додо Волчека.
    - Кто-нибудь  видел  их в момент похищения? - сухо спросил сыщик Лежебока,
не вынимая изо рта элегантную короткую трубку.
    - Нет, - рассеянно ответил король. - Но всё свидетельствует...
    - ...о том, что мне придётся произвести в вашем замке обыск, - прервал его
сыщик Лежебока. - Не возражаете?
    - Что  вы,  что  вы! - воскликнул король. - Я разрешаю вам обыскать каждый
угол!
    - Благодарю. Тогда выверните, пожалуйста, ваши карманы.
    - Я?! - удивился король Эмиль.
    - А то кто же? - ответил сыщик.
    Его  таинственный  ответ  привёл  короля  в замешательство. Одну за другой
выложил он из карманов на стол свои вещи: королевское удостоверение, несколько
игральных   шариков,   фотографию   киноактрисы  Клаудиа  Кардинале,  ключ  от
королевского  сейфа,  отмычку и листок бумаги, где было написано: "Купить литр
обезжиренного молока, литр жирного, дрожжи и рояль".
    Затем  сыщик  Лежебока  достал  из кармана своего клетчатого пиджака лупу.
Взял  фотографию  Клаудиа Кардинале и, держа так, чтобы видел король, навёл на
неё  лупу.  И  сразу  стало  видно, что за прозрачной занавеской в доме, перед
которым снимали актрису, стоит столик, а возле него сидят трое мужчин.
    - Узнаёте кого-нибудь? - спросил сыщик Лежебока.
    - Нет, - покачал головой король Эмиль.
    - Гм,   гм,   -   пробормотал  сыщик,  которому  фотография  актрисы  явно
понравилась,  -  эту  фотографию с вашего позволения я забираю, остальные вещи
можете положить в карман.
    Сыщик подошёл к окну. Весь город лежал перед ним как на ладони.
    - Не  правда  ли,  обычай затягивать город в чёрное сукно, когда пропадает
принцесса, довольно стар? - спросил он.
    - Безусловно, - согласился король Эмиль.
    - И   наверняка  известен  каждому  жителю  королевства,  в  том  числе  и
суконщику. Сколько вы заплатили ему за чёрное сукно?
    - Сто тысяч, - признался король Эмиль.
    - Ну  и  ну,  - хмыкнул сыщик Лежебока. - Недурной куш! Ради такой прибыли
стоило похитить принцессу!
    - Я  восхищён вашей проницательностью! - воскликнул король. - Мне бы это и
в голову не пришло! Сейчас же велю послать за суконщиком.
    - Я уже сделал это, - произнёс сыщик Лежебока и показал на дверь.
    Дверь распахнулась - стражники втащили сопротивляющегося человека.
    - Да  это  же  писатель  Суконный!  -  воскликнул  король  Эмиль, когда-то
учившийся с Суконным в одном классе. - Это вовсе не суконщик!
    - Суконный  или  суконщик - не всё ли равно! Стоит ли обращать внимание на
такие мелочи, - проворчал Лежебока.
    Тут  писателю  Суконному удалось наконец освободить руки, и он выхватил из
кармана   дату.   Этот  писатель  был  известен  тем,  что  под  каждым  своим
произведением  ставил  дату - когда оно написано. Обычно это были очень старые
даты, что вызывало к нему особое уважение. Все почтительно качали головами:
    - Представьте  себе,  это  написано  ещё  в  ту  пору, когда никто о таких
произведениях и не помышлял!
    И  снимали  шляпы.  А  у  кого не было шляпы, тот бежал за ней в ближайший
шляпный магазин.
    Словом,  даты  писателя  Суконного  были сильнейшим его оружием. И потому,
решив  сразиться  со  стражей,  он  обратился  к  помощи наисильнейшего своего
оружия.  И вытащил из кармана дату 1.1.1, то есть: первое число первого месяца
первого  года.  А если хорошенько приглядеться, эта дата напоминает трезубец -
оружие,  которым  пользовался  ещё  владыка  морских  пучин  Нептун.  Взмахнул
писатель  Суконный  датой-трезубцем,  метнул  -  и она полетела, полетела... И
вонзилась  прямо  в  грудь  королевы  Евлалии, туда, где, по всей вероятности,
находилось её сердце.
    - Ах!  -  воскликнула  королева Евлалия. И проснулась. На этот раз в самом
деле.
    - Чего  тебе  не  спится, Евлалия? Жажда одолела? - сердито спросил король
Эмиль, проснувшись в соседней постели.
    - При чём тут жажда? У меня такое предчувствие, будто только что произошло
несчастье! - воскликнула королева Евлалия.
    - Опять тебе приснилось, что исчезла наша дочь Гиацинта? - спросил король.
    - Опять, - прошептала королева Евлалия.
    Высочайшие  супруги  тяжело  вздохнули,  поднялись  с постели и побежали в
опочивальню дочери. Принцессы там не было. Она и правда исчезла.
    Что  тут  делать?  Открыл  король  Эмиль  шкаф,  где хранились принцессины
игрушки, взял барабан и давай барабанить.
    Только  кончил  -  двери  распахнулись.  На пороге стоял молодой человек в
клетчатом пиджаке, с элегантной короткой трубкой во рту.
    - Я  сыщик Лежебока, - глухим голосом произнёс он.- Прослышал, что в замке
несчастье.  Найти  вашу  дочь  для  меня  сущий  пустяк. Прошу вас ответить на
несколько вопросов. Это первое её исчезновение?
    - Какое  там!  -  воскликнул  король  Эмиль.  -  Какое там первое! Если не
ошибаюсь, она исчезала тысячу двести тридцать три раза! Не правда ли, барышня,
всякому терпению приходит конец?
    - Я вам не барышня, я сыщик Лежебока, - обиженно заметил сыщик.
    - Хватит, сегодня сыщиком буду я, - возразил король Эмиль.
    С  этими  словами  он  вырвал изо рта сыщика элегантную короткую трубку. И
тотчас они с королевой Евлалией воскликнули:
    - Да  ведь это Гиацинта! Слава богу, нашлась! Так окончилось тысяча двести
тридцать четвёртое исчезновение принцессы Гиацинты. И опять счастливо!
    - А  теперь,  - сказал король Эмиль, - теперь дай нам хоть два дня отдыху.
Читай  себе  на  здоровье  свои  детективные  романы  и  не  мешай нам править
королевством.
    Оказывается,   принцесса  Гиацинта  была  восторженной  почитательницей  и
неутомимой читательницей детективных романов писателя Суконного. Она поглощала
их  целыми  штабелями и, начитавшись, каждый день исчезала - всякий раз другим
способом. А родителям приходилось её разыскивать.
    Королева  Евлалия  каждую  ночь  видела  всё это во сне. Вы не можете себе
представить,  что  это  были за великолепные сны, ведь в них переплетались все
тысяча двести тридцать четыре детективные истории! Хотя, пожалуй, всякий может
их себе представить. Всякий, кто зачитался этой сказкой с такой неожиданной, в
рифму, развязкой.

                                   * * *

    Про бабочку Барчу и про воробья Варфоломея


    Сговорились   как-то   воробей   Варфоломей   и   бабочка  Барча  устроить
соревнования  -  кто  лучше  стреляет.  Купили  пистолет, поставили на лужайке
мишень.
    Первым  стрелял  воробей  Варфоломей,  а  бабочка Барча сидела на мишени и
подсчитывала  очки.  Потом  стреляла  бабочка  Барча,  а  на  мишени  сидел  и
подсчитывал  очки воробей Варфоломей. Да только бабочка - как и все бабочки на
свете  - стрелять не умела. Прицелилась, а когда спустила курок, пуля полетела
выше мишени. А на мишени-то сидел воробей Варфоломей, и летела та пуля прямо к
воробьиному сердцу.
    - Посторонись! - испуганно крикнула бабочка Барча.
    Воробей Варфоломей посторонился.
    И как раз вовремя! Пуля прожужжала возле самого его сердца, но не задела и
пролетела  дальше.  Через  океан,  потом  через  Сахару, а если её случайно не
поймал  сачком  профессор,  решив, что это какой-нибудь редкий жук, - то летит
она и по сию пору и, возможно, никогда не остановится.
    Вы скажете:
    - Как  воробей  Варфоломей  мог посторониться? Ведь пуля летит со страшной
скоростью!
    Это  и  верно, и неверно. Просто вы ещё не знаете: когда на курок нажимает
бабочка,   она   делает  это  совсем  слабо,  еле-еле,  и  выстрел  получается
тихий-претихий, а пуля летит так медленно, что от неё вполне можно увернуться.
    Но люди пускай лучше вовсе не стреляют!

                                   * * *

    Про змея Зашипея


    Жил  да  был  на свете бача (старший пастух-овчар. - Ред.) - и жить-то ему
всего  одну  жизнь, а он только и думал, как бы разбогатеть. Вот дошёл до него
слух,  будто  какой-то швед оставил богатое наследство, из которого каждый год
выплачивают  награду  тому,  кто  придумает  что-нибудь  новое, чего ещё нигде
никогда  не  бывало. И решил наш бача: "Придумаю-ка и я что-нибудь такое, чего
ещё нигде никогда не бывало, да поскорей, покуда денежки, что оставил швед, не
разбежались по чужим карманам".
    Что  бы  этакое придумать? Стал наш бача крепко-крепко зажмуривать глаза -
вдруг  так зажмурит, что увидит затылком? Но ничего не увидел. Тогда стал бача
таращить  глаза  - вдруг так вытаращит, что взглядом весь земной шар обоймёт и
увидит  свой  затылок? Но опять ничего не увидел. Только слезы ручьём потекли.
Текли  они  по  щекам  -  вся  борода от них взмокла. Что тут делать? Пришлось
забросить  бороду  на  ветку  липы.  Стоит бача под липой, ждёт, пока солнышко
высушит  бороду.  А  тем  временем  вышел из лесу медведь и унёс из стада трёх
самых жирных овец.
    Вот как бывает, когда ни о чём, кроме денег, не думаешь!
    Вместо прибыли - одни убытки.
    Тут,  глядишь, настала осень, а осенью, как известно, все змеи заползают в
скалы  на  зимнюю  спячку.  Вот  пасёт  наш бача стадо, вдруг слышит: кто-то в
лесной  чащобе  шипит.  Отодвинул  он  веточку...  видит: тысячи змей ползут к
скале.  И ведёт их старый серый змей Зашипей. Отщипнёт змей травинку, потрёт о
камень, скала разверзнется, и змея за змеей заползают в щель.
    Когда  заползла  последняя  змея, скала с грохотом сомкнулась, и всё стало
как прежде, точно змей и в помине не было...
    - Ну и ну! - пробормотал бача. - Вот чудеса! О таком я ещё ни в газетах не
читывал,  ни  по  радио  не слыхивал. Видно, я первый на свете подсмотрел, как
змеи  скалу отворяют, - недаром я столько лет внимательно изучал природу. Что,
если я стою на пороге великого открытия? Вдруг с помощью этой травинки человек
доберётся  до  самого  центра  Земли  и  узнает, что там - огонь или вода, а я
получу полную шляпу денег, оставшихся после шведа!
    Не стал бача зря время терять. Бросил стадо на лугу - и к скале. Да только
которая травинка её отворяет? Возле скалы их видимо-невидимо, и все разные.
    - Может, травка медуница? - бормочет бача.
    Сорвал стебелёк медуницы, потёр о скалу - никакого толку.
    - Может, мята?
    Сорвал  стебелёк  мяты,  потёр  о  скалу  - снова без толку. Так рвал бача
травинку  за  травинкой, а скала - чем бы он её ни тёр, хоть белладонной, хоть
камнеломкой, хоть цветком мальвой - не отворялась да не отворялась. Опечалился
бача,  рассердился,  топнул ногой, и тут - диво дивное! - какая-то вырванная с
корнем травинка подлетела вверх, прикоснулась к камню - и скала разверзлась.
    - Вот  ты,  значит,  какая! - воскликнул бача, приглядываясь к травинке. -
Теперь остаётся поднять тебя, отнести на почту и отправить в Швецию!
    Но  так  как  был  наш  бача  от  природы любознателен, прежде чем поднять
травинку, заглянул он в тёмную дыру. Да не только заглянул, ещё и шагнул туда.
Шагнул - и услыхал за спиной грохот: скала за ним сомкнулась.
    "Вот те на! - думает бача. - Этого мне не хватало! Что теперь делать?"
    И верно, что тут делать? Видит: в скале пещера. А в пещере, куда ни глянь,
змеи  лежат.  Лежат  и  спят.  Посреди пещеры - круглый камень, а на том камне
развалился  старый  змей  Зашипей.  И  тоже  спит.  Неудивительно,  что и баче
захотелось  спать.  В полудрёме сыскал он свободное местечко, улёгся, заснул и
спал до тех пор, пока не пробудился.
    Пробудился,  видит:  змеи  уже не спят. Откуда-то издалека доносится пение
жаворонка;   слушая   его,   змеи  начинают  шевелиться.  Зашевелились  и  под
предводительством  змея  Зашипея  поползли  к  выходу  из  пещеры.  Тут  скала
разверзлась, и змеи, одна за другой, выползли наружу.
    "Вот  так  штука!  -  подумал  бача. - Всегда я просыпаюсь вовремя, но так
удачно,  так  вовремя  ни разу ещё не просыпался. За ними - или я останусь тут
один!"
    Только  подумал  - перевалился на живот и пополз по-змеиному. Да не тут-то
было! Полз - веселился, дополз - прослезился. Не умел он ползать, как змеи. На
что-то  наткнулся,  запутался,  а  пока выкарабкивался, змей и след простыл, и
скала за ними затворилась.
    Хочешь не хочешь, надо звать на помощь.
    - Выпустите меня отсюда, детушки, добром прошу! - закричал бача.
    - Видали  мы  таковсс-с-ких!  -  услыхал  он голос старого змея Зашипея. -
Отпусс-с-тим  тебя,  если ты трижды поклянёш-ш-шься никому не расс-с-казывать,
что тут видел.
    Не   хотелось  баче  давать  слово,  да  делать  нечего:  пришлось  трижды
поклясться - и змеи его выпустили.
    Вот  идёт бача, идёт низочком, идёт лесочком, видит - весна на дворе. Бах!
- точно выстрелило где-то, а это на старой ветке проклюнулся молодой листок. И
снова - бах!- другой... Обрадовался бача.
    Радовался,  радовался,  пока  не  пришёл  на  то место, где оставил осенью
стадо.  Тут  бача  перестал  радоваться и закручинился: вместо стада увидал он
груды обглоданных косточек.
    Присел  бача  возле  этих  косточек и молча просидел три дня и три ночи. А
когда  забрезжил  рассвет  и  настал  четвёр  тый день, услыхал бача за спиной
шипение. Оглядывается - это змей Зашипей.
    - Косс-с-точки пасс-сёшь? - прошипел змей.
    - Что  же  мне  теперь  пасти?  -  отвечает бача. - Прежде я пас овечек. А
теперь, когда от них остались одни косточки, сижу и печалюсь.
    - Кто тебе сс-с-казал, что это овечьи косс-с-точки? - прошипел змей.
    - А разве нет?
    - Ясс-с-ное  дело,  нет.  Вчера  сс-сюда  приходили  тури-сс-с-ты,  они  и
осс-с-тавили сс-с-только обглоданных косс-с-точек!
    Обрадовался  бача,  вскочил,  расцеловал  змея Зашипея и помчался к своему
пастушьему  шалашу.  Да  как  помчался!  Вдоль  долины,  вдоль реки - с ветром
наперегонки!  Увидал  это  один  из  тех,  кто  песни  складывает, в песню его
вставил,  по ею пору та песня поётся. Прибежал к шалашу - и верно, пасётся его
стадо,  целёхонько,  ещё  и  новые ягнята народились. Неудивительно, что в тот
день  бача  в  четвёртый  раз  поклялся  никогда  больше  на зряшные деньги не
зариться. "И думать о них позабуду, - решил бача. - Лучше стану как следует за
овечками  доглядывать". И доглядывал. За то ему и счастье привалило. Шерсть да
овечий  сыр шли по дорогой цене, денежки к баче в карман так и сыпались. Ибо с
деньгами так часто бывает: кто за ними высунув язык не бегает, к тому они сами
идут.
    Вы  скажете,  не  надо  было  баче держать слово, которое он дал змеям. Не
лучше  ли было на благо людей и науки послать ту травинку, что отворяет скалы,
в Швецию?
    Возможно,  вы  и  правы.  Только  наш  бача  не  из таковских, чтобы нынче
поклясться, а назавтра отречься от клятвы. Он помалкивал да про себя думал: "Я
держу  слово,  честно  держу...  и  уж  какой-нибудь  толк из этого непременно
будет!"

                                   * * *

    Про комара Коломана


    Пришло  лето.  Дети получили в школе табели - и стрелки часов во всём мире
побежали  быстрее.  Пока  продолжался учебный год, стрелки тащились еле-еле, и
чем  больше  детям  хотелось,  чтобы  они  бежали  быстрее,  тем медленнее они
двигались.  А теперь - наоборот. Дети хотели, чтобы стрелки на часах двигались
как  можно  медленнее,  а они бегут и бегут, точно кто их подгоняет. Не успели
дети  опомниться  -  первого дня каникул как не бывало. Не успели опомниться -
уже и второй миновал.
    "Плохо  наше  дело!  -  думают  дети. - Ведь этак незаметно и все каникулы
пролетят. Надо тратить время только на самое интересное".
    И  сразу  побежали  к  речкам, чтобы с этой минуты тратить время только на
самое  интересное.  Этого-то  и  ждали  все комары на свете. И среди них комар
Коломан.
    Жил  комар  Коломан  в нашем городе, в кустах на берегу Вага. Пока светило
солнышко,  он  сидел затаившись и через щёлку меж двумя листочками поглядывал,
как  дети  носятся по берегу наперегонки, плещутся в воде и солнышко припекает
им то спины, то животы. Глядел на них комар Коломан и ворчал:
    - Какой  глупец  придумал  солнце! От него у детей такая горячая кожа, что
порядочный комар, если не хочет обжечь пятки, ни на одного из них не сядет. Но
ничего, я обожду, обожду...
    И  комар  Коломан  дождался.  Только  солнышко спряталось за холмы, только
прохладный  воздух  начал  студить  кожу  на  спинах  и животах детей - взз! -
вылетел  комар  из  своего  убежища  и давай кусать всех подряд. Тому сядет на
живот,  тому  на спину, глотнёт детской крови, и не успеют мальчик или девочка
его прихлопнуть - взз! - уж он улетел и сел на другого.
    Что тут было делать?
    Пришлось детишкам одеваться.
    Рассердились  они  и  пошли  домой.  Но  по дороге успокоились - всё равно
солнышко  уже  спряталось  за  холмы,  родители поди волнуются: вдруг их детки
утонули... Самое время вернуться домой.
    А  комар  Коломан  снова  посиживает  в  своём  убежище,  поглядывает, как
высыпают на небе звёзды, да радуется. И вот что пришло ему на ум: "Надену-ка я
завтра  сапожки.  Горячая кожа не будет жечь мне пятки, и я смогу пить детскую
кровь целый день!"
    Рано  поутру  надел комар сапожки, и только над холмами взошло солнышко, а
по берегу реки стали бегать детишки, принялся за дело.
    Тому  сядет  на спинку, тому на живот, и не успеет мальчик или девочка его
прихлопнуть - взз! -он уже улетел и сел на другого. Пьёт, пьёт сладкую детскую
кровь да радуется - а время и к полудню не подошло.
    - Что  такое?  -  сердятся дети, которых он укусил. - До захода солнца ещё
далеко, а комары уже кусаются!
    Пришлось им одеться.
    Рассердились  дети  и  пошли  домой.  Погода  чудесная,  точно создана для
купанья, а дети сидят дома и печально поглядывают на улицу.
    На  другой  день  всё повторилось сызнова. На третий - тоже. Закручинились
дети. Каникулы проходят, а они из-за комаров совсем не купаются. Вернее, из-за
одного комара. Из-за комара Коломана.
    Дети его по сапожкам приметили.
    Видят,  каждый  день  их  кусает и портит им купанье один и тот же комар -
комар в сапожках.
    Вы,  наверно,  уже угадали, что было дальше. На четвёртый день пришли дети
ко мне и просят:
    - Вы писатель, умеете придумать всякую всячину, придумайте, что нам делать
с этим комаришкой в сапогах?
    Я  люблю  детвору,  сам  когда-то  был такой же - как не помочь им в беде?
Целую ночь я думал, а рано поутру отправился вместе с ними к реке.
    Сел  на берегу, вынул из кармана часы, раскрыл их и положил в траву. Видел
ли  кто из вас раскрытые часы на берегу реки? Представьте себе: по небу плывёт
солнышко,  по  земле течёт речка, а в раскрытых часах, которые лежат на берегу
реки, бегут зубчатые колесики.
    Сбежались  тут  все  дети, стоят и любуются часами. Правильно я рассчитал:
любопытство одолело комара в сапожках.
    Сел  комар  на  стебелёк  травы  поближе к часам и стал глядеть на бегущие
зубчатые колесики. Глядел-глядел да и говорит:
    - Ах  ты,  диво  дивное!  Сколько  я,  комар Коломан, живу на белом свете,
сколько  всего  перевидел и переслышал, а такого ещё не видывал и не слыхивал.
Это что за зверь такой зубастый?
    - Не  твоё,  дружок,  дело, что это за зверь, - отвечаю я. - Одно скажу: у
кого  есть  зубы,  у  того  есть  и кровь. Зубов много, а крови и того больше!
Зубы-то  у  него во сто раз крепче, чем у остальных зверей. А кровь - в тысячу
раз слаще!
    - Не поверю, пока не попробую! - воскликнул комар Коломан - и прыг в часы.
Хотел попробовать, какая у них кровь.
    А  я  только  того  и дожидался. Хлоп! - захлопнул крышку. И комар Коломан
оказался в моих часах.
    - Ну  вот,  дети,  -  говорю, - можете теперь купаться сколько вздумается.
Комар сидит под арестом.
    Обрадовались дети, закричали:
    - Вот здорово! Только не будут ли из-за комара ваши часы отставать?
    - Конечно, будут! - воскликнул я. - Как же иначе! Часы пойдут медленнее, и
ваши  каникулы  протянутся  дольше. А когда каникулы кончатся, я выпущу комара
Коломана на волю, часы сразу же побегут быстрее, и учебный год станет короче!
    Обрадовались дети пуще прежнего.
    Если  не  верите,  что  всё это сущая правда, загляните, пока не кончились
каникулы,  в  наш  город.  Познакомитесь с его достопримечательностями, а коли
останется  у вас свободная минутка, навестите меня. Я покажу вам свои часы, вы
сможете спросить комара, так ли всё было, - и сами услышите из часов:
    - Так, так, так.

                                   * * *

    Про медведя Медарда


    Жил  в  Швейцарии, в главном городе Цюрихе, инженер Ганс Швибалка, чьё имя
навеки  вписано  в  историю  той страны. Не помню уж, в котором году, а только
изготовил инженер Ганс Швибалка искусственного медведя.
    Вернее, изготовил-то он кое-что другое, да не станем забегать вперёд.
    Тому  памятному  случаю предшествовали важные события. Опишу их коротко. В
Швейцарии  испокон  веку водилось много медведей. Швейцарцы их так любили, что
жители города Цюриха даже поместили медведя в свой герб. Да только неизвестно,
по  какой  причине  медведи  швейцарцев  невзлюбили.  Так или иначе, но в одно
солнечное  утро  вдруг  обнаружили  швейцарцы,  что в их стране не осталось ни
одного  медведя.  Эти  подлые  твари  преспокойно  перебрались через границу и
поселились  в  соседних  государствах! Из тех государств приходили в Швейцарию
туристы, останавливались в Цюрихе под городским гербом и кричали:
    - Эй  вы, швейцарцы, когда замените медведя в своём гербе блохой? Блохи-то
у вас никогда не переведутся!
    Очень  злились  швейцарцы,  да  кабы одни швейцарцы, злились и швейцарские
блохи,  кусали  туристов  почём  зря,  а  толку  что? Правду туристы говорили.
Медведей в Швейцарии как не бывало.
    В  ту  пору  откуда-то с востока забрёл в Швейцарию паренёк. Остановился в
Цюрихе на главной площади и слушает, о чём говорят швейцарцы. По-швейцарски-то
он  не  больно  разумел, да был сметлив и по жестам понял, о чём здешний народ
печалится.  Понял  и тоже стал отвечать жестами: мол, он готов помочь их беде,
пусть   только  дадут  ему  сараюшку  под  мастерскую  да  харч.  Обрадовались
швейцарцы,  дали  ему сараюшку, посулили харч, и вывесил он на дверях сараюшки
табличку:
    Инженер ГАНС ШВИБАЛКА
    Это  чтобы  швейцарцы  пуще его уважали. Но от вас-то мне скрывать нечего:
был он обыкновенный Яно Швибалка, родом с Детвы, самый что ни на есть словак.
    Три  года и три дня трудился Яно Швибалка с утра до ночи и с ночи до утра,
а швейцарцы всё бродили вокруг его сараюшки да вынюхивали. Так и не удалось им
разузнать,  что в сараюшке творилось. Даже когда подавали своему инженеру харч
через оконце - и то ничего разглядеть не могли: в этот момент Яно выпускал изо
рта  такое  облако  дыму, что швейцарцам волей-неволей приходилось зажмуривать
глаза  и  потом  добрый  час  дожидаться, пока весь дым из глаз выйдет. Но вот
миновали три года и три дня, Яно Швибалка вышел из своей мастерской и двери не
запер. Видят швейцарцы: за плечами у него котомка, в руке посох и направляется
он к востоку.
    - Куда ты? - кричат ему швейцарцы.
    А он им этак небрежно, через плечо:
    - Домой, ребятушки.
    - А как же с работой, ради которой мы кормили тебя три года и три дня?
    Он им так же небрежно, через плечо:
    - Работа готова.
    Тут вдруг за спинами швейцарцев послышалось: брум, брум...
    Оглянулись  они,  видят  -  на  пороге  сараюшки  медведь стоит. И был тот
медведь  -  хоть  верьте, хоть нет - на первый взгляд как живой. Да что там на
первый!  И  на  второй,  и  на  сто  третий - точно живёхонький! Кабы не вошли
швейцарцы  в  сараюшку  да  не  увидели  кучу  железных стружек, какую и двумя
телегами  не  увезти,  и  не  поверили  бы, что этакого медведину инженер Ганс
Швибалка смастерил из железа.
    Возрадовались  швейцарцы,  что  снова у них завёлся медведь, - не только в
гербе,  а  настоящий, всамделишный. И радовались бы ещё пуще, кабы их Медард -
так прозвали медведя - не закручинился.
    - Что с тобой, Медардушка? - спрашивают они. - Отчего ты всё кручинишься?
    - Как же мне не кручиниться, - отвечает Медард, - коли я сирота. У всякого
зверя,  будь  то малая букашка или здоровенный слон, есть какие-никакие отец и
мать.  Возьмите  хоть зелёного дятла. Стоит ему поранить ножку, отец с матерью
тут  как  тут, скачут, утешают: "Не плачь, наш зелёный дятлушка, не плачь, наш
пикус  виридис  (латинское название зеленого дятла. - Ред.)!" А когда я пораню
себе лапу, кто меня утешит, кто пожалеет?
    - Мы! - в один голос воскликнули швейцарцы.
    - Вы  -  совсем иное дело, - покачал головой медведь Медард. - Мать бывает
только  одна.  Это поймёт лишь тот, кто её потерял. А каково тому, у кого её и
вовсе не было?!
    Дивились  швейцарцы, уж так дивились! Они-то думали, что медведю, которого
смастерили  из железа, и в голову не придёт тосковать по матери. А он тоскует.
Ещё  как  тоскует!  И  верно, очень медведь Медард тосковал. Есть перестал. На
глазах  таял.  Того  и  гляди,  сдохнет  и  опять Цюрих останется без медведя.
Испугались  швейцарцы. И со страху, как это часто бывает, родили добрую мысль:
решили  они  направить  к инженеру Швибалке депутацию, пускай, мол, придёт ещё
раз,  будет  ему  и  сараюшка  больше и краше прежней, и харч самый лучший, да
мешок  дукатов  в придачу - только пусть смастерит для медведя Медарда если не
отца, то хоть матушку.
    Через  две  недели  прибыла  депутация  в Детву. Выслушал их Яно Швибалка,
отпил  глоток  жинчицы (сыворотка овечьего молока. - Ред.), глянул на заросшую
дремучим лесом гору Поляну и говорит:
    - Нет,  ребятушки, больше я из Детвы ни ногой. Два раза в Швейцарию да два
раза обратно - такого путешествия с меня по гроб жизни хватит.
    - Это  как  же  так  -  два раза в Швейцарию да два обратно? - воскликнула
швейцарская  депутация. - Ведь вы, господин инженер, всего только раз изволили
к нам пожаловать и домой от нас только единожды отбыли!
    - Ха-ха! - засмеялся Яно Швибалка. - Что вы думаете, наш словацкий медведь
к  вам  с  неба свалился? Шутка ли - сбегать ночью в Словакию, изловить в лесу
медведя да до рассвета, чтобы никто не заметил, воротиться с ним в Цюрих!
    - Так, значит, он не железный? - воскликнула швейцарская депутация.
    - Ясное  дело,  нет!  -  продолжал  смеяться  Яно.  -  Выходит,  зазря  я,
ребятушки, три года и три дня ваш харч ел!
    Яно   Швибалка   думал,   что   швейцарцы  рассердятся.  А  они  вовсе  не
рассердились.  Потому  как  хоть  у швейцарцев и есть кое-какие недостатки, но
дураками  их  не назовёшь: соображают, с кем можно дело иметь. Мигом смекнули,
что  парень,  который  за  одну  ночь  сбегал из Швейцарии в Словакию, изловил
медведя  да  к  рассвету воротился назад, - парень хоть куда, и вовсе не даром
три года и три дня ел он их харч. И вот ещё что сообразили швейцарцы:
    - Значит, есть у нашего Медардушки мать!
    - Ясное  дело,  есть,  -  согласился  Яно.  - Киньте в сенцах свой мешок с
дукатами, и я вам в два счёта её изловлю.
    Кинули  швейцарцы  в сенцах мешок с дукатами, и в тот же день Яно Швибалка
изловил  в  лесу  старую  медведицу.  А  та  не больно и противилась, очень уж
стосковалась  по  своему  сыночку,  медведю  Медарду.  В  тот же вечер укатила
медведица  вместе  со  швейцарской  депутацией  на  поезде, и через две недели
прибыли  они  в  Цюрих. Вы спросите, отчего так долго ехали? А вот отчего. Яно
Швибалка - это же Яно Швибалка! А поезд - всего-навсего поезд.

                                   * * *

    Про рыбу рыбеку, или про то,
    как я начал писать первую часть
    синей книги сказок - сказки о животных


    В  те давние времена, когда Ольга не была ещё моей женой, она жила в доме,
где на стене висела картина с нарисованной рыбой.
    Рыба  лежала  на песке, рядом с ней текла река, но у рыбы, наверно, уже не
было  сил подпрыгнуть и плюхнуться в воду. Под картиной было написано, что эту
рыбу зовут Рыбека.
    Ольга рыбу очень жалела. Она часто рассматривала картину и думала: "Почему
вода  в  речке  чуточку  не  подымется?" Дни бежали, вода всё не подымалась, и
решила  Ольга  позаботиться о рыбе сама. Однажды, когда родители ушли в гости,
развела  Ольга  синюю  краску,  обмакнула  в неё кисточку и так, с кисточкой в
руке,  вскочила  на  диван, чтобы дотянуться до картины. Но не успела поднести
кисточку  к  картине,  не успела подрисовать хоть капельку воды, как откуда-то
послышался голос:
    - Не делай этого!
    Огляделась Ольга по сторонам, но никого не увидела.
    - Что оглядываешься, - снова послышался голос. - Это говорю я.
    Тут Ольга заметила, что на картине у рыбы Рыбеки открывается рот.
    - Ах, вот оно что! - воскликнула Ольга. - А ещё говорят, что рыбы немые!
    - Говорят,  что  кур  доят,  - засмеялась рыба Рыбека. - Сама видишь, я же
разговариваю! Правда, только когда это очень нужно.
    - А сейчас очень нужно?
    - Сейчас  -  да,  -  ответила  рыба Рыбека. - Ты собиралась подрисовать на
картине  воду.  А  разве ты не знаешь, что это картина знаменитого художника и
твоя краска её испортит? Да если бы дело было только в картине! Когда вернутся
твои  родители  и увидят, что ты подрисовала воду, у твоего папы волосы станут
дыбом,  словно колючки у ежа, и проткнут шляпу. А проткнутая шляпа тоже никуда
не годится!
    - Ладно,  -  согласилась  Ольга.  -  Но ведь если я не подрисую на картине
воду, ты так и останешься на суше и опять будешь задыхаться!
    - Да что уж там, - отвечает рыба. - Зато не утону...
    Так  Ольга  и  не подрисовала воду. И рыба Рыбека продолжала задыхаться на
суше.  А время шло, Ольга подрастала, вскоре и я стал наведываться в их дом. И
вот что однажды случилось.
    Ольга  заболела. Я сидел возле неё целый день и рассказывал сказки. Сам их
придумывал.  Теперь уж и не вспомнить ни одной, да и Ольга все забыла, так что
никто никогда их не напишет.
    Знаю только, что пока я рассказывал, наступил вечер и пора было уходить. Я
отворил дверь.
    - Спокойной ночи! - сказал я.
    - Спокойной ночи! - ответила Ольга. - Погаси свет.
    Я  погасил  свет,  потихоньку  вышел  и  затворил  дверь.  Ольга  лежала с
открытыми  глазами и прислушивалась к темноте. Темнота шумела. Так шумела, что
от  шума  стала  раскачиваться мебель. Она раскачивалась и трещала. Этот треск
разбудил муху. Муха зажужжала и снова уснула.
    - Ты ещё здесь? - спросила Ольга.
    Но меня там уже не было.
    - Я слышу, как ты дышишь, - сказала Ольга.
    Потом засмеялась и добавила:
    - А вот теперь ты стараешься не дышать!
    Всё это ей только казалось. Но она не знала, что это ей только кажется.
    - Послушай!  -  воскликнула  Ольга.  -  Ведь  этак  у  тебя лопнут лёгкие!
Перестань притворяться, что тебя тут нет, и дыши как следует! Прошу тебя!
    А через минуту сказала:
    - Вот видишь, какой ты упрямый! Я же тебя просила!
    И вылезла из-под одеяла, потому что собиралась босиком бежать к двери.
    - Не делай этого! - снова проговорила рыба Рыбека.
    - Почему? Разве опять может случиться что-нибудь важное? - спросила Ольга.
    - Конечно!  -  ответила  рыба.  -  Не  могу же я спокойно смотреть, как ты
собираешься  заработать  воспаление  лёгких!  Слыханное  ли  дело, при высокой
температуре бежать босиком к двери!
    - Но у него могут лопнуть лёгкие! - воскликнула Ольга.
    - Там никого нет, - сказала рыба Рыбека.
    - Нет? - удивилась Ольга. - Я же слышала, как он дышит!
    - Себя ты слышала, а не его, - убеждала её рыба.
    - Нет, его! - настаивала Ольга. - Я знаю, это он дышал!
    - Ты сама дышала, - возразила рыба Рыбека. - Просто вы дышите очень похоже
друг на друга.
    На  следующий день я снова пришёл к Ольге, и она рассказала мне оба случая
с говорящей рыбой.
    - Это и правда очень интересно, - заметил я, выслушав Ольгин рассказ, - но
я поверю тебе, лишь когда услышу рыбу Рыбеку собственными ушами.
    - Ну так слушай! - сказала Ольга.
    Она  снова хотела встать с постели и идти босиком к двери, чтобы заставить
рыбу говорить.
    - Не  делай  этого!  -  сказал я. - Не могу же я спокойно смотреть, как ты
собираешься  заработать  воспаление  лёгких!  Слыханное  ли  дело, при высокой
температуре  бежать  босиком  к  двери!  Лучше  скажи,  где у тебя акварельные
краски?
    - В ящике письменного стола, - ответила Ольга.
    Я  выдвинул  ящик  письменного стола, взял краски и развёл синюю. Окунул в
неё  кисточку, вскочил на диван и стал подрисовывать на картине воду. Рисовал,
рисовал,  вода  подбиралась всё ближе и ближе к рыбе Рыбеке, а она - ни гу-гу!
Вот вода поднялась до хвоста, вот дошла до середины туловища, до головы ей уже
подниматься  не  пришлось,  потому  что вдруг рыба Рыбека дрогнула и - плюх! -
скрылась под водой.
    Мы  с  Ольгой  ждали, может, она ещё вынырнет и хоть что-нибудь скажет. Но
ждали напрасно. Рыба не вынырнула. Её вообще больше на картине не было. Кругом
вода, вода и вода...
    - Так,  -  сказала  Ольга.  - Знаешь, что ты натворил? Эту картину рисовал
знаменитый  художник,  а твоя вода её испортила. Да если бы дело было только в
картине! Когда вернутся мои родители и увидят, что ты подрисовал воду, у моего
папы волосы станут дыбом, словно колючки у ежа, и проткнут шляпу. А проткнутая
шляпа тоже никуда не годится!
    И  действительно, не успела Ольга договорить - дверь отворилась, на пороге
стояли  её  родители.  И  едва  Ольгины  родители увидели испорченную картину,
волосы у папы стали дыбом, словно колючки у ежа, и проткнули шляпу.
    - Ну  вот!  -  воскликнул  Ольгин  папа. - Проткнутая шляпа тоже никуда не
годится!
    - Нет!  - возразил я. - Нет! Почему же? Из неё вышло бы великолепное сито,
которым можно пользоваться на кухне!
    - Зачем оно нам? - воскликнула Ольгина мама. - У нас уже есть одно сито!
    И  тут  случилось  чудо.  Вода  на  картине  вдруг  взволновалась,  из неё
высунулась голова рыбы Рыбеки. И сказала:
    - У вас-то сито есть, но им будет нужно другое! Ведь они поженятся!
    Только  договорила,  как вода на картине снова взволновалась - и рыбы след
простыл.
    Так  я  убедился,  что  рыба  Рыбека  и  правда  говорит, лишь когда хочет
поведать что-нибудь очень важное.
    Вскоре у нас с Ольгой была свадьба.
    Сразу  после  свадьбы  из  благодарности  к рыбе Рыбеке я взялся за дело и
начал описывать всякие происшествия из жизни животных.
    Каждый  день  по  одному  происшествию. Так постепенно и появились на свет
сказки о животных.

                                   * * *

    Про уточку Августочку


    Жило-было  одно  утиное  семейство.  Отец  - селезень Дональд. Мать - утка
Дональдина.  И  дочка  - уточка Августочка. Селезень Дональд и утка Дональдина
очень  боялись, как бы с их единственной доченькой не приключилось какой беды.
Были  они  утки  смышлёные  и  знали,  что  лучше  всего  уберегут дочку, коли
воспитают  её  разумной  и  самостоятельной.  Вот  занесли они как-то дочку на
середину  речушки, сами воротились на берег и смотрят, что дальше будет. Стала
уточка кричать, стала звать маму с папой.
    - Не  бойся! - откликнулись с берега селезень Дональд и утка Дональдина. -
Мы рядом, ничего с тобой не случится.
    Услыхала  уточка  Августочка, что отец с матерью рядом, перестала кричать,
начала  загребать лапками, и - глядь - уже на берегу. Так и научилась плавать.
Куда  быстрее,  чем другие уточки её возраста. Стали соседи поговаривать, мол,
селезень Дональд и утка Дональдина лучше всех умеют воспитывать детей, надо бы
им  написать  книгу  "О  педагогическом  мастерстве" - пускай от них остальные
родители ума-разума набираются.
    Нетрудно догадаться, что было дальше. Селезень Дональд и утка Дональдина в
самом   деле  принялись  писать  книгу.  Чистых  листочков  в  воздухе  кружит
видимо-невидимо,  а  в  речной воде растворилась не одна капля чернил. Перо им
подарила  гусыня  Орсина.  Рыба-меч  подплыла и остро-преостро отточила им это
перо.  Всё  было  готово  -  только  садись  и пиши. Селезень Дональд вызвался
диктовать, а утка Дональдина решила писать под его диктовку. Стал тут селезень
туда-сюда расхаживать, крылья за спиной потирает и диктует:
    - Нет на земле ничего прекраснее, чем воспитание деток...
    А  утка Дональдина уселась на плоском камне, на другой, бугристый положила
бумагу и пишет:
    Нет на земле ничего прекраснее,
    чем воcпитание деток.
    Про  уточку  Августочку оба совсем забыли. А уточка Августочка плавала тем
временем  вверх-вниз  по  речушке.  Плывёт  вверх  - глядит налево. Что там на
берегу чернеет? Какая-то дыра. Плывёт вниз - глядит направо. Что там на берегу
чернеет?  Опять дыра. Подплыла она к дыре, видит: за дырой начинается какой-то
коридор  и  в нём тоже вода. "Коридор как коридор, - подумала уточка, - ничего
особенного,  поплыву-ка я прочь". Да знаете, как часто бывает: подумает уточка
одно, а сделает совсем другое! Вот и с уточкой Августочкой это случилось. Сама
не  заметила,  как  оказалась в коридоре. Плывёт по нему, плывёт и приплыла на
такое  место,  от  которого расходятся четыре коридора - все в разные стороны.
Вода   там   бурлит   и  пенится.  Закрутило  тут  уточку  Августочку.  Насилу
остановилась.  Остановилась  -  и  уж ведать не ведала, по которому из четырёх
коридоров  сюда  приплыла.  Другая бы уточка до смерти перепугалась. Но уточка
Августочка сказала себе:
    - Я   уточка   Августочка,   родители   с   малолетства  приучали  меня  к
самостоятельности  и  даже  книгу  пишут  о  моём  воспитании, не могу же я их
опозорить.  Самой  придётся  решать,  куда плыть дальше. Поплыву, поплыву - уж
куда-нибудь да выплыву...
    Плыла уточка Августочка, плыла по одному из четырёх коридоров и доплыла до
самого конца. В конце коридора была труба. Что тут делать? Повернуть назад или
пуститься  в  путь  вверх по наклонной трубе? Вот идёт уточка по трубе, идёт и
идёт,  глядь  -  труба  сужается. Это уже и не труба вовсе, а узенькая трубка.
Будь  уточка  Августочка чуть побольше, ни за что бы ей не пролезть. Да только
была  наша  уточка  совсем маленькая и пролезть в узенькую трубку ей ничего не
стоило. Идёт она дальше, идёт-покачивается, всё выше и выше по трубке. И вдруг
-  что  такое?  Уже  и  по  узенькой  трубке  не  пройти! Чем-то она заткнута.
Протолкнула  уточка  Августочка  затычку  -  плюх!  - прямо на уточкину голову
полилась  вода.  И  вполне  могла  бы  эта вода сбросить уточку назад, вниз по
узенькой  трубке,  а  потом по широкой трубе, и падала бы уточка Августочка до
самого  дна,  до  самого  коридора, а может, и насмерть бы расшиблась, кабы не
успела  она  уцепиться за эту затычку клювом. И хорошо сделала, что уцепилась:
затычку  подхватила  чья-то  рука  и  вместе с уточкой Августочкой подняла над
водой.  Видит уточка: попала она в какое-то совсем маленькое озерцо, и сидит в
том  озерце  совсем  неодетая  девочка,  держит  её  в  руке,  со  всех сторон
осматривает, смеётся и кричит:
    - Ой-оо-оо-ой!  Моя пластмассовая уточка-малюточка! Сколько я её искала! А
она спряталась в ванне под пробкой!
    Наверное,  вы  уже и сами догадались, что произошло. Коридор, куда заплыла
уточка  Августочка,  был  вовсе  не коридор, а городской водосточный канал, по
которому грязная вода стекала в речушку. Плыла уточка Августочка по городскому
водосточному каналу, пока не доплыла до канализационной трубы одного дома и по
ней  до канализационной трубы одной квартиры. Да только что могла знать уточка
о канализации? Что она вообще знала о квартирах?
    - И  не  стыдно  тебе?  - прикрикнула она на девочку. - Купаешься в озерце
неодетая! А вдруг мимо пройдут мальчишки?
    - Ой-оо-оо-ой!   -   снова   удивилась   девочка.   -   Моя  пластмассовая
уточка-малюточка,  пока  пряталась,  ожила!  И  даже  разговаривать научилась!
Только  говорит  всякие  глупости  и  не знает, что ванна - вовсе не озерцо, а
озерцо - вовсе не ванна!
    Но что могла знать уточка Августочка о ваннах?
    - Сейчас  же  надень  трусы!  -  снова  прикрикнула она на девочку. - Или,
может, какой-нибудь озорник нарочно их спрятал? Поищу-ка я на берегу...
    Сказала и - юрк! - вырвалась из рук девочки, выскочила из ванны на пол.
    А  в  пол  была  вставлена  круглая  решётка  для стока воды. Упала уточка
Августочка  прямо  на эту решётку. Да кабы только на решётку, а то провалилась
сквозь  неё  -  и  падает,  падает... Сперва вниз по узенькой трубке, потом по
широкой трубе.
    На  дне широкой трубы уточка не разбилась, а - бац! - плюхнулась в воду, и
вода её понесла.
    - Ах  какая  я  неразумная!  - воскликнула уточка Августочка, заметив, что
вода  уносит  её  назад  тем  же  путём, каким она сюда приплыла. - Ах какая я
неразумная!  Поплыть бы мне сразу по течению, вода бы сама вынесла меня в нашу
речушку!
    Теперь  уж  уточка Августочка была умнее - поплыла по течению, и вода сама
вынесла её в речушку.
    Выплыла  уточка  Августочка в родную речушку и давай загребать лапками - к
берегу  торопилась. А выскочив из воды, стала шарить в кустах, девочкины трусы
искать.
    - Нашла!  -  вдруг  радостно  воскликнула  она.  И верно, за кустом лежали
трусы.
    Не растерялась уточка; хвать трусы - и назад, в воду.
    - Эй, ты! - услышала она вдруг за спиной. - Брось сейчас же, разбойница!
    Тут  уточка  Августочка  почувствовала,  как  её подхватила чья-то сильная
рука.  Ой-ой!  Оказывается,  трусы,  которые  она  держит  в  клюве,  вовсе не
девочкины.  Это  трусы  какого-то  старичка!  Старичок  уже  переоделся  после
купанья,  а  мокрые  трусы  решил  подсушить  на  травке.  Да чуть вовсе их не
лишился.
    Долго  ли,  коротко ли - притащил старичок уточку Августочку к родителям и
пожаловался,  какая,  мол,  у них невоспитанная дочка. Пожаловался, покричал и
ушёл.  Рассердился тут селезень Дональд, заплакала утка Дональдина. А книгу "О
педагогическом  мастерстве"  они  писать  бросили  и  по  сию  пору  за неё не
принимаются.

                                   * * *

    Самая первая сказка о том, почему эта книга названа синей книгой сказок


    Одному мальчику приснился такой сон:
    Была на свете ваза.
    В вазе жила девочка.
    Девочка держала балкон.
    А на балконе стоял цветок.
    Утром мальчик проснулся, глянул в окно и забыл свой сон.
    - Что тебе приснилось? - спросила мама.
    И мальчик рассказал:
    - Был на свете балкон.
    На балконе стоял цветок.
    Цветок держал вазу.
    А в вазе жила девочка.
    - Чудесно! - восхитилась мама. Глянула в окно и забыла его сон.
    - Что ему приснилось? - спросил у мамы папа. И мама рассказала:
    - Была на свете ваза.
    В вазе жил цветок.
    Цветок держал балкон.
    А на балконе стояла девочка.
    - Забавно!  - сказал папа. - Из этого могла бы получиться сказочка. Только
нужно кое-что переделать. Совсем немножко.
    И  он  сел за стол. А потому как был он известный писатель, то в два счёта
кое-что переделал и написал так:
    Был на свете балкон.
    На балконе стояла девочка.
    Девочка держала вазу.
    А в вазе был цветок.
    Сказка  была  напечатана  в  журнале, потом в книге и стала знаменитой. Её
даже  поместили  в букварь. Мальчик начал ходить в школу, и ему задали выучить
эту сказку наизусть. Но выучил он плохо и рассказал так:
    - Была на свете ваза.
    В вазе жила девочка.
    Девочка держала балкон.
    А на балконе стоял цветок.
    - Стыдись!  -  сказала  учительница.  -  Сын  знаменитого писателя, автора
"Зелёной книги сказок", а не можешь выучить произведение собственного отца!
    И поставила мальчику единицу.
    Может  быть,  вы  подумали,  что отец мальчика, знаменитый писатель, автор
"Зелёной  книги  сказок"  -  это  я? Так вот, чтобы меня с ним не путали, даже
случайно,  я  решил  быть совсем на него не похожим. Он написал "Зелёную книгу
сказок", а моя книга будет СИНЯЯ!

                                   * * *

    Сказка о зубах


    Жил  да  был  дровосек и было у него двое детей - Янко и Марьянка. Хорошие
были дети, да вот беда - не любили они чистить зубы.
    "Что  делать  с  детьми,  которые  не  чистят  зубы?  - думает дровосек. -
Отведу-ка я их в лес, там их кто-нибудь научит уму-разуму".
    Как сказал, так и сделал. Завёл детей в дремучий лес и оставил там одних.
    Идут  Янко  с  Марьянкой  по лесу, идут себе и идут и набрели на пряничный
домик. Оба они любили сладкое и тут же принялись обламывать пряники да есть. К
вечеру,  съев  полстены,  улеглись  Янко  с Марьянкой спать. И хоть поблизости
журчал ручеёк, ни брату, ни сестре и в голову не пришло выполоскать перед сном
рот.
    Ночью   что-то   их  разбудило.  А  это  взбунтовались  кусочки  пряников,
застрявшие  в зубах. И разбудила детей зубная боль. Вскочили Янко с Марьянкой,
видят: перед ними Баба-Яга. И заговорила Баба-Яга громким голосом;
    - Ха-ха-ха! Это я вас разбудила, детки! А зовут меня Баба-Яга Зубная Боль,
и живу я в пряничном домике. Позарились вы на мои прянички, рот не выполоскали
-  теперь  вам  от  меня не уйти! Запру вас в хлевушок, а утречком испеку да и
съем!
    Всю  ночь  просидели  дети  в  хлевушке, думали-гадали, как живыми уйти. В
общем-то  были  они  дети  неглупые  и к утру вот что надумали. Приходит утром
Баба-Яга Зубная Боль, чтобы увести их да испечь, а Янко ей и говорит:
    - Неужто  ты  станешь  есть нас с гнилыми зубами? Смотри, сама захвораешь,
ведь от гнилых зубов все болезни идут!
    - Ещё чего! - вскричала Баба-Яга и кликнула зубного врача.
    Врач пришёл, вылечил детям зубы, а Баба-Яга и говорит:
    - Вот теперь я испеку вас да съем!
    Хотела  шагнуть  вперёд и схватить детей, но - диво дивное, чудо чудное! -
хотела-то  она  шагнуть вперёд, а шагнула назад. И ещё шаг, и ещё... Чем ближе
старалась  она  подойти  к  детям, тем дальше от них отступала, пока совсем не
исчезла.
    Потому  что  у  кого  хорошие зубы, к тому Баба-Яга Зубная Боль, как бы ни
старалась, подойти не может.
    Утречком дети наломали сладких пряников и пошли домой. Там они рассказали,
что  с ними приключилось в лесу, и вся семья слушала их да лакомилась сладкими
пряниками.  И  Янко  с  Марьянкой полакомились. Но потом сразу ополоснули рот,
чтобы  ни  один  кусочек  в  зубах  не  застрял. А когда заметили, что их отец
дровосек,  который  тоже  отведал  пряника, собирается лечь спать, не почистив
зубы, ещё и ему напомнили:
    - Ты что же, отец! Смотри, отведём тебя в лес да оставим там одного!
    - Не  делайте  этого, детки! - взмолился дровосек. - В лесу столько разных
ужасов,  вы  и  представить  себе  не  можете! - Он вычистил зубы и с той поры
чистил их почти каждый месяц.

                                   * * *

    Фокусник и цветочница


    Жил  да  был  в  Сказочном городе фокусник, звали его Баккарди. Как-то раз
ветер  сорвал  с  головы фокусника волшебный цилиндр. Две недели летал цилиндр
под облаками, в нём ночевали спешившие к югу птицы.
    В  начале  третьей  недели  ветер  стих, и волшебный цилиндр приземлился в
цветочной  лавке, между цветочными горшками. Это была лавка цветочницы Рамоны.
В тот день Рамона вдруг заметила, что из одного горшка растёт странный цветок.
Цветок  не  цветок,  а  скорее даже деревце. Деревце, похожее на вешалку. И на
деревце-вешалке  висят  какие-то  диковинные  плоды. Сорвала цветочница Рамона
один  плод,  надкусила...  и  выплюнула.  Диковинный плод был ужасно невкусен.
Попробовала цветочница Рамона сварить из диковинных плодов компот - компот был
просто  отвратителен.  И  тут  цветочница  Рамона заметила, что эти диковинные
плоды  -  вовсе  даже  и  не  плоды,  а  шляпы!  Разных  фасонов, красивые, из
добротного  материала. Раздала тогда цветочница Рамона все свои цветы и вместо
цветочной лавки открыла шляпную.
    Что  же  тем временем делал наш фокусник Баккарди? Без волшебного цилиндра
фокусов  не  покажешь  -  он  шатался  по городу и бранил ветер. Но бранись не
бранись, а пить-есть надо...
    И  стал  фокусник  думать, где бы ему поесть. В нашем городе был отель для
альпинистов. Вот и зашёл фокусник Баккарди в этот отель.
    - Вам чего? - спрашивает официант. - Что подешевле или что подороже?
    - Мне  бы  что задаром, - отвечает фокусник Баккарди, ибо к тому времени у
него не осталось ни гроша.
    - Вот  новости! - удивился официант. - Бесплатное питание мы ещё не ввели,
приходите через годик-другой.
    - Но я не могу столько ждать! - воскликнул фокусник Баккарди.
    - Тогда   заработайте  еду  общественно  полезным  трудом,  -  посоветовал
официант.  -  У  нас  один  повар ушёл в киноактёры, можете занять его место у
плиты.
    Делать нечего, пришлось фокуснику Баккарди занять место повара у плиты. Но
сами знаете, как варит обед человек, который прежде не сварил и сосиски! Хотел
фокусник  Баккарди  надеть  поварской  колпак,  а надел на голову миску! Хотел
взбить  в  миске  сливки  -  стал  взбивать их в поварском колпаке! И не успел
разобраться  в  путанице,  как  услыхал вой сирены. Тревога! Пропал альпинист!
Напрасно  спасательная  команда  обшарила все горы, все долины - альпинист как
сквозь  землю  провалился.  Стал и фокусник Баккарди искать, заглянул в первую
попавшуюся  пропасть,  а там в сугробе, на самом краю пропасти, сидит человек.
Спустился  фокусник  Баккарди  на  дно пропасти и вынес пропавшего альпиниста,
живого  и  невредимого,  только - как и положено пропавшему альпинисту - самую
малость  заплаканного.  Обрадовались  тут  родители  пропавшего  альпиниста  и
отвалили фокуснику Баккарди порядочную премию.
    Фокусник  Баккарди  тут  же накупил всякой снеди и досыта наелся. А сытому
работа на ум не идёт... И решил наш фокусник освободить место у плиты. Стал он
стягивать  с  головы  поварской колпак - а вместо поварского колпака на голове
миска!  Удивился  фокусник Баккарди. Но каково же было его изумление, когда он
понял, что взбивал сливки не в миске, а в поварском колпаке! И это ещё не всё.
Заглянул  фокусник  Баккарди  в  колпак,  а  там на взбитых сливках следы. Его
собственные  следы!  Тут  он  понял, что вынес пропавшего альпиниста не со дна
занесённой  снегом  пропасти, а со дна полного взбитых сливок колпака. Вот оно
что! Значит, поварской колпак тоже волшебный! От официанта фокусник узнал, что
колпак куплен в лавке шляпницы Рамоны, и немедля отправился к ней.
    Здесь фокусника Баккарди ожидали невиданные чудеса.
    Посреди  лавки  стоял  цветочный горшок, из него росло деревце, похожее на
вешалку. На деревце-вешалке висело множество шляп самых разнообразных фасонов.
И все волшебные!
    Фокусник  увидел  там сомбреро, по широким полям которого, как по треку, в
обоих направлениях носились велосипедисты.
    Увидел  шапку-ушанку со слоновьими ушами. Между ушами поместился паланкин,
в  котором  сидела  индийская принцесса. На её лбу была нарисована точка, а на
носу вопросительный знак.
    Увидел  корону,  похожую  на  фонтан.  Из огромного алмаза, словно водяные
струи,  во  все  стороны  били  разноцветные  лучи и подбрасывали кверху белый
шарик, ибо это была императорская корона династии Пинг-понг.
    Увидел  рыцарский  шлем,  наподобие танка. Над его смотровой щелью торчало
дуло  пушки  и  стреляло  в  друзей  и  недругов.  Хорошо ещё, ядра летели так
медленно, что от них легко можно было увернуться.
    Увидел  широкополую  нищенскую шляпу с дырой, светившейся точно звезда. Со
всех  сторон  на  неё  были направлены телескопы звездочётов, и все звездочёты
кричали: "Это я первый её открыл, я, я, я!"
    Увидел дамскую шляпку, в которой сидели пассажиры, потому что она касалась
шпильками  электрического провода и ездила туда-сюда, как трамвай. А купленные
в этом трамвае билеты годились и для кино!
    Увидел  феску  с  кисточкой. Вокруг кисточки сидела разбойничья дружина, а
через  кисточку  скакал знаменитый разбойник Яношик, потому что это была вовсе
не  кисточка,  а  разбойничий  костёр,  и от этого костра можно было ножницами
отстричь языки огня. У каждого разбойника в кармане тоже хранился язычок огня,
чтобы при случае от него можно было прикурить самокрутку.
    Увидел шляпу-корабль, на котором плыл через океан Христофор Колумб. Он как
раз  собирался  открыть  Америку и радовался предстоящей встрече с индейцами и
небоскрёбами.
    Увидел  охотничью  шляпу  с  пером,  возле  которой сидел автор, поминутно
вынимал  из-за ленты перо, обмакивал в шляпу и добавлял к этой сказке ещё одну
фразу.
    Из  шляп,  точно из репродукторов, звучали красивые песни, самые разные, а
все вместе они сливались в одну прекраснейшую песню. Вот её слова:
    Фокусник Баккарди, погляди-ка вниз!
    Поглядел  фокусник  Баккардди  вниз  -  и  что  же? Оказывается, цветочный
горшок,  из  которого  росло деревце-вешалка, был вовсе не цветочный горшок, а
его собственный волшебный цилиндр!
    - Да  это  же мой волшебный цилиндр! - вскричал фокусник Баккарди, вытащил
из-под деревца-вешалки свой волшебный цилиндр и надел его на голову.
    И  разом  всё  исчезло. И деревце-вешалка, и волшебные шляпы-репродукторы.
Смолкла и песня. А шляпница Рамона воскликнула:
    - Ну вот! Я уже и не шляпница, и не цветочница! Кем же мне теперь быть?
    - Моей супругой! - ответил фокусник Баккарди.
    И была свадьба. На свадьбу сошлось много-премного гостей. Каждый принёс по
цветку, и шляпная лавка снова превратилась в цветочную.

                                   * * *

    Что рисовала Ольга


    Когда  Ольга  ещё  не  была моей женой, ей очень хотелось увидеть цветок с
разноцветными  лепестками,  чтобы  каждый  лепесток  был  другого цвета! И она
объявила,  что  пойдёт  замуж лишь за того, кто добудет ей такой цветок. Ясное
дело, никто ей такого цветка не добыл и замуж ей выходить было не за кого.
    Прослышал  и  я  об  Ольге  и  её странном желании. Прихожу как-то к ней и
говорю:
    - Знаешь  что,  моя милая, цветка с разноцветными лепестками на всём белом
свете  не  сыскать.  Но  коли  он  тебе  так  нужен, найми меня в садовники, я
постараюсь такой цветок вырастить.
    Наняла меня Ольга в садовники, и я вырастил в уголке её сада белый цветок.
    - Ах! - воскликнула Ольга, увидев цветок. - Ничего не получилось! У твоего
цветка  вовсе не разноцветные лепестки, они все белые! Я не могу пойти за тебя
замуж!
    - Жаль,  -  сказал  я. - Что ж, прощай. Только прими от меня в подарок эти
акварельные краски, пусть хоть что-нибудь останется тебе на память.
    Ольга  краски  приняла,  а  я  вернулся  домой. На следующее утро является
Ольгин  гонец: так, мол, и так, велено тотчас воротиться, ибо свершилось чудо!
За  ночь  белый  цветок  окрасился.  И  каждый лепесток - в другой цвет! Ольга
пойдёт замуж!
    И была свадьба.
    А   когда   свадьба  кончилась  и  гости  разошлись,  я  спросил  у  жены,
усмехнувшись в бороду:
    - Скажи-ка, моя милая, отчего у тебя разноцветные пальцы?
    - Я рисовала теми красками, что ты мне подарил, - отвечает Ольга.
    - А что ты рисовала? - продолжал допытываться я.
    - Что рисовала, то рисовала, - улыбнулась Ольга. - Зачем спрашиваешь, коли
сам знаешь?
    Ночью пошёл дождь, и к утру посаженный мною цветок побелел.
    Но  Ольга  всё равно осталась моей женой. Вы ведь сами знаете - у нас трое
детей.
    Говорите,  я  уже  писал,  как  Ольга  стала моей женой, в Сказке про рыбу
Рыбеку - и совсем по-другому? Не может быть. Это вам показалось!

                                   * * *

    Гашпарко и слон


    Ох,  уж эта почта! Раз, к примеру, прислали по ошибке в Гашпарковцы слона.
Пожалел Гашпарко беднягу слона и оставил у себя.
    И  правильно поступил. Слон был уже старый, с одного боку трухлявый, в нём
можно  было  преспокойно жить, как в дупле на дереве. Дома у Гашпарки не было.
Вот и поселился он в слоне.
    Летом  раскроет  окошко в слоновьем боку, сидит, любуется своим садиком со
всякими  диковинными  цветами. Чтобы диковинные цветы в летнюю жару не завяли,
поливал их Гашпарко из шланга. А шлангом ему служил слоновий хобот.
    Зимой  Гашпарко  окошко  в слоновьем боку не открывал. Зимы в Гашпарковцах
были  суровые,  тут  не  только  окошко  закроешь,  ещё и печку топить надо. И
Гашпарко топил в слоне печку - дым из трубы столбом валил. А трубой опять-таки
служил слоновий хобот.
    Слухи  о  Гашпаркином  слоне  распространились  по всему королевству. И не
диво,  что  однажды  в  слоновий  бок  постучались послы короля и обратились к
Гашпарке с такими словами:
    - Высокочтимый  Гашпарко! На нашу землю напали враги. Король просит тебя и
твоего слона подсобить его воинам.
    Разве мог Гашпарко отказать королю? Не мешкая примчался он со своим слоном
на  поле  брани  и проявил в бою неслыханный героизм - метал в неприятеля одно
ядро за другим. А слоновий хобот служил ему пушечным стволом.
    Но  вдруг  -  беда!  Ядра кончились. А у неприятеля их хоть отбавляй! И он
мечет  свои  ядра  одно  за  другим. Что тут делать? Иной на Гашпаркином месте
непременно  бы  струсил.  Да  не  таков  был  наш  Гашпарко!  Он стал отбивать
неприятельские ядра, как теннисные мячи. А ракетками были уши его слона!
    Неприятель   в   ужасе  бежал.  Так  Гашпарко  победил  вражеское  войско.
Обрадовался  король, явился на поле брани и самолично благодарил Гашпарко. А в
награду дал ему два вагона золота.
    После войны все паровозы были разбиты - любой бы на Гашпаркином месте стал
ломать  голову,  как эти два вагона золота увезти домой. Но Гашпарко голову не
ломал.  Привязал вагоны к хвосту слона, развёл у него в брюхе пар, присвистнул
громким посвистом - и слон вместе с вагонами понёсся по рельсам не хуже любого
паровоза, только дым из хобота валит!
    Однако  что  делать с двумя вагонами золота? Выстроить золотые ворота? Или
вставить  себе  золотые  зубы? Или закопать золото в саду, чтобы через сто лет
кто-нибудь нашёл клад? Так думал да гадал наш Гашпарко, воротясь домой. Глянул
он  на  своего  слона - видит: два неприятельских ядра пробили слону уши, одно
ядро  -  левое  ухо,  другое - правое, и остались в ушах две здоровенные дыры:
одна в правом ухе, другая - в левом.
    Иной бы сказал себе:
    - Ох-хо-хо! Испортили мне слона!
    А Гашпарко радостно воскликнул;
    - Когда у девушки проколоты уши - заказывай серёжки!
    Кликнул  он  золотых дел мастера и велел изготовить для слона в награду за
боевую помощь из двух вагонов золота две серёжки.
    Вернее,  не  серёжки,  а  две громадные серьги, ибо шутка ли - подвесить к
каждому  уху  слона  по вагону золота! Мало какой слон может похвастать такими
серьгами. Как надели Гашпаркиному слону эти серьги, стал он похож не на слона,
а на красивую богатую даму. И очень Гашпарке понравился!
    На  другой  день  слон исчез. Долго ломал голову Гашпарко, куда мог деться
слон,  долго  горевал.  А  чтоб меньше горевать, по вечерам листал заграничные
журналы.  Вот как-то наткнулся он в заграничном журнале на одну картинку, а на
той  картинке  был плывущий в Африку пароход. Пригляделся Гашпарко - на палубе
сидит  какая-то  красивая  дама и пишет открытку. Дама не только красивая, но,
видать,  ещё  и  богатая  -  в  ушах у неё висят две громадные золотые серьги.
Пригляделся Гашпарко внимательней и вдруг воскликнул:
    - Да  это  же  мой  слон!  Шикарная у него жизнь! С нетерпением буду ждать
подробностей.
    Гашпарко был уверен, что очень скоро узнает все подробности, когда получит
одну  из  тех открыток, что писал ему слон на пароходе. Ведь одна-то открытка,
если  не все, наверняка предназначалась ему, и он вот-вот её получит. Но так и
не получил. Ох, уж эта почта!

                                   * * *

    Любкина сказка


    Однажды   вечером   я   подумал:  пойду-ка  расскажу  своей  дочери  Любке
какую-нибудь  сказку. Сперва расскажу, потом запишу, и можно будет вставить её
в книжку.
    Минуты не прошло, как я уже сидел около Любкиной постели и рассказывал:
    - Жили-были  котик с кошечкой, и пошли они как-то в лес по ягоды. Собирают
ягоды,  собирают,  и  вдруг  -  о  чудо!  -  перед ними большущая земляничина,
величиной  с  дом!  Никак  её  не сорвать, никак не поднять. А в лесу оставить
жалко.
    - Эх,  кабы  какой-нибудь  силач помог нам снести эту земляничину домой! -
вздохнула кошечка.
    А котик и говорит:
    - Я знаю такого силача. Тут поблизости живёт девочка Любка. У её папы есть
красная  машина.  Он  мог  бы  эту земляничину не только снести, а и на машине
свезти!
    Прибежали  котик  с  кошечкой  к нашему дому и звонят у входа. Отворила им
Любка. Котик с кошечкой и говорят:
    - Здравствуй,  Любка.  Передай, пожалуйста, своему папе, что мы просим его
привезти  из лесу земляничину. Земляничина большущая-пребольшущая, величиной с
дом!
    - Я  пойду  скажу папе, а вы обождите здесь, - ответила им Любка и пошла в
комнату.
    Папа  тем временем сидел в комнате и звонка не слыхал. О котике с кошечкой
ведать не ведал. Видит: в комнату входит Любка. Он и спрашивает:
    - Чего тебе надобно, Любка?
    - Дай  мне,  пожалуйста, шоколадку, - вдруг отвечает из постели настоящая,
несказочная Любка.
    "Вот  те  на!  -  подумал я. - Испорчена сказка. Но что поделаешь, надо её
досказать".
    И я продолжал:
    - Дал  папа  Любке  шоколадку, а котик с кошечкой ждали-ждали у порога, но
так  никто  и не вышел. В другой раз позвонить они постеснялись, опечалились и
ушли ни с чем. А большущая-пребольшущая земляничина сгнила в лесу.
    На  другой  вечер  я подумал: "Пойду-ка расскажу своей дочери Любке сказку
заново.  Любка  стала  на  день старше, поумнела, может, и память у неё теперь
лучше и не забудет она, что котик с кошечкой ждут её у порога".
    Рассказывал-рассказывал,  ничего  не  пропустил.  Котик  с  кошечкой снова
поведали  Любке,  зачем  явились.  Любка снова ответила, чтобы они обождали, и
пошла  к  папе  в  комнату,  а  папа,  который  их  звонка не слыхал, снова её
спрашивает:
    - Чего тебе надобно, Любка?
    - Ещё шоколадку! - попросила настоящая, несказочная Любка.
    И  снова  я  подумал:  "Испорчена  сказка!  Вот плутовка! Опять забыла про
котика с кошечкой, а вчерашнюю шоколадку очень даже хорошо помнит!".
    Испорченную  сказку  я  записал,  но  в  книжку не вставил. Положил в ящик
письменного  стола.  Там  она  и  ждёт,  пока Любка вырастет и перестанет ради
шоколадки  забывать  про  своих  друзей.  Тогда  котику с кошечкой не придётся
уходить  с  нашего  порога ни с чем, земляничина величиною с дом не сгниёт и у
моей сказки будет совсем другой конец.
    Другой-то другой, да не знаю, будет ли он лучше.
    Например, такой:
    - Папа,  а папа, - скажет мне через год Любка. - Ты собирался не вставлять
эту  сказку в книжку, но забыл и вставил. Значит, и ты ещё маленький, и ты всё
забываешь?
    - Эх,  Любка, - отвечу я ей через год. - Если бы я ещё всё забывал! Ведь я
уже всё забываю... А это гораздо хуже!

                                   * * *

    О бродячей халупе


    Яно  и  Дюро  из  деревни  Терховой  были потомки нашего славного богатыря
разбойника  Яношика  и,  само  собой,  тоже  парни  хоть  куда, или, как нынче
говорят, оторви да брось. Зато дружки - водой не разольёшь.
    Увидал как-то Яно своего приятеля Дюро, обрадовался.
    - Дружище! - кричит и хлоп Дюро по плечу. Да так, что кость ему сломал.
    Три  часа  пролежал  Дюро,  облепленный  листьями  подорожника, глядь - от
перелома и следа не осталось. Вышел Дюро на порог, увидал своего приятеля Яно.
    - Дружище! - кричит и обнял его на радостях.
    В трёх деревнях свалились крыши - так Яно охнул!
    Так   вот,  пошли  однажды  наши  дружки  бродить  по  белу  свету.  Вышли
спозаранку,  шагнули  раз-другой  пошире,  раз-другой  покороче  - и уж были в
Жилине,  на  главной  площади.  Огляделись:  со  всех  четырёх  сторон тянутся
знаменитые жилинские аркады, или, как называют их тамошние жители, галереи.
    - Глянь-ка, Дюро! - дивится Яно. - Под этими халупами ходить можно!
    - Не  ори, сам вижу, - отвечает Дюро. - Давай, как стемнеет, унесём одну в
Терхову.
    - Скажем, что она из Америки, - предложил Яно.
    - Вестимо из Америки! - согласился Дюро.
    Дожидаясь, пока стемнеет, Яно и Дюро полоскали ноги в воде. А вода-то была
в  большом  каменном  корыте  на  жилинской  площади. Ни слова Яно и Дюро друг
дружке  не  промолвили,  но оба подумали: "Сегодня унесём халупу, в другой раз
корыто".
    Как  стемнело,  встал  Яно  под одной халупой, ухватился за столбы, как за
ремешки,  Дюро  помог  ему  взвалить  халупу  на  спину,  точно мешок какой, и
зашагали они прочь. В Тепличке сменились и без приключений приволокли халупу в
Терхову, а там сбросили её наземь аккурат перед трактиром.
    Уж  поздняя  ночь  была,  трактир  на  запоре.  Видят  ребята, идёт старый
трактирщик Хвастек, несёт ведро воды.
    - Откуда вы, пан Хвастек?
    - Да так, водицы набрал, хочу ополоснуться, - отвечает трактирщик Хвастек.
- А вы откуда, Яно и Дюро?
    - Да  так, из Америки, - отвечают. - Забрали там халупу, под которой можно
ходить, да приволокли её в Терхову.
    - Чёрт  возьми,  -  обрадовался старый Хвастек, смекнув, что у парней есть
что  пропить.  Он-то сразу догадался, что халупа вовсе не из Америки, да какое
ему  дело?  Выплеснул  из  ведра воду, отворил трактир и не затворял до самого
утра.
    Терховские  петухи  мастера  кричать. Закукарекают - в Америке слышно! Тем
более  в американской халупе, которую приволокли в Терхову Яно и Дюро. Вернее,
в жилинской.
    От  крика  терховских  петухов проснулся в своём доме жилинский бургомистр
Петр  Полак,  ибо  этот  дом принадлежал ему. Проснулся бургомистр, выглянул в
окошко  и  что  же  видит?  Батюшки-светы,  вместо городской площади перед ним
деревенские поля!
    - До  чего же внимательные люди в нашем муниципалитете! - воскликнул он. -
Поди-ка, старуха, полюбуйся! Не успел я вчера посетовать, что из-за важных дел
не  могу  дышать  свежим воздухом, как уж гляди - приволокли природу под самые
мои окна!
    Высунулась  из  окна  бургомистрова  супруга  Штефания,  глянула не только
вдаль,  как  муж,  а  и  вниз,  на  порог  своего дома. И что же? Вокруг полно
народищу, под галереей разгуливают терховские крестьяне - нагуляться не могут.
    - Эх  ты, старый болван! Да ведь ночью кто-то приволок нас в Терхову - вот
тебе и природа!
    Поглядел  бургомистр  -  и верно, они в Терховой! Кабы даже не было других
примет,  жилинский бургомистр догадался бы об этом потому, что каждый, погуляв
под  галереей,  подавал  монету  старому  Хвастеку.  А Хвастеки с незапамятных
времён были трактирщиками в Терховой. Их любой знал.
    - Пан  Хвастек,  -  окликнул  трактирщика  Петр  Полак,  -  будьте  добры,
объясните, как я со своим домом попал в Терхову?
    - Доброе  утречко,  пан  бургомистр! - отвечал старый Хвастек. - Как вы со
своим  домом  попали  в Терхову, не скажу, ибо понятия о том не имею. Зато мне
известно, как ваш дом да ещё с вами в придачу попал в Терхову. Пришёл он около
полуночи,  остановился  перед  моим  трактиром,  сказал,  что  дальше  шагу не
сделает,  и потребовал вина. Пропил сорок девять дукатов и велел спросить их с
вас.
    - Врёшь,  Хвастек!  -  воскликнул  жилинский  бургомистр.  - Такого ещё не
бывало, чтобы дом сам ходил!
    - Вот  и  я подивился, - преспокойно продолжал старый Хвастек. - А потом и
говорю  себе:  да ведь эти столбики - словно ноги! Видать, в Жилине для того и
приделали к домам ноги, чтобы они, коли вздумается, могли пройтись в Терхову.
    - Охо-хо,  -  вздохнул  бургомистр.  -  Слышь,  старуха? Жили мы с тобой в
бродячей  халупе  и  сами того не ведали. Она ж могла уйти в Америку - счастье
ещё, что остановилась в Терховой!
    Не  стали  Петр  Полак  и  его  супруга  Штефания  дожидаться, пока их дом
двинется  дальше,  того  и  гляди, утащит в невесть какие края! Одолжили они у
терховских  крестьян  три  телеги  и  давай  грузить пожитки! Лишь бы поскорей
воротиться  в  Жилину  и  жить  где  угодно, только не на площади, не в доме с
ногами!
    Так  и  остался дом жилинского бургомистра в Терховой. Бургомистр заплатил
трактирщику  все  сорок  девять дукатов, что пропил его дом, ещё и округлил до
пятидесяти.  И  поныне  стоит та халупа перед трактиром Хвастека. Говорите, вы
были  в Терховой и такой халупы не видели? Ха! Видели, видели, только внимания
не обратили.
    Старый  Хвастек  велел  выкопать  под бродячей халупой яму и зарыть столбы
поглубже,   чтобы   в   один  прекрасный  день  не  пожелала  она  прогуляться
куда-нибудь, ну хотя бы на Ораву!
    Ведь,  говорят, на Ораве есть свои Яно и Дюро, ребята хоть куда, что любят
бродить по белу свету. Но о них я расскажу в другой раз.

                                   * * *

    Про аиста Аристида


    На  моей  крыше  лежало старое колесо, в том колесе было свито гнездо, а в
том  гнезде  каждое  лето  жил  аист  Аристид.  Осенью  мы  с  ним  прощались,
обнимались,  я  дарил  ему  круг  брынзы, говорил; "Ешь да вспоминай" - и аист
Аристид улетал в тёплые края. Но весной снова возвращался.
    Как-то раз он принёс мне в клюве кокосовый орех, в другой раз - страусовое
перо. Так и жили мы с ним дружно, припеваючи до новой осени.
    Но  однажды летом приключилась беда; в августе аист Аристид поранил крыло.
Неосторожно поднялся в небо, и вертолёт задел его пропеллером.
    Вот уж и ноябрь на дворе, а крыло всё не заживало, всё не залечивалось.
    - Знаешь  что,  Аристид,  -  говорю ему. - Перезимуй у меня. Я отведу тебе
комнату,  раздобуду  проигрыватель, дам хороших книг, будешь слушать музыку да
почитывать, глазом не успеешь моргнуть, как снова придёт весна.
    - Ах,  ах! - завздыхал аист Аристид. - А что станется с моим другом слоном
Джумбо?  Ведь он ждёт не дождётся, когда я прилечу и принесу ему брынзы. Ходит
по африканскому берегу, глядит в небо - если я не прилечу, ом умрёт с горя...
    - Не  печалься понапрасну, - утешаю я аиста Аристида. - Слон Джумбо умный,
он не станет зря отчаиваться.
    Что  было  делать?  Крыло  не  заживало, хочешь не хочешь - пришлось аисту
Аристиду перезимовать у меня.
    В  тот  год  стояли трескучие морозы, но аист Аристид не замерзал - днём и
ночью  топил я в его комнате печь. Как было обещано, я раздобыл проигрыватель,
дал  ему  хороших  книг.  Аист  Аристид слушал Моцарта, читал Льва Толстого, а
чтобы время бежало быстрее, по вечерам мы с ним играли в "дурачка".
    Знали  бы  вы,  как  он  обрадовался, когда впервые увидел снег! Он уверял
меня,  что  это  взбитые  сливки, пока я не принёс ему с улицы горсть и не дал
попробовать.  Цветы,  которые  мороз  нарисовал  на стекле, аист Аристид хотел
сорвать и поставить в вазу. А как он дивился, увидев за окном лыжников!
    - Ну и чудные ноги! - качал он головой.
    - Самые обыкновенные, - объяснил я. - Только к ним прикреплены дощечки.
    - Экая  глупость - прикреплять к обыкновенным ногам дощечки! - ворчал аист
Аристид. - Куда легче ходить без дощечек!
    И  хоть  тресни - убедить его, что по снегу легче ходить с дощечками, было
невозможно.
    Но  что  бы  мы  ни делали - играли в "дурачка" или глядели в окно, слушал
аист  Аристид  Моцарта или читал Льва Толстого - в самый неожиданный момент он
вдруг склонял голову и задумывался.
    - О  чём  ты  думаешь?  - спросил я его, когда в первый раз увидел, как он
печалится.
    - Ах, Джумбо, Джумбо... - вздохнул аист Аристид.
    Больше  я ни о чём не спрашивал. Положил на стол кокосовый орех, служивший
мне чернильницей, после того как я выпил кокосовое молоко. Заострил страусовое
перо и говорю:
    - Не вздыхай, Аристид, давай лучше напишем твоему другу Джумбо письмо.
    И мы написали:

    Дорогой Джумбо!
    Сердечно тебя приветствуем и просим не грустить.
    Дело  в том, что аист Аристид поранил крыло и не улетел вовремя. Сейчас он
в  полной  безопасности,  зимует  у  своего друга писателя и в Африку прилетит
будущей  осенью.  Всё  равно в этом году брынза была невкусная. Береги клыки и
чище мой уши.
    Целуем тебя.
    Твои...

    И оба подписались.
    - Ну  вот,  - говорю, - а теперь я схожу на почту. Но не успел договорить,
как вдруг - бац! - двери распахнулись. На пороге стоял слон.
    - Джумбо! - воскликнул аист Аристид. - Откуда ты взялся?
    - Аристид! - воскликнул слон Джумбо. - Откуда я взялся, оттуда и взялся! А
привёз меня вот этот широкоплечий человек.
    Джумбо шагнул в сторону, и мы увидели широкоплечего человека.
    - Чёрт   возьми,  -  снова  воскликнул  аист  Аристид,  -  где-то  я  вас,
широкоплечий человек, видел!
    - Ещё  бы!  -  кивнул  широкоплечий  человек. - Я пилот вертолёта, который
нечаянно  задел  пропеллером ваше крыло. Весьма сожалею о случившемся. И чтобы
облегчить ваши страдания, привёз к вам на вертолёте гостя, вашего африканского
друга.
    - Ах!  -  со  слезами  на  глазах  воскликнул  аист  Аристид.  - Я так вам
благодарен! Вы избавили меня от всех страданий!
    Что к этому добавить?
    Отвёл я комнату и для слона Джумбо.
    Правда,  пришлось  проделать  в стене большущую дыру, в семьдесят семь раз
больше обыкновенной двери.
    Слон  Джумбо  оказался  первым  слоном, посетившим наш город. И за это наш
бургомистр получил похвальную грамоту.
    Вы спросите, при чём тут бургомистр?
    Ведь  если  бы  он  пригласил слона сам, чем бы всё это кончилось, не будь
моего гостеприимного дома? Ну да ладно, помолчим.
    Скромность украшает человека.

                                   * * *

    Про воробья Варфоломея


    Жил  да был воробей Варфоломей и питался он мухами. Ел мушек воробей целое
лето.
    Пришла зима - хоть убей, мушек нету.
    - Охо-хо,  - вздохнул голодный воробей Варфоломей. - Пойду-ка я на хоккей.
Игра меня увлечёт, и я забуду про голод.
    Вот  пошёл воробей Варфоломей на хоккей. Игра, и верно, его увлекла. И про
голод он забыл.
    Но вдруг поблизости какой-то попугай включил транзистор.
    - Чтобы  проверить,  правильно ли ведут репортаж, - объяснил он соседям. -
Ведь сказано: доверяй, но проверяй...
    Из транзистора донеслось:
    "Вратарь,  видимо,  ловил  мух,  и Голонка забил в его сетку восемнадцатый
гол".
    Это была правда.
    - Видите!  -  радостно  воскликнул  попугай.  - Проверка помогла, репортаж
ведётся правильно!
    Соседи с попугаем согласились.
    Услыхал  воробей  про мух, и в животе у него заурчало. Хоккей перестал его
занимать. Да и как смотреть на игру, когда есть хочется!
    - Послушай,  попугай, выключи транзистор, - попросил воробей Варфоломей. -
Он так вопит, что игра перестаёт меня занимать.
    - Подумаешь!  -  отвечал попугай. - Кого перестаёт занимать, а кого только
начинает! Воробей, а лезешь всеми командовать. Пхе!
    Соседи с попугаем согласились.
    Транзистор продолжал вопить. Оттуда неслось:
    "Голонка  опять  взял  на  мушку ворота, дал пас Тикалу, но тот зазевался.
Ай-ай, нельзя ловить мух на ледяном поле..."
    Слушал  воробей, слушал, и хоккей совсем перестал его занимать. С голодухи
он даже видел плохо.
    - Братец,  -  снова  обратился  он  к  попугаю.  -  Понимаешь,  я  страшно
голоден...  Обычно  я  ем  мух,  а  их, как тебе известно, зимой не бывает. На
хоккей  я  пришёл,  чтобы  забыть  о  голоде, а из твоего транзистора только и
слышишь  что  про  мух.  И  у  меня  опять  засосало  под ложечкой. Я бы отсел
подальше,  да  сам  видишь,  какая  теснота.  Не можешь ли ты хоть чуточку его
приглушить?
    - И верно, приглушите! - поддержали воробья Варфоломея соседи.
    - Зачем приглушать? - возразил попугай. - Я его вовсе выключу.
    И выключил транзистор.
    - Что  же  ты, - обратился он к воробью Варфоломею, - сразу не сказал, что
голоден? Я бы и спорить не стал!
    - Мне было стыдно, - сознался воробей Варфоломей.
    - Эх-ма,  -  удивился попугай. - Правды, братец, никогда не стыдись. Какая
бы она ни была - а всё правда. Просо любишь?
    - Просо?!  -  воскликнул  воробей  Варфоломей. - И не напоминай мне о нём!
Просо - моя любимая еда. Но увы, зимой не бывает ни мух, ни проса.
    - После хоккея приглашаю тебя на просо, - сказал попугай.
    И  правда,  после хоккея воробей пошёл к попугаю и до отвала наелся проса.
Да какого проса!
    Вот бы и вам попробовать!

                                   * * *

    Сказка про первое сентября


    Послушайте,  что  случилось  как-то  раз  первого сентября. Хотя, пожалуй,
началось это ещё раньше.
    Был  последний день августа. На следующее утро Мартинеку предстояло первый
раз идти в школу. Укладываем его спать и говорим:
    - Не бойся, Мартинек, мы тебя разбудим.
    Но  Мартинек  хорошо  нас знал: кто-кто, а уж мы любим поспать и частенько
просыпаем  всё  на  свете.  И  потому  он  нам  не поверил. Дождался, когда мы
уляжемся,  взял  свой  новенький  портфель  и на цыпочках вышел из дому. Перед
домом  стояла  наша  машина,  и Мартин с ней договорился, что переночует около
неё.  Во-первых,  от  машины  до школы гораздо ближе, чем от нашей квартиры на
третьем этаже, а во-вторых, машина пообещала рано утром его разбудить.
    Сами  знаете,  что  это  такое,  когда вам завтра первый раз идти в школу!
Поневоле  думаешь:  "Завтра я первый раз иду в школу, завтра иду в школу!" - и
никак не уснёшь.
    Видит машина, не спит Мартинек и всё думает... И решила она включить мотор
и тихонечко пробормотать ему на ухо какую-нибудь интересную сказку - может, он
тогда  уснёт.  Не  всякая  машина  умеет рассказывать сказки. Но ведь это была
машина, возившая писателя, и она умела рассказывать чудесные сказки.
    Да,  вы  ещё  не  знаете о нашем телефоне. Есть у нас и телефон. Не всякий
телефон умеет ценить сказки, но ведь наш телефон стоит в квартире писателя! Он
очень  уважает  сказки. И вот, когда наш телефон услышал через раскрытое окно,
что  машина  начала  рассказывать Мартину сказку, он подумал: "Жалко, если эту
чудесную сказку никто не запишет".
    Телефон  сам набрал номер издательства детских книг и вывесил трубку через
раскрытое  окно.  Стал  подхватывать  на  лету  слова чудесной сказки, которую
бормотала наша машина, и радовался, что передаёт её по проводу в издательство,
где  её записывают редакторы. Только зря он радовался! Что делать редакторам в
издательстве  ночью? Их там вовсе не было, и сказку, которую бормотала Мартину
наша  машина,  никто  не  записал.  Теперь  мы  даже  не  знаем,  о  чём в ней
говорилось.
    Но  конечно  же,  это  была  чудесная  сказка,  потому  что когда мы утром
проснулись  -  а проснулись мы, как ни странно, вовремя, - то увидели, что наш
Мартинек спит на корточках перед машиной и голова его светится.
    Да,  да,  светится между двумя незажжёнными фарами, словно третья красивая
фара! Мы открыли дверцу машины и хотели нажать кнопку, чтобы погасить фару. Но
- вот чудо! - кнопку уже кто-то нажал. А фара всё равно светилась и светилась.
    - Может, это светящийся сон? - воскликнули мы.
    Тут  машина,  выполняя  своё  обещание,  загудела.  Мартинек проснулся, но
голова его по-прежнему светилась.
    - Хорошенькое  дело! - сказала моя жена Ольга. - Как же он с такой головой
пойдёт в школу?
    - А  что  тут  особенного? - сказал я. - Пойдём вместе с ним и постараемся
объяснить учителям, что светящаяся голова - свойство некоторых особо одарённых
учеников.
    - И  этим  на ближайшие девять лет испортим мальчику жизнь, - заметила моя
жена  Ольга. - Какой же учитель станет любить такого особо одарённого ученика?
Учителя  будут смотреть на его светящуюся голову с тем же отвращением, с каким
смотрят  на  грязные уши. Пожалуй, это ещё хуже: грязные уши они видят лишь во
время  санитарного  осмотра,  а  светящаяся  голова  будет  торчать перед ними
постоянно, будет видна даже издали!
    - Что  же нам делать? - задумался я. - Может, денёк-другой переждать, пока
голова  не  погаснет  сама  собой? Давай отведём Мартина в школу не первого, а
третьего или, скажем, четвёртого сентября...
    - Всегда  вы  так!  -  услышали мы вдруг голос Мартина. - Рады-радёшеньки,
если я в первый же день просплю школу!
    Тут мы проснулись.
    И  увидели,  что  Мартин  уже  одет,  голова  у  него вовсе не светится, а
светится наше окно, потому что утро в полном разгаре.
    - Ну, гора с плеч! - обрадовалась моя жена Ольга. - Значит, это был только
светящийся сон!
    - Конечно,  -  обрадовался  я.  - И приснился он не Мартину, а нам! Теперь
только записать - и готова новая сказка!
    Мы  дружно  взялись за дело - и вот получилась сказка, которую вы читаете.
Сказка про первое сентября.
    Ждал  ли  Мартин,  пока  она  будет написана? Он бы и рад подождать, да не
хотел  опаздывать  в  школу.  Каково  бы  ему  было в первый же день объяснять
учителям,  что  опоздание в школу - свойство некоторых учеников, имеющих особо
одарённых родителей.

                                   * * *

    Про пса Портоса, или про то, как я кончил писать сказки о животных


    Все  сказки  о животных, которые вы прочитали, я писал в маленьком домике,
где  помещались  только  трое:  я,  моя  жена Ольга да пёс Портос. Я с утра до
вечера  печатал  на  машинке  страницу  за  страницей,  Ольга  сидела  рядом и
нумеровала  их,  а  пёс Портос лежал у двери и внимательно следил, чтобы никто
наши  страницы  не  трогал.  Стоило  кому-нибудь постучать в дверь, как Портос
поднимал голову и спрашивал:
    - Это что ещё такое?
    Нету псу от вас покоя!
    Если это был почтальон, он отвечал из-за двери:
    - Это я, почтальон!
    Пёс  Портос  брал  конверт,  распечатывал  и  читал.  Если  известие  было
приятное,  он подходил ко мне и клал письмо на стол. Если неприятное - к столу
не подходил и ничего на него не клал.
    Разжуёт  письмо и проглотит. И никогда от неприятных известий живот у него
не болел.
    Бывало,  постучит  в  дверь  наш  друг  художник. Если мы дома, пёс Портос
отворит дверь и впустит его.
    Но  случалось,  что  нас  дома не было. Например, когда я писал сказку про
аиста  Аристида,  мне пришлось сходить в зоосад: я забыл, сколько у аиста ног.
Ольга  пошла  со  мной  и, когда нам показали аиста, помогла мне сосчитать его
ноги.
    Так вот, если нас не было дома, пёс Портос лаял в ответ:
    - Зачем столько шума и грома?
    В доме у нас не все дома.
    Тогда  наш  друг  художник  вырывал  из  блокнота листок, рисовал птичку и
просовывал  в  щель, чтобы мы знали, что он заходил. Возьмёт пёс Портос птичку
и,  если  она  хорошо  нарисована,  положит на стол, а если нарисована плохо -
разжуёт  и  проглотит.  И никогда от плохо нарисованных птичек живот у него не
болел.
    Когда  я  не  работал,  сидели  мы с Ольгой за столом, разглядывали хорошо
нарисованных птичек и были очень-очень счастливы.
    Но  однажды  настала  в  нашей жизни перемена. Прочла Ольга название одной
сказки и воскликнула:
    - Сказка  про  воробья  Варфоломея и про бабочку Барчу? Да ведь ты про них
уже писал!
    - И  верно, - пришлось согласиться мне. - Уже писал. Как же случилось, что
я написал о них второй раз?
    - Это  случилось  оттого,  что  про  всех  животных, про которых следовало
написать, ты уже написал, - ответила Ольга. - Сказки про животных готовы!
    - Ты права, - согласился я, - сказки про животных готовы.
    И  решили  мы  на  радостях  прогуляться по городу. Давненько не гуляли мы
вместе  по городу! А пёс Портос и вовсе не видел города. И решили мы взять его
с собой.
    Вот   гуляем   мы  по  городу  и  останавливаемся  перед  витриной  ателье
грамзаписи. В витрине висит плакат:
    Кто вы - тенор или бас! Не пройдите мимо нас! К нам, любезный, поспешите и
свой голос запишите!
    - Как тебе нравится этот плакат? - спрашиваю Ольгу.
    - Совсем не нравится, - отвечает Ольга.
    - И мне совсем не нравится, - говорю я.
    И  мы  обрадовались,  что  думаем одинаково. Но от этой радости плакат нам
вдруг понравился.
    - Знаешь, - говорит Ольга, - мне вдруг плакат понравился.
    - И мне, - говорю я.
    Тут  мы  оглянулись  -  пёс  Портос  куда-то  пропал. А когда воротились с
прогулки, он ждал нас у порога. Стоит и держит в зубах пакет.
    Очень нам хотелось узнать, что в пакете, да как-то неудобно было спросить.
И мы подумали: подождём, он и сам скажет. Но он не сказал.
    Сели  мы  вечером  за стол и стали разговаривать. Вдруг слышим из передней
голос Портоса:
    - Это что ещё такое?
    Нету псу от вас покоя!
    - Что с Портосом? - удивился я. - Ведь в дверь никто не стучит!
    - Может, он про нас? - тоже удивилась Ольга. - Может, хочет намекнуть, что
мы с тобой попусту тратим время?
    - Но  это  же  дерзость!  -  возмутился  я. - Я только что кончил сказки о
животных, неужели мне нельзя отдохнуть? Да и вообще, разве смеет пёс указывать
хозяину,  как себя вести! Конечно, если этот пёс в своём уме. Скажи, Портос, у
тебя все дома?
    Тут из передней донеслось:
    - Зачем столько шума и грома?
    В доме у нас не все дома.
    Мы выбежали в переднюю.
    И  застыли  от  удивления.  Пёс  Портос  спал. Около него стоял наш старый
граммофон.  А  на  нём крутилась пластинка и говорила голосом Портоса. Так вот
что было в пакете! Недолго думая я разбудил Портоса и выгнал из дому.
    - Зачем ты это сделал? - спросила Ольга.
    - Он  совсем  разленился,  -  отвечал  я.  - Хочет, чтобы за него работала
машина!  Но  он  забыл,  что  и самая лучшая машина не может заменить разумную
собаку.
    И  всё-таки  жилось  нам  без  Портоса как-то скучнее. Стали мы получать и
неприятные  известия.  Увидели,  что  наш  друг художник оставляет нам и плохо
нарисованных птичек.
    - Что  ж,  -  решили мы. - В жизни бывает и хорошее, и плохое. И всё нужно
видеть.  А пёс Портос, глотая неприятные известия и плохо нарисованных птичек,
лишал нас этой возможности.
    - Ошибаетесь, - вдруг услышали мы. - Вовсе пёс Портос не глотал неприятных
известий и плохо нарисованных птичек!
    Подбежали мы к окошку.
    Видим: стоит прекрасный принц. Поклонился принц и говорит:
    - Пёс  Портос давал вам читать и приятные и неприятные известия, показывал
и хорошо и плохо нарисованных птичек. Но прежде вы этого не замечали, а теперь
замечаете.  И  всё  потому, что вы разленились. Кто работает, тот видит только
хорошее, а лентяи видят только плохое!
    - Это  интересно!  -  в  один  голос  воскликнули  мы.  -  В твоих словах,
прекрасный принц, много правды. И верно, мы разленились. Мы стали ленивее, чем
бедняга  Портос.  Где-то  он  теперь  бродит  и вернётся ли когда-нибудь в наш
дом?..
    - А вы хотите, чтобы он вернулся?
    - Конечно! - ответили мы.
    - Раз  так,  я  вернусь  к  вам!  -  сказал прекрасный принц и - о чудо! -
превратился в пса Портоса.
    И  всё пошло как прежде. Я с утра до вечера печатаю на машинке страницу за
страницей,  Ольга  сидит  рядом  и  нумерует  их, а пёс Портос лежит у двери и
внимательно следит, чтобы никто наши страницы не трогал...

                                   * * *

    Самая лучшая сказка на свете


    Где  было - там было. Стоял один дом, вокруг дома был сад, а вокруг сада -
забор.
    Дом  был  мой,  сад  тоже  мой, а значит, и забор мой. Хотя к чему мне вас
обманывать?
    Никакого дома вообще не было.
    Сад был ничей. Но забор вокруг сада всё равно мой.
    Скажете, так не бывает? Ладно. И дом, и сад, и забор - всё было моё.
    И  был  этот  забор волшебный. Ну, если не волшебный, так хоть интересный.
Ведь  всякого,  кто  проходил  мимо,  очень  интересовало, что за этим забором
скрывается.
    Первое,  что  бросалось  в глаза, была надпись: "ТАЙНЫЙ ВХОД" и от неё шла
стрелка.  Надпись  со  стрелкой  повторялась  каждые десять метров, и тот, кто
подчинялся  приказу  стрелки,  мог  ходить  без  конца. Да и как было отыскать
тайный вход, когда забор круглый!
    Между надписями и стрелками хватало места и для других забавных вещей.
    В  одном  месте  торчали острия четырёх гвоздей и между ними нестирающимся
мелом было написано:
    ПО ДРУГУЮ СТОРОНУ ЗАБОРА ПРИБИТ ПЛАКАТ С САМОЙ ЛУЧШЕЙ СКАЗКОЙ НА СВЕТЕ.
    Вы  думаете,  эти  острия могли поранить прохожих? Не беспокойтесь, я и об
этом  подумал.  Гвозди  были  натёрты  пенициллиновой  мазью  и,  если бы кого
поранили, сами бы и вылечили.
    Чуть подальше была дыра, то есть была бы дыра, если бы... Думаете, если бы
её  не  заколотили  доской?  Как  бы не так! На неё нашили заплату. Заплату из
красного бархата. По-вашему, слишком ярко? Синего под рукой не оказалось.
    Ещё  чуть  дальше  в  заборе было круглое отверстие от выпавшего сучка. Из
него  струился  прекрасный  зелёный  свет и доносилась музыка. Открою вам одну
важную тайну: когда свет гас, музыка тоже стихала. Ей-ей, не вру. И наоборот -
когда стихала музыка, свет тоже гас.
    А  ещё  чуть дальше в заборе были книжные полки. Но напрасно вы попытались
бы  взять  с них "Алису в стране чудес" или хотя бы первый том энциклопедии на
букву  А,  где  написано,  кто такая эта Алиса, попавшая в страну чудес. Книги
здесь  были напиханы так тесно, что ни одной нельзя было вытащить. То же порой
случается с книжными полками крупных учёных, но им это вовсе не мешает, потому
что  они давно перестали читать - вся наука сидит у них в мизинце, которым они
в задумчивости чешут за ухом.
    Несколько  крохотных  дырочек  интересны  тем,  что сквозь них пробивались
стебли, а на этих стеблях красовались никому не ведомые тропические цветы. Как
пробились  эти  цветы  через  крохотные дырочки? Загадка довольно простая. Это
искусственные  цветы  на  проволочках,  я сам просунул их в дырочки снаружи. А
вазы для этих цветов я расставил вдоль забора изнутри. Однако заботой о свежей
воде  я  себя не обременял - ведь цветы искусственные! Но стоило налить в вазы
вина и - о чудо! - искусственные цветы принимались плясать!
    На  видном  месте  в  заборе  было  окошко  кассы  -  щель  шириною в пять
сантиметров.  Над  ней  висела табличка: "ПЛАТА ЗА НЕВХОД ПО ЖЕЛАНИЮ". Каждый,
кому  не  удалось войти в мой сад тайным входом, обойди он забор хоть сто раз,
мог  бросить  плату  за  невход и удалиться. Но так как плата была ПО ЖЕЛАНИЮ,
редко  кто  желал платить. Чаще в щель бросали записочки, содержание которых я
стесняюсь передать. Вскоре записочек накопилось столько, что под ними скрылись
и  дом,  и  сад,  а  забор под их тяжестью провалился, и теперь каждый кому не
лень,  проходя  мимо, мог увидеть его с другой стороны и прочесть самую лучшую
сказку на свете... Вы хотите знать, что это за сказка? Вот она.
    Где  было - там было. Стоял один дом, вокруг дома был сад, а вокруг сада -
забор.
    Дом  был  мой,  сад  тоже  мой, а значит, и забор мой. Хотя к чему мне вас
обманывать? Никакого дома вообще не было.
    Сад был ничей. Но забор вокруг сада всё равно мой.
    Скажете, так не бывает? Ладно. И дом, и сад, и забор - всё было моё.
    Эту сказку вы уже слышали?
    Разве я виноват? Коли забор круглый, сказка на нём тоже написана по кругу.
    По-вашему, это вовсе не самая лучшая сказка на свете, вы знаете ещё лучше?
    Ах,  разбойники! Вы читаете книги с конца! Вы уже знаете, что самая лучшая
сказка впереди и называется она ЗЛАТУШИК.


    ГЛАВА ПЕРВАЯ,
    ИЗ КОТОРОЕ ТЫ УЗНАЕШЬ
    ЧТО КТО-ТО КРИЧИТ НАМ:"ЗЛАТУ-У-УШИК!"
    Как-то раз мы, я и моя приятельница Ольга, отправились к реке.
    От  дома,  где со своими родителями жила Ольга, к реке надо было идти так:
перейти через мост, за мостом внимательно осмотреться, чтобы не угодить в яму,
потом  спуститься  по  деревянной  лесенке вниз, где стоят старые бочки из-под
смолы, за этими-то бочками и была река.
    Вышли мы из дома, где со своими родителями жила Ольга, и, держась за руки,
направились к реке.
    - Осторожней!  - кричала нам вдогонку Ольгина мама. - Не угодите за мостом
в яму!
    - Хорошо! - закричали мы в ответ. - Постараемся не угодить!
    Идём  мы  с  Ольгой, переходим через мост, и тут вдруг откуда ни возьмись,
нежданно-негаданно где-то рядышком слышится:
    - Злату-у-ушик!
    Я оглянулся по сторонам: кто бы это мог быть?
    Ольга тоже оглянулась: кто бы это мог быть?
    Но, кроме нас двоих, вокруг не было ни души.
    И я решил, что это мне только почудилось.
    Ольга тоже решила, что это ей только почудилось.
    - Что ты оглядываешься? - спросил я Ольгу.
    - А ты что оглядываешься? - спросила она меня.
    - Просто так, - сказал я.
    - И я просто так, - сказала Ольга.
    Идём мы дальше.
    Миновали  мост, за мостом внимательно осмотрелись, чтобы не угодить в яму,
за ямой была деревянная лесенка, и мы начали по ней спускаться.
    Но   не  прошли  и  половины  ступенек,  как  вдруг  откуда  ни  возьмись,
нежданно-негаданно где-то рядышком послышалось:
    - Злату-у-ушик!
    Посмотрел  я  на  ступеньки,  которые  вели  вниз, посмотрел на ступеньки,
которые  вели  вверх, и Ольга посмотрела на ступеньки, которые вели вниз, и на
ступеньки,  которые  вели  вверх, но опять, кроме нас двоих, вокруг не было ни
души.  И  снова  я решил, что это мне только почудилось. И Ольга снова решила,
что это ей только почудилось.
    - Что nы оглядываешься, кто-нибудь нас звал? - спросил я Ольгу.
    - А ты что оглядываешься, кто-нибудь нас звал? - спросила Ольга.
    - Я оглядываюсь просто так, - сказал я.
    - И я просто так, - сказала Ольга.
    Идём дальше.
    Спустились  по лесенке, и вот мы уже под мостом, среди старых бочек из-под
смолы,  а  там  уж совсем-совсем близко река. Но тут вдруг откуда ни возьмись,
нежданно-негаданно где-то рядышком послышалось:
    - Злату-у-ушик!
    И  было  это  в  тот  самый миг, когда я не видел Ольгу, а Ольга не видела
меня, потому что мы обходили большую бочку - Ольга справа, а я слева.
    Тогда  я  приложил  ухо  к  бочке,  потому  что хотел узнать, не из неё ли
доносится голос, и спросил тихонечко, чтобы не слышала Ольга:
    - Тут  кто-нибудь  кричал; "Злату-у-ушик"? А Ольга приложила ухо к бочке с
другой  стороны,  потому что тоже хотела узнать, не из неё ли доносился голос,
но  услышала  только,  как  я  тихонечко  спрашиваю:  "Тут  кто-нибудь  кричал
Злату-у-ушик?", и сказала:
    - Кто-то кричал, а кто - непонятно.
    - Как по-твоему, кого он звал? - спросил я со своей стороны бочки.
    - Не знаю, может быть, нас, - ответила Ольга со своей стороны.
    - Но ведь ни тебя, ни меня не зовут Златушик! - снова сказал я.
    - А может, он не знает, как нас зовут, - ответила Ольга.
    - Но что ему от нас надо? - спросил я.
    - Может,  ему  и  верно  что-нибудь  от  нас надо или он думает, будто нам
что-нибудь надо от него, - ответила Ольга.
    - Пойдём поищем его, - предложил я.
    - Пойдём, - согласилась Ольга.
    Мы  вышли из-за большущей бочки, Ольга справа, а я слева, снова взялись за
руки,  забыли,  что шли к реке, которая была совсем-совсем близко, и принялись
искать того, кто кричал нам: "Злату-у-ушик!".

    ГЛАВА ВТОРАЯ,
    ИЗ КОТОРОЙ ТЫ УЗНАЕШЬ,
    КАК МЫ ИСКАЛИ ТОГО, КТО КРИЧАЛ НАМ:
    "ЗЛАТУ-У-УШИК!", И КАК НАПУГАЛ НАС МАЛЯР ЛОЛО МАТЕРЛА
    Первым делом, ещё стоя среди бочек, мы громко спросили:
    - Эй! Тут кто-нибудь кричал: "Злату-у-ушик"?
    Но никто не откликнулся.
    Тогда  мы  ушли  с  того  места,  где  были  бочки, и стали подниматься по
деревянной  лесенке, дошли до самой её середины, остановились и ещё раз громко
спросили:
    - Эй! Тут кто-нибудь кричал: "Злату-у-ушик"? Но никто не откликнулся.
    Мы  поднялись  по  ступенькам  на  самый  верх,  перед  мостом внимательно
осмотрелись,  чтобы  не  угодить  в  яму,  пошли  по  мосту,  на  середине его
остановились и в третий раз громко спросили:
    - Эй! Тут кто-нибудь кричал: "Злату-у-ушик"?
    Но    никто   не   откликнулся.   Только   вдруг   откуда   ни   возьмись,
нежданно-негаданно  появился старый воробей. Подлетел, затрепыхал крылышками и
сел  на  подоконник дома, что стоял у самого моста. А из открытого окна кто-то
крикнул:
    - Ага! Это ты, дружище воробей! Добрый вечер!
    - И  правда  уже  вечер,  -  сказала Ольга. - Идём скорее домой, а то мама
будет беспокоиться.
    - Идём, - согласился я. И мы поспешили домой.
    Перед  домом,  где со своими родителями жила Ольга, уже взад-вперёд ходила
Ольгина мама и беспокоилась.
    - Куда  вы,  дети,  запропастились,  разве  не  видите,  что  уже вечер? -
воскликнула она.
    - Мы  тут!  - закричали мы. - Видим, что уже вечер, только мы не заметили,
как он наступил, потому что кто-то всё время звал нас: "Злату-у-ушик!".
    - Кто же вас звал? - спросила Ольгина мама.
    - В том-то и дело, что мы не знаем, - ответил я.
    - Он  не  захотел нам показаться, - сказала Ольга. - Как ты думаешь, мама,
кто бы это мог быть?
    - Не  знаю,  -  ответила  Ольгина мама. - И садись скорее к столу. Сколько
можно ждать тебя с ужином?
    Но   в   тот  миг,  когда  Ольгина  мама  говорила,  откуда  ни  возьмись,
нежданно-негаданно где-то рядышком послышалось:
    - Злату-у-ушик!
    - Теперь, мама, ты слышала! - воскликнула Ольга.
    - Он  где-то  тут,  в  лопухах  у  забора! - воскликнул я и приподнял один
лопух, только, похоже, не тот.
    - Ничего  я  не  слышала,  -  сказала  Ольгина мама. - Беги-ка и ты домой,
наверняка твоя мама тоже беспокоится.
    И я побежал домой.
    И настала ночь. Мы заснули и про всё, про всё забыли. А утром проснулись и
снова вспомнили.
    Утром я сказал маме:
    - До свиданья, мама, я иду к своей приятельнице Ольге.
    - Хорошо,  -  сказала  мама.  - Только не шалите, а то как бы не случилось
беды.
    - Не бойся, мама, у нас серьёзное дело, - ответил я.
    - Серьёзное дело? - удивилась мама. - Какое серьёзное дело?
    - Кто-то всё время окликает нас, и мы хотим его найти, - сказал я.
    - Будьте осторожны, чтобы он вас не обидел, - посоветовала мама.
    - Не  бойся,  мама,  он  нас  не  обидит,  - сказал я. - Он только кричит:
"Злату-у-ушик!".
    И  снова  я  побежал к своей приятельнице Ольге. Возле дома, где со своими
родителями  жила  Ольга,  был  садик, а в этом садике под кустом сирени стояла
скамейка. Пошли мы в садик, сели на скамейку и стали думать, как же нам искать
того, кто кричал вчера: "Злату-у-ушик!".
    - Как по-твоему, позовёт он нас ещё? - спросила Ольга.
    - Позовёт, - ответил я.
    Так, этот вопрос решён. Мы стали думать дальше.
    - Вчера   мы   три   раза   окликали  его:  "Эй!  Тут  кто-нибудь  кричал:
Злату-у-ушик?",  а  он  всё  равно  не  показался, - сказал я, и мне сделалось
грустно.
    - Верно. Но почему? - сказала Ольга, и ей тоже сделалось грустно.
    Но  как  только  нам сделалось грустно, мы снова захотели развеселиться. И
чтобы развеселиться, начали петь. В это время по тропинке мимо забора проходил
Лоло Матерла, маляр и штукатур. Он нёс кисть и стремянку.
    Услыхал Лоло Матерла, как мы поём, остановился и кричит:
    - Эй! Тут кто-нибудь поёт?
    Мы  испугались,  перестали  петь  и  притаились  на скамейке. Лоло Матерла
приложил к щели забора глаз, посмотрел и снова крикнул:
    - Эй! Тут кто-нибудь поёт?
    Мы  ещё  пуще испугались. Сидим не дышим. Тогда Лоло Матерла положил кисть
на  землю,  приставил  стремянку  к забору и полез наверх, а пока лез, пел вот
так: ёт? по будь ни кто Тут Эй!
    Когда допел, был уже наверху и голова его торчала над забором.
    Увидела  нас  его  голова  и  рассмеялась.  И  мы, когда увидели смеющуюся
голову, тоже рассмеялись.
    - Это мы поём, пан Лоло Матерла, - сказала Ольга.
    - Да ведь и вы поёте, - сказал я.
    - Тогда  всё  в порядке. Кто поёт, тот весело живёт. Пойте, а я подтяну, -
сказал  Лоло  Матерла,  и  сразу голова его исчезла, Лоло Матерла спустился по
стремянке  на  землю,  подхватил кисть под мышку, вскинул стремянку на плечо и
пошёл своей дорогой.
    - А я знаю, почему от нас прячется тот, кто кричал "Злату-у-ушик!" - вдруг
воскликнула Ольга. - Он нас испугался!
    - Чего ему пугаться? - удивился я.
    - Да того, - ответила Ольга, - что мы окликнули его:
    "Эй!  Тут  кто-нибудь  кричал: Злату-у-ушик?" Разве сами мы не испугались,
когда   Лоло  Матерла  окликнул  нас:  "Эй!  Тут  кто-нибудь  поёт?"  Ещё  как
испугались!  И  тот,  кто  кричал нам "Злату-у-ушик!", тоже испугался. Если мы
хотим его увидеть, нельзя так кричать.
    - Хорошо, - согласился я. - Но тогда как мы его отыщем?
    - Не знаю, - сказала Ольга.
    - Надо бы найти кого-нибудь очень-очень умного, кто это знает, - предложил
я.
    А  так  как  мудрее всех на свете библиотекари, мы отправились в городскую
библиотеку, к старому библиотекарю.

    ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
    ИЗ КОТОРОЙ ТЫ УЗНАЕШЬ,
    КАК МЫ СОВЕТОВАЛИСЬ
    СО СТАРЫМ БИБЛИОТЕКАРЕМ
    Городская библиотека находилась на главной площади. В ней было полно книг.
Они  лежали  грудами  даже на подоконниках, и потому в библиотеке всегда царил
полумрак  - из-за книг свет туда не проникал. Но старый библиотекарь и во тьме
прекрасно видел.
    Старый   библиотекарь   был   не  только  очень  мудр,  у  него  ещё  была
длинная-предлинная борода.
    И этой длинной-предлинной бородой он каждый день сметал пыль со всех книг.
    А потом запирал библиотеку и отправлялся на прогулку за город, чтобы ветер
выдул  из  его бороды книжную пыль. Ветер и в самом деле выдувал из его бороды
пыль,  и  вместо  неё  в  бороду  забирались  светлячки. На следующий день они
освещали библиотеку, вот почему старый библиотекарь видел даже во тьме.
    В  городскую  библиотеку ходило мало читателей, но старый библиотекарь всё
равно  продолжал  перетирать  бородой  книги.  Он верил: кто-нибудь непременно
придёт.  Так  вот,  когда  мы, я и Ольга, пришли в городскую библиотеку, кроме
старого библиотекаря, там никого не было.
    - Добрый день, - поздоровались мы с порога.
    - Ну  и  ну!  -  воскликнул  старый  библиотекарь.  -  Вот так посетители!
Приветствую   вас,   дети,  проходите,  пожалуйста.  Какую  книжку  вам  дать?
"Робинзона Крузо" или "Сказку о рыбаке и рыбке"?
    - Мы  пришли  не за "Робинзоном Крузо" и не за "Сказкой о рыбаке и рыбке",
дяденька библиотекарь, - сказала Ольга.
    - Мы  пришли  спросить,  нет  ли у вас книги, где написано, кто это кричит
"Злату-у-ушик!" и нас ли он окликает, - сказал я.
    - И  если  нас,  то как ему отвечать, чтобы он не прятался, - сказали мы с
Ольгой вместе.
    - Кто-то  кричит  "Златушик!"  -  и вы решили, что он окликает именно вас?
Занятно!  Такого  я ещё не слыхивал! - удивился старый библиотекарь. - И вы не
знаете,  как ему отвечать, чтобы он не прятался? Ну, ну, посмотрим, посмотрим,
не написано ли про это в какой-нибудь книге.
    Сказал  и  подошёл  к  огромной  полке  с книгами. Не успели мы с Ольгой и
глазом   моргнуть,   как   он   уже  идёт  назад,  неся  под  мышкой  какую-то
старую-престарую книгу.
    - Все книги я перелистал, эта единственная, которая может вам пригодиться,
-  сказал  библиотекарь.  -  О  том, кого зовут Златушик, ни в одной книжке не
сказано, разве что здесь. Вот послушайте:
    Солнечный зайчик
    пляшет на подушке.
    У солнечного зайчика
    золотые ушки.
    Просыпайтесь, девочки,
    просыпайтесь, мальчики,
    увидите до завтрака
    солнечного зайчика.
    Не поешь до вечера -
    повезёт вдвойне:
    перед сном ты зайчика
    увидишь на стене!
    Вы что-нибудь поняли?
    - Пожалуй,  нет,  --  ответили  мы грустно. - Какое нам дело до солнечного
зайчика, когда мы всё равно не знаем, кто зовёт нас "Злату-у-ушик!".
    - Хм, - задумался старый библиотекарь. - А что, если это он и кричит?
    - Кто он?
    - Солнечный  зайчик!  -  воскликнул  старый  библиотекарь.  - Видите ли, я
подумал  и пришёл к выводу, что Златушик - это и есть солнечный зайчик Золотые
Ушки. И этот солнечный зайчик хочет с вами познакомиться. А когда кто-нибудь с
кем-нибудь  хочет  познакомиться,  он  первым  делом  называет  своё  имя. Вот
Златушик  и  говорит вам, как его зовут. И ждёт, что вы тоже назовёте ему свои
имена. Наверное, вы уже назвали их, дети?
    - Нет ещё, - ответили мы с Ольгой.
    - Ай,  ай,  ай!  Как  это  невежливо  с вашей стороны! - нахмурился старый
библиотекарь.  - Ну да ладно, всякой беде можно помочь. В следующий раз, когда
солнечный  зайчик снова захочет с вами познакомиться, скорее назовите ему свои
имена.
    - И он нам покажется? - обрадовались мы.
    - Хм,  на  этот  вопрос  трудно  ответить,  -  пробормотал библиотекарь. -
Солнечный  зайчик  не  всякому  показывается  и не во всякое время. Но если вы
целый  день  не будете есть, вы непременно его увидите. Перед сном, на стене -
как сказано в книжке. По крайней мере, я так думаю.
    Старый  библиотекарь  договорил,  схватил в горсть бороду и снова принялся
стирать с книжек пыль.
    Мы попрощались и ушли.
    И  как  раз в тот миг, когда мы выходили за ворота городской библиотеки, в
тот  самый  миг, когда моя правая нога была уже на улице, а моя левая нога ещё
оставалась  за  воротами, а Ольгина левая нога была уже на улице, а правая ещё
за  воротами,  вдруг  откуда  ни  возьмись, нежданно-негаданно где-то рядышком
послышалось:
    - Злату-у-ушик!
    - Очень приятно, меня зовут Ольга, - поспешила сказать Ольга.
    - А меня Любомир, - поспешил сказать я. И оба мы закричали:
    - А теперь, когда мы познакомились, скажи нам, чего ты хочешь, Златушик?
    Но Златушик ничего не сказал.
    И  всё  же  мы  с  моей  приятельницей  Ольгой  не опечалились и подумали:
наверно,  Златушик  хочет,  чтобы мы его раньше увидели, а потом станет с нами
разговаривать. А увидеть Златушика, когда мы теперь знаем, что он обыкновенный
солнечный зайчик, не так уж трудно. Завтра оба целый день не будем есть - и он
нам покажется! И потому мы в один голос воскликнули:
    - До свиданья, Златушик, до завтра!

    ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ, ИЗ КОТОРОЙ ТЫ НЕ МНОГО УЗНАЕШЬ
    Но  напрасно  на  другой  день  мы  ничего  не  ели.  Златушик на стене не
показался.
    Вот  сидим мы на лужайке голодные и провожаем глазами солнышко. Оно ползёт
и  ползёт вверх, и на небе собираются белые облачка. Мы пригляделись и увидели
в них что-то знакомое.
    - Посмотри!  -  воскликнула  Ольга.  -  Вон  то  облачко  словно слетело с
глиняной кринки, которая стоит на кухне у моей мамы!
    - А  вон  то,  другое, слетело с глиняной кринки, которая стоит на кухне у
моей мамы! - воскликнул я.
    И у нас потекли слюнки. Но мы стерпели, обедать не пошли.
    Весь  день  мы ни крошки не ели, Златушика видеть хотели. Но всё напрасно.
Вечером Златушик на стене не показался.
    Когда в ту ночь мы оба, каждый у себя дома, каждый в своей комнате, каждый
в  своей  кровати  и  под  своим  стёганым  одеялом,  заснули, вдруг откуда ни
возьмись,  нежданно-негаданно  где-то  рядышком, возле самых наших ушей кто-то
позвал:
    - Злату-у-ушик!
    Но  мы  уже  так крепко спали, что ничего не слышали. Златушик нам даже во
сне не показался!

    ГЛАВА ПЯТАЯ,
    ИЗ КОТОРОЙ ТЫ УЗНАЕШЬ,
    КАК МЫ ЕЩЁ РАЗ ПОШЛИ ЗА СОВЕТОМ
    К СТАРОМУ БИБЛИОТЕКАРЮ
    И мы продолжали искать Златушика.
    Каждый день Златушик хоть раз окликал нас.
    А бывало, и по два, и по три раза в день.
    Однажды  он окликнул нас тридцать шесть раз подряд, а через час - ещё пять
раз.
    Крикнет: "Злату-у-ушик!" - и больше ни словечка!
    Как мы его ни уговаривали, всё напрасно.
    Он не показывался.
    Но  вот  как-то  раз  моя  приятельница  Ольга  сказала,  что  завтра  они
переезжают в другой город. И оба мы пригорюнились.
    Что будет делать Ольга одна в другом городе? Кто знает, окликнет ли её там
когда-нибудь Златушик? Ведь он подавал голос только в нашем городе!
    Если  бы  он окликал детей и в других городах, об этом непременно написали
бы в книжке. Но ни в какой книжке об этом не написано.
    А  что буду делать я, когда останусь в нашем городе один? Кто знает - если
я тут буду один, не перестанет ли и меня окликать Златушик?
    Ведь  он  окликал  нас,  только когда мы, я и моя приятельница Ольга, были
вместе!
    Хоть  бы  разок этот Златушик нам показался! Хоть бы показался раньше, чем
Ольга переедет в другой город, потому что потом он и вовсе не покажется!
    Но как мы его известим, что Ольга уезжает? Раз он не показывается, значит,
наверняка ещё про это не слыхал.
    И вот мы решили снова сходить за советом к старому библиотекарю.
    И отправились в городскую библиотеку.
    Приходим, пробуем открыть ворота - заперто.
    Пробуем ещё раз (вдруг нам только показалось!) - ворота не открываются.
    Снова нажали ручку - никакого результата. И правда заперто.
    - Погляди-ка, - сказал я, потому что был чуточку выше Ольги, - погляди-ка,
что тут висит.
    На воротах висела большая картонная табличка, и на ней было написано:
    Сегодня по случаю ремонта библиотека закрыта.
    - Когда это СЕГОДНЯ? - спросила Ольга. - Может, табличка висела ещё вчера?
    - Нет, - ответил я. - Вчера её не было. СЕГОДНЯ - это сегодня.
    - Нечего сказать, славные детки! Значит, вчера вы проходили мимо, а ко мне
и не заглянули! - вдруг послышался над нашими головами знакомый голос.
    И сразу стало темно.
    - Почему так темно? Уже вечер? - спросила Ольга, боясь шелохнуться.
    - Не  знаю,  кажется, для вечера рановато. Но почему-то совсем стемнело, -
ответил я, тоже боясь шелохнуться.
    - Посмотри,  как ярко светят звёзды... Наверно, это оттого, что так темно!
- сказала Ольга.
    - И правда звёзды, - согласился я. - Но тьма не бывает косматой!
    Может  быть,  если тьму потрогать рукой, она косматая? - спросила Ольга. -
Ты когда-нибудь трогал тьму?
    - Нет, - ответил я. - Никогда не трогал.
    - Ну  вот!  Может  быть,  тьма  такая  косматая,  чтобы  звёздам  было где
прятаться! - сказала Ольга, протянула руку и подёргала тьму за космы.
    Вдруг тьма вырвалась из Ольгиных рук и сердито буркнула:
    - Ещё и за бороду будут таскать!
    Мы  взглянули наверх и поняли: да это же старый библиотекарь! Перед нашими
носами висит его борода, полная светлячков, потому что он как раз возвращается
с прогулки. А нам-то показалось - это звёзды!
    - Добрый вечер, - сказали мы.
    - Какой вечер, ведь ещё день! - воскликнул старый библиотекарь и перекинул
бороду через плечо. И тогда мы увидели, что и правда ещё день.
    - Добрый день, - сказали мы.
    - Добрый  день,  дети,  - приветствовал нас старый библиотекарь. - Ну как,
нашли своего Златушика?
    - Нет, - ответили мы. - И теперь, наверно, никогда не найдём.
    - Отчего же? - удивился старый библиотекарь.
    - Да  оттого,  что Ольга завтра переезжает в другой город. Она переедет, и
мы  уже  не будем вместе. А если мы не будем вместе, Златушик никого из нас не
окликнет, потому что он окликал нас, только когда мы были вдвоём! - сказал я.
    А Ольга добавила:
    - Мы оба так хотели хоть разок увидеть его до моего отъезда! Ведь когда мы
ничего  не ели, он так и не показался. Посоветуйте, дяденька библиотекарь, что
нам делать!
    - Хм, хм, - задумался старый библиотекарь. - Сказать вам, дети, по правде,
ничего  я  про  этого  Златушика  не  знаю. Одно могу посоветовать: наберитесь
терпения.  Если  Златушик не покажется вам сегодня, он может показаться завтра
или  послезавтра.  Будьте  довольны,  что хоть слышите его. Он ведь не каждого
окликает. Я, например, никогда его не слышал. А ведь и я был бы счастлив, если
бы он хоть разок меня окликнул. С меня бы и этого хватило. Возможно, я бы даже
не захотел его увидеть.
    - Ой,  захотели  бы,  дяденька  библиотекарь!  Непременно  захотели бы его
увидеть! - воскликнули мы оба.
    - Не  спорю,  пожалуй,  вы и правы, - сказал старый библиотекарь. - Но где
такое  написано,  что  вы  никогда  больше  не увидите Златушика? Возможно, он
покажется каждому из вас по отдельности, каждому в его городе!
    - Хорошо  бы!  -  снова  воскликнули мы. - Но если мы увидим его каждый по
отдельности, это будет уже не так интересно.
    - И  это верно, - согласился старый библиотекарь. - Что видят двое, всегда
интереснее того, что может увидеть один. Но где такое написано, что вы никогда
больше  не  встретитесь,  хоть  каждый и будет жить в своём городе? Разве я не
прав?
    Когда старый библиотекарь договорил, что-то вдруг зазвенело. Это зазвенели
своими  фонариками  светлячки  в  его  бороде,  потому  что,  кончив говорить,
библиотекарь   сильно  тряхнул  бородой.  Но  это  не  был  обыкновенный  звон
светлячков! Это была настоящая музыка! Кто умел её слушать, тот сразу понимал:
она  рассказывает  про  одного старого библиотекаря, у которого два года назад
умерла  жена.  Он  её  очень  любил  и  верил,  что она не исчезла навсегда, а
превратилась  в  миллион  летящих по ветру огоньков. Когда борода библиотекаря
перестала  трястись  и  музыка святлячков кончилась, вдруг откуда ни возьмись,
нежданно-негаданно где-то рядышком послышалось:
    - Злату-у-ушик!  -  А  потом  снова:-  Злату-у-ушик!  -  И в третий раз: -
Злату-у-ушик! - Подряд три Златушика!
    - Златушик  окликает нас! - обрадовалась Ольга. - И как долго! Никогда ещё
он так долго не кричал!
    - Показывается!  Показывается! - обрадовался я. - Глядите: там, наверху, в
окне!
    - Да  что вы, - улыбнулся старый библиотекарь. - Это не Златушик, это Лоло
Матерла,  маляр  и  штукатур.  Вот  проказник,  услыхал,  о  чём мы говорим, и
подшучивает над нами!
    Посмотрели  мы  наверх  -  а  за  окном, на стремянке, и правда стоял Лоло
Матерла с кистью. Высунул из окна голову, смеётся, а сам весь в пятнах золотой
краски, точно небо в звёздах.
    - Как  идёт  работа,  пан  Лоло  Матерла? - спросил старый библиотекарь. -
Смогу ли я завтра открыть библиотеку?
    - К чему спешить, ведь к вам никто не ходит! - ответил Лоло Матерла.
    - Как  же!  -  возразил старый библиотекарь. - А эти двое детей? Разве они
никто?  Вот  и  сегодня они хотели навестить меня и чуть не ушли, потому что у
нас по случаю ремонта закрыто.
    - Раз так, я потороплюсь, - пообещал Лоло Матерла.
    - Я  помогу  вам,  - предложил старый библиотекарь. - Всё равно мне нечего
делать.
    - Не будем вас задерживать, - сказали мы. - До свиданья.
    И пошли. А старый библиотекарь кричал нам вслед:
    - Смотрите, дети, не забывайте того, что я вам сказал!


    ГЛАВА ШЕСТАЯ И ПОСЛЕДНЯЯ,
    ИЗ КОТОРОЙ ТЫ УЗНАЕШЬ,
    КАК МЫ, Я И МОЯ ПРИЯТЕЛЬНИЦА ОЛЬГА,
    ПРОСТИЛИСЬ И ПООБЕЩАЛИ ДРУГ ДРУГУ,
    ЧТО НЕ ПЕРЕСТАНЕМ ИСКАТЬ ЗЛАТУШИКА
    И  вот  настал день, когда Ольгины родители, а с ними и Ольга, должны были
переезжать  в другой город. Перед их домом остановился большущий автофургон, в
котором было темно, как в бороде библиотекаря, и даже ещё темнее, потому что в
автофургоне  не  было  ни  одного  светлячка.  Потом  пятеро  сильных мужчин в
полосатых  тельняшках  стали  выносить  из  дома  вещи. Некоторые вещи выносил
кто-нибудь   один,   некоторые   несли  вдвоём,  некоторые  втроём,  некоторые
вчетвером.  Когда  четверо  несли  рояль,  пятый  шёл  впереди и играл на нём.
Впятером  они  не  выносили  ничего.  Всё  было такое лёгкое, что справились и
четверо.  Впятером  они  вошли в дом, только когда он был совсем пуст. Вошли и
говорят:
    - Готово!
    Потом  уселись  в  саду  на скамейку под сиренью, Ольгина мама нарезала им
хлеба, Ольгин папа налил им пива, а сирень овевала их холодком.
    Я тоже был там с самого начала, чтобы ничего не пропустить.
    Мы с Ольгой помогали грузить вещи.
    Когда мы грузили маленький столик, нам позволили, а когда хотели погрузить
большой стол, нас прогнали.
    Но  вот  всё  было  вынесено, мы с Ольгой взялись за руки и вошли в пустой
дом.
    Ещё  когда  из  него  выносили  вещи,  мы  заметили,  что чем больше вещей
выносят, тем меньше остаётся от старого дома, а чем меньше остаётся от старого
дома,  тем больше сам он становится. Теперь, когда вещей осталось совсем мало,
дом  казался  таким  большим  и просторным, что в нём можно было заблудиться и
расплакаться.
    - Я боюсь, - сказала Ольга.
    - Держись за мою руку, - сказал я. - Хоть я и сам немножко боюсь.
    - Тогда ты тоже покрепче держись за мою руку, - предложила Ольга.
    И всё же вещей в старом доме осталось не так уж мало, и был он не такой уж
большой  и  просторный, потому что на полу ещё лежали два маленьких чемодана и
одна продуктовая сумка, и ещё в нём были мы двое, я и моя приятельница Ольга.
    - Вот  бы  сейчас,  в  последнюю минутку, увидеть Златушика! Пока выносили
вещи,  я  всё  время думала, не окажется ли он под чем-нибудь, не закатился ли
куда! - сказала Ольга.
    - И я всё время об этом думал, - сказал я. - Всё время следил!
    - А  его  нигде не было! Только одна кукла нашлась, я потеряла её два года
назад и долго плакала. Как по-твоему, может, кукла и есть Златушик? - спросила
Ольга.
    - Не знаю, - ответил я. - Она тебя окликнула?
    - Нет, не окликнула, - сказала Ольга.
    - Тогда почему мы должны думать, что она Златушик? - решил я.
    - Но  ведь  и  думать,  что  она  не Златушик, мы тоже не можем, - сказала
Ольга. - Наверняка-то мы ничего не знаем. Как бы её не обидеть!
    - Ты права, - согласился я. - Но всё-таки где же Златушик?
    - И почему он сегодня не окликает нас?- добавила Ольга.
    - Совсем  не  окликает.  Странно!  - сказал я. - Как раз сегодня мы его ни
разу не слышали!
    - А  вдруг  бедняжку  Златушика придавили чем-нибудь тяжёлым и он не может
позвать нас, - сказала Ольга.
    - Чем бы его придавили? - удивился я. - Тут ничего не осталось.
    И  мы  оба  в  одну и ту же секунду посмотрели на два маленьких чемодана и
продуктовую сумку, которые ещё оставались в доме.
    Я  поднял  один  чемодан,  мы заглянули под него - Златушик не откликался.
Златушика там не было.
    Ольга  подняла  другой  чемодан,  мы  заглянули  под  него  -  Златушик не
откликался, Златушика там не было.
    Тогда  мы оба подняли продуктовую сумку, каждый за одну ручку, и заглянули
под неё - Златушик не откликался, Златушика под сумкой не было.
    Мы стояли и держали продуктовую сумку - каждый за одну ручку.
    - Так мы с тобой ходили в магазин, - сказала Ольга.
    - Да, - сказал я.
    - Если бы Златушика можно было купить... - снова начала Ольга.
    - Интересно, сколько бы он стоил? - спросил я.
    - По-твоему, он тяжёлый? - спросила Ольга.
    - Не  знаю,  -  ответил я. - Ведь нам даже не известно, как он выглядит. И
вообще - что он такое, жучок или вещь?
    - Златушик золотой, - сказала Ольга.
    - Хорошо, что хоть это мы знаем, - согласился я.
    - И  то  не  слишком точно, - добавила Ольга. - К нашим соседям ходит одна
женщина, её зовут Амалия Красная, а она, наоборот, совсем-совсем бледная.
    - Верно.  Даже того, что Златушик золотой, мы точно не знаем, - согласился
я.
    - Ничего не поделаешь, - сказала Ольга.
    - Ничего не поделаешь, - согласился я.
    Тут вошли Ольгин папа и Ольгина мама и говорят:
    - Прощайтесь, дети.
    - Нет ещё, - попросили мы. - Мы пойдём вместе на вокзал.
    Тогда  Ольгин  папа взял один маленький чемодан, Ольгина мама взяла другой
чемодан,  а  мы  взяли продуктовую сумку, каждый за одну ручку, и все пошли на
вокзал.
    Мы шли и оглядывались.
    Потом пошли не оглядываясь, и только сирень из сада провожала нас запахом.
Она пахла так сильно, что проводила нас до самого вокзала.
    Подъехал паровоз и выдохнул пар:
    - Ф-ф-ф-ф-ф-фу! Сирень, отправляйся домой!
    А сирень всё не уходила.
    - Ф-ф-ф-ф-ф-фу! Сирень, отправляйся домой!
    А  сирень  не  уходила  и не уходила. Паровоз выдохнул пар в третий раз. И
кондуктор сказал:
    - Начинается посадка!
    - Хоть  бы теперь он окликнул нас, хоть бы теперь показался! - воскликнула
Ольга. - Златушик! Милый Златушик!
    - Златушик!   Милый  Златушик!  -  позвал  я.  -  Не  потеряйся  навсегда!
Откликнись! Покажись!
    Но Златушик не откликнулся. Златушик не показался.
    Все  быстро  поднялись  в  вагон,  и дверь захлопнулась. Ольгин папа хотел
открыть окно, но у него ничего не получалось, раму заело...
    Поезд тронулся.
    И   вдруг   откуда   ни   возьмись,   нежданно-негаданно  где-то  рядышком
послышалось:
    - Зла-ту-ш-ш-шик, Зла-ту-ш-ш-шик, Злату-уу-уушик!
    - Откликается! - закричал я. - Ты слышишь, Ольга?
    Как раз в эту минуту Ольгиному папе удалось наконец опустить раму в другом
окне, и он поднял Ольгу на руках.
    - Златушик откликается! - закричала Ольга.
    - Он  в  поезде!  Вдруг он покажется тебе! Осмотри всё как следует, может,
хоть ты его увидишь! - кричал я.
    - Нет, он на вокзале! Осмотри всё как следует, может, хоть ты его увидишь!
- кричала Ольга и не искала Златушика.
    И я тоже не искал.
    Пожалуй,  потому,  что  поверил старому библиотекарю: то, что видит только
один, не может быть так же интересно, как то, что видят двое.
    А возможно, потому, что я смотрел на Ольгу, а Ольга смотрела на меня.
    Но  скорее  всего  потому, что я уже успел тайком оглядеться по сторонам и
никакого  Златушика  не  увидел,  и  Ольга  тоже  успела  тайком оглядеться по
сторонам и тоже никакого Златушика не увидела.
    Тогда я закричал:
    - Никогда не перестанем искать его, правда?
    И Ольга кричала;
    - Когда-нибудь мы его непременно найдём, верно?
    А Златушик кричал:
    - ЗЛАТУ-У-УШИК!

                                   * * *

    Сто Олинкиных кукол


    Что же я, рассказываю Сказки о нас, а совсем забыл про малышку Олинку. Эта
сказка будет о ней.
    Был  на  свете один дом. И было в нём два окна на улицу, оба рядышком, оба
низко-низко, над самой землёй.
    Окна были раскрыты, и вот в одном из них показалась Олинка.
    А по улице в это время шла Эвочка.
    Увидела Эвочка Олинку, увидела Олинка Эвочку. Обе они улыбнулись, и Эвочка
остановилась. Остановилась и просит:
    - Олинка, покажи мне своих кукол!
    "Отчего  не  показать, раз Эвочка просит. Пускай посмотрит, коли охота", -
думает Олинка.
    Подняла Олинка руку - а в руке тряпичная кукла.
    - Ой! - воскликнула под окном Эвочка. - До чего красивая кукла! Покажи мне
ещё какую-нибудь! У тебя есть ещё?
    - Есть, но только в другой комнате, - ответила Олинка и исчезла.
    Из  одного  окна  исчезла  -  в другом показалась, подняла руку - а в руке
тряпичная кукла.
    Исчезла  она  в  одном  окне - показалась в другом. И Эвочка на улице тоже
перебежала  от  одного  окна  к  другому.  Увидела  в  Олинкиной  руке куклу и
воскликнула:
    - Ой-ой! И эта красивая!
    - У меня ещё есть! - похвастала Олинка и снова исчезла.
    Исчезла  во  втором  окне  -  показалась в первом. Подняла руку - а в руке
тряпичная кукла. Эвочка на улице тоже перебежала к другому окну. Увидела куклу
и опять воскликнула:
    - Ой-ой-ой! Какие красивые у тебя куклы! Ещё покажи! Ещё!
    И  стала  Олинка  быстро-быстро  исчезать  в  одном  окне и показываться в
другом,  и  каждый  раз,  как показывалась, подымала руку с тряпичной куклой и
кричала:
    - А вот ещё одна! А вот ещё!
    И  Эвочка  на  улице быстро-быстро перебегала от окна к окну, каждый раз к
тому, в котором должна была показаться Олинка, и радостно восклицала:
    - Ой-ой-ой-ой! Сколько красивых кукол!
    Олинке  приятно  было,  что  Эвочка  так радуется. А Эвочка порадовалась и
говорит:
    - Знаешь,  Олинка,  у тебя столько кукол, а у меня совсем нету. Подари мне
хоть одну, чтобы и у меня была красивая кукла!
    Услыхала Олинка её слова, нахмурилась и отвечает:
    - Ишь  какая хитрая! Если я дам тебе куклу, что останется мне? У меня ведь
только одна кукла!
    - Хи-хи, одна! - засмеялась Эвочка. - Врёшь и не краснеешь. У тебя не одна
кукла, а целых сто, и ты, жадина, прячешь их, чтобы со мной не поделиться!
    - Это  я  жадина?  Вовсе  я  не жадина, если хочешь знать! На, возьми! - и
Олинка бросила Эвочке свою тряпичную куклу.
    А Эвочка подобрала куклу и говорит:
    - Ни за что не скажу спасибо! Ведь ты дала мне самую некрасивую!
    Вот и всё...