Янковский Дмитрий / книги / Рапсодия гнева

Текст получен из библиотеки 2Lib.ru

Код произведения: 13146
Автор: Янковский Дмитрий
Наименование: Рапсодия гнева


Дмитрий Янковский. 

                             Рапсодия гнева.


                                  роман


  Рапсодия - сложное музыкальное произведение, включающее в себя вариации на
известную тему.


  Вариация первая


  Жара подкрадывалась к городу уже третий день, но все никак не могла
набрать полную силу. То легкий морской ветерок сорвет с асфальта душное
марево, то разразятся дождем нежданно возникшие тучи.
  Но нынешний рассвет обещал день особенно жаркий. Солнце медленно и
величаво поднималось над плоскими крышами типовых пятиэтажек, а чуть
заметные штрихи перистых облаков бессильно растворялись в светлой акварели
небес. Под ногами влажно блестел асфальт остатками ароматной росы. И в
свежей тишине неразбуженного спокойствия казалось, что поток небесного
огня рвется с востока подобно бурливой реке и только белоснежные стены
домов способны приостановить почти ощутимое давление света, подарить
людям хотя бы подобие спасительной прохлады.
  Владислав Петрович, несмотря на возраст, переваливший за пятьдесят, не
любил ездить. Разве что по самой крайней необходимости, когда начальство
рвет на себе клочья волос, брызгая слюной в телефонные трубки. Тогда да.
Тогда приходится спешить и выслушивать дурацкие шуточки шофера дежурной
машины.
  Но если есть полчаса времени, то пешком можно добраться почти до любой
точки городского района, наслаждаясь тихими улочками, щебетом
просыпающихся птиц и могучей силой зарождающегося дня. Сегодня вышло так,
что следственная бригада городского Управления работала почти рядом -
четыре минуты ходьбы от дома, так что следователю районного отдела даже не
подумали предоставить машину. Вечная напряженка с горючим... Странно, но
Владислав Петрович никогда не сетовал на всякие разные кризисы, а
топливному даже радовался - воздух стал прозрачнее, улицы чище, а в море
можно поудить великолепную кефаль без намека на запахи нефти. Он понимал,
что все не так просто, что экономика, будь она не ладна, без всей этой
грохочущей техники остановится, но некий внутренний голос настойчиво
убеждал, что все нормально, все утрясется. Как утрясалось уже не раз. Имя
этому голосу было Жизненный Опыт и Владислав Петрович привык ему доверять.
  За сквером уже поблескивала мигалка "УАЗика", сновали люди в легоньких
милицейских рубашках, а то и просто в футболках. Лето. Но Владислав
Петрович из принципа футболок на работе не признавал, да и форму надевал
крайне редко. Он был уверен, что сотрудник его ранга не должен выглядеть
броско и не имеет ни малейшего права на неряшливость, поэтому поверх
довольно старенькой, но опрятной серой рубашки, надевал легкий летний
пиджак чуть более темного цвета. Брюки, в тон ему, резали воздух
безупречными стрелками, а сквозь вырезы ухоженных босоножек виднелись
простенькие синие носки. Правда в самую жару пиджак перекочевывал на сгиб
локтя, но пока тени деревьев цепко держали утреннюю прохладу, его можно
было не снимать. Скорее для солидности, чем для сохранения тепла. За этой
напускной солидностью следователь будто прятал истинное лицо души, а сетка
морщин вокруг серых глаз выдавала затаенную, давно накопленную усталость.
И лишь самые близкие друзья, а их было мало, видели его без привычной
душевной маски, лишь они знали, что она прячет.
  Владислав Петрович прошел через сквер, наслаждаясь последними секундами
спокойствия. Когда-то тут жили белки, но то ли шумно стало, то ли с едой
тяжко - теперь только жирные голуби лениво разбегаются из под ног.
Воркуют. Хлопают крыльями.
  Высокий курчавый милиционер при форме и новеньких капитанских погонах,
приветливо помахал рукой, присев на передний бампер "УАЗика".
  - Владислав Петрович! - позвал он. - Без Вашего совета никак!
  - Что тут такое, Эдик? - для проформы спросил Владислав Петрович, хотя
прекрасно знал из-за чего его вызвали.
  Прямо посреди тротуара лежал труп. Лежал лицом вниз, бессильно раскинув
руки в падении, пальцы скрючились, обломав ногти о залитый маслом асфальт.
Под тем, что осталось от головы, огромная лужа высохшей крови, с десяток
мух уже устроили на ней отвратительный пир. Мужчина, но возраст сказать
трудно, одет по погоде, но как-то особенно. Не сказать, что броско, просто
в каждом шве белоснежной рубашки и брюк виднелась недостижимая в простых
магазинах добротность. Носки, кроссовки - за километр видать, что брались
не на "толкучке". Даже валявшаяся в полуметре синяя бейсболка сделана на
совесть - с яркой желтой вышивкой вместо набитой через трафарет краски. У
нас таких нет. А если и попадаются, то чаще у тех, кто приехал "оттуда".
  Владислав Петрович присел у изголовья трупа и, наклонив голову, прочел
надпись на кепке. Безупречная гладь шелковых ниток сложилась в два
английских слова - "Hope Mission". Ого! Даже не их ширпотреб. Заказная,
чуть ли не именная.
  - Смотрели? - поднимаясь указал он Эдику на никому уже не нужный головной
убор. - Не удивлюсь, если там начертано его имя.
  - Как раз имя мы только что выяснили... - отмахнулся Эдик, вставая с
бампера и отряхивая форменные брюки. - А вот причина смерти
неординарнейшая. Сережа, поди сюда!
  Молоденький светловолосый лейтенантик подбежал с готовностью официанта в
дорогом ресторане, у него даже маленький блокнотик был, точно как у
официанта. Еще бы полотенце через руку и милицейскую форму сменить на
белый костюм... - Знакомься, это наш следователь. - кивнул ему Эдик. -
Рассказывай, только не сильно мудрствуй, а то от твоих речевых оборотов
меня иногда мутит. Честно. Но ничего, недельки через две вся книжная
заумность из тебя выветрится и будешь ты нормальным,
образцово-показательным ментом.
  Сергей недовольно скривился, но смолчал. Он уже считал себя вполне
образцово-показательным, но говорить об этом, не прослужив после училища и
недели, наглости не хватало.
  - Владислав Петрович. - представился следователь, глянув мимо лейтенанта
на восстающее солнце. Надо бы уже снять пиджак, но пока еще терпит. Хотя
сегодня день будет жарким на редкость, по всему видать.
  Он вопросительно глянул на лейтенанта Сережу. Тот раскрыл блокнотик и
произнес с сухой официальностью судебного протокола:
  - Ну... Мы установили, что смерть предположительно наступила вследствие
получения травмы несовместимой с жизнью. - потом опомнился и добавил уже
спокойнее. - Голову ему снесло. Да... Позже медэксперты определят
тонкости. Но вот что интересно... Голова разлетелась от пули.
  - Ого! - не выдержал Владислав Петрович. В городе стреляли не часто. -
Калибр? Дистанция?
  - Вот то-то и оно! - у Сергея аж глаза загорелись. - Никаких соединений
азота, образующихся при выстреле, никаких следов ожога. Стреляли с
расстояния более чем 15-20 метров. А вот калибр... Мы нашли пулю. Даже
старания особого не понадобилось - влетела вон в ту стену. Известняк!
Повезло, можно сказать, почти целая.
  Сергей с гордостью извлек из брючного кармана прозрачный пакетик.
  Огромный кусок свинца растопорщился обрывками омедненной оболочки, а
вперед, словно блестящее жало механической осы, выдавался толстый стальной
сердечник. - Двенадцать и семь миллиметров... - многозначительно шепнул
лейтенант. - Как Вам? Точно такие в крупнокалиберных пулеметах, что на
танках стоят.
  - На БМП... - поправил его Владислав Петрович. - Да, такой с собой не
потаскаешь... Линию огня просчитали?
  - Конечно! - кивнул Эдик. - Очень четкий угол вхождения в известняк.
Погрешность на поражение цели, глубина входа. Нехилая глубина, скажу я
Вам! Нехилая. Еле выбили зубилом. Конечно, не известна длина ствола,
кривизна баллистической траектории, но это все позже узнаем. По моим
прикидкам, учитывая рост погибшего, выстрел мог быть произведен с того
края сквера но...
  Владислав Петрович оторвал от пули недоуменный взгляд.
  - Дело в том, что стреляли с большой высоты. - пожал Эдик плечами. - Таких
деревьев в сквере нет. Домов с той стороны тоже.
  - Не с самолета же! Сколько, кстати, было выстрелов?
  - Один! - с воодушевлением поведал Сергей. - Точно в середину затылка.
  - Да. - подтвердил Эдик. - Пуля на траектории была очень стабильна. Оружие
явно не самодельное. Тем более такого калибра.
  - Что у нас из армейских образцов? - поинтересовался Владислав Петрович. -
Про зарубежные не спрашиваю, потом покопаемся. Что из отечественной
техники?
  - КПВТ... - глянул в блокнотик Сергей. - ДШК. Многоствольные зенитные
устройства. Вроде все. - Громоздко... - скривился Владислав Петрович. - Но
чудес вроде не бывает на свете. Он бросил пристальный взгляд над
деревьями сквера, но ничего особо приметного не разглядел. Чистое небо.
Бред какой-то. Солнце, медленно раскаляясь, величаво поднималось над
крышами, на лбу робко блеснули первые капельки пота.
  - У кого-нибудь есть бинокль? - неожиданно для самого себя, спросил
Владислав Петрович. - Так давайте!
  Сергей ветром унесся в "УАЗик", в утренней тишине гулко хлопнула дверь, и
лейтенант тут же возник, как чертик из коробочки, с биноклем в руках.
  - Хорошая оптика. Двенадцать на сорок. - похвастался он.
  Владислав Петрович молча взял бинокль, придвинул к глазам и принялся
ветреть окуляры настройки. - Так... Что?! - он оторвал взгляд от оптики и
воззрился Эдику в глаза. - Самим посмотреть было трудно? - Ну что там? -
нахмурился Эдик.
  - Труба! Кочегарка третьей городской бани. - Но ведь до нее километра
три... Черт... Снайпер? Что-то я о снайперских винтовках такого калибра и
дальности действия не слыхивал. Вот денек... В нашем захолустье осталось
только снайперу объявится. Для полного счастья.
  Эдик зло опустился на корточки и снял с пояса рацию.
  - Пятый, я пятьдесят восьмой... Пятый, пятьдесят восьмому на связь!
  Рация ответила невнятным шипеньем.
  - На связи пятый... - прервал шипение голос дежурного. - Вызывайте
бригаду из области. У нас тут эээ... особая ситуация. И пришлите
труповозку из госпиталя, а то народу сейчас соберется больше, чем мух. -
Пусть пригласят Фролова... - посоветовал Владислав Петрович. - Он кое-что
смыслит в этих делах.
  - И оружейного эксперта вызывайте. - кивнул Эдик. - Но он... - сквозь
шипение помех в голосе дежурного послышалось осуждение.
  - Я знаю, что он гражданский! Пусть приходит в кабинет дежурного
следователя. К десяти. Конец связи.
  Он прищелкнул рацию к поясу и не вставая потянулся.
  Владислав Петрович ухмыльнулся - маленький городок и все вокруг такое же
мелкое, будто живет по своим собственным законам. В Москве на такое
убийство выехали бы все мыслимые и немыслимые спецслужбы, от журналистов
уже бы отбою не было, а тут бригада из области - наивысшая крутизна. Хотя,
если что-то раскопают, может приедет толпа клерков из Киева. Трясина. Но в
этом есть свои плюсы - можно держать руку на пульсе. В Москве бы к такому
делу гражданского эксперта на нюх бы не подпустили, хоть он триста раз
спец и сто лет до этого прослужил в милиции. А тут дежурный поморщился, но
все равно сделал так, как сказал оперативник. Иначе и быть не может. И за
себя следователь не беспокоился - от дела не отстранят. Что может тут
областная комиссия, а тем более государственная? Только брюшками
потрусить, да добыть сведения, выходящие за рамки города. Все информаторы
и все связи в руках местных структур. Так что область только поможет, чем
сможет, да по окончании дела всю славу себе приберет. Как всегда...
  - Нда... Веселая неделька нам обеспечена. - сощурившись на солнце, сказал
Эдик. - Навалилось все разом... Уже слышали про назревающий конфликт
Украины с Россией из-за Крыма?
  - Мельком... - припомнив утреннее радио, ответил следователь. - Нашли
из-за чего перецапаться. Думаешь далеко зайдет?
  - А черт его знает. Сколько раз уже было? Но дальше, чем в девяносто
четвертом, еще не заходило. Помните, как хохлятские СУ-27 на штаб ЧФ
боевые заходы делали? - Хохлятские... На себя посмотри. - улыбнулся
Владислав Петрович.
  - А что я? - вставая улыбнулся Эдик. - Я полукровка.
  - Да все мы тут полукровки. - махнул рукой следователь. - Не в этом
поколении, так в предыдущем. Если вдруг что, не дай Бог, так не разберемся
кто враг, а кто друг. Но если серьезно, Эдик, то мы МВД Украины, как ты
помнишь. И прежде всего должны соблюдать законы государства.
  - Вы это серьезно? - Совершенно.
  Эдик неопределенно пожал плечами, щелчком сбив с рубашки обнаглевшую муху.
Иногда следователь откровенно его раздражал. Хотя бы такой вот плакатной
правильностью, больше присущей дрянному коммунистическому листку, нежели
живому человеку.
  - Эх... Владислав Петрович, а Вам не интересно узнать личность убитого?
  - Узнаю в "управе"...
  - Да нет. Я про Ваш личный интерес. Неужели не любопытно узнать, кого
грохнули таким необычным способом?
  - Не тяни... - Ха! - вставая улыбнулся Эдик. - Это, между прочим,
гражданин Соединенных Штатов Алекс Бертран. Служащий так называемой
"Миссии надежды". Проповедник, можно сказать. Они пару комнат снимают в
кинотеатре "Москва", читают проповеди, учат детей английскому. Задаром,
между прочим. Так что личность, коль соблюдать закон государства, со всех
сторон положительная и по всей видимости связей, порочащих его, не имел. -
Да? - бесстрастно спросил Владислав Петрович. - Сейчас это модно. Ты свою
Анюту туда устроить не пробовал? Английский с тринадцати лет - самое
время. Тем более учиться у носителей языка. Ну и задаром. С нашей-то
зарплатой.
  - Устраивал! - отмахнулся Эдик. - Толку нет. Во-первых, жена взвыла. Чего,
мол, дитю будут голову иноземной верой забивать. Они же там охмуряют по
полной. Хотя лично мне без разницы какой поп ей втирать будет, бородатый
или с белым воротничком. Кто-нибудь когда-нибудь все равно до нее
доберется. У нас хоть церковь от государства и отделена, а каждое утро по
телику все одно твердят о спасении души. Но сама Анюта пару раз сходила и
ни в какую! Скучно говорит. Зачем, говорит, мне этот английский, если
через пять лет весь мир будет по-русски говорить?
  - Во дает! - усмехнулся Сергей, пряча пулю в карман. - Прямо уж весь? Нам
бы из дерьма хоть немного вылезти, а не рыпаться бестолково. Пошла у
молодежи новая мода - на Америку бочку катить. Мол там они плохие и тут...
От ума ли такая мода? У Америки учиться надо! Причем всему, чему только
можно. Они ведь нас по всем статьям обошли! Одежду они нам шьют, машины
нам делают, компьютеры эти... У них дети чуть ли не с пеленок во всей этой
технике разбираются, с пяти лет в Интернете мультики смотрят.
  - Ну... - Эдик качнул головой. - Не только мультики, надо сказать. Всему
без разбору я ни у кого бы учиться не стал. А тем более детишек учить.
Пусть сами выбирают свой путь.
  - Выбрали уже... - махнул рукой Сергей, направляясь к "УАЗику". - Теперь
живем, как в яме с дерьмом и выхода не предвидится. Знаете, на кого похожи
наши тинейджеры, взявшие моду хаять Америку? На Моську, что лает на слона.
Тяв, тяв... А у самих в карманах ветер... Да и в голове тоже. Вон,
поглядите - вся Европа уже американизируется! Одни мы в хвосте.
  - Ладно, поехали в "управу"... - хмуро прервал его Эдик, открывая заднюю
дверцу "Уазика". - Садитесь, Владислав Петрович.
  Они уселись на потертые кресла, а Сергей, впрыгнув на сиденье водителя,
нервно повернул ключ зажигания. Двигатель затрясся, как старая кофемолка,
фыркнул, под днищем что-то стрельнуло и лишь потом мотор завелся, чихая и
кашляя на каждом такте. Сергей сплюнул в окно и со скрежетом вогнал первую
передачу.
  - Чтоб его... - ругнулся он. - Старая кастрюля... Ну разве не пример? Они
там на джипах "Чироки" разъезжают, а мы в этих душегубках... Нет уж! Если
вдруг, когда-нибудь, начнется война с Америкой, так я первым сдамся в
плен. Нафиг! Надоело все хуже горькой редьки.
  Машина тронулась с нервным рывком, между ногами перекатилась пустая
бутылка из под "Пепси", а под водительским креслом брякнула облупленная
жестяная канистра. Но Владислав Петрович успел ухватиться за матерчатую
петлю над дверцей.
  - Как-то позорно звучит - "плен". - пожал он плечами. - Не кажется?
  - Господи... - устало покачал головой лейтенант. - Что значит позорно? Вы,
извините, представитель старого поколения, которое еще помнит ужасы войны.
Это таким как Вы Сталинская пропаганда вдалбливала совершенно ужасные
"истины", что лучше умереть, чем сдаться. Сергей вывернул на главную улицу
и выключив мигалку поддал газу. - Умереть... Вслушайтесь в само слово! -
взволнованно продолжил он. - Жуть! Это и говорит о нашей ненормальности,
неужели не ясно? Готовы умереть за родину, за идею, за вообще не понятную
честь, словно дикари-самураи во временем затертых веках. Мы тут все
психи... В большей или меньшей степени. Да и от таких условий свихнуться
немудрено. А вот американцы совершенно нормальны, для них человеческая
жизнь бесценна. Они и во Вьетнаме, и в других заварушках запросто
сдавались в плен, их потом освобождали и никто даже не думал судить. А у
нас по десять лет несчастным давали. В лучшем случае! Не пойму только,
зачем они возвращались на эту поганую родину?
  - Открой ветровик... - попросил его Эдик. - Жарко, спасу нет. И заканчивай
свои проповеди, лейтенант. Не знаю почему, но они меня злят. Вроде слова
все правильные, а внутри аж клокочет.
  - Вы просто привыкли к тому, что американец - враг. - скривился Сергей. -
И что идеология их нам чужда. Нифига! Их идеология создала и
распространяет по свету ОБЩЕЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ценности.
  - Какие? - не выдержал такого напора Владислав Петрович.
  - Ну... - Сергей немного замялся. - Понятие о бесценности человеческой
жизни в первую очередь... Потом понятие о том, что никто лучше тебя самого
тебе не поможет. Вообще, они все умеют упростить до нормальности. И
подставить под это идеологическую базу. Мы тут усираемся, создаем какую-то
маразматическую мораль, основанную на чести, достоинстве и прочем, чего
сами себе объяснить не можем. А они всю мораль упростили до Фрейда. И
разве не правы? Человек, это просто разумный зверь. От этого и надо
исходить, они от этого и исходят. Материальный достаток - основа
благополучия. Разве с этим поспоришь? У них вся мораль идет от простого и
понятного доллара, а у нас от каких-то заоблачных сфер. Идиотизм... Он
вырулил на брусчатку и придавив скрипучий тормоз начал спускаться с крутой
горы.
  Эдик, нахмурясь, глядел в окно, а Владислав Петрович пытался обдумать
сказанное. Мальчишеский бред, конечно... Юношеский максимализм. Поиски
истины. Все мы проходили через это. Но у нас была своя истина, а у них
своя. Мораль упрощенная до доллара. Первое слово, какое просится на язык в
данном случае, это примитивизм. Но они его не боятся. Они на сто процентов
уверены, что не стоит ничего усложнять, что мир прост и предсказуем, как
стакан воды. Нужно лишь подойти и выпить его одним глотком.
  Владислав Петрович усмехнулся, пытаясь определить свое отношение к
американцам. Во-первых, нельзя говорить за всю нацию. Есть и хорошие
американцы, и не очень, а уж о правительстве и вовсе лучше молчать. То же
самое и с русскими, и с любой другой нацией. Это главный постулат. Но все
же... Мораль может быть хорошей и плохой, развивающей или отупляющей. И
если она преобладает в стране, то рано или поздно завладеет большинством
умов нации. Тут уж ничего не попишешь. Иногда это вызывает раздражение,
иногда даже непонятную злость. И все же... Это не повод для того, чтобы
убивать. Не повод.
  - Приблизительный мотив убийства не прикидывали? - спросил он Эдика. -
Точно не ограбление, мы у этого Алекса полторы штуки баксов в кармане
нашли. Так что может быть все, что угодно. От ревности до американофобии.
Вам разбираться, Владислав Петрович, в своем районе Вы как рыба в воде.
Сами ведь знаете, что областная бригада - это скорей для солидности, а
прокуратура все равно будет опираться на Вашу работу. Зайдите в кинотеатр,
побеседуйте с коллегами покойного. Наверняка что-то всплывет. А может
вообще случайно под пулю подвернулся... - Под такую пулю случайно не
подвернешься. - скривился следователь. - Стрелял явно мастер. Надо с
Фроловым переговорить, он силен в стрельбах с дальней дистанции. Ну и в
кинотеатр, само собой, зайду. Кстати, Сережа, выкинь меня на площади. Я
пешочком пройдусь. "УАЗик", хрипло урча, полез в гору, солнце раскалилось
уже до оттенка расплавленной стали, заливая город лавиной жаркого света.
Так это только утро... Брусчатка вывела на площадь, пестревшую цветочными
клумбами, Сергей вдавил педаль тормоза и Владислав Петрович ухватился за
переднее сиденье.
  - Ладно, Эдик. - открывая дверцу, сказал он. - Встретимся в "управе".
Часам к десяти буду точно, а то и раньше. Если что, пусть Фролов подождет.

  Вариация вторая


  Кинотеатр "Москва" был когда-то крупнейшим кинотеатром города. Владислав
Петрович прекрасно помнил время, когда огромные толпы собирались в кассах,
чтоб купить заветный билетик на Депардье, Алена Делона или Пьера Ришара.
Иногда в город попадали и американские ленты, тогда в кассах творилось
нечто совсем непотребное, а удачливые спекулянты спихивали билеты за
тройную цену. Что тогда шло? "Золото Маккены", "Вожди Атлантиды",
"Великолепная семерка". Город визжал от восторга и пересказывал ленты в
троллейбусах... Было.
  Но зарождающееся видео доказало, что смотрим мы все же не то. Жалкие
постреливания в "Золоте Маккены" и "Великолепной семерке" оказались
сопливой мелодрамой в сравнении с настоящими американскими боевиками,
герои которых рвали экраны телевизоров в кровавые клочья. Перипетии
сюжета, сомнения и находки героев быстро свелись к банальной борьбе тех,
кто "любит Америку" и тех, кто ее ненавидит. На героях боевиков, казалось,
висели незримые таблички - "хороший" или "плохой". Без всяких сомнений.
Сиди и смотри! Хотя для русского зрителя такие таблички были и остались
некой условностью. В этих фильмах качество героев определялось отнюдь не
по их действию, поскольку все герои делали лишь одно - убивали. Плохого от
хорошего можно было отличить лишь по этой вычурной авторской метке, когда
все, начиная от наружности и кончая привычками, УКАЗЫВАЛО на то, что герой
плох. Хороший же определяется еще проще - он убивает плохих.
  Да, американцы действительно умеют упрощать.
  Что такое воспетая в Европе любовь? К чему эти страдания, сопли и слезы,
если в начале и конце есть только секс? Чистый и приятный. А главное
безответственный. Он-то и стал одним из наиболее заезженных разбавителей
непрерывного убийства в голливудском кино. Хотя далеко не все ленты
усложнялись даже до этого.
  Любовь это сложно. Зачем усложнять мир? Зачем страдать, зачем нести
ответственность за любимых? Американцы доказали, что есть лишь влечение
полов, а любая неудовлетворенность является причиной страданий. Долой ее!
Красочно, интригующе, возбуждающе. Видео это может...
  Запустение и перепрофилирование - вот участь кинотеатров маленьких
городков. Зачем платить три гривни за билет, если можно за пятьдесят
копеек взять любую кассету? Да, американцы задели нужную струнку в душах
людей. Путь наименьшего сопротивления. Чистая физика. Вот и все. Такое
перебороть в себе сложно. Не все даже думают, что с этим стоит бороться.
  И хотя бум кинобоевиков тихо утонул в мерцающем свете домашнего видео и
настойчивого телевидения, фасад кинотеатра запущенным не смотрелся. На
первом этаже яркая реклама видеопроката, справа увешанная искусственными
цветами решетка пивного бара, а за зеркальными стеклами второго этажа
мебельный салон. Это хорошо, когда коммерсанты вкладывают часть денег во
внешний вид занимаемых зданий. Хоть наружность нормальная. До сути ли
сейчас?
  Владислав Петрович толкнул прозрачную дверь видеопроката и с наслаждением
окунулся в прохладу кондиционированного воздуха. - Здравствуйте! -
поздоровался он с симпатичной девушкой, стоящей за стойкой с кассетами.
  За ее спиной притаился небольшой телевизор, на экране которого мужчина и
женщина занимались любовью. Полутьма комнаты, мятые простыни. Звука не
было, но Владислав Петрович почувствовал себя неудобно.
  - Доброе утро! - улыбнувшись ответила девушка. - Дать список или Вам нужно
что-то конкретное?
  Сзади мягко прошелестела открывшаяся дверь и следователь с содроганием
услышал задорный мальчишечий голосок:
  - Мама, мама! Вон на той стойке все кассеты с мультиками! Давай
чего-нибудь купим! Ой, смотри как дядя в кино тетю мучает! Он что, маньяк?
Давай возьмем этот фильм! Смотри как она лицом кривится... - Рано тебе еще
такие фильмы смотреть! - смутившись ответила богато одетая женщина лет
тридцати. - Пойди лучше посмотри какие сегодня мультики есть. Давай,
давай! А это для взрослых.
  Она вплотную подошла к стойке и шепнула девушке:
  - Тут же дети ходят! А вы порнографию крутите. Не знаю как Вам, а мне
перед сыном стыдно.
  - Это не порнография! - заученно парировала девушка. - Это эротика.
Разбираться надо! Она у нас уже давно законом не запрещена. Все же
культура и до нас добирается, хоть и медленно. Что нам, на одних мультиках
бизнес делать?
  Женщина безнадежно махнула рукой и пошла к сыну, любопытно глазевшему
из-за стойки с кассетами на экран телевизора. Он уже видимо понял, что
дядя тетю не мучает. Владислав Петрович ждал, что столь откровенная сцена
сменится чем-то другим, но половой акт длился неестественно долго, словно
рекорд времени был его единственной целью. - Хотите что-нибудь в таком
духе? - проследив за его взглядом, спросила девушка. - У нас есть и
гораздо круче. Сама я пересмотрела все, так что могу посоветовать. Вас
какие моменты интересуют?
  Владислав Петрович почувствовал, что щеки заливаются краской. Но девушка
расценила это по своему и снова ободряюще улыбнулась:
  - Вот тут у нас есть обычная эротика, но это уже устарело... - Что значит
устарело? - приходя в себя спросил он. - Оно вроде вечное...
  - Ну... В Америке такое уже не смотрят. Приелось. Вот тут у нас есть со
сценами насилия, тут гомосексуальные сцены, есть даже новые, с
мастурбацией. Без всякой порнографии, между прочим. Просто красиво. У нас
даже работала специальная комиссия из мэрии. Все утвердили. Владислав
Петрович внутренне содрогнулся. Вот оно как! Обычная эротика американцев
уже не интересует. Может и приелась, конечно, но скорее всего дело в
другом... Просто чувства, как и мозги, имеют свойство притупляться от
бездействия. Заменив чувство любви ОЩУЩЕНИЕМ, сексом, они сами стали на
этот путь, прямиком ведущий в тупик. Теперь им, как наркоманам, живущим
одними лишь ощущениями, нужен наркотик все более сильный. Эротика? Фи!
Разве может возбудить зрителя обыденное совокупление? Надо двигать
культуру вперед! Больше экстрема, больше дремучих инстинктов, меньше
дурацких моральных запретов. Сейчас уже сцены сексуального насилия и
гомики, с наслаждением рвущие друг другу анус, а завтра что? Что-нибудь
придумают...
  - Нет, спасибо... - собрался с мыслями следователь. - Не сейчас. Скажите,
где тут располагается "Миссия надежды"?
  Улыбка медленно сошла с лица девушки. Она явно почувствовала себя неловко.
  - Извините... - тихонько сказала она. - Я не знала, что Вы религиозны...
Они на втором этаже. Левее мебельного. Извините пожалуйста!
  - Все нормально. - кивнул Владислав Петрович.
  Он обернулся и хотел уже потянуть дверь, но замер, расслышав голосок
мальчика.
  - Хочу "Том и Джерри"! - канючил ребенок. - Ну сколько можно? У нас уже
три сборника! - пыталась противостоять мама. - Одина кассета, еще ладно...
Хотя мне не нравится. Колотят друг друга почем зря. Глупость какая-то.
  - Сама ты глупость! Это же смешно! А то бабушка поставила мне "Морозко"...
Уснуть можно!
  Владислав Петрович распахнул дверь и вышел в духовочною жару набиравшего
силу дня. На душе медленно нарастало что-то похожее на бессилие, но и оно
быстро затаилось под привычной маской солидности. Или безразличия? Но что
можно сделать? Бетон головой не проломишь! Последнее время он все чаще
стал замечать, что внешний вид здорово искажает внутреннее содержание. Это
самый настоящий обман, когда за красивой этикеткой прячется низкосортный
товар, а за ухоженным фасадом крутят разрешенную мэрией порнографию. Хотя
нет... Это эротика. Читали же лекцию в "управе", чтоб милиция не кидалась
задерживать торговцев разрешенной продукцией. Получается приблизительно
так, что эротика - это показ интимных отношений людей, а порнография
показывает не только это, но делает упор на показ физиологических
состояний, фаз возбуждения, оргазма и эакуляции, а половые органы
показывает нарочито крупно.
  Да разница серьезная... Интересно, а изменения лица при половом акте не
показывают стадию возбуждения и оргазм? Старею... Становлюсь старым
бурчливым перцем. Понемногу проходит гормональная обусловленность желания,
вот и бурчу. А молодым это все интересно. Может даже полезно... Так
говорят. Только я никак не могу взять в толк, в чем же собственно польза.
  Почему-то у русских так повелось, что все сказанное "зарубежными
специалистами", особенно американскими, безоговорочно принимается на веру.
Ну хоть кто-нибудь задумался, в чем конкретная польза от просмотра таких
фильмов? Зачем... Американцы смотрят, значит это уже признак культуры. И
мэрия с чистой совестью дает разрешение. Чего стесняться? Весь
цивилизованный мир смотрит! Глупо выглядеть дикарями.
  Он прошел несколько ступенек по ведущей на второй этаж лестнице и
брезгливо сморщил нос - снизу отчетливо воняло застарелой мочой. На жаре
особенно мерзко. Вот вам и ухоженный фасад...
  Упрощаем, упрощаем... Тридцать метров от пивбара до уборной нет сил
пройти, гадим прямо под лестницей. Путь наименьшего сопротивления, чего уж
тут. Нда... Если Сергей прав и американская культура построена на
упрощении, то я против ее распространения. Категорически. Вот только кто
меня спросит?
  Он остановился и сковырнул пальцем облупившуюся краску перил. - И все же,
это не повод для убийства. - вслух сказал он. - Где тут эта миссия? Пока
найдешь, рабочий день кончится...
  Лестница вывела на второй этаж, сверкавший чистотой. Подъем напомнил о
том, что пиджак уже явно лишняя деталь туалета и Владислав Петрович
привычно закинул его на сгиб левого локтя.
  Миссия занимала две комнаты, когда-то бывшие подсобными помещениями.
Тесновато, но проповеди тут явно проводятся в кинозале. На лакированных
дверях красивые таблички из зеленого стекла с золоченными буквами -
"Миссия надежды". На двух языках. Стильно. На стене меж дверей красуется
яркая афишка на глянцевой бумаге, рассказывающая о программе миссии.
Розовощекий Иисус ведет за собой толпу счастливых детей.
  Впечатляет. Бесплатный английский, рисование, современные танцы, курсы
кройки и шитья на куклу Барби. Проповеди конечно... Ого! Курсы
компьютерной грамотности... Нда... Это явно в цель. Многие увлекаются.
Хорошая работа. А это что? С августа, после проповедей, выступления
городских рок-групп и сексуальное воспитание для детей с четырнадцати лет.
Это уже интересно. Не повод для стрельбы, но хоть какая-то зацепка к
расследованию.
  Над дверной ручкой ярким прямоугольником блестела пластиковая наклейка.
"Coca-Cola" Тяни на себя". Упрощаем... Зачем думать? Все написано! Что
пить, куда тянуть. Где-то я такое уже слышал, что свобода выбора -
источник страданий. Интересно, американцы придумали эти таблички для себя,
или только на экспорт? Тянуть за ручку с такой надписью было глупо,
толкать бесполезно... Владислав Петрович вздохнул и постучал в дверь.
  - Войдите, открыто! - ответил приятный женский голос с едва заметным
иностранным акцентом.
  Владислав Петрович не был упрямцем и сам удивился тому, что дверь
открывать не стал. Несколько лет уже не шел на принцип, а тут зацепила
такая мелочь. Или все накапливается до некой критической массы?
  Он снова постучал и с легким щелчком дверь отворилась, вылив в вестибюль
целый поток нежной прохлады. За порогом стояла очень симпатичная женщина
лет сорока - короткая стрижка темных волос, кремовая сорочка заправлена в
такого же цвета брюки. Мило. Привлекательно. Хотя полноту в животе и
бедрах можно назвать излишней. Кремовый пиджак висел на спинке
внушительного кресла с гидроамортизатором. Круто. На столе огромный экран
компьютера мягко светит разноцветьем заставки - ночной вид на статую
Свободы. - Доброе утро! - заучено улыбнулась женщина. - К сожалению до
августа у нас набор детей прекращен. Приходите с первого числа, будет
новая программа, расширенная и улучшенная. - Я в курсе... - немного
смутился следователь. - Но пришел по другому делу.
  Женщина изумленно подняла брови, сделала шаг в сторону и он с дежурной
улыбкой шагнул в кабинет, плотно прищелкнув за собой дверь. - Вообще-то я
из милиции. Вы в курсе, что Алекс Бертран погиб сегодня ночью? Точнее
утром.
  - Да, нас известили. - сухо кивнула она, не снимая с лица улыбку. - Вы
что-то хотели узнать?
  - Конечно! - с легкой язвой ответил Владислав Петрович. - У нас в стране
принято расследовать убийства.
  - Да? - с не меньшей язвой наклонила голову женщина. - И это приносит
какой-то результат?
  - Иногда. Меня зовут Владислав Петрович, я следователь районного отдела
внутренних дел. - он достал и раскрыл удостоверение.
  - Я Марта Кори. Старший научный консультант миссии. Что Вы хотите узнать?
  Ее русский был великолепен, куда лучше, чем у большинства горожан. Разве
что легкий акцент, заметный в звуках "р" и "т".
  - В первую очередь хотелось бы посмотреть ваши организационные документы,
просто чтобы понять, чем конкретно вы занимаетесь.
  Она выразительно пожала плечами, кивнула на стоящее в углу кресло и
протянула пластиковую папку. Зеленую. С красивыми золотыми буквами на двух
языках.
  Так... Из документов выходит, что они вообще не существуют. Почти.
Зарубежная миссия под крылышком детского отделения Фонда Мира.
Некоммерческая организация, а значит почти все взятки с них гладки. Есть
только устав и задачи. Примерно то же, что и на афишке при входе.
Некоторые права и никаких обязанностей. Нет даже банального "по
существующим законам государства". В принципе верно, ведь контора с явно
религиозным уклоном, а значит на законы государства теоретически ей
чихать. Главное, чтоб не практически.
  - Нашли что-то интересное? - не смогла сдержать любопытства Марта.
  - Нет. Составлено грамотно.
  - У нас хорошие юристы. - У вас в Америке вообще все самое лучшее. Так
считают очень многие. - неопределенно улыбнулся Владислав Петрович.
  - Поэтому мы и здесь. - женщина легко переключилась на благожелательность.
- Помочь вам чем можно, поддержать психологически, а порой и материально.
Нас тут любят. Хотите посмотреть книгу отзывов?
  - Нет, спасибо. Я верю. Владислав Петрович наконец-то понял, что такое
"голливудская улыбка в тридцать два зуба". Да, у Марты все зубы были на
месте. Ровные, белые, богатые. Но явно искусственные, ввинченные в челюсть
по технологии имплантации. Интересно, они все подвергают себя этому, или
только те, кто работает за рубежом и у телекамер? - Вас не удивляет, что
Алекса убили? - внезапно спросил он.
  Женщина несколько смяла улыбку, но мышцы лица настолько привыкли к этому
стандартному положению, что полной серьезности достичь было трудно.
  - Конечно удивляет. У нас ведь нет врагов.
  - Совсем? Оставьте Вы свою книгу! Я говорю совершенно серьезно. Неужели
все настолько довольны, что и упомянуть не о чем? Я, например, слышал о
случаях, когда дети не желали ходить к вам после первых занятий. Поясните
пожалуйста.
  У Марты в глазах появился нехороший огонек, настойчиво пробивающийся через
служебную маску доброжелательности.
  - А Вы знаете что такое русская лень? - тихо спросила она. - Когда дети
тупо не хотят воспринимать подаваемые им ценности, считая их скучными и
ненужными? Вы видели опустившихся троечников в русских школах, которым
наплевать совершенно на все? Какой там английский или рисование! Им бы
только впустую перемещаться по улицам и пить мерзкое вино в подвалах.
  Почти в точку... Если бы Владислав Петрович не знал Эдикову Аннушку с
пеленок, он бы даже поверил. Сник бы глазами и согласился. Но Аня не была
ленивой. Даже близко. Яркий, живой тринадцатилетний ребенок. Огонек.
  - А других версий нет? - спокойно спросил он. Марта запнулась. Она поняла,
что шутки кончились.
  - Я знаю, - продолжил следователь. - Что бесплатный сыр бывает только в
мышеловке. Теперь поясните мне внятно, что вы даете ВМЕСТЕ со своими
занятиями. Мне нужна истинная причина присутствия вашей миссии в моем
городе. И не думайте говорить о чистом альтруизме. В организационных
документах есть строчка, по которой я, проявив формализм, могу вашу миссию
прикрыть. Слушаю.
  - Я уже сказала Вам все, как есть. - упрямо сжала губы женщина.
  - Ладно... Значит миссия пока прикрывается. Для вашей же безопасности.
Будьте любезны предоставить мне списки детей, посещающих группы. Она
неохотно отперла ящик стола и протянула новую зеленую папку. Куда толще
первой.
  - Готовьтесь к прекращению деятельности. - вставая сказал Владислав
Петрович. - Сегодня или к понедельнику будет готово официальное
постановление. Опечатывать помещения я не буду, поскольку вы, кажется, и
проживаете здесь. Но пришлю участкового, чтоб проследил за выполнением
моей резолюции. Вам же лучше, если вы пока сошлетесь на технические
причины прекращения занятий. Я попрошу участкового быть в гражданской
одежде, чтоб не сильно вас подставлять. Марта встала и включила роскошный
электрический чайник. Следователь с растущим раздражением смотрел как
двигаются ее холенные руки. Подумать только... Я предупредил их о
закрытии, а она и бровью не повела! Словно звук пустой... Или ей в полной
мере наплевать, что довольно странно, или она просто не воспринимает меня
всерьез, как я бы не воспринял угрозы докучливого ребенка. Ему вдруг
захотелось попросту ее оскорбить, обидеть, чтоб сбить эту спесь, но он сам
испугался такого порыва.
  - Да, еще... - словно внезапно вспомнив, спросил он. - Как долго Алекс
работал в нашем городе?
  - Два года. Он начинал вместе с миссией, нас тогда было трое. - я, Питер
Виллис, и Алекс. Потом приехала Кэралайн. - Программа миссии всегда была
такой или изменялась по мере развития?
  - Да, конечно... Мы начинали гораздо скромнее. Из предметов поначалу был
только английский, потом добавили рисование, а затем и остальное.
  - В августе программа снова изменится?
  - Да. Там у входа висит афиша.
  - Я ее видел. Что подвинуло вас ввести столь неординарный предмет, как
сексуальное воспитание для детей четырнадцати лет?
  - Это для вас он неординарный! - чуть не вспылила Марта. - Иногда только
тактичность не позволяет мне употребить слово "дикари" по отношению к
русским... Живете в каменном веке! Дети не знают, как появляются на свет,
не умеют управлять чувствами, не знают их причины. Это хорошо? Мы же не
звери, не дикари. Мы должны знать!
  Владислав Петрович неожиданно вспомнил себя сорок лет назад. Вспомнил
первые знакомства с девчонками со двора, опущенные взгляды из-под ресниц,
горячие щеки от нечаянного касания рук... Чужой портфель в руках, цветы с
клумбы соседского дома, прогулки под зимней луной, разговоры о только
зарождавшихся чувствах... Нда... Было бы это, если бы в четырнадцать лет
дети знали, зачем это все? Банальный половой акт в конце романтичной
первой любви. Нет уж, простите! Это все равно, что украсть детство,
пионерские лагеря, задорные песни и яркий свет искристых костров.
Романтика плотской любви должна приходить следом за романтикой чистых
чувств. Всему свое время.
  - А как вы им объясняете? - взяв себя в руки, спросил Владислав Петрович.
  - На картинках?
  - На схемах... - скривилась Марта. - На примерах зверей. Есть даже
контурные схемы полового акта людей, мы получили разрешение на их показ в
районном отделе образования. Показать?
  - Верю... - с испорченным настроением кивнул Владислав Петрович. - Ладно,
я пойду. До свидания. Захотите помочь, звоните.
  Он достал из кармана желтую бумажку с напечатанными на машинке телефонами.
  - А пока ваша деятельность приостановлена. До выяснения, так сказать.
  С этой стороны над ручкой наклейки не было. Владислав Петрович улыбнулся и
с удовольствием толкнул дверь, зажав под мышкой пухлую папку. Первый
трофей в этом деле. Сколько их будет еще?


  Вариация третья

  Загорелый тридцатилетний мужчина со скучающим видом сидел на неудобной
деревянной скамейке, протянувшейся вдоль душного, полутемного коридора
Управления Внутренних Дел. Он был один, если не считать с десяток
пойманных и убиенных со скуки мух. За дверями наглухо закрытых дверей
кабинетов урчали бакинские кондиционеры, хлопали печатные машинки,
повизгивали матричные принтера.
  - Привет, Фролов, давно сидишь? - подходя спросил Владислав Петрович. - С
полчаса уже. Задрался. Чего подняли в такую рань?
  - Дело как раз под тебя заточенное. Веришь? - следователь нарочно ввернул
излюбленное словечко Фролова.
  - Как родной маме. - сморщился парень. - Внучка отравила пирожками любимую
бабушку?
  Для такого возраста у Саши Фролова было слишком много черного юмора, но во
всем остальном ему можно даже завидовать. Привычная футболка
маскировочного окраса ничуть не взмокла от ужасной жары, словно в коридоре
вертелся неощутимый для других вентилятор, тело не поражало крепостью
мышц, но в каждом движении чувствовалась ловкость профессионального
танцора. На спортивных штанах, явно импортных, ни одной надписи, пляжные
шлепанцы еще больше подчеркивали расхлябанный и довольно нелепый вид.
  Владислав Петрович усмехнулся и, щелкнув ключом, настежь распахнул дверь.
Он вдруг почувствовал, как слезает с души эта чертова маска, даже вздохнул
свободнее.
  Солнце заливало кабинет от пола до потолка, рыжие казенные шторы только
подчеркивали яркость врывающегося света, искрившегося тысячей игривых
пылинок.
  - Фухх... Ну и денек! - бросая пиджак на стол, вздохнул Владислав
Петрович. - Закрывай дверь, Саня, я кондишин включу. Кроме стола в
кабинете стояли пять расшатанных деревянных стульев с красной обивкой и
облупленный коричневый сейф в углу возле двери. На столе, возвышаясь над
грудой бумаг, как утес посреди океана, стояла допотопная печатная машинка
с коряво выписанным инвентарным номером на каретке.
  - Садись, садись, а то стоишь, как бедный родственник... - следователь
забросил на сейф пухлую зеленую папку и влез ногами на один из стульев,
чтоб дотянуться до кондиционера. Комната наполнилась неприятным дрожащим
гулом, ставшим платой за водопад живительной прохлады, полившейся от окна.
  - Так я прав насчет бабушки и внучки-отравительницы, или стряслось
действительно что-то серьезное? - нетерпеливо напомнил о себе Фролов.
  - Ха! - слезая со стула, усмехнулся Владислав Петрович. - Не прав! Как
тебе, к примеру, снайперский выстрел в голову? Ночью, с расстояния в три
километра, пулей калибром в двенадцать и семь десятых миллиметра? А? Вот
тебе и бабушка. Что скажешь?
  - Офигеть! - искренне удивился Фролов. - Ты чего, Владислав Петрович,
боевиков насмотрелся?
  - Вот уж нет, Саша. У меня даже видика нет. Зато убили настоящего
американца, одного из работников американской религиозной секты.
  - Да ну?! - чуть не привстал Фролов. - Быть не может! Неужели этих уродов
начали колбасить по настоящему? Владислав Петрович, я смотаюсь, пожалуй,
за пивком. Такое дело надо отметить!
  - Прищепись! - одернул его следователь. - Тут убийство, а он радуется, как
ребенок. Лучше скажи, из чего могли так садануть?
  Фролов, не переставая улыбаться, задумчиво почесал макушку, короткий ежик
темных волос отозвался скрежещущим звуком.
  - Ну... Из наших скорее всего "Рысь" от НИИ "Точприбор". На ней
всепогодный прицел и калибр как раз тот самый. Но ее достать нереально.
Штучное производство! У нас в области может найдется одна, не больше. Да и
то сомнительно. Бандюкам она недоступна в принципе.
  - Ну а где их применяли? - присаживаясь за стол, спросил Владислав
Петрович. - Первые образцы испытывали под конец афганской войны. Там они
были в "Кобальте" точно, но может и в "Альфу" давали. Точнее не скажу. Но
через границу такую дуру не протянуть, даже думать нечего.
  - А у нас?
  - Спецназовцы применяли в первой чеченской войне, потом в Дагестане, когда
Басаевцев вышибали, потом во второй и в третьей чеченской. Так что я из
нее тоже пулял. Веришь?
  - Не верил бы, не позвал. - отмахнулся Владислав Петрович. - Кроме нее
есть что-нибудь похожее? - Только за "бугром", но те достать не легче.
Каждая на особом учете. Дай лучше пулю поглядеть!
  - Она не у меня. Сергея найди из ЭКО, он покажет. Следователь вставил в
машинку лист и поправил каретку.
  - Скажи... - посерьезнев обратился он к Фролову. - С какого расстояния из
этой штуки можно уверенно бить в голову?
  - С двух километров. - Ночью?
  - Без разницы, - фыркнул Фролов. - Ночью даже проще - оптика не бликует,
картинка в прицеле яркая. Там не простая оптика, а матрица как в
видеокамере. Есть дневной объектив, есть ночной. - А с трех километров? -
пристально глянул следователь.
  - Это надо уметь! - не отводя взгляда, ответил Фролов. - Тут на одной
технике не вытянуть. Нервы нужны стальные, а палец со спусковым крючком
должны справить десять лет счастливого брака. И место для позиции надо
выбирать тщательно... У этой байды знаешь какая отдача? Если не
закрепишься, снесет нафиг. Веришь?
  - Приходится. А если бы тебе пришлось стрелять с верхушки трубы, какие в
кочегарках стоят?
  - Это как раз можно... Только внутри трубы надо установить распорки и
бить, стоя на них, как из колодца. Иначе снесет!
  - Хочешь поглядеть на позицию снайпера? - хитро прищурился Владислав
Петрович.
  - Дык! Еще спрашиваешь! Там уже работают?
  - Нет, будем первыми. Я не хотел шум подымать, а то наедет экспертов,
народ соберется... Каждая собака будет знать, что мы что-то ищем. Пока не
стоит давать противнику лишнюю информацию. Верно?
  - А то! Только дай я своей звякну, чтоб не ждала к обеду.
  - Валяй.
  Владислав Петрович лязгнул замком сейфа, открывая скрипучую дверцу, а
Фролов принялся вертеть диск телефона.
  - Алло! - весело крикнул он в трубку. - Марина, солнышко, я тут поработаю
чуть-чуть. Да, с нашим угрюмым следователем. Обедать домой не приду, так
что можешь лентяйничать, а вот ужин приготовь, хорошо? Может задержусь,
так что ты не беспокойся особенно - всякое может случиться. Да, хочу, чтоб
ты знала где я. Женьке приветик! Ага... Чмок! Пока.
  Пластиковая зеленая папка легла в душный, пропахший железом и бумажной
пылью полумрак сейфа, замок тяжелой дверцы дважды лязгнул закрываясь,
прежде чем выпустил на волю длинный стальной ключ. Фролов положил
телефонную трубку на рычажок и задумчиво вымолвил:
  - Знаешь... Убить в нашем городишке человека из такой винтовки, да еще на
дистанции в три километра, это все равно, что поставить на месте
преступления собственную подпись. Веришь?
  - Надеюсь... - вздохнул Владислав Петрович, открывая дверь в коридор. -
Надо бы еще выяснить, кому конкретно эта подпись принадлежит... В
теперешней ситуации нам не хватало только громкого нераскрытого убийства
иностранного гражданина.
  - В какой такой ситуации?
  - Ты что вообще телевизор не смотришь? - А что там смотреть? Как за меня
решают, что именно нужно купить? Разберусь без рекламы.
  - Я о развитии украино-российского конфликта. И так обстановка напряжена
до предела, а тут еще отыскался умник... Ночной стрелок, будь он неладен.
Так и вижу заголовок в "Вечерке".
  - Ах, это... - неохотно выходя из прохладного уже кабинета, фыркнул
Фролов. - Рассосется. Веришь?
  - Поглядим. Хотя ты прав. Что может быть? В худшем случае Украина пошлет
Россию подальше, официально объявив Черноморский Флот иностранной военной
силой. Пинком под зад и адью. Драки не будет. Кому мы тут, Саша, нужны со
своим Крымом? Уж России точно в последнюю очередь, у нее своих проблем
хватит на десять лет. Если бы хотели отбить Крым, сделали бы это еще в
начале девяностых. Как это ни печально, но у России на это кишка тонка.
Так что в скором времени ЧФ перебазируется куда-нибудь в Новороссийск, а
наши внуки будут говорить на чистейшей хохлятской мове.
  - Плакать хочется. - вздохнул Фролов.
  - А что делать? - философски заметил Владислав Петрович, запирая дверь в
кабинет.
  Они спустились по душной, заляпанной побелкой лестнице на первый этаж и
следователь, оставив Фролова изучать обсиженные мухами стенды со
статистикой преступлений, пошел в дежурку, договариваться на счет машины.
  - Тебе что-нибудь брать? - через минуту Владислав Петрович выглянул из
приоткрытой двери дежурки.
  - Возьми обычный экспертный. - лениво пожал плечами Фролов. - И
фотоаппарат прихвати. Только заряженный. Пофоткаемся на память. Еще через
минуту следователь вышел из дежурки, неся в руке серый металлический
чемоданчик эксперта, на левом плече болтался "Зенит" в сильно потертом
чехле, а на правом висели на тонких кожаных ремешках видавшие виды
радиостанции "Виола-2". - Поедем как белые люди! - улыбнулся он. - На
черной "Волге".
  - В такую жару? - Не дрейфь, Саня, там кондишин стоит, может даже бар. Это
машина первого зама по оперативной работе. Ему сейчас не до поездок, как
ты понимаешь. Зато нам теперь всюду "зеленая улица", поскольку Дед
выдвинул это дело в число важнейших.
  - Очень лестно... - криво усмехнулся Фролов, снимая с Владислава Петровича
фотоаппарат и рации. - А я в нем на каких правах?
  - На птичьих, конечно. Тебя ведь из органов никто в шею не гнал, сам ушел.
Так что на пряники не рассчитывай.
  Саша чуть плотнее сжал губы. Да, он сам ушел из СОБРа. Когда в городе
успешно подавили бандитский беспредел, бойцов, чтоб не мучились от
безделья, стали привлекать к охране общественного порядка. А гонять на
рынках бабушек, "незаконно" торгующих семечками, у него просто не
поднималась рука.
  - Послать вас всех что ли? - беззлобно фыркнул Фролов. - И разгребайтесь
как хотите. У меня Маринка фасолевый суп сварила, дома прохладно,
спокойно... А я тут ошиваюсь как дурак.
  - Сдохнешь ведь от скуки... - широко улыбнулся Владислав Петрович. - Для
тебя мирная жизнь, как для всех синильная кислота. Ну разве я не прав?
  - Да уж... Сейчас и мирная жизнь такая, что только держись! Хрен
соскучишься. Веришь?

  Бара в машине все же не оказалось, зато кондишин тихо шелестел прохладным
воздухом, вызывая бессильную зависть других водителей, с потными лицами
глотающим через раскрытые окна раскаленный асфальтовый воздух. Подтянутый
молодой шофер, выдрессированный, как доберман-трехлетка, правил молча,
только тихонько включил роскошный "Pioner" с эквалайзером, мягко
изливающий из динамиков медленные инструментальные композиции. Фролов
развалился на заднем сиденье, словно барин, он уже проникся ощущением
собственной значимости в этом деле, а скромность никогда не входила в
число его добродетелей. Ему бы еще сигару в зубы, получился бы вылитый
мистер Твистер, правда не толстый и без ручной обезьянки. Вот только он не
курил. Не курил уже несколько лет, после того как чеченский снайпер
оставил ему на шее два круглых шрама, пущенной на огонек сигареты пулей.
  Владислав Петрович сидел на переднем сиденье и через строчку читал взятую
в дежурке бумагу.
  - Включил бы лучше радио. - попросил он водителя. - Послушать, что там в
мире творится...
  Бесшумное нажатие сенсорной клавиши и мягкое звучание музыки сменилось
назойливой рекламой жевательной резинки "Дирол". Без сахара, разумеется. -
Во дают! - самодовольная рожа Фролова расплылась в улыбке от уха до уха. -
Кариесом они меня пугают... Вот то мне делать больше нечего, как после
обеда зажевывать этой дрянью вкус наваристого борща с чесночком. Ну не
уроды эти юсовцы? Больные, честное слово! - Кто-кто? - усмехнулся
Владислав Петрович.
  - Юсовцы, говорю. Ну, в смысле американцы. Хотя американцами они были
да-а-а-вным давно, еще когда О`Генри свои новеллы писал. Тогда да -
вольный народ, нахрапистый, экспансивный, не лишенный определенного
романтического шарма. А сейчас одно слово - юсовцы. Опустились ниже
плинтуса.
  - Да ну? - скривился следователь. - У них доходы государственного бюджета
на несколько миллиардов выше расходов ! А уровень жизни?
  - Уровень чего? - с легкой злобой переспросил Фролов. - Разве это жизнь?
Пожрать спокойно нельзя! Сразу суют тебе в пасть этот самый "Дирол". Да
они, чтоб меньше болеть, скоро на внутривенное питание перейдут. Веришь?
Компьютеры уже к унитазу подключают, слыхал? Он снова откинулся на спинку
сиденья и уже спокойней сказал:
  - Вообще мне пофигу. Каждый выбирает ту жизнь, какая ему нравится. Но
пичкать этими нормами меня... - На то есть своя голова на плечах! Не
хочешь, не жуй. Может кому-то вкус "Дирола" нравится больше, чем борща с
чесноком? Не могут все вокруг быть дураками, а ты один умным. Вся Европа
уже чавкает этим "Диролом", а ты морщишься...
  За ветровым стеклом мелькали деревья бульваров и белые фасады роскошных
пятиэтажек, построенных еще пленными немцами в пятьдесят четвертом году.
Огромные сводчатые окна, скульптуры античных женщин, удерживающих на
изящных плечах непомерную тяжесть балконов. Машина то поскрипывала
тормозами, спускаясь с холмов, то урчала натруженной передачей, взбираясь
на другие холмы. Город мало того, что изрезан морскими бухтами, так еще и
неровный, как лист измятой бумаги. Вроде и расстояние небольшое, а петлять
приходится, словно зайцу от погони. - В том-то и беда! - скривился Фролов.
- Юсовцы очень умело используют стадный инстинкт. Тот самый, который помог
человеку выжить во времена мамонтов и пещерных медведей. Достаточно
показать по ящику, как красивая баба засовывает в накрашенный ротик
белоснежную подушечку, тут же, вполне инстинктивно, в мозгах срабатывают
тысячи подсознательных ассоциаций. Он жует, она жует, они живы, красивы и
благополучны. Значит эта рекламируемая дрянь чем-то повышает их шансы на
выживание. А тут еще диктор говорит, что есть возможность меньше болеть
кариесом. Все! Ассоциативная цепочка увязана! Телевидению еще слишком мало
лет, чтоб наш мозг мог так легко перестроиться и различать УВИДЕННОЕ и
УВИДЕННОЕ ПО ТЕЛЕВИЗОРУ. Особенно детский мозг. Фролов вздохнул и уже
очень серьезно добавил:
  - Но на самом деле все это построено на лжи. И дело даже не в том, что
"Дирол" хорош только для того, чтоб с похмелюги перегар забивать. Будь он
даже триста раз полезен, это ничего не меняет. Сам экспорт американских
"ценностей" построен на лжи. На ИСКУСТВЕННОМ включении стадного инстинкта.
  - При чем тут ложь? - искренне удивился Владислав Петрович.
  - При том, что вряд ли кто из артистов, снимающихся в рекламных роликах,
жует "Дирол". Разве что на шару. Что им кариес, если у них полон рот
имплантантов? А вот на бесплатное они падки, у них даже культурное
поведение трансформировалось в совершенно жуткие вещи, когда мужчина в
ресторане не платит за женщину, если не собирается уложить ее в этот вечер
в постель. Отказаться ведь она не может, на дурняка-то, а согласиться -
честь потерять. Вот они своими нормами хорошего тона и отменили это
искушение. Да я бы сдох от стыда, если бы позволил своей знакомой самой
расплатиться в кабаке! А ведь у юсовцев за это можно в легкую отгрести
полгода тюрьмы за сексуальные домогательства! Веришь?
  - Знаю. Но у них свои нормы поведения, у нас свои. В чужой монастырь не
ходят со своим уставом. - философски пожал плечами Владислав Петрович.
Этот заготовленный штамп, почему-то называемый народной мудростью, не
столько выражал его мнение, сколько становился щитом от напора Фроловских
умозаключений.
  - У психов тоже свои нормы поведения! - Саша завелся не на шутку .
  - Поэтому остальное общество держит их в клетках.
  - Так ты предлагаешь всю Америку обнести колючей проволокой под
напряжением? - не оборачиваясь фыркнул следователь. - Чушь собачья. Это же
целый народ!
  - Ну, они-то как раз не сильно постеснялись целый народ обнести колючей
проволокой резерваций. Но я говорю не об этом, просто им нечего тянуть
свои жадные лапы в Европу. Ты совершенно прав - в чужой монастырь со своим
уставом не ходят. Сидят себе в своей Америке, пусть хоть пережрут друг
друга! Ни помогать, ни препятствовать я бы им не стал. Но экспортировать
свои извращенные нормы культуры и быта на весь белый свет не стоит. Я же
говорю, вся эта реклама построена на лжи! И ложь заключается в том, что
красота и видимое благополучие снимающихся в рекламе актеров никак не
связаны с рекламируемым товаром! Никак! Эти связи проводит только наше
подсознание, привыкшее верить глазам. Когда древний человек видел, что
здоровый мужик ест мясо, а хилый ягодки с дерева, то, угадай с трех раз,
какую пищу он выберет?
  - Ну это понятно... - призадумался Владислав Петрович.
  - Ни хрена тебе не понятно! А теперь находится умник, который дает
здоровому мужику десять кило отличного мяса и просит его постоять у куста
с ягодками, радостно засовывая их в рот. Что будет?
  - Все накинутся на куст. - кивнул следователь.
  - Вот это и есть ложь! - Но зачем твоему гипотетическому умнику это нужно?
  - Только для собственной выгоды. Подняв моду на ягоды он убивает сразу
двух зайцев - соплеменники постепенно становятся хилыми и в результате его
никто не обижает, так как он продолжает есть мясо. Да и мясо уже не в
моде, значит его остается больше для его собственных нужд.
  - Лихо ты завернул! - улыбнулся Владислав Петрович.
  - Это все теория... - довольно кивнул Фролов. - На самом деле все куда
сложнее, хотя принцип тот же. В любом случае, если подумать башкой
конечно, станет ясно, что имплантанты не растут от жевания "Дирола", за
них надо деньги платить. Но юсовцы как раз и прилагают массу усилий для
того, чтобы из процесса выбора товара исключить эту самую башку. Бездумное
подражание. Раздувание остатков обезьяньего инстинкта, помноженное на
возможности современной съемки.
  - С какой стороны вас подвезти к бане? - бесстрастно прервал их шофер.
  - Да тормози прямо тут. - показал рукой следователь. - Как раз удобно.
Знаешь, Саня, если бы убили директора фирмы "Дирол", я бы подумал на тебя.
  - И что бы ты тогда сделал? - заинтересованно глянул на него Фролов.
  Владислав Петрович не ответил, он уже распахнул дверцу, собираясь
выходить, когда из колонок приемника полились знакомые позывные и дикторша
приятным голосом возвестила:
  - Новости на канале "Крым Радио-Рокс". В начале краткий обзор выпуска по
сообщениям наших корреспондентов. К этому часу переговоры между лидерами
Украины и России не принесли ожидаемых результатов, обстановка все еще
остается напряженной. После того, как Украина, в очередной раз, разрешила
двум американским десантным кораблям вход на базу Черноморского флота,
Россия предъявила ноту протеста. По мнению российского руководства,
украинская сторона не должна проводить такие акции без уведомления,
поскольку подобные действия противоречат соглашению о совместном
использовании военно-морской базы и угрожают безопасности базирования
российских боевых кораблей. Разногласия по данному вопросу перешли в
серьезный политический конфликт после того, как Россия, опираясь на
условия соглашения, потребовала вывести американские корабли на внешний
рейд, а украинская сторона отказалась это сделать, используя в качестве
аргумента принадлежность базы к ее территории. Президент Украины
официально заявил, что не собирается идти на поводу у России, что и в
дальнейшем будет отстаивать территориальную независимость государства и не
позволит кому бы то ни было указывать угодных и не угодных гостей. "Крым -
это территория Украины". - заявил он на прошедшей вчера вечером
пресс-конференции. - "И я не потерплю никаких разночтений по данному
вопросу, даже если принятое соглашение о совместном использовании
военно-морской базы вступит в противоречие с моими решениями."
Европейская общественность крайне обеспокоена развитием крымского
политического конфликта.
  - Вот уроды... - зло прошипел Фролов. - Когда юсовцы бомбили детские
больницы в Югославии, эта же самая европейская общественность послушно
засунула языки туда, с чем Европа хорошо рифмуется. А тут обеспокоились,
чтоб их...
  - Американский сенат, - продолжала дикторша. - Провел специальное
заседание для выяснения возможности оказания Украине экономической и
политической помощи в случае дальнейшего обострения отношений с Россией.
Сенатор Макдауэр выступил с обращением к американскому народу, в частности
он сказал: "Движение по пути, выбранному отцами-основателями, принесло
свои плоды. Сейчас мы богаты и сильны, практически у каждого американца
есть уверенность в завтрашнем дне. Но есть время разбрасывать камни, а
есть время собирать их. Если Россия ответит энергетическим эмбарго на
законные притязания Украины, я думаю, что каждый честный американец с
радостью отдаст часть собственного благополучия маленькому, но гордому
украинскому народу. Ответом на злобные и завистливые политические плевки
российского руководства станут караваны танкеров и транспортов с
продовольствием, входящие в крымские порты под гордым звездно-полосатым
флагом."
- Ну вот! - Фролов нервно щелкнул костяшками пальцев. - Как стервятники!
Где вдруг кто-то что-то не поделил, сразу суют свои грязные лапы. У них
есть целый материк, но нет же, так сладка роль мирового жандарма!
Мускулами поиграть... Я бы на месте украинского президента послал их по
факсу открытым текстом. Помощнички...
  - Президент Украины выразил американским политикам благодарность за
оказанную поддержку. - совсем расстроила его дикторша. - Сегодня в Киев
прибыла группа американских юристов для оказания помощи по отстаиванию
интересов Украины в данном конфликте.
  - Вот черт! - взбесился Фролов. - Ну что за дела? Украина дьяволу душу
готова продать, лишь бы поучаствовать в мировой политической жизни... Ну
разве не унизительно? Когда Россия боролась за то, чтоб ее миротворцы в
Югославии не подчинялись НАТОвскому командованию, Украина впихнула свой
крохонький контингент как раз под команду юсовских генералов. Лишь бы
сунуться туда, где все. Эдак и в НАТО вступим... А, Владислав Петрович?
  - Вряд ли... - неуверенно ответил следователь.
  - Ну конечно! А совместные учения с юсовцами, а туристические прогулки
этих уродов по базе Черноморского флота? Не к тому ли идет? Недавно группа
юсовцев приехала осматривать побережье, выбирать место для элитного
яхт-клуба. Как у себя дома, блин. Им не выделяют место, а они ходят и
выбирают сами... Каково?
  - Ну... Это деньги в бюджет...
  - Вот за эти деньги они нас медленно и уверенно покупают со всеми
потрохами. И территорию, и тела и души. Ходят как по своей земле. Нашли
слабое место... В этом они мастаки - найти и использовать.
  Фролов распахнул дверцу и оставив в машине рацию, фотоаппарат и чемодан,
вынырнул в знойный городской воздух.
  Баня ь3 Городского отдела бытового обслуживания затерялась в густой
тополиной зелени двумя довольно высокими этажами. Цветочки на клумбах,
зеленые лавочки у входа. Сегодня у них нерабочий день, но двери открыты,
видимо сотрудники готовятся к завтрашней напряженной работе. Владислав
Петрович первым вошел в настежь распахнутую дверь, выкрашенную толстым
слоем коричневой краски. Внутри было почти темно и довольно прохладно, со
второго этажа доносились веселые женские голоса. - Тук-тук! - громко
сказал следователь и голоса стихли.
  Фролов уселся в единственное во всем холле кресло с закрепленной над
головой сферой допотопного фена. По всему видать, что ему было глубоко
наплевать, насколько по-дурацки он в этом кресле выглядит. На лестнице
послышались шаги и вниз спустилась довольно милая девушка лет двадцати
семи, цветастый сарафан почти не скрывал формы тела, но такой фигурой
можно было гордиться по праву. Личико тоже приятное - пухлые губки,
вздернутый носик, да и настроение явно замечательное.
  - Здравствуйте! - улыбнулась девушка. - Мы сегодня не работаем, извините!
Приходите завтра. Как раз мужской день.
  - Здравствуйте. - кивнул Владислав Петрович. - Мы вообще-то не мыться. Я
следователь из милиции, а это мой эксперт.
  Он достал из кармана брюк удостоверение и небрежно махнул перед носом
девушки, та заинтересованно подняла брови.
  - Чем обязаны? - негромко спросила она.
  - В общем-то ничем. Так, пара вопросов и кое что посмотреть. Если честно,
мы сами толком не знаем, что ищем. Вот скажите, вчера была протопка котлов?
  - Нет, что Вы! Сейчас такая напряженка с топливом, что мы работаем только
два дня в неделю. В субботу мужской день, в воскресенье женский. Начинаем
топить в пятницу после обеда.
  - Кочегары уже пришли?
  - Он у нас один. Дядя Боря. Наверное в кочегарке. Вас проводить?
  - Мы найдем. - уверил ее Владислав Петрович. - Вы при какой тут должности?
  - Кассир. Но сегодня я старшая, кроме меня тут только две уборщицы.
  - Тогда будьте, пожалуйста, в пределах досягаемости, может придется что-то
спросить.
  - Хорошо. - улыбнулась девушка. - Я посижу наверху, ладно?
  Владислав Петрович явственно представил, как наверху она будет
рассказывать подругам о таинственном визите милиции, а те слушать с
раскрытыми ртами. Потом начнутся самые невероятные предположения и уже
завтра по городу расползутся такие небылицы, что книжки о бароне
Мюнхаузене можно будет сдавать в утиль.
  Выйдя на улицу, следователь подождал, пока Фролов выберется из неудобного
кресла и сказал, глядя на вздымающуюся в раскаленное небо трубу кочегарки:
  - Придется тебе слазить наверх. Я уже староват для эдаких упражнений,
честное слово. С кочегаром, думаю, говорить не имеет смысла. Но в чем надо
точно убедиться, так это в том, что стреляли отсюда. Сделай милость, а?
  - А чего... - усмехнулся Фролов. - Можно тряхнуть стариной. Владислав
Петрович, открыв заднюю дверь машины, повесил на него рацию, взяв себе
другую и протянул фотоаппарат.
  - Щелкни сверху на все четыре стороны, ладно? - попросил он. - Хочу
поглядеть панорамку, может какая мысля придет.
  - Шерлок Холмс... - усмехнулся Фролов, вешая на плечо чехол с "Зенитом".
  Он обогнул здание бани, подошел к трубе и грациозно подпрыгнул, как
гимнаст на перекладину. Руки цепко ухватились за нижнюю скобу лестницы,
выход силой, перехват и вот уже Фролов, довольно осклабившись, стоит на
первой скобе ногами. Заржавленная железная труба свечой убегала в
выгоревшее от яркого света небо.
  - А попроще мог залезть? - усмехнулся Владислав Петрович. - Акробат...
  - Чего-чего? - бывший снайпер шутливо приставил ладонь к уху. - Попрошу
говорить в рацию!
  - Иди ты... - коротко шикнул голосом следователя динамик у уха.
  Сверху город выглядел просто замечательно: махровая зелень парков,
белокаменные дома, ласково блестящее море на западе, серые громады боевых
кораблей. Футболка после подъема на тридцатиметровую высоту все же
взмокла, но в вышине посвистывал свежий юго-западный ветер, приятно холодя
спину и прелые подмышки.
  - Ну что там? - нетерпеливо прошептала рация.
  - Погоди, дай отдышаться... - фыркнул в микрофон Саша. - Кстати, нас не
вся милиция города слышит?
  - Это резервный канал. Да и мощность у этой "Виолы" такая, что как раз
хватает для устойчивой связи между туалетом и кухней...
  - Твоим языком только бриться... - усмехнулся Фролов, не нажимая тангенту
передачи.
  Позиция снайпера внутри трубы устроена была мастерски: две широких прочных
доски расклинены крестом, образовав надежную опору ногам, на них крышка от
выварки, а поверх сложенное старое одеяло. Простенько и удобно. Даже с
комфортом, можно сказать. И дыму выходить не мешает. - Молодец... -
уважительно шепнул Фролов и нажав тангенту добавил. - Позиция имеет место
быть. Направление огня почти северо-запад. Тут метки от сошки на ржавчине
остались.
  - Сделай снимки и слезай.
  Фролов влез на снайперскую позицию, расчехлил фотоаппарат и, глянув на
показание экспонометра, принялся вертеть ручку настройки. Солнце так и
шпарит, диафрагму пришлось заворачивать до предела. Но ничего, глубина
резкости будет получше. Он глянул в круглое окошко видоискателя и вид на
город чуть затуманился ненастроенной линзой Френеля. Белоснежные дома, как
стародавние пароходы, словно плыли в пенной зелени парков и тенистых
бульваров. Руки охватила отчетливая мелкая дрожь, пальцы повернули
объектив и вид обрел ясность, но отчетливый круг посередине, эта чертова
линза Френеля так напоминала вид мерцающей матрицы прицела, что Фролов
невольно зажмурился.
  Ветер.
  Он тихо урчал в ушах отголосками давно забытых гроз. Солнце.
  Яркий свет рвался через опущенные веки кровавым туманом, будил
воспоминания, которые хотелось похоронить навсегда.
  Высота.
  Вестибулярный аппарат, улавливая едва заметную дрожь трубы, напоминал, что
до земли тридцать метров...


                                  * * *


  ...Тогда тоже шпарило яркое солнце, а свежий струящийся воздух посвистывал
в бетонном скелете недостроенного после второй чеченской войны завода.
Двенадцать этажей. Тридцать метров. Точно такая же высота. Крыша чуть
выше, но Саша с корректировщиком занял позицию на перекрытии десятого
этажа.
  Ветер свободно гулял по лишенному стен бетонному скелету здания, под
ребристыми подошвами высоких штурмовых ботинок хрустело отставшее от пола
бетонное крошево, кое где виднелась ржавая, оголившаяся арматура. Вид с
высоты открывался километров на тридцать, завод стоял почти на окраине и
взгляду ничего не мешало скользить по голубоватым вершинам гор и по
холмам, разбежавшимся от города, как овцы от свирепых волков. Город и
впрямь выглядел неприветливо, зло, местами развалившись обгорелыми
остовами зданий, изуродованные парки торчали в небо длинными корявыми
пнями, словно черные, полусгнившие зубы.
  - Группа, Группа, я Эхо. - сказал Фролов в торчащий у подбородка микрофон
легкого шлема. - Позицию занял. - Эхо, я Группа. Принял. Дистанция? -
явственно раздался в ушах басовитый мужской голос.
  - Две триста. - ответил в микрофон корректировщик, сверившись с
дальномером. - Сектор девяносто пять градусов. Можно работать устойчиво.
  - Принял.
  Саша отомкнул сошку, поставил винтовку и присел рядом на корточки.
  - Андрей, подкинь сигаретку. - попросил он корректировщика.
  Андрей, сидя на корточках у шершавого бетонного столба, копался в ранце со
своими приборами. Два бинокля, ночная оптика, дальномеры, угломеры,
ветромеры, хрензнаетчтомеры... Полный комплект. Он лениво потянулся в
накладной карман на штанине и вытянул пачку золотой "Явы". - Травись...
- не поворачиваясь вынул он сигарету, протянул Саше, а другую сунул себе
меж зубов.
  - И огонька. - Фролов скривившись понюхал табак.
  - Может тебе тогда сразу легкие дать? - усмехнулся Андрей и подал свой
звонкий, безотказный Ronson Storm. Он был младше Саши на два года,
высокий, стройный, голубоглазый. Лицо тоже тонкое, почти девичье. Лучший
корректировщик в отряде. Рукава черной форменной куртки, вопреки всяким
уставам, он закатал почти по локоть, оголив бледную кожу, зато высокие
ботинки выглядят безупречно, а легкий штурмовой шлем скрыл короткие, очень
светлые волосы.
  Они курили, щурясь от солнца, а ветер уныло пел в растопорщенных концах
арматуры, гулял в зиявших дверных проемах и пытался выгнать из-за корявого
горизонта лохматую отару облаков. Но солнце спорило с ним не на шутку,
растворяя облака, как сахарную вату в горячей воде.
  - Группа, Группа, я Искра. - неожиданно ворвался в наушники шлемов мягкий
женский голос. - Позицию заняла. Дистанция две сто, рабочий сектор сто
семьдесят градусов.
  - Искорка, я Группа. Принял. Эхо, Искорка, мы на подходе. Я дам минутный
отсчет, когда закрепимся.
  - Эхо принял!
  - Искра приняла!
  Снова тишина в эфире, только ветер без устали стонет в железобетонном
каркасе.
  - Где она? - затягиваясь спросил Саша.
  - Судя по большому рабочему сектору, где-то на высотке. Сейчас найдем.
Корректировщик развернул карту, достал из ранца циркуль, линейку и очертил
масштабный полукруг радиусом в тысячу сто метров, вонзив иголку в
координаты сегодняшней цели.
  - Ага... На дуге, где она может быть, четыре высотки. Найдем. Надо в
бинокль хорошенько поглядеть и я тебе выдам ее точное место. Пойдем,
братишка, заодно пора размечать маркера. - отбросил окурок Андрей. Фролов
поднялся и тоже отшвырнул выгоревший до фильтра окурок, рука подхватила за
специальную рукоять крупнокалиберный снайперский комплекс "Рысь"
КСК-12,7-М с улучшенной системой затвора, позволяющей выдвигать его, а не
вывинчивать, что здорово ускоряло перезарядку. Саша назвал винтовку Хитрым
Обманщиком в честь японского изречения, что война - искусство обмана. Он
вообще любил давать имена неодушевленным предметам.
  Правда это устройство винтовкой назвать как-то язык не поворачивался.
Скорее огромное противотанковое ружье, приспособленное для сверхточной
стрельбы со сверхдальних дистанций. Мощнейший патрон, вышибающий
крупнокалиберную пулю через более чем метровый ствол, давал такую отдачу,
что в глазах темнело, поэтому тяжелый ортопедический приклад из шершавого
углепластика крепился к плавно переходящему в рукоять ложу двумя
гидравлическими амортизаторами, мягко гасящими чудовищный откат. У самого
среза ствола, словно жабры стальной акулы, чернели щели дульного тормоза,
а три дюзы реактивного компенсатора, вычищенные заботливой рукой, сияли на
солнце, как маленькие зеркальные блюдца с дырявыми донышками. Когда пуля
покидала ствол, из них вертикально вверх вырывались мощные струи пороховых
газов, прижимая винтовку к грунту и не давая ей подпрыгивать, а из щелей
дульного тормоза газы вырывались назад, дополнительно компенсируя
горизонтальное смещение при отдаче. Прицел винтовки больше смахивал на
видеокамеру и весил с аккумуляторами почти четыре килограмма, в сущности
это был даже не прицел, а компьютер автоматической корректировки огня.
Сошка тоже была необычной, с двумя крюками, ими можно зацепиться за
что-нибудь крепкое, чтоб свести отдачу почти к нулю. Но они снижали
подвижность и снайперы пользовались ими лишь изредка, на особенно
неустойчивых позициях. Сделав пять осторожных шагов Фролов снова уселся на
корточки, теперь прямо перед лицом срывалась вниз тридцатиметровая
пропасть. Винтовка послушно, как верный пес, присела на сошку у правой
ноги, Саша уперся ладонями в колючее бетонное крошево и аккуратно лег
рядышком. Слева готовил приборы корректировщик.
  - Искорка, я Эхо... - позвал в микрофон Фролов.
  - На связи... - мягко раздалось из наушников.
  Ольга Савина прослужила снайпером разведотряда морской пехоты даже больше,
чем Саша. С оружием с детства, мастер спорта по стрельбе, вообще боевая
девчонка. "Свой парень", как говаривали про нее в отряде. Но никто и
никогда не использовал в эфире ее настоящий позывной "Искра". Все и всегда
звали ласково - Искоркой.
  - Искорка, ставлю маркера. - шепнул в микрофон Саша и приложив левый кулак
к уху, словно держит телефонную трубку, показал пальцем на Андрея.
Корректировщик кивнул, принимая приоритет связи.
  - Колючая проволока по периметру базы, - начал перечислять он. - Маркер
"колючка". Сегментирую по часам, двенадцать часов - точно на север. По
"колючке" на одиннадцать часов караульное помещение - маркер "караулка".
По "колючке" на семь часов склад ГСМ - маркер "бочки". "Колючка" на
четыре, гараж - маркер "гараж". Рядом ворота, видишь? Маркер "ворота". Два
дота по сторонам - маркер "доты", левый и правый. В центре базы казарма -
маркер "казарма"... Он продолжал монотонно и четко называть возможные цели
для того, чтоб по его указанию оба снайпера могли перенести огонь туда,
где он окажется нужнее всего. Когда-то, - Фролов тогда еще не служил, -
пробовали маркировать цели цифрами, но упомнить их было сложно, поэтому
прижились интуитивно понятные "колючки" и "бочки".
  Задачей сегодняшней операции стояло освобождение большой группы заложников
- двенадцать человек, которых, уже больше месяца, чечены держат на этой
сильно укрепленной базе в двух километрах от города. Держат на складе ГСМ,
в пустой цистерне из под солярки. Когда шли переговоры о выдаче, одна из
захваченных женщин, жена священника из Ставрополья, как раз родила там
сына. Хорошо, что среди пленников оказался опытный военврач. По последним
данным ребенок был еще жив.
  Старый, собаку съевший на этих войнах Шаман, принял решение начать
операцию не ночью, когда моджахеды особенно активны, а днем, в самую
проклятую жару, когда они, повинуясь древним привычкам, как тараканы
дрыхнут в тени. Рабочая группа должна будет пройти с тыла через колючку,
подчистую уничтожить личный состав базы и спокойно вывести заложников к
занятой нашими дороге в пяти километрах отсюда. С расстояния более чем в
два километра группу прикрывает пара снайперов для подавления
сопротивления в труднодоступных для группы местах.
  - Все! - закончил длинное перечисление корректировщик.
  - Искра, список маркеров приняла.
  - Группа, список маркеров принял.
  - Конец связи. - шепнул Андрей. - Теперь самое трудное - ждать.
  - Может тогда кофейку? - расслабленно потянулся Саша.
  - И так жара... - отмахнулся корректировщик. - Хорошо хоть ветерок
поддувает. А то никакого спасу нет...
  - Я все же бахну, а то сном развезет на этом солнце. И тебе советую. -
Фролов достал из стоявшего в ногах ранца термосок, отвертел алюминиевую
крышку с двумя добрыми вмятинами, вытянул влажно шикнувшую пробку и налил
кофе в моментально нагревшийся алюминий. - Зашибись... - он даже блаженно
сощурился, сделав первый глоток. - На.
  - Галеты бы хоть достал... - принимая крышку с кофе, попросил Андрей.
  Фролов порылся в ранце и вытянул на свет Божий пачку совершенно дубовых
галет, безвкусных, словно натертых и заново спрессованных из пластмассы.
Но для кофе в самый раз - не сладкие.
  - Искорка, Эхо, я Группа. - ожили наушники шлемов. - Занял позицию. По
вашему маркеру "колючка" на одиннадцать часов. Сто двадцать метров от
проволоки.
  - Эхо принял.
  - Искра приняла.
  - Я Группа, даю минутный отсчет. Готовность. Старт.
  Тут же пискнул запущенный Андреем таймер обратного отсчета, Фролов отпил
еще пару глотков кофе, улегся поудобнее и поставил кружку слева от себя.
  - Эх, поработаем... - шепнул он.
  Пальцы собрались было почухать запревшую шевелюру, но глухо стукнулись в
обтянутый черной тканью металл шлема.
  - Чтоб тебя...
  Он упер в плечо могучий приклад Хитрого Обманщика и включил прицел. Внутри
заурчал завертевшийся накопитель, подгружая операционную систему, лицо
Фролова осветилось чуть заметно мерцающим светом. Система запросила пароль
и пальцы заученно пробежали по кнопкам, вводя ключевую комбинацию цифр.
Ввод.
  Мерцание обрело краски и завершенные формы, теперь через выводимую
компьютером прицельную сетку виднелись горы, холмы, часть города и
вражеская база.
  Саша протянул руку и взял горячую крышку с кофе, губы приятно обожгло,
тело быстро входило в боевой задор, наливаясь тугим мышечным тонусом,
необходимым для быстрой работы.
  На старых моделях КСК "Рысь" стояли прицелы с черно-белыми матрицами, но
это сильно повышало шансы противника на успешную маскировку и от них
быстро ушли, заменив более дорогими, но корректно воспроизводящими цвет.
  - Я нашел Искорку. - ложась на бетон, произнес Андрей. - Погляди на вторую
от нас высотку. Двадцать тысячных вправо от вершины. В камнях.
  - Сейчас. - рука отставила кружку, а глаза вгляделись в яркую картинку
прицела, исчерченную меняющимися цифрами расстояний и углов, красными и
желтыми линиями прицельной сетки. - Вижу. Хорошо лежит, но могла бы и в
тени устроиться. Дерево всего метрах в десяти от нее.
  - Там, наверное, муравьи. - усмехнулся корректировщик. - Ты же знаешь нашу
Искорку, она во всем комфорт любит. Осталось пятнадцать секунд!
  Фролов, последний раз глотнул кофе и опустил мощный рычаг, отпирающий
затворный держатель. Затвор, мягко щелкнув цанговым инжектором, послушно
выполз из казенника. Он был гладкий, словно намыленный, тефлоновое
покрытие позволяло полностью избавиться от смазки, что здорово повысило
надежность на лютых морозах и износ на жаре. Саша потянул рукоять на себя
и полностью вынул затвор из винтовки, упер его цангой в торчащую из
дугового патронташа гильзу патрона, защелкнул и вынув вместе с затвором
огромный крупнокалиберный боеприпас, сунул в казенник ствола. Рычаг на
место. Щелчок взвода. К бою готов.
  Он уже видел группу, засевшую в овраге в ста метрах от колючки. Ребята
устроились хорошо, только знание точного места позволяло заметить под
лохматыми маскировочными покрывалами живых людей. С вышек их не разглядят
даже ради спасения жизни. Лишь бы сторожевые собаки не подняли лай раньше
времени.
  - Время "ноль"! - сказал Андрей и пискнул остановленным таймером. -
Работаем, братишка. - Искорка, Эхо, я Группа! - задорно прозвучало в
наушниках. - Работаем!
  - "Караулка" - начал корректировать Андрей. - Сторожевая собака. "Колючка"
на десять, еще одна.
  Фролов поймал собаку у караулки в прицел, добавил увеличение, выдохнул и
плавно вдавил спуск. Жуткий грохот ударил в прикрытые шлемом уши, а
вырвавшиеся из дульного тормоза реактивные струи отбросили назад целую
тучу бетонного крошева, но свежий ветер быстро вынес едкую известковую
пыль. В плечо ухнуло как поленом, зашипели, распрямляясь, гидравлические
амортизаторы приклада.
  Рычаг вниз, затвор на себя, гильзу долой ударом об пол. Новый патрон
вставляем в затвор, обратно в казенник, на место запор.
  Этот стишок, данный когда-то инструктором, помогал выдерживать ритм
перезарядки, он звучал в ушах каждый раз, хотя руки сами уже прекрасно
помнили, что надо делать.
  Саша глянул в прицел. Норма. Огромной энергией пули собаку вынесло аж за
периметр базы, разделав на лету, как мясник разделывает тушу барана. Она
не смогла бы и пискнуть, единственное, что могли услышать в караулке, это
мягкий удар в живое и хруст костей. И то вряд ли. Для уничтожения живой
силы в КСК "Рысь" использовались особые пули. Не разрывные, поскольку даже
маленький взрыв может привлечь ненужное внимание, а высокоэкспансивные, с
лобовым контейнером из податливого свинца, заполненного ртутью. При
попадании даже в мягкую ткань пуля плющилась и становилась больше на два
калибра, иногда полностью вынося грудную клетку напором жидкого металла.
Позади лобового контейнера свинец удерживал внутри себя легированный
стальной сердечник, прошивающий любой бронежилет, как иголка кусок картона.
  - Подавляем пулеметные вышки. "Колючка" на десять. "Колючка" на семь. -
монотонно шептал Андрей, не давая расслабиться.
  Во избежание путаницы, так условленно в каждой группе - первую названную
цель поражает снайпер, находящийся с корректировщиком, вторую другой. Если
работали тройкой или четверкой, заранее расписывали номера.
  Фролов поймал в прицел пулеметчика дальней вышки. Чуть добавить
увеличение... В грудь стрелять нельзя, тело может вынести через перила
вышки, а лишние трупы на виду - лишняя демаскировка. Он опустил сетку
прицела на деревянный борт за которым, он знал, прячется защищенный
бронежилетом живот. Выдох. Спуск.
  Грохот, удар в плечо, пыль, шипение амортизаторов. Рычаг вниз, затвор на
себя, гильзу долой ударом об пол. Новый патрон вставляем в затвор, обратно
в казенник, на место запор.
  Готов... В борту вышки зияла огромная дыра, - голова бы пролезла, - через
щели в полу уже падали в пыль первые капли крови.
  - Молодцы ребята! - похвалил Андрей. - Работаем!
  От второго выстрела Хитрый Обманщик ощутимо нагрелась, над ней начал
струится расплавленный воздух, как над углями костра. Это нормально.
Обычный режим.
  Группа работала у колючки: двое резали проволоку, четверо прикрывали,
ощетинившись в пыли толстенными глушителями автоматов. Обычная группа.
Два технаря для всех инженерных работ, вскрывания замков, подрывного дела
и работы со средствами электроники, компьютерами и связью. Четыре стрелка
для всего остального. Сила и ум - вечный тандем.
  - "Караулка"! - как-то нервно выкрикнул Андрей и Саша тут же взял в прицел
выход из караульного помещения. Ага... Бородатый чечен вышел покурить
анашу. Группа почти у него под носом, только высокая трава по периметру
мешает их рассмотреть.
  Прицел. Выдох. Спуск.
  Рычаг вниз, затвор на себя, гильзу долой ударом об пол. Новый патрон
вставляем в затвор, обратно в казенник, на место запор.
  Накурился... Развороченное тело повисло на колючей проволоке, изливая в
траву широкие струи крови. Говорят, в таких местах маки потом растут.
  - Снести антенную мачту! - чуть успокоившись продолжил корректировщик.
  Это уже для Искорки. Пусть поработает девочка. А Андрей молодец! Раз
валяется труп у дверей караулки, значит надо оставить базу без связи.
Разумно.
  Фролов неотрывно смотрел в прицел, силясь заметить попадание в мачту -
высокий бетонный столб с решеткой антенны на тонком конце. Есть! Белое
облачко бетонного крошева и разлетевшиеся концы ведущего ввысь провода.
Чистая работа! Следующая цель наша.
  Группа прошла сквозь периметр и рассредоточилась у дверей караулки, теперь
и в руках технарей чернели короткие автоматы. Внутри справятся сами, мы им
там не подмога.
  - Андрей, давай пока подавим две оставшиеся вышки. Подальше от греха. -
предложил Саша. - Пока группа с караулкой возится.
  - Только аккуратно... Там доты совсем рядом. - кивнул корректировщик. -
"Колючка" на два часа, вышка. "Колючка" на пять, вышка.
  Опять мне дальняя, подумал Фролов. Я тебе это припомню, джентльмен хренов.
Он уже не задумываясь опустил сетку прицела, целя в живот часового сквозь
деревянный бортик вышки.
  Выдох. Спуск. Боль удара. Шипение.
  Рычаг вниз, затвор на себя, гильзу долой ударом об пол. Новый патрон
вставляем в затвор, обратно в казенник, на место запор.
  Готов... Только пулемет слепо уставился в безоблачное небо оребренным
стволом. Как там Искорка?
  Саша перевел прицел на ближнюю вышку и в этот момент голова пулеметчика
исчезла, как по волшебству, только метров на десять по ветру расползлось
облачко из кровавых брызг вперемешку с выбитыми мозгами. Обезглавленный
часовой тихо и спокойно присел за бортик вышки, словно устал стоять.
  - Искорка, я Эхо! - не удержался Фролов. - Высший класс! Мое почтение.
  - Эхо, я Группа. - наушники недовольно ударили в уши. - Что за базар в
эфире?! Работаем! Мы очистили караулку. Двигаемся к казарме. Пока
переходим, отработайте доты, чтоб не маячили за спиной.
  - Левый дот. - послушно отозвался Андрей. - Пулеметчик, помощник.
  Две пули, почти одновременно, влетели через амбразуру в полумрак бетонного
укрытия, отбросив на стену два изуродованных трупа, ветер заботливо выдул
изнутри тонкую пыль раскрошенного сердечниками бетона.
  - Правый дот.
  Выстрел, немилосердный удар в плечо, жаркое марево над винтовкой.
  Рычаг вниз, затвор на себя, гильзу долой ударом об пол. Новый патрон
вставляем в затвор, обратно в казенник, на место запор.
  - Группа, я Эхо, доты подавлены.
  - Группа принял. Все, ребята, давайте беглый огонь зажигательными по
казарме! Будем выводить заложников и сматываться. Смотрите только не
подпалите склад ГСМ, а то выводить будет некого.
  Фролов довольно улыбнулся - дело почти сделано, причем быстро и гладко. Он
деловито опустил приклад и вынул из укрепленного на винтовке патронташа
два оставшихся экспансивных патрона.
  - Давай зажигательные. - попросил он Андрея.
  Вставать самому было нельзя - изменится пристрелянная лежка.
  Корректировщик оторвал взгляд от бинокля и повесив его на шею, отполз к
стоявшему позади цинку с патронами. Через десяток секунд он вернулся,
притащив с собой девять патронов с зажигательными пулями. Саша без
излишней спешки набил патронташ, вытянул затвор с уже заряженным патроном,
поменял на зажигательный, и отложил экспансивный в сторону.
  Затвор в казенник. Рычаг на место. К бою готов.
  Он допил оставшийся глоток остывшего кофе и снова упер приклад в ноющее
плечо. Сейчас надо будет работать быстро. Сетка прицела цветной паутинкой
легла на крышу казармы, палец потянул спусковой крючок. Тут можно особенно
не выцеливать - в здание не промахнешься и сослепу. Выстрел. Перезарядка.
  Прикрыть глаза, продышаться. Прицелиться.
  Выстрел. Перезарядка.
  Справа дымились две только что отстрелянные гильзы, беспорядочно валялись
уже остывшие.
  Выстрел. Перезарядка.
  Такая работа. Мозг не был занят сверхточной стрельбой, руки работали, как
манипуляторы автомата. Да, работа не для живого человека, скорее для
машины. Но делать ее должны люди, машинам пока так стрелять не дано, они
еще с трудом отличают объект от его тени.
  Выстрел. Перезарядка.
  Казарма завихрилась первыми струйками дыма, кто-то бородатый с
гранатометом выскочил наружу, перекосившись от ужаса. Обреченный.
  Саша перевел веселенькую паутинку на его грудь и выжал спуск.
  Выстрел. Перезарядка.
  Подстреленный моджахед перевернулся в воздухе, как гимнаст, одежда
полыхнула на нем буйным факелом. Оля достала второго прямо в дверном
проеме и он скрылся во мраке, осветив его светом собственного вспыхнувшего
тела.
  Пламя жадно пожирало пересохшее дерево казармы, доблестные воины ислама
выпрыгивали наружу через окна, как петухи из горящего курятника - лица
перекошены болью и ужасом, на многих полыхает одежда, но никто никому даже
не пытается помочь, все ломятся, как обезумевшие бараны к автопарку, прямо
на непрерывно дергающиеся стволы автоматов группы.
  Фролов вдруг вспомнил документальные кадры захвата больницы в Буденовске,
наглую морду Басаева, доблестно прикрывшегося чужими женщинами. Он
вспомнил и другие морды, вещавшие о том, что они лучше всех и что
свободная Ичкерия будет стоять до конца. Улыбка тронула Сашины губы.
  Выстрел. Перезарядка. Лучшие в мире воины и сейчас бы, наверное,
прикрылись заложниками, но четверо наших стрелков, укрепившись за дотами и
едва успевая менять магазины, расстреливали моджахедов, как резиновых
уточек в тире. Гильзы сверкающими струями брызгали из затворов, кувыркаясь
в теплой пушистой пыли. Двое технарей обошли стороной опасное место и уже
помогали заложникам выбираться из душной вонючей цистерны, их заметили, но
собственные шкуры оказались дороже дутой чеченской чести, лишь один
бородач прицелился в склад ГСМ из гранатомета но...
  Выстрел. Перезарядка.
  ...Закувыркался в залитой кровью траве.
  Быстро опустел патронташ.
  - Андрей, давай экспансивные! - задорно выкрикнул Саша.
  Корректировщик, страдая от вынужденного безделья, резво метнулся к цинку и
высыпал возле Фролова девять патронов с экспансивными пулями.
  Спокойно, без горячки, набиваем патронташ. Замечательно.
  Выстрел. Перезарядка.
  Последняя зажигательная пуля смертоносным шмелем прошила две с половиной
тысячи метров пространства и по плечо оторвала руку далеко отбежавшему
чечену. Тот грохнулся на колени, но вскочил и как раненный заяц запетлял к
прорехе в колючей проволоке. - Эхо, я Искра. Ну ты и мазила! - весело
отозвались наушники.
  - Чтоб его... - шикнул Фролов.
  - Базар в эфире! - строго напомнил командир группы.
  Искалеченный моджахед почти добежал до колючки, но Саша успокоился,
продышался, дал максимальное увеличение прицела и выжал спуск.
Экспансивная пуля вышибла в удалявшейся спине дыру с обеденную тарелку и
воин ислама полетел вперед, как сбитая грузовиком свинья.
  Рычаг вниз, затвор на себя, гильзу долой ударом об пол. Новый патрон
вставляем в затвор, обратно в казенник, на место запор.
  Зачем? Только пулю зря извел... Ну и бежал бы себе подыхать в горы. Но нет
же - азарт, черт бы его подрал. А ведь прицел все записывает, есть там
маленькая такая кассетка. Вставят мне пистон на разборе. И поделом.
  Хорош, надо успокоиться. Саша опустил приклад и устало лег на бок.
  - Надоело? - усмехнулся Андрей, отрываясь от бинокля.
  - Плечо болит. - почти честно признался Фролов. - Надо же и группе чем-то
заняться.
  - Они уже закончили. Взяли из автопарка "КАМАЗ" и грузят заложников. Все
целы. Прямо как на учениях, блин, аж не верится.
  - Ну и ладушки... Часик посидим и будем выбираться.
  Ветер стих, воздух над Хитрым Обманщиком томился мерцающим маревом,
заставляя дрожать синие вершины гор. Вдруг далекий взрыв неприятно вдавил
барабанные перепонки, тут же еще один, потом сразу еще. Кусок арматуры над
головой запел длинно и жалобно, за шиворот посыпалась мелкая бетонная пыль.
  - Черт! - вскрикнул Андрей. - Искорку накрыли! Наверно оптика бликанула...
  Фролов, еще до конца не осознав случившееся, прильнул к прицелу, но тут же
зажмурился, будто по глазам сухо щелкнул кончик бича. Лишь огромным
усилием воли он снова поднял веки и уменьшил увеличение для большей
обзорности.
  Ольга бежала с холма, похожая на двуногую черную пантеру, за которой по
пятам гонятся охотники на ревущих джипах. Но не фонтанчики ружейных
выстрелов, а жуткие столбы минометных взрывов метались за ее стройной
спиной. Саша явственно представил, как теплый воздух рвут корявые осколки
металла, как они пролетают, по счастливой случайности, мимо беззащитного
тела. Пара минометов била непонятно откуда, но явно не из разбитой базы, а
не найдя огневую позицию, нечего и думать ее подавить.
  - Ложись!!! - заорал он в микрофон так, словно его жгли раскаленным
железом. - Искорка, я Эхо! Ложись!
  - Сдурел так орать? - одернул его Андрей. - На ней все равно шлема нет!
  Одна из мин разорвалась совсем рядом с девушкой, сбив ее с ног ударной
волной, но Ольга упрямо вскочила и снова бросилась бежать во весь рост.
  - Переклинило с перепугу... - бессильно выдохнул Саша. - Как же ее
уложить? Погибнет ведь... Чтоб меня! Андрей, дай бронебойный патрон!
  - Засек минометчика? Бей экспансивным!
  - Дай бронебойный!!!
  Корректировщик не стал спорить, бросился к цинку и вынул один из пяти
бронебойных патронов.
  Фролов уже точно знал, что надо уложить бегущую любой ценой. Любой. Иначе
корявые зазубренные осколки разнесут тело в неопрятное месиво. Он глянул
на показания лазерного дальномера и ужаснулся - больше трех километров до
мелькающих в дыму и пыли ног. С такого расстояния стрелять еще не
приходилось. Но надо. Нужно только сменить патрон на бронебойный, который
проколет в кости аккуратную дырочку, а не срежет ногу брызнувшей ртутью.
  Саша перезарядил винтовку и вжался в приклад, как испуганный ребенок
вжимается в мягкую подушку. - Ненормальный... - Андрей уже все понял, но
боялся даже пошевелиться, чтоб не сбить прицел в роковую сторону. - Три
двести!
  Саша дал полное увеличение, но это помогло мало, ноги мельтешили в
прицеле, палец нервно вздрагивал на спусковом крючке.
  Выдох. Перекрестье остановилось на уровне мелькающих лодыжек и Фролов с
замершим сердцем выдавил спуск.
  Грохот. Удар. Шипение амортизаторов.
  Рычаг вниз, затвор на себя, гильзу долой ударом об пол. Новый патрон
вставляем в затвор, обратно в казенник, на место запор.
  Глаза открывать не хотелось и яркий солнечный свет кровавым маревом
пробивался сквозь опущенные веки.


                                  * * *


  Он все же раскрыл глаза и сделал четыре снимка, затем вытер со лба
выступившие капельки пота и перелез на лесенку, скобами убегающую к земле.
  Ногу Ольги тогда спасли. Бронебойная пуля минимально для такого калибра
повредила кость и через год даже хромота не напоминала о страшном случае,
остался только шрам на лодыжке. Но за два последующих года совместной
службы девушка не сказала Фролову ни единого слова. Даже не здоровалась по
утрам.
  Саша чуть задумался и снова оглядел позицию ночного стрелка. Доски,
одеяло, крышка от выварки. Усмехнулся. Потом уверенно скинул одеяло в
чернеющие недра трубы, осторожно, за самый краешек, взял крышку и
уцепившись локтем за кромку трубы, нажал тангенту.
  - "Воздух!", Владислав Петрович!
  - Что? - прошипела рация.
  - Лови, говорю, вещьдок. Только осторожно, он тяжелый.
  Саша огляделся, чтоб не угостить по башке случайного прохожего и бросил
крышку вниз. Она ушла ребром, как сбитая летающая тарелка, вонзившись в
землю у самой трубы.
  - Мастер... - усмехнулся Саша и полез вниз.
  Когда он спрыгнул на землю, Владислав Петрович сидел на корточках,
пристально оглядывая крышку от выварки.
  - Что это? - заинтересованно спросил он.
  - Донышко уютного гнездышка. - пояснил он. - Лежала на расклиненных
досках, как я и говорил. Похоже, что мы с ним проходили одну школу. Вообще
позиция устроена грамотно, по всем правилам. Судя по количеству
использованного материала все поднималось веревкой, потому что три раза
лазать вверх-вниз дело весьма затруднительное. Веришь?
  - Значит иногородний? Вроде у нас больше таких как ты нет. Официально, по
крайней мере.
  - Разбирайся... Ты же сыщик. Мой номер восемь, говорю, что знаю, а больше
помалкиваю. - Не прибедняйся! - Владислав Петрович встал и поправил брюки
на коленях. - Что-то еще?
  - Мог бы и сам додуматься... Кто-то цеплял груз на веревку, значит
работали как минимум двое. Ладно, пойдем за чемоданом, надо попробовать
отпечатки с крышки снять. Если даже он работал в перчатках, то не всю ведь
жизнь. Хотя крышку, конечно, мог запросто подобрать на свалке. Еще советик
хочешь?
  - Не терплю, когда ты знаешь больше меня... - скривился следователь. - Все
жилы вытянешь, пока расскажешь.
  Они медленно пошли к стоящей у бани "Волге", в тени деревьев жара не так
угнетала, но духота все равно выдавливала из тела неприятные струйки пота.
  - Это я себе цену набиваю. - улыбнулся Фролов. - Опроси свидетелей во
дворе. Узнаешь точное время смерти этого юсовца, а заодно наверняка
найдешь зацепку по машине, на которой приехал ночной стрелок.
  - Наверняка все спали без задних ног... - уныло махнул рукой Владислав
Петрович.
  - Да? А ты когда-нибудь слышал выстрел из оружия почти тринадцать
миллиметров калибром? Он запросто поднимет на ноги еще не остывшего
покойника, не то что мирного горожанина с постели. Могу сказать наверняка,
что нынешним утром в этом дворе проснулись все. А кто не спал, обязательно
подбежал к окну. - Может и так... - кивнул следователь.
  - Вот я и говорю, что кто-то мог увидеть машину. Какая никакая, а все же
зацепка. Заодно и на часы кто-то взглянул. Звони в полк, пусть присылают
сержантов с блокнотиками. Человек двадцать за три часа справятся. -
Должны. - ответил Владислав Петрович, открывая заднюю дверь машины. - Ты
уверен, что они не пришли пешком? Ты ведь наверняка, шельмец, оставил
что-то напоследок, причем самое интересное. А ну колись!
  - Хе... - усмехнулся Фролов. - Хорошо ты меня изучил. Ладно, получай
довесочек. Стреляли точно из "Рыси", там на кромке трубы очень характерные
насечки от сошки с крюками, а такая только там и стоит. Она тяжелая, как
гроб собственной матери и большая. Таскать ее по городу я бы не стал,
значит на чем-то привезли. Гильзу можете не искать, у этой винтовки нет
инжектора, отстрелянная гильза вытягивается вместе с затвором, вынимается
из него и только потом, уже с новым патроном, затвор вставляется обратно.
Перезарядить "Рысь" - целое дело, нужно от четырех до шести секунд. Но
поскольку выстрел был лишь один, гильза лежит у стрелка дома.
  Они вернулись к вонзившейся в землю крышке и Фролов открыл чемодан. На
белый свет показалась резиновая груша и несколько листов специальной
липкой ленты для снятия отпечатков пальцев. Эксперт деловито обдул крышку
от выварки красящим порошком из груши, посмотрел с одной стороны, потом с
другой.
  - Пальцев до чертика... - почесал он макушку. - Непонятно какие брать.
Если все, то не хватит ленты, крышка вся залапанная.
  - Ладно. - Владислав Петрович не любил лишней ответственности. - Бери ее
аккуратно и ложи в багажник, пусть в ЭКО разбираются. Иди, иди, я чемодан
заберу. Заодно забегу к кассирше в баню, скажу что мы уехали и один
вопросик задам.
  - Какой? - удивился Фролов. - Есть ли у них в бане ночной сторож. Может и
не надо никого из полка вызывать. Один такой свидетель стоит десятка.
  - Верю. - ответил на незаданный вопрос Саша.
  Выпуск новостей по радио еще не кончился, диктор мужчина равнодушно
рассказывал о том, что московским диггерам-спелеологам наконец-то удалось
найти в заброшенных штольнях долгожданную библиотеку Ивана Грозного,
могущую, по его словам, перевернуть все современные представления об
истории.

  Вариация четвертая

  Отпустив Сашу Фролова, Владислав Петрович решил уделить внимание пухлой
зеленой папке. Он выключил глухо урчавший кондиционер, отпер сейф и
добытый утром трофей шлепнулся в кучу бумаг на столе.
  Списки "Миссии надежды" выглядели скорее как досье: анкетные данные,
количество посещений, степень усвоения материала. И фотографии.
  Неизвестный фотограф умело схватывал довольные лица, нескрываемое
любопытство и интерес на занятиях, подчеркнутую покорность душ на
проповедях. К каждой фамилии три четыре фото.
  После списка лежали отчеты. За первый год принято столько-то, отчислено
столько-то, за второй год, за третий. И опять фотографии. Празднование Дня
Благодарения с индейкой, празднование Дня Независимости с костюмированным
шоу и самодельным фейверком, поездка отличившихся в Америку. - Сколько же
денег в это вбухано? - задумчиво шепнул следователь, переворачивая листы
первосортной бумаги.
  Отдельным документом лежала малопонятная бумага, включавшая себя только
фамилии ездивших в Америку. Странно... Возраст не меньше четырнадцати лет,
а напротив фамилий наших детей фамилии явно американские. Мальчики
напротив девочек, девочки напротив мальчиков. Десять человек наших и шесть
американцев. Четверо наших без пары.
  Догадка пришла сразу, но Владислав Петрович никак не мог найти привязку
своим мыслям. В принципе нет ничего плохого в том, что во время поездки
наши познакомились с американскими ребятами, но зачем все это фиксировать?
Кому же нужны такие странные сведения? И что они дают? Бред какой-то.
Следователь перевернул следующий лист и замер. Ого! В списке учащихся за
следующий год отсутствовали шесть фамилий. Четыре из них - ребята,
оставшиеся в прошлом списке без пары. Отчислили? Вот это номер! Надо бы
выяснить за что.
  Интересно, кто-нибудь вообще интересовался работой этой секты? Хотя любой
интерес можно угасить ливнем денег... Но тогда это уже преступление.
Подкуп должностных лиц. Владислав Петрович встал, достал из сейфа поросший
накипью кипятильник и сунув его в стакан с водой, включил в розетку.
Сквозь жалюзи неработающего кондиционера просачивалась злая жара, голова
работала вяло, но нервы постепенно входили в то напряженное состояние,
какое всегда сопутствует началу раскрытия преступлений. Надо выпить кофе,
чтобы его поддержать, иначе монотонное разбирательство и выискивание
мелочей быстро сожрут это гуляющее по нервным волокнам пламя.
  Он вдруг понял, что мысль, независимо от его желания, выбрала себе вполне
однозначное направление. Да, убийство из снайперской винтовки -
преступление безусловно тяжкое, но раскрыв только его, удастся ли
уничтожить корень зла? Не является ли это убийство лишь тенью чего-то куда
более грозного и мерзкого, спрятанного под розовощекой улыбкой в тридцать
два имплантированных зуба? Нечто глубоко внутреннее упорно подсказывало,
что именно в работе миссии таится мотив ночного выстрела, что это не
ревность к загулявшей жене и не банальные финансовые разборки. И если не
понять причину, то кто гарантирует от других преступлений, например от
бомбы, взорванной во время проповеди? А там ведь НАШИ дети....
  Стакан на столе захлопал крупными пузырями кипения, заплевав кипятком
бесчисленные бумаги. Владислав Петрович не глядя вытянул вилку из розетки
и спрятав в сейф исходящий паром кипятильник, достал оттуда пакетик
растворимого "Nestcafe". На миг задумался и достал еще один.
  Кофе получился черным, как антрацит, но именно такой сейчас и нужен. Пять
ложек сахара на стакан. В кофе всего должно быть много - и сахара, и кофе,
и кипятка.
  Снова присев на скрипнувший стул, следователь вздрогнул. Собственная мысль
отозвалась в сердце острой льдинкой полузабытого страха. Вот каково! В
первую очередь подумал о НАШИХ детях. Не о людях, которые могут пострадать
при взрыве, а четко разделил возможные жертвы на наших и не наших, словно
смерть американцев менее значима. Он попробовал восстановить необходимый
баланс чувств, отхлебнув черного кипятка из стакана, но от этого легче не
стало. В голове носились мудрые изречения вроде тех, что Человек, это
звучит гордо, что все люди братья и что жизнь, как и небо, одна на всех.
Но что-то не ладилось... Вспоминалась Хиросима, Вьетнам, огнеметный
напалм, Карибский кризис и графитовые бомбы, вырубавшие системы
жизнеобеспечения в больницах Югославии. А тут еще этот Фролов, с
предложением выпить пивка по поводу убиения "урода" из миссии. Интересно,
много таких, кто прочитав в "Вечерке" про убийство американца, побегут в
магазин за пивком? Нет, это уж слишком... Слишком! Жестокости нет
оправдания, кто бы ее не творил, но не Алекс сидел за штурвалом "F-117",
не он жег деревни Вьетнама и не он назвал смертоносный бомбардировщик
именем своей матери. Точно так же, как не все немцы - фашисты.
  Владислав Петрович снова отхлебнул из стакана, поморщился - по жилам уже
начинал разливаться знакомый огонь. А если бы он? Что если бы убили
туриста, узнав в нем летчика пускавшего ракеты по родильным домам
Югославии? В памяти возник хрипловатый голосок Сани Фролова: "И что бы ты
сделал?"
Действительно, что?
  Ответственность... Невероятная ответственность за чужие судьбы. Не каждый
день думаешь об этом, может даже не каждый год. Со временем начинаешь
черстветь, меньше думать о частностях, меньше чувствовать чужую боль. Но
иногда накатывает...
  Владислав Петрович вспомнил громкое дело, когда возле радиозавода зверски
изнасиловали, убили и расчленили двадцатипятилетнюю девчонку. Он сам вел
дело и меньше чем за полторы недели преступники были пойманы. Трое. Одному
дали пятнадцать лет, другому восемь, третьему три. Но на этапировании,
когда их сажали в спецпоезд чтоб отвезти в областной изолятор, под ноги
преступникам с крыши вокзала швырнули гранату. Погибли все трое, с ними
двое милиционеров, а еще семеро конвойных получили тяжелые ранения.
Мстителя задержали, конечно, с оцепленного вокзала уйти не было ни
малейшего шанса, он знал об этом прекрасно и даже не думал сопротивляться.
  Следователь вздохнул, из памяти никак не лез последний допрос задержанного.
  - Зачем ты это сделал? - спросил тогда Владислав Петрович с искренним
непониманием. - Ведь они уже получили свое? А так пострадали невинные
люди...
  - Там не было невинных, - ответил молодой парень. - У всех было оружие и
никто не расстрелял этих скотов на месте. Как они собирались жить после
этого?
  Только когда парнишка ушел по этапу, мама задержанного сообщила, что
именно его девушку изнасиловали и убили у радиозавода. Ему вкатили по
полной, пятнадцать лет, но он и трех лет не протянул, перерезал себе вены.
  Этот случай следователь запомнил на всю жизнь, тогда он отчетливо понял,
что слишком сложно провести четкую грань между Добром и Злом. Но она
должна быть. Должна быть обязательно. Потому что без нее сам смысл
человеческой жизни становится фикцией, пустым звуком, никчемным
потреблением пищи.
  Для него этой гранью стал закон - описанные другими нормы поведения и
морали, где месть - это плохо, где убийство оправданно только при обороне.
Ночной стрелок не оборонялся, он убил хладнокровно и расчетливо, а значит
был злом по всем категориям. И все же его мотив необходимо понять, хотя бы
затем, чтоб не допустить этого в будущем.
  Чужая боль со временем притупляется, слишком много ее на такой работе и
лишь заменив ее собственной болью, можно что-то понять. Жена Владислава
Петровича умерла в больнице. Сколько лет прошло? Она легла в гинекологию
на сохранение, а молодая медсестра по ошибке вколола ей хлористый кальций.
Ей надо было вколоть глюкозу, но трем предыдущим пациенткам прописан был
хлористый и она не разбираясь вколола его и четвертой. Естественно
выкидыш, маточное кровотечение... Остановить не смогли...
  Медсестре дали три года за преступную халатность, а на время рассмотрения
дела его выгнали в отпуск. Он сидел дома и неотрывно смотрел на вороненый
ствол ухоженного "ПМ", не зная, куда пустить пулю. То ли себе в голову, то
ли в лицо задержанной медсестры... Он бы смог зайти в кабинет во время
допроса, он бы смог поднять оружие на уровень глаз, он только не был
уверен, что палец послушно выжмет спусковой крючок.
  Две недели он заливал холодную подушку слезами, а верный пистолет
терпеливо ждал на столе. Он никогда не подводил - ни в ночных засадах,
когда еще служил простым оперативником, ни на зачетных стрельбах, посылая
пули точно в десятку. Никогда... Но в те жуткие дни он напрасно ждал
знакомую руку.
  Иногда это очень трудно - прощать. Иногда почти невозможно. Только четкая
граница между Добром и Злом могла разделить прощение с непрощением. Но он
установил ее для себя и она выдержала натиск бурливших эмоций, позволила
отгородиться от рвавших душу чувств. Закон, основанный на человечности,
отличает общество от звериной стаи. Именно он не позволяет убивать соседа
по коммуналке из-за украденной мочалки, именно он отмеряет каждому по
делам его. Владислав Петрович был уверен, что если довести законы до
совершенства, то ими можно будет мерить все в человеческой жизни, от
гневного слова в лицо, до выстрела в спину. Именно закон, по его мнению,
был противовесом беззаконию и жестокости, именно он и только он может их
остановить.
  Лишь одно не давало покоя... Ощущение, что понятия о Добре и Зле стоят
выше человека, что они являются чем-то глобальным, вроде закона тяготения.
И что человек, создавая свои законы, лишь манипулирует Добром и Злом, как
ловкий фокусник. Ведь в разные периоды истории законы были очень разными!
Око за око, суд Линча, право первой брачной ночи, узаконенное убийство
крестьян самураями, расстрелы в период сталинизма, унижение и осуждение
бежавших из плена солдат, рабовладение, гладиаторские бои, хороший индеец
- мертвый индеец, подставь другую щеку, возлюби ближнего, не убий, не
изливай семя на землю... Общество и государство всегда подстраивало законы
под себя, они являлись лишь инструментом в его жестких руках, рельсами для
движения к цели. Дальней и непонятной. Получается, что законы изменяются
вместе с обществом, они являются лишь отражением условий, в котором
общество существует. И если для выживания общества будет необходим
каннибализм, рано или поздно он будет узаконен так же, как было узаконено
рабовладение.
  Владислав Петрович почувствовал, что установленная им граница между Добром
и Злом начала размываться, стала зыбкой, как туманное марево. В голове
смутно стали проявляться вопросы, на которые он не знал ответа.
  - Стоп! - тихо сказал он себе, отпив три добрых глотка горячего кофе. -
Так мы зайдем черт знает куда. Действительно, если законы создает
общество, а он является частью этого общества, то нынешние законы должны
его устраивать. Устраивают? Почти во всем. Значит все верно... Значит это
единственное, что может отделить хорошее от плохого. Законы надо
соблюдать. Точка. Конец абзаца.
  Он прикрыл папку и удовлетворенно откинулся на расшатанную спинку стула.
Кофе в стакане еще оставался, мысли стали ясными и конкретными. Надо,
пожалуй, включить кондинционер, теперь его шум не будет мешать.
  Когда жуткое устройство в окне снова затряслось мелкой дрожью, Владислав
Петрович сел за стол, отставил грязный стакан и принялся печатать первый
отчет по новому делу. Не для начальства, для себя самого. Мысли,
изложенные на бумаге, часто позволяли выявить такие связи, которые в уме
не проследить никогда. Что мы имеем? Предварительно и по непроверенным
данным два преступления. Одно совершено работниками "Миссии надежды",
другое в отношении одного из работников миссии. Так? Назовем это чутьем.
Никаких доказательств против миссионеров у меня пока нет, но с этой сектой
что-то не чисто. С чего начнем разматывать клубок? Первое - проверить
отпечатки пальцев на крышке. Второе, снять отпечатки у всех работников
миссии. Третье, снять отпечатки у родителей тех детей, которые были
отчислены из секты. Глупо. Стрелял явно профессионал. Ну и что? Его мог
нанять кто угодно, а заодно презентовать свою личную крышку от выварки.
Маловероятно, но за спрос не бьют в нос. Заодно лишние пальчики в
картотеку. Главное - есть законное основание.
  Дальше... Проверить пальчики по картотеке, может обладатель хоть одного
отпечатка уже знаком с правоохранительными органами. Это было бы идеально.
Но мы предполагаем, а Бог располагает.
  Потом главное - установить путь появления в городе столь необычного
оружия. По словам Фролова оно все на строжайшем учете, а значит возможны
лишь три варианта. Первый - оружие санкционированно использовано какой-то
государственной спецслужбой. Если так, то мне хрена с два дадут что-то
разнюхать, зато я сразу пойму это и закину дело подальше.
  Второй вариант интереснее. До или после проведения назначенной операции,
снайпер государственной спецслужбы несанкционированно использовал оружие в
своих целях. Вот на этом можно орден заработать. С закруткой на спине...
Ладно, поглядим.
  Третий вариант из области фантастики. А значит наиболее вероятен. Во время
боевых действий одна из винтовок была утрачена, о чем нужно найти
соответствующий отчет военных. Скорее всего утрачена была не одна, а
несколько, но тогда одна уж точно уцелела. После этого нам останется лишь
выяснить имена людей, причастных к утрате этого оружия, проследить их
дальнейший жизненный путь и найти конец ниточки. Самому мне в этом
копаться не дадут, значит надо подпрячь Украинскую Службу Безпекi.
  Черт... Фиги с две! Граждане Украины не принимали участия ни в одном
вооруженном конфликте, разве что на чужой стороне и сугубо добровольно.
Значит в государственных структурах этих данных нет. А Российские
спецслужбы, особенно в нынешней ситуации, не дадут мне даже понюхать свои
документы, не то что поглядеть. Плохо!
  Ладно, отработаем первые два варианта. Узнаем в Безпеке, сколько у нас
числится этих "Рысей" и где они есть. И если наткнемся на стену, то дело
можно сдавать в архив. Сухарь. Если же нет, то потянем дальше.
  Кстати, Фролов ведь воевал с чеченцами в составе спецчастей Российского
Черноморского Флота и лишь потом, приняв по месту жительства украинское
гражданство, поступил в органы МВД Украины. Надо его расспросить, может он
знает что-то об утерянных в боях винтовках. Должен знать! Слухами земля
полнится, особенно на войне.
  Теперь немного о самой "Миссии надежды". Нужно побеседовать с детьми,
отчисленными после поездки в Америку. Еще надо переговорить с парочкой
тех, кого не отчислили. Для контраста и более широкого взгляда. Пока вроде
все, может потом чего в голову придет.
  Владислав Петрович выбил последнюю точку и вытянув лист из машинки,
аккуратно спрятал его в карман. Это не для начальства. Еще, что ли кофе
налить? Нет уж... Сердце и так временами напоминает с какой оно стороны.
Лучше вечером сварю настоящего, а не разведу эту растворимую кислятину.
  Он взглянул на часы и недовольно скривился. До конца рабочего дня еще три
часа. Нет, хоть тут и кондишин, а надо пройтись, иначе крышу начнет рвать
конкретно. Снова полезет в голову всякое Добро со Злом, будь оно неладно.
  Точно, пройдусь в ЭКО, узнаю, что они накопали насчет пальчиков и пули. А
в тех местах хорошо, море рядышком, бульвар зеленый, кафешка приличная.
Вот там кофе и выпью.
  Он привычным движением запер сейф, взял со стола рабочую папку с бланками,
закрыл дверь в кабинет и спустившись по лестнице крикнул помощнику
дежурного:
  - Я в ЭКО, если что.
  - Рацию возьмите! - посоветовал сержант.
  - Ага... Чтоб вы мне жизни не дали? Там телефон есть. А наябедничаешь
начальнику, я тебя на первой же взятке поймаю.
  - Я не беру... - улыбнулся сержант.
  - Значит не дают. - пошутил Владислав Петрович и выскользнул на улицу.

  Вариация пятая

  Самая злая летняя духота наваливается именно после обеда и хотя солнце
шпарит уже не так, прикрываясь вяло качающимися тополиными верхушками, но
все вокруг накаляется настолько, что сам воздух несет в себе жаркое
дыхание дневного светила.
  Владислав Петрович надел темные, давно вышедшие из моды очки в роговой
оправе и двинулся по главной городской улице. Сквер, тянущийся вдоль узкой
морской бухточки, набросил на асфальт почти прозрачную сетку тени, пытаясь
спасти отдыхающую на лавочках молодежь от палящих лучей солнца. Но пяти
нелепо разодетым парням и четырем веселым длинноногим девчонкам жара была
явно нипочем. Они со смехом прихлебывали пиво из бутылок, курили, слушали
здоровенный магнитофон и даже пытались приплясывать в такт скрежещущей
музыке. На других лавочках тоже сидели люди, а в густой траве клумбы
играли с большим вислоухим щенком двое ухоженных ребятишек.
  Забойный ритм рвущейся из динамиков мелодии невольно подстроил под себя
шаг, следователь улыбнулся, пытаясь разобрать слова английского текста.
Английским, правда, это назвать было трудно, но сквозь нарочитый
американский слэнг все же иногда пробивался смысл. Что-то о маме поющего и
о том, что ему нравится, как она занимается сексом. Очень мило. Если бы
эти подростки могли понять, то им бы понравилось. Хотя знают наверное...
Раньше мы переписывали в тетрадку переводы "Битлов", а они переписывают
это. Каждому поколению положена своя музыка, нравится она нам или нет.
  Владислав Петрович никогда не понимал бурчания знакомых, когда те хаяли
нынешнюю молодежь. Мол, уже не та, слушает не то и не в то одевается. Во
времена их молодости хаяли Элвиса и "Битлз", но это ничего не меняло -
сами же стриглись "под Пресли" и носили потертые джинсы, купленные за
двадцать рублей. И это ничуть не помешало им побеждать в Афгане, делать
открытия и становиться политиками.
  Музыка не в силах сделать из хорошего человека плохого. Жаль, правда, что
и из плохого она не сделает хорошего. Она просто отражает теперешнее
состояние души, вот и все. Именно от уже существующих душевных качеств
зависит, какую музыку человек выберет. Проходит время, меняется человек, а
с ним меняется и музыка, которую он слушает.
  - Гляди, как старикан с музона прется! - задорно хохотнул один из парней,
одетый в джинсовую безрукавку на голое тело и в чуть заезженные белые
штаны. - Чё, в тягу музон, папаша? Так спляши!
  Владислав Петрович отвечать не стал, даже взгляд не скосил. К чему? Он
прекрасно понимал, что такое выкобениевание перед девчонками нельзя
назвать оскорблением, скорее это даже поощрение за понимание, а может
простое возмущение спокойствия. Ну кто из нас не делал этого в молодости,
когда каждая клетка организма кричит тебе: "Ты бунтарь!"? Правда раньше
форма этого бунтарства не была столь грубой.
  - Да ему в падлу с тобой базарить... - хмуро фыркнул другой. - Или не
просекает чувак...
  Первый парнишка театрально плюнул вслед "старикану", чем вызвал дружный
хохот девчонок. Плевок и впрямь получился удачным - тягучая слюна повисла
на самом краю брючины следователя, смешно растянувшись по асфальту
сантиметров на двадцать.
  Владислав Петрович приложил усилие, чтоб не ускорить шаг. Дети... Не
набравшиеся ума и опыта дети. Можно ли нам, многоопытным и умным,
гневаться на этих подростков, упивающихся собственной безнаказанностью?
Ведь она мнимая, эта безнаказанность. Мнимая! Стоило бы им перейти к
действиям, оскорбить женщину, обидеть ребенка младше себя и я бы тут же
это пресек. Тут же! Сколько их? Пятеро парней, уже не совсем трезвых,
девушки вообще не в счет. Бывало и больше, но как-то справлялся. Правда с
оружием, но тут "управа" не далеко.
  Такая мелочь, как плевок в спину, не стоит большой драки. Это ведь дело
такое - неудачно ударил, отправил на тот свет, а из него мог бы получиться
новый Эйнштейн или Ломоносов. Нет, насилие ничего не решает. Нужно быть
выше этого. А штаны - чушь собачья. Выстирал их и все.
  Смех позади не стихал, писклявый девичий голос крикнул ободряюще:
  - Вон еще один! Повтори на бис, Рыча!
  Владислав Петрович чуть повернул голову и увидел, как пожилой мужчина с
тростью, чуть сгорбившись, спешит одолеть опасное место.
  - Да ну вас... - отмахнулся подросток. - Что я верблюд?
  - Просим, просим! - хором захлопали в ладоши девчонки.
  Парень усмехнулся, шумно набрал слюну вперемешку с соплями и плюнул вслед
старику, расплескав пиво из бутылки. На этот раз мимо.
  - Акелла промахнулся, Акелла промахнулся! - противненьким голоском
заверещал один из его друзей. - Приз уходит к телезрителям!
  Девушки дружно захохотали, а остряк забрал у неудачливого товарища
полупустую бутылку пива.
  - Вот как надо! - он коротко плюнул, посадив тягучий снаряд прямо на
воротник рубашки прохожего.
  Дружные аплодисменты стали наградой за столь успешное поражение цели.
Подростки хлопали и хлопали, поэтому Владислав Петрович даже не сразу
понял, отчего один из них, картинно взмахнув руками, взвился в воздух и,
дважды перевернувшись, рухнул на ближайшую клумбу. И только через долгую
секунду из густого кустарника вихрем вырвалось что-то страшное,
пятнисто-зеленое, совершенно босое и безостановочно разящее.
  С невероятным изумлением следователь узнал Сашу Фролова. На его лицо было
страшно смотреть, в глазах бушевало настолько безумное пламя, что глянув в
них, сразу становилось понятно - спасения нет.
  Фролов бил уверенно, короткими скоростными сериями по два-три удара в
цель, не оставляя за собой ни одного подвижного тела. Он не обращал ни
малейшего внимания на получаемые со всех сторон удары, только один раз
увернулся от брошенной в голову бутылки. Он не ставил блоков, не
кувыркался, просто с невероятной скоростью, точностью и силой наносил
удары, словно кий по бильярдным шарам. И точно как бильярдные шары один за
другим разлетались его противники, непонимающие, до смертельной бледности
перепуганные таким жутким натиском. В эти секунды в нем было больше от
работающей машины, чем от живого существа, а забойный ритм ошалевшего
магнитофона только усиливал и без того страшное впечатление.
  Вскочившая с лавочки девчонка тут же получила четкий удар в объемистую
грудь, перевалилась через дощатую спинку и с тихим стоном скрючилась в
траве. Остальные, будто воробьи из под ног, бросились в разные стороны. Но
уйти Саша дал только девчонкам - в три прыжка догнал последнего подростка
и как провинившегося котенка накрепко ухватил за шиворот. Джинсовая
безрукавка на парне треснула, выпустив длинную белую бахрому, он дернулся
пару раз и затих, под ногами на почерневшем асфальте разлилась большая
вонючая лужа, взмокшие белые штаны неопрятно прилипли к ногам.
  - Стоять! - тихо прошипел Фролов.
  В его глазах медленно угасало безумное пламя.
  - На колени! Парень безропотно бухнулся штанами в собственную лужу.
  Вокруг места побоища быстро собиралась толпа, со всех сторон неслись
одобрительные возгласы, но Фролов их словно не замечал. Он отпустил
разодранную безрукавку и деловито спросил:
  - Твой магнитофон?
  - Не... - бледными губами прошептал подросток. - Это Форса у бати на день
взял. - А... Жаль. Дорого, небось, стоит?
  - Сто баксов.
  - Врешь наверное... Ладно.
  Он, словно выполняя давно надоевшую работу, подошел к лавочке, выключил
магнитофон, вдумчиво размолотил его об бордюр, подобрал свои шлепки и
вернулся к пареньку, обходя разбитые бутылки.
  - На четвереньки! - уже почти весело скомандовал он.
  Мальчишка подчинился беспрекословно, в разлившуюся лужу, между его
ладоней, начали падать крупные слезы.
  - Может не надо издеваться над парнем? - участливо спросила полная женщина
лет сорока в ярком ситцевом сарафане.
  На нее тут же зашикали, разъясняя случившееся, оттеснили из первых рядов.
  В наступившей тишине назидательно прозвучал картавый детский голосок:
  - Мама, ну где ты была? Тут так здорово! Дядя хулиганов побил, они во всех
прохожих плевались, но теперь их заберут в милицию и посадят в тюрьму.
  Владислав Петрович медленно приходил в себя после неожиданного потрясения.
Фролов стоял всего в десятке шагов, но следователь словно боялся подойти
ближе, ожидая незаметной другим пощечины за то, что сам не поставил на
место разнуздавшихся хулиганов.
  Рядом со стоящим на карачках парнем Саша был похож на пограничника с
собакой - суровый защитник и в доску преданное существо, готовое лизать
подошвы его пляжных шлепанцев. Взгляд старого друга когтями впивался под
ребра, выискивая скомкавшуюся от стыда душу и Владислав Петрович с
огромным трудом одолел этот десяток шагов.
  - Слизывай то, что нахаркал... - сухо бросил парню Фролов и подкрепил
слова ободряющим пинком.
  Следователь покраснел от стыда, когда дрожащий язык хулигана принялся
вылизывать задники его сандалий и низ испачканной брючины. Зрелище было не
из приятных, но народу явно понравилось. Люди очень любят справедливость,
особенно когда она утверждается чужими кулаками.
  - Пшел вон... - сильнее пнул подростка Саша.
  Тот рванулся вперед так, будто его пнул слон, а не тридцатилетний мужчина
чуть выше среднего роста. Кое кто из поверженных хулиганов со стонами
начал приходить в себя, остальным явно требовалась медицинская помощь, а
один уже начал захлебываться в собственной рвоте. Фролов рывком перевернул
его лицом вниз и тот задышал часто и болезненно, похрустывая сломанной
челюстью. Шоу окончилось, народ принялся расходиться.
  Милицейский наряд из пяти бойцов примчался галопом ровно через четыре
минуты. Интересно, на какие расстояния их теперь посылают пешком, а на
какие все же выделяют машину? Милиционеры выглядели грозно - черная форма,
черные бронежилеты, вороненые стволы укороченных автоматов, серые
перевязочные пакеты, забитые в рамки прикладов. Высокие штурмовые ботинки
и лихо заломленные на ухо малиновые береты щедрыми мазками дополняли
картину.
  - Старший сержант Звягин! - гаркнул командир наряда, ни к кому особо не
обращаясь. - Свидетели есть? - Здравствуй, Миша... - поздоровался с ним
Владислав Петрович. - Я, конечно, не свидетель, но рапорт напишу.
  - Это тоже пойдет, Владислав Петрович. - кивнул сержант. - Но Вы же
знаете, нужен кто-то гражданский, а лучше двое. О, Сашка! Привет! Ты ведь
не служишь? Напиши, а? Чего тут вообще случилось?
  - И рад бы в рай... - невесело улыбнулся Фролов. - Да грехов столько... Я,
Миша, больше в этом деле подозреваемый, чем свидетель.
  - Это ты их так в одиночку? - уважительно покачал головой Звягин. - Во,
даешь... А нам звонят, говорят групповая драка.
  - Она и была групповая. - вспомнив старый анекдот, подтвердил следователь.
  - Перед тобой как раз группа потерпевших.
  Сержант несколько заискивающе оглядел быстро редеющую толпу.
  - Ну кто-нибудь, что-нибудь видел? - почти безнадежно спросил он.
  - Я все напишу. - тихо сказал оплеванный хулиганом старик с тростью,
как-то особенно расправив плечи. - И мы всё видели! - поднял руку парень,
ободряемый стоящей рядом девушкой.
  - Отлично! - сержант, облегченно вздохнув, достал из под броника бланки
объяснительных, три авторучки и вручил все это свидетелям. -
Устраивайтесь, пишите.
  С улицы в сквер, тихо фыркая выхлопной трубой, медленно въехала машина
скорой помощи и остановилась у самой лавочки. Замученный жарой врач вышел,
хлопнул дверцей и хмуро оглядел валяющиеся тела. Некоторые уже были в
состоянии двигаться.
  - Допрыгались... - презрительно скривился он. - Грузите их в машину, а то
в первой "травме" как-то пустовато. Не то что зимой. Тьфу... Обгадились
все... Он достал из кармана сигарету без фильтра, прикурил от спички и
заинтересованно спросил, глядя на милиционеров:
  - Это вы их так отметелили?
  - Не, - отмахнулся Звягин. - Это вон, Саня Фролов. Странно, что не
поубивал.
  Двое санитаров молча, одного за другим, усаживали в "скорую"
постанывающих парней. По всему видать, здоровякам в белых халатах было без
разницы - грузить людей или мешки с картошкой. - Там еще девушка за
скамейкой. - показал пальцем Фролов.
  Один санитар подхватил ее на руки и немного бережней, чем остальных,
посадил в машину. Врач сделал глубокую затяжку и через секунду окурок
полетел мимо рядом стоящей урны.
  - Всё, погнали! Доктор махнул водителю, сел на свое место и машина,
подвывая задней передачей, медленно, как большой угловатый зверь, вылезла
из сквера на улицу.
  - Ладно, - весело сказал командир милицейского наряда. - Разнимать тут
некого, задерживать тоже, значит мы пойдем. А то жарища невыносимая, да
еще в брониках. В "управе" хоть чуть-
чуть, но прохладнее, по крайней мере солнце не шпарит. Витек, ты, как
самый молодой, останешься ждать объяснительные, только смотри, чтоб все
было указано, а то вечером пойдешь к свидетелям по домам, с милой улыбкой
выпрашивая писать на "бис". Понял?
  - Так точно... - вяло протянул боец, устраиваясь на лавочке. - Автомат
давай. - забрал оружие сержант. - А то еще повесишь на дерево, чтоб не
мешал...
  Отдыхающие в сквере уже словно забыли о происшедшем, только трое
свидетелей вдумчиво свивали в строчки объяснений разрозненные мысли
вперемешку с еще не остывшими чувствами. Владислав Петрович обошел всех
троих, подсказывая совершенно необходимые вещи, например то, что нужно
обязательно указать название улицы и время происшествия.
  - Ты как тут оказался? - освободившись спросил он у Фролова. - Явился, как
злой джин из арабской сказки... Сдурел, что ли? Нашел, на ком свои умения
демонстрировать! Это же дети, понимаешь? Дети! Несмышленые, глупые... Ты
же не избиваешь ребенка за то, что он вазу с комода уронил?
  - Но я бы ему попробовал объяснить, что вазу не следует трогать.
  - Вот бы и этим объяснил! Ты хоть попробовал? А то сразу с кулаками... Ты
же взрослый человек, Саша...
  - Что я им должен был объяснить? - пожал плечами Фролов. - Что плеваться в
прохожих нехорошо?
  Владислав Петрович не нашелся с ответом. Было что-то странное в Сашином
вопросе, но в то же время нечто откровенно правильное, лежащее на
поверхности, но втоптанное в пыль обыденности несметной поступью поколений.
  - Ну... - растеряно протянул следователь. - Все же принято сначала
поговорить, разъяснить, и уж если не доходит, тогда в бубен. Вся система
законности...
  - Только не надо чушь пороть! - зло сверкнул глазами Фролов. - Система
законности... Ты в ЭКО шел? Пойдем вместе, я хочу пулю поглядеть, заодно и
поговорим по дороге.
  - Ты что, от "управы" за мной шел?
  - Ну так! Заскочил к дежурному, он говорит, что ты минуту назад вышел в
ЭКО. У меня к тебе пара дел есть, а тут эти ублюдки подвернулись... Они
вошли в густую тень тутовой аллеи, и медленно двинулись в сторону моря,
черные ягоды шелковицы расплющились на асфальте, собрав мух и пчел со всей
округи. - Видел я, как они тебе подвернулись... - скривился Владислав
Петрович. - Эдак уж лучше под паровоз подвернуться, честное слово. - Нет,
ну ты отбрось заготовленные фразы, - перебил его Фролов. - Отбрось и
попробуй сказать своими словами, что я им должен был объяснить.
  - Ну... Я же говорю, хотя бы попробовал остановить словами!
  - Да? И как это выглядело бы? Типа - мальчики, не надо плеваться в
прохожих? Еще, блин, знаки развесьте в скверах. С перечеркнутым красной
линией плевком на белом фоне. "Плеваться в прохожих запрещено!".
Идиотизм... Плакаты развесьте, на троллейбусах напишите... Нельзя
плеваться в людей, нельзя резать сиденья, бить фонари и кидаться яйцами с
балконов. Думаешь поможет? Напишешь "яйца", станут кидаться помидорами,
напишешь и про помидоры, выдумают что-то еще, может даже похуже.
  - А ты в детстве не кидался яйцами с балкона?
  - Кидался. И если бы не кидался, то не распинался бы сейчас перед тобой.
Поверил бы старшему и более опытному. Но я кидался и помню, как дрожал от
возможности разоблачения. И если бы мне тогда хорошо надрали задницу, то я
это воспринял бы как должное наказание.
  Владислав Петрович вспомнил, как задержанные подростки, бывшие такими
крутыми на улицах, на допросах заливались слезами и соплями, бегали по
школам, выклянчивая положительные характеристики, водили сердобольных
родителей, чтоб замолвили слово. Лишь бы отмазаться... И куда с них
девается спесь? До чего же легко у них разухабистое "эй, старикан",
превращается в "дяденька, я больше не буду".
  - В чем-то ты прав... - усмехнулся следователь. - Я тоже выцарапывал в
подъезде: "Владик + Света = Любовь", и тоже боялся, что меня за этим
застанут. Да, пожалуй не нужны слова, чтоб уяснить - портить стены
нехорошо. Но я бы тогда не понял, если бы меня избили. Не понял бы и
озлобился на всю жизнь.
  - Это немного разные вещи... - уверенно сказал Саша. - Ты никого не унижал
этим выцарапыванием. Тебя нужно было поймать за шиворот, дать банку
краски, кисть и заставить выкрасить весь подъезд. Это бы помогло. Веришь?
  - Пожалуй...
  - Вот видишь! Твои действия не преследовали своей целью конкретно
испортить стену, не было в тебе злого умысла. Хотелось писать, а бумаги
под руками не было. Ты знал, что плохо царапать гвоздем, но очень уж
хотелось показать, как ты любишь эту Свету. Вот и наказание для тебя
должно было быть адекватным.
  - Наказание всегда должно быть адекватным!
  - Ой ли? - недобро сощурился Фролов. - На мой взгляд, адекватность
наказания, это самая большая ошибка современного правосудия. Такое
положение вещей формирует в душах людей, особенно не очень стойких, целую
систему ценностей. Вроде ценников на рынке. Это зло я могу себе позволить,
а это мне не по карману. Сорвать трубку с телефонного аппарата могу, это
всего пятьдесят гривень штрафа, родители отбашляются, а вот избить своего
преподавателя в ПТУ не могу, потому что за это могут вкатить пятнадцать
суток - сидеть не охота. Легче сделать домашнее задание.
  - Ну ты сказал... - искренне рассмеялся Владислав Петрович, сорвав с
клумбы длинную травинку. - По твоему за разбитую трубку надо сажать в
тюрьму?
  - Нет... - без тени иронии ответил Фролов. - За это надо расстреливать. А
еще лучше вешать публично.
  - Ты давно у "психа" обследовался? - покрутил у виска следователь.
  - Я там на постоянном учете. - отшутился Саша. - Вот давай ты попробуешь
выбросить из головы вдолбленные тебе с детства "истины" и мы попробуем
разобраться во всем этом непредвзято.
  - Ну. - заинтересованно глянул на друга Владислав Петрович.
  - Система наказаний, - начал Фролов. - Стоит у нас на адекватности. Мелкое
нарушение - нестрогое наказание, страшное преступление - государство и
кровью руки замарать не боится. Верно? Следователь согласно кивнул.
  - Казалось бы все логично и правильно. Но только на первый взгляд!
Законодательство, творя законы, прикрывается таким понятием, как
общественная опасность деяния. Чем выше опасность преступления для
общества и государства, тем строже должно быть наказание. Вот с этим я
согласен на все сто! Но именно этот принцип не соблюдается при
адекватности наказаний.
  - Сам себе противоречишь... - Нетушки! Никакого противоречия нет, просто
преступление само по себе является общественно опасным деянием. - Но
степень опасности разная. - ввернул Владислав Петрович. - Поэтому разная
строгость наказания. Все верно!
  - Не перебивай, с мысли сбиваешь! Тогда скажем так, что общественно
опасной является склонность к совершению преступлений.
  - Это тоже учтено в законодательстве! - победно улыбнулся следователь. -
Повторное совершение преступлений наказывается намного строже.
  - Ты мне мысль не даешь выразить! - обиделся Фролов. - Можешь пять минут
помолчать?
  - Ну ладно, ладно, говори. А то лопнешь с натуги.
  Они прошли по ступенькам и начали спускаться к морю по полого убегавшему
вниз тротуару. Зелени вокруг становилось все больше и больше, а ласковый
морской ветерок выгонял из парка засевшую в пятнах света жару.
  Саша немного помолчал на ходу, собираясь с мыслями и уже совсем спокойно
сказал:
  - Понимаешь, Владислав Петрович, преступления бывают очень разные. Ты это
знаешь куда получше меня! И убийство убийству рознь, даже если не говорить
о самообороне. Суд, конечно, учитывает все аспекты, по мере возможности,
но не учитывает важнейшего - зачем, собственно, человек вообще убивает.
  - Мотив, что ли?
  - Трудно мне с тобой говорить! - вздохнул Саша. - Я как та собака -
понимаю, а сказать не могу. Не хватает у меня юридического образования. -
Ничего, ты говори, говори, я тебе помогу. Понимаешь, я сегодня тоже над
этим думал, интересно теперь узнать твои мысли. - Ладно... Я не о мотиве
говорю. Мотив, это то, что человек хочет получить ПОСЛЕ убийства. Деньги
забрать, вернуть жену, отомстить конкуренту. Это уже после, понимаешь? А
меня интересует момент, когда уже все просчитано и рассчитано и человек
идет лишать другого человека жизни. Усекаешь?
  Владислав Петрович кивнул, хотя пока понимал смутновато.
  - А бывает иначе. - продолжил Фролов. - Никто ничего не рассчитывает.
Залез к тебе кто-то в хату, ты хвать ствол из под подушки, бац, бац...
Готов. Унесите. Или наоборот, заходишь в кабак, а там твою дочку наркотой
угощают. Ты затворчиком клац... И адью. Это ведь не самооборона, да?
  - Ну, если в хату, то самооборона, а если в кабаке, то уж никак.
  - Ага... Вот это мне и надо. Убийца в данном случае не отыскивал жертву,
не думал об убийстве за три дня. Увидел и выстрелил. - Нет, Саша,
погоди... - остановил его следователь. - Я уже понял, к чему ты клонишь.
На самом деле тут учитывается как раз мотив. Ничего нового ты не придумал.
Мотив и обстоятельства. Жестоким было убийство или нет, в корыстных целях
или нет. Суд все это учитывает и выносит приговор.
  - Ага... Вот мы и дошли до нужного места. До того, когда человек
задумывается о том, что ему нужно совершить преступление. Давай для
понятности скажем так, что человек решил сделать зло. Так вот именно этот
процесс осмысления цели и средства для ее достижения показывает, что
человек отдает себе отчет в собственных действиях. Именно такого человека
можно нормально судить по нынешним законам. Это обычный преступник.
  - А есть необычные? - улыбнулся Владислав Петрович.
  - Конечно. О них я и хотел поговорить. Есть преступники, а есть варвары.
Те, кто совершает преступления просто так, вообще без всякой цели.
Играючи. Сам процесс совершения доставляет им удовольствие.
  - Маньяки, что ли? - не понял следователь.
  - Нет, совершенно нормальные люди. Вроде этих пацанов, которых только что
увезли, вроде тех, кто вспарывает сиденья в троллейбусах и разбивает
дорожные знаки. Да, да! Я говорю о тех, кто вообще не попадает под
категорию преступников, поскольку те мелочи, которые они творят,
государство даже преступлениями не называет. Правонарушения... Вешать
кошек на заборах, стрелять голубей из рогатки, угонять машины, чтоб
покататься, оплевать прохожего. Для них это игра с элементами риска,
понимаешь? Если поймают, то надерут уши. Это и есть риск. Ну скажи мне,
каким мотивом можно оправдать разбивание стекол в поездах или сожжение за
живо собачонки во дворе?
  Владислав Петрович шел молча, он уже все понял.
  - Я могу оправдать убийство. - снова начал заводиться Фролов. - Я могу
оправдать кражу, обман, я придумаю тысячу адвокатских отмазок в оправдание
неплательщика алиментов, но беспричинное зло, зло ради зла я оправдать не
могу. Ничем! Понимаешь? Ну как можно назвать зло мелким, когда оно
совершается только для игры в приключения? Игра с элементами риска...
Убивающая бессловесных животных совсем не для еды, вспарывающая сиденья не
потому, что нужен кусок дерматина...
  - Я понял, Саша... Успокойся, на тебя люди оборачиваются. И что ты
предлагаешь?
  - Просто отменить эту игру. Зачем она нужна?
  - В смысле? - Владислав Петрович даже остановился от неожиданности.
  - Пойдем, пойдем... - Саша потянул его за локоть. - Отменить ее проще
простого. Убрать из нее элемент риска и никому даже в голову не придет
играть в такие игры. Заменить риск надирания ушей на опасность для жизни,
понимаешь? Объявить, что за эти правонарушения наказанием будет виселица
на главной площади города. По воскресеньям. Скажи мне, найдется тогда хоть
один идиот, который рискнет пырнуть ножом по сиденью? Да, скорее всего не
поймают. А вдруг? В девятнадцать лет рисковать жизнью ни за что?
  - Лихо ты завернул. - серьезно кивнул следователь. - Помнишь, как в
девяносто первом ввели новую инструкцию по применению оружия? Нет? А,
точно... Ты ведь тогда еще служил срочную... Короче, ситуация была такова
- у граждан появились мощные автомобили иностранных марок, с которыми
милицейским патрульным машинам можно было и не тягаться. Многократно
участились случаи неостановки инспекторам ГАИ, многократно увеличилось
число преступлений, совершаемых с использованием автотранспорта. Почему бы
и нет? Ведь за неостановку штраф был не очень велик, что-то около
пятидесяти советских рублей. Что это для владельца "BMW" или "Мерса"? И
вот, с первого января девяноста первого года ввели новый Закон "О милиции
Украины" где шестым пунктом инструкции по применению оружия разрешалось
"использовать оружие для остановки транспортных средств, путем их
повреждения, если водитель своими действиями создает угрозу жизни или
здоровью граждан, либо работника милиции". - И? - поднял брови Фролов.
  - Как действия, создающие угрозу жизни граждан, можно расценить и попытку
уйти от преследования патрульной машиной на большой скорости. Вот и
понеслось. В течение месяца водители поняли, что лучше останавливаться,
чем выколупывать машины из кюветов, оврагов и столбов, чем рисковать
получить в задницу пулю, пущенную не очень метким инспектором.
  - Что, стреляли?
  - Еще как! - усмехнулся Владислав Петрович. - Еле успевали проводить
служебные расследования. Но поскольку такая пальба каждый раз признавалась
в рамках нового закона, водители быстро пришли в норму.
  - Вот видишь! - довольно кивнул Саша. - Государство применило неадекватную
меру против правонарушения. Ведь неостановку инспектору тоже ничем нельзя
оправдать, кроме попытки скрыть более тяжкое нарушение или преступление. А
это уже игра с элементами риска - "поймают-не поймают". Помогло! Опять же
вспомни, как уменьшилось число квартирных краж после того, как в домах
разрешили держать гладкоствольные ружья и применять их для обороны жилища!
Неадекватность, понимаешь! Ты хочешь украсть штуку баксов, а тебе жакан в
лоб. Каково? Захочется лезть? Если бы ружья вообще всем раздали бесплатно,
то количество квартирных краж быстро бы стало стремиться к нулю.
Преступления порождает только безнаказанность... Для преступника овчинка
не должна стоить выделки. А сейчас ему просто предлагают ценник - сделаешь
то-то, получишь такое-то наказание. Как бы заранее ПРЕДЛАГАЮТ ему
совершить преступление, если он считает возможным для себя понести
указанное наказание. А отчего же не отсидеть семь лет, даже в нашей
тюрьме, если есть возможность украсть миллион? Только покажи где он лежит!
Стадо ломанется, от желающих отбоя не будет. А надо сделать такую систему
наказаний, чтоб на машине, перевозящей деньги, можно было плакат
вывешивать: "Тут лежит миллион". И чтоб ни одна зараза не позарилась!
  - Ну это ты уже хватил через край! - выходя на набережную, улыбнулся
Владислав Петрович. - Желающие все равно найдутся. Некоторых не сильно
останавливает и высшая мера наказания.
  - Вот их и вешать... Очень даже удобно. Хорошо, когда найдутся желающие
повесится при большом скоплении народа и под музыку. Другим неповадно
будет. Веришь?
  - Да уж, похоже на правду... - следователь уже явно настроился на шутливый
лад. - Хочешь мороженного?
  - Ну, если развесного, тогда с удовольствием. В стаканчиках я не терплю.
- Саша быстро заводился, но так же быстро умел отходить. - Пойдем в
"Островок", а? Там мороженное подают с клубникой и киви, очень даже
съедобно. Только, если ты угощаешь, я бабок ни гроша не взял.
  - Вот захребетник... - рассмеялся Владислав Петрович. - Пойдем, пойдем.
  Народу на набережной было полно. Торговцы летними сувенирами наперебой
предлагали с лотков лакированные ракушки, засушенных крабиков и самые
разные безделушки из местных пород дерева. Покупали у них не много, но
толпились изрядно, а вот к веселому горластому фотографу с обезьянкой,
стояла приличная очередь из желающих запечатлеться на фоне ласкового
южного моря. Фотограф в шортах, шляпе и рубахе с яркими разводами работал
споро, не уставал отпускать безобидные шуточки, создавая по настоящему
летнее настроение.
  Над морем трепетали паруса прогулочных яхт, дул не сильный, но устойчивый
бризовый ветер, а солнце уже не казалось таким злым и безжалостным. Почти
у самой воды, словно диковинные исполинские грибы, пестрели зонтики
прибрежных кафе и ресторанчиков, яркой белизной новенькой пластмассы
выделялись столы и стулья. Все чистенькое, словно игрушечное. Едва уловимо
пахло морской солью и прелыми водорослями.
  Вниз, к морю, вела широкая лестница и Владислав Петрович уверенно
направился к ней.
  - Посидим минут двадцать... - довольно, как кот, сощурился он. - А то так
задолбала эта жара... Поедим мороженного, а я кофе выпью. В кабинете
наглотался растворимого, теперь организм просит чего-нибудь получше.
  - Дорогой тут кофе... - осторожно заметил Саша.
  - Эх... В могилу денег все равно ни копейки забрать не дадут, да и не
нужны они там.
  - Хорошая философия! - одобрительно хмыкнул Фролов, выбирая столик поближе
к воде.
  Эффектная длинноногая официантка смерила Сашу каким-то странным взглядом,
видать с этим приличным заведением его футболка, штаны и шлепанцы
гармонировали не очень.
  - Пива? - чуть скривившись спросила она.
  Грудь у нее выпирала так, что на белой сорочке, казалось, вот-вот сорвет
пуговицы, они визгливыми рикошетами ударят в стол и улетят далеко в море.
Черная юбка кончалась чуть раньше, чем начинаются ноги, а волосы походили
на гриву матерого льва.
  - Два мороженных с клубникой и одно кофе. - с легкой издевкой ответил
Владислав Петрович, уложив на стол свою папку. - Кроме клубники не
забудьте положить киви и ананас. Саня, хочешь вина? - На шару? - Фролов
нарочито осклабился, вызвав у официантки легкое содрогание. - Я ж тебе
говорю! - поддержал его манеру следователь. - Угощаю!
  - Хе... Тогда пусть хоть уксус несет! Но лучше "Крымский эдельвейс".
Двести грамм в запотевшем бокале. А на закуску...
  - Обойдешься. - оборвал его Владислав Петрович.
  - Правильно! Ну кто сухое вино закусывает? Что мы, варвары, что ли? И не
надо ананасов в мороженное! Вычеркните. Вообще нет, впишите обратно.
  Официантка все это выслушала с чуть отвисшей челюстью, аккуратно записала
в блокнотик и с явным вздохом облегчения поспешила дальше. Заносчивый вид
с нее как ветром сдуло.
  - Безнаказанность... - вдруг очень серьезно сказал Саша. - Вот я сейчас
над милой девушкой буквально поиздевался. А почему? Потому что никто не
выйдет из подсобки и не набьет мне морду. - Ну, эту девушку можно назвать
какой угодно, только не милой.
  - Какая разница! Я говорю о принципе. Все корни зла растут от
безнаказанности. Знаешь, почему я так вскрысился на тех гопников, что тебя
оплевали? - Меня пожалел?
  - Да снился ты мне триста лет... - шутливо отмахнулся Фролов. - Они мне
напомнили юсовцев.
  - Тьфу на тебя! А они тут причем? Ты как жидофоб уже, который везде ищет
происки мирового сионизма. Самому не смешно?
  - Ничуть! Ты лучше послушай. Он закинул ногу на ногу и положил ладони на
стол.
  - Давай поглядим на все это, став на сторону тех хулиганов. - предложил
он. - Что они делали? Пили пиво, курили, слушали музыку. Им хорошо, им
весело, но главное - их много. То есть за ними сила. - Согласен. - кивнул
следователь.
  - А теперь поглядим, почему именно им хорошо. Они взяли у папы магнитофон,
у мамы денег, а часть, я уверен, забрали у более слабого. На пиво и
сигареты. Своего труда они в эту развлекуху, поверь мне, вложили минимум.
То есть сегодняшнему комфортному состоянию они обязаны опять таки силе.
Но, как говорил старик Эйнштейн, все на свете относительно. Смысл даже не
в силе, а в наличии рядом более слабого и желательном отсутствии более
сильного. Отними любой из этих двух факторов и компания гопников не
собралась бы.
  - Почему? - удивленно поднял брови Владислав Петрович.
  - Поясняю... - Саша несильно стукнул ладонью по столу. - Если убираем
более слабого, то где взять денег и магнитофон? - По твоему отец этого
Форсы слабее его самого?
  - Конечно! Не физически, так морально. Если дал магнитофон, значит не
нашел сил отказать, или не посчитал нужным, а вполне возможно, что он
вообще на работе и о пропаже не знает, тогда он не в силах защитить
собственное имущество. Пойдет?
  - Пока да. Философ... Давай, развивай.
  - Агась... Значит, если убрать слабого, сегодняшняя гулянка отменилась бы.
Теперь попробуем вставить в уравнение фактор наличия более сильного. Тогда
у них кто-то просто отобрал бы и магнитофон, и деньги. Теоретически,
понимаешь?
  - Конечно. - Вот мы и получили "золотую формулу" агрессивности -
агрессивность существует при наличии структуры, у которой можно забрать и
отсутствии структуры, которая может забрать у тебя. Или уничтожить тебя
самого.
  - Твоя формула не учитывает внутреннюю дисциплину и внутреннюю культуру
поведения. - покачал головой Владислав Петрович. - Я не стану ничего
забирать у того, кто слабей меня, даже если никакое наказание мне не
грозит.
  - Ха! Так это самое главное! Хорошо, что ты заметил. К этому мы еще
обязательно вернемся. Теперь давай поглядим на США, как они возникли и к
чему пришли. Представь себе уже вполне сформировавшийся отброс общества.
Эдакого усредненно-карикатурного туповатого троечника-десятикласника. В
существующем обществе ему место отведено весьма незавидное, поэтому он
садится на корабль и... И вдруг попадает в чудное место, где всего
вдоволь - пива вдоволь, девок, жратвы. Надо только отобрать все это у
детей детсадовского возраста. Наивных и слабых. Именно такими были индейцы
для технически оснащенных и пофигически настроенных переселенцев из
Англии. Не англичан, попрошу заметить, а людей, оставивших свою родину в
поисках тех радостей жизни, которые им не добыть дома ввиду собственной
убогости или лени. Саша, довольный проведенной аналогией, откинулся на
спинку стула.
  - Как ты думаешь, - хитро спросил он. - Что будет делать наш троечник?
Ведь никакой силы, могущей диктовать ему какие либо условия, в данном
месте не существует.
  - Это зависит от его моральных качеств. - упрямо повторил Владислав
Петрович. - Один станет забирать добро у детей, другой примется с ними
торговать тем, что привез, распашет землю... - Стоп! - снова поднял ладонь
Саша. - Давай возьмем идеальный вариант. Первым приехал самый расчудесный
из троечников. Добрый, честный, трудолюбивый. Таких не бывает, конечно, но
я специально взял такого, чтоб у тебя не было никаких сомнений. Он
приехал, никого не обижает и даже встает на защиту несчастных индейцев,
когда его же соотечественники, но уже не такие морально устойчивые,
начинают бить коренное население. Победит, естественно, та мораль, которая
окажется в большинстве, плюс та, какая поведет себя более активно. И
поскольку у троечников, недоучек, отщепенцев и лентяев чаще встречается
именно безнравственная мораль, нам становится понятно, что индейцы
обречены. Их выбивают дружными залпами "Винчестеров" и "Кольтов", после
чего без всякого труда, не считая пролитой крови, подгребают под себя все
богатство. - Ну и что? - пожал плечами следователь. - Так поступали и
европейские государства в Африке, в Индии, в Южной Америке. - Ээээ...
Постой... Разница есть и ты ее сейчас быстро уловишь. Некоторое время
Америка была вполне нормальной страной. Ну и что, если все ее население
составляли те, кто не устроился в Европе? Как и в любой стране в Америке
были хорошие и плохие, честные и гады, богатые и бедные. Но время шло,
богатые оббирали и убивали бедных, оставшиеся бедные постепенно богатели.
Вот в этом и разница, дорогой мой Владислав Петрович, что на том проклятом
континенте всего было вдосталь. Золота, алмазов, нефти, урана, свободного
места и чистой воды. Хватило на всех, еще даже осталось.
  Молча подошла официантка и на стол стали две вазочки мороженного, чашка
кофе и толстопузый бокал с вином. Бокал и впрямь был запотевшим, а от кофе
шел вполне соответствующий цене аромат. Фролов пригубил вино и налег на
мороженное, выуживая ложкой крупные ломтики клубники, ананаса и киви.
  - И вот, - пережевывая продолжил он. - Через двести лет мы получаем
здоровенную банду гопников, задарма набравших пива, девок, магнитофонов и
прочего. Все они сидят на одной огромной лавочке, называемой
Североамериканским континентом и... Что они делают?
  - Отдыхают... - отпил кофе Владислав Петрович.
  - Правильно! - снова приложившись к бокалу, ответил Саша. - Кто-то там на
Диком Западе продолжает пахать на фермах, но подавляющее большинство
просто отдыхает. Имитируя, по большому счету, кипучую деятельность по
перекладыванию денег из одного мешка в другой. Это у них называется
бизнесом. Они достигли практически всеобщего достатка и комфортного
состояния, эйфории от прошлых побед и безоблачного будущего впереди. Того
самого состояния, которое испытывают гопники, пьющие пиво на лавочке. Я
утрирую, конечно, потому что и в Америке ходят на работу, даже занимаются
каким-то производством. Но суть от этого не меняется. Главное то, что это
производство служит всего двум целям. Либо поддержанию комфортности самой
банды гопников, то есть производится пиво, сигареты, кока-кола, бездумное
кино, порнография, отупляющее телевидение с бесконечными викторинами и
рекламой. Либо производится оружие, которое позволяет, не затрачивая
своего труда, отбирать ценности у более слабых.
  - Перегнул! - пробуя мороженное, покачал головой следователь. - Как ни
выёживайся, а есть у них и своя культура.
  - Конечно! - усмехнулся Фролов, усердно наворачивая мороженое. - Культура
у всех есть, даже у гопников. Графити на стенах, отпадный музон,
психоделическое искусство, в основе которого лежит наркотический кайф,
эротическая и приключенческая литература, даже наука, помогающая доказать
самим себе, что они, гопники, самые лучшие и крутые, что только такой
способ существования достоин человеческого существа. Это все просто
необходимо для ощущения комфортности. Он понюхал вино и снова отпил из
бокала.
  - А теперь мы вернемся к комфортному состоянию на лавочке. - тихо сказал
он, но от его тона следователю сделалось не по себе. - Что приходит вслед
за комфортным состоянием?
  - Скука... - Ага! Она самая. Каждому отдельному американцу еще есть к чему
стремится, как правило к зарабатыванию своего миллиона, но самой Америке
двигаться уже некуда. Им никто не мешал, они не воевали, экономику за
чужой счет удалось развить выше крыши, пива, кина, музыки и телевизора
сколько угодно. А поскольку они так и остались теми троечниками, какими
приехали из Европы, то на большее фантазии не хватает. И что может делать
гопник, когда ему комфортно и скучно?
  - Кидаться яйцами и плеваться в прохожих... - учитывая сегодняшний опыт,
кивнул Владислав Петрович.
  - А если не дают?
  - Кто же им может не дать? - Ха! - Фролов довольно улыбнулся. - Ну,
например байкеры. Или рабочие с соседнего завода. Объеденились и не дают
им плеваться. Нельзя, говорят, будем бить. Какая в среде гопников должна
развиться пропагандистская идея, способная свести на нет все запреты и
заодно привлекающая в их ряды новых членов?
  - Свобода... - чуть слышно сказал следователь.
  Он вдруг с оглушающей ясностью понял, что Саша прав, что все факты на
стороне его безумной теории. Государство-хулиган... Огромная банда
разнузданных гопников, вооруженная ядерными ракетами и высотной авиацией.
Ему стало страшно.
  - Что испугался? - глядя ему в глаза, спросил Фролов. - Страшно... А я вот
так же трясусь уже много лет, со времени зверского избиения Югославии.
Именно так гопники избивают в подъезде не подчинившегося им сверстника. Ни
для чего. Просто для демонстрации силы, для того, чтоб другие увидели, как
они круты. Это было ни что иное, как акт международного хулиганства.
Причем с тяжелыми последствиями. Веришь?
  - Трудно спорить. Или ты подтасовываешь факты, или оно так и есть. -
согласился Владислав Петрович.
  - Во-о-о-о-о... Начинает доходить. И их липовая Свобода - лишь
пропагандистский инструмент, позволяющий творить все, что угодно. Но для
того, чтоб этот инструмент работал, его надо внедрить везде. Чем они и
занимаются! Им нужно заразить этой Свободой, а правильно читай
безнаказанностью и безответственностью, весь мир и тогда никто не сможет
сказать "низя". Никто и не скажет, ведь Свобода превыше всего...
  В бокале почти не осталось вина и Саша осушил его одним глотком.
  - Я даже могу рассказать, как именно они это заражение производят. Сидел,
изучал...
  - Погоди. Надо все же в ЭКО заскочить. По дороге расскажешь. Мне честно
интересно.
  - Да я уже вижу.
  - Дайте счет, пожалуйста! - подозвал официантку следователь.
  - Двенадцать гривень. - никуда не заглядывая, сказала она.
  Владислав Петрович расплатился и они пошли вдоль набережной к рынку, за
которым высилось здание полка патрульно-постовой службы. Там, на четвертом
этаже, располагался экспертно-криминалистический отдел. Сокращенно - ЭКО.

  Вариация шестая

  Они решили не толкаться через рынок и обошли его по грязному боковому
переулку. Вдоль тротуара валялись обломки ящиков, капустные листья и
клочья газеты, над мутными лужами с монотонным гудением роились мухи,
поджарые собаки выискивали что-то в смятых картонных коробках. Тяжело урча
мимо проехал грузовик, оставляя за собой клубы угарного черного дыма.
  - Ты понял? - не унимался Саша, развивая тему о распространении
американской свободы. - Сначала выкидывают на мировой рынок приятное и
более или менее привычное. Например газированный напиток, объявив его
символом Америки. Вкусно, приятно. Ассоциативная цепочка увязывается легко
- Америка = получение удовольствия. Потом идет свобода получения денег,
разные викторины и конкурсы. Тут уже не только подкрепляется увязанная
цепочка ассоциаций, но и внедряется новое понятие - беззаботность.
Оказывается, деньги совсем не обязательно зарабатывать. Их можно
беззаботно и весело выиграть в телеигре. Потом свобода секса. Она
воспитывает не только беззаботность, но и безответственность. Зачем
вступать в брак? И так можно натрахаться, как водяная крыса. Никакой
ответственности. Правда им тут немного спутал карты СПИД, но они его
объявили не таким уж и страшным. Одел презерватив и вместе с ним можешь
выбросить любую ответственность. Любую! Это все происходит на уровне
подсознания. Америка хорошо, Америка приятно, никаких забот, сладкая
жизнь, безответственность. Под такую музыку можно было запросто проводить
испытание атомных бомб на городах с живыми людьми, чтоб не просто
испытать, а показать, что Америку ничего не остановит. Но все таки
остановили. Пока был Советский Союз, они не сильно рыпались. Плевались,
как сегодня в парке, гадили в умывальники, пытались совращать молодежь.
Осилили. Через молодежь, через свободолюбивых безответственных политиков,
через всяческие фонды и премии. Теперь можно попробовать снова. Я сам не
понимаю, как в Югославии обошлось без водородной бомбы. Видимо их позиции
в Европе еще не так сильны, боялись, что возникнет другая ассоциативная
цепочка - Америка = беспредел. Отчасти она возникла, но они ее быстро
затопчут новыми подачками. А может они вспомнили, что у России тоже есть
водородная бомба. Они не могут стать полноценными международными
хулиганами, пока есть кто-то равный им по силам и еще не полностью стоит
на их стороне, не каждую секунду лижет им пятки. Россия лижет, но очень
осмотрительно и весьма эпизодически. А вот у Европы уже мозоль на языке.
Они подошли к зданию полка, у дверей которого с десяток бойцов ОМОНа в
полной экипировке вяло щурились от солнца, посасывая дешевые сигаретки.
Фролов вошел в дверь и нажал кнопку звонка на решетке.
  - Юсовцы плюнули в Россию бомбардировкой Югославии и поняли, что мы пока
еще отвечаем на плевки, в отличии от прирученной ими ООН и прочих
международных структур. Подождут, потерпят. Если мы и дальше будем
лопухами трусить, то они и нас укатают изнутри, как сделали это с Европой.
Но знаешь, очень многим это по настоящему понравится. Пришел с работы,
взял пивка, зажрал его "Диролом", вперился в телик, потрахался... Ни
забот, ни хлопот... Никаких усилий! Ни умственных, ни моральных, а
физические по большей части в тренажерных залах. Вот только мало кто
задумывается, что среднестатистический американец отупел настолько, что не
назовет европейские страны кроме Англии, Франции и Германии, что
литература в упадке с пятидесятых годов, кинематограф превратился в
штамповку, без автомобиля они не смогут пройти и двадцати километров, а
без компьютера поделить трехзначное число на двузначное. Казалось бы, ну и
что? Нафига нам все это, если пиво есть? Вроде бы да... Но что они будут
делать, когда ресурсов все же не хватит на всех? Они же без всей этой
техники гадить под себя начнут! Передохнут! Пойдем следом за ними? К
светлому, блин, будущему... И так Америка уже держится на импортных умах
из России и Европы, а дальше это будет все сильнее заметно.
  Дежурный по полку подошел к решетке, посмотрел документы следователя,
вернулся и только в дежурке нажал кнопку, отпирающую замок. - Ну и оставь
их в покое! - улыбнулся Владислав Петрович. - Чего тужишься, если они и
так передохнут?
  - Дело в том, - презрительно скривился Саша. - Что чем больше стран они
под себя подомнут, тем дольше протянут на готовеньком. Пока им
сопротивляется бывший Союз и весь исламский мир, но на долго ли хватит? За
мусульман я спокоен, на них у юсовцев кишка тонка, а вот мы потихоньку
сдаем позиции, принимаем правила навязанной игры, пытаемся влезть в рамки
навязанного мерила "цивилизованности" и именно этим послушно влезаем в
сети, расставленные более полувека назад. Это именно то, что я тебе
говорил о рекламе. Помнишь? Мы видим, что Америка сильна и хотим стать
такими же. Это естественно! Поэтому делаем тоже, что и они. Ошибка! Их
благополучие НИЧЕМ не связанно с их образом жизни, с их ценностями. Оно
основано только на разграблении богатейшего континента, очищенного от
коренного населения. Как раз именно это изначально завоеванное
благополучие ПОЗВОЛЯЕТ им вести такой образ жизни, понимаешь? Если бы
Россия взялась и покорила всю Азию, то мы бы тоже зажили припеваючи! Но за
последние полвека именно юсовцы так яростно выступают против
захватнических войн! Это нецивилизованно! Ага... Пока шла вторая чеченская
война они визжали как резанные, что мы, мол, устраиваем этнические чистки.
На себя бы поглядели, уроды...
  - Ты предлагаешь вести захватнические войны?
  - Куда мне... - отмахнулся Саша. - Но надев джинсы, упершись в телик и
посасывая "Кока-Колу", до экономического уровня Америки не поднимешься.
  Они поднялись по влажной, только что вымытой лестнице на четвертый этаж и
Владислав Петрович прошел в одну из настежь распахнутых кабинетных дверей.
А Фролов привычно остался в просторном вестибюле, уставленном стеклянными
стендами. Чего только не было на этой "выставке для служебного
пользования"! Всевозможное огнестрельное оружие, от самодельного, до
иностранного, фомки, пилки, кусачки, какие-то тряпки, гипсовые слепки
автомобильных протекторов и образцы отпечатков пальцев. Отдельно
красовалась коллекция поддельных документов и целый арсенал холодного
оружия от дубинок, сделанных из обрезка телефонного кабеля, до сверкающих
финок и армейских штыков всех времен и народов.
  Саша видел все это бесчисленное количество раз, но все равно засмотрелся.
Было что-то завораживающее в предметах, хранивших на себе отпечаток
преступных мыслей, хитрых замыслов и печальных судеб. За каждым
"экспонатом" таилась своя история. Даже две. Одна рассказывала о
преступнике, а другая о людях, поймавших его. Фролов никогда не мог для
себя уяснить, какая из историй его волнует больше. Наверное все же
первая... Идти по чужим следам не так интересно, как пробивать дорогу
самому, запутывать следы и состязаться мозгами с активно работающим
правоохранительным аппаратом. Но в то же время такая дорога всегда
вымазана чужими слезами и кровью... Наверное именно поэтому Саша уверенно
встал по эту сторону баррикад, даже когда уволился из СОБРа. Он давно уже
вывел для себя единую формулу Добра и Зла, и теперь любое решение
требовало куда меньше нервных усилий, потому что он всегда был уверен в
правильности выбора. Раньше было намного хуже... Выполняя приказ, он
никогда не знал точно, имеет ли моральное право нажать на спуск. - Эй,
Саня! - крикнул из кабинета Владислав Петрович. - Ходи сюда! Ты вроде
хотел пулю поглядеть?
  Саша прошел по коридору и заглянул в кабинет. Следователь, облокотившись о
подоконник, разглядывал пулю сквозь целован пакетика, а молодой лейтенант
Сережа в три погибели скрючился над микроскопом за единственным в кабинете
столом.
  - На... Погляди. - Владислав Петрович положил на стол, поверх папки, свои
грузные очки и протянул Фролову покореженный кусок омедненного свинца со
стальным сердечником. - Сережа, что у тебя с отпечатками?
  - Ой, Владислав Петрович, на той крышке их больше десятка разных. Кто ее
только не лапал! Картотечных точно нет, уже проверили, а для указанной
Вами сверки у нас нет пока материала. Надо дактилоскопировать указанных
лиц.
  - Мне, что ли, с чернильной подушечкой по домам бегать? - скривился
следователь. - Ваша работа, вы и займитесь. Когда будет готово?
  - Ну... Завтра вечером, если срочно.
  - Вы, лейтенант, кажется не совсем понимаете важность данного дела... -
ровным, но явно угрожающим тоном произнес Владислав Петрович. - Дед, на
утренней летучке, поставил его в первую голову, а мне, извините, надо
ежедневно отчитываться. Наравне со следователем прокуратуры и с комиссией
из областного Управления. И я с вас спущу столько шкур, сколько
потребуется, если будете тянуть кота за хвост. Доступно?
  - Так точно, товарищ майор... - вздохнул Сергей. - Завтра к вечеру все
будет сделано.
  - Вот и славно. Саша, что там с пулей?
  - Так сразу могу сказать только то, что патрон обычный, стандартный. У
"Рыси" пуля другая, специально сделанная, хитро сбалансированная и
покрыта тефлоном. А это обычная болванка от КПВТ. Но ничто не мешает
выстрелить из "Рыси" даже такой пулей, просто нужно побольше умения, чтоб
залепить ей в башку с трех километров. Вес не тот, прецессия, опять таки,
чудовищная... Не знаю. Хороший стрелок.
  - Как ты? - Владислав Петрович оторвал взгляд от пакетика. - Лучше. -
честно признался Саша. - Я уже совсем не тот. Жизнь укатывает помаленьку.
Палец отвык, мышечные навыки утерялись, да и тремор... Видал какой?
  Он вытянул вперед руку, показывая, как она дрожит, но Сергей только
усмехнулся, оторвавшись от микроскопа.
  - Что-то не вижу я никакого дрожания. Ваше алиби, сударь, не прокатывает.
  - Иди ты... - хмуро отмахнулся Фролов.
  - Оскорбление работника милиции при исполнении служебных обязанностей... -
шутливо процитировал лейтенант.
  - Если будешь треньдеть. - фыркнул Саша. - То я еще и адрес назову, куда
именно тебе надо сходить. Адрес длинный, так что возьми на чем записать.
  Сергей рассмеялся и снова уткнулся в микроскоп.
  По коридору лениво расплылось курлыканье телефонного звонка, кто-то в
другом кабинете снял трубку - слов не разобрать, лишь невнятное бормотание.
  - Эй, молодой! - крикнули оттуда и Сергей недовольно поднял голову. -
Дежурный следователь у тебя?
  - Ну?
  - А гражданский?
  - Пулю рассматривает. А что?
  Глухо брякнула уложенная на рычаг трубка.
  - Ничего. Дежурный из управы звонил, спрашивал, добрались или нет.
  Сергей пожал плечами и вернулся к работе, но Фролов отреагировал на этот
звонок как-то странно. Напрягся весь, словно прыгать собрался, глаза стали
холодными, злыми, сощурились, будто смотрели в прицел. Он положил пакетик
с пулей на стол и потер ладони. - Ты чего? - шутливо спросил следователь.
  - Хрен его знает... - тихо ответил Саша, напряженно прислушиваясь к
происходящему в коридоре. - Пойду покурю.
  - Ты же бросил...
  Но Фролов не ответил, просто и расслабленно вышел из кабинета, только
шлепанцы лениво пошлепывали, отбивая каждый шаг нарочито расхлябанной
походки. Владислав Петрович подумывал было пойти следом, но внезапно из
коридора раздался истерический крик:
  - Стоять! Руки на стену!
  Удар, грохот упавшего тела. Лязг взводимых автоматных затворов.
  Когда следователь выскочил из кабинета, все уже было кончено. Саша стоял
упершись лбом в стену, руки за голову, ноги широко расставлены, а пятеро
милиционеров при полной экипировке наставили на него короткие стволы
автоматов. Шестой тюфяком лежал на полу, даже не двигался.
  - Дернешься, выпущу кишки, урод... - грозно рявкнул молодой сержант ОМОНа,
осторожно подходя к Фролову с наручниками.
  Он размашисто, с удовольствием, шарахнул Сашу стальным прикладом по
почкам, потом, осмелев, добавил еще пару раз. - Козел...
  Сержант неумело сковал руки задержанного наручниками и лишь потом присел
над поверженным товарищем, положив ему ладонь на сонную артерию.
  - Давайте врача! - коротко рявкнул он и подскочив, саданул Фролова носком
ботинка в лодыжку.
  Тот не удержался и грохнулся на колени, не издав ни звука.
  - Что случилось?! - ошарашено спросил следователь.
  - Задержали преступника по указанию дежурного по полку. - ехидно скривился
сержант.
  - Какого преступника? Они что там, сдурели совсем? Это оружейный эксперт
Управления!
  - Нам сказали, мы работаем. - отмахнулся ОМОНовец. - А в своих юридических
тонкостях разбирайтесь сами. Пойдем, козлина поганая! Драться он удумал...
Я тебе за Витька голову еще снесу... Сейчас руки марать неохота, а
вечерком зайду в райотдел, побеседуем малехо.
  Он ухватил Фролова за наручники и немилосердно выворачивая руки потащил к
лестнице. Лежавший на полу Витек начал понемногу очухиваться, даже
попробовал застонать, хрипя поврежденным горлом.
  - Скорая уже едет! - крикнул снизу дежурный. - Давайте задержанного в
машину!
  Владислав Петрович, совершенно обалдев от случившегося, как сквозь туман
глядел на суетящихся милиционеров, выносивших поверженного товарища. Все
ЭКО вывалило в коридор, но следователь никого не хотел замечать, он резко
и порывисто вбежал в кабинет и сдернул телефонную трубку.
  - Сафронов на линии! Дайте зама по оперативной. Я знаю, что он на
совещании! Скажите, что в утреннем деле сложилась чрезвычайная ситуация.
Что? Ладно, я сейчас подскочу.
  Он бросил трубку и скинув маску солидности пробежал по коридору к
лестнице, на которой виднелись капельки свежей крови.
  Спустившись, он зло глянул на дежурного.
  - Есть машина до "управы"? - не скрывая чувств спросил он.
  - Только отъехала. - ледяным тоном ответил дежурный.
  - Черт...
  Владислав Петрович отомкнул лязгнувшую решетку и скорым шагом направился
мимо рынка. Мысли так и метались, не находя ответа на заданные сегодняшним
днем вопросы. Личное указание зама по оперативной... Дурь какая-то.
Ошибка! Или... Неужели действительно Саша замешан в этом деле? Неужели
именно он... Нет! При всей его напускной ненависти не похож он на ночного
стрелка. Слишком рассудителен, слишком опытен... Или областная комиссия
что-то на него раскопала? Конечно... Бывший снайпер, вовремя подвернулся
под руку. Вот беда... Доказывай теперь, что ты не верблюд... Интересно,
есть ли у него алиби? Народу на троллейбусной остановке собралось столько,
что яблоку негде упасть - мужчины, женщины, бабки с котомками и сумками на
колесиках. Троллейбус был и вовсе забит, словно банка с селедкой, а
знойный тягучий воздух остро пах сотней тел, ну точно как застоялый
рассол. Не обращая внимания на протестующие возгласы следователь пробил
себе дорогу локтями и втиснулся в уже закрывающуюся, шипящую как пробитая
шина дверь. На него навались, поручень больно врезался в непривычное к
таким упражнениям тело, пот сразу потек по лицу неприятными струйками.
Троллейбус дернулся и надрывно гудя тронулся с места, а ворвавшийся через
открытый люк воздух приятно забежал за воротник взмокшей рубашки.
  Владислав Петрович не был склонен к поэтическим сравнениям, но в
метавшимся уме мелькнула вполне оформившаяся мысль, что троллейбус
разгоняется в неизвестность. Привычный мир вздрагивал и покачивался,
словно грозя опрокинуться вверх тормашками и это ощущалось почти
физически, до легкой тошноты, но свежий ветер обдувал лицо, раздувал
потную духоту, намекая, что не все перемены к худшему.

  Вариация седьмая

  "УАЗик" несся по улице, тревожно подвывая сиреной, водитель не сильно
церемонился на поворотах и Фролов, не имея возможности ухватиться хоть за
что-то скованными сзади руками, летал от одного борта "обезьянника" до
другого. Пара шишек уже обеспечена, хоть бы лицо не разбить... Туго
застегнутые наручники ножами врезались в запястья, кисти уже начинали
неметь, лишенные притока горячей крови.
  На райотделовской стоянке водитель затормозил так, что Саша всем телом
ухнулся в железную стенку с решеткой, разнеся щеку двумя рванными
ссадинами. Ну вот... Теперь за лицо можно не беспокоиться.
  Щелкнул дверной замок и его вытянули спиной вперед, волоча, как мешок, по
нагревшемуся асфальту. Шлепки остались в машине и выскочивший водитель
брезгливо зашвырнул их подальше в кусты. Штанам тоже досталось, видимо
изготовитель не рассчитывал, что ими будут елозить по дороге и бетонным
бордюрам.
  Двое здоровенных хлопцев в брониках и пятнистой ОМОНовской форме тащили
Сашу легко, играючи, не забывая пинать при каждом удобном случае, чтоб не
расслаблялся. Бордюр, ступеньки, порог... Пальцы на босых ногах жгло,
будто адовым пламенем, ногти больно корябали по асфальту, поэтому гладкий
линолеум вестибюля показался наградой за все пережитые в жизни страдания.
Дежурный отпер дверь в коридор с камерами, деловито отомкнул наручники и
пробежав руками по двум куцым карманам спортивных штанов, вытянул
проездной, перочинный ножик и пару мелких банкнот.
  - В пятую камеру. - коротко кивнул он не молодому уже помощнику.
  Тяжело лязгнул грузный железный засов и Фролова впихнули в затхлую камеру,
грохнув позади окованной дверью. Снова лязг засова и удаляющиеся к дежурке
шаги. Хорошо работают... Быстро и эффективно. Еще бы чуток помягче, но это
мы уже привередничаем.
  Саша облокотился о стену, не глядя на заинтересованно поднявшегося
сокамерника и блаженно растер промятые запястья. Как мало надо человеку
для счастья, однако! Снятые наручники, горячий чай после морозного ветра,
горстку плесневелых сухарей после трехдневной голодовки...
  - Чего вылупился? - прикрыв глаза, спросил он у стоящего над ним верзилу,
похожего на масштабно уменьшенную модель Кинг-Конга. Явно действующую.
  Правда Кинг-Конг никогда не носил белую майку с черной надписью "Yes!" на
отвисшем брюхе, коричневые шорты и кроссовки без шнурков. Ума у гигантской
обезьянки видать тоже было побольше, потому как сокамерник на вопрос
отреагировал вяло, продолжая рассматривать Фролова, словно тот был
выброшенным на берег дельфином.
  - Сигареты есть? - басовито спросил верзила.
  - Ага... Полный мешок. - съязвил Саша. - Где я их должен был спрятать по
твоему?
  - Ну...
  - Баранки гну. Отвали! Видишь, человек не в настроении.
  До верзилы доходило явно с какой-то задержкой, он протянул волосатую руку,
намериваясь ухватить новичка за футболку, но тут же вскрикнул, словно
коснувшись раскаленного утюга. Фролов коротко ударил открытой ладонью в
вытянутые волосатые пальцы, да так, что у сокамерника хрустнуло аж до
локтя. Тот взвыл, ухватился за руку и сел в самом дальнем углу,
свернувшись от боли почти пополам.
  - Убью гада... - прошипел он.
  - Ага... - Саша сощурился, как мартовский кот на солнце. - Только к
нотариусу сначала сходи, а то так и сдохнешь, завещание не составив. Кому
же тогда достанутся твои распрекрасные штанишки?
  Верзила умолк, только цикал и постанывал, оглядывая опухшую руку.
  Фролов потянулся, осмотрел разбитые ноги и отер ссадины наслюнявленной
рукой. Сойдет. Хотя воняет тут гадостно, наверняка и злые бактерии
водятся. Но мы им не дадимся так просто, мы их забьем до смерти могучим
иммунитетом. На противоположной стене проглядывалась заботливо
выцарапанная надпись: "Генерал Дед ублюдок". Дальше другим почерком
добавлено: "Падла", а еще чуть правее печатными буквами: "Петух". Саша
усмехнулся, сорвал с кармана застежку "молнии" и доцарапал через запятую
короткое слово: "Урод". Получилось хорошо, выразительно.
  Свет от лампочки в коридоре пробивался в камеру через большое окошко из
толстенного стекла, устроенного в двери. Другого освещения не было, но
было почти светло, зато духота стояла просто чудовищная, смешанная с ни с
чем не сравнимым запахом сырого застенка. Саша постарался расслабить все
мышцы, он знал, что жара, проникнув в тело, очень скоро станет привычной,
почти незаметной. С холодом бороться куда труднее.
  Все же интересно, за что меня загребли? Конечно, особой разницы нет, от
ответа на этот вопрос клетка хоромами не станет, но любопытство, видимо,
является глубинным качеством людской натуры. И хоть никакой вины за собой
Фролов не чувствовал, но призадуматься было над чем. Хотя бы об ОМОНовце
Вите, которого сейчас, скорее всего, отхаживают в реанимации. Травма
кадыка - дело нешуточное. Ох... Не нужно было этого. Совсем ни к чему. Все
равно ведь сдался...
  В душе шевельнулось что-то похожее на угрызение совести, когда
представилась милая девушка с пушистой крашенной челкой, плачущая над
кроватью поверженного милиционера. Да... Худо. У него ведь и мама есть...
Проклянет еще, буду потом в гробу переворачиваться.
  Что бы там ни было, а Саша почувствовал вполне оформившуюся жалость к
этому мальчику, наверняка пришедшему в ОМОН за мужской работой и своей
собственной капелькой славы. Мало ведь кто приходит в милицию, чтоб стать
"ментом поганым". Это наступает чуть позже... Вместе с иллюзией
вседозволенности, с рутиной, с озлобленностью на всеобщее непонимание, с
чувством того, что ты стоишь выше Добра и Зла, что ты, собственно, и есть
Зло, необходимое для расчистки дороги к Добру. Ты начинаешь делать себе
поблажки, начинаешь придумывать оправдания действиям, которые вынужден
делать по долгу службы. А то и просто МОЖЕШЬ делать, пользуясь зыбким
призраком "служебного положения". Оправдания очень просты и у всех
одинаковы... Интуитивно понятны, как принято говорить. Мы рискуем жизнью
за вас, народ, значит вы, народ, ДОЛЖНЫ относиться к нам с пониманием. У
нас такая работа. Мы не можем относиться ко всем людям без подозрения,
потому что каждый день видим, какие ублюдки, подонки и звери бывают среди
вас, людей. Поэтому извините нас за суровость. Иногда за жестокость. Эта
злость необходима нам для работы, иначе мы скиснем и не сможем вас
защищать. Простите нас за ошибочные задержания, за удары дубинок, когда в
этом нет особой необходимости. Ведь правосудие очень несовершенно и в этом
нет нашей вины, но мы каждый день ведем борьбу с мразью, на наших шкурах
есть отметины ее грязных зубов. И мы не можем проявлять милосердие при
задержании, потому что скорее всего его проявит суд, назначив слишком
мягкую меру наказания. Так пусть лучше преступник получит наказание сразу,
на месте, пусть из него вылетит спесь и наглость, с которой он совершал
преступление. Простите нас лишь за то, что в пылу боя не всегда есть
возможность отличить преступника от его жертвы, что не можем мы сразу
определить и меру вины виноватого, поэтому рубим с плеча, так чтоб сразу
искры из глаз. Нас за это наказывают, увольняют, даже сажают, но мы не
можем иначе. У нас такая работа. И если хоть один раз мы проявим
милосердие и не перешарим карманы задержанного, то этот раз может
обернуться пулей в наших сердцах. Мы несем непомерные моральные нагрузки,
мы несем бремя ответственности и опасности, но нам платят мизерную
зарплату. Мы можем и должны исполнять свой долг, не делая никаких
поблажек, и мы будем это делать, если вы, люди, этого хотите. Но почему вы
не хотите этого? Почему?! Почему вы кричите о коррупции, а сами даете
червонец инспектору, когда проехали на красный сигнал светофора? И если он
не возьмет этот драный червонец, а составит на вас протокол, то вы
назовете его гадом и поганым ментом. Но если возьмет, то вы на весь
гаражный кооператив кричите, что вас обобрали. Так что нам, вообще вас не
останавливать? Ведь у нас такая работа! Сколько копий сломано вокруг
коррупции... Но еще больше пролито слез провинившихся граждан с МОЛЬБАМИ
взять взятку, но не доводить дело до законного наказания. Фролов
усмехнулся. До чего же логично и правильно все звучит. Плакать хочется...
Но во всей этой логике почему-то выпадает один никому не заметный момент -
ВАС, уважаемые, никто на эту работу не гнал. Сами пришли, кто за чем. И вы
действительно должны делать ее, четко и до последней буквы правильно, а
вот уже после этого извиняться за то, что из-за мягкости закона, а не
вашей личной, преступник ушел от наказания. Или убил вас самих. Такое
бывает нередко, но вас никто на эту работу не гнал. Только тогда вы
можете с гордо поднятой головой сказать: "Мы сделали все, что могли, все
то, что позволил нам закон и не наша в том вина, что он слишком мягок".
Тогда не придется извиняться. Сделав все до последней буквы правильно, вы
сможете не опуская глаз сказать: "Мы сделали все по закону. И не наша в
том вина, что он слишком суров. Не преступайте его". И вы будете правы. От
начала и до конца. И тогда вы будете получать пули в сердце, финки в бок и
нищенскую зарплату в карман дешевых штанов, но у вас появится то, что ныне
есть у очень немногих. Честь.
  Маленькое, почти забытое слово, не стоящее ни копейки и стоящее так
дорого. Емкое слово, собравшее в себе честность, чистую совесть и
обыденное чувство выполненного долга, с которым каждый вечер ложишься
спать.
  Слава.
  Стоящая порою так дорого, но по большому счету не стоящая ничего.
  Не за этим ли вы идете в милицию? Если за чем-то другим, то лучше не надо.
Ни вам, ни нам. Ничего кроме этих двух слов вы на столь трудной работе не
сможете получить в принципе, если сами не преступите закон. Но если вы
заранее идете с мыслью брать взятки и пользоваться служебным положением не
во имя закона, то... Будьте вы прокляты! Уж лучше идите на большую дорогу,
грабьте и избивайте, но не позорьте имена тех, кто носил такую же форму с
честью. И тогда вы будете называться положенным вам словом "преступники",
и тогда я снова надену милицейскую форму и буду отстреливать вас как
бешенных собак. И не надо ничего упрощать! Упрощение - и есть истинный
корень Зла. Да, трудно поступать по закону и помнить десятки инструкций.
Трудно удержаться от соблазна улучшить статистику раскрываемости, навесив
липу на подвернувшегося невиновного. Пусть он хоть сто раз закоренелый
преступник, но "вывешивание сухарей", это упрощение собственной работы, а
значит Зло по сути своей. Трудно доказать вину виноватого, но вам ПРИДЕТСЯ
делать это, не фабрикуя улик. Иначе грош вам цена! Иначе Зло быстро и
уверенно затянет вас в темные сети, как бы прочно ни стояли вы на стороне
Света в начале пути. Вы даже не заметите этого, только в глазах бывших
друзей прочтете презрение, только злорадство прочтете в глазах врагов.
  Струйки пота вяло текли по щекам с начавшей пробиваться щетиной, Фролов
почувствовал учащенный ритм сердца и чуть придержал бурлившие мысли. Он
сам прошел через это, ощутил не только шкурой, но и самой душой. Граница
между Добром и Злом пролегла через сердце, через разум, через
воспоминания. Она подрагивала на подушечке указательного пальца, ждущего
команды на спусковом крючке, она блестела в линзах прицела, нацеленного в
живое. Только поступив до последней буквы правильно, Саша мог позволить
себе нажать спуск. И когда это "правильно" разошлось с его собственными
представлениями о Добре и Зле, он без колебания попрощался со своей
штатной СВДэшкой и пошел к начальнику, писать рапорт об увольнении.
  И теперь, уже поступив так, он не находил оправдания этому несчастному
Вите, сначала занесшему руку для удара, а потом выкрикнувшего формулу
задержания. ОМОНовец упростил себе работу. Значит совершил зло.
  Саша прекрасно понимал, что не думал тогда ни о чем подобном, а нанес удар
рефлекторно, в ответ на замах. Но в то же время он прекрасно знал и
контролировал свои рефлексы... Если бы Витя сначала крикнул: "Стоять, Вы
задержаны!", то потом мог бы вить из Фролова веревки. Но неожиданный замах
вызвал в ответ неожиданный рефлекс - короткий рубящий удар в горло.
Ничего, выживет - в последний момент разум успел придержать бьющую руку.
  Определить время в четырех стенах, чуть тронутых желтым светом одинокой
лампочки, было никак невозможно, поэтому Саша совсем потерялся в смеси из
ленивого течения бесцветных часов и собственных бурных мыслей. Лишь когда
кожа уловила чуть заметный спад духоты, он понял, что день близится к
вечеру. Снаружи жара быстро сползала в море, но нагретые за день стены и
просмоленная крыша еще долго удержат в камерах почти духовочную жару. Есть
не хотелось, но Фролов знал, что вместе со струями пота тело теряет
огромные количества соли, которые можно восполнить только с едой, иначе
нарушенный водно-солевой баланс крови быстро даст о себе знать тошнотой,
вялостью и жуткой головной болью. В боевых условиях он принимал небольшую
соляную таблетку, запивая ее полным стаканом теплой воды, после этого и
жажда сводилась в ноль, и пот не мешал работать, и о тепловом ударе можно
было не думать. Но тут соли не было, еду тоже никто предлагать не думал,
поэтому в ушах уже начинало знакомо посвистывать, а рот обжигало сухостью
жажды. Верзила в углу чувствовал себя явно не лучше, скорчился на полу,
потел как зеркало в бане, а пересохшие губы дергались, что-то нашептывая.
  Ладно, не помрем... Ужин ведь должны принести! Главное после еды не
обпиться, а то совсем худо будет. В коридоре послышались чьи-то шаги,
дважды звякнула массивная вязанка ключей. - Фролов, встать, лицом к стене!
- появилось в дверном окошке лицо помощника дежурного. - Живо!
  Саша вяло поднялся, опираясь ладонями о шершавую стену, лицо честно
выражало внутреннее состояние как души, так и тела - губы скривились,
глаза собрались в узкие щелочки, обозначив морщины, а щеки ввалились,
отчего пробившаяся щетина выглядела особенно колоритно. Здоровенные
ссадины на лице и пунцовые шишки тоже не красили, а если принять во
внимание изодранные штаны, босые ноги и потянутую футболку, то впечатление
получалось просто жуткое. Фролов попросту был похож на опустившегося
алкоголика, пристававшего к прохожим, получившего за это по морде и
банально забранного в милицию за непотребное поведение. Маскировка - лучше
не придумаешь. Только к запаху пота надо добавить напористый алкогольный
дух.
  Снаружи лязгнул засов и дверь со скрипом отворилась, впустив брезгливо
скривившегося помощника. - Назад не смотреть! - обыденно вымолвил он, сняв
с пояса наручники и застегивая Саше руки за спиной.
  Не смотря на неважное самочувствие, Фролов почувствовал к бывалому
старшине вполне серьезное уважение. Вот это и называется - вести себя "до
последней буквы правильно". Знает ведь уже, кто такой Александр Фролов,
знает, что могу его убить не только отвернувшись, но и вообще с закрытыми
глазами. Но не мутузит дубинкой до помутнения мозгов, не пинает ногами, не
дергает. Хотя и про Витю тоже знает наверняка.
  Подавляющее большинство милиционеров, работающих на улицах, сочло бы его
поведение глупым, ведь не заботится о собственной безопасности. Многие
сочтут его безнравственным, ведь этот гад-задержанный посмел ударить
верного боевого товарища. Но на самом деле этот человек действительно был
на своем месте. Изо дня в день, без надежды на почести и понимание, за
скудное жалованье он возится со всякой мразью, просто выполняя то, что от
него требуется. Это не признак ума, конечно, но не всем ведь звезды с
небес хватать! Зато по отношению к этому маленькому сорокалетнему
человечку, не дослужившемуся даже до офицерских погон, можно применить
замечательное слово "честь". Оно позволяет ему спокойно спать, не прятать
взгляда на улицах, здороваться с соседями, не опасаясь презрения, одевать
на праздники парадную форму и гордиться ей по праву. А потом от души
напиваться дешевой водкой, вместе с горсткой таких же как он. Жаль только,
что такие погибают первыми, приняв на себя удар несовершенных законов и
глупых приказов, жаль, что другие, наворовав и заведя связи, не пьют
дешевую водку, а жрут в те же самые праздники истекающий соком гриль,
ездят на приличных машинах и водят девок в хорошие кабаки. Именно эти
сытые, вздрагивая в оправданном страхе разоблачения, придумали расхожую
ментовскую поговорочку: "Сегодня живу напротив тюрьмы, а завтра напротив
своего дома." И пусть оно будет так, если существует хоть где-то какая-то
высшая сила. Ведь всегда, у всех есть выбор - упрощать или нет.
  - Вперед, на выход! - взявшись за цепь наручников, скомандовал помощник
дежурного.
  Саша склонил голову и, морщась от боли в разбитых об асфальт ступнях,
шагнул в коридор.
  Они прошли до конца коридора, где напротив дежурки светился прямоугольник
распахнутой двери в комнату для допросов. Это хорошо... Что-то куда-то
движется, а это намного лучше, чем стоячее болото неопределенности.
  Окон в комнате для допросов не было, только два прикрученных к полу стула
в торцах длинного тяжелого стола, да четыре лампы дневного света на
потолке, одна из которых натужно гудела скрытым за ребристым пластиком
нутром. Помощник дежурного усадил Сашу на стул и перестегнул наручники
так, чтоб цепь проходила за крестообразной металлической спинкой. Теперь
не вскочишь и ради спасения жизни... Старшина сунул ключ от наручников в
карман и молча вышел, оставив задержанного рассматривать облупленные стены
со следами плесени и наслоений селитры. Вентиляция у них тут хреновая...
  В коридоре мягко щелкнул электрический замок, отпирающий дверь дежурки,
знакомый голос что-то наставительно буркнул и тут же в комнату для
допросов вошел Владислав Петрович - уставший, замученный, без очков и без
папки, а рубашка расстегнута аж на две пуговицы. - Ну что, зэк... - с чуть
заметной улыбкой вымолвил он, усаживаясь на свободный стул. - Попался?
  - Во-во... - сморщил нос Саша. - По самые уши... Нос, блин чешется, спасу
нет. Почеши, а?
  - Иди ты... - уже смелее улыбнулся следователь. - Я смотрю тебя не сильно
тут укатало, если не считать чуть помятого вида.
  - Бывало и хуже, - пожал плечами Фролов. - За что хоть меня загребли?
Выяснил?
  - У меня, Саша, работа такая, выяснять вынюхивать... Вообще-то из-за
ерунды ты влип, скажу честно, и если бы...
  - Короче. - насупился Саша.
  - А, ну да... Магнитофон Форсы помнишь, который ты в сквере разбил?
  - Ну.
  - А как зовут в миру этого Форсу не знаешь, небось?
  - Оно мне надо?
  - Сейчас да. Потому что молодой человек по кличке Форса,
несовершеннолетний, ученик девятого класса третьей школы, носит, согласно
свидетельству о рождении, гордое имя Константин Дед.
  - Что?!
  - Что слышал. Это родной и горячо любимый племянник нашего генерала. Сын
его младшего брата. Каково?
  - Лихо... - невесело вздохнул Фролов. - Теперь я верю, что тот магнитофон
стоил сто баксов.
  - Тебе от этого легче?
  - Не очень-то...
  - Вот и я о том. В принципе, твое задержание было формальностью. Просто
Дед распсиховался, что ты его племяша уделал и приказал задержать как
можно более жестко, до выяснения обстоятельств. Ничего незаконного он не
сделал. Ну... На грани, можно сказать. В принципе тебя нужно было вызвать
повесткой, но тут дело семейное, сам понимаешь. Все повреждения, которые
ты нанес, уже квалифицированны как тяжкие и средней тяжести, но все три
объяснения свидетелей и мой рапорт в твою пользу. Я из природной честности
об этом не упоминал, но все свидетели, словно сговорившись, написали что
ты сделал замечание подросткам и те на тебя напали. Выходит самооборона.
Причем от группового нападения. Так что ни один суд не сможет наложить на
тебя меру наказания. Не смог бы, точнее. Ведь Дед - мужик не дурной и тебя
знает прекрасно. Он нарочно устроил этот спектакль, чтоб ты где-нибудь
прокололся и прекрасно добился поставленной цели.
  - ОМОНовец... - снова вздохнул Саша.
  - Ага. Сопротивление работнику милиции при исполнении служебных
обязанностей, нанесение телесных повреждений средней степени тяжести.
Этого вполне хватит, чтоб посадить тебя года на три.
  - Хрена с два... - зло сверкнул глазами Фролов. - Нарушение инструкции и
незаконное задержание. Что-то я повестки не видел! Плюс жестокое обращение
в момент задержания. Пойдет? В течении трех суток сниму побои и...
  - Ничего не выйдет. Ты оказал сопротивление и они применили силу. Статья
пятнадцатая Закона "О милиции Украины". А что ты говорил о нарушении
инструкции?
  - Сержант замахнулся до того, как сказал мне формулу задержания. Я и
ответил. Веришь?
  - Да уж... Рефлексы? - Что-то вроде того.
  - Доказать это будет невозможно в принципе, поскольку никто из пятерых в
жизни не напишет, что Виктор напал на тебя первым. А других свидетелей
нет. Единственное для тебя спасение, это журналистская шумиха вокруг
твоего дела. Этим шакалам от пера только дай повод потявкать на Деда! Тем
более тут уж есть за что зацепиться... Коррумпированный генерал
выгораживает племянника-хулигана, а ветеран всех мыслимых войн, защитник
обиженных, томиться в сырых застенках. Как?
  - Мне нравится... Особенно про защитника обиженных. - усмехнулся Саша.
  - В газетах будет смотреться еще лучше, весь город загудит, как очередь за
бензином. Если до журналистов дойдет хоть малейший слушок, то они раздуют
такую бурю, что только держись! В этом случае Дед сам спустит дело на
тормозах, поскольку на его посту не замараться - надо святым быть, а
журналюги вывернут наизнанку все грязное белье, какое только найдут. Но
это лишь в том случае, если слухи выползут наружу.
  - В смысле?
  - Ну... Информация пока закрытая, никаких свидетелей нет... - замялся
следователь.
  - А ты?!
  - Что я? Я ничего не видел. Честно. Выскочил, когда ты уже носом в стенку
уперся.
  Саша несколько опешил... А ведь Владислав Петрович прав! С ужасающей
ясностью Фролов понял, что это как раз и есть та самая честность, о
которой он размышлял сегодня все проведенное в камере время. И если
следователь скажет то, чего не видел собственными глазами, если станет
выгораживать старого друга, то окажется ничем не лучше милицейского
генерала, выгораживающего нагадившего племянника.
  Снова затрещала по швам теория объективности Добра, которая скрупулезно
выстраивалась несколько лет. Саша прикрыл глаза и чуть опустил голову.
Какая тут к чертям объективность, если одно и то же действие я сам с
удовольствием восприму как Добро, а для Деда это будет самое настоящее
Зло? Но нет же! Сколько раз эта теория находила блестящие подтверждения...
Что-то я не доглядел, что-то тут не так. Не может предательство быть
Добром, как ни крути. Хоть тресни! А ведь честность Владислава Петровича
обернется именно предательством по отношению ко мне... Он сам-то понимает
это? Да какая разница! Самому бы разобраться вначале.
  - Чего притих? - спросил следователь.
  - Дай подумать, а?
  - Валяй. Я схожу позвоню. Наручники не давят? - Переживу.
  Саша глянул вслед вышедшему в коридор другу и снова погрузился в невеселые
мысли. Так... Начнем с самого начала, с того, как мы эту теорию строили. И
для чего.

  Вариация восьмая

  Еще в юности Фролов не раз удивлялся, как по разному воспринимают благо
разные люди. Правда тогда это мало его трогало - юношеские проблемы,
первая любовь и вообще выбор пути занимали его мысли гораздо сильнее. Но
прошло пару лет и на старенькой видеокассете у одной из своих подружек он
увидел фильм "Рембо-3". Это оставило в памяти настолько значимый след, что
именно этот день Саша для себя обозначил как начало создания безумной
теории, призванной разграничить Добро и Зло. Ему было шестнадцать лет,
только закончилась афганская война и слова "добро" и "зло" еще не писались
для него с большой буквы, но расставленные в фильме акценты с невероятной
очевидностью показали, что любые события можно повернуть диаметрально
противоположно привычным.
  Это удивило, насторожило, но особых исканий не вызвало, пока жизнь не
забросила его на срочную, а потом и сверхсрочную службу в спецчасти
морской пехоты. Точнее до тех пор, пока не пришлось убивать...
  Служба снайпера в мирное время мало чем отличается от любой другой в
спецназе - изнурительные тренировки до потемнения в глазах, занятия
рукопашным боем, владение самым разным оружием, взрывное дело, вождение,
прыжки с парашютом, морские высадки, стрельбы. Но когда неумолимая тень
войны заштриховывает мирную жизнь, все становится иначе. И если для любого
спецназовца смертельный риск боевой операции и работа на грани
возможности, не всегда связаны с убийством, то каждый выстрел снайпера
направлен в живое. Его работа - убийство. За это ему платят деньги и
именно это он умеет делать лучше всего. Убивать. Не сражаться, не
защищать, а именно убивать. Достаточно подло, оставаясь невидимым в хорошо
укрытой засаде, почти не рискуя, если предательское солнце не коснется
прямым лучом линзы прицела и если помощница-ночь не пропустит через себя
едва уловимую искорку, вырвавшуюся из пламегасителя. И если он не может
этого делать, то грош ему цена. Как снайперу. А как Человеку?
  Даже после самых горячих боев, когда приходилось стрелять почти не целясь,
Саша помнил лица всех убитых врагов, мог уверенно назвать окрас и породу
каждой застреленной сторожевой собаки. Злые шутки порой играет с нами
память, но эти лица часто возвращались в снах, словно кто-то, с нарочитым
садизмом, прокручивал длинную пленку, записанную электронным прицелом.
Лицо, выстрел, тьма... Снова лицо и снова выстрел... Саша мог с
уверенностью назвать точную цифру - число этих лиц, но даже перед самим
собой он боялся это сделать. Они были очень разными, эти лица... Русские,
прибалтийцы, чеченцы, арабы, солдаты, шоферы, связисты, даже женские лица
были, но о них вспоминать труднее всего.
  Поначалу, когда еще не было и пяти зарубок на прикладе его первой
винтовки, он убивал не задумываясь, просто потому, что в прицеле был враг
и потому, что таков был приказ. Но чуть позже, особенно когда война для
него кончилась и пошла служба в СОБР МВД Украины, четкость позиции
"свой-чужой" сильно размылась. Кругом царил мир, раскинулся город, жили
люди, улыбались, ходили по магазинам. И среди них, частью этой всеобщей
массы, словно раковая опухоль жила преступность. Не та преступность,
которая тырит мелочь по карманам, а мощная злая сила, которая ни перед чем
не остановится в страстном порыве добыть деньги. Ни перед унижением, ни
перед запугиванием, ни перед убийством.
  И в борьбе с этой силой понадобилось универсальное средство, способное
четко и ясно разграничить Добро и Зло, гораздо четче и правильней, чем
приказ или перекрестье прицела. Ведь если на войне враг был явным, имел
четкое местоположение и отличался от "своих" как внешним видом, так и
каждым действием, то в городе врагов не было вовсе. Были только
преступники, то есть лица, ПРЕСТУПИВШИЕ ЗАКОН. А каждый знает, что
преступником человека может назвать только суд. Да и то... В уголовном
кодексе всегда были и есть преступления, которые ничего общего не имеют с
понятиями Добра и Зла, а затрагивают только интересы совсем не безгрешного
организма под названием "государство".
  Поначалу задача казалась неразрешимой - разные люди, разные устремления,
разные страхи. Для жены преступника убийство мужа окажется страшным злом,
а для милиционера, совершившего его при исполнении, вполне конкретным
добром, выраженным в благодарностях и чувстве выполненного долга. Но
что-то в этом было худое, что-то неправильное - одни только погоны и
возложенная государством задача не могут и не должны быть индульгенцией на
убийство. Ведь именно неважные законы, размывшие границу между Добром и
Злом, стали причиной, по которой милиционеров прозвали "ментами", вложив в
это прозвище всю ненависть и пренебрежение к людям, прикрывающимся лишь
широкой грудью государства, а не собственной совестью. А государство,
начавшее свой путь с революции, гражданской войны, террора и репрессий не
могло не размыть эту границу, поскольку не имело собственной совести,
заменив ее коммунистическими суррогатами чести и долга. Не за идеологию
уравниловки ненавидел Фролов коммунистов, а именно за ясное и конкретное
провозглашение необъективности Добра. Все что хорошо для класса,
захватившего власть силой, то хорошо в принципе, то, по мнению
коммунистов, и есть Добро. За него, за это Добро, можно убивать не
задумываясь, можно грабить, то бишь национализировать, можно высылать
целые народы, предавать родителей, расстреливать тысячи людей, как скот на
бойне... Все это не просто МОЖНО, а НУЖНО делать для блага "людей труда".
Потому что все остальные ОБЪЯВЛЕНЫ врагами. Партия так сказала. Все.
Незачем думать.
  А потом, коль что не сладится, можно эти действия осудить на очередном или
внеочередном съезде, пожурить виноватых, а самых злостных даже
расстрелять. На всякий случай. Пролетариату от этого хуже не станет.
  Коммунисты продержались семьдесят лет только благодаря двум вещам:
пролетариат был наиболее многочисленным классом и не было в новейшей
истории власти более жестокой, более склонной к подавлению любой
оппозиции, чем советская. Если бы царский режим судил революционеров по
тем законам и теми мерами, какие потом использовали они, то мы до сих пор
бы жили в Российской Империи и ни одна собака не смогла бы даже пискнуть
под железной пятой монархии.
  Что стоила несчастная царская охранка, высылающая оппозиционеров в Сибирь
и уничтожавшая только явных киллеров, вроде Саши Ульянова? Да ничего, по
сравнению с жуткими конвейерами смерти в подвалах НКВД, с показательными
судами, с отречением детей от родителей... Вот это была работа! Вот это
был прессинг! Даже фашизм вряд ли сравнится по жестокости с коммунизмом,
хотя размах у фашизма был больше, на этом они и сгорели. Коммунисты
нарекли Добром пользу для одного класса, а фашисты пользу для одной нации.
И в чем разница? Те же лагеря, те же расстрелы. Только немцы подходили
даже к этому с исконно национальной практичностью, а бесшабашные русские
наслаждались жестокостью ради жестокости. Или просто пытались выжить, по
приказу убивая других. Кто как. Но разницы нет. По формуле Нюрнбергского
процесса, приказы начальства не являются оправданием для исполнителей
преступлений перед человечеством. И хотя сам процесс, как любая показуха,
не был непререкаемым авторитетом, но в этой его формуле была великая
правда - каждый должен иметь собственную совесть, а не подменять ее
коллективной, сваливая ответственность на вожаков. Сколько же ходит еще по
земле тех безымянно-бесфамильных чекистов, которые хладнокровно
расстреливали ни в чем не повинных людей в мокрых от крови душевых и
загаженных кошками подвалах? Коммунизм отпустил им грехи во имя себя. Он
это может. Ведь именно он заменил собой Бога.
  Наверное, если бы Фролов не служил в МВД, он вряд ли так уж сильно
озаботился бы четким опознанием Добра и Зла. Но на милиции до сих пор
лежала грозная тень НКВД, поэтому он хотел быть уверен, что по ту сторону
прицела действительно враг, а не тот, кого врагом назначили.
  Именно размышления о коммунизме навели его на мысль, что Добро
большинства, совсем не обязательно является абсолютным Добром. Он даже не
имел доказательств, что оно вообще есть, это объективное Добро, он просто
свято верил в это, как в Бога, которому хочется служить. Он только хотел
быть уверен, что это истинный Бог, а не очередная картонная иконка.
  Саша искал следы абсолютного Добра везде, где только мог: в разных
религиях, в философии, в собственных оценках. Но все монотеистические
религии, при коренных различиях между ними, твердили то же самое, что и
коммунисты - лишь наш Бог есть единственно истинный, только его устами
говорит абсолютное Добро. Это было неправдой, потому что Добро не может
быть таким разным, не может оно одновременно говорить "подставь другую
щеку" и вершить суд шариата. Хотя даже внутри христианства было столько
противоречий, что Фролов совершенно запутался. Сын Божий в нагорной
проповеди говорит: "Не противься злому", а потом бичом выгоняет торговцев
из храма Господня. Значит можно противится злому, даже нужно, но лишь
тогда, когда зло направлено на Бога, не на тебя. На того Бога, которому
поклоняются христиане - другие не в счет, потому что истинный Бог лишь
один. И так утверждала, с пеной у рта, каждая из религий, каждая секта.
Выходило, что чужие храмы разрушать можно и должно, втаптывать в пыль
чужие святыни, подвергать гонениям еретиков. Вот тебе и не противься
злому... Вот тебе и Добро в чистом виде. Одних толкований Библии десятки,
каждый богослов считает своим долгом повернуть зыбкий иносказательный
текст, как ему нравится. И каждый мало того, что считает себя правым, так
еще и пытается втолдонить это другим. Фролов быстро разочаровался в
религиозных понятиях Добра. В Бога можно только верить, никакие
доказательства по отношению к нему не имеют смысла. А вместе с Богом
человек вынужден принять и то Добро, которое этому Богу угодно. Как
единственно правильное.
  Философы тоже помогли мало, каждый издумывал что-то свое, но
доказательства не сходились концами, трещали по швам, как дрянные штаны.
Саша перечитывал десятки томов, от Ницше до Маркса, но нигде не находил
достойного ответа. В СОБРе на него поглядывали косо, не могли понять, что
он ищет, если есть ясные и конкретные приказы, которым нужно подчиняться,
а не усложнять себе жизнь. Но он продолжал искать.
  Успех пришел лишь когда Фролов отказался от мысли связать воедино Добро
для всех людей. Он решил подойти с другой стороны и с удивлением понял,
что ответ лежит не так уж и глубоко. Оказывается куда легче найти единое
для всех Зло. Им оказалась смерть. Собственная смерть каждого,
естественно. Чужая многих не заботила вовсе.
  И тут же разгляделось всеобщее Добро, настолько простое, что Фролов
смотрел на него и не замечал, видел каждый день, радовался ему, но не мог
распознать. Теперь он ощутил его настолько ясно, что надежда разгорелась в
буйное пламя.
  Добром была жизнь. Просто жизнь, сама по себе. Тоже своя собственная для
каждого, но это уже меняло мало. Если бы Саша поделился тогда своими
изысканиями, его попросту засмеяли бы, указав на кучу примеров, когда
смерть является благом или необходимостью, но он не делился ни с кем. Он
знал, что теория еще далека до завершенного состояния, но уже видел зерно
истины, к которой шел не один год. Он разглядел направление, оставалось
только продвинуться в нем.
  Любая теория несовершенна, если описывает лишь частные случаи. Но как
обобщить жизни разных людей, что в них общего? Была даже мысль, что хрен
редьки не слаще, что сказать: "Добро, это жизнь", все равно, что не
сказать ничего. Ну разве проще обобщить понятие жизни каждого, чем
привести к общему знаменателю Добро для всех людей? И все же разница была.
Просто для обобщения Фролову пришлось забыть о том, что он человек. Именно
так! Забыть о том, что он представитель вида. Только вырвавшись из
плоскости понимания жизни, как цепи человеческих действий, Саша смог
увидеть то, чего не видел раньше. Физический смысл жизни. Зарывшись в
книги по термодинамике, он уже твердо знал, что стоит на верном пути.
Оказалось, что всякая физическая система, если не вдаваться в заумную
терминологию, стремится к нарушению порядка, к хаосу. И только приток
дополнительной энергии может привести к некоторому порядку. Но ведь живые
организмы постоянно поглощают и выделяют энергию, растут, усложняются,
разрушая другие организмы, а порой и окружающую среду. В принципе жизнь -
это постоянная борьба с хаосом. Непрерывная. Эти разрушения, творимые
жизнью поначалу тоже загнали Сашу в тупик. Что толку бороться с хаосом в
собственном организме, если для этого приходится творить ничуть не меньший
хаос снаружи? Какое же это Добро?
  Но подобравшись так близко к решению, бросать уже не хотелось, да и нельзя
было, поскольку не из праздного любопытства Фролов взялся за эти поиски.
  Он принялся наблюдать за течением жизни. Везде, где только можно было - в
парках, на море, в лесу, когда устраивал снайперскую засаду на дереве или
в скалах. Даже дома наблюдал за тараканами и муравьями, за тем, как паук
плетет паутину и ловит в нее мух. Он просматривал десятки, если не сотни,
журналов с фотографиями животных - зебры, жирафы, слоны, волки, медведи,
рыбы, птицы. Охотятся, спят, питаются, спариваются, выкармливают
детенышей. Снова тупик.
  Ключ, выбранный Сашей для анализа жизни оказался бесполезен. Физика не
соотносилась с биологией. Порядок и хаос в живой природе, словно
сговорившись, удерживали четкий баланс, не было ни явного усложнения, ни
явного упрощения. Тигр пожирал оленя - кто из них сложнее? Рыба питалась
планктоном, птица зернами - вроде вот оно! Жизнь из менее сложных вещей
создает более сложные, приводит их в более сложный порядок, борется с
хаосом. Но вот рыба погибает от жизнедеятельности бактерий, а птица падает
лапками кверху вообще от вирусной инфекции. И это тоже жизнь! Какое уж тут
усложнение...
  Решение, вызревавшее несколько лет, пришло, как это часто бывает, во сне.
Утомленный мозг, отдыхая от сознания, раскладывал по полочкам накопленную
информацию, проводил странные подсознательные связи, генерируя при этом
зыбкие образы сновидений. Проснулся Фролов уже совсем другим человеком -
теперь он знал ответ.
  Все оказалось и просто, и сложно одновременно, но теперь теория была
настолько общей, что даже жизнь оказалась лишь частным ее случаем. Все
факты перестали противоречить друг другу, все доказательства сияли,
подобно граненным алмазам.
  Тем утром Саша встал, умылся, достал замусоленную тетрадку для записей и
на последней странице жирными буквами написал: "Добро - это усложнение и
порядок. Зло - это хаос и упрощение". Задача была решена.
  День был воскресным, весенним, Фролов закинул в стол бесполезную теперь
тетрадку, не стал будить жену, оделся и вышел на улицу. Хотелось проверить
только что рожденную формулу.
  Проверить ее можно было только сопоставляя с укоренившимися
представлениями о Добре и Зле, но теперь для этой проверки существовал
выверенный инструмент. Нужно было только убедиться в его надежности. Саша
чувствовал себя волшебником, открывшим новую магическую формулу, но не
могущество давала она, а лишь уверенность в своих и чужих действиях. Но
это для него было важнее любого могущества.
  Рабочие зелентреста высаживают цветы в придорожные клумбы. Принято
считать, что это добро. Проверим... Без цветов клумба проще. Все
сходится. Значит вытаптывать их - творить Зло.
  Птица клюет оставшиеся с зимы ягоды - тут все ясно. Она создает из простых
ягод себя, сложную тварь. Если я убью птицу и съем, то это тоже будет
Добром, но если убью просто так, то это Зло. Из сложной живой твари я
сделаю простой труп, лишенный сложных жизненных процессов. Потом труп
начнет гнить, еще более упрощаясь и совсем скатится к хаосу. Лишь через
какое-то время то, что осталось от птицы, может быть использовано другими
существами для собственного усложнения и дальше по цепочке.
  А если я убью и съем человека? Это выходит Зло, поскольку человек слишком
сложен для банального поедания. И все же тут есть тонкое место... Не
всегда можно с точностью определить, какой из объектов проще, но это уже
недостаток нашего восприятия, а не теории. Тут много факторов надо
учитывать. Например я семейный человек, но детей у меня нет. Значит
неженатый мужчина проще меня, - я часть более сложной системы, - зато
мужчина, имеющий жену и ребенка, уже сложнее меня. Если нас троих посадить
в яму без пищи, то как бы я ни визжал, но тот, у кого дети, может запросто
съесть меня, не боясь сделать Зло. Ну и ну!
  Ого, да тут получается целая система! Более сложным, значит, будет
человек, от действий которого зависит жизнь наибольшего числа людей. Врач
важнее, а значит сложнее слесаря, если только это не слесарь систем
безопасности атомной станции.
  Преступник, убивающий ради денег, творит Зло, поскольку деньги, как ни
крути, гораздо проще человеческой жизни. Болезнетворные микробы тоже Зло,
понятно почему. Ведь любой микроб, даже любая их колония проще самого
простенького млекопитающего, а значит их жизнедеятельность, ведущая к
смерти сложного организма, никак не может быть Добром.
  Фролов бродил по городу пару часов, примеряя новую формулу и так, и эдак.
За это время он сделал несколько важных выводов. Одним из первых был тот,
что Добро существует совершенно независимо от человека. Не будь его,
объекты, путь даже неживые, все равно бы усложнялись и упрощались.
Рождались бы галактики, взрывались бы звезды. Добро оказалось по
настоящему объективным. Но жизнь не зря бросилась в глаза первой, как
явный образец Добра - живые объекты куда сложнее неживых.
  Второй вывод поразил еще больше первого. Добро оказалось самодостаточным,
оно совершенно не нуждалось в борьбе со Злом, как некоторые считают. Добро
созидает, усложняет материю, используя для этого простые частицы, атомы,
молекулы, пыль... Пыль усложняется в камни, камни в стенные блоки, блоки в
стены, стены в дома. Можно разрушить один дом или даже несколько, сделав
из полученного материала более сложный, более ПОЛЕЗНЫЙ ДЛЯ ЖИЗНИ дом. И
это будет Добро. Так можно усложняться до бесконечности и Зло в этом
процессе не нужно совсем. Оно лишнее - только мешает. Оно паразит.
  Для существования Зла обязательно нужно Добро, иначе Зло просто не сможет
существовать физически. Хулигана никак нельзя будет назвать хулиганом,
пока он не окажется рядом с лавочкой, чтоб ее сломать, упростить. Кто-то
строил ее, усложнял древесину, превращая в брусья, сколачивал гвоздями.
Для этого никакой хулиган нужен не был. Но вот он появился и сломал. Он
использовал Добро для того, чтоб родить Зло. Никак не иначе.
  А вот запри его, не дай гвоздя - портить стены, не дай стул - сломать, не
дай людей - плеваться в них... Как он тогда будет творить Зло? Не выйдет,
поди. Значит если Зло является самым настоящим паразитом и может
существовать только на том, что построено Добром, то какой в нем смысл?
Никакого! Его можно смело и безжалостно уничтожать, как мы уничтожаем вшей
и болезнетворных микробов.
  Коммунист не становится сложнее от того, что назвал себя коммунистом, так
какое он имеет право уничтожать ученого, писателя, актера? Какое право он
имеет грабить его? Наоборот коммунисты упростили религию, обычаи,
праздники, превратив их в однотонные митинги. Они отменили сложную систему
рыночного распределения, заменив ее упрощенной уравниловкой и льготами
отдельным слоям населения. Они даже искусство упростили до идеологической
пропаганды. Выходит что коммунизм - самое настоящее Зло. Ничуть не лучше
хулигана, ломающего лавочку в парке.
  Третий вывод оказался не столько удивительным, сколько важным. Оценку
Добра и Зла можно производить только по ДЕЙСТВИЯМ той или иной системы. Не
по мыслям, не по желаниям людей, а только по их поступкам. Слова стояли на
грани мысли и действия, поэтому Фролов долго не знал к чему их отнести. В
конце концов он понял, что сказанное слово - не поступок. Человек сколько
угодно может угрожать, но никогда не убить. А вот записанное слово уже
является действием, поскольку имеет влияние на других людей. Причем
записанное в широком смысле этого слова - от заляпанного жиром листка до
компьютерного файла или телепередачи. Донос, к примеру, это записанные
слова, признание тоже. А от устного признания можно легко отказаться, если
оно нигде не записано. Среди всего этого были редкие исключения, но они,
как водится, только подтверждали правило.
  Саша медленно, тяжело вынырнул из пучины воспоминаний, словно поднялся по
лестнице, протиснулся в дверь и снова оказался в душной комнате для
допросов. Наручники ощутимо сдавили запястья за спиной, длинный стол
убегал вперед, как дорога, ведущая в тупик. Но теперь Фролов снова
уверился в своей теории - зря сомневался. Если бы Владислав Петрович
разобрался в ситуации, если бы попробовал выяснить правду, то не имело бы
значения, видел он момент задержания или нет. Ему не пришлось бы ни лгать,
ни предавать. А так он просто все упростил. Не стал связываться с
безнадежным делом. Вот оно... Зло. Следователь не должен был запросто
поверить другу, но он мог бы инициировать служебное расследование, а
ребята из службы внутренней безопасности умеют раскрывать милицейские
нарушения. Это их работа.
  С другой стороны, если бы правда оказалась на стороне ОМОНовцев, то Саша
никогда бы не воспринял отказ следователя от помощи, как предательство.
Может было бы обидно, но вина лежала бы на нем самом. За несдержанность,
за необдуманность поступков, за утрату контроля над рефлексами. Но сейчас
такой вины Фролов на себе не чувствовал, а потому отказ от помощи рубанул
в душу, будто остро отточенный меч.
  Владислав Петрович вернулся и снова присел на стул в дальнем конце стола.
  - Знаешь... - задумчиво вымолвил он. - Мне тут одна умная мысль пришла.
Давай Марину подключим? Понимаешь, она твоя жена, ни кто ее в жизни не
упрекнет за то, что тебе помогала, а журналистам без разницы, кто
источник. Лишь бы информация была горячей.
  - Она-то как узнает? - нахмурился Саша.
  Ему эта затея совсем не понравилась. Марина расстроится, да и впутывать ее
во всю эту грязь... Ох, как не хочется!
  - А я тебе помогу! - воодушевился следователь. - На бумажку, карандаш,
пиши записку. Я передам Марине.
  - Нет, Владислав Петрович. Не хочу я ее впутывать, веришь?
  - Ну... Как сам-то выпутываться думаешь?
  - Да никак. Пусть крутится эта ваша машинка, которая правосудием
называется, а там поглядим. Может она и впрямь правильно судит?
  - Нда... Ладно, ты подумай еще, а я завтра после обеда заскочу снова. Меня
областная комиссия донимает, что-то раскопали они на нашего ночного
стрелка. Вроде как есть конец, откуда могла появится в городе такая
винтовка.
  - Интересно... - поднял глаза Фролов. - Шепнешь мне потом?
  - А то! Только если ты журналистам говорить не станешь.
  - За кого ты меня держишь?
  - Шучу! - через силу улыбнулся Владислав Петрович и с наигранной бодростью
встал.
  Он еще раз глянул на друга, но оба уже поняли, что к этому доброму слову
отныне придется прибавлять слово "бывший". Словно тень пролегла, словно
трещина в сердцевине пространства.
  Следователь подмигнул и вышел в коридор.

  Вариация девятая

  Владислав Петрович уселся на переднее сиденье "Волги", захлопнул дверь и
чуть заметно кивнул водителю:
  - Домой.
  Он бы с радостью прошелся пешком, но теперь этого сделать нельзя, даже
если очень захочется. В кейсе на заднем сиденье лежали материалы,
предоставленные областной комиссией, сам он эти материалы не добыл бы ни
под каким предлогом. Даже думать нечего. И настолько секретными они были,
что с десяток расписок пришлось оставить, так что придется теперь ездить.
Пока они на руках, не стоит подвергать себя случайностям улицы.
  Вечерний город под резиной колес словно съежился, сократив знакомые
расстояния, поэтому к дому подъехали быстро. Следователь отпустил машину и
устало вошел в затхлый подъезд. Третий этаж типовой пятиэтажки - не
высоко, не низко, просто день вывалил столько, что хотелось, в который уж
раз, жить на первом или переехать в высотный дом с лифтом. Но куда уже
сниматься с привычного места на старости лет?
  Ключ в два щелчка повернулся в замке, рука толкнула обитую дерматином
дверь. Не думая, будто совершая ритуал, который не в памяти, а в мышцах
давно, закрыл за собой, поставил кейс у стены, скинул сандалии и зажег
свет в прихожей.
  Пусто, уныло... Мелькнула мысль, что когда умрет, его не сразу найдут.
Кому он нужен? И смерть будет тихой, спокойной, скорее всего во сне. Так
умирает большинство стариков - чуть не дожив до рассвета, в час Быка по
восточному счету.
  Почему же об этом думается с такой горечью? Может древние были правы и
смерть мужчины должна быть другой? В горниле битвы, на острие копья...
Чушь какая! Давно уже отгремели настоящие битвы, только на телеэкранах
остались, да в светлых юношеских фантазиях.
  Квартира, не смотря на душный вечер, казалась какой-то холодной, как труп
на жаре. Солнце шпарит, а коснешься его - ледяной холод. Много общего у
этой квартиры стало с трупом, после того, как жена не вернулась домой из
больницы. И в душе стало так же. Два десятка лет прошло, а ничего не
изменилось.
  Пусто, уныло...
  Зажженный под чайником газ не добавил тепла, даже напротив, подчеркнул
синим светом затаившуюся в углах тьму. Такая же точно в душе. Днем
хоронится где-то, а вечером выползает, уже не боясь яркого солнца,
начинает давить, отбирать силы. Почему-то подумалось, что тьма, наверное,
и есть родина безразличия. Но следователю нельзя быть безразличным.
Бесстрастным - да, но ни в коем случае не равнодушным.
  Надо бы выпить кофе, но за сегодня принял столько, что сердце отзывалось
дробным боем на любое изменение настроения. Достаточно будет чаю.
  Владислав Петрович взял из прихожей кейс, зажег свет в комнате и присел за
рабочий стол. Свет от люстры лился тоже желтый, унылый, больше пристойный
в подвале, чем в людском жилище. Нигде, ни на стенах, ни на столе, не
виднелось фото жены. Раньше было - убрал. Почему-то никак не мог смотреть
в ее глаза, что-то мешало, будто виноват в чем-то. Хотя какая за ним вина?
Никакой... Ни формально, ни по сути.
  Рядом со столом, в стене, виднелась квадратная дверца замурованного
оружейного сейфа. Владислав Петрович выдвинул ящик стола, нашел ключи под
бумагами и встал, скрипнув ножками стула по крашенному непокрытому полу.
  Каждый вечер он так стоял - двадцать лет. После смерти жены две недели не
прятал пистолет на место, все равно не выходил из дома, а потом, по
вечерам, стал подходить к сейфу и думать - доставать или нет? Каждый раз
доставал. Выложит на стол и глядит в ствол. Это стало каким-то ритуалом,
заменой фотографии на столе. В те трудные дни тоже ведь не было
фотографии... Только пистолет терпеливо смотрел в глаза черным срезом
ствола. Он не спешил, почему-то был уверен, что когда-нибудь будет все по
его, пистолетному. Но Владислав Петрович не спешил тоже - ждал своего часа
Быка.
  Но сейф отпирал каждый раз, как и сейчас. Пальцы нащупали ребристый
пластик рукояти, холодную вороненую сталь, подхватили, вытянули на свет.
Магазин с патронами остался на месте, закрытый в специальном отделении еще
одной маленькой дверцей. Раньше следователь доставал и его, но сейчас не
было надобности. Все это действительно превратилось в ритуал.
  Пистолет грузно лег на стол, вычищенный и ухоженный, как всегда, щелкнули
замки кейса, зашелестели бумаги. Чайник на кухне отозвался призывным
бульканьем кипения.
  Следователь прошел на кухню, тараканы разбежались от зажженного света,
под пальцами звякнула фарфоровая крышка заварного чайника. В нем тоже
почти пусто.
  Уныло...
  Может все же кофе? Нет...
  Долил кипятка - заново заваривать лень, достал чашку, высыпал в нее три
ложечки сахара. Заварка, понятное дело, вышла жидкой - подсолнечное масло
и то темнее. Пришлось вылить всю. Сойдет.
  Вазочка с печеньем. Сколько ему? Неделя? Две? Какая разница... Забрал с
собой в комнату вместе с чаем. Это ужин такой. Ничего не меняется...
  Двадцать лет...
  Из всего, лежащего на столе, пистолет бросился в глаза первым, хотя к
нему, как раз, можно было бы и привыкнуть. Владислав Петрович почему-то
вспомнил о патронах, но доставать не стал. Что за глупость? Прежде чем
разбираться в бумагах, надо упорядочить в голове все, что собрано за день.
Собрано много, все разрозненное - друг другу противоречит, а тут еще Саша
со своими рефлексами, будь он неладен.
  Днем, после неприятного разговора с Дедовским замом о задержании Фролова,
пришлось вернуться к работе по утреннему делу - больше ничем заниматься не
дали, прижимала областная комиссия, требовали работы на месте, даже
помогали на удивление. Поговорил с мальчиком, отчисленным из американской
миссии, а потом с другим, которого не отчислили. Мальчиков он выбрал не
случайно, боялся, что с девочками говорить будет труднее.
  Хотя и с ними пришлось помучиться - четырнадцатилетние подростки не очень
склонны делиться секретами со стариками. Хотя кто мог подумать, что будут
какие-то секреты? Но вышло именно так.
  Следователь вынул из кейса диктофон, чуть отмотал ленту, чтоб не слушать
сначала. Это Кирилл, четырнадцать лет, отчисленный:
  - Нас еще в группу не собрали, а уже все было ясно. Кэралайн спрашивала,
дружим ли мы с девочками в классе и тон у нее был такой, словно мы
младенцы безмозглые. Даже противно. Девки, конечно, почти у всех есть,
только почти никто не сказал - постеснялись. Я тоже не стал говорить - не
на исповеди. Но кто сказал, того сразу не стали вписывать в группу. Я
тогда уже подумал, что тут какой-то особый прикол, с девками что-то
связано. А со взрослыми о них лучше не говорить, только нарвешься. Станут
поучать, умные советы давать. На себя бы посмотрели... Грызутся, как
крысы, а нам советуют - с той дружи, а эта тебе не подходит. Идут они...
Я и маме не стал говорить, что нас об этом спрашивали.
  - Почему? - это Владислав Петрович.
  - Да ну ее! Сказала бы, что я опять отмазки леплю, чтоб не ходить на
занятия. Она от этой миссии без ума, поспорила на работе, что я поеду
учится в Америку. Это у ней бзик такой. А нам обещали. Мол, кто доучится
хорошо, те поедут в ихние институты или университеты, что там у них? Ну. А
мне зачем? Школу бы закончить... Ходил в миссию, чтоб маму не
расстраивать. А то она когда злая, ее перемыкает по полной. Не дает
гулять, гитару забирает. - В Америке понравилось?
  - А я ее видел? Нас с самолета в автобус и в школу. Кругом степь, даже
трава почти не растет, городишко вроде нашего, жарища. Все кругом
по-английски базарят, да так, что не разобрать ничего. У меня к обеду даже
голова разболелась - половину понимаешь, половину додумывать приходится,
словно уши забились. Ходишь, как дурак. Зато кормили от пуза. Но
удовольствия мало - надо было вилку в левой руке держать, нож в правой,
хлебом подливку не вымакать... А потом всех, чуть не строем, мыть руки и
зубы чистить. Вот радость... Так у них, оказывается, после каждой еды зубы
чистят. Это, говорят, Богу угодно.
  - А что за Бог?
  - В смысле? Бог, как Бог. Только молятся не по нашему. - И что, вам город
не показали?
  - Да что там смотреть? У нас хоть памятники есть, а у них вообще ничего.
Дома и пыль на дорогах. Шериф прикольный был, в шляпе. Дал в машине
посидеть. - Что это был за штат? - Не написано. Но Кэралайн говорила, что
Юта. А вечером был бал. Это они его так называли. Потом до меня дошло, что
из-за этого бала нас и перли через океан. Ну. С девками знакомиться.
Печеньем угощали, играли в фанты, индейку жарили, жрали поп-корн.
Скукотища.
  - У них что, своих парней нет?
  - А я знаю? Нам вообще ничего не показывали. Жили в школе, днем ели, в мяч
играли, запускали самолетик с моторчиком, а вечером бал. Многие
познакомились с девками ихними, но днем их не приводили, только вечером.
  - Тебе ни одна не понравилась?
  - Да что я, чокнутый? Они там будто примороженные, не смотря на жару.
Ходят, как куклы, сидят, улыбаются. Не разобрать что говорят. Нафиг думаю,
мне та миссия, переживет моя маман и без университетов американских. - В
смысле? Вам что, сразу сказали, что кто не знакомится, того отчисляют?
  - Не... Не сразу. За три дня до отъезда, когда видать было, кто
познакомился, а кто нет. Я их послал с их угрозами. Вот и отчислили...
  Владислав Петрович выключил диктофон. Вот оно как... Сводничество в
международных масштабах. Интересно зачем? Кому оно надо? В американский
альтруизм не верится, да и странный получается альтруизм. Так, надо это
взять на заметку, за это миссию можно хорошо пришпилить. Кирилл сказал,
что между познакомившимися в Америке ведется интенсивная переписка,
преподаватели проверяют письма, как домашнее задание. Так что
доказательства собрать можно.
  Но что нам это дает по ночному выстрелу? Ну не вяжутся концы с концами...
  Что вообще может дать убийство одного из преподавателей миссии? По
большому счету ничего. Миссия как работала, так и будет работать. Или тут
дело в конкретном человеке? Это один из вариантов, но у меня пока нет
материала, чтоб его рассмотреть. Нужно собрать досье на этого Алекса, чем
занимался, за что отвечал, какие предметы вел.
  Есть еще вариант, не такой глупый, как кажется поначалу. Убийство затеяно
лишь для того, чтоб привлечь внимание к деятельности миссии. Нет... Зачем
убивать? Можно было просто состряпать кляузу. Или не хватило бы? В
нашей-то трясине все заглохло бы в первый день. А так в сегодняшней
"Вечерке" уже статейка. Вот только эффект от нее, скорее всего, прямо
противоположный. Пожалеют бедных американцев, несущих разумное, доброе,
вечное.
  Да... Стрелял явно профессионал, поэтому всякую чушь можно сразу отбросить
- тут добивались вполне конкретной цели. Может даже добились. Надо только
понять, что именно двигало ночным стрелком, а если не им, то заказчиком.
Тогда можно и дело раскрыть, и предугадать новые ходы противника.
  Следователь усмехнулся странной мысли, коротко мелькнувшей в уме. А если
ночной стрелок не противник? Чушь! Преступник всегда противник. Даже тот
мальчик, метнувший гранату в насильников на вокзале, был противником. Я
призван защищать закон, значит любой, преступивший его - враг. Тут все
ясно.
  Цель... Цель ночного стрелка была не понятна. Чего он достиг? Просто убил
человека. Глупо. Но может оно кажется глупым лишь от того, что я чего-то
просто не знаю? Черт...
  Владислав Петрович отхлебнул из кружки, укусил печенье, задумался. Ладно,
пока все равно не хватает данных. Подождем отпечатков, поднимем досье на
Алекса Бертрана. Может это банальная личная месть? А пока надо почитать
то, что дали из области на запрос о винтовке.
  Он отставил кружку и принялся перебирать бумаги. Ого! Отчеты особого
отдела... Точно, как я и думал - утрата оружия во время боевых действий!
Пропала именно КСК "Рысь", очень любопытно.... Не так давно, кстати.
Понятное дело, в Чечне, как раз под конец третьей войны. До чего же быстро
областные комиссары управились! Просто удивительно, тем более в нынешней
обстановке. Молодцы.
  Нда... Интересная история! При проведении специальной операции ранен один
из ребят, другой вытягивает его с поля боя, но не может взять и винтовку -
слишком тяжелая. Ах, вот почему материалы достали так быстро! Это же наши
ребята, городские! Из разведотряда морской пехоты. Снайпер и
корректировщик. Где имена... А, вот. Корректировщик - Андрей Руденко,
снайпер - Александр Фролов.
  Следователь замер, словно наткнулся лбом на стену. Перечитал еще раз.
Саша? Что за черт?
  Никаких следов оружия особистами найдено не было, но согласно рапорту
Фролова винтовка была уничтожена подрывом, чтоб не досталась врагу. Кстати
именно так должен поступить снайпер по инструкции, если вынужден оставить
КСК "Рысь". Так что все правильно, придраться не к чему. Кроме всего
прочего факт подрыва был установлен с базы визуально, в стереотрубу.
Никаких других случаев утраты крупнокалиберных снайперских комплексов
"Рысь" не случалось. Вот тебе и сюрприз...
  Хотя не такой уж сюрприз. Что-то чувствовал Владислав Петрович, чувствовал
с самого начала... Поэтому поехал на место возможной снайперской позиции
именно с Фроловым, никого больше не взял. А смысл? Теперь даже хотел бы
укрыть - ничего бы не вышло. Вот они, документы, вот его фамилия. А сам он
в клетке. Голыми руками бери. Следователь откинулся на спинку стула,
глянул в тупой пистолетный ствол.
  Но где мотив? Саша что, из чистых патриотических побуждений грохнул
"юсовца"? Не похоже... Хотя ненавидит американцев он люто. Может есть
причина? Или все же не он? Случайность? С ним ведь были еще двое, все
городские, наши. Каждый умеет обращаться с такой винтовкой. Просто Фролова
я знаю и о нем первым делом подумалось.
  Нужно быть бесстрастным, но ни в коем случае не равнодушным. Черт бы все
это побрал.
  Ну а если все-таки Саша? Есть ли в этом случае ему оправдание? Оправдать
нарушение закона... Владислав Петрович никогда и предположить не мог, что
придется об этом задуматься. Наверное все же нельзя. Закон карает сам по
себе, это, в принципе, и есть его функция. Нельзя собой подменять закон,
иначе это будет уже беззаконие. Явное, ничем не оправдываемое. Если миссия
нарушила закон, хотя в этом надо еще разобраться, то по закону она и
должна отвечать. Миссионеров можно выслать из страны, даже посадить, если
таков закон, но не отстреливать, как врагов на войне. Война - это
совершенно другое дело и там совершенно другие законы - нельзя сравнивать.
Ни в коем случае. А уж тем более нельзя использовать законы войны в мирной
жизни.
  Владислав Петрович настолько уверился в этом, что стало легче. Всегда
легче, когда знаешь, что прав. Как-то раз Фролов помянул некую формулу
своей правоты, над которой бился долгие годы. Он что-то говорил такое
заумное, сбивался на каждом слове, но следователь сразу понял тогда, что
это какой-то бред, мало связанный с практикой. На самом деле правоту может
определить только закон, установленный обществом, в котором живем. Именно
потому, что живем мы именно в этом обществе, ни в каком другом. В другом
обществе другие законы, учитывающие другие условия. Так что о той
объективности, о которой говорил Саша, не может и речи быть. Что хорошо
для американцев, например продажа оружия гражданам, то плохо для нас.
Другие условия и другие законы. Есть и общечеловеческие ценности, конечно,
но они учитываются всеми законами, кроме созданных бесчеловечным обществом.
  Что-то в последней мысли не понравилось Владислав Петровичу, но он
поспешил отвлечься - глупо рубить сук, на котором держится вся твоя мораль.
  В принципе, становясь членом общества, автоматически принимаешь его
законы. Не хочешь - иди в другое место, законы которого тебе нравятся. Вот
и все.
  Взять ту же "Миссию Надежды". Да, они внедряют моральные ценности другого
общества - американского. И что? Кого-то гонят в миссию силком? Заставляют
родителей отдавать своих детей миссионерам на обучение? Если было бы так,
то это уже была бы война. Война именно этой цели и служит - ввести на
чужой территории свои законы. Тогда территория, на которой действует закон
общества-победителя, автоматически становится ему подвластной. Приходит
вражеская армия и на штыках приносит новый закон, вешает новое знамя,
отменяет все старые законы. Все. Территория захвачена. Точка. Конец абзаца.
  Так что если бы кого-то ЗАСТАВЛЯЛИ принимать чужой закон, то это была бы
война и можно было бы действовать по законам войны - безжалостно убивать
врагов. Так и делают все и всегда. Но для того, чтоб заставить, нужна
некая сила, армия например. И убивать надо именно эту силу, то есть
вражеских солдат, а не мирное население общества с чуждыми или чужими
законами. И если ночной стрелок в каком-то порыве перепутал миссионеров с
солдатами, то нет ему оправдания и жалости к нему нет. Преступник он, вот
и все.
  На самом же деле не заставляют. И Кирилла никто неволить не думал -
захотел и ушел, хотя дуется, злится, думает, что выгнали. Но таких как
Кирилл горстка, а большинство от американской поездки просто в восторге.
Новая страна, новые впечатления, новые люди, новые знакомства. Странно
только, что знакомство пытались урегулировать по половому признаку. Вот с
этим надо разобраться, это уже было явно против воли ребят, раз остались
недовольные. Хотя дети - не общество. Никто и нигде не дает им волю делать
то, что хочется, везде ограничивают и пытаются дать то, что нужно, а не
то, что хочется.
  Владислав Петрович немного отдохнул уже от трудного дня, горячий чай
позволил разогреться, расслабиться. Стало вдруг ясно, для чего нужна была
эта поездка в Америку и почти принудительные знакомства наших мальчиков с
американскими девочками. До чего же все просто и до чего безобидно!
  Это не внедрение законов американского общества, нет! Это объединение двух
обществ. Миссионеры, в отличии от своих воинственных соотечественников,
бивших ракетами по Югославии, просто хотят объединить два народа узами
любви.
  Сделав такой вывод, следователь успокоился и отставил чашку. На полировке
стола осталось едва видимое мокрое колечко. Он встал, убрал пистолет с
бумагами в сейф, расстелил диван и пораньше лег спать.

  Вариация десятая

  В зыбкий утренний сон нагло ворвался настойчивый клекот телефонного
звонка. - Черт... - еще не проснувшись как следует, глянул на часы
Владислав Петрович. - Четыре утра... Чтоб их всех... Что там случилось?
  Он, зябко перебирая босыми ногами по прохладному полу, сорвал телефонную
трубку, а за окном уже вяло расплывалась акварель зарождающегося утра.
  - Дежурный по Управлению. - представился знакомый голос. - Владислав
Петрович, у нас ЧП.
  - В четыре утра?
  - Дед тоже уже не спит, подняли, как и Вас. Скоро все будут на ногах,
включая и областную комиссию. Сейчас помощник готовит телекс в Киев.
Действительно дело серьезное.
  Следователь почувствовал неприятную тяжесть слева в груди, терпеливо
прислушался.
  - Полчаса назад, - продолжил дежурный. - Убили еще одного американского
гражданина. Стивен Белл, консультант городского международного брачного
агентства. Снайперский выстрел в голову.
  - Они что, сдурели ходить по ночам? - в сердцах выкрикнул Владислав
Петрович.
  - Никто и не ходил. Его застрелили на балконе гостиницы, где жил. Покурить
вышел. Собирайтесь, я сейчас машину пришлю.
  Следователь положил запищавшую частыми гудками трубку и со вздохом
взъерошил ладонью короткие волосы с давно пробившейся сединой. Можно было
бы выпить чаю, но надо заваривать, а это некогда, да и лень к тому же.
Перебьюсь.
  Он торопливо оделся, взял денег из серванта, сунул в карман пиджака и
закрыв дверь, спустился на улицу, где дворник уже усердно шуршал по
асфальту метлой. Серебристые звезды медленно отступали от чуть заметного
еще намека на рассвет, только большой ковш Медведицы висел прочно,
незыблемо. Самое тихое время суток. И если бы дворник не шуршал метлой, то
можно было бы услышать, как на вокзале у моря объявят прибытие московского
поезда. Где-то за домами, возле рынка, зацокотал от плохого бензина
автомобильный двигатель, фыркнул, переключившись на другую передачу и
заурчал мерно, успокоено. Звук приближается. Наверно сюда.
  По стене противоположного дома ударил яркий свет фар, расчертил ее
дрожащими тенями от веток деревьев. Огромная сгорбленная тень дворника
быстро поползла по стене, - машина сворачивала в дворовой проезд, - что-то
пугающее было в этой тени - слишком огромная. Она дернулась и убежала во
тьму за домами, словно уродливая ведьма унеслась верхом на мохнатой метле.
  Яркий свет фар ударил в глаза, но водитель быстро сообразил и переключился
на ближний. Скрипнули тормоза, двигатель заурчал на холостых оборотах,
теперь свет бил прямо под ноги, клубясь сизым дымком выхлопа. Владислав
Петрович помахал водителю и открыл переднюю дверь замовской черной "Волги".
  - Доброе утро... - поздоровался он. Водитель только кивнул, не
отреагировав на неуместность фразы. Казалось, его вообще ничего в этом
мире не трогало, кроме руля и приборной панели. Вот уж воистину - человек
на своем месте. В салоне не играла музыка, только тревожно шипела рация
выкрученным до отказа шумоподавителем - город холмистый, надо держать
чувствительность приемника на пределе. Не смотря на бесстрастность
водителя, машина пропиталась тревогой от покрышек до кончика антенны:
ранний приезд, совершенно не сонный водитель, отсутствие музыки и в кои-то
веки включенная рация. Все это вызывало не столько чувство тревоги,
сколько чувство тревожного ожидания чего-то неотвратимого, большого и
страшного. Наверно так звери чувствуют себя перед землетрясением, а люди
перед войной. - В какой гостинице его застрелили? - спросил следователь.
  - "Украина". Балкон выходит в сторону двора. - водитель плавно отпустил
сцепление и добавил газу.
  Двигатель снова зацокал - бензин совсем дрянной.
  Ага, значит водитель на месте уже был. Владислав Петрович припомнил вид из
окон гостиницы. Все ясно, снайпер бил со двора одного из частных домов на
Толстовской горке. Больше просто неоткуда. Это уже лучше, хоть какая-то
зацепка, да и соседи видеть могли.
  На этот раз место преступления выглядело совершенно иначе. Какая уж тут
трясина! Инспектора ДАI на патрульных машинах с двух сторон перекрыли
стояночную площадку гостиницы, на которой стояло уже не меньше десятка
автомобилей, распугивающих рассветные сумерки резким перемигиванием синих
проблесковых маячков. Белым пятном выделялся сверкающий лаком "Wolkswagen"
Деда, окруженный четырьмя затянутыми в черное бойцами СОБРа; дальше
"Мерсы", "УАЗики", "Волги", сиреневый микроавтобус "TOYOTA" принадлежащий
Службе Безпекi, бронированный "ЗИЛ" областной комиссии и черный автобус
СОБРа с дымчатыми стеклами. Не хватало только пожарников и духового
оркестра, а так бы точно - форум "большой восьмерки" в миниатюре. В
локальных, так сказать, масштабах.
  Сквер у стоянки тоже оцепили, неизвестно зачем, гостиничные балконы едва
не ломились от рано разбуженных постояльцев, вылезших поглядеть на
нечастое зрелище - синие сполохи мигалок высвечивали любопытные,
безразличные, встревоженные лица, метались по белоснежному фасаду
шестиэтажного здания. Владислав Петрович чуть закусил губу - такого еще
видеть не приходилось.
  Водитель достал из кармана пропуск и прилепил к лобовому стеклу над
приборной панелью, инспектор хмуро пригляделся и качнул полосатым жезлом,
мол, проезжайте.
  - Первый, я пятый... - зашипел динамик рации голосом дежурного. - Прошу
связи!
  - Что там? - буркнул Дед чистейшим голосом портативной японской рации.
  Ага, значит уже не в машине. Черт старый... Владислав Петрович был из тех,
кто не жаждет встречи с начальством. Хорошее начальство, в первую очередь,
не должно мешать работать. - Первый, подъедьте в Управление, с Вами Киев
просит связи.
  - Конкретнее! - теряя терпение рявкнул генерал.
  - Представитель посольства известной Вам страны. - Принял. Сейчас буду.
  Водитель приткнул "Волгу" к самому бордюру между спецназовским автобусом и
областным бронированным лимузином.
  - Черт... - вслух ругнулся Владислав Петрович. - Сейчас начнется... Не
хватало нам только международных обид. Интересно, как бы отреагировали
американцы на ноту нашего правительства по поводу гибели в их стране наших
граждан?
  - Никак. - неожиданно отозвался водитель. - А наши сейчас будут
извиваться, как угри на раскаленной сковороде. Удивляться нечему... Так
слабый извивается перед более сильным, слуга перед господином. Ничего не
изменилось со средних веков. Как и тогда, теперь существует только одно
международное право - право сильного. А еще кто-то заикается о
цивилизованности Запада...
  - В смысле? - удивился следователь. - Чушь какая... Существуют
международные законы, ООН, Совет Безопасности...
  - А их спросили, когда бомбили Югославию и вводили НАТОвский
миротворческий контингент в Чечню? - чуть слышно произнес водитель и
заглушил двигатель.
  Больше он не сказал ни слова, молчал. Он действительно был на своем месте,
а разговоры о политике не входили в круг его обязанностей.
  Владислав Петрович открыл было дверцу, но замер, занеся ногу над мокрым от
росы асфальтом. Спросонья до него не сразу дошло, но теперь мысль ударила
в голову с такой ясностью, что даже дрожь по спине пробежала. Кто бы мог
подумать, что ошибка может стать такой приятной... Саша! Он ведь в клетке
сейчас! В клетке... Значит не мог он быть ночным стрелком, не мог никак,
хоть сотню доказательств приведи против него. Другого столь же железного
алиби на момент убийства просто невозможно придумать! Если только...
  Следователь испугался собственной догадки, но в Сашиных способностях
сомневаться не приходилось. Вот же черт!
  Он захлопнул дверцу и севшим голосом сказал водителю:
  - В райотдел. Быстро! - Но мне приказано...
  - Это напрямую связано с делом! - не выдержал Владислав Петрович. - Скорее!
  Он и сам от себя не ожидал такой эмоциональности, а водитель и вовсе
смутился, запустил двигатель и выехал со стоянки. Райотдел был совсем
рядом, метров четыреста, и уже через две минуты тормоза "Волги" скрипнули
перед зарешеченными окнами. Из под закрытых по инструкции черных штор
светомаскировки пробиваются узкие щели света. Тихо.
  Следователь выскочил из машины с неподобающей возрасту и солидности
быстротой, палец упруго вдавил белую кнопку звонка над массивной
деревянной дверью с круглым окошком. Кнопка была гладкая и прочная, как
отглаженный морем камушек, даже чуть влажная, но это не от моря, скорее от
легкого налета предутренней росы.
  Тихо.
  Рука дернула дверь, но с той стороны только глухо и упрямо звякнул
запертый изнутри засов. Владислав Петрович несколько раз пнул дверь и
снова позвонил, холодея от навалившейся тревоги. Водитель тоже вышел из
машины и теперь глядел поверх раскрытой дверцы с явным недоумением.
  - Что там, заснули все? - его голос разорвал утреннюю тишину настолько
неожиданно, что Владислав Петрович вздрогнул.
  - Хорошо если так... - тихо ответил он, но водитель услышал.
  Первый дежурный троллейбус прогудел мимо, лязгая штангами по проводам и
снова по улице расползлась предрассветная тишина. Лишь рация шипит в
машине.
  Вдруг за толстым стеклом круглого дверного окошка мелькнула неясная тень и
следователь весь напрягся в недобром предчувствии. Захотелось отскочить от
двери, но разум возобладал над инстинктами тела.
  Лязгнул, отпираясь, засов, скрипнули петли.
  - Чего вы тут буяните, Владислав Петрович? - сонно выглянул дежурный,
щурясь после яркого света.
  - Спите? - с подступающей злобой спросил следователь.
  - Да какой там... В туалет заскочил.
  - А помощник?
  - Я его отправил отдыхать... Да Вы заходите, заходите!
  - Ну спасибо... - Владислав Петрович шагнул в вестибюль, даже не пытаясь
скрыть злость и сарказм. - Где задержанный Александр Фролов?
  - Где и положено... В пятой камере.
  - Вы уверены? Ведите!
  - А что случилось? - сонное лицо дежурного быстро обрело ясность.
  - Посмотрим.
  Они прошли по коридору мимо окованных дверей камер, над пятой висела под
потолком неприкрытая плафоном лампочка, а ее раскаленная нить бросала на
стены желтый мерцающий свет.
  - Тут. - пожал плечами дежурный, украдкой заглянув в окошко.
  Владислав Петрович бесцеремонно его оттолкнул и посмотрел сам. Фролов
мирно спал на деревянных нарах у стены, с другой стороны развалился лицом
вниз здоровенный детина в шортах и белой футболке с надписью "No" на спине.
  - Владислав Петрович! - позвал из вестибюля водитель. - Вас дежурный на
связь!
  - Сейчас!
  Следователь сжал губы и широким шагом направился в дежурку, пихнул дверь,
уселся в кресло. Рука сорвала с пульта телефонную трубку, палец вдавил
нужную кнопку.
  - Дежурный по управлению! - ответили почти сразу.
  Да, им там не до сна.
  - Рыжков. - представился Владислав Петрович. - Вызывали?
  - У нас ЧП. Вы в Ленинском? Почему не в гостинице?
  - Проверяю догадку по делу. Мне нужен эксперт для снятия парафинового
теста. Срочно.
  - В Ленинский прислать? Что, уже есть подозреваемый?
  - Что-то вроде того. Зацепка. Докладывать рано.
  - Это уж не нам решать! Сейчас пришлю к Вам группу. Знаете, что случилось?
  - Вот черт... Что-то еще?
  - Это не что-то, это беда... Мы не сразу узнали, но полчаса назад нам
позвонили из пожарной охраны и сообщили, что при пожаре погиб жилец дома
номер восемь по Керченской - Серж Дадик. Гражданин Америки. Представитель
фонда Сороса. Телекс уже в Киеве.
  Владислав Петрович попытался умерить дыхание, но волосы на затылке
зашевелились все равно. Керченская номер восемь... Знаменитый
"американский особняк", местная достопримечательность. Это ведь почти на
Толстовской горке, оттуда он виден, как на ладони - огромный, красивый,
яркая черепица, стены из бута, бассейн, охрана... Шутки кончились.
  - Причина возгорания? Туда ведь не подойти! Собаки, охрана...
  - По показаниям охранника в доме послышались три негромких взрыва.
Пожарники предполагают, что стреляли зажигательными пулями большого
калибра. Остались следы.
  Следователь прикрыл глаза. Вот вам и ночной стрелок, вот вам и заголовки в
газетах. Очень вовремя... Что же это за псих? На Сашу думать не хочется.
  - У нас тут такое творится в "управе"... - дежурный понизил голос до
глухого телефонного шепота. - Прибыл командир одного из американских
десантных кораблей, сейчас они заперлись с Дедом. Два джипа пригнали,
десять десантников в полной снаряге оцепили "управу", ну прям как в
кино... Командир говорит, что получил приказ на эвакуацию всех
американских граждан из города, требует оказать содействие.
  - Требует?
  - По тону переводчика именно так. Нам вообще запретили выходить из
дежурки, одного из своих "командос" поставили вместо сержанта на дверях.
  - Кто запретил? - Владислав Петрович открыл глаза и попробовал продышаться.
  - Переводчик.
  - А Дед?
  - Ну... Подтвердил. Сейчас мы готовим сведения по всем американцам,
зарегистрированным в городе.
  - Сколько их?
  - По нашим данным шестнадцать человек. Точнее уже тринадцать.
  - Так много?
  - Да, может есть еще те, кто отдыхает тут без регистрации. Их разве
заставишь?
  - Ладно, давайте сюда эксперта. - вздохнул Владислав Петрович и положил
трубку.
  Рядом стоял дежурный по райотделу, преданно вытаращив глаза.
  - Будить помощника? - осторожно поинтересовался он.
  - Нет, черт вас возьми, - вспылил следователь. - Кофе ему в постель
принести! Давайте Фролова в комнату для допросов. И осторожнее с ним.
Кстати, есть у вас кофе?
  - В термосе на подоконнике.
  Дежурный скрылся в комнате отдыха, а Владислав Петрович налили себе кофе в
расписанную цветочками чашку. Понюхал. Дрянь растворимая, да еще остывшая
в придачу. Все равно сойдет.
  Он выпил теплую жижу в четыре глотка, отставил чашку и прошел через
вестибюль на улицу.
  Рассвет над домами набирал силу, проявляя в небе редкие серые облачка.
Скоро они станут розовыми, как стая летящих фламинго, а затем и солнце
медленно выползет на безбрежный голубой луг. Городская тишина таяла, как
предрассветный туман на реке, начинали гудеть троллейбусы, все чаще
проезжали машины, уже не включая фар. Редкие прохожие спешили по своим
ранним делам, но никто еще не знал о том, что сегодня город будет жить
другой жизнью. А может никто этого не заметит? Издалека прокатился грозный
рокот мощного дизеля, он приближался, как неотвратимый рев шторма и
Владислав Петрович невольно повернул голову на звук. По улице, не соблюдая
никаких правил, прямо по средней полосе мчался огромный "Хаммер",
пятнистый от маскировочного окраса и плоский, как жаба. Он пронесся, будто
символ наступающих перемен - первый увиденный следователем знак
американского присутствия. За рулем сидел морской пехотинец в форме не
менее пятнистой, чем сама машина, квадратный подбородок нагловато выпирал
из под ремешка обтянутой тканью каски. На заднем сиденье устроился офицер
в синей форме американских ВМС - нашивки яркие, вызывающие. Наверняка не
из низших чинов, хотя кто их там разберет с незнакомыми знаками различий?
  Стекла домов чуть дрогнули от моторного рева, редкие прохожие проводили
военную машину недоуменными взглядами. В некоторых была тревога, в
некоторых ожидание запаздывающих перемен, но многие из этих людей совсем
не так представляли себе свежий ветер западной цивилизованности. Владислав
Петрович тоже. Хиросима, Ирак и Югославия были где-то очень далеко,
действия американцев в пересказе средств массовой информации выглядели
спорно. Некоторые их даже поддерживали, правда очень не многие. Но русские
видать так устроены, что им надо положить кусок дерьма прямо под нос, чтоб
они поняли - не повидло. Надо все пощупать, попробовать на зуб. Беда лишь
в том, что с силой шутить не стоит, она, под видом пробы, может накормить
этим дерьмом под завязку, даже не спрашивая, хочется или нет. "Это как
свистеть на море", - вспомнил Владислав Петрович древнюю мудрость, -
"Можешь получить больше, чем хотел". Вот и дождались...
  Он всегда старался относиться к чужой культуре со всей возможной
объективностью и хотя американцы во многом его раздражали, он и думать не
думал переносить гнев на всю нацию. Везде есть люди хорошие и не очень. Но
этот проехавший бронированный джип что-то в нем надломил. Что-то очень
важное, сидящее глубоко. Этот образ прочно засел в голове - бронированная,
мощная, почти неуязвимая Свобода и Справедливость, не соблюдающая никаких
правил, попирающая грубым протектором колес чужую землю. Вот он корень
зла... В несоблюдении правил.
  Странная аналогия пришла в голову... Европа ведь тоже не безгрешна - тоже
воюет, тоже нарушает, временами, права человека. Но если уж сравнивать, то
ее можно сравнить со старыми ворами в законе, имеющими хоть воровской, но
все же кодекс чести, а Америка больше похожа на бандюков-беспредельщиков
начала девяностых годов - ни чести, ни совести, только жажда наживы.
Сегодня поддерживают какой-то режим, а завтра закидывают бомбами, если
мявкнули что-то не то.
  Видимо Фролов все же прав... Какой-то момент в американской истории сделал
их такими. Чушь, конечно, что в Новый Свет приехали одни неучи да бездари,
тут дело в другом. Есть ведь и Канада, и Мексика - вполне нормальные
страны, сплошь состоящие из бывших европейских эмигрантов. Но разве можно
сравнить трудолюбивых канадцев с наглыми американцами? Все дело в том, что
Америка изначально формировалась, как страна беззакония. Не было там
никаких законов - только право сильного. Они впитали его с генами, с
молоком матерей. А провозглашенная конституция давала кучу прав и почти
никаких обязанностей, вот и потянулись на новый континент толпы тех, кому
европейский закон был в тягость. Да любой закон, по большому счету. У них
ведь до сих пор нет единого уголовного кодекса - каждый штат принимает
свой. А это формирует чувство, что всякий человек сам по себе закон. Нечто
вроде эйфории величайших возможностей, переходящей в эйфорию величайшей
вседозволенности.
  Владислав Петрович вспомнил старенький, нашумевший в конце девяностых
американский фильм о "Титанике". Там вполне нормальный, в какой-то мере
даже положительный европейский бомж, которого играл Ди Каприо, кричал,
раскинув руки над палубой: "Я властелин мира!!!". Вот она - эйфория. Что
же тогда говорить о тех, кто бомжами не был? Кто ехал туда с огромными
деньгами, накопленными дворянскими династиями? Ведь даже безработному,
бездомному художнику запах беззакония и вседозволенности сладко щекотал
ноздри! Он может стать, кем захочет, никто не назовет его бомжем, никто не
спросит родословную... Он властелин мира, черт подери! Вот в чем корни
"американской мечты". На стоянку зарулил белый "РАФик" экспертного отдела,
приткнувшись возле черной "Волги" и следователь тяжело вздохнул - сейчас
предстояли несколько очень неприятных минут. Труднее всего, наверное,
будет посмотреть Саше в глаза... А как можно иначе? Что можно сделать?
Действительно, что? Наверное то, что требует закон, а в глаза, на крайний
случай, можно и не смотреть.
  Ладно, пусть Фролов действительно во многом прав на счет Америки. Не во
всем, но во многом, тут уж ничего не попишешь... Допустим даже, что
американцы только и думают над тем, как нам насолить и загробастать наши
ресурсы вместе с территорией. Хотя это чушь, скорее всего. Ладно. Но коль
это допустить, то все равно нельзя убивать мирных граждан, пусть даже
враждебного государства. Они не солдаты. Может быть действительно против
нас идет необъявленная война, но во-первых, оборона - это дело государства
и военных, а не одиночек с надорванной психикой, вроде Фролова, а
во-вторых, сражаться надо с теми, кто сражается против тебя, а не с их
соотечественниками. Иначе это уже банальный и ничем не оправданный
терроризм. Все, надо идти проверять Сашины руки. И если стрелял именно он,
то я посмотрю в его глаза... Так посмотрю, что он запомнит на долго.
  - Здравствуйте, Владислав Петрович! - поздоровался выскочивший из "РАФика"
эксперт с чемоданчиком.
  Следователь никак не смог припомнить его имени. Да и черт с ним. Ходили бы
в форме, можно было бы называть по званию, а так хоть знакомься заново.
  - Здравствуй... - неопределенно кивнул Владислав Петрович. - Сними
парафиновый тест с обеих рук задержанного. Он в комнате для допросов.
Результат мне устно, а потом составишь отчет и передашь дежурному по
"управе", скажешь я направил.
  - Ага... Что, поймали ночного стрелка? - у эксперта даже глаза загорелись.
  - Вот и выясни. Я не сторонник навешивания ярлыков.
  Эксперт скрылся за массивной райотделовской дверью, а следователь так и
остался стоять, прислушиваясь к звукам просыпающегося города. Идти внутрь
не хотелось, почему-то все происходящее слишком сильно задевало за живое,
прямо рвало душу в болезненные клочья. Это потому, что связанно с Сашей...
А может не связанно? Через пятнадцать минут все станет ясно.
  Пока же мысли мечутся, как перепуганные мыши в клетке, мечутся бестолково,
только сердце тревожат. А оно уже не то, что было двадцать лет назад. И
силы уже не те. Надо уходить, к чертям собачьим, на пенсию, не морочить
голову ни себе, ни другим. Когда Владислав Петрович впервые познакомился с
Сашей, жизнь тоже проходила не через лучшую полосу. Слишком много всего
навалилось разом, да к тому же не зарубцевалась застарелая душевная рана
после смерти жены. Все было плохо, все казалось пустым и никчемным. Тоже
хотелось уйти со службы, запереться в квартирке и... Что "и", Владислав
Петрович не знал, поэтому продолжал работать на совесть.
  Наверное жизнь любого следователя, не смотря на каждодневную рутину, не
обходится без острых моментов. Владислав Петрович их не любил - напрыгался
вдоволь, будучи оперативником. Разве что пулю не получал, а так и засады
были и погони. Но жизнь не спрашивает, что мы любим, а что нет. У нее
какие-то собственные предпочтения.
  В тот раз таким вот острым моментом явилась месть одного из преступников,
решившего, почему-то, что именно собравший материалы следователь виноват
во всех его преступлениях. На путь праведного мщения стал небезызвестный
Чака - бандит до мозга костей, беспредельщик, каких свет не видывал,
главарь средненькой банды и мастер каких-то там тайных боевых искусств.
Корейская внешность, острый взгляд и смуглая кожа здорово подчеркивали его
колоритность - Чаку горожане откровенно боялись, а милиция относилась к
нему с трепетным уважением, лихорадочно выискивая, за что же можно в конце
концов зацепить. Нашли. Но, как всегда в таких случаях, узких моментов в
деле было столько, что Владислав Петрович корпел над папками показаний и
результатами экспертиз чуть ли не сутками, временно позабыв про
навалившееся уныние. Чаку он допрашивал дважды, и потом оба раза снились
нехорошие сны, мелькавшие коварной улыбочкой раскосых корейских глаз. Были
в тех снах и ножи, и яды, и пули... Даже бомбы были, а их Владислав
Петрович боялся больше всего.
  Чака действительно был опасен. Поэтому когда он сбежал из следственного
изолятора, убив двух охранников, никто бы не назвал Владислав Петровича
трусом за просьбу предоставить личную охрану. Никто и не назвал. Охрану
Дед предоставил сразу же - прекрасно обученных и вооруженных бойцов СОБРа,
а не каких-то там сержантов патрульной службы. Правда не в черной форме,
наводящей почти суеверный страх, а по гражданке, но даже в такой одежде
они внушали уважение и уверенность в завтрашнем дне. Ребята посменно
дежурили квартире, а один был рядом всегда, даже в магазин за покупками
ходить приходилось вдвоем. Менялись посуточно - сегодня одна смена, завтра
другая, после завтра снова первая. Всего шесть человек, по три в смене -
двое в квартире, один в качестве телохранителя.
  Саше Фролову, видимо по молодости и за отменную флотскую подготовку,
досталась роль телохранителя, поэтому времени познакомится было
достаточно. Следователь разве что в туалет и в ванную ходил без него.
  Вообще-то Владислав Петрович особой общительностью не страдал, даже
наоборот - его здорово угнетали всякие вечеринки, а уж пригласить гостей в
дом, для него вовсе было бы подвигом. На такой подвиг он шел не часто и
как правило вынужденно. Но Саша ему сразу понравился. Была в нем не
свойственная молодости житейская мудрость, рано приходящая на войне вместе
с прядями седых волос, а склонность к философским рассуждениям позволяла
заменить бестолковое сидение у телевизора долгими спорами на самые разные
темы. Второго телохранителя, приходившего на смену Фролову, следователь
старался просто не замечать - нормальный парень, но говорить с ним было
настолько же увлекательно, как с замшелой скалой и через неделю Владислав
Петрович поймал себя на том, что ждет Сашиной смены, как ждут в гости
старого доброго друга. Это было странно, но приятно. Даже в доме сделалось
как будто теплей - затаившаяся в углах холодная тьма боялась чужого
присутствия не меньше, чем солнечного света. Так прошли три недели...
  Чака напал неожиданно, именно в смену Фролова, когда все уже решили, что
беглецу удалось смотаться в дальние страны. Но не смотался же, черт бы его
побрал! Не позволила мстительность, живущая в горячей восточной крови.
  Вечером он засел с карабином на крыше продуктового магазина, в котором
Владислав Петрович всегда закупался к ужину, а двое бандитов прикрывали
главаря, сидя на скамеечке с девятимиллиметровыми "Береттами" под
куртками. Чака знал, что Владислав Петрович всегда подходит к магазину с
заднего двора, а там с сумерками ни души, лишь изредка допивают водку
грузчики из закрывшегося стеклопункта. Промозгло сырела южная зима,
темнело рано и Чака, не доверяя одной лишь ночной оптике, поставил на
карабин лазерный прицел. Для гарантии.
  Только это и спасло жизнь Владислав Петровича - Саша, не расслаблявшийся
ни на миг, заметил красное пятно, направленное прямо в сердце следователя
раньше, чем Чака нажал на спуск. Владислав Петрович даже не понял сразу,
кто и зачем сбил его прямо в жирную грязь лужи, но грохот выстрела и визг
рикошета подсказали, что подниматься не стоит, разве что отползти за
какое-нибудь укрытие.
  Чаку же первый промах ничуть не остудил, он продолжал елозить красным
пятном по асфальту и лужам, выискивая утерянную цель. Телохранитель его
волновал мало, очень хотелось разделаться со следователем. Он вообще не
озаботился молодым СОБРовцем, предоставив его прикрывавшим дружкам. Но и
те сразу же потеряли Сашу из виду - он словно растворился в густых зимних
сумерках. Напрасно бандиты водили пистолетными стволами из стороны в
сторону - стрелять было не в кого. Можно было бы достать скорчившегося в
луже следователя, но Чака категорически запретил - сам собирался
прикончить.
  За прошедшие с первого выстрела четыре секунды Владислав Петрович, как
водится перед смертью, пытался прогнать перед мысленным взором все
прожитые дни. Выходило худо - явно не успевал дойти даже до юности.
Вот-вот яркое пятно целеуказателя крупной божьей коровкой присядет на
голову и тогда...
  Вооруженные пистолетами бандиты, как потом говорил медэксперт, умерли
почти одновременно. Фролов, словно вампир в фильме ужасов, буквально
материализовался из густой тени дерева прямо за их спинами и Владислав
Петрович уловил лишь момент, когда оба упали - удара не видел.
  Тут же красное пятно метнулось на Сашину грудь, но он словно ждал этого,
трижды выстрелив в сияющую рубином звезду лазера. Карабин гулко грохнулся
с крыши, вдребезги расколов деревянный приклад об асфальт. Только этот
звук окончательно вывел следователя из нервного ступора и он заметил, что
в руках у Саши не табельный "Стечкин", а отобранная у одного из бандитов
"Беретта". Фролов, оказывается, даже не доставал оружие из кобуры!
  Следующим вечером Владислав Петрович пригласил своего спасителя на кофе с
коньяком. Так, в общем-то, и началась их странная дружба. Кто же мог
знать, что настанет это летнее утро, когда Саша будет сидеть в комнате для
допросов, а спасенный им следователь станет собирать на него материал?
Глупость какая-то, злая ирония судьбы. Владислав Петрович дождался, когда
порозовеют облака, вздохнул и собрался потянуть на себя дверь райотдела.
Надо закончить с этим делом, будь оно неладно...

  Вариация десятая

  Как только дежурный открыл окованную дверь, Фролов сразу узнал рев
проехавшего по улице "Хаммера". Слишком запоминающийся, приметный - ни с
чем не спутаешь. Он видывал и гражданские образцы этих машин, для
любителей дорогой военной экзотики. Среди американцев эдаких любителей
было не мало, у этой нации вообще сформировалось особое отношение к воинам
и связанной с ними героике. Некий комплекс неполноценности прирожденных
крестьян, мечтающих о чем-то большем, чем быки и кобылы. Этот комплекс
ярчайшим примером выразился в образе лихого ковбоя, умеющего не только
заарканить быка, что являлось каждодневной необходимостью, но и ловко
управляющегося с парой кольтов одуряющего калибра, что всегда было
красивой мечтой.
  Но только что проревевший "Хаммер" не был облагороженным суррогатом для
утехи милитаристских комплексов. Это была настоящая боевая машина,
бронированная и мощная. Лучшая в мире, как говорили американцы. Наверное в
этом они были правы.
  Саша даже вздрогнул, выходя в коридор, он слишком хорошо знал, на что
способны люди, разъезжающие по чужим городам в низких пятнистых
"Хаммерах"...


                                  * * *


  ...Фролов впервые увидел боевой "Хаммер" в Моздоке, за чертой которого
расположилась мобильная десантная часть НАТОвского миротворческого
контингента. Русские десантники и морские пехотинцы с ЧФ и Владивостока
взирали на палаточный городок заокеанских коллег с интересом, близким к
досадливому уважению - жили американцы и англичане с удобствами, отдыхали
шумно, ели много и часто. За палатками трещали моторы генераторов, играла
музыка, по ночам полыхал свет ярких прожекторов, жестоко таранящих темноту
упругими рогами лучей. В сооруженном на краю лагеря автопарке виднелись
мощные мотоциклы, от которых у некоторых молодых ребят отвисали слюни до
пола, тупорылые бортовые грузовики, два размалеванных танка, обросших
кубиками активной защиты, и несколько жабообразных бронированных джипов,
даже на вид мощных, проходимых, выносливых. Каких-то слишком даже
американских - не просто неуязвимых, а кичащихся собственной
неуязвимостью. Почему-то именно эти "Хаммеры" больше всего тогда задели
Сашу за живое, он и сам не мог понять почему. Совместный
англо-американский контингент стоял под Моздоком всего два дня, десантники
отдохнули, привыкли к смене часового пояса и незнакомому климату, отъелись
и принялись выполнять боевую задачу. Пока российский МИД требовал от
американской стороны ответа за столь дерзкую выходку, а в МО строили планы
отражения "агрессии", миротворческий контингент сделал единственно верный
ход, наверняка просчитанный заранее и совершенно безошибочный - НАТОвские
десантники разделились на три группы примерно по тысяче бойцов и заняли
позиции вокруг трех лагерей чеченских беженцев. Буквально за час до
занятия позиций НАТОвское руководство громогласно заявило на весь мир, что
в Чечню введен ограниченный миротворческий контингент с целью
предотвращения возможных зверств российской армии на оккупированной
федеральными силами территории.
  В ответ на гневное возражение российского МИДа по поводу того, что никаких
"оккупированных территорий" нет и быть не может, поскольку Чечня, это
всего на всего субъект Российской Федерации и есть только "территории
освобожденные от бандитов", американцы согласились и покаялись,
убедительно заявив, что не собираются ссориться с Россией.
  - Мы ввели не войска, - убедительно вещал по телевизору генеральный
секретарь НАТО. - Мы ввели наблюдателей, чтоб показать всему миру, что
никаких бесчинств российские войска не творят, что нет никаких этнических
чисток, о которых кричат журналисты.
  Он ослепительно улыбался и сиял благожелательностью.
  - Да, - говорил он со скорбной улыбкой. - У наших наблюдателей есть
стрелковое оружие и даже несколько единиц бронетехники. Но НАТОвское
командование, поймите, просто не могло пустить безоружных людей в места
ведения активных боевых действий. Кроме того наш ограниченный контингент
будет гарантией того, что никакая случайность, никакой пьяный российский
солдат с автоматом не сможет повредить мирным чеченским беженцам. Мы
никому не мешаем, мы не вмешиваемся в ход боевых операций российских
военных, мы просто будем стоять у лагерей беженцев, совершенно ничего не
предпринимая. Просто на всякий случай. Оружие будет пущено в ход лишь в
случае нападения кого бы то ни было на охраняемый лагерь. Никогда и никак
иначе. После этого выступления у российской стороны оказались связаны
руки. - Надо было сбивать их в воздухе, еще до высадки. - перешептывались
российские солдаты. - Как нарушителей воздушного пространства России.
Теперь уже ничего не сделать. Все. По добру они не уйдут, а силой их не
выкинешь, завизжат, что нападают не на них, а на мирных чеченцев.
  Министр обороны России поставил точку в этом споре, решительно заявив, что
в случае любого вмешательства в боевые действия, НАТОвский контингент
будет безжалостно уничтожен, как и положено быть уничтоженным любому
агрессору, вторгшемуся в пределы суверенной державы. А если будут сидеть
где сидят, то пусть сидят, нас беженцы не интересуют. Незаконное же
пересечение границы России пусть останется пятном на совести НАТО и
объектом работы российского МИДа.
  Инцидент был исчерпан, по телевизору перестали о нем говорить, хотя
обстановка возле трех лагерей беженцев не была статичной - кроме еды,
мороженного и видеокассет НАТОвцы получали и другую помощь. Если поначалу
продукты им завозились наземным путем, то по прошествии двух недель
руководство Альянса признало этот путь небезопасным, попросив разрешения
на доставку грузов воздушным путем. Американцам было отказано.
  Примерно через три дня на американский транспорт напали боевики,
разграбили грузовые машины, угнали два "Хаммера" и захватили в плен всех
НАТОвских десантников, охранявших колонну. Пока мировая общественность
визжала, что федеральные силы не могут обеспечить безопасность пребывающих
на российской территории иностранцев, НАТОвское руководство предприняло
дерзкий шаг - распорядилось доставить продукты воздушным путем, со стороны
Грузии.
  Без предупреждения сбивать транспортный вертолет и сопровождавшие его
боевые "Апачи" российская сторона не решилась и пока шли интенсивные
переговоры, огромный двухвинтовой транспортник и два "Апача" благополучно
сели у ближайшего к горам лагеря беженцев, охраняемого контингентом НАТО.
Обратно улетать они отказались, опасаясь того, что Россия не сможет
предоставить им безопасного воздушного коридора, в котором боевики не
смогли бы их сбить.
  Об инциденте снова забыли - были вопросы и поважнее.
  Федералы добивали банды чеченских полевых командиров в горных районах
Чечни, террористы огрызались, грозились, намекали на поддержку мирового
сообщества, но под натиском федеральных сил все дальше пятились в горы.
Война шла своим чередом.
  Одно из самых трудных сражений завязалось на подступах к горному
укрепрайону у селения Каравьюрт. Район оказался не просто окружен
неожиданно мощными бетонными укреплениями, но и активно поддержан
многочисленными артиллеристскими точками, днем на высотках опасно
поблескивали оптические прицелы, по ночам темноту резали трассеры
крупнокалиберных пулеметов, ухали тяжелые минометные мины.
  Обстановка сильно осложнялась тем, что единственным подступом к
укрепрайону было довольно широкое ущелье, в котором и раскинулось вполне
мирное селение Каравьюрт. Старейшины селения заблаговременно вывесили
белый флаг, заявив, что никаких боевиков, мол, у нас нет. Это было правдой
- моджахеды окопались дальше, в заранее построенном укрепрайоне. Но пройти
к нему можно было только через Каравьюрт. Старейшины честно отыгрывали
панику, мол как же вы пойдете через ущелье? По вам же будут стрелять! От
селения камня на камне не останется! Пощадите! У нас полные дома женщин и
детей!
  Уже научившиеся воевать в горной местности федеральные войска уперлись в
непреодолимую психологическую стену, зоркая мировая общественность чутко
держала палец на кнопке мегафона средств массовой информации, готовясь, в
случае чего, устроить всемирную информационную бучу - мол, караул, русские
опять мирных жителей забижают!
  Войска стали. Подавить огневые точки авиацией не представлялось возможным
из-за близости Грузии, которая радостно ожидала любого бомбометания или
ракетного обстрела с российской стороны, чтоб продемонстрировать миру
заранее заготовленный мешок осколков, якобы оставшихся после "очередного
налета русских" на ее территорию. Поэтому решено было давить позиции
моджахедов артиллерией.
  Но и это начинание разбилось о ту же самую психологическую стену -
боевики, здорово получив по ушам в первую же ночь, заорали, что Каравьюрт
пристрелян их артиллерией и они выкопают на его месте горное озеро, если
русские не прекратят массированный артобстрел. Прекратили. Деваться было
некуда.
  Наверное ни одной армии мира не приходилось вести боевые действия в столь
жутких условиях, когда за каждым действием строго следят, дабы чего
незаконного не вышло. За американцами в Югославии тоже следили, конечно,
вот только им на это было плевать - мало их останавливали возмущенные
выкрики России о страдающих под бомбежками мирных жителях Белграда. Да
хоть бы весь мир возмутился... Что им, сильным-то? Общественное мнение? Да
сморкаться они на него хотели! Мирные жители? Да пусть они горят под
бомбами и ракетами, вместе с посольствами как европейских, так и восточных
стран. Отсвистятся, отмажутся. А воевать с ними из-за таких мелочей никто
не станет. Ну, повякают немного, как китайцы, и что с того? И уж конечно
американцев не остановила бы такая мелочь, как Каравьюрт - прошли бы и не
заметили. И не испугало бы их предупреждение о расправе боевиков над
мирными жителями - что это за фигня, по сравнению с высокими целями
американских стратегических интересов? Они вообще не ведут переговоров с
террористами. Это их кредо. А мы должны вести. Почему? Потому что они так
решили. А мы, видимо, решили играть по их правилам.
  И хотя стало уже совершенно ясно, что жители Каравьюрта поддерживают
засевших в укрепрайоне моджахедов, рисковать их беззащитными жизнями
российские военные не решались. Скорее даже не из-за всемирного шума,
возможного по этому поводу, а по велению совести и укоренившейся морали.
Безоружные люди не могут быть солдатами, говорила эта слегка устаревшая
мораль. Привычная. Уже трещащая по швам в изменившихся мировых условиях,
но все еще жизнеспособная, активно поддерживаемая той же самой Америкой в
ее стратегических интересах. Мораль-зомби, двигающаяся и работающая, но
уже остро пахнущая тухлятиной, заражающая трупными бактериями все кругом.
  Для Америки врагами являются все, кого они соизволят назвать таковыми, а
вот для всего остального мира, а уж тем более для России, врагами могут
быть только те, кого Америка позволит таковыми назвать. То есть лишь тех,
кто сражается против России с оружием, да и то если они не отстаивают
своими стволами Демократию, как например Армия Освобождения Косово. Их
считать врагами Америка запретила, хоть и было у них оружие. Пару раз
Америка попробовала наклеить ярлык борцов за Свободу и на чеченских
моджахедов, но на них он держался худо - отваливался. Слишком уж
откровенно бандитскими были их действия. Российское руководство никогда не
признало бы, что идет на поводу у Америки, просто оно, как это ни
печально, вынуждено играть по навязанным ему и всему миру правилам. Вот и
все.
  Поэтому штурм укрепрайона откладывался день за днем, со стороны грузинской
границы к боевикам подходили караваны с помощью и подкреплением.
Обстановка складывалась критическая - жертвы со стороны федеральных сил
могли стать очень большими, если штурм отложится еще на неделю.
  Жителям Каравьюрта было предложено покинуть селение в любом направлении,
была предложена техническая и материальная помощь, обеспечена безопасность
отхода, вплоть до задействования транспортных вертолетов, но старейшины
отказались покидать "обжитый очаг". Военная машина застопорилась. Пришло
время политиков.
  И тогда Россия пошла на беспрецедентный шаг, на очень смелое и
ответственное решение, спасающее жизни десятков, если не сотен солдат.
Было решено объявить Каравьюрт опасной зоной, да так оно по сути и было,
проведя насильственную эвакуацию жителей в безопасный район средствами
МЧС. Конечно, западная общественность при этом подняла такой шум, что
границы завибрировали, эфир разрывался от обвинений начиная от
негуманности и заканчивая фашистскими методами, слышались выкрики об
исключении России из ООН и всех мыслимых и немыслимых международных
союзов. Но решение было принято. Приказ дан. Жизни русских солдат,
наконец-то, оценились правительством больше, чем членство в марионеточных
европейских организациях с ниточками, ведущими в Белый Дом.
  Операция была назначена на одиннадцать часов утра, погода стояла
солнечная, почти безветренная, склоны ущелья парили густым запахом
прогретой травы. К Каравьюрту стянулись несколько частей специального
назначения, в том числе и разведотряд морской пехоты ЧФ, в котором служил
Фролов. Над селением нависла гнетущая тишина, только теплый легенький
ветерок посвистывал в стеблях травы, все ждали прибытия транспортных
вертолетов МЧС. Курили папиросы, рассказывали анекдоты, радисты не
забывали слушать эфир, накинув наушник на одно ухо.
  Саша с Андреем еще ночью заняли позицию вблизи одной из высот к югу от
Каравьюрта, оттуда через прицел укрепрайон виднелся как на ладони. По
темноте замаскировались тонкой маскировочной сеткой, прицепив к ней
заранее пучки свежей травы, лежали почти не шевелясь - место слишком
открытое. Только вылизанный ветрами камень старой серой костью выпирал из
земли, давая прикрытие от возможного огня с восточного склона, поросшего
редкими кучками низкорослых деревьев.
  Время текло неспешно, приближаясь к одиннадцати - назначенному времени
эвакуации жителей селения. Казалось даже, что вертолеты МЧС запаздывают,
хотя все шло точно по плану.
  Тонко пискнул таймер на руке у Андрея.
  - Баритон, я Эхо. У нас все в норме. - сообщил Саша в микрофон шлема.
  - Я Баритон. Принял. Работаете самостоятельно, без команды, в соответствии
с поставленной задачей.
  - Принял.
  Тишина. Только пряный воздух парит над землей, пересвистываясь с травой
редкими порывами ветра, только жаворонок шумно купается сияющей теплоте
небес. Солнце теплыми ладошками растирало спину под черной курткой и
маскировочной накидкой, а наброшенная поверх тел защитная сетка разбила
белый свет на сотню трепещущих солнечных зайчиков
Жарко... От этих гор до солнца - рукой подать.
  Продолговатый коричневый жучок переполз с травинки Фролову на нос, снайпер
сморщился и сдул насекомое на прогретую землю.
  - В рюкзаке кофе... - сказал лениво, мечтательно.
  Жучок упал на спину, попробовал перевернуться, но у него ничего не вышло -
так и остался лежать, беспомощно задрав лапки. Саша помог ему сорванной
травинкой.
  - Обойдешься без кофе. - почесал щеку Андрей. - Тут надо лежать тише воды,
ниже травы. Не дергаться. - Да я так... мысли в слух, веришь?
  Назначили маркера, используя сооружения укрепрайона и заметные дома
Каравьюрта. Хотелось курить, но нельзя. Андрей вздохнул и сунул меж зубов
сорванную травинку. Горькая. Выплюнул.
  - А вот и Он... - обреченно вздохнул корректировщик, настраивая бинокль. -
Не повезло. Маркер "воронка", двенадцать тысячных влево. Засек?
  Саша глянул в прицел Обманщика и весь напрягся, как всегда, когда видел по
ту сторону матричной сетки чужого снайпера. Действительно не повезло.
Кроме всего прочего он наверняка не один.
  - Отработаем? - спросил сквозь зубы.
  - Опасно. Грохот сильный, кроме того земля сухая, от дульного тормоза и
сошки пыль поднимется.
  - Да я с камня бабахну, а?
  Чеченский снайпер лежал на животе и судя по движению губ пел песню. Одет в
пятнистый комбез, борода лопатой, морда размалевана на манер штатовских
командос, волосы стянуты широкой зеленой лентой. Красавец. Чтоб его...
Саша добавил увеличение, разглядев затейливую арабскую вязь на ленте.
Наверняка слова из Корана. Ну-ну... Рядом лежала СВДэшка с каким-то
особым, очень толстым прицелом. Иностранный, видать. - Опасно. - повторил
Андрей. - Услышат грохот, начнут колбасить из пушек по Каравьюрту.
Отмазывайся потом. Просто наметь его себе как цель номер один, в случае
чего. А я пошарю пока, может еще кого разгляжу. Но хорошо ведь
маскируются, гады, научились.
  Время стелилось по горам дообеденной жарой, в пузе начинало голодно
порыкивать, напоминая о том, что война войной, а обед, все же, должен быть
по распорядку.
  - Коням хорошо... - задумчиво молвил Фролов. - Пожрали травы и никаких
проблем.
  - Ты тоже попробуй. - усмехнулся корректировщик.
  - Иди ты...
  Снова тихо пискнул таймер, обозначая время выхода на связь.
  - Баритон, я Эхо. - отрапортовал Саша. - У нас все в норме.
  - Принял. - отозвалось в наушниках. - Не забывайте докладывать. Конец
связи.
  Воздух дрогнул далеким клекотом тяжелых вертолетных винтов. -
Начинается... - Андрей принялся осматривать укрепрайон в бинокль. - Летят
наши птички. Ох, и начнется же сейчас мясорубка!
  - С чего?
  - С того... Увидят, что эвакуируем Каравьюрт и начнут колотить по селению
из всех стволов. Хорошо, что наша артиллерия тоже не дремлет. Жарко будет,
попомнишь мои слова.
  - Лучше бы хорошее что-то предсказал...
  - Разве на войне бывает хорошее? - искренне удивился Андрей.
  - Бывает. - убежденно сощурился Фролов.
  Корректировщик изумленно повернул к нему лицо и Саша пояснил:
  - На войне самое хорошее - это победа. Ее всегда ждут, веришь?
  Андрей только вздохнул.
  Посвист винтов слышался все отчетливей, словно озорные мальчишки вертели
над головами длинные куски стальной проволоки. Только вертолетный клекот,
в отличии от проволочного баловства, даже на расстоянии волновал воздух
невероятной мощью, удерживающей над землей целые груды проклепанного
металла. Страшноватой мощью, грозной, пропитанной запахом перегоревшего
керосина и раскаленным духом свистящих турбин.
  - На шесть минут раньше... - глянув на часы, сладко потянулся Андрей. -
Молодцы. Раньше начнем, раньше закончим.
  - Когда зависнут над Каравьюртом, можно будет грохнуть чечена. -
мечтательно потер ладони Фролов. - За свистом винтов грохота не услышат. А?
  - Поглядим... - неопределенно буркнул корректировщик. - Уснули они в
укрепрайоне, что ли? Или оглохли?
  - Чего ты бузишь?
  - Да посмотри! Мы слышим вертолеты, а муджахедам без разницы, будто их не
касается. Неужели дадут эвакуировать селение без бойни? Не верю...
  - А ты верь в хорошее. - улыбнулся Саша. - И оно непременно наступит.
  - Тут поверишь, как же... Наверняка какой-то подвох!
  - Конечно! Война - это путь обмана. Помнишь, я тебе говорил?
  - Нашел время умничать... Слушай... Тебе не кажется, что звук не стой
стороны?
  - В смысле? - удивился Фролов.
  - Вертолеты МЧС должны лететь с севера. А тут кажется...
  - Они что, рехнулись?! - Саша даже привстал на локтях. - Если идут с юга,
то пройдут прямо над укрепрайоном! На минимальной высоте... Их же
посбивают "Стингерами", как щеглов из рогатки! - Близко уже... - не
отрывая бинокля от глаз, сказал Андрей. - Летят. Только за горой пока не
видно. Неужели им не сказали, с какой стороны заходить? Ладно, гадать
нечего... Давай, братишка, работаем.
  - Командуй! - вжался в приклад Обманщика Фролов. Сердце заколотилось было,
но снова вошло в привычный ритм, успокоилось - в бою иначе нельзя. Саша
глянул на показания прицельного дальномера - до укрепрайона тысяча
восемьсот метров, с такой короткой дистанции можно и в муху попасть, если
не очень мелкая. Вот только пуля до цели летит очень долго - больше двух
секунд. Приходится брать поправки, а то и выполнять обязанности пророка,
предсказывая кто куда побежит, когда начнется паника.
  Пискнул таймер.
  - Баритон, я Эхо. - вызвал базу Андрей. - У нас ЧП! Вертолеты заходят с
юга, пройдут прямо над укреплениями.
  - Я Баритон. Принял. Прикройте машины от "Стингеров". Мы пытаемся
связаться - не отвечают. - Я Эхо. Принял. Работаем.
  - Конец связи. - шикнули наушники и замолкли.
  Жаворонок перестал со свистом кувыркаться в лучах солнца и полетел по
ущелью на север. Теперь только вертолетный свистящий клекот властвовал в
воздухе, но самих винтокрылых машин по прежнему не было видно.
  - Эхо, я Баритон!!! - голос радиста ударил в уши, будто неожиданный взрыв.
- Мы связались с вертолетами МЧС! Они идут с севера, как и положено! С юга
подходит кто-то другой! Осторожней, ребята.
  - Принял. - зло шикнул в микрофон Саша, глядя на побледневшего
корректировщика. - Это ОНИ! - отложил бинокль Андрей. - Какие тут еще
могут быть вертолеты, кроме американских? Что им тут вообще надо? Ну кто,
если не враг, может вспарывать чужое небо винтами боевых вертолетов? Без
спросу... Почему им всегда все сходит с рук?!
  - На этот раз не сойдет. - сквозь зубы шикнул Фролов. - Сколько можно?
Министр обороны обещал их уничтожить в случае вмешательства, а нам это
нечто вроде приказа. Так? Готовь бронебойные патроны!
  - Есть, братишка! - потянулся к ящику корректировщик. - Не забудь, у тебя
в стволе экспансивный!
  - Сгодится! - Саша поймал в сетку прицела чеченского снайпера. Тот лежал
щурясь от солнца, тоже пытался разглядеть вертолеты, винтовка расслаблено
лежала рядом, зарывшись прикладом в густую траву. Фролов подождал когда от
вертолетного гула задрожат кишки и выстрелил, целя в голову.
  Грохнуло сильно, но ущелье не ответило эхом - противоположный склон чуть
ниже позиции. Зашипели, распрямляясь, амортизаторы приклада. Нижний чуть
отстает, надо будет прокачать после боя.
  Действительно от реактивных струй дульного тормоза поднялось заметное
облачко пыли. Плохо. Надо переместиться на камень, но он светло-серый,
почти белый и на нем стрелка будет видно, как таракана на телеэкране. Уж
лучше так... Усилился бы ветер, все бы было нормально.
  Рычаг вниз, затвор на себя...
  - Цель поражена! - довольно прокомментировал Андрей. - Пять баллов. Держи
бронебойный.
  Гильзу долой... Новый патрон... Щелкнула безотказная цанга, обхватывая
донышко патронной гильзы, затвор с патроном мягко скользнул в казенник,
уткнулся. Рычаг на место. К бою готов.
  Андрей левой рукой набил полный патронташ Хитрого Обманщика бронебойными
патронами. Девять штук. Десятый уже в стволе.
  Все время сходит с рук, да? Посмотрим...
  Саша глянул в прицел на то, что осталось от вражеского снайпера: пуля
вошла в голову, эспансировалась и уже в развернутом виде прошла по всему
телу вдоль позвоночника. Жуть. Даже привычному взгляду страшновато. Словно
разделанная свинья на бойне... Обрывки пятнистого комбеза стали черными,
все же пять литров крови в человеческом теле, это не шутка, особенно если
выливаются сразу и без остатка. Интересно, о чем была выписка из Корана на
ленте?
  - Вот они! - как-то подавленно вскрикнул Андрей.
  Фролов оторвался от прицела и глянул в выцветшее небо над укрепрайоном.
Да, это действительно были они - здоровенный темно-зеленый двухвинтовой
американский транспортник с белыми опознавательными знаками на фюзеляже, а
по бокам от него таранила воздух пара боевых пятнистых "Апачей". Эти шли
чуть боком, развернув кабины в разные стороны и ощетинившись
многоствольными пучками крупнокалиберных пулеметов. Как на параде...
Попугать решили? Ну-ну.
  Из укрепрайона по ним не раздалось ни единого выстрела - ждали, моджахеды,
надеялись. Дождались... Что ж, в следующий раз наши, небось, не будут уже
лопухами трусить.
  - Постарайся всадить пару бронебойных в винтовую трансмиссию
транспортника. - посоветовал Андрей. - На нем же скорее всего десант в
Каравьюрт, а для американцев это сейчас важнее всего! Надо сбить их до
высадки, понимаешь? Иначе выйдет как с лагерями беженцев... Нашим через
селение тогда не пройти - америкосы разорутся, что защищают мирное
население.
  - А прикрытие?
  - Наплюй! Надо сделать вначале самое важное. - Расстреляют ведь из
пулеметов! Сразу же засекут!
  - А ты собираешься жить вечно? - серьезно сощурился корректировщик.
  Саша вдруг почувствовал странную, бесшабашную, веселую и одновременно
очень серьезную храбрость, словно и нет никакой смерти на свете, а есть
только самое важное в жизни задание - главный полдень, как говорили
мальчишками. И точно ведь... Почти полдень! Час всего остается... Никогда
он такого не чувствовал, хотя столько боев пережил, что даже счет им
утратил. Но то были другие бои. Какие-то не совсем настоящие, будто
смотришь на все в маленький телевизор прицела, а сам далеко-далеко... И
храбрость в них была совсем не такая веселая, а скорее расчетливая, вроде
бы как по уставу не положено бояться, потому и не боишься, хотя в глубине
души знаешь точно, что ты далеко, хорошо спрятан и для противника
недостижим. В такой храбрости чести мало, Саша знал это точно. Настоящая
храбрость там, где рвутся, вздымая землю, гулкие минометные мины, где
горячий металл расчесывает свистящий воздух рванными гребнями осколков,
где пули визжат и где ходят в настоящую штыковую атаку. Лицом в лицо.
Такого Фролов, кажется, не чувствовал никогда.
  Хотя нет же! Была, была уже эта бесшабашная смелость, вспомнилась она
вдруг ясно и отчетливо, словно сквозь звонкий морозный воздух. Давняя.
Сколько лет прошло? Вспомнилось, как двенадцатилетним мальчишкой лежал в
лебеде у забора водокачки и за спиной были друзья - настоящие, а впереди
прятался враг - почти настоящий. Такие же мальчишки с соседнего двора.
Зато рукоять игрушечного револьвера, подаренного весной на день рождения,
была совсем настоящей, твердой, рубчатой с накладками из красной
пластмассы. А забор был не забор - крепостная стена! Оставленный
строителями трактор был настоящим танком, а водонапорная вышка с
заржавленной лестницей была всамделешней сторожевой башней. Все было
настоящее, а уж какой настоящей была война! И предатели были настоящими, и
герои, когда с криком "ура!" поднимались в атаку, и трусы тоже были
настоящими, когда боялись влезть по шатающейся лестнице на торчащую над
домами вышку. Сбитые локти, коленки, порванные рубахи - попадало за них
тоже по настоящему. Но мало кто боялся, потому что самой настоящей была в
этих играх храбрость. Даже когда Колька Малков с разбегу налетел ногой на
торчащий из стены гвоздь, он все равно продолжал карабкаться по лесенке,
пока не привязал на самой верхушке башни лоскут из алого шелка. Все
кричали "ура!", а у Кольки под левой босоножкой носок был весь мокрый от
крови, хоть выкручивай, голень распухла и его увезли в больницу, чтоб
колоть сыворотку от столбняка. Но флаг-то он все же повесил первее
мальчишек с Толстухи, хоть и влетело ему потом от бабушки. Такая вот была
в детских играх храбрость - совсем настоящая.
  Такая же, как сейчас.
  "Апачи" крались по воздуху, как две гиены, даже, казалось, принюхиваются,
пытаясь учуять на склонах ущелья добычу. Патроны в шестиствольных
"Вулканах" были совсем настоящие. Броня тоже. Мощь. Неприступность. Они
прикрывали корпусами тяжелый транспортник, пилоты знали, что со склонов
могут шарахнуть из ПЗРК. Только выстрел из портативного зенитно-ракетного
комплекса никак не скроешь - от ракеты остается отчетливый дымный след. А
тут... Эх, был бы ветер сильнее, чтоб сносил пыль после выстрела! Можно
было бы их точно, как щеглов, одного за другим! Пилотов видно отчетливо -
белые каски, черные очки... Тут вам не Майами!
  И вдруг эта веселая бесшабашная храбрость переплавилась в ясную и четкую
мысль...
  Маскировочная накидка! Она же длинная, до пяток почти!
  Саша, выпустив из рук Хитрого Обманщика, молча перекатился за камень, чтоб
не увидели вертолетчики. Только палец прижал к губам в ответ на
недоуменный взгляд Андрея. Сейчас, мол, сам все поймешь! За камнем стащил
с себя накидку, расстелил на прежнем месте, чуть спереди от оставленных
локтями лунок в траве. Готово! Он снова перекатился на место, установил
сошку винтовки прямо на накидку и победно глянул на корректировщика.
Теперь между струями от дульного тормоза и пыльной землей простиралась
надежная защита - ткань маскировочной накидки. Вся пыль под ней и
останется, словно детские страхи за одеялом. Сверху же прикроет
маскировочная сетка - хватит и ее, без всякой накидки.
  - Умен! - радостно воскликнул Андрей. - Готов? Транспорт на траверзе!
Дистанция четыреста, две тысячных поправка на скорость.
  Саша принял поправку, поймал место крепления переднего винта в прицел и
плавно, очень плавно выдавил спуск.
  - Ухххх!!! - грохнула Хитрый Обманщик.
  Мягко вернулись на место амортизаторы, но нижний все таки отстает, чтоб
его...
  Рычаг вниз, затвор на себя, гильзу долой ударом об пол. Новый патрон
вставляем в затвор, обратно в казенник, на место запор.
  Маскировочная накидка пошла волнами, будто вздыбился из земных недр новый
горный массив, но пыль под собой действительно удержала. А вот вертолет
падать не хотел, словно Фролов промахнулся. Может действительно?
  Выстрел, перезарядка.
  Выстрел, перезарядка.
  Словно в дурном сне, когда всаживаешь в противника весь магазин, пулю за
пулей, а он все равно идет на тебя и посмеивается. Жутко.
  - Броня... - сконфуженно пожал плечами Андрей. - Я думал, что такой патрон
прошибет ее с легкостью. Никогда ведь не пробовали...
  Выстрел. Перезарядка.
  Никакого эффекта. Транспортник пошел на снижение, метя к околице
Каравьюрта, но винты вертелись сплошными туманными кругами, только у
"Апачей" мелькали белые полосы. На дороге через ущелье начала завиваться
робкая пыльная поземка.
  Однако попадания не остались незамеченными. Один из боевых вертолетов
развернулся правым боком по ходу движения и дал длинную очередь из обоих
пулеметов. Саша и Андрей вжались в траву, в воздух взметнулась целая
лавина глинистой земли и каменной крошки, пули коротко тюкали, будто
камушки, брошенные в дощатый забор. Тут же по ушам ударил протяжный
звенящий грохот очередей - вот это уже настоящий бой! Лицом в лицо.
  Но били без прицела, гораздо ниже по склону. Второй "Апач" описал красивую
боковую дугу, завис в воздухе и принялся колотить пулеметами по гребню
горы. Но это тоже без всякого толку - слишком высоко. Пыли, правда, поднял
много, целую тучу.
  Фролов вжался в приклад и навел сетку прицела прямо в лицо вертолетчику.
  - Уххх!!! - откатилась назад Хитрый Обманщик.
  На этот раз нижний амортизатор отработал без запинки, видать приработался.
- Есть! - радостно стукнул кулаком в землю Андрей. - Пригвоздил ты его к
креслу, прямо сквозь бронестекло! Как муху булавкой!
  Пораженный вертолет начал медленно крутиться на месте, но пулеметы
молотить не перестали, вонзая смертоносный веер пуль на все стороны света.
  - За камень, блин! - Саша дернул Андрея на себя, но очередь прошла выше и
тут же пулемет заглох, расстреляв все патроны.
  Оставшийся без управления вертолет продолжал кружить по ущелью, пока не
хватанул винтом землю противоположного склона и не стих, словно
выброшенная на берег рыбина. Но второй вертолет, будто голодный хищник,
стал красться по воздуху, изредка посылая короткие очереди наугад.
Снайпера он не засек, иначе бы уже от камня искры летели, но зато
транспортник почти приземлился, готовясь высадить десантный отряд. Пилот
"Апача" не стал рисковать, видя, что задание явно выполнено и до высадки
десанта остается всего несколько секунд, он резко развернул машину и стал
полого снижаться по направлению к Каравьюрту. Сначала его было видно
отчетливо, но пятнистый корпус быстро слился с росшей между домами зеленью.
  - Уйдет! - сквозь зубы прошипел Андрей, высунув голову из-за укрытия. -
Натворит еще дел, падла... Барркуда воздушная... Тварь...
  Рычаг вниз, затвор на себя, гильзу долой ударом об пол. Новый патрон
вставляем в затвор, обратно в казенник, на место запор.
  - Не уйдет. - уверенно ответил Фролов, устанавливая сошку на гладкий лоб
камня. - Неужели мама не учила его, что нельзя показывать противнику спину?
  - Дистанция восемьсот пятьдесят, поправка ноль. - корректировщик снова
приник к окулярам бинокля. - Девятьсот двадцать! Давай, сядет ведь!
Девятьсот семьдесят! Тысяча!
  Саша слился с винтовкой в единое целое, ничего не видя, кроме
запутавшегося в паутине прицела вражеского вертолета. Ничего не слыша.
Выдохнул, потянул спуск. Плавнее, плавнее... Всю душу он вложил в этот
выстрел, всю до последней капельки, без остатка...
  - Ухххх!!! - Хитрый Обманщик сорвалась сошкой с гладкого камня, до синяка
рассадив плечо и Фролов снопом рухнул на спину, не выпустив, однако, из
рук оружия.
  Он не видел и видеть не мог, как бронебойная пуля, пущенная в ось винта,
прошла бы мимо, всего на сантиметр левее, если бы на ее пути не свистнула
воздухом натруженная вертолетная лопасть. Пуля проколола ее, как гвоздь
проколол бы фольгу от конфеты, огромные центробежные нагрузки радостно
дернулись, навалились, растягивая пробоину во все более заметный овал и...
лопасть не выдержала, отлетела в бок, будто выброшенная из пращи древнего
бога.
  Андрей, не веря глазам, увидел в бинокль, как "Апач" жутко рвануло в
сторону от неистового дисбаланса винта и он рухнул с коварных небес прямо
в теплую пыль дороги, закувыркался, ломая короткие боковые крылышки,
подбрасывая в воздух куски обшивки, пулеметы, ломти сколотого бронестекла
и целые тучи пыли, окутавшие, наконец, место падения. Пыль скрыла главное
- сбитый "Апач" прокатился по инерции еще метров тридцать и грузно боднул
броней севший транспортник, разодрал его обшивку, словно неумелый хирург
брюхо обреченного пациента. Шасси тяжелого транспортного вертолета не
выдержали и подломились, уронив фюзеляж на бок, прямо на нескольких
перепуганных десантников, не успевших отбежать в Каравьюрт.
  Когда пыль снесло на юг по ущелью, Андрей убрал от лица бинокль и
засмеялся коротко, нервно...
  - Так не бывает... - повторял он, прислонившись к камню плечом. - Так не
бывает...
  - Не тяни душу. - Саша отложил вправо винтовку и скривившись поднялся на
корточки. - Попал я там или нет?
  - Сам погляди!
  - Ни хрена себе... - Фролов тоже высунулся из-за камня. - А еще говорят,
мол, пуля дура. Специально так бы в жизни никогда не попал!
  - В древности славяне верили, - пожал плечами корректировщик, - Что боги
помогают только сильным и смелым. Может они еще не померли там, наверху,
а? Когда человек не трусит, не подставляет спину, бьется до конца, может
они и пулю ему направляют? Иначе как объяснить?
  - Тьфу на тебя! - Саша устало прислонился лбом к гладкой поверхности
камня. - Суевернее корректировщиков, наверное, только пилоты. Или сам в
небожители метишь? Решил, смотри-ка, свою работу на богов переложить!
Моим-то пулям ты дорогу указываешь, так что не надо...
  - Я бы так не направил. - с едва заметным сожалением сощурился Андрей. -
Это же надо - в лопасть попасть! Да еще грохнуть сбитой машиной в
транспортник. Американцам теперь не убраться из Каравьюрта даже ради
спасения жизни, теперь их отсюда может эвакуировать или наше МЧС, или
Красный Крест. Но одно другого не лучше - опозорились они на весь белый
свет, точно как со входом в Косово. Не везет им что-то в последние годы...
Я же говорю, что боги только сильным помогают и смелым.
  - Да уж прямо... Чего, чего, а силы американцам не занимать!
  - Чушь... - махнул рукой Андрей. - Это не сила. Видимость силы - да. На
блатном жаргоне это называется "понт". А как доходит до дела, обгаживаются
на каждом шагу, начиная с Перл-Харбора и Вьетнама, заканчивая Косово и
сегодняшним десантом в Каравьюрт. Красиво сели, что уж говорить! На
парадах у них красивее выходит, а? На парадах и в фильмах.
  - Да ладно тебе... - Фролов морщась растер зашибленное плечо. - Каждому в
мире известно, что американцы лучшие солдаты в мире.
  - Сдурел? Скажи еще, что в Америке самые лучшие полицейские и самые умные
дети. Откуда ты это взял? Примеры, примеры, пожалуйста! А? Замялся? Не
удивительно! Весь этот образ непобедимого "зеленого берета" создан ТОЛЬКО
в американском кино. Только там, понимаешь? Так же как и образ прекрасного
полицейского. Ладно полиция, это от нас далеко, но ты мне назови хоть одну
военную операцию, выигранную американцами без посторонней помощи.
  - Да хотя бы "Буря в пустыне".
  - "Буря в стакане"! - осклабился корректировщик. - Это по твоему война? В
конце два выстрела и те холостыми. Колбасили авиацией, колбасили
артиллерией, потом с понтом проехали по пустыне на танках и СКАЗАЛИ, что
выиграли какую-то битву. А шуму было... И майки с надписями "Dest Storm"
выпустили, и кучу военных игрушек под это дело. Ладно, не буду
прикалываться над масштабами того конфликта, но даже если представить,
будто там была настоящая война, то она первая и единственная, выигранная в
прошлом веке Америкой. Да и Америкой ли? Кого там только не было! И
французы, и немцы... А молодцы, конечно же, только американцы. Точно как
во Второй Мировой войне! Уронили пару бомб рядом с Германией, а сегодня из
штанов выпрыгивают, орут, будто фашизм изничтожили именно они. Фролов
молча взял у Андрея бинокль и принялся рассматривать южную окраину
Каравьюрта. Доблестные американские десантники, вместо того, чтоб
дислоцироваться на занятой позиции, бегали вокруг нескольких придавленных
вертолетом товарищей и не знали что делать. На учениях их учили
побеждать, никак не иначе, поэтому столкнувшись с трудностями они
почувствовали себя немного неловко. А ведь война не парад, не учения - по
бумажке не отыграешь. Нужно быть готовыми и к потерям, и к ошибкам, и к
неожиданному превосходству противника. Тут же, первая кровь выбила их из
колеи. - Нда... - Саша склонил голову даже в каком-то сожалении. - Вот вам
и хваленный американский десант. - А я о чем говорю! Спецотряды полиции у
них не менее хороши. Помнишь, когда один из учеников в школе устроил
пальбу и больше десятка дружков завалил? Так пока не прекратились
выстрелы, ни один крутой полицейский не отважился переступить порог школы.
Толпой, с автоматами, с ружьями, в брониках, в касках побоялись выступить
против одного вооруженного пистолетом подростка! А наши менты лупились с
до зубов вооруженными бандюками в девяностых годах. С несчастными
АКСУшками и пистолетиками в руках против АКМов и гранат, чуть ли не в
трусах, практически без спецтехники. За нищенскую, между прочим, зарплату.
Так что извини, если рушу твоих кумиров, но "Рембо-3", "Твердый орешек" и
"Правдивая ложь" - только красивое кино, мечта, с жизнью никак не
связанная. Я вообще не пойму отчего Европа так трясется при одном виде
американского кулака, при одном упоминании его возможного использования.
Фильмов насмотрелись? Наслушались рекламы "F-117"? Да американцам же все,
всегда и во всех военных конфликтах надирали задницу, даже япошки почти
всю войну трепали их, как кошка мышь. А ты говоришь - "сила".
  Командиру десантного отряда видимо удалось наконец установить среди
подчиненных видимость дисциплины и они начали осторожно занимать
Каравьюрт. В мощную оптику было хорошо видно уныние на лицах, безвольно
опущенные "М-16", едва за ремень не тянули, и слезы отчаяния по убиенным
товарищам. Ох, не привыкли они к неудачам - пропагандистская система
внушила этим парням, что они лучшие воины на свете, что любая задача им по
плечу... Но для того, чтоб это стало реальностью, одного внушения мало.
  - Эхо, я Баритон, на связь! - дрогнули мембраны наушников. - Я Эхо, на
связи! - отдавая Андрею бинокль, ответил Фролов.
  - Это вы так долбанули американцев?
  - Нет, моя бабушка... - усмехнулся корректировщик, не выходя в эфир.
  - Точно так! - довольно отрапортовал Саша, потом подумал и почти серьезно
добавил. - С божьей помощью.
  - Идиоты, это же АМЕРИКАНЦЫ! Вы хоть понимаете с кем связались? Все,
больше никакой самодеятельности! Вертолеты МЧС мы отвели, от греха
подальше. Возвращайтесь на базу.
  - Я Эхо, не понял! Наступления не будет?
  - Обстановка изменилась. Не для эфира разговор! Выполняйте приказ.
  - Принял...
  - Конец связи.
  Саша облокотился спиной о камень, снял шлем и устало растрепал короткий
ершик волос, потом подтянул съехавшую маскировочную сетку, накрыл себя и
Андрея, погрузившись в рыхлую пятнистую тень.
  - Хреново как... - прикрыв веки, вымолвил он. - Все зря. Неужели так вот и
отойдем?
  - А ты как думал? Война войной, а политика политикой... Только прикинь, в
каком положении оказалось наше начальство! Врагу не пожелаешь! Если пойдем
через Каравьюрт, то американцы раструбят на весь мир, что мы пытались
устроить этнические чистки среди мирного населения, а они нам хотели
помешать, для того и заняли селение. Переколотим америкосов, будет еще
хуже - снова обвинят в этнических чистках, в вероломстве, в нелюбви к
Америке. Еще и войну нам объявят - повод ищут давно. Авиацию не можем
использовать из-за Грузии, артиллерию из-за того, что потом обвинят нас в
том, что подставляем мирное население Каравтюрта под огонь из укрепрайона.
С какого боку не смотри, а мы теперь в луже - американцы пекутся только о
безопасности мирного населения а мы, мол, хотим победы ценой любых жертв.
  - Скотство... - Конечно. Если бы америкосы не высадились, мы бы
спокойненько, без шуму и пыли эвакуировали мирных жителей и расколбасили
укрепрайон из пушек. Сейчас не можем - обвинят в захвате селения, даже
если войдут не армия или милиция, а отряды МЧС.
  - Да зачем же они это делают?! - сжал кулаки Фролов. - Чего им не сидится
в своей Америке? Если мы не возьмем укрепрайон дня за три, то чечены
подтянут такие силы, что войска тут на месяц застрянут!
  - Американцам это и надо. - совершенно бесстрастно ответил Андрей. - Им бы
вообще желательно, чтоб мы не выиграли эту войну. Никогда.
  - Но почему?!
  - По кочану... Знаешь что такое зона стратегических интересов? О! Так вот
Каспий и связанная с ним нефть является зоной стратегических интересов
США, что бы они об этом не говорили. Нефть - черное золото, а золото
правит миром. У американцев же мания, явно, всемирного могущества.
Помнишь, как они вставляли палки нам в колеса, когда началась вторая
чеченская война в самом конце девяностых? И кредиты рубили, и финансовые
скандалы устраивали, и на семью президента бочку катили, потом
международные организации, прихвостней своих, натравили, мол, нарушаем мы
в Чечне права человека, мол, не воевать надо, а договариваться. Суки...
Чуть не зарубили тогда все на корню. Ненавижу их, честное слово! Наши
миролюбы-правозащитники тоже подпели в американскую дудку, словно
заплатили им за бузу, СМИ на свой лад присвистывали. Хорошо, что Путин их
тогда послал к нужной матери, а чеченов велел мочить в гальюнах. Иначе
Чечня быстро бы превратилась в Ичкерию, а там рано или поздно прошли бы,
падлы, к Каспию, закрепились бы, как в этих горах, а по морю от
заграничных мусульман помощь получать намного легче. Отломили бы от России
кусок, даже не поморщились...
  - Америка тут причем? - скривился Саша. - Бандиты бы отломили, за
бандитами бы и осталось.
  - Дурак ты... - беззлобно фыркнул Андрей. - Хоть и старше меня, а
рассуждаешь, как дитя малое. Запомни и не заставляй больше повторять -
все, что отламывается от России, становится американским. Сейчас в мире
есть три силы. Только три. Мы, Америка и мусульманское сообщество. После
Югославии мусульмане американцев зауважали немного, теперь им долго не
выстоять - начинают поддерживать. Это и по второй чеченской войне было
заметно, когда просили помощи у Америки. Так что мусульманам скоро конец,
попомнишь мои слова, коль доживем. Если же америкосы помогут Чечне
победить Россию, то их рейтинг подскочит настолько, что станут они
хозяйничать в мусульманском мире точно так, как хозяйничают сейчас в
Европе. Корректировщик немного перевел дух и закончил зло, аж глаза
сверкнули:
  - Нельзя им, гадам, Чечню отдавать! Даже не в территории дело! Они всегда
деньгами и идеологией брали все, что хотели, но в военном плане они
слабаки. Надо показать это всему миру! Чтоб всяк мог выбирать не из
страха, а по собственному желанию. Хотите отдаваться Америке - пожалуйста,
пусть она вас трахает во все дыры, как Европу сейчас. Но если не хотите,
то вовсе не надо это делать из страха, понимаешь? Нечего их бояться и
нечего надеяться на военную помощь НАТО. Если мусульмане увидят, что толку
от этой помощи, как от козла молока, то перестанут штатовцам в задницу
заглядывать. Пойми, что не с чеченскими бандитами мы тут воюем, а с
Америкой. Все войны, какие были и будут в Каспийском и Персидском
регионах, это войны кого-то с Америкой. Сейчас настал наш черед, наша
война с этим выползшим иноземным монстром. Тут, именно в этих горах, наш с
тобой калинов мост, братишка, на котором, если не врут, побеждали предки
всяких чудовищ. А чечены - это только инструмент для америкосов, поскольку
сами они воевать не мастаки, им бы чужими руками, да бомбами с двадцати
километров.
  - Так неужели отойдем? - как-то по новому спросил Фролов, без досады, даже
с интересом в глазах.
  - Разве есть выбор? - чуть прищурился Андрей.
  - Всегда есть. - уверенно кивнул снайпер.
  - Это у гражданских, а у нас приказ.
  - Такой приказ потому, что войска не могут пройти Каравьюрт... Но мы ведь
уже тут, южнее селения! Просто войска, как мы, не пройдут по склону -
слишком заметно. Расстреляют их из пушек и минометов с укрепрайона. Мы и
то еле пролезли, ночью, под маскировочной сеткой, в накидках, без связи.
Тем более америкосы в Каравьюрте засели, у них с чеченами наверняка есть
связь, предупредят о любом перемещении наших войск.
  - Ну и? - не понял корректировщик. - Я о том и говорю, что придется нам
отходить.
  - Хрена с два! - весело сплюнул в траву Саша. - Раз так трудно пройти
Каравьюрт, а мы уже прошли, так какого рожна возвращаться? Идиотами надо
быть - сдавать такую позицию! Да я же потом спокойно жить не смогу, если
сейчас уползем поджав хвост, веришь? - И что мы можем?
  - Пока не знаю...
  Валявшийся в траве шлем ожил включившимися наушниками:
  - Эхо, я Баритон, на связь!
  - Иди ты... - коротко ругнулся Фролов и выключил приемник шлема. - Все,
больше на связь не выходим! Вырубай шарманку, достала уже.
  - Невыполнение приказа... - Андрей задумчиво снял шлем и отключил
приемник, потом вздохнул и переключил наручный таймер в режим часов. -
Невыход на связь... Дезертирство, наверное.
  Саша показал рукой неприличный жест:
  - Вот им, дезертирство. Дезертиры бегут с поля боя, а мы, как раз, в бой
собираемся. Доставай кофе, думать будем.
  - О чем тут думать... - потянулся к ранцу корректировщик. - Маловато нас
тобой, братишка. Что мы можем?
  Он достал привычный термосок с почти остывшим кофе и налил коричневую жижу
в мятую алюминиевую крышечку. - Погоди... - Саша мечтательно улыбнулся. -
Сколько сейчас времени?
  - Половина двенадцатого.
  - Ха! Приближается наш с тобой главный полдень! Дай глотнуть, жадина.
Готовь лопатку, будем окапываться.
  - Прямо здесь?
  - Угу... - отпил кофе снайпер. - Только чуть левее, чтоб камень прикрыл
нас со стороны укрепрайона. Ох и жарко тут будет через полчаса!
  - Поделился бы планами, а?
  Фролов скупым десятком слов описал задуманное.
  - Сдурел... - присвистнул Андрей. - Тебя мама в детстве на пол не роняла?
  - Несколько раз. - кивнул Саша. - И кроме того у меня была родовая
асфиксия, веришь?
  - Охотно... Ладно, двум смертям не бывать, а одной не миновать! Но ты
уверен, что чечены не начнут колотить по Каравьюрту в отместку за наши
потуги?
  - Ты сам хоть подумал, чего сказал? Там же америкосы! Да моджахеды скорее
сами себя трахнут, чем станут стрелять по американцам. Им же конец тогда -
никакой помощи. А помощь от Америки и НАТО для них сейчас единственная
надежда, сам ведь мне говорил. Последняя. Без нее мы разорвем их в клочья,
как марлевые трусы, веришь?
  - Ладно тебе... Хвалиться лучше после боя, а не до. Ты все это задумал,
значит тебе рыть первому, держи лопату.
  - Мне рыть нельзя! - попробовал отшутиться Саша. - У меня руки потом будут
дрожать! А еще ведь стрелять...
  - Ничего. Половину отроешь и отдохнешь, пока я буду рыть свою часть.
Хитрый какой.
  - Патронов-то хватит? - вонзая лопатку в землю, поинтересовался Фролов.
  - Выше башки. Два десятка зажигательных, как всегда, и по полсотни
экспансивных с бронебойными. Десяток бронебойных и один экспансивный ты
уже отстрелял. Надо отдать тебе должное - с толком.
  Саша подрезал запутанный дерн, аккуратно снял и принялся слой за слоем
вгрызаться лопаткой в тяжелый глинисто-каменистый грунт, какой всегда тут
встречается ближе к вершинам. Полуденная жара сразу же грузно навалилась
на плечи, потекла под курткой струями пота.
  - Интересно, - ковыряя грунтогравий, размышлял он. - Америкосы так же
окапываются, вручную?
  - А хрен их знает... - блаженно улегся в тени камня Андрей. - Оно тебе
надо?
  - Просто интересно. Вроде умные такие, столько разной техники
напридумывали, может, думаю, изобрели лопату с моторчиком?
  - Называется экскаватором... - усмехнулся корректировщик. - Тьфу! Трава
тут горькая. Кстати, пожрать у нас почти ничего нет, зависать-то не
собирались. Пачка галет и все.
  - Больше и не надо. На голодный желудок легче воевать - злее. А до ужина
все равно не доживем, веришь?
  - Иди ты...
  - А чего? Классная тема, как раз под рытье ямы. Надо, кстати, выкопать
хорошо, а то вдруг тут и закопают - лежи потом в хреновой могиле... Зато
вдвоем будет здорово, не скучно.
  - Во-во... С тобой разве соскучишься? Чего мысли такие упадочные? Страшно?
  - Не знаю... - честно признался Фролов. - Непривычно. Так серьезно о
смерти я еще никогда не думал, война все время далеко, в двух километрах
от среза ствола... Это группа работает пот пулями, на минах, в рукопашную,
а мы с тобой вроде как на прикрытии. Как боги. Разим наповал, оставаясь в
счастливой недосягаемости. Даже как-то не честно, веришь?
  - Наверное не как боги, а как титаны у греков, их же вроде скинули с небес
на землю, помнишь? Вот и мы с тобой как они. Были на небесах, а теперь
пришлось стать на грешную землю, почувствовать себя в шкуре тех, кто всю
войну проползал на брюхе и просидел в окопах да на горячей броне. Под
пулями. Он в задумчивости сорвал еще одну травинку, сунул в рот и сплюнул
с непереходящей досадой на горечь.
  - Спецназ, это конечно звучит гордо, - вытер губы Андрей. - Но самые
настоящие воины в мире это все же пехота, мотострелки. Ты когда-нибудь
думал, что такое ходить в атаку на окопавшегося врага? Выжить - один шанс
из тысячи! Пули свистят, мины рвутся... А мы тут думаем, помирать или нет.
Стыдно.
  - Точно, стыдно. - согласился Саша. - Умирать надо с достоинством. А нам с
тобой, коль по чести, так вообще бояться нечего. У твоих родителей кроме
тебя сын и дочь, у меня сестричка, даже внучку уже родила. Переживут,
веришь? А каково тем, кто у родителей один? Вот им, наверное страшно.
  - И все таки хотелось бы сделать в жизни побольше, а то что мы успели? -
пожал плечами корректировщик. - Жениться бы, детей родить, может книгу
написать про все это.
  - Ладно тебе! - Фролов начал рыть с нарастающей злостью на неподдающийся
грунт. - Если мы сделаем то, что задумали, то ничего лучшего в жизни все
равно уже не достигнем, веришь? Если погибнем, то это обидно, слов нет,
что-то не доделаем, конечно, но на всю жизнь ведь все равно не надышишься!
Когда бы смерть не пришла - все равно кажется рановато, так ведь? Зато тут
десятки пацанов спасем, может и больше. Кто-то из них женится, нарожает
детей, напишет книгу, изобретет лекарство от рака. Сделает все то, что мы
не доделали, а потом еще в сотню раз больше.
  - Но про нас никто не вспомнит. - с грустной уверенностью вздохнул Андрей.
  - Да какая разница! Вспомнит, не вспомнит... Разве в этом соль? У нас есть
возможность сохранить несколько десятков жизней, стоящих больше, чем наши.
Вот у тебя невесты даже нет, а у кого-то из тех, кто пойдет штурмовать
укрепрайон, есть жены, может даже дети. Прикинь! Ну чем тебе не память,
если ценой твоей жизни встретятся несколько пар влюбленных и каждый из них
будет счастлив, затем родятся хотя бы пять детишек, будут улыбаться,
смеяться, расти, читать азбуку и запускать бумажных змеев, разве не
здорово?
  - Красиво говоришь. - у Андрея даже глаза блеснули. - А ну дай и мне
покопать!
  Минут через десять слой грунтогравия кончился и пошла легкая земля, такую
копать - счастье.
  - К полдню управимся. - заглянул в яму Фролов. - Хорошо бы первый выстрел
сделать ровно в двенадцать...
  - Чего тебя так припарило с этим полднем? - корректировщик устало вытер
пот со лба, уселся в глубокую тень ямы, достал сигарету и звякнул
знаменитой своей зажигалкой.
  - Да так... Детские воспоминания... Вы в войнушку играли?
  - А то! У меня был здоровский пистонный "Маузер", черный, совсем как
настоящий.
  - А у меня револьвер. - улыбнулся Саша. - Тоже пистонный. Помнишь такие? У
них левая часть барабана вверх сдвигалась, чтоб пистоны засунуть.
  - Ну! У Мишки с Бартеньевки такой был. Блестящий.
  - Во-во! Фролов тоже слез в яму, выклянчил сигарету и облокотился спиной о
сыпучую теплую землю. Из стенок ямы торчали длинные белесые корни травы,
земляной червь неуклюже пытался скрыться в насыпанной сверху куче, а прямо
над ухом отчетливо застрекотал усевшийся на камень кузнечик. Лето... Как в
детстве звонкое, жаркое, погруженное в глубокую чистоту небес. Только на
родине, в Крыму, ранним летом всегда распускались маки, а тут их почему то
совсем мало. Странно. Может земля не такая? Отец рассказывал, будто есть
такая легенда - маки растут там, где пролилась на войне кровь героев. В
Крыму их много-много, целые поля алеют, особенно возле Бахчисарая. Едешь
на машине, а кругом будто кровавое море плещется, но не страшное, а
какое-то светлое, умиротворенное.
  - У нас была такая игра. - продолжил Саша. - Называлась "Полдень". Кто ее
придумал и почему так назвали - никто не помнил. Но смысл в том, что надо
было успеть до полудня привязать на самой верхушке водонапорной вышки алую
тряпицу. Вроде флага. Одна команда обороняла водокачку и для нее врагами
были все, кто лезет на забор и на вышку. Без разницы. Если обороняющиеся
не давали привязать флаг никому, то выигрывали они, но такое бывало редко,
поэтому в оборону ставили тот двор, который проиграл в прошлый раз. То
есть они уже не могли проиграть, только выиграть, если никого не
пропустят. Проиграть могла только одна из нападающих команд, понимаешь?
Если не они первыми повесят флаг.
  - Да. Но мы в такое не играли... Откуда вы взяли такие правила?
  - Я же говорю - никто не помнит. Две нападающих команды начинали игру за
час до полудня на площади у самого моря, это километров пять от водокачки.
Надо было вовремя добраться, не истратив на это ни копейки, хотя если
получится зайцем или на "колбасе", то можно было и троллейбусом. А у самой
водокачки завязывался бой между теми, кто успел добраться. Но тряпицу
нужно было привязать до полудня, иначе выигрывают обороняющиеся.
  - Классная игра. - отбросил окурок Андрей. - Жаль, что у нас такой не было.
  - Точно! Там важнее всего была сплоченность команды, дисциплина,
организованность, все работали на одного, на того, кто взялся повесить
флаг. - Саша тоже докурил и бросил окурок на дно ямы.
  - Выброси наверх. - посоветовал корректировщик. - Зачем гадить в
собственной могиле? Про игру я понял, но при чем тут сегодняшний день?
Просто память о тех временах?
  - Не о временах, а о человеке. - пояснил Фролов, беря в руки лопату. - Ты
купался в Мартышке у волнолома?
  - Конечно.
  - Помнишь, там полузатопленный понтон у берега?
  - Ну, с него было классно нырять. - Ага... Однажды пацаны с Толстухи
заняли понтон и никого не стали пускать, сказали, что это теперь их
территория.
  - Ты лопату отдай. - забрал инструмент Андрей. - Руки будут трястись, а со
мной ничего не сделается. И что дальше?
  - У нас был Колька Малков, его все звали Малым, но не за рост, а за
фамилию. Так вот, он предложил Толстухинским сыграть в "Полдень" - если
выиграют, то понтон их, если проиграют, то как раньше - общий. Мы
вообще-то струхнули, потому что Толстухинским не было равных в "Пекаря" и
в "Стенка на стенку", но то игры хоть и командные, но по большому счету
там каждый сам за себя. - Я помню, играли. - снова начал копать Андрей.
  - Ну вот. Они по самонадеянности согласились конечно, только обороняющуюся
команду потребовали набрать смешанную - и из наших, и из Толстухинских,
чтоб по честному.
  - И вы выиграли?
  - Не мы... Колька Малый.
  - Так ведь командная игра... - удивился корректировщик. - Понимаешь,
Колька убегал от пацана с Толстухи и с разбегу налетел ногой на
здоровенный ржавый гвоздь "сотку". Наверно на сантиметр в голень вошел.
Другой бы бросил все и побежал домой, правда ведь? Мало что ли мест
купаться, кроме понтона? Но Колька от противника оторвался и полез на
вышку, представляешь? Кровищи с него вылилось не меньше полстакана! Когда
он повесил флаг, как раз прозвенели куранты на Ушаках. Было так тихо, что
все услышали, даже на часы не надо было смотреть. Потом ему кололи уколы,
а Толстухинские на понтоне больше не купались, прыгали с волнолома. Малый
потом всему двору хвастался шрамом на ноге, даже девки над ним не
смеялись, как надо всеми. Это был наш общий ГЛАВНЫЙ полдень, понимаешь? Но
в особенности он был главным для Кольки. Тогда мы все считали его героем.
Да он и погиб как герой...
  - Погиб? - Андрей удивленно поднял глаза.
  - А ты что, не помнишь пожар в Новом Доме на Северной?
  - В девятиэтажке, что ли? Мы ее называли Белым Домом или Стеной. - Мы тоже
Стеной, но чаще все же Новым Домом. Колька тогда уже два года служил в
пожарке, а меня забрали на срочную, Славик мне потом прислал письмо про
Малого, он с ним вместе служил... Когда был пожар, Колька забрался по
лестнице на восьмой этаж, где кричала девушка и стал ее вытягивать. Но в
двух квартирах загорелся линолеум, а в подсобке коробки с пенопластом...
Малый отдал дыхательный аппарат девушке и давай тянуть ее вниз. Дотянул,
представляешь, хотя от черного дыма ничего, говорят, не было видно...
Самого его до больницы не довезли, умер по дороге... Отравился продуктами
горения, так написали в газете. Разве это правильно? Ведь он не отравился,
а ПОГИБ, как герой!
  - Это точно... Значит тогда, на пожаре и был его главный полдень, сколько
бы времени ни было!
  - Не знаю... - склонил голову Саша. - Наверное все же тогда, на
водонапорной вышке... Мне так кажется... Если бы он струсил тогда, то не
пошел бы в пожарку, никого бы не спас.
  - Может быть... Трудно сказать...
  - Не трудно! Когда пламя забили пеной, знаешь что нашли на восьмом этаже?
  Андрей заинтересованно оторвался от работы.
  - Привязанную к прутьям перил алую тряпицу... - тихо закончил Саша. -
Искусственный шелк поплавился, но уцелел, представляешь? Этот лоскут до
сих пор у Славика дома.
  Помолчали, послушали ветер...
  - Без пяти двенадцать уже! Поработаем, братишка? - отложил лопатку Андрей.
- Пусть будет по твоему - сегодня наш главный полдень. И яма вроде
готова, от осколков обоих укроет легко, а большего от нее и не надо. Без
трех минут! Начали?
  Они устроились в яме с разных краев камня - Саша у правого, корректировщик
у левого. Яма получилась почти по пояс, с колена стрелять - в самый раз.
  - Маркера помнишь по укрепрайону? - спросил Андрей.
  - Помню, помню...
  - Тогда маркер "зенитка". Рядом чечен курит, видишь? Дистанция тысяча
восемьсот пятьдесят, поправка ноль. У тебя в стволе пусто, дубина, ты же
не перезарядился!
  - Старею... - вздохнул Фролов, берясь за рычаг. - Дай экспансивный.
  Рычаг вниз, затвор на себя, гильзу долой ударом об пол. Новый патрон
вставляем в затвор, обратно в казенник, на место запор.
  Он прицелился, привычно вжался в приклад и очень плавно выдавил спуск. За
какую-то долю секунды до выстрела мягко пискнули часы на руке у Андрея,
обозначив границу полдня.
  ...И начался бой.
  Такой бой иногда снился Саше во сне. Не часто - наверно раза два или три
за всю жизнь, по крайней мере помнил он только эти разы, никаких других
словно и не было... Фролов успел послать в указанные Андреем цели четыре
экспансивные пули, прежде чем укрепрайон ответил, казалось, из всех
стволов. Позицию чечены конечно не засекли, кишка слабовата, но усердно
били по обоим склонам, пытаясь нащупать снайпера плотным огнем. Пыль,
камни и воющие зубатые осколки взвились в чистейшие небеса, несколько пуль
звонко и протяжно отрикошетили от камня, унеся нетерпеливую смерть в
какие-то неведомые дали. На какое-то время Саша как бы отколючился от
реальности, такого с ним еще никогда не бывало. Одно дело, когда лупишь с
двух километров из засады, тогда и мысли текут неспешно, есть время
перемолвится с кооректировщиком, поговорить о жизни, а тут все совсем
подругому. Под артилеристским огнем сознание будто сжалось в чудовищном
спазме и все мысли вытолкнуло наружу - ничего не осталось. Только ощущения
и доведенные до атоматизма движения. А еще сумбурный, ни на секунду не
ослабевающий страх. И грохот, грохот...
  Грохот стоял такой, что не слышно было вообще ничего, уши заложило
напрочь, словно пропитанной воском ватой. Смрадный дух взорванного тротила
запершил в горле, забив легкие порывами рвоты. От рвущихся минометных мин,
казалось, внутренности отрываются в животе и в груди, а когда ухнуло
совсем рядом, у Андрея носом пошла кровь. Он запрокинул голову и натянул
поднятый с земли шлем - в наушниках все же легче.
  Саша тоже натянул шлем, но боялся не столько за себя, сколько за то, что
тугие пинки ударных волн повредят что-то в сложном прицеле. Хоть бери и
войлоком обматывай, только где его взять?
  Канонада быстро стихала, но пули еще тяжелыми шершнями прошивали воздух, а
на противоположном склоне гулко разрывались снаряды от скорострельной
зенитки. - Самого себя не слыхать! - чуть высовываясь из ямы, крикнул
Фролов.
  - Что?! - почти в самое ухо проорал корректировщик.
  - Ухи заклало, говорю! - А, ясно! Интересно, что там наши подумали?
  - Решили, что мы рехнулись совсем, да оно не далеко от правды! - снайпер
поправил шлем и включил приемник.
  Эфир надрывался от крика, тонко сплетенного с нецензурными выражениями,
Саша весело рассмеялся ранее не слыханным речевым оборотам.
  - Во, загибает Баритон! Слышишь?
  - Ну. Ты бы ответил ему, а то надорвется наш майор, честное слово!
  - На связи Эхо! - сдерживая хохот отозвался Фролов.
  Найдя конкретного адресата, поток брани заметно усилился.
  - Может выключимся? - скривился Андрей. - Уши ведь вянут!
  Саша уже не сдерживаясь рассмеялся:
  - Баритон, я Эхо! У меня помехи какие-то...
  - В башке у тебя помехи, так тебя перетак! - майор все-таки выдавил из
себя приличную фразу. - Вы там друг от друга идиотизмом заразились? Я же
приказал возвращаться на базу, а вы там тир устроили... С собой в роли
мишеней.
  - Не очень точная информация, Баритон! - Саша от души веселился. -
Докладываю: нами поражено семь единиц живой силы, сбит один боевой
вертолет условного противника и два повреждено до состояния
"восстановлению не подлежат, летать не будут". Это не считая раздавленных
рухнувшим транспортником десантников, там человека четыре.
  - Я те дам, "условного противника", запомнишь надолго! Ты мне тут еще
международный конфликт устрой... Быстро на базу! Это приказ!
  - Ага... Побежал! Только шнурки поглажу. Вы бы нас лучше артогнем
поддержали!
  - Мы получили однозначный приказ отступить на ранее занимаемые позиции.
Знаешь от кого? Жду вас немедленно! Конец связи.
  Саша вытащил из ямы винтовку и принялся устанавливать на сошку.
  - Не поддержат они нас огнем. - очень грустно вздохнул Андрей. - А без
этого наша затея - просто дурь бестолковая.
  - Поддержат, поддержат! - без особой уверенности отозвался Фролов. - Вот
посмотришь. Как поймут, что чечены не станут по Каравьюрту стрелять, так
сразу и поддержат. Ну подумай, кому из наших охота тут зависать?
Раздолбают укрепрайон из пушек, попомнишь мои слова! Нам нужно еще
поработать немножко, доказать, что моджахеды блефуют и по селению стрелять
не станут. Ну какой идиот кроме нас станет стрелять в американцев? А?
  - Все равно мы решение уже приняли. - кивнул корректировщик. - Значит надо
работать, а не киснуть с тоски. Просто одно дело, когда смерть на миру и с
пользой, а другое - если ничего не выйдет из нашей затеи и никого мы не
спасем. - Я же тебе говорю...
  - Ладно, ладно... - отмахнулся Андрей. - Закрыли тему, проехали. Лучше мы
с тобой, братишка, по чеченам постреляем! А?
  Посмеялись... Еще пошутили...
  Как-то не очень весло, правда, с натяжкой - на лице одно, а в глазах
совсем другое, будто уже виднеется черный холодок могилы.
  - Маркер "правые минометы". - начал работу корректировщик. - Дистанция
тысяча восемьсот, поправка ноль. Беглый огонь по живой силе,
экспансивными. А то они там расслабились совсем.
  Попадание экспансивной пули из КСК "Рысь" действительно похоже на кару
божью... Дело в том, что пуля прошла по траектории на сверхзвуковой
скорости и попала в цель значительно раньше, чем до обалдевших товарищей
разнесенного в клочья минометчика дошел звук выстрела. Саша представил
себя на их месте. Нда... Сидишь, куришь, травишь анекдоты про трусливых
неверных, и вдруг твой собеседник, ни с того ни с сего, подлетает в
воздух, как от удара грузовика, и распадается на части: рука и ребра в
одну сторону, окровавленная печень в пыль, башка тебе под ноги, а туловище
шагов на пять в сторону и еще дергается в конвульсиях. От такого
потрясения не мудрено и рассудка лишиться. Даже с крепкими нервами, не
подорванными курением анаши.
  Но это только первое потрясение, когда никто на минометной батареи еще
ничего не понял, а только смотрят обалдело на свежее парящее мясо и сердца
священных воинов ислама опускаются ближе к пяткам. Самая же паника
начинается после второго попадания...
  Вторая пуля попала минометчику в спину и вынесла через грудь основательный
фрагмент позвоночника, все ребра и то, что осталось от органов грудной
клетки. Обычно сердце еще довольно долго бьется в пыли после такого
попадания, но в этот раз на него почти сразу наступили, заметавшись в
безудержной панике. Все уже поняли, что работает снайпер с каким-то
страшным оружием, что каждый выстрел непременно достигнет цели, но никто
не знал кто же именно станет этой целью. И каждый думал на себя...
Хотелось спрятаться, укрыться, зарыться в землю, пообещать Аллаху выучить
весь Коран наизусть но...
  Третий выстрел снес голову командиру минометной батареи, он еще пробежал
шагов десять, петляя и натыкаясь на шарахающихся соратников. Кто-то
пытался укрыться за ящиками, но это еще хуже, потому что экспансивная пуля
расплющится и выплеснет ртуть заранее, при попадании в деревянную стенку,
а дальше, круша все на своем пути, метнется страшный поток из жидкого
металла и обрывков оболочки. После такого можно, конечно, остаться в
живых, но лучше уж, наверное, умереть.
  Двое наиболее сообразительных укрылись за мешками с песком, эти еще
поживут, пока Фролов не начнет бить бронебойными, остальные же пытались
разбежаться, как тараканы. Только совсем молодой, здорово обкурившийся
анашой моджахед никуда не бежал. Он сидел на ящике закрыв лицо руками и
хохотал заливистым детским смехом, иногда поглядывая на таких смешных
друзей, бегающих и кричащих обещания Аллаху. Саша его специально не снял -
пусть посмеется для усиления паники.
  Крики доблестных воинов, конечно же, не остались незамеченными. Первой
отозвалась скорострельная зенитка, пройдясь длинной очередью по
противоположному склону, ей на подмогу пришла уцелевшая минометная
батарея, рванув землю совсем рядом с позицией снайпера.
  - Маркер "зенитка"! - проорал Андрей в Сашино ухо, сложив ладони рупором.
  - Бей стрелка!
  Выстрел, перезарядка. Через две секунды, когда пуля, прошив пространство
попала в цель, гулкие очереди стихли - теперь не скоро кто-то отважится
стать на место погибшего, превратившегося в неопрятную груду мяса и
окровавленной одежды. Сквозь частые удары минометных разрывов прокрался
характерный стук ДШК...
  - Маркер "бетонка"! - сорванным голосом крикнул корректировщик. - Двадцать
пять тысячных влево. Пулеметчик.
  Выстрел, перезарядка.
  Саша целился не в пулеметчика, скрытого броневым щитком, а в сам пулемет.
Теперь его можно смело отдавать детишкам на металлолом, но стрелку,
видать, тоже досталось потоками ртути - ползает, закрыв руками
окровавленное лицо.
  Напор огня усилился - навели порядок на правой минометной батарее, потом
подключились четыре орудийных расчета, хорошо укрытые в бетонных гнездах.
Фролову удалось, все же, повредить бронебойной пулей одно из орудий, но
дольше вне ямы оставаться было нельзя, потому что моджахеды определили, на
каком точно склоне засел снайпер. Теперь колотили почти прицельно, взяв за
ориентир большой и очень приметный камень. Снова сидели в яме...
  Воздух ревел огненными вихрями, смешавшись со смертоносным металлом,
сверху сыпалось, звякало, било в плечи и шлемы. Чтоб хоть как-то дышать в
тротиловом дыму, вылили кофе на рукава маскировочной накидки - сопели
носами через них. Но легкие все равно иногда обжигало близкими взрывами.
Голова раскалывалась от напора ударных волн, вибрирующие внутренности
отдавались явственной тошнотой. Да... Когда христиане придумывали свой ад,
они еще просто не знали минометов...
  Когда наметилось затишье, совершенно оглохший и осипший Андрей проорал:
  - Теперь они знают место! Надо глядеть в оба, а то и в три.
  Саша высунулся из ямы и понял, что друг прав - со стороны укрепрайона к
ним приближался "УАЗик", без тента, с установленным на турели
крупнокалиберным пулеметом. Народу машина везла человек пятнадцать, не
меньше, стояли не только на подножках, но и на капоте сидели. Вооружены
автоматами и гранатометами... Весело...
  - Дай бронебойный! - крикнул Фролов. - Пусть пройдутся пешком!
  Выстрел, перезарядка. Через секунду "УАЗик" стал с расколотым блоком
цилиндров - после таких повреждений не ездят. Моджахеды посыпались с
него, как спелые яблоки с дерева. Залегли. Ну-ну... Пусть отдохнут!
  - Баритон, я Эхо! Прошу связи! - прохрипел в микрофон Саша. - Дайте
поддержку огнем! По селению стрелять не станут, это блеф, поймите! Там же
америкосы!
  Тишина, только эфир смешивает с шипением далекие голоса на арабском...
  - Гады...
  - Что будем делать? - Андрей старался не показывать эмоций.
  - Я что, по твоему, Илья-пророк? - отер закопченное лицо Фролов. - Или
Кассандра? Не знаю! Но патронов к Обманщику на весь укрепрайон не
хватит... Так, только потрепать.
  - Влипли?
  - Выше нос! Знаешь поговорку? Лучше падать носом, чем падать духом? Во!
Народная мудрость! Что-нибудь придумаем! Укрытие у нас хорошее,
снайперская винтовка имеется, два "Стечкина" с двумя магазинами к каждому,
два ножа. Это же круто! Ты что-то пессимистично сегодня настроен, веришь?
  Андрей вымученно улыбнулся:
  - Еще две гранаты...
  - Молодец, братишка! - Саша хлопнул его по плечу. - Живы будем - не
помрем, веришь? Сколько до "УАЗика"?
  - Тысяча двести.
  - Хрен они подойдут! Гранатомет лупит максимум метров на триста, автомат
на тысячу. Отдыхают ребята. Пусть курят. Скажи мне, если кто-то надумает
ползти в нашу сторону. Один патрон я выделю, так и быть, для острастки. -
А если не испугаются? - закопченным лицом Андрей здорово походил на
унылого негра. - Тоже ведь не дураки, могут догадаться, что патронов для
снайперки у нас не вагон.
  - Раз не вагон, значит не будем их тратить... - пожал плечами Фролов. - Я
вот в детстве не раз мечтал сходить в рукопашную. А ты?
  - Бывало...
  - Ну так! Радоваться надо, что мечты исполняются! Пускай тогда ползут
моджахеды, встретим их девятимиллиметровым салютом из "Стечкиных"!
Разомнемся...
  - У них автоматы. - уныло вздохнул Андрей.
  - И что? Да хоть пулеметы! У нас укрытие почти как дот, а они брюхом траву
приминают. Доставай лучше свою "Золотую Яву". Чечены действительно в
скорости стали подползать ближе, одухотворенные предполагаемым численным
превосходством, Саша после каждой второй затяжки высовывал голову из ямы,
поглядеть на меняющуюся обстановку.
  - Хорошо ползут... Любо дорого! Кофе совсем не осталось?
  - Все вылили.
  - Ну и ладно. Переживем.
  Когда чеченцам стали попадаться первые воронки от минометных мин, они
здорово приободрились, даже стали постреливать. Пули глухо били в землю и
звонко щелкали в камень, разрезая воздух долгими визгами рикошетов.
  - Сколько? - придавливая окурок, спросил Фролов.
  - Семьсот пятьдесят метров. - осторожно высунулся корректировщик.
  - Нда... Для автомата как раз, а вот для пистолетов явно далековато.
Ладно, тогда давай еще по одной.
  - Легкие испортишь. - скривился Андрей.
  Саша весело рассмеялся, уткнувшись лбом в ладонь.
  - Баритон, Баритон, я Эхо, прошу связи! - отсмеявшись, позвал он в
микрофон. - Баритон, прошу связи, я Эхо.
  - Я Баритон! - вздрогнули мембраны. - Что там у вас?
  - У нас все в норме! - Фролов подмигнул невесело усмехнувшемуся другу. -
Поражено значительное число живой силы противника, выведен из строя
крупнокалиберный пулемет, зенитное орудие и полевая пушка, приведен в
негодность "УАЗик" с турельным пулеметом. Если поддержите артиллерией, то
к вечеру укрепрайон будет ваш. Прием.
  - На нас тут угрозы сыплются, как из сита! Мол, еще один ваш выстрел и
чечены разнесут Каравьюрт. Мы тут все из-за вас как на иголках!
Возвращаться не думаете?
  - Нет. - Ясно. Если что, то все на вашей ответственности, чтоб знали.
  - Еще раз просим поддержать нас артиллерией! - с ноткой отчаяния влез в
эфир Андрей. - Вы же тут иначе на месяц увязните! Другого шанса не будет!
  - Конец связи.
  Саша закрыл глаза и прижался спиной к стенке ямы.
  - Какая редкая сволочь... - одними губами шепнул он. - Про таких говорят:
"Служить бы рад, выслуживаться тоже". Пока наши командиры не поймут, что
на настоящей войне без инициативы никак, нас и будут колбасить.
  Дружно пророкотали автоматные очереди, с ужасающим грохотом разорвалась
неподалеку граната из РПГ-7. Снова законопатило уши.
  - Черт... - Фролов достал из кобуры грузный длинноствольный "Стечкин",
снял с предохранителя, чуть оттянул затвор.
  - На пятистах метрах залегли в воронках! - прокомментировал Андрей. -
Плотно бьют, гады, не высунешься.
  - Пусть бьют! - широко улыбнулся Саша. - У них магазины тоже не резиновые.
Когда выпустят все патроны, пойдут нас "рэзать". - Чему радуешься? Их
пятнадцать человек! Не многовато ли для рукопашки?
  - Больше травы, легче косить. Не помнишь, кто сказал?
  - Неа...
  - Я тоже. Но сейчас нам выпал шанс проверить истинность этой мудрости. Или
глупости.
  Настрелявшись по камню вдоволь, боевики решили все таки что-нибудь
предпринять.
  - Полезли! - высунулся из ямы Андрей, когда бестолковая пальба
прекратилась. - Можно начинать нагнетать в кровь адреналин, а?
  - Давно пора! - Фролов поднял большой палец. - А то сидишь какой-то
унылый. Будто это не твой главный полдень.
  Корректировщик достал пистолет, гранаты из ранца, ввинтил запалы.
  - Встретим! - уже с улыбкой кивнул он.
  Прошелестела по воздуху кумулятивная граната, грохнула метрах в двадцати
позади. Боевики добавили тремя очередями для острастки.
  - Стерегутся, сволочи... - сверкнул белками глаз Саша. - Даже пятнадцать
человек против двоих. Ничего - нервы у нас крепкие, подпустим поближе.
Пистолет выставь на одиночный огонь, надо экономить патроны. Бей уверенно,
как в тире. Понял?
  - Да... Понял, понял! Просто так близко врага я еще не видал.
  - А я? Оба мы сильно опытные... - рассмеялся Фролов. - Спецназ. Когда
моджахеды подошли косой цепью метров на семьдесят, Саша выдернул кольцо и
изо всех сил швырнул гранату. Чека звонко отлетела и упала возле самой ямы.
  Грохнуло на удивление сильно и в воздухе, словно шмели, прогудели
квадратные осколки.
  - Разлет двести метров. - Саша окончательно размазал сажу на потном лице.
  - Кого-нибудь должно зацепить.
  Зацепило не "кого-нибудь" - четверых. Двое уцелевших потащили орущего
раненного обратно к укрепрайону, а одного, видать совсем безнадежного,
добили выстрелом в затылок.
  - Хороший бросок! - под гневный гул ответных очередей усмехнулся Андрей. -
Четверых вывели из строя, двое решили поиграть в санитаров, осталось
девять человек. Ха! Девять негритят, пошли повоевать...
  Он высунулся, прицелился и не смотря на плотный огонь выстрелил.
  - Девять негритят пошли повоевать, но дернулась от выстрела рубчатая
рукоять, отражатель гильзу отбросил и негритят осталось только восемь.
  - Попал, поэт? - как-то странно скривился Саша. - А то! С пистолетом я
всегда был в ладах. Это ты у нас винтовочник.
  - Молодец! Только если еще раз твой воспетый в стихах отражатель отбросит
горячую гильзу мне за шиворот, я тебя придушу.
  - Не души меня, я тебе песенку спою! - сквозь грохот выстрелов и щелканье
пуль пропел Андрей, выцеливая очередного чеченца. - Восемь негритят, опять
рванулись в бой...
  Хлопнул "Стечкин", гильза вылетела из окошка и завертелась на земляном
полу ямы.
  - ...Но пуля прилетела и восьмой пропел "отбой". - Хватит тебе негритят
считать, а то уснешь! Давай споем что-нибудь путное.
  - Например? - корректировщик выстрелил еще раз, но недовольно сморщил нос,
видно промазал.
  Пули ударили в землю чуть ли не у самой его головы, заставив присесть в
яму.
  - Не знаю, сейчас вспомню что-нибудь Цоевское, подходящее. - призадумался
Фролов.
  Он высунулся и выстрелил с двух рук, как в кино. В горячке промазал. Стал
целиться аккуратнее.
  - Во! Вспомнил! Как раз про наш с тобой главный полдень.
  Он послал точную пулю в бородатую морду чеченца и боевики залегли,
удивленные такими потерями. Фролов продолжал постреливать, но теперь между
выстрелами слышались хрипло пропетые слова из песни Виктора Цоя:
  Это наш день, мы узнали его по расположению звезд,
Знаки огня и воды, взгляды богов.
  И вот мы делаем шаг на недостроенный мост,
Мы поверили звездам
И каждый кричит: "Я готов!"
Андрей бросил гранату в тот момент, когда пятеро оставшихся боевиков снова
рванулись в атаку - шарахнуло так, что трое рухнули, словно боксеры в
нокауте, а двое залегли и ползком стали отступать к воронкам. Саша
выстрелил еще дважды, но промахнулся - из пистолета стрелять непривычно,
особенно по лежачим.
  - Не трать патроны! - посоветовал Андрей.
  В яму спрятались как раз вовремя - укрепрайон ответил артиллеристским
огнем, но теперь били не так плотно, зато гораздо прицельнее, знали уже,
где сидит снайпер с корректировщиком. Снаряды рвались совсем рядом,
вздымая бурые фонтаны земли, некоторые попадали в камень, рикошетили и уже
в воздухе разрывались огненно-дымными шарами. От таких осколки летели
вертикально сверху, грозя попасть в ничем не прикрытые спины на дне ямы.
Пока везло, но малюсенький кусочек метала зло вжикнул, пробив Фролову
левую часть шлема и распоров мочку уха. Кровь потекла по шее жирным густым
ручейком.
  - Все, вот теперь нам конец... - вжался он в земляное дно. - Разворотят
камень и зароют нас тут заживо.
  От камня действительно отлетали крупные куски, весь он почернел и пошел
трещинами - долго не продержаться.
  - Ты весь в крови! - озабоченно сощурился корректировщик. - Надо на ухо
тампон наложить!
  - Нашел о чем думать... - отмахнулся Саша.
  - Тогда давай, я тебе лучше на шею жгут наложу, всегда помогает.
  - Иди ты...
  - Баритон, Баритон, я Эхо! - вышел на связь Андрей. - Ответьте, Баритон!
Неужели вы не видите, что Каравьюрт в безопасности? Не будут чечены по
нему стрелять, понимаете? Они по нам стреляют, а туда ни один снаряд не
летит! Вам что, мало доказательств? Давно бы уже обстреляли, если бы
смогли!
  Тишина... Зыбкая эфирная тишина, пронизанная разноязыким многоголосьем и
трелями далеких морзянок.
  - Баритон...
  - На связи Баритон! - неожиданно отозвались наушники совершенно незнакомым
стариковским голосом. - Молодцы ребята, сейчас поддержим огнем!
  На такой поворот дела ребята уже и надежду утратили, а тут кто-то вместо
майора выходит на связь и...
  - Что?! - не веря ушам воскликнул Саша. Но российская артиллерия уже
начала работу.
  И какая была работа! Сказка!
  Снаряды протяжно зашелестели по воздуху, сначала три-четыре, потом сразу
больше десятка - слились в один сплошной свист, а укрепрайон уже полыхал
яркими сполохами взрывов. Через миг долетел грохот разрывов - гулкий,
победный, свирепо крушащий бетон пятисотой марки. Со снайперской позиции
не был слышен надрывный вой осколков, но по плотности огня Фролов
прекрасно понимал, насколько воздух пропитан визжащим металлом.
  Чеченцы тоже ответили, несколько разрывов белыми вихрями поднялись на
высоте Косая, где стояла наша батарея и три сполоха мелькнули возле
полевой батареи Ардынского. Моджахеды даже не побоялись, видимо ради
приличия, пустить два снаряда по окраине Каравьюрта, но хоть у многих
генералов от этих двух взрывов екнуло сердце, все ограничилось только
окраиной - сгорел сухой тополь и выбило стекла в паре домов.
  - Ура-а-а! - неожиданно и хрипло выкрикнул Андрей. - Есть! Успели, успели!
Поживем еще, братишка! Эх, поживем! Как-нибудь летом, в отпуске, соберем
ребят, кого найдем, и сыграем в ваш "Полдень", а?
  - Ну тебя... - усмехнулся Саша. - Дети, что ли малые... Не навоевался? Да
и водокачки той давно уже нет, снесли и стену и вышку. Там теперь дом
стоит.
  - Ну и ладно! - отмахнулся корректировщик. - Нету, и что с того? Самое
главное, что он в нас теперь живет, этот полдень, а? Как думаешь? Наверное
и Колька Малков чувствовал то же самое, когда вытягивал девушку из
пожара... О! Погоди!
  Он ловко вылез из ямы и сильно пригнувшись рванулся к убитым возле воронок
моджахедам. Выглядел он почти нереально - тонкая высокая фигура, затянутая
в черную как ночь форму, уверенно двигалась на фоне сумасшедшего буйства
снарядных разрывов в укрепрайоне. Яркие вспышки, белые фонтаны взрывов...
И он, словно бог справедливой войны, победный, заметный на фоне бурой
травы.
  Андрей подхватил один из валявшихся автоматов, сорвал с пояса убитого
штык-нож и примкнув, лихо воткнул оружие в землю прикладом кверху. Потом
развернул медпакет, вытянул кусок бинта и вымочив в крови врага, привязал
заалевшую марлю к спусковой скобе торчащего из земли автомата.
  - Вот вам наш главный полдень! - прокричал он в сторону рушащихся
укреплений. - Глядите, гады!
  - Ума у тебя нет... - фыркнул Фролов, когда друг снова спрыгнул в яму. -
Взяли бы и подстрелили дурака. В самом конце. Вот было бы весело...
  - Да ладно тебе бурчать! - глаза Андрея так и сияли счастьем. - Зато я
сыграл! Все таки сыграл в ваш "Полдень", а?
  - Вообще-то твоя тряпица смотрится здорово... - смягчился снайпер. - Пусть
все поглядят, прежде чем когда-нибудь снова задумают набеги на Русь.
Добьют их теперь в этих горах, как есть добьют. Больше до самой Грузии
никаких укреплений не осталось.
  - И америкосы пусть поглядят... - довольно, как кот, сощурился Андрей. -
Так, на всякий случай. Чтоб не было в голове дурных мыслей.
  - Ага...
  Собрались закурить, но наушники шлемов дрогнули волевым старческим голосом:
  - Эхо, я Баритон. На связь!
  - На связи Эхо! - недоуменно подняв брови, ответил Фролов.
  - Видим ваш флажок. Все поздравляют, спасибо и от меня лично, ребята!
Возвращайтесь, вас тут все ждут. Конец связи.
  Саша хотел почесать шевелюру, но пальцы только глухо стукнули в шлем.
  - Черт... Слушай, кто это, а? Что за фокусы в эфире?
  - Голос знакомый... - уклончиво ответил Андрей. - Но почему он нашим
рабочим позывным вышел, против всех и всяческих правил?
  - Знакомый голос? - Саша выглядел в высшей степени заинтригованным.
  - Ну... Помнишь, митинг перед выборами? Он в мегафон как раз говорил,
очень похоже. - Ты что?!
  - Говорю - похож!
  - Ну и дела... Чтобы сам командующий объединенной группировкой... Во дела!
- Флажок мой заметил. Здорово! Может орден дадут? - Помечтай! - усмехнулся
Саша. - Почему же он все-таки вышел в эфир позывным майора?
  - Мне кажется, я догадываюсь...
  - Не тяни!
  - Это он так... Ну... Наверно, хотел дать нам понять, что майор уже
отдыхает от своих тяжких обязанностей. А командует он. Хотел уверенность в
нас поднять. Как думаешь? Уверенность в нашей же правоте. - Может быть. Но
в любом случае хорошо получилось. Приятно, веришь? - улыбка осветила
страшноватое, закопченное лицо Фролова.
  - А то!
  - Ладно, как будем выбираться? Честно говоря, утомительно темноты ждать...
Может махнем наверх по склону? Перевалим гребень и по соседней лощине
пройдем к высоте Косая. Там наши... Подвезут до базы.
  - Ну... Вообще-то звучит хорошо. - рассмеялся Андрей. - Может артиллеристы
даже чего нальют.
  - Наверняка. - уверенно кивнул Фролов. - У них есть какие-то фишечки,
какие только спиртом протираются. - Вранье, небось... Иначе бы они не
просыхали.
  - Сделай скидку на их силу воли. Ладно... Значит опасный участок у нас до
гребня, а дальше пройдем легко.
  - Думаешь чечены оставили где-то снайпера?
  - Береженного бог бережет. Надо отходить аккуратно. - как-то напряженно
сощурился Саша.
  - Да все равно днем мы будем как мухи на белой скатерти! Нужно не так
сделать. Пока мы в приличном укрытии и не куда не спешим, давай я
хорошенько осмотрю противоположный склон. Если никого не засеку, можно
попробовать пройти до гребня. А если засеку, ты его отработаешь.
  - Вообще правильно, а то я уже расслабился совсем после боя, утратил,
можно сказать, чувство опасности. Укрепрайон разбит, наши победили,
Красная Армия всех сильней... А так и до беды не далеко - все же война.
Давай, братишка, покажи свою зоркость и профессиональную внимательность.
Только сигаретку мне дай.
  - До чего же ты стал ленивый... - открывая пачку, притворно вздохнул
Андрей.
  Он взял бинокль и принялся метр за метром осматривать противоположный
склон, а Саша отряхнул свою здорово пострадавшую маскировочную накидку,
надел на себя и стал собирать всякую нужную мелочь в рюкзак: термосок,
Андреев дальномер, планшет с картой, маскировочную сетку. Хитрый Обманщик
замерла в неестественной, почти вертикальной стойке, облокотившись сошкой
на осыпавшийся угол ямы.
  - Ну что там? - закуривая спросил Фролов.
  - Не мешай. - коротко отрезал корректировщик.
  - Ладно, ладно... Зоркий Сокол...
  Помолчали...
  В утихшем от снарядных разрывов воздухе снова начали стрекотать кузнечики,
над погибшими у воронок моджахедами все больше проявлялось черное
мелькание, словно крутились почти прозрачные черные смерчики - по жаре на
кровь слетелись вездесущие мухи. А над всем этим, высоким символом победы
снова взвился в прогретые небеса звонкий маленький жаворонок, почти
незаметный в ярких лучах солнца. Он пел, кувыркался, в потоках падающего
света и сразу стало легко-легко, перестало болеть отбитое отдачей плечо,
перестало свербить обожженные горячим тротиловым дымом легкие. Хорошо
как... Остановись мгновенье? Нет наверное... Наверняка будет что-то и
получше.
  - Есть! - коротко прервал тягучие мысли Андрей. - Противоположный склон,
граница кустарника. - Только он не на позиции. Уходит. Даже винтовку
бросил, урод... Щелкнешь?
  - Представляешь, - затянулся дымом Саша. - В облом... Куда он
направляется? - Юго-восток. Хочет отойти за противоположным гребнем на юг,
так я думаю.
  - Значит он снайперку оставил?
  - Ага...
  - Ну и пусть катится. Какая от него опасность?
  - Мог бы и пристрелить. Одним грехом больше, одним меньше... - усмехнулся
корректировщик.
  - Иди ты... - как-то не хорошо фыркнул Фролов. - Я когда-нибудь дам тебе
пострелять из засады, да в спину. Это знаешь ли, совсем не то, что
колотить из пистолета в наступающую на тебя толпу, веришь?
  - Ладно, не дуйся. Больше в опасной близости никого нет - склон чистый, а
в укрепрайоне... Никакой оптики точно не осталось. Хорошо прошлись
артиллеристы. - Тогда пойдем, нечего здесь высиживать. - Саша отбросил
окурок и выбравшись из ямы, вытянул за верхнюю рукоять винтовку. - Рюкзак
не забудь.
  Андрей накинул отброшенную маскировочную накидку, влез в широкие лямки
ранца, пару раз подпрыгнул, распределяя вес и направился вверх по крутому
склону следом за другом. Солнце залило пейзаж ровным, чуть желтоватым
светом, трава мягко пружинила под ногами, а ветер лениво высвистывал в
стеблях мелодию сигнала "отбой". Все кончилось... Еще один бой за спиной.
Но этот, в отличии от других, был все же каким-то особенным. Не в том
дело, что смерть подобралась слишком близко, а в том, что и Андрей и Саша
были полностью готовы встретить ее, лишь бы только успеть выполнить
задуманное. Действительно главный полдень. Ветер играл полами
маскировочных накидок, пел флейтой на срезе ствола Обманщика, срывал
горькую пыльцу с низкорослой травы и где-то там, внизу, развевал небольшую
алую тряпицу, привязанную к спусковой скобе автомата. Вот так...
  Смешанная с камнями земля похрустывала под грубыми подошвами штурмовых
ботинок, раздавленная трава источала привычную в этих краях горечь,
серебристыми волнами перекатывался ковыль. - Фью-ю-ю... - мягко пропел
теплый ласковый воздух.
  И одновременно со свистом удар. Жесткий, короткий, глухой, выбивший из
груди Андрея такой же короткий всхлип.
  Корректировщик рухнул лицом вниз, но Саша уже лежал рядом, привычно
вставляя в казенник Обманщика снаряженный экспансивным патроном затвор.
  - Помоги рюкзак снять... - прохрипел Андрей. - Живо!
  Фролов двумя ударами ножа срезал лямки и поставил квадратный ранец стоймя,
прикрывшись им, словно бруствером окопа.
  - Кажется "Ли-Энфилд"... - прошептал корректировщик, ощупывая
окровавленный бок. - Калибр больше, чем у обычных америкосовских
снайперок. Ничего, рюкзак набит всякой дрянью, эдакая пуля да на такой
приличной дистанции его не пробьет.
  - Что?! - не поверил ушам Саша. - При чем тут америкосы? Мы, видать,
снайпера на склоне проглядели!
  - Не на склоне... - скривил бледнеющие губы Андрей. - Угол вхождения
посмотри... Били точно из Каравьюрта, это я тебе как спец говорю. Ладно,
не падай в обморок, это только царапина. Пробило бок, да еще левый...
Печень целая, кишки тоже. Снайпер специально целился левее рюкзака -
опытный. Знал, что иначе не пробьет. И сейчас не стреляет, ищет слабое
место. Так что ты не высовывайся. У-у-у-у... Больно то как...
  - Помолчи! Это у тебя шок начинается. - шикнул Фролов. - Говоришь слишком
много, а это первый признак. Он достал из носимой аптечки шприц-тюбик
промедола и скривившись вонзил толстенную иголку Андрею в бедро.
  - Вау! - дернулся корректировщик. - Сдурел? Блин, и так больно. Калибр-то
крупноват, а? Вон какая дырка в куртке... Хорошо хоть на вылет!
  - Ну, тебя разобрало... Помолчи чуть-чуть, и так ведь перевозбужден!
Экономь силы и прикуси язык. Сейчас полегчает. Что будем делать? До ночи
так лежать? Так у них, наверняка, есть и ночная оптика. Блин... Снять бы
его...
  - Да уж прямо... Как ты его снимешь? Мы у него пристреляны, а сами даже
приблизительно не знаем, где враг притаился. У-у-у-у... черт... Да и я
сейчас тебе помочь не смогу.
  У Андрея на лбу ниже шлема выступили частые капельки пота, а лицо быстро
приобретало цвет старого, чуть пожелтевшего известняка. Бледность
умеренная, но цвет лица нехороший, да и дыхание участилось сверх всякой
меры. Что-то совсем ему худо... Явно развивается шок, хотя введено
обезболивающее - значит это не болевой шок. Ох, худо дело... Саша бегло
осмотрел рану, но ничего утешительного не разглядел. Пуля от спины до
груди прошла круто снизу вверх, проскочила навылет, значит канал очень
длинный, а это плохо - много сосудов перебито. Хорошо хоть с краю, но это
слишком уж слабое утешение. Кровь вытекает явственными тугими толчками -
вся форма уже промокла. Нда... При потере около литра начинается первая
стадия геморрагического шока и похоже, что это она и есть. А с этим
инъекцией промедола на справиться, нужна настоящая медицинская помощь,
нужен кровезаменитель, причем в приличных количествах, потом нужна
настоящая свежая кровь нужной группы. Фролов распорол ножом куртку друга,
наложил на раны тампоны и принялся бинтовать. Как только его локоть или
плечо на миг показывались из-за рюкзака, воздух прошивала быстрая пуля -
американский снайпер не успевал вовремя выдавить спуск. Хотя подготовка у
него отменная, это точно, вот только реакция немного запаздывает, но это
приходит только в боях. Но на психику его давить научили - пару раз
шарахнул в рюкзак: хрумкнул термос, звонко разлетелись линзы бинокля,
отозвался рыкнувшим рикошетом металлический ящик с патронами.
  Саша первый раз за день испугался - в таком беспомощном состоянии он не
находился еще никогда. Нервы начали быстро сдавать, тихо подкрадывалась
цепкая молчаливая паника. В такие моменты главное молчать, иначе все
выплеснется, весь страх, все отчаяние, а Андрею плохо и без того. Надо
держаться.
  Корректировщик дрожал, как одинокий осенний лист на промозглом ветру, того
и гляди сорвется и полетит, полетит... В неизведанные черные дали, где
может и нет ничего. Жизнь быстро покидала его вместе с кровью.
  Фролов понял, что для друга единственный шанс - очень быстрая медицинская
помощь. Хоть сдохнуть, а надо тащить. Лучше пусть пристрелят на месте, чем
на такое смотреть.
  - Баритон, я Эхо, прошу связи!
  - Я Баритон. - ответил совсем другой, молодой, но тоже незнакомый голос.
  - Баритон, у меня раненный. Тяжело. Сильное кровотечение. Подстрелили из
Каравьюрта. Снайпер. Прошу помощи, нужен транспорт.
  - Эхо, никакой транспорт по склону не пройдет, попробуйте спуститься вниз,
к северу от селения. Мы вас подберем. Американцы обозначили для нас зону в
триста метров от окраины Каравьюрта. Ближе подойти мы не можем, начнут
стрелять. - Что?! Да мы в километре от них, не меньше! Какого черта палят?
Ладно, потом разберемся с ними. Сейчас иду на северо-восток. Буду на
дороге, в полукилометре на север от Каравьюрта. - Конец связи.
  Мстят, сволочи... Конечно мстят. За сбитые вертолеты, за погибших
товарищей. Вроде бы все нормально - война. Да только они нам войны не
объявляли! Вот же в чем подлость! Кто же их звал вторгаться сюда? Да если
б объявили войну, их бы вынесли еще в лагерях беженцев, даже духу бы не
осталось. Но так вроде друзья, улыбаемся друг дружке, президенты друг
другу руки жмут. А снайперы в это время жмут спусковые крючки. Я тоже
стрелял чеченцам в спину. Стрелял. Но я и в лицо им говорил, что они
враги, что они рвут мою родную землю на части, убивают, грабят, насилуют.
А что мы сделали американцам? Не даем взять то, что нам принадлежит по
праву? Наших женщин, выманиваемых брачными агентствами за границу путем
несбыточных обещаний, наших ученых, наших детей, одурманенных американской
свободой и безнаказанностью. Да хрен вам! Не возьмете вы ничего. Не
возьмете! Это я вам говорю, Александр Фролов... Саша до конца поднял
запорный рычаг Обманщика, успокоился. Андрея всего колотило, одышка просто
ужасная, грудь вздымается частыми короткими толчками, по лицу расползается
глубокая, мертвенная бледность, даже ногти посинели. Он уже не говорил
ничего, живот под бинтами жутковато опух и посинел огромным кровавым
отеком. Держись, братишка! Сейчас, сейчас...
  Так, примерный сектор, в котором засел американский снайпер, мы можем
предположить по характеру ранения. Снизу вверх, боковое смещение
незначительное... Надо напрячь память. Что у нас там? Дом виднелся,
решетчатая вышка какая-то, куча мелких домишек... Нет, в жизни так его не
найти... Эх, поглядеть бы в оптику... Ну хотя бы секунд пять! А так он
может быть в этом секторе где угодно, хоть на дереве - ищи свищи!
  Ладно, поменьше эмоций, мозгами думай... Где бы ты сделал позицию, если бы
сидел в Каравьюрте? На вышку бы точно не полез - мобильность нулевая, да и
торчит она, словно гвоздь в заднице. Можно на дереве, но очень уж неудобно
сидеть. Лучше всего на крыше, конечно - лежишь, как на пляже, вот только
маскировка хреновая. Спрятаться негде. А если на чердак?! И бить через
чердачное окошко? Та-а-а-к... Похоже на правду. Надо вспомнить как точно
стоят домики, в какую сторону чердачные окошки у них... Пустое занятие -
память не фотоаппарат! Нужно посмотреть. Время, время...
  Саша отчаялся совершенно, но в голове настойчивым пульсом бился очень
рискованный план. Тут уж точно - либо грудь в крестах, либо голова в
кустах! Но сколько же можно умирать в один день? Идет оно все к лешему!
Кто не рискует, тот не живет.
  Он вытянул нож и сделал на ткани ранца основательный надрез, потом через
дыру очень аккуратно раздвинул лежащие в рюкзаке предметы, освободив
ровный проход к противоположной матерчатой стенке. Теперь если американец
стрельнет, пуля прошибет от макушки до задницы. Последний надрез делать
было страшно до ужаса, до холодного липкого пота, но рука, хоть и с
дрожью, полоснула ножом по ткани. Главное пониже, пониже, чтоб трава
скрыла дыру от глаз засевшего в селении снайпера. Чуть успокоившись, Саша
расширил входную дыру так, чтоб просунуть в нее голову, теперь он был
похож на фотографа, спрятавшегося под черной накидкой старинного
фотоаппарата. Зато через малюсенькую дыру в противоположной стенке, будто
через объектив, был виден весь Каравьюрт, только трава немного мешала, но
это мелочи.
  Вот же черт! Нет в этих домах никаких чердачных окошек! Что за напасть?
Словно удача равнодушно отвернулась, выработав положенный ей ресурс. Ну уж
дудки! На удачу надейся, а сам не плошай! Наверняка где-то что-то найдем,
нужно только смотреть очень внимательно. Как Андрей. Вот он бы сразу засек
позицию - настоящий мастер!
  - Ты там живой? - окликнул друга Саша.
  - Кха... Кхе... - осторожно прокашлялся Андрей. - Еще тебя переживу...
Только холодно что-то и пить охота до помутнения мозгов.
  Голос вялый, сонный. Говорливость будто рукой сняло.
  - Потерпи, братишка, сейчас будем выбираться.
  Вторая стадия шока, подумал Фролов. В третьей наступит угнетение сознания,
а четвертая - это уже агония. Раненного тогда не спасти. Фролов снял с
винтовки прицел и, используя его вместо разбитого пулей бинокля, принялся
тысячную за тысячной осматривать выбранный сектор. В принципе не так уж
все плохо. Деревьев много, да, но домов пригодных для позиции всего три.
Деревья пока отбросим, там черт голову сломит, да и вряд ли снайпер в
дружественном селении будет висеть на ветке, словно макака. Неудобно, а
потому маловероятно. Скорее всего в доме. Ага... Вон там видно окошко.
Саша добавил увеличение.
  Нет! Закрыто, а через стекло не постреляешь.
  Он снова уменьшил увеличение, чтобы сохранить приличный угол обзора.
Смотрим, смотрим...
  Как же можно стрелять с чердака без окошка? Значит все же не с чердака? Ну
хитер, америкащка, ну хитер... Где же ты спрятался, милый? Мне очень,
очень нужно тебя найти. Стоп! Что это тут у нас?!
  Он добавил увеличение до предела и впился глазами в красную черепичную
крышу. В одном месте зияло небольшое черное отверстие, словно вынуты две
чешуйки из обожженной глины. - Мать честная... - шепнул Саша, пытаясь
унять неистово заколотившееся сердце.
  Надежда тут же загудела в груди буйным пламенем, начисто выжигая всю
неуверенность, весь расползшийся страх. Не спешить! Надо все хорошенько
проверить... Шанс у нас будет только один. Если ошибемся, то расстреляют
нас, как кур в клетке.
  Фролов очень осторожно вынул голову из рюкзака и снял шлем. Ветерок сразу
принялся играть взмокшими от крови короткими прядями, приятно холодя
макушку.
  Ну ладно! Двум смертям не бывать, а одной все равно не миновать. Все,
поехали...
  Он снова просунул голову в брезентовую духоту ранца и глянул через прицел.
Надо смотреть очень внимательно. Очень. Правая рука начала поднимать шлем
над кромкой рюкзака. Выше, выше... Есть! Тонкая струйка дыма мелькнула из
черной прорехи в черепице и тут же руку рвануло, зло вышибив шлем на
землю. Тукнул приглушенный расстоянием выстрел. Есть, родной... Есть!
  Ну, теперь как у ваших хваленных ковбоев - кто быстрее, то и выиграл.
Готов? Сердце колотилось до свиста в ушах, когда Саша прилаживал снятый
прицел к винтовке. Сейчас, сейчас... Он не был религиозен, но неистово
хотелось молиться, поэтому он принялся поминать добрым словом всех
вспомнившихся богов, начиная от Одина и кончая Кришной. Может помогут?
Эх... Все равно стрелять не им, а мне!
  Ну что же, ладно... Стрелять, так стрелять! Все равно мы увидим друг друга
в прицел одновременно, когда я толкну рюкзак. Он упадет в траву и мы
останемся один на один, словно на дуэли, когда падает на снег брошенный
секундантом платок. И у нас будет совершенно одинаковое время на выстрел -
все честно.
  Хитрый Обманщик плотно прижалась прикладом к плечу, Фролов хорошо
продышался, сжигая в крови лишний адреналин, посмотрел на траву,
успокаивая глаза. Нормально. Обычный выстрел. Надо только не тянуть
слишком долго. И не в коем случае не спешить.
  Саша прикинул примерный угол прицеливания и толкнул рюкзак.
  Он упал почти моментально, вдавленный в траву тяжестью патронного ящика и
в сетку прицела сразу же ворвалась красная черепичная крыша. Левее...
Спокойно, плавней. Чуть ниже черной дыры, туда где у снайпера грудь...
  - Ухххх!!! - взревела Хитрый Обманщик, немилосердно толкая в плечо.
  Американец выстрелил тоже, но замялся всего на половину секунды,
неожиданно увидев в прицел русского снайпера. Действительно страшно, когда
прямо в лицо глядит хищная линза прицела. Очень страшно - к такому вообще
невозможно привыкнуть. Это совсем не то, что стрелять по фанерным мишеням
на стрельбище.
  Расстояние в километр пуля пролетает чуть дольше секунды и Саша это учел,
когда задумывал свой отчаянный план. Целая секунда! Противник без труда
сможет увернуться, если смотрит в оптику - надо быть слепым, чтоб не
заметить момент выстрела через прицел. Именно поэтому так важно выстрелить
первым, хоть на чуть-чуть, хоть на короткий, спрессованный нервами миг. И
Фролов успел - его пуля пролетела половину расстояния, когда американец
выдавил спуск. Это решило все: Смертоносное крупнокалиберное жало,
начиненное ртутью, звонко пробило глиняную плитку черепицы, расплющилось,
разлетелось тысячей сверкающих шариков и вышибло в животе американца
жуткую отвратительную дыру. Безнадежно смертельную.
  В это время Саша уже спешно откатывался в сторону вместе с тяжеленной
винтовкой, стремясь уйти с траектории вражеской пули. Успел - одинокий
фонтанчик земли взвился в полуметре от левого локтя. Но расслабляться рано
- вдруг и его пуля прошла мимо?
  Рычаг вниз, затвор на себя, гильзу долой ударом об пол. Новый патрон
вставляем в затвор, обратно в казенник, на место запор.
  Нет: Явно спекся америкашка: Затих.
  Фролов отвел взгляд от прицела и вытер о рукав мокрую от пота ладонь.
  Вот и все... Он без сил уронил голову в траву... Хотелось бы полежать,
размазывая щекой сочную горечь, но времени нет ни секунды, надо тащить
Андрея. Потом отдохнем. Рыбу вместе половим, выпьем водки за погибших
друзей...
  Он снял с себя многострадальную маскировочную накидку, - продырявленная
накидка Андрея уверенности не вызывала, - завязал два узла, чтоб
получилось что-то среднее между гамаком и носилками, потом вытащил из
ранца металлическую крышку патронного ящика и сделал из нее жесткое дно
носилок. Теперь если тащить волоком, то Андрей не собьет спину о камни.
  Фролов на секунду задумался. Хитрый Обманщик... Что делать с ней? Тащить
почти полтора километра вместе с раненным - немыслимо. В таких случаях по
инструкции сверхсекретная винтовка должна быть уничтожена подрывом, в
рюкзаке для этих целей даже есть специальный контейнер со взрывчаткой. Но
сделать этого Саша не мог. Это же все равно, что добить в затылок
раненного товарища! Какой идиот писал эти инструкции? Просто так оставить
винтовку на склоне тоже нельзя - увидят в бинокли. И наши увидят, и
американцы, может даже кто-то из чеченцев остался. Для одних это хороший
трофей, для других нарушение инструкции. Не видать им этого! Спрятать бы
где-нибудь! Да вот только где? Придется тащить до кустарника, который
виднеется ниже по склону, как раз по пути. А там поглядим. От двух сотен
метров ничего со мной не станется, дотащу обоих.
  Он взял из ранца взрывчатку с детонатором, уложил друга на самодельные
носилки-волокуши, подхватил винтовку за специальную рукоять и натужно
крякнув двинулся вниз по склону на северо-восток. Идти было не так сложно
как представлялось, сильно помогал довольно крутой уклон, но Андрей при
каждом неосторожном рывке стонал, заставляя замирать сердце. Потом он
начал беспрерывно просить пить и Саша еще больше ускорил шаг. Лицо у друга
стало совсем белым, будто маска, на пересохших губах проявились отчетливые
кровавые трещинки, а закрытые глаза утонули в нехороших темных кругах.
  Фролов обливался едким потом, но тянул как электровоз - изо всех сил и
совершенно бездумно, даже иногда рычал от натуги. Винтовка почти не
мешала, хоть и весила добрый пуд вместе с прицелом, просто рукоять для
носки продумали досконально, приделав в самом что ни на есть центре
тяжести.
  Вообще-то каждый в спецназе знает маленький но надежный секрет, помогающий
заставлять тело перетаскивать огромные тяжести на очень большие
расстояния. Нужно только разорвать связь между разумом и работающей
мускулатурой, войти в состояние очень близкое к гипнозу, когда тело само
по себе, а мозг словно видит сны наяву, грезит и бредит, но не мешает
мышцам мерно сжиматься и разжиматься с безустанностью работающего сердца.
Раз, два... Раз, два... Нужно войти в ритм - это главное. Нужно смотреть
не вперед, где неспешно скрадывающееся расстояние вызывает в мозгу панику
от необходимости его пройти, а прямо под ноги, точно на тупые носки
штурмовых ботинок. Тогда весь мир сужается только до мерно ступающих ног и
нет никакой разницы сколько уже прошел и сколько еще осталось. Даже время
теряет смысл... Все растворяется в едином ритме шагов, какими бы тяжелыми
они ни были. Раз, два... Раз, два... Раз, два...
  Саша настолько увлекся, что не заметил, как ввалился, словно медведь, в
густой и довольно высокий кустарник, вцепившийся корнями в каменистую
землю. В миг, когда сознание вновь соединилось с телом, вся тяжесть, вся
усталость навалилась на плечи злым многотонным прессом, ноги подкосились и
измученный снайпер повалился в тень ближайшего куста.
  Не спать!!! Встать, солдат! Встать!!!
  Фролов помотал головой, будто собака, вылезшая из воды и коротко
осмотрелся. Почва, изъеденная дождевыми потоками, походила на
полуистлевший труп - скальные полосы, поросшие желтым лишайником, торчали
из рыхлой почерневшей земли, как старые кости. Пахло сухой перегнившей
листвой и подземной сыростью близкой пещеры, но Саша не стал ее искать.
Незачем. Он опустил винтовку в глубокую узкую расщелину, достал
взрывчатку, установил таймер на две минуты, и сунул под корень ближайшего
куста. Потом вцепился в носилки и с жутким рычанием рванул вниз по склону.
  Войти в состояние самогипноза он не успел, поэтому боль в сорванных жилах
пронзила все тело, неприятно хрустнули поясничные позвонки, а на глаза
словно бы опустились плотные кроваво-красные шторы.
  Вперед!!!
  За спиной ухнул взрыв, но это будто в другой вселенной, далеко, совершенно
незначимо, даже оборачиваться нет никакого смысла.
  Андрей уже не стонал и не ясно было, жив он там еще или нет, но для Саши
это уже не имело никакого значения - он бы друга тащил и мертвым. Главное
вперед, вперед! Раз, два, раз, два...
  Ткань носилок истерлась о землю и лопнула почти на дне ущелья, когда до
условленного места встречи оставалось метров четыреста. Почти дошел ведь!
Еще бы чуть-чуть! Каравьюрт шумел высокими тополями в трехстах метах к
востоку и оттуда отчетливо слышалось рычание мощного хаммеровского дизеля.
Успели сгрузить с вертолета, сволочи...
  У Фролова подкосились ноги, он был настолько измучен, что не смог
подняться, горячие слезы жгли лицо, падали в ароматную горечь травы. Руки
дрожали, ноги наотрез отказывались подчиняться, в душе закипала тихая но
настойчивая истерика.
  Он попробовал взвалить Андрея на плечо, но без всякого проку - слишком
тяжелый. Не поднять. Надо бы хоть чуть-чуть отдохнуть, тогда получится, но
время не просто текло, а совершенно физически вытекало через раны друга. И
тогда Саша не выдержал, сел на корточки и завыл совершенно по волчьи,
громко, протяжно и безнадежно, задрав к безразличному небу закопченное
лицо.
  - Помогите мне, боги! - чуть успокоившись зашептал он. - Никогда больше ни
о чем не попрошу. Никогда! Слезы лились из глаз сплошным потоком, грязь на
лице размазалась, воротник куртки промок.
  - Дайте мне силы! Ну пожалуйста!
  Потом опомнился - до селения совсем близко, америкосы глядят в бинокли и
ржут. Фиг вам! Он снова попробовал взвалить раненного на плечо - на этот
раз получилось. Пошел тяжело, медленно, шатаясь на каждом шаге. Главное
выйти к дороге... До нее ведь совсем чуть-чуть. Дотащу... Дотащу...
Дотащу...
  А там машина, врачи, капельница с кровезаменителем... Все будет нормально,
главное дойти.
  Со стороны Каравьюрта донеслось шипение включенного мегафона.
  - Уважаемый господин! - на чистейшем русском пронеслось над горами. - С
вами говорит командир отряда миротворческих сил НАТО. Вы нарушаете
охраняемую нами трехсотметровую зону безопасности селения Каравьюрт.
Просим вас немедленно отклониться к северу, иначе мы вынуждены будем
открыть огонь в целях недопущения вторжения в охраняемую зону. Спасибо.
  Фролов чисто автоматически отклонился влево, но идти наискосок по склону
оказалось вовсе не так просто - уставшее тело настойчиво тянуло вниз,
строго на восток. К тому же подвернувшийся под ногу камень ощутимо
вывернул голеностопный сустав и теперь стало совсем худо, хоть реви в
голос. Пришлось плюнуть на все и спускаться, как легче - осталось-то всего
метров тридцать до низины, а там и до дороги рукой подать.
  Первые пули из Каравьюрта ударили по дороге, когда до нее уже можно было
ножом добросить, защелкали часто и звучно по смешанным с землею камням,
взлетели вверх короткие бурые фонтанчики и клочья травы. Тут же с урчанием
"Хаммера" смешалась гулкая пулеметная очередь. Пугают. Ну-ну...
  - Это предупредительная стрельба. - холодно пояснил мегафон. - Пожалуйста,
покиньте охраняемую зону безопасности.
  Больше Саша не слушал - какая разница, что он там лопочет? Если делать,
как говорят, то придется бросить Андрея - в обход не дотащить. Если же
ослушаться, то расстреляют обоих. Что хуже? Нет разницы. Какой смысл
спасать собственную шкуру, если наверняка погибнет друг? Хрен вам!
Давайте, стреляйте! Какие вы смелые с пулеметом против безоружного и
раненного... Гады.
  Стреляли еще дважды: одна очередь прошла выше по склону, другая совсем
рядом, сбоку. Не понятно, зачем тратят патроны? Неужели действительно
думают напугать настолько, что брошу раненного? Идиоты безмозглые... Или
судят по себе? Тогда Саша еще очень мало знал об американцах, это потом он
выяснил, что для них вполне естественным является оставить товарища в
опасной ситуации, под обстрелом например, сказав ему: "Держись, старик, я
скоро приведу помощь!" За такие действия никто бы даже не осудил, ведь
глупо умирать двоим, когда один может спастись. Наверное действительно
глупо... Фролов поудобнее перехватил Андрея и из последних сил потащил его
по дороге к условленному месту встречи. Пулемет молчал. Видно поняли, что
на испуг не взять, а бить РУССКОГО на поражение все же боялись. Мало ли
что... Если у русских переклинит мозги местью или чем-то похожим, то их,
говорят, никакие командиры, политики и дипломаты уже не остановят, никакие
общечеловеческие ценности, которые внедрялись с таким трудом. Так ведь уже
было во второй чеченской войне, когда все усилия мирового сообщества по
"мирному урегулированию" кавказского кризиса пошли насмарку, после того,
как русские стали мстить за взорванные в Москве дома. Вынесли террористов
полностью и Америке пришлось снова вбухивать колоссальные средства, чтоб
заново возродить в Чечне бандитское государство. И вот опять, похоже, все
идет прахом, началась третья чеченская война и федеральные войска снова
выбивают последние банды террористов в горных районах. Ну сколько им можно
втолковывать, что месть это плохое, низкое чувство, что надо было пережить
горе и договориться с гордым свободолюбивым народом Ичкерии, а не выбивать
их, как шакалов?
  Последние сотни метров по пыльной дороге Саша уже полз на карачках,
подтягивая Андрея за воротник куртки. Сил совсем не осталось, кулаки и
локти в кровь, дыхание рвется не то хрипом, не то глухим жутковатым
рычанием. А еще сто метров до конца "зоны безопасности"... Не пройти...
Все... Точка... Лечь и умереть. Уснуть и видеть сны. О небе с пушистыми
облаками, о заросших маками полях, о ярких одуванчиках в густой, зеленой,
мягкой и совсем не горькой траве.
  Через урчание стоящего на окраине селения "Хаммера" со станковым
пулеметом, прорвалось знакомое до боли тарахтение раздолбанной подвески
базовского "УАЗика". Приехали, не подкачали! Какие молодцы, ребята...
  - Я тут! - еле слышно прохрипел Фролов. - Сюда...
  Не слышат... Он снял с Андрея единственный уцелевший шлем и включив рацию
пошептал в микрофон:
  - Я Эхо... Нахожусь в двухстах метрах к северу от Каравьюрта, прямо на
дороге.
  - Эхо, я Ноктюрн полста первый (базовский позывной), слышу тебя и вижу. Не
могу подойти ближе. - Что?!
  - Зона безопасности. Командир НАТОвского отряда только что выходил с нами
на связь, сказал, что тебя пропустили, поскольку ты без оружия, а нас с
машиной не пропустят. Вон, "Хаммер" поставили с пулеметом, видал?
  - Слыхал, урчит. Мужики, я раненного сто метров еще не протащу, верите? У
вас же красный крест на борту! Не будут они стрелять.
  - Будут. Предупредили. Что им красный крест на военной машине, если они по
больницам в Югославии бомбы кидали?
  Саша попробовал восстановить дыхание, но получалось плохо. Тащить Андрея
он больше не мог. Даже на сантиметр сдвинуть. Есть все же, видимо, предел
человеческим возможностям.
  - Эхо... - осторожно позвали наушники.
  - На связи... - зло шикнул Фролов.
  - Что с твоим раненным?
  - Большая кровопотеря. Уже без сознания. А так рана вскользь, но видать
важный сосуд зацепило. От такой царапины глупо умирать, верите? Да
сделайте что-нибудь, черт вас там всех разбери!
  - У него шок?
  - Я что, доктор? От болевого шока я ему промедол вкатил, но у него уже
явно развивается шок геморрагический... Сильно смахивает на третью стадию.
Что я еще могу? Нашли место и время для консилиума! Не можете проехать
машиной, давайте сюда одного санитара без оружия. Пусть даже руки
поднимет, ничего, от стыда не помрем. Хоть до гола его разденьте! Главное
дотащить раненного до машины, а там уже разберемся.
  Видать дошло... Один из сидящих в "УАЗике" снял форму, в одних брюках
остался, накинул на голый торс белый халат и спрыгнул в дорожную пыль.
  Доктор что-то взял из машины и подняв руки двинулся по дороге - шел прямо,
плечи расправлены, в поднятой руке что-то есть и когда он подошел ближе,
Фролов понял, что это большой пластиковый пакет с кровезаменителем для
внутривенного вливания. Аж от души отлегло. Саша лег на спину, раскинул
руки в горячей пыли и уставился в небо. Облаков правда не было, только
бездонная теплая синь, будто глядишь на море с большой высоты.
  Пулеметная очередь грохнула так, словно стреляли прямо над ухом, Фролов
перевернулся на живот и успел увидеть, как валится на спину доктор -
неуклюже, вроде как клюшкой по ногам получил. Кругом опадали желтые
фонтанчики пыли. А ведь ему метров двадцать оставалось пройти, не
больше... Саша зло шибанул кулаком в землю, взял носимую аптечку Андрея и
пополз вперед, на помощь доктору. Он помнил о пакете с кровезаменителем -
надо достать. Пулемет продолжал колотить короткими очередями, но теперь
били прицельно - пули щелкали и визжали в каких-то сантиметрах от тела.
  - Живой? - спросил он, когда подполз к раненному, лежащему в перемазанном
кровью белом халате .
  - По ногам полоснули, гады... - лежа на спине прошептал тот.
  - Давай капельницу! Ну! - Сможешь? А... Только когда вгонишь иглу, привяжи
трубку куском бинта, чтоб не выпала, когда потащишь. И пакет декстраном
держи как можно выше. - Понял, понял! - Фролов достал из аптечки
шприц-тюбик промедола и выдавил доктору в бедро, остальное выбросил, чтоб
не мешало. - Как сможешь ползти, ползи к машине, понял?
  Он помог доктору перевернуться на живот и пополз обратно. Пулемет молчал,
видно перезаряжали ленту. Из прозрачного пластикового пакета с
кровезаменителем выходила такая же прозрачная трубка с толстой короткой
иглой на конце. Капельница. Выглядела она неприятно, как и большинство
медицинских инструментов - трубка похожа на хитиновый хоботок неведомой
кровососущей твари, сверкающая игла торчит, словно ядовитое жало. Но это
не жало, это жизнь, поэтому надо спешить.
  Андрей выглядел не просто плохо - кошмарно. Кожа приобрела совершенно
смертельную бледность, а под глазами и на сгибах запястий обозначилась
отчетливая синюшность. Быстрее же!
  Когда снова начал колотить пулемет, Саша уже попал иглой в вену Андрея, но
настолько неумело, что на сгибе локтя вспухла здоровенная шишка. Три раза
пришлось колоть - это не внутримышечные инъекции шприц-тюбиком делать...
Привычка нужна.
  Так, пакет с препаратом декстрана надо держать повыше... Черт!
Американский пулеметчик провел очередь так близко, что фонтанчик пыли
ударил Фролову в глаза. Ну и фиг с ним! Попадут, так попадут! Не умирать
же каждую секунду.
  Он вплотную занялся капельницей: оторвал немного бинта и примотал трубку к
руке друга чуть выше иглы, как доктор сказал. Нормально, теперь не выпадет.
  Вперед!
  Отдохнувшее тело подчинилось с неожиданной легкостью, даже одной рукой
Саша без труда тянул Андрея за воротник. Другой он держал капельницу с
кровезаменителем, представляя из себя высокую и очень удобную мишень.
Пулеметчику это явно понравилось. Он все внимание и весь огонь перенес на
Фролова, пули визжали и тюкали в землю, словно рой безмозглых слепых мух.
Саша прекрасно видел его, но двести метров для пистолета - расстояние
огромнейшее. Даже для АПС. Не попасть. Хоть попугать, что ли... Пристрелит
ведь, гадина!
  Но тут из-за спины весело и дружно грянули три автомата - оставшиеся в
"УАЗике" ребята все таки плюнули на приказ не поддаваться на провокации и
пулеметчик, раскинув руки, грузно шлепнулся со своего хваленного "Хаммера"
в пыль. Ну, теперь начнется!
  Началось... Каравьюрт ответил щербатыми очередями из "М-16", воздух тонко
засвистел пулями и фара "УАЗика" лопнула, как бутылка шампанского,
брошенная на асфальт. Следом три пули с хрустом прокололи лобовое стекло,
но базовские ребята не испугались, залегли под колесами и открыли
прицельный огонь по дымкам и вспышкам. Вот вам и база материальноно
обеспечения! Молодцы!
  Саша дотащил Андрея до того места, где неумело подползал к машине раненный
доктор, подхватил за воротник и его. Пакет с декстраном пришлось ухватить
зубами за самый кончик - вот когда жалеешь, что нет третьей руки! Теперь с
капельницей в зубах даже рычать нормально не получалось, Саша выпучил
глаза от натуги и с глухим шипением одолел последние полтора десятка
метров. Андрея подхватили крепкие руки, из Сашиного рта вытащили
наполненный раствором пакет, а прямо над ухом в это время громогласно
рокотал автомат, расшвыривая гильзы по пыльной дороге. Фролов забрался в
"УАЗик", пытаясь успокоить сорванное дыхание, кто-то тут же сунул ему в
руки оружие водителя, двигатель завелся и машина со звоном и ревом рванула
с места.
  - Радиатор пробили, так их перетак! - с веселой злостью сказал рыжеволосый
молодой паренек и выпустил по Каравьюрту длинную очередь.
  Саша не удержался и тоже выдавил спуск, с удовольствием ощущая, как
забилась в руках разогретая сталь. Он не успокоился, пока не высадил весь
магазин.


                                  * * *


  Звук проехавшего мимо райотдела "Хаммера" уже затерялся в уличных изгибах,
а воспоминания о том главном полдне еще мелькали перед мысленным взором,
пробуждая приглушенную временем злость. Дежурный защелкнул на запястьях
Фролова наручники и провел в комнату для допросов, заученно усадив за стол
и приковав к спинке прикрученного стула. Эх, до чего же у них тут все
отработано! Захочешь - не вырвешься. Хотя из любого положения, конечно,
есть выход. Главное чтоб он лежал подальше от кладбища.
  Саша впервые отчетливо ощутил, в какое дурацкое положение попал. Жуть
просто! По глупости ведь попал - распустился на гражданке, разучился
сдерживаться. Шарахнул этого несчастного ОМОНовца...
  Стыдоба!
  Совсем ведь плохо дело... А тут еще американцы, видать, принялись за
свое, действуя по уже не раз отработанному сценарию. И происходит это
прямо под носом, не по телику, а в родном городе, сразу за стенами
райотдела. А он, Фролов, сидит как дурак в клетке по идиотскому обвинению.
  Все это уже было, было не раз и начиналось всегда одинаково. Это у
американцев теперь такая новая манера вести захватнические войны. Мирная
манера, цивилизованная - сначала устраивают маленький конфликтик между
группами населения какой-либо нужной им территории, потом раздувают его,
как могут, а затем вводят на эту территорию миротворческий контингент,
устанавливая свою военную власть. Новая доктрина НАТО позволяет им делать
это даже без согласования с Советом Безопасности ООН. Просто, почти
бескровно, очень эффективно.
  Так вышло с Кувейтом, с Югославией, так хотели сделать с Чечней, прибрав к
рукам каспийскую нефть, так попытались отработать с Байкалом, а теперь
пробуют крепость мускулов на Крыме. Тут может получиться. Если Россия, при
всей своей склонности лизать иноземные задницы, все же смогла послать
захватчиков туда, куда им и следовало бы пойти, то руководство Украины
вряд ли сделает это. Такая уж Украина страна - при всей дутой
самостийности она всегда была под кем-то. Под поляками, под русскими, под
немцами. И уж если все равно придется выбирать хозяина, то лучше выбрать
посильнее и побогаче. А нынче выбор прост - либо Россия, либо Америка.
Надежду вселяет лишь то, что Крым это такая же Украина, как остров
Мадагаскар. Ну не был он никогда украинским... История очень упрямая
тетка, сколько ее не уговаривай, сколько не проси спеть под новую дудку -
не выйдет. Эта земля помнит много народов... Помнит киммерийцев, римлян и
греков, помнит тюрков и русичей. Причем именно русское и тюркское влияние
было в Крыму самым сильным. Часть киевской Руси - Тьмутараканское
княжество, стояло на востоке Крыма задолго до того, как украинский народ
выделился во что-то более или менее цельное. Это сейчас в украинских
школах учат, что Вещий Олег был украинским князем, но на самом-то деле
само понятие об Украине появилось не раньше тринадцатого века. История не
любит таких передергиваний и воздает за подобные манипуляции по заслугам.
Так что сегодня, как бы Украина не тужилась, Крым остается русской землей,
населенной русскими людьми. Девяносто процентов - русские, а это больше,
чем латышей в Латвии.
  Вобщем американцы немного погорячились... Украинский президент может их
поддерживать сколько угодно, но большинство населения - вряд ли. Может
именно для этого и заварили всю кашу, чтоб установить на юге Крыма хоть
какое-то подобие украинской власти? А то сколько лет прошло с
провозглашения "самостийности" и "незалежности", а вся эта власть
ограничивается украинскими табличками на здании Службы Безпекi и
сберегательных банков.
  До чего же лихой расклад! Американцам, для достижения цели, достаточно
было попросить разрешения на заход в акваторию базы ВМС Украины, которая
одновременно является базой Черноморского флота России. Вот и устроен
конфликт... Без проигрыша, ведь украинский президент никак не мог
отказаться от визита таких почетных гостей. Ну и что, если они пришли не
на теплоходе, а на двух десантных кораблях? Какие мелочи, право! А дальше
закрутилось...
  Наручники больно врезались в запястья, не давая даже наклониться
по-человечески, Саша улыбнулся - сидит, словно древний князь на троне. Не
очень волен в действиях, зато осанка царская. Интересно, какого лешего его
снова сюда привели? Крутит что-то Владислав Петрович, крутит... То ли
нашел способ вытянуть отсюда, умный ведь все же мужик, то ли сам не знает,
чего хочет - это с ним тоже бывает. Слишком часто, к сожалению. Привычные
нормы морали давят его, тянут, словно камень ко дну, не дают нормально
ориентироваться в быстро меняющихся условиях. Слишком старое и очень
удобное самооправдание - мол, условия могут меняться как угодно, но мораль
должна оставаться незыблемой... И мало кто задумывается над тем, что
мораль, по сути, как и законы, являются лишь стержнем, удерживающим
общество в определенном состоянии. Она, в отличии от Добра, не является
объективным понятием, она даже не является чем-то первичным. Не мораль
формирует условия. Не она... Как раз наоборот.
  Мораль СОЗДАНА людьми, как и законы. Она, как и люди, может быть плохой и
хорошей, правой и ошибочной. И она меняется. Постоянно.
  Ориентироваться на нее, это все равно, что держать путь по блуждающим
болотным огням. Но страшно даже не то, что можно заплутать, а то, что
ориентируясь на мораль, можно остаться у разбитого корыта, когда она
сменится. Резко или постепенно.
  Не это ли произошло с людьми, выросшими и сформировавшимися при
советско-коммунистической морали? Они-то свято верили в ее правоту. Их
убедили. А когда оказалось, что вместо плодоносного цветка им подсунули
пустоцвет, для многих наступил самый настоящий душевный кризис. Огромное
непобедимое государство оказалось насквозь прогнившим и запущенным, как
сарай без хозяина, дружба и братство народов оказалось выращенным на
штыках. И что делать? Жизнь-то уже прожита...
  Кое-кто так и остался в этом картонном мирке, не в силах понять, что все
это липа. Продолжали ходить на демонстрации и хранить в сундуках портреты
вождей, ностальгически поглядывая фильмы об индустриализации, напрочь
загубившей природу и о "комсомольских" стройках, выросших на костях
заключенных.
  Другие все поняли - оказались покрепче. Некоторые даже занялись чем-то
полезным на старости дней, а не поносили правительство за то, что украло у
них "законно заработанную" пенсию. Законно... Ходить каждый день на
работу, это еще не значит, что-то зарабатывать. Почти сорок лет заводы
выпускали никому не нужную продукцию, все работало, крутилось... А какой
толк, если внутренний потребитель мечтал об импортном, а внешнему наше
дерьмо и даром не нужно было? Страна жила сначала лишь за счет
награбленного в семнадцатом году, потом собрав кое-что по Европе после
победы над фашизмом, а в последние годы, безжалостно распродавая природные
ресурсы. И безработицы не было - одни яму выкапывали, другие следом
закапывали, каждый получал одинаково и все жили счастливо. И при всем при
этом правительство, пришедшее вслед за коммунистическим диктатом, нашло в
себе силы выплачивать хоть какую-то пенсию. Просто так. От щедрот. Причем
без всякой иронии. Взяв на себя обязательства за страну, которая перешла
новому правительству под власть. Вот вам и разница в морали... Хотя мораль
и политика - вещи не совместимые в принципе.
  Люди же привыкли жить именно по нормам морали. В этом нет ничего странного
- общество отторгало тех, кто по моральным принципам жить либо не мог,
либо н хотел. Это, впрочем, не сильно мешало варьировать нормы себе под
стать - как удобнее. Но стержень морали, ее краеугольный камень, раз
сформировавшись, обретал некую прочность. Прочность эта находилась в
прямой пропорции от числа людей, исповедующих ту, или иную мораль. Поэтому
более мелкие сообщества людей, особенно близкие территориально,
поглощались более крупными. Ведь чем больше людей могли выразить
индивидууму "всеобщее презрение", тем большее давление этот индивидуум
испытывал. И тем легче он подчинялся влиянию большинства. Только те, кого
называли героями и пророками, могли жить не по устоявшимся нормам морали.
Герои имели в себе силы противостоять влиянию общества, они сами
перекраивали границы, разрушали царства и создавали новые общества с новой
моралью. А пророки, в общем-то, приходили тогда, когда старая мораль
трещала по швам, а меняющиеся условия грозили уничтожить общество, если
оно не изменится.
  Но чтобы ему измениться, нужно было менять мораль, в первую очередь. Этим
пророки и занимались, объявляя старую мораль никчемными догмами, а новую
провозглашали от имени бога. Того или иного. Иначе нельзя! Мораль
настолько устойчиво, настолько глубоко сидит в душах, что никто не поверит
ЧЕЛОВЕКУ, коль он скажет: "Все, чем вы жили, уже устарело. Истину говорю я
вам, делайте по моему!". А богу поверят. Если пророк докажет, что говорит
его устами.
  Так устанавливалась новая мораль, так зарождались религии. В поисках
объективного Добра Фролов столько времени посвятил религиозной тематике,
что теперь прекрасно мог бы представить, как зарождалось христианство, к
примеру. И почему.
  Дохристианская мораль политеистических религий зародилась, наверное,
вместе с самим понятием общества. И поскольку общество родилось из семьи,
то вполне понятно, почему именно род и родичи были чем-то священным для
наших далеких предков. Сколь бы ни было мало известно о тех седых
временах, но греческие источники донесли до нас некоторые из моральных
устоев стародавнего общества. Например точно известно, что в языческой
древней Греции обряд очищения после убийства родича был намного сложнее
обряда очищения от не родственной крови. Значит убийство родича считалось
большим грехом. В славянских племенах, до объединения в Киевскую Русь,
одним из наиболее почитаемых богов был Род, а некоторые его почитали и
вовсе как главное божество, отца всего сущего. Нет ничего удивительного в
том, что мораль тех времен поощряла месть в случае убийства родственника.
Это был один из приемов активной обороны семьи, священный долг главы рода
или старшего мужчины после него. По другому просто было нельзя, ведь на
семье держалось совершенно все - наследование, передача власти,
продолжение рода. Вся жизнь держалась на ней, все Добро. Постепенно, с
узкого понятия семьи, такая мораль распространилась на более широкие
родственные объединения - племя, нацию. Священными стали не только члены
племени, но и территория, которую занимало сообщество - родная земля.
Одним из наиболее тяжких грехов являлось предательство, то есть совершение
действий на благо чужакам, врагам, и в ущерб родичам, соплеменникам. Это
была мораль свободных людей, хозяев территории и ее богатств, ставящих
землю и род превыше всего.
  Примерно то же самое было и в землях иудейских до зарождения христианства.
Со страниц ветхого завета лились реки крови, шли войны за землю, за славу
и честь рода. "Око за око и зуб за зуб". - гласила мораль героев,
ответственных за семью, за нацию и за землю. Эта мораль, хоть ее всячески
пытаются втоптать в грязь на протяжении двух тысячелетий, сохранила
отдельные штрихи. Например ветеранов - героев, сражавшихся за родную землю
и благосостояние нации, до сих пор чтут. Хотя все чаще в их адрес
раздаются злобные выкрики с экранов телевизоров - "убийцы, психопаты,
моральные калеки". Да, новая мораль побеждает, давит старую даже в таких
мелочах.
  Но что же заставило новую мораль прийти на смену старой? Ведь если бы
старая так уж прекрасно поддерживала общество, то и новая не потребовалась
бы! Но дело в том, что старая, дохристианская мораль была моралью
свободных, вольных людей. Не рабов.
  Для рабов постулат "око за око" был не менее гибельным, чем остро
отточенная сталь. Ведь если бы рабы поднимали бунт из-за каждого удара
плетью и плевали в лицо охранникам за каждый окрик, то их попросту
перебили бы. Всех.
  Заниматься самоубийством мало кто хотел, но старая мораль тяготила
сознанием греховности рабского состояния так же, как подростка в
христианской семье тяготит желание мастурбировать. И понятно, что это
вроде как осуждается, но и выхода другого нет. Рабы оказались полностью
деморализованы, им нужна была новая мораль, которая не осуждала бы
безответность на удар хлыстом.
  Пока рабов было относительно мало, новая мораль не могла возникнуть, она
бы попросту не выдержала столкновения со старой, ведь всякому психически
нормальному человеку ясно, что быть свободным лучше, чем рабом. Но когда
могучая Римская Империя стала активно продвигаться на восток, рабов стало
слишком много. Намного больше, чем свободных людей. Целые племена, целые
нации стали рабами Римской Империи. Не миновала эта участь и иудейские
земли.
  Захватчики топтали родную землю, насиловали женщин, убивали мужчин. Но
мечи у них были острыми, а доспехи прочными - ответить никак нельзя.
Срочно требовался новый пророк, которому бы поверили и который сказал бы,
что совсем не обязательно отвечать на удар хлыстом, не обязательно мстить
за изнасилование жены и убийство брата. И такой пророк появился... Он
взошел на гору и сказал, верившим в него: "Говорили вам: око за око и зуб
за зуб, а я говорю вам, не противься злому. И если ударят тебя по левой
щеке, то подставь и другую. Говорили вам: люби ближнего своего и ненавидь
врага своего. А я говорю вам, полюби врага своего, как самого себя."
Вопрос был решен - новая мораль создана. И более благодатной почвы для
этого семени нельзя было придумать. В порабощенной стране, на задворках
Империи, где власть римлян была не очень сильна, в среде людей, свободных
настолько, что можно было вести привычный образ жизни, но угнетенных
настолько, что нельзя ответить ударом на удар, родилась новая мораль и
новая вера. Вера людей, не способных ничего изменить.
  Ну и что, если мы рабы Римской Империи, - теперь усмехались они, вторя
словам пророка, - ну так и все люди, по сути, рабы божьи. Что с того? Ну и
что, если мы не можем ничего изменить? Ведь все в руках божьих и промысел
Его не подвластен делам людским, даже осмыслению не подвластен. Мы терпим
унижения? И что с того? Зато после смерти воздастся нам и обретем мы
царствие небесное и станем по правую руку Его. Аминь.
  Очень удобно. Для рабов. Фактически только такая мораль и могла
восстановить в них душевное равновесие, дать силы жить дальше. Она была
спасительной для них. Но в новой вере спряталась маленькая бомбочка с
часовым механизмом, которую тут же начали использовать все любители
порабощать других. Этой бомбочкой оказалось снятие с человека всякой
ответственности за свои и чужие поступки. Только бог в ответе за всех.
Человек же создан в земной жизни лишь затем, чтоб страдать и любить бога,
а от этой любви будет дан ему и хлеб, и вода. Слепо верить - вот что
требовала новая вера от христиан. Быть покорными - вот что требовала новая
мораль.
  А от раба божьего до раба человеческого - всего один шаг. Если правитель
объявил себя помазанником божьим, то как можно перечить ему? Не иметь
собственной ответственности оказалось настолько удобно, что новая вера
распространилась по свету, как чума. Распространилась даже туда, где рабов
уже не было и в помине. Оторванная от условий, в которых зародилась, новая
мораль начала мутировать, словно колония бактерий, порождая таких химер и
чудовищ, как инквизиция и крестовые походы католиков, как религиозное
мракобесие православных. Когда о рабстве забыли, никто уже не мог понять,
зачем подставлять другую щеку, но надо, поскольку так велел бог, а его
пути неисповедимы. Зачем думать-то? Пусть кони думают, у них головы
здоровенные...
  Столь удобная для правящих классов мораль активно поддерживалась
государствами, что тоже способствовало ее распространению и укреплению.
Каждое государство провозгласило новую еврейскую религию "исконно своей" -
англичане английской, русские русской. Верить в иноземного бога стало чуть
ли не синонимом патриотизма, настолько все позабыли откуда изначально дул
ветер.
  Фролов усмехнулся, вспомнив разговор со старушкой, ругавшей евреев. Он
тогда напомнил ей, что бог, которому она челом бьет, тоже еврей. Она
возмутилась немыслимо - какой же он еврей, если мать у него русская? И имя
у нее исконно русское - Мария. Вот так. И попробуй разубеди! Глаза
выцарапают! Наш он, боженька Иисус. И хоть отец у него Иаков, с кем не
бывает, зато мать - Мария, Машенька... Интересно, они вообще заглядывали в
библию, эти новоиспеченные богомолушки? Примерно хоть знают, кому
поклоняются? Не считают нужным... Все молятся, значит так надо. Стадный
инстинкт. Полвека назад ходили на партсобрания, теперь в церковь. Многие
иноземные имена, вроде Ивана, Марии и Анастасии, считаются исконно
русскими, куда исконнее, чем настоящие славянские - Ольга, Светлана,
Надежда, Любовь, Полина, Дарья, Владимир, Станислав, Владислав, Борис,
Олег, Игорь.
  Теперь же, мутировав, исказившись до гротескности и приноровившись к
чуждым условиям, христианская мораль легла в основу современной
европейской морали. Нет ничего удивительного в том, что американцы
разъезжают по ней в своих "Хаммерах", словно у себя дома. Подставим другую
щеку. Так удобней. А главное проще.
  Фролов всегда считал Владислав Петровича человеком в высшей степени
разумным, думающим. Его эмоции никогда не брали верх над рассудком,
удерживая от необратимых поступков. Это и плюс, и минус. Плюс в
сдержанности, а минус в том, что когда в рассуждения закрадываются
отголоски христианской морали, человек уже не думает. Он действует по
заложенной две тысячи лет назад программе. Две тысячи лет! Бездна
времени... Сколько изменилось с тех пор?
  Все уже давно позабыли, для чего придумывались древние заповеди и что они
были призваны защищать, а большинство людей уже перестало быть рабами. Но
время для смены морали еще не пришло. Почему? Да все очень просто...
  Две тысячи лет наша планетка была похожа на коммунальную квартиру - народы
грызлись между собой, как соседи на общей кухне. Грызлись из-за
территории, грызлись из-за ресурсов. Христианская мораль стала тем
буфером, который не позволяет убивать соседа по коммуналке просто за то,
что тот нагадил в общественный умывальник. Наши полудикие предки не
отличались особой рассудочностью мотиваций, больше жили на инстинктах, и
были очень сильны духом - мало кого боялись. И уж точно не кары людской.
  Им просто невозможно было объяснить, почему нельзя убивать людей лишь по
причине принадлежности к другому племени - не поняли бы. Враги ведь.
Христианская мораль не оставляла места для размышлений, она требовала
устами бога: не убий! И все. Она спасала народы от взаимного уничтожения.
Из христианской морали проистекло такое чудо межплеменных отношений, как
дипломатия в современном понимании этого слова. Раньше дипломатия
подразумевала просто отказ от ведения боевых действий либо путем уплаты
дани, либо установлением торговых отношений, либо брачными узами
правителей, то есть преследовала вполне конкретную и чисто практическую
цель. Современная же дипломатия никакой цели не преследует вообще. Дело в
том, что от боевых действий между странами сейчас удерживает отнюдь не
дипломатия, а наличие ядерного вооружения. Ядерные державы как нападали на
безъядерные, так и нападают, никакая дипломатия не останавливает. А вот
меж собой не дерутся - страшно. И теперь дипломатия служит уже не
практическим целям, а чисто идеологическим - чтоб в мелких ссорах лицо не
терять. В принципе, современная дипломатия - это умение так послать
собеседника, чтоб он с нетерпением и упоением ожидал бы начала путешествия.
  Все это работало и приносило пользу на протяжении двух тысяч лет, но за
это время полностью остановило мыслительный процесс Европы в некоторых
направлениях. К этому так привыкли, что уже вовсе об этом не думают. Вот
спроси любого европейца, в том числе и русского: "Почему нельзя убивать?"
Посмотрит, как на идиота. Как почему?! Ну... Потому, что нельзя. Сам себе
объяснить не может, но твердо ЗНАЕТ - нельзя. Христианская мораль
позаботилась о том, чтоб на эти темы не размышляли, а приняли слова
чужеземного бога на веру. По умолчанию. Но мораль-то эта создавалась для
рабов, чтоб они не кидались на надсмотрщиков! Для них "не убий" должно
было врасти в плоть и кровь, засесть в спинном мозгу и пролезть в
головной. Это был вопрос их собственной жизни, даже больше - выживаемости.
  Но мы ведь не рабы! Мы ответственны за себя, за свои семьи, за свою землю.
Мы можем и должны ДУМАТЬ и принимать решения. Но христианская мораль не
дает нам этого делать. Хочется послать подальше разжиревшего американского
ублюдка, учащего нашего президента, как вести дела в стране, но не можем -
так не принято. Дипломатия. Мораль свободных людей среди рабов - страшное
дело, грозящее вымиранием. Страшнее только мораль рабов среди свободных
людей.
  Европа давно перестала быть коммуналкой, наверное сразу после окончания
Второй Мировой войны. Теперь это большой город, а не коммунальная
квартира. Она обзавелась заборами согласованных границ, стенами
государственных структур, у нее есть своя мэрия в лице международных
управленческих структур, у нее есть своя полиция - Интерпол и своя система
внутренней и внешней безопасности. Это большой, разноязыкий,
разнообразный и процветающий город, у которого большое и светлое будущее,
если никто не станет топтать его дороги ковбойскими сапогами,
перемазанными в коровьем навозе.
  Страны и государства стали домами этого города, а всяк в своем доме
хозяин. Прошенному гостю - уважение и почет, непрошеному - просьба
покинуть помещение, а коль не доходит, так и пинок под зад.
  Процесс еще не закончен, продолжается расселение оставшихся коммуналок.
Босния, Сербия, Косово - вот имена новых домов. Другие наоборот
объединяются, упраздняют границы. Это естественный процесс развития, а
поскольку идет он в большом городе под названием Европа, то нечего с
других континентов рыла сюда совать.
  Американцам один раз сильно польстили - попросили открыть второй фронт во
Второй Мировой войне. И, как почитаемый ими индюк, они раздулись от
собственной важности и незаменимости. Толку с того второго фронта
оказалось не много, но все чаще раздаются выкрики с техасским акцентом,
что, мол, именно они, американцы, выиграли Вторую Мировую войну и победили
фашизм. Так они учат в школах, про это снимают фильмы. Но нет. История -
упрямая тетка! Не вы победили фашизм, волопасы, думающие, что можно
выиграть войну одними бомбежками. Нет! Его победили настоящие воины,
кормившие вшей в окопах, летающие в бездонных небесах со смертью под
крыльями, угорающие в душной броне танков, захлебывающиеся в соленой воде
тонущих кораблей и жуткой полутьме подводных лодок. Они победили
коричневую чуму! Настоящие витязи чести и беспримерного героизма, витязи
величайшей ОТВЕТСТВЕННОСТИ за то, что осталось за спиной гремящего фронта.
За землю, за семьи. Они сражались, как русичи, как язычники и далеки были
от мысли подставить другую щеку. Они начихали на христианскую мораль и
воспользовались моралью свободных и ответственных людей, хотя в их доме в
то время свободы было ой как мало! Око за око и зуб за зуб - били
захватчиков чуть ли не голыми руками, били мужчины, женщины и даже дети,
били на фронте, в лесах, в городах, били на арене цирка и на страницах
газет. Око за око. И победили. Такая мораль не может не победить!
  В принципе, только Советский Союз и мог одержать победу над фашизмом.
Никто другой. Совсем не случайно Гитлер прошел по благополучной Европе,
как по лужайке у дома и запнулся в стране, разоренной, разрушенной
коммунизмом, полуголодной, безграмотной. Но эту страну отличало одно -
мораль. Начиная с семнадцатого года коммунисты старательно разрушали
христианскую веру, а с ней, сами не понимая того, подточили и христианскую
мораль. Деморализовавшись, поскольку взамен христианской морали коммунисты
никакой другой рабочей модели не предложили, народ пришел к единственной
естественной морали - морали свободных людей. И фашисты увидели, что не
все подставляют другую щеку.
  Но кончилась война, открылся "железный занавес" и в Союз хлынул поток
сохранившейся за рубежом христианской морали. Русские ужаснулись - что же
мы делаем? Никто ведь так не живет! Что мы, дикие, что ли? Русские решили,
что окатились назад, к дохристианской морали, а на самом деле они сделали
шаг вперед к морали свободных людей. Это Европа все еще жила по рабским
нормам. Но, как и принято у русских, все иноземное принимается с легкостью
и радостью. Цивилизация! От полного порабощения после сорок пятого года
нас удерживало только то, что оставался один настоящий и грозный враг -
Америка со своей водородной бомбой. В результате в морали русских возник
двойной стандарт - христианские нормы для внутреннего "соцланерного"
пользования и ксенофобия по отношению к капитализму. На самом деле это
было неплохим решением проблемы.
  Но и Америка была не так проста, как хотелось бы. Раздувшись от значимости
своей "победы" над фашизмом, они внушили сами себе и попытались внушить
другим, что Европа без их помощи вообще не обойдется. Внушить это
оказалось не так уж и сложно - коммунизм был силен, русские ракеты быстры
и точны. Против них нужна была сила не меньшая - в Европе такой не было.
  И американцы, вдохновленные одной победой, сказали: "Спокойно, ребята,
расслабьтесь! Мы милостиво помогли вам один раз, поможем и еще." Они
привезли в Европу свои ракеты, не многим медленнее наших, они сплотили
европейские армии под НАТОвское, то есть под свое, командование. Они стали
указывать, как надо вести себя правильно, чтоб злые и коварные коммунисты
не поработили Европу. Но на самом деле она уже была порабощена. Быстро и
безболезненно. Никто на капиталистическом западе, после начала пятидесятых
годов, не мог принимать военных решений без согласования с Америкой.
Особенно Англия. А поскольку военные рычаги управления очень глубоко
вросли в экономику, то и в экономических вопросах Европа практически
начисто лишилась самостоятельности. Все. Христианская мораль снова обрела
значимость, снова стала полезной, а значит и культивируемой.
Распоясавшегося американского солдата нельзя уже было судить по законам
Европы и тут, как нельзя кстати, пришлось оправдание "не противься злому".
Принцип "око за око" стал слишком опасным, когда в твоей стране командуют
генералы могучей иноземной державы.
  Все произошло по сценарию древних и мудрых сказок, когда раз вызвав на
подмогу могучего злого духа, уже вступаешь в зависимость от него. Почему?
Потому что дух силен и существует лишь иллюзия, что его можно хоть в
какой-то мере контролировать. На самом же деле контролировать его нельзя в
принципе - он слишком силен для этого. В инструкции по технике
безопасности обращения с могучими духами, должна быть всего одна строчка:
"Из бутылки не выпускать!!!"
Но все уже - выпустили. Европа ужаснулась, конечно, но тихонечко так,
неприметно. Сами ведь виноваты - пенять не на кого. Теперь бороться
бесполезно - даже не пробуют. Гораздо легче культивировать христианскую
мораль, не противиться злому, беречь себя и жить счастьем сытых коров на
богатой лужайке. Американцы вообще очень хорошие пастухи. Пастыри.
  Но что нас, русских, побуждает исповедовать рабскую мораль христианской
веры? Только европейская мода и заявленные церковью "древние традиции". Мы
далеко не рабы и вообще ничем не зависели бы от Америки, если бы не
перепадал случай отхватить у МВФ очередную безвозвратную подачку. Вообще
не от кого не зависели бы. Фролов не считал себя ни фашистом, ни оголтелым
патриотом, у которых на лбу написано "бей жидов". Нет. Его бесил
воздвигнутый коммунистами "железный занавес", его вообще раздражала
советская ксенофобия. Но и ксенофилией он не страдал.
  Международные и межнациональные отношения должны быть. Мало того, они
должны быть по возможности теплыми и добрососедскими. Все люди братья...
Пусть так! Но каждый из братьев уже обзавелся семьей, выстроил собственный
дом. Так какого рожна соваться в его ЛИЧНЫЕ дела со своим свиным рылом?
Сами разберутся! Если же не разберутся, так попросят помощи, а тогда уже
перед собой и перед другими будут нести ответственность за выпущенного из
бутылки духа. Особенно перед другими, потому что с собой-то всегда можно
сладить.
  Украинский президент не просил помощи у Америки. Он от нее просто не
отказался - войти без просу пока и у юсовцев кишка тонка. Но дух выпущен
теперь и на этой территории, вон, взревывает отлаженными дизелями...
Значит, если что, придется нести ответственность перед народом за все, что
этот дух тут натворит. А наш народ не настолько поражен христианской
моралью, чтоб подставлять другую щеку. Или уже настолько?
  Ответа на этот вопрос Фролов не знал, зато он знал многих русских и
украинцев, кто с радостью повесил бы на собственном балконе американский
флаг. Так что теперь никто не смог бы ответить - станет ли Украина одним
из задворков Американской Империи или останется чем-то особенным,
неповторимым...
  Его мысли прервал эксперт, торопливо ворвавшийся в комнату для допросов.
Он грохнул на стол чемоданчик с необходимыми инструментами и крикнул через
дверной проем:
  - Мне его руки нужны! Отстегните, а? - Сейчас, - отозвался дежурный. - Уже
бегу.
  Когда он, позвякивая ключами, вошел в комнату и принялся отстегивать
наручники от спинки стула, Саша уже не сомневался, что будут снимать
парафиновый тест. Да... Сильно запутался Владислав Петрович в паутине
морали. Сильно...
  Но зато несколько минут, Фролов знал это точно, он не будет прикован к
стулу. А это бездна времени - хватит подумать.

  Вариация одиннадцатая

  Марта Кори понимала, что ни обстановка, ни время не годятся для флирта, но
молодой майор с десантного корабля был настолько обворожителен, что у нее
невольно порозовели щеки.
  - У меня есть приказ эвакуировать всех американских граждан из этого
города. -сказал он с породистым, почти британским акцентом. - И я не
думаю, что могу сделать исключение для Вас и Ваших коллег.
  Марта постаралась опустить ресницы как можно более сексуально и усадив
майора в кресло у компьютера, заняла наивогднейшую позицию к свету,
падавшему от окна.
  - Но мы не подчиняемся ни командованию ВМС США, - мягко возразила она,
поправляя кремовую сорочку на груди. - Ни даже американскому
правительству. Мы добровольная религиозная организация...
  - Я понимаю, мэм. Но у меня приказ. И я должен его выполнить.
  - И я Вас понимаю, майор. - она нарочито выговаривала непроизносимую "R",
чтоб не показать ни малейшего превосходства над ним. Пусть думает, что
перед ним эдакая расфуфыренная простушка. - Но у нас тут работа. И мы тоже
должны ее выполнять. Должны перед Богом, а не перед начальством, как Вы.
  Таких простушек представляют доступными. Особенно после нескольких месяцев
болтанки в море.
  А у доступной женщины всегда больше шансов отстоять мнение в разговоре с
мужчиной. Даже с женщиной иногда... И хотя эти правила навязали нам сами
мужчины, мы не можем ими пренебрегать, ведь приходится жить в мире,
которым командуют они. Глупо противиться злу, куда проще подстроиться под
него, принять его правила и тогда оно будет проходить сквозь нас, как
железо сквозь воду - не причиняя вреда. А честь... Глупое и старомодное
слово, о ней не пристало думать практичным американцам.
  Главное в жизни - добиваться поставленной цели любым путем. Этому Марта
научилась еще девчонкой-старшеклассницей, зарабатывая оценки по трудной
математике не очень традиционным способом. Мир мужчин оказался нет так уж
плох, если уметь управлять ими.
  - Вы не понимаете всей серьезности сложившегося положения... - нахмурился
майор.
  Марта заметила, что он старается не смотреть на нее, а пальцы нещадно
теребят у колен новенькую парадную фуражку. Да... Зацепило.
  - В любой момент в Крыму может начаться серьезный военный конфликт между
Россией и Украиной. Наше правительство приняло решение оказать помощь,
может даже военную, более лояльной к нам Украине. Понимаете, это война. Не
менее серьезная и важная, чем в Югославии. Он все же взглянул на нее, но
тут же опустил взгляд.
  - И поскольку население этого города почти на сто процентов состоит из
русских, вполне возможны акции протеста против нашего вмешательства. Мы
даже готовимся к тому, что народ окажет нам активное сопротивление. Благо,
что украинские законы не позволяют гражданам носить оружие, иначе мы бы не
стали входить столь открыто, а может наше правительство и вообще не пошло
бы на риск такой операции.
  Марта слушала с показным вниманием - она это знала не хуже военных.
  - Остается проблема базирования в акватории бухты больших сил российского
флота, - чуть нахмурился майор. - И наличие за чертой города подразделений
российской морской пехоты. Но этот вопрос наше правительство обещало
решить дипломатическими мерами, пообещав России очередной кредит. Это
обойдется намного дешевле, чем военная операция.
  - Вы слишком много значения придаете силе! - не удержалась Марта. - Есть
куда более эффективные способы воздействия на такие отсталые народы, как
русский. Ведь сказано Господом...
  - Извините... - прервал ее майор. - Я бы не хотел сейчас вступать в
теологические дискуссии. Я бы попросил Вас и Ваших коллег подготовиться к
немедленной эвакуации. Внизу нас ждет машина.
  - Да как Вы не поймете, что именно в сложившейся обстановке наше
присутствие тут совершенно необходимо! Именно от нас во многом зависит
Ваша собственная жизнь и жизни Ваших людей.
  - Я не понимаю, о чем Вы говорите... - майор вынужден был поднять глаза и
Марта не замедлила стать в профиль, продемонстрировав скрытую тонкой
кремовой сорочкой грудь. Очень недурную для ее возраста. - Я Вам поясню. -
женщина обворожительно улыбнулась и грациозно присела на самый краешек
стола. - Вы же не собираетесь, надеюсь, бомбить этот город, как бомбили
Белград, или обстреливать его из главных орудий?
  - Пока нам не давали такого приказа.
  - Вот видите! Значит вам придется устанавливать тут демократическую власть
буквально руками, ходить по улицам, встречаться с людьми. Поймите, что
успех каждого вашего слова будет зависеть от того, что сказано нами до
вас. То мнение об Америке, которое укореняем мы, совершенно необходимо вам
для проведения всяческих операций.
  Майор призадумался, став похожим на курсанта-отличника, решающего сложную
задачу. Марта решила закрепить первоначальный успех.
  - Мы тоже солдаты, майор. - тихо сказала она, облизнув и без того
блестящие помадой губы. - Только наш фронт не на полях сражений, а в душах
людей. В Европе вам даже не понадобилось пускать в ход пушки - мы сделали
все сами. Тихо, без крови... И очень эффективно. Гораздо эффективнее того,
что вы наворотили в Югославии и Чечне, сведя наши усилия к полному нулю.
  - Я не совсем понимаю, о чем Вы...
  - О пропаганде! Об информации, об ее подаче. Вы думаете, что мы несем
слово Божье? Правильно, и его тоже. Только в нашем пересказе Бог любит
Америку и тех, кто почитает ее.
  - Так прямо? Русские не настолько дураки.
  - Не стоит их переоценивать, майор. Хотя, конечно, мы подаем все в
иносказательной форме, над манерой такой подачи работают целые институты!
Ни в одной из наших проповедей Вы не услышите слова "Америка", но зато
много раз услышите слово "Свобода" и о том, что истинная свобода
проистекает только из покорности. Это наш фронт, но есть и другие. Брачные
агентства, рекламирующие безбедную и замечательную жизнь в Америке,
различные фонды и благотворительные организации, ставящие в зависимость от
наших денег целые предприятия интересующих нас направлений. Мы бьемся в
рукопашную, напрямую беседуя с людьми, но у других есть дальнобойная
артиллерия - телевидение, мины замедленного действия - голливудское кино,
отравляющие газы - реклама. Вы знаете, майор, что лояльность к нашей
власти в Европе прямо пропорциональна количеству потребляемой в том или
ином регионе "Кока-колы"? "Кока-кола" - символ Америки, всего хорошего,
что в ней есть. Символ беззаботности, легкой жизни, определенного стиля.
Вместе с ней люди впитывают то, что впитали мы с Вами. Вместе с ней они
становятся американцами. А американцы не станут стрелять в собственную
армию. Мы тоже солдаты, майор, понимаете?
  - Значит вы воюете плохо... - насупился он. - За минувшие сутки в городе
убито трое наших сограждан. Именно ваших солдат, как Вы их называете. Один
представитель вашей миссии, другой представитель брачного агентства, и
третий представитель финансового фонда. Можете пояснить?
  - Могу... - Марта не выглядела сконфуженно, она откровенно смотрела в
глаза майору. - Либо среди нас появился предатель, что просто немыслимо -
нет мотива, либо кто-то из русских дикарей догадался об истинной цели
нашей работы. Вообще странно... В этом городе подавляющее большинство
легко проглатывало все, что мы приносили. И отношение к нам сформировалось
очень хорошее.
  - Я вижу... - съязвил майор.
  - Это ни о чем не говорит! В каждом стаде есть паршивая овца - непокорная.
Для этого вы и приходите вслед за нами, чтоб подчищать тех, кого мы не
смогли убедить в изумительности американской мечты. Меня удивляет
другое... Кто-то ведь поднял руку на нас, "мирных граждан", какими
выглядим в их глазах! Никто из русских не способен на это! Я со всей
ответственностью могу заявить, что даже без нашей работы это в высшей
степени невероятный факт. Я тут работаю не один год и знаю, о чем говорю!
Да, некоторые из русских, хоть и меньшинство, еще способны на
сопротивление Америке. Но и они, в крайнем случае, способны на
сопротивление солдатам, армии, но никак не мирным гражданам, пришедшим без
привычного оружия. Для них мы гости, учителя, помощники. Понимаете? Если
мы сделаем явную ошибку, прокол, нас могут выгнать вон, попросить не
вмешиваться, но не стрелять в нас из снайперских винтовок! Их собственная
мораль, которую они считают исконно русской, не позволяет им этого
сделать! Эта мораль позволяет убивать лишь тех, кто пришел "с мечом", как
они сами выражаются. А женщины и дети вообще табу! В русских еще до сих
пор сидят язычники, для которых женщины и дети - святое. Даже ЧУЖИЕ
женщины и дети! На эту древнюю дурь наложилось христианское "не убий" и в
результате мы получили народ, берущийся за оружие лишь в самом крайнем
случае. Только при прямом нападении, не иначе! Помните вторую чеченскую
войну? Они толком не взялись за оружие, пока их, как скот, не начали
взрывать в собственных домах. Они ОЧЕНЬ сильно отличаются от нас, майор.
Это мы могли бомбить Белград графитовыми бомбами, зная, что родильные дома
останутся без электричества, а с ним десятки новорожденных лишатся
малейшего шанса дожить до утра. Но мы добивались великой цели - воцарения
нужного нам строя на стратегически важной территории. Мы прекрасно
понимаем, что десяток новорожденных стоят меньше, чем возможность показать
нашу силу в Европе. А эти дикари так не могут. Вы знаете, что
останавливало их от бомбежки Грозного? Я смотрела их собственные
телепередачи, я знаю! Их останавливало то, что там, кроме бандитов, есть
женщины и дети. Представляете?
  - Наверное для дикарей это нормально. Они же до сих пор в варварском
состоянии. - пожал плечами майор. - Причесались, умылись, некоторые даже
выучились говорить по-людски. Но как были дикарями, так и остались. А мы,
американцы, всегда добивались того, чего хотели. И никакие краснокожие или
русские дикари нам преградой не станут.
  - Нам это понятно, - кивнула Марта. - Но я не могу себе представить
русского, стреляющего в проповедника. Или в консультанта брачного
агентства... Бред!
  - Вы думаете, что среди наших сограждан, проживающих в городе, нашелся
предатель? - удивленно вскинул брови майор.
  - Нет. Я бы не поверила в это даже если бы кто-то предоставил мне
доказательства. Какой идиот откажется от благ американской цивилизации во
имя... Даже не знаю во имя чего! Нет... Стрелял русский. Но русский в
высшей степени необычный. Его тут пытается вычислить местная полиция, но
думаю, ничего у них не выйдет. Они не знают и не могут знать мотив,
необходимый для такого убийства. А без мотива его не найти.
  - Почему же не знают? - майор немного расслабился, перестав теребить
фуражку. - Вроде все просто. Не надо быть очень умным, чтоб понять -
каждый американец, кто бы он ни был, работает на Америку, внедряет ее
ценности, идеологию и мораль. В принципе, с точки зрения русских, это
диверсионная работа. Вы все - диверсанты. Вас вычислили и начали
отстреливать, это нормально. Поэтому мы и получили команду вас
эвакуировать.
  - Вы не знаете русских, майор! Им в голову НИКОГДА не придет, что
проповедник или представитель финансового фонда - диверсант. А даже если
до них дойдет, то стрелять они не станут. Думаете почему наше
правительство вбухивало миллионные средства в пропаганду американского
образа жизни? Да потому, что никто из русских не сочтет это диверсией. Они
считают это приобщением к мировым ценностям, понимаете? Не то что
защищаться не станут, но еще и радуются! Они сами считают себя ниже нас.
Мы богаче, мы сильнее, значит мы лучше, значит на нас надо ровняться. Она
неуловимым движением подтянула брюки и расслабленно расставила ноги,
словно в уютной домашней обстановке после долгого дня.
  - Поэтому я считаю, - понизила она голос. - Что ночной стрелок - фигура
удивительная. Его необходимо найти и изучить его мотивации, понять, что им
движет. Ведь если выяснится, что эти мотивации могут двигать не только им,
то наша экспансия в Крым, да и вообще в Россию, окажется под угрозой. Если
его мораль - стрелять во всех вражеских солдат, а не только в тех, кто с
оружием, овладеет даже полусотней горожан, то и два ваших экипажа морских
пехотинцев ничего не смогут сделать. Нас вышвырнут отсюда, как паршивых
котят. А если поднимется шум, то повышвыривают и из других городов. И
тогда на ветер полетят все миллионы, потраченные на развал Советского
Союза, на умасливание украинского руководства, на бесчисленную
"гуманитарную помощь". Америка - великая держава, но и нам с великим
трудом удалось создать среди русских имидж доброго дядюшки Сэма. Нельзя
позволить одному человеку с винтовкой пустить под откос все усилия. Вы
понимаете?
  - Это я понимаю прекрасно. - кивнул майор. - Я не пойму лишь того, какую
роль Вы отводите в этом процессе себе. Ведь это дело русской полиции.
Точнее украинской. Они найдут его и по первому требованию выдадут нам, а
мы окажем им в этом всестороннюю помощь и поддержку. Вам надо
эвакуироваться под защиту морских пехотинцев, мэм. Вам, и Вашим людям.
  - Вы понять не можете, как отреагируют наши прихожане на такую
эвакуацию... Нам надо остаться и продолжать работать! В русских слишком
глубоко сидит понимание того, что бежит только преступник и вор. Когда
лиса съедает курицу, у нее на морде остается пух, поэтому у русских есть
поговорка, что если кто-то тихонько сбегает, значит у него "рыльце в
пуху". Понимаете? В данной обстановке мы должны остаться и всячески
поддерживать ваш имидж освободителей и миротворцев. Иначе в вас начнут
стрелять и резать вас по ночам. Вы ведь пришли с оружием! Рано, слишком
рано... Для тех, кто "пришел с мечом", у русских особая мораль. Видимо
ночной стрелок добился большего, чем я подумала вначале... Застрелив троих
американцев он ВЫНУДИЛ вас сойти с кораблей и начать эвакуацию. Он
просчитал ваши действия, как шахматист! И теперь вы оказались в очень
невыгодной позиции - чужеземные солдаты с оружием на улицах родного
города. Дали бы вы нам еще пару лет и вас бы тут встречали с цветами...
Теперь придется прилагать втрое больше усилий, чтоб компенсировать
сложившуюся обстановку. А вы говорите об эвакуации...
  - Мэм, у меня приказ... - уже тверже напомнил майор.
  - Но вы ведь могли нас не застать? - со всей возможной мягкостью
улыбнулась Марта. - Мы не обязаны все время сидеть на месте. Допустим...
Мы уехали в областной центр. Идет?
  - Но... - майор даже встал с кресла от такого неприкрытого давления.
  - Какие могут быть возражения? Марта подошла к нему вплотную, забрала
фуражку и положила на монитор. Потом взяла его задрожавшие ладони и смело
положила на свою крепкую, покрытую лишь тонкой тканью сорочки грудь. Майор
не успел сказать и слова, щеки покрылись густым румянцем желания, а Марта
стала перед ним на колени и рывком расстегнула форменные штаны.
  Жизнь научила ее оказывать влияние на мужчин, добиваться того, что
требовалось именно ЕЙ. Для получения желаемого нужно было не много...
Никаких особенных сил, ни ума, ни старания, какие требуются мужчинам для
достижения цели. Оказалось, что женщине, в отличии от них, не нужно
поступаться ни карьерой, ни честью, ни совестью. Главное - повторить
просьбу почти перед самым мужским оргазмом. Марта не могла вспомнить, чтоб
кто-то ей отказал в таком состоянии.

  Вариация двенадцатая

  Фролов взвесил все четко, как в боевой обстановке, да она и была боевой,
по большому счету. Он не мнил себя спасителем человечества, но сидеть,
сложа скованные наручниками руки, он тоже не мог себе позволить. Слишком
хорошо знал, как будет чувствовать себя после такого бездействия. Лучше уж
наломать дров, наделать ошибок, наполучать синяков, чем через пару лет
корить себя по ночам за то, что мог сделать и не сделал, представлять, как
оно могло было быть, махать кулаками после несостоявшейся драки.
Американцам с оружием в этом городе делать нечего, в этом Фролов был
уверен. Эксперт уже закончил снимать тест и возился с чемоданчиком,
готовый позвать дежурного, чтоб защелкнул наручники.
  Но пока Сашины руки были свободны.
  Сколько есть времени? Полминуты? Двадцать секунд? Ждать! Не в игрушки
играть собрался - любая неточность или ошибка не только перечеркнет все
жирной корявой чертой, но лишит какого бы то ни было шанса на повтор, на
возможность хоть что-нибудь изменить.
  Ждать...
  Второго шанса не будет.
  Фролов еще не представлял в деталях, что станет делать, да оно и не нужно
- он привык решать проблемы по мере их возникновения. Главное вовремя
вычленить проблему из череды событий, но это уже боевое чутье и боевая
реакция, а ими Саша обижен не был. Успел нажить, наработать, умудрился не
растратить за годы мирной жизни.
  Эксперт защелкнул наконец замки чемоданчика и крикнул дежурному:
  - Я закончил! Можно надевать кандалы.
  Дежурный, чуть посмеиваясь, показался в дверях.
  - Ну что, узник замка Иф, загибай назад свои грабли!
  Это помогло. Это вызвало в Саше ту необходимую боевую злобу, без которой
война не война, а так - стрельба и перемещения в пространстве. Воевать без
злобы, без особенного распаленного куража, это все равно, что кушать без
аппетита и целоваться без любви - только время зря тратить.
  Фролов весь собрался в комок, чувствуя привычные адреналиновые мурашки на
затылке, будто он зверь и шерсть встает у него на загривке. Зверь...
Главное никого не убить! Враг дальше, за стенами, а это только преграда к
свободе. Никто из присутствующих не покусился ни на Сашину семью, ни на
землю, ни на честь рода. Никто не заслужил смерти. До удаляющейся спины
эксперта было полметра, когда Фролов пружиной подлетел с кресла,
молниеносным рывком, как удав, выбросил руку и ухватил его за шиворот,
застыв в низкой устойчивой стойке. Рывок на себя, мощный удар раскрытой
ладонью в затылок... Эксперт полетел вперед, как отброшенная пинком кегля,
на лету лишаясь остатков сознания и дежурный оказался в очень невыгодной
позиции - в дверном проеме, едва дотянувшись до кобуры, а
восьмидесятикилограммовое тело эксперта летит на него огромным
неуправляемым мешком. Оставалось одно - отпрыгнуть назад и вбок, потеряв
противника из виду. Но это не сильно испугало дежурного, ведь у него есть
пистолет! Вот он уже, холодит руку приятной тяжестью... Предохранитель
вниз, передернуть затвор... Ну держись теперь, узник замка Иф!
  Основная и роковая ошибка всех, кто носит оружие, но редко применяет его в
бою - это особое к оружию отношение. Ладно бы трепетное, но они почему-то
считают, что одно только наличие пистолета в кобуре уже делает неуязвимым,
могучим и властным. Чушь собачья!
  Дежурный рванулся вперед, как показывали в американских боевиках: на
согнутых в коленях ногах, выставив перед собой пистолет, зажатый в обеих
руках.
  Круто. Грозно. Захватывающе.
  Саша ухватился за дверной косяк и так всадил ему ногой в печень, что тот
влетел в дежурку, спиной распахнув незапертую дверь. Выстрел грянул в
момент удара, но Фролов предусмотрительно бил боковым, заведомо уйдя с
линии огня.
  После получения такого удара не то что стрелять, даже двигаться нет
возможности - дежурный валялся, скорчившись на полу, заливая линолеум
потоками рвоты. Пистолет лежал рядом и Саша, влетев в дежурку, как
задорный весенний ветер, подхватил его и на корточках замер возле сейфа у
окна.
  Времени есть ровно столько, сколько надо вооруженному водителю "Волги",
услышавшему выстрел, добежать с улицы через вестибюль до окна дежурки.
Тогда беды не миновать - из двоих вооруженных противников чаще всего живым
остается только один. Такая уж штука близкий огневой контакт, особенная
штука - некий сгусток неконтролируемой агрессии. Ты либо хищник, охотник,
либо жертва - третьего не дано. А убивать очень уж не хотелось. Значит
секунд пять на успокоение помощника дежурного. Где-то ведь он есть!
Спрятался... Но райотдел не такой уж большой. Ладушки...
  Хуже всего, когда не видишь противника. Хуже этого только биться с
завязанными руками против пятерых вооруженных моджахедов, охраняющих
пленных. Черт... Фролов предполагал, что помощник спрятался за дверью
комнаты отдыха и начнет высаживать обойму пистолета на любой опасный звук.
Вот она эта дверь, рукой дотянуться можно - прямо напротив окошка дежурки.
Соваться туда, это все равно что запивать томатный сок цианистым калием.
Невкусно. Остается подождать водителя. Если он подбежит к окошку с той
стороны, то есть одна мыслишка...
  Грохнула входная дверь вестибюля и Саша, подхватив свободной рукой стул,
пулей выскочил из дежурки. Проскакивая мимо двери комнаты отдыха, он от
души шарахнул в нее ногой, чтоб пугнуть помощника. Пальба изнутри
раздалась незамедлительно - три выстрела подряд, потом четвертый, для
уверенности. Взвизгнули от стен злые, опасные рикошеты.
  Водитель тоже оказался не промах, дважды пальнул в комнату отдыха через
забранное оргстеклом окошко дежурки и гильзы звонко запрыгали на кафельном
полу вестибюля. В ушах тоже звенело от грохота - приятно звенело,
привычно. Воздух наполнился серебристым запахом сгоревшего пороха.
  Не поубивали бы друг друга сдуру...
  Водитель сидел на корточках под окошком, повернувшись к Фролову спиной -
от правой руки, так удобнее. Он никак не ожидал нападения с тылу,
убежденный пальбой в том, что противник засел в комнате отдыха. Готовился
снова открыть огонь - весь его вид источал самоуверенность и ожидание
скорой победы. Молодец. Только так и можно.
  Саша швырнул в него стул с такой силой, что суставы запястий хрустнули.
Стул тоже хрустнул, разлетевшись от удара в голову, коричневое
дерматиновое сиденье упруго подпрыгнуло на гладком полу и тихонько
схоронилось в углу, словно перепуганный стрельбою котенок. Водитель
медленно повалился на бок дважды выстрелив в уже бессознательном
состоянии. Кафель вздыбился и разлетелся крупными сколами, из комнаты
отдыха раздались еще четыре выстрела, напрочь снеся оргстекло окошка.
Отлично! Сейчас помощник меняет отстрелянный магазин. Можно идти с миром.
  Фролов разрядил пистолет водителя, отбросил, достал из кобуры запасной
магазин и гордо распрямив плечи толкнул дверь на улицу. Владислав Петрович
стоял на крыльце с таким видом, будто ему кол в темя забили - руки сжаты в
побелевшие кулаки, лицо серое, под цвет солидного костюмчика. Водитель
"РАФика" тоже выглядел неважно, выпучив глаза, как глубинная рыба.
  - Извини, Владислав Петрович. - виновато пожал плечами Саша и
многозначительно направил ствол "ПМа" следователю в живот. - Дело есть
неотложное, веришь? А твой тест сняли, не беспокойся, можешь узнать
результатик, когда эксперт в себя придет. Надеюсь, ты не думаешь
остановить меня голыми руками?
  - Даже одетыми не стал бы... - шевельнул бледными шубами следователь.
  - Добро...
  Фролов подтянул спортивные штаны и направился к "Волге", шлепая по
асфальту босыми ногами. Ключ терпеливо ждал его пальцев, торча из замка
зажигания.

  Машину он бросил скоро, в двух кварталах от площади, потому что разъезжать
на замовской "Волге", это все равно как носить с собой транспарант: "Я
сбежал из районного отделения милиции". Загонят, словно мамонта в ловчую
яму. Как Змея на калинов мост.
  А нам в яму не надо, нам нужно узнать, что же в конце концов происходит.
Рано утром вид босого мужчины, небритого, в ссадинах и кровоподтеках ни у
кого не вызывал ни жалости, ни сочувствия, ни удивления. Подумаешь -
слегка протрезвевший пьяный на автопилоте возвращается к родному порогу.
Обычное дело для маленьких городов! Пистолет и патроны пришлось завернуть
в газетку, вытащенную из придорожной урны - за пояс спортивных штанов не
заткнешь, выпадет. А так мало ли что за сверток? То ли недоеденная
закуска, то ли недопитая бутылка. Так и подмывало сходить в порт,
поглядеть, что делают юсовцы, много ли высадилось народу и техники. Но
нельзя... В таком виде там бродить не дадут, Украина не позволит
выставлять на показ перед "гостями" не самых лучших своих представителей.
Ей ведь надо стать полноправным членом мирового сообщества! Да... Неужели
не понятно, что с повадками лакея в любом сообществе только за лакея и
будут держать, даже если примут? Внешний лоск и безграничная лояльность
западу уважения к стране не добавят, а без этого ПОЛНОПРАВНЫМ членом
мирового сообщества не стать. Хоть согнись в три погибели. Так и
останешься чистенькой и некусачей собачонкой, которую западные партнеры
приветливо треплют по загривку, когда надо, а когда не надо - сапогом,
сапогом! Чтоб не забывала, кто в мире хозяин. Но Украине на это, видать,
наплевать... Не правительству, что было бы еще полбеды, а народу! Лишь бы
приобщиться к мировым ценностям, а что дальше - там и поглядим. Но "там
поглядеть" уже не выйдет. Там уже и тявкнуть не дадут.
  Раньше Фролов сильно недолюбливал немцев, но после югославской войны
отношение к ним изменилось если не на любовь, то на крайнее уважение.
Германия тоже ведь американская собачонка, прирученная, откормленная, но
не угас, оказывается, в немцах рыцарский дух самоуважения! Не угас...
Отказались они от участия в наземной операции НАТО, так и сказали - не
будем и все. Открытым текстом. Тявкнули все таки. Но для этого нужна
внутренняя душевная сила, которой в Украине скорей всего нет. Если бы
была, то не стали бы прогибаться. Не впускали бы иностранные ВОЕННЫЕ
корабли в собственную ВОЕННУЮ БАЗУ. Это же дичь какая-то... Жуть!
Позорище...
  Вспомнились слова одной из любимейших песен Высоцкого - "Баллады о борьбе":
  И пытались постичь
Мы, не знавшие войн,
За воинственный клич
Принимавшие вой
Тайну слова "приказ",
Назначенье границ,
Смысл атаки и лязг
Боевых колесниц.
  Неужели Украина так уж долго "не знала войн", что позабыла это самое
"назначенье границ", сведя его к банальному вытрясанию таможенных пошлин
со всего, что движется? Не так уж долго - со Второй Мировой войны...
Просто истинно национальный боевой дух угас в ней со смертью последнего
запорожского казака. Печально. А держать границы только для сытости
таможенников и вовсе отвратительно.
  Раз за разом все повторялось сызнова... В восемнадцатом году Украинская
Рада, целовала в задницу австро-германских захватчиков, а во время
Отечественной войны расползлась по земле и душам бандеровщина, которой
тоже неведомо было назначение границ.
  Самое смешное, что за все поцелуи под хвост австро-германские оккупанты
Киева попросту разогнали Украинскую Раду, когда убедились в ее
бесполезности. А принимал ли всерьез Третий Рейх бандерровских
прислужников? Бросил, когда стало жарко. Самим бы ноги унесть...
  Неужели мало уроков? Правду говорят, что уроки истории учат лишь тому, что
история ничему не учит. Как минимум дважды Украина стелила ковры иноземным
захватчикам, - именно захватчикам! - и ровно столько же получала плевки в
душу за свое радушие. Мало. Надо попробовать еще. Европа себя исчерпала,
теперь надо постелить ковер Америке, которой тут вообще делать нечего.
Сколько же можно наступать на одни и те же грабли?
  В этом плане Россия оставляет впечатление намного благоприятнее. Та же
неустроенность, нищета, разруха, но душевные силы и огонь сердца остался.
Не быть ей лакеем! Вспомнился разворот примаковского самолета в день
начала югославской войны. А ведь премьер летел выпрашивать деньги! Не
стал. Это выше человеческого достоинства - протягивать руку, когда в тебя
откровенно плюют. Вспомнились демонстрации у американского посольства в
Москве, исписанные стены, выбитые окна, подростки, показательно сжигающие
доллар. Детский сад, конечно, но в то же время хоть какой-то показатель
неповиновения грозной силе, пришедшей с чужого материка. Вот оно
назначенье границ - хранить родную землю. Ковры под ноги лишь тем, кто
спрашивает разрешение и тем, кто идет с чистым сердцем, а не с камнем за
пазухой. Вот и весь сказ.
  Зелень лесопарка отделяла начинающуюся жару от остатков предрассветной
прохлады, Фролов шел знакомой тропкой, оставив за спиной выверенные ряды
городских кварталов. Тропинка круто побежала с холма, больно впиваясь в
босые ступни камнями и упавшими с деревьев сучьями, пришлось приседать и
хвататься за пучки травы, чтоб окончательно не рассадить ноги. Но
каменистый склон быстро кончился, снова раскинув вокруг ровный участок,
густо заросший низкорослым крымским лесом. Среди деревьев гуляли с
собаками, огромная овчарка угольно-черного окраса весело гонялась за
маленьким синим мячиком, коричневый доберман старательно поднимал лапу над
каждым встреченным деревом. Интересно, почему среди гуляющих с собаками
почти одни только женщины? Странно...
  Далеко впереди и внизу, под холмом, шумела редкими машинами скрытая за
деревьями и склоном дорога, ворчал тепловозным дизелем вокзал, формируя
питерский поезд. Сразу за лесопарком, притулившись к покатой спине холма,
царствовали трущобы - иначе не скажешь. Целый поселочек из домов,
построенных в сорок четвертом году, сразу после освобождения города от
фашистов. Старые, покосившиеся, с облупившейся штукатуркой, с неопрятными
прогибами черепичных крыш, они вызывали безотчетную жалость, как к
дрожащему под дождем бездомному щенку. Может быть из этой жалости пару лет
назад, когда с деньгами было полегче, Саша за бесценок прикупил у старушки
один из этих домов. Прикупить прикупил, да на себя не оформил, подарил
московскому другу, приезжавшему каждое лето на куцый месяц отпуска. Ему
можно и без удобств - летом печку топить не надо, вода есть, свет тоже.
Что еще? Не за гостиницу же платить... Друг ленью не отличался - за два
года подремонтировал домик, привел двор в порядок, срубил лавочку у входа.
Любо дорого поглядеть. Сто лет теперь простоит. А брошенные дома вокруг
медленно и уверенно разрушались, жалкие, никому в этом мире не нужные. То
ли хозяева ломили цену, не давая обрести халупкам новых владельцев, то ли
померли уже, не оставив наследства, но скоро домишки начнут сносить,
устанавливая на их месте вездесущие гаражи.
  Саша отыскал знакомый проход между притулившимися домами и начал
спускаться по жалким остаткам давно развалившейся каменной лестницы. Рядом
по бетонному желобу текла грязноватая вода, где-то кудахтали проснувшиеся
куры, невпопад тявкнула из-за соседнего забора лохматая собачонка. Хорошо
- значит кто-то въехал и сюда.
  Когда лестница кончилась, Фролов свернул чуть левее и сразу уперся в
глухую дощатую калитку с заботливо прибитым номером 12. Над ним, белым по
густо-зеленому, через трафарет было набито слово "Лагерная". Пришли.
  Саша улыбнулся и, ловко перехватив сверток подмышку, легко перемахнул
через глухой забор, сложенный из дикого камня, увитого плющом. Во дворе
было чисто, ухожено, а вид с холма открывался отменный: соседняя Зеленая
горка гордо выпятила из себя памятник первому въехавшему в город танку,
приткнулись корабли у пирсов узкой морской бухточки, кипел утренней жизнью
неутомимый вокзал, как на ладони виднелась почти вся Корабельная сторона и
далекая Северная сторона, чуть затуманенная утренней дымкой привокзального
смога. Здорово! А над всем этим царствовал подернутый розовыми облачками
рассвет, и солнце, как полновластный хозяин Вселенной, надменно взирало с
быстро теплеющего небосвода.
  Американских боевых кораблей отсюда видно не было, но Саша знал - их
угловатые серые громады, несущие на стальных спинах по стрекозе-вертолету,
пристроились в самом центре города, в торговом порту. Он почти физически
слышал чужую речь, окрики коротких приказов, шипение сжатого воздуха и
настороженную песню ветра в стальных сетках локаторов.
  Фролов вздохнул и, пройдя босыми ногами по шершавой от старости бетонной
дорожке, тихонько постучал рукоятью пистолета в выкрашенную голубой
краской дверь. На вокзале загудел тепловоз, на одном из кораблей ударили в
рынду, откуда-то издалека неслась еле слышная музыка. А в доме тихо...
Спят, как сурки.
  Саша постучал еще раз, на этот раз в окно. За стеклом заворочались,
донесся скрип престарелых диванных пружин, упали тяжелые часы, звякнув
браслетом. - Ну? Кого там принесло? - раздался изнутри молодой заспанный
голос.
  - Джек, это я. - негромко отозвался Фролов. - Открывай, а то на бетоне
стоять холодно.
  - А тапочки носить не пробовал? - открыл дверь худощавый бледнокожий
парень в одних только голубых плавках. - Чего не спится-то?
  Вид у него был не менее колоритный, чем у Саши - странная помесь
прожженного хиппи и переученного московского студента, длинные светлые
волосы стянуты в хвост на затылке, умные глаза близоруко сощурены, в
каждом движении еле уловимая легкость и ловкость, заметная только спецу.
На вид лет двадцать пять, да ему столько и было.
  - Нашел время спать! - фыркнул Фролов. - Ставь чайник. Кофе есть?
Правильно, лучше чай.
  В комнате было застарело накурено крепким трубочным табаком, на столе
лежали старомодные очки в прозрачной оправе, рядом многозарядный
пневматический "Корнет" последней модели, стояла пепельница из ракушки
рапана, керосиновая лампа и, как драгоценный камень в куче хлама,
выключенный портативный компьютер. Саша положил сверток возле компьютера и
расслабленно уселся на видавшую виды табуреточку, крепкую не по годам.
Джек прошлепал тапочками на кухню, звякнули пустые бутылки, тонкой
струйкой зажурчала вода в алюминиевый электрический чайник. - Жрать
хочешь? - А что есть? - поинтересовался Саша.
  - Блин, он еще перебирает... Пирожки с картошкой со вчера остались,
китайская вермишель, соленые огурцы... Нет, огурцы Японец вчера добил. Во,
пельмени есть холодные, тоже вчерашние, творог, сметана.
  - Тащи!
  - Все, что ли?
  - Тут разберемся...
  Джек хлопнул дверцей древнего, как этот дом, холодильника и, быстро
просыпаясь, вывалил на стол оставшееся со вчера добро. Еды было много -
после голодного дня и ночи душа радовалась простенькому изобилию.
  - Ты чего, с паровоза прыгал? - оглядел Сашу Джек. - Или напился до
зеленых чертей?
  - Хуже. Чуть позже расскажу. Лучше поведай мне, где Японец?
  - Часов в девять вечера взял твой велик и смылся. Работает... Сказал, что
справится без меня. Таня тоже ничего не знает, конечно.
  - Что-то он припозднился... - Саша встревожено призадумался. - Не
случилось бы чего. Ключи от ниши он собой забрал?
  - В тумбочке глянь. Я за ним по пятам не хожу.
  Фролов открыл дверцу, но ключей за ней не было, только две мыльницы,
бритвы, всякие лосьоны-одеколоны, пара зубных щеток и пластиковый
контейнер из-под контактных линз.
  - Встревожился я не на шутку ... - уныло вздохнул он. - Где его носит?
  - Может на блуд навострился?
  - Это Японец-то? - с сомнением покачал головой Фролов. - Да еще на
велике...
  - Шучу.
  - Угу... - Саша ухватил зубами затвердевший пирожок и безразлично
прожевал, как вату. - Кстати, ты не знаешь где Таня? У нас ночевала или у
Катьки? - У нас. Я ей времянку в порядок привел, пусть отдыхает.
  - Там же света нет!
  - А он ей нужен? - пожал плечами Джек. - Спит, как медведица. Мне кажется,
что с Японцем она чувствует себя хорошо. Совсем изменилась девочка -
счастье в глазах, это сразу видно.
  - А нашему Японцу, видать, понравилось быть героем. Боец от рождения, трус
от воспитания - жуткая смесь. Гремучая. Только оставь без присмотра - жди
беды.
  - Это его после твоего звонка приплющило. - поведал Джек. - Ты чего,
нормально говорить не мог, или боялся по сотовому?
  - Да нет, просто следователь был рядом, а мне надо было дать вам знать,
что занимаюсь этим делом. Кроме того не хотел, чтоб вы дергались, если
что. Со мной ничего не случится, а план, раз уж начали, нужно доводить до
конца. Поэтому пришлось прикинуться, будто с женой говорю. Уверен был, что
поймете!
  - Я-то понял... Ну, а его переклинило, как обычно. Мол, Саня в беде, надо
выручать, загребли, типа, надо ментовку штурмом брать. Сдурел совсем.
  - Вообще-то в его дурости слишком много ума, веришь? - прикончил пирожок
Фролов. - Я ведь действительно дернул из райотдела. - Офигеть... -
присвистнул Джек. - Неужели тебя вычислили?
  На самом деле его звали Женей, но ему самому больше нравилось "Джек".
Сначала было модно "под запад", потом привык больше, чем к имени. Вообще
это было удобно, потому что Японца тоже звали Женей, но тот на кличку
обижался, приходилось звать по имени. Правда за спиной все равно все звали
Японцем, за чуть раскосые глаза татарской крови и за чрезмерную любовь к
аниме - японским мультикам. Год назад он обстриг черные рокерские патлы,
свисавшие до плеч и теперь выглядел без присущего ему налета романтичности
- хилый, тощий, подслеповатые глаза чуть на выкате от толстых контактных
линз.
  - Замучаются вычислять... - Саша улыбнулся волчьей улыбкой. - Хотя в
последний момент все таки раскопали историю с Хитрым Обманщиком. Не думал,
что так быстро управятся... Ты бы что на их месте подумал?
  - Ясное дело...
  - А загребли за другое. Я племяннику Деда рожу разбил. И магнитофон в
придачу.
  - Как ты везде успеваешь?
  - Учись, пока живой.
  - Нет уж, спасибо! - Джек поймал вилкой холодный пельмень и задумчиво
сунул в рот. - Сначала научи из райотделов сбегать, а потом уж всему
остальному. - Не прибедняйся, сам откуда хочешь сбежишь. Там у тебя чайник
вскипел. Мне без лимона.
  - А его и нету. Джек прошлепал в кухню, забрякал чашками.
  - Тебе сколько сахару?
  - Сколько не жалко. Четыре.
  Фролов призадумался. Долгое отсутствие друга никак не лезло из головы,
настораживало. Он почему-то вспомнил, как три года назад познакомился в
Москве сначала с Японцем, а потом и с Джеком.
  Вообще-то он там много с кем познакомился, но по настоящему сдружился лишь
с этими двумя. Но даже если взять всех Сашиных знакомых, а обычных людей
среди них было мало, то и среди них Японец выделялся, как луна выделяется
среди прочих ночных светил. Только со знаком "минус".
  Да, Женя-Японец был человеком редкостным, особым...
  И пока Джек на кухне возился с чаем, Фролов незаметно для себя все глубже
уходил памятью в минувшие события.


                                  * * *


  Слишком много раз Саша видел, как родительская любовь превращает молодых
парней в настоящих моральных и физических калек. Почти всегда
безвозвратно. И первым шагом на этом, всегда одинаковом пути, является
отмазка от срочной службы. Вообще-то отмазаться хочется всем - всем
родителям и всем подросткам за редчайшими исключениями, лишь
подтверждающими правило. Совершенно не хочется подвергать своих чад
унижениям дедовщины, ужасам плохого питания и несносного обращения
начальников с подчиненными, мерзости антисанитарии и неисчислимым
опасностям ратного труда. Иногда даже смертельным опасностям. От них
родители и вовсе покрываются холодным потом, видя кошмарные сны с
расчлененными трупами, отрезанными пальцами и оторванными ногами. Самим же
чадам вовсе не улыбается перспектива попусту потраченных лет жизни,
надобность оставить любимых девушек, сытную домашнюю кухню и мамин уход.
  Все эти мотивы отмазок даже совершенно нормальны, обусловлены
родительскими инстинктами, инстинктом самосохранения, продолжения вида,
банальной ленью и нежеланием перемен. Нет в этом ничего позорного -
обычные животные мотивации, которые, в общем-то, почти всегда движут
основными массами общества. Ответственность - это для избранных и уж в
любом случае для кого-то другого. Все почитают героев, но мало кто спешит
становиться ими. Зачем? Мало того, бытует мнение, что героизм, это дитя
каких-то особых условий. Военных, например, или каких-то экстремальных,
вроде стихийных бедствий. Чушь! Героизм - это прежде всего ответственность
за себя и за других людей, за их жизнь и поступки. Умение жертвовать. А
ответственность напрямую связана с системой внутренней дисциплины
человека, с определенной системой запретов. Чем больше запретов
устанавливает САМ СЕБЕ человек, тем больше его ответственность, тем больше
возможности проявить героизм.
  Героизм всегда непрактичен. Только американцы могут совершать подвиги за
деньги, а не за славу, но это уже не героизм, а каскадерство - желание и
умение продавать собственную жизнь по частям, за деньги.
  Запреты настоящего героя тем и отличаются, что запрещают УПРОЩАТЬ
собственную жизнь, то есть запрещают идти по темному пути Зла. Герой, это
человек, находящийся у власти и запретивший себе воровать, герой, это
милиционер, запретивший себе хоть на букву отступать от закона, герой, это
художник, музыкант, писатель, запретивший себе гнать халтуру, герой, это
солдат, запретивший себе трусость. Но на таком героизме денег не
заработаешь.
  И все же... Правду говорят, что прежде чем стать хорошим командиром, надо
походить в солдатах - научиться подчиняться. Прежде чем стать хозяином
жизни, богачом, знаменитостью, надо научиться отказывать себе во многом.
Как ни банальны эти слова, но система запретов формирует характер.
Настоящий мужской характер. Человеческий.
  Без него не станешь вообще никем. И вот сердобольные родители, отмазывая
дитятю от армии, лишают его САМОГО ПЕРВОГО шанса почувствовать на
собственной шкуре систему запретов, попробовать ее на вкус, на цвет и на
запах. Хочется остаться дома, в привычном дружеском коллективе, рядом с
любимой девушкой. А нельзя... Это самая первая ответственность, может быть
самая важная. Отбирая ее, родители отбирают куда большее, чем первую
брачную ночь, хотя по сути в этом есть много общего.
  Но если первая брачная ночь делает парня мужчиной физиологически, то
первая настоящая ответственность делает его мужчиной по сути. Человеком
Сильным, Человеком Ответственным, Человеком, который в состоянии изменить
все в своей жизни так, как надо ему и его близким. Без нее он сможет
только до конца дней своих проработать каким-нибудь оператором в банке,
как попка нажимающим одни и те же кнопки на компьютере. Животное
существование... Протоплазма, как писали братья Стругацкие, просто жрущая
и размножающаяся протоплазма. С жизнью Мужчины это не имеет ничего общего.
В такой жизни не к чему стремиться, разве что пересесть со старого
компьютера на новый или уж в лучшем случае, стать СТАРШИМ оператором. Но
это уже ответственность.
  Конечно, далеко не все ребята, кто не служил, докатываются до такого края,
но это уже их личная заслуга. Собственная. Только они сами могут заставить
себя не опуститься ниже плинтуса, никто уже не поможет, тем более
родители. В принципе, если зачатие является самым первым родительским
актом по отношению к ребенку, то воля не отмазать сына от армии,
перебороть себя, свою родительскую опеку, является ПОСЛЕДНИМ, что могут
сделать родители. Дальше они могут помогать или не помогать, но это уже
будет помощь только материальная - никакой другой ни отец, ни мать оказать
после этого уже не могут. Потому что их сын становится взрослым мужчиной,
ответственным человеком, хозяином собственной судьбы. Хорошо он с этим
справляется или плохо, зависит только от его личной ответственности,
которую сам на себя возложил. Моральную же помощь он может теперь получить
либо от себя, либо от им же созданного окружения - друзей, любимых. Никак
иначе. Мама или папа могут только пожалеть, не помочь, это будет только
утирание соплей розовым кружевным платочком. По настоящему утешить или
ободрить сможет только друг или любимая девушка, но и дружба, и любовь -
это большая ответственность. Огромная...
  К ней надо сначала привыкнуть.
  Позволить ее себе.
  Не испугаться.
  Поэтому Фролов не относился пренебрежительно к маменькиным сынкам, не
служившим срочную - за ними нет вины. Потому, что нет в этот период еще за
ними самостоятельности, возможности решать самим. Иначе половина тех, кого
отмазывали родители, с радостью пошли бы служить. Проверено.
  Это родители, не думая о будущем, хотят подольше оставить их, "таких
маленьких", под своим теплым крылышком. Многим пацанам это противно, в них
как раз в это время зарождаются мужские, человеческие ростки, в них
зарождается ПОТРЕБНОСТЬ в ответственности за кого-то. И именно этой
потребностью родители беззастенчиво пользуются. Мол, подумай о нас, сынок!
На кого ты нас бросаешь, на кого оставляешь?
  И ребенок, преисполненный гордостью, идет на жертву. Причем не такую
большую, но приятную. Это все равно что и рыбку съесть, и с рыбаком не
поссориться. И ответственность на себя взял за родителей, и дома остался,
в тепле, в уюте.
  Родители еще не знают, что ответственность сына они зарубили на корню,
потому что для того, чтоб с формировать систему запретов, нужна железная
воля, которой в молодом человеке еще нет. Служба же в армии устанавливает
мощнейшую систему запретов автоматически, по факту, в приказном, так
сказать, порядке. Не спрашивая ни разрешения "жертвы", ни ее согласия.
Парня попросту ВЫГОНЯЮТ на зарядку по утрам, заставляют держать в порядке
внешний вид, заставляют выполнять идиотскую работу, даже дружить
заставляют, хотя истинной дружбой армейские взаимоотношения назвать
сложно. Скорее это силовой симбиоз, потребность друг в друге для выживания
в экстремальных условиях. Надобность вступать в такие отношения с людьми,
которые на гражданке тебе бы и триста лет не снились, тоже формирует
ответственность.
  Родители же, при всем своем желании, выгнать чадо на зарядку в мороз не
могут, не могут они и заставить рыть траншею от забора и до обеда.
Во-первых, жалко сынишку, а во-вторых, он их просто пошлет подальше, если
они ему такое учудят. А много ли найдется парней в восемнадцать лет,
которые без приказа со стороны, сами, могут выскочить на мороз побегать,
заставить себя тягать железо и виснуть на турнике, запретить себе пить
спиртное?
  Много!
  Не в восемнадцать лет, конечно, лет в двадцать, в двадцать пять, когда уже
сами могут осознать, что без груза ответственности они место пустое,
никчемное, коза на веревке, одинаковая доска в бесконечном заборе. Путь
этот куда тяжелее, чем общепринятый армейский, но результаты приносит не
меньшие. Если не служил в армии, но МОЖЕШЬ заставить себя делать не просто
то, что не хочется, не просто то, что надо, а ПОСТОЯННО накручивать себя,
постоянно совершенствоваться, постоянно требовать от себя и других, быть
недовольным собой. Тогда да... Тогда сможешь достигнуть всего, чего только
захочешь. К таким людям относился Джек. Обычный вроде москвич, тоже не
служил, тот же институт, что и у Японца, но до чего непоседлив, до чего
требователен к себе! Именно к себе! Он никогда не хнычет, что ему мало
ПЛАТЯТ, но он постоянно недоволен тем, что мало ЗАРАБАТЫВАЕТ. Он учится и
работает, снова работает, учится новому и работает опять. Он постоянно
себя заставляет, накручивает, не дает себе расслабиться ни на минуту.
Такому человеку совсем не обязательно бегать по утрам, не надо укреплять
силу воли упражнениями индийских йогов, у него и без того хватает
ответственности, сформирована жесткая система запретов. Позавидуешь!
  А есть такие люди, которым все пополам. Лишившись первой ответственности,
они лишились ее навсегда. Они уже не могут заставить себя что-то сделать,
даже не хотят что-то делать. Не собираются. Наезженная колея. Родительский
кружевной платочек. Жена, может быть. Не от страстной любви, а потому, что
"уже пора", друзья все попереженились. Один ребенок - надо же когда-то.
Работа рутинная, почти всегда нелюбимая - хватало бы на жизнь, чего
дергаться? Вроде не безработный, и то хорошо. Все как у всех. Трясина.
  Но есть люди особого сорта. Мечтатели. Не приняв на себя первой
ответственности, не сумев оторваться от родителей, не найдя сил принять
какое-то решение самостоятельно, они, тем не менее, строят все это в
мечтах. Какие блестящие подвиги совершают они на зыбких экранах фантазий!
Сколько жизней спасли, сколько победили темных и злобных врагов, сколько
сердец милых дам благосклонно засветились любовью к ним! В мечтах...
  Дайте мне только возможность, шепчут они засыпая... Только бы возникли
условия, в которых я могу проявить себя! Война, чума, землетрясение,
пожар, тонущая в ледяной воде девушка - какие только картины не рисует
жаждущий человеческой жизни мозг! Жаждущий приключений, путешествий,
опасностей, любви, дружбы, подвига, всего того, без чего мужчина в
принципе не может почувствовать себя мужчиной, будь у него член хоть
тридцатисантиметровой длины. Отнюдь не физиология делает мужчину мужчиной,
только действия, отличающие его от жрущей и размножающейся протоплазмы -
умение и желание закрыть собой весь мир от всех и всяческих бед, защитить
любимых, создать и облагодетельствовать семью, построить дом, посадить
дерево и вырастить детей. И каждый день, КАЖДЫЙ подаренный жизнью день,
защищать все это от накатов враждебного, завистливого, глумливого внешнего
мира.
  Без всего этого самец не станет мужчиной - лишь жалким, зависимым и
безвольным существом, считающим, что основное отличие мужчины от женщины,
это количество выпитого и выкуренного, да работа, которую выполняет по
дому. "Я тебе не баба!" - кричат такие на жен. - "Чтоб готовить жрать! У
меня есть дела и поважнее, позначимей. Приходи пораньше и будь любезна
сготовить мужу ужин и посуду помыть, а то уже засрались совсем."
Сам он посуду помыть не может - это выше его "мужского" достоинства. Но
среди мечтателей таких нет. Мечтатели вообще ничего не делают, по большому
счету. Они мечтают. Мечтают о том, что когда-нибудь случай подарит им
возможность совершить нечто значимое. Куда более значимое, чем банальное
мытье посуды и прибивание полок на кухне.
  Но поскольку мечтатели, ничего не делая в реальности, совершают в мечтах
настоящие чудеса, они еще не потеряны окончательно. Они мечтают, значит
хотят. Просто они терпеливо ждут условий.
  Вот, если бы у меня были деньги... или вот, если бы я был поздоровее...
или вот, если бы я в детстве попал в Японию и выучился там боевому
искусству... или вот, если бы на мою соседку напали грабители.
  И невдомек им, что условия для совершения значимых поступков, подвигов,
есть постоянно. Проблема мечтателей совершенно в другом, но они о ней не
знают и даже думать не хотят. Проблема их в том, что они уверены, будто
условия эти недостижимы для них лично, а когда они наступают, эти условия,
буквально на ноги, у мечтателя шевельнется что-то в душе, но отступит,
осадится. Нет, это все-таки что-то не то... Не так я себе это
представлял...
  Крик в ночи - грабители напали не на соседку по лестничной клетке, а на
девушку из соседнего дома. Что-то шевельнулось в душе но... Вторгается в
мысли "здравый рассудок". А вдруг это подстава? Специально кричат, чтоб
выманить лохов из дома? А вдруг эта девчонка сама виновата, а я только
влезу зазря? А вдруг бандиты с оружием? Наверняка с оружием! И их
наверняка человек пять. Красивая, но верная смерть, это очень
безответственно, думают они. Даже если не смерть, а просто по роже
накостыляют. Ладно я, но по отношению к родителям это безответственно. Они
этого не переживут.
  И вот в этом упоении от собственной значимости, пусть даже для одних
только родителей, он стискивает зубы и старается не обращать внимания на
крик. Ловушка, обман, верная гибель. Нет, это не те условия. Не те...
Придется ждать еще.
  Ему даже близко не приходит в голову мысль, что родители от него НИЧЕМ не
зависят. Он не содержит их, наоборот, на его прихоти и нужды они добавляют
то, чего не хватает с его рутинной зарплаты. Вся надобность родителей в
нем состоит лишь в том, чтоб было у кого под носом держать розовый
кружевной платочек. Не ходи без шапки, Петечка; не дружи с этой девочкой,
о ней такое говорят; не нужен тебе мотоцикл, еще зашибешься... Содержать
родителей может лишь тот, кто не задумываясь выскочит из дому на ночной
крик с подвернувшимся под руку тяжелым предметом. Иначе не бывает. Но если
копнуть глубже, то у ответственного человека всегда "что-нибудь есть"
посерьезнее просто тяжелого предмета. Потому что содержать - это иметь
ответственность не только за себя, но и за других. Именно поэтому
ответственный человек ЗАРАНЕЕ, не думая, понадобится или нет, занимается
боксом или карате, учится той специальности, которой овладеть труднее
всего, чтоб снизить конкуренцию на рынке труда, пробивается, потом и
кровью, в самый престижный ВУЗ, потому, что ПРИДЕТСЯ махать дипломом, чтоб
ПО НОРМАЛЬНОМУ устроиться в жизни. Ответственно устроиться. Так, чтоб не
завися ни от кого, можно было содержать семью, а если силенки крепки, то и
родителей на старости лет.
  Мечтатель мечтает о том, что было бы, если бы он поступил в МГУ или
ФИЗТЕХ, а ответственный человек поступает туда.
  - Невозможно, - кричит мечтатель, - Нужно иметь блат! Но ответственный
человек уже об этом подумал и еще года два назад познакомился с сыном
довольно влиятельного человека, теперь помогают друг другу по старой
дружбе. - Нужны деньги! - кричит мечтатель.
  Но ответственный человек без сна и отдыха изучал программы для верстки и
дизайна, устроился в престижную рекламную фирму и заработал столько,
сколько надо - еще и осталось.
  - Не устроиться сейчас в престижную фирму, - сомневается мечтатель, - С
улицы никого не берут! Конечно! Поэтому ответственному человеку, не смотря
на глубокие знания программных пакетов, пришлось почти год за гроши сидеть
на сканере и тупо сканировать иллюстрации к рекламе. Он не думал, что это
не справедливо. Он знал, что иначе нельзя. Зато потом, когда освободилось
место дизайнера в хорошей фирме, у него уже был такой послужной список и
умения, что не взял бы его на работу только полный идиот. - Откуда
умения-то, - спросит мечтатель, - Если он тупо сидел на сканере?
  От верблюда... Если ответственный человек выпьет лишнего, то может
рассказать, как в обеденный перерыв угощал пивом старшего дизайнера,
печатника, резчика, верстальщика... За этот год он узнал о полиграфии все
- начиная от проблем цветоделения и кончая малейшими тонкостями
послепечатных работ.
  Зато потом, уже в престижной фирме, он, выпускник ФИЗТЕХА не знал никаких
преград. Удачливый черт, говорили про него... Приехал черте откуда, из
Калининграда, устроился в Москве, да еще как устроился!
  Но он не был удачлив. Он был трудолюбив и ответственен. За себя и за тех,
кто рядом. Фролов всегда вспоминал его по доброму - человека, без всякой
корысти помогающего другим, потому что сильный, потому что ответственный.
  Ответственный человек не ждет условий, в которых мог бы проявиться - он
создает такие условия сам.
  "Делай то, что у тебя получается лучше всего, бросай на развитие этого все
силы, не растрачивай их на всякую чушь" - такой девиз у ответственных
людей.
  "Делай все, до чего можешь дотянуться, учись всему, что можешь раскопать,
меняй работы, рискуй, ищи то, что у тебя ДЕЙСТВИТЕЛЬНО получается лучше
всего, а потом бросай на развитие этого все силы" - таков принцип жизни
ОЧЕНЬ ответственных людей, сильных, полноправных хозяев жизни.
  "Не дергайся, не трать время попусту, жди удобного момента для проявления
своих способностей" - это руководство мечтателей.
  "Нафиг! Все равно сдохнем, а после нас хоть потоп. Наслаждайся жизнью,
пока живешь" - булькает жрущая и размножающаяся протоплазма в кипящем
котле жизни.
  Но на самом деле от мечтателя до ответственного человека всего один шаг.
Маленький. Мечтатель просто не может, не умеет, не приспособлен создать
себе необходимые условия для раскрытия возможностей. Даже более чем
возможностей - способностей, таланта, которые из мечтателей просто
брызжут, как масло с раскаленной сковороды. Ответственный человек от
мечтателя отличается тем же, чем кинетическая энергия от потенциальной -
не силой, но напором, вектором.
  Японец был мечтателем, причем далеко не худшим, поэтому Фролов не то что
не презирал его, а даже любил. Отеческой, можно сказать, любовью, хотя
разница в возрасте была не такой уж большой. Мало того, что за ним не было
вины в отсутствии ответственности, но и родители не были виноваты в этом.
Служить он не пошел только из-за редкой, въевшейся болезненности. Зрение
минус тринадцать, хилый, морально неуравновешенный, депрессивный,
неуживчивый. Но кроме плохонького здоровья был у Японца и еще один
недостаток, но зато такой, что чуть ли не полностью перекрывал
многочисленные достоинства. Японец был трусом - редкостным, удивительным,
каким-то совершенно запущенным. Хороший случай. Саша, познакомившись с ним
впервые, был в совершенном восторге - сырой материал, девственно чистый,
потенциал преогромнейший, желание меняться есть. Но заставлять себя,
создавать собственную систему запретов, брать на плечи ответственность
Японец не мог. Не знал как. Не научился. Да еще и боялся к тому же. Сильно.
  Он мог работать как лошадь, как трактор, как пошедший вразнос дизель, мог
не спать ночами, почти не есть, но делал все это исключительно на пинковой
тяге, словно боялся жить без страховки со стороны близких друзей. Пнешь,
вдохновишь, зажжешь - работает. Иначе киснет, словно квашенная капуста в
бочке, впадает в меланхолию, ищет смысл жизни. Стержня в нем нет, вот в
чем беда. Собственного стального стержня.
  Зато у Фролова был такой стержень - лом, а не стержень! Стальная
арматурина. Хватит на четверых, не то что на двоих. И он готов был, рад
был им поделиться.
  Но умный Японец не любил, когда им управляют. Ему нужно было дать цель,
причем такую, которую он полноправно посчитает своей. Но и этого мало.
Этой целью нужно постоянно махать у него под носом, давать ему возможность
побеждать, но всегда оставлять что-то, к чему можно стремиться. Когда-то
кто-то зажег его идеей рок-группы. Ух, как упирался Японец! Писал стихи,
перекладывал их на музыку, пел как Апполон, работал целыми днями. Вроде
нашел себя человек. Даже кассету записал. Но этим все и закончилось. Стоп
машина. Приехали. Чего-то достиг и баста. Одолели трудности, которые
неизменно возникают по мере развития любого дела. А вот к трудностям, как
раз, Японец и не привык. Не встречался ранее, а если встречался, то не
было стимула преодолеть. Легче отступить, сдаться. Вот тут-то и вылезала
проблема ответственности, которая не помогает, а ЗАСТАВЛЯЕТ делать и
доделывать то, за что взялся. Ему же отвечать было не за что и не перед
кем, а любая неудача не была катастрофой, потому что родители всегда рядом
и умереть не дадут. Тем и хороша армейская служба, что помощи ждать
неоткуда, приходится выеживаться самому.
  Если бы у Японца не было никакого другого дохода, кроме пения песен, то
работал бы и дальше, как миленький, лапки опустить было бы просто НЕЛЬЗЯ.
А так друзья подвели, что-то где-то не сладилось, не срослось... Ну и хрен
с ними. Можно ходить на работу, как раньше, да денежки, пусть небольшие,
но получать.
  Человеку свойственно идти по пути наименьшего сопротивления. Но некоторые
могут себя заставить ступить на тропу сопротивления наибольшего, а
некоторых приходится вынуждать идти по ней. Но для этого их нужно вырвать
из привычного окружения, оторвать от привычных средств к существованию,
лишить привычного круга общения. Это опять таки делает армейская служба,
но такой вариант с Японцем уже не прошел. Здоровье. Не менее эффективной
для этого оказалась бы работа в другом городе, участие в стройотряде,
геологическая или археологическая экспедиция, но Японец САМ бы на это
никогда не пошел. Тогда-то Фролов и замыслил некий
"спортивно-реабилитационный лагерь" для перековки мечтателей в
ответственных людей. Протоплазмой он бы заниматься не стал. Противно.
  Жизнь в Крыму давала массу возможностей для претворения в жизнь этого
плана и первый опыт Саша провел первым же выдавшимся свободным летом. Это
было не дело - только полдела, но этап важный, ответственный. Марина,
Сашина жена, называла сей период гостиничным, потому что в домик на
Лагерной Японца селить было рано - помер бы на третий день, - так что
пришлось превратить трехкомнатную Фроловскую квартиру в общежитие. Но
Марина женщина вдумчивая, ответственная, все поняла правильно, хотя
подопечный мужа безмерно раздражал ее какой-то жуткой, катастрофической
неприспособленностью к жизни под солнцем. Вечерний поход по чужому городу,
даже с Фроловым, был для Японца настоящим испытанием на прочность. Он
вздрагивал от каждого звука, - вдруг это гопники решили напасть, -
шарахался от каждой тени, вертел головой на сто восемьдесят градусов, как
летчик во время воздушного боя и сжимал в кармане куцый перочинный ножик,
коий, по его разумению, должен был выступить в роли меча борца за
справедливость, коль чего. Смотреть на Японца было смешно, но насмешек
Фролов себе не позволял - непедагогично это. Жена тоже держала себя в
руках.
  На самом деле все было не так уж смешно - Японец впервые в жизни отъехал
так далеко от дома самостоятельно. Полторы тысячи километров - не шутка!
Смеяться мог кто угодно, но только не он и Фролов его понял - для
подопечного это был настоящий подвиг. Не менее важный, чем закрытие
амбразуры для Александра Матросова. Это надо было поощрить. Саша поощрил.
Запомнилось.
  Дальше больше. Как-то, под видом особой занятости, Фролов остался дома,
отправив Японца в город одного. Пришел подопечный поздно, совершенно
пьяным и совершенно счастливым. Он сделал это! И снова смеяться было не
над чем - все было совершенно серьезно. По настоящему. Это была победа.
  Постепенно Японец понимал, что может обходиться без посторонней помощи,
что он сам значит в этой жизни больше, чем самому казалось. Он уже мог
утром не будить хозяев, а самостоятельно согреть себе чай, не испугавшись
незнакомого устройства под названием "газовая плита", - дома в Москве была
электрическая, - он мог сам слить себе воду на руки, когда не шла из
крана... Он мог почти все!
  Потому что иначе было нельзя. Нянек не было.
  Под конец отпуска подопечный стал совсем другим человеком - приятно
посмотреть. Он даже в пугающее море научился заходить, даже в небольшой
шторм, даже удовольствие от этого получать. Хотя удовольствие было явно не
от купания, как у визжащих от восторга ребятишек, даже не от победы над
стихией, а скорее, наверное, от победы над самим собой. Но в любом случае
уехал Японец счастливым - в Крыму понравилось. Вообще он остался очень
доволен собственными достижениями на выбранном Сашей пути. В качестве
символической награды за успехи он получил от бывшего снайпера в подарок
стрелянную гильзу от КСК "Рысь" - единственную оставшуюся от лихих времен,
жена никак не могла найти случай выбросить.
  Все было нормально, к осени он нашел других музыкантов, снова начал
работать. Но уже в начале зимы скис, - видно что-то не сладилось, - впал в
уныние и стал частенько выпивать. Снова требовался стимул и Саша был к
этому готов как морально, так и материально. Он собрал монатки и поехал в
Москву. Не в его принципах было бросать начатое из-за каких-то там
трудностей, пусть даже они казались неразрешимыми, а уж оставлять друга в
беде - вообще нонсенс.
  Приехал он вовремя - в квартире Японца бушевал творческий кризис. Сосчитав
под столом пустые пивные бутылки, а на видике кассеты с аниме, Саша
принялся за реанимационные мероприятия. Для начала он беззастенчиво стал
пожирать съестные припасы, оставленные уехавшими на дачу родителями, при
этом он от души обругал все написанное Японцем, причем так, как умел
только он - небо показалось с овчинку. Мозги подопечного встряхнулись и
стали на место, настроение ухудшилось до нулевой отметки, что и
требовалось, потому что когда хуже некуда, двигаться можно только к
лучшему. После этого в Японце взыграла гордость - неотъемлемое качество
ответственных и сильных людей, а следом за ней показалось и честолюбие,
захотелось доказать, что может писать лучше. Процесс захватил и через два
дня Фролов уехал выжатый как лимон, но оставил друга в состоянии пригодном
для дальнейшего существования в этом нелегком мире.
  Правда Джек уверял Сашу, что тот только зря тратит время, мол, случай
совершенно неизлечимый, многие пробовали - ничего не вышло. Но остановить
бывшего снайпера было ничуть не легче, чем летящую с Останкинской
телебашни наковальню. Он продолжал гнуть свое.
  Следующим летом он поверг приехавшего Японца в легкий шок - поселил его
одного на Лагерной. Мало того, он соврал, что ему нужно срочно уехать на
четыре дня. Это оказалось смелым экспериментом... Слишком смелым, надо
признаться.
  Однако через четыре дня подопечный был еще жив. Конечно, он исхудал,
осунулся, глаза горели горячечным блеском, лицо и руки в ссадинах -
заблудился в лесопарке, пытаясь выйти к продуктовому магазину, свалился с
обрыва, разорвал рубашку, измазал штаны и даже потерял одну из контактных
линз. Под его подушкой, на измятом ночными страхами диване, Фролов без
всякого удивления обнаружил ржавый топор, видать для самообороны, а на
столе обрезок не менее ржавой водопроводной трубы, скорее всего для
гарантии. Куцого перочинного ножика нигде видно не было, в данной
сверхтяжелой обстановке он уже всерьез не воспринимался. И то хорошо.
  Самое главное, что Японец был дома, а не в морге, не в больнице, не в
милиции и не в психлечебнице. У Саши отлегло от сердца. Эксперимент был
условно признан успешным.
  На следующий день подопечный отошел от шока, стал выговаривать
членораздельные фразы и даже изредка улыбаться. Он понял, что может жить
СОВЕРШЕННО один. Автономно. Теперь его без всякого страха можно было
оставлять на два дня. Прогресс был налицо, но Джек все равно лишь
посмеивался, не верил в успех предприятия. Он приехал из Москвы через
неделю, составив Японцу компанию в домике, а тот уже вовсю чувствовал себя
хозяином, закупал на двоих продукты и не только смело варил пельмени на
жутковатом стареньком примусе, но дважды отважился приготовить мясо,
которое все поели без явного отвращения. Потом, сжалившись, Фролов
разрешил Джеку купить на Лагерную электроплитку и чайник.
  Дни текли неспешной чередой и подопечный все уверенней начинал чувствовать
себя Мужчиной, хозяином положения. У него появилась ответственность. Ему
все больше нравились реальные экстремальные ситуации, вносившие в жизнь
неповторимый аромат полноты, он перестал их выдумывать, перестал
существовать в постоянном накрученном страхе. Процесс пошел.
  Реального экстрема прибавить не мешало... В то время Фролов подрабатывал
охранником на складе стройматериалов, склад был далеко от города и в
четырех километрах от человеческого жилья. В степи. Сославшись на
подкосивший его грипп, Саша попросил Японца подменить его на дежурстве.
Тот снова впал в шок но согласился - деваться было некуда, не гнать же на
пост больного друга!
  Службу Фролов решил проверить ночью, ожидая увидеть запертую на засов
дверь и пожелтевшее от страха лицо, спрятавшееся под одеялом. Каково же
было удивление, когда из темноты его окрикнул бодрый голос подопечного, -
мол, стой кто идет! - а из-за железобетонной плиты в живот уставился ствол
знакомого пневматического карабина. Сашиного карабина, который был
торжественно вручен Японцу перед дежурством.
  Вот это был номер! После этого Фролов не побоялся бы поручить другу и
что-то действительно серьезное - не подведет.
  Каждому герою - своя награда. Ждала такая награда и Японца.
  - Будем учиться стрелять... - заявил ему как-то утром Саша.
  - Из этой пукалки? - пренебрежительно глянул подопечный на стоявший у
стола пневматический карабин.
  Фролов улыбнулся. Значит уже пукалка? Отлично... Ребенок избавляется от
детских фантазий. Он молча взял из тумбочки связку ключей и поманил Японца
за собой. В сарае Саша раскидал сложенные у стены дрова, зажег керосиновую
лампу и стал ковыряться ключами в скважине замурованной дверцы.
  - Поди сюда... - тихо позвал он.
  Японец присел на корточки, и обмер, глянув через плечо друга. В нише,
настороженно опершись на массивную сошку, словно ждущая хозяина собака
лежала Хитрый Обманщик.

  Вариация тринадцатая

  На самом деле мало кто знает, что в обучении стрельбе патроны не нужны
вовсе - только мешают. Грохот выстрела и отдача начисто скрадывают
ОЩУЩЕНИЯ самого выстрела, самое важное, что в выстреле есть. Правильный
взгляд, дыхание, плавное нажатие на спуск. Больше в выстреле нет ничего,
как не тужься. Острый взгляд нужен был лучникам, стреляющим без прицела, а
верная рука киношным ковбоям, для которых скорость выхватывания оружия
решала все, потому что огневые контакты велись на дистанциях около
двадцати шагов. Выстрел с патроном не дает возможности отработать,
отточить, отшлифовать то, что действительно делает выстрел снайперским.
Поэтому, решив научить Японца стрелять, Фролов почти месяц каникул работал
с ним без патрона.
  Первое и самое легкое - привыкнуть к оружию, научиться чувствовать его,
стать с ним одним целым, единой системой, которую стрелки и инструкторы
называют системой "стрелок-оружие". Тут важно все, начиная от положения
тела в пространстве и относительно оружия, заканчивая правильным хватом
винтовочного ложа и верным упором приклада в плечо. Благо, что КСК "Рысь"
имеет огромное количество ортопедических регулировок, позволяющих
адаптировать тело к оружию. Но поначалу работали не только без патрона, но
и без оружия - Саша учил подопечного лежать, стоять, изготавливаться с
колена, быстро менять одно положение на другое. Для этого использовался
тот же самый стандартный покупной пневматический карабин ИЖ-МР-512 - не
оружие, но и не макет из доски, скорее намек на оружие.
  Кода Японец перестал лежать в раскорячку и горбиться при изготовке с
колена, когда его перестало раскачивать ласковым майским ветерком, когда
глаза перестали слезиться от напряжения, а мышцы ныть от жуткой
неестественности позы, он взроптал о том, что ему все это надоело к
чертям. Фролову надоело не меньше, но в целях чисто воспитательных, он
промариновал "новобранца" еще три дня, использовав установившиеся, как по
заказу, самые жаркие дни лета.
  - Замри как камень! - с горящими глазами, декламировал Саша. - Как скала,
как черная тень в углу ночной подворотни, как привинченный к полу сейф.
Врасти в землю, пусти корни, почувствуй себя тяжелее, чем ты есть на самом
деле. Вколоти в себя, что изготовка к стрельбе куда более естественна, чем
поза, в которой ты сидишь на толчке. Но сидишь ведь, с унитаза не падаешь!
  Японец внимал.
  Дышать и держать взгляд оказалось и просто, и сложно одновременно. Ну что
может быть легче, чем хорошо продышаться, потом перед самым выстрелом
набрать полную грудь воздуха и выпустив ровно половину, замереть и начать
движение пальца на спуске? Запросто... Но куда сложнее оказалось сделать
это в нужном положении, как уже научился, да еще держать при этом мушку на
конкретном участке цели. Сложность каждого действия казалась ничтожной по
сравнению с необходимостью производить их в синхронной согласованности
одно с другим. Ни на секунду позже, ни на секунду раньше...
  В эти две недели Японец понял, что такое секунда и сколько много можно за
нее успеть. Теперь он с показной небрежностью говаривал при случае:
  - Секунды через две-три подъехал троллейбус...
  Это радовало Сашу - для стрелка есть два наиважнейших чувства: чувство
времени и связанное с ним чувство ритма. Подопечный понял первое и начал
потихоньку постигать второе. Будет толк...
  В начале третьей недели Саша, зайдя в домик на Лагерной рано утром,
бесцеремонно разбудил Японца. При этом Джека он оставил мирно дремать на
соседнем с кроватью диване.
  - Подъем! - Ты сдурел? - сонно таращился юноша почти не видящими глазами.
  - Дай умыться...
  - Отставить! - Фролов честно отыгрывал роль образцового сержанта. - Ладно,
умывайся, надевай линзы и строиться на подоконнике! - Где? - постепенно
пришел в себя Японец. - В Караганде... - беззастенчиво сплюнул в дверной
проем Саша. - Через пять минут я тебя вижу во дворе, одетого, в кедах и
готового ко всему.
  - С парашютом будем прыгать? - испуг на лице читался неподдельный, сон как
рукой сняло, даже глаза прояснились. Припомнил давнее обещание, не забыл.
  - Обойдешься... Приятное оставим на потом. Дуй, давай, время пошло.
Вопросы после.
  - Есть! - на всякий случай рявкнул Японец и через минуту вода из крана
загрохотала в эмалированную раковину.
  А через пять минут он уже стоял во дворе, преданно глядя Фролову в рот. -
Подтянись, курсант! - без надобности рыкнул Саша, оглядывая подопечного с
головы до ног. - Задача такова... Поскольку ты дохлый до безобразия и
смотреть на тебя противно, будем исправлять ситуацию. Мало того, что
смотреть противно, но и в обучении стрельбе нужна хоть какая-то
выносливость тела. Винтовка, из которой придется стрелять, тяжелая до
сорванных кишок и своенравная, словно необъезженный конь. Для работы с ней
нужна сила. Дыхалка тоже нужна, а сердце должно работать как у кита,
вожака стада. Понял? Посему будем бегать. Где Джеков рюкзак? Тащи...
Канистру для пива наполни водой, плюс к ней набери эээ... нда, пять
полуторалитровых пластиковых бутылок. Быстро!
  Самолично набив рюкзак двенадцатикилограммовым грузом воды, Фролов с
удовольствием водрузил его на спину радостно расправившего плечи Японца.
Подопечный бегать не умел и не терпел, но приобщение к тайнам воинской
науки приятно согревало сердце никогда не служившего парня.
  - Вперед, курсант! По направлению к лесопарку, бегом марш!
  - Погоди, давай наверх выберемся, чего по этой раздолбанной лестнице
шпарить?
  - Ма-а-а-л-чать! - с удовольствием выдохнул Фролов, наливаясь игривой
силой, необходимой для бега. - Вперед!
  Для подкрепления слов он ощутимо пихнул ладонью рюкзак и Японец стал
грузно карабкаться по лестнице.
  - Бегом - это если есть такой момент, когда обе ноги оторваны от земли! -
нравоучительно напомнил Саша.
  Подопечный крякнул и припустил по ступеням.
  Рюкзак был наполнен худо - пятилитровая пластиковая канистра колотила по
заднице, бутылки грузно прыгали и пихались в спину.
  Уже в конце крутой тридцатиметровой лестницы воодушевление Японца сильно
повыветрелось, испарясь, видимо, вместе с потом.
  - Мне так бегать нельзя... - выскакивая на пыльную тропинку лесопарка,
запротестовал он.
  - Зря дыхание сбиваешь. - сухо фыркнул Фролов. Сострадания в нем было не
больше, чем в выключенном телевизоре.
  - Да в натуре, Саня... - подопечный попробовал остановиться, но новый
толчок придал ему некоторую устремленность. - У меня сердце слабое! Я
сдохнуть могу!
  - Похороним... - Да иди ты... Все, хватит!
  - Только попробуй остановись! - прорычал Саша. - Я не сержант, вбивать в
тебя истины не стану, но если ослушаешься, то можешь смело забирать с
Лагерной манатки и катиться в Москву. Насовсем. Доступно?
  Японец захрипел, но темпа не сбавил, зато умолк надолго.
  Лямки рюкзака зло давили ключицы, спина ныла от суровых ударов бутылок,
тропинка под ногами плясала, как палуба легкого торпедного катера на
полном ходу, а глаза застилал не только пот, но и вполне ощутимая
красноватая пелена.
  - У меня линза спадает! - из последних сил прошипел Японец.
  - Закрой глаз, после поправишь!
  - Уууу... Она денег стоит!
  - Вперед! И пятисот метров не пробежал! Позорище! Вперед, чтоб тебя... А
то в следующий раз погоню вообще без этих фишек.
  Снова молчание, свистящий хрип, топот ног, унылые завывания, пыль на кедах.
  - Все! - с удовольствием выдохнул Фролов. - Отдых!
  Японец стал как вкопанный и тут же получил немилосердный толчок в спину.
  - Спецназ отдыхает на ходу! - хохотнул Саша. - Шагом, шагом... Ножками!
  Мысль о том, что ходьба с двенадцатикилограммовым рюкзаком по сильно
пересеченной местности может стать истинным наслаждением, никогда не
приходила Японцу в голову. А если бы кто-то такое брякнул - не поверил бы.
Но когда уже задрожавшие ноги можно было просто переставлять, а ноющим
легким вдруг стало вполне достаточно получаемого из окружающей среды
кислорода, это казалось откровенным, ничем не прикрытым блаженством.
  Фролов усмехнулся - на лице подопечного блуждала туповатая наркоманская
улыбочка. Хорошо, пусть тащится. - Бегом! - неожиданно заорал он, не
замедлив резко толкнуть рюкзак широкой ладонью. - А то заснешь на ходу!
  Три километра такого пунктирного пробега показались Японцу полноценным
расстоянием до Луны и обратно. И хотя назад шли пешком, выглядел
подопечный худо - ноги заплетались, лицо вытянулось, глаза таращились
как-то особенно осовело. Но Фролов рюкзака у него не взял - пусть тащит,
не переломится. Беговые тренировки продолжались неделю. Оказалось, что
возможность подержаться за настоящую винтовку была для Японца
самодостаточным стимулом, чтоб выжимать из себя семь потов. Его пугали не
угрозы Фролова выгнать с Лагерной в Москву, а невозможность, в случае
отъезда, хоть раз в жизни стрельнуть из Обманщика. Это казалось
действительно страшным. Глубоко в его душе сохранился еще романтический
мечтатель, считающий, будто настоящим мужчиной можно стать, только
стрельнув из настоящего оружия или подержав в руках настоящий, стальной
меч. Это виделось как ритуал, как посвящение в рыцари. В рыцари Света.
  Когда Джек вечерами просиживал у экрана компьютера, Японец, лежа на
кровати, всматривался в зыбкий экран собственных фантазий. Но это уже не
были фантазии мечтателя, - вот бы так-то и так получилось, - это были
фантазии Мужчины, в них виделись конкретные действия для того, чтоб так
получилось. В результате он пришел к неутешительному выводу, что даже для
него, изменившегося, остается еще слишком много невозможного. Силенок
мало. - Чушь! - выслушав накопленное, усмехнулся Фролов поутру. -
Невозможного нет! Если ты Человек, а не слизняк, если ты мужчина, то
можешь сделать все, что захочешь. - Ну... Я хочу...
  - Смелее!
  - Я хочу! - расправил плечи Японец. - Молодец. Я тебе разрешаю, веришь? -
Что?!
  - Все что хочешь.
  - Погоди! - запротестовал юноша. - Но КАК это сделать? Я полночи
прикидывал, получается, что никак.
  - Ладно... - Фролов почуял важность предстоящего разговора и решил
снизойти. - Рассказывай, а то я даже не понял толком, что тебе восхотелось.
  - Ну... - Японец замялся. - Задрало одиночество, честное слово. - Понял.
Можешь не продолжать. - Саша запустил пятерню в свои густые короткие
волосы, почесался от души, со вкусом. - Думаешь использовать меня в
качестве сводника? Не дождешься. Интимных советов я не даю, веришь?
  - Мне не нужны советы! Мне нужны ответы на вполне конкретные вопросы.
  - Задавай. Только пойдем во дворик, а то жара подступает немыслимая.
  Они вышли во двор и устроились на срубленной Джеком лавочке. Было хорошо,
приятно, красиво, но разросшийся по верху виноград не давал тени, низкое
утреннее солнце настырно пролезало под ним, слепило глаза.
  - Хреново Джек сделал скамейку. - вздохнул Японец. Надо было в тени
поставить, под орехом, ближе к сараю. - Тогда бы после полудня было плохо,
когда солнце на другую сторону перевалится. Тень от ореха за забором
будет. - пожал плечами Саша.
  Его скамейка устраивала.
  - Значит надо было две поставить! - не унимался юноша. - Одну тут, другую
там. - Чего ты завелся? - недоуменно спросил Фролов. - Нервишки от
бессонной ночи пошаливают? Рассказывай, зачем звал.
  - Хотел поговорить о желаниях и возможностях...
  - Вечные вопросы! - весело оживился Саша. - Ну-ну...
  - Не совпадают они! Хочется всегда большего, чем можешь сделать.
  - Снова взялся со мной спорить? Человек, настоящий человек, может все, что
захочет, сколько можно повторять?
  - Не все! Я летать хочу! - попробовал съязвить Японец. - Купи билет на
самолет и лети. - не моргнув глазом, нашелся Фролов.
  - А без самолета?
  - Построй дельтаплан.
  - Тьфу на тебя! Ну а без дельтаплана? Как птица?
  - Прыгни с крыши.
  - Иди ты! Неужели не поймешь, что я ставлю тебе невозможную задачу?
Невозможную! Чтоб ты понял - не все в человеческих силах. Ты же попросту
отмазываешься, не желая ответить на главный вопрос. - Ничего я не
отмазываюсь! Я действительно не вижу в этой задаче ничего невозможного.
  - Ну как ничего! Если с крыши прыгнуть, то разобьешься! Понимаешь?
  - А... - серьезно прищурился Саша. - Так ты ХОЧЕШЬ летать, или нет? Если
хочешь летать больше всего на свете, то прыгнешь и с крыши. Если это
настоящая мечта, самая главная. Жалко жизнь за мечту?
  - Жалко.
  - Значит ты НЕ ХОЧЕШЬ летать. - Хочу. Но у меня сразу два желания. Летать
хочу и живым остаться хочу.
  - Прыгай с парашютом.
  - Страшно...
  - Значит ты не хочешь летать. Понимаешь? Можно сделать только то, что
захочешь. Если желание сильное, то сам исполнишь его всегда, никакой
волшебник не понадобится. А если не хочешь, то это не желание.
  - Ты меня не понимаешь! - не на шутку обиделся Японец. - Ну ладно летать,
черт с ним. Но ты можешь представить себе неразрешимую задачу, когда ее
решение от тебя не зависит?
  - Нет. - глядя честными глазами ответил Саша.
  - Ладно, я тебе помогу! - разозлился Японец. - Я хочу летать, не разбиться
и не бояться.
  - Нажрись как свинья и прыгай с вытяжным карабином. Страшно не будет. И не
разобьешься.
  - Не пустят в самолет пьяного.
  - Прыгай с высокого дома.
  - Тьфу... - Японец устал.
  Он с закипающей обидой подумал, что Фролов просто над ним издевается,
быстро придумывая ответы, но в то же время эти ответы были на удивление
правильными и действительно вели к исполнению заявленного желания.
Получалось, что Фролов совершенно прав - если хочешь, то можешь сделать.
Просто люди, пожелав, не всегда отдают себе отчет в том, чего это будет им
стоить. Чем сложнее желание, тем больше цена.
  - А если... задаром? - вслух высказал мысль юноша, но Саша его прекрасно
понял.
  И засмеялся так, как не смеялся уже лет пять - весело, задорным
мальчишеским смехом.
  - Задаром? - держась за живот выдавил из себя Фролов. - Задаром?! Ох...
Помру сейчас...
  Японцу смешно не было. Ему стало стыдно.
  - Может тебе еще доплатить за исполнение твоего желания? - не унимался
Саша. - Задаром... Золотою рыбку иди ловить!
  У него даже слезы выступили, настолько его пробрало, а Джек недоуменно
выглянул в дверной проем - никогда не видал бывшего снайпера в таких
бурных чувствах.
  - Задаром... - Фролов закрыл лицо ладонями и вдруг так шарахнул кулаком в
сиденье несчастной лавочки, что дюймовая доска хрустнула длинной косой
трещиной. - Задаром тебе?
  Японец отшатнулся, как от огня, когда разбитый в кровь Сашин кулак
свернулся в кукиш и уперся почти под самый нос. Большой палец налился
красным и дрожал, будто короткий пистолетный ствол, из под ногтя
показалась капелька крови.
  - Задаром? - зло прошипел Фролов. - Вот тебе задаром! Вкусно? Знаешь
сколько стоит любое желание? Я говорю не о цене за его исполнение, не о
плате, я говорю о цене самого желания, о его ценности. Ну?
  - Не знаю... - перепугано прошептал юноша, не сводя глаз с кровоточащего
кукиша.
  - А я знаю. О-о-о-чень хорошо знаю. Ценность желания в точности равна
тому, что ты решил за него заплатить. Если жизнь готов отдать, то оно
сверхценно, а если задаром... - жилка на лбу напряглась и вздулась. - То
грош ему цена, каким бы светлым оно тебе ни казалось. Понял?
  - Да...
  - Вот и запомни. Все. Джек, мне кофе, пожалуйста.
  Еще минут пятнадцать Саша молчал, обжигаясь жестяной кружкой с кофе и
отрывая куски от сдобной булочки с маком. На мякоти оставались кровавые
пятна. Джек с Японцем молчали тоже, их проняло сильно, до глубины души,
теперь они на много лет запомнят, что сбывшиеся желания не падают с неба,
что прежде чем желанное сбудется, надо отдать либо труд, либо время, может
даже часть здоровья или жизнь, а иногда просто банальные деньги. Зато
вместе с этим в них родилась и окрепла уверенность, что можно добиться
исполнения любого желания, нужно только по настоящему захотеть и не жалея
сил добиваться своего.
  Наконец Фролов нарушил затянувшееся молчание:
  - Жень, извини...
  - Да ладно...
  - Мир?
  - А то!
  Саша улыбнулся.
  - Слушай, а ты действительно хотел бы сидеть по утрам в тени? - вкрадчиво
спросил он.
  - Ну... - Так поставь вторую скамейку под орехом.
  - Доски большой нет.
  - Купи в "Строителе".
  - Денег жалко.
  - Значит ты не хочешь сидеть в тени! - победно заключил Фролов и
рассмеялся совсем не зло. - Понял? Ты хочешь есть, или пить пиво, или
курить, но сидеть в тени не хочешь. Верно? Ладно не дуйся... Просто
исполнения достойны лишь самые сильные желания, веришь? Какое у тебя
сейчас самое сильное, то и исполняй. Раз получится - дальше будет легче,
потому что придет уверенность. - Можно подумать, что у тебя совсем нет
проблем... - попробовал усомниться Джек.
  - Есть. - честно признался Саша.
  Японец чуть не подпрыгнул от радости - значит есть что-то неисполнимое!
  - Моя единственная проблема в том, что желания окружающих не всегда
совпадают с моими. Это конфликт. Мне вот, денег нужно только на еду, я их
всегда заработаю, а жене нужно новое платье и сапоги на зиму, и подарок на
день рождения. Моя проблема в том, что приходится исполнять чужие желания
в ущерб собственным. Но это очень хорошо.
  - Почему? - удивился Японец.
  - Потому что моим самым сокровенным желанием является лежка на диване
двенадцать часов в сутки, потом покушать, почитать, поглядеть телик.
Многим мужчинам нужен стимул для движения, иначе они вообще шевелиться не
станут. А самым мощнейшим стимулом для них является женщина. Мы любим
наших женщин, поэтому делаем их желания своими, исполняем их и все
остаются счастливы. Друзья - тоже стимул. Если бы не вы, охламоны, я бы
сейчас читал Хемингуэя и тихонько поплевывал в потолок. Вообще, наверное,
человек проводит большую часть жизни, исполняя желания других людей. Это и
есть ответственность. Волшебное слово "надо".
  - Иногда что-то надо делать и для себя. - убежденно сказал Джек.
  - Это скучно. - доел булочку Саша. - Материальные блага - пыль, если их не
с кем разделить, а моральные и вовсе в одиночку недоступны. Вот прочитаешь
ты книгу... Лопнешь ведь, если не с кем поделиться впечатлениями, а?
  Джек улыбнулся и махнул рукой - спорить с Фроловым было бесполезно.
  Постепенно накатывалась середина лета и Саша, наконец, решил дать Японцу
подержать Хитрого Обманщика. Заслужил. Бегал исправно, даже заставлять не
приходилось, все упражнения проделывал с желанием и невесть откуда
взявшейся сноровкой. Но пятикилометровый кросс по холмам, не смотря на это
горячее желание, даже без дополнительной нагрузки, давался подопечному с
огромным трудом, а если говорить серьезно, то не давался вовсе. И если
кто-то говорит, будто даже зайца можно научить курить, значит он никогда
не пробовал это сделать. В человеческом организме существует огромное
количество внутренних предохранителей, не позволяющих привить то или иное
умение. Сломать их можно все! И клаустрофобию, и боязнь высоты, и боязнь
всяких разных животных, начиная от собак и заканчивая пауками, можно
развить координацию и чувство равновесия, можно даже зрение
скорректировать. Только не всегда это нужно. Иногда бывают такие
запущенные случаи, что на ломку подобных предохранителей уходит сил и
времени больше, чем стоит вообще тратить на овладение тем или иным
умением. И если бы целью Фролова было научить Японца бегать, то он бы это
сделал. Но цель была иной - Японец хотел научиться стрелять. Задатки у
него были, невооруженным глазом видны, значит второстепенные вопросы можно
было отодвинуть чуть в сторону. До поры, по крайней мере.
  Бег - это упражнение не столько развивающее, сколько дисциплинирующее,
поэтому когда Саша понял, что подопечный в состоянии сам ЗАСТАВИТЬ себя
бегать по утрам, роль бега можно было считать завершенной.
  Пора было переходить к тренировкам с оружием.
  - Ключи от ниши в тумбочке... - просто сказал он, когда Японец собирался
на очередную утреннюю пробежку.
  - Бегать не будем? - не веря в накатившееся счастье, шепнул подопечный.
  - Бег пока отставим. Будем изучать матчасть. И шевелись, шевелись!
Засыпаешь ведь на ходу...
  Японец скрылся в домике и через несколько секунд уже с горящим взором
протягивал ключи на дрожащей ладони.
  - Сам вынимай... - уселся на лавочку Фролов. - Видел как я это делал? Будь
любезен повторить. Живее! Мне к обеду надо дома быть, а то жена разгонит
наш курятник к чертям собачим. И так на вас трачу времени больше, чем на
семью.
  Подопечный почувствовал себя не то что бы дурно, но как-то очень уж
необычно - слишком много раз он представлял себе, как это будет, а тут
вдруг раз... Он как во сне прошел в сарай, зажег керосинку и принялся
разбирать дрова. Пересохшие поленья выпадали из рук, пачкая ладони
раструхлявившейся корой, ноги дрожали от напряжения, а сердце взволнованно
колотилось, вторя неутомимому тепловозному дизелю на вокзале. Ключ в замок
ниши вошел гладко, повернулся с мягким щелчком, Японец отворил дверцу и
присел на корточки, не решаясь коснуться Оружия.
  Хитрый Обманщик лежала спокойно, с достоинством, разгоняя запах дров
тонким духом веретенного масла и особенной, ни с чем не сравнимой
оружейной стали. Юноша чуть коснулся приклада, проведя пальцем по
шершавому углепластику, но брать винтовку не спешил, чуялась в ней
какая-то настороженность, словно не спешила отдаться в чужие руки. Ждала.
  Примерялась.
  Осваивалась.
  Японец вспомнил слова Фролова о том, что мужчина должен быть хозяином
жизни и чуть усмехнулся, смело ухватив Обманщика за специальную рукоять.
Стрелок должен владеть оружием, а не наоборот.
  Вперед! Нечего железяке глазки строить, словно она живая. За рукоять и к
ноге. Смирно!
  Японец напрягся и вытянул винтовку из ниши. Тяжелая она была жутко, но по
весу, по форме и запаху это было Настоящее Оружие - ни с чем не спутать.
При одинаковом весе обрезок трубы или рельса чувствовались бы в руках
совсем иначе, а у этого предмета было НАЗНАЧЕНИЕ - четкое, ясное, пугающее
своей откровенностью.
  Саша сидел на лавочке и щурился в солнце, словно сытый ленивый кот, когда
его подопечный, согнувшись в дугу, вытащил пудовую винтовку из сарая.
Натруженные амортизаторы приклада ярко сверкали шлифованными цилиндрами, а
на бархатно-черном углепластике ложа солнечные лучи умирали почти
бесследно, только серый, покрытый тефлоном ствол выпирал мощно, пугающе,
угрожая земле рогами раздвинутой сошки.
  - Кишки не надорви... - для поддержания репутации съязвил Фролов.
  - Уж как-нибудь... - прокряхтел Японец.
  - Ну-ну... Быстро ты управился.
  - А чего с ней возиться? Мужчина - хозяин жизни, сам говорил.
  - Дурак. - беззлобно сплюнул Саша. - Ты, небось, не девку уламывал, а? Это
же ОРУЖИЕ, понимаешь? Тем более чужое. Винтовка! Ее нельзя, слышишь,
нельзя ни в коем случае таскать, как котенка за шиворот. Ее нужно любить,
как избранницу сердца, а не как продажную девку, ее уважать надо, почти
как жену, с ней нужно сдружиться, в конце концов. Только так. Иначе она
тебя подставит, веришь?
  Он поднялся с лавочки и повернулся к двери домика.
  - Вам десять минут на знакомство друг с другом. Ее зовут Хитрый Обманщик.
А я пойду, чтоб вам не мешать. Свистнешь, когда поймешь, что нагляделся на
нее вдоволь. Вопросы есть?
  - Нет! - честно признался Японец.
  Он каким-то странным, неизведанным ранее чутьем понял, для чего Фролов
оставляет его один на один с оружием. Это было необходимо - он знал. Так
было надо - он понял. Когда Саша скрылся в доме, юноша не стал садиться
рядом с винтовкой, он склонил голову и бухнулся на колени, прямо в
бархатистую серую пыль. - Прости... - тихо вымолвил он. - Я больше
никогда, НИКОГДА не буду относиться к тебе так. Чуть запнулся... Провел
пальцами по стволу...
  - Веришь? - добавил он излюбленное словечко Фролова.
  Винтовка молчала. Она приняла извинения с видом королевы, величаво
выслушивающей положенный ей титул. Это было нормальным, она к этому
привыкла. Хитрый Обманщик не собиралась казаться главной, потому что не
была таковой, но она была полноправным партнером и знала об этом. На
меньшее в отношениях со стрелком она бы не согласилась.
  Японец поднялся с колен и отряхнул белые джинсы.
  - Саня! - твердым голосом позвал он. - Долго тебя ждать?
  Похоже, он действительно становился немного другим человеком. Фролов
вышел, потянулся, глаза украдкой оглядели Японца и винтовку, лицо не
выразило ничего, только глаза сверкнули теплым огоньком довольства. Все
нормально, все хорошо.
  - Насмотрелся? Ладно... - Саша расслабленно присел на лавочку. - Сегодня у
нас ознакомительное занятие. Теоретическое. Хватит уже трясти землю
кедами, отдохни. Перво-наперво научись находиться рядом с винтовкой.
Запомни - что бы ни было, ты находишься с лева от нее. Понял? Когда
стоишь, она у правой ноги, когда лежишь, она у правого бока. Никак иначе.
  - А смысл? - удивился Японец.
  - Никакого. - честно признался Саша. - Рационального смысла нет. Но это
красота владения оружием, постоянное напоминание о том, что вы вместе, что
ты вооружен и в немалой степени самодисциплина. Каков бы ты ни был, -
напуган, ранен, ликуешь, грустишь, - но ты всегда слева от нее. Уловил?
Как только увижу тебя от нее справа или повернешься к ней задницей, можешь
считать занятия законченными. Навсегда. Веришь?
  - Ясно.
  - Второе... Носить винтовку только за верхнюю рукоять. Потянешь за ствол,
за приклад, за сошку - сразу уволен. Без разговоров. Третье... Никогда не
ронять затвор. Если ты вытянешь затвор и вдруг рядом рванет бомба, ты все
равно не имеешь права его выронить. Доступно?
  - Да.
  - Затвор, это сердце винтовки так же, как ортопедия приклада и ложа - ее
душа. Без сердца она не сможет работать вообще, а без души не сможет
работать... с душой. Это трудно пояснить, но схватишь позже. Дойдет. И
еще я хочу, чтоб ты понял...
  - Что?
  - Ты с ней теперь... одной крови. Взяв ее в руки, ты ей уподобился. Теперь
какая-то, пусть небольшая, часть твоей жизни будет отдана ее
предназначению. Иначе во всем этом просто нет никакого смысла. Ее
создавали для вполне определенной цели, улавливаешь? Без тебя она ее не
выполнит. Ты ей должен, понял? Должен выполнять ее предназначение, иначе
зачем брал в руки? Теперь ты такой же Охотник, как и она, такой же, как и
она, Убийца. Это пистолет создан для обороны, в этом его наивысшие
предназначение - защищать хозяина. Но снайперская винтовка тебя не
защитит. Вообще никого не защитит. Это оружие нападения. Только так. Она
создана для убийства и только для убийства. Для попадания в цель, для
исполнения твоей воли на расстоянии. Из засады, исподтишка, со спины... Ты
вникаешь, какая это ответственность? Ты понимаешь, насколько близко будешь
подходить к грани Зла? Фактически ты сам станешь Злом и я хочу, чтоб ты
это понял. Ты станешь той частью Зла, которая необходима для торжества
Добра. Саша умолк и выдержал короткую паузу.
  - Можешь еще отнести винтовку в сарай. - глянул он другу в глаза.
  - Нет... - упрямо мотнул головой Японец.
  - Тогда слушай главное. Если снайпер не ошибается, хорошо маскируется и не
блестит прицелом, то в бою он почти что бог. Это только на ближних
дистанциях стрелок уподобляется Хищнику, Зверю, Агрессору... А с
расстояния в два километра он разит, оставаясь невидимым и недостижимым. У
него есть один только враг - такой же бог, как и он. Другой снайпер. Ты
должен помнить, что вас всегда двое - ты и он. Даже если он в тысячах
километров от тебя, ты должен знать, что он существует. Иначе ошибешься.
Ты можешь никогда в жизни не встретиться с ним на поле боя, но он есть. И
если вы все же встретитесь, то отказаться от поединка ты не сможешь. Если
откажешься, то ты труп. Потому что отказавшись, перестанешь быть богом, а
он останется. Поймает тебя в прицел и прикончит. Если вы встретитесь, то
между вами может быть только один вид человеческих взаимоотношений -
дуэль. Один на один. Прицел в прицел. Ты его смерть, а он твоя. Кто-то
успеет первым, у кого-то окажутся крепче нервы или более плавный палец.
Тот и останется богом.
  - А у тебя было такое? - тихо спросил Японец. - Ты видел Его?
  - Да. - коротко ответил Саша, не опуская глаз. Круглый шрам на шее
сделался совсем белым.
  Этим было сказано все, юноша не стал расспрашивать дальше.
  - Ладно... - Фролов словно исчерпал недельный запас красноречия. - Сейчас
я расскажу, как ее разбирать...

  Тренировки с оружием захватили Японца не меньше, чем когда-то Колумба
захватили поиски желанного пути в Индию. Он вставал рано утром и бегал по
лесопарку, как сайгак, причем делал это не надевая линз - тренировал
другие органы чувств, необходимые для ориентировки в пространстве. Потом
отжимался от пола до помутнения в глазах, приседал до головокружения,
затем отдыхал, прижавшись спиной к стене для формирования гордой осанки и
лишь после этого умывался ледяной водой, надевал линзы и завтракал.
Завтрак тоже готовил сам.
  Фролов не контролировал - не было надобности. Сам он приходил после
завтрака, как всегда бодрый и уверенный в себе, энергичный настолько, что
аккумуляторы, казалось, можно бы заряжать. А уж в друзьях пробуждать жажду
деятельности - в самый раз.
  Ключи от ниши Саша намеренно оставлял в тумбочке, не прятал и не забирал.
Патронов к Хитрому Обманщику все равно не было, так что опасности для
окружающих никакой, а доверие неизбежно переплавлялось у Японца и Джека в
сильную систему внутренних запретов. Не потому нельзя взять, что нет
возможности, а нельзя потому, что тебе доверяют. Раз возложив на ребят
ответственность, Фролов старался постоянно ее повышать. Уж что-что, а
ответственность лишней не будет. Лишь бы справлялись.
  - Привет! - здоровался Саша с бодрым от процедур Японцем и медленно
просыпающимся Джеком. - В этом доме кто-нибудь чаю нальет? Знаете ведь,
что приду...
  Он выпивал неизменную кружку с четырьмя ложками сахара, удовлетворенно
фыркал и перед последним глотком кивал Японцу на тумбочку:
  - Оружие к бою!
  Подопечного выдувало в сарай, через двор слышались удары падающих бревен и
усердное кряхтение. Джек только посмеивался, наливая вторую чашку чая и
включая компьютер.
  - Саня, когда разрешишь телефон проводить? - жаловался он. - Без Интернету
никакой жизни нету... Я уже и денег на линию скопил! Вы тут воюете, а я
только знай, что интеллектуальные мышцы качаю. Дайте мне доступ к сетевому
пространству и тогда вы почувствуете темную сторону моей Силы...
  - Мы тоже пока только мышцы качаем. - усмехнулся Фролов. - Воевать не с
кем, а придумывать врага - дело худое, веришь? Ты же знаешь, зачем это
все... Видал, как Японец изменился? Любо-дорого посмотреть!
  - Не на долго это... - с сомнением пожал плечами Джек. - Сколько раз уже
пробовали, я ведь его побольше твоего знаю. Толку нет.
  - Будет! - Саша встал с табуретки, так и полыхая уверенностью. - Дай
только срок!
  Он гонял подопечного почти до обеда: изготовка лежа, изготовка с колена с
упором, работа со спуском. Пора было переходить к имитации настоящей
стрельбы, а для этого нужны были девять стрелянных гильз. Вчера вечером
Фролов взял их у знакомого морпеха-танкиста - от КПВТ, в самый раз
подойдут.
  - Набивай патронташ. - буднично сказал Саша, доставая из пакета
здоровенные латунные гильзы.
  Японец вздрогнул, но не выронил только что вынутый из винтовки затвор -
вырабатываются здоровые рефлексы.
  - Патронами? - тихо спросил он, оборачиваясь. - Сейчас... Так я тебе
патроны и дал. В уме ли ты, добрый друг? Куда стрелять-то собрался? Точнее
в КОГО? Ладно, остынь. Сегодня у нас по плану имитация дневных боевых
стрельб со включенным прицелом. И с гильзами, чтоб имитировать
перезарядку. Делается это вот как... Слушай, второй раз повторять не стану!
  Подопечный вставил затвор в казенник и стал по стойке "вольно", оставив
винтовку у правой ноги. Смотрелись они хорошо, даже очень - Обманщик к
нему явно привыкла.
  - Набиваем патронташ гильзами... - инструкторским тоном вещал Фролов. -
Причем ты должен себе уяснить, что это не гильзы вовсе, а настоящие боевые
патроны. Когда у бойца сердце стальное, то любой патрон - настоящий. А уж
когда патрон настоящий, то сердце бойца поневоле станет стальным. Уяснил?
Работать будем с включенным прицелом, так что ты будешь видеть реальные
цели на реальных удалениях. Мало того... Прицел умеет писать, как
видеокамера, причем фиксируя момент спуска курка. Так что по записи я
смогу реально оценить каждый твой выстрел - ошибся ты или нет, был ли
прицел в нужном месте на момент спуска. Если в нужном, то пуля попадет
точно в цель, никуда не денется, потому что отдача, грохот и все остальное
происходит уже после того, как пуля покинула ствол. Можешь себе их просто
представить. После того, как выдавлен спуск, от стрелка уже ничего не
зависит, веришь?
  Японец молчал, глаза сияли от вожделения. Он хотел если не пострелять, то
хотя бы поцелиться в настоящие цели. Очень хотел. Взял гильзы, присел на
корточки и принялся набивать патронташ.
  - После выстрела, - продолжил Саша. - Необходимо быстро перезарядить
винтовку. Процесс сложный ответственный, нудный, так что учиться и
наращивать темп будем по ходу дела. Запомни главное, что перезаряжаться
надо не ПЕРЕД вторым выстрелом, а ПОСЛЕ первого. Уяснил разницу? Поехали
дальше. Есть такой специальный стишок для запоминания необходимых для
перезарядки действий, их последовательности и ритма. Запомни и говори про
себя после каждого выстрела: рычаг вниз, затвор на себя, гильзу долой
ударом об пол. Новый патрон вставляем в затвор, обратно в казенник, на
место запор. Саша перевел дух, тень давнего воспоминания промелькнула на
лице, скрылась, не оставив и следа.
  - Ударом "об пол" не надо понимать буквально. - уточнил он. - Можешь
клацнуть обо все твердое, что окажется рядом, только смотри, поаккуратней
с затвором. Итак... Слушай боевую задачу, курсант! Наша позиция на крыше
этого домика. Я корректирую, ты стреляешь. Все цели сегодня на вокзале. На
людей оружие не наводить ни в коем случае, я буду сам тебе говорить во что
целить.
  - Не заряжено ведь! - удивился Японец.
  - Отбой! - выдохнул набранный воздух Фролов. - Занятие окончено. Оружие на
место, патроны оставить в патронташе.
  - Ты чего?! - не на шутку обиделся подопечный. - Обещал ведь!
  - Отставить! Выполнять приказание! Вопросы потом. Живо!
  Японец подхватил винтовку и с жутким непониманием направился в сарай,
запер оружие, уложил дрова. - Можно вопрос? - спросил он, протягивая ключи
от ниши.
  - Валяй...
  - Почему прервали занятия?
  - Ты меня плохо слушал, не вникал в сказанное, СЛИШКОМ хотел поиграться. А
с оружием это все непростительно. Слишком серьезная машина. А уж играться
с ним...
  - Так ведь без патронов! - подопечный никак не мог успокоиться.
  - Вот видишь! А я тебе минуту назад сказал, что не гильзы у тебя в
патронташе, а настоящие, боевые патроны. Дважды акцентировал на этом
внимание. Не дошло через уши, дойдет через задницу. Занятие завтра.
Отдыхай, курсант.
  Японец заставил себя не обижаться, - сам виноват, - уселся на лавочку и
принялся разглядывать город, словно картину в рамке из виноградных
листьев. Фролов отправился к Джеку возиться с компьютером.
  Время близилось к обеду, Японец начал скисать. Под испорченное настроение
вылезли все мелкие неурядицы последних дней, все безуспешные попытки
прийти в согласие с самим собой.
  - Киснем? - вылез из домика Саша, как медведь из берлоги. - Киснем... -
понуро повесил голову подопечный.
  - Рассказывай!
  - Что рассказывать? Просто настроение хреновое.
  - Это в такую-то погоду? - потянулся и присел рядышком. - Ты когда-нибудь
слышал, что люди со сломанным позвоночником не могут ходить? Слышал, что
есть слепые, не такие как ты, а вообще белого света не видят? Есть
смертельно больные люди, а есть те, у кого дети смертельно больны. И
никогда не выздоровеют. А?
  - Слышал. И что с того?
  - А то, что если плохое настроение будет у них, я им прощу, а вот тебе
нет. Тебе киснуть совершенно не из-за чего. У тебя нет ни единой проблемы
в жизни, которую было бы нельзя разрешить. Веришь? Если не разрешил до сих
пор, значит тебе просто лень.
  - Иди ты...
  - Посылать будешь мою бабушку, которая играет на заднем дворе в пинг-понг.
- зло пошутил Фролов. - Давай, выкладывай.
  - Я тебе уже говорил, ты слушать не стал.
  - О желаниях и возможностях? - припомнил Саша. - Ну.
  - А... Серьезная тема. Видать тогда до тебя не дошло. И я знаю почему.
Потому что отрабатывали проблему на абстрактном примере. Хрен с тобой.
Давай обсосем твою собственную проблему, но если ты еще хоть раз скиснешь
зазря, я с тобой неделю не буду здороваться, веришь?
  - Я тебе уже говорил, что меня попросту задолбало одиночество.
  - Переводим на русский язык, - усмехнулся Саша. - Ты не можешь
познакомиться с девушкой. Причина?
  - А когда?
  - Вечером. Или ты сильно занят?
  - Ладно. Ну и где по твоему? В троллейбусе, на скамеечке в парке, в
кабаке, на дискотеке?
  - Сдурел? Во всех этих местах, кроме наверно троллейбуса, можно найти
проститутку, но уж никак не девушку.
  - Вот! А ты говоришь, что нет неразрешимых проблем...
  - Это ты называешь проблемой? - А есть решение? - в глазах Японца зажегся
огонек надежды. - Самому трудно, что ли, башку приложить? Ладно, делаем
поправку на отсутствие жизненного опыта. Скажи мне, друже, что главное в
отношениях между мужчиной и женщиной?
  - Нашел кого спросить. - подопечный скривился, будто разжевал таблетку
тетрациклина.
  - А подумать?
  - Не знаю... Я когда начинаю представлять такое знакомство, то самое
трудное - это о чем говорить. - Молодец! Правильно! - Фролов чуть с
лавочки не вскочил. - Самое главное, это наличие соприкосновения
интересов, чтоб было о чем общаться, чтоб были общие радости и общие
горести. Все остальное - пыль. Красота, секс, романтика, все это проходит
со временем или приедается, а остается тот зацеп интересов, о котором я
тебе говорил. Если знакомиться с девушкой на дискотеке или в кабаке, то
тебе может повезти, а может и нет. В худшем случае вас ничто кроме кабака
связывать и не будет. Я же не привык оставлять столько места случайностям.
  - И что делать?
  - Найти место, где сконцентрированы люди с нужными тебе интересами в
жизни. Разве это так сложно?
  - Ты сдурел, что ли? Как я могу определить такое место?
  - Блин, думать ты не хочешь совсем. И ведь не дурак, далеко не дурак!
Просто ленишься. Когда я уже вышибу из тебя эту лень? Ладно... Какой
интерес, прости за каламбур, тебя интересует?
  - Не знаю... - Это от того, что у тебя самого нет в жизни никаких
интересов кроме держания дивана на спине и книжных мечтаний. Ну, еще
музыка... Это не пойдет. Хотя... Слушай, ты же интересовался фехтованием,
а?
  - Ну и?
  - Еще интересуешься?
  - Только историческим, не спортивным. Когда мечами дерутся, в кольчугах.
  - Это хорошо, это радует. Сейчас я поскакал домой, обедать, потом сделаю
все домашние дела и... Корче, сбор тут, в пятнадцать часов. Джек! Эй,
голову от экрана отверни. Ты мне будешь нужен в пятнадцать часов. Все,
ребята, покедова.

  Пятнадцати часов Японец ждал без особого воодушевления - не верил, что
столь серьезную проблему можно разрешить так вот, на раз. Хотя за Фроловым
станется... Это внушало хоть какую-то тень надежды. Надежный мужик...
Такое ощущение, что для него действительно нет ничего невозможного. Хотя
чушь это... Невозможное есть всегда и для всех, но Саше каким-то чудом
постоянно удавалось выкручиваться. И то у него выходит, и это, словно из
другого теста слеплен, чем остальные.
  Ребята как раз заканчивали обедать, когда Фролов неслышным кошачьим шагом
проскользнул в домик на Лагерной. - Готовы? - спросил он без предисловий.
  - Еще десять минут! - с набитым ртом пробурчал Джек. - Какая форма одежды?
  - Спортивная. Джинсы, футболка, кеды - в самый раз. Женя, а ты оденься
эээ... поприличнее. Кеды нафиг, пойдешь в туфлях. Надень коричневые брюки,
они тебе идут, к ним серая рубашка будет как раз. И причешись, блин... -
Туфли трут! - скривился Японец.
  - Не перетрут! Опять чего-то задаром захотелось?
  - Ладно, все, одеваюсь... - повторения недавнего разговора подопечный явно
не хотел.
  - Далеко хоть переться? - уже закрывая калитку, спросил Джек.
  - Пятнадцать минут. Сразу за лесопарком на горке.
  Расслабляться и ездить на троллейбусах Фролов ребятам не давал, поэтому
расстояния привыкли мерить в минутах ходьбы - город маленький, очень
удобно.
  Потом Японец не раз вспоминал этот вечер - переломные моменты жизни всегда
вспоминаются в попытке повернуть их и так, и эдак, предположить "что бы
было, если бы...". Но тогда он, конечно же, не знал еще, что именно в этот
жаркий летний день судьба окончательно и бесповоротно превратит его из
мечтателя в человека ответственного, навсегда выдавит из него надуманные
страхи.
  И Японцу, и Джеку в клубе исторического фехтования, куда привел их Фролов,
понравилось сразу - интересные люди, оружие, доспехи, тренировки. Не
соскучишься! Подопечный сразу же позабыл для чего, собственно, затевался
весь этот поход, его полностью захватила атмосфера клуба. К новичкам, как
обычно, отнеслись с интересом и уважением, попробовали "в работе" на
деревянном оружии, поразились странноватой "ведьмачьей" выучке Джека, -
два года занятий кендо не проходят бесследно, - стали расспрашивать о
жизни. Закончилось все это двумя бутылками вина "за знакомство" и ребята
вернулись на Лагерную поздно ночью совершенно счастливыми. Новые люди -
новые впечатления... Тренировки три раза в неделю, плюс воскресные сборы,
когда в клуб сходились все, кто не мог прийти на неделе по занятости.
Именно на таком сборе Японец и познакомился с Татьяной - лучшей
фехтовальщицей клуба.
  В принципе он сразу понял, что эта девушка не для него, слишком уж
красива, умна, интересна - постоянный центр внимания. Вокруг нее
беспрерывно был кто-то из парней, не чета Японцу, но никому из них она не
отдавала предпочтения, оставаясь приветливой со всеми и для всех
недоступной. Ночами Японец вздыхал, ворочался, но по привычке, считая себя
личностью заурядной, предпринимать какие-либо действия и не думал - чего
зря позориться? Хотел уйти из клуба, но передумал, очень уж было там
интересно. К тому же Джека оттуда за уши не утащишь, а сидеть одному по
вечерам в забытом всеми богами домике не хотелось почти до истерики.
  Фролов в клубе появлялся редко, переговаривал с руководством, расспрашивал
о планах, о предстоящих турнирах. Казалось, на подопечного внимания не
обращал вовсе - пусть себе тренируется. Но это только казалось, потому что
все шло так, как задумывалось с самого начала. И не малую роль на
начальном этапе этих планов играл Джек.
  Очень уж большим молодцом он был в рубке на мечах - техника напористая,
яркая, неординарная, а главное эффективная. Мало кто мог устоять. К тому
же москвич в таком маленьком городе без внимания не останется, не
оставался без внимания и Японец, поскольку тоже был москвичом, а главное
другом Джека. Но вбив себе в голову, что никому не нужен и ничего в данном
случае сделать не может, подопечный ничего и не делал. Саша этого ожидал и
все действия предпринял сам. Хотя, собственно, ничего особенного и не
требовалось, просто если человек умеет что-то делать хорошо, он должен это
делать - иначе беда. Японец умел петь. Не просто петь, а петь собственные
песни, причем так, что дух захватывало - слушать можно было часами. Беда
лишь в том, что он молчал об этом умении, как партизан на допросе, все
боялся обратить на себя излишнее внимание, хотя по ночам только и думал,
как это сделать. Саша сдал его беззастенчиво, ни один волос дыбом не стал,
мол, умеет Женя петь, да так, что заслушаетесь.
  Насели... Отнекивался подопечный долго, но толпой дожали и деваться было
некуда, особенно когда за всех попросила Татьяна. Притащили гитару и
Японец запел... Пел он о воле, о чести, о доблести, о нелегком ратном
труде и о любви, за которую и в огонь, и в воду, и на любую, даже самую
страшную смерть.
  Притихли...
  Слушали долго, запоем, в перерывах обсуждали уважительно, шепотом,
терпеливо ждали, пока певец подстроит гитару. Такого в эдакой глуши никто
из них и не слыхивал. Сам Японец был уверен, что пел хуже некуда, но в
этот вечер Татьяну до дома провожал именно он. Никто оспаривать это право
даже не думал - лучшие воины и лучшие певцы во все времена пользовались на
Руси уважением и почетом.
  Саша вечером потирал руки, выкладывая историю со счастливым концом жене, а
подопечный до часу ночи простоял с Татьяной в подъезде и до утра лежал на
кровати без сна, пялясь в потолок глуповатой счастливой улыбкой. О Саше он
в это время не думал, был уверен, что всего добился самостоятельно. А
Фролову было без разницы - главное, что дело сладилось.
  Татьяна оказалась вовсе не такой боевитой и неуязвимой, какой хотела
казаться в клубе...
  - Милая... Ласковая... - не помня себя от счастья, шептал вечерами Женя.
  Кличку "Японец" в те дни похоронили без всяких почестей, как символ того,
что Женька стал другим человеком. Только Джек за спиной упорно звал его по
старому, не веря в окончательный успех предприятия и дабы зазря не
переучиваться.
  Да, вне клуба Татьяна, Танечка, как звал ее Женя, была совсем другой -
тихая, загадочная и какая-то грустная. О семье почти не говорила, только
то, что живет без отца, с младшим братом и мамой. Институт, клуб, книги -
почти все ее интересы, даже друзей особенных нет, в основном все как были,
так и оставались добрыми знакомыми.
  Женька чувствовал, что эта затаенная грусть мешает им сблизиться, как
мешала, наверное, многим другим сблизиться с Таней. С одной стороны он от
души благодарил за это высшие силы, с другой люто гневался за это на них.
Он хотел быть ближе к той, которую искал и ждал так давно, но смелости
влезть в чужую душу все таки не хватало. Да, странностей в Танином
поведении было с избытком, через край, можно сказать. Это давило, мучило,
заставляло задуматься.
  Например провожать себя девушка позволяла только до подъезда - Женя не
знал ни этаж, не квартиру, где она жила. Не давала она и телефон, хотя он
был, как-то раз Таня об этом обмолвилась. Все решила зародившаяся и
окрепшая в эти дни ответственность за любимую - Женя не выдержал
непривычного душевного груза и стал плакаться Фролову в жилетку.
  - Не понял? - ставя кастрюлю с водой на электроплитку, поднял брови Саша.
- Что значит ГРУСТНАЯ? Слушай, друже, ты что-то совсем оборзел... То тебе
помоги познакомиться, то, теперь, развесели.
  - Не бурчи! Чего ты такой злой с утра? Понимаешь, Саня, с ней что-то
серьезное. Очень. Но я никак не могу узнать в чем дело.
  - Спроси.
  - Не могу! А вдруг это как ножом по сердцу? Надо бы выяснить как-то
иначе...
  - Во... Ты как скажешь... Хочешь нанять меня частным детективом? - Ну...
Что-то вроде того.
  - А платишь скока?
  - Ну тебя... - Женька обиделся не на шутку. - А вдруг человек в беде?
  - Ты сам только выкарабкался из большой беды, а уже туда же - в спасатели.
  - Из какой такой беды? - искренне удивился тот, кого совсем недавно звали
Японцем. - Ладно, отвянь... - Фролов насупился и высыпал пельмени в
кипящую воду.
  - Хорошо, я заплачу. Помнишь, мою электрогитару в Москве, а? Она твоя,
если выяснишь все и поможешь.
  Саша чуть не ошпарился - вздрогнул даже не смотря на всю многолетнюю
выучку.
  - Сдурел? - негромко шепнул он.
  Но уже понял, что дело действительно очень серьезное.
  - Ладно... - Фролов выглядел чуть сконфуженно. - Ты гитару того... себе
оставь понял? Это я пошутил на счет платы, веришь? И давай, выкладывай все
про свою Таню. Пельмени были благополучно съедены, Джек взял Сашин
спортивный велик и поехал размяться по горам, чтоб не терять формы.
Начался разговор - не столько долгий, сколько нудный, потому что Женька
стеснялся и сведения из него приходилось клещами вытягивать. Но в
результате Саша узнал достаточно, чтоб начать действовать самому.
  Для начала он, с помощью компьютерного справочника, выяснил Танин адрес и
телефон по узнанной в клубе фамилии. Удивительным оказалось то, что в
указанном Женей доме на эту фамилию был зарегистрирован всего один
телефон, причем квартира эта оказалась НЕ В ТОМ подъезде, где Женя по
вечерам прощался с Таней. Затем, пользуясь скудной Женькиной информацией и
своими милицейскими связями, узнал место, где работает Танина мама. Дальше
больше - брату пятнадцать лет, учится, занимается в каком-то кружке, отец
жив, но с семьей не живет. Обычное дело. Многие так живут и это вовсе не
повод, чтоб вести себя как Таня. Хотя такая странная замкнутая
общительность может быть обусловлена не внешними, а внутренними, чисто
психологическими причинами, но Фролов был последователен и решил для
начала попробовать нащупать причину внешнюю. Дело в том, что с внутренней
причиной он бы связываться не стал - это дело врачей. Как говаривали
рыцари Круглого Стола: "Дай мне силы изменить то, что можно изменить, дай
мне терпение принять то, что изменить нельзя и дай разум, отличить одно от
другого."
Неразрешимые проблемы Саша старался на себя не вешать, наверное поэтому у
него никогда их и не было. Линя возможных проблем, связанных с Таниной
мамой, оказалось тупиковой - женщина вполне благополучная, бухгалтер очень
приличной фирмы, зарплата регулярная и не маленькая - на всех хватает. Без
излишков, но пояса подтягивать не надо, как самому Фролову иногда.
  Таня тоже вроде бы в норме - институт тянет успешно, интересуется
историей, этимологией, занимается в клубе исторического фехтования, имеет
призы на турнирах. Подруги, друзья... Обычная девушка. Ее и замкнутой
назвать трудно, наоборот, общительна сверх всякой меры, центр всеобщего
внимания. Если бы Женька не познакомился с ней ближе, все проблемы так бы
и остались в тени.
  Первый сигнал тревоги прозвучал для Саши, когда он начал исподволь, через
Женю, узнавать меню семьи, кто во что одевается и вообще приблизительные
расходы. Оказалось, что любую подобную тему Таня старательно обходит,
отшучивается или отнекивается, а иногда откровенно обижается. Первое, что
пришло Фролову в голову - мама пьет. Посудачил с бабушками у подъезда...
Отбой. Ничего похожего. Тихая женщина, выглядит свежо, никогда не
скандалит, по воскресеньям надевает косынку, словно в церковь идет, но в
церкви ее как раз никто никогда не видел. Дело зашло в тупик, потому что
расспрашивать Таню о религиозных пристрастиях мамы, было бы в высшей
степени глупо - если проблема действительно в этом, как заподозрил Саша,
то не ответит все равно, иначе все давно уже знали бы.
  Пришлось искать обходные маневры и в качестве одного из них неплохо
подходил Танин брат. Это был тот источник информации, через который можно
было выведать очень многое, не вызвав никаких подозрений у самой Татьяны.
Надо было только к нему подобраться. Пару дней Саша потратил на выбор
места контакта, - в конце концов выбрал кружок по изучению английского
языка, - и один день на поиски контактера. На его роль прекрасно подошел
младший Голубев, пятнадцатилетний сын хороших знакомых. Следующим же днем,
после обеда, дело сдвинулось с мертвой точки.
  Знакомство с Витей, так звали Таниного брата, Фролов решил организовать
прямо в кружке английского, заслав туда Диму Голубева под видом
новенького, желающего записаться. Идею поиграть в настоящего разведчика
Дима воспринял с неприкрытым восторгом, а Саша во всем этом спектакле
играл роль Диминого отца.
  Кружок располагался на втором этаже кинотеатра "Москва", в двух маленьких
комнатенках, но занятия проводили прямо в кинозале, освобождая его от
дневных сеансов. Когда молодой мужчина аскетичного вида увел детей на
урок, Фроловым и "сыном" занялась довольно эффектная сорокалетняя женщина.
  - Марта Кори. - стандартной улыбкой поздоровалась она. - Чем могу помочь?
  Фролов выглядел не менее эффектно - жена постаралась. Строгий серый
пиджак, темные брюки из тяжелого шелка, безупречная белая сорочка и даже
галстук. Волосы тоже пришлось привести в порядок, иначе бы костюм не
смотрелся, так что теперь Саша походил на слегка разбогатевшего отставного
офицера. То что надо.
  - Мы бы хотели записаться... - не очень уверенно начал Фролов, заранее
отработав линию поведения. - Я слышал, что у вас бесплатные курсы
английского.
  - Вы правильно слышали... - Марта улыбнулась шире, а глаза работали как
сканер, изучая собеседника, разве что не светились. - Но у нас не только
английский. И не только для детей. Вы ведь офицер флота?
  - Бывший. - неловко пожал плечами Саша.
  - Тем более! - ничуть не смутилась женщина, чуть расправив плечи. - Где-то
работаете?
  Дима Голубев отошел в сторонку, стараясь не мешать взрослым - молодец
мальчик, работает, словно профи.
  Фролов изучал американку не менее внимательно, но совсем не так приметно
как она. Удивился быстрому переходу на флирт. Умеет себя подать с
соблазнительной стороны: Вот только зачем? Нда... Надо пощупать в этом
направлении. Прикинуться эдаким сексуально озабоченным вдовцом.
  - Скорее подрабатываю... Пенсия сейчас вполне человеческая, я ведь служил
в ЧФ, так что нам с сыном на жизнь хватает. Семья не большая...
  Марта клюнула на подставленную наживку. Стала в профиль, показав ладную
грудь.
  - Да, без женщины в доме трудно... - почти без притворства вздохнула она.
  - Особенно с ребенком.
  - Да и без ребенка... - ностальгически вздохнул Саша, робко подняв взгляд.
  Это была такая подсечка - теперь рыба с крючка не сорвется. Очень хорошо.
Но все это в высшей степени странно. Что тут вообще за дела творятся? Не
очень-то похоже на обычные кусы английского языка. Кто они вообще, эти
преподаватели? Англичане? Американцы? По именам же не разберешь... И кем
тут работает эта красавица? Нда...
  Марта оставалась в полной уверенности, что охотится именно она, взгляд
приобрел победное выражение, как у волчицы, взявшей след. Эх, до чего же
переоценивает себя! Думает, будто улыбкой и флиртом можно спрятать от
мужчины все, что угодно, любой интерес, любые эмоции. Может быть от самца
и спрятала бы, но от мужчины вряд ли. Ладно, пусть тешится девочка.
  - Значит у Вас достаточное число свободного времени? - поинтересовалась
"девочка". - Да Вы проходите в комнату, не стесняйтесь. А мальчик пусть
идет в кинозал, осваивается. Как его зовут?
  - Дима. - Я его запишу с Ваших слов. Дима, иди на урок, там дядя Алекс все
тебе объяснит. У нас много новеньких, не стесняйся.
  Младший Голубев играл, как Бельмондо, не подвел - на лице буквально
написана жажда познавать иностранный язык, в глазах неподдельная
заинтересованность и легкий налет покорности. Прямо идеальный ребенок из
слезливого американского фильма. Красота!
  Фролов еле удержался, чтоб ему не подмигнуть.
  - И отчего же Вы так интересовались моим свободным временем? - Саша
поспешил поддержать разговор, потому что когда подсек рыбу, нужно
быстренько ее вытянуть, иначе все усилия зря.
  - Хотела Вам рассказать о нашей программе для взрослых. - тепло улыбнулась
женщина, открывая одну из комнат. - Если у Вас есть свободное время по
вечерам, то Вы могли бы принять в ней участие.
  - И что это за программа? Тоже курсы английского? - Саша вошел внутрь и
оглядел обстановку.
  Два замечательных мягких стула с амортизаторами, большой компьютер на
столе таращится выключенным монитором, куча бумаг повсюду, даже на
подоконнике. И почти все на английском. Не разобрать.
  - Ну... Это не совсем просто объяснить. Очень многосторонне. - Марта
развела руками и грациозно присела на стул.
  За окном бушевал летний вечер - темнеть начнет не скоро. Солнечные лучи
просачивались сквозь полузакрытые жалюзи и замирали на черной ткани
бархатистого платья, мягко скрывающего едва заметную излишнюю полноту
женщины. Сквозь открытую форточку слышно было, как чирикают воробьи,
купаясь в теплой пыли у автостоянки.
  Фролов обратил внимание на табличку у двери и предположил, что "Миссия
Надежды" все таки именно американское детище - англичане не так активно
занимаются сектантскими проповедями и уж совсем мало их экспортируют. За
океаном же на этом руку набили отменно: адвентисты Седьмого Дня, свидетели
Иеговы и прочая нечисть, взращенная на навозе "общечеловеческих"
ценностей. В России половина этой дряни запрещена, а тут еще трепыхаются.
Даже вполне не плохо.
  Значит, если Марта американка, то вести себя нужно как можно более
галантно - у этих грубых крестьян подсознательное преклонение перед любыми
проявлениями аристократизма. Некая задавленная сознанием англофилия. Не
даром у них таким успехом пользовался сериал "Династия" и "Санта Барбара"
- картинки красивой аристократичной жизни, идеал для подражания.
  Саша поправил пиджак и присел на самый краешек стула. - Я так понял, что
ваша программа с религиозным уклоном? - неопределенным тоном спросил он.
  - Вас это беспокоит? - чуть напряглась женщина. В глазах мелькнуло желание
распознать настроение собеседника.
  - Нет, просто я не очень религиозен. Боюсь, что будет неинтересно.
  - Что Вы! - тут же включилась с изменившуюся обстановку Марта. - Наша
программа для всех! И мы никому ничего не навязываем. Представьте себе
некий клуб. Да, именно клуб, где люди могут встречаться, проводить время,
беседовать с теми, чьи интересы им близки.
  - Звучит заманчиво. - с налетом грусти улыбнулся Фролов. - А скажите у вас
ну... в группе много женщин?
  В глазах американки полыхнуло победное пламя.
  - Их даже больше, чем мужчин. К нам их приводит одиночество, понимаете? У
вас в стране так много развалившихся семей...
  "Как будто у вас их меньше". - зло подумал Саша.
  - Вы знаете, тут многие знакомятся. Мы вместе проводим праздники, День
Независимости, День Благодарения, День святого Валентина, выезжаем на
природу, вместе устраиваем пикники. У нас свой автобус, места хватает всем.
  - Так эта ваша программа вроде брачного агентства, что ли? - чуть
разочарованно спросил Фролов.
  - Нет, что Вы! Ничего общего. Я же говорю - просто клуб. Даже не столько
общность интересов, сколько общность душ. Мы много говорим, много слушаем
друг друга. Это некая психологическая реабилитация, что-то вроде лекарства
от одиночества, понимаете? Мы учим и учимся новому взгляду на жизнь,
учимся любить и быть любимыми, не смотря на все перенесенные огорчения.
Любовь это то, что лечит душу. Это... Саша неожиданно поймал себя на том,
что слушает, развесив уши - едва рот не распахнул. Ну и ну! Навыки
эриксонианского гипноза у нее те еще, позавидуешь. И ритм речи, и
подстройка позы, и смысловые акценты. Мастер. Американская школа. Высший
пилотаж. Эдак можно довольно легко внушить очень многое - клиент даже не
почувствует.
  - ...То, что сближает людей. - продолжала Марта. - Любовь это стержень
мироздания, это священное семя, данное Богом. Поэтому мы идем от любви к
Богу, но не останавливаемся на ней, не зацикливаемся. Ведь Иисус был
прежде всего сыном человеческим, его плоть и кровь - плоть и кровь
человека. Только дух его от Бога. Дух, несущий любовь. Истинная любовь
человека может развиться только через человека...
  Фролов попытался незаметно выйти из подстройки, как учил Володя, - хороший
спец по эриксонианской технике внушения наяву, - но побоялся, вдруг Марта
заметит. Лучше напрячь волю. Когда человек знает, что на него пытаются
воздействовать, то это уже невозможно. А женщина пусть думает, что Саша
весь растаял уже, а то забеспокоится. - ...Только в человеке она
зарождается, только им раздувается в буйное пламя. Поэтому мы всячески
приветствуем контакты между людьми в самых разных их проявлениях, от
дружеских до сексуальных. И хотя истинная любовь не связана с сексом, она
имеет корни от Бога, но через секс постигается так же, как через дружбу.
Даже лучше. В принципе секс, это некое продолжение дружбы, переходная
ступень от дружбы к любви. "Вот это завернула..." - подумал Саша. -
"Выходит что секс это не наивысшее проявление любви, как оно есть на самом
деле, а только ступенька, переходный этап к некой абсолютной внетелесной
любви. Весело. Трахайтесь побольше и вы полюбите весь мир. Нда... На такой
лозунг клюнут многие одинокие, кого удерживают от беспорядочных связей
только внутренние запреты. Подобное внушение способно запросто поколебать
систему внутренней дисциплины. Еще как! Людям хочется расслабиться, это
естественно, а тут еще говорят, что расслабляться даже нужно, что это
благо, несущее всеобщую любовь. Ладно, к чему она, интересно, клонит?"
- Дружба и секс - одно целое. - с сияющим взором вещала Марта. - Это
синтез, созданный Богом. Разве можно осудить тех, кто дружит? Так почему
же можно осудить тех, кто занимается сексом? Почему в сексе можно вводить
какие-то особые правила, которых для дружбы нет? Какие вообще могут быть
правила, какие вообще могут быть запреты? Вы говорили, будто наша
программа похожа на брачное агентство, но очень скоро вы поймете, как
далеки от истины. Брак - это ответственность, а ответственность убивает
любовь. Мы же сеем именно любовь, взращиваем ее, стараемся заполнить ей
все уголки мира. Ведь чем больше людей подружатся, тем больше станет в
мире любви, значит чем больше люди будут заниматься сексом, тем сильнее
заполнит их души любовь. Чем меньше запретов для секса, тем меньше
запретов для любви.
  "Пытается создать ложные связи между словами "дружба", любовь" и "секс",
хочет заменить в мозгу значения понятий". - определил Фролов. - "Знакомый
приемчик".
  Американка вдохновенно продолжала, без запинки, словно откатывая
заложенную программу:
  - Сексуальные проявления должны быть такими же естественными, как
проявления симпатии и дружбы. Вам кто-то нравится, значит Вы можете
заняться с этим человеком сексом. Почему нет? Кто выдумал эти запреты?
Человек рожден свободным и одухотворен Богом, значит только Божьим рабом
может он быть, но никак не рабом человеческих запретов. Любые запреты -
это преграда для устремлений души. Покорность должна быть только перед
промыслом Божьим. Но если Бог посылает Вам возможность, то не
воспользоваться ею - отвратительный грех. Отвергнуть данное Богом, это все
равно, что отвергнуть самого Бога.
  "Ничего себе установочка..." - мысленно ужаснулся Саша. - "Попробуй теперь
рыпнись! Не каждый ведь способен катить бочку на бога... Сильно работает
девочка, очень сильно".
  - Бог дал человеку Свободу, значит отвергнуть свободу - это отвергнуть
Бога. - продолжала гнуть свою линию Марта. - Устанавливать себе и другим
любые запреты - это отвергать Бога, давшего нам возможности. Только та
жизнь достойна Человека, в которой нет запретов, одни лишь желания. Но
неудовлетворенные желания вызывают боль, поэтому всегда и во всем надо
достигать удовлетворения. Задуманное и начатое должно быть доведено до
конца. Только так можно приблизиться к Богу. И отказать кому-то в чем-то,
это установить для него запрет.
  - Так что, - вслух усомнился Фролов. - Если кто-то попросит меня сделать
то, что я не хочу, значит я все равно должен это сделать? Поступиться
собственным желанием?
  - Да. Только далеко не все на это способны и готовы к этому. Только те,
кто по настоящему близки к Богу. - Но если я поступлю вопреки своему
желанию, разве это не будет мне самому каким-то запретом?
  - Да, это так. Но этим вы снимите запрет другого человека, удовлетворите
его желание, а это для воцарения всеобщей любви намного важнее.
Поступиться собственным желанием во имя желания другого - великий подвиг,
приближающий к Богу. Ведь Иисус взошел на крест не от того, что хотел, а
от того, что этого хотели другие. Это был наивысший подвиг - отдать свою
жизнь тому, кто хочет ее забрать. И награда за такой подвиг наивысшая -
стоять по правую руку от Бога в царствии Его.
  - Значит тот, кто дает вопреки собственному желанию, приближается к Богу?
- радостно блеснул глазами Фролов. - Значит достичь царствия Божьего можно
не аскетизмом, не внутренними запретами, а наоборот, удовлетворением
собственных и чужих желаний?
  - Вы все поняли правильно. - довольно улыбнулась женщина, выходя из
состояния подстройки к собеседнику. - Совершенно верно. Мы этому как раз и
учим - отдавать что-то, получая взамен настоящую любовь и близость к Богу.
  - Значит вступив в ваш клуб я могу общаться с людьми, думающими так же,
как Вы тут говорили? - Саша изображал лицом одухотворенную радость. Он это
мог, когда очень постарается.
  - Да, конечно. И их становится все больше. Мы начинали с пятерых, все они
были мужчинами, а теперь наши встречи посещают почти пятьдесят человек,
больше половины из которых женщины.
  - Впечатляет... Значит я могу попросить любую ну...
  - Заняться с Вами сексом? Не бойтесь этого слова, в нем нет ничего
запретного. Мы много говорим об этом на наших занятиях, чтоб преодолеть
почти врожденную стеснительность, свойственную многим русским. Вам слишком
долго устанавливали всяческие запреты, вы не привыкли быть свободными. Мы
этому учим. Многие, почти все, научились этому, но есть и новенькие,
которые идею близости к Богу восприняли не так легко, как Вы. Не
полностью. Поэтому не стоит пока просить любую из женщин заняться с Вами
сексом, Вы можете травмировать еще не адаптированную психику, испортив
все, чего нам удалось достичь, понимаете?
  - А как же с удовлетворением желаний? Мне это так понравилось! Неужели это
все липа?
  - Нет, что Вы! - поспешила уверить Марта. - Просто на первом занятии,
когда я буду знакомить Вас с остальными, я дам Вам особый знак. Если сожму
руку в кулак, когда представлю Вас кому-то, значит этот человек еще не
готов полностью. Хорошо? Но уверяю Вас, таких очень мало, всего пять
человек из пятидесяти. Дело в том, что русские женщины настолько долго
жили в сетях всяческих сексуальных запретов, что выпутаться из них не так
уж просто. На это нужно время.
  - Понимаю. Но пять человек это совсем не много.
  - Да. Только Вы должны помнить, что взяв что-то, придется потом и отдать,
когда кто-то попросит. Если Вы не готовы отдать что угодно по первому
требованию, то не стоит просить у других слишком много. Это просто
нечестно. Вы либо принимаете нашу веру, либо нет. Полностью. Никаких
односторонних вариантов не выйдет. Но от Вас никто ничего не потребует,
пока Вы сами не захотите брать и отдавать. Это приходит скоро, причем к
мужчинам быстрее, чем к женщинам. Но приходит только через Ваше
собственное желание, ни в коем случае не насильно. Просто приходите на
наши занятия. Послезавтра в это же время.
  - Обязательно! - честно пообещал Фролов. - Нда... Как-то даже не верится,
что все это правда... Я как-то неестественно себя чувствую, словно шторы с
глаз упали и воздух стал чистым-чистым...
  - Это естественная реакция. - улыбнулась женщина. - Эйфория от познания
Истины. В такие моменты очень желательно подтверждение сказанному, тогда
все становится на естественные места. Вот у Вас есть какое-нибудь желание,
которое я в состоянии удовлетворить? Попросите, не стесняйтесь.
  Саша прекрасно понимал, какую именно просьбу она желает услышать, но
именно ЭТО делать сейчас он хотел меньше всего. Тем более с американкой.
Пусть даже не такой толстой, как большинство ее соотечественниц. Фу...
Противно даже думать. Надо как-то выкрутиться. Что бы пожелать попроще,
для отмазки? О! Классная мысль!
  - Да, наверное Вы можете удовлетворить одно из моих желаний. - честно
признался он.
  Марта с готовностью улыбнулась. Ободряюще так, мол, давай, говори, не
стесняйся.
  - Я хочу... - робко продолжил Саша. - Взять у Вас пятьдесят долларов.
  Улыбка не сошла с лица женщины, но на мгновение застыла, будто
превратившись в холодную маску.
  - Это Ваше желание? - несколько заторможено переспросила она. - Вы уверены?
  - Абсолютно! Хочу хорошую электробритву купить. Американскую. Тогда можно
будет подумать и о других желаниях.
  - О них можно подумать и сейчас. - чуть раздвинула бедра женщина, показав
под платьем довольно эффектные ноги.
  - Нужно быть последовательным в желаниях. - убежденно покачал головой
Саша. - И не требовать сразу слишком многого. Вы же говорили!
  - Да, конечно... Она сконфуженно открыла сумочку и протянула улыбающемуся
Фролову новенькую пятидесятку. - Спасибо! - от души поблагодарил он.
  - Всегда пожалуйста. - выдохнула американка. Саша был за нее очень рад,
ведь особого желания давать ему деньги она не испытывала, значит здорово
приблизилась к своему богу. Всегда приятно делать добрые дела!
  Они еще поболтали непринужденно, пока не закончился урок английского,
потом Фролов попрощался и пошел забирать "сына".
  - Ну как? - спросил он юного Голубева, выходя из кинотеатра в багровеющий
закат.
  - Фигня какая-то! - пожал плечами мальчишка. - Такую пургу несли, что уши
чуть не закрутились в трубу. Английским почти не занимались, прочитали
пару текстов и все. В основном беседовали о выборе в жизни и о свободе
этого выбора. Загрузили под кромку, я и сам иногда уши развешивал. Красиво
говорят. Приятно слушать и хочется верить. Так себя чувствуешь, будто
стоит сделать, как велят, и тут же исполнятся все мечты. Увлекательно.
Манит здорово.
  - Ты это чего? - покосился на паренька бывший снайпер. - Проняло, что ли?
  - Неа... Просто жалко, что это все брехня - бестолковая езда по ушам. Но
кое кого проняло. Точнее, похоже, меня одного не проняло.
  - Это от того, что ты мало занятий посетил. У них там гипноз используют
вовсю, так что со временем проняло бы и тебя. Как там Витя?
  - Он у них активист. Староста группы. Примерный ученик. По всему видать -
легко поддается. На идиота похож. Преподам едва в пасть не заглядывает.
  - Понятно...
  Саша отвел ребенка домой и вернулся на Лагерную. Настроение было
прекрасным - теперь ясно откуда ветер дует. Но Женьке пока говорить
рановато, надо все выяснить досконально. Ничего, от двух дней ничего не
изменится.
  - Ну как? - спросил он Джека, входя в старенький домик.
  Свет в комнате лился только от экрана ноутбука, Женьки дома не было,
наверняка гулял с Таней.
  - Во! - Джек оторвался от компьютера, снял наушники и показал поднятый
вверх большой палец. - Слышно отлично! - Дай-ка! - Фролов приложил наушник
к уху. - Блин, все по-английски.
  - А ты думал, они меж собой по-русски говорят?
  - Не остри.
  - Куда прицепил жучок?
  - Воткнул под крышку стола, почти под компьютером. Пойдет?
  - Пойдет. Только когда машину включают, слышно как винт и вентилятор
шумит, но это не страшно, говорят разборчиво. - Как ты их понимаешь? -
скривился Саша.
  - Посидел бы в Интернете столько, сколько я в свое время, знал бы аглицкий
почти как родной. А кроме того у нас в школе была особая манера
преподавания английского. Знаешь, очень эффективная, я скажу.
  - По методу Илоны Давыдовой? - Иди ты! У нас училка была с выдумкой. Мало
того, что гоняла по полной программе, плюс Тойфл, так еще придумала читать
американские детективы на языке оригинала. Поставит тебе на ногу свою
ножку в туфельке с каблуком-шпилькой и слушает, а если ошибся в чтении,
произношении или переводе, ка-а-а-к наступит этой шпилечкой! Мало не
покажется... До слез не доходило, но больно. Если ошибался на сдаче Тойфл,
то вешала на грудь табличку, в двух английских словах объясняющую, что ты
ученик малоспособный и толку с тебя не будет. И сиди с ней, как дурак, до
конца урока.
  - Прямо Освенцим какой-то... - усмехнулся Фролов. - Садить таких надо.
  - Это тебя надо садить. Вот это я и называю эффективной методикой обучения.
  - А... Ладно, не кипятись.
  - Ты когда-нибудь видел меня кипяченым? Слушай, а ведь хороший у тебя
жучок! До кинотеатра больше километра, а слышно так, словно плеер крутишь..
  - Гадость не держим. У него запуск от голоса, так что батарею расходует
экономно, да к тому же и мощность у него махонькая, едва на двести метров
идет передача.
  - А как же слышно так далеко?
  - Эх ты! Про ретрансляторы слышал? К этому жучку в комплекте давался -
устройство размером с магнитофон. Я его у Голубевых поставил, аж на
двенадцатом этаже - на полгорода слышно. Дня на три, на четыре батарей
передатчика хватит, а ретранслятор работает от розетки, так что еще
послушаем. Утром законспектируй услышанное, хорошо?
  - Идет.
  - Как тебе понравился загруз?
  - Фигня какая-то: - честно признался Джек. - Рассчитано на идиотов.
  - Это тебе так показалось потому, что по радио слушал. А так: Сильно они
там работают. Слыхал про эриксонианскую технику гипноза?
  - Внушение наяву, что ли? Подстройка к позе, подстройка к дыханию: Так?
  - Так. Не торможение коры головного мозга, как при обычном гипнозе, а
наоборот, создание локализованного гипервозбужденного участка в коре.
Честно скажу - эффективно.
  - Фигня! Вот на бабки ты ее развел эффективно. Знаешь, я даже проникся.
Давай сюда, как раз надо за сотовый уплатить.
  - Э! Погоди! - попробовал возмутиться Фролов. - Дернули меня черти,
поставить жучек раньше, чем взять деньги : А ты тоже: Акустик, чтоб его:
Слухач.
  - Давай, давай, не жмись! - широко улыбнулся Джек. - Бог велел делиться.
  - Ладно, тогда пополам! - неохотно согласился Саша, вытягивая из
пиджачного кармана новенькую зелененькую купюру. - Блин, а я хотел Маринке
цветы купить, в кои то веки! Конфет коробку, крутые колготки:
  - На все это хватит двадцатки. - Джек порылся в заднем кармане джинсов и
выудил мятую двадцатидолларовую купюру. - Вот, возьми. А эту давай, давай!
Фролов неохотно разжал пальцы и добытая в честном бою пятидесятка
затерялась в недрах Джекова кармана. Оставалось только вздохнуть.
  - Вообще-то, сотовый телефон, это буржуйство и роскошь: - в который уж раз
начал Саша.
  - Ага: - с ироничным пониманием наморщился Джек и яркий отблеск монитора
отчетливо отразился в линзах очков. - Вот когда дашь добро на то, чтоб
провести нормальную линию, тогда и будешь говорить о роскоши.
  - Ну, блин, опять мочало с начала! Ты что, не понимаешь? Я хату не хочу
лишний раз палить! Телефон это ведь штука такая... Не успеют поставить,
как внесут в кучу всяческих справочников и каждая собака, начиная от
телефониста-линейщика и кончая любопытным идиотом, будет знать где мы
разместились. Оно надо?
  - Фигню ты говоришь... - снова повернулся к монитору Джек. - По твоей
фамилии нас бы действительно вычислили, очень уж активную жизнь ведешь. А
меня кто знает? Давно бы зарегистрировал телефон на меня и не надо было бы
геммороиться. А так лучше не фыркай, что деньги уходят. Без связи все
равно жить нельзя.
  - Ладно, подумаю, веришь?
  - По крайней мере надеюсь.
  - Молодец. К утру не забудь отчет об услышанном.
  - Ага... - Джек уже углубился мыслями в недра какой-то новой программы и
ничего вокруг не замечал.
  Скорее всего программа эта была написана им самим и очень сомнительно, что
предназначалась для каких-нибудь добрых целей. Джек обладал удивительной
способностью по обрывкам разговора, по отдельным словам составлять
довольно ясную и вполне целостную картину. Именно поэтому Фролов и усадил
его на прослушку - одного знания английского было бы мало. Вечером
следующего дня Саша снова оделся в пиджак, выглаженную сорочку и
специально подобранные штаны, только галстук не стал одевать - надоел хуже
горькой редьки. И так сойдет. - На задание? - усмехнулась Марина.
  За годы супружеской жизни она уже привыкла, что такого мужа на коротком
поводке держать просто нельзя - сдохнет со скуки. Пусть лучше поиграется,
чем будет уныло сохнуть у телевизора, который все равно не смотрит из
принципа.
  - Ага... - Фролов последний раз посмотрел на висящий в шкафу галстук,
сморщился и пошел в прихожую одевать туфли. - Минут через пятнадцать
звякни Голубевым, пусть собирают Димку. А я на минутку к ребятам на
Лагерную заскочу.
  - Давай, давай, только сильно не задерживайся.
  - Хорошо. Перетрахаю всех теток, какие попадутся и сразу домой.
  - На ужин хлеба нет, так что купи батон, когда будешь возвращаться.
  - Ага... - Саша отпер дверь и спешно выскочил в подъезд. - К двадцати
часам буду как штык, веришь?
  - Свежо предание...

  На Лагерной Джек сидел один, видно Женька опять умотал с Таней, но это как
раз нормально. Пусть привыкает к человеческой жизни.
  - Ну что? - Саша оторвал друга от измученного компьютера.
  - Никак не могу отладить эту чертову прогу. Маленькая, а какая
зловредная...
  - Я не о том. Что с прослушкой? Что-нибудь выяснил? Где отчет?
  - Обойдешься без отчета, как все выясню, так и расскажу. Но пока не все
ясно, маловато информации. - Ну хоть что-нибудь расскажи! Я ведь туда иду,
а как соваться в пекло совершенно безоружным?
  - Топор возьми.
  - Нашел время умничать! У меня времени нет ни копейки, мне еще малого
Голубева надо забрать. - в голосе Фролова обозначились нотки нешуточного
раздражения.
  - Остынь и послушай. - Джек оторвался от клавиатуры. - Что-то там, конечно
не ладно, вчера они подбивали какие-то сомнительные списки, но из обрывков
слов целостную картину составить ой как трудно.
  - Поэтому я тебя и посадил. - фыркнул Саша.
  - Я тоже не бог! Разве что наполовину... Нужно изнутри поглядеть. Ладно,
попробуй выяснить, много ли в старшей группе миссии неженатых и
незамужних, а заодно обрати особое внимание на некоего Алекса Бертрана.
Есть там у них такой. Надо узнать за что он отвечает хотя бы
приблизительно. В любом случае вчера вечером он говорил с этой Мартой о
Таниной маме. Я услышал фамилию. Понял?
  - Ну, хоть это... Что там по твоему вообще происходит?
  - Охмуряловка. - безразлично ответил Джек. - Вот только цели мне пока не
совсем ясны. Но организация суровая, явно добиваются чего-то конкретного.
  - Ладно, спасибо хоть на этом. Все, я побежал.
  С Димой Голубевым встретились у самого кинотеатра. Переговорили, словно
заправские разведчики перед десантированием на оккупированную территорию,
даже перемигнулись заговорщицки.
  - Гляди в оба! - шутливо напомнил Фролов.
  Но глаза парнишки были не по детски серьезными - не до шуточек. Для него
это была не просто игра - уже понял, что дело приходится иметь с самым
настоящим врагом. Причем за прошедшие дни Саша ни словом не обмолвился о
своем отношении к американцам, не зачем было, но мальчишка почуял все сам.
То ли насмотрелся вчера на пустые глаза одурманенных чуждой моралью
сверстников, то ли проклюнулись в нем едва ощутимые ростки генной памяти
предков-воинов, умевших по едва ощутим изменениям обстановки вычленять
смертельную опасность для себя и для рода-племени. Навероне передается
что-то такое по наследству... Голубев все таки улыбнулся, словно уронил
последнюю каплю воды из опустевшей фляги, картинно козырнул двумя пальцами
и первым ступил на лестницу. Фролов невольно загляделся на гордую осанку
мальчика, тот шел расправив плечи, будто гардемарин на последнюю битву,
разве что не хватало снаряженного свинцом карабина. Но он наверное был,
этот карабин, точно был - невидимый, мысленный, на истертом ветрами и
солью ремне, иначе от чего бы так поднялось угловатое мальчишечье плечико?
  Они поднялись по лестнице, вошли в вестибюль второго этажа и почти
физически налетели на лучезарную улыбку Марты. - Добрый вечер! - мягко
поздоровалась она. - Дети уже почти все собрались. Иди Дима, там дядя
Алекс с вами займется до начала уроков.
  - А потом? - с напускным безразличием спросил Голубев, словно не из
интереса даже, а лишь бы не промолчать.
  Умница а не мальчик.
  - Потом с вами займется Кэралайн, сегодня будет особый урок. А дядя Алекс
поможет мне заняться со старшей группой.
  - А... - так же безразлично кивнул Дима, но Фролов заметил выставленный
вниз указательный палец на его руке.
  Он сам учил мальчишку боевым сигналам и этот означал: "Обрати внимание".
Во дает! Играет конечно, но разве не игры и не книги делают из мальчишек
героев? Иногда.
  Когда Дима ушел в зрительный зал, улыбка Марты сделалась если не шире, то
гораздо теплее.
  - Взрослые собираются потихоньку. Идемте, выпьем кофе. Кстати, вы купили
себе бритву?
  - Выбираю... - немного сконфузился Саша, все же заметив в глазах
американки холодный блеск льда. Припомнила... Ну-ну. За что боролась, на
то и напоролось. Народ действительно уже сидел в одной из двух комнат, в
той что побольше и без компьютера. Окна в ней не было, только удобные
кожаные кресла и низкий столик из тонированного стекла. Свет мягкий,
успокаивающий, льющийся неспешным потоком из низко подвешенных настенных
светильников. Породистый запах горячего кофе. Интим...
  В креслах сидело всего пять человек, четверо женщин и очень застенчивый
молодой человек, прыщавый, худой, робко прятавший взгляд за легким налетом
притворной скуки. Женщины вели спокойную беседу, играя в светский салон, а
парень теребил в руках зеленую книжку о защите окружающей среды. Фролов
ничуть бы не удивился, если бы он держал ее вверх ногами.
  Это была самая легкая мишень, почти беззащитная. Но Фролов знал одно
верное правило - из всех мишеней надо выбирать самую сложную, с остальными
справиться будет легче. Ладно... Поработаем, как любил говаривать Андрей.
Саша надел на лицо наиболее флиртующую из дежурных улыбок и подсел к самой
некрасивой женщине. Статный, представительный в непривычном костюме,
эффектно напружиненный - настоящий мужчина. От него даже пахло
уверенностью и силой. Не человек, а сплошная эротическая фантазия всех
сорокалетних женщин. Снайперский выстрел в сердце. Наповал.
  - Вы новенький? - не замедлила получить пулю женщина. - Я вас раньше не
видела.
  - Да? А мне кажется мы уже где-то встречались. Глупо и заезжено, но для
этой клушки пойдет.
  - Да? Я работаю в читальном зале Морской библиотеки. Может быть там?
  - Да... Наверное. Но я такой рассеянный, когда читаю...
  В разговор вклинилась неприятная шершавая пауза.
  - Меня зовут Инной. - женщина на американский манер протянула руку для
пожатия. Дурацкий обычай здороваться за руку с женщиной, но Фролов пухлую
ладошку все же пожал, даже привстал из почтительности. Увидела бы Марина,
дулась бы потом неделю - с ней он галантных манер не проявлял. А какая
женщина хотя бы в тайне не хочет рыцарского обхождения? Но для Саши жена
была намного больше чем просто женщиной, скорее доброй боевой подругой.
Начальником тыла. Стеной, надежно прикрывающей спину. За все время, пока
они знакомы, он ни разу не услышал вслед банального: "Будь осторожен" или
"Береги себя". Она и без этого знала, что он вернется. И он возвращался.
Всегда.
  - А меня звать Александром. - Саша коротко поклонился на манер
белогвардейского офицера.
  - Вы работаете? - пухленькая сорокалетняя Инна словно передернула затвор,
загоняя в ствол разговора первый патрон из обоймы дежурных банальностей. -
Уже нет. В отставке. Он хотел добавить: "Неженат, воспитываю сына", - но
это был бы уже явный перебор.
  Разговор постепенно выстраивался в длинную пулеметную очередь легкого
флирта и минут через десять Саша уже знал о делах, творящихся в миссии
больше, чем Джек со своими наушниками. Хотя и не совсем в том ключе, в
котором хотелось.
  Народ постепенно собирался, все десять кресел уже были заняты, а в стороне
от столика собрались несколько оживленных группок по двое, по трое.
Мужчины курили, манерно выпуская дым подобно героям боевиков, женщины
обжигали кокетливые губки ароматным кофе.
  Да... Действительно клуб. Интересно, какова же тут роль самих миссионеров?
И чего они ждут? Что же по их понятию называется "вести группу"? Марта
перемещалась от одной кучки народа к другой, шутила, здоровалась,
показывала какие-то бумаги. Мужчины откровенно на нее заглядывались,
женщины взирали с неприкрытым почтением. Ну да, конечно...
Представительница высокой заокеанской культуры. Образец для подражания.
Ладная, энергичная.
  В дальнем углу собралась довольно большая группа женщин, значительно
старше сорока лет, у многих на головах платки, будто в церкви, а в глазах
особое выражение, какое бывает у сильно продвинутых богомольцев.
Отрешенное. На грани воинствующей тупости. Они оживленно обсуждали
какую-то книгу со здоровенным католическим крестом на мягкой обложке. Им
было интересно. Тут вообще всем было интересно, даже Саше, хотя каждая
группка занималась, по сути, своими делами. Все разные и все какие-то
одинаковые. Странно... Среди богомолок Фролов различил ссутулившиеся плечи
Таниной мамы. Так. Не пялиться, но и глаз не спускать. Может удастся
что-то понять простым визуальным осмотром? Из разговора с Инной Саша
быстро выяснил главное, о чем просил Джек - женатых и замужних в группе
нет вовсе, только одинокие. Эдакая вечеринка для тех, кому за тридцать,
хотя за тридцать здесь было далеко не всем. Посиделки.
  Фролов попробовал мысленно втиснуть себя в шкуру тридцатипятилетнего
холостяка, для которого еще один брак похлеще занозы в заднице. Да, не
весело. А тут можно расслабиться, пообщаться, познакомиться. И все легко,
прилично, даже без намека на какую-либо ответственность. Красота! Должно
быть очень привлекательно.
  В шкуру женщины влезть было намного сложнее, но Саша все равно
почувствовал некоторую привлекательность таких отношений. Да... На
женщинах всегда лежит больше ответственности в отношениях полов, чем на
мужчинах, но видимо тут научились с ней успешно расправляться. Наконец
Марта подошла к столику и привлекла внимание собравшихся всем своим
лучезарным видом.
  - Сегодня у нас особый вечер... - тихо начала она и последние разговоры
стихли. - Сегодня в наш клуб, в нашу миссию, в нашу семью пришел новый
человек. Его имя Александр Фролов. К нам приходит немало людей, семья наша
становится больше, крепче, но, как и раньше, мы встречаем каждого с тем же
вниманием, с той же любовью, с какой встречали первых, пришедших в миссию.
Она чуть повысила голос, едва заметно, но Саша моментально уловил
подстройку к фоновому шуму комнаты. Так... Начинается езда по ушам. Эта
тетя умеет акцентировать внимание на чем нужно.
  - Что руководит Богом? Любовь! Что руководит нами? Любовь к Богу. И каким
же может быть высшее проявление любви? Проявить наивысшую любовь, можно
лишь уподобившись тому, кого любишь. Все мы создания Божьи, дети Его,
подобия Его. В каждом из нас Его искра. И эта искра - любовь. Любовь и
самопожертвование во имя того, кого любишь.
  Марта чуть понизила голос, плавно выходя из подстройки, но народ еще
некоторое время сидел тихо, переваривал услышанную чушь. Лишь через
минуту, а то и полторы, разговоры вернулись в прежнее русло. Да они тут
все под ее каблуком! Особенно мужики. Черт... Едва в рот не заглядывают.
  Саше на миг показалось, что если бы американка попросила кого-нибудь в
таком состоянии выпрыгнуть в окно ради любви и самопожертвования, он бы
сделал это не задумываясь ни на миг.
  Конечно, все было не так уж плохо, подавить волю до такого состояния,
говорят, вообще не возможно, но реакция, которая видна невооруженным
глазом, тоже многого стоит. Они верят этой женщине. Она для них и есть
бог. Хотя не для всех...
  Фролов подметил, что если мужчины даже не пытаются скрыть некоторое
раболепие во взглядах, то женщины ведут себя вполне пристойно, не
выказывая ничего, кроме крайнего уважения. Хотя нет... Одна черноволосая
красавица бросала на Марту совершенно влюбленный взгляд из под обреза
угольно черной челки. Так...
  То, что все происходящее каким-то загадочным образом связанно с сексом,
понял бы и непроходимый тупица. Куда сложнее было уловить суть тех
веревочек, которые связывают любовь к Богу, о которой тут столько говорят,
секс, о котором тут все только и думают, и грустные Танины глаза. Самое
смешное в том, что если миссионеры действительно сплели какую-то сеть
мошенничества из шелковых нитей секса, то сеть эта вышла явно щербатой -
на женщин не действовала. Если, конечно, отбросить небольшой процент
нетрадиционно ориентированных. А так...
  Марта, конечно, выглядела необыкновенно эффектно, умела одеться, умела
себя подать, скрыв недостатки и ярко подчеркнув достоинства. Но этого было
мало, хоть мужчины и млели от одного ее вида, хоть и готовы были под таким
соусом воспринять и принять чуть ли не любую чушь, предназначенную
неизвестно для чего.
  Но то мужчины...
  А женщины?
  Очень скоро Саша получил ответ и на этот вопрос. В комнату, извинившись за
опоздание, вошел настолько блистательный мужчина, что Фролов даже мысленно
присвистнул. Умеют набирать персонал! - А вот и Алекс! - радостно
воскликнула Марта, а все до единого женские взгляды обратились к вошедшему.
  Даже богомолки оторвались от обсуждения явно священного текста.
  Начался длительный процесс рукопожатий и улыбок, а сидящая рядом Инна тут
же отвлеклась от собеседника и превратилась в нечто, созданное лишь для
обожания этого необычного человека.
  Необычнейшего.
  Он сверкал как граненный алмаз, он весь состоял из улыбки, прекрасных
зубов, безукоризненной прически и отменных манер, он двигался как Апполон
и Марс одновременно. Это было какое-то совершенно невозможное воплощение
мужественности. И не только внешне! За этим человеком чувствовалась сила,
ум, умение решать любые проблемы легким взмахом руки. За ним чувствовались
деньги.
  Алекс представлял собой некий благородный сплав одинокого рыцаря и
менестреля, соединяя в себе удивительный романтизм и безукоризненную
точность движений. А когда Марта подошла к нему и взяла под руку, Саша
понял, что этот тандем может вить веревки из любого посетителя миссии. Он
выдохнул застоявшийся в легких воздух и немного расслабился. Теперь
предстояло выяснить, какие именно веревки собираются тут вить и для чего
потом приспосабливать. Но то, что дело не доброе - видно сразу. Сразу?
  Фролов мысленно усмехнулся, продолжая расслабленно сидеть в кресле и
попробовал выстроить мысли в стройный логический ряд.
  Нет. Сразу не видно. Просто весь жизненный опыт подсказывал - добро столь
великолепным не бывает. Вот и все. Но это первое впечатление, ему слишком
доверять не стоит. Надо смотреть и примерять увиденное к давно
отработанной теории, иначе можно таких дров наломать, что на всю зиму
хватит, еще и на лето останется.
  - Поскольку у нас новенький, - лучезарно улыбнулась Марта. - Наверное
стоит устроить вечер знакомства. Как вы думаете?
  Со всех сторон послышались одобрительные голоса.
  - Сначала я всех по очереди представлю, а потом каждый расскажет о своих
друзьях, чтоб не получилось хвастовства. Саша никак не мог понять, что же
такого странного в этой обстановке, но уже начал чувствовать - она
потихоньку действует и на него. Потом понял.
  Доверительность.
  Никто не вел себя естественно, все играли, стараясь казаться лучше, но
никого это не удручало. Игра была веселой, захватывающей, каждый знал, что
это только игра. Возвращение в комфортное состояние беззаботного детства.
И поскольку играли все, причем в одну и ту же игру, то общее состояние
доверительности спаяло разрозненных людей в единую группу. Это состояние
комфорта, практически недоступного за пределами уютного мирка миссии,
притягивало как магнит, действовало как наркотик. Расслабляло. Каждый мог
делать не то, что надо, а то что хочется, мог быть не самим собой, а тем,
кого сам себе выдумал.
  Неудивительно, что все чувствовали себя единым братством. Homo ludenus. И
Фролов неожиданно тоже почувствовал себя частью целого, частью этого
маленького тепленького мирка. Беззаботного. Точно - единая семья.
  Пришлось даже встряхнуться, чтоб сбить накатившееся наваждение.
  Да, тут всем правила доверительность и любовь. Никто никому не был должен,
ни перед кем не было обязательств. И короткие загрузы Марты попадали на
очень благодатную почву. Вечер шел своим чередом, американка по очереди
представляла то одного из посетителей, то другого, несколько шутливо
рассказывала о каждом, а Саша, помня об условленном сигнале, пристально
смотрел на ее ладонь. Уже дважды она сжалась в кулак - один раз возле
мужчины, другой раз возле женщины. Ага... Эти еще не дозрели.
  Когда пришел черед Таниной мамы, Фролов невольно замер в ожидании, только
сердце упруго било по ребрам. Но через несколько щемящих ударов пульс
снова вернулся в норму - не годится нервничать по таким пустякам.
  - Людмила Сергеевна. - представила ее Марта. Ладонь в кулак не сжалась.
  Почему-то у Саши это не вызвало ни малейшего удивления, скорее даже
какое-то облегчение, когда знаешь, что все плохо, но это лучше полного
отсутствия информации. Примерно этого он и ждал... Сети.
  Мягкие, ласковые, незаметные. Липкие. Словно паутина. Они опутывали эту
комнату незримыми нитями, вплетались в души, в сердца, в мысли, в желания,
и не впускали ничего снаружи. Ни грязь, ни заботы, ни свежий вечерний
ветер. Вечер тек своим чередом, Фролов успел переговорить очень со многими
- делал вид, что шутил, делал вид, что смеялся. Пил кофе, любезно
отказывался от сигарет, строил глазки симпатичным женщинам, которых тут
было на удивление мало - все больше тихие мышки. Зато отвечали ему такие
горячие взгляды, что постоянно приходилось помнить о ждущих дома и о том,
что он, в общем-то, на задании. О задании приходилось напоминать себе
особенно часто, поскольку расслабленная атмосфера клуба затягивала с
ужасающей силой и нужно было нешуточно напрягать волю, чтоб не поддаться
всеобщей атмосфере любви и счастья - одного на всех.
  Саша уже понял, что почти любому нормальному человеку в такое место
обязательно захочется вернуться. И это пугало. Пугало не меньше, чем
заложенная на троллейбусной остановке бомба.
  И пусть ученые говорят, что в их лабораториях так и не удалось создать
психотропного оружия. Может это и так. Но оно уже действует это оружие,
четко и безотказно, действует с экранов телевизоров, с экранов кино,
действует вот в таких клубах, в многочисленных сектах, в коммивояжерских
компаниях и брачных агентствах. Снаряды этого оружия - беззаботность и
безответственность, его стволы - огромные деньги. Ведь нельзя на пустом
месте создать необходимое ощущение комфортности. Нужен ароматный кофе,
красивая мебель, эффектные сотрудники, красивые фильмы, ИМЕННО КРАСИВЫЕ.
Не умные, нет. Зачем? Расслабляйтесь, смотрите, вздрагивайте от ужаса и
смейтесь до упаду, вам даже закадровый смех подадут, чтоб не промахнуться.
Точно в цель. Мечты о красивой жизни где-то там, далеко. Фотографии
представительных мужчин в брачных агентствах, картинки далеких, а потому
обязательно прекрасных, аризонских и техасских пустынь, сверкающие лаком и
хромом машины, из окон которых НАШИМ девушкам улыбаются те, кто с
нетерпением ждет их ТАМ.
  И обязательно указана сумма зарплаты, и обязательно место работы.
  Это действует вообще безотказно.
  Фотография в списке, резюме... Я Стивен Белл, разведен, детей нет. Работаю
в компании "Intel". Доход пятьдесят тысяч.
  Круто! Особенно когда фотография на фоне ладного домика, окруженного
лужайкой сочной травы, особенно когда черная "Тойота" стоит у низенького
зеленого заборчика. Рыжий сеттер, темные очки.
  Спросила ли хоть одна из девочек, пытающихся выбраться из "грязного болота
России", отчего же этот блистательный американец не подыщет себе подругу
жизни поближе? Может и спрашивали... Да только все кажется мелочью - авось
пронесет, а хуже чем здесь, просто некуда.
  Ой ли?
  Саша же на эти вопросы ответы знал. Он знал почему именно русские женщины
ПОЛЬЗУЮТСЯ ПОВЫШЕННЫМ СПРОСОМ на рынке брачных услуг. Потому, что
американки не хотят рожать, они заняты только карьерой, оставляя мужей без
шанса на наследника. Потому что муж для них, это только источник дохода.
Потому что при заключении брака они подписывают брачный контракт, в
котором оговорена каждая мелочь, а после развода запросто могут оттяпать
половину состояния мужа.
  А наши не могут. По незнанию, по неопытности, привыкшие к ЧЕЛОВЕЧЕСКОМУ
обращению, а не к выживанию в стае волков. Эта надежда на человеческое
обращение, на пусть крохотную, в большинстве случаев недоразвитую, но все
же частицу гуманизма, присущую нашим душам, как раз больше всего подводит
русских за границей. Наши тоже уже привыкли толкать оступившихся,
научились за какие-то полсотни лет после второй мировой войны, но даже
самые подлые и беспринципные из них сохранили то, что называется совестью.
И если есть хоть какая-то возможность не толкнуть в спину ближнего своего,
то русский этого не сделает, а американец... даже не задумается об этом.
Между собой еще как-то уживаются, хотя и друг друга поедом жрут, но чужаки
для них вообще ценности не имеют. Низшие рассы... Не американцы. Шваль.
  И когда после родов, выкармливания, лечения детских болезней, бессонных
ночей, русскую мамашу вышвыривают из американского дома, она не может
понять, почему же жизнь обошлась с ней настолько жестоко.
  Это не жизнь, дорогуша. Это оружие. Его снаряды беззаботность и
безответственность, его стволы - огромные деньги. И бьет оно точно в цель,
по всем нашим слабостям и мы бы даже могли защититься, если бы знали, что
по нам в буквальном смысле стреляют. Как в тире. С удовольствием и с
улыбочкой, предвкушающей полный успех.
  Но мы не знаем. Мы едим с их рук, мы сами рисуем на лбу мишени, мы ХОТИМ,
чтоб по нам постреляли. А если не захотим?
  Вот на этот вопрос Саша ответа не знал. Но одно он знал твердо - больше
мишенью он не будет. И по друзьям стрелять тоже не даст. Хватит.
Поупражнялись.
  - Ни хрена я не выяснил! - зло шикнул Фролов, вернувшись ночью на Лагерную.
  Джек только усмехнулся, снимая наушники, а Саша скривился и уже спокойнее
добавил:
  - Узнал только, то, что ты попросил - в миссии все одинокие. У многих есть
дети, но в браке не состоит никто. Голубев, молодец мальчишка, узнал
намного больше. В детской группе ведется четкая и конкретная работа по
закреплению установки лояльности по отношению к американцам и Америке.
Даже любви, если говорить точнее. Вываливают все лучшее, что у них есть -
игры, праздники, красивые книжки, музыку. Там вообще все пропитано любовью
и взаимопониманием. Рай на земле, веришь? - Остынь. - Джек достал сигарету
и придвинул поближе к компьютеру ракушку-пепельницу. - Ты выяснил главное.
Теперь у меня ясная и четкая картина...
  - Ну так поделись! Конспиратор...
  - А... Сейчас, погоди.
  Пламя зажигалки вспыхнуло и погасло, в полумраке комнаты остался только
огонек сигареты и ровный свет монитора. И дым. Сизый, трепещущий.
  Саша помахал у лица ладонью.
  - Короче так, - чуть качнулся на табуретке Джек. - Не знаю, за каким
чертом им это понадобилось, но эти ваши юсовцы ставят слушателей миссии в
довольно дурацкое положение. Не далее чем вчерась, наслаждался я твоей
передачкой и не мало удивился, когда услыхал, как мужика по имени Сергей
чуть ли не силой заставляли привести в миссию тринадцатилетнего сына. Я бы
просто весело посмеялся, если бы через пару часов этот разговор не
повторился в том же месте, но уже с женщиной. Ее называли Мила.
  - Помню такую, помню... - сощурился от едкого дыма Саша. - Довольно
молодая дурнушечка. Леди Сжатый Кулак.
  - Чего? А... Необработанная?
  - Точно. Непонятно только, какого же возраста у нее дите, если самой лет
двадцать шесть-двадцать семь едва стукнуло...
  - А там о дите и речи не было, у нее есть племянница, она с ней живет
после смерти родителей.
  - Так... - в голове Фролова до стройной картины было еще далеко, но
какое-то подобие догадки уже забрезжило на горизонте. - Могу поспорить,
что кроме этой милой Милы и ее племяши, в их кватрире никто не живет.
  - Поспорь, поспорь. - ухмыльнулся в темноте Джек, с удовольствием выпуская
струйку дыма. - Только не со мной. Не люблю я проигрыать споры. Они
действительно стараются собрать всю живущую в квартире семейку под
гостеприимную крышу миссии и всегда выбирают те семьи, где один взрослый,
независимо от пола, и дети.
  Он мерно раскачивался на табуретке, но Сашу это давно перестало раздражать
- привык к таким безобидным причудам.
  - Неограниченное влияние?
  - Не так ты мыслишь! - Джек положил тлеющий окурок в пепельницу и поправил
очки. - Не как американец. Они не задумываются о таких пошлых глупостях,
как некое абстрактное влияние. Им во всем нужна простая и практическая
выгода. Простая, поскольку на большее не хватает фантазии, а практическая
потому, что мозги в другую сторону не работают. В принципе они достаточно
легко предсказуемы.
  - Ну так и предскажи, психолог, какого рожна им надо.
  - За предсказаниями к гадалкам сходи. А я люблю точность. Помнишь я
говорил, что слышал фамилию Таниной мамы?
  - Ну?
  - Хе... Юсовцы шибко возмущались от того, что столь продвинутая тетушка ни
как не может привести в миссию собственную дочь. Сын уже год как погряз во
всем этом по уши, а Таня ни разу даже не показалась. Вот ее маму и
песочили.
  - Угрожали? - насторожился Фролов.
  - Что-то вроде того... - Джек неопределенно сморщился. - В принципе да,
угрожали, обещали выгнать из миссии, если не уладит этот вопрос. Мол,
нельзя служить Богу, если не принять его всей плотью, а дети, как ни
крути, это плоть и кровь. Так?
  - Вполне логично для одноуровневых мозгов.
  - У юсовсцев как раз такие и есть. У них вообще башка работает в режиме
последовательного интерфейса, я уже сто раз говорил. Больше одной мысли в
мозгах не удерживается.
  - Ладно, ладно! - Саша с нетерпением ждал продолжения. - Чем все это
кончилось?
  - А угадай с трех раз!
  - Иди ты...
  - Не кривись. Понимаешь, меня сильно удивило, отчего угроза исключения из
миссии так сильно подействовала на Танину маму.
  - Я могу пояснить. Слушатели на занятиях испытывают мощнейшие
положительные эмоции, буквально прутся от счастья, веришь? Я там был,
знаю. Самого даже слегонца прихватило. Для них оттуда вылететь, все равно,
что лишиться дозы наркотика.
  - Да ты дослушал бы! - Джек даже качаться перестал, видать действительно
выведал что-то важное. - Там у них и впрямь... Ну... Я понял, почему они
так привязаны к этой миссии.
  - Секс? - без труда догадался Фролов.
  - Ага... Именно! На этом завязано очень много. Когда Танина мама начала
выкручиваться, говорить что, мол, Таня вообще религией не интересуется,
этот Алекс вполне конкретно сказал, что бог перестанет проявлять свою
любовь к ней. - Ну и что? Нормальный ответ.
  - Ты не знаешь, что дальше было... Она сразу сникла, начала извиняться,
проситься - слушать было противно. Словно сам в грязи извалялся. Ну, Алекс
ее и простил...
  - Чего-чего? Он что, бог? - Саша даже передернулся от отвращения.
  - А они заявляют, что в святых людях, которыми являются американцы, живет
душа бога. И если с ним... Ну... Значит с самим богом.
  Фролов облокотился локтем на стол и тихонько присвистнул, а Джек снова
раскачался на табуретке - остался доволен эффектом.
  - Беда... - Саша ушам не мог поверить. - Неужели блистательный Алекс с
этой ста..., в смысле с пожилой женщиной?
  - А у него работа такая. - равнодушно отвернулся к экрану Джек. - Но
погоди, они ведь денег со слушателей не берут, на кого рожна им надо так
опускаться? И смысл какой? Хотя из-за денег американец конечно может
сподобиться...
  - Вот мы и дошли до сути. Окурок уже почти догорел в пепельнице, провоняв
табачным духом и без того прокуренную комнату. - До какой такой сути? -
Фролов уже понял, что сейчас узнает что-то действительно важное.
  - До очень простой. До той, которая и есть настоящая американская суть. -
До денег?
  - Почти. До квартир. Они квартиры на себя переписывают, понял? Саша
посмотрел на дымный огонек прогоревшей сигареты так, что Джеку показалось,
будто он сейчас протянет руку и затянется густым сизым дымом. Нет...
Удержался, только глаза уныло сверкнули в свете монитора.
  - Рассказывай. - вздохнул еле слышно.
  Он уже понял, что Джек размялся, поиграл словами и теперь начнет выдвать
суть.
  - Чего рассказыавать? Все ясно, как белый день... Основная идея, конечно,
как у любых сектантов, задурить мозги. Это даже не опиум для народа, а
конкретный, разлагающий души яд. Вирус. А заодно, попутно, раз уж в мозгах
каша, навариваются потихоньку. Ничего нового они не придумали, все это
было уже не раз, взять хотя бы "свидетелей Иеговы". Слыхал? Для них это
бизнес, можно сказать.
  - Схему операций выяснил?
  - А надо? - удивился Джек. - На кой тебе связываться?
  - Должно же быть и у меня какое-то хобби. - немного повеселел Саша. - Ты
вон с компьютером целый день ковыряешься, Женька на гитаре дренькает, а
мне что, марки собирать?
  - Хреновое у тебя хобби. То Японца жить учишь, хотя он и сам уж не
маленький, то лезешь неизвестно куда. Притащил бы лучше пива, честное
слово.
  - Переживешь... Значит так, мне нужна схема, по которой они проводят
передачу недвижимости. В деталях. Сможешь добыть?
  - Ну... А они к Тырнету подключены?
  - К чему? - не сразу понял Фролов.
  - Ко всемирной сети Интернет. С которой стырить можно все, что угодно.
  Саша с наслаждением поковырял в ухе и широко осклабился.
  - Это ты уж сам как-нить выясни, ладно? - Блин, толку с тебя... - почти
всерьез фыркнул Джек. - Был ведь на месте, мог бы глянуть... Разведчик.
  - Ну, не посмотрел, не подумал, каюсь. Давай, давай. Я для чего тебе
слухача поставил? Вот и работай.
  - Много им наработаешь, как же...

  Через полчаса Джек с довольным видом стянул наушники и небрежно отбросил
на стол, вытянул сигарету из пачки, язычек пламени набросил на стены
причудливую сетку теней.
  - Эй! Просыпайся... - окликнул он задремавшего на диване Сашу. - Петушки
уже пропели. Есть у них выход в Сеть - модемный конект.
  - Как определил? - с неохотой разлепил глаза Фролов.
  - По звуку. - отмахнулся юноша. - Могу даже протокол сказать.
  - Верю. Вломишься к ним в компутер?
  - Неа...
  - Ты же мне сам говорил, что если тебе дать машину с Унихом, то вломишься
куда угодно! Дармоед ты, вот что я тебе скажу... Или прикалываешься?
  - Прикалываюсь. - охотно кивнул Джек. - Для того, чтоб куда-то вломиться,
нужна по крайней мере телефонная линия. Я тебе сто раз говорил, что надо
подключиться, нет, помешался на собственной безопасности. Параноик...
  - Поэтому до сих пор и живой, веришь?
  - Иди ты... Вот теперь сиди и отдыхай! Говорил же, толдычил, что как
дойдет до дела, хваться будет поздно.
  Фролов поднялся с дивана и сонно протер глаза.
  - Так ты готов работать или нет? - устало спросил он.
  Джек умолк, потому как Сашу знал хорошо и понял, что тот просто так
говорить не станет.
  - Есть линия?
  - Для хорошего дела найдется... - уже совсем проснувшись, улыбнулся бывший
снайпер. - Веришь? Собирай свою шарманку.
  - А кабель для подключения?
  - В кладовке, там где паяльник.
  - Блин, у тебя на все есть ответы...
  - Разве можно иначе? - Саша зажег свет и вышел в прихожую, пропахшую
пыльным палацем.
  Джек сложил ноутбук, взял из кладовки кабель и отправился следом.
  - Вот редиска... - пробурчал он на ходу. - Как новые эксплойты для энти
посмотреть, так телефонной линии нет, а для какой-нибудь фигни найдет все,
что угодно.
  Вечер, раздуваемый теплым бризом, уже догорел в бездонной вышине над
городом и теперь зола черной ночи вымазала небесный купол от края до края.
Только непокорные звезды, словно вызревшие в углях алмазы, светили ярко,
отчетливо, споря с жалкими потугами городских огней. Фролов со скрипом
отпер калитку и в соседних дворах в разнобой залаяли собаки, будто разом
проснулись и вспомнили, для чего живут на этой земле. Джек догнал его на
еле видимой в потемках лестнице - недовольный, с компьютером под мышкой,
звезды, словно в насмешку, роняли капли света на линзы очков.
  С лестницы Саша свернул почти сразу и как весенний медведь вломился в
густые кусты сирени, росшие среди покосившихся серых заборов и унылых,
давно заброшенных домов. Он знал куда шел, даже не задумывался. Листья
сирени были тяжелые, даже какие-то влажные, истекавшие запахом только что
раздавленной зелени и вездесущей дорожной пыли. Под ногами шуршала бумага,
из травы выскочила и покатилась под уклон блестящая консервная банка,
скрылась в жадных объятиях тьмы.
  - Тут. - негромко сказал Фролов и присел на почти круглой прогалине среди
кустов. - Помоги.
  Джек положил компьютер в траву, бросил рядом свернутый в бухту провод и
помог другу выворотить из пыльной земли тяжеленный чугунный диск люка,
прикрывающего сырую тьму телефонного колодца. Снизу пахнуло подземельным
теплом и шорохом разбегающихся членистых ножек. Саша спрыгнул вниз,
придержавшись руками за кромки колодца и отчетливо шепнул:
  - Давай свою шарманку.
  Лишь на миг тьма выпустила из себя крепкую руку Фролова и компьютер изчез
вместе с ней, словно вывалился из этого мира в неизведанное параллельное
пространство.
  - Ну чего стоишь, как пень? - недовольно ухнула тьма. - Слезай, тут
неглубоко.
  Джек вздохнул и легко, как гимнаст, спрыгнул в зияющую бездну. Но дно у
этой бездны все таки оказалось, встретило мягко, не зло, стукнуло в
подошвы тостым слоем сырой слежавшейся пыли.
  - Блин, ну и потемки... - сощурился он. - Ты где?
  - В Караганде... Фонарик давай.
  Джек порылся в кармане джинсов, звякнули ключи и тьма расступилась,
взорванная тусклым светом электрического брелока.
  - А если бы не взял? - хмуро поинтересовался юноша.
  - Куда бы ты делся... - разматывая провод, усмехнулся Фролов. - Я еще не
помню, чтоб ты вышел из дому без одежды. А если есть одежда и в ней есть
карманы, то там у тебя всегда найдется ножик с открывашкой и фонарик. -
Блин, внимательный... Джек нашел ровное местечко на бугристом полу,
поставил компьютер и открыл монитор.
  - Шнур давай, психолог. - уже настраиваясь на рабочий лад, фыркнул он.
  Саша довольно сощурился - любил мастеров за работой. Он протянул свободный
конец модемного шнура, а на другом, словно раздвоенный змеинный язык,
висели два зажима-крокодильчика.
  - Готов? - поинтересовался Саша.
  - Как пионер. Пара точно рабочая?
  - За кого ты меня принимаешь? Повел бы я тебя сюда, если бы не проверил...
  Фролов зачистил кромкой зажима позеленевшие от времени провода заранее
выбранной пары, подцепился к ним и для надежности обмотал зажимы
несколькими витками проволоки. - Все равно конект будет паршивый. -
уверенно заявил Джек. - Ладно, ничего лучшего не придумаем. Как же ты
раньше не сказал, что у тебя в колодце кабель прорублен и найдена рабочая
пара? Гад ты, Фролов, вот что я тебе скажу.
  - Ладно тебе ерепениться. Если бы ты знал о дырке сразу, я бы уже забыл
как ты выглядишь, а вот мокрицы и пауки в колодце обрели бы замечательную
компанию на весь день и добрую половину ночи.
  На это возразить было сложно. - Линия, значит, у тебя есть. - перевел тему
Джек. - Может у тебя и местный аккаунт оплачен?
  - Размечтался... Работай, работай, а то совсем расслабишься.
  - С тобой расслабишься... - на лице юноши все больше проявлялась тень
отрешенности, свойственная крупным спецам за работой.
  Графичесих интерфейсов Джек не любил, поэтому самозабвенно принялся
выбивать клавишами командные строки. Строка.
  Ввод.
  Ответ.
  Снова строка...
  Прошел набор номера, загудели сигналом вызова динамики компьютера, модем
свистнул и зашелестел сухим шершавым шипением.
  Фролов наблюдал за ровно светящимяся монитором с безмолвным почтением -
компьютер не был для него темным лесом, но может именно поэтому он
смотрел на работу сетевого администратора с неподдельным уважением.
  Работа шла.
  - У вас есть что-нибудь кроме sebastopol.ua? Хрен к ним проломишься...
Тоже админы не дураки. - Есть тут один отросток юсовской сетки. - шумно
почесался Саша. - Bios.iuf.net, он как раз фондом Сороса оплачен.
  - И кто там сидит? - Институт Биологии Южных Морей. Попробуй, это почти
бесплатная контора, вряд ли у них особенно крутые спецы.
  - Ха... Сейчас, сейчас... Давай номер телефона.
  - 54-53-90
  - Теперь уж они почувствуют темную сторону моей Силы...
  Это была любимая присказка Джека, беззастенчиво взятая из кинотрилогии
"Star Wars", употреблял он ее часто, как только выдавалась возможность
щегольнуть знаниями и умением. Но так он не расходился уже давно - не было
возможности.
  Модем набирал номер уже четвертый раз, но в динамиках слышался только
сигнал занятой телефонной линии. - Что за черт? - удивился Джек. - Может
номер не тот?
  - Ага... Это тебе не Москва! Разжирели вы там до последней возможности...
Это же почти халявный вход, чего ты хочешь? На десять каналов триста
желающих дозвониться.
  - У... Так до утра не войдем!
  - Эх... Беда с вами, честное слово. У нас тут такое качество связи, что
больше получаса никто не висит - даже самые лучшие модемы отваливаются,
как сытая пиявка от задницы. Подожди чуть-чуть.
  Модем наконец дозвонился, пробившись на свободный телефонный номер,
динамики отозвались сначала длинным гудком, а потом засвистели,
перешептались корявым хрипением и вдуруг зашипели ровно и слаженно.
  - А чего, неплохой конект... - качнулся на корточках Джек. - Вполне можно
работать.
  Пальцы быстро застучали по клавиатуре. И глядя на него, можно было сразу
понять, что живет он уже не в нашем привычном пространстве, а в том, где
расстояния измеряются малопонятными "хопами", а скорость в битах за
секунду. Он был похож на оператора боевой ракетной установки - собран,
слажен, ни одного лишнего движения. Только вместо инверсионных следов в
его измененном пространстве расчерчивались потоки информации, несущие в
себе, словно боеголовки, тела готовых к бою программ. "Все,
отстрелялись..." - с грустью подумал Фролов. - "Теперь войны будут
совершенно иными и умения для них понадобятся тоже другие. Вот они -
воины. Спрятывшиеся, как за забралом, за линзами очков, с чуткими
пальцами, не привыкшими к спусковому крючку, с гибким разумом и
внимательным взглядом, не способным вычленить цель из пятен света и тени,
но способным быстро и четко выделить нужное из однообразных, бегущих по
экрану строк. А нас на свалку - поздно учиться. Отстрелялись..." Саша
подумал, что пройдет совсем немного времени, ну, может лет сто, и грозные
ракеты, несущие термоядерную смерть, станут менее опасным оружием, чем
раскаленный до стапятидесятиградусной температуры процессор, посылающий
команды точно в цель по невидимым каналам связи. И эти команды, пробившие
виртуальную броню установленных программистами защит, затронут любые нити
управления, от банкомата, до коррекционных двигателей боевого спутника.
  Это новое оружие, вот и все - еще один виток. Саша невесело усмехнулся
подумав, что чем древнее, чем проще были средства уничтожения себе
подобных, тем они были честнее. Кроме внутренней, изначальной честности,
все они четко и честно делились на оружие Добра и оружие Зла: меч -
воплощенный луч света, искуственно созданный зверинный коготь, с которым
один на один, лицо в лицо, а яд - воплощенная подлость и хитрость, частица
Тьмы, искуственно созданное змеиное жало. Информационное же оружие так
разделить невозможно, это и меч, и яд, в зависимости от того, в чьих руках
находится. Да и то, все это очень, очень уж зыбко... Иногда даже страшно
становится.
  Фролов часто слышал, будто Зло отличается от Добра лишь тем, что в
состоянии использовать любые средства для достижения цели, а вот Добро в
этих средствах само себя ограничивает. Чушь! Откровенная и вредоносная.
Зло отличается от Добра не способами достижения цели, а самой целю -
упрощением или усложнением. Эта разница столь велика, существенна и
очевидна, что любые разговоры о способах достижения целей можно смело
списывать в утиль мировой философской свалки. Все эти изыски являются
подлинными происками Зла, Саша знал об этом совершенно точно, поскольку
только Злу выгодно ограничение средств, которыми располагает Добро. Лишь
злодею выгодно ограничить возможности сыщика, лишь смерти выгодно
ограничить возможности врачей.
  Джек наконец закончил молотить по клавишам.
  - Что у них за система стоит? Тьфу! Где они такое старье раскопали? Да их
может не хакнуть только ленивый, честное слово. Так... Логин инкорект...
Ну это понятно, ковры под ноги стелить нам не станут. Где-то тут у меня
был самопальный скриптец с приличным словарным запасиком... Саня, подскажи
мне любой логин этого узла, а пароль я уже расщелкаю на раз. Ну! Ты же
должен знать, раз знаешь входной номер.
  - До чего же ты стал ленивый, веришь? Все тебе расскажи...
  - Блин, ты что мне экзамен устроить собрался? - едва не обиделся Джек. -
Если надо, я и черта с рогами подберу, не то что логин с паролем, но зачем
время тратить? Давай, колись, тут надо действовать быстро.
  - Ну, один из логинов точно "root". - весело сощурился Фролов.
  - Вот гад, еще издевается... Ну а серьезно? - Не кипятись, есть тут один -
kosinsky. Пойдет?
  - Пойдет, пойдет... Куда денется? До чего же долго подбирает-то... Слушай,
этот твой Косинский случайно не гений компьютерной защиты?
  - Мало похож. Он агент "Гербалайфа", я его лично не знаю, просто он
пытался всучить свою отраву Маринке, та его выперла, конечно, но визитку с
электронным адресом все же оставила, умничка. Так что логин я припомнил на
всякий случай.
  - А... "Гербалайф" это просто замечательно. По уровню мозгов. Жена сказала
его возраст?
  - На вид двадцать пять, тридцать лет. Это важно для подбора пароля?
  - Это имеет просто кардинальное значение... Как его зовут? Имя, имя скажи!
  - Федор. - чуть напрягшись припомнил Саша.
  - Так... Народ такого толка читает вполне конкретные учебники и свято
делает все, что в них написано. Сказал бы раньше, что он из "Гербалайфа",
я бы подборщик паролей не запускал.
  - А как бы влез?
  - Погоди, дай проверю догадку... - застучал по клавишам Джек. - Черт...
Не лезет. А, блин, надо год рождения поменять... Оп! Ха, готово! Вошли мы
в сетку, сейчас двинемся дальше.
  - Как ты пароль подобрал?! - Фролов так и вытаращился в полутьме.
  - Книжка "Internet для чайников", глава восьмая. Там описан способ
запароливания, при котором и подборщик не подберет, поскольку нет
осмысленного слова, и сам пароль не забудешь, поскольку нельзя забыть
собственное имя и год рождения. - И что это за пароль?
  - Погляди...
  Пальцы Джека молниеносно пробежались по клавишам и Саша разглядел на
экране надпись: f1e9d8o3r.
  - Бред... Бессмысленный набор букв и цифр. - пожал он плечами.
  - Это для тебя. Именно поэтому за компутером сижу я, а ты со своим ружьем
по горам скачешь. Смотри... Первой стоит буква его имени, потом первая
цифра года рождения, затем снова буква имени и опять цифра года. И так до
конца. Сообразил?
  - Слушай, а ведь классный способ шифровки! - Ага... Замечательный. Пока
где-нибудь визитку не оставишь. Ладно, проехали. Надо твоих юсовцев найти
в сети.
  - И что для этого надо? - стараясь не задеть в тесноте провод, почесался
Фролов. - Ты бы, кстати, фанарик-то выключил. Чего садить зря? От монитора
света все равно больше, чем требуется для нажимания кнопок. - Мой фонарик,
хочу и жгу. - буркнул Джек, выключая лампочку. - Надо бы раздобыть их
айпишник, иначе как я к ним подцеплюсь? Ладно, не кривись! Сейчас сделаем
telnet на 25-й порт, посмотрим что там подходящего VRFY скажет. Это в
Москве юзера в Сети найти не просто - провайдеров целая куча. А у вас три
недоделанных, к одному из которых мы уже подцепились. Он постучал по
клавишам, неразборчиво ругнулся, попробовал снова.
  - Ну вот, как я и думал... Их почтовый адрес - hope_mission@sebastopol.ua
Замечательно! Сейчас мы им пошлем письмецо с заковырочкой, пока они в Сети.
  - С какой такой заковырочкой? - заинтересованно придвинулся к компьютеру
Саша.
  - По правильному такие заковырочки называются "троянскими конями", а если
по простому, то "троянами". Это программа резидент - записывается на их
компьютер и в момент проверки письма запускается, высылая мне по Сети все
необходимые данные об их машине. Начиная от типа видекарты и кончая
айпишником. Ага! Видишь цидулю? Она означает, что письмо дошло адресату,
но еще не прочитано. Подождем... Прочитают, куда они денутся...
  Джек похлопал себя по карманам, ища сигареты, безнадежно вздохнул.
  - Сань, сбегай, а?
  - Сейчас... Я еще за сигаретами тебе не бегал.
  - Все равно ведь ждать!
  - Вот и подождем.
  Сидели. Молча смотрели на звезды, медленно уплывающие в густом потоке
ночи, словно огоньки свечей по темной реке. Фролов вдруг подумал, что
именно так, наверное, проплывают звезды над срезом открытой ракетной
шахты. Только зачем их теперь открывать?
  - Ну что там? - нетерпеливо поерзал он.
  - Погоди ты... - Джек безразлично покачивался на корточках. - Быстро
только кошки родятся, сам ведь говорил. О! Есть! Сняли почту, красавцы...
Сейчас, сейчас!
  Он пробежал пальцами по клавишам и довольно улыбнулся, глядя на
пробегающие по экрану строки.
  - Ха! Ну конечно! - радовался он как ребенок. - Зная тупых американцев это
можно было предположить. - Чего ты там бормочешь?
  - Да так... - Ну что, можно скачать их базу данных?
  - А зачем? - искренне удивился Джек. - Ща посмотрим как у них база
написана... strobe dial23.sebastopol.ua. О! У них стоит Local Interbase
Server. Но он только называется Local, а на самом деле, подцепиться к нему
может любой ловкий админ. Запускаем Interbase client. Connect database.
Так... Вот скотина, логин с паролем хочет. Запомни, default'ный логин и
пароль на Interbase: SYSDBA, а пароль masterkey. Обычно, это не меняют.
Сыграем на этом... Ну что я говорил! Сразу видно, что софт им писали по
заказу... Теперь запросик отправим, и посмотрим, что у них за таблички...
Ага, members, ну это нам не надо, worktime - на хрен... Во! realty_trans.
Так, select * from realty_trans " /var/log/sql/sql.log. Ну все, содержимое
у нас. Отключаемся?
  - Давай, гаси свет.
  Джек вылез из люка первым, принял протянутый снизу компьютер и довольно
пнул проржавевшую консервную банку.
  - Чего шумишь? - Фролов вылез под свет звезд, как вампир из могилы. - Всех
собак перебудишь. Давай люк на место поставим.
  Они, кряхтя и отдуваясь, установили крышку на место, накидали поверх нее
разного мусора, мол, так и было, обтрусили руки и двинулись к дому. - Ты
точно снял то, что нужно? - неуверенно переспросил Саша.
  - Я что, так похож на идиота? - поправив очки, фыркнул Джек.

  Дома они застали Женьку в состоянии близком к острому приступу паранойи.
  - Вы где были?! - заорал он на них с порога. - Я тут уже не знаю, что и
думать! Вас нет, компьютера нет... Хрен разберет, то ли вас бандюки
похитили, то ли менты забрали...
  - И что бы ты сделал в том или другом случае? - спокойно поинтересовался
Фролов.
  - А что... - несколько осекся парень. - Хитрый Обманщик на месте... Рычаг
вниз, затвор на себя...
  - Придурок. - не удержался Джек.
  - Где ключи от ниши? - строго глянул исподлобья Саша. - Ну?
  Женька едва уловимо вздрогнул и протянул из за спины повлажневшую ладонь с
ключами.
  - Где Обманщик? - потихоньку зверея спросил Фролов.
  - Дома...
  Джек решил, что Саша сейчас коротко и зло зарядит Японцу в скулу.
  Удержался.
  Только бросил холодно и зло, входя в прихожую:
  - Идиот безмозглый... У тебя хоть патроны-то есть?
  - Я же тебе говорил, - снимая туфли пожал плечами Джек. - Что когда-нибудь
он нам спалит всю контору. Еще бы просидели полчаса и Японец выскочил бы с
винтовкой на улицу крича ненормальным голосом: "Отпустите быстро моих
друзей!!!". - Тут бы нас и отпустили... - усмехнулся Фролов. - Всех разом.
Ладно, ставь машину, будем записи потрошить.
  - Там дофига...
  - Ничего, до утра времени много.
  - А ты что, домой не идешь?
  - Не. Маринка сегодня у подруги ночует.
  - Тогда бы пивка...
  - Идти далеко.
  - Да ладно тебе! Запускай компутер, я сбегаю. От получаса ничего не
изменится. Тебе что брать? - Две черниговского "Президента".
  Джек забрал со стола сигареты, запрыгнул в туфли и чуть ли не вприпрыжку
исчез во дворе. Саша раскрыл на столе компьютер и нажал кнопку включения.
  Хитрый Обманщик стояла у стены со сложенной сошкой, безразлично
уставившись в потолок ровным срезом ствола. Фролов зажег верхний свет и
уселся на табуретку, не зная что делать. Злоба уже улеглась, но внутри еще
клокотала обида за напрасно потраченное время - Японец перевоспитанию
поддавался вяло. Видно прав Джек - ничего не получится. Сколько ни бейся.
  Как об стенку горох.
  Все уже перепробывал...
  Накрутишь его, накрутишь, вроде придет в себя, а чуть отпустишь или
поставишь в условия, когда решения приходится принимать самому... Беда.
Начинает клинить, как перегревшийся пулемет.
  Самое страшное в том, что он создает себе экстремальную ситуацию на пустом
месте, а потом начинает действовать так, словно и впрямь вступает в
смертельную схватку со всеми доступными силами зла.
  Моральный дальтоник, лишенный возможности воспринимать мир во всем
многообразии красок - лучшего определения для Японца не сыскать. Сам
унитожил в себе все мысленные световильтры, теперь только густо-черное и
девственно-белое доступно его пониманию. Либо безмерная восприимчивость,
либо тупоголовое упрямство, либо лень, либо состояние такого напряжения и
возбуждения, что едва не колотит. Либо трусость, либо настоящая боевая
ярость. Необузданная и ничем не оправданная в той обстановке, в которой
проявляется. Саша еще никогда такого человека не видел, весь его жизненный
опыт пасовал перед задачей привести Японца в нормальные чувства, заставить
видеть мир таким, каков он есть, а не бредовой придумкой семилетннего
мальчика. Как будто бы силам Зла больше заняться нечем, кроме как строить
козни против него, никому не известного, а главное никому не нужного
Женьки.
  Сколько ни пытался Фролов объяснить, что врагов надо еще заслужить, что
сами по себе, от сырости, они не появятся - все не в прок. Видимо для
Японца создание злобного и кошмарного мира вокруг себя, где каждый хулиган
хочет избить именно его, где кажый милиционер только и думает над тем, как
заграбастать именно его, является чем-то вроде подсознательного поднятия
планки собственной значимости.
  Жаль... При всей крепости нервов Саша уже не раз злился до белых крапушек
в глазах, скорее даже не на Японца злился, а на бесплодность усилий по его
перевоспитанию. Все они вели чуть ли не к прямо противоположному
результату - если раньше Женька в приступах трусливой истерики укладывал
под подушку топор, то сейчас бегает по комнате с боевой винтовкой. Совсем
плохо. Нельзя ему оружие доверять. Даже без патронов.
  Но отказываться от перевоспитательных мер Фролов не спешил - жалко
мальчишку. Оставь его и вообще пойдет под откос, замкнется, закуклится в
собственном убогом и страшном мирке, а то еще хуже - сопьется, того и
гляди. Так что на настоящий момент Саша видел всего один выход из
создавшегося положения - нужно поднять планку реальной Женькиной
значимости так высоко, чтоб не хотелось и не надо было ее поднимать
придумками о бандитах, мечтающих его избить и ограбить. Но так высоко
поднять планку может только женская любовь. Это и было последней надеждой
Фролова.
  - Эй, Жень! - приподнявшись позвал он через форточку. - Ходи сюда.
  Японец зашел не сразу - все еще дулся. В этом его главная беда, что любую
критику и замечания воспринимает как личную обиду, как нападки. Подумать
же о действительной правильности собственных поступков он не мог никак. То
ли не умел их оценить, то ли просто не хотел.
  - Чего злой такой? - с легкой язвой поинтересовался Саша.
  - Иди ты... - еще больше нахмурился Женька.
  - Пошли мою бабушку... Какого лешего ты винтовку из сарая вытянул?
  - Такого...
  - Слыш, умный... Когда у тебя будет своя пушка, можешь с ней хоть в театр
ходить, понял? - Фролов умело разыграл легкую злобу. - Но мою не трожь.
Доступно? Она для дела, понял? Для настоящего дела, если такое вдруг
станет, а не для твоих детских глюков. Ментовку он штурмом брать
собрался... Про патроны, конечно, забыл?
  - Ну а если бы вас действительно замели? - в Женьктных глазах сверкнула
ясная, какая-то даже пугающая решимость. - Приказал бы мне сидеть и не
высовываться?
  - И сидел бы как миленький... - пожал плечами Саша.
  - А вот хрена! Честь не позволила бы, а она у меня посильнее твоих
приказов.
  - Что, что?
  - Честь... - уже не так уверенно повторил юноша.
  - Ты что, красная девка, которой честь не велит с парнями по грибы
выходить? То не позволяет, се не позволяет... - А для тебя, я смотрю,
честь вообще ничего не значит. Как и для Джека. Вы оба - наемники. Делаете
лишь то, что на данный момент выгодно. Вам интересно - воюете, заплатили
бы, тоже стали бы воевать. Особенно Джек.
  - Дурак ты... - спокойно и даже как-то скучно ответил Фролов.
  - А тебе лишь бы наехать.
  - Не лишь бы. Просто у тебя язык раза в три длиннее ума. Ни хрена не
знаешь, а молотишь, как помелом. Хочешь честно скажу? Ты не надежен,
понял? Вот с наемником-
Джеком я бы в разведку пошел, а с тобой и с твоей честью нет, веришь?
  - Да я не очень-то рвусь с тобой в разведку. С Джеком тем более. Для меня
высшую цену имеет честь. Ее нельзя измерить ни деньгами, ни даже славой -
вообще ничем. Вот ты, спецназовец, скажи мне, если бы тебе дали приказ
мочить чеченцев, стал бы?
  - А то я их не мочил... - грустно скривился Саша.
  - Правильно, потому что гады и террористы. Но ты же не только террористов
мочил? Вот тут и важна честь! Не смотря на приказ знать, кого можно убить,
а кого нет. Добро тем от Зла и отличается, что не бьет в спину, а если
станет бить, то это уже будет точно такое же Зло.
  Фролов грустно вздохнул. Юношеский максимализм... Раз - и решил проблему,
над которой я бился десять лет. Одним махом. Легко и просто.
  - Да? - почти спокойно спросил он. - Но ведь у бандитов тоже есть своя
честь - воровская. Она им тоже что-то велит, а что-то нет. Но совсем не
то, что велит тебе делать твоя, веришь?
  - А мне на их честь плевать. У меня есть своя собственная. И она для меня
превыше всего.
  - В том-то и беда... - совсем расстроился Саша. - В том-то и беда. Значит
безоружного убить нельзя? Что бы он ни делал?
  - Можно. Но только без оружия. Если у него нет оружия, то и я свое положу.
  - А если он сильнее?
  - Все равно. К тому же побеждает тот, кто прав, а не тот, кто сильнее.
  - Да? - не на шутку удивился Фролов. - Что-то новое. Но если все таки
победит враг, подонок, гнусный тип, который ходит по улице безоружным, а
потом насилует маленьких девочек?
  - Такой не может победить. Все эти извращенцы только и думают о
собственной заднице или члене. У них нет чести, а значит не могут они
победить.
  - Ну а все таки? - не унимался Саша. - Если он победит, кто от этого
выиграет?
  - Моя честь. - коротко отрезал Японец. - По крайней мере на моей могиле
никто и никогда не напишет слово "урод". Я лучше вообще ничего не сделаю,
чем сделаю зло.
  За окном залаяли собаки, словно стараясь показать, как они исправно несут
службу. Наверное Джек возвращается.
  - Значит пусть себе, насилует детей? - Фролов как-то странно сощурился и
сразу стало нехорошо от такого прищура. - Знаешь что такое твоя честь? Это
эгоизм, вот и все. Гадкий и мерзкий. Лишь бы ТЕБЯ не обвинили в том, что
делаешь зло, а другие пусть хоть перемрут. Тебе ведь плевать?
  - Мне не плевать на тех, чья честь такая же, как у меня...
  - А таких много? - почти зло спросил Саша. - Лучше бы было поменьше.
Ладно, иди спать. Постелись в пристройке, а то нам с Джеком еще поработать
надо, мы тут с ним еще одно подлое дело затеяли. Бесчестное. - Какое?
  - Тебе будет неинтересно. Плевать ведь. У меня честь сильно другая, чем у
тебя. У Джека тоже. Так что иди. Всем, кто ложится спать, спокойного сна.
- закончил Саша словами Виктора Цоя.
  Японец фыркнул, скатал постель вместе с матрасом и пихнув ногой дверь,
направился к темной пристройке. Вскоре за ее квадратным окошком замерцал
зыбкий огонек керосиновой лампы и почти сразу стукнула калитка, зашуршал
старый бетон под ногами, нетерпеливо звякнули наполненные пивные бутылки.
  - Ты тут без меня не уснул? - поставив пакет в прихожей, спросил Джек.
  - С вами тут, блин, уснешь...
  - А ты сам виноват. Набрал детский сад, теперь мучаешься.
  - И что ты предлагаешь?
  - Давно бы бросил этого Японца на фиг, честное слово. Пусть едет в Москву
и живет как хочет. С мамой, с папой, без забот и хлопот. - Джек с
довольным видом выставил на стол четыре бутылки. - Лично меня он уже
просто достал. Сколько ни бейся, а он никак из подгузников вырасти не
может. Ты ему маму все равно не заменишь.
  - На себя посмотри. - сам не понимая почему, нахмурился Фролов.
  - Сравнил... - усмехнулся парень, доставая открывалку из кармана джинсов.
  - Давай двигайся, мастер работать пришел.
  Саша откупорил бутылку и уселся на диван. Пиво было холодное, почти не
пенилось, зато темное бутылочное стекло так и истекало потом в душноватом
воздухе комнаты.
  - Что будем искать?
  - Танину маму.
  - Не понял... - поправил очки Джек. - Она тут причем?
  - При чем-то. Просто посмотри. Я сам еще не знаю, веришь? Просто
предчувствие.
  Парень раскрыл компьютер, включил, довольно закачался на табуретке,
изредка прихлебывая из горлышка.
  - Ну, вот он лог. Сейчас поглядим. Так-с... Да, Саня... Хреновое у тебя
предчувствие! Нету в базе переоформленных квартир фамилии Таниной мамы.
  Фролов сощурился, зорко всматриваясь в строки на черном экране.
  - Треньдец. - коротко сказал он и отставил бутылку. - Вот теперь все
понятно. Гады... Джек пошарил по столу, нащупал сигаретную пачку и комната
коротко озарилась пламенем зажигалки.
  - Что-то я не въеду никак... - тихо сказал он. - Чего треньдец? Хотя этот
Алекс Бертран действительно редкостная падла. Слушай, а может его без
выкрутасов сдать ментам? Ведь мошенничество чистой воды! Входит в доверие
к жертве и путем обмана завладевает недвижемым имуществом. Погляди... За
последний месяц через него переоформлено восемь хат! - Ты заметил, что
других фамилий нет? - почесал макушку Саша. - Переоформляют только через
него. Причина?
  - Или он взял наше гражданство, что вряд ли, либо у него какие-то очень
конкретные концы в вашей мэрии. Скорее всего второе. Я юсовцев знаю не
плохо, они скорее трахнуть себя дадут, чем сменят гражданство. Что-то
вроде чести нашего Японца. Давай я тебе на дискету скину, а ты в ментовку
снесешь. Делов-то.
  - Ага... Тут-то они и спросят, каким же образом у меня сия информация
нарисовалась. Может и тебя сразу ментам отвести?
  - Не. Спасибо. Я еще не собираюсь депортироваться с ридной Вкраины-
передернул плечами Джек. - Слушай... А чего ты так взвелся, когда Таниной
фамилии не увидел?
  - Дурень ты... - снова взяв бутылку, буркнул Фролов. - Просто сведи концы
с концами и все станет ясно. С чего мы начали? С того, что Таня позволяет
себя провожать до дома, но расстается с Женькой у другого подъезда и ни
разу не приглашала домой. Странно?
  - Объяснимо. Может у нее матушка чокнутая. От этой псевдорелигии крыша
съезжает на раз.
  - Даже допустим. - кивнул Фролов, отхлебнув пива. - Но тогда бы она
позволяла провожать себя до собственного подъезда, зачем к чужому вести?
Просто бы не приглашала домой. Логично?
  - Ну... - неуверенно кивнул Джек.
  - Вот тебе и ну. Твои предположения? Да сведи ты в конце концов все, что
мы знаем! Стройная ведь картина!
  - Погоди... Мы знаем, что она не водит Японца домой, что она целует его в
щечку у чужого подъезда, еще мы знаем, что на нее оказывают сильное
давление с целью привлечения в миссию. Ну и что?
  - Один фактик забыл. Свеженький.
  - Что квартру у нее не отняли? Так отнимут еще... Долго ли?
  Вдруг Джек запнулся и вытаращил на Сашу глаза, едва пивом не подавился,
даже на табуретке качаться перестал.
  - Уроды... - хлопнув себя по лбу, протянул он. - Вот гады-то...
  - Дошло? - тяжко вздохнул Фролов. - Они НЕ МОГУТ переоформить квартиру,
пока не согласны все совершеннолетние, прописанные там. Таня не согласна.
  - Так они же грохнут ее...
  - Это крайнее средство. Хотя если квартира нормальная, могут и
приговорить. Крым, курорт... Цены растут. Скоро тут жилье будет дороже
московского.
  - И после этого ты не потащишь дискету ментам?
  - Даже не подумаю. - допил пиво Саша. - Дай еще пивка. Алекс все равно
найдет способ отмазаться, а мы спалимся. - Хрень какая... - Джек открыл
еще две бутылки. - И что делать?
  - По всей видимости Таня сейчас живет у подруги, именно до этого подъезда
Женька ее и провожает. Опасность большая. Ее могут уговорить, охмурить,
запугать и наконец грохнуть. Надо как-то обрисовать ей ситуацию и
переселить сюда. Поселим в пристройке, пусть живет. Женька только рад
будет.
  - Блин, пересадят нас всех... - грустно вздохнул парень. - А не помочь -
как-то погано. Говорю тебе, что надо Японца отправлять домой, не то он
будет, словно рыцарь дранный, охранять любимую с топором у калитки. У него
же вообще башки нет, а ты его еще учишь.
  - Ладно тебе... - примирительно закончил Фролов. - Любому человеку нужно
дать шанс. А уж как он им воспользуется, это уже дело другое.
  - Может и так. Лишь бы он другим не вредил.
  Когда Джек улегся спать, Саша еще долго сидел на скамейке, вдыхая запах
ночной росы на разлапистых виноградных листьях. С запада начали
подтягиваться незримые тучи, словно зыбкая грозная тень пожирала лохматые
звезды, а он сидел и думал, но решение никак не приходило в голову. Только
когда язык надвигающейся тьмы слизал с неба яркую бусинку Юпитера, Фролов
зашел в домик, выключил уставший компьютер и стянув носки улегся в
кровать. Остальную одежду снимать было попросту лень, да и за день так
умаялся, что не только двигаться, даже думать уже не хотелось. Утро вечера
мудренее.
  Джек поворочался во сне, что-то буркнул совсем не разборчиво, снова затих.
На вокзале вяло крякнул тепловозный гудок и одинокий сверчок, пытавшийся
начать ночную мелодию, умолк окончательно. Саша даже не заметил как уснул,
плавно перелившись на ту сторону привычной людской реальности.

  Вариация четырнадцатая

  Свет ударил в глаза ножиданно, ярко, так что Фролов даже не сразу понял,
что это солнце, пробивающееся через тонкую кисею туч. Ощущение было такое,
словно и не спал вовсе, а только закрыл глаза в темноте ночи и тут же
распахнул их при свете зарождающегося дня. Хотя выспался при этом вполне
нормально. Нервы, леший бы их побрал... Джек уже явно проснулся, но
вставать не спешил, нежился под одеялом как кот возле печки. Саша
потянулся до хруста в суставах и прохладный пол неприветливо коснулся
босых ступней.
  - Джек, хорош валяться. - почесал макушку Фролов. - Утро уже вовсю, пора
будить Женьку и вершить судьбы мира. Нас ждут великие дела!
  - Блин, мушкетер... - пробурчал Джек вставая. - Тебе поутру всегда такая
дурь в голову лезет?
  - А то ты не знаешь...
  Парень только усмехнулся, натягивая джинсы.
  Он пошел в кухню, умылся, включил чайник и довольно потягиваясь вышел во
двор.
  - Хорошо-то как! Тучек нагнало... А то от этой жары мозги плавятся.
  - Ты еще жары не видал. - успокоил его Фролов. - Вот дней через пять,
когда ветер сменится с западного на южный...
  - Иди ты... - уныло сплюнул Джек и пошел будить Женьку.
  За чаем Саша никак не мог заговорить о главном, попросту не знал с чего
начать. Горячая кружка приятно грела ослабевшие от сна пальцы, дым от
Джековского "Честера" плавал по комнате невесомыми жгутами.
  - Жень, ты с Таней когда встречаешься? - наконец выдавил из себя он.
  - К трем часам договорились встретиться в клубе. Сегодня там будет Макс
Зеленый со славянской дружиной, порубаемся немножко. А что? - Да так...
Чего ты ее сюда не приводишь? Бродите по улице, как бомжи.
  - А можно? - неуверенно спросил юноша.
  - Раз говорю, значит можно. Знаешь, ты все таки прав оказался, она
действительно в большой беде.
  - Блин! Ну говорил же тебе! А ты - глюки, глюки... Что случилось?
  - Ну... Джек, расскажи.
  - А ему надо знать? - Джек лениво отставил полупустую кружку. - Крышу
сорвет, начнет колбаситься.
  - Пусть немножко поживет в реальном мире с реальными опасностями. Меньше
будет придумывать.
  - Тебе виднее... - уклончиво пожал плечами парень и начал рассказ.
  Женьку действительно начало колбасить нешуточно: сначала рот раскрыл от
удивления, потом стал ходить по комнате, словно лев в клетке, кулаки аж
побелели от злости.
  - Юсовцы... Падлы... - то и дело повторял он. - Поубиваю гадов...
  - Ты бы сопли сначала утер. Киллер... - хмыкнул Фролов. - Надо Таню у нас
поселить. Безопаснее будет, веришь? А с козлом Алексом что-нибудь
придумаем. Джек предлагает в ментовку сдать, но это дело почти глухое,
только сами спалимся. О, слушай, Джеки, а их никак нельзя виртуально
подставить? Компутер убить, стереть все к чертям? Подумай! Надо просто
прикрыть эту миссию, чтоб народ не хмурили, а без этого с юсовцев никакого
вреда не будет. Пусть дуются со злости. Может лопнут.
  - Толку мало. Ну убью я все базы, что с того? Люди-то останутся. Сколько
там слушателей? Ну, человек пятьдесят. Такую базу можно восстановить за
две недели если не сильно напрягаться. Даже возиться не стоит, честно.
  - Ладно. - почесал макушку Саша. - Тут надо мозгами раскинуть. А пока
важнее всего уговорить Таню переселиться сюда. Я с ней сам поговорю. Жду в
семнадцать часов. Ладно, ребята, пойду я, а то дел накопилось выше башки,
верите? И еще... Джеки, хочешь свои "иксплоиты" скачать? Даю "добро".
Можешь лезть в колодец и сидеть там хоть до ночи, но плату возьму.
  - Натурой? - усмехнулся Джек.
  - Обойдешься. Полазь по Сети, посмотри городские ссылки. Мне нужно знать
сколько в городе юсовских контор и чем они занимаются. Тревожно мне
что-то, веришь?

  Видавший виды "Икарус" густо урчал дизелем выпуская на переходных режимах
целые клубы черного дыма. Давка внутри была просто немыслимая, кроме
пропотевших людей салон переполняли брякающие дачные ведра, лопаты, мешки
с удобрениями, сумки с ластами, чехлы с подводными ружьями и острогами.
Пахло телами и всеобщей озлобленностью, пассажиры без стеснения толкались
локтями, наступали на ноги и даже, казалось, получали от этого какое-то
извращенное удовольствие. Духота затянутого тучами неба одуряла давящим
прессом, заставляя кровь тонко биться в височных жилах.
  Дорога натужно повела в гору, слева тянулись ровные квадраты дачных
участков, далеко справа, почти у самого моря, прорезался траншеями
танковый полигон.
  - Дачный поселок. - объявил в микрофон водитель.
  Автобус сбавил ход и приткнулся, словно корабль у пристани, к небольшой
асфальтовой площадке. Зашипели открывающиеся двери. Залязгали ведерные
ручки и в автобусе сразу стало свободнее, будто он выдохнул устало и после
этого выдоха, как пар на морозе, остались мужики с избитыми о лопаты
руками и полные женщины в спортивных штанах. Саша перевел дух и
расслабленно уселся на освободившееся сиденье. На задней площадке,
водрузившись на огромный рюкзак, сидела весьма симпатичная девушка лет
двадцати, а молодой парень, стоявший рядом, очень эротично играл с ее
короткой прической, не обращая внимания на два десятка оставшихся
пассажиров.
  - Следующая "военный городок". - оповестил водитель, закрывая двери.
  Автобус затрясся и тронулся, забив воздух зловонной гарью.
  Саша не был в этих местах давно, хотя для отдыха тут рай земной, никак не
меньше. Там, за горкой, каменистая земля обрывается в море невысоким
глинистым обрывом, а под ним голубая вода, вылизанные волнами камни и
белый, будто сахарная пудра, песок. Правда в пасмурную погоду красоты
блекнут, но вода и без солнца остается теплой, а песок мягким. Молодежь
здесь очень любит купаться и жарить шашлыки на миндальных углях - места
безлюдные, диковатые, но им многочисленные толпы отдыхающих вроде как ни к
чему. Даже мешают. Саша вышел на предпоследней остановке и присел завязать
шнурок на одном из кедов - какая-то зараза наступила с чрезмерным
усердием. Когда рассеялся густой черный дым, стало видно КПП разведотряда
и скучавшего у высокой желтой стены морячка.
  - Закурить не найдется? - лениво произнес заученную фразу матросик.
  Явно из молодых. Из под черного берета видны бритые волосы, а роба висит
мешком на отощавшем теле. Не привык, видать, к казенным харчам.
  - Тебе кушать надо получше, а не курить. - посоветовал Фролов. - Кто
сегодня дежурный на КП?
  - Яценко.
  - Блин... Слыш, морячок, позови прапорщика Громова, а? С меня пачка
"Примы". С фильтром, веришь?
  - Давай.
  - Ага... Потом тебя ищи. Притащишь Громова, тогда получишь. А то потом
начнется - обедает, уехал, не нашел... Дуй давай. Скажи что приехал Фролов
и ждет на "нашем месте".
  "Нашим местом" был старый дощатый причал недалеко от военного дельфинария.
Раньше они там с Громовым за два часа вытягивали полведра песчанных
бычков, но потом громыхнула вторая чеченская и стало не до рыбалки. А
затем и вовсе жизнь закрутила по своему. Город, СОБР, семья... Старые
соратники быстро превратились в тени на пестрой стене воспоминаний. Как в
параллельном пространстве - все рядом, в одном городе, а пересечения нет.
Только изредка, как весть из другого мира, пропоет удивленный телефонный
звонок или знакомое лицо в троллейбусе дрогнет запоздалой улыбкой
узнавания.
  Серые досочки причала искрились разводами соли. Саша дошел до самого конца
и присел на корточки, глядя в унылое отражение затянутого тучами неба.
Запах выброшенных на берег водорослей и сырой рыбы смешивался с редким
ворчанием морских львов в дельфинарии.
  Под ногами Громова не хрустнула ни одна ракушка, ни одна досочка не
скрипнула, хотя весу в нем было уж куда за сто килограмм. Фролов ощутил
бывшего соратника не столько слухом, сколько отточенным ощущением чужого
присутствия. Но виду не подал. Незачем. - Привет, капитан. - довольно
улыбнулся прапорщик, уверенный, что подошел незаметно. - Стареешь, Саша.
Совсем расслабился.
  - На гражданке, чего ж ты хочешь? Они тепло пожали друг другу руки и
набежавшая невесть откуда волна приветливо шлепнула по причалу. Виктор
Громов как был, так и остался статным, подтянутым - два метра роста и ширь
в плечах. В морской пехоте десять лет, понюхал всякого. Кличка и позывной
"Гром" подходила ему как нельзя лучше. Даже голос урчащий, клокочущий.
  - Ты, Сань, видать не просто так, а? - пророкотал он. - То тебя год не
дождешься водочки бахнуть, то прилетаешь на автобусе в такую духотень.
Случилось чего?
  - Да что со мной может случиться? Я ж не бизнесмен, веришь?
  - Ну, мало ли что за год могло измениться?
  - Не изменилось. - Саша поглядел на кружащих над дельфинарием чаек, с
азартными криками ворующих предназначенную дельфинам рыбу. - Отстрелялся
я. Веришь? Даже с ментовки уволился. Ронин.
  - Блин, Саня, вечно тебе всякая японская хрень в голову лезет. Ронин,
самурай... Какая разница?
  - Огромная. - грустно вздохнул Фролов. - Способности есть, применить
некуда.
  - Жалеешь что ушел?
  - Знаешь, Гром, у меня принцип есть. Никогда ни о чем не жалеть, веришь?
На том и живу. Так получилось.
  - Из-за Андрюхи...
  - В какой-то мере да. - кивнул Саша. - В какой-то сам виноват. Сложно это
все, Гром, ох как сложно.
  Они посидели немного, глядя как белоснежные чайки кувыркаются в серой мути
небес.
  - Хорошо что ты приехал... - глуховато рокотнул прапорщик. - Расскажу кой
чего. Слыхал, что НАТОвские калоши у Графской стенки стоят? - Дожились...
  - Второй день. Помнишь, как в девяносто девятом два английских корабля
вошли точно так же?
  - Ну... Россия вякнула что-то и все спустили на тормозах.
  - Теперь не спустят. - уверенно прищурился Громов. - Президент другой, не
такая тряпка, как предыдущий. Нам дано добро действовать по обстановке,
защищая интересы России. Такого еще не было.
  - Офигеть... - присвистнул Саша. - Намечается заварушка?
  - Намечаться-то намечается, да только неясно, чем кончится. Территория-то
формально украинская. По всем международным законам нас тут можно щемить
как крыс в норе. Пригонят спецназ из Тылового, да еще американцы
обязательно сунутся. А нас тут вдвое меньше, чем хохлов в Тыловом. Защимят.
  - Не знаю... Видал я тыловских, у них подготовка намного слабее, к тому же
украинский спецназ не прошел ни одной настоящей войны, только инструктора
в Афгане попрыгали. Вы же их без стрельбы сомнете.
  - Недооценка противника... - улыбнулся Громов.
  - Залог поражения. - закончил Фролов. - Ладно, если только с этой
стороны... Но пессимизм тоже до добра не доводит.
  - Нашел пессимиста. - хохотнул прапорщик. - Просто своих мочить неохота до
ужаса. Американцы ведь сами не сунутся, пошлют тыловских. А чем они от нас
отличаются?
  - Рабством. - просто ответил Саша.
  - Чем? - удивленно вытаращился Гром.
  - Вот вас если бы куда-то послали американцы?
  - Сдурел?
  - А тыловские под их командой пойдут вас колбасить, можешь не сомневаться.
Несвобода выбора, понял? Ты их не хочешь убивать, а им только дай
возможность москалей повалить. Визжать будут от радости. Загадили им мозги
за десять лет конкретно - своих от чужих никак не отличат. Русский для них
больший враг, чем юсовец. Вот тебе и разница.
  - Гадко... - нахмурился Громов.
  - Против этого и надо бороться. А что, действительно все так серьезно?
  - Вроде того... Столкнулись два барана на узком мосту. - Эх... Все намного
сложнее, Гром. Тут не в двух баранах дело, а в той силе, что их лбами
сталкивает. Если бы юсовцы не лезли во все дыры, то войн на земле стало бы
раз в десять меньше. Они настоящее зло, веришь? Явное и неприкрытое.
Навалять бы им по рогам, тогда бы не пришлось драться со своими.
  - Ну да... Попробуй-ка ты до них доберись! - распылился прапорщик. - Не
брать же корабли штурмом! Вообще можно было бы рвануть их прямо у стенки,
но такую команду точно никто не даст. Это только ненормальный вроде тебя
может стрелять по их вертолетам. А поскольку дуракам всегда везет, то тебе
за это не просто ничего не было, а наоборот, чуть медаль не нацепили.
Фролов помолчал, поглаживая теплые доски причала. Вода под ними сопела и
хлюпала, исходя пушистой соленой пеной.
  - А вот Андрюхе нацепили, помнишь? "Красную Звезду" навылет. Знаешь, я
ведь действительно не просто так приехал. - с трудом произнес он. - Мне
тоже тревожно до ужаса. Чувствую что-то неопределенное, но действительно
страшное. Начал я тут копаться в одном совершенно постороннем деле и
понял, что юсовцы взялись за нас всерьез. Очень всерьез, веришь? Это,
Гром, настоящая война, причем такая, какая нам и в худых снах не снилась.
Не просто жмут, можно сказать уже дожимают. А мы и не заметили.
  - Ты о чем? - Да так... О своем, о женском. Сдается мне, что проворонили
мы вражеский прорыв там, откуда меньше всего его ждали. Не государственную
границу они прорвали, а границу в наших же мозгах. А такую защищать куда
сложнее. Тут воля нужна, которую в нас подавили до уровня плинтуса.
  - Теоретик... Мозги мозгами, а стрельба стрельбой. Одно дело колбасить
наших десантников в компьютерных играх, совсем другое вживую. - Так они на
компьютерах не играют, Гром, они готовятся. Морально готовятся, понимаешь?
Пробуют рамки дозволенного. Если общественность одобрит уничтожение
русских на экране компьютера, то что ей помешает одобрить настоящий
отстрел? Вот вчера я узнал, что благодаря стараниям работающей у нас
юсовской банды, одна наша, русская девочка находится в очень серьезной
опасности.
  - Потому и приехал?
  - Угадал. Гром, у тебя внешность тупого гоблина, а мозги работают вполне
на уровне.
  - Это я так маскируюсь. Что тебе нужно конкретно?
  Саша вздохнул так, словно окончательное решение пришлось принимать только
сейчас. В дельфинарии громко зарычал морской лев, даже чайки на время
шарахнулись.
  - Мне нужно... Блин, Витя... Мне нужно девять патронов от КПВТ.
  - Сдурел? - Громов тоже присел на корточки, хотя ему эта поза явно была
неудобной. - Куда ты их засунешь?
  - В задницу! Куда их еще суют?
  - Вау... Девять штук. Как раз полный патронташ, да? Значит ты тогда...
  - Помолчи, Гром, не действуй на нервы. Дашь или нет?
  - Дам. Только с гильзами будь поаккуратней, ради Бога. Там номер завода
выбит, выпасут источник на раз.
  - Нашел кого учить... - Фролов встал и потер затекшие ноги. - Только мне
надо быстро, Гром. Веришь?
  - Задумал что-то конкретное?
  - Задумать и сделать - очень разные вещи. - грустно сощурился Саша.
  - Помощь нужна? - Громов тоже встал и теперь нависал над Фроловым, как
утес над волнами.
  - А я разве не за ней приехал? Ладно, я тебя понял. Если вдруг
понадобится, сможешь команду собрать? - Смотря для чего...
  - В носу ковыряться! Блин... Слушай сюда. Я случайно наткнулся на юсовскую
контору, которая под видом религиозной секты порабощает мозги с вполне
корыстными целями. Квартиры на себя переписывают, веришь? Но у них это не
очень-то гладко выходит. Еще не все наши отупели до такой степени, чтоб
юсовцы стригли их будто овец. По крайней мере одну неподдающуюся девочку я
нашел. Наверняка будут еще. Но ты же знаешь америкосов! Они отступают,
только когда задница уже горит. Я боюсь, что у них может быть связь с
бандюками, с мэрией, даже с ментами. Деньги - большая сила для тех, кто
дальше носа не может смотреть. И если такая связь есть... А она есть почти
наверняка, причем вполне официально, ведь для Украины Америка лучший друг.
Эдакий добрый дядюшка. Ты соображаешь, что неподдающиеся могут оказаться в
реальной физической опасности?
  - Догадываюсь. - нахмурился Громов. - И чем тебе могут помочь патроны?
  - Это на всякий случай. Просто я знаю человека, на котором держится вся
система переоформления квартир. Если станет совсем худо, я его попросту
грохну и резвость этих миссионеров поганых на время поубавится. Но если
без крайних мер, то лучше иметь под рукой команду, которая сможет
во-первых, противостоять бандюкам, если что, а во-вторых, банально
устроить погром в миссии. Юсовцы ведь трусливее кроликов. Может сдрейфят.
- Да, Эхо, у тебя и раньше-то крыша держалась на одном гнутом гвозде, а
сейчас ее и вовсе рвет не по детски. Хотя мысль подпалить америкосам
задницу вдохновляет. На меня можешь точно рассчитывать, а я еще с ребятами
парой слов перекинусь, может и соберем человек пять. - Если твоих, то
пятерых хватит с избытком. - довольно улыбнулся Фролов. - Весь город
поставим в позу пьющего оленя.
  - Да уж... Оптимизм у тебя аж из ушей брызжет. Ладно, если полчаса
подождешь, я тебе вынесу. Есть у меня десяток в загажничке. Два обычных,
остальные бронебойно-зажигательные. Пойдут?
  Фролов коротко кивнул - в живое все равно чем стрелять. - Подожди. На вот,
передай сигареты тому морячку, что тебя звал. И еще номер телефона. Если
что.
  - Ого! Мобильник? Богатеем потихоньку? - усмехнулся Громов.
  - Ага... Во сне. Это не мой. Точнее общественный, для дела.
  Прапорщик усмехнулся и не спеша двинулся к воротам воинской части, а Саша
сошел с пирса, набрал камешков и принялся кидать их в прозрачную, похожую
на мармелад воду.

  Таня оказалась девочкой умной. Без истерик, без дурацкой скромности
рассказала все как есть. Нового Саша ничего не узнал, зато подтвердилось
все разведанное за последние дни.
  Солнце продавило сквозь тучи такую духотищу, что в домике на Лагерной
распахнули все, что только можно. Окна, двери, даже занавески сняли.
Фролов переоделся в майку маскировочного окраса и притащил из дому старые
пляжные шлепанцы из пористой черной резины. Ребята от жары страдали куда
сильнее, поскольку маек и легкой обуви из Москвы не привезли. Умница Джек
плюнул на все и не стесняясь ходил с голым торсом, а Женька парился в
рубашке и брюках - не хотел показывать девушке худое бледное тело.
  Земля во дворе парила, пахло густой травой и виноградными листьями, из
щелей пола тянуло перегретой сыростью. Пили холодную воду со льдом,
выдавив в стаканы по целому ароматному лимону.
  - Останешься? - почти бесстрастно спросил Таню Фролов. - Место у нас есть.
Да и работа найдется. Будешь у Джека секретарем. Скучно не будет.
  - А у меня есть выбор? - серьезно спросила девушка.
  - Выбор всегда есть. Можешь записаться в миссию.
  - Да?
  В Таниных глазах мелькнула ярая злость, как кинжал из под плаща итальянца.
  - Вы уже наверно не хуже меня знаете, чем там удерживают женщин. - стиснув
кулачки добавила она. - Так запудрить мозги можно только глупым курицам,
вроде тех, кто жаждет "счастливого брака за рубежом", но я не хочу чтоб
даже пытались. Тебе приятно будет, если каждый день тебе станут делать
намеки и домогаться?
  - Смотря кто. - бесстыдно осклабился Фролов.
  - Все самцы одинаковые... - коротко шикнула Таня. - Только одно на уме. А
если тебя будет домогаться голубой? - По роже... - бесстрастно стер улыбку
Саша. - У меня с ориентацией все в порядке.
  - У меня тоже. - Таня даже отвернулась, пытаясь унять подкатившее чувство
обиды. - Я не зоофилка, чтоб терпеть домогательства американцев.
  - Круто! - весело усмехнулся Женька. - Брак с американцем приравнивается к
зоофилии.
  - Было бы куда круче, если бы он приравнивался к некрофилии. - серьезно
сощурился Саша. - Но в любом случае это сексуальное извращение. Уродов
плодить.
  - Ну... - Джек хмуро отхлебнул из стакана. - Уроды среди них далеко не все.
  - Пока да. - пожал плечами Фролов. - Только надолго ли? Ну так что,
Танечка, просить у жены еще один комплект постельного белья?
  - Да. Все равно у подруги я больше жить не могу, она с парнем сошлась, а
квартира однокомнатная.
  - Хорошо, сейчас смотаюсь. Джек, помоги Женьке протянуть переноску к
пристройке, а то негоже гостью при керосинке держать. Я еще попробую
маленький телик у Марины выпросить. Сговорились? Все согласно кивнули.
  Когда Саша вышел во двор, у самой калитки его догнал Джек.
  - Я нашел еще четыре конторы. - негромко сказал он. - Представительство
фонда Сороса, галерея импрессионистов, брачное агентство и салон красоты
для собак. Покопался в их файлах немного... Тебя больше всего заинтересует
представительство фонда и брачная контора. Фонд Сороса у вас тут
занимается очень благородным делом - поднимает культуру. Десять тысяч
долларов выплачено антирусскому клубу фехтования, занимающемуся ролевухой
по Толкиену и столько же агентству моделей трансвеститов. Провайдер ИНБЮМа
тоже на американских деньгах кормится, на шару подключают студентов и
школьников. Брачное агентство вообще штука особенная. Они занимаются не
только сводничеством, но и трудоустройством за рубежом. В основном работа
для женщин. Якобы гувернантки, но я еще попробую прошерстить личные дела,
посмотрю кто где устроен и кем.
  - Молодец, Джеки. Кстати, тебе не кажется, что это война? Что нас
конкретно атакуют на совершенно новом фронте?
  - Да мне плевать. Денег бы на этом заработать...
  - Тоже стимул. Не хуже других. Но на войне почти всегда можно заработать
денег, веришь?
  - Что-то не видать.
  - Так мы воевать-то еще и не начали. А полтишку уже срубили. Ладно, ты вот
что... Не забывай про "жучок", хорошо? В нынешней обстановке мне очень
желательно знать все, что замышляют уроды из миссии. Я к ним под вечер
скорее всего заявлюсь. - Блин, чуть не забыл! - неожиданно вспомнил Джек.
- Тебе какой-то ментяра звонил, гаишник. Сказал, что ты знаешь кто. Просил
подойти на площадь до восьми часов. - Нда... - нахмурился Саша. - Это
что-то новенькое. Ладно, спасибо. Он открыл калитку, а Джек усмехнулся и
пошел в дом допивать ледяной лимонад.
  Погода портилась не на шутку, ветер сменился и начинал наносить сыроватую
морскую прохладу. Пока она еще смешивалась с изнуряющей духотой, но если
тучи не разойдутся, майку снова придется менять на рубашку.
  Низкая крышка неба серым одеялом прибивала к остывающему асфальту
автомобильную гарь. Машины урчали, сопели - горячим по горячему, черным по
черному. Словно кит в разволнованном море прополз троллейбус, громыхнув
штангами на стрелках - одинокий в душном городе. Труженик среди лоботрясов
"Жигулей", "Волг", иномарок. Старый, но еще поживет.
  Фролов тоже внезапно почувствовал себя старым, но в этом сам виноват,
сказывалась многолетняя привычка брать на себя чужую ответственность. Он
внезапно почувствовал себя одиноким в людском потоке - тоже сам виноват.
Отгородился от прошлого трухлявой стеной, а сам остался внутри вместе с
воспоминаниями. Теперь эту стену надо было ломать. Сам бы не стал -
попросили. И отказать не мог. Но противно касаться прогнившего, ненужного,
невесть зачем возведенного.
  Красные цветы на клумбах посреди площади полыхали ужасом и
непониманиманием грохочущего вокруг них пространства. Даже подрагивали в
низком сизоватом дыму. Час-пик. А прямо у клумбы, полновластным хозяином
всего этого движения, стоял белый "Фолькцваген" патруля дорожной
инспекции. Бока припечатаны желтыми трезубцами на голубом фоне, прозрачный
мост мигалок затаил в себе красное и синее пламя.
  Молодой инспектор в фуражке-бандеровке пробовал как-то воздействовать на
поток машин, но тот жил своей собственной жизнью, изредка выплевывая из
себя указанных жезлом неудачников.
  Саша двинулся по переходу, развязно похлопывая шлепанцами, подошел к
патрульной машине и открыв дверцу уверенно уселся на заднее сиденье.
Лейтенант, сидевший за рулем ничуть не удивился - ждал.
  - Привет, братишка. - с улыбкой повернулся он. - Давно не виделись, а?
  Саша ничего не ответил, только улыбнулся в ответ. Ломать трухлявую стену
оказалось куда сложнее, чем думалось. Радиостанция тихо шипела выкрученным
до отказа шумоподавителем, голос дежурного врывался из эфира присутствием
третьего, ему отвечал кто-то далекий, ели слышный. А за стеклами
патрульной машины медленно и почти неслышно двигался город - машины, люди,
словно сонные рыбы в дымной воде. Аквариум.
  - Чем живешь? - видно было, что лейтенанту эта встреча тоже давалась с
трудом.
  Не понятно о чем говорить. Улыбка маской прикрывала метавшиеся блики
воспоминаний.
  - Да так... - расплывчато ответил Фролов. - Все очень сложно, Андрей,
веришь?
  - Проблемы?
  - Как всегда не мои.
  - Это ты умеешь. - усмехнулся бывший корректировщик. - А у меня все как по
маслу. Женился, сначала дочка родилась, теперь пацан. Уже полгода. Ты бы
хоть позвонил, поздравил. Не чужие ведь.
  - Прости, братишка. После того как мне шею прострелили, все пошло как-то
криво. Короче, колбасило не по детски. Если бы не Маринка я бы спился
давно, а то и похуже.
  Лейтенант положил руки на руль и уставился на площадь сквозь лобовое
стекло. Голос дежурного наконец умолк и теперь только шипение рации
невидимым пологом отделяло бывших соратников от напористого городского
шума. - Говорят, что виноват был твой новый корректировщик? - осторожно
спросил Андрей.
  - На войне всегда виновата война. - уклончиво ответил Саша. - А пацан был
совсем молодой, не обстрелянный. Ну... Закурил у меня за спиной. Бац...
Знаешь как это бывает. Мне сквозь шею, ему в лицо. Породнились.
  Он вздохнул.
  - Пуля кувыркнулась после меня и... Голова у пацана как тыква разлетелась.
До самой шеи. Я лежу, хриплю, а перед глазами его гортань развороченная.
Головы уже нет, а воздух хватает, старается. И подкуренная сигарета шипит
в крови. Я после этого бросил.
  На стекло упали робкие капли дождя, мелкие, словно бисер. Саша даже
вздрогнул, будто брызнула не вода, а еще горячая кровь.
  Андрей выдержал паузу и сказал негромко:
  - Догадываешься почему я тебя позвал?
  - Понятия не имею. - честно признался Фролов.
  Лейтенант сдвинул ручку на руле и дворники лениво размазали капли по
стеклу. Все стирается. Даже воспоминания, если их не бередить понапрасну.
  - Америкосы стоят у Графской пристани. - коротко отрезал он, словно давая
корректировку на цель. - Поработаем, братишка?
  - Ты сдурел? - вздрогнул Саша. - У тебя жена, двое детей... Блин! С ума
сошел, честное слово!
  Андрей сжал руль и четко, размеренно выговорил:
  - Они снова пришли к нам. Те же десантники. Тот же полк, я узнал.
Специальный полк для миротворческих рейдов в бывший Союз. Понимаешь? Они
снова пришли и все повторится снова. Там где они, там всегда горе и
смерть. Никогда по другому не было. Сейчас тоже не будет. Они обязательно
кого-то убьют. Или случайно сработает пушка на корабле, или их вертолет
свалится на оживленную трассу, или кого-то попросту придавит бортом, или
швартовый конец сорвется. Иначе не будет. Если в дом принесли ружье, оно
обязательно выстрелит. Это закон.
  - Ты в мистику ударился? - нахмурился Саша.
  - Наоборот. В реализм. - расслабил пальцы бывший корректировщик. - Помнишь
как у Шекспира? Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим
мудрецам... Ты называешь это мистикой, а я статистикой.
  - Это почти одно и то же. - нервно усмехнулся Фролов.
  - Может и так, но кому от этого легче?
  - А кому станет легче, если мы "отработаем"? Идиотизм это, Андрей, честное
слово. Ничего не изменится, только народ понапрасну побьем. И сами
влипнем. Моя Маринка переживет, она меня уже давно похоронила, а каково
будет твоим?
  - Значит съезжаешь? - напряженно выдохнул Андрей. - Я думал...
  - Что? - Саша даже разозлился немного. - Думал, что из-за того случая в
Каравьюрте я как подорванный буду кидаться на всякого американца? Ну тупые
они, ну уроды. Подлые, лезут не в свое дело. Да. Но убивать надо только
врагов. Понимаешь? Только тех, кто действительно творит зло. А наглая
морда и непонятная нам мораль еще не повод для убийства. Там, в Чечне, по
нам стреляли и мы стреляли в ответ. Там был враг и не надо было ломать
голову над тем, как его отличить. Дело не в национальности, веришь? Любого
человека можно судить только по его поведению. Никак не иначе. А то, что
они ржут над Бенни Хиллом с его тупыми приколами, еще ничего не значит.
  - Ну конечно... Ты будешь ждать, когда эта орда приступит к
полномасштабным боевым действиям? Молодец. Претворяешь свою безумную
теорию о добре и зле в жизнь? Я тебе вот что скажу... Снова статистика, ты
уж извини. Но если кто-то как-то поступил два раза, то от него вполне
можно ожидать, что и в третий раз он поступит так же. Все, к чему
прикасаются американцы, начинает подгнивать и рушиться. Не заметил? И не
кривись! Не хуже меня знаешь. Андрей перевел дух и откинулся на спинку
сиденья. Вялый дождь за стеклом затих так же, как его недолгая ярость.
Бывший корректировщик прикрыл глаза и печально продолжил:
  - И вот теперь они тут. Конечно, тебе с твоими принципами надо подождать,
осмотреться. Вдруг обойдется, да? Не обойдется! Сам ведь понимаешь, что
идет борьба за место под солнцем. Тут или мы их будем вышвыривать со своей
земли как паршивых тварей, либо через год все вокруг будет заставлено
"Макдональдсами". Америкосы-то не ждут, пока мы ударим первыми - бьют
сами. Причем бьют по самым уязвимым местам. Не стесняются.
  - Предлагаешь играть по их правилам? - с легкой издевкой спросил Саша.
  - Ошибаешься. По их правилам мы играем сейчас. Силимся, тужимся, пробуем
догнать, обогнать, переиграть. А в итоге плетемся в хвосте. Они бьют
первыми, значит именно они и навязывают правила. Пока будет так, нам в
жизни не победить. Они снимают фильмы про то, как бьют русских, значит нам
надо снять фильм про то, как бьем американцев. Они создают игры, где
колбасят нас из всех стволов, значит нам обязательно надо сделать точно
такие же, пусть красивее, увлекательней, но в принципе такие же, где мы
стреляем в них. А толку? Они постоянно навязывают нам свое, мы уже
разучились думать собственными понятиями. - И что ты предлагаешь?
  - Идти своим путем! - уверенно кивнул Андрей. - Не оглядываясь ни на их
мнение, ни на чье-то другое. Делать так, как нам лучше, а не просто
гоняться за чужими тенями. Кто сказал, что нельзя бить первыми? Мораль?
Так они ее и придумали! Придумали лишь затем, чтоб навязать свои правила.
А мне плевать на это. Вот и все. Я не буду ждать, пока они придумают
что-то новое. Я хочу бить первым и сам навязывать правила.
  Саша на секунду задумался. Он уже чувствовал очень неясную правоту старого
друга, да и сам думал так же, просто хотел разобраться в себе, в своих
ощущениях, мыслях. Не плестись в хвосте... Да, это могло бы решить многое.
Но обязательно ли для этого убивать? Там, в Каравьюрте, все было иначе.
Шла война и нежданно явившаяся третья сила мешала выполнить боевую задачу.
Можно было вести переговоры с американцами, но это была бы игра по их
правилам. Они этого и ждали - для того и высаживались. Нужно было бить
первыми и Саша с Андреем ударили. И выиграли ту маленькую, но такую важную
для себя войну. Даже Андрей выиграл, хотя очень многие считали иначе.
  - Что ты хочешь сделать конкретно? - едва слышно спросил Фролов.
  - Я говорил с Громом, - удивил Сашу Андрей. - Он предполагает, что можно
рвануть корабли прямо у стенки. Он же у нас морской диверсант, объяснил
как и что делать. Пять килограммов тротила у меня есть. Достаточно. Надо
сделать мину на магнитных зацепах и установить в кормовой части возле вала
винта. Двух с половиной кило на корабль хватит вполне. Покорежит обшивку,
сорвет или в крайнем случае согнет ведущий вал. Затонуть они от этого не
затонут, да и все равно глубина маловата, но притопятся и ход потеряют.
Убиваем двух зайцев! Им ведь надо будет ремонтироваться, значит заплатят
городу денег. А во-вторых, позору-то сколько, когда корабли в доки на
буксире потянут! Десантники...
  Саша мысленно улыбнулся. Ему очень понравился этот простенький план,
ставящий американцев в дурацкое положение. К тому же не придется никого
убивать.
  - А почему не пойдешь сам? Я-то тебе зачем? - он постарался не выпустить
улыбку наружу. - Там одному делать нечего. Юсовцы ведь самоуверенные до
ужаса, ПДСС вообще не выставляют, разве что на ночь.
  - У меня нет аппарата... - хмуро ответил Андрей. - И взять негде. А у тебя
в кладовке АВМка ржавеет. Кстати, когда баллоны в последний раз забивал? -
Прошлым летом. - фыркнул Фролов. - Некогда мне подводными красотами
любоваться.
  - А я тебе любоваться и не предлагаю. Так пойдешь или нет?
  - Пойду. У тебя детонаторы есть? - Гром дал две штуки с электровключением.
Надо схемку инициации слепить. Ты же у нас когда-то был регулировщиком
радиоаппаратуры, а? Придумаешь?
  Саша уже откровенно усмехнулся. Он любил, когда кто-то акцентировал
внимание на его познаниях в разных областях.
  - Легко. - довольно ответил он. - Поставлю под пружинную чеку кусок
сахара, он через некоторое время растворится в воде и... Бам! Будет все по
ихнему - о`кей. Когда встречаемся? Не известно ведь сколько они простоят.
Чего тянуть кота за хвост?
  Снова сквозь шипение рации продрался голос дежурного:
  - Пятьдесят третий!
  - На связи. - недовольно ответил в трубку лейтенант. - Стою на площади.
  - У вокзала возле автостоянки ДТП. - бесстрастно сообщил дежурный. - Две
единицы без пострадавших. Оформляйте.
  - Принял.
  Андрей положил трубку и нажал на сигнал, подзывая молодого инспектора.
  - Странный ты, Саня... - уже совсем по доброму, как раньше, улыбнулся
лейтенант. - То тебя не уговоришь, то теперь торопишь. Завтра я не смогу,
у нас весь взвод на ушах стоит. Макс со Степаном будут сопровождать в
Тыловое какого-то юсовского полковника. Блин... По первому варианту, между
прочим! Все дороги перекроют, кортеж с мигалками... Дожились. А мне надо
сопроводить колонну с детишками в Южный. У них там смена начинается. Так
что послезавтра с утра созвонимся. Идет?
  - Ладно, давай. - подмигнул Саша.
  Он снова почувствовал себя в своей тарелке. Игра в войнушку. Как в
детстве. Ничего не изменилось.
  Лишь оружие стало настоящим и настоящим стал враг. Но разве в детстве было
иначе?
  Фролов распахнул дверь, шлепанцы коснулись прогретого за день асфальта. На
его место тут же уселся молодой сержант с горящей в глазах жаждой
деятельности, машина тихонько тронулась, заполыхали мигалки, позволяя ей
влиться в неспешный поток. Взвыла сирена и поток машин дрогнул, пропуская
раскрашенный синим "Фолькцваген", Андрей умело проехал возле клумбы,
поддал газу и скрылся в уличной суете.
  Кромка нависших над городом туч не доходила до горизонта, поэтому когда
солнце опустилось почти к самому морю, его лучи прорвались в город
печальным багрянцем, окрасив окна домов огненными сполохами. Все словно
вспыхнуло, загорелось и вдруг, как тревожный крик пожарных машин, пронзил
воздух долгий корабельный гудок. У американцев началось увольнение. Сейчас
пойдут по улицам привычной походкой победителей, в беленьких шапочках, а
то и просто в бейсболках, с похотливыми улыбками пялясь на таких
доступных, как им кажется, русских женщин.
  Саша тоже улыбнулся, медленно достал из кармана монету, подкинул и она
звонко завертелась в пронизанном багрянцем воздухе, через секунду упав на
подставленную ладонь. Он улыбнулся еще шире, закинул монету в гущу цветов,
на счастье, и расслабленно двинулся вдоль проспекта, наслаждаясь
сгущающимся вечером. Теперь он принял решение четко. А это всегда приносит
ни с чем не сравнимое облегчение.

  Вариация пятнадцатая.

  Андрей так и не позвонил. Тот день был хмурый, прохладный, а Маринин голос
в трубке телефонного автомата какой-то совсем беспомощный, даже жалкий.
  - По телику передали. - всхлипывала она и у Фролова отчаянно сжалось
сердце. - Он вел колонну с автобусами, а из Тылового сопровождали этого
американского полковника на "Хаммере". Видно его водитель решил потягаться
с патрульными в скорости, обогнал и вышел на встречную. Эксперт в интервью
сказал, что у Андрея было не меньше десяти секунд на принятие решения.
Можно было уйти влево, тогда бы автобусы с детьми успели уклониться от
столкновения с "Хаммером", но встречные машины вынуждены были бы улетать в
кювет, а кто-нибудь наверняка влупился бы в передний автобус. Можно было
бы уходить вправо, но тогда многотонный бронированный "Хаммер" влетел бы
прямо в передний автобус с детьми. Там мясо бы было, Саша... Это ужас
просто... Короче, Андрей выбрал единственный безопасный для всех вариант.
Принял весь удар на себя. Патрульная машина... Сашенька, ее показали по
телику. Там все перепуталось, переплелось - железо, кровь, осколки стекла.
Просто бесформенная груда. Представляешь какой был удар?
  Фролов промолчал. Он с удивительной ясностью представил лицо Андрея в
последние секунды жизни. Жена, двое детей. А позади сотни детишек, едущих
отдыхать. Он все сделал правильно. Как настоящий боец. Как герой древних
сказок. Вдребезги. Скорее всего он чувствовал себя камикадзе, атакующим
вражеский линкор. Это в его стиле. Да. Газ до пола и ясный взор.
Чувствовал ведь... Вот он какой, его главный полдень.
  - Ты поедешь в ГАИ? - после паузы спросила Марина.
  - Нет. - стараясь следить за голосом, ответил Саша. - Передали когда
похороны?
  - Завтра в тринадцать часов на Пожарова панихида. Хоронить будут скорее
всего на "пятом". Тебя сегодня ждать?
  - Не знаю... Можно я сам отойду, а? Что-то не на шутку меня прихватило,
веришь?
  - Я понимаю. Ты будешь там?
  - Да. Кстати, а что с тем полковником?
  - Ничего. Бронированный "Хаммер" прошел через "Фолкцваген" как сквозь
масло, подлетел от удара, несколько раз перевернулся и стал на колеса.
Больше по телику ничего не сказали.
  - Водителя хоть арестовали?
  - Американского? - удивилась Марина. - Ты сам хоть подумал, что сказал? Я
еще не удивлюсь, если обвинят Андрея в некомпетентности. Но уж
американцам-то точно ничего не будет, или ты сомневаешься?
  - Сомневаюсь. - с нарастающим гневом процедил сквозь зубы Фролов. - Всему
всегда есть конец. Безнаказанности тоже. Должен быть по крайней мере.
Ладно, я пойду, хорошо? Ты не обижайся, что я пропадаю. Ну... Какие-то
трудные дни. Надо их пережить, вот и все. - Я понимаю. - тихо сказала
Марина.
  Саша знал, что она действительно понимает.
  Трубка щелчком придавила рычаг, ветер свистнул в разбитых стеклах
телефонной будки.