Код произведения: 12066
Автор: Чапек Карел
Наименование: История дирижера Калины
Карел Чапек
История дирижера Калины
Перевод Т. Аксель и О. Молочковского
Файл с книжной полки Несененко Алексея
http://www.geocities.com/SoHo/Exhibit/4256/
- Кровоподтек или ушиб иногда болезненнее перелома, -
сказал Добеш, - особенно если удар пришелся по кости. Уж
я-то знаю, я старый футболист, у меня и ребро было сломано,
и ключица, и палец на ноге. Нынче не играют с такой
страстью, как в мое время. В прошлом году вышел я раз на
поле; решили мы, старики, показать молодежи, как раньше
играли. Стал я за бека, как пятнадцать - двадцать лет назад
И вот, как раз, когда я с лету брал мяч, мой же собственный
голкипер двинул меня ногой в крестец, или иначе cauda
equina. В пылу игры я только выругался и забыл об этом. Но
ночью началась боль! К утру я не мог пошевелиться. Такая
боль, что рукой двинешь - больно, чихнешь - больно.
Замечательно, как в человеческом теле все связано одно с
другим. Лежу я на спине, словно дохлый жук, даже на бок
повернуться, даже пальцем ноги пошевелить не могу. Только
охаю да кряхчу, так больно.
Пролежал я целый день и целую ночь, не сомкнул глаз ни на
минуту. Удивительно, как бесконечно тянутся минуты, когда
не можешь сделать никакого движения. Представляю себе, как
мучительно лежать засыпанным под землей. Чтобы убить время,
я складывал и умножал про себя, молился, вспоминал какие-то
стихи. А ночь все не проходила.
Был, наверно, второй час утра, как вдруг я слышу, что
кто-то со всех ног мчится по улице. А за ним вдогонку
человек шесть, и слышны крики: "я тебе задам", "я тебе
покажу", "ишь сволочь ты этакая", "паршивец" и тому
подобное. Как раз под моими окнами они его догнали, и
началась потасовка - слышно, как бьют ногами, лупят по
физиономии, кряхтят, хрипят... Слышны глухие удары, словно
бьют палкой по голове. И никаких криков. Черт возьми, это
никуда не годится, - шестеро колотят одного, словно это
мешок с сеном. Хотел я встать и крикнуть им, что это
свинство. Но тут же взревел от боли. Не могу двинуться!
Ужасная вещь бессилие! Я скрежетал зубами и мычал от
злости. Вдруг что-то во мне хрустнуло, я вскочил с кровати,
схватил палку и помчался вниз по лестнице. Выбежал на улицу
- ничего не вижу. Наткнулся на какого-то парня и давай его
дубасить палкой. Остальные разбежались, и я лупцую этого
балбеса, ах, как лупцую, никого в жизни так не бил. Только
потом я заметил, что у меня от боли текут слезы. По
лестнице я взбирался не меньше часа, пока попал в постель,
но зато утром мог не только двигаться, но и ходить...
Просто чудо...
- Хотел бы я знать, - задумчиво добавил Добеш, - кого я
дубасил? Кого-нибудь из той шестерки или того, за кем они
гнались? Во всяком случае, один на один - это честная
драка.
- Да, беспомощность - страшная вещь, - согласился дирижер
и композитор Калина, качая головой. - Я однажды это
испытал. Дело было в Ливерпуле, меня туда пригласили
дирижировать оркестром. Английского языка я совершенно не
знаю, но мы, музыканты, всегда понимаем друг друга,
особенно, когда на помощь приходит дирижерская палочка.
Постучишь по пульту, крикнешь что-нибудь, повращаешь
глазами, взмахнешь рукой, значит начать все сначала...
Таким способом удается выразить даже самые тонкие нюансы:
например, покажу вот так руками, и всякий понимает, что это
мистический взлет души, избавление ее от всех тягот и
житейской скорби...
Так вот, приехал я в Ливерпуль. Меня уже ждали на
вокзале и отвезли в гостиницу отдохнуть. Я принял ванну,
пошел осмотреть город и... заблудился.
Когда мне случается попасть в новый город, я прежде всего
иду к реке. С берега обычно видна, так сказать, оркестровка
города. С одной стороны, уличный шум - барабаны и литавры,
трубы, горны и медь, а с другой - река, то есть струнная
группа, пианиссимо скрипок и арф. И вы слышите всю симфонию
города. Но в Ливерпуле река - не знаю, как она называется,
- бурая, неприглядная, и на ней шум, грохот, треск, звонки,
гудки, всюду пароходы, пакетботы, баржи, склады, верфи,
краны. Я очень люблю всякие корабли, и толстопузые
смолистые барки, и красные грузовые суда, и белоснежные
океанские пароходы. "Океан, наверно, где- нибудь тут за
углом", - сказал я себе и, решив, что надо на него
посмотреть, зашагал вниз по реке. Иду час, иду два - вижу
только склады и доки, изредка корабли, то высокие, как
собор, то с тремя толстыми скошенными дымовыми трубами.
Всюду пахнет рыбой, конским потом, джутом, ромом, пшеницей,
углем и железом... Вы заметили, что, когда много железа,
оно издает ясно ощутимый своеобразный запах?
Я брел словно во сне. Но вот стемнело, настала ночь, и я
оказался один на каком- то песчаном берегу. Напротив светил
маяк, вдали двигались огоньки - должно быть, там и был
океан. Я сел на груду досок, охваченный сладким чувством
одиночества и затерянности. Долго я слушал шелест прибоя и
вздохи океана и чуть не заскулил от грусти.
Потом подошла какая-то парочка, мужчина и женщина, и, не
заметив меня, уселась ко мне спиной я тихо заговорила.
Понимай я по-английски, я бы, конечно, кашлянул, чтобы они
знали, что их слышат. Но так как я на их языке знал только
слово "отель" и "шиллинг", то остался сидеть молча.
Сперва они говорили очень staccato (1). Потом мужчина
начал тихо и медленно что- то объяснять, словно нехотя и с
трудом. И вдруг сорвался и сразу все выложил Женщина
вскрикнула от ужаса и возмущенно затараторила. Но он сжал
ей руку так, что она застонала, и стал сквозь зубы ее
уговаривать. Это не был любовный разговор, для музыканта в
этом не могло быть сомнения. Любовные темы имеют совсем
другой каданс и не звучат столь сдавленно. Любовный
разговор - это альтовая скрипка. А здесь был почти
контрабас, игравший presto rubato (2), в одном тоне, словно
мужчина все время повторял одну и ту же фразу Мне стало не
по себе этот человек говорил что-то дурное. Женщина начала
тихо плакать и несколько раз протестующе вскрикнула, словно
сопротивляясь ему. Голос у нее был похож на кларнет,
чуть-чуть глуховатый, видимо, она была не очень молода.
Потом мужской голос заговорил резче, словно приказывая или
угрожая. Женщина начала с отчаянием умолять, заикаясь от
страха, как человек, которому наложили ледяной компресс.
Слышно было, как у нее стучали зубы Мужчина ворчал низким
голосом, почти любовно, в басовом ключе. Женский плач
перешел в отрывистое и покорное всхлипывание. Я понял, что
сопротивление сломлено. Потом влюбленный бас зазвучал
снова, теперь выше и отрывистей. Обдуманно, категорически
он произносил фразу за фразой. Женщина лишь беспомощно
всхлипывала или охала, но это было уже не сопротивление, а
безумный страх, не перед собеседником, а перед чем-то
ужасным, что предстоит в будущем Мужчина снова понизил голос
и начал что-то успокоительно гудеть, но в его толе
чувствовались угрожающие интонации. Рыдания женщины перешли
в покорные вздохи. Ледяным шепотом мужчина задал несколько
вопросов. Ответом на них, видимо, был кивок головы, так как
он больше ни на чем не настаивал.
Они встали и разошлись в разные стороны.
Я не верю в предчувствия, но верю в музыку. Слушая этот
ночной разговор, я был совершенно убежден, что контрабас
склонял кларнет к чему-то преступному. Я знал, что кларнет
вернется домой и безвольно сделает все, что велел бас. Я
все это слышал, а слышать - это больше, чем понимать слова Я
знал, что готовится преступление, и даже знал какое. Это
было понятно из того, что слышалось в обоих голосах, это
было в их тембре, в кадансе, в ритме, в паузах, в цезурах...
Музыка - точная вещь, точнее речи! Кларнет был слишком
примитивен, чтобы совершить что- нибудь самому Он будет лишь
помогать: даст ключ или откроет дверь. Тот грубый, низкий
бас совершит задуманное, а кларнет будет в это время
задыхаться от ужаса. Не сомневаясь, что готовится
злодеяние, я поспешил в город. Надо что-то предпринять,
надо помешать этому! Ужасная вещь - сознавать, что ты
запаздываешь, когда творится такое.
Наконец я увидел на углу полисмена. Запыхавшись,
подбегаю к нему.
- Мистер, - кричу я, - здесь, в городе, замышляется
убийство!
Полисмен пожал плечами и произнес что-то непонятное. "О
господи, - вспомнил я, - ведь он меня не понимает".
- Убийство! - кричу я ему, словно глухому. - Понимаете?
Хотят убить какую-то одинокую леди. Ее служанка или
экономка - сообщница убийцы. Черт побери, сделайте же
что-нибудь!
Полисмен только покачал головой и сказал по-английски
что-то вроде "да, да".
- Мистер, - твердил я возмущенно, содрогаясь от бешенства
и страха, - эта несчастная женщина откроет дверь своему
любовнику, головой за это ручаюсь. Надо действовать, надо
найти ее!
Тут я сообразил, что даже не знаю, как она выглядит. А
если бы и знал, то не сумел бы объяснить.
- О господи! - воскликнул я. - Но ведь это немыслимо -
ничего не сделать!
Полисмен внимательно глядел на меня и, казалось, хотел
успокоить. Я схватился за голову.
- Глупец! - воскликнул я в отчаянии. - Ну, так я сам ее
найду!
Конечно, это было нелепо, но, зная, что дело идет о
человеческой жизни, я не мог сидеть сложа руки. Всю ночь я
бегал по Ливерпулю в поисках дома, в который лезет
грабитель. Странный город, мертвый и жуткий ночью... К
утру я сидел на обочине тротуара и стонал от усталости.
Полисмен нашел меня там и отвел в гостиницу.
Не помню, как я дирижировал в то утро на репетиции. Но,
наконец, отшвырнул палочку и выбежал на улицу. Мальчишки
продавали вечерние газеты. Я купил одну и увидел крупный
заголовок: Murder, а под ним фотографию седовласой леди.
По- моему, "Murder" значит по английски "Убийство"...
1929
---------------------------------------------------------
1) - отрывисто (итал.)
2) - быстро, в свободном темпе (итал.)