Код произведения: 10906
Автор: Тенн Уильям
Наименование: Бунт мужчинистов
Уильям ТЕНН
БУНТ МУЖЧИНИСТОВ
1. ВТОРОЕ ПРИШЕСТВИЕ ГУЛЬФИКА
Историки, занимающиеся периодом между 1990 и 2015 годами, до сих пор
яростно спорят между собой о причинах Бунта мужчинистов. Некоторые
рассматривают его как сексуальное землетрясение в масштабах всей страны,
причем весьма запоздавшее. Другие настаивают на том, что один пожилой
холостяк основал Движение только для того, чтобы избежать банкротства, не
увидев в нем того жуткого монстра, в которого оно превратилось и который
сожрал живьем и его самого. Так вот, П.Эдуард Поллиглоу - последователи
дали ему ласковое прозвище "Старина Пэп" - был последним представителем
славившейся в течение многих поколений династии производителей мужской
одежды. Принадлежавшая Поллиглоу фабрика выпускала изделия только одного
наименования - универсальный мужской комбинезон - и всегда работала на
полную мощность, пока не вошла в моду взаимозаменяемость мужской и женской
одежды. И тогда совершенно неожиданно, казалось, всего за одну ночь, не
стало рынка чисто мужских одеяний.
Поллиглоу решительно отказывался признавать, что и он сам, и весь его
отлаженный производственный механизм стали теперь абсолютно никому не
нужны в результате каприза моды. Неужели унификация одежды ликвидирует все
половые отличия? - Ну-ка, попробуйте заставить нас стерпеть подобное, -
зубоскалил он поначалу. - Только попробуйте! Тем не менее, испещренные
красными чернилами [красными чернилами в бухгалтерском учете отмечаются
долги и убытки фирмы] страницы гроссбухов фирмы показывали, что его
братьям по полу, как бы недовольны подобным нововведением они ни были,
все-таки приходилось терпеть такое положение.
Поллиглоу начал проводить долгие часы в размышлениях дома вместо
того, чтобы засиживаться в тишине своего служебного кабинета. А размышлял
он, главным образом, о том, насколько энергично женщины подминали под себя
мужчин на протяжении всего двадцатого столетия. Тех самых мужчин, что еще
совсем недавно гордились принадлежностью к сильному полу, умели при
необходимости постоять за себя, всласть наслаждались всеми привилегиями,
которые давал им наивысший статус в человеческом обществе. Что же все-таки
произошло?
Началом всех нынешних неприятностей, решил Поллиглоу, послужили
некоторые веяния в женской моде, появившиеся незадолго до начала первой
мировой войны. Первого проказника, злую шутку которого Поллиглоу ощутил на
состоянии своего банковского счета, звали "мужской покрой".
В применении к женской одежде "мужской покрой" означал необыкновенно
тщательную выделку некоторых фасонов твидовых юбок и шерстяных пальто.
Затем в моду вошло подражание отдельным предметам мужской одежды - женские
брючки, блузки, напоминавшие фасоном мужские рубахи, туфли, похожие на
мужские полуботинки. По-сути, это была самая настоящая мужская одежда,
несмотря на то, что украшалась она оборками или складками и получала
названия более приличествующие женской одежде или просто уменьшительные
производные от названий предметов мужской одежды. Затем пришла эпоха
одежды "для него и для нее". К 1991 году мода на такую одежду стала
повальной. Параллельно с процессом унификации одежды укреплялось положение
женщин в жизни общества, набирало силу их политическое влияние. АДТК -
Антидискриминационная трудовая комиссия, или Комиссия по борьбе с
дискриминацией в сфере трудоустройства и профессиональной подготовки - в
своей деятельности начала особенно рьяно напирать на отмену любых
ограничений, обосновываемых ссылками на существование определенных половых
различий между мужчинами и женщинами. Постановление Верховного суда по
делу "Агентство по найму" миссис Стауб в поддержку лиги женщин-спортсменок
против Федерации бокса штата Нью-Йорк" торжественно провозгласило закон в
исторических словах судьи Эммелины Крэггли: "Пол любого человека - это его
сугубо личное дело, ограничивающееся его кожными покровами. Во всем, что
находится по внешнюю сторону кожи индивидуума - в быту, в трудовой
деятельности и даже в одежде - оба пола законом должны рассматриваться как
взаимозаменяемые во всех отношениях, кроме одного - традиционного долга
мужчины поддерживать благополучие семьи на пределе его физических
возможностей, этого неизменного краеугольного камня любого цивилизованного
существования". Двумя месяцами позже взаимозаменяемый стиль одежды впервые
дебютировал в парижских салонах мод. Явился он миру в виде, разумеется,
еще одной версии многоцелевой длинной рубахи, своего рода туники с
короткими рукавами, которую повсеместно носили в то время. Однако теперь
произошло полное слияние мужского фасона с женским, и одежда стала
унифицированной и взаимозаменяемой.
Вот это-то слияние и погубило бизнес Поллиглоу. В условиях отсутствия
необходимости придавать одежде определенные специфические черты,
характерные только для мужской одежды, все, что получил по наследству
Поллиглоу от целой вереницы предков - производителей мужской одежды:
производственное оборудование, многочисленная оснастка, опыт целой плеяды
дизайнеров, - все это в одно мгновенье стало морально устаревшим и
неспособным выдержать конкуренцию с поднаторевшими на выпуске
взаимозаменяемой одежды компаниями, располагавшими к тому же более
широкими возможностями, поскольку все они раньше специализировались на
женской одежде, объем выпуска которой всегда намного превышал объем
выпуска мужской и вследствие этого позволял внедрять в гораздо больших
масштабах и механизацию производства, и автоматизацию, и компьютеризацию,
и роботизацию и все прочие "зации" - позволявшие повышать рентабельность
производства. А морально устаревшее оборудование Поллиглоу теперь ожидала
печальная участь пойти за гроши с молотка на одном из ближайших аукционов.
Отчаяние все сильнее охватывало Поллиглоу. Но вместе с ним - и вполне
естественная злость. Однажды вечером он засел за изучение костюмов давно
минувших эпох. И первое, что бросилось в глаза Поллиглоу, - они не только
подчеркивали чисто мужские достоинства, но зачастую и преувеличивали их до
такой степени, что ни одна женщина не осмелилась бы одеть подобный костюм.
Вот, например, фасоны конца девятнадцатого столетия. Они определенно
были чисто мужскими, так как не сохранилось ни одной фотографии или
картины, на которой можно было бы увидеть женщину в подобном одеянии,
хотя, в общем-то ничто не могло помешать ей вырядиться мужчиной, если б
она сама вдруг того захотела. Конечно, для современной эпохи, с более
мягким климатом и перспективой искусственного управления погодой такие
костюмы казались слишком уж громоздкими и неудобными. Чем дальше столетие
за столетием углублялся Поллиглоу в прошлое, тем печальнее качал головой,
когда напрягая зрение, вглядывался в не очень-то четко выполненные древние
гравюры. И совсем уже угрюмо рассматривал разорившийся бизнесмен
изображения рыцарей в латах, тщетно пытаясь представить себе кольчугу с
застежкой "молния" на спине. Наконец он устало откинулся назад и обратил
внимание на мужской портрет времен пятнадцатого столетия, лежавший у его
ног среди груды других просмотренных ранее картин.
Вот это мгновенье и стало тем отправным пунктом, с которого началось
исчисление эпохи мужчинизма.
Большую часть портрета прикрывали несколько других рисунков. Теперь
тесно облегающих пухлые мужские ноги гладких лосин, глянув на которые
Поллиглоу несколькими минутами раньше тут же в отвращении закусил
стариковские высохшие губы и не стал изучать портрет более тщательно,
почти не было видно. Зато особенно четко просматривался выразительный
клинообразный выступ, который ни с чем нельзя было спутать: усталому взору
Поллиглоу во всей своей неповторимости предстал... ГУЛЬФИК!
Этот небольшой мешочек, который некогда пришивали впереди лосин или
бриджей - как легко его можно было бы добавить к мужскому комбинезону!
Такая деталь одежды была, бесспорно, окончательно и бесповоротно только
чисто мужской! Любая женщина, разумеется, тоже могла облачиться в подобный
комбинезон, но для нее гульфик будет не только абсолютно бесполезным, но
неоправданным никакими функциональными или эстетическими соображениями, но
- и это самое страшное для женского самолюбия - еще и сделает ее
посмешищем в глазах окружающих.
Поллиглоу работал всю ночь, делая грубые наброски для своих
модельеров. И даже тогда, когда он в конце концов, совершенно уже
обессилев, свалился в постель, в нем все еще бурлил такой энтузиазм, что
он позабыл про сон и, приподнявшись на локтях, оперся ноющими от усталости
лопатками об изголовье кровати. Перед его мысленным взором плясали видения
миллионов гульфиков, раскачивавшихся из стороны в сторону. Они волна за
волной накатывались в его взбудораженном воображении, пока он вглядывался
в темноту.
Но оптовики отказались брать новый фасон. Старый комбинезон Поллиглоу
- да, пожалуйста: пока еще оставалось какое-то небольшое количество
консервативно настроенных мужчин, скептически относившихся ко всяким
новомодным штучкам-дрючкам и предпочитавших привычные и более удобные в
носке фасоны. Но кому, скажите на милость, взбредет в голову принять это
отнюдь неэстетическое новшество? Зачем бросать столь откровенный вызов
общепринятой догме взаимозаменяемости полов, размахивая гульфиком, как
флагом, прямо перед лицами многочисленных правоверных?
Он терпеливо учил своих продавцов не использовать подобные аргументы
в качестве извинения за провал его затеи. "Продавая такие комбинезоны,
надо налегать на следующие два лозунга: обособленность и дифференциация! -
кричал он на них, когда они швыряли в его кабинет целые кипы непроданных
комбинезонов с гульфиками. - Надо научиться продавать их, исходя из
изначально присущих мужчинам отличий от женщин! Это наша единственная и
последняя надежда - да и надежда всего нашего мира!" Поллиглоу почти не
обращал внимания на то, что с каждым днем его бизнес чахнет все больше и
больше. Он хотел спасти мир. Он был потрясен до глубины души явившимся ему
откровением: он обязан во что бы то ни стало возродить гульфик, только он
и никто другой. А всем остальным придется лишь смириться с этим - для
своего же собственного блага. Он залез в громадные долги и развернул
скромную рекламную кампанию. Игнорируя наиболее дорогостоящие средства
массовой информации, собирающие многомиллионную аудиторию, он сосредоточил
свои скудные средства на сферах развлечения, предназначенных исключительно
для мужчин. Его реклама появилась в некоторых имевших высокий зрительский
рейтинг телепрограммах - таких, например, "мыльных операх", как "Муж
сенатора", - и в наиболее популярных журналах для мужчин - "Признания
ковбоя" и "Скандальные истории, случавшиеся с воздушными асами времен
первой мировой войны". Содержание рекламы не отличалось разнообразием,
независимо от того, были ли это одностраничные цветные вкладки или
шестидесятисекундные телевизионные клипы. Взору читателей или зрителей
обычно представал здоровенный детина с таким выражением лица, которое
красноречивее всяких слов предлагало всем окружающим катиться к чертовой
матери. Он курил огромную черную сигару, на голове его красовался
коричневый котелок, небрежно сдвинутый набекрень. И был он одет,
естественно, в комбинезон Поллиглоу фасона "Только для мужчин", впереди
которого свисал огромный гульфик зеленого, желтого или красного, кричаще
красного цвета. Первоначальный текст состоял из пяти выразительных строк:
МУЖЧИНЫ ОТЛИЧАЮТСЯ ОТ ЖЕНЩИН!
Одевайтесь иначе!
Одевайтесь, как подобает не девочке, но мужу!
Носите на здоровье комбинезоны Поллиглоу
"Только для мужчин" -
с особым, придуманным Поллиглоу, гульфиком!
Тем не менее, еще в самом начале рекламной кампании специалист по
изучению рыночной конъюнктуры, нанятый рекламным агентством Поллиглоу,
подчеркнул, что словосочетание "как подобает... мужу" ассоциируется со
словом "мужеподобно", что в свою очередь, приобрело довольно сомнительный
оттенок за последние несколько десятилетий. В умах людей "мужеподобие"
стало фактически приравниваться по значению к "мужеложству". В наши дни,
утверждал специалист, если вы скажете кому-нибудь, что он внешне
"мужественен" или, что еще хуже, "подобен истинному мужу", он подумает,
что вы подозреваете в нем педераста. - Как вы отнесетесь к выражению
"Одевайтесь мужчинисто"? - предложил специалист. - Это значительно смягчит
неблагоприятное впечатление. Все еще продолжавший сомневаться Поллиглоу
решил проэкспериментировать с измененной редакцией в одном из вариантов
рекламы. Новое выражение казалось ему не очень-то благозвучным и
нарушающим общепринятые нормы словообразования. Поэтому он добавил еще
одну строку, пытаясь придать "мужчинистости" чуть большую напористость.
Окончательная редакция звучала так:
МУЖЧИНЫ ОТЛИЧАЮТСЯ ОТ ЖЕНЩИН!
Одевайтесь иначе!
Одевайтесь мужчинисто!
Носите комбинезоны Поллиглоу
"Только для мужчин" -
с особым, придуманным Поллиглоу, гульфиком!
(и вступайте в клуб мужчинистов!)
Успех превзошел самые смелые ожидания Поллиглоу. Реклама сделала свое
дело. Тысячи и тысячи запросов стали поступать со всех концов страны, из
заграницы, даже из Советского Союза и красного Китая. Где можно приобрести
комбинезон Поллиглоу "Только для мужчин" с особым, придуманным Поллиглоу,
гульфиком? Что еще нужно для того, чтобы вступить в клуб мужчинистов?
Каковы основные требования, предъявляемые к мужчинистам, каков устав их
клуба? Какова величина членских взносов? Оптовики, осаждаемые
потребителями, жаждущими приобрести комбинезон с гульфиком, цвет которого
резко контрастировал бы с цветовой гаммой комбинезона, обратились к
изумленным продавцам Поллиглоу с визгливыми мольбами. Продавцы были
потрясены объемами заказов, обрушившихся на скромную фабрику Поллиглоу.
Десять дюжин, пятьдесят дюжин, сто дюжин! И притом немедленно - если это
вообще возможно! П.Эдуард Поллиглоу снова был на коне. Бизнес его
процветал. Все возрастал, и возрастал, и возрастал объем производства, в
такой же пропорции все увеличивалась, и увеличивалась, и увеличивалась
продажа. От вопросов о клубе мужчинистов он отмахивался, ссылаясь на
объявление о его существовании как на забавный рекламный трюк. Он был
упомянут только в качестве стимула к изменению моды - одев комбинезон с
гульфиком, вы тем самым автоматически попадаете в некий круг избранных.
Два фактора, появившиеся практически одновременно, побудили Поллиглоу
серьезно задуматься над этим вопросом: конкуренция и встреча с Шепардом
Леонидасом Мибсом. Одного изумленного взгляда на неожиданно возникшую
новую империю Поллиглоу в сфере швейного производства было вполне
достаточно для любого другого производителя одежды, чтобы начать выпуск
все тех же длинных туник взаимозаменяемого фасона - теперь вся ирония
заключалась в том, что они уже никак не могли быть взаимозаменяемыми - с
добавлением гульфика. Они были вынуждены признать, что Поллиглоу один, без
чьей-либо посторонней помощи, самым коренным образом изменил основную
тенденцию в сфере мужской одежды, что гульфик вернулся в нее как возмездие
за все прежние страдания производителей мужской одежды и надолго станет
неотъемлемой принадлежностью мужского туалета, но почему должен
существовать один лишь "гульфик Поллиглоу"? Почему не имеет права на жизнь
"гульфик Рэмсботтома" или "гульфик Геркулеса" или "гульфик Рэнгэкланга"? А
поскольку многие из них располагали гораздо большими производственными
мощностями и могли позволить себе расходовать на рекламу куда большие
средства, ответ, который они дали на задаваемый самим себе вопрос,
заставил Поллиглоу вспомнить о том жалком вознаграждении, которое когда-то
получил Колумб, и поверг его в тоску и печаль. Ему оставалось только одно
- каким-нибудь образом подчеркнуть уникальность "гульфика Поллиглоу". Как
раз в этот критический момент он и встретился с Шепардом Леонидасом
Мибсом. Мибс - "Стариной Шепом" назвали его те, которые, признав
превосходство его мировоззрения, стали ревностными его последователями -
был вторым великим триумвиром мужчинизма. Это был весьма своеобразный
неугомонный человек, исколесивший всю страну и поменявший десятки
профессий в поисках места в обществе. В колледже он был подающим надежды
спортсменом-универсалом, несколько раз выступал на профессиональном
боксерском ринге, но особых лавров не снискал, бывал голодающим бродягой и
охотником на крупную дичь, поэтом, декламирующим свои стихи в кафе,
посещаемых богемой, и поваром в придорожных забегаловках, случалось, что
не брезговал малопочтенным промыслом сутенера - кем только он ни был,
разве что натурщиком в фотоателье. Но жизнь распорядилась так, что
довелось ему покрасоваться и перед объективами камер - после того, как его
свирепое лицо, навсегда перекошенное страшным ударом полицейской дубинки в
Питтсбурге, привлекло внимание рекламного агентства Поллиглоу.
Его фотоснимок был использован в одном из рекламных объявлений. На
долю этого объявления не выпал какой-либо особо шумный успех, бросавшийся
в глаза специалистов по части рекламы, и от услуг Мибса отказались по
просьбе фотографа, которому до чертиков надоели настойчивые требования
Мибса присовокупить шпагу к аксессуарам нового наряда Поллиглоу - котелку,
сигаре и, разумеется, гульфику. Каким-то шестым чувством Мибс понял, что
прав на все сто процентов. Он стал бичом рекламного агентства, заходя в
него изо дня в день и пытаясь убедить всех и вся в том, что в рекламе
Поллиглоу должны обязательно наличествовать или меч, или шпага, даже,
пожалуй, лучше длинный-предлинный меч и чем больше и тяжелее, тем лучше. -
Меченосец тут как тут, - мгновенно реагировала на его приближение
секретарша, объявляя об этом по интеркому, после чего получала
произнесенный шепотом ответ художественного руководителя агентства: "Ради
Бога, скажите ему, что я еще не вернулся с ленча".
Поскольку ему все равно нечем было себя занять, Мибс почти целыми
днями просиживал на прикрытом плотным чехлом диване во внешней приемной
агентства, изучая рекламы, разработанные в ходе проведения начатой
Поллиглоу кампании, и тщательно разбирая достоинства и недостатки каждой
из них, исписывая при этом неразборчивыми каракулями множество страничек в
небольшой черной записной книжке. В конце концов с ним настолько свыклись,
что стали просто рассматривать его в качестве еще одного предмета мебели
приемной.
А вот Поллиглоу сразу же обратил на него самое пристальное внимание.
Прибыв в один прекрасный день в агентство для того, чтобы обсудить
перспективы новой рекламной кампании с заведующим агентства - кампании,
которая должна была каким-то образом особо подчеркнуть выдающиеся качества
"гульфика Поллиглоу", который, раз он уже был принят широкими кругами
общественности, нельзя было менять ни при каких обстоятельствах, - он
разговорился с очень странным на вид, жутко уродливым, но искренним и
горячим молодым человеком.
- Можете сказать заведующему, - бросил Поллиглоу секретарше, уходя в
ресторан вместе с Мибсом, - что я велел убираться ему ко всем чертям. Я
нашел то, что уже давно искал.
Меч был прекрасной идеей, Поллиглоу сразу же это понял, чертовски
заманчивой идеей. Для него всегда найдется место в рекламе. Но куда больше
заинтересовали его некоторые мысли, которые были с особой тщательностью
изложены в небольшой черной записной книжке Мибса.
"Если всего лишь одно упоминание о каком-то там клубе мужчинистов так
резко повысило эффективность рекламы, - задавался вопросом Мибс, - то
почему бы не употребить с еще большей пользой это упоминание? Общество
давно уже испытывало острейшую нужду в чем-то подобном".
- Рассмотрим в качестве примера вот что. Когда с улиц американских
городов вдруг исчезли элементарные пивные, не говоря уже о бывших
принадлежностью каждой порядочной улицы салунах, то единственным местом,
где мужики могли спрятаться от баб, стали парикмахерские. Теперь, когда
общепринятой стала эта чертова универсальная короткая стрижка, у них
отняли даже это. Куда теперь мужику податься - разве что в уборную, но
они, похоже, взялись уже и за объединение уборных. И бьюсь об заклад они
своего добьются и здесь!
Поллиглоу неторопливо пил горячее молоко и понимающе кивал Мибсу.
- Вы считаете, что клуб мужчинистов заполнит пробел в жизни
современных наших братьев по полу? В качестве заведения, куда строго
заказан вход женщинам, как скажем, в английские частные клубы для
джентльменов?
- Ни в коем случае! Да, мужики мечтают о таких местах, которые бы
предназначались исключительно для них - что-нибудь такое, куда не совали
бы свой нос женщины - но, разумеется, это не должны быть частные клубы для
избранных. Сейчас время не то. Каждый только и твердит, что нет в нем
ничего такого уж особого, что он - просто обыкновенный человек. И мужчина
- человек, и женщина - человек. Разницы, вообще-то, никакой. Так вот,
мужчины хотят чего-нибудь такого, что воздействует на их умы точно так же,
как гульфик, что говорило бы им, что они не просто люди, - что они -
мужчины! Такое место, куда бы они могли забиться, чтобы не слышать того
вздора, который им все жужжат и жужжат прямо в уши, что мол, именно
женщины - лучшая часть человечества. Что, настоящим мужчинам нет
необходимости забивать себе голову глупыми требованиями "мужчинистости". И
так далее, и тому подобное. Его красноречие было таким впечатляющим и
таким убедительным, что Поллиглоу, заслушался, не обращая внимания на свое
давно простывшее молоко. Он заказал себе еще один стакан горячего молока,
а Мибсу - очередную чашку кофе.
- Итак, клуб, - как бы размышляя вслух, произнес он, - единственным
требованием к членству в котором была бы принадлежность к мужскому полу.
- Вы так до сих пор и не усекли сути того, что я предлагаю. - Мибс
подхватил чашку с дымящимся кофе и опрокинул его к себе в нутро одним
чудовищным глотком. Затем подался всем туловищем вперед, в глазах его
появился фанатичный блеск. - Даже не клуб - движение! Движение за права
мужчин, ведущее пропаганду против позорных законов о разводах, которыми
нас опутало бабье; занимающееся изданием книг, в которых говорилось бы о
том, насколько хорошо во всех отношениях быть мужчиной, а не женщиной.
Движение со своими газетами, песнями и лозунгами. Хотя бы вот такими:
"Только в клубе мужчинистов мужчина чувствует себя дома!" Или: "Мужчинисты
всего мира, соединяйтесь!" И еще: "Вам нечего терять, кроме своих яиц!"
Понятно? Движение.
- Да, движение! - едва не поперхнувшись, пролепетал Поллиглоу,
наконец-то поняв, что к чему. - Движение, официальной эмблемой которого
будет "гульфик Поллиглоу"! И, пожалуй, различные гульфики для различных...
- ...для мужчин, занимающих в нем различное положение, - закончил за
него Мибс. - Зеленые, скажем, для новичков, еще только проходящих
кандидатский стаж. Красные - для полноценных мужчинистов. Синие - для
мужчин первого сорта. А белые - белые мы сохраним для мужчин самого
высшего ранга - супермужчин. И, послушайте, у меня тут есть еще одна
идея... Но Поллиглоу его уже не слышал. Он откинулся на спинку стула, его
серое, осунувшееся лицо вдруг озарилось каким-то особо чистым, почти
божественным светом.
- Только наличие утвержденного патентным ведомством США товарного
знака удостоверяет подлинность, - шептал он. - Только товарный знак с
официально утвержденным символом "подлинного гульфика Поллиглоу" и
соответствующим регистрационным номером...
Соглашение, достигнутое за этим ленчем, вошло в анналы мужчинизма.
Чуть позже в этот же исторический день Поллиглоу подписал контракт, в
соответствии с которым Шепард Л.Мибс назначался начальником отдела по
связям с общественностью фирмы "Поллиглоу Энтерпрайзис".
Ко всем новым рекламным объявлениям теперь прилагался следующий
отрезной купон:
ХОТИТЕ УЗНАТЬ, ЧТО ТАКОЕ МУЖЧИНИЗМ?
ХОТИТЕ ВСТУПИТЬ В КЛУБ МУЖЧИНИСТОВ?
Заполните этот купон и отправьте по почте по нижеприведенному адресу.
Совершенно бесплатно и без каких-либо обязательств - сколько угодно
экземпляров информационных буклетов и других всевозможных сведений об этом
мощном новом движении!
ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ДЛЯ МУЖЧИН!
Почта не успевала справляться с грудами купонов. В бизнесе Поллиглоу
наступил подлинный бум. Небольшой двухстраничный буклет, который
рассылался первым кандидатам, вскоре превратился в двадцатистраничный
еженедельник "Новости мужчинизма". От него, в свою очередь, получили
путевку в жизнь ежемесячный цветной иллюстрированный журнал "Волосатая
грудь" и очень популярная телевизионная программа "Между нами, мужиками,
говоря..." Каждый выпуск "Новостей мужчинизма" украшала шапка,
составленная из лозунга Поллиглоу "Мужчины ОТЛИЧАЮТСЯ от женщин" и лозунга
Мибса "Мужчины не хуже женщин". Под выполненным штриховыми линиями
портретом Поллиглоу в левом верхнем углу стояла надпись "Наш
отец-основатель - Старина Пэп", а чуть ниже - выведенная крупным шрифтом
через всю страницу рубрика "Старина Пэп говорит начистоту...", под которой
помещалась передовица номера. Передовица зачастую сопровождалась
карикатурой. Например, такой: мужчина со свирепым лицом и прической в виде
высокого петушиного гребня решительно надвигается на толпу тесно жмущихся
друг к другу от страха широкобедрых и грудастых женщин. Подпись под
карикатурой: "Петух, гуляющий сам по себе" [обыгрывается двусмысленность
выражения, поскольку в английском языке одним и тем же словом обозначаются
понятия "петух" и "мужской половой член", причем последнее является не
эвфемизмом, а наиболее близким лингвистическим эквивалентом известного
каждому русскому слова из трех букв; кроме того, вся подпись в целом
перефразирует название знаменитой сказки английского писателя Р.Киплинга
"Кошка, которая гуляла сама по себе"]. Или еще более поучительный сюжет:
несколько сотен крохотных цыплят вокруг мужчины, на котором абсолютно
ничего нет, кроме огромного гульфика. Вдоль всего гульфика надпись,
выполненная вкривь и вкось, омерзительно здесь неуместного, но в высшей
степени патриотического изречения по-латыни, и перевод для тех, кто в нем
нуждается: "Из одного - много!" [перефразировка девиза на гербе США - "Из
многих - единственное"]. Довольно часто на этих карикатурах обыгрывались и
злободневные события. Один мужчина, недавно казненный за умышленное
убийство своей возлюбленной, был изображен с окровавленным топором в руках
между рисунками, изображающими расстрел русского царя Николая II
большевиками и разрывающего цепи рабства Авраама Линкольна. Газета в
данном случае проявляла характерное для самой желтой прессы пренебрежение
к истинному положению дел. В чем бы ни был замешан мужчина, в соответствии
с исповедуемой газетой моралью, он всегда находится под покровительством
самого неба, по ту сторону, так сказать, добра и зла.
"Разговоры Шепа начистоту" сводились к всевозможным увещеваниям и
призывам в выражениях, господствующих в раздевалке стадиона в перерыве
между таймами футбольного матча. Лейтмотивом их обычно бывали вот такие
сентенции: "Мужчины - потерянный пол в Америке, поскольку мужчинами
пренебрегают все больше и больше и не считают их людьми не только в семье,
на улице, на работе, но и в масштабах всей страны в целом. В наши дни все
направлено только на то, чтобы лишить их чувства собственного достоинства
и понизить общественный статус. Но кому из них не захочется стать сильным,
вместо того, чтобы униженно ползать на коленях стать твердым духом, а не
мягкотелым слизняком? Так давайте же постоим за себя, мужики Америки! Выше
голову, настоящие мужчины!"
Существовала довольно обширная аудитория для подобного рода чтива, о
чем свидетельствовало постоянное увеличение тиража "Новостей мужчинизма".
От душевых кабинок к писсуарам, от унитазов к умывальникам все
распространялась молва о том, что проблемы, с которыми сталкивается
мужской пол в целом, наконец осознаны, что половая потенция, возможно,
снова станет высоко ценимым качеством. Филиалы Общества Мужчинистов как
своего рода масонские ложи были учреждены в каждом штате. Большинство
крупных городов вскоре уже похвалялись наличием пятнадцати и более
районных отделений общества. С самого начала традиции организации
формировал энтузиазм ее рядовых членов. Вкладом в ее становление
кливлендского филиала стало Тайное рукопожатие. Хьюстон подарил движению
целый набор нецензурных выражений, употреблявшихся в качестве пароля.
Декларация основополагающих принципов движения, созданная ложей штата
Монтана, легла в основу общенациональной мужчинистской конституции: "Все
мужчины созданы равными с женщинами"... "Среди этих прав главными являются
права на жизнь, личную свободу и стремление к представителям
противоположного пола"... "От каждого - по его сперме, каждой - по ее
яичникам...". Подгруппа, известная под именем "Лига Шепарда Л.Мибса",
впервые появилась в Олбени штат Нью-Йорк. Те, кто приняли Олбенскую
присягу, торжественно клялись жениться только на таких женщинах, которые
объявят во время церемонии бракосочетания: "Обещаю любить, почитать и
ПОВИНОВАТЬСЯ". На этом последнем слове нужно было сделать особое ударение.
Таких мужчинистских подгрупп союз "Люби их и бросай их!", общество "Я
ничем не обязан этим недомеркам-женщинам". Оба лидера делили поровну
доходы, приносимые движением, и оба необычайно разбогатели. Кроме того,
Мибс сколотил небольшое состояние, опубликовав книгу "Мужчина, сильный
пол", ставшую библией мужчинизма, но богатство Поллиглоу превзошло самые
смелые мечты, которые плодило его снедаемое алчностью воображение.
Он больше уже не был всего лишь одним из многих тысяч производителей
мужской одежды - он перепрофилировал свои предприятия на изготовление
фирменных этикеток - "лейблов". Он изготовлял лейблы, пришиваемые к
воротникам мужских комбинезонов и с внутренней стороны коричневых
котелков, цветные полоски, которыми перевязывались сигары, и небольшие
металлические таблички для мечей, на которых владелец мог выгравировать
свое имя. И только одну деталь мужской одежды он продолжал изготовлять
собственноручно, вернее на своих фабриках. Он не переставал с теплотой и
обожанием относиться к продолговатому матерчатому карманчику, носившему
быстро ставшее легендарным фирменное название "подлинный гульфик от
Поллиглоу". Производство таких карманчиков придавало ему чувство
сопричастности как к величайшим свершениям его братьев по полу - мужчин,
так и ко всем взлетам и падениям человечества в целом. Во всем остальном
он пользовался такими привилегиями, о которых вряд ли могли мечтать многие
из монархов древности. Без его санкции нельзя было производить и
выставлять на продажу широкий ассортимент самых различных товаров. И
всякий раз, когда Поллиглоу давал подобную санкцию, на его банковский счет
переводилась очередная круглая сумма. Никто из производителей, находясь в
здравом уме, даже не мечтал о том, чтобы осмелиться выйти на рынок с новой
моделью спортивного автомобиля, новым вращающимся креслом для офиса или,
коль речь уже зашла о мебели, новым заполнителем для сидений или спинок
таких кресел, не обзаведясь бросающейся в глаза надписью на своем товаре:
"Официальный спонсор - Движение мужчинистов Америки". Для подавляющего
большинства покупателей в их стремлении следовать моде во все времена
самым характерным свойством было крайне обостренное стадное чувство:
многие люди, даже и не помышлявшие о том, чтобы прикрепить к своей одежде
значок, свидетельствовавший об их принадлежности к Движению или хотя бы
поддержке его, все равно отказывались покупать любой товар, если он не был
освящен магической фразой на ставшем уже таким привычным треугольничке
небесной голубизны. Несмотря на дополнительную пошлину, которой облагались
подобные товары во многих странах - на Цейлоне, в Эквадоре, в Австралии, в
Нигерии - мужчины все равно требовали наличия этого лейбла и согласны были
переплачивать за возможность лицезреть его на сделанной ими покупке. Рынок
товаров для мужчин, всегда оттесняемый на задворки большой торговли,
подвергавшийся в течение многих десятков, если не сотен лет, самой
унизительной дискриминации, наконец-то вступил в такую пору расцвета, о
котором никогда не смели даже и мечтать производители подобных товаров. А
П.Эдуард Поллиглоу стал всемирным сборщиком налога, установленного для
данного ассортимента товаров. Он был заправилой этого бизнеса и стриг
купоны с него. Мибс же верховодил в Движении и набирал все больший
политический вес. Однако прошло целых три года прежде, чем между ними
возник конфликт. Жизнь не очень-то баловала Мибса в пору взросления, на ее
пиру ему доставались лишь бокалы полные бешенства, переполнявшего его при
каждом очередном крушении надежд на успех, и закуска в виде едва
подавляемой ярости, всякий раз застревавшей у него в горле. Мечи и шпаги,
которыми он наделял теперь мужчин, предназначались далеко не для
декоративных целей. "Стальные клинки, - писал он в "Волосатой груди" - для
женщин столь же чужеродны, как бороды и усы. Роскошная борода и длинные,
лихо закрученные наподобие велосипедного руля усы - обязательные внешние
атрибуты мужчинистости. Но если у мужчины борода барда и шпага браво
[наемный убийца в Италии 17-18 веков], то почему голос у него должен быть,
как у пришибленного евнуха? Почему у него должна быть робкая походка
заурядного кормильца семьи? Ни в коем случае! Вооруженный мужчина должен и
вести себя так, как подобает вооруженному мужчине, он должен шествовать по
жизни с высоко поднятой головой, от его львиного рыка все должны
шарахаться в кусты, он должен всем своим видом ежесекундно показывать, кто
есть кто, и не останавливаться перед применением силы при малейшем
проявлении непокорности.
Он должен быть всегда готов дать достойный отпор любым
посягательствам на его мужчинизм". Поначалу возникавшие то и дело
разногласия улаживались в боксерских поединках. Затем в каждой ложе
мужчинистов стали брать уроки фехтования и тренироваться в стрельбе из
пистолета. Что неизбежно привело - совершенно незаметно и без каких-либо
возражений - к возрождению в полном объеме свода правил, регламентирующих
проведение дуэлей - печально известного средневекового Кодекса чести.
Первые дуэли проводились по правилам немецких университетских братств.
Мужчины в фехтовальных масках и особых костюмах с плотной ватной
подкладкой с жаром хлестали друг друга саблями в глубоких подвалах своих
лож. Две-три царапины на лбу, которые несколько дней с гордостью
показывали участники таких дуэлей своим сослуживцам, количество штрафных
очков, которыми наказывалась оборонительная манера ведения боя - все это
надолго становилось темой благодушных разговоров на вечерниках, давало
богатую пищу для пересудов у прилавков и стеллажей супермаркетов.
Мальчишки всегда останутся мальчишками. Мужчины всегда остаются
мужчинами. Прошло совсем немного времени со дня зарождения мужчинизма, как
стала резко падать посещаемость зрелищных видов спорта - и это ли не
служило наилучшим показателем того, что начался процесс оздоровления
мужской половины человечества? Не лучше ли для мужчин проверить свои силы
и возможности в настоящих конфликтах между собой, чем отождествлять себя с
состязающимися на большом удалении от зрителей атлетами, которые только
делали вид, что яростно сражаются друг с другом?
Однако вскоре подобные поединки стали уже далеко нешуточными. Как
только затрагивался вопрос чести, маски и набивные костюмы отбрасывали в
сторону, а тщательно оштукатуренный и выбеленный подвал ложи заменялся
поляной в лесу на рассвете. Кое-кому удавалось отделаться лишь рассеченным
ухом, иной оставался на всю жизнь с изуродованным лицом, но не мало мужчин
так и оставались лежать на траве с пронзенной грудью. Победитель с важным
видом расхаживал по городским улицам, побежденный, же, даже умирающий или
тяжело раненый, упрямо доказывал, что случайно напоролся на антенну своего
автомобиля. Кодекс чести требовал от всех, кто каким-либо образом был
причастен к дуэли: самих дуэлянтов, секундантов, официальных свидетелей и
обязательно присутствовавших на месте поединков врачей, соблюдения
строжайшей тайны. В результате, несмотря на громкие протесты
общественности и поспешно принятые законы, запрещающие дуэли, очень
немногие дуэлянты подвергались судебному преследованию. Мужчины всех
общественных слоев начали воспринимать поединок с оружием в руках в
качестве единственного разумного способа выяснения отношений между собой
по наиболее существенным вопросам.
Небезынтересно отметить, что холодное оружие поначалу широкое
распространение получило, главным образом, на востоке США. К западу от
Миссисипи двое участников поединка приближались друг к другу с
противоположных концов улицы, ровно в полдень с револьверами в кобуре у
бедра. Улицу, на которой происходила дуэль, заранее очищали от случайных
прохожих и с подчеркнутой учтивостью предлагали местным жителям выступить
в качестве официальных свидетелей. После этого секунданты подавали знак
участникам поединка, и те начинали сходиться. По следующему сигналу они
вытаскивали револьверы и открывали огонь до последнего патрона в магазине.
Только после этого дуэлянтов втаскивали в карету "скорой помощи", которая
дежурила поблизости с работающим на холостом ходу двигателем. Редко когда
кому-либо из участников подобного поединка удавалось завершить его живым и
невредимым. Зачастую, к тому времени, когда "скорая помощь" подъезжала к
ближайшему госпиталю, врачам оставалось только засвидетельствовать факт
смерти обоих. Вечером в местной Ложе мужчинистов разгорались жаркие споры
в отношении всех перипетий состоявшегося поединка, которые не могли
охладить даже приготовления к похоронам одного или обоих участников.
Но, пожалуй, еще страшнее, чем дуэли по-чикагски, были отдельные
группы мужчин - бородатых, при шпагах с сигарами в зубах и обязательным
гульфиком, - предававшихся пьяному разгулу на ночных улицах, распевавших
похабные песни и выкрикивавших непристойности в зашторенные окна офисов, в
которых им доводилось работать днем. И толпы, набрасывавшиеся на
активисток Женской лиги и расшвыривавшие в разные стороны негодующих
членов лиги вперемежку с их членскими билетами. Таковой была уродливая
сторона мужчинизма.
Поллиглоу такой поворот событий тревожил все больше и больше, и он
потребовал положить конец беспорядкам. - Ваши последователи переходят все
границы, - пожаловался он Мибсу. - Давайте вернемся к теоретическим
началам мужчинизма. И не будем выходить за рамки его изначальных
атрибутов: гульфика, бороды и сигары. Мы же не хотим, чтобы на нас
обрушила свой гнев вся страна.
Но Мибс упорно отрицал все факты проявления звериного оскала
мужчинизма. Ну, позволили себе ребятишки пошалить немного - так
феминистская пропаганда раздувает это чуть ли не до разгула преступности в
масштабах всей страны! А как же в таком случае быть с письмами, которыми
его засыпают множество женщин, выражающих удовлетворение в связи с тем,
что мужчины, наконец, снова становятся рыцарями и уступают места женщинам
в общественном транспорте, помогают в критических ситуациях, в которые то
и дело доводится попадать женщинам, и даже защищают их до последней капли
крови? Когда же Поллиглоу, продолжая настаивать на своем, попытался
урезонить партнера напоминанием о том, что в основе движения лежал чисто
деловой интерес - извлечение максимальной прибыли - и что следует и далее
рассматривать его именно под таким углом зрения, Мибс великодушно оставил
под его попечительством бизнес, но, в свою очередь, напомнил Поллиглоу,
что именно он, Шепард Л.Мибс является духовным отцом мужчинизма,
непогрешимым его апостолом и непререкаемым авторитетом. Ведь все
получилось именно так, как он предрекал. И вообще, что бы он ни говорил,
так оно и выходило. А вот Поллиглоу, если ему так уж досаждает мужчинизм,
в любое время, когда сам сочтет необходимым, может начать подыскивать
что-нибудь иное для всех своих лейблов.
Старику ничего не оставалось делать, как проглотить горькую пилюлю,
которой угостил его партнер. Он дружески похлопал могучее плечо Мибса,
пробормотал пару примирительных фраз и побрел назад в свой кабинет. С
этого дня он стал чисто номинальным главой движения, этаким его
зиц-председателем. Он продолжал время от времени появляться перед публикой
в качестве отца-основателя, все же остальное время проводил в тиши
роскошного небоскреба "Гульфик-тауэр". По какой-то злой иронии судьбы
именно в этот самый день к движению присоединилась еще одна, совершенно
жалкая, ничем не примечательная фигура, на которую Мибс, упиваясь своим
триумфом, не обратил никакого внимания, посчитав ее недостойной даже
своего презрения, как в свое время Троцкий отнесся с пренебрежением к
Сталину.
2. ДОРСБЛАД
В тот день взбунтовались мужчинисты в одном из калифорнийских городов
и взяли штурмом местную тюрьму. Вместе с карманниками всех мастей,
взломщиками и запойными пьяницами на свободе оказался и некий Генри
Дорсблад, человек, который провел в секции, отведенной под содержание
неисправимых алиментщиков целых восемнадцать лет. Более, чем кому-либо
другому, именно Дорсбладу было суждено придать мужчинизму ярко выраженную
политическую окраску и создать особый, характерный только для мужчинизма
жаргон, изобиловавший необыкновенно яркими идиоматическими выражениями.
Тот, кто когда-нибудь слышал этот жаргон, никогда не забудет его, как и
могучий рев, исторгавшийся из тысяч мужских глоток, поющих популярную
песнь:
"Кто к нам с Запада идет
С гульфиком в помаде?
Всякий сразу узнает
Хэнчика Дорсблада!"
"Адскопламенный Генри", "Ханк-Танк", "Ну-ка, выкуси - у Хэнка!",
"Мужик из мужиков - Дорсблад!" - вот тот культурный герой, который
завладел воображением американцев в еще большей мере, чем когда-то Билли
де Кид, он же "Малыш Билли", прославившийся в семидесятые годы
девятнадцатого столетия как минимум двадцатью убийствами за неполные
двадцать два года жизни и увековеченный в доброй полусотне голливудских
фильмов. И подобно Билли де Киду, Генри Дорсблад внешне был самым
настоящим замухрышкой.
Необычайно низкорослый, рано облысевший, с безвольно отвисшей нижней
челюстью и более чем солидным брюшком, юный Дорсблад не представлял ни
малейшего интереса для подавляющего большинства женщин даже как жертва, с
которой можно делать все, что вздумается. Тем не менее, хозяйка дома, в
котором он снимал комнату, женщина более чем средних лет, заставила его
вступить в брак с нею, когда ему было всего двадцать два года, после чего
сразу же накупила в рассрочку на двенадцать тысяч долларов самой различной
бытовой техники. Естественно, она рассчитывала провести остаток жизни в
комфорте и довольстве. Дорсблад вполне оправдывал ее ожидания в течение
нескольких лет, вкалывая, как проклятый, на двух работах в полные две
смены и еще прихватывая по уик-эндам. Он был квалифицированным
программистом компьютеров, начислявших зарплату. В те времена один такой
работник вполне мог заменить две бухгалтерии, укомплектованные опытными
бухгалтерами, и с лихвой отрабатывал свой довольно высокий заработок.
Кроме того, таких программистов было не так уж много, и на рынке труда на
них всегда существовал высокий спрос, что позволяло Дорсбладу не очень-то
заботиться о завтрашнем дне. Однако изобретение самопрограммирующихся
компьютеров положило конец этой безмятежной идиллии. В возрасте двадцати
пяти лет Генри Дорсблад обнаружил, что стал жертвой технологического
прогресса, пополнив многочисленную армию безработных полуголодных
программистов, бродивших по улицам финансовых центров крупных городов
Америки в поисках хотя бы поденной работы в какой-нибудь замшелой фирме,
никак не решавшейся заменить допотопное, но до сих пор верой и правдой
служившее оборудование. Он также отчаянно пытался стать специалистом по
обслуживанию аппаратной части новейших самопрограммирующихся компьютеров.
Однако двадцать пять лет оказались не совсем оптимальным возрастом для
освоения новейшей техники. На таких, как он, работники отделов кадров
процветающих фирм смотрели как на граждан, получивших лишь начальное
образование и не имеющих должной подготовки для учебы в старших классах
средней школы. В течение какого-то времени он еще кое-как перебивался в
качестве уборщика помещений, в которых эксплуатировались компьютеры,
подметая полы, обильно засыпаемые в течение рабочего дня крохотными
круглыми или прямоугольными конфетти, образующимися при работе
перфораторов, готовящих программы на перфокартах или перфолентах для
компьютеров. Но даже здесь наука и промышленность продвигались вперед
семимильными шагами, габариты запоминающих устройств уменьшились
настолько, что отпала необходимость в предварительной записи программ на
особых носителях, а Генри Дорсблад снова оказался на улице без средств к
существованию. Видя, как прямо на глазах тает ее банковский счет, миссис
Дорсблад обратилась с жалобой в суд на то, что ее муж не в состоянии
содержать семью. Генри Дорсбладу пришлось отправиться за решетку, а миссис
Дорсблад удалось получить развод да еще и отсудить алименты - суд счел ее
запросы весьма скромными и вполне благоразумными - в размере всего лишь
каких-то трех четвертей от наибольшего заработка, который он когда-либо
получал ранее. Будучи не в состоянии выплачивать даже чисто символические
алименты, в качестве демонстрации честности своих намерений, Генри
Дорсблад так и остался в тюрьме как несостоятельный алиментщик. Раз в год
на выездной сессии суда, в состав которого входили только женщины, ему
задавали один и тот же вопрос: какие усилия он прилагает к тому, чтобы
погасить задолженность и тем самым реабилитировать себя в глазах общества.
Когда Дорсблад на одной из таких сессий в лукавой попытке уклониться от
прямого ответа разразился целой речью, в которой пожаловался на то, что не
так-то просто подыскать какую-либо работу, находясь безвылазно за
решеткой, то получил серьезнейший разнос да еще схлопотал перевод в камеру
особо строгого режима содержания. После этого он совсем замкнулся и
озлобился, превратившись в типичного закоренелого неплательщика алиментов.
Прошло восемнадцать лет. Его бывшая жена еще трижды вышла замуж, двух
мужей похоронила, а третьего тоже упекла за решетку за отказ от уплаты
алиментов. Поскольку злостное уклонение от выполнения супружеских
обязанностей со стороны его преемников никоим образом не освобождало его
самого от ответственности за собственную финансовую несостоятельность,
Генри Дорсблад давно уже потерял всякую надежду выйти на свободу. Он
научился гнать брагу в бидоне у себя под койкой и, что более существенно,
с наслаждением ее глушить. Научился сворачивать сигареты из туалетной
бумаги и табака, извлеченного из окурков, притаптываемых охранниками. И
еще он научился думать. Он провел восемнадцать лет в размышлениях о том
зле, воображаемом и настоящем, которое было ему причинено, восемнадцать
лет изучал социальные причины подобного зла, восемнадцать лет читал только
таких признанных классиков в области углубленного изучения взаимоотношений
между полами, как Ницше, маркиз Де Сад, Мухаммед, Гитлер, Тарбер. Именно к
этому периоду его жизни, заполненному глубокими раздумьями и напряженными
нравственными поисками, следует присмотреться особенно пристально, если
задаться вопросом, почему такое робкое и бессловесное ничтожество
превратилось в самого горластого краснобая-агитатора, самого коварного
политического лидера своей эпохи. Совершенно иной, новый Генри Дорсблад
был выпущен на свободу толпой разъяренных мужчинистов. Он сразу же
возглавил шествие как упившихся освободителей, так и опьяненных свободой
бывших заключенных, своевременно выведя их из-под готового вот-вот
рухнуть, объятого пламенем пожара, здания тюрьмы, и отбивая такт ударами
столовой ложки по каске, сорванной с головы одного из охранников, начал
разучивать вместе с ними сочиненную прямо на ходу песню, в которой толпа
подстрекалась к еще более крупномасштабному бунту.
Тогдашние сильные мира сего довольно быстро научились с ним
считаться. Вновь арестованный в одном из штатов и приговоренный к
выдворению в Калифорнию, Дорсблад не соблаговолил дать интервью
губернатору этого штата только на том основании, что это была женщина.
Свободнорожденный гражданин мужского пола, упрямо твердил он, никогда не
сможет смириться с политическим или судебным верховенством любой из
женщин. Губернатор только улыбалась, глядя на то, как пузач-недомерок,
закрыв глаза, прыгал козлом по камере и выкрикивал нараспев: "Кухни и
юбки! Вуаль и чадра! Гаремы и бардаки!" Однако через неделю она уже не
улыбалась, когда его последователи разгромили ее тюрьму и вынесли Генри на
своих плечах, а тем более через год, когда не была избрана на повторный
срок - и то, и другое несчастье ей пришлось пережить под аккомпанемент все
тех же памятных выкриков. Да и самому Шепарду Л.Мибсу стало не до улыбок
после того, как Генри Дорсблад впервые появился на телеэкране в качестве
гостя программы "Между нами, мужиками, говоря...". Поскольку сразу же всем
стало ясно, что это самый настоящий политический динамит, что ни один штат
и ни один губернатор не посмеют предпринять против него какие-либо меры,
то кому, как не ему, самим Богом велено участвовать в программе
мужчинистов? И почти каждый телезритель на территории Соединенных Штатов и
Канады понял, что Шепард Л.Мибс, ведущий программы и общенародный лидер
мужчинизма, оказался оттесненным на второй план - его полностью затмил
"Адскопламенный Генри". Практически по всей стране мужчины изо дня в день
повторяли вынесенный Генри Дорсбладом обвинительный вердикт современному
обществу: "Женщины нуждались в особой законодательной защите, когда сам
закон предусматривал их более низкий по сравнению с мужчинами статус.
Теперь у них есть и равенство, и особая защита. Нельзя иметь и то, и
другое одновременно!" Единодушное одобрение встретили и предложенные им на
суд слушателей биопсихологические законы: "Мужчина, который ощущает
собственное бессилие в течение всего дня, ничем особым не способен
проявить себя ночью. Мужчина-импотент в политике - такой же импотент и в
постели. Если женщины хотят настоящей любви со стороны мужчин, они прежде
всего должны смотреть на них, как на героических предводителей. По сути
Дорсблад всего лишь перефразировал отдельные места из передовиц Мибса,
которые он многократно перечитывал еще в тюремной камере. Но он произносил
их с убежденностью Савонаролы, с блеском в глазах и жаром на лице
истинного пророка. И это было замечено с самого начала - на женщин он
оказывал почти такое же воздействие, как и на мужчин. Женщины толпами
собирались послушать его речи и как зачарованные, внимали его нареканиям
по адресу собственного их пола. Они падали в обморок, когда он высмеивал
их недостатки они рыдали, когда он проклинал их за наглость и бесстыдство,
они дружно кричали "Да!", когда он требовал, чтобы они отказались от всех
своих прав и вернулись к своему единственно справедливому положению в
обществе в качестве не "венца Творения", а только супруги его. Женщины
собирались толпами, мужчины сплачивали ряды. Яркая индивидуальность
Дорсблада утроила число приверженцев Движения. Его слово, его прихоти
становились законом. Он тоже не оставил без внимания наряд настоящего
мужчиниста, добавив длинное завитое орлиное перо к полю котелка. Весь мир
теперь только и делал, что охотился на орлов и общипывал их догола, дабы
удовлетворить ненасытный американский рынок. К двум принципам,
провозглашенным Мибсом и Поллиглоу, Дорсблад добавил третий, наиболее
агрессивный: "Никаких обязанностей без соответствующего расширения
законных прав". Мужчины отказывались становиться кормильцами семьи или
солдатами до тех пор, пока не будут признаны абсолютными монархами у себя
дома. Судебные органы все больше и больше захлебывались в потоках жалоб на
избиение жен и исковых заявлений о принудительном признании отцовства по
мере того, как Общество мужчинистов со все более нараставшей напористостью
всей своей мощью поддерживало любого мужчину, решившего принять участие в
величайшей битве за право, впоследствии получившее название "привилегии
пениса". Дорсблад одерживал победы одну за другой на всех без исключения
фронтах. Когда он самочинно присвоил себе титул вождя мужчинизма -
стоящего выше всяких там основателей или президентов, то Мибс поначалу
противился этому, как мог, однако в конце концов был вынужден уступить.
Когда он разработал совершенно особый гульфик только для себя одного -
Гульфик в горошек Первого мужчины - Мибс сердито нахмурился, но затем,
поразмыслив немного, только криво ухмыльнулся. Как только он протянул лапы
к главнейшей цели Мужчинизма - отмене Девятнадцатой поправки - Мибс
немедленно настрочил передовицу, в которой разнес в пух и прах этот
безответственный законодательный акт и потребовал возврата к выборам,
проводящимся в салунах, и решениям, принимаемым в прокуренных холостяцких
каморках.
На Первом общенациональном съезде мужчинистов в Мэдисоне, штат
Висконсин, "Старина Шеп" затерялся в смиренной безвестности вместе со
"Стариной Пэпом" в самом дальнем углу возвышения, на котором располагался
президиум съезда. Вместе со всеми Мибс яростно вопил и громко топал
ногами, когда Ханк-Танк громыхал: "Наша цивилизация - это цивилизация
мужчин. Мужчины создали ее и - если не добьются возвращения своих законных
прав - мужчины же сумеют и уничтожить ее!". Он хохотал вместе с остальными
делегатами съезда, когда Дорсблад метал в зал такие затасканные тирады,
как: "Не для того я растил своего мальчика, чтобы он был домохозяйкой!"
или "Назовите мне имя хоть одной женщины, всего лишь одной-единственной
женщины, которая когда-либо..." Он был в первых рядах толпы, которая под
предводительством Адскопламенного Генри трижды обошла здание, в котором
проводился съезд, дружно скандируя:
"ПРАВО ГОЛОСА - ТОЛЬКО МУЖЧИНАМ!"
"ЖЕНЩИНЫ - ПРОЧЬ ОТ ИЗБИРАТЕЛЬНЫХ УРН!"
Зрелище было, надо полагать, в самом деле волнующее: две тысячи
делегатов, представлявших каждый штат, - с ритмично подпрыгивающими
котелками на головах, едва различимых в густых клубах темно-сизого
сигарного дыма, с орлиными перьями, колышущимися самым величественным
образом в такт с бряцанием шпаг и раскачиванием гульфиков - в едином
порыве несколько раз вскакивали со своих мест, чтобы провозгласить приход
подлинно мужского тысячелетия. Бородатые, усатые мужчины подбадривали друг
друга охрипшими от выкриков голосами и обменивались дружескими
рукопожатиями и хлопками по плечам и спине. Они с таким энтузиазмом топали
ногами по полу, что когда началось голосование, вдруг обнаружилось:
делегация из штата Айова проломила перекрытие и в полном составе
провалилась в расположенный под залом подвал.
Но ничто не могло испортить хорошего настроения собравшейся в зале
толпы. Наиболее сильно пострадавших развезли по больницам, тех же, у кого
были лишь сломаны ноги или ключицы, под оглушительный хохот и довольно
сальные шутки выволокли назад, в зал заседаний, для участия в голосовании.
Каждую предлагаемую на суд делегатов резолюцию зал встречал единодушным,
дружным ревом.
"ПОСТАНОВИЛИ: считать девятнадцатую поправку к Конституции
Соединенных Штатов, предоставляющую женщинам всеобщее избирательное право,
противоречащей их биологической природе, нравственным нормам и
политическим основам нашего общества, и вследствие этого - главной
причиной того кризиса, который переживает страна...
ПОСТАНОВИЛИ: предпринять надлежащие меры для оказания такого давления
на законодателей по всей стране как избранных в соответствующие органы,
так и добивающихся избрания, чтобы...
ПОСТАНОВИЛИ: рассматривать требования, высказанные делегатами съезда,
официальным мнением, которое...
ПОСТАНОВИЛИ: исходя из вышеизложенного..."
В тот год должны были состояться промежуточные выборы в конгресс.
В связи с этим была разработана тактика борьбы мужчинистов за голоса
избирателей для каждого отдельного штата, сформированы координационные
комитеты по обработке молодежи, расовых меньшинств и различных религиозных
групп. Каждому члену движения был поручен определенный участок работы:
добровольцы с Мэдисон-Авеню [проспект в Нью-Йорке, центр американской
рекламной индустрии] все свои вечера посвятили составлению
пропагандистских брошюр и буклетов, шахтеры Пенсильвании и хлеборобы
Небраски выкроили субботы для агитации среди обитателей приютов для
престарелых. Генри Дорсблад безжалостно понукал своих приверженцев, требуя
от каждого еще больших усилий, заставляя вступать в предвыборные блоки как
с республиканцами, так и с демократами, налаживать контакты с другими
радикально настроенными политическими группами и партийными боссами
крупных городов, развернуть широкомасштабную агиткампанию в организациях
ветеранов и пацифистских группах. - Надо добиться успеха с первой же
попытки! - увещевал он своих последователей. - Пока не проснулась
оппозиция! Такая агрессивная тактика мужчинистов вызвала немалый переполох
в стане политиканов всех мастей, однако большинство их предпочитало
сохранять нейтралитет, избегая пока что занимать четко определенную
позицию на той или иной стороне. Как всегда, женщины составляли
большинство среди граждан, зарегистрировавшихся для участия в голосовании.
Поэтому многие трезво мыслящие политики пришли к однозначному выводу: если
выборы не будут фальсифицированы, то верх одержат женщины. Давление,
оказываемое на избирателей мужчинистами, по мнению таких политиков, было
весьма ощутимым однако оно вряд ли станет решающим фактором, определяющим
исход выборов. И вот тогда-то вся страна и услышала голос Ханка-Танка,
обратившегося к женщинам с просьбой - во имя собственного счастья - самим
позаботиться о том, чтобы наконец-то закончилась и без того сверх всякой
меры затянувшаяся студеная зима феминизма. Многие женщины, пришедшие его
послушать, падали в обморок, до глубины души потрясенные одним уж тем, что
самому Генри Дорсбладу собственной персоной приходится упрашивать их
оказать ему любезность. Этот маневр дал возможность создать женские группы
поддержки в качестве вспомогательных отрядов мужчинистского движения -
группы "подруг гульфика". Количество их с каждым днем становилось все
больше и больше. Женщины - кандидаты в конгресс - подвергались столь
яростным нападкам со стороны своих же сестер по полу, что вынуждены были
требовать особой защиты полиции, когда намеревались выступить на
многочисленных уличных митингах. "Лучше бы тщательнее выглаживали рубашки
своих мужей!" - кричали им женщины-мужчинистки. - "Поторопитесь домой -
подгорает ваш ужин!"
За неделю до выборов Дорсблад бросил в бой бригады прямого действия.
Группы мужчин, в котелках, с обязательным гульфиком спереди, спускались с
крыш общественных зданий по всей стране и приковывали себя к расположенным
снаружи фонарным столбам. Пока стражи порядка освобождали их от оков,
которыми они сами себя связали, с помощью слесарных ножовок или газовых
горелок, мужчинисты громкими голосами произносили нараспев новое
воззвание: "Женщины! Отдайте нам свои голоса - и мы вернем вам ваших
мужей! Нам для победы крайне необходимы ваши голоса - вам же нужно, чтобы
мы победили! Женщины! Отдайте за нас свои голоса в день выборов!" "А где
же, - язвительно спрашивали у них оппоненты, - ваша хваленая гордыня и
чванливое высокомерие мужчинизма? Неужто в самом деле венцы Творения
выпрашивают милостыню у слабого пола? О, какой позор!" Но приверженцы
Дорсблада не обращали внимания на эти насмешки. Женщины обязаны сами
вернуть право голоса, которое заполучили всякими правдами и неправдами.
Только тогда станут счастливы они, станут счастливы их мужчины, а в мире
восстановится порядок. Если же они не сделают этого по доброй воле, - что
ж, как-никак, но более сильным полом всегда были мужчины. Им выбирать, как
поступить в таком случае... Вот как раз на такой зловещей ноте начались
выборы.
Добрая четверть новых членов конгресса была избрана на платформу
мужчинизма. Другая, еще более многочисленная группа новоиспеченных
конгрессменов, состояла из попутчиков и сочувствующих, которые все еще
никак не могли определить, куда же все-таки дует ветер.
Однако мужчинистам удалось составить большинство в трех четвертях
законодательных органов отдельных штатов и таким образом они располагали
полномочиями ратифицировать конституционную поправку, которая лишила бы
американских женщин избирательного права - как только законопроект об
отмене поправки пройдет конгресс и будет предложен для ратификации в
штатах. Взоры всей страны теперь были обращены к Капитолию. Каждый из
лидеров, имеющих хоть сколько-нибудь существенное влияние в движении,
поспешил в Вашингтон, чтобы своим присутствием усилить мужчинистское
лобби. Туда же прибыло и неисчислимое множество их противников,
вооруженных пишущими машинками и портативными ксероксами, чтобы помешать
тому Рагнареку, который грозит гинекократии [Рагнарек - "Гибель Богов",
название светопреставления в древнегерманской мифологии, во время которого
вместе со всем миром погибнет и первое поколение богов, после чего
произойдет возрождение и обновление мира; гинекократия - такое
государственное устройство, где вся полнота власти принадлежит женщинам].
Довольно пеструю мешанину представляли из себя антимужчинистки и
антимужчинисты - вторых было, естественно, гораздо меньше.
Были здесь и представительницы различных ассоциаций выпускниц
колледжей, уже много лет безуспешно доказывавших друг другу свой приоритет
в возрождении несколько подугасшего в середине двадцатого века
феминистского движения, и редакторы либеральных еженедельников, с
пренебрежением относившиеся к консервативно настроенным активисткам
профсоюзного движения, которые, в свою очередь, не упускали случая, чтобы
не высказаться весьма неодобрительно по адресу аскетичной внешности
молодых мужчин со стоячими воротничками священников, и коренастые дамы с
гневно сверкающими глазами, авторы столь любимых женщинами мелодрам,
исходившие желчью и слюной при виде стройных и модно разодетых миллионерш,
поспешивших вернуться из Европы домой для предотвращения кризиса.
Респектабельные матроны из Ричмонда, штат Виргиния, шумно выражали свое
негодование по поводу заумных и зачастую весьма фривольных шуток,
отпускавшихся специалистами по контролю за деторождаемостью из
Сан-Франциско. Все они горячо спорили друг с другом, предлагали совершенно
разные планы совместных действий, и единственным, что хоть как-то их
объединяло было тайное восхищение своими бородатыми противниками с
сигарами в зубах, в игриво заломленных котелках и с обязательными
гульфиками впереди. Однако их многочисленность и разномастность заставила
призадуматься многих законодателей: они производили впечатление подлинного
среза населения Соединенных Штатов. Законопроект о передаче отмены
девятнадцатой поправки на усмотрение законодательных органов отдельных
штатов, как водится, сначала изрядно помурыжили в лабиринте многочисленных
комиссий и подкомиссий, в состав которых конгрессмены всегда любили
сплавлять особо рьяных буквоедов и любителей поковыряться в запятых - и
все это время перед Капитолием без устали маршировали участники
демонстраций, как в пользу принятия рассматриваемого законопроекта, так и
против оного. От демонстрантов не отставали газеты, в конце концов
занявшие ту или иную позицию - в зависимости, в первую очередь, от того,
кому они принадлежали, хотя нашлось и несколько таких динозавров, которые
почему-то продолжали ориентироваться на читательский корпус. Пожалуй, на
всю страну одна только "Нью-Йорк Таймс" сохранила спокойную,
беспристрастную тональность публикуемых в ней материалов, справедливо
замечая, что конгрессу предстоит решить крайне трудный вопрос, и просила
конгрессменов только о том, чтобы решение - каким бы оно в конечном счете
ни было - оказалось бы правильным, несмотря на чье-либо давление. В сенате
законопроект был принят совсем незначительным большинством голосов, после
чего спущен в палату представителей. В день голосования по нему в нижней
палате и мужчинисты, и их идейные противники с одинаковым пылом вымаливали
пропуска на галерку, вырывали их у администрации зубами и ногтями.
Адскопламенного Генри и его приспешников пропустили только после того, как
они сдали в камеру хранения шпаги. А вот у их оппонентов пришлось отнимать
силой контрабандным образом протащенный на галерку огромный
четырехсекционный плакат с надписью: "Конгрессмен! Твоя бабушка была
суфражисткой!" [суфражизм - движение за предоставление женщинам одинаковых
с мужчинами избирательных прав]. Несмотря на протесты многих
законодателей, пытавшихся скрыть свое истинное отношение к решаемому
вопросу с помощью тайного голосования, было принято решение о поименном
голосовании. Процедура изрядно затянулась. Каждый ответ встречался таким
хором громких стонов и одобрительных выкриков с галерки, что спикер,
призывая зрителей к порядку, в конце концов сломал свой молоток и вынужден
был отшвырнуть его в сторону. Соперничающие стороны шли буквально голова в
голову, хотя мужчинисты все время чуть-чуть опережали своих оппонентов. В
конце концов болельщики на галерке, лихорадочно прикинув соотношение сил,
пришли к выводу, что не избежать тупика. Законопроекту не хватало одного
голоса для необходимого большинства в две трети голосов. И вот тут-то и
поднялся некий Элвис П.Борэкс, новоиспеченный конгрессмен от штата
Флорида, первоначально заявивший о том, что воздерживается от голосования,
и провозгласил во всеуслышание, что он все-таки надумал, кому отдать
предпочтение.
Атмосфера в зале накалилась до предела - все ждали, как именно
распорядится своим голосом конгрессмен Борэкс. Женщины прижали к губам
носовые платочки, самые стойкие мужчины тихо постанывали. Даже охранники,
побросав свои посты, пожирали глазами человека, который решал судьбу всей
страны.
На галерке поднялись на ноги трое: Адскопламенный Генри, Старина Шеп
и седовласый Старина Пэп. Стоя локтем к локтю, они зловеще подняли правые
руки и обхватили пальцами эфесы невидимых шпаг. Юный конгрессмен с
побелевшим от страха лицом вглядывался в их застывшие в немом ожидании
фигуры.
- Я говорю - нет, - едва слышно вымолвил он в конце концов. - Я
голосую против законопроекта. - Поднялся невообразимый гвалт. Отовсюду
раздавались свист, одобрительные аплодисменты, недовольные вопли. Охране
палаты представителей, даже несмотря на ощутимую поддержку своевременно
подоспевших охранников сената, пришлось изрядно потрудиться, очищая
галерку от зрителей, заработав при этом от них немало тумаков. Но и
зрителям крепко досталось: с десяток болельщиков оказались затоптаны
насмерть, среди них и старик-вождь индейского племени чиппевеев,
приехавший в Вашингтон, чтобы уладить кое-какие разногласия с
правительством и забравшийся на галерку только для того, чтобы спрятаться
от дождя. Конгрессмен Борэкс описал свои ощущения в телевизионном
интервью.
- У меня было такое чувство, будто я гляжу в неожиданно разверзшуюся
передо мной могилу. Я, правда, не мог проголосовать иначе. Уж очень
просила меня об этом матушка.
- И вы не испугались? - спросил интервьюер.
- Еще как испугался, - признался Борэкс. - Но у меня хватило
смелости.
Точно рассчитанный политический риск окупился сторицей. С этого дня
именно Борэкс возглавил контрреволюцию.
3. КОНТРРЕВОЛЮЦИЯ
Антимужчинистские силы наконец обрели как боевой лозунг, так и
главнокомандующего. Когда движение мужчинистов приобрело такой размах, что
тридцать семь штатов значительно смягчили в пользу мужей законы о разводе,
десятки отчаявшихся было оппозиционных групп встали под знамя, которое
поднял новоиспеченный конгрессмен от штата Флорида. Только здесь можно
было не обращать внимания на упреки в "ползучем феминизме". Только здесь
можно было выслушивать без страха такие прозвища, как "юбкострадатель",
или такую совсем уже обидную колкость, как "маменькин сыночек". Двумя
годами позже эта группа стала настолько сильной, что ей удалось добиться
выдвижения своего кандидата в президенты от одной из главных политических
партий. Впервые за несколько десятилетий на пост первого лица государства
от антимужчинистов баллотировался мужчина - Элвис П.Борэкс.
Ознакомившись с результатами опросов общественного мнения и
посовещавшись с ведущими стратегами партии, а также опираясь на
собственное чутье и наклонности, он решил идти на выборы под знаменем
чистого и святого образа Матери. Он не женился до сих пор, так он
объяснял, потому что нужен был своей матери. Ей восемьдесят три года, она
вдова. Что для него может быть более важным, чем ее счастье? Пусть вся
страна в целом живет, руководствуясь принципом столь же непогрешимым, как
библейские заповеди: "Мать разбирается во всем лучше всех".
Испещренные звездами фотографии хрупкой престарелой дамы появились по
всей территории Соединенных Штатов. Когда Дорсблад презрительно фыркнул,
отзываясь о ней, Борэкс ответил песней собственного сочинения, которая
сразу же воспарила к высотам лидеров хит-парадов. Запись этой песни стала
замечательным политическим документом, свидетельством необычайной
живучести наших самых славных традиций. Слабенький, но искренний тенорок
Борэкса поведал всему миру о тех глубоких чувствах, что владели его душой:
"Не стесняясь, скажу всем вам прямо:
Душу отдал навеки я маме!
Никакому пороку на свете
Не увлечь меня в гнусные сети!"
И была еще цитата из знаменитого опуса "Крест из мечей", которую
Борэкс без устали повторял снова и снова на самых захудалых полустанках,
на благотворительных ужинах, деревенских ярмарках, на митингах в столицах
отдельных штатов: "Не увлечь вам человечество этим вашим безвольно
болтающимся ниже пояса гульфиком! - увлеченно громыхал он. - Как и не
распять всех женщин на этом вашем кресте из мечей!" "А вы знаете, почему
все ваши попытки будут тщетными? - спрашивал он, размахивал рукой над
головой, как будто бил в какой-то невидимый бубен. Аудитория замирала,
разинув рты, и напряженно внимала. - ВЫ ЗНАЕТЕ ПОЧЕМУ?" - "Потому что, -
отвечал он вкрадчивым, неторопливым шепотом, наклонясь к микрофону
переносного громкоговорителя, - потому что это сделает МАТЬ несчастной".
Президентская кампания велась в самом деле с необыкновенным ожесточением -
борьба шла не на жизнь, а на смерть. Приверженцы Дорсблада настаивали на
том, чтобы раз и навсегда закрепить верховенство мужчин в обществе -
Борэкс требовал восстановления правопорядка, заклеймив мужчинизм как
преступный заговор. Домашний яблочный пирожок материнской выпечки смело
противостоял напору шпаги, гульфика и сигары. Конкурирующая партия,
предводительствуемая мужчинистами, выдвинула идеального во всех отношениях
кандидата. Бывшего заместителя министра обороны, нынешнего главу делегации
на продолжавшейся всего-то тринадцать лет в Париже всемирной конференции
по разоружению и укреплению мира, незабываемую миссис Странт.
При каждом появлении Клариссимы Странт на публике ее сопровождали
трое здоровяков-сыновей с бейсбольными битами через плечо. Был у нее также
и таинственный муж, занимавшийся, как она всегда подчеркивала, "тем, что и
положено делать мужчине". На фотографиях, которыми она от случая к случаю
подкармливала прессу, это был высокий мужчина, застывший с охотничьим
ружьем в руках, дожидаясь отменной гончей, тащившей из кустов только что
застреленную им дичь. Черты лица его на всех этих снимках были едва
различимы, однако в том, как он держал голову, явно просматривалось, что
он не потерпит никаких сумасбродных выходок с чьей-либо стороны -
особенно, со стороны женщин. Адскопламенный Генри и "кухнелюбивая"
Клариссима отлично сработались. Как только Дорсблад переставал гарцевать
по помосту, угрожающе размахивая гульфиком, выкрикивая предвыборные
лозунги своей партии и обрушивая поток проклятий на головы соперников, на
авансцену выходила Клариссима Странт. Отвечая на его галантные поклоны
низкими реверансами, она всякий раз не забывала разгладить руками на
животе клетчатый красно-белый передник, который всегда и везде был на ней,
и ненавязчиво убеждала слушателей, в том, какое это ни о с чем не
сравнимое удовольствие - быть женщиной в окружении настоящих мужчин. Когда
она клала материнскую ладонь на пуговичку бейсбольного кепи младшего из
сыновей и с любовью шептала: "О, нет, я не выращу своего мальчика
неженкой!", когда она отбрасывала назад голову и с гордостью заявляла: "За
тот день, когда я перестираю одежду своих мужчин и приберу дом, я получаю
удовольствия больше, чем за десять лет работы в законодательных или
политических организациях!", когда она протягивала округлые руки к
слушателям и умоляла: "Пожалуйста, отдайте за меня свой голос! Мне так
хочется быть последним президентом-женщиной!", - какое сердце избирателя
могло устоять перед такими призывами? С каждым днем все больше
мужчинистских гульфиков можно было насчитать на тротуарах и подземных
уличных переходах и - что не менее примечательно - пышных турнюров и
клетчатых передников, ставших обязательными аксессуарами одежды
вспомогательного женского корпуса движения.
Несмотря на самые мрачные предчувствия, интеллектуальные лидеры США
ухватились за звездно-мамочкино знамя Борэкса как единственную
альтернативу тому, что они считали сексуальным фашизмом. В народе их
называли "суфражистскими яйцеглавами". К этому времени они с прискорбием
начали замечать, что именно эти выборы могут стать воплощением извечной
американской мечты - мечты, которая казалась всегда только мифом, но
теперь этот миф впервые мог материализоваться в повседневной жизни. Ибо
Борэкс добивался поста президента в образе "послушного сына" и размахивая
фотографией своей матери по всем городам и весям Соединенных Штатов. А
Клариссима Странт была самим "воплощением материнства" - и как раз-то она
и уговаривала избирателей поступиться им ради мужчинизма.
Какого рода президентом станет миссис Странт? Каким образом эта
энергичная женщина, не привыкшая однако повышать голос, справится с
Дорсбладом, когда они оба окажутся у кормила правления? Немало было таких,
которые высказывали предположение, что она просто проницательный политик,
поставивший на верную лошадь. Но были и такие, которые высказывали
подозрения на предмет некоего далеко не платонического союза между
клетчатым передником и гульфиком в крапинку, основываясь на бесспорном
внешнем сходстве миссис Странт с печально известной Нетти-Энн Дорсблад.
Сегодня ясно, что это не более, чем праздные мудрствования. Все, что
теперь доподлинно об этом известно, сводится к тому, что во всех
букмекерских конторах мужчинисты считались фаворитами при соотношении
ставок три против двух в их пользу. Что все ведущие иллюстрированные
еженедельники помешали на обложке огромный гульфик с надписью "Мужчина
года". Что к Генри Дорсбладу уже начали неофициально подкатываться
функционеры из ООН и главы дипломатических представительств. Что продажа
сигар, котелков и шпаг переживала самый настоящий бум, а П.Эдуард
Поллиглоу умудрился даже прикупить небольшую европейскую страну, которую
после выдворения всех ее жителей превратил в трассу для гольфа с
восемнадцатью лунками. Конгрессмен Борэкс, предчувствуя неизбежность
своего поражения, становился с каждым днем все более истеричным. Куда
девалась лучезарная улыбка, куда исчез румянец с холеного, всегда идеально
выбритого лица. Он начал выступать с различными беспочвенными обвинениями.
Ему теперь повсюду мерещились коррупция, злоупотребления служебным
положением, государственная измена, умышленные убийства при отягчающих
обстоятельствах, вымогательство, разбой, практика продажи и купли высших
церковных должностей всех конфессий, подделка денег и документов,
похищение детей и взрослых, взяточничество, случаи группового
изнасилования, "промывка мозгов", массовый эксгибиционизм [вызывающее
обнажение половых органов в общественных местах, сопровождаемое зачастую
непристойными жестами], подстрекательства к лжесвидетельствам. И в один
прекрасный вечер, во время теледебатов, он зашел слишком уж далеко.
Шепард Леонидас Мибс крайне тяжело переживал смещение с
неофициального поста лидера движения, но для человека с таким как у него
необузданным темпераментом проявил весьма недюжинную выдержку. Однако
всему когда-то приходит конец. Ему надоело болтаться где-то на задворках
избирательной кампании мужчинистов, надоело видеть свои фотографии в самом
низу первых полос газет, надоело быть всего лишь подголоском при
Адскопламенном Генри. Он так и пылал возмущением.
Мибс предпринял попытку создать совершенно обособленную от остального
движения группу так называемых "анонимных мужчинистов". Члены этой группы
должны были принять строжайший обет безбрачия и поклясться не иметь ничего
общего с женщинами за одним-единственным исключением - им разрешалось не
отказываться, если того потребует общественность, от роли доноров для
проведения искусственного осеменения, однако при условии полнейшей
анонимности. Беспрекословно подчиняясь Мибсу как своего рода гроссмейстеру
ордена, они должны были сосредоточить свои усилия на срыве проведения Дня
материнства в масштабах всей страны, закладывать бомбы с часовыми
механизмами в бюро регистрации брачных лицензий, совершать внезапные
ночные налеты на такие организации, как Ассоциация преподавателей и
родителей, категорически возражавшие против раздельного обучения детей и
юношества противоположного пола в школах и других учебных заведениях.
Воплощение в жизнь подобной мечты могло самым радикальным образом изменить
будущее мужчинизма. К несчастью, один из приспешников Мибса,
пользовавшийся полным его доверием, выдал замысел патрона Дорсбладу в
обмен на предоставление монопольного права продажи сигар на всех
общенациональных съездах. Из кабинета Ханка-Танка Мибс вышел с мертвенно
бледным лицом после состоявшейся там весьма нелицеприятной разборки. По
инстанции было спущено соответствующее распоряжение, и "анонимный
мужчинизм" так и остался мертворожденным ребенком.
Но сам Мибс, затаившись, продолжал ворчать. И во время телевизионной
дискуссии, когда Борэкс даже вскочил с места в отчаянной попытке что-либо
противопоставить убедительным доводам Клариссимы Странт, - Шепард Мибс в
конце концов вновь появился на переднем рубеже.
Видеозапись этой исторической дискуссии оказалась уничтоженной во
время беспорядков, вспыхнувших в день президентских выборов, которые
состоялись двумя неделями позже. Этот день, как известно, вошел в нашу
историю под полученным тогда же названием "безумный". Поэтому сейчас, по
прошествии стольких лет, практически невозможно в точности воссоздать
истинный ответ Борэкса на обвинение миссис Странт в том, что он "всего
лишь орудие окопавшихся на Уолл-стрит женщин и феминистов - завсегдатаев
многочисленных гостиных на Парк-авеню".
Все источники сходятся на том, что начал он с возгласа:
- А ваших друзей, Клариссима Странт, ваших друзей - ведут за собой...
Но что он сказал дальше?
Сказал ли он, как утверждает Мибс, "...экс-банкрот, экс-заключенный и
экс-гетеросексуал"? [Термин "гетеросексуал" достаточно двусмыслен сам по
себе, так как, с одной стороны, относится к лицам, сексуально
ориентированным на представителей противоположного пола, но, с другой
стороны, - в основном, когда речь идет о животных - обозначает появление
признаков, присущих другому полу.] Или он сказал, как сам Борэкс всем
доказывал чуть ли не до самой своей кончины: "...экс-банкрот,
экс-заключенный и экс-гомо бестиал"? [Перефразировка латинского видового
обозначения человека "Гомо Сапиенс" - "Человек разумный", - допускающая
двойное толкование, так как все выражение в целом может означать просто
"человек дикий или несдержанный", а может принимать и гораздо более
оскорбительный оттенок - "человек скотский" или "скотоложец".] Но каким бы
ни был истинный смысл высказывания Борэкса, первое определение, бесспорно,
относилось к П.Эдуарду Поллиглоу, а второе - к Генри Дорсбладу. Что
фактически не оставляло никаких сомнений в том, что третье обвинение было
брошено в адрес Шепарда Л.Мибса.
Первые полосы всех - от одного океана до другого - американских газет
тут же украсил один и тот же заголовок:
МИБС СМЕРТЕЛЬНО ОСКОРБЛЕН И ВЫЗЫВАЕТ БОРЭКСА НА ДУЭЛЬ.
После чего Америка настолько была ошеломлена дерзостью Мибса, что на
три-четыре дня примолкла и затаила дыхание. Затем появились новые
сенсационные сообщения:
ДОРСБЛАД НЕДОВОЛЕН И УГОВАРИВАЕТ МИБСА ВЗЯТЬ НАЗАД ВЫЗОВ
И тут же:
СТАРИНА ПЭП УМОЛЯЕТ СТАРИНУ ШЕПА: "НЕ МАРАЙ ОБ НЕГО РУКИ".
Далее следовало:
МИБС НЕУМОЛИМ И ЖАЖДЕТ СМЕРТИ ОБИДЧИКА.
А также:
КЛАРИССИМА СТРАНТ ГОВОРИТ: "ЭТО СУГУБО МУЖСКОЕ ДЕЛО".
Тем временем другая сторона все не решалась высказаться достаточно
определенно по сути конфликта и предприняла попытку повернуть дело
следующим образом:
БОРЭКС ИСКЛЮЧАЕТ ВОЗМОЖНОСТЬ ДУЭЛИ - ВОТ ЧТО ОН ПООБЕЩАЛ МАТЕРИ.
Это выставило его не в самом лучшем свете в глазах общественности,
для которой дуэли уже успели стать одним из неотъемлемых элементов нового
жизненного уклада. Пришлось несколько видоизменить подход:
ЗАКОННИКИ ВОПЯТ В ОДИН ГОЛОС:
"КАНДИДАТ В ПРЕЗИДЕНТЫ НЕ ИМЕЕТ ПРАВА НАРУШАТЬ ЗАКОН!"
Поскольку и это никоим образом не повлияло на ситуацию, Борэксу
пришлось предпринять следующий шаг:
КОНГРЕССМЕН СОГЛАСЕН ИЗВИНИТЬСЯ: "ХОТЬ Я И НИЧЕГО
ОСОБЕННОГО НЕ СКАЗАЛ, БЕРУ СВОИ СЛОВА НАЗАД".
Но его оппонент был неумолим:
ШЕП КРИЧИТ: "СТЫД И СРАМ! БОРЭКС ДОЛЖЕН
СРАЗИТЬСЯ СО МНОЙ - ИЛИ НОСИТЬ НА СЕБЕ КЛЕЙМО ТРУСА!"
Кандидат в президенты и его советники, осознав всю безвыходность
положения, наконец сдались:
ДУЭЛЬ МИБС - БОРЭКС СОСТОИТСЯ В ПОНЕДЕЛЬНИК.
АРБИТР - ЧЕМПИОН В ТЯЖЕЛОМ ВЕСЕ.
"Молитесь за меня, - упрашивает Борэкс мать, - за своего дорогого
мальчика, живого или мертвого".
Лауреат Нобелевской премии изъявляет согласие присутствовать на месте
проведения дуэли в качестве дежурного хирурга.
Борэкс и дюжина его советников, не выпуская из зубов сигар, заперлись
в одном из гостиничных номеров, чтобы обсудить создавшееся положение со
всевозможных точек зрения. К этому времени его команда курила сигары
только в обстановке строжайшей секретности. На людях они сосали мятные
леденцы.
Им была предоставлена возможность самим выбрать род оружия, но каким
же тяжелым оказался этот выбор! От дуэли по-чикагски отказались сразу же
как от чего-то совсем уж недостойного и способного лишь запятнать
президентский имидж. Помощник руководителя административной группы по
обеспечению предвыборной кампании Борэкса - хитроумнейший чернокожий
еврей, - выходец из испаноговорящего района Лос-Анджелеса предложил такую
форму поединка, которая давала возможность использовать немалый спортивный
опыт кандидата в президенты, в свое время слывшего очень неплохим
атакующим защитником футбольной команды колледжа [имеется в виду,
естественно, американский футбол]. Он предложил выкопать два окопа на
расстоянии в двадцать пять метров друг от друга и свести поединок к
перепасовке его участниками ручных гранат до тех пор, пока ущерб,
причиненный взрывами их одному из противников, не удовлетворит в
достаточной мере другого. Однако каждый из находившихся в этом гостиничном
номере прекрасно понимал, что уже включены на полную мощность юпитеры
Истории, высвечивающие любое решение, а История капризная особа, и по
вкусу ей только два альтернативных блюда: шпаги или пистолеты. А трагедия
ситуации заключалась в том, что Борэкс ничего не смыслил в искусстве
владения любым из этих двух видов оружия, в то время как его противник не
раз выигрывал турниры и по фехтованию, и по стрельбе. В конце концов были
выбраны пистолеты - решающим фактором, определившим выбор в их пользу,
оказалась гораздо меньшая вероятность фатального исхода поединка из-за
немалого расстояния между противниками и влияния погодных условий на
меткость стрельбы. Итак, пистолеты. Только по одному выстрелу все с той же
целью понижения вероятности фатального исхода. Но вот где провести дуэль?
Мибс настаивал на Плато Уихокэн в Нью-Джерси в связи с историческими
ассоциациями, которые вызывала эта местность. Как он подчеркивал, вдоль
вошедших в историю частоколов не трудно возвести трибуны, за места на
которых можно заломить достаточно высокую цену. Полученные от продажи
входных билетов средства, за вычетом расходов на рекламу и организационных
расходов, могут быть использованы обеими соперничающими партиями для
покрытия издержек, связанных с проведением избирательной кампании.
Подобные соображения вызвали немалый интерес у советников Борэкса. Однако
отрицательные эмоции, вызванные теми самыми историческими ассоциациями,
значительно перевешивали чисто меркантильные соображения. Ведь именно в
Уихокэне так неожиданно оборвалась карьера подававшего огромные надежды
Александра Гамильтона. Советников кандидата в президенты куда более
устроило бы какое-нибудь уединенное место, освященное победой еще
необстрелянной и наспех собранной армии Джорджа Вашингтона - исторические
ассоциации, связанные с подобным местом, служили бы добрым
предзнаменованием удачного для них исхода поединка. Решить данную проблему
окончательно было поручено казначею партии, в частной жизни занимавшемуся
продажей недвижимости в Новой Англии. Теперь оставалось только выработать
стратегию.
Всю ночь напролет они проспорили, обсудив великое множество всяких
тактических уловок, начиная с взяток или шантажа официальных
распорядителей дуэли и кончая предложением Борэксу выстрелить первому за
мгновенье до того, как будет подан соответствующий сигнал - этическая
сторона этого поступка, не преминули подчеркнуть советники, останется
практически без внимания, захлестнутая последующим потоком обвинений и
контробвинений в прессе. Разошлись, ни в чем не придя к согласию, кроме
того, что Борэксу следует усиленно попрактиковаться в стрельбе под
руководством чемпиона Соединенных Штатов в оставшиеся до дуэли два дня и
приложить максимум усилий, чтобы добиться хоть какого-нибудь приемлемого
уровня меткости. К утру дуэли молодой претендент на пост президента совсем
пал духом. В тире для стрельбы из пистолета он провел почти беспрерывно
сорок восемь часов, жаловался на острую боль в ушах и с горечью объявил,
что для того, чтобы заметить насколько повысилась меткость его стрельбы,
требуется достаточно мощный микроскоп. Время, понадобившееся на дорогу к
месту дуэли, пока его выряженные в соответствии с этикетом секунданты все
еще ожесточенно спорили, обсуждая те или иные уловки, он провел, понурив
голову, ни разу не открыв рта.
Он был в состоянии самой настоящей паники. Только этим мы теперь
можем объяснить его решение совершить такой стратегический ход, который
поначалу встретил решительный отпор у всего состава его окружения -
явление совершенно беспрецедентное, не вписывавшееся в стандартную
политическую практику.
Борэкс не был ученым-историком, но историю своей страны знал довольно
неплохо. В свое время он даже написал ряд статей для одной из флоридских
газет под общим заглавием "Когда Орел кричал", разбирая такие судьбоносные
мгновенья американской истории как отказ Роберта Э.Ли возглавить
федеральные вооруженные силы или отмену свободного хождения серебряных
денег и либерализацию цен при президенте Уильяме Мак-Кинли. Пока черный
лимузин мчался на полной скорости к слишком уж отдаленному полю брани, он
еще раз быстро перелистал в уме краткий справочник политической мудрости и
патриотической деятельности в поисках ответа на возникшую перед ним
проблему. И в конце концов нашел его в биографии Эндрю Джексона.
За много лет до того, как седьмой президент Соединенных Штатов
заступил на высший государственный пост, ему довелось побывать в ситуации,
аналогичной той, в которой оказался сейчас Элвис П.Борэкс. Поставленный в
результате интриг своих недругов перед необходимостью драться на дуэли
точно с таким же противником, с каким предстояло сразиться Борэксу, и
понимая крайне возбужденное состояние, в котором тот находится, Джексон
решил предоставить противнику возможность выстрелить первым. Когда ко
всеобщему удивлению тот промахнулся и настала очередь стрелять Джексону,
будущий президент США всласть распорядился тем неограниченным временем,
которым теперь располагал. Он спокойно навел свой пистолет на
побледневшего и взмокшего от страха соперника и целился с особой
тщательностью добрых секунд двадцать-тридцать. Затем выстрелил и убил
противника. Вот он, выигрышный лотерейный билет, решил Борэкс. Как и
Джексон, он позволит Мибсу выстрелить первым. А затем, подобно Джексону,
неторопливо и безжалостно... К несчастью как для истории, так и для
Борэкса, первый выстрел оказался единственным, произведенным на этой
дуэли. Мибс не промахнулся, хотя и жаловался впоследствии - со
свойственной ему взыскательностью даже по отношению к самому себе, - что
несовершенство системы прицеливания допотопного дуэльного пистолета как
раз-то и стало той причиной, почему посланная из него пуля отклонилась
вниз от точки прицеливания на добрых пять дюймов. Пуля прошила правую щеку
конгрессмена, который, оказавшись не в силах смотреть смерти прямо в
глаза, непроизвольно повернул голову в сторону, и вышла через левую. А
затем вонзилась в ствол клена в пяти метрах за спиной у Борэкса, откуда
впоследствии была извлечена и выставлена на всеобщее обозрение в
Смитсонианском институте. Дерево, вошедшее в историю под названием
"дуэльного клена", еще в течение многих лет было главной
достопримечательностью края, который стал излюбленным местом проведения
пикников и покрылся густой сетью мотелей. Однако уже в первом десятилетии
следующего века этот клен был с корнем извлечен из земли при прокладке
скоростной автотрассы, соединявшей Скенектади, штат Нью-Йорк, с новым
международным аэропортом в Бангоре, штат Вермонт. Пересаженное с
грандиозной помпой в землю Вашингтона, федеральный округ Колумбия, оно
всего лишь через несколько пролетевших как один миг месяцев приказало
долго жить, не выдержав субтропического зноя столицы. Раненого Борэкса тут
же отнесли в полевой армейский госпиталь, развернутый поблизости на случай
именно такой необходимости. Пока над ним хлопотали врачи, главный
распорядитель его предвыборной кампании, политический деятель, широко
прославившийся своей невозмутимостью и проницательностью в самых
стрессовых ситуациях, вышел из палатки и приказал выставить вооруженных
часовых перед входом в нее. Поскольку бюллетени о состоянии Борэкса,
публиковавшиеся в течение нескольких следующих дней, заверяли, что нет
особых оснований для беспокойства за жизнь и здоровье Борэкса, но страдали
обилием туманных фраз и недомолвок, народ не знал, что и думать. Было ясно
только одно - жить Борэкс будет.
Циркулировало великое множество самых различных слухов, тут же
подвергавшихся тщательному анализу виднейшими обозревателями Вашингтона,
Голливуда и Бродвея. В самом ли деле Мибс применил пулю "дум-дум"? Был ли
кончик ее отравлен очень редким южноамериканским ядом? На самом деле мать
кандидата в президенты совершила такое далекое путешествие из своего
уютного домика в Окербочер Свэмпе, штат Флорида, аж до самого Нью-Йорка и
с поистине тигриной яростью набросилась на Старину Шепа в редакции
"Волосатой груди", исцарапав ему лицо ногтями и едва не выколов глаза, а
потом еще, искусав и искромсав щеки и шею металлическими вставными
челюстями? Действительно ли имела место тайная церемония, на которой
десять региональных лидеров мужчинизма обступили со всех сторон Шепарда Л.
Мибса и стали свидетелями того, как Генри Дорсблад сломал шпагу и сигару
Мибса о свое колено, резким ударом ладони сплюснул в лепешку котелок Мибса
и торжественно оторвал гульфик от его брюк? Всем было хорошо известно, что
тело молодого конгрессмена было столь тщательно обмерено и
сфотографировано перед дуэлью, что изготовление протезов вместо выбитых
пулей трех или четырех коренных зубов было, в общем-то, плевым делом. Но
возможно ли протезирование языка? И вообще, удастся ли с помощью
пластической операции восстановить такие пухлые юношеские щеки и такую
лучезарную улыбку?
По давно уже установившейся традиции последняя теледискуссия должна
была состояться вечером перед днем выборов. Миссис Странт, как истинная
леди, предложила отменить ее. Штаб-квартира Борэкса отвергла ее
предложение: традицию нельзя нарушать ни в коем случае. Матч состоится при
любой погоде.
В этот вечер светились экраны абсолютно всех телевизоров на
территории Соединенных Штатов, включая даже ставшие музейной редкостью
черно-белые. С кроватей подняли детей, медперсонал больниц освободили от
ежевечерних обходов, даже поснимали часовых с отдаленных постов, где не
было телевизоров.
Первой выступила Клариссима Странт. Она коротко изложила свои
предвыборные тезисы в дружественной манере, то и дело обворожительно
улыбаясь, и представила на суд зрителей идеалы мужчинизма в простой, но
изготовленной с особой любовью упаковке, словно рождественский подарок для
членов своей семьи.
Затем камера развернулась к конгрессмену Борэксу. Он не произнес ни
слова и только, с грустью взирая на телезрителей выразительными,
подернутыми влагой глазами, показал на круглую рану диаметром в полдюйма
на правой щеке. Затем медленно повернулся к объективу телекамеры другой
щекой. На ней тоже была рана. Сокрушенно покачав головой, он поднял со
стола большую фотографию своей матери в искусно отделанной серебряной
рамке. Из глаза его при этом выкатилась чудовищных размеров слеза и
расплескалась по фотографии.
Этого оказалось вполне достаточно. Не нужно было быть
профессиональным политиком или специалистом по изучению общественного
мнения, чтобы предсказать исход выборов. Миссис Странт еще задолго до
вечера поздравила в день выборов своего соперника с заслуженной победой. В
каждом штате мужчинизм и его последователи были буквально сметены взрывом
всенародного волеизъявления. На улицах повсюду валялись груды выброшенных
на свалку мужских котелков и женских турнюров. Закурить где-нибудь сигару
было равносильно самоубийству. Подобно Аарону Барру, Шепард Л.Мибс сбежал
в Англию, где опубликовал мемуары, женился на дочери одного из графов и
прижил с нею пятерых детей. Старший из его сыновей, биолог, стал даже
довольно известен как изобретатель лекарства, предотвращающего судороги
икроножной мышцы спортсменов - того самого заболевания, что некогда
угрожало гибелью французской промышленности, поставлявшей гурманам всего
земного шара мороженые лягушачьи лапки. Поллиглоу тщательно избегал любых
контактов с общественностью до самой своей смерти. Он был похоронен, в
соответствии с завещанием, в огромном гульфике. Похороны его послужили
поводом для появления во многих газетах пространных и богато
иллюстрированных статей о возникновении, расцвете и падении движения,
которое он основал. А Генри Дорсблад исчез еще до того, как сметающая все
на своем пути лавина разъяренных женщин учинила погром штаб-квартиры
мужчинистского движения. Его тело не было найдено среди обломков мебели,
что дало пищу для возникновения множества легенд. Кое-кто утверждал, что
он был заколот остриями бесчисленного количества зонтиков, к которым
прибегли в качестве орудия своего гнева взбешенные американские поборницы
святости брака и материнства. Другие говорили, что он спасся бегством,
переодевшись уборщицей, и когда-нибудь еще вернется, чтобы вновь повести
за собой толпы воспрявших духом почитателей котелка и сигары. Элвис
П.Борэкс, как известно любому школьнику, отсидел в Белом Доме два срока и
был самым молчаливым президентом после Келвина Кулиджа. По окончании
исполнения обязанностей президента он бросил политику и занялся оптовой
продажей цветов в Майами.
Вот так оно и получилось, что мужчинизма как будто вовсе никогда и не
существовало. Если сбросить со счета компании подвыпивших мужчин, которые
к концу пирушек с ностальгической грустью запевают порой старинные песни и
обмениваются друг с другом лозунгами в духе былых героических времен, то
можно сказать, что в настоящее время осталось ничтожно мало следов той
потрясающей воображение судороги, которая когда-то свела общественный
организм. Одним из таких следов является гульфик.
Гульфик, несмотря ни на что, все-таки выжил как часть современного
мужского наряда. При движении он ритмически раскачивается, напоминая
многим женщинам строгий указующий перст, предупреждающий о том, до какой
последней черты можно отталкивать от себя мужчин - и ни на йоту дальше! А
для мужчин гульфик и сейчас все еще остается знаменем, правда, знаменем,
скорее всего, перемирия, но тем не менее развевающимся в той войне,
которая продолжается и сейчас и будет продолжаться во веки веков.